Четыре года спустя. Луксор, Египет.

— А теперь, мама, можно открыть ящик? — спросила Джулия, направляясь к двери в сад.

Карисса выглянула из-за скульптуры, над которой работала, чтобы посмотреть на шестилетнюю дочь, которая двигалась с такой грацией, словно вовсе не касалась ногами земли. Иногда, вглядываясь в Джулию, Карисса удивлялась, словно видела ее в первый раз, — так по-взрослому та вела себя.

— Пожалуйста, мама, позволь!

— Я же сказала тебе, что буду работать до семи.

Джулия посмотрела на свои часики.

— Уже семь, мама. Даже пять минут восьмого.

— А, ну тогда все в порядке! Помоги мне убрать здесь, и мы посмотрим, что в ящике.

Джулия вознаградила ее ослепительной улыбкой, доставшейся ей в наследство от отца, и у Кариссы дрогнуло сердце. Сколько времени она уже не видела, как он улыбается? Давно, очень давно… Семь лет назад, когда она выходила замуж за своего египетского возлюбленного, она словно парила в небесах от этого романтического и немного авантюрного шага. Карисса понимала неизбежные трудности, которые должны будут возникнуть в семье американской жены и египетского мужа, — человека из совсем другой жизни и другой культуры, — но считала, что ее любовь к Ашерису и его любовь к ней помогут им одолеть все невзгоды. Теперь она уже во многом сомневалась. Неужели она тогда совсем ослепла от любви? Неужели была неправа в том, что любовь сможет одолеть все на свете? Увы, счастье вопреки ее ожиданиям оказалось недолгим…

Карисса делала все, что могла, чтобы не погасла последняя искра его когда-то огромной любви, но Ашерис становился все молчаливее и все дальше уходил от нее, несмотря на ее попытки приблизить его к себе. Он почти не разговаривал с ней и вообще едва ее замечал, как бы она ни старалась поразить его своими туалетами и прическами, как бы ни придумывала приятные мелочи, без которых любовь теряет смысл. Неужели она перестала его интересовать? От этой мысли ей стало тоскливо, потому что сейчас она любила мужа, пожалуй, даже сильнее, чем в день их свадьбы. От одного взгляда на него она вся трепетала. Он был все так же элегантен, как в тот день, когда они встретились. Его блестящие черные волосы не поредели… Он дал ей все, о чем она только могла мечтать, — богатый дом, великолепные платья, множество слуг. Но больше всего ей хотелось, чтобы Ашерис делил с ней все свои радости и печали, а этого не произошло, и в ее сердце не было счастья.

Вздыхая, она постаралась выбросить из головы мысли о муже, намочила полотенце и накрыла им глиняную скульптуру. Впервые Карисса взялась за лепку человеческой фигуры. Ей хотелось изобразить поющую нагую женщину, которая в восторге раскинула руки, закрыла глаза и обратила лицо к небу. Для первого раза у нее получилось неплохо. Совсем даже неплохо…

Возможно, ее карьера художника закончилась и началась другая жизнь. Семейная. Но как Карисса ни старалась изгнать мрак из этой новой жизни, заполняя часы работой и возней с дочерью, она знала, что в душе ее нет покоя из-за несложившихся отношений с Ашерисом. Она всегда старательно избегала мужчин, которые могли бы завладеть ею без остатка и помешать ее карьере, однако в первые годы их брака были месяцы такого полного счастья и такой близости, что она отдавалась им без остатка. Ее страх потерять свою независимость в замужестве исчез благодаря любви Ашериса. Как бы она хотела, чтобы те дни вернулись! Чтобы она вновь ощутила со своим красивым мужем единство, от которого ничего не осталось после рождения дочери и тем более после приговора специалистов четыре года назад: "Джулия — что-то большее, чем просто папина дочурка".

— Я все сделала, мама. Теперь можно?

