ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Б о ч к о в  И в а н  Ф и л и п п о в и ч.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а — его жена.

М и л а — их дочь.

К о с т я — их сын.

Ю р а.

Т а н я.

М а р ф а  Е г о р о в н а.

Ф а и н а.

Д у н я ш а.

В а р в а р у ш к а.

Б у р а в ч и к.

Г р у н я.

С а п о ж н и к о в.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Комната в квартире Бочковых. Две двери. Часы с кукушкой, телефон. На диване — длинный юноша с гитарой, это  К о с т я. Он поет:

Хлопнула дверь. Вбегает  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а . В руках у нее миска, в которой она что-то сбивает ложкой. С другой стороны — Д у н я ш а, она держит ступку с пестиком. Сталкиваются.

Д у н я ш а. Господи милостивый! Не ушиблись?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (трет лоб). Погодите, Дуняша, погодите… Все сразу из головы…

К о с т я (продолжает).

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. А ты все лежишь? Помог бы отцу! Сыграешь, когда приедут. Гитару все любят. Надо, чтобы Сапожникову понравилось у нас.

К о с т я. Это в честь чего же?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Неужели ты не понимаешь? Школьные товарищи, а смотри, куда вышел! И по заслугам. Папа о нем очень хорошо отзывается: «Всегда, говорит, задачки списывать давал, авось и сейчас поможет».

Д у н я ш а. Послал бог счастья Ивану Филипповичу!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. При чем тут бог? И вообще я же вас предупреждала, Дуняша…

Д у н я ш а. Насчет чего?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Насчет разных таких слов… Религиозных…

Д у н я ш а. Спаси Христос, забыла!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ну вот, опять! Не знаю, как ваш предыдущий директор, но имейте в виду — Иван Филиппович в отношении идеологии человек беспощадный. Тем более нынче у нас такой гость… Вы слышали? Только что назначили… Иван Филиппович вместе с ним в одной школе учился. Пионерами бегали. Так что я уж вас прошу…

Д у н я ш а. Господь с вами! Да нешто я не понимаю? Чай, не скотина какая беспамятная, а тварь божия!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Неужели так трудно? Не забывайте, Дуняша, в каком учреждении вы работаете! Ивана Филипповича недаром к вам прислали. Музей — это главное сейчас! В особенности антирелигиозный отдел. Борьба с пережитками!

Д у н я ш а (повела носом). Чтой-то смрад пошел.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Пирог. Это пирог с капустой!

Д у н я ш а. Мать пресвятая богородица! (Убежала.)

К о с т я (напевает, играет).

Значит, музей — главное сейчас?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Должна же я папин авторитет подымать! Ты же знаешь отца, ему нужно большое, живое дело — и вдруг музей! Все равно что в архив сдали. Это его нарочно топят, нарочно, но ничего! Сапожников все поломает! (Понизив голос, поглядывает на дверь.) Ты думаешь, за что отца вот уже три года с места на место гоняют?

К о с т я. За что?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Не могут простить, что раньше такую должность занимал. Вот и тычут его куда ни попадя. А чем он виноват, что способности у него такие? Куда только ни бросали! Городскими банями заведовал? Заведовал. Районным пунктом Заготскота руководил? Руководил. В промартели председательствовал? Председательствовал!

К о с т я. Грибозасолочный пункт забыла.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Не вспоминай! Это тогда было, тогда…

К о с т я. Когда отца из райисполкома турнули?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (испуганно оглядываясь). Тсс…

К о с т я. Кстати, за что его? Без меня было. Я как-то не понял.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ай, глупости! Буквально ни за что. Отыгрались на нем, потому что время такое пришло. А чем он виноват? Требовали от него — он и выполнял.

К о с т я. Что требовали?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Уборку скорее закончить. Он и закончил. Даже на десять дней раньше срока постарался.

К о с т я. Так в чем же дело?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. В одном колхозе картошка неубранная осталась. Ну, папа ее и велел…

К о с т я. Что?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Запахать велел трактором. Не переделывать же сводку?

К о с т я. Понятно… (Наигрывая на гитаре, поет.)

Голос Бочкова: «Мать, где бредень? Запрятали черт те куда! Костя-а! Где грузила для донки? Каша где? Остудить же надо!»

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Костя, отец зовет… Встань! Не стыдно тебе валяться?

К о с т я. Я не валяюсь. Я самоуглубляюсь… Древние греки как говорили? Познай самого себя. Вот я и стараюсь познать: кто я такой?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. И так видно. Из института сбежал!

К о с т я. Тоже мне институт — культпросветработа!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Все равно вуз считается.

К о с т я. А призвание?

Г о л о с  Б о ч к о в а. Костя-а!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Костя, отец же…

К о с т я (поднимается).

Индивидуум должен развиваться сам.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Да куда тебе развиваться-то? Думаешь, гитара твоя тебе кусок хлеба даст?

К о с т я. А что? Если, например, на эстраде…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Для эстрады еще голос надо иметь.

К о с т я. Важен не голос, сценическое обаяние.

Голос Бочкова: «Провалились вы все там, что ли?»

Костя успевает отскочить от двери — дверь с треском распахивается, в комнату вбегает  Б о ч к о в. Это среднего роста блондин в парусиновой паре, с изрядным животом, выпирающим из-под пиджака. К потному, красному лбу прилипли мелкие, с рыжинкой кудерьки. Небольшие рыжеватые усы топорщатся. Маленькие светло-голубые глаза с белыми ресницами сверкают. В руках у него рыболовная сетка. За ним  Д у н я ш а.

Б о ч к о в (на ходу). Мотню порвали! Кто порвал мотню?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ванечка, у тебя давление, зачем так волноваться?

Б о ч к о в. Как зачем? Куда рыба кидается, когда ходу ей через бредень нет? В мотню! Самое главное место — мотня, а тут… (Просовывает в сетку кулак.) Кому это нужно было?

Д у н я ш а. Куры, поди, Христос с ними, расклевали.

Б о ч к о в. На что курам бредень?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Это я, Ванечка, виновата, я… Вижу, сетка валяется, взяла да курятник ею затянула. Думала, пока не понадобится…

Б о ч к о в. Не понадобится? А ты знаешь, что государства, даже если они воевать не собираются, все равно держат порох сухим? (Дуняше, грозно.) Ты знаешь, что пожарные в шлемах спят, даже когда пожара и духу не видно? (Косте.) Что наши летчики, хоть мир у нас, днем и ночью наши границы охраняют? Все в жизни случай решает, а тут… Такой случай… Такой случай… Ф-фу… (Задохнулся, сел.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Я зачиню, Ванечка… Сейчас зачиню… (Берет бредень.)

К о с т я. Между прочим, бреднем, кажется, запрещено. Незаконной ловля считается.

Б о ч к о в. Да кто бродить-то будет, соображаешь? Сам запретил, сам разрешил — первая персона в области. (Счастливо смеется. Любови Михайловне.) До сих пор опомниться не могу… Федька Сапожников, а? Федя Сапожников… Федор Тимофеевич, товарищ Сапожников — вершина! И я с ним вот как с тобой…

Неожиданно весело, почти насмешливо закуковала в часах кукушка: ку-ку, ку-ку, ку-ку.

(Обрывая себя.) Ой, время! (Косте.) За отца можешь не беспокоиться — на всякий случай удочки прихватим… Начальство… Его не угадаешь. (Передает Любови Михайловне бредень.) Давай, мать, давай… Управляйся тут с этим хозяйством, а я пока остальной арсенал соберу — машина же вот-вот… (Берет трубку телефона.) Нюра, первого будь добренька… Глаша? (Приглушенно.) Как там? Еще не освободились? Заседание еще?.. Глашенька… ты уж того… по старой дружбе… Как только кончат… Позвонишь, а?.. Вот спасибо! Спасибо! Спасибо! (Опускает трубку. Любови Михайловне.) Телефон… Звонка не пропусти! (Скрывается.)

К о с т я (после паузы). Кстати, мама, а кем папа был, когда вы поженились?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. То есть?

К о с т я. Ну, кто он был такой?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Как кто? Просто человек.

К о с т я. Хорошее начало. Хоть бы кончить так. (Тронул струны гитары, запел.)

(Удаляется.)

Вбегает  М и л а.

М и л а. Мама, я с Юрой. Отец еще не уехал? (Решительно.) Мама, Юра сейчас будет с ним говорить.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Сейчас? Ой, не вовремя сейчас… Да и молоды вы очень, доченька…

Голос Бочкова: «Ма-а-ать! Бредень готов?»

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Миле). Видишь? (Кричит.) Сейчас… Сейчас… (Бежит.)

М и л а (вслед). Мама! Мама!

Любовь Михайловна скрывается.

Сумасшедший дом! (Зовет.) Юра!

Пауза.

Юра!

Снова молчание.

Юра!

Одна из дверей приоткрывается. Высовывается вихрастая голова Юры.

Пригладь волосы! Как дикобраз…

Голова Юры исчезает. Пауза. Появляется  Ю р а.

Ю р а. Вечная с ними история. (Приглаживает волосы.) Ну, как теперь?

М и л а. Торчат.

Ю р а. Торчат?

М и л а. Эх, ты, дикобразик мой!

Ю р а. Разве очки надеть? Все-таки солиднее будет. (Надевает очки с темными стеклами.)

М и л а. Ой, нет, только не черные! Папа говорит, что нельзя на жизнь сквозь черные очки смотреть!

Ю р а (снимая очки). Вот видишь… Мила! Может, их чем-нибудь… (Приглаживая волосы.) Сметаной, что ли?

М и л а. Струсил?

Ю р а. Мила!

М и л а. Струсил? (Подходит к нему, берет его за пуговицу пиджака, ехидно-ласково.) Струсил? Увидишь, как еще заживем с тобой!

Ю р а. Эх, Милочка!

М и л а. Губошлепик ты мой!

Объятия.

Подготовился хорошо?

Ю р а. Набросал.

М и л а. Что набросал?

Ю р а (показывает на карман). Основные мысли.

М и л а. Только не сбейся. Ясно, коротко. Папа сперва потопорщится, а потом согласится. Я уж его знаю. Едешь с ним на рыбалку, знакомишься с Сапожниковым, читаешь ему свой очерк…

Ю р а. Как-то нехорошо. Совсем незнакомому человеку.

М и л а. Но это же Сапожников. Ты что, не знаешь, что у каждого начинающего писателя обязательно должна быть рука?

Ю р а. А кто тебе это сказал?

М и л а. Папа. И чем выше, тем лучше. Иначе заклюют.

Ю р а (протестующе). Мила…

М и л а. Нет-нет, пожалуйста, не выдумывай. Прочти-ка мне еще раз… Я хочу послушать…

Ю р а. Все снова?

М и л а. Только с самым сильным выражением. Пойми — от этой встречи, может быть, вся наша будущая жизнь зависит! Ну, губошлепик мой…

Ю р а (ворчливо). Губошлепик… (Достает листок, начинает читать.) «О чем вздыхала свинарка?»

М и л а. Хорошо. Интригует. Дальше!

Ю р а (с воодушевлением). «Золотое солнце, словно горячий блин, катилось по синей сковороде неба. Обрывки песен таяли в предвечернем воздухе, и отдельные клочки их застревали в ушах, вызывая грустное настроение. Анна Костромитина стояла у своего родного свинарника, и народные вышивки на ее плечах тихо шевелились от потаенных вздохов. О чем же вздыхала свинарка?»

М и л а (хлопая в ладоши). Хорошо, Юрочка! Молодец! Я тебе всегда говорила: лирика — твоя стихия!

Ю р а (мрачно). Не знаю…

М и л а. Что «не знаю»?

Ю р а. Вымарали.

М и л а. Как — вымарали? Что?

Ю р а. Стихию. Редактор говорит: «Жизнь не лирика. Жизнь — это факты». Может, и правда по-другому надо писать?

М и л а. Что ты, что ты! Это настоящая литература!

Появляется  Б о ч к о в. В руках у него удочки, спиннинг, какие-то кульки. Следом за ним  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а  с бреднем, К о с т я.

Б о ч к о в (Любови Михайловне). Каша остыла? Волоки все на крыльцо! Не звонили еще?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Нет, Ваня.

М и л а (выходя вперед). Папа, это Юра. Мы с ним учились в школе, помнишь? Ты должен его выслушать.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (тихо, Бочкову). Любит он ее… Да и она…

Б о ч к о в. Погодите вы… (Подходит к телефону, снимает трубку.) Нюра, первого… Глаша? Ну, что же ты, золотко?.. Что-что? Ага. (Слушает.) Так-так-так… Значит, говорил уже? (Уже совсем другим голосом, невольно приосаниваясь, отрывисто.) Так… так… так… Ясно! Чуть освободится — соединяй! Лично! Срочно! Вот так. (Медленно опускает трубку, с торжеством.) Слыхали? По-другому начали разговаривать… Ничего! Федя еще вам пропишет, голубчики…

Прошелся, словно полководец перед боем, и снова кукует на часах кукушка: ку-ку… ку-ку…

Возвращается мое времечко, возвращается…

М и л а. Папа… Вот Юра… Он ждет.

Б о ч к о в. Какой Юра?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (вполголоса). Я же тебе говорила: Милочкин Юра.

Б о ч к о в. Который еще в школе к нам ходил?

М и л а. Вот-вот… Он хочет поговорить с тобой, а потом возьми его с собой на рыбалку.

Б о ч к о в. Зачем?

М и л а. Он… он… в редакции у нас работает… Очень талантливый… Ты обязательно должен его познакомить с Сапожниковым… И согласись… Прошу тебя — согласись!

Б о ч к о в. Да с чем, чудачка? Ненормальные какие-то, честное слово.

