ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Г р о м а д и н  И в а н  А л е к с а н д р о в и ч — директор мужской средней школы.

О з е р о в  А л е к с а н д р  Е в г е н ь е в и ч — профессор-ботаник.

В а л я, его дочь, 18 лет }

Л и з а, 18 лет }

М и л а, 17 лет } ученицы 10-го класса женской средней школы.

З а р у б е е в  Л е в а, 18 лет }

Г р а м а т ч и к о в Б о р и с, 18 лет }

О р е х о в  В о л о д я, 17 лет }

А р к а ш а, 18 лет } ученики 10-го класса мужской средней школы.

Р о м е й к о  В и к т о р, 18 лет, — комсорг школы.

К о л ь к а, 12 лет, — брат Левы Зарубеева, ученик 5-го класса этой же школы.

М а р и н к а, 12 лет, — приятельница Кольки, ученица 5-го класса женской школы.

Е в г е н и я  И в а н о в н а — преподавательница основ дарвинизма в мужской школе.

Л и д и я  П е т р о в н а — преподавательница младших классов мужской школы.

Т а н я.

А н н а  В а с и л ь е в н а — мать Бориса Граматчикова.

М и л и ц и о н е р.

Место действия — Москва.

Время действия — 1946 год.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Набережная Москвы-реки. Вдали, в перспективе, великий город. С реки доносятся звуки музыки, песня. Появляются  Г р о м а д и н  и  О з е р о в.

Г р о м а д и н (задумчиво). Каждый человек в своей жизни обязательно должен посадить сад… Это ты чудесно вспомнил, Саша… Мичурин?

О з е р о в. Он… Мудрый старик…

Г р о м а д и н. А наш старый ботанический, значит, в отставку?

О з е р о в. Нет, почему? Он останется, но пойми — война кончилась, наш народ одержал величайшую в истории человечества победу. Отныне во всем мы должны показывать миру пример, и потому наш новый, гигантский ботанический сад станет не только достойным украшением нашей столицы, но и центром научной мысли всей нашей планеты!

Г р о м а д и н. Люблю масштабы!

О з е р о в. Я тебе не рассказал еще и десятой доли всего… Дух захватывает от того, что намечается, — и разве не случайно, что, как и всё у нас, мысль эта связана с именем того, кого недаром называют вдохновителем наших побед, великим садовником нашей эпохи, великим… (Закашлялся.)

Г р о м а д и н (хлопает его по спине). В горло что-то попало?

О з е р о в. Профессиональная болезнь. Травмы получаешь не только на фронте… Лекции, выступления… Отражается.

Г р о м а д и н. А ты легче… Не на такой высокой ноте.

О з е р о в (отдышавшись). Не могу. Время требует… Однако я все о себе да о себе. Как ты? Вижу — демобилизовался?

Г р о м а д и н. Врачи подкузьмили. Отставной.

О з е р о в. А дальше? Планы?

Г р о м а д и н. Садоводством, подобно тебе, хочу заняться.

О з е р о в. Участок получил?

Г р о м а д и н. Да вроде. Помнишь, клятву когда-то мы дали себе — ни в чем не отставать друг от друга?

О з е р о в. Еще бы не помнить! Да я еще нож тогда сломал, когда фамилии наши на березе вырезывал! Только и удалось две буквы выцарапать — «О» и «Г»… Озеров и Громадин… Давай поищем — может быть, она еще сохранилась, наша памятка, это где-то здесь.

Г р о м а д и н. Молодость хочешь вернуть, хитрец? Что ж, попробуем…

Скрываются. Затемнение. Песня звучит громче, и когда внезапно вспыхивает свет, видны Воробьевы горы, с которых открывается панорама Москвы. На переднем плане — группа берез с пожелтевшей листвой. Ясную и торжественную тишину чудесного дня золотой осени еще более подчеркивает то приближающийся, то удаляющийся гул невидимых самолетов. Внезапно из-за откоса появляется  К о л ь к а. Он оглядывается, свистит. Тотчас же из кустов выходит  М а р и н к а.

К о л ь к а (оглянувшись). Никого?

М а р и н к а. Сам видишь — пусто.

К о л ь к а. Проверим. (С видом следопыта обходит все кусты, возвращается к Маринке.) Так… Теперь тебе придется завязать глаза. (Вынимает из кармана носовой платок.)

М а р и н к а. Твоим носовым платком? Ни за что!

К о л ь к а. Да ты не думай, он чистый, сам стирал, смотри!

М а р и н к а (тщательно осмотрев). Ну ладно, завязывай!

Колька завязывает ей глаза, потом ведет за собой, заставляет сделать несколько кругов, запутывает ее, затем, подведя к старой березе, останавливается.

К о л ь к а (глухим голосом). Теперь клянись!

М а р и н к а. Клянусь.

К о л ь к а. Самой страшной клятвой!

М а р и н к а. Самой страшной клятвой!

К о л ь к а. А какая у тебя самая страшная клятва?

М а р и н к а. А я… я не знаю.

К о л ь к а. Так чего же ты повторяешь, как попугай? Обещай, что никому не скажешь про то, что я тебе сейчас покажу.

М а р и н к а. Никому!

К о л ь к а. Тогда смотри! (Снимает с ее глаз повязку.) Видишь?

М а р и н к а. Вижу…

К о л ь к а. Что?

М а р и н к а. Москву.

К о л ь к а. Да куда ты смотришь? Сюда гляди! (Показывает на кору старой березы.) Вот здесь…

М а р и н к а (смотрит). Нарост какой-то…

К о л ь к а. Сама ты нарост! Это старинная надпись. Ей, может, триста лет.

М а р и н к а. Триста лет! А откуда ты знаешь?

К о л ь к а. По почерку. Видишь, «О» какое. А рядом крючок вроде буквы «Г», тогда так писали — вязью…

М а р и н к а. «О» и «Г» я вижу, а еще что написано?

К о л ь к а. Дай срок — разгадаю… Предполагаю, шестнадцатый век. Мечом, наверное, вырезано или коротким кинжалом. Носили такие у пояса, особенно цари.

М а р и н к а. Вообразил тоже… цари!

К о л ь к а. А настоящий историк что хочешь может вообразить на основе науки.

М а р и н к а. И даже царя?

К о л ь к а. А что царь? Раз плюнуть.

М а р и н к а. Даже Ивана Грозного? Как в кино?

К о л ь к а. Хоть сейчас.

М а р и н к а. Коленька, миленький, вообрази!

К о л ь к а. Пожалуйста… Жмурю глаза. (Закрывает глаза.) Готово! Вообразил…

М а р и н к а (дрожащим голосом). Где? Где? Не вижу…

К о л ь к а. Ты и не увидишь… А я вижу… У тех кусточков… как тебя… (Зажмуривает глаза еще крепче.)

В кустах раздается шорох.

М а р и н к а. Ай! (Визжит и от страха бросается прочь.)

Колька летит в другую сторону. Из кустов, слева, появляется  В о л о д я, согнувшийся под тяжестью мешка, в руке у него лопата.

В о л о д я. Уф… (Опускает мешок на землю.)

К о л ь к а (остановившись). Володя?

В о л о д я. Колька? Ты что здесь делаешь?

К о л ь к а. Я? Я… картошку стерегу…

В о л о д я. Какую картошку?

К о л ь к а. А мы с Левой посадили весной тут, рядом, на пригорке. Вот и стерегу, чтоб не украли.

В о л о д я. Хорошо же ты стережешь!

К о л ь к а. А что?

В о л о д я. А то, что уехала твоя картошка!

К о л ь к а. Как уехала? (Хочет бежать.)

М а р и н к а (останавливая его). А царь?

К о л ь к а. Какой тут царь, когда картошку украли! (Убегает.)

М а р и н к а (вслед). Эх, ты! (Уходит.)

В о л о д я (кричит за сцену). Ребята! Чего вы там копаетесь?

Входит  Б о р и с.

Б о р и с. Володька!

В о л о д я (изумленно). Борис? Вот не ожидал!

Бросаются друг к другу, крепко жмут руки, хлопают по спине.

Как ты сюда попал? Хорошо отдохнул?

Б о р и с. Великолепно! Ездил с экспедицией на якутские могильники.

В о л о д я. Могильники? Чудный отдых! А я… Если бы ты знал, Борька, какую я девушку встретил в деревне! Между прочим, фронтовичка, из Москвы, была медсестрой. Только такая досада: уехала вдруг, а адреса я спросить не успел… (Внимательно разглядывая Бориса.) А знаешь, ты переменился. В чем — не знаю, но что-то появилось новое.

Б о р и с. Не знаю… Не замечал.

В о л о д я. Нет, нет… И вообще после лета всюду большие перемены. Ты про наши школьные новости слыхал?

Б о р и с. Это про нового директора? Как же… Только пока еще его никто не видел.

В о л о д я. Правда, что он фронтовик? Говорят, специально такого взяли, чтобы нас подтягивать.

Б о р и с. Ничего. Один только годик остался. Выдержим. (Оглядывается.) А где же…

В о л о д я. Валя? Здесь, здесь твоя Валечка… Можешь даже помочь ей поднести мешок.

Появляются нагруженные мешками  Л и з а,  М и л а  и  А р к а ш а.

А! Наконец-то! Чего долго копались?

Л и з а (сбрасывая с себя мешок). Фу… тяжело… Это все Аркашка! Подумаешь, рыцарь! Хотел один нести два мешка и рассыпал оба.

А р к а ш а. Потому что мешки завязывала Лиза.

Появляется  В а л я  с мешком.

Б о р и с. Валя! (Бросается к ней, помогает ей снять мешок.)

Л и з а. Скройтесь, люди! Остановись, солнце! Валя и Борис встретились.

М и л а. Встретились и встретились, чего же тут такого?

Л и з а. А если я завидую?

В а л я. Простите, девочки, но ведь это же Боря!..

Л и з а. Вот лучший ответ! Здравствуй, Борис!

М и л а. Здравствуй, Боречка…

А р к а ш а. Женщины, как всегда, лезут вперед.

Б о р и с. Здравствуй, Аркаша! С удовольствием вижу, что наша компания опять вся вместе!

Л и з а. А как же иначе?

М и л а. Разве плохо, что бывшие одноклассники держатся друг за друга?

Б о р и с. С тех пор, как разделили школы, это анахронизм.

М и л а. При чем здесь анархизм?

Б о р и с. Анахронизм, Милочка. Хронос — по-гречески время, а все вместе обозначает… как бы тебе объяснить популярней… рудимент прошлого, что ли…

М и л а. Вот так объяснил! Что это за рудимент?

Б о р и с. Но ты же в десятом классе… Хочешь проще? Пережиток, историческая нелепость с современной точки зрения… Поняла?

Л и з а. Значит, дружба мальчиков и девочек вне школы с современной точки зрения — историческая нелепость?

Б о р и с. Ох, язва… Это же не мое мнение, я только констатирую факт.

В а л я. А мы будем упрямее фактов и авось вызовем подражателей. Правда, ребята?

Б о р и с. Руку, Валя!

В о л о д я. Ребята, споем нашу любимую.

Запевает, остальные подхватывают.

Входит  К о л ь к а.

К о л ь к а. Ребята! Бросьте разыгрывать! Это вы нашу картошку выкопали?

В о л о д я. Догадался наконец?

Б о р и с. Вы выкопали Левину картошку?

В а л я. Да, Боря, добрые джинны продолжают свое существование!

В о л о д я. Инициатива, между прочим, моя.

А р к а ш а. И совсем не твоя, если говорить по правде, а Витькина.

Б о р и с. А где он сам?

В о л о д я. Должен был уже давно прийти. Мы подождали немного, и вот… (Указывает на мешки.)

Б о р и с. Молодцы!

К о л ь к а. А… а… вы ее куда несете? А то Лева сейчас придет сюда с тележкой, копать…

В о л о д я. Лева? С тележкой? Сюда? Ребята, разыграем Левку! Спрячем в кусты мешки, попугаем его, будто картошки уже нет — украли. А потом вытащим сразу, как дар добрых джиннов!

Л и з а. Идет!

В а л я. Джинны согласны!

М и л а. Чу́дно!

Б о р и с. Охота дурачиться…

В а л я. Что ты, Боря! Только перед занятиями и подурачиться. Ну же, расшевелись!..

Веселая суетня, юноши и девушки прячут мешки в кустах. Издалека доносится какой-то резкий, пронзительный звук.

Б о р и с. Что это? (Смотрит вдаль.) Ребята! Кажется, это Лева… Да, да, он.

В о л о д я. Все в кусты! Остальное я беру на себя.

Б о р и с. Дети… (Прячется вслед за остальными.)

Приглушенный смех, возня. Резкий звук нарастает. Появляется  Л е в а, высокий, худощавый юноша с лопатой на плече. Он тянет за собой тележку, колеса которой нестерпимо скрипят.

В о л о д я (выходя из кустов, в фантастическом уборе из веток на голове, глухим голосом). Ни с места, о путник! Ты видишь перед собой могущественного джинна Али Вали-мали! Я знаю, куда ты идешь…

Л е в а. Володька? Ты чего здесь?

В о л о д я. Тсс… Я не Володя, я джинн… Добрый джинн Шахсей-Вахсей! Я знаю все на свете! Я умею читать мысли, и мне известно, куда направлены твои шаги!

Л е в а. Куда же, о добрый джинн Шалтай-Болтай?

В о л о д я. Ты замыслил извлечь из земных недр драгоценное сокровище, именуемое картофель-ибн-картошка, дающее силу, долгую жизнь и красоту! Но знай, о Лева, твое сокровище похищено!

Л е в а. Кем же, о добрый джинн Рахат-Лукум?

В о л о д я. Разбойниками, о Лева! Хочешь, я верну тебе его?

Л е в а. Значит, ты по совместительству работаешь в милиции, о добрый джинн?

В о л о д я. Ты сомневаешься в моем могуществе, дерзкий? (Три раза хлопает в ладоши, кричит.) Чахохбили! Напареули! Харчо! Выходи из земли!

Появляется  м о л о д е ж ь  с мешками.

Л е в а (отступая). Что это значит?

В с е (хором, подняв руки). Здравствуй, Лева! Твоя картошка тебя приветствует!

Л е в а. Моя картошка?

В о л о д я. Так точно. Неполных пять мешков, полных — четыре. Подпись — неизвестный доброжелатель. (Обращается к товарищам.) Ребята! Транспорт подан, грузи продукт!

Аркаша, Володя, Борис, Колька быстро взваливают мешки на тележку.

Л е в а. Вы выкопали нашу картошку? (Володе.) Добрый джинн Гоголь-Моголь, кто внушил тебе столь счастливую мысль?

В о л о д я. Мой старый одногорбый верблюд!

Общий смех.

Б о р и с. Ребята… Ну совершенно пятилетние ребята… Все бы хохотать, ходить на голове.

В а л я. А разве это так плохо, Боря?

Б о р и с. Нет, отчего… Только все-таки есть вещи на свете, которые не стоило бы вышучивать. Впрочем, это мое личное мнение, я его никому не навязываю.

В о л о д я. Что ты имеешь в виду?

Б о р и с. Об этом как-то неловко говорить вслух, Володя. Это надо чувствовать.

В о л о д я. Наверно, я толстокожий. Объясни, Боря, о чем ты?

Б о р и с. За время войны мы с вами не раз помогали семьям фронтовиков, старикам, сиротам, оставшимся без родителей, как сейчас помогли Леве с Колькой. Не так ли?..

К о л ь к а (перебивая). Какое странное слово — сироты?

Б о р и с. Ну, в общем всем пострадавшим от войны. И я хочу сказать, что эта наша работа, товарищи, не повод для шуток и острот. Это не игра, а наша самая святая обязанность. Понятно?

Л е в а. Так, значит, вы по обязанности?

Б о р и с. Зачем упрощаешь? Мы все очень сочувствуем твоему трудному положению…

Л е в а. А я разве жаловался?

Б о р и с. Да нет, мы сами видим, как вам плохо одним, без родителей.

Л е в а. Да ты и в самом деле нас какими-то казанскими сиротами изображаешь.

Б о р и с. Да не изображаю я… (Всем.) Вот видите, я знал, на словах получается все очень грубо. (Леве.) Не понимаю, почему ты обижаешься. Если твой отец геройски погиб на фронте…

Л е в а. Завидуешь, что ли?

Б о р и с. У тебя сегодня скверное настроение, а я хочу сказать одно: мы, все твои товарищи, в любую минуту готовы тебе помочь, Лева, во всем! Рассчитывай на нас. Правда, ребята?

В о л о д я. Правильно.

Л е в а. Ну, спасибо. А все-таки зря вы за меня картошку выкопали.

В о л о д я. Зря?

Л е в а. Да! Почем ты знаешь, — может быть, я шел сюда и мечтал, как буду копать эту самую картошку. Может быть, вы меня лучшего удовольствия лишили?

К о л ь к а. Шутит! Шутит, ребята, — еще вчера охал, что надо копать…

Л е в а. Я? Шучу?!

К о л ь к а. Тогда верно — не шутит!

В о л о д я. Чудак ты, чудак. Борис неудачно выразился… Просто мы хотели освободить тебя от лишней работы…

Л е в а. Думали, слабенький? Не выдержу? Надорвусь? А ну, выходи, посмотрим, кто кого сильней? (Засучивает рукава.)

В о л о д я. Это вместо спасибо?

Л е в а. За меня работать я никого не просил. Вы бы лучше дяде Власу в школе помогли, он бы за вас свечку поставил. А я ничего, сам любого переработаю.

К о л ь к а. Правильно! А что худой, это ничего. Главное, жилистый!

Л и з а. Ну, пошел хвастаться.

Л е в а. Я хвастаюсь? А ну, строньте кто-нибудь эту тележку с места, один.

В о л о д я. Брось, Левка, подзадоривать. Тут и втроем как раз…

Л е в а. Втроем? Глядите! (Впрягается в тележку, пытается сдвинуть с места, дергает — не удается.)

К о л ь к а. Лева, я подпихну! (Пытается помочь.)

Б о р и с. Помочь?

Л е в а. Не смей! (Силится сдвинуть тележку.)

В а л я. Что он делает, сумасшедший! Он же надорвется! Мальчики! Да помогите же ему!

Борис, Аркашка и Володя бросаются на помощь.

Л е в а. Назад! Или, честное слово, всю картошку на землю высыплю!

Юноши растерянно останавливаются. Леве наконец удается сдвинуть тележку с места. Согнувшись почти до земли, он тянет ее.

Видали? Километр протащу — хоть бы что!

Незаметно для него сзади тележку все-таки подталкивает Колька. Сопровождаемые пронзительным скрипением колес, они скрываются.

Пауза.

В а л я. Как нехорошо все получилось…

М и л а. Ужасно! И все началось с Бориных слов.