Карисса улыбнулась. Ни один шестилетний ребенок не умеет разговаривать так, как она! Английским Джулия владеет безупречно. Ашерис настоял, чтобы в его доме все, включая слуг, говорили по-английски.

— Можно, доченька.

Она накинула на скульптуру клеенку, чтобы защитить ее от мириадов реющих мошек, и последовала за дочерью. Кариссе самой было любопытно, что же такое в ящике, однако она довела работу до конца не только для того, чтобы научить дочь терпению. Она постаралась оттянуть знакомство с содержимым ящика отчасти из страха, потому что уже прочла обратный адрес: Френсис Петри, 33 Бриндлвуд Лейн, Балтимор, Мэриленд, США. Адрес ее холодной и язвительной бабушки, которая теперь заболела. Что она могла послать ей? И зачем ей вообще что-то посылать нелюбимой внучке?

Едва Карисса дотронулась до ящика, как откуда ни возьмись появился Джордж, ее слуга и племянник домоправительницы Айши.

— Сайда! — воскликнул он. — Ящик тяжелый. Давайте я вам помогу.

И он наклонился над ящиком.

— Спасибо. — Карисса приподняла ящик на несколько дюймов. Сколько раз она ему говорила, чтобы он звал ее по имени, а он ни в какую: госпожа и госпожа… Из-за этого она чувствовала себя старой и далекой от нормальных, обычных людей… ну, например, такой, как бабушка Петри. Но Джорджа не переделать. — Давай отнесем ящик в сад. Там попрохладнее.

— Слушаюсь, саида.

Они вошли в тень апрельского вечера, и Карисса вспомнила времена, когда она смело посещала гробницы египетской знати. Какие только тени ни плясали вокруг нее, а впереди была мгла веков, в которую она бросалась очертя голову… Она помнила зловещие шорохи внутри, потому что нельзя было громким разговором нарушать покой мертвых: она еще ребенком усвоила эту истину…

Джулия придержала калитку в сад, а потом побежала следом за всеми к пруду, где пальмы и виноград хорошо хранили прохладу. Со стуком поставив ящик на землю и вспугнув воробьев, которые, суматошно треща крыльями, исчезли среди пальм, Карисса вспомнила летучих мышей в пещерах фараонов и вздрогнула. Оглянувшись, она увидела поднимающуюся в небо луну, освещавшую пока лишь южную стену сада. Днем сад приковывал взгляды своим великолепием, особенно по сравнению с пустыней, начинавшейся сразу за его стеной, однако ночью он производил таинственное и мрачное впечатление. Наверное, Карисса просто была не в духе из-за ящика бабушки Петри.

— Похоже, без ломика не обойтись, — сказал Джордж. — Саида, я схожу за ломом?

— Сделай одолжение! И включи, пожалуйста, лампы.

Она улыбнулась стройному семнадцатилетнему юноше — еще не мужчине, но уже не мальчику.

— Обязательно! — Джордж повернулся на каблуках и бросился вон из сада, сгорая от нетерпения так же, как и Джулия.

Карисса не сводила глаз с ящика.

— Я ведь один раз видела прабабушку Петри, верно? — спросила Джулия.

— Верно. Тебе было тогда два годика, и мы взяли тебя с собой в Балтимор. Ты ее помнишь?

— Она была страшная и не сводила с меня глаз, да?

— Да. — Карисса не позволила себе улыбнуться.

Не стоило, конечно, соглашаться с Джулией; но что поделаешь, если она права.

— Я ей не понравилась, я знаю, — продолжала Джулия, — хотя я, честное слово, совсем не хотела ее сердить!

— Ты хорошо себя вела, моя азиз. — Карисса погладила дочь по голове. — Бабушка Петри всегда такая. Ты тут ни при чем.

— А почему?

— Наверное, потому, что все время злится. Не знаю уж, почему. Она никогда ни в чем не нуждалась.

— У меня, мама, есть теория о таких людях, как бабушка Петри. Они очень одиноки, потому что с ними никто не разговаривает, и они думают, будто их никто не любит. Чем более они одиноки, тем больше злятся. Все дело в общении.