М и л а. Он тебе сам все объяснит. Ты только верь в него, верь! (Юре, шепотом.) Он согласится, вот увидишь, согласится! (Уходит.)

К о с т я (Юре). Мужайся, солдат! (Уходит вслед за Милой.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (шепотом, Бочкову). Может, и вправду судьба здесь Милочкина? Потолкуйте… (Скрывается.)

Б о ч к о в (Юре). Какая судьба? При чем здесь судьба? Ну, давай докладывай, что там у тебя? Только быстро!

Ю р а. Да вот я… Я сейчас… (Вытаскивает из кармана одну бумажку, вторую, третью, роняет их.)

Б о ч к о в. Ну?

Ю р а (в отчаянии, указывая на бумажки). Да вот, набросал.

Б о ч к о в. Вижу, что набросал. Разговор когда будет? Давай, а то некогда.

Ю р а (скомкав все бумажки, решительно). Иван Филиппович! Наверное, вы тоже когда-то были таким, как я…

Б о ч к о в (посмотрел на него). Был, брат, ничего не скажешь. Тоненький был, щелкоперистый… вроде тебя. Но это все прошлое, ты к настоящему ближе, а то байки начнем друг другу рассказывать — ночи не хватит.

Ю р а. Дело в том, что мы с Милой (с отчаянием) любим друг друга и решили…

Б о ч к о в. Постой… Погоди… Как «любим»? Что «решили»? Ну, времена, ну, молодежь! А вы родителей спросили? (Решительно направляется к двери.) Ма-ать! (В дверях.) Оклад у тебя какой?

Ю р а. У меня нет оклада. Я — внештатный.

Б о ч к о в (поперхнувшись от неожиданности). Внештатный? Ты… ты… Да как у тебя совести хватает не то что заикаться — подумать даже о таком! Ты куда пришел? К кому? В Дом колхозника, в чайную к инвалидам? Ну, времена, ну, молодежь… Сам сообрази, какие у тебя могут быть перспективы в жизни, если ты — внештатный?

Ю р а. Я хочу поступить на заочное отделение института журналистики, и тогда… Мила говорит, что лирический очерк — это моя стихия!

Б о ч к о в. А лопать вы, извиняюсь, что будете — стихию? Этого она тебе не сказала? Нет, брат, вижу, что тебя еще жареный петух не клевал! Родина, она, брат, от нас с тобой не лирики требует! (Вынимает удостоверение, дает его Юре.) Читай!

Ю р а (берет, смотрит). Тут написано, что вы директор музея…

Б о ч к о в. Правильно! Штатный!!! Руководящий работник! Так что, я должен лирикой заниматься? Извини! Руководить должен. Политику направлять! А твое дело какое? Раз ты газетчик-журналист — обязан обществу помогать, родимые пятна капитализма выкорчевывать, а не лирику разводить… Стихия!

Ю р а. Мне уже говорили…

Б о ч к о в. Тем более!! Критику, брат, каждый прочтет, любому лестно, как соседа разделывают, — глядишь, почет тебе будет от народу, ну, и денежки. Забыл, как его, фельетонист один есть в Москве, фамилия вроде итальянская, — вот артист, сукин сын! Никого не щадит! Куда только не забирался, кого не клеймил… С опасностью, можно сказать, для жизни… Архиереев даже! На весь Советский Союз гремит! Так и ты…

Ю р а. Что — я?

Б о ч к о в. Загреметь должен. По секрету сказавши — на повышение иду. Сапожников новый у нас, слыхал разговор? Друзья детства… А поскольку так, зять у меня должен быть фигура! Высмотри пятнышко какое-нибудь породимей да и вдарь фельетончик! Знаешь, как это у нас, невзирая на лица… Сразу тебе и слава, и почет. Не обижайся, о дочке забочусь. Да и свой, брат, авторитет терять не хочу.

Ю р а. Откуда же пятно взять? Нет таких в нашем районе…

Б о ч к о в. Как нет? Значит, зеваешь, мимо проходишь! Думаешь, кто они, конкретные носители? Так это — прямо в руки даются? Нет, брат, они маскируются, делишки свои фразой высокой прикрывают, документики у них чистенькие… А ты рой, ищи! Настоящий газетчик, как собака, носом чует! На манер сыщика! Сам испытал. Так вот, друг, отличишься — дочка твоя, нет — не взыщи. Министерского сынка отхватим, не меньше.

Ю р а (очень взволнованно). Но как же так? Мы с Милой любим друг друга… Где ж я эти самые пятна найду?

Б о ч к о в. Эх, ты, газетчик! Учить тебя! Ма-ать! Бредень готов? (Хочет выйти.)

Ю р а. Нет, стойте! Стойте! Я вам докажу… Я… Я…

Б о ч к о в (не слушая). Мать, каша готова? Каша где? (Хочет выйти.)

Ю р а. Нет, погодите! (Вдруг.) А с природой как же?

Б о ч к о в (задержался). С какой природой?

Ю р а. Описывать я ее люблю… (С тоской.) Солнце… Звезды… Цветы…

Б о ч к о в. Сады-садочки, цветы-цветочки. По людям, по людям бей!

Ю р а. По людям? (Напряженно думает, ищет сочувствия у Бочкова.) Которые мешают? Цветы топчут? Звезды заслоняют? Да?

Б о ч к о в. Во-во… Дошло наконец…

Ю р а. Понял! (Жмет ему руку.) Большое вам спасибо!

В дверях показывается  М и л а.

М и л а. Согласился?

Б о ч к о в. Убедил. Парень с головой, сразу видно.

М и л а (в восторге визжит). Урра! (Вбегает в комнату, повисает у отца на шее, осыпает его поцелуями.) Я знала! Я говорила! Мама! Костя! Согласился! Согласился!

Появляются  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а,  К о с т я, за ними — Д у н я ш а.

Д у н я ш а. Дождалась счастья наша Милочка…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Молоды вы очень… Ну, да ладно! Вам жить, не нам! (Юре.) Дайте я вас поцелую, Юрочка!

Ю р а. Простите, не могу.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Почему?

Ю р а. Я должен немедленно идти в редакцию. Неделю буду просить, но добьюсь.

М и л а. Чего, Юра?

Ю р а. Тебя, Мила!

М и л а. Но я же здесь, Юрочка!

Ю р а. Из милости не хочу! Конечно, я не министерский сынок, но… Вы увидите! Прощайте! (Бежит к двери.)

М и л а. Куда ты? А очерк твой? (Собирает листки, сует Юре.)

Ю р а (бросает листки на пол). Конец лирике!

М и л а. А как же Сапожников?

Ю р а. Зачем мне знакомства? Папа твой правильно сказал: счастья каждый должен добиваться сам! Я… Я добуду! Верь мне, Милочка! (Исчез.)

М и л а (отцу). Что ты ему сказал, папа? Ты же согласился?

Б о ч к о в. Это он согласился со мной!

Д у н я ш а. Э-эх… родному дитю…

М и л а. Так, значит, ты… Юра! Юра! (Хочет бежать вслед.)

Б о ч к о в. Стой! (Обнимает ее, вдохновенно.) Не торопись, дочка… Прошу тебя, не торопись… Помни: ты — Бочкова. Твой отец — Бочков. Бочков Иван Филиппович! Заслужить надо!

М и л а (отрываясь от отца). Что я, премия, орден какой? Я люблю его, понимаешь, люблю! Юра, Юра! (Убегает.)

Пауза.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Эх, Ваня, Ваня! Забыл ты свою молодость!

Бочков грозно глянул на Любовь Михайловну.

Звонит телефон.

Б о ч к о в (в два прыжка оказывается у телефона, хватает трубку). Слушаю. (От волнения отчаянно машет рукой окружающим.) Тсс!

Присутствующие повторяют друг другу этот жест. Наступает мертвая тишина. Неожиданно весело, задорно начинает куковать на часах кукушка.

(С ужасом ей.) Тсс…

И сейчас же в трубке слышится голос, приятный, глубокий.

Голос Сапожникова (по телефону): «Ваня? Ты мне звонил?»

Звонил, Федор Тимофеевич. Напоминал — все готово. Простите.

Голос Сапожникова: «Это что за «простите»? А ну-ка, давай по-старому, на «ты»! Школу, что ли, забыл?»

Я? Забыл? (Зажав трубку, окружающим счастливо.) Вот она, молодость моя! Вернулась! (В трубку, с порывом.) Да разве можно забыть такое? До сих пор опомниться не могу… Я, можно сказать, и вы… Ведь было же все, было… Уроки, переменки, звонки-звоночки… Помнишь? (С трубкой в руках скачет на корточках, напевая в трубку.) «Баба сеяла горох, прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок…»

К о с т я (в тон). «Обвалился потолок, прыг-скок, прыг-скок…»

Смех в трубке.

Голос Сапожникова: «А помнишь, как дразнили нас?»

Б о ч к о в (в полном восторге, оставаясь на корточках). Помню… Помню! Меня — Зябликом, а тебя… А вас… (Запнулся.) Забыл… Забыл…

К о с т я (шепотом). Папа… ты же сам нам рассказывал… Кочергой его дразнили.

Бочков отмахивается.

(Сложив ладони рупором, отцу.) Ко-чер-гой!

Б о ч к о в (отмахиваясь, в трубку). Забыл.

Голос Сапожникова (по телефону): «Эх, ты… забыл… Кочергой меня звали. Тебя — Зябликом, а меня — Кочергой… Да-а… Были пацаны, а теперь отцы семейства. У меня сын и дочка».

А… А у меня дочка и сын!

Голос Сапожникова: «Смотри-ка, совпадение?»

(Смысл этих слов внезапно доходит до него; в восторге.) Точно! (Зажав трубку, остальным.) Слыхали? Ну, кто был прав с Милой? (В трубку.) Совпадение, Феденька, точное совпадение!

Голос Сапожникова: «В общем, я уже освободился. Сейчас заеду».

За мной? Сам? (Даже задохнулся от счастья. Опускает трубку, ко всем.) За мной заедет. Сам… сейчас… Слышали? Сам! (Любови Михайловне.) Бредень, мать, скорей, бредень!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (подавая ему бредень). А как же с Милочкой, Ваня?

Б о ч к о в. Не пара он ей! Штаны драные — все богатство!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (робко). Любовь — тоже богатство!

Б о ч к о в. Внештатный! Перспективу надо иметь! (Растягивает бредень.) Совсем другой разговор! Попробуй теперь выскочи!

Гудок машины.

Он! (Кричит.) Бегу! Бегу! Ну, ловись, рыбка маленькая и большая!

З а т е м н е н и е.

Слышна песня:

Свет. Река. Плывет лодка. На ней  Б о ч к о в, усиленно работающий веслами. С а п о ж н и к о в  на корме.

С а п о ж н и к о в (опустив руку за борт, подставляет ее под струю воды, задумчиво).

(Обращаясь к Бочкову.) Это все хорошо, а рыба будет?

Б о ч к о в (ловит каждое слово Сапожникова). Будет, будет, Феденька! Еще один поворот — такое местечко откроется…

С а п о ж н и к о в. Да мы никак уж на третье переезжаем? Не лучше ли на одном потрудиться?

Б о ч к о в. Когда поклевки настоящей нет, никакой труд не поможет. Уж я по опыту знаю: сразу не повезло — ищи в другом месте!

С а п о ж н и к о в. Вот как? И много ты их переменил, мест?

Б о ч к о в. Так ведь не я менял, Феденька, меня меняли… (Переходя на шепот.) Тсс… Подплываем, подплываем… Хорошо местечко?

С а п о ж н и к о в. Ничего. Укромное…

Б о ч к о в. Золото, не местечко! Только умей хватать! Слышал? Слышал? Ух, плеснула как! Неужели не повезет? Ну, давай бросай якорь! (Начинает разбирать свой рыболовный арсенал.)

С а п о ж н и к о в (опуская на веревке якорь). Ого! Глубоко… И вода какая мутная…

Б о ч к о в (продолжая готовить снасть). В мутной воде самый клев. Знаешь, какие тут тузы ходят? Только наживка с запахом должна быть… С кашки начнем… Кашкой крючок облепим… (Вдруг.) А где каша? Каша где?

С а п о ж н и к о в. Ты же сам ее на скамейку рядом с собой положил.

Б о ч к о в. Неужели смахнул? (Подымается, оглядывается так, что лодка ходит ходуном.)

С а п о ж н и к о в. Да тише ты, лодку опрокинешь!

Б о ч к о в. Куда ж я ее?.. Ах ты горе…

С а п о ж н и к о в. Да вот же она!

Б о ч к о в (поворачивается). Где? Где?

С а п о ж н и к о в (показывает пониже спины, где у Бочкова прилепилась каша). Сидел ты на ней. Смотри, всю расплющил.

Б о ч к о в. Как же я не почувствовал?

С а п о ж н и к о в (отлепляя кашу). Амортизация у тебя (слегка шлепнул его по заду) нечувствительная… Отрастил на руководящих…

Б о ч к о в. Ах, шут ее возьми… (Насаживает комок каши на крючок, протягивает Сапожникову.) Понюхай. Аромат? Специально на конопляном масле варили, ванили для запаха прибавляли.

С а п о ж н и к о в. Это ты каждую рыбу так ублажаешь?

Б о ч к о в. Для каждой — свой подход. Иначе не возьмет. Ну, господи, благослови! (Поплевал на наживку, крутит леску с наживкой над головой.)

Сапожников испуганно пригибается.

(Закидывает леску в воду, тяжело опускается на скамейку.) Ффу-у…

С а п о ж н и к о в. Накопления мешают?