Б о р и с. С моих слов? Что я сказал такого ужасного? По-моему, все правильно.

В а л я. Вот я и сама думаю: ты очень хорошо говорил, Боря… Почему же так вышло?

В о л о д я. Может, слово нехорошее — сироты?

Б о р и с. Ну, тут уж я ни при чем…

А р к а ш а. Как они вдвоем эту тележку дотянут?

Входит  В и к т о р  Р о м е й к о.

В о л о д я. Витька! Наконец-то! А тут уж без тебя…

В и к т о р. Простите, ребята. Задержался в школе. (Оглядывается.) А где Лева?

В о л о д я. Нехорошее дело получилось, Виктор.

В и к т о р. Знаю. И ничего не скажешь: мы виноваты!

В о л о д я. Мы?

Б о р и с. В чем?

В и к т о р. Разъехались по дачам, в деревню, на экскурсии, а про Леву даже никто и не вспомнил, и первый я! А еще комсомольцы называемся!

Б о р и с. Подожди… Ты о чем это?

В и к т о р. Да о том же! Мы летом наслаждались, а Левке работать пришлось вместо отдыха. Вот и не справился, не вытянул.

В а л я. Я же говорила, что он надорвется!

В о л о д я. Но ведь он сам хотел тащить свою тележку, Витя…

В и к т о р. Какую тележку? Я про переэкзаменовку говорю!

В а л я. Переэкзаменовку?

В о л о д я. Ох, да… Ведь у него было две — по географии и основам дарвинизма.

В и к т о р. Вот по основам он и срезался… сегодня утром.

А р к а ш а. Но ведь это… это…

В и к т о р. Да. На второй год. Первого будет комитет… (Уходит.)

Пауза.

В о л о д я. Вот так история…

Б о р и с. Вот почему Лева так отвечал на ваши шутки… И он прав.

В о л о д я. Но ведь мы не знали…

Б о р и с. Надо чувствовать. Вам показалось, что я неправильно поступил, назвав Леву сиротой, но факт остается фактом. Кто поможет ему в теперешнем положении? Кто похлопочет за него?

А р к а ш а. А что хлопотать? Дело конченое — остался.

Б о р и с. Рано унывать. Выход еще есть — повторная переэкзаменовка в первом полугодии…

В а л я. Не знаю, как у вас, — у нас это не разрешается.

Б о р и с. А кто говорит, что это легко? Но надо добиться. Предлагаю от лица класса заменить в этом вопросе родителей Левы и ходатайствовать перед нашим новым директором о разрешении на вторичную переэкзаменовку.

М и л а. Вот хорошо было бы!

В а л я. Ты всегда найдешь выход, Боря!

В о л о д я. Чу́дно, Борис! Переговоры беру на себя!

Б о р и с. Кто пойдет к директору, мы обсудим. Неизвестно еще, как к нему подойти!

В о л о д я. Пустяки! Я возьму его на обаяние.

Л и з а. А справится Лева? Все-таки десятый класс… Текущие предметы, да еще «хвост» остался…

Б о р и с. Дальнейшее зависит уже только от него. Мы здесь не властны.

В о л о д я. Почему? Ребята, мысль! Давайте возьмем на этот год Леву под свою опеку. Сыном полка. А?

М и л а. Сыном полка? Чу́дно!

А р к а ш а. Правильно, Володя! Надо помочь!

В а л я. А согласится он? Из-за картошки видали, что было?

В о л о д я. Ерунда! Просто понервничал, потому что срезался. Тебе, как пятерочнице, этого не понять. Как, товарищи? Принимаем решение — помочь Леве получить аттестат зрелости в этом году?

Б о р и с. Но неужели ты всерьез считаешь, что таким способом удастся дотащить Леву до выпуска?

В о л о д я. Дотащить! Да если мы возьмемся как следует, не только дотащим, домчим Леву прямо к аттестату.

А р к а ш а. Вот этого уж и я не пойму. Как же я могу домчать Леву до аттестата, когда у меня самого одни тройки?

В о л о д я. А у меня и двойки бывают, так что из того? Зато у Бориса и Витьки одни пятерки. Не забывай, что мы коллектив, да еще комсомольский. Это — сила!

Б о р и с. Ну, не знаю…

В о л о д я. Тише! Решение принято! Точное расписание дежурств, план занятий с Левой и прочие материалы я беру на себя, а пока приступим к распределению основных предметов, по которым каждый из нас будет заниматься с Левой. Но предупреждаю: кто взял какой предмет, стоять насмерть! Внимание! Начинаю! Кто берет литературу?! Стучу молотком — раз! Стучу второй — взята!

А р к а ш а. Кем?

В о л о д я. Мной.

А р к а ш а. То есть как это? Позволь…

В о л о д я. Не позволю. Кто берет физику? Стучу молотком — раз.

В а л я. Физику могу взять я…

В о л о д я. Принято! Геометрию?

Б о р и с. Ребята! Когда же, наконец, вы станете взрослыми?

В а л я. Что ты хочешь этим сказать, Боря?

Б о р и с. С директором поговорить — одно, но заниматься с Левой — вы понимаете, что это значит?

А р к а ш а. А что тут понимать? Мы хотим помочь Леве кончить десятый класс.

Б о р и с. А вы представляете себе хоть немного, что такое десятый класс?

А р к а ш а. Зачем ты пугаешь нас?

Б о р и с. Испугаетесь сами! Десятый класс — это проверка за все десять лет учебы. Это очень трудная штука, товарищи, получить аттестат! Надо забыть обо всем, кроме него. Рассчитывать нужно только на себя!

М и л а. Значит, конец нашей компании? Каждый должен думать только о себе?

Л и з а. Вот, оказывается, что такое быть взрослым?

В а л я. Ты не так поняла Борю, Лиза… Он хотел сказать совсем-совсем другое…

Б о р и с. Что другое?

В о л о д я. Тише, тише… Боря, ты не горячись. Подумай: ну кто лучше тебя объяснит Леве дарвинизм? А про историю и говорить нечего! Ты на ней не только собаку — слона съел!

Б о р и с. Не остроумно!

В о л о д я. Ты сердишься, потому что не прав.

Б о р и с. Я? Не прав? Просто я предпочитаю смотреть правде в глаза.

Л и з а. Наверно, он боится за свою медаль!

В а л я. Да ты ее и так получишь, Боря! Кто тебе помешает?

Б о р и с. Кто? А ты дашь мне время для занятий с Левой? Сделаешь, чтобы было в сутках двадцать восемь часов вместо двадцати четырех? Да разве вы не знаете, сколько нам нужно пройти в десятом классе? По одной истории пять книг, тысячу двести страниц! Алгебра! Химия! Литература!

В а л я. Мы все это прекрасно знаем, Боря… В этом году каждый из нас должен учиться во много раз больше, лучше, чем в прошлые годы, не отвлекаясь ничем. Но ведь Лева отстал не по своей вине. Как же мы его бросим — одного?

Б о р и с. Да поймите, что я не меньше вашего сочувствую Леве. Я его очень люблю, но сейчас мне не до любви! Судьба всей жизни решается!

В а л я. Ах, вот ты какой?

Б о р и с. Да, такой!

В о л о д я. Ну и выжига ты, оказывается, Борька.

Б о р и с. Что?

В о л о д я. Выжига!

Б о р и с. А ты… ты… больно раскошелился, только за чужой счет!

В о л о д я. Что? Что ты сказал? Повтори, подлец! (Бросается к Борису.)

Все пытаются их разнять.

А р к а ш а. Борис! Владимир! Вы с ума сошли!

Л и з а. Разними их, Валя!

В а л я. Пусть дерутся. Когда кончат — крикните! (Уходит.)

А р к а ш а }

М и л а } Ребята, мальчики!.. (Пытаются их разнять.)

Володя ударяет Бориса. Борис обхватывает его, не давая возможности высвободить руки.

Появляются  Г р о м а д и н  и  О з е р о в.

О з е р о в. Позвольте, товарищи…

Г р о м а д и н. Мирная конференция у вас, что ли?

Громадин и Озеров разнимают их, пытаясь оттащить Володю.

В о л о д я (вырываясь). Не ваше дело!

Г р о м а д и н. А вдруг мое? Позвольте… Позвольте… Да это, кажется, Володя Орехов? Да?

Входит  В а л я.

В а л я (увидев Озерова). Папа?

О з е р о в. Дочка? (Громадину.) Вот рекомендую, Иван, моя Валентина с друзьями…

Г р о м а д и н. Здравствуй, Валя. Как выросла! (Обращаясь ко всем.) Чего не поделили, товарищи?

В о л о д я. Это касается только нас!

О з е р о в. Но общественность в моем лице взволнована. Представители славной шестидесятой школы, и вдруг…

Г р о м а д и н (Володе). Вы из шестидесятой? Не может быть.

В о л о д я. Почему?

Г р о м а д и н. Я слыхал, что там народ повоспитанней.

В о л о д я. Это что, специально для вас по радио передавали?

Г р о м а д и н. Нет, устная легенда. (Берет Озерова под руку.) До первого сентября, друзья!

Громадин и Озеров уходят. Пауза.

В о л о д я. Почему до первого сентября?

Л и з а. Первого сентября? Занятия начинаются…

В о л о д я. А он-то при чем? Кто он вообще такой?

В а л я. Приятель папы. По фамилии Громадин.

А р к а ш а. Громадин? Ребята! Да ведь это наш новый директор!

Б о р и с. Как — директор?

А р к а ш а. Он, он! И фамилия точно такая же! Теперь вспомнил!

В о л о д я. Наш новый директор? (Свистнул.)

М и л а (Володе). Вот это взял на обаяние!

З а н а в е с

КАРТИНА ВТОРАЯ

Кабинет директора школы. Письменный стол, диван, книжный шкаф. На столе кипа истрепанных учебников. За столом сидит  Г р о м а д и н.

Г р о м а д и н (захлопывая папку). Ничего! Как-нибудь справимся.

Стук в дверь.

Да.

Входит  В и к т о р.

А! Виктор! Видал? (Указывая на дверь.)

В и к т о р. Завхоза?

Г р о м а д и н. Теперь уже бывшего. Какую тут теорию развел! Мой, говорит, оклад предусматривает разумное присвоение! Воровство, так сказать, на принципиальной основе! И как воровал — на замазке окон и то ухитрялся! Ну ладно. Выгнал — и точка. Замену найдем, а пока, Виктор, худо. Уголь лежит на Киевском, а взять некому.

В и к т о р. Сами возьмем. Подберу ребят постарше, кто свободен, — и всё.

Г р о м а д и н. Не совсем это ладно, пожалуй, но другого выхода нет. Действуй, Виктор! Только сегодня же, а то уголь потеряем.

В и к т о р. Есть. Я хотел насчет Зарубеева Левы. У нас комитет был.

Г р о м а д и н. Ага… У меня тоже о нем записано. Ты поручи собрать народ кому-нибудь из ребят понадежней, а сам возвращайся ко мне. Будет серьезный разговор.

В и к т о р. Есть. (Уходит.)

Стук в дверь.

Г р о м а д и н. Войдите!

Входит  Л и д и я  П е т р о в н а.

Л и д и я  П е т р о в н а. Иван Александрович, я хотела бы, чтобы вы поговорили с Зарубеевым.

Г р о м а д и н. Это какой Зарубеев?

Л и д и я  П е т р о в н а. Зарубеев Николай из пятого «В».

Г р о м а д и н. Что же сделал Зарубеев Николай из пятого «В»?

Л и д и я  П е т р о в н а. Он все время читает на уроках и не слушает, что говорит преподаватель. Я вынуждена была отобрать у него книгу и привести его к вам. (Показывает книгу.)

Г р о м а д и н (читает). «Москва в прошлом и настоящем», под редакцией Забелина. Для мальчика из пятого класса серьезное чтение, а? Он что, историей увлекается?

Л и д и я  П е т р о в н а. В данном случае меня интересует, как он ведет себя на уроках.

Г р о м а д и н. А как он учится?

Л и д и я  П е т р о в н а. Мальчик способный, но до того своевольный… Я позову его, можно?

Г р о м а д и н. Лидия Петровна, вы первый год преподаете?

Л и д и я  П е т р о в н а. Да… А что?

Г р о м а д и н. Опыта у меня тоже маловато, но я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Привести ученика к директору — это, я считаю, высшая мера. Зачем же вы мальчишку сразу к стенке ставите? Попытайтесь расшевелить, повлиять…

Л и д и я  П е т р о в н а. Влияла, Иван Александрович, беседовала. Убеждала. Наказывала даже.

Г р о м а д и н. А вы не пробовали другое: поговорить с ним об этой книге, порасспросить, что он в ней вычитал?

Л и д и я  П е т р о в н а. Расспросить?

Г р о м а д и н. А вдруг это академик будущий? Он ждет в коридоре?

Л и д и я  П е т р о в н а. Да.

Г р о м а д и н. Скажите этому академику, что я занят, что в моих когтях бьется очередная жертва, что кровь льется рекой и что вам стало так страшно, что вы решили еще раз, в последний раз, поговорить с ним сами, без директора, чтобы он обещал вам исправиться.

Л и д и я  П е т р о в н а. Вы шутите?

Г р о м а д и н. Всю жизнь. Так и расскажите Зарубееву. Кстати, не его ли брат остался на второй год в десятом классе?

Л и д и я  П е т р о в н а. Лева? Не знала.

Г р о м а д и н. Да, не выдержал переэкзаменовки.

В дверях появляется  В и к т о р.

Простите, Лидия Петровна… (Виктору.) Устроил с углем?

В и к т о р. Да. Поручил Граматчикову.

Г р о м а д и н. Добро. Юноша он, кажется, толковый. Теперь один вопрос, Лидия Петровна, пока помню. Сколько времени примерно живет учебник? (Берет со стола учебник, перелистывает.)

Л и д и я  П е т р о в н а. Думаю, года два, три… У девочек, конечно, дольше.

Г р о м а д и н. Маловато. Вот что, Виктор, организуй-ка своих комсомольцев, нужно взяться за это дело. Пусть каждый учебник послужит не одному, а по крайней мере двум поколениям! С этого лозунга и начинай. Подбери художников, поэтов, пусть изобразят хотя бы такой. (Берет со стола пухлый, растрепанный учебник.) Можно еще пострашней. С соответствующей подписью, конечно. Но это первый этап; второй — надо завести в школе переплетную мастерскую. Простите, Лидия Петровна, вы что-то хотели сказать?

Л и д и я  П е т р о в н а. Очень хорошая мысль, Иван Александрович. Особенно для младших классов. Если ребята сами, своими руками, переплетут и приведут в порядок свои учебники, это воспитает в них уважение к книге с первых же лет!

Г р о м а д и н. Честно говоря, я ведь думал только о практической стороне дела. Воспитательную упустил. Что ж, будем учиться друг у друга. Спасибо. Больше вас не беспокою, Лидия Петровна.

Л и д и я  П е т р о в н а. Извините, Иван Александрович…

Г р о м а д и н. Пожалуйста, пожалуйста…

Лидия Петровна уходит.

А теперь поговорим о Зарубееве. Нехорошо получилось… Комсомолец, последний класс. Вникни, Виктор: наша школа должна выпустить в этом году тридцать человек! Тридцать молодых граждан страны. Большинство из них комсомольцы. Понимаешь, какая это сила? Если, конечно, выполним свою задачу. Отвечаем-то мы с тобой в первую очередь. Понял? (Пауза.) Так что ж вы на комитете решили с Зарубеевым?

Стук в дверь.

Кто там?

Дверь отворяется, на пороге появляется  Т а н я — молодая девушка, худенькая, большеглазая, с пышными светлыми волосами, выбивающимися из-под пилотки. Гимнастерка без погон, темная юбка, скромные изящные туфли.

Т а н я. Разрешите обратиться, товарищ полковник!

Г р о м а д и н (смотрит на нее). Позвольте… позвольте… Это кто же такой? Вроде… Таня?

Т а н я. Так точно, товарищ полковник!

Г р о м а д и н. Отставной уж… Ну, не ожидал, не думал. Здравствуй… Вот молодец! (Виктору.) Поторопи Граматчикова, Виктор, пусть возьмет у меня накладную на уголь. А сам возвращайся. Закончим разговор.

В и к т о р. Есть! (Выходит.)

Т а н я. Я не помешала?

Г р о м а д и н. Ничего… Ну, дай на тебя полюбоваться. (Оглядывает ее.) Хороша, хороша… Ишь как загорела.

Т а н я. У тетки в деревне отдыхала… (Пауза.) Уж искала я вас, искала, Иван Александрович. И никак не ожидала вас в школе найти.

Г р о м а д и н. Осваиваю.

Т а н я. Вы — директор?

Г р о м а д и н. Всё вместе. И воспитатель, и преподаватель. Веду курс истории СССР в старших классах.

Т а н я. Вот хорошо.

Г р о м а д и н. Что хорошо?

Т а н я. Да это я так… Я ведь к вам по делу, Иван Александрович. Вы уж извините.

Г р о м а д и н. Извиняться нечего — дело прежде всего.

Т а н я. Вы и так для меня были как отец… Помните, как ругали меня?

Г р о м а д и н. За довоенные двойки? Так это за дело.

Т а н я. Я ведь, если честно сказать, на курсы медсестер пошла, чтобы в школе не учиться. Вот не захотела — и все! А теперь…

Г р о м а д и н. За ум взялась? Вернулась в свою школу?

Т а н я. Нет, с этим ничего не выходит. Мама у меня на руках. (Пауза.) Нет ли у вас какой-нибудь работы, Иван Александрович?

Г р о м а д и н. Работы?

Т а н я. Да… В нашей школе спрашивала — нет. А я все бы делала…

Г р о м а д и н. Но почему ты стремишься именно в школу? Ты ведь санинструктор, кажется? Могла бы себе найти работу по специальности.

Т а н я. Хочу доучиться. У нас из санбата одна девушка буфетчицей устроилась в школу, попросила учителей помочь. Они с ней занимаются, будет сдавать экстерном. Вот и я бы…

Г р о м а д и н. Гм… Что ж мне с тобой делать? С учителями я бы поговорил. Это устроим. А вот работа… (Пауза.) Стой! Придумал! Хочешь в завхозы?

Т а н я. Завхозом? К вам в школу? А справлюсь?

Г р о м а д и н. Ты? Да каждая женщина в душе лучший в мире завхоз! Соглашайся, Танюша. Выручишь не знаю как, а об ученье твоем я позабочусь! Согласна?

Т а н я. Согласна.

Стук в дверь.

Г р о м а д и н. Войдите!

Входит  В о л о д я.

А! Старый знакомый!

В о л о д я. Иван Александрович, я хотел… (Вдруг увидев Таню.) Таня!

