Багровое солнце зловеще растекается по горизонту, как дырявый бычий пузырь, и сталь визжит в руках, алая не от его лучей, а от взятой ею крови. Ржавый ветер пьян от крови, и прах под ногами давно уже превратился в кровавую кашу, а пурпурное небо походит на бездонные ворота в лучший мир — ворота, истекающие кровью тех, кто сегодня туда уже отправился. А вот и еще! И еще! Вы не защитники, вы свора псов — воющая свора, и ваш прекрасный белый город будет сегодня нашим, он тоже будет красным, потому что захлебнется в крови, он и сейчас уже красный, он весь забрызган пролитой нами кровью, как и все вы, как ваша земля и ваше небо!!!

— Эк ты, брат, размахался!

— Что?..

Зигфрид оглянулся через плечо — там, за спиной, где должен был биться Афтандил, никого не было — ни Афтандила, ни осадившей его вражьей стаи, ни горы уже убитых им врагов. Там было просто поле — ровное и пустое, если не считать разбросанных по нему повсеместно нетесаных булыжников. И красное. Поглядел вперед — что за наваждение? Ни города, ни поредевшей когорты его защитников там больше не наблюдалось. Впереди оказалось все то же красное каменистое поле с одиноко торчащим поблизости корявым кустом. Зигфрид опустил меч и огляделся еще раз. Боевой запал как-то резко схлынул, под ребрами тоскливо екнуло что-то, давно им забытое, очень похожее на человеческое сердце.

— Кто это сказал?!

— Да я, я это сказал!

Из-за его левого плеча выступила и остановилась рядом фигура человека в черном. Краем глаза Зигфрид уловил колыхание черного плаща за его спиной, но, только полностью обернувшись на неожиданного собеседника, понял — то, что он принял поначалу за плащ, было на самом деле сложенными за его спиной огромными черными крыльями.

— Сердечко уже не то, чтобы города брать! Пришло и тебе время отворять ворота в лучший мир. Вот и узнаешь, кстати, — такой ли уж он лучший?

— Это ложь! Я бессмертен!

Резко развернувшись, Зигфрид полоснул черного мечом поперек тела. Меч прошел насквозь, словно рядом с ним стоял призрак. И этот черный призрак смерти продолжил, как будто не заметив нанесенного ему удара:

— Полно! А как же твое бедное тело? Или ты про него совсем забыл? А ведь ему доверена в реальном мире великая миссия! И теперь, когда ты умрешь, эта миссия грозит остаться незавершенной!

— Откуда ты знаешь?..

— Те, кто стоит у врат забвения, знают все. Это ли не лучшее доказательство того, что тело Хранителя сейчас умирает, не успев передать по наследству великий дар? Кто может предсказать, какими последствиями обернется это для твоего истинного мира?

Зигфрид засмеялся. Что может быть общего между ним, Зигфридом Завоевателем, и тем болезненным червяком, прикованным к виртуальной капсуле, которого он сбросил навсегда, как потертые доспехи, в том унылом однообразном мире, где этот червяк влачил когда-то свое бессмысленное существование?

— Умирает? Что ж, пусть так! Что мне до этого жалкого тела и до вашего скучного мира? Он выполнил свою миссию, создав настоящий, высший мир! Этот мир независим, он бессмертен, как и мы в нем!

— Ты ошибаешься. Твой виртуальный мир — лишь производная от мира реального, в котором ты родился и где можешь умереть с минуты на минуту. Как и твой Зигфрид, потому что он также лишь производная от Виталия Калиострова и с его смертью обречен исчезнуть!

Зигфрид почувствовал раздражение. Кто может угрожать ему, познавшему и испившему до конца оба мира, ощутившему всей своей сутью, какой из миров более подлинный? Он-то знает, что неподвластен смерти! Пускай она забирает свою дань — давно заброшенную им пустую оболочку Виталия Калиострова! Никто и ничто не в силах заставить его вновь в нее облачиться!

— Кто бы ты ни был, но ты пришел не по назначению! Ты ошибся, и сейчас я тебе это докажу! Я — не производная от Калиострова, потому что я и здесь остаюсь Хранителем Стихии, способной разрушить ваш проклятый мир!