Б о ч к о в. Не говори. Мопед хочу купить.

С а п о ж н и к о в. А дальше что будет?

Б о ч к о в. Дальше — ждать надо, когда зазвенит. (Показывает на колокольчик.) Все счастье в нем. Зазвенит — значит, трогает она наживку, примеряется… Тут подразнить ее сперва нужно, поводить, а уж когда крючок схватит, тяни напрямую, да не рывком, а то соскочить может, ровно-ровно, не дыши, только уж около самой лодки подсачником ее — раз! Подцепил — и вот оно, счастье!

С а п о ж н и к о в. А ты, я вижу, по счастью специалист.

Б о ч к о в. Всю жизнь ловлю. (Насаживает наживку на другие удочки, закидывает их.)

Оба успокоились. Тишина. Откуда-то доносится песня. Кукует кукушка.

С а п о ж н и к о в. Тишина какая… (Напевает.)

Б о ч к о в. Тсс… спугнешь…

С а п о ж н и к о в. За счастье свое боишься?

Б о ч к о в. Так ведь какое положение, Феденька? Из старых рыбаков тут у нас один я остался. Развернуться по-настоящему не дают. «Отошло, говорят, твое время».

С а п о ж н и к о в. Почему? Кто честно своим делом занимается, тому всегда честь и место!

Б о ч к о в (даже привскочил). Вот она, государственная точка зрения! Золотые твои слова! Спасибо! Дай я тебя обниму, Феденька! По-старому, по-пионерски! Поддержал!

С а п о ж н и к о в (защищаясь). Тихо, тихо! Брюхо сперва убери! До сердца не дотянешься… Ой, лодку перевернешь!

Б о ч к о в. Не могу, Феденька! Переживаю! Я, можно сказать, и ты… Тридцать пять лет прошло! (Опускается.)

С а п о ж н и к о в. Да-а… и время-то какое… (После паузы.) Тебе вроде неплохо жилось — не узнать, как раздобрел…

Б о ч к о в (испуганно). Что ты, Феденька… Исключительно наружное впечатление… Я ведь тоже страдал, не думай… И туда меня кидали, и сюда…

С а п о ж н и к о в. Стой… Звонит, кажется…

Б о ч к о в (прислушался). Нет, это так, задело за что-то… (Продолжая.) Сердце отказывает, нервы никуда не годятся, отрыжка другой раз какая-то дурацкая прикинется — как начнет душить…

С а п о ж н и к о в. Значит, на пенсию скоро думаешь?

Б о ч к о в (еще более испуганно). Боже упаси! Если родина позовет — куда угодно, лишь бы на передовой участок! Братск! Иркутск! Ангара! Бухтарма! Хоть сейчас!

С а п о ж н и к о в. Ишь ты… Передовой… Передовые всюду имеются. Взять хотя бы нашу область, слыхал? Газ у нас вроде определяют. Большая разведка идет. С геологом одним нынче схватился. Направление ищем. Люди нужны живые, инициативные…

Б о ч к о в. Согласен! (Пылко.) Газ — это наше будущее!

Звенит колокольчик на донке.

Звонит! Слышишь, звонит! Я говорил — место точное! Давай бери!

С а п о ж н и к о в. Что делать?

Б о ч к о в. Бери, бери… Теперь веди… Так… Так… Тяни, тяни… Веди… Веди… Подсекай! Хватай! Наша взяла! (Хватает сачок, перегибается через борт лодки, теряет равновесие, кричит.) А-а-а!

Темнота.

Свет. Снова комната в квартире Бочковых.

Богато накрытый стол. Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а  наносит последние художественные штрихи.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (оглядывая стол). Ну, еще сладкий пирог — и все.

Шум хлопнувшей двери.

Они!

Появляется  Д у н я ш а.

Дуняша? Где вы пропадали? Пирог пора вынимать.

Д у н я ш а. В музей бегала — почту выбирать. Эвон писем сколько накопилось.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Вы же знаете, как Иван Филиппыч занят сейчас. (Забирает письма.)

Д у н я ш а. Занятие, что и говорить, Христос с ним, большое. (Уходит.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (одна). На каждом шагу Христос, а говорят, что она ведьма. (Рассматривает письма.) Странно. Обратный адрес один и тот же: «Георазведка, отряд № 2, Морозова…» Какое отношение имеет Георазведка к музею? Кто же это пишет?

Д у н я ш а  вносит пирог.

Сюда-то зачем?

Д у н я ш а. Да, господи… Вы бы взглянули! (Кивает на кухню.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Положите пока хоть сюда. (Показывает на стол.)

Д у н я ш а (кладет пирог, заботливо его укутывает). Дыши, Христос с тобой. (Крестит пирог, потом Любовь Михайловну.)

Любовь Михайловна отшатывается. Дуняша исчезает. Шум шагов. Хлопнула дверь.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Они! Костя! Вернулись! (Бросается навстречу.) С рыбалки вернулись! Оденься!

Словно ветром распахивает дверь, и в комнату вносит — именно вносит, как бы без активного участия самого входящего, — Б о ч к о в а. Его парусиновый костюм мокр, помят, грязен. Панамка на его голове, сбитая на затылок, тоже покоробилась, потеряла всякую форму. Под мышкой рыболовная снасть, бредень.

(Бросается к мужу.) Ваня! Наконец-то! Что с твоей шляпой?

Бочков стаскивает с головы панаму, в недоумении разглядывая ее, бросает в сторону, потом вытирает пот со лба, ставит в угол удочки, опускает бредень.

А где Сапожников?

Б о ч к о в. Са… Са… Са…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ванечка…

Он машет руками, она отступает. В дверях появляются  К о с т я,  Д у н я ш а.

Б о ч к о в. А… А… Апчхи! (Оглушительно чихает, еще раз, еще и еще, не в силах остановиться.)

Д у н я ш а. С нами крестная сила.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ты простудился? Где Сапожников?

К о с т я. А где рыба, отец?

Б о ч к о в. А… А… А…

К о с т я. Не будем мешать.

Взяв под руку Дуняшу, выходит. Та на ходу все оглядывается.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (растерянно смотрит на Бочкова). Что-нибудь случилось, Ваня?

Б о ч к о в. Ступай, ступай… (Выпроваживает ее из комнаты.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (выходя, про себя). Ничего не поняла…

Б о ч к о в (закрывает дверь, один; хватает со стола бутылку, жадно пьет). Так было хорошо… Так все было хорошо…

З а т е м н е н и е.

Слышен истошный крик: «А-а! Тону! Тону! Спасите!» Другой голос: «Загребай к берегу, к берегу… Да не барахтайся так… А-а!»

Свет.

На берегу стоят Бочков и Сапожников, оба мокрые, грязные.

Сапожников в трусах, выжимает брюки.

Б о ч к о в. Федор Тимофеевич, прошу — посети! Жена ждет, дети радуются…

С а п о ж н и к о в. Куда ж я в таком виде? (Хохочет.) Ну и ну! Руководство области опрокинул! Весь мой авторитет подмочил!

Б о ч к о в. Нечаянно… Слово даю — нечаянно…

С а п о ж н и к о в. И как тебя угораздило, чудо ты водяное? Чего тебя вбок-то мотнуло?

Б о ч к о в. Упустить боялся. Не рассчитал.

С а п о ж н и к о в. Пузо перевесило? Отрастил, брат, отрастил… В общем, это все пустяки. С кем не бывает.

Гудок машины.

Сейчас, товарищи! (Натягивает брюки, Бочкову.) Извинись перед женой. Спасибо за рыбалку. (Хочет идти.)

Б о ч к о в (отчаянно). Федя! Федор Тимофеевич! Постой! А… а… разговор наш? Обещание твое?

С а п о ж н и к о в. Какое обещание?

Б о ч к о в. Сам же сказал, Феденька: газ ищем, большая разведка идет, люди нужны хозяйственные, инициативные… Местечко бы мне, местечко… А уж с народом язык я найду!

С а п о ж н и к о в. С народом? А это? (Шутя хлопает Бочкова по животу.) Развел, брат, архитектурные излишества, отгородился…

Б о ч к о в. Я? Нет, Нет! Я не отгородился! От народа меня не оторвешь!

С а п о ж н и к о в. А кто чуть к рыбам нас не отправил, на дно? (Хохочет.) Шучу, шучу! Похудеть тебе надо, Ваня. Через три дня вернусь — поглядим.

З а т е м н е н и е.

Снова комната.

Б о ч к о в (повторяет, словно эхо). «Похудеть тебе надо, Ваня…» (Вдруг весь передернулся, вытаскивает у себя из-за спины трепещущую серебристую рыбку. Тупо глядит на нее.) «Похудеть тебе надо, Ваня…»

В дверях показывается  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ванечка… Я так ничего и не поняла… Мне очень страшно, Ванечка… Что случилось?

Б о ч к о в. Погоди, мать, погоди… Не сбивай… (Оттесняет ее, захлопывает за ней дверь, трогает свой живот, словно видит его в первый раз.) Архитектурные излишества… От народа отгородился… (Напряженно думает.) Так и есть… Нашептали уже, накляузничали… Архитектурные излишества — это про кабинет мой в райисполкоме, что дубом отделал, сорок тысяч стоило, — так разве я это для себя? Авторитет руководства хотел поддержать! От народа отгородился — неужели это про Вальку, секретаршу мою, что только раз в неделю ко мне на прием пускала? Так разве всех примешь! А над собой работать когда? Вспомнить бы… Все вспомнить… Насчет рыбы — это он к чему? «На дно, говорит, нас чуть не отправил». Когда? Неужели про уборочную он? Хлеб осыпался, а мы на трех машинах на Чистое озеро махнули, целую неделю рыбачили, но ведь опять не для себя — уполкомзага на рыбалку возили, чтоб урожайность снизил… и про это узнали? Неужели пропал? Это что же выходит — вся жизнь насмарку? Работал, ночей недосыпал, трудился не покладая рук… Стоп! Не пропал… Сказал ведь как: «Чуть на дно не отправил!» Чуть! Значит, предупреждает только… «Похудеть тебе надо, Ваня, — говорит. — Через три дня вернусь — поглядим…» (Повторяет про себя на разные лады, как бы желая проникнуть в тайный смысл фразы.) «Похудеть тебе надо, Ваня… Похудеть тебе надо, Ваня…» Похудеть… (Вдруг лицо его озаряется. Он все понял. Убежденно, радостно.) К народу, значит, приблизиться! (Осматривает себя.) Зажирел… заплыл… у-у-у… (Бьет себя кулаками в живот, с порывом.) Федор Тимофеевич! Федя! Были, были упущения — признаю! Клянусь — жизни не пожалею, а вину искуплю! С этого начну! (Показывает на живот.) Через три дня вернешься — здесь ничего не будет! От народа меня не оторвешь. Я — с народом!

Кукушка кукует: ку-ку!

С народом!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (входя). Ванечка, что с тобой?

Кукушка продолжает куковать: ку-ку, ку-ку, ку-ку…

Б о ч к о в (его нельзя узнать, он — весь энергия, весь действие). Время… Время!! День кончается! Еще два дня — и все!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Какие два дня, Ваня? Где Сапожников?

Б о ч к о в. Вернется послезавтра. Давай скорей сантиметр!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Какой сантиметр? А обед?

Б о ч к о в. Что обед? Что такое обед? Подумаешь, государственное мероприятие… Не до обеда сейчас… Сантиметр… Сантиметр скорее!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Зачем он тебе?

Б о ч к о в. Как зачем? Контрольные цифры наметить.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (в полном изумлении). В спальне он, на рабочем столике.

Бочков уходит.

Ничего не понимаю.

К о с т я (заглядывает в комнату, шепотом). Мама, скоро? Жрать хочется.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Косте). Знаешь, Костя, Сапожников нынче не будет.

К о с т я. Не будет? Ура-а-а! (Обнимает мать, кружит ее.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (смотрит на стол). Сколько продуктов — и все зря.

К о с т я. Как — зря? А мы на что? (Усаживается за стол, наливает себе рюмку, накладывает еду.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Костя! Первый! Отец еще не садился!

Входит  Б о ч к о в  с сантиметром, бумагой и карандашом.

Б о ч к о в (на ходу, про себя). Исходная цифра по окружности сто пятьдесят сантиметров… Обязательства?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ваня, садись.

Б о ч к о в (весь углублен в себя). На сколько же сбавить? Сантиметров на пятьдесят обещать? Нет, мало. Поставим семьдесят.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ванечка…

Б о ч к о в. А может быть, сразу на все сто? Пусть видят — ничего не жалею! Рапортом бы оформить…

К о с т я. Наплюй на начальство, фатер! (Обнимает отца, усаживает его за стол, наливает рюмку, протягивает Бочкову.) Хватай!

Б о ч к о в (приходя в себя). Перекусить? Пожалуй… С утра не евши. (Оглядывается.) А Мила где?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Как ушла тогда, так и не приходила… (Накладывает на тарелку Бочкова закуски.)

Б о ч к о в. Зря. Не понимает. (Поднимает рюмку.) Ну, за что же?.. (Любови Михайловне.) Да хватит, эк навалила, куда мне столько? (Пьет.)

К о с т я (дружески похлопывая отца по животу). Ешь, фатер, ешь, не стесняйся. О талии тебе, слава богу, заботиться нечего…

Бочков, мгновенно осознав связь между тем, что делает и что обещал, вдруг резко отодвигает от себя тарелку.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (зорко следя за ним). Что с тобой, Ванечка? Невкусно?

Б о ч к о в. Да погоди ты — невкусно, невкусно. (Вскочил, про себя.) Вот попал так попал… (Трогает себя за живот.) Вот это влип… Ах, черт возьми… Обещал, называется…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (продолжая следить за ним). Живот у тебя болит, Ванечка?

