Коул снова впал в забытье, чувствуя тошноту и страх, в то время как темное облако закрывало все вокруг. Это уже дважды случалось с ним на поле и приводило в ужас больше, чем ему хотелось бы. Он попытался сесть и открыть глаза. Руки его были тяжелыми, ноги – тоже. К тому же, он не мог вздохнуть.

Неожиданно его зрение прояснилось. Коул оглянулся. Во время своих предыдущих обмороков он ничего не видел. Теперь же он видел все отчетливо и ярко.

Это был солнечный свет, отраженный от клинка, занесенного для удара. Черт побери! Какой-то маньяк собирался отрубить ему голову кривой саблей. Коул повернулся набок, чтобы избежать удара, и вскочил на ноги. Инстинктивно он схватился за левый бок и выхватил огромный меч, первый раз тот просвистел по воздуху, во второй – по рукам маньяка. Его противник завыл в агонии и упал на колени. Коул взмахнул снова, и на этот раз двумя руками и разрубил тюрбан вместе с головой до грудной клетки. Коул вытащил свой меч, и человек повалился к его ногам, как мешок.

Тяжело дыша, Коул снова поднял меч. Его кольчуга и рукавица на левой руке были в крови до локтя, пот лил ручьями из-под шлема на глаза. Но времени для передышки не было. К нему бросился другой сарацин.

Коул оглянулся вокруг. Он с дюжиной солдат защищал мост через реку. Вокруг него были убиты: французы, англичане, немцы и сарацины. Коул взглянул на реку, по которой плыли щиты, копья, люди, лошади, тонущие и уже мертвые. Перед ним было несколько сарацинов – кто пеший, а кто на лошади, пытающихся отбить у христиан мост.

Сарацинские дротики дождем сыпались на него. Большую их часть Коул отбивал щитом. После этого он с кровожадным и яростным криком взмахнул мечом навстречу сарацинам. До прихода подкрепления, под командованием Вильяма Дуна, он смотрел смерти в глаза, отстаивая мост.

Лицо Коула побледнело под загаром, глаза дико вращались. Джессика била его по щекам, страшно боясь, что он разбил голову во время падения и страдает от контузии. Она баюкала его голову в своих руках и проверяла его зрачки. Они были в порядке. Репортеры окружили их, фотографируя, в то время как Френк и Шон стояли в стороне и смотрели.

– Можете вы оставить его одного? – закричала Джессика на репортеров. – Пошли прочь!

– Что же с ним? – воскликнула Шон. Не успев ответить, Джессика услышала стон Коула и почувствовала его движение. У нее отлегло от сердца.

– Его надо внести в комнату, – сказала Джессика.

Репортеры стояли на месте, предвкушая дать материал на четверть полосы. Френк и Шон отступили, Коул сел, покосился па них, потирая затылок.

– Что случилось? – пробормотал он.

– У тебя был обморок. – Джессика положила руку ему на плечо. – С тобой все в порядке?

– Да. – Коул потер шею и потряс головой, как будто стряхивая наваждение. – Да.

Джессика посмотрела через плечо на репортеров:

– Оставьте нас в покое, иначе я подам на вас в суд!

Один из репортеров тихо заржал на эту угрозу, но уже понял, что все кончилось. Он повернулся, чтобы уйти вместе со своим товарищем.

Коул оперся на руки:

– Дай мне руку, Джессика. Она сжала его руки и помогла встать на ноги. Коул поднял пальто.

– Он дойдет сам? – спросила Шон.

– Да, с ним все в порядке. Пошли. Джессика даже не взглянула на Шон и Френка. Она обняла Коула и повела его к черному ягуару на стоянке. Люси тащилась сзади, она казалась ошеломленной случаем с Коулом. Коул остановился:

– Я могу вести. Я чувствую себя уже хорошо.

– Не знаю...

– Он может, – пробормотала Люси. – Он никогда не падает два раза подряд. – Она сдерживала икоту.