Удивившись, Карисса перестала гладить дочь и взглянула ей в лицо.

— Как ты додумалась до этого?

— Наблюдая за Хамидом.

— За садовником?

— Да. Все думают, что он грубый. Я тоже так думала. А недавно стала думать иначе, потому что поняла.

— Что поняла?

— Что он хромает после полиомиелита. И ему все время кажется, что люди смеются над ним за его спиной. Но я никогда не смеялась, и он постепенно решил, что я не замечаю, как он хромает. Теперь мы с ним друзья.

Карисса смотрела на дочь, поражаясь ее глубокому пониманию людей, недоступному не только маленьким детям, но и многим взрослым. Эта проницательность ей тоже досталась от отца, но, к сожалению, у него это качество никак не проявлялось в семейной жизни. Она уже хотела было расспросить Джулию, о чем они разговаривают с Хамидом, как вдруг зажглись лампы и появился Джордж.

— Вот ломик, саида, — объявил он, протягивая его ей.

— Спасибо.

Она взяла ломик и наклонилась над ящиком, с гордостью ощущая силу в своих руках скульптора. Ашерис не раз говорил ей, что ее массаж — одно из самых больших удовольствий в жизни. Карисса покраснела, вспомнив Ашериса рядом с ней в постели и то, как хорошо ей было ночью в его объятиях. К сожалению, это все уже давно ушло в прошлое и лучше было не мучить себя такими воспоминаниями…

Скрежет отдираемых досок нарушил тишину сада и отвлек Кариссу от ее мыслей. Она заметила стаю чирков, которые, скользнув над водой, попрятались в зарослях папируса на другой стороне пруда. Карисса смотрела на них и думала, что она так же далека от сердца Ашериса, как они от берега моря.

От напряжения на лице Кариссы выступил пот. Правда, солнце уже зашло, но прохладно станет еще не скоро. Она и Джордж с трудом отодрали крышку и поставили ее возле стола гвоздями от себя.

Джулия наклонилась, чтобы заглянуть в ящик.

— О Господи!! — завопила она, от восторга становясь обыкновенной шестилетней девчонкой. — Чего тут только нет!

Карисса отошла на шаг, чтобы лампа получше осветила содержимое ящика. Там были книги в кожаных переплетах, странный металлический диск, похожий на блюдо, старые одежды и игрушки — вероятно, принадлежавшие ее отцу, когда он был мальчишкой, — и закрытая картонная коробка. Карисса ничего не понимала. Зачем ей этот ящик через двадцать три года после смерти отца? Когда Дж. Б. Спенсера (Джейби) раздавило в гробнице-ловушке, его жена все эти вещи отослала в Штаты. А где же был этот ящик двадцать три года?

— Это вещи прабабушки Петри?

— Непохоже. Эти вещи принадлежали моему отцу.

— Тому, которого убил сфинкс? — спросил Джордж, не задумываясь о грубой прямолинейности своего вопроса.

— Да. — Карисса была рада, что в темноте никто не видел ее лица. Неожиданно она заметила конверт, лежавший сверху. — Может, письмо хоть что-нибудь объяснит. — Она открыла конверт и достала листок дорогой бумаги, какой обычно пользовалась ее бабушка. — Здесь сказано, что бабушка продала дом, а ее сестра нашла этот ящик и подумала, что мне будет приятно получить его.

— Значит, это вещи дедушки Спенсера, — уточнила Джулия.

— Да. — Карисса вложила письмо обратно в конверт. Хорошо, что тетушка Елена решила прислать их. Верно, они стоят целое состояние. За них заплачено деньгами Петри, а Карисса никогда не рассчитывала хоть что-нибудь получить из денег бабушки Петри. Да она и не хотела этого. Хорошо бы, чтобы этот ящик стал последней весточкой от нелюбимой старухи. Карисса потянулась за книгой, на которой лежало письмо.