Т а н я. Володя!

В о л о д я. Вы… вы… здесь?

Т а н я. А вы почему здесь?

Г р о м а д и н. Как — почему? Представитель славного десятого класса!

Т а н я. А вы же говорили, Володя, что вы на втором курсе университета.

Г р о м а д и н. Что-что?

В о л о д я. Простите, Иван Александрович, это была шутка. И потом… вообще… (Решительно Громадину.) Позвольте выйти!

Г р о м а д и н. Иди, иди, а то вон вспотел даже.

Володя уходит.

Знакомый?

Т а н я. Летом встретились, в деревне… Вы не думайте, Иван Александрович, что он такой… хвастун и вообще… Он хороший парнишка… Главное, очень отзывчивый. А стихи как читает!

Г р о м а д и н. Э… э… дело не чисто. Уж больно заступаешься, Танечка.

Т а н я. Что вы, Иван Александрович! Да я…

Стук в дверь.

Г р о м а д и н. Войдите!

Снова появляется  В о л о д я.

Однако ты храбрый! Ну что тебе?

В о л о д я. Да вот… Зарубеев остался на второй год.

Г р о м а д и н. Ну?

В о л о д я. Вот я и пришел поговорить.

Г р о м а д и н. А ты что, его личный адвокат?

В о л о д я. Нет… То есть да…

Г р о м а д и н. Зарапортовался, парень. То за студента себя выдаешь, да еще за второкурсника, то за юриста. Может быть, на тебя женское общество так влияет? Тогда мы попросим товарища…

Т а н я. Пожалуйста, пожалуйста. Я выйду.

В о л о д я. Нет, нет! Дело в том, Иван Александрович… (Посмотрел на Таню, набрал воздуха, залпом.) У Левы Зарубеева нет ни отца, ни матери. Он живет со своим братишкой один. Содержит и себя, и его. Сначала было ничего, а в старших классах требования, сами знаете, какие… он и срезался на основах дарвинизма. И вот группа Левиных товарищей… в моем лице… просит вас разрешить ему пересдать второй раз, чтобы он не отстал от класса.

Г р о м а д и н. В твоем лице? Гм… (Тане.) Лицо будто ничего…

Т а н я. Ничего!

Г р о м а д и н. Ничего-то ничего, только, кажется, нет таких правил.

В о л о д я. Мы очень просим, Иван Александрович. И комсомольская организация поддерживает. Только что с Виктором Ромейко говорил.

Г р о м а д и н. А разве ваш Зарубеев справится? Ведь это надо и по основам готовиться, и от десятого класса не отставать.

В о л о д я. Это мы берем на себя. Поможем.

Г р о м а д и н. Поможете? А из тебя хороший солдат вышел бы, Орехов. В бою дружба — первое дело! По дарвинизму у нас Евгения Ивановна. Попроси ее ко мне, если свободна.

В о л о д я. Будете о Леве говорить? Да? Спасибо! Спасибо! (Выбегает из кабинета.)

Пауза.

Г р о м а д и н (Тане). Так, говоришь хорошо стихи читает? Ничего, ничего… Вижу — получается…

Т а н я. Так вы же не слышали.

Г р о м а д и н. А до меня его проза тоже дошла.

Входит  Е в г е н и я  И в а н о в н а.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Вы меня звали, Иван Александрович?

Г р о м а д и н. Присаживайтесь, Евгения Ивановна. А ты, Танечка, посиди пока около телефона. Евгения Ивановна, я хочу поговорить с вами о Зарубееве.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Я ждала этого разговора, Иван Александрович. Больше того — я сама хотела говорить с вами, но эти дни вы были очень заняты.

Г р о м а д и н. Каюсь, каюсь… Хозяйственные дела… Так вот, считаете ли вы возможным разрешить Леве Зарубееву сдать переэкзаменовку в первом полугодии вторично?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Иван Александрович! Поверьте, что, зная хорошо тяжелое семейное положение Левы, я первая пришла бы к вам с этой просьбой, но в данном случае… честно говоря, я просто не знаю, что делать.

Г р о м а д и н. Боитесь, что все равно не справится? Имейте в виду, класс собирается ему помочь.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Да если бы речь шла только о том, что Лева неверно ответил и ему надо просто повторить предмет! Дело гораздо хуже!

Г р о м а д и н. А что случилось?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. На переэкзаменовку он пришел совершенно не подготовленный. Зная его трудные обстоятельства, я стала давать ему вопросы попроще — по истории развития органического мира; гомологичные и аналогичные органы, приспособление, борьба за существование — все элементарные разделы! Вижу, все равно ничего не получается. Путает, сбивается… Стала его поправлять, а он спорить начал, грубить, нести всякую чушь. До того дошел, что борьбу за существование в животном мире смешал с классовой борьбой в человеческом обществе. Да не просто смешал, а пытался еще доказать, что наша жизнь — это только борьба между сильными и слабыми и что каждому дело только до себя.

Г р о м а д и н. Вот как?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. И когда я стала объяснять ему, что ошибка его происходит от незнания предмета, он крикнул мне: «А что мне ваш предмет! Я из жизни говорю». Швырнул свою книжку мне на стол, хлопнул дверью и убежал. Ну, скажите, что делать?

Г р о м а д и н. Что делать? Работать, Евгения Ивановна. Уж такая у нас с вами беспокойная профессия. (Покачал головой.) «Каждому дело только до себя». Хорош!

Стук в дверь.

Да!

Входит  Б о р и с.

А! Граматчиков! Как с народом?

Б о р и с. Двадцать человек ждут, Иван Александрович.

Г р о м а д и н. Очень хорошо! Молодец! (Евгении Ивановне.) Простите, Евгения Ивановна, угольные дела… (Достает накладную, передает Борису.) Вот накладная на уголь. Как проехать, знаешь?

Б о р и с. Нет.

Г р о м а д и н. Не доезжая до Киевского вокзала, налево, к пакгаузам. Пятый путь… Счастливо!

Б о р и с. Как? Разве и я должен ехать?

Г р о м а д и н. А как же?

Б о р и с. За углем?

Г р о м а д и н. Раз тебе поручено, надо дело доводить до конца. Как ты думаешь?

Б о р и с. Я думал, что мое дело только организовать, расставить силы.

Г р о м а д и н. Ах, вот как?

Б о р и с. У меня рассчитана каждая минута.

Г р о м а д и н. Как знаете, Граматчиков, только выйдет нехорошо. Вы агитировали товарищей ехать, а сами в кусты. Дело добровольное, но этику забывать тоже не стоит.

Б о р и с. Я понимаю, Иван Александрович, но в то же время… (Евгении Ивановне.) Евгения Ивановна… Может быть, вы объясните Ивану Александровичу?

Г р о м а д и н. А при чем здесь Евгения Ивановна?

Б о р и с. Мне неудобно.

Г р о м а д и н. Неудобно? Странно.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Я вам потом как-нибудь все расскажу.

Г р о м а д и н. А дело стоит!

Т а н я. Иван Александрович! Разрешите мне поехать!

Г р о м а д и н. Тебе?

Т а н я. Так я завхоз! Вы забыли?

Г р о м а д и н. А ведь верно! Действуй, Танечка! Хорошо! Спасибо! Действуй! (Передает ей накладную.)

Таня быстро уходит.

Т а н я (за сценой). Станови-и-ись! Смирно! Угольный взвод, ша-а-гом арш!

Смех, топот ног.

Б о р и с. Я могу идти?

Г р о м а д и н. Идите. Или нет… подождите меня пока в коридоре.

Б о р и с. Есть! (Уходит.)

Г р о м а д и н. Он что, болен чем-нибудь?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Нет… Просто он считается у нас первым кандидатом на золотую медаль.

Г р о м а д и н. Ничего себе болезнь. Это вы что, на педсовете такое решение вынесли?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Нет… Но Геннадий Геннадиевич, бывший директор, считал, что выдающиеся способности Граматчикова принесут славу нашей школе. Он создал Борису еще с восьмого класса особые условия, освободил его от всех общественных обязанностей для того, чтобы ничто не мешало ему получить медаль.

Г р о м а д и н. А от комсомольского билета его еще не освободили?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Ну что вы, что вы! Ах! Вы не знаете Граматчикова! Это такой ум!.. Тем более — школа тоже заинтересована в медали.

Г р о м а д и н. Школа заинтересована в человеке, который будет носить эту медаль! (Открывает дверь.) Граматчиков!

Входит  Б о р и с.

Я все выяснил. Вы правы. Причины у вас уважительные. Простите, что обратился к вам. Просто не знал.

Б о р и с. Это вы… вправду?

Г р о м а д и н. Я сказал ясно, кажется, — прошу меня извинить. Ступайте!

Борис не двигается.

Что вы стоите? Вам что-нибудь еще нужно?

Б о р и с. Нет, но я вижу, что вы не одобряете. Я не знал, что это было так необходимо. Может быть, все-таки поехать?

Г р о м а д и н. Нет, не надо. Я ошибся. До выпуска больше не беспокою вас. Можете идти. (Евгении Ивановне.) Вернемся к нашему разговору, Евгения Ивановна.

Помявшись, Борис тихо выходит, опустив голову. Пауза.

Да… Ну, ничего… Сами виноваты… Теперь о Зарубееве. Факт, конечно, безобразный. Я этого не знал. Но, с другой стороны, положение у них трудное. Один, без родителей. Правда, кроме пенсии за отца, им еще районо кое-что подкидывает, но главное-то ведь не в этом. Жить они еще не умеют по-взрослому — дети еще! А что, если все-таки дать ему еще раз переэкзаменовку? А? Евгения Ивановна? Несмотря ни на что. С вами он поступил отвратительно — мы взыщем с него, будьте покойны.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Вы меня не так поняли, Иван Александрович. Я на Леву в большой обиде не за себя лично… Мне больно, что он не уважает предмет, который он к тому же совсем не знает.

Г р о м а д и н. Но ведь это ваша вина, простите…

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Весь класс, кроме него, сдал на «хорошо» и «отлично». А Лева еще в прошлом году относился к основам дарвинизма как к предмету второстепенному. Я не зачла ему переэкзаменовки не из-за личной обиды, поверьте…

Г р о м а д и н. Ну, ясно, Евгения Ивановна, я понимаю… (Ходит взад и вперед, останавливается.) А все-таки подумайте — ведь у этого Зарубеева нет ни отца, ни матери, он сам воспитывает своего братишку, для него остаться в школе на лишний год — катастрофа!

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Я все понимаю, Иван Александрович. У меня самой… брат погиб на войне, оставив двух ребят, но все равно я не могу согласиться на повторную переэкзаменовку. Это будет несерьезно.

Г р о м а д и н. Значит, вам ваш авторитет дороже судьбы человека?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Мы находимся с вами в школе, Иван Александрович, и для меня всего дороже авторитет науки, которую я представляю.

Г р о м а д и н. Да, да… пожалуй, вы правы! Ну что ж… Не смею больше задерживать…

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Со своей стороны я обещаю вам, Иван Александрович, удвоить усилия, я буду заниматься с Левой и во внешкольные часы. Я думаю, мне удастся заинтересовать его. Я уверена, что в будущем году…

Г р о м а д и н. В будущем году… (Пауза.) Так… Очевидно, другого выхода нет. (Опуская голову на ладони, украдкой поглядывает на Евгению Ивановну.)

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Окончательное слово, конечно, за вами, как за директором школы.

Г р о м а д и н. Нет, нет… Я хочу, чтобы этот вопрос решили вы.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Если бы Лева признал, что он не прав, что он оскорбил своим поведением одну из важнейших наук — науку понимания жизни…

Г р о м а д и н. …то вы согласились бы на повторную переэкзаменовку?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Лева никогда не пойдет на это. Я знаю его не первый год. Он очень упрямый и самолюбивый мальчик. А главное — он должен весь курс пройти заново, заниматься систематически.

Г р о м а д и н. Я поговорю с ним!

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Ничего не выйдет.

Г р о м а д и н (встал, приоткрыл дверь). Влас! Зарубеева Льва из девятого «Б» ко мне!

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Думаю, что мое присутствие пока излишне. После разговора зайду к вам. Хорошо? (Уходит.)

Г р о м а д и н. Так-то-с, Иван Александрович. (Прошелся по кабинету, покачал головой.)

Дверь отворяется, быстро входит  О з е р о в.

О з е р о в. Можно?

Г р о м а д и н. Саша!

О з е р о в. Поздравь меня, дружище! Есть решение правительства! Он сам подписал, своей рукой!

Г р о м а д и н. О строительстве нового ботанического сада?

О з е р о в. Да, да…

Г р о м а д и н. Поздравляю, Саша!

О з е р о в. Идем ко мне. Такая есть бутылочка…

Г р о м а д и н. Не могу, Саша, занят, у меня чепе.

О з е р о в. Что это за чепе?

Г р о м а д и н. Чепе — это чрезвычайное происшествие.

О з е р о в. Подумаешь, мальчики подрались или налили преподавателю вместо чернил клопомор! Идем, идем, а то ты меня совсем забыл. Валюшка и то спрашивала. Собирайся!

Г р о м а д и н. Вот пристал. У меня сейчас важный разговор будет.

О з е р о в. Я подожду…

Стук в дверь.

Г р о м а д и н. Да!

Входит  Л е в а.

Л е в а. Вы меня вызывали?

Г р о м а д и н. Вызывал, Зарубеев. Садись.

О з е р о в. Я не помешаю вашей беседе, если сяду вот туда, подальше? (Отходит в угол, садится, разворачивает газету.)

Г р о м а д и н (усаживаясь рядом с Левой). Хотел поговорить с тобой, Лев.

Л е в а. Это насчет Евгении Ивановны? Чтоб извиниться? А если я прав?

Г р о м а д и н. Подожди, подожди… О чем ты? Я о братишке твоем хотел потолковать.

Л е в а. О Кольке?

Г р о м а д и н. Да. Почему ты так удивился. Не ожидал?

Л е в а. Нет… А… что он, натворил что-нибудь?

Г р о м а д и н. Нет. Просто спросить хочу: он у тебя что, историей увлекается?

Л е в а. Да ну его совсем. Замучил. В детской библиотеке ему тех книг, какие он хочет, не дают, во взрослую не записывают — мал. Так он меня все просит.

Г р о м а д и н. Какие же книги ему нужны?

Л е в а. О Москве. Наверное, сочинение пишет.

Г р о м а д и н. А ты ему книги достаешь?

Л е в а. Не всегда. Самому нужно, а дают только две книги.

Г р о м а д и н. Какие же ты берешь?

Л е в а. Да я так… по радиотехнике больше.

Г р о м а д и н. Любитель?

Л е в а. Да нет… так… Все некогда…

Г р о м а д и н. Понимаю. Трудновато приходится?

Л е в а. А я не жалуюсь.

Г р о м а д и н. Это хорошо. Гордый, значит?

Л е в а. Нет, просто не хочу, чтобы в мои дела вмешивались.

Г р о м а д и н. Думаешь, сам справишься?

Л е в а. Силы хватит, полагаю.

Г р о м а д и н. А не переоцениваешь себя?

Л е в а. Уж если я сам себя слабым посчитаю, что ж тогда другие обо мне решат?

Г р о м а д и н. Вот ты чего боишься?

Л е в а. Откуда вы взяли? Я в жизни ничего не боюсь!

Г р о м а д и н. То-то летишь по ней, словно по лесу, зажмурив глаза и закрыв уши. Это что, от храбрости?

Л е в а. А откуда вы взяли, что я закрываю глаза и затыкаю уши?

Г р о м а д и н. Люди вокруг тебя, Лева, люди. Всякие. Есть и хорошие. Такие, что и послушать их не грех. И науки есть. Важные. Для жизни важные. Пора, брат, вникать.

Л е в а. А ведь я знал, что вы этим кончите, Иван Александрович. Вы про спор с Евгенией Ивановной, правда?

Г р о м а д и н. Спор? Да ты где находишься, Зарубеев? А ну, встать! (Подымается.)

Лева вскакивает.

Ты где — в клубе, на именинах, что ли? Запомни: ты в школе, сдавал повторные испытания, не выдержал, вел себя безобразно, грубо, какой тут может быть спор? Садись! (Садится.)

Лева продолжает стоять.

Садись, говорю!

Лева продолжает стоять.

Ишь ты… Ладно, постой… О чем споришь? Что ты знаешь?

Л е в а (упрямо). Евгения Ивановна берет из учебников, а я — из жизни.

Г р о м а д и н. Да что ты знаешь о жизни?

Л е в а. Я?

Г р о м а д и н. Ну что, например?

Л е в а. А то, что слабому лучше не жить!

Г р о м а д и н. Это откуда такая премудрость?

Л е в а. Из практики.

Г р о м а д и н. Из чьей?

Л е в а. Чья бы ни была, а факт. Противно, когда тебя все жалеют.

Г р о м а д и н. Согласен. Как же сделать, чтоб не жалели?

Л е в а. Надо сильным стать.

Г р о м а д и н. Что же, сильным быть — хорошо.

Л е в а. Правда? Вот этого я и хочу добиться! Во что бы ни стало буду сильным!

Г р о м а д и н. По-твоему, значит, главная цель жизни — в сильные пробиться?

Л е в а. Да!

Г р о м а д и н. А слабых, куда? Под ноги? Или просто съесть?

Л е в а. Как — съесть?

Г р о м а д и н. Спроси у волков, они тебе расскажут.

Л е в а. Я не про зверей говорю.

Г р о м а д и н. У людей, Лева, посложнее. Здесь класс с классом борется, а не слабый с сильным, как у зверей. Простая вещь, а ты не знаешь.

Л е в а. Подождите… Класс с классом? А вот скажите — у нас есть классовая борьба?

Г р о м а д и н. А ты как думаешь?

Л е в а. Нет… нету…

Г р о м а д и н. Правильно!

Л е в а. Значит, выходит, у нас вообще нет никакой борьбы?

Г р о м а д и н. А ты как думаешь?

Л е в а. Нет, есть борьба!

Г р о м а д и н. Правильно, есть!

Л е в а (с торжеством). Вот вы и признали! Есть! Есть! Между сильными и слабыми.

Г р о м а д и н. Это как же получается, по-твоему? Скажем, я тебе подставлю ножку, а ты мне, каждый из нас думает только о своей шкуре, а на остальное нам наплевать, так? Каждому дело только до себя, значит? Да если бы у нас была такая борьба, Гитлер на нас и полчаса бы не потратил! Нет, Лева, борьба у нас за то, чтобы не было деления на слабых и сильных, чтобы все были сильные, смелые, гордые, внутренне красивые… Про героев Краснодона слыхал?

Л е в а. Я не про войну. Я про обыкновенную жизнь.