Он отбросил меч. Здесь все было проще, не требовало таких неимоверных мук и усилий, как в том, несовершенном, мире — стоило лишь захотеть, и могущественный кристалл — древняя угроза и вечный ужас ненавистного мира — уже мерцал, покорный, в его в руках. Здесь, в лучшем из миров, кристалл даже бессилен оказался причинить ему боль! Как просто оказалось решение — покончить с ним раз и навсегда! Почему же он раньше не догадался этого сделать?

Он поднял кристалл над головой, держа его двумя руками, намереваясь разбить о ближайший же камень. Черная тень собеседника метнулась, загораживая мир огромными крыльями, вцепилась, удерживая, в запястья. Зигфрид захохотал. Кто смеет противостоять Хранителю, принявшему решение уничтожить наложенное на него проклятое бремя? Сама Великая Стихия, стремящаяся испокон веков вырваться на свободу, была за него — он чувствовал, как она придавала держащим ее рукам — его рукам! — всесокрушающую мощь! Словно меч, он опустил кристалл на тело черного призрака. Подобно мечу, кристалл вспорол это крылатое тело, отрубив от него изрядный кусок, потом ударился о лежащий позади камень и разбился, словно взорвался — как будто его разорвало изнутри на миллиарды крошечных сверкающих частиц, таких ярких, что окружающий виртуальный мир померк в их свете до полной черноты. Померк, чтобы больше уже не вспыхнуть. Тьма, абсолютная тьма поглотила его, лишь острые осколки кристалла мерцали, разлетаясь, в воцарившемся мраке, наподобие юных звезд в только что взорвавшейся новой Вселенной.

Невольным свидетелем нового вселенского катаклизма был и Михаил Летин, присутствовавший при беседе Карригана с Зигфридом-Калиостровым под видом корявого куста. Теперь, пользуясь наступившим полным затемнением, он вновь преобразился в человека, вернее — думал, что преобразился, потому что себя он не видел, хотя принципиального значения это уже не имело; с внезапным наступлением ночи он ощутил себя одинокой душой, потерявшей собственное тело, плавающей во тьме и не представляющей, в какой стороне ей теперь это тело искать. Михаилу было совершенно ясно, что дело не в аварии отдельной службы, которой не повезло стать местом высвобождения Стихии — хотя служба-то вырубилась, это факт. Но при обычном аварийном отключении их просто выбросило бы в пространство сети. Сейчас же впечатление складывалось такое, будто вырубилась вся сеть — ее попросту не было, сколь бы невероятным это ни казалось. Окажись Михаил в подобной ситуации один, он сразу бросился бы на поиски любых путей, способных привести его в уютные недра собственного реального тела. Но где-то рядом находился Карриган, да еще, насколько мог судить Михаил, — не совсем целый, а расчлененный посредством Стихии перед самым ее разбитием. Так что Михаилу предстояло первым делом отыскать в этой незапланированной звездной ночи Карригана для оказания ему, если это еще возможно, посильной помощи.

Михаил огляделся по сторонам. Он висел один среди пустоты и мрака, словно и впрямь попал в открытый только что космос, и ничего похожего на Владимира Карригана, на какую-то часть Владимира Карригана или хотя бы на кровожадного фанатика — его собеседника, в ближнем космосе не наблюдалось. Михаил не забыл, разумеется, чье именно извлечение из виртуальности было их первоначальной задачей, тем не менее кого-кого, а этого двинутого Зигфрида он больше искать не собирался: на корабле и без того хватает психов: два Хранителя, один винегрет, пара убийц-маньяков, один полубог, сегодня добавился еще один — в глыбе льда, чтобы вытаскивать туда из сети еще и завоевателя — для полного комплекта! Тем более, что и сам Зигфрид, насколько Михаил понял из подслушанного разговора, не горел желанием осчастливить своим прибытием покинутого им в капсуле на полном жизнеобеспечении своего фактического родителя Калиострова.