— Журнал. Внизу помечено имя: Дж. Б. Спенсер. — Холодок пробежал у нее по спине. Неужели ее отец вел дневник? Она никогда не слышала о нем. Сколько же здесь должно быть такого, чего она еще не знает о своем таинственном отце! Этот дневник был для нее дороже любых денег.

— Джулиан Бедрани-Спенсер, — с гордостью произнесла Джулия. — Дедушка, в честь которого меня назвали.

— Правильно, — печально улыбнулась Карисса и посмотрела на дочь. — Жаль, что он не дожил до твоего рождения. Он бы тебя очень-очень любил.

— Я бы тоже его любила. — Она потянулась за картонной коробкой. — Мама, можно я открою ее?

— Конечно. Только осторожно. Знаешь, здесь все очень старое и хрупкое.

Карисса занялась дневником, не понимая, почему она позволила себе это замечание, ведь Джулия, в отличие от многих детей, была на редкость аккуратной.

Пока Джулия возилась с коробкой, Карисса уселась в кресло и стала листать пожелтевшие страницы, отчего у нее вдруг зачастило сердце. Большинство записей было сделано авторучкой. Теперь уже такого не увидишь. Почерк у отца был мелкий, и он напомнил ей о последнем письме от него. Из-за этого письма она приехала в Луксор, когда ей было двенадцать лет. Закрыв глаза, она стала вспоминать, что было написано тогда на тонкой гладкой бумаге…

Дорогая моя Карисса!

Теперь, когда ты уже юная женщина и должна понять, как сильно я тебя люблю, я хочу, чтобы ты побольше узнала о семье Спенсеров и о своей матери. Я уверен, что в твоей головке скопилось много вопросов по поводу моих поездок в Египет и твоего будущего. Есть вещи, о которых я хотел бы рассказать тебе сам, поэтому на рождественские каникулы ты должна приехать в Луксор. Здесь твой билет на самолет до Каира. Я встречу тебя в аэропорту. Мечтаю, как буду показывать тебе свои любимые места, особенно великолепный розовый сад…

Не открывая глаз, Карисса вспоминала, с каким восторгом приняла приглашение отца. Она еще никогда по-настоящему не была с ним, вечно мама и бабушка вмешивались в их отношения. Однако радовалась Карисса недолго. Мало того, что бабушка не позволила ей лететь одной, она еще и настояла, чтобы Кристин, мать Кариссы, сопровождала ее, и ясно дала понять Джейби, что он собой представляет, разрушая семью на Рождество. Мало того, что сам все свободное время перекапывает Сахару в поисках Бог знает чего, так он еще хочет и дочь свою оторвать от друзей и семьи! И потом, ни одной двенадцатилетней девочке не понравится проводить время с постоянно занятым работой отцом, даже если он любимый.

Карисса печально вздохнула. Сколько же лет прошло! Она так мечтала побыть с отцом, но никто не понимал, что она дорожит каждой проведенной с ним минутой. Даже он сам. Его почти не было дома. Он пропадал то в университете, то в археологической экспедиции. Ребенком она верила, что он просто очень занятой человек. Теперь же подозревала, что он сбегал от жены и тещи, которые пилили его из-за неудавшейся карьеры адвоката. Наверное, Джейби не понимал, что делает, когда бросал свою дочь на людей, которых сам с трудом терпел. Проживи он дольше, он наверняка бы распознал в Кариссе родственную душу и спас бы ее от одинокого прозябания с бабушкой. Его внезапная и страшная смерть в гробнице-ловушке положила конец мечтам Кариссы, тем более что она была свидетельницей происшедшего, отчего ей было еще тяжелее это пережить.