Б о ч к о в (раздражаясь от все возрастающего голода). Почему обязательно живот? А голова болеть не может? (Про себя.) Вот попал так попал.

К о с т я (налил еще рюмку, протягивает). Батя, будь человеком! Пей!

Б о ч к о в (Любови Михайловне). Убирай все к чертовой бабушке!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Но ты же выпил, Ваня. Тебе обязательно надо поесть. Грибочки, селедочку…

Б о ч к о в (голод приводит его в ярость). Ты мне эти архитектурные излишества брось! Газ в нашей области открыли… Большая разведка идет, а вы… От народа отгородились, к рыбам меня хотите отправить — на дно?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. К каким рыбам? Что с тобой, Ванечка? (Обнимает, сажает его на диван. Косте.) Помоги отцу…

К о с т я (Бочкову). Может, пойдем отдохнем, тятенька? Говорил: «Закусывай».

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Не надо было тебе пить, Ваня. Ты же не привык… (Делает Косте знаки, чтобы он ушел.)

К о с т я. Эх вы… Родители… (Забирает со стола бутылку, несколько тарелок с закусками, удаляется.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Бочкову). Ванечка, что с тобой?

Б о ч к о в (приходя в себя). Ничего вы не понимаете, ничего.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Конечно, тебе видней, Ваня… Совсем забыла! Письма тебе из музея Дуняша принесла… Накопились за эти дни… (Передает письма, смотрит на Бочкова.) Из Георазведки.

Б о ч к о в (берет, смотрит на конверты, прячет в карман). Опять, похоже, сумасшедшая эта со своими записками.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Какими записками?

Б о ч к о в. Купца одного. В музее будто они… Делать людям нечего! (Взяв ее за плечи, решительно повернул к себе, понизив голос, доверительно.) Похудеть мне надо, мать, в кратчайший срок. Посоветуй — как?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Зачем тебе худеть? Для меня ты и так хорош.

Б о ч к о в. Да при чем здесь ты?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. А для кого же ты худеть собираешься?

Б о ч к о в. Эпоха требует, понятно?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. А как ее зовут, эпоху твою? Блондинка? Брюнетка?

Б о ч к о в. Поехала. Не до брюнеток сейчас… (Показал на стол.) Прикрой!

Любовь Михайловна прикрывает стол скатертью.

Ну, есть не буду — это раз, а еще?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Да как же это ты есть не будешь? Да что ты?

Б о ч к о в. А если я подвиг хочу совершить? Другие в космос взлетают, а я что? Не могу? Хотя где тебе понять… Разъехалась вся, как квашня…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (обидевшись). Корсетов, конечно, не ношу.

Б о ч к о в. За границей небось женщины до семидесяти лет вида не теряют, через скакалку прыгают, как девочки, а ты?..

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ну, и женился бы на такой вертихвостке семидесятилетней… Хотя тебе помоложе надо, вижу… Записки какие-то появились.

Б о ч к о в. Брось эти глупости! Для сведения: семья для меня — самое святое. Могила! (Встретив недоуменный взгляд Любови Михайловны.) В смысле навечно, пожизненно… Навечно! Понятно? Вот так! (Просительно.) Думай, мать, думай…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Сперва обругает, а потом думай… Скакалки, говоришь, за границей? Была у нас где-то Милочкина…

Б о ч к о в. Давай ищи!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. И еще… Упрекнул ты меня давеча, что на квашню похожа… А ведь все записано у меня!

Б о ч к о в. Что записано?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Про игов. Только никак не начну.

Б о ч к о в. Про каких игов?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Или йогов — вроде так они называются… На манер фокусников индийских. Елена Маврикиевна мне переписала. Дышат они как-то по-особому, веса не теряют, а худеют просто на глазах.

Б о ч к о в. Так чего же ты молчала до сих пор? Волоки йогов своих, тащи скакалку — все сгодится!

Любовь Михайловна уходит.

(Трогает живот.) Чем его, черта, взять? (Взглянув за диван.) О, Костина гиря! (Выволакивает двухпудовую гирю на середину сцены.) Ну, господи, благослови… И кто такую муку выдумал, чтоб ему пусто было!

Возвращается  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а  с запиской и скакалкой.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (увидев Бочкова с гирей). Погоди, Ваня, нашла записку и скакалку.

Б о ч к о в (оставляя гирю). Давай читай. Что делать?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (читает по записке). «Сперва надо расслабить все члены».

Б о ч к о в (подозрительно). А как это — расслабить все члены.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (теряясь). Не знаю… Лечь, что ли?

Б о ч к о в. Чепуха все это! (Снова берется за гирю.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Погоди! Тут еще говорится про положение кобры, потом крокодила…

Б о ч к о в. Нет уж, обойдемся без крокодилов. (Делает попытку оторвать гирю от пола.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ваня… Ваня… Не надо… Надорвешься…

Бочков не слушая хлопочет над гирей. Весь напыжившись, сжавшись в комок, он отрывает гирю от пола и, постепенно распрямляясь, все выше и выше поднимает гирю… Последний рывок — и вот уже гиря над головой Бочкова, в его вытянутой руке. На лице его торжество. Похоже, что он поднял не гирю, а весь земной шар. Но вдруг рука его качнулась — тяжесть оказалась не по силам. Стремясь удержать гирю, он вслед за ней делает движение вбок — гиря тянет его, он не в силах ни выпустить ее, ни преодолеть инерцию. Любовь Михайловна что-то кричит ему, машет — где там! Гиря несет Бочкова к двери, за сцену, откуда слышится страшный грохот и звон стекла. Любовь Михайловна и Костя зажмуривают глаза.

После паузы появляется  Б о ч к о в.

Б о ч к о в. Нет, этот способ не годится…

К о с т я. Вот это предмет… Ты что, фатер, в детство впадаешь?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Папе надо похудеть, Костенька, срочно.

К о с т я. Пока похудеет, все полы проломятся. (Отцу, указывая на скакалку.) Бросай эти глупости. Хочешь сбросить вес — занимайся самбо.

Б о ч к о в. Чем? Чем?

К о с т я. Самооборона без оружия. Борьба такая — неужели не слыхал? Самая модная. Кружки повсюду. Знаешь, как жир сгоняет? Давай.

Б о ч к о в. А быстро?

К о с т я. Что — быстро? На полу окажешься? Посмотрим.

Б о ч к о в. Нет, похудею?

К о с т я. В два счета.

Б о ч к о в. Давай!

К о с т я. Идет! (Демонстрирует несколько приемов самбо.)

Бочков падает.

Б о ч к о в. Погоди, погоди, это же не по правилам…

К о с т я. А так и нужно. Это же самбо.

Бочков поднимается. Костя снова его скручивает.

Б о ч к о в. Нет, постой…

Костя не дает ему двинуться.

Постой! (Вырывается.) Я тебе не по самбо, а по-русски! (Начинает молотить Костю.)

Костя защищается, летят стулья, трещит стол.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Костя! Ваня! Что вы делаете?

В дверях появляется  Д у н я ш а.

Д у н я ш а (увидев). Господи милостивый! Да опомнитесь вы, нехристи! Что вы делаете? (Бросается их разнимать.) Конец света. Брат на брата, сын на отца…

Б о ч к о в (Косте). Нет, ты погоди… ты погоди… (Дуняше.) Да не мешайте вы!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Это физкультура, Дуняша.

Д у н я ш а. Какая же это физкультура? Все тазы с полки посыпались.

К о с т я. Папе надо похудеть, детка!

Д у н я ш а. Похудеть? Так нешто с этого похудеешь? У меня вот свояченица каждый день мужика своего тростит, а ему хоть бы что, — как боров, гладкий.

Б о ч к о в (прислушивается). Не помогает, говорите?

Д у н я ш а. Никак.

Б о ч к о в (Косте). Слыхал?

К о с т я. Домашняя самодеятельность. Я тебе предлагаю научно.

Б о ч к о в. И скоро подействует?

К о с т я. Молниеносно. Годик позанимаешься — перешивай костюм.

Б о ч к о в. Годик? (Поворачивается к Дуняше.) Давай вноси свое предложение.

Д у н я ш а. Не иначе, как в Свиблово вам идти.

Б о ч к о в. Почему в Свиблово?

Д у н я ш а. К бабушке Фаине.

Б о ч к о в. К какой бабушке Фаине?

Д у н я ш а. Да нешто вы не слыхали?

Б о ч к о в. Какое мне дело до какой-то бабки?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Что-то я слышала…

Д у н я ш а. Подлинно могу сказать: не бабка, а чудотворица. Кто с чем к ней ни придет, каждому — помощь. Из самой Москвы приезжают! Болезнь какая, покража, приворожить или наговорить, чтобы иссушило кого или распучило, — моментом! И все чем? Водицей. Нальет, пошепчет… А водица, ясно, не простая — освященная…

Б о ч к о в. Да вы соображаете, о чем вы говорите? Вы представляете — кому? (Передразнивая.) Освященная!

Д у н я ш а. Я хотела как лучше… Ее даже которые партийные уважают…

Б о ч к о в. Прекратите свою агитацию! Газ в нашей области открыли, широкие перспективы намечаются, а вы… Я вас… (Вдруг всматривается.) Это что у вас?

Д у н я ш а (невольно прикрывая рукой шею). А что?

Б о ч к о в. Что у вас на шее?

Д у н я ш а. Чепочка.

Б о ч к о в (передразнивая). Чепочка! А на чепочке что?

Д у н я ш а. Еще покойная маманя повесила… крестик…

Б о ч к о в. Крест? Так вы верующая?

Д у н я ш а. Так ведь крещеная, не басурманка…

Б о ч к о в. Все понятно! (Любови Михайловне.) Прав был Федя, сто раз прав! Не видел! Пропускал! Отгородился! (Дуняше.) Подавай заявление.

Д у н я ш а. Как?

Б о ч к о в. Подавай заявление, или сам уволю.

Д у н я ш а. Меня? За что?

Б о ч к о в. Мне верующих не надо! Я в своем учреждении мракобесия не потерплю! Хорошенькое дело — сотрудник музея крест носит! Теперь все понятно! Думаешь, не видел, как ты с посетителями шушукаешься! Клиентов для своей бабки ловишь! И где? В антирелигиозном музее, центре научной пропаганды атеизма!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Да что ты, Ваня… Она попросту…

Б о ч к о в. Вон! Вон!

Д у н я ш а. Так-то вы за мою доброту…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (делает ей знак). Ступайте, ступайте…

Д у н я ш а. Отольются вам слезки мои, слеза сироты дорого стоит… (Всхлипывает, уходит.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Напрасно ты, Ваня…

К о с т я (фыркнув). Ничего себе сиротка…

Б о ч к о в. Не дай бог Сапожников узнает! Крест! Где? У кого? У меня!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (понизив голос). Ты бы поосторожней с Дуняшей, Ваня.

Б о ч к о в. А что такое?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Глупости, конечно, но есть такой слух. (Понизив голос.) Говорят, что она ведьма.

Б о ч к о в. Ведьма на государственной службе? Да ты что?

К о с т я. Сколько угодно. (Становится в позицию, отцу.) Продолжим?

Б о ч к о в. Нет, хватит! Сколько еще темноты кругом! Сколько темноты! (Затягивает пояс потуже.) Ступайте. Думать буду.

К о с т я. Думаешь, на талию подействует? Что ж, тоже способ.

Уходит, вслед за ним Любовь Михайловна.

Б о ч к о в (прошелся). Как есть хочется, черт ее дери… Хоть бы корочку, кажется… Ф-фу… Прямо ноги не держат, до того хочется есть… (Замечает пирог на столе.) Что это? Пирог? (Пробует пальцем начинку.) С яблоками… Хоть бы кусочек… Такой вот. (Отламывает от пирога, ест.) Надо же силы поддержать. Не для себя ведь — для народа стараюсь. От народа меня не оторвешь… (Говорит и жует.) Слышишь меня, Феденька? Видишь меня? Для народа на все пойду, не только головы — живота не пожалею! (Вспоминая.) Это же надо, крест, а? Газ открыли, а она с крестом! Газ — это наше будущее! Эх! Не бойся, Феденька, поруководим как-нибудь! (Разрезает пирог.) К распределению бы меня приставили, к раздаче… (Протягивает руку в пространство, как бы хватая телефонную трубку.) Алло! Слушаю!.. Запасы? Запасов у нас хватит! Триста миллиардов кубов!.. Откуда? Это самое… ученые подсчитали!.. Что? Дутые цифры?.. Авторитетно разъясняю: на газе дутых цифр нет и не может быть! Газ — это воздух! Понятно? Взял его — вроде не заметно, отдал — тоже не видать! Не сыпучее, не текучее, а считается материальная ценность! Газ — это хлеб! (Берет кусок пирога.) Слаще пирога! Кто там первый? Подходи, получай! Порцию выделить — тут с умом надо! Украина? (Протягивает кусок пирога.) Пожалуйста! Со всем нашим удовольствием! (Отправляет пирог себе в рот, жует, говорит.) Как там Киев — ничего, стоит? (Проглотил.) Белоруссия? (Протягивает следующий кусок.) Привет партизанам! (Та же игра, жует, говорит.) Да не толпитесь, республики, креста на вас нет! Всем хватит! (Ест, говорит.) Кого там в дверях придавили? Каракалпакию? Подходи, маленькая, автономных нельзя обижать… Газ, как сказал товарищ Бочков, — это наше будущее! Кто сказал? Товарищ Бочков сказал, Иван Филиппович! Слышишь, Феденька! На газу можно у-ух куда взлететь! Куда?.. Ошибся, Федюша, — выше!.. Что?.. Еще выше, Федюк! Эх, ты, Федька, отстаешь от жизни, — еще выше! (Подымаясь в мечтах, он подымается на стул, потом на стол, кажется, что он уже парит в пространстве.) Ух ты… Вот он — газ… (Задрав голову, обратил свое лицо кверху, приложил руку к воображаемому козырьку.) Рапортую выполнение! Слушаюсь! Слушаюсь! Слушаюсь! (Оступается, падает со стола, задевая тарелку из-под пирога, которая разбивается, с ужасом замечает, что съел весь пирог.) Что я наделал? Что я наделал? (Ощупывает свой живот, хватает сантиметр, измеряет.) Больше стал! Больше! Ничего не получается. Голодать — не выдержу… Федя, тону… Чудо! Чудо бы какое-нибудь… А что, если… Нет, нет… Хотя почему нет? Для дела ведь. Ведьмы! Черти! Ангелы! Все на помощь! (Кричит) Дуняша! Дуняша! Ма-ать! Дуняша не ушла еще?