Г р о м а д и н. Наша жизнь тем и необыкновенна, что борьбу эту мы ведем ежечасно, ежеминутно, в любом, даже самом маленьком деле! Разве в нашей школе не учат тебя бороться за то, чтобы всем честным трудящимся людям на земле создать замечательную жизнь? А как называется эта борьба? Знаешь, конечно?

Л е в а. Не надо больше говорить, Иван Александрович. Прошу вас… не надо…

Г р о м а д и н. Боишься, что придется согласиться, а согласишься, чего доброго, в слабости заподозрят? Так?

Л е в а. Нет! Просто я хочу думать и доходить до всего сам!

Г р о м а д и н. Да куда тебе самому, без знаний, без опыта… Тебе кратчайший путь указывают! Ведь тебе кончать в этом году! А как выпускать тебя с такой, прости меня, кашей в голове? И жалко, и нельзя. Понимаешь?

Л е в а. Жалко? А я и не прошу меня жалеть! Прощайте, Иван Александрович! (Выбегает.)

Г р о м а д и н. Стой! Стой! Я тебя не отпускал еще, куда ты? (Идет за Левой, возвращается. Озерову.) Убежал… Ну, что ты скажешь, Саша?

О з е р о в. На твоем месте я принял бы срочные меры…

Г р о м а д и н. А ты думаешь, мой сад вырастить легче, чем твой? Трудно живет, — естественно, хочет определить закономерность трудностей, найти свое место на земле, а знаний мало еще, в голове путаница — вот и объяснение всему.

О з е р о в. Вопрос серьезный. Он же в коммунизм не верит!

Г р о м а д и н. А кто сказал, что истина должна даваться легко? Но уж если он найдет ее, она станет для него кровной, пережитой. Помнишь, у Ленина про марксизм, который был «выстрадан» русским народом. А самое главное для меня — ясно теперь, какой к этому Леве ключ!

Входит  Е в г е н и я  И в а н о в н а.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Ну как?

Г р о м а д и н. Встретили Зарубеева?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Нет… А ваш разговор?

Г р о м а д и н. Наш разговор? (Быстро взглянув на Озерова, решительно.) Все в порядке, Евгения Ивановна, Лева полностью признал свою вину перед вами и вашим предметом.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Серьезно? В самом деле?!

Г р о м а д и н (указывая на Озерова). При свидетелях. И в самое ближайшее время вы об этом услышите.

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Я поражена. Но я очень рада, что Лева понял наконец, как он был не прав. Поздравляю вас с успехом, Иван Александрович.

Г р о м а д и н. Значит, в принципе против вторичной переэкзаменовки вы не возражаете?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Да нет… Конечно, нет… Я очень рада… (Идет к двери.)

Г р о м а д и н. Только сегодня вы уж не разговаривайте с ним на эту тему, ладно?

Е в г е н и я  И в а н о в н а. Понимаю… Хорошо, хорошо. (Выходит.)

О з е р о в. Что ты делаешь, Иван? Ты хочешь загнать болезнь вглубь?

Г р о м а д и н. Ничего. Я уверен в Леве, только и всего.

Стук в дверь.

Да.

Входит  В и к т о р. В руках у него письмо.

Письмо?

Виктор молча подает письмо.

От кого? (Раскрывает сложенный листок, читает.) «Директору шестидесятой мужской средней школы. Ученика девятого класса «Б» Зарубеева Льва. Заявление. Я признаю, что был не прав и грубо вел себя на переэкзаменовке по основам дарвинизма. Передайте, пожалуйста, Евгении Ивановне мое извинение…» Ну, слышишь, Саша, ты слышишь? Я был прав! (Читает дальше.) «…Ввиду невозможности для меня продолжать учение… (замялся) прошу меня отчислить… из вверенной вам школы».

Пауза.

О з е р о в. Да, Иван… твой сад вырастить потруднее, пожалуй…

З а н а в е с

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Большая, тесно заставленная комната. Видно, что ее владельцы уделяют не слишком много внимания чистоте. В центре два стола: большой стол завален книгами, на маленьком стоит радиоприемник, около него валяются наушники. Справа, около стены, ширмы, закрывающие две кровати. На одной из них  К о л ь к а  полулежа читает толстую книгу. Слева — входная дверь, в глубине — окно. Комната освещена плохо, углы ее в темноте, по сторонам протянуты какие-то провода, на полу груда старых алюминиевых деталей, проволока, пружины, колесики и другие металлические вещи.

К о л ь к а (читает). «Третья часть города Москвы называется Скородом. Она имела некогда, до сожжения города татарами, как говорят, до двенадцати верст, или пяти немецких миль, в окружности. Река Яуза протекает через эту часть города и впадает в реку Москву…»

Слева, над входной дверью, вдруг вспыхивает самодельный красный экранчик с надписью: «Внимание — гость!»

(Не замечая, продолжает читать.) «Четвертая часть города называется Стрелецкая слобода…»

За дверью слышны шаги, стук в дверь. Дверь отворяется, появляется  М а р и н к а.

М а р и н к а. Мама послала узнать, когда твой брат нашу плитку и утюг починит. Уже целая неделя прошла, как взял. И еще она велела сказать: неужели они, говорит, такие богатые, что им, говорит, деньги не нужны?

К о л ь к а. Почему не нужны? Деньги всегда нужны. Только нам некогда.

М а р и н к а. А что же вы делаете?

К о л ь к а (указывая на радиоприемник, понижает голос). Исландию ловим.

М а р и н к а. Исландию?

К о л ь к а. Ага… Из-за нее Лева даже в школу уже второй день не ходит. Злой — ужас…

М а р и н к а. И все ты, Колька, выдумываешь! Разве можно Исландию поймать? Она что, птица?

К о л ь к а. На короткой волне все можно. Даже с Марсом соединиться! Тебе этого, конечно, не понять.

М а р и н к а. Ты больно умный. (Вздохнув.) Скучные вы теперь какие-то все стали.

К о л ь к а. Кто это «вы»?

М а р и н к а. Мужчины. Никакой поэзии.

К о л ь к а. Что?

М а р и н к а. Это моя бабушка так говорит. В современных мужчинах, говорит, никакой поэзии.

Колька смеется.

Что ты?

К о л ь к а. Да я просто подумал: вдруг нее мужчины поэзией начнут говорить, как твоя бабушка хочет. Вызовет меня, например, наш Федор Сергеевич и спросит:

А я ему в ответ:

Так?

М а р и н к а. Ты дурак и воображала!

К о л ь к а. А у тебя на голове мочала!

М а р и н к а. А у тебя нос как картошка!

К о л ь к а. А ты пищишь, словно кошка!

М а р и н к а. Врешь!

К о л ь к а. Ну что ж!

М а р и н к а. Замолчи!

К о л ь к а. Получи! (Показывает нос, хохочет.) А знаешь, молодец твоя бабушка. Здорово придумала! Я вижу, для мужчины это самое подходящее дело!

М а р и н к а. Какое дело?

К о л ь к а. Поэзия. Дразниться хорошо!

М а р и н к а. Только и дела, что дразнить да обманывать.

К о л ь к а. Обманывать? Я?

М а р и н к а. Сказал, что разгадаешь, кто на Воробьевых горах расписался, а сам до сих пор даже не зашел ни разу.

К о л ь к а. А знаешь, почему? Все библиотеки обегал, двадцать книг прочитал, до семнадцатого века уже дошел, видишь (показывает книгу) — «Путешествие Адама Олеария в Москву и Персию в 1639 году», и нигде ни слова не сказано про Воробьевы горы, и кто там бывал… неизвестно…

М а р и н к а. А я уже знаю.

К о л ь к а. Ну да! Откуда?

М а р и н к а. Очень просто! Маму спросила — и все!

К о л ь к а. Много знает твоя мама!

М а р и н к а. Побольше твоего. Не воображай, пожалуйста!

К о л ь к а. Откуда?

М а р и н к а. Из книжки.

К о л ь к а. Из какой?

М а р и н к а. Название не помню, она очень толстая, в ней страниц, наверное, семьсот.

К о л ь к а. А про что книга эта?

М а р и н к а. Мама говорит, про дружбу.

К о л ь к а. Про дружбу?

М а р и н к а. Да. Про то, как два товарища дружили с детства и на всю жизнь!

К о л ь к а. Кто такие?

М а р и н к а. Фамилии забыла, только мама сказала, что это были замечательные люди, революционеры.

К о л ь к а. Почему же я не знаю? А Воробьевы горы здесь при чем?

М а р и н к а. Они там часто гуляли, а один раз посмотрели на Москву и друг другу дали клятву.

К о л ь к а. Клятву? Это здорово! Какую?

М а р и н к а. Жить честно и всегда бороться!

К о л ь к а. За что бороться?

М а р и н к а. Как — за что? Ясно, за коммунизм!

К о л ь к а. Кто ж это такие?

М а р и н к а. У меня всегда имена из головы выскакивают. Помню только, что одна фамилия на «О» начинается, а другая… другая вроде на «Г».

К о л ь к а. Что? «О» и «Г»? (С шумом захлопывает книгу.) Слушай, а сейчас эта книга у вас?

М а р и н к а. У нас.

К о л ь к а. Пошли!

М а р и н к а. А дом?

К о л ь к а. Ничего с ним не сделается. (Повертывает выключатель, зажигается красный экран с надписью: «Скоро приду».) Бежим! (Хватает Маринку за руку.)

Оба выбегают.

На улице совсем стемнело. В комнате тишина. Только из наушников, брошенных около радиоприемника, все время доносятся какие-то далекие звуки — журчание, разряды, обрывки музыки и т. д. Над дверью снова вспыхивает надпись: «Внимание — гость!» Слышны шаги, стук в дверь.

Дверь чуть приотворяется, показывается голова  В а л и.

В а л я. Можно? Лева, ты дома? Девочки, еще одна неудача… Кажется, никого нет. Вот везет. Входите все равно. (Входит.)

За ней  Л и з а  и  М и л а, у каждой в руках книга.

Л и з а. Не расстраивайся, Валя, смотри (указывает на экранчик), скоро придет.

М и л а. Как интересно!

Л и з а. Умерь свои восторги, Милочка! Это не так интересно, как тебе кажется.

М и л а. Нет, ты только посмотри.

Л и з а. Что здесь смотреть? Даже сесть негде.

В а л я. Но как же мы будем заниматься без наших мальчиков?

М и л а. Ничего… Мне кажется, все будет хорошо.

В а л я. А меня возмущает. Если даешь слово, то надо сдержать его во что бы то ни стало, а у мальчишек всегда тысячи отговорок.

Л и з а. И что всего удивительнее — это то, что без них ты считаешь нас ни на что не способными.

В а л я. Ну а как мы будем без них разговаривать с Левой? Знаете, он какой! Скажет: «Не надо мне вашей помощи, обойдусь без нее» — и всё!

Л и з а. Главное — это поставить его перед совершившимся фактом. Пришли… Ждем… Все готово… Входит Лева, и я начинаю урок английского языка вопросом: «Хау кен ю лив, сэр, ин фак э свайнри?», что в переводе означает: «Как вы можете, сэр, жить в таком свинятнике?»

М и л а. Чу́дно, Лиза!

Л и з а. А пока надо занять в этой пещере наиболее выгодную позицию. Вот, кажется, этот стул… Фу, и он в каком-то песке!

М и л а. Девочки! Давайте, пока нет Левы, приберем здесь хоть немного.

В а л я. Правильно! Терпеть не могу ожидать без дела…

Л и з а. Это даже интересно — придет и не узнает своего логовища. Но вот загадка: где в этом царстве живет метла?

В а л я. Я приберу на столе.

М и л а. Я обмету пыль.

В а л я (работая). Нет! Я все-таки не понимаю наших мальчиков. Ведь специально договаривались о сегодняшнем дне…

М и л а. Но ведь у Аркаши — зубы, а у Володи тоже уважительная причина…

В а л я. С Таней в театр пойти?

М и л а. Ведь она его пригласила. Она не знала, что мы сегодня должны заниматься с Левой.

В а л я. Она не знала, а Володя смолчал и пошел. Ты готова каждого во всем оправдать, Милочка.

М и л а. Ничего подобного. Но и так относиться к товарищам, как ты, тоже не могу. Вчера друзья, сегодня почти враги… Куда это годится?

В а л я. Ты это, собственно, о ком?

М и л а. Прекрасно сама знаешь!

Л и з а (продолжая поиски метлы). Метла обнаружена в районе кровати — очень мило!

М и л а (Вале). Вот увидишь, Боря придет сюда сегодня и будет вместе с нами заниматься с Левой. Да, да!

В а л я. Откуда это тебе известно?

М и л а. Потому что мне хочется, чтобы все кончилось хорошо. Я и в книгах не люблю плохих концов. А если очень сильно хотеть, все обязательно хорошо кончится… Я уже это в своей жизни испытала… и не раз… Да, да!

В а л я. Ах ты, Мила, Мила, дева-миротворица!

М и л а. А что, не правда? Боря откровенно высказал свое мнение, так неужели из-за этого вся дружба вон? По-моему, дружить — это всегда в чем-то уступать друг другу.

В а л я. Нет! Дружба — это совсем другое, Милочка…

М и л а. А что же, объясни.

Валя, передвигая книги, нечаянно нажимает на валяющийся автомобильный рожок, раздается сигнал.

В с е. Ай!

В а л я. Ничего. Все в порядке, девочки. (Показывает рожок. Оглядывает комнату.) Кажется, все, а почему ведро на подоконнике? (Хочет снять.) Ай!

М и л а. Что такое?

В а л я. Ведро кусается!

Л и з а. Чепуха! Просто у тебя уже рефлекс… (Хочет поднять таз, стоящий на полу.) Ой! (Хочет бросить таз — не может.) Девочки, ток! Ай!

М и л а. А у меня все хорошо. (Передвигает радиоприемник, раздается оглушительный звон.) Ай!

В а л я. Поставь на место!

М и л а. Не могу!

Л и з а. Что же делать?

М и л а. Спасите! Спасите!

Отчаянный звон, мигание огней на стене, по проводам бегут какие-то искры. Темнота.

В а л я. Спокойно, девочки.

Врывается  К о л ь к а.

К о л ь к а. Стой! Стрелять буду!

М и л а. Не убивайте нас — мы не воры… Мы девочки!

К о л ь к а. Девочки? (Зажигает свет.) Тогда не бойтесь. У меня тоже не пистолет, а просто зажигалка.

Л и з а. Ну и квартирка!

В а л я. А почему у вас ведро кусается?

К о л ь к а. Это от воров. У нас же первый этаж. А вы что здесь делали?

Л и з а. Прибирали.

К о л ь к а. А зачем радио переставляли?

Л и з а. А что?

К о л ь к а. А то, что придет Лева, он вам задаст!

Л и з а. За что? За то, что мы хотели немного вашу комнату привести в порядок?

К о л ь к а. А кто вас просил? За радио вам Лева головы всем поотрывает! Радио трогать нельзя!

Л и з а. Подумаешь, сокровище!

К о л ь к а. Вот и сокровище!

Л и з а (осматривает приемник). Самый обыкновенный любительский радиоприемник, да еще сделан топорно.

К о л ь к а. Топорно! Много вы понимаете! Топорно! Во-первых, это не простой радиоприемник, а коротковолновый, а во-вторых, такой малой мощности ни у кого нет!

Л и з а. Нашел чем хвалиться!

К о л ь к а. А попробуйте на одной десятиваттной лампе хотя бы Исландию поймать — нипочем не выйдет!

В а л я. Зачем же стараться, не понимаю…

К о л ь к а (важно). Оборонное значение, ясно? Добиться нужно, чтобы маломощный передатчик на самое большое расстояние действовал. Думаете, легко? Тут руки нужны хорошие и голова. Такая, как у нашего Левы.

При этих словах в дверях появляется  Л е в а. Пока не замеченный, он останавливается на пороге.

Вот это действительно голова! А еще, когда вуз кончит, увидите. Будет второй Ломоносов! Мы уже с ним так и наметили — оба в университет. А потом такой аппарат вместе изобретем, что на Марс будем посылать пакеты с короткими волнами. Тогда точно узнаем, есть ли марсиане там или нет и даже какого они роста. Через радар, очень просто!

Л е в а. Ты чего здесь плетешь, радар? (Девушкам.) Здравствуйте, девушки. Вы ко мне или к Кольке?

М и л а. К Кольке?

Л е в а. Не удивляйся, Мила, к нему девчонки табуном бегают. Девчатник.

К о л ь к а. Ну, уж сказал…

В а л я. Мы хотели у тебя порядок навести, Лева, да не успели. Ты уж не ругайся.

Л е в а. Неудачный день вы выбрали.

Л и з а. Лева, это невежливо.

Л е в а. Пускай.

В а л я. Что с тобой?

Л е в а. Ничего. Просто устал. (Идет к кровати, ложится.)

Пауза. Девушки ошеломлены.

В а л я. Слушай, Лева, мы все-таки твои гости. Ты мог бы вести себя приличней.

Л е в а. Мне все равно.

В а л я. И в такой грязи жить все равно? Не стыдно?

Л е в а. Нисколько. По крайней мере лишний никто не сунется.

В а л я (садится на стул у кровати). Лева, что с тобой?

Л е в а. Ничего… Пожалуйста, не смотри на меня с таким сожалением — я не больной. И вообще — уходите. Не до вас мне сегодня.

В а л я. Гонишь?

Л е в а. Да, да!

К о л ь к а. Ой, Лева, Лева…

Л е в а. Чего там «ой, Лева»? (Девушкам.) Уходите! Ну?

Л и з а. Это, в конце концов, просто хамство. Пришли к нему как люди, а он, даже не спросив, какое у нас дело, гонит нас вон! Есть же предел какой-то.

В а л я. Не так я думала о тебе, Лева.

Л е в а. А мне что за дело, как ты думала? И вообще нечего вам здесь больше отсвечивать! Надоели!

Л и з а. Ах, так? Пойдемте, девочки!

М и л а. Пойдем, Валя. Это уж совсем обидно.

В а л я. Что ж, уйти легко. (Леве.) Эх, Лева… Лева…

Девушки уходят. Пауза.

К о л ь к а (подходя к Леве). Ты не расстраивайся, Лева… Известно, девчонки…

Л е в а. Да нет… я так… просто устал.

Пауза.

К о л ь к а. Слушай, Лева, ты «Былое и думы» читал?

Л е в а. А что?

К о л ь к а. Нет, ничего. Вот достал… (Показывает принесенную от Маринки книгу.) Интересно, клятва…

Пауза.

Л е в а. Ты кого-нибудь из наших видел в школе сегодня?

К о л ь к а. Видел Бориса, Аркашку.

Л е в а. Ну и что?

К о л ь к а. Ничего.

Л е в а. Что-нибудь спрашивали?

К о л ь к а. Нет… Прошли — и все.