Через шестнадцать лет после смерти отца она встретилась с Ашерисом, и ей показалось, что о такой душевной близости, как у них, можно только мечтать. Когда же их отношения после рождения Джулии изменились, она вновь замкнулась в молчании и обиде, все еще любя Ашериса и мучась тем, что он покинул постель. Она не желала ни о чем его спрашивать и была слишком горда, чтобы показать ему, как рыдает по ночам, брошенная человеком, которого любила всей душой.

Как же так получилось? Они ведь были счастливы! Считали, что созданы друг для друга. Карисса тогда все рассказывала ему. Даже то, что держала в секрете от других, — сны, чувства, фантазии. Он был ей другом, любовником, отцом, братом, исповедником. Благодаря Ашерису она наконец избавилась от чувства вины за смерть отца. Это Ашерис освободил ее от многолетнего груза — лучшего подарка она ни от кого не могла бы получить.

Почему же они теперь не разговаривают? Может быть, Ашерису это больше не нужно? Почему он закрылся от нее и теперь по многу часов проводит вне дома? Неужели так поступают все мужчины после медового месяца? Ей не у кого было спросить об этом, и у нее не было ни одной подруги, чей брак она могла бы сравнить со своим.

— Мама, ты слышала, что я сказала? — нахмурившись, спросила Джулия.

— Прости, азиз. Я задумалась. Что ты сказала?

— Я просила тебя посмотреть, что это такое в коробке.

Карисса взглянула на шкатулку из сандалового дерева в виде кошки, очень похожей на сфинкса. Она никогда ее раньше не видела.

— Какая красивая… — прошептала Карисса, подойдя поближе. Кто бы ни вырезал эту вещицу, он был настоящим мастером, гораздо талантливее ее самой. Она почтительно провела рукой по голове и шее кошки-сфинкса, потом по спине и ощутила под руками неровности, которых не должно было быть. Вместе с Джулией и Джорджем она склонилась над кошкой. Странно, но ее, кажется, ремонтировали.

— Может быть, дедушка Джулиан ее уронил? И она сломалась?

— Разлетелась вдребезги, то есть? — не удержался от ехидного замечания Джордж, который не мог оставить последнее слово за девчонкой, да еще за такой малышкой.

— Кто-то ее опять собрал, — проговорила Карисса. — Да, это так.

Джордж поджал губы.

— Почему же ее тогда не выбросили, а потратили уйму времени на то, чтобы склеить?

— Может быть, она была слишком ценной, чтобы ее выбрасывать, — ответила Джулия, не обращая внимания на попытку Джорджа доказать свое превосходство. — Может быть, это была не просто деревянная шкатулка, а память сердца моего дедушки?

Джордж хмыкнул, не сводя глаз с кошки.

Карисса мысленно улыбнулась обмену мнениями между дочерью и Джорджем и пожелала, чтобы Джулия всегда умела отстоять свое мнение. Карисса знала, что Джулия гораздо сильнее, чем она была в ее возрасте, и сделала все, чтобы ее дочь научилась уважать себя.

— Давайте посмотрим, что внутри.

Она осторожно подняла верх и ощутила сильный запах сандалового дерева.

— Смотрите, кристаллы! — воскликнула Джулия.

— Кристаллы?! — не поверил Джордж.

— Это не кристаллы. — Карисса взяла в руки один из металлических шпилей длиной не больше шести дюймов. — Маленькие обелиски… Джулия, они похожи на обелиск Клеопатры.

Она подняла шпиль острием вверх, и он стал похож на крошечную пирамиду. Все не отрываясь смотрели, как Карисса поворачивает ее кругом.

— Из чего это? — спросил Джордж. — Из золота?

— Нет. Золото было бы желтее. Скорее всего, это сплав золота и серебра.

— Наверное, они очень ценные, — вздохнула Джулия. — Как ты думаешь, они очень старые?

— Не знаю. Папа никогда не упоминал о шкатулке.

Джордж сунул руку внутрь и вытащил сложенный лист бумаги.

— Посмотрите, саида, здесь записка. Может быть, ее написал ваш отец?