Тут Михаил обратил внимание на один из осколков-звездочек, не похожий на другие: в то время как остальные были ярко-белыми, этот единственный горел мутным темно-красным светом и летел, зловеще подмигивая, прямо на Михаила. Михаил слегка посторонился с его пути, как вдруг осколок, уже минуя его, буркнул тихо, словно бы через плечо:

— Давай за мной!..

Стало быть, красный осколок был Карриганом, что Михаил заподозрил еще при его многозначительном подмигивании. Обратившись такой же звездочкой, но только зеленой, Михаил пристроился в хвост красной. Уже по пути он заметил, что за ними увязалась, отделившись от звездного салюта, еще какая-то желтая козявка — никак мятежный Зигфрид образумился? Грядет все-таки пополнение в команде психов! Ладно уж, не прогонять же теперь. И они понеслись в кромешном мраке маленьким летучим светофорчиком, с каждым мигом все ускоряющим свой полет. Карриган стремился вперед уверенно, никуда не сворачивая — похоже, что он знал путь домой, то есть в свою «золотую рыбку»; возможно, она подавала ему какой-то сигнал в мертвом океане, в который обратилась пространственная сеть — зная возможности «рыбки», Михаил бы этому не удивился. Впрочем, раз всемирная сеть была каким-то образом полностью выключена, то и ее пространство должно было обратиться попросту в ничто. Но стоило Михаилу задуматься, что же это тогда за мрак, в котором они со страшной скоростью несутся, как на память сразу пришли черные воды реки мертвых, и он предпочел больше на эту тему не размышлять — по крайней мере, до тех пор, пока не воссоединится с родным телом и не убедится, что оно, любимое, живо и здорово. И все же, как Михаил не ждал этого момента, возвращение «в себя» оказалось для него неожиданным: по-прежнему не видя вокруг ни зги, кроме путеводного красного огонька — Карригана, он внезапно потерял из виду и его — Карриган словно погас, — и тут же Михаил влетел, как светлячок в трясину, во что-то плотное, теплое и дышащее, сковавшее его отвратительным тяжким пленом, заметался было, пытаясь вырваться из этого на волю, как вдруг его озарило, где он находится. «Ну и дожил!» — подумал Михаил, давая капсуле команду открыться и начиная освобождаться от костюма. К постоянной боли в изрезанных ладонях он успел притерпеться еще до погружения в сеть, а теперь даже ей обрадовался — страдаем, стало быть, живем! «Кому из знакомых рассказать — ведь обхохочутся, позору не оберешься! Виртуальный бог, краса и гордость, говоря без ложной скромности, земного хакерства, пугается до смерти, вернувшись из сети в собственное тело! И поди им объясни, что вернулся ты вовсе не из сети, а черт его знает из чего, чуть ли не с того света!»

Расстегнувшись и усевшись, Михаил, естественно, первым делом огляделся — не случилось ли тут чего нового за его отсутствие, и сразу понял, что да — случилось. Во-первых, незваный визитер успел уже освободиться от глыбы и стоял теперь возле капсулы Карригана, ожидая, как видно, его возвращения, чтобы вновь его в эту глыбу упаковать. «Мартышкин труд!» — усмехнулся про себя Михаил. Во-вторых, в зале появилось новое лицо — рядом с гостем находился крупный высокий парень в серой одежде, на вид какой-то встрепанный и вроде как немного не в себе. В одной руке парень держал бутылку, в другой — полную тарелку. Не иначе как это был второй беглец, телепортировавший с погибающего корабля прямо из-за обеденного стола, подхватив с собой все, что оказалось под руками, и не успевший еще прийти в себя от радости, что спасся. Кстати говоря, самого корабля на экране больше не было. Последнее кольцо древней дороги, в центре которого раньше находился корабль, теперь вращалось — внешний и внутренний слои кольца двигались против часовой стрелки, а слой между ними — по часовой. Все говорило о том, что дорога вдруг заработала и перенесла поврежденный корабль к самому своему началу, то есть куда-то в систему лангов. Да и наконец, в третьих, — нигде не было видно Бола Бродяги; Илли и Петр, заметив воскрешение Михаила, как раз вставали из своих кресел, Рейчел опять бродила по залу, а Бол из этого зала бесследно исчез. Маловероятно, чтобы он в такой ответственный момент скрылся по нужде, хотя, конечно, все может быть — организму ведь не прикажешь, тем более — такому неординарному организму.