Появляется  Д у н я ш а.

Д у н я ш а. Звали?

Б о ч к о в (опомнившись). Нет, нет… Не звал! Я никого не звал!

Д у н я ш а. Видать, ослышалась… (Хочет уйти.)

Б о ч к о в. Подождите… Стойте, куда же вы уходите? Адрес!

Д у н я ш а. Чего?

Б о ч к о в. Адрес, адрес, говорю!

Д у н я ш а. Какой адрес?

Б о ч к о в. Где старуха живет, ну, эта, что в Свиблове, чудотворица ваша?

Д у н я ш а. Поедете? Слава создателю! Просветил господь! (С азартом, во весь голос, нараспев.) Адрес у Фаинушки очень обыкновенный…

Б о ч к о в (оглядываясь на дверь). Не ори.

Д у н я ш а (понизив голос). Свиблово, Сусловский конец называется, который, значит, на Суслово глядит, домик от выгона пятый… нет, вру, седьмой, седьмой, хорошенький такой домик, тесовенький весь… Наличники в сердечках, а кругом рябина, одна рябина…

В дверях появляется  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а, ее не замечают.

Найдете, не беспокойтесь, бабушку Фаину вам каждый укажет…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Бочкову). И ты поедешь?

Б о ч к о в (нервно вздрогнув). А что? (Теряется, но тут же находит выход.) Надо же конец этому положить! Разве можно терпеть такое?

Д у н я ш а. Так вот вы зачем?

Б о ч к о в. А что же ты думала? По головке гладить будем? Народ, понимаешь, пятилетку строит, в области газ открыли, а они за своими рябинами укрылись и назад нас тянут, в темноту! Вон всех! Вон!

Д у н я ш а. Копали под нее! Писали! А что вышло? Цветет Фаинушка, как райский цвет! Духи небесные ее охраняют!

Б о ч к о в. Вон!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Дуняше). И дернуло вас за язык…

Д у н я ш а. Так-то вы за мою доброту? Эх вы! (Уходит.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Бочкову). Не езди, Ванюша…

Б о ч к о в (довольный, что провел Дуняшу). Вот это здравствуйте! Наоборот…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Мало тебе твоих выговоров? Исключат ведь, если узнают… Я говорила — ведьма! Околдовала тебя…

Б о ч к о в. Кого? Меня? Да я сам кого хочешь околдую! Ну-ка, давай тащи шляпу мою старую, платок, плащ, Костины бутсы старые…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Зачем?

Б о ч к о в. Надо, давай. Не бойся, мать, и не в таких переделках бывали! Давай, давай!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Все-таки отправишься?

Б о ч к о в. Неси скорей.

Любовь Михайловна открывает дверь.

Там — сидящая на корточках, опираясь на половую щетку, прильнувшая к замочной скважине  Д у н я ш а.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Опять? Что вам надо здесь?

Д у н я ш а. Да вот… Подметала тут, ну, и… (Хватает щетку, начинает мести пол, поднимая страшную пыль.)

Б о ч к о в. Зря стараешься!

Д у н я ш а. Опять не в шерсть! Видно, ничем на вас не угодишь! (Бросает щетку на пол, уходит, про себя.) Поедет или не поедет?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Подслушивала! Ну, ведьма… И зачем такую держать?

Б о ч к о в. А ты попробуй на нашу музейную зарплату найди. Кроме ведьмы, никто, пожалуй, не выдержит. Давай неси.

Любовь Михайловна уходит. Оставшись один, Бочков начинает преображать себя. Из смежной комнаты голос Кости и гитара:

Научили парня! Нет, сынок, с такими песнями далеко не уйдешь! (Невольно делает несколько движений в такт Костиной песне, но тут же спохватывается.) Батьку слушай, батьку! (Запевает.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а  приносит старую одежду и обувь. Бочков быстро переодевается, продолжая:

(Кладет вату на щеку, завязывает платком, так, что скрывается почти все лицо.) Хорош? (На глаза ему попадается бредень, берет его.) Теперь уж ни один черт не узнает. Рыбак — и все!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. А с музеем как? Неужели на Дуняшу оставишь?

Б о ч к о в. Я же быстро. Заскочу — и назад. Да и кому он сейчас нужен, твой музей? Весь сейчас упор на современность! Газ, к примеру, взять, слыхала? Главный двигатель жизни! Кран открыл — и пошел!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. И что тебе этот газ дался?

Б о ч к о в. Увидишь. Самое важное в жизни — в точку попасть! Эпоха требует, понятно? А ты все: блондинка, брюнетка… (Хочет скрыться.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Другим ходом, Ваня, через сад… чтоб не видели…

Б о ч к о в. Ладно! Бегу! (Скрывается.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (одна, после паузы). Может, и правда указ такой есть… (Затягивает на животе платье, со вздохом.) Теперь что ни день, то новости… Эпоха требует…

Вбегает  М и л а, бросается на шею к матери.

М и л а. Мамочка! Юра уехал! В район!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Так ведь, верно, за делом, доченька.

М и л а. Вырвал командировку от газеты. Критический ему материал, видишь, понадобился! Ах, зачем папа все это натворил! Юра был такой хороший, добрый… А теперь… Теперь все пятна ищет!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Какие пятна?

М и л а. Родимые! Капитализма. Бабку какую-то обследовать его отправили, как будто другого не могли найти…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (вздрогнув). Какую бабку?

М и л а. Что ты вскрикнула, мама? Знахарку какую-то. Зачем она ему? Это все папа. Где он?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. В командировке… В Свиблово поехал.

М и л а. Что его вдруг понесло?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. А где эта бабка живет, куда Юру направили?

М и л а. Понятия не имею!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (ходит по комнате, ломая руки, про себя). Ох, быть беде… Это она… Ведьма… Наколдовала…

Появляется  Д у н я ш а.

Д у н я ш а. Гости к вам.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Какие еще гости?

Д у н я ш а. Ивана Филиппыча барышня какая-то спрашивает.

М и л а. Барышня?

Голос в глубине: «Это я!» — и сейчас же в комнате появляется  Т а н я. Она точно искупалась в ледяной воде, свежая, с изморозью, глаза радостно сияют.

Т а н я. Здравствуйте. Мне необходимо видеть товарища Бочкова. (Любови Михайловне, радостно.) Простите, вы его мама, наверное? Познакомимся: Морозова — студентка пятого курса Геологического института, здесь на практике, разведку у вас ведем на газ, может, слышали?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (пораженная). Морозова? На газ?

Т а н я. В отряде нас, девушек, в шутку зовут геологинями, почти богини, правда? Но лучше всего зовите меня просто Таня. По паспорту я, правда, Этана…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Что, что, что? Этана?

Т а н я. Не виновата, честное слово, не виновата. Это все мои страшно сознательные родители, и дернуло же их так меня окрестить.

М и л а. Какое же это имя — Этана?

Т а н я. По буквам: Э-поха т-ребует активности, напора, аккумуляции!..

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (прерывая). Что? Чего? Так это вы — Эпоха?

Т а н я. Я.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (про себя). Вот оно… вот оно… Эпоха требует… Все сошлось!

Слышен звон гитары; на пороге появляется  К о с т я  со своей неизменной гитарой.

К о с т я (увидев Таню, поражен). Предме-е-ет… Откуда? Или мне снится?

М и л а. Снится, снится. Ступай проспись.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Тане). Геологиня вы там или богиня — зачем вам понадобился мой муж?

Т а н я. Ах, это ваш муж? А я не знала. Вы знаете, у нас с ним переписка… То есть писала в основном я…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Миле). Ты слышишь? Ты слышишь?

Т а н я. А потом мне надоело! Какого, думаю, дьявола… Ой, простите… Решила осчастливить Ивана Филипповича лично!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (собрав все силы). Так вот что, девушка, Ивана Филипповича здесь нет и не будет. Он в командировке.

Т а н я. Как? Вот это каша с луком… Он же знал, что я должна была приехать?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Знал?

Т а н я. Но я же ему писала! Куда он уехал?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Простите, это вас не касается! И потом… Я… не знаю, куда…

М и л а. Но, мама, ты же сама говорила, что папа уехал в Свиблово.

Т а н я. Иван Филиппович уехал в Свиблово?

К о с т я. Ах, вот как?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Миле). Молчи! Молчи!

Т а н я. Значит, записки нашлись? Какое счастье!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Какие записки? (И вдруг все поняв.) Так, значит, вы писали?

Т а н я (радостно). Я, я!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Как сердце чуяло… (Берется за голову.) Голова кружится… Простите… Милочка… Проводи меня… (Тане.) Я сейчас.

Уходит с Милой.

К о с т я (в пространство). Интрига. (Тане.) О каких записках речь?

Т а н я. Вам это неинтересно.

К о с т я. Ничего подобного! Я исключительно заинтересован. Какие записки? Говорите, говорите. Я готов вас слушать целые сутки!

Т а н я (поверив). Нет, вам действительно интересно? Газ, понимаете, газ! Ищем. Идет великий спор. Одни — за северо-восточное направление, другие держат курс на запад, на Свиблово. Могу признаться, что другие — это я одна. Эх, найти бы мне эти записки!

К о с т я. Какие записки?

Т а н я. Подтверждающие, что я права! Купца одного. В музее у вас должны быть. Там ясно указано: в окрестностях Свиблова когда-то существовал родничок, открытый выход природного газа! Только бы найти! Тогда уж я вам — купорос на вас, сера, селитра…

К о с т я (пятясь). За что, помилуйте… (Хохочет.)

Т а н я. Ой, простите… Это я оппонентов своих… Маловеров… Кротов, не видящих дальше своего носа… Привыкла, знаете, на открытом воздухе…

К о с т я. Правильно! Перегидрат их окись магния!

Т а н я. Как вы сразу все поняли!

К о с т я. Вы же типично свой парень! (Хлопнул ее по плечу.)

Таня поежилась.

Простите, как вас зовут?

Таня не отвечает.

Кстати, почему вы уверены, что фатера понесло в Свиблово именно по вашему делу?

Т а н я. Иначе не может быть! Это же газ! Наше будущее! Как от вас лучше всего добраться до Свиблова?

К о с т я. Вы тоже поедете?

Т а н я. Сию минуту…

К о с т я. Но как же вы… Простите, как вас зовут?

Т а н я. Долго объяснять.

К о с т я. А меня — Костя. Я не могу вас так отпустить. Я провожу вас до самого Свиблова!

Т а н я. Ой… спасибо… Вы такой… такой…

К о с т я. Нет! Это вы такая! Я вижу, у нас с вами будет полный контакт! (Обнимает ее, целует; она изо всей силы отпихивает его, он летит на пол; растерянно.) Простите, я не расслышал, как вас зовут?

Т а н я. Эпоха требует активности, напора, аккумуляции, но не пошлости, понятно?

К о с т я (в полном недоумении). Эпоха?

Входят  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а  и  М и л а.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Господи!

М и л а. Что это?

Т а н я (Косте, с вызовом). Поехали?

К о с т я (поднимаясь, со вздохом). Поехали, Эпохочка…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Костенька! Куда ты?

К о с т я. Не беспокойся, мамочка. Все будет как в лучших домах Филадельфии! (Берет аккорд на гитаре, исчезает.)

Любовь Михайловна бросается на шею Миле, рыдает.

М и л а. Мама, что с тобой?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Все кончено, доченька! Он влюбился!

М и л а. Ну и что? Давно пора…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Да что ты говоришь? Какая же она ему пара?

М и л а. Косте? Вполне.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. При чем тут Костя? Я не про Костю, про папу! Папочка наш влюбился!

М и л а. В кого?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Да в нее же! В нее! В Эпоху эту! Я тебе все время толкую!

М и л а. Да ты что?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ты ничего не знаешь. Про газ только и твердит. Хочет стройным стать. Для нее. Для Эпохи! Она требует, говорит. Все равно не отдам! Я же люблю тебя, Ванечка! Мы же тридцать три года вместе! (Хватает пальто, сумочку, бежит к двери.)

М и л а. Куда же ты?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. В Свиблово, к отцу!

М и л а. Я тебя одну не отпущу, мама!

Любовь Михайловна распахивает дверь. В комнату падает подслушивавшая под дверью  Д у н я ш а. В руках у нее метла, Любовь Михайловна перепрыгивает через нее, исчезает.

Мама! Стой! (Убегает за ней.)

Д у н я ш а (не поднимаясь с пола, на коленях). Отправился, значит? Просветил господь… (Крестится и вдруг вскакивает верхом на щетку и, заложив два пальца в рот, оглушительно свистит.)

Порыв ветра. Темнота. Музыка.