Л е в а. А… директора не встречал?

К о л ь к а. Видел вчера.

Л е в а. А он что?

К о л ь к а. Ничего, стоял с Лидией Петровной, разговаривал. Левчик, а почему ты в школу уже два дня не ходишь? Из-за Исландии?

Л е в а. Из-за Гренландии! Нос у тебя чересчур длинный, вот что! Лодырничаешь, за девчонками бегаешь, а кто тройку по арифметике схватил?

К о л ь к а. Да это Лидия Петровна у нас такая… У нее никто больше тройки не получает.

Л е в а. Рассказывай… В магазине был?

К о л ь к а. Так ведь денег нет, Лева. А тут Маринка за плиткой и утюгом приходила. (Вздохнул.) До чего хочется чего-нибудь вкусненького!

Л е в а. А противно мы живем с тобой, правда, Колька?

К о л ь к а. А по-моему, хорошо.

Л е в а. Чего хорошего? Холодно, грязно… Правду сказала эта… Валя.

К о л ь к а. А пусть ее! Еще обращать внимание! Тьфу! (Плюнул.)

Л е в а. Ну… ты! Не очень-то! Порядок надо соблюдать, а то приятно, если люди будут в глаза тыкать? (Осмотрел комнату.) А что, если все заново?

К о л ь к а. Ремонт?

Л е в а. Полный! Потолок побелить. Стены — обоями. Ты какие любишь?

К о л ь к а. Это как, вроде игры?

Л е в а. Вроде.

К о л ь к а. Давай с попугаями!

Л е в а. С какими попугаями?

К о л ь к а. В музее видел. Обстановка московского дома. Восемнадцатый век.

Л е в а. Нет… Надо, чтобы стены были синие-синие, как море. Поедешь на курорт летом, Колька? На юг, к морю?

К о л ь к а. А ты?

Л е в а. А потом тебе пальто, шапку, ботинки хорошие…

К о л ь к а. И тебе?

Л е в а. Посмотрим, что тогда скажет…

К о л ь к а. Валя? Ты опять про нее?

Л е в а. Да не про нее я совсем, а про то, что теперь у тебя каждый год будет новый костюм… Все учебники тоже новые… Кончишь школу с золотой медалью…

К о л ь к а. А ты?

Л е в а. Потом в университет!

К о л ь к а. А ты?

Л е в а. А потом в Академию наук!

К о л ь к а. А ты, Лева? Почему ты все про меня одного говоришь?

Л е в а. Это я играю в загадки, какая у тебя будет жизнь.

К о л ь к а. Опять у меня?

Л е в а. И у меня.

К о л ь к а. Когда?

Л е в а. С завтрашнего дня.

К о л ь к а. С завтрашнего дня? И пальто, и ботинки?! Врешь ты все. На какие шиши?

Л е в а. На какие? Вот! (Выворачивает из кармана пачку денег, бросает на кровать.)

К о л ь к а. Деньги? Да все пятерками! У-ю-ю-ю, сколько! Откуда, Левка?

Л е в а. С кудыкиной горы.

К о л ь к а. Ну, не шути. Скажи, это наши деньги, Лева? Ты их заработал?

Л е в а. Это я аванс взял.

К о л ь к а. За что?

Л е в а. На работу поступил. (Обнимая Кольку.) Ох, и заживем мы теперь с тобой, Колька!

К о л ь к а (ласкаясь). Да, Левчик? Вот хорошо! (Смотрит Леве в глаза.) А почему ты плачешь?

Л е в а. Я? Ты что, спятил?

К о л ь к а. Нет, нет… я ничего… Это мне показалось, наверное… Просто лицо заблестело.

Л е в а. То-то… Лицо…

К о л ь к а. А как же ты, Левчик… как же ты… на целый день будешь уходить?

Л е в а. Ну да…

К о л ь к а. А как же со школой? Как ты учиться будешь?

Л е в а. Ну что ты все — как, как! Буду — и все! И нечего тебе не в свое дело соваться! Живо за уроки! Небось не делал еще?

К о л ь к а. Хорошо, хорошо, Левчик. Только не сердись. (Вынимает из сумки книги, тетрадки, садится за большой стол.)

Лева идет к радиоприемнику, надевает наушники, начинает вертеть рычаг.

(Поглядывая на Леву, словно повторяя урок, бормочет.) А все-таки как же со школой?

Л е в а (оборачиваясь). Чего ты там крутишься? Делай уроки, говорю!

К о л ь к а. Делаю, делаю! Я ведь только про школу.

Л е в а. Замолчишь ты или нет? Не мешай, сказал!

Пауза. Лева погрузился в эфир.

К о л ь к а. Лева, а я все-таки не пойму… Как же ты… (Вдруг вскакивает, пораженный мыслью.) Неужели ушел? (Кидается к Леве, трясет его за плечо.) Из школы ушел? Совсем, да? Из-за меня? Ну что ты молчишь, — значит, верно? Левчик, миленький, не надо! Не надо! Не смей, тебе же совсем мало осталось, лучше я буду работать, слышишь? (Трясет Леву, но тот отмахивается от него.) У-у, черт каменный, теперь хоть стреляй, ничем не проймешь! Да брось ты свою Исландию. (Махнул рукой, отбежал, не зная, что делать, бормочет.) Что же делать? Что делать? К директору бежать — не сладит с ним директор… Никто с ним не сладит. Куда же? Куда? Есть выход! Ничего! Все будет в порядке, Левка! Надейся на Кольку — не пропадешь! (Вылетает в дверь.)

Л е в а (вскакивает). Колька! Колька! Куда ты? Стой! (Кидается было вслед, не сняв наушников, потянул за собой радиоприемник и, вскрикнув, возвращается на прежнее место, вслушивается и замирает.) Ну, ну?.. Неужели поймал? Так? Вдруг? Да замолчите там! Не вы мне нужны сейчас, не вы, понятно? Да не барабаньте там, ч-черт! (Все больше и больше увлекаясь, крутит рычаг.)

Стук. Лева не обращает внимания. После повторного стука в комнату входят  Г р о м а д и н  и  В и к т о р.

Г р о м а д и н. Ну и погодка! (Отряхивается, с порога.) Зарубеев, гости пришли! Принимай!

Лева уже ничего не видит, не слышит, он жадно ловит звуки в эфире, передвигая рычажок.

Глух и нем.

В и к т о р. Я вам говорил, Иван Александрович… До чего азартный!

Л е в а (схватив одну из книг, лежащих возле приемника, начинает ее судорожно листать. Нашел нужное место, бормочет). Дабль Ю… Де… Е… Дабль Ю… два пятнадцать… (Вдруг вскакивает, кричит торжествующе.) Есть! Рейкьявик! Рейкьявик! Слышу! Слышу! На восемь баллов, не меньше! Ура! Наконец поймал! (Заметив Громадина и Виктора, кричит им.) Установил рекорд! Связался с Рейкьявиком на десятиваттной лампе! Перехожу на передачу! Перехожу на передачу! (Начинает выстукивать.) Я Ве Эр Эс пятьсот пятьдесят восемь… Я Ве Эр Эс пятьсот пятьдесят восемь… Слышите меня? Слышите меня? Упустил! Ведь целый год ловил его, Рейкьявик этот. (В досаде снимает наушники, швыряет их. Пауза.) Здравствуйте, Иван Александрович. Вы мое заявление получили?

Г р о м а д и н. Получил.

Л е в а. Помогать пришли?

Г р о м а д и н. Кому? Тебе? Нет, милый. У меня таких, как ты, тысяча шестьсот человек. Если каждому помогать, ноги протянешь. Скорей вы все мне должны помогать.

С улицы через окно в комнату заглядывает  В а л я. Увидев всех, она застывает на месте, не замеченная остальными.

Л е в а. Я уже больше не ученик. Я в артель поступил… «Красный механик».

В и к т о р. В артель?

В а л я (про себя). Ушел из школы?

Л е в а. Так что теперь мне ваша помощь не нужна!

Г р о м а д и н. А вот нам твоя нужна!

Л е в а. Вам?

Г р о м а д и н. Да, школе.

Л е в а. Школе? Помощь? Моя?

Валя напряженно прислушивается к разговору.

Г р о м а д и н. Наш физик, уважаемый Роман Романыч, жаловался мне, что ребята потеряли вкус к занятиям в физическом кабинете.

Л е в а. А что там есть, в вашем физическом кабинете!

Г р о м а д и н. В нашем? Что же плохого в нашем физическом кабинете?

Л е в а. Туда только малышам ходить, резиновые моторчики крутить для смеху! Взрослым людям там нечего делать.

Г р о м а д и н. Но если ты взрослый человек, то должен знать, что как раз физический кабинет больше всего пострадал от бомбы. Электрохозяйство нарушено. Многие ценные приборы безвозвратно погибли.

Л е в а. Ценные! Да теперь у каждого из ребят, кто самостоятельно дома работает, поценней найдется!

В и к т о р. Ну, уж это ты, Лева, загнул.

Л е в а. Загнул? (Подходит к стене, повертывает невидимый выключатель.)

Тотчас же слышится легкое гуденье моторчика. Медленно открывается дверь в чуланчик, из которого бьет сильный свет.

Пауза.

Г р о м а д и н. Пещера Лейхтвейса? Ну-ну…

Л е в а. Моя мастерская. Сам построил.

В и к т о р. Понятно… Фотоэлемент включает моторчик, моторчик открывает дверь.

Л е в а. Моторчик, моторчик… Что ты понимаешь! (Предлагает зайти.) Прошу.

Г р о м а д и н  входит первым, за ним  В и к т о р  и  Л е в а. Вбегает В а л я.

В а л я. Какие мы все были глупые!

За дверью слышны шаги. Входит  Б о р и с.

Б о р и с. Валя?

В а л я. Борис? Ты пришел? Я знала, что ты придешь! Какой ты молодец, Борька!

Б о р и с. А разве могло быть иначе? (Оглядывает комнату.) А где же Лева? Где все остальные?

В а л я. Ах, Боря, если бы ты знал, какие мы все были глупые!

Б о р и с. Я очень рад, что именно ты признала это, Валечка! Я больше так не могу… Я соскучился по тебе, мне нужно тебя видеть, говорить с тобой, делиться всем, как бывало. Я ведь знал, что сегодня у вас ничего не выйдет. Пойдем погуляем. Я нарочно освободил этот вечер от занятий. Мы же две недели не виделись с тобой. Две недели!

В а л я. Нет, Боря, иди один.

Б о р и с. Но почему? Неужели из-за наших разногласий насчет Левы? Ведь уже договорились. Вернее, каждый остался при своем мнении. Это же не должно влиять на наши отношения?

В а л я. Ах, Боря, Боря! Ты ничего-ничего не понимаешь.

Б о р и с. Я?

В а л я. И вообще тебе лучше уйти отсюда.

Б о р и с. Но почему, Валя? Почему ты стала какая-то совсем-совсем другая?

В а л я. Потому что ты стал другой, Боря.

Б о р и с. Вовсе нет. Я такой же самый. Ну, взгляни же на меня получше, Валя… Валечка… (Берет ее за руку.) Ты не смотришь?

В а л я. Зачем?

Б о р и с. Понимаю. Значит, место уже занято?

В а л я. Какое место?

Б о р и с. Думаешь, не вижу? Я все вижу! Нравится Лева — так и скажи прямо, и нечего наводить тень на ясный день!

В а л я. Одно тебе скажу — не умеешь ты дружить, Боря.

Б о р и с. Ах, не умею? Научи!

В а л я. Научить? (Взгляд ее падает на книгу, она берет ее и дает Борису.) Вот! Поучись, если ты сам простых вещей не понимаешь.

Б о р и с. «Былое и думы»? Спасибо! Двадцать раз читал, я не семиклассник!

В а л я. Ты? Да… Пожалуй… Ты гораздо старше… Ты старый-старый, очень старый человек!

Б о р и с. Как это понять?

С шумом врывается  В о л о д я. Борис отступает в угол.

В о л о д я. Валя! Привет! Еще не начинали? Где же Лева?

В а л я. Вспомнил все-таки?

В о л о д я. Не надо, Валечка! Если бы ты только знала… Таня решила, наверное, что я круглый идиот. Все действие просидел, как бобик, только глазами хлопал. На сцене поют, а у меня на сердце кошки скребут. В конце концов не выдержал, все объяснил Тане — и сюда! Начинаем? Предлагаю — с литературы. Возражений нет? Принято! (Оглядывается.) А где же Лева? (Замечает Бориса.) Борис? Здесь? Вот здорово! Руку, Борька! Уважаю. Устыдил. (Протягивает руку.) Ну? Ссоре конец!

Борис не подает руки.

Что ты, Боря?

Шум моторчика, дверь медленно открывается.

В а л я. Они! Идем! Я тебе все объясню.

Валя хватает Володю за руку, и они вместе убегают. Борис хочет уйти за ними, но дверь Левиной мастерской открывается. Входит  Г р о м а д и н.

Г р о м а д и н (увидев Бориса). Граматчиков?

Б о р и с (увидя Громадина, отшатывается). Вы?!

Г р о м а д и н. Что вы так удивляетесь? Я же не удивляюсь, что вижу вас здесь, и именно сегодня.

Б о р и с. Почему?

Г р о м а д и н. Сегодня вы начинаете занятия с Левой?

Б о р и с. Мы?

Г р о м а д и н. Да. И очень хорошо, что вы решили присоединиться к вашим товарищам.

Б о р и с. Но вы знаете…

Г р о м а д и н (перебивая). Я все знаю.

Б о р и с. И тем не менее…

Г р о м а д и н. Ну-ну?

Б о р и с. И вы действительно верите, что я пришел сюда из-за Левы?

Г р о м а д и н. Хочу верить, понимаете, Борис?

Шум мотора. Из мастерской выходят  В и к т о р  и  Л е в а.

Л е в а. Борис?

В и к т о р. Боря? Вот здорово! Решился наконец!

Вдруг Борис круто поворачивается и выбегает из комнаты. Пауза.

Л е в а. Чего это он?

Г р о м а д и н (глядя вслед Борису). Ничего… Бывает.

В и к т о р. Да…

Г р о м а д и н. Поговорим лучше, Лева, о твоей мастерской. Молодец! Ничего не скажешь, молодец!

В и к т о р. Особого, конечно, здесь ничего нет, Иван Александрович. Вот в девятом «А» Фуфайкин Дима такой моторчик сконструировал, что сам коньки точит, а в седьмом «В» и того чище парень есть.

Г р о м а д и н. Есть-то они есть… (Вдруг.) А что, если взять моторчик твоего Димы, заинтересоваться неизвестным гением из седьмого «В», присоединить к ним чудеса, которые мы только что здесь видели, и все это собрать в нашем физическом кабинете? Знаете, друзья, какой был бы у нас кабинет? Чудо-кабинет!

В и к т о р. Так ведь тут у него выпрямитель с переменного тока на постоянный, у нас так не сделаешь.

Л е в а. Почему? Можно сделать ртутный, а то умформер.

В и к т о р. А подводка к щиту? Все разрушено… Попробуй разбери-ка стену…

Л е в а. Зачем стену? А разве нельзя жулик сделать от провода на потолке прямо к щиту?

В и к т о р. Да кто возьмется?

Л е в а. Была б голова, а руки найдутся!

Г р о м а д и н. И тогда?..

Л е в а. Все модели моторов нагрузим, как следует, чтобы настоящую работу выполняли. Вибратор Герца сконструировать можно, да если еще электронных ламп достать — радиолокацию покажем, хотя бы в грубом виде! А если свой радиоузел? Чем плохо? Своя передача каждый день!

Г р о м а д и н. Радиоузел? Молодец, Лева!

Л е в а. Там рядом и комнатка есть. Изолировать только.

Г р о м а д и н. Хорошо! Решаем: физический кабинет отныне переименовываем в чудо-кабинет. Разворачиваем работу по всем звеньям. Организатором, так сказать, заведующим кабинетом, поручаем быть тебе, Зарубеев.

Л е в а. Мне? Заведующим?

Г р о м а д и н. Да, да. Роман Романовичу этого не поднять, годы не позволяют, будешь у него за ассистента. Хочу, чтобы наш кабинет был первым в Москве. Все еще не понимаешь? Переведи ему, Виктор!

В и к т о р. Лева, ты дурень. Хватай и не выпускай.

Г р о м а д и н. Ты нас понял, Лева?

Л е в а. Понимаю… Вы хотите, чтоб я вернулся обратно в школу? Зачем? Ведь все равно не справлюсь. Да и не всем же школу обязательно кончать, Иван Александрович. Люди сейчас повсюду нужны.

В и к т о р. Да какой ты еще сейчас человек, Лева? Путаник ты, вот кто.

Г р о м а д и н. Виктор, тише! Я вижу, что ты меня все-таки не понял, Зарубеев. Неужели ты думаешь, что я уговариваю тебя вернуться в школу — учиться? Это было бы смешно и недостойно ни тебя, ни меня. С твоим ученьем вопрос давно решен.

Л е в а. Решен?

Г р о м а д и н. Ну да, тобой самим. Мы-то на педагогическом совете решили было по-иному…

Л е в а. Как?

Г р о м а д и н. Сейчас это тебе не интересно…

Л е в а. Но все-таки…

Г р о м а д и н. Сейчас вопрос идет о другом — о твоей работе в школе. Да, да, только о работе. Зарплата, наверное, меньше, чем в твоей артели, но хороший месячный заработок обеспечим. Ты человек взрослый, выбирай.

Л е в а. А если… если оставалось бы время, мог бы я… хоть иногда посидеть… послушать… в классе?

Г р о м а д и н. Конечно. Особенно по основам дарвинизма. Так сказать, уже в частном порядке.

Л е в а. В частном порядке?

Г р о м а д и н. А как же иначе? Так хочешь нам помочь?

Пауза. Лева молчит.

Что ж… подумай… (Идет к двери. На пороге задерживается, смотрит на Леву.)

Тот стоит молча.

(Пожав плечами, уходит.)

В и к т о р (подбегает к Леве, трясет его за плечи). Лева, чудак, проснись! (Убегает вслед за Громадиным.)

Л е в а (стоит некоторое время в раздумье). Помочь?.. (И вдруг бросается к двери.)

В дверях сталкивается с входящей  В а л е й. В руках у нее книжка.

В а л я. Лева, помоги мне, пожалуйста.

Л е в а. Как? И тебе?

В а л я. Я ничего не понимаю по физике.

Л е в а. А что же там не понимать?

В а л я. Да вот учу-учу — и ничего не понимаю… (Раскрывает учебник и показывает ему.) Вот эту главу.