Ближайшая капсула, где располагался Зигфрид-Калиостров, была пока закрыта, но Михаила это не особо сейчас обеспокоило: где уж тут разбираться с Калиостровым, когда своих проблем подвалило по меньшей мере три, а может, и все четыре; капсула Карригана уже открылась, но выбираться из нее он почему-то не спешил. Михаил вдруг вспомнил — Карригана же расчленили там, в виртуалке, Зигфрид и расчленил, повредил неизвестным оружием его личностную составляющую, вроде как Рейчел в имитаторе, и бес его знает, как это могло сказаться на его здоровье!

Выпрыгнув из капсулы так резко, что она закачалась, словно покинутая лодка у причала, Михаил кинулся к Карригану, отодвинув временно другие проблемы на второй план. Ох ты ж, мать честная!.. То, что он увидел в капсуле, заставило его забыть о них совсем: Карриган уже очнулся и лежал, открыв глаза и не шевелясь, а его капсула оказалась залита кровью, сочащейся сквозь всю верхнюю часть застегнутого на нем под горло костюма. Оппонент, недавно вылезший из глыбы, стоял над ним молча, не делая ни малейшей попытки помочь — злорадствовал, наверное. Обозвав его мысленно разными непечатными словами — вслух сейчас недосуг было связываться, — Михаил дотянулся до Карригана и первым делом стал расстегивать на нем костюм. Под костюмом оказалось такое, что он тут же бросил это дело и даже чуть было не застегнул обратно — в застегнутом виде это, по крайней мере, не разваливалось, сохраняя еще какую-то человеческую форму.

— Похоже, доктор, что я безнадежен? — произнес Карриган хрипло, но, как это ни странно, довольно ровно. Каким-то антинаучным феноменом было уже само то, что он живет, имея вместо грудной клетки мясной фарш, а уж то, что при этом он еще говорит, а значит, дышит, смотрит с несомненным признаком разума в глазах, да еще пытается хохмить, подрывало сами основы медицины как науки об основных принципах и условиях функционирования человеческого организма. Сам Михаил вспомнил об этих принципах и задышал лишь тогда, когда взгляд Карригана отпустил его, переместившись на неподвижного гостя, стоявшего по другую сторону капсулы. — Догадался все-таки, как выбраться из отражения собственной ловушки? Не блокируйся так усиленно, не ровен час задымишься. И твой коронный вопрос загорится транспарантом у тебя на лбу. Спрашивай, чего уж там! Не упускай реальную возможность наконец-то с ним покончить!

— Зачем?..

— Растешь!.. Но вообще-то подобная краткость не к лицу истинному философу. Тем не менее наметился явный прогресс. Хотя я ожидал большего. Рассчитывал, признаться, что ты сам найдешь ответ еще в процессе. Ведь твой изначальный дар — постижение сути? И, вернувшись, ты должен был ощутить сразу, что мир утрачивает свою сокровенную суть, как будто гаснет изнутри, а потеря первичной сути неизбежно влечет за собой общий летальный исход. Его необходимо было встряхнуть, сдвинуть с мертвой точки. Кто еще, кроме нас с тобой, мог справиться с этой задачей? Я был уверен, что мы обойдемся без битья контейнеров, хотя и не исключал такую возможность — как последнее средство, разумеется.

— Ты добился своего. Один контейнер уже разбит, и никто из нас не в силах сейчас предсказать, какими последствиями это обернется для мира!