– Очень убедительно, – возразила Джессика. – Ты это говоришь, как эксперт?

– Она права, – сказал Коул. – После обморока я чувствую себя нормально. Никаких осложнений. – Он отпер дверь. – Люси, почему бы тебе не сесть сзади? Тебе все равно, где спать.

Джессика удивилась, как легко Люси уступила. Интересно, Коул ее друг или любовник, в таком случае, она не должна была бы уступать переднее место другой женщине.

Коул тоже сел и включил зажигание. Он положил ладонь на руки Джессики, которые лежали на коленях.

– Спасибо, Джессика, – сказал он и взялся за переключатель скоростей.

Они молча ехали до северной окраины Сиэтла. Молчание это не было давящим или натянутым, скорее дружеским. Джессика постоянно поглядывала на профиль Коула, размышляя, отчего он мог упасть. Он выглядел совершенно здоровым. Коул переключил скорость и выехал на дорогу к университетскому городку.

– Куда мы едем? – спросила Джессика, заметив, что они направляются не к ее дому.

– Я должен оставить Люси в отеле. Она отключилась.

Джессика оглянулась. Люси прикорнула в уголке, прислонив голову к окну, рот ее был слегка приоткрыт, она крепко спала.

Когда они доехали до отеля, Джессика помогла Коулу вытащить Люси из машины и открыла дверь в отель. Коул почти донес Люси до номера, смежного с его комнатой. Джессика села на стул перед телевизором, пока Коул укладывал Люси в постель.

В комнате был беспорядок. Кровать Коула была заправлена, но одежда разбросана по стульям. Чемодан был открыт и до краев заполнен бельем.

Несколько журналов лежали на полу у кровати, рядом с пустыми пакетами из-под молока. Куча туфель валялась около ее ног. Джессике стоило больших усилий, чтобы не навести порядок. Когда Коул вышел из ванной, на его носу были большие очки в металлической оправе того же цвета, что его темные волосы.

– Что ты рассматриваешь? – спросил он. – Мой беспорядок?

– Да, – Джессика поднялась, улыбаясь. – Ты должен знать, что нельзя пить молоко в постели.

Коул снял галстук и швырнул его на первый попавшийся стул. Затем он расстегнул манжеты.

– Я могу есть в постели все, что захочу, мисс Ворд. Я уже большой.

Джессика вспыхнула и была благодарна Коулу за то, что он отвернулся к шкафу. Он снял рубашку. Джессика, видя его раздетым, чувствовала, что должна отвести взгляд, но не могла этого сделать. Коул надел через голову грубый шерстяной свитер.

– Так гораздо лучше. Ненавижу галстуки. Их изобрели женщины.

– А мужчины изобрели высокие каблуки. И бюстгальтеры.

– Бюстгальтеры? Нет. С ними слишком трудно управляться.

– Но их носят только женщины.

– Конечно. – Коул расстегнул и вытащил ремень. Джессика смотрела на него, любопытствуя, что он собирается делать дальше. Она опасалась, что тема их разговора была слишком опасной. Он взглянул, и в углах его глаз появилась улыбка.

– Я хочу переодеться в джинсы, Джессика. Ты можешь смотреть или отвернуться. Джессика повернулась спиной.

– Брось мне туфли, – попросил Коул. Джессика нагнулась, нашла пару мокасин и бросила их назад. Потом она отважилась оглянуться.

Коул сидел на стуле, надевая туфли.

– Тебе не стыдно переодеваться при народе?

– Я постоянно это делаю в раздевалках и потому не до стыда. – Он взглянул на нее и улыбнулся, – Клянусь, ты из тех, кто раздевается, только выключив свет. – Он встал. – Клянусь, ты носишь пижаму.

– Настоятельницы не носят пижам.

– Да? – Коул рассмеялся. – А что они носят?

– Ты никогда не узнаешь, пока не проявишь инициативы. – Она отошла к двери, выглядя более самоуверенно, чем это было на самом деле. Все разговоры об одежде и раздевании заставили ее нервничать.