Л е в а (смотрит). Это что? О потенциалах, что ли? Да тут же и так все ясно сказано! «Всякий неподвижный положительный заряд будет выталкивать из своего поля другой положительный заряд, причем электрическая сила их взаимодействия будет содержать работу по перемещению заряда…» Что же здесь непонятного?

В а л я. А я вот что-то не понимаю. И вообще мне легче заниматься не одной, а с кем-нибудь… Можно с тобой? Я знаю, ты хорошо разбираешься в физике.

Л е в а. Как же тебе объяснить, чтоб ты поняла? Ну, представь, что ты положительный электрический заряд.

В а л я. Я — заряд?

Л е в а. И ты образуешь вокруг себя электрическое поле. Скажем, такое — от стола до стены. А я — единица другого положительного заряда и внесен сюда из бесконечности… (Пауза.) Слушай, Валя, а правда, ведь здорово жить! Вот так, понимаешь, жить! И все понимать! И стремиться понять еще больше!

В а л я. Ты объясняй, а то ты меня сбиваешь.

Л е в а. Ой, прости! Что ж делаю я дальше? Ага! Я хочу занять точку на твоем поле, а ты — против. Ты должна постараться меня вытолкнуть. Толкай!

В а л я. Тебя? Толкать?

Л е в а. Да, да!

В а л я. Толкаю. (Толкает Леву.)

Л е в а. Я опять бросаюсь к тебе. А ты — толкай! Сильней толкай! Понимаешь, я должен затратить определенное количество усилий, чтоб занять свою точку. Это и будет моим потенциалом, моей потенциальной энергией, понимаешь? Сильней толкай, тогда будет еще понятней. Толкай, чего жалеешь?

В а л я (испуганно). Нет, нет, я не жалею. Нисколько, смотри! (Изо всей силы толкает Леву.)

Л е в а (летит на пол). Вот так! Вот так! А я все-таки вскакиваю на ноги и занимаю свою точку! (Поднимается, хватает Валю за руки.) А знаешь, ты девушка с головой! Я только сейчас это заметил.

В а л я. Правда? Мне это очень приятно слышать, Лева. Потому что… потому что я тоже хотела тебе сказать, что ты…

В дверь стучат.

Л е в а. Ну, кто там?

Входит  м и л и ц и о н е р. Он ведет за собой красного, заплаканного  К о л ь к у.

Колька? Откуда?

М и л и ц и о н е р (указывая на Кольку). Данную личность удостоверяете?

Л е в а. Это… это мой младший брат Зарубеев Николай, ученик пятого класса шестидесятой мужской средней школы. Ведь ему только двенадцать лет. Что он сделал?

М и л и ц и о н е р. Что сделал? В Кремль твой братишка рвался. Дело, говорит, у него есть.

Л е в а. В Кремль?

М и л и ц и о н е р. Задержали у входа и сюда, по месту жительства… чтоб порядок знал! (Вполголоса.) Завтра к начальнику зайдешь. (Козырнул, скрылся.)

Пауза.

Л е в а. Ты что, спятил?

К о л ь к а (кричит). А ты думал: школу бросить — это тебе пройдет? Да еще из-за меня? Лучше бы я бросил!

Л е в а. Да кто тебе сказал, что я бросил?

К о л ь к а (кричит). Кто-кто?! Меня не слушаешь, никого не слушаешь, там бы небось послушал! Я бы все там сказал!

Л е в а. Ты — там?..

Долгая-долгая пауза.

З а н а в е с

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Комната Бориса. Кровать, письменный стол, освещенный настольной лампой. На нем — груды книг, тетрадей. Возле стола — диван, на котором лежит  Б о р и с.

Б о р и с (читает).

(Закрывает глаза, опускает руку с книгой на пол, книга остается на полу.)

Тишина. В комнату входит  А н н а  В а с и л ь е в н а. Увидев спящего сына, она тихо снимает пальто, подходит к Борису, смотрит на него.

А н н а  В а с и л ь е в н а (шепотом). Бедный… устал. (Нагибается, поднимает с полу книгу.) «Былое и думы». (Бережно кладет на стол. Смотрит на книги, разложенные на столе, заглядывает в одну из них, раскрытую, читает.) «…Для обозначения яркости звезд установлена особая единица, получившая название «звездной величины»… (Оглядывается на Бориса.) Звездочка ты моя яркая!

Б о р и с. Субъективная оценка, мама.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Разбудила? Прости!

Б о р и с. Я не сплю, мама. Я занимаюсь.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Ой!.. Тогда, может, я зря твою книгу переложила? По литературе готовишься?

Б о р и с. Нет… это я взял, чтобы отвлечься. Ты знаешь, мама, в науке все удивительно переплетается между собою.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Светлая моя головушка.

Б о р и с. Ну-ну… Почему ты так долго?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Пришлось за город ехать. Да еще, как нарочно, нынче четыре общих массажа попалось. Просто руки отваливаются. А уж больной один… (Махнула рукой.)

Б о р и с. Бедная мамочка.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Какая же я бедная? Наоборот, чем трудней день, тем веселей домой возвращаться. (Обнимает, целует его.)

Б о р и с. От тебя сегодня очень парафином пахнет, мама.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Это все парафиновые ванны. Сегодня трем больным делала. У одного перелом пятой плюсны. Симпатичный такой.

Б о р и с. Перелом симпатичный?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Да нет, больной! Ты не слушай мою болтовню, Боря. Просто я рада, что наконец тебя вижу. Все время занимался?

Б о р и с. Да. Сейчас вот для отдыха астрономию взял. (Снова берет учебник.) Ты меня извини.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Занимайся, занимайся. Больше ни слова не скажу. Сейчас тебе на ужин что-нибудь сготовлю вкусненькое. (Начинает хлопотать у кухонного столика.)

Пауза.

Б о р и с (откладывая учебник). Что-то голова трещит.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Еще бы. Столько заниматься! Отдохни. Я тебе виски помассирую.

Б о р и с. Где тут отдыхать.

Пауза. Анна Васильевна продолжает заниматься стряпней. Пауза.

Скажи, мама… вот ты часто меня хвалишь. Я действительно хороший? Только по-честному. Беспристрастно.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Мало ты видел жизни, потому и спрашиваешь. Честный, прямой, открытый, цель какую себе высокую поставил, добиваешься ее, — чего еще желать? Мне не веришь, друзей своих спроси — Леву, Володю или Валечку.

Б о р и с. Ну, это будет тоже не очень объективно.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Что ты, Валя такая серьезная девушка. Очень она мне нравится, Боря.

Б о р и с. Мама…

А н н а  В а с и л ь е в н а. Молчу, молчу. Что-то не заходит последнее время. И Володя давно не появлялся. Или кошка между вами пробежала?

Б о р и с. Что ты, мама. Просто у каждого очень много работы. Не забывай — десятый класс.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Молчу, молчу. Занимайся, Боренька.

Борис занимается. Слышен один звонок. Борис вздрагивает.

Б о р и с. Мама, к нам.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Бегу… бегу. (Выходит.)

Борис быстро надевает пиджак, бросается к зеркалу, приводит себя в порядок, А н н а  В а с и л ь е в н а  возвращается.

Б о р и с. Кто?

А н н а  В а с и л ь е в н а. К соседям.

Б о р и с (угасая). Ходят тоже. (Снова углубляется в книгу. Про себя.) Да… любопытно. (Отрывается от книги.) А знаешь, мама, я даже рад, что сейчас никто ко мне не заходит. Во-первых, заниматься не мешают, а во-вторых, настоящий ученый должен любить одиночество. Он приносит все свои привязанности и чувства в жертву любимой науке.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Трудный это путь.

Б о р и с. А ты думаешь, мне легко? Знаешь, что мне недавно сказал один человек? Что я старый-старый-старый…

А н н а  В а с и л ь е в н а. Что ты! Какой же ты старый? Просто скучный ты стал какой-то. Хочешь, позову завтра Володю или Леву?

Б о р и с. К чему? Вот еще… Они мне совсем не нужны!

А н н а  В а с и л ь е в н а. Но почему же? Володя всегда такой веселый.

Б о р и с. А что толку в его веселье? Жизнь — дело серьезное. Ты меня опять отвлекаешь, мама.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Прости. А плитку-то я не включила!

Анна Васильевна ставит сковородку на электрическую плитку, включает ее, и вдруг комната погружается во мрак.

Б о р и с. Только этого не хватало! Что там случилось?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Не сердись, родной. Я сейчас все-все исправлю. Сейчас, сейчас… сбегаю за монтером напротив, и все будет в порядке. (Суетится в темноте.)

Б о р и с. Квартира, называется! Хоть бы один человек умел обращаться с этими пробками! Черт знает что! Мама, дай пока хотя бы свечку. Я буду заниматься, несмотря ни на что!

А н н а  В а с и л ь е в н а. Сию минуту, Боренька.

В темноте слышен шум, как будто что-то упало.

Б о р и с. Ну вот! Теперь уронила что-то!

А н н а  В а с и л ь е в н а (сдерживая стон). Ох!.. Нет-нет… пустяки… Все пройдет.

Б о р и с. Ты упала? Неужели не можешь быть осторожней? Носишься, как молоденькая. Ушиблась? Надеюсь, не сильно?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Ничего-ничего… уже все хорошо… Проходит… До чего я стала неловкая за последнее время. Руки не держат, ноги дрожат. Вот свечка, Боренька, вот спички. (Чиркает спички, зажигает свечку.)

Б о р и с (подходя к Анне Васильевне). Ты сильно ушиблась, мама? Дай я сам схожу за монтером.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Что ты, Боря… Нет-нет, я не хочу, чтобы ты терял из-за меня хоть минуту. Занимайся, я сейчас. (Торопливо одевается и уходит.)

Борис склоняется над книгой. Пауза. Слышен стук в дверь.

Б о р и с. Кто там?

Входит  В и к т о р.

Виктор? Вот не ожидал!

В и к т о р. Почему? Или ты решил совсем погрузиться в одиночество?

Б о р и с. Вина не моя.

В и к т о р. Свеча. Книга. Прямо отшельник. Что, электричество испортилось?

Б о р и с. Нет, просто пришла фантазия посидеть в полутьме. Так больше сосредоточиваешься. Но я рад, что ты зашел. Располагайся.

В и к т о р (садится, бросает взгляд на книгу). «Былое и думы» почитываешь?

Б о р и с. Да нет. Это я просто так.

Пауза.

В и к т о р. Боря, долго ты еще будешь характер выдерживать? Не наскучило?

Б о р и с. Ты это о чем?

В и к т о р. Прекрасно знаешь.

Б о р и с. А? Значит, я все-таки понадобился! Я знал, что без моей помощи вам не обойтись!

В и к т о р. Напрасно так думаешь. До сих пор обходились и обойдемся впредь. Я пришел поговорить с тобой о другом.

Б о р и с. О другом? Слушаю.

В и к т о р. Видишь ли… Не знаю только, как бы это получше выразить. Вот ты читаешь Герцена. Помнишь у него? (Берет со стола книгу, перелистывает.) Это мое любимое место. Вот. (Находит, читает.) «…Запыхавшись и раскрасневшись, стояли мы там, обтирая пот…»

Б о р и с (загоревшись). Ну, еще бы! Это замечательное место! (Читает наизусть с большим чувством.) «Садилось солнце, купола блестели, город стлался на необозримое пространство под горой, свежий ветерок подувал на нас; постояли мы, постояли, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу…» (Пауза.) Как часто, как ярко я представляю себе эту сцену! Эх, если бы найти друга, с которым можно было бы повторить эту клятву на всю жизнь!

В и к т о р. Жалею тебя, Боря, что у тебя нет такого друга.

Б о р и с. Да, дружба у нас сейчас какая-то другая, Виктор. Мелкая какая-то.

В и к т о р. Мелкая? Для людей с мелкими чувствами. А я уверен, что если бы Огарев и Герцен смогли теперь нас увидеть, они бы позавидовали нам!

Б о р и с. Почему?

В и к т о р. А тебе не приходило в голову, какими одинокими, в сущности, они были в своей клятве? Если бы они знали о нас, разве не позавидовали бы они той огромной силе, которая стоит за нами, такими же юношами, какими были когда-то Герцен и Огарев? Где, когда еще в истории была видна организация такой мощи, такого опыта, как наша партия и ее верный помощник — ленинский комсомол? Наши мысли, порывы, желания, мечты воплощаются в жизнь не только нами, единицами, а сотнями тысяч, миллионами голов и рук!

Б о р и с. Это верно, но разве не бывает частенько так, что расчет на эту силу позволяет кое-кому меньше надеяться на себя? И наоборот, яркая, творческая индивидуальность не всегда может проявить себя полностью.

В и к т о р. Откуда ты это взял?

Б о р и с. Возьми хотя бы наш коллектив.

В и к т о р. Как ты можешь говорить о нашем коллективе, когда за последнее время ты не принимаешь участия в его жизни? Ты даже не знаешь, к каким выводам мы пришли, занимаясь с Левой.

Б о р и с. С Левой?

В и к т о р. Ну да. Оказалось, что, помогая ему, мы сами у него многому учимся. Он это чувствует и буквально расцветает с каждым днем!

Б о р и с. Ты все о Леве?

В и к т о р. Ой, прости… Я совсем забыл, что под сильной, яркой индивидуальностью у нас в школе следует понимать только одного человека.

Б о р и с. Да нет же, я вовсе не это хотел сказать.

В и к т о р. Но подумал, все равно. И откуда у тебя такая самовлюбленность, Борис? Ты теперь уже далеко не единственный пятерочник. А самое главное — пойми, что к выходу из школы нам нужно накопить не только пятерки! Ведь спрос с нас тогда будет совсем другой!

Б о р и с. У каждого к жизни свой подход.

В и к т о р. А закон жизни для нас один- — советский!

Б о р и с. Нечего меня агитировать! Я не Лева! Все прекрасно знаю: и что все мы трудимся на благо общества, и что личное и общественное у нас неразрывны.

В и к т о р. Знать-то ты все знаешь на круглую пятерку, а вот живешь на тройку с минусом.

Б о р и с. Увидим, кто первый получит аттестат!

В и к т о р. Но ведь этот аттестат не зря называется аттестатом зрелости!

Б о р и с. Будь покоен! Я получу его по праву гораздо большему, чем любой из вас!

В и к т о р. И ты еще мечтаешь о друге, с которым ты мог бы повторить клятву Герцена и Огарева. Да разве может у тебя быть друг?

Б о р и с. Ну и что ж? Один проживу!

В и к т о р. Ах, один? Так и передать прикажешь?

Б о р и с. Кому это?

В и к т о р. Ивану Александровичу.

Б о р и с. Значит, это он тебя послал?

В и к т о р. Не все ли равно? Важно, что о тебе думают, хотят помочь тебе выпутаться из дурацкого положения, в которое ты сам себя поставил.

Б о р и с. У меня хватит сил справиться самому. Я не нуждаюсь ни в чьей помощи!

В и к т о р. Так и передать?

Б о р и с. Так и передай!

В и к т о р. Ну хорошо… Прощай, сильная личность!

Борис вскакивает. Виктор быстро уходит.

Б о р и с. Спокойствие… Только спокойствие… Спокойствие — главный признак силы.

Стук в дверь.

Неужели вернулся? Кто?

Входит  Т а н я.

Таня? Вот не ожидал!

Т а н я. Простите, Левы нет у вас?

Б о р и с. Левы? Нет, он ко мне и не ходит.

Т а н я. А нам сказали, у вас… пошел к вам.

Б о р и с. Не знаю. Не было.

Т а н я. Тогда извините. А почему вы со свечкой? Электричество не горит?

Б о р и с. Да, что-то испортилось.

Т а н я. Пробки?

Б о р и с. Не разберешь. Погасло — и всё.

Т а н я. И вы спокойно сидите?

Б о р и с. Почему спокойно? Мама пошла за монтером.

Т а н я. Мама? А ну-ка, посветите мне, посмотрю, что у вас такое?

Б о р и с. Да вы не беспокойтесь. Придет монтер.

Т а н я. Светите, говорю! (Берет стул, выходит за дверь.)

Борис идет вслед за нею со свечой. Из коридора слышен Танин голос: «Так… одна. Посмотрим другую». И вдруг свет загорается. Оба возвращаются в комнату.

Б о р и с. Так просто, оказывается?

Т а н я. А вы думали? Пробка отошла — и все. Зря только вы свою маму гоняете.

Б о р и с. Большое вам спасибо.

Т а н я. Подумаешь, пустяки. Ну, я пошла. Где же этот самый Лева? (Идет к двери.)

Б о р и с. Куда вы?

Т а н я. Дела. Все девятый класс догоняю, да никак не догоню, отстала, а годы уже не те.

Б о р и с. Ну, хоть на минутку присядьте.

Т а н я. Я не одна. Меня ждут.

Б о р и с. Ах, ждут? Проверим. (Подошел к окну, заглянул, вдруг отпрянул.) Валя? Валя там, внизу? Вы пришли с ней? (Идет к дверям.)

Т а н я (пытаясь остановить его). Куда вы, Боря? Она все равно не зайдет.

Не слушая ее, Борис исчезает и после паузы появляется вновь, таща за руку  В а л ю.

В а л я. Совершенно напрасно, Боря.

Б о р и с. Ничего, ничего. Ну и хитрющая ты, Валя. Никогда бы и не подумал! К чему такие сложности? Леву приплела зачем-то, Таню в разведку выслала. Неужели нельзя было зайти просто, как бывало, по-товарищески, без всяких выдумок? Ну ладно, не буду, не буду! Мир! Я очень-очень рад, Валя, что ты все-таки решила заглянуть ко мне.

В а л я. Ты ошибаешься, Боря, мы не к тебе. Нам сказали, что Лева пошел сюда. Вот мы и зашли за ним.

Б о р и с. Хорошо, хорошо. Я же сказал — мир. Лева так Лева, все равно. Располагайся. Сейчас мама придет, чаем нас напоит, поболтаем.

Т а н я. Я пойду пока, Валя?

В а л я. Нет, нет. Мы идем вместе, Таня.

Б о р и с. Никуда я вас не отпущу! Валя, это просто нехорошо с твоей стороны. Что мы, враги, что ли? Присядь хоть на минутку.

В а л я. Хорошо. На минутку присяду. (Садится.)

Т а н я. А я пока зайду в магазин. (Уходит.)

Пауза.

Б о р и с. Ну вот, игра в молчанку. Неужели так-таки не о чем поговорить?

В а л я. Очевидно.

Б о р и с. Ну, расскажи хотя бы о том, как вы занимаетесь с Левой, любопытно все-таки. Так сказать, временно оторвавшемуся…

Валя поднимается, идет к двери.

Куда ты?

В а л я. Минута уже прошла.

Б о р и с (удерживая ее). Нет, нет… Подожди, я серьезно спрашиваю. Мне хотелось узнать, как вы уговорили Леву принять от вас помощь?