З а н а в е с

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ВТОРАЯ

Комната в доме Фаины. Половина ее отгорожена занавеской. Смесь старого и нового: в красном углу картина Решетникова «Вернулся», полотенца, вышитые петухами, в глубине — расписной ларь и в то же время холодильник, телевизор, торшер. Посреди комнаты  Ф а и н а  торопливо укладывает в чемодан вещи. Стук в дверь. Охнув, Фаина одним движением загоняет чемодан под кровать, сама бросается на кровать и, прикрывшись большим черным платком, принимается стонать. Стук сильнее…

Ф а и н а (слабым голосом). Кто там, спаси Христос?

Дверь задергалась, отворяется, вбегает  Д у н я ш а.

Д у н я ш а (с порога, запыхавшись). К-клиент… П-па-циент!

Ф а и н а (подымаясь с постели). Тьфу на тебя! Напугала!

Д у н я ш а. Что с вами, Фаина Донатовна?

Ф а и н а. Приема нет! И не будет!

Д у н я ш а. Как?

Ф а и н а. У них спроси! (Показывает на окно.) У милиции! У финотдела! Мало того — сельсовет каждый день повестки шлет, медицина анализа требует: что за вода такая у меня, что на любой случай годится? А чем я виновата, что люди верить хотят? Верят, оттого и идут! А доктора из себя выходят, милицию подсылают, с поличным хотят поймать. Пришлось маскировкой заняться — над лазом ларь поставила, чтоб не видели, что второй выход у меня в подвал, а оттуда — во двор… До того дошла, что от каждого стуку дрожу: кто ни войдет — милиционер переодетый чудится… Хватит, хватит, на курорт уезжаю! (Выдвигает из-под кровати чемодан.)

Д у н я ш а. На курорт? А как же директор мой?

Ф а и н а. Не надо мне никаких директоров! Сегодня же еду, хоть погреюсь на солнышке! (Вынимает из чемодана роскошный халат, раскрывает зонтик, прошлась по воображаемому пляжу.) Что я, не человек? (Вызывающе напевает.)

Уж лучше, чем так. (Отшвыривает зонтик, накидывает на себя черный платок, сразу преображаясь, дребезжащим старушечьим голосом.) Верь, голубка, и спасешься. Вера горами двигает… Без веры люди серы…

Д у н я ш а (восхищенно). Артистка, ну прямо артистка. Вам бы в театр, Фаина Донатовна.

Ф а и н а (старушечьим голосом). Расчету нет, красавица. Мало платят… (Выпрямилась, сбрасывает платок.) Ну как я, еще ничего? Фигура не испортилась? (Оглаживает себя.)

Д у н я ш а. Пальма! Чистая пальма! Вы уж примите директора моего напоследок, уволить грозится!

Ф а и н а. Пусть хоть сам Сапожников явится! Не приму!

Д у н я ш а. Да мой-то хозяин, может, и пополезней вам будет, чем Сапожников!

Ф а и н а. Какой-то музейщик…

Д у н я ш а. Все равно деятель культуры считается… (Понизив голос.) Справку у него просите, справку. Горит его дело — вот как вы ему нужны…

Ф а и н а. Какую справку?

Д у н я ш а. Что вы не обманщица, не тунеядка, а народная медицина, травами лечите, настоями разными.

Ф а и н а (быстро). А даст?

Д у н я ш а. С перепугу может.

Ф а и н а. Пуганый?

Дуняша закивала головой. Фаина соображает.

Насчет справки ты верно придумала… молодец!

Д у н я ш а. От вас учусь, Фаина Донатовна! Сколько вместе поездили… Не оставьте меня! С места гонит!

Ф а и н а. Он? За что? Вообще что ему надо, карасю твоему? Какой он из себя, на что клюет?

Гудок автобуса.

Д у н я ш а (бросаясь к окну). Он! Он! Автобус приехал! Сейчас здесь будет! Боже оборони встретиться! (Убегает.)

Ф а и н а. Ну вот, пожалуйста, работай с такими! (Накидывает черный платок, принимает позу, бормочет про себя.)

Свет в комнате убирается. На авансцене с двух противоположных сторон появляются  Б о ч к о в  и чуть позже — Ю р а. Вид их таков, что узнать им друг друга почти невозможно. Бочков в каком-то старом, драном плаще, старой шляпенке, щека подвязана так, что — лицо закрыто, в руке сеть; Юра — в шляпе, надвинутой на глаза, в черных очках, лицо укутано шарфом и поднятым воротником пальто.

Б о ч к о в (повторяя про себя). Свиблово, Сусловский конец…

Ю р а (так же). Свиблово, Сусловский конец…

Б о ч к о в. Домик от выгона седьмой…

Ю р а. Домик от выгона седьмой…

Оба считают дома, сталкиваются, не узнавая друг друга. Бочков при виде постороннего круто поворачивает перед самым носом Юры и скрывается. Это вызывает подозрение у Юры.

Ясно, шел к ней. (Вытаскивает записную книжку.) План: проследить, кто к ней ходит. Проследим. (Пускается вдогонку.)

Бочкову удается ускользнуть от преследования. Опасливо оглядываясь, он скрывается в левой кулисе, где, очевидно, вход в дом Фаины. Комната Фаины освещается. Ф а и н а  сидит в черном старушечьем платке. Напевает.

Ф а и н а.

Стук в дверь.

Директор… (Сразу дребезжащим старческим голосом.) Кто там?

Стук повторяется.

Входи, голубчик, входи.

Дверь отворяется, в комнату вкатывается  Б о ч к о в.

Б о ч к о в (с порога). Которая тут бабка? Ты?

Ф а и н а (отшатнувшись, про себя). Не он!

Бочков, задвинув дверь на задвижку, быстро начинает осматривать комнату, заглядывая во все углы, под кровать, даже в холодильник.

Б о ч к о в (бормочет). Никого? Никого?

Ф а и н а. С обыском! Переодетый! (Схватившись за сердце.) Ох… (Никнет.)

Б о ч к о в (заметив). Эй, бабка, бабка, что с тобой? (Заметался, увидел за занавеской бак с водой, зачерпывает кружкой, подбегает к Фаине и, поддерживая ее под голову, подносит кружку к ее губам.) Пей, Пей!

Фаина приходит в себя, делает глоток и вдруг, сморщившись, плюется.

Чего ты? Чего ты? (Пробует сам и тоже, скорчив гримасу, выплевывает.) Лягушек ты в ней разводишь, что ли?

Ф а и н а. Пьявок. Мокриц. Пиши, составляй.

Б о ч к о в. Чего составлять?

Ф а и н а. Протокол. За этим сюда явился?

Б о ч к о в. Бабка, твое дело впереди. Насчет протокола правильно вспомнила — все будет у нас по протоколу. Первый к тебе вопрос: Фаина — это ты? По профессии бабка?

Ф а и н а. Что тебе надо? Говори скорей!

Б о ч к о в. Второй вопрос: средства у тебя какие?

Ф а и н а (про себя). Не милиционер! Фин! (Громко, плаксиво.) Какие у меня, у старушки, средства? Дай бог до пенсии дожить… Наврали тебе про меня.

Б о ч к о в. Перед народом таиться нечего! Делись.

Ф а и н а (про себя). Бандюга. (Громко, жалобно.) Нечем, миленький, право нечем…

Б о ч к о в. Не жмись! Выкладывай! (Стучит по столу.)

Ф а и н а (про себя). Да что ж это делается? (Лезет в карман, вытаскивает несколько кредиток.) На уж, на, подавись!

Б о ч к о в. Что-о? Это ты — мне?

Ф а и н а. Мало? (Прибавляет еще одну бумажку.) Больше не дам ни рубля. Других обдирай, позажиточней!

Б о ч к о в. Да на черта мне твои деньги! (Отшвыривает их.) Наоборот, я сам тебе заплачу.

Ф а и н а (про себя). Кто же это? (Громко.) Кто ты такой?

Б о ч к о в. Специально к тебе явился, проверку хочу устроить — годятся такие, как ты, для социализма или на полку вас, в музей!

Ф а и н а (про себя). Директор! (Бочкову.) Что ж нарядились вы так — сразу и не узнаешь…

Б о ч к о в. А чего узнавать? Человек я простой.

Ф а и н а (про себя). Вроде не он…

Б о ч к о в. Что ты там все бормочешь? Имей в виду — заклинаний ваших, заговоров не боюсь, так что давай без этой самой… мистики. Говори прямо: в силах личность мою исправить? Ф-фу… (Задохнулся, начинает распускать ремень на животе.)

Ф а и н а (испуганно). Ты чего это, чего?

Б о ч к о в. Давит, проклятый… Только скорей, а то ходят тут разные, выслеживают…

Ф а и н а (вглядываясь). Из заключения, что ли?

Б о ч к о в (попятился). Как — из заключения?

Ф а и н а. Вижу — рыбак, а по какой части — не разберу…

Б о ч к о в. Нужда, мать, и в лапти обует. Давай ближе к делу. Только учти: бабок не признаю, а в народную медицину верю. В детстве, помню, порезался чем-то, никак кровь унять не могли, а нашлась одна старушка, дунула-плюнула — и как не было ничего…

Ф а и н а (про себя). Он! (Бочкову.) Что же тебе нужно, милый?

Б о ч к о в. Можешь сделать, чтоб я без живота остался?

Ф а и н а. Без живота?

Б о ч к о в. Похудеть я должен кило на двадцать! Срок — два дня!

Ф а и н а (про себя). Психарь какой-то.

Б о ч к о в. Не шепчи! Что ты там шепчешь? Все равно не боюсь! Почище тебя колдовать умею!

Ф а и н а (про себя). Как спровадить? (Бочкову.) В соревнованиях, что ли, участвуешь?

Б о ч к о в (обрадованно). Во-во!

Ф а и н а (про себя). Хоть бы директор скорей явился… (Бочкову.) Бегаешь ай прыгаешь?

Б о ч к о в. Всего-всего приходится — и бегать, и прыгать, и на брюхе ползать… Спорт такой — жизнь называется, слыхала?

Ф а и н а. Как не слыхать… (Старается незаметно перебраться ближе к двери.)

Б о ч к о в. Плюй, дуй или, как у вас там полагается, тройные порции вкатывай, но спасай! Не для себя ведь — для народа стараюсь! (Заметив, что Фаина хочет выйти.) Стой! Куда? (Хватает ее за руку.)

Ф а и н а. Пусти! Буйный, что ли?

Б о ч к о в. Чего ты боишься? Я ж тебе путь указываю. Про народную медицину слыхала? Вот и давай — народными средствами!

Ф а и н а (про себя). Может, все-таки он? Испытаем. (Бочкову.) А справку дашь?

Б о ч к о в. Какую справку?

Ф а и н а. Что я — народными средствами? (Испытующе глядит на него.)

С этого момента борьба их вступает в решающую фазу.

Б о ч к о в (парируя). А ты покажи их сперва! Я ж их не видел!

Ф а и н а. Веру надо иметь! Без веры не дастся!

Б о ч к о в. Э-э-э… Эти штучки оставь — дастся, не дастся… Договорились же — народная медицина. Травки, бальзамы, настойки разные, ерофеич…

Ф а и н а. Спотыкач еще скажи.

Б о ч к о в. Словом, вековечная народная мудрость! (По ораторской привычке размахивает рукой, поучая.) Народную медицину уважать надо! Частично внедрять! А знахарство истреблять! Ну кто сейчас в это может поверить?

Ф а и н а (пронзительно смотря на него). А хошь, сделаю, что твоя правая рука отсохнет?

Б о ч к о в (торопливо пряча за спиной руку). Чар твоих не боюсь! (Не выдержав, взмахивает левой рукой.) Это суеверие! Мракобесие!

Ф а и н а. Могу и левую…

Б о ч к о в (прячет обе руки за спиной, кричит). Не верю!

Ф а и н а. Что же тогда за спиной прячешь? Видно, часто по рукам давали? (Про себя.) Он! (Бочкову.) Пуганый! Узнала!

Б о ч к о в (зажмурив глаза). Никто меня не пугал! Я сам кого хочешь напугаю! Одно только слово — и нет тебя! Я к самому товарищу Сапожникову!..

Ф а и н а (открывая дверь). Скатертью дорожка!

Б о ч к о в. Что? (Открывает глаза.) Ты меня не так поняла! Я в переносном смысле!

Ф а и н а. Иди переноси! (Про себя.) Укорочу тебя, голубчика.

Б о ч к о в. Не смей шептать, заклинания твои не действуют! Ну ладно, ладно, извини. Я ведь тоже человек горячий. По рукам, что ли? Давай приступай! Время уходит!

Ф а и н а. Без веры ничего не получится. (Выжидательно смотрит.)

Б о ч к о в. Опять двадцать пять! При чем тут вера? Проще на жизнь смотри: кто сейчас верит? Никто ни во что, поверь!

Ф а и н а (торжествующе). Вот и признался!

Б о ч к о в. В чем? (Перепуганно.) Нет-нет! Ты меня не так поняла! Во что все верят, в то и я! Как же может быть иначе? Я — как все! Верю, верю!

Ф а и н а. Все уже… сказал.

Б о ч к о в. Да я же не в том смысле! Ну как мне тебя убедить? Скажи! Нет-нет, ты, пожалуйста, не думай!

Ф а и н а (медлит перед решительным ходом). Не знаю, что и делать с тобой… Разве вот что… (Неожиданно срывает картину «Вернулся» с красного угла, открывая под ней целое гнездо икон; указывая на икону.) Проси.

Б о ч к о в (отскакивая, словно увидел змею). Вот ты мне что подсудобила? Только врешь! Не будет тебе с меня поживы! Прощай! (Идет к двери.)