– И какую инициативу я должен проявить, мать-настоятельница?

– Ты должен дать обет. – Она открыла дверь, чтобы выйти.

Ведя машину, Коул молчал, пока они не достигли вершины Мосс-Клиффа.

– Здесь я видела монаха, – проговорила Джессика, указывая на знак, изображавший «санкт-бенедиктин». – Он появился на дороге прямо передо мной.

– В темноте?

– Да.

– Странно.

Они проехали ряды виноградных лоз, росшие на отвесном склоне, чтобы дать туристам возможность почувствовать, что они приближаются к винному заводу. Лунный свет отражался в пруду, расположенном на восточной стороне от особняка, и бросал блики на крышу дома Каванетти.

– Прекрасно, – проговорила Джессика. – Сколько бы раз я ни проезжала здесь, все равно прекрасно.

– Чертова красота. – Коул показал рукой на пруд и виноградник на обрыве. Потом крепче сжал руль. Джессика взглянула на него. Его челюсть была неподвижной, ноздри трепетали от чувств, которые он не мог побороть – возможно, это были и любовь, и ненависть одновременно.

– Почему ты отказался от этого, Коул? – спросила она мягко.

– Потому, что ненавижу все это.

– И теперь?

– Конечно. – Он свернул на дорожку к бунгало. – Ты слышала, что сказал Френк.

Джессика открыла дверь со своей стороны, когда ягуар остановился перед домом, но голос Коула остановил ее.

– Джесс...

Она посмотрела на него через плечо. Коул взъерошил свои короткие блестящие волосы. Казалось, он впервые в затруднении с тех пор, как приехал.

– Да?

– Как насчет прогулки?

– Сейчас?

– Да. Или ты слишком устала? Джессика была такой бодрой, какой не была уже долгое время.

– Ночь такая ясная. Мы дойдем только до реки и вернемся. Что скажешь?

– Ну, конечно, только позволь мне сменить туфли.

– Превосходно. – Коул потушил фары и вы шел из машины. Он прошел за Джессикой в дом. Она надеялась и молилась, чтобы отец уже спал.

– Подождешь меня в гостиной?

– Значит, я должен не смотреть, как ты переодеваешься? Это нечестно.

– Я не привыкла к раздевалкам, мистер Николе. – Джессика сняла пальто и повесила его в стенной шкаф. – Я на минуту.

Она стащила обтягивающие шелковые брюки и надела джинсы и теннисные туфли. Потом сменила желтовато-зеленую тунику на свободный свитер с рекламой Вашингтонского университета. Переодеваясь, она все время удивлялась чуду: ее ждет Николо Каванетти, чтобы пойти на прогулку.

Раньше они бегали через виноградник, играли, а в жаркие летние дни бросались в извилистую реку. Теперь же мысль о прогулке в винограднике, под луной, казалась ей чрезвычайно романтичной. Она повесила тунику и убедила себя вернуться в реальность. Коулу нужен сегодня друг. Он взволнован... Просто Джессика менее невыносима для него.

Они вышли из дома, прошли между домиком для гостей и гаражом и вышли на дорожку, ведущую к винограднику. При свете луны Джессика разглядывала простирающиеся окрестности, видимые со склона, до самого заросшего пруда. Этой зимой опали все листья, а виноградные лозы поникли на поддерживавшей их проволоке.

Они не могли идти рядом. Джессике пришлось идти за Коулом. Они не разговаривали, пока не достигли вершины холма, отстоявшей на добрую милю от дома. Отсюда виноградник выглядел, как серебряная лента их реки. Они пошли по тропинке вблизи воды, переступая через ирригационные трубы, которые еще Коул помогал прокладывать своему отцу. Повсюду Джессика видела дела рук Коула, его пот и кровь. Огромные силы, даже больше, чем его отца, были вложены Коулом в виноградник и винный завод.