Заинтригованная Карисса взяла у него потрепанный на углах листок, который, верно, не одну сотню раз разворачивали и складывали вновь. Когда она развернула листок, из него выпали пять засушенных лепестков розы.

— Ой! — воскликнула она, не желая ничего терять из того, что принадлежало ее отцу.

— Мамочка, я найду.

Джулия встала на колени и быстро собрала все пять лепестков, аккуратно сложив их в ладошках, чтобы с ними ничего не случилось, пока она вставала на ноги.

— Спасибо, солнышко.

Карисса с первого взгляда узнала руку своего отца.

"Ташариана!

Еще Роберт Бернс писал, что любовь как красная-красная роза, которая цветет в июне, и как самая нежная мелодия. Пусть этот цветок и эта музыкальная шкатулка всегда напоминают тебе о моей любви. Когда мы не вместе и тебе одиноко, заведи музыкальную шкатулку, любимая Таша, и подумай обо мне, как я всегда думаю о тебе. Обещаю, что скоро мы навсегда будем вместе.

С любовью, Джейби С."

Карисса вздохнула, радуясь тому, что незнакомое имя помешало ей прочитать письмо вслух. Кто такая эта Таша? Одна из любовниц отца? Мама всегда называла Джейби юбочником и считала, что его бесчисленные поездки в Египет связаны с женщинами. С помощью Ашериса она уже давно убедилась, что Джулиан Спенсер был не юбочником, а ревностным египтологом-любителем, которому непременно надо было разгадать тайны прошлого. Постепенно она стала разделять веру Ашериса в ее отца и заподозрила существование каких-то дурацких причин, вынуждавших ее мать обвинять отца в двуличии. Но откуда здесь письмо? Кому он поклялся в вечной любви? И когда?

— Мама! — Джулия коснулась ее руки. — Что в записке?

— Ничего. Совсем ничего об этих вещицах. — Карисса постаралась собраться с мыслями прежде, чем Джулия начнет свои расспросы. — Кстати, там написано, что это музыкальная шкатулка.

— Да?

Джулия стала внимательно рассматривать ее на свету.

— Да вот же! — воскликнул Джордж. — Внизу.

Девочка ощупью нашла маленький металлический ключик.

— Поверни его! — скомандовал Джордж.

Джулия смерила его презрительным взглядом и стала поворачивать ключ.

Они недолго наслаждались незамысловатой мелодией.

— Она сломана! — чуть не заплакала Джулия.

Словно не желая ее расстраивать, музыкальная шкатулка заработала вновь, и они трижды прослушали мелодию, пока она не стихла сама собой.

Джулия вздохнула.

— Как здорово! Мама, ты не знаешь, что это за песня?

Карисса стряхнула с себя наваждение.

— Название?

— Да.

Она подумала немножко и промурлыкала пару тактов.

— Классика. Дворжак. Одна из его симфоний.

— К ней есть слова?

— Знаешь, кто-то очень давно сделал из нее популярную песню. Дай подумать. — Карисса закрыла глаза и стала вспоминать. — "Речная дорога, речная дорога бежит к морю света. Речная дорога, я вернусь, потому что мечтаю об этом".

— Речная дорога… Это Нил?

— У Дворжака — нет, — ответила Карисса, протянув руку, чтобы взять у Джулии лепестки. — Но здесь, наверное, да.

— Дедушка Спенсер очень любил Нил, да?

— Да. Он любил Нил. Он здесь вырос.

Карисса положила лепестки на письмо отца, адресованное неведомой женщине. Может быть, он любил Нил и эту женщину с его берега больше, чем кого-либо в своей жизни… Карисса постаралась не дать отчаянию проникнуть в душу. По крайней мере, по ее лицу ничего не должно быть видно. А как же ее мать? Неужели Джейби никогда не любил Кристин Петри? А если любил? Тогда, значит, между ними что-то произошло, что-то невыразимое и необъяснимое, как между ней и Ашерисом.

Кто была эта Ташариана?