В а л я. Да не мы, а он сам нам всем помог! И мне в особенности.

Б о р и с. Тебе?

В а л я. Ты знаешь, как я мучилась раньше, что не выбрала до сих пор себе специальности. Какой предмет ни возьму — все одинаково нравятся.

Б о р и с. А теперь выбрала?

В а л я. Да! И этим я обязана Леве!

Б о р и с. Конечно, физику?

В а л я. Нет! Я решила стать химиком, Боря! Это замечательный, благородный предмет!

Б о р и с. Это Лева тебе открыл глаза?

В а л я. Я увидела, что это такое, когда человек находит в жизни свою настоящую дорогу! Если бы ты знал, как Лева своей физикой увлечен! Про атом так рассказал, как будто сам там внутри побывал. Он будет большим человеком, Боря.

Б о р и с. Ты уверена?

В а л я. Да! Потому что у Левы в жизни одна настоящая, большая страсть!

Б о р и с. Вот как?

В а л я. И каждый из нас — и Володя, и Аркаша, и Лиза, и Милочка, и Таня, — все мы теперь задумались, каждый про себя: а есть ли у нас такая страсть? Мне кажется, Боря, что и у тебя пока тоже еще нет страсти в жизни, а без нее человек — не творец!

Б о р и с. За меня не волнуйся, как-нибудь справлюсь. Но вот я слышу — Лева да Лева, — а чем же вы ему помогли?

В а л я. Он теперь начал как следует заниматься, не так, как раньше, только тем, что интересно. Дарвинизмом увлекся. (Посмотрела в окно.) Вот он! К тебе идет.

Б о р и с. Лева? Ко мне? Ничего не понимаю.

В а л я. Боря, слушай. Я хочу, чтоб ты выполнил мою просьбу. Давай заниматься, со всеми нами вместе, а? Сговорись сейчас с Левой, обещаешь? Я выйду пока через ваш черный ход, чтобы не встретиться, и через десять минут вернусь. Ладно? Очень тебя прошу, Боря! Он такой хороший! (Убегает.)

Б о р и с. Он такой хороший…

Стук в дверь.

Да!

Входит  Л е в а.

Л е в а (смотрит на лампочку). Как? Уже горит?

Б о р и с. А ты откуда знаешь, что у нас не горело?

Л е в а. Как откуда? Твоя мама заходила, просила исправить.

Б о р и с. Но она ведь пошла к монтеру?

Л е в а. Ваш монтер отлучился куда-то, а она не хотела, чтоб ты из-за этого терял время.

Б о р и с. Вот он, материнский эгоизм! Прекрасно знает, что каждому из нас сейчас дорого время, и преспокойно приносит твои занятия в жертву моим.

Л е в а. Подумаешь! Неужели нельзя помочь по-соседски?

Б о р и с. Мне очень совестно, Лева. Прости, пожалуйста, тем более что мама тебя беспокоила зря. Как видишь, все уже исправлено.

Л е в а. Тем лучше.

Б о р и с. Нет, нет, я как следует отругаю ее, когда она вернется. Кстати, как получилось, что ты пришел, а мамы еще нет?

Л е в а. В магазин хотела зайти, успеть до закрытия. Какое-то особенное желе тебе купить, что ли. (Пауза.) Борис, приходи послезавтра в физкабинет. Вечером. Ладно?

Б о р и с. А что?

Л е в а. Будет лекция о ближайшем будущем радиолокации, с опытами. А я сделаю сообщение о возможности применения радара для исследования поверхности планет.

Б о р и с. Теперь тебе и карты в руки… ассистент, чуть ли не профессор. Что значит, когда выдвигают товарища.

Л е в а. Как?

Б о р и с. Мощная рука директора.

Л е в а. Совсем не в этом дело. Главное — в ней!

Б о р и с. В ком?

Л е в а. В Вале.

Б о р и с. Ах, в Вале…

Л е в а (после паузы). Ты знаешь, я никогда не думал раньше, что могу так хорошо объяснять. Какое это замечательное чувство, когда помогаешь человеку!

Б о р и с. Может быть, от твоих щедрот и мне что-нибудь достанется?

Л е в а. Чем же я тебе могу помочь? Если бы я смог… с удовольствием.

Б о р и с. Я пошутил.

Л е в а. Нет, отчего же. Знаешь, ребята говорят, что со мной как-то весело заниматься. Ходят, отбою нет.

Б о р и с. Ты стал уверен в себе.

Л е в а. Да если бы ты только знал, как здорово у нас все получается.

Б о р и с. Представляю.

Л е в а. Даже не можешь представить, до чего она способная.

Б о р и с. Кто?

Л е в а. Да Валя же!

Б о р и с. Ах, Валя? Для тебя это новость?

Л е в а. Но ведь она в потенциалах запуталась.

Б о р и с. Как запуталась? Не может быть.

Л е в а. Ну да. Самых простых вещей не понимала, оказывается. Зато теперь…

Б о р и с. Подожди, подожди… Ведь еще в прошлом году Валя рассказывала мне по физике такие вещи… Она же ее отлично знает.

Л е в а. Валя? Физику?

Б о р и с. Да, да. Хотя… ой, прости… Я, кажется, не то сказал.

Л е в а. Значит… значит, это она нарочно? (Круто повернувшись, бежит к двери.)

Борис преграждает ему путь.

Пусти!

Б о р и с. Лева, не надо. Прости, пожалуйста. Я не знал. Возможно, Валя действительно слаба в потенциалах. Даже наверное так. Не надо, Лева. Приди в себя. Завтра все обсудим. Сегодня уже поздно. (Смотрит на часы.) Как, десять часов? А где же мама? Ведь магазин уже давно закрылся. Это же совсем рядом. Я уверен, что она забежала в соседний подъезд, к Марье Леонидовне. Левочка, очень прошу тебя. Я только в соседний подъезд. Мама нас чаем напоит, ладно? Ты не уйдешь?

Входит  В а л я.

В а л я. Ну как, договорились?

Л е в а. Да. Все ясно.

В а л я. А почему у тебя такой вид? Случилось что-нибудь?

Б о р и с. Да нет, ничего. Все ерунда. Я сию минуту, ребята. (Убегает.)

В а л я. Лева, что с тобой?

Л е в а. Ничего. Просто я услыхал смешной анекдот. Об излишней доверчивости.

В а л я. Да?

Л е в а. Понимаешь, жил такой человек, который считал другого человека самым своим лучшим другом, хотя это была девушка.

В а л я. Спасибо.

Л е в а. И вот оказалось, что дружба с этой девушкой — обман!

В а л я. Обман? Интересный анекдот. Уж не Борис ли тебе его рассказал?

Л е в а. А хоть и Борис, все равно! Какая может быть дружба, когда выходит, что один — выше, а другой — ниже?

В а л я. А вот мы об этом сейчас спросим у Бориса, и, может быть, я тогда посмеюсь вместе с тобой.

Л е в а. Над кем?

Возвращается  Б о р и с.

Б о р и с. Странное дело… У Марьи Леонидовны мамы нет. Где же она? Я начинаю беспокоиться.

Входит  Т а н я.

Т а н я. Фу ты, как страшно.

В а л я. А что такое?

Т а н я. Когда на фронте люди гибнут — понятно, у тут, можно сказать, в двух шагах от дома…

Б о р и с. Что случилось?!

В а л я. Что ты так кричишь, Боря?

Б о р и с. Нет, я ничего… О чем вы, Таня?

Т а н я. Да только что какую-то женщину…

Б о р и с. Какую женщину? Где?

Т а н я. Да тут, на углу, недалеко от магазина, машиной сшибло.

Б о р и с. Это мама! Это, наверное, мама!

В а л я. Что за глупости, Боря!

Л е в а. Как тебе не стыдно, Борис!

Б о р и с. Нет, нет, это она… Если бы с ней ничего не случилось, она бы уже была здесь. Мама! Мама! (Бежит к двери.)

В а л я. Боря, Боря! Стой!

Л е в а. Подожди, Боря, успокойся.

Б о р и с. Нет, нет… Не уговаривайте меня… Это она… она… Мама! Мама! Я буду все делать для тебя, я никогда ничего не позволю… Все, все… лишь бы ты вернулась… Только бы ты была жива… (В слезах падает на постель.)

Все обступают его, пытаются утешить. В это время дверь открывается. В комнату входит  А н н а  В а с и л ь е в н а, за ней — В и к т о р.

А н н а  В а с и л ь е в н а (бросается к Борису). Боренька, что с тобой?

Б о р и с. Мама!

Кидается к ней, заключает ее в объятия, так стоят они некоторое время, прижавшись друг к другу, в полной тишине. Остальные — несколько поодаль.

Но как же так?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Боря… Милый мой, прости…

Б о р и с. Где же ты была? Что с тобой случилось?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Ой, не говори, Боренька… Такое, что не угадаешь… (Обращаясь к молодежи.) Здравствуйте, девочки, здравствуй, Лева.

Т а н я }

В а л я } Здравствуйте, Анна Васильевна.

Л е в а. Что с вами было?

Б о р и с. Плохо тебе стало? Упала? Да?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Да нет, что ты! Вот Витя скажет, где мы с ним встретились.

В и к т о р. Я решил вернуться к тебе, Боря, — закончить наш разговор. Прохожу мимо больницы…

Б о р и с. Что же с тобой случилось, мама?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Со мной-то ничего, а вот старушку одну у самого магазина машиной сбило. Правда, шофер, молодец, затормозил сразу, но все равно — вижу, лежит, бедная, без чувств. Оказала ей первую помощь, в больницу ее отвела, очнулась она. В общем ничего серьезного… Больше испугалась, а ушиб небольшой.

Б о р и с. И ты из-за такого пустяка…

Т а н я. Почему пустяка?

Б о р и с. А я в это время… Неужели ты не могла меня предупредить… дать знать?..

А н н а  В а с и л ь е в н а. Прости, Боренька, виновата, голова кругом пошла, сразу не сообразила…

Б о р и с. А надо было сообразить! Ведь я решил, что с тобой случилось что-то страшное, что ты… что ты под машину попала! Мучился, сходил с ума, и оказывается, ничего этого не было.

Т а н я (не выдержав). Так вы что — жалеете об этом?

Б о р и с. То есть как это?

Т а н я. А так. Выходит, что вам жалко, что вы свои переживания израсходовали зря?

Б о р и с. Меня не интересуют ваши выводы!

В и к т о р. А нас — интересуют!

Б о р и с. По какому праву?

В и к т о р. Ты и это забыл?

Б о р и с. Что забыл? По какому праву, я вас спрашиваю?

Т а н я. Да просто по-человечески!

Б о р и с. Ну, знаете…

Т а н я. Ах, это не для вас?

В и к т о р. Понятно… Сильная личность…

Т а н я. Не хотела бы я очутиться в бою с вами рядом!

Б о р и с. А почему вы знаете, какой я буду в бою?

Т а н я. Знаю!

А н н а  В а с и л ь е в н а. Вы Борю совсем не знаете, Танечка…

Б о р и с. И вообще — не время и не место…

Т а н я. А по-моему, и время и место!

Б о р и с. Вы не смеете!..

Т а н я. Нет, смею. Вы только что здесь, при нас, клялись быть добрым, внимательным — лишь бы вернулась ваша мама… Теперь ясно, что не из-за любви к ней вы клялись — из страха, что ваше удобное житьишко может рухнуть! Трус! Жалкий трус!

Б о р и с. Я? Трус?

Т а н я. Да.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Я вас прошу, Таня, замолчите! Я не позволю так оскорблять моего сына! Я его знаю получше, чем вы! Я знаю, что он не такой… Правда, Боренька?

Борис молчит.

(Обращаясь к остальным.) А вы… вы почему молчите, Валечка, Лева, Витя? Вы же товарищи Борины, близкие друзья? Скажите же свое слово, заступитесь за Борю!

Молчание.

Молчите? Где же ваша дружба?

В и к т о р. Мы комсомольцы, Анна Васильевна. Комсомольская дружба — суровая дружба. (Пауза. Борису.) Надеюсь, Борис, что выводы ты сделаешь сам. Пути не закрыты. До свиданья, Анна Васильевна… (Поворачивается, идет к двери.)

За ним молча идут Таня, Валя, Лева. Проходя мимо Анны Васильевны, все по очереди говорят: «До свиданья, Анна Васильевна!»

А н н а  В а с и л ь е в н а (по очереди уходящим). И ты?.. И ты?.. И ты?.. Все, значит?.. (Пауза.) Не может быть, чтобы все как один… Я догоню их… Я верну их… Погоди, Боренька… (Хочет идти вслед.)

Б о р и с. Не надо, мама. Я сам пойду.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Тогда беги, догонишь их…

Б о р и с. Не так это просто, мама… (С внезапным порывом обнимает ее.) Ты поможешь мне, да? Чтоб мы снова были все вместе?

А н н а  В а с и л ь е в н а. Конечно же, Боря. Все, что хочешь.

Б о р и с. Тогда будь со мной, как Таня.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Как Таня?

Б о р и с. Как все ребята. Только строже… Гораздо строже.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Строже?

Б о р и с. Да? Я никогда не был трусом. Нет, я не трус, ребята!.. (Бежит к двери.)

З а н а в е с

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

КАРТИНА ПЯТАЯ

Тот же пейзаж, что и в первой картине. Воробьевы горы, с которых открывается просторная панорама Москвы, только сейчас березы не в осеннем уборе, а в летнем. Солнце склоняется к горизонту. Слышна музыка. Входят  О з е р о в  и  Г р о м а д и н.

О з е р о в (держа в руках какой-то пестро разрисованный билет). «Прощание с детством»? Придумано неплохо.

Г р о м а д и н. Все Левины затеи. Ну, рассказывай. Давно с тобой не встречались. Как ботанический сад?

О з е р о в. Каждый день высаживаем в грунт все новые и новые партии. Забот уйма: как примутся, не засохнут ли, разовьется ли должным образом корневая система?

Г р о м а д и н. До чего у нас схожие заботы! Вот и я только что высадил в грунт свою первую партию. Все думаю: крепкие ли они? Пустят корни в землю? Какие плоды принесут? Детство кончилось, начинается взрослая жизнь. За Леву теперь я спокоен.

О з е р о в. А Борис?

Г р о м а д и н. Сам знаешь, повозились мы с ним немало. Но самое главное сделано. Человек понял, что вне общества жить нельзя. Он снова со своими товарищами. Из Бориса будет толк, я уверен.

О з е р о в. Очень рад. (Оглядывается, смотрит на билет, что держит в руках.) Однако где же будет происходить у них это самое прощание с детством? В билете написано кратко, но невразумительно — Воробьевы горы. Но где же именно?

Г р о м а д и н. Пойдем поищем. Кстати, у меня еще и дело есть.

Громадин и Озеров уходят. Появляются  К о л ь к а  и  Л е в а.

К о л ь к а. Левчик, а почему мне нельзя с вами?

Л е в а. Но пойми, народ будет все взрослый.

К о л ь к а. А я что, маленький?

Л е в а. Не маленький, но и не большой.

К о л ь к а. Да… не большой… Если бы ты знал, какие меня вопросы мучат.

Л е в а. Какие?

К о л ь к а. Кто выше, например, мальчик или девочка?

Л е в а. Если мальчик, скажем, ростом сто пятьдесят сантиметров, а девочка сто сорок восемь, то выше мальчик, а если наоборот, то выше девочка. Ясно?

К о л ь к а. При чем тут рост?

Л е в а. А что же ты хочешь знать?

К о л ь к а. Да я тут дело одно задумал, очень важное. Скажи, Левчик, девочка — это все равно что мальчик или нет?

Л е в а. Нет, конечно, не все равно.

К о л ь к а. Значит, с ней нельзя дружить, как с мальчиком?

Л е в а. Мм… Вообще-то дружить можно, но почему обязательно как с мальчиком?

К о л ь к а. Потому… потому… Ну как ты этого не понимаешь?

Л е в а. А ты объясни!

Появляется  В а л я.

В а л я. Лева! Куда ты пропал? Таня уже давно нас ищет. Идем! Еще ничего не приготовлено! Лева. Идем!

Лева и Валя, взявшись за руки, убегают.

К о л ь к а (вслед). Эх, а еще взрослые называются! Ничего не понимают. (Круто поворачивается, решительно шагает взад-вперед.)

Из-за откоса появляется  М а р и н к а.

Опоздание две минуты ноль-ноль секунд.

М а р и н к а. Мама задержала.

К о л ь к а. При чем тут мама? Мы теперь шестиклассники, люди взрослые. Я хочу тебе сегодня, Маринка, рассказать одну очень важную вещь.

М а р и н к а. Говори.

К о л ь к а. Дело в том, что когда я прочитал ту толстую книгу, помнишь?

М а р и н к а. «Былое и думы»? Еще бы не помнить. Как меня мама за нее ругала! «Что, говорит, твой приятель пироги на ней жарил, что ли?» Вся в масле была.

К о л ь к а. Ну да, в масле. Просто день и ночь читал, не мог оторваться. А ты небось так и не прочитала?

М а р и н к а. Нет. Очень толстая. И потом женских ролей нет.

К о л ь к а. Женских ролей? Эх, ты…

М а р и н к а. Вот и «эх, ты». А ты что в ней вычитал?

К о л ь к а. А то, что теперь я тоже знаю, кто на березе расписался! Помнишь, «О» и «Г»?

М а р и н к а. Ну и что?

К о л ь к а. Ох, что я задумал, Маринка!

М а р и н к а. Что? Говори.

К о л ь к а (таинственно). Сегодня здесь, около этой самой березы…

Входят  М и л а,  В о л о д я,  Л и з а  во главе с  Т а н е й  и  А н н о й  В а с и л ь е в н о й. У всех в руках дрова, сучья. У Анны Васильевны большой сверток.

Т а н я. Вот здесь самое подходящее место.

Все сваливают дрова.

А н н а  В а с и л ь е в н а (оглядывая место). Вид хороший. (Развязывает сверток.)

К о л ь к а. Место занято.

В о л о д я. А! Николаю Сергеичу! Сегодня, брат, придется потесниться. Выпускники гуляют!

К о л ь к а. Ну и гуляйте! Идем, Маринка!

М а р и н к а. А что ты хотел мне сказать?

К о л ь к а. Придет время — скажу.

Колька и Маринка скрываются в кустах.

А н н а  В а с и л ь е в н а (пересчитывая что-то в развернутом свертке). А все-таки беспокоюсь я, Танечка, хватит ли пирогов, — знаешь, аппетиты какие.

Т а н я. Хватит, хватит, Анна Васильевна. И так вы целую ночь пекли, куда ж больше? Аркаша, ты займись дровами, приготовь их, а я побегу к машине за провизией.