Наконец они взошли на деревянный мост, отделявший владения Каванетти от заросшего пруда.

Коул остановился и оперся на перила. Он потряс их:

– Здесь необходимо несколько гвоздей. Они становятся неустойчивыми.

– Не упади, – забеспокоилась Джессика. – Здесь глубоко. Я не смогу спасти тебя.

Коул оперся обеими руками на перила и посмотрел на нее:

– Думаю, сможешь, мать-настоятельница. Коул продолжал смотреть на нее. Он казался таким расслабленным и доверчивым. Почему так напряжены его нервы?

– Я хорошо плаваю, но ты слишком большой, Коул. – Джессика чувствовала, что их слова значат для них совсем другое.

– Ты пловчиха, это превосходно.

Она взглянула на него. Его слова были загадочны, в глазах было изумление, как будто он снова играл с нею. Джессика выпрямилась.

– Если ты упадешь, я должна буду снять мой нимб и вытащить тебя.

Ее сарказм нисколько не задел его. Он рассмеялся:

– И если я буду мертв, ты произнесешь тайную молитву и бросишь меня обратно, – Он поднял гальку и бросил в воду. – Клянусь, ты сможешь воскресить мужчину, мисс Джессика Ворд. Поднять его прямо со смертного одра.

Он смотрел на круги от гальки, и его голос слабел, как круги на воде. Джессика смотрела на него, желая знать, о чем он говорит. Улыбающийся Коул Николе становился меланхоличным и угрюмым. Ей захотелось коснуться его, положить руки ему на плечи, прижаться головой к груди, обнять и сказать, что она готова все сделать для него. Но Джессика неподвижно стояла на месте, боясь сделать движение.

Коул бросил другую гальку и произнес:

– Этот мост всегда был символом для меня.

– Как это?

Он посмотрел на виноградник, потом на другой берег реки, где с воем проносились машины.

– Каждый раз, работая на винограднике моего отца и глядя через мост, я мог видеть людей в парке с корзинами для пикника и собаками, семьи с резвящимися детьми, людей в приличной одежде и на дорогих машинах. – Он снова бросил гальку. – У моего отца никогда не было времени на это. А мать была слишком слаба, даже для того, чтобы почитать мне. И у меня никогда не было свободного времени, кроме воскресенья, но они все равно не разрешали мне никуда уходить. Родители боялись, что итальянского ребенка побьют в парке. – Он горько засмеялся. – А меня били в школе. И не знаю, почему быть избитым в парке хуже, чем быть избитым в школе.

– И ты никогда не переходил через мост?

– Нет, пока не научился играть в футбол. Футбол был моим билетом из рабства. С помощью футбола я добился признания. Я смог пойти в любой парк, смог ездить на любой шикарной машине. И знаешь что?

– Что?

Коул выпрямился и вытер руки о штаны:

– Я понял, что прогулка в парке не представляет из себя ничего особенного.

– Может, потому, что ты забывал взять с собой собаку и корзину для пикника?

Он посмотрел на нее, и его меланхолия сменилась усмешкой:

– А ты голова, – хмыкнул он. – Пошли, пора возвращаться.

Джессика шла впереди Коула и была уверена, что тот все время смотрит на нее. Когда она вновь поднялась на вершину, дыхание ее было частым и тяжелым. Коулу было хоть бы что. Он засмеялся, поднял ее, посадил себе на плечи и шел с ней до домика для гостей, пока Джессика не начала колотить его и требовать, чтобы тот отпустил ее.

– Ох! – засмеялся Коул, ставя ее на террасу.

– Хулиган! – обозвала она его. Джессика не переставала улыбаться, отбрасывая волосы назад и вставляя ключ в скважину. Коул стоял рядом. Джессика боялась предложить ему кофе или горячий шоколад. Отец мог валяться на полу в кухне или выйти из ванны полуодетым. Хотя у нее не было желания заканчивать этот вечер, она не могла допустить, чтобы Коул увидел пьяного отца.