Фаина молчит.

(В последнюю минуту, задержавшись у порога.) Ну чего, чего меня испытываешь?

Ф а и н а. Сказала: без веры не дается, — значит, уходи.

Б о ч к о в. Я верю! (Вздрогнув, как ужаленный.) Нет-нет, не верю! То есть я, конечно, верю, но не в то, во что ты веришь, а в то, что я… что ты… Тьфу! Запутался!

Ф а и н а. Оно и видно.

Пауза.

Б о ч к о в (вытирая обильный пот со лба). Будь другом. Не губи.

Ф а и н а (снова переходя в наступление). Гордыню свою сперва смири. (Кладет руку ему на шею.) Поклонись. (Указывает на иконы.) Голова, что ли, отвалится? Лоб перекрести — ведь русский же, ну что тебе стоит?

Б о ч к о в. Зачем тебе все это надо?

Ф а и н а. Тебе надо, не мне. Иначе вода не подействует. Тут вера — все!

Б о ч к о в. Ну, если так… (Решительно.) Кресты мне твои — тьфу! Раз плюнуть! Пожалуйста! (Сложил пальцы, касается лба, но с ужасом останавливается.) Нет-нет! Я ничего не делал! Просто лоб почесал, засвербело что-то… (Фаине.) Темная ты, пойми! Бога рабы себе выдумали, сам в одной книжке читал… А какой же я раб — погляди на меня, потрогай! Я же не господину, народу служу!

Ф а и н а (выйдя из себя). Ну и служи, а меня оставь в покое! Принципиальный какой — поклониться ему тошно! (Гонит его.) Ступай, ступай!

Б о ч к о в (растерявшись). Погоди… Как же так? Мы же еще с тобой не кончили!

Ф а и н а (схватив рогач). Вот как хвачу этим рогачом… Раз отказался — не надо!

Б о ч к о в (мечется). Нет, постой… Выход-то ведь надо найти… Точки зрения сблизить… (Озирается по сторонам в поисках спасения, вдруг взгляд его падает на картину, снятую Фаиной с икон. Лицо его озаряется творческим восторгом.) Нашел! Нашел! Есть выход! (Хватает картину, вешает ее на старое место, закрывая ею иконы; с торжеством.) Гляди, место то же самое, но зато… Наше родное реалистическое искусство! Такому и поклониться не грех… (Низко кланяется, смотрит подпись на картине.) Эф. Решетников! Известная картина «Вернулся». Могу даже на колени встать… (Встает на колени.) Потрудился художник против аморальности, за нашу здоровую семью… Посмотришь — вернуться хочется! Не веришь? Ей-ей! (Крестится, поднимается с колен.) Вот и все! (С торжеством смотрит на Фаину.) Теперь давай свой товар!

Ф а и н а (смотрит на него). Слушай, крест на тебе есть или нет?

Б о ч к о в. На мне? (Невольно трогает грудь.) Никогда не носил и другим не советую.

Ф а и н а. Это же курам на смех!

Б о ч к о в. Ах, ты в фигуральном смысле?

Ф а и н а. Ну и фигура ты… Ну и фигура…

Стук в дверь.

Б о ч к о в (испуганно). Кто это? Я не хочу ни с кем встречаться!

Ф а и н а (подбегает к окну, смотрит из-за занавески, про себя). Незнакомый какой-то, в очках… Неужели директор? (Бочкову.) Дождалась я с тобой! Уходи!

Б о ч к о в. Но как же со мной? (Указывая на свой живот.) Погибаю! Убери его! Убери!

Ф а и н а. Вижу теперь, кто ты такой! Обманывал? Темнил? Говори: из райздрава? из милиции? Переодетый?

В дверь снова стучат.

Б о ч к о в. Да нет же! Вот те крест!

Ф а и н а. Нет на тебе креста, сам сказал. Убирайся!

Б о ч к о в. Но как же я… Поверь мне, поверь…

Ф а и н а. Без креста веры нет.

Б о ч к о в. Опять крест! Нужен он тебе?

Ф а и н а. Не мне, а тебе!

Б о ч к о в. Да ты знаешь, кто я такой? (Судорожно ищет по карманам, наконец нашел.) Вот! (Сует Фаине удостоверение.)

В дверь уже просто ломятся.

Читай! Да спрячь меня скорее! Не хочу, чтоб меня видели!

Ф а и н а (открывает крышку ларя). Лезь сюда!

Б о ч к о в. Я задохнусь!

Ф а и н а. Люк есть в подвал. Оттуда во двор выход, а со двора — в сад! Да скорей ты запихивайся! (Помогает ему.)

Б о ч к о в. Но ты мне поможешь? Обещаешь?

Ф а и н а. С крестом — приходи!

Б о ч к о в. Да не могу я, пойми — совесть не пустит! А-а! (Исчезает в провале ларя. Доносится его глухой крик.) Совесть… совесть…

Ф а и н а (наклонившись вниз). Нажми — пройдет! (Закрывает за ним крышку ларя — и тут только вспоминает про удостоверение, оставшееся у нее в руках.) Ах ты господи… (Оставляет удостоверение на сундуке, бежит открывать дверь.)

В комнату стремительно входит  Ю р а.

Ю р а. Здравствуйте… Стучал, стучал… (Настороженно оглядывает комнату, взгляд задерживается на иконах.) Прямо музей у вас…

Ф а и н а (про себя). Вот он, директор! (Громко.) Милости прошу, заходите! (Начинает суетиться.) Присядьте, гостем будете… Наслышана, ждала вас… (Присаживается на сундук в кокетливой позе.)

Ю р а. Меня? (Про себя.) Странно… (Фаине.) До меня доносились голоса… У вас гости были?

Ф а и н а. Какие гости? Кто ко мне ходит?

Ю р а. Но я ясно слышал мужской голос. Где он?

Ф а и н а. Кто?

Ю р а. Мужчина, который у вас был?

Ф а и н а (кокетливо). Сказать вам по правде, это был не мужчина. Говорите, что у вас ко мне? Надеюсь, у нас будет больше контакта.

Ю р а (про себя). Вот так бабка… (Фаине.) Говорят, что вы (конфузится) …ну, в общем, этим делом занимаетесь?

Ф а и н а. Каким делом?

Неожиданно крышка под Фаиной дернулась, она слетает с сундука в объятия Юры.

Пардон!

Ю р а. Что с вами?

Ф а и н а (про себя). Заблудился он там, что ли? (Юре.) Крысы это. Крысы… одолели, проклятые… Верите ли, ростом с вас… (Стучит ногой об пол.) Здесь! Здесь! (Видя изумленный взгляд Юры.) Это я им знак подаю, что здесь я, чтобы боялись.

Ю р а (подозрительно, с иронией). И понимают?

Ф а и н а (нагло). Другая глупая попадется — не поймет, а большинство понимают. (Прислушиваясь.)

Что-то хлопнуло под полом.

Поняли, кажется…

Ю р а (резко выпрямляясь). Ах, поняли? Вы что же, думаете, меня можно дурачить, как мальчишку? Теперь я понимаю, какие крысы возятся у вас под полом. Значит, мужчина оказался у вас не случайно?

Ф а и н а. Какой мужчина?

Ю р а. Где он? Отвечайте! (Бросается к ларю.)

Ф а и н а. Кто?

Ю р а. Тот, кто прячется здесь!

Ф а и н а. Чтоб я чужого мужика у себя в ларе держала? Я не какая-нибудь… Я… Я… (Вспоминает.) Народная медицина… Вековечная народная мудрость… Обыскивать не дам! Не то время!

Юра хочет открыть ларь, несмотря на сопротивление Фаины. С крышки ларя на пол падает удостоверение Бочкова.

Ю р а (заметив). А это что?

Ф а и н а. Отдай! Не твое! (Вырывает у него документ, пытается спрятать.)

Ю р а. Погодите… (Читает.) «Иван Филиппович Бочков». (Пораженный.) Бочков Иван Филиппович… (Резко поворачивается.) И вы еще будете утверждать, что никого не прячете? Да знаете ли вы, кто это такой?

Ф а и н а (струхнув). Не… не знаю…

Ю р а. Где он — говорите!

Ф а и н а (окончательно сбитая с толку). Кто?

Ю р а. Тот, кто украл чужие документы, кто назвался чужим именем, чтоб прикрыть свои темные дела! (Указывая на документ Бочкова в руках Фаины.) А может, его обокрали? (Наступает на Фаину.)

Фаина пятится.

Ограбили?

Фаина уже прижата к краю ларя.

Убили?

Фаина вскрикивает и падает в ларь.

Бабка, куда ты? (Прыгает за ней.)

Темнота.

Просцениум. На улице появляется  Б о ч к о в. Он весь в пыли, сеть волочится за ним, как мантия короля Лира.

Б о ч к о в (в крайнем возмущении). Дурак… Полез к какой-то бабке… Ведь неглупый ты мужик, Иван Бочков. Огонь и воду прошел, в семи щелоках мыт, семью катками катан — и на тебе! Заладил — похудеть, похудеть… (Будто передразнивая кого-то.) «Похудеть тебе надо, Ваня…» (И вдруг, словно зацепившись за что-то знакомое, весь вытягивается, как струна, повторяя значительно, благоговейно.) «Похудеть тебе надо, Ваня, через три дня вернусь — поглядим…»

Слышна музыка сцены рыбной ловли. Кукует кукушка…

(Чешет затылок.) «Креста, говорит, на тебе нет…» Чтоб был, требует. Хорошо еще, что луны с неба не попросила… Вот попал так попал… И на кой черт только я это обещание давал? А с другой стороны — почему нет? Не для себя ведь — для народа стараюсь. Должен же я преданность свою доказать? Работой? Работать каждый дурак умеет. (С напором.) Нет, ты сумей такое сделать, такое… (С пафосом.) Не щадя живота своего! (Успокаиваясь.) Так чего ж я тогда этого креста испугался? Ну, крест, а дальше что? Мало ли что у кого берем, если надо для строительства… Что? Совесть не позволит? Это по-старому — совесть, по-новому — диалектика… Сам же я не верю? И что такое вообще крест? Нормальная штамповка из отходов, кусочек металла на голой груди. Чего ж я тогда мучаюсь? Правильно! Нечего филофундией всякой заниматься! Жизнь, она и есть жизнь — и все тут! Молодец, Бочков! Умница голова! Далеко пойдешь! (Осторожно заглядывает за закрытый занавес.) Креста на мне нет, говорит. А где же отыскать его, крест-то? (Решительным движением, распахивает занавес.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Часть колхозной усадьбы. Стог, плетень. Вдали виднеются избы, деревья. Навстречу Бочкову несется веселая, озорная песня. Ее поют девичьи голоса. Б о ч к о в  весь как-то сжимается, невольно снимает шляпу… Прикрывая ею часть лица, он крадучись скрывается за стогом. Слышны чьи-то шаги, разговор. Стремительно выходят  М а р ф а  Е г о р о в н а  и  Ю р а, очень взволнован.

Ю р а. Товарищ председатель! Надо немедленно покончить с Фаиной! Она творит здесь темные дела! Народной медициной прикрывается, а сама жуликов прячет!

М а р ф а  Е г о р о в н а. Сделаем! Покончим! Фаина нам не проблема. С мясом, молоком выскочить — вот где вся цель. (Кричит.) Аграфена-а! Ну не бес ли девка? Послала ее правленцев наших собрать, а она как в омут… Связная моя. Без нее бы пропала. Женщина я, видишь, грузная, пока я шаг — она двести. Товарищ Сапожников обещал нынче быть — встретить надо.

Ю р а. Сапожников будет здесь?

М а р ф а  Е г о р о в н а. С газом суматоха идет. Одни одно направление указывают, другие — другое. Будто здесь он, у нас под ногами, да что-то не верится. Луга у нас есть, болота есть… На лугах уже был?

Ю р а. Да, да… Замечательные! Трава — вот! (Показывает — по пояс.) А цветы там какие! Лютик, канареечник, кипрей — дух от них, прямо голова кружится!

М а р ф а  Е г о р о в н а. А ведь было болото. Осушили!

Ю р а. Что же это вы? Одно осушили, а другое оставили?

М а р ф а  Е г о р о в н а. Как это?

Ю р а. Надо разоблачить Фаину до конца. Особенно тех, кто к ней ходит!

М а р ф а  Е г о р о в н а. Опять про нее! Базу надо подвести. Экономики не знаешь! С молоком, мясом выскочим — возьмемся за мораль!

Слышен крик. Бежит  Г р у н я, чуть не налетая с разбегу на Марфу Егоровну.

Г р у н я. Посмотрите — нет его? За мной не гонится?

М а р ф а  Е г о р о в н а. А кто за тобой угнаться может?

Г р у н я. Ой… Все скажу… Иду сейчас огородами, вдруг дядька незнакомый навстречу. «Стойте», — говорит, да как вопьется в меня глазищами — все на шею глядит. Я испугалась, ладонями шею закрыла, а он: «Один вопрос, говорит, гражданочка, что у вас на шее — бусы или крест? Мне, говорит, для музея нужно!» Да руки к горлу! Задушить меня хотел!

Ю р а (взволнованно). Это он! (Марфе Егоровне.) Вот видите! Тот самый, который удрал! Которого Фаина укрывала… Самозванец!

Г р у н я. Бандит! Жалко, испугалась, а то б я ему… У-ух! (Гневно потрясает кулаками.)

Ю р а (Марфе Егоровне). В редакции мне сказали: «Опирайся на общественность!» (Указывая на Груню.) Можно?