В о л о д я. А я уже лишний?

Т а н я. Ты? А ну-ка, кто первый до машины!

Володя бросается бегом, Таня — следом.

Л и з а (Аркаше). Молодец ваша Таня! Вот организатор!

А р к а ш а. О, если б ты знала, какие она у нас в школе порядки завела! Ее еще в одну приглашают по совместительству.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Да, девушка строгая. (Лизе.) Присмотрите за пирогами пока, а я к машине пойду, бутерброды у меня еще не окончены.

А р к а ш а. Посмотрим, посмотрим.

Анна Васильевна уходит.

(Наклоняясь над свертком.) Ух, как пахнет чудно. Разве попробовать? Один пирожок?

Л и з а. Нечего, нечего, отчаливай! Готовь лучше свои дрова.

М и л а (мечтательно). Даже не верится — кончили школу. Как замечательно!

Л и з а. Все равно: одни экзамены свалили, другие на носу.

М и л а. Ты насчет вуза?

Л и з а. Ну да. Хорошо Вале — золотая медаль.

М и л а. Все-таки способные люди в нашей компании! У Вали — золотая, у Бориса тоже. Вот бы и Леве получить…

Л и з а. Далеко Леве.

А р к а ш а. Сам Лева хоть бы что, а Борис расстраивается, будто виноват в чем-то.

Л и з а. Конечно, обидно. Так заниматься с Левой, как занимался последнее время Борис…

М и л а. Нет, тут Валя…

А р к а ш а. И до чего вы, девчонки, любите психологию разводить! При чем здесь Валя? Постерегите тут пироги, а я пойду гостей встречать!

Л и з а. Ну вот еще… Будем одни сидеть…

А р к а ш а. Ну, сходим вместе. Кстати, и Таня с Володей возвращаются.

Лиза, Мила, Виктор и Аркаша уходят. Появляются  Т а н я  и  В о л о д я  с большими узлами. Таня опускает свой узел на землю, расстилает скатерть.

В о л о д я. Сегодня, Таня, я должен поговорить с тобой решительно и бесповоротно!

Т а н я (вынимает из корзины свертки, расставляет на скатерти тарелки, закуски). Да, Володенька?

В о л о д я. Слышишь, решительно и бесповоротно.

Т а н я (считая тарелки). Раз, два, три, четыре…

В о л о д я. Ты совершенно меня не слушаешь.

Т а н я. Что ты, Володечка. Как ты думаешь, ведро со льдом туда поставить, под те кусты?

В о л о д я. Нет! Ты на меня совсем не обращаешь внимания, Таня!

Т а н я. Как тебе не стыдно, Володя! Да я же первая твоя поклонница.

В о л о д я. Но это все совсем не то! Ты просто считаешь меня мальчишкой!

Т а н я. Откуда ты взял? Ой! Мы забыли еще один сверток… самый главный!

В о л о д я. Шампанское?

Т а н я. Володенька, будь другом… он у шофера в кабине. Быстро, да?

Володя медленно, нехотя идет.

Стой! Отставить.

Володя останавливается.

Володя, ты мне друг?

В о л о д я. Друг.

Т а н я. На всю жизнь?

В о л о д я. На всю жизнь.

Т а н я. Так, значит, и останемся друзьями! Чего ж ты нос повесил? А ну, за шампанским, бегом — марш!

Володя стремглав убегает. Появляется  Б о р и с. Он несет чемодан. За ним — А н н а  В а с и л ь е в н а.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Ну дай же я помогу тебе, Боря.

Б о р и с. Мама, опять? (Увидев Таню, хочет уйти, но, сдержав себя, остается.) Здравствуйте, Таня!

Т а н я (увидев его). Борис? Здравствуйте.

Напряженная пауза.

А н н а  В а с и л ь е в н а. Ой, что же это я? Посуда еще в машине осталась! (Уходит.)

Б о р и с. Таня, вы по-прежнему считаете, что я…

Т а н я. Что вы, Боря! Я давно хотела вам сказать, что я тогда ошиблась.

Б о р и с. Нет, нет! Вы поступили совершенно правильно. Вы поступили как настоящий друг. Я в большом долгу перед вами. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

Т а н я. Помочь? Знаете что — у нас, кажется, неважно с дровами. Вот и займитесь!

Б о р и с. С удовольствием. (Отходит в сторону.)

Входит  Г р о м а д и н.

Г р о м а д и н (Тане, не замечая Бориса). Наконец-то я тебя нашел, и хорошо, что одну. Скажи, пожалуйста, что это ты задумала?

Т а н я. А что?

Г р о м а д и н. Да ты не виляй, не виляй. Дело ведь серьезное.

Т а н я. Ничего не задумала, Иван Александрович.

Г р о м а д и н. Не глупи, Татьяна, слышишь?

Борис украдкой прислушивается к их разговору.

Откуда у тебя эти мысли? За девятый ты ведь сдала?

Т а н я (не прекращая работы). Вы же сами знаете, как… А с уроками у меня никак не выходит. Дел по школе много, сами видите. И потом разлетаются наши десятиклассники… Ведь последний день с нами — кто же мне помогать станет?

Г р о м а д и н. Так, понятно… А совместительство зачем?

Т а н я. Надо бы отказаться, да с мамой у меня хуже стало. Вот выправлю ее, тогда и за ученье возьмусь.

Г р о м а д и н. Тогда будет поздно, Таня.

Т а н я. Значит, такая судьба. Не всем же одинаково…

Г р о м а д и н. Ты эти шутки брось! Когда мы с тобой фашистов били, разве мы на судьбу кивали? Фронтовик называется!

Врывается  А р к а ш а.

А р к а ш а. Идут! Идут!

Входят  О з е р о в,  Е в г е н и я  И в а н о в н а,  Л и д и я  П е т р о в н а,  А н н а  В а с и л ь е в н а,  Л и з а,  М и л а,  В и к т о р, Л е в а,  В а л я.

О з е р о в (Громадину). Ты уже здесь?

Г р о м а д и н. А как же?

Е в г е н и я  И в а н о в н а (Виктору). Скажу прямо, я заинтригована. Что такое прощание с детством?

Вбегает  В о л о д я. Вид у него расстроенный.

В о л о д я. Ребята! Ничего не выйдет! Шампанское пропало!

Г р о м а д и н. Теперь вы поняли, Евгения Ивановна, что такое прощание с детством?

Шум, смех.

В и к т о р. Вношу поправку, Иван Александрович. (Володе.) Шампанское я взял, не беспокойся. (Дает ему сверток, обращаясь ко всем.) Товарищи! Мы празднуем сегодня в дружеском кругу торжественный день окончания школы. Этот день должен остаться в памяти у каждого из нас особенно ярким, а потому мы решили в честь этого дня зажечь костер, наш последний пионерский костер! Пусть он и будет нашим прощанием с детством!

Шум, аплодисменты.

Л и д и я  П е т р о в н а. Какая красивая мысль!

В и к т о р. Зажечь костер, по общему решению, просим вас, Иван Александрович.

Г р о м а д и н. Спасибо за доверие. (Чиркает спичкой.)

В и к т о р. Внимание! Прощание с детством начинается! (Зажигает дрова. Они вспыхивают.)

Слышна музыка. Шум.

Т а н я. От имени выпускников шестидесятой мужской средней школы прошу к столу!

Смех, шутки. Все рассаживаются на пригорке, вокруг скатерти с закусками и винами. Звон рюмок и стаканов, веселая застольная суетня.

В и к т о р (подымаясь со стаканом). Товарищи! Первое слово, я думаю, мы предоставим нашим гостям!

Крики: «Просим! Просим!»

(Озерову.) Александр Евгеньич, прошу.

О з е р о в (подымаясь). Почему именно я? Впрочем, пожалуйста. Товарищи, Иван Владимирович Мичурин говаривал не раз нам, своим ученикам: «Объяснить растительный мир — это мало. Надо переделать его!» Честное слово, я не знаю более увлекательной работы! Именно так: не только объяснить, но и перестроить мир. Сделать людей, в нем живущих, лучше, чище, красивее. И мне хочется именно сегодня поднять тост за того, кто…

Г р о м а д и н (мягко останавливает его). А знаешь что? Выпьем сперва за дружбу!

О з е р о в (оторопев). Просто — за дружбу?

Г р о м а д и н. Нет в мире ничего крепче человеческой дружбы, если основой ее является глубокое идейное единство. Жизнь показала нам силу такой дружбы — это наша партия, товарищи, содружество миллионов людей, одушевленных одной высокой идеей. Так вот — за того, кто за такую дружбу, товарищи! (Подымает стакан.)

А р к а ш а. Так это значит — за всех нас?

Г р о м а д и н. Вот именно!

Смех, рукоплескания. Все подымают стаканы. И вдруг из-за кустов с треском и шипением вырываются гроздья разноцветных ракет.

Л е в а. Товарищи, внимание! Тост в действии! Валя, наш сюрприз!

В а л я. Смотрите! (Высоко подымает маленькую бутылочку.)

Л е в а. Внимание! Действие первое — заклинание огня! Химики, вперед!

В а л я. Пламя, стань разноцветным! Пламя, стань разноцветным! (Плещет на костер из бутылочки какую-то жидкость, и сейчас же пламя костра вспыхивает языками разных цветов: белым, синим, фиолетовым, желтым, зеленым.)

В с е. Ура-а-а!

Л е в а. Такой, как этот огонь, — разнообразной и яркой пусть будет наша жизнь!

Рукоплескания, крики, звон бокалов.

В о л о д я. Ребята, споем!

В с е (поют).

В о л о д я. А интересно, что здесь будет через сто лет?

Л е в а. Зачем так далеко? Загадай хотя бы лет на десяток.

В и к т о р. А что гадать, гадать не надо. Университет здесь будет.

Л е в а. Да, да! Новый Московский университет.

В о л о д я. Двадцать шесть этажей.

В и к т о р. Над всей Москвой. А наверху — Ленин.

Л е в а. Воробьевы горы — Ленинские горы.

Л и з а. Валя! Теперь тост от имени девушек!

В а л я (задумчиво смотрит на костер, стройная, в белом платье, освещенная светом разноцветных огней). От имени девушек? Хорошо.

М и л а (тонким голосом). Ти-ше!

Наступает тишина.

В а л я.

Рукоплескания. Лиза и Мила бросаются Вале на шею, целуют ее.

Л и з а. Правильно! Молодец Валечка!

Л е в а. Вот это сюрприз! Когда ж ты успела?

В а л я (Леве). А тебе понравилось?

Л е в а. Как жаль, что я не пишу стихов. Я бы тебе ответил.

В а л я. А ты можешь и так ответить. Это будет для меня как стихи. Ну?

В это время к ним подходит Борис.

Б о р и с. Лева, можно тебя на одну минуту?

Л е в а. А если попозже?

Б о р и с. Нет, попозже будет поздно.

Лева пожимает плечами, отходит вместе с Борисом. Борис ему что-то говорит, указывая на Таню.

Т а н я (обнимая Валю). Очень хорошо! Это твои собственные стихи? Поздравляю от души, Валя. Пиши и дальше — слышишь?

В о л о д я (подходя со стаканом в руке). Товарищи! Тут уже начинается выбор профессии. Так сразу нельзя. Надо сперва подумать.

М и л а. Давайте помечтаем, кто кем будет.

Г р о м а д и н. Идет!

М и л а. Только тихо-тихо. Пусть каждый подумает и представит себе свое будущее.

Все стихают. Только слышна отдаленная музыка.

А р к а ш а (неожиданно). Неужели у меня будут дети?

Взрыв смеха.

В и к т о р. Аркаша, нельзя так сразу. Напугал.

А р к а ш а. Нет, я к тому, что неужели я тоже буду говорить: «Этот ребенок меня замучил!», «Выбирай: или отец, или футбол!», «Почему у других пятерки, а у тебя тройки?»

В о л о д я. Утешься, Аркаша! Товарищи, мысль! Поскольку на повестке дня будущее Аркашино потомство, предлагаю всем превратиться в добрых фей! Столпимся у колыбели будущих новорожденных и, как принято в сказке, одарим их чудесными дарами. Предполагаю, что это произойдет не ранее, чем через пять лет.

Т а н я. Почему через пять лет?

В о л о д я. К тому времени каждый из нас успеет кончить вуз и овладеть той или иной специальностью. Лично я дарю Аркашиным близнецам…

Л и з а. Почему близнецам?

В о л о д я. Не придирайся — тройне! Я дарю им хроникальную ленту, снятую лично мной, заслуженным кинооператором республики.

В а л я. Я постараюсь создать синтетическим путем препарат, восстанавливающий нервные клетки.

Л и з а. Я — новую методику по изучению английского языка.

М и л а. Я — что-нибудь вкусное, потому что, наверное, пойду по общественному питанию.

В и к т о р. Я, так и быть, приволоку авиационный мотор системы «Добрая фея».

В а л я. А почему Лева и Борис в стороне? Лева, о чем вы там шепчетесь?

В о л о д я. Да, да! Что за дары вы принесете Аркашиным детям? Отвечай, Борис!

Б о р и с. Я? Свою кандидатскую диссертацию.

Л е в а. А я — просто дружбу!

В о л о д я. Здорово! Видал, Аркаша? Прямо засыпали тебя подарками!

В а л я. А Таню-то мы забыли, товарищи?

Т а н я. Я буду та злая фея, которую забыли пригласить на крестины.

В о л о д я. Нет, кроме шуток, ведь дело здесь идет о выборе профессии.

Т а н я. А я уже выбрала. И потом не забывайте: вы уже кончили школу, а я еще только за девятый сдала.

М и л а. Ах, да! Верно. А я как-то все считала…

Л и з а. Мы и забыли.

В и к т о р. Не говори за всех. Товарищи! Мы все получили из рук Ивана Александровича аттестат зрелости, как знак того, что мы кончили школу и считаемся созревшими для самостоятельной жизни. Но есть среди нас человек, который хоть еще и не кончил школу, но уже получил самый лучший, самый почетный аттестат из рук самой жизни! Правильно, товарищи? (Чокается с Таней.)

Рукоплескания. Шум. Таня взволнована.

Г р о м а д и н. А по-моему, неправильно.

В и к т о р. Как это?

В о л о д я. Почему?

Общее изумление.

Г р о м а д и н. Да, да. Тане рано еще давать аттестат зрелости. А почему — пусть она сама скажет.

Т а н я. Нет. Не скажу.

Пауза.

Б о р и с (шепотом, Леве). Лева, скажи, скажи.

Л е в а (подымается). Тогда я скажу. Дорогие мои товарищи! Большое вам спасибо за помощь, которую вы мне оказали в этом году. Я никогда не забуду об этом. Но жизнь продолжается. В нашей дружеской помощи опять нуждается один человек — гордый, сильный человек, который до сих пор сам помогал всем нам.

Т а н я. Лева, что вы говорите! Лева, что вы говорите!

Л е в а (смотря на нее). Этот человек должен кончить школу и вуз во что бы то ни стало, а если ему это трудно, найдутся руки, которые помогут ему, — правда, товарищи?

Протягивает Тане руку, и тотчас десяток рук тянется к ней.

В о л о д я. Правильно, Лева!

В и к т о р. Держи, Таня!

А р к а ш а. Что ж ты раньше-то не говорила?

В а л я. Танечка… Бессовестная ты все-таки.

Л и з а. Будь покойна, поможем!

М и л а. Конечно!

Б о р и с. Не сомневайтесь, Таня.

Т а н я. Я… я… (Неожиданно плачет.)

Г р о м а д и н. Ну, ну… Танюша…

В о л о д я. Ничего, ничего, Таня. Все будет хорошо. Опыт у нас уже есть. Приступаем к распределению предметов! Стучу молотком — раз! Кто берет литературу?

Б о р и с. Я могу взять на себя историю и литературу.

В о л о д я. Взято! Стучу!

В а л я. Я — химию и геометрию.

Л е в а. Я — физику.

Л и з а. Я — английский язык.

В о л о д я. Я — алгебру.

Г р о м а д и н. А я — общее руководство!

Т а н я (сквозь слезы). Спасибо… спасибо всем, всем… за доброе слово…

Л е в а. Вы считаете, что это только слова?

В о л о д я. Я знаю, что Таня думает: разойдутся по своим вузам и обо всем забудут? Так?

Б о р и с. Неужели оттого, что каждый из нас поступит в вуз, должна рассыпаться наша дружба?

Л е в а. Нет, никогда! Предлагаю: здесь, на Ленинских горах, перед лицом нашей родной Москвы, дадим клятву дружбы. Хотите?

Восторженные крики, шум. Голоса: «Правильно! Замечательно!» Вдруг из-за кустов слышится шум. Выскакивает  К о л ь к а, за ним — М а р и н к а.

К о л ь к а. Не смейте! Подождите!

Л е в а. Колька? Что с тобой? Ты откуда?

К о л ь к а (сквозь слезы). Мало того, что место заняли, так и… и… и…

Л е в а. Что ты?

К о л ь к а. И… и… идею сперли!

В и к т о р. Какую идею, Николай?

Л и д и я  П е т р о в н а. Что случилось, Коля?

К о л ь к а. А то случилось, что на этом самом месте Огарев и Герцен клятву друг другу дали — бороться за коммунизм… Вот мы и хотели с Маринкой, как они…

В о л о д я. Так в чем же дело?

К о л ь к а. Так вы ж на этом месте…

А р к а ш а. А почем ты знаешь, что это то самое место?

К о л ь к а. Здравствуйте! А на березе кто расписался?

О з е р о в. На какой березе?

К о л ь к а (указывая). На этой! Смотрите, точно — «О» и «Г», Огарев и Герцен. Сто с лишним лет прошло, а я разобрал.

Все столпились, смотрят. Громадин и Озеров переглянулись.

Г р о м а д и н (Кольке). А знаешь, Коля, я не хочу тебя огорчать, но кажется, это мы тут орудовали.

К о л ь к а. Как — вы?

Г р о м а д и н. Мы с Александром Евгеньевичем. «О» и «Г» — это Озеров и Громадин.

К о л ь к а. Ну да…

О з е р о в. Да и березе этой, Коля, всего лет семьдесят, не больше.

М а р и н к а (Кольке). А как же ты говорил…

К о л ь к а. Что говорил? Эх! Все теперь пропало!

Л е в а. Почему? Знаешь что, Коля? Присоединяйся к нашей клятве!

К о л ь к а. Так вы ж только за дружбу, а мы хотели за коммунизм.

Г р о м а д и н. А без дружбы, Коля, коммунизма не построишь. За дружбу, товарищи, такую дружбу, которая не дрогнет в боях за коммунизм! (Протягивает руку.)

Руки взрослых и молодежи тянутся друг к другу, соединяются в одном пожатии.

З а н а в е с

1947—1948