Коул оперся на дверь.

– Я пойду. – Он смотрел на ее лицо, потом на волосы, как будто решая, сказать ему что-нибудь еще или нет.

– Тогда спокойной ночи, Коул. Спасибо, что доставил меня назад.

– Не за что. – Он улыбнулся и взял протянутую руку, как будто забавляясь их формальным прощанием. – Джессика...

Она оставила свою руку в его:

– Да?

– Я только хотел сказать, что рад, что ты здесь. Я не знал, как много может значить для меня увидеть снова эти места, увидеть отца, тебя...

Ей было приятно услышать это. Джессика улыбнулась, когда он снова повернулся к ней.

– Мне тоже приятно тебя видеть, – сказала она мягко. Ей страстно хотелось поцеловать его, она чувствовала, что если она его поцелует, то снова сделает его счастливым. – Доброй ночи, Николо.

– Доброй ночи.

Он резко повернулся и пошел к своей машине. Джессика закрыла дверь и прислонилась к ней, ее тело трепетало от счастья.

Френк вошел в спальню и увидел Шон, стоявшую перед шкафом, на ней все еще был ее выходной наряд, в котором она была на вечеринке. Френк взял подушку в то время, как Шон смотрела на него, подбоченясь. Ее ноги были длинными и сексуальными в сочетании с черными чулками и высокими каблуками. Ему захотелось ухватить ее за икру и сжимать до тех пор, пока она не завизжит. Одежда делала ее взгляд сексуальным, что было совсем ненормально для Шон. Она была просто потаскушкой, заставившей его жениться на себе с помощью беременности. Он исполнил свой долг, как любой Каванетти, даже если Шон была всего лишь развлечением среди его подружек в университетском женском клубе. Но Шон потеряла ребенка. И пришло время освободиться от нее. Но в этом платье...

– Куда ты идешь, Френк? – Ее вопрос повис в воздухе, как вызов.

Френк выпрямился, держа подушку под мышкой.

– Я буду спать внизу.

– Почему? – Шон затянулась сигаретой в мундштуке и долго не выпускала дым.

– Потому, что я так хочу.

– Разве? – спросила она, выдыхая и подходя к нему. Ее покачивающиеся бедра заставили голову Френка закружиться. – Или ты боишься меня в доме твоей матери? Боишься, что она услышит шум?

– Не будь идиоткой.

Она сняла туфли и подошла к нему, сделав новую затяжку. Ее рот был совсем близко от него. Френк откинул голову, но не двинулся с места. Ее платье сводило его с ума от ревности и вожделения весь вечер, ее груди были такими призывающими, что он хотел только одного – прижаться к ним лицом и целовать их. Он чувствовал себя готовым к близости с ее телом – этого же хотела и она, – в он сжал челюсти, испытывая отвращение к себе.

Он знал, что их любовная связь уже окончена. И она даже не пытается этого отрицать, и хуже того, у нее были связи даже с его партнерами по теннису. Она не хотела соблюдать приличий даже с его друзьями. Мама была права. Шов не та женщина, которая нужна для его карьеры. И вот она вернулась. В этом не было сомнений.

– Тебе нравится мой наряд? – спросила она, проводя рукой по его галстуку. Френк вдохнул, пытаясь сохранить хрупкий контроль над собой. – Ты никогда не говорил, как я выгляжу в платье.

– Да, мне нравится.

– Хочешь посмотреть, что под ним? Раньше, чем он успел ответить, Шон подняла платье и показала свои красивые бедра, видневшиеся над чулками и резинками черного кружевного пояса. Панталон на ней не было.

Френк тяжело дышал. Он сильнее сжал подушку, крепясь из последних сил. Он закрыл глаза и перестал дышать. Это помогло ему, он не хочет быть дураком с этой потаскушкой.

Она схватила его за промежность, пока его глаза были закрыты, и довела до исступления.