— Обойдется! Раз сразу не свернулся, то теперь уже бояться нечего! А последствия вполне предсказуемы — не первенца, чай, разбили, почин уже был: сдвиг ряда физических законов, брожение в умах, обретение новых эмоциональных уровней и способностей или, напротив, — их утрата. Ты еще помнишь, какой магический бардак воцарился во Вселенной после разбития первого? Любо-дорого! А после второго — как отрезало. — Он обвел взглядом слушателей, которых к этому времени значительно прибыло: все, кто был в зале, за исключением Рейчел, подошли к его капсуле и стояли теперь, окружив ее. — Так что ваш дряхлый мир готовит вам много новых сюрпризов. Не удивляйтесь, если обнаружите, вернувшись домой, что реки на вашей планете текут от устьев к истокам. Жаль, но мне этим зрелищем, похоже, уже не насладиться.

— Не слишком ли ты затянул драматическую сцену? — заметно нервничая, сказал гость. — Исцеляйся, пока действительно не стало поздно!

Карриган, кажется, хотел засмеяться, но вместо этого закашлялся глубоко и тяжко, будто подавился, и у него горлом хлынула кровь — бордовая, с черными сгустками и кусками плоти, словно его вырвало недавно съеденным борщом. И все-таки он вновь заговорил, хотя голос его стал теперь более тихим и прерывистым:

— Неужели ты думаешь… что я до сих пор лежал бы тут перед тобой… как суповой набор в вакуумной упаковке… если бы мог исцелиться?.. Со Стихией шутки плохи… Так что результатами наших совместных усилий… ты будешь наслаждаться без меня… — Он кивнул на Илли: — Советую попробовать вернуть ей трон… — Взгляд его задержался на Илли. — Ваше Величество!.. Последняя нижайшая просьба… Не поцелуете ли вы меня на прощание?..

Несколько секунд она глядела на него молча, потемневшими глазами. Михаил неуверенно посторонился. Тогда она шагнула вперед, склонилась к Карригану и прикоснулась губами к его лбу; вернее, до лба она не дотянулась, и вышло так, что она поцеловала его в правую бровь, ближе к виску. Он сипло засмеялся и произнес, отворачиваясь:

— Пойду-ка я, пожалуй, умирать в другое место!..

В это время откуда-то сзади, из-за спины у Михаила, донесся слабый голос:

— Что случилось… С сетью?..

Михаил покосился назад, уже, собственно, догадавшись, кто это там ораторствует. И действительно не ошибся: третья капсула была теперь открыта, длинное бледное лицо человека, лежащего в ней, было повернуто к собранию, мутно-карие глаза уставились прямо в Михаила с таким потусторонним выражением, что он даже усомнился, видят ли они его. Все молчали, никто что- то не спешил радоваться возвращению в мир бывшего Хранителя и отвечать на жизненно важный для него вопрос. В тишине предсмертным низким орлиным клекотом прозвучал ответ Карригана:

— Как говорят у вас на Земле — Шут! Даун!

Михаил быстро обернулся — лицо Карригана становилось прозрачным, он таял — стремительно, подобно галофантому, и не успел Михаил сосчитать до трех, как в капсуле лежал лишь пустой спецкостюм, черный от пропитавшей его крови.

«Шут — это точно был он. А даун, наверное, я…»

— Он умер?.. — прозвучал над опустевшей капсулой голос Бола Бродяги. Михаил вскинул глаза: Бола по-прежнему нигде не было, а голос, принадлежащий, без сомнения, ему, исходил от незнакомого парня, пребывавшего все это время у Карригана в ногах — бутылка и тарелка, кстати говоря, к этому времени из его рук уже исчезли.

Парень повернул голову, неожиданно согрев Михаила знакомым взглядом зеленых, не по годам мудрых глаз. «Опять же — бутылка, тарелка… Бол? Неужели?.. Собрался?» Зеленые глаза, словно прочитав мысль Михаила, утвердительно кивнули веками.

— Умер? — переспросил гость. Прикоснулся к пустому костюму и посмотрел на свою ладонь, взявшую частицу крови давнего врага. Крови, не им пролитой. И проворчал тихо, словно бы с надеждой: — Как же, дождешься от него… Не впервый раз!..

После этого оптимистического замечания гость повернулся к Илли, склонив перед нею голову:

— Я виноват перед Вами, Ваше Величество! Мне стало известно об угрожающей Вам, как Хранителю, смертельной опасности, Ваше спасение я видел лишь в том, чтобы полностью изолировать Вас от мира, и ради этого я организовал ваше свержение с престола. О прощении я не молю, прошу лишь позволить мне исправить свою ошибку. Я обещаю вернуть Вам все то, что было у Вас с моей помощью отнято. — Он вновь склонил голову и наконец представился: — Док Ворон, к вашим услугам, Ваше Величество!

Михаил, посвященный уже волей случая в тайну ее инкогнито, выслушал эту речь почти спокойно. Во взгляде Бола сквозило искреннее любопытство стороннего наблюдателя, оказавшегося нечаянно в эпицентре политических интриг чужого мира. Зато Петр выглядел так, будто его высадили только что на жидкую несформировавшуюся планету и она должна вот-вот его поглотить.

— Хорошо! — сдержанно сказала Илли, ставшая как будто выше ростом, входя — или, скорее, возвращаясь — в роль неизмеримо далекой, недосягаемой повелительницы. — Я не знакома с политической обстановкой в мире, и мне необходим сведущий помощник. Полагаю, что вы сгодитесь на эту роль. Что вы предложите предпринять в первую очередь?

— Самой подходящей базой для Вашего обратного восхождения может стать Дальняя Империя с центром на планете Земля. Для начала я предлагаю направиться именно туда. В детальные подробности моего плана я посвящу Вас позднее.

Выразив свое согласие легким кивком, она огляделась так свысока, словно находилась на вершине сверкающей золотой пирамиды, а они все стояли у ее подножия. Впрочем, голову она всегда держала высоко, но лишь теперь это приобрело в понимании Михаила особый, уничижительный для всех окружающих смысл.

— Этот корабль я нарекаю флагманом моей будущей эскадры! — объявила она. — А его капитаном назначаю… — Она резко повернула голову к Петру. — Вас!

Михаил подумал, что в таких случаях полагается, наверное, падать на колено и произносить что-то типа «Благодарю за честь!», но Петр отреагировал на нежданное и, говоря по чести, совершенно незаслуженное назначение лишь сменой красок на лице — из бумажно-белого оно сделалось бледно-розовым, как парус летучего корабля, ловящий закатный ветер. Для Петра это было, пожалуй, даже покруче, чем падение ниц.

— Судьбой остальных я обещаю заняться на Земле лично! — закончила она свою милостивую речь.

Заняться лично — как многообещающе звучит! Михаил вздохнул. Что ж, он с полным правом может рассчитывать на то, что Ее Величество оставит его при себе — ведь теперь она привязана к нему узами куда более прочными, чем, например, любовь. Они стали теперь братиями во Хранении, то есть это он, можно сказать, брат, да не абы чей, а самой Великой Императрицы, так куда ж ей теперь от этого брата деваться?..

Она между тем пошла к экрану, где стояли кресла, и, не колеблясь, заняла из них центральное, принадлежавшее раньше Карригану. Михаил понял, что Ее Величество не собирается откладывать возвращение на Землю в долгий ящик, и подошел к Ворону: как раз сейчас в нем созрело некое важное решение, и он хотел осуществить его еще до отбытия на Землю.

— Я один из тех, кого вы называете Хранителями, — сообщил он Ворону. Тот уже направлялся к креслам и остановился, внимательно изучающе глядя на Михаила. Удовлетворенный эффектом, Михаил продолжил: — Это великое бремя свалилось на меня случайно, я его недостоин, и оно не по мне. Вы мне кажетесь именно тем человеком, которому я могу его передоверить.

Михаил торопливо, боясь, как бы Ворон не отказал, снял с шеи амулет и, положив его на ладонь, протянул Ворону.

— Вот.

Больше всего ему хотелось, чтобы это выглядело не как просьба, а чем-то вроде нерушимой воли Хранителя — бери, мол, хочешь не хочешь. Как ни странно, но Ворон, похоже, именно так это и воспринял: не произнеся ни слова, не задав даже ни единого встречного вопроса, он медленно протянул руку к талисману.

«Прощай, оружие!.. Надеюсь, что ты будешь ей хорошим братом…» — подумал Михаил прежде, чем соприкоснулись их руки.