– Черт бы тебя побрал, Шон! – Френк бросил подушку и схватил ее, кусая груди, пока нес к кровати. Он стащил с нее платье и припал к грудям цвета слоновой кости, пока она возилась с его молнией. Она корчилась под ним, сводя его с ума. Его руки тряслись. Господи, если бы мама знала, каким слабовольным ублюдком он был, с ней бы случился припадок.

Френк приподнялся, пыхтя от желания, его руки гладили бедро Шон под поясом. Он был на грани взрыва от одной мысли о лежащей под ним женщине.

И тут Шон достала его:

– Ты рассказал маме о твоей новости?

– Что? – Френк задохнулся. У него моментально пропало желание.

– Твою новость, красавчик. – Она провела накрашенными ногтями по его груди.

Френк знал – это безнадежно, это конец. Шон проделала это снова. Она умышленно напомнила ему то, что могло только расстроить его.

– В чем дело, красавчик? – Шон надула губы и взглянула вниз. – Маленький ленивец превратился в маленькую тряпочку?

– Ведьма! – Френк отвернулся от нее. – Ты – маленькая ведьма! – Он натянул брюки, лицо его горело.

Шон уперлась на локти, не сдвигая ног. Она улыбалась. Ему хотелось ударить ее. Господи, как ему хотелось ее ударить.

– В чем дело, красавчик? – Ее голос был наполнен сладкой невинностью. – Разве я что-то сказала?

– Убирайся отсюда! – Френк схватил подушку, которую бросил на пол. – Завтра же!

– Но...

– Завтра! – Он хлопнул дверью.

После того как Коул ушел, Джессика прислонилась к двери и стала вспоминать все, что он сказал ей, как они танцевали, как он поднял ее и донес до дому. Она была в бреду, в экстазе. Она знала, что не уснет теперь.

Ночь была тихой и светлой. Прекрасная ночь, превосходная для наблюдений за звездами. Джессика пошла в спальню и притащила телескоп в холл, затем втащила его наверх на широкий балкон на крыше. Там она тщательно собрала инструмент, она могла проделать это с закрытыми глазами. Все это время она думала о Коуле. Ни один мужчина в ее взрослой жизни еще не заставлял ее сердце биться и болеть, как в этот вечер. Ни один не вызывал в ней чувства, превосходящего простую радость.

Ее связи с мужчинами были такими ровными, не способными удовлетворить ее, что она почти прекратила их в последние годы. Мужчины, которые интересовали ее, встречались редко. Но, найдя такого, интерес неизменно сходил на нет в течение нескольких месяцев. Она обвиняла себя, думая, что это она не способна найти счастье с мужчиной.

Ни один из них не вызывал в ней такого чувства, которое она испытала с Коулом. Интересно, была ли ее реакция на него остатками детской влюбленности вдруг разгоревшейся после стольких лет?

Джессика сняла крышку с окуляра. Коул был ее последней надеждой, связанной с мужчинами. Если он не оправдает ее надежд, ей останутся только мечты. Она припала к окуляру. Может, Джессика должна держаться в стороне от Коула. Может быть, фантазия лучше реальной жизни, и она прекрасно проживет одна.

Около получаса она успокаивала себя, изучая небо. Джессика могла забываться, глядя на небеса. Через некоторое время она решила придвинуть телескоп, чтобы лучше видеть западную часть неба. Ей мешали деревья, и она придвинулась к краю балкона. Джессика осторожно подняла тяжелый телескоп и отошла назад, чтобы убрать из поля зрения пихту. Еще несколько шагов, и все будет в порядке. Она продолжала пятиться, потом поставила треножник и прислонилась к перилам.

Перила, прогнившие за многие годы от солнца и дождя, с треском рухнули под ее тяжестью. Джессика вскрикнула, цепляясь руками, пытаясь удержать равновесие. Под ней было полтора этажа и крутой склон, опутанный зарослями ежевики.

Она уже с криком скользила вниз, как вдруг две руки появились из тени и схватили ее.