М а р ф а  Е г о р о в н а. Давай. (Груне.) Только правленцев мне сперва облетай. Сапожников, скажи, едет, встретить его надо!

Г р у н я. Моментом! (Юре.) Пошли!

Ю р а (Груне). Одну минуточку! (Марфе Егоровне.) Скажите, вы верите в лирику?

М а р ф а  Е г о р о в н а. А-а! Физики и лирики — знаю! Так это когда было… Отстал, милок!

Ю р а. Нет, погодите. Ведь лирика — это самое прекрасное, что есть в жизни! Вот как цветы на ваших лугах! Но прежде, чем их вырастить, вам пришлось корчевать пни, уничтожать разные болотные сорняки, не так ли?

Г р у н я. Пять тракторов работало — вот давали жизни!

Ю р а. Значит, лирика — это утверждение прекрасного в борьбе со всем, что мешает нам? Без лирики жить нельзя! (Груне.) Пошли!

Убегают.

М а р ф а  Е г о р о в н а (одна). Физики, лирики, а кто кормить всех будет?

Слышится щелканье кнута. Вбегает  Б у р а в ч и к. Волосы растрепаны, глаза горят. На руке у него навитый кольцами длинный пастуший кнут.

Б у р а в ч и к. Варвару мою не видели?

М а р ф а  Е г о р о в н а. А что случилось?

Б у р а в ч и к. Да прохиндей какой-то появился. Свибловских баб обхаживает!

М а р ф а  Е г о р о в н а (засмеявшись). А тебе-то что? Ты же не баба!

Б у р а в ч и к. За Варвару боюсь!

М а р ф а  Е г о р о в н а. Пастух за скотиной должен бегать, а не за женой!

Б у р а в ч и к (страстно). Да мне моя жена любой скотины дороже!

М а р ф а  Е г о р о в н а. Ленива больно твоя Варвара. Спит на ходу!

Б у р а в ч и к. Не знаете вы ее! Фаина всему причиной! Она мне Варвару испортила! Она! Водой ее опаивает, на гадючьем болоте берет, сам видел, коровы и те ту воду не пьют, ржавая вся, в пузырьках, а Фаина — людям ее, людям!

Доносится отчаянный женский визг. Буравчик замер. Крики повторяются.

Это он! Прохиндей! (Яростно щелкнув кнутом, бежит на крик.)

М а р ф а  Е г о р о в н а. Стой! Стой!

Буравчик скрылся.

Уродится же такое сокровище. В милицию бы позвонить на всякий случай… Куда же я их новый номер подевала, дай бог памяти… (Прикладывает руку к голове, трогает нижний карман, потом правый верхний, затем левый верхний.)

Это видит  Б о ч к о в, который только что появился из-за плетня, трусливо озираясь.

Видно, что он спасался от погони.

Б о ч к о в (следя за действиями Марфы Егоровны). Крестится… крестится… Удача! Только с музеем тут не подойдешь! (Скрывается за стогом и тут же появляется, изменив свой вид.) Тетенька, можно вас на минуточку.

М а р ф а  Е г о р о в н а (погруженная в размышления). А? Что? Некогда сейчас, некогда…

Б о ч к о в (сделав постное лицо). А куда спешить, сестрица? В писании что сказано? Поспешишь — людей насмешишь! О душе пора подумать. Крест, чай, носишь?

М а р ф а  Е г о р о в н а (только сейчас оторвалась от мыслей, глянула на него). Чего-чего?

Б о ч к о в. Крестиком у тебя не разживусь, чадушко? Плачу наличными. (Лезет в карман.)

М а р ф а  Е г о р о в н а (даже попятилась). Ты что, спятил?

Б о ч к о в. Благодати хочу сподобиться, сестрица. Уступишь — озолочу.

М а р ф а  Е г о р о в н а. Погоди. Да ты что… из попов, что ли?

Б о ч к о в. Что ты! Я просто… мира душе ищу.

М а р ф а  Е г о р о в н а. Из сектантов, значит? Трясун?

Б о ч к о в. Какой трясун?

М а р ф а  Е г о р о в н а. А бес вас знает! Пошли в сельсовет!

Б о ч к о в. Зачем?

М а р ф а  Е г о р о в н а. Для выяснения личности!

Б о ч к о в. Никуда я с тобой не пойду. Сама-то ты кто такая?

М а р ф а  Е г о р о в н а. Я? Колхоза председатель — вот кто!

Б о ч к о в (про себя). Председательша?! Кто ж ее знал… Думал, обыкновенная баба… Вот попал так попал! (Громко.) Ну, так и я не кто-нибудь… (Возвращая себе прежний вид.) Я… я… я, может, нарочно твою фигуру проверяю!

М а р ф а  Е г о р о в н а (отступая). Что-о? При чем тут моя фигура?

Б о ч к о в. Забыла, в какое время живем? Эпоха требует!

М а р ф а  Е г о р о в н а. Чем же фигура моя плоха?

Б о ч к о в. Директивы не знаешь? Подтягивайся, председательша, подтягивайся.

М а р ф а  Е г о р о в н а. Это насчет талии моей? А народ знаешь что говорит? Хоть в два раза прибавь, только головы не теряй. Не в теле суть, а в деле.

Б о ч к о в. Мое дело предупредить. Главное — бдительности не теряй! Если что — сигнализируй. За разглашение… (Таинственно.) Народная медицина… (Поднял палец, скрылся за стогом.)

М а р ф а  Е г о р о в н а (одна). Ой, что же это я? Слушаю, слушаю, а документ-то у него и не спросила! (Бежит, кричит.) Стой! Стой!

Бочкова и след простыл.

(Остановилась. Повторяет.) Народная медицина! А вдруг это он? Тот самый? От Фаины? Колхозных сторожей поднять! (Скрывается.)

Показываются  Т а н я  и  К о с т я  с гитарой.

Т а н я. Что же мы будем делать?

К о с т я. Искать дальше.

Т а н я. Куда же мог исчезнуть ваш отец?

К о с т я. Очевидно, он напал на какой-то след. Вы знаете, он всю жизнь ловит счастье, а счастье ловит его. Своеобразная игра в жмурки, с той только разницей, что у той и другой стороны глаза завязаны.

Т а н я. А знаете — это ничего.

К о с т я. Я вообще — ничего. (Ударил по струнам, поет.)

Т а н я. Опять пошел в ход «Кузнечик».

К о с т я.

Т а н я. Я вижу — помощник из вас…

К о с т я. Это же несправедливо. (Приложил руки рупором ко рту.) Папа-хен! Папа-хен! (Смотрит вниз, вверх, изображает пантомиму поисков.) Отец! Тебя ожидает Эпоха! Она ждет от тебя великих дел! Где ты? Ау! (Тане.) Ни ответа, ни привета. (Вздохнул.) Что же, как аукнется, так и откликнется. Таня, можно сделать одно совершенно безответственное заявление?

Т а н я. Вы можете быть хоть минуту серьезным?

К о с т я. Это как раз самое серьезное из того, что я до сих пор совершал. Я наг и нищ, Танечка, нищ духом, потому что хочу делать что-то дельное, но пока ничего не нахожу по вкусу. Одним словом, я тону. Киньте мне круг, я уцеплюсь за него… (Берет ее руку.)

Т а н я. Но моя рука не круг… (Убирает руку.)

К о с т я. Якорь! Честное слово, самый прочный в мире якорь! Берите меня на буксир!

Т а н я. Вижу, вас надо охладить. Принесите мне, пожалуйста, воды. Жарко. Пить хочется.

К о с т я. Самой обыкновенной воды?

Т а н я. Да-да!

К о с т я. Просили бы необыкновенной! Такой, которая растапливает лед вот тут… (Показывает на сердце.) Оживляет надежды, залечивает раны…

Т а н я. Давайте без беллетристики…

К о с т я. Кремень! Скальная порода! Вот вы кто! (Убегает.)

Т а н я (одна). Смешной парень… Где ж этот папа? (Незаметно для себя начинает напевать.)

Тьфу! Вот прицепилось… Где же он может быть, этот Бочков?

С противоположной стороны потный, взъерошенный появляется  Б о ч к о в. Затравленно оглянувшись, он перемахивает через плетень так, что полы его плаща взлетают, точно крылья. В изнеможении падает к подножию стога. Слышны выстрелы.

Что за выстрелы?

На заднем плане проносится тройка гуськом: впереди  Ю р а, за ним  М а р ф а  Е г о р о в н а, за ней  Г р у н я.

Б о ч к о в (вслед им). Промахнули! Надо перемаскироваться! (Снова изменяет свой вид.)

Т а н я (только сейчас заметив Бочкова, про себя). Вот кто мне поможет! Местный старожил должен знать… (Подходит к Бочкову со спины.) Здравствуйте, папаша!

Вздрогнув, Бочков невольно вскидывает руки вверх, но, повернувшись и увидев незнакомую девушку, протягивает ей руку.

Б о ч к о в. Здравствуйте.

Вдали появляется  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (заметив их, вся задрожала). Она! Так я и знала — вместе! (Начинает красться к ним.)

Т а н я (Бочкову). Давно рыбачите в этих местах?

Б о ч к о в. Я? Порядочно.

Т а н я. И как?

Б о ч к о в. Пока никак. Не клюет.

Т а н я (Бочкову). Не попадалось ли вам родничков таких… незаметных… маленьких?.. В болотах или оврагах… Вода в них пузырьками и чуть соленая на вкус.

Б о ч к о в (горько). Пузырьками… Эх, девушка! (Похлопав ее по плечу.) Мне бы ваши заботы…

Т а н я. Папаша… Милый… Но это же очень важно… Очень…

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (из укрытия). Как обхаживает… Как репей, цепляется. А он… Он… Тоже хорош…

Б о ч к о в. Голубушка моя, не до пузырьков мне. (Хочет идти, но вдруг…) Хотя подождите… (Смотрит на нее.) Это что у вас? (Протягивает руку к ее шее.) Мне нужно для музея…

Т а н я (встрепенувшись). Как — музея?

Б о ч к о в. Эпоха требует.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. А-а-а! (Бросается вперед.)

Б о ч к о в (пораженный ее появлением). Здесь? Здрасте! (Нервно хихикнув, протягивает ей руку.)

Она бьет его по руке, отбрасывая в сторону.

Чего ты? Эпоха требует…

Т а н я. Я?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (дает ему звонкую оплеуху). Вижу, чего она у тебя требует!

Т а н я. Что с вами?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. До райкома дойду! До райкома!

Б о ч к о в. Молчи! (Перепуганный, зажимает ей рот.)

Т а н я (Бочкову). Что вы делаете? (Вцепляется в него.)

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (сквозь ладони Бочкова). М-м-м…

Появляется  Г р у н я.

Г р у н я (увидев эту сцену, кричит). Вторую душит! Сюда! Сюда! (Машет кому-то.)

Б о ч к о в. Тьфу! (Убегает.)

Т а н я (Любови Михайловне). Как он смел? Кто он такой?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Как? Вы… Вы… не знаете?

Т а н я. Понятия не имею! Почему он упомянул про музей?

Г р у н я. Он! Он! Точно. С музея начинает, а потом… Авантюрист! Самозванец! Чужой документ украл!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (Груне). Погодите… (Тане.) И вы не встречали его никогда?

Т а н я. Первый раз в жизни вижу!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Ой… Что же это я наделала! (Плачет.)

Вбегает  Ю р а.

Г р у н я (Юре). Опять удрал! Вот потерпевшая! (Показывает на Любовь Михайловну.)

Ю р а (удивленно). Любовь Михайловна? Вы здесь?

Она продолжает плакать.

Успокойтесь, мы его сейчас поймаем. Опознать его можете?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (с ужасом). Не надо… Не надо…

Ю р а. Как не надо? Социально опасный тип!

За сценой женский визг.

Он! (Груне.) Догнать!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Обождите! Обождите! Что вы делаете? Не надо! (Убегает за ними.)

Т а н я (одна). Ничего не понимаю…

С противоположной стороны вбегает  В а р в а р у ш к а. В изнеможении прислоняется к стогу.

В а р в а р у ш к а. О господи! Куда мне от него деться?

Т а н я. Что с вами?

В а р в а р у ш к а. Да муж у меня. Опять, говорят, стадо бросил, меня ищет.

Т а н я. А что с ним?

В а р в а р у ш к а. Ревнует, а с чего — не пойму. В пастухах он у меня. Целый день со стадом колхозным, вечер придет, ну, ясно, соскучится, кой-чем поделиться со мной хочется, а меня сон разбирает. Такой, девушка, сон, что и рассказать невозможно. А ему это самой последней обиды хуже. «Умаялась уж?» — говорит. А может, это сонная болезнь у меня такая?

Таня смеется.

Скучаю я, девушка, оттого и в сон кидает. (Мечтательно.) С артистом бы каким познакомиться. (Пауза.) Или с генералом… С генералом небось не заснешь… (Вздыхает.) Артист — артистка… Генерал — генеральша… А что такое пастух?! Пастух — пастушиха. (Пауза.) На Фаину одна надежда. Водички своей нальет, пошепчет: «Будет у тебя, говорит, счастье, жди».

Т а н я. А работать не пробовали? Помогает, говорят, от скуки.

В а р в а р у ш к а. И-и-и… Здоровье у меня, девушка, никуда.

Шум шагов. Влетает  К о с т я. В руках у него расписная кружка, которую мы видели у Фаины.

К о с т я. Ну и народ! Ну и черти!

Т а н я. А что такое?

К о с т я. Побежал за водой. Вижу, заперто, все на лугах. Я к колодцу — налить не во что… Вижу дом, рябина густая, я туда…

В а р в а р у ш к а. К Фаине?

К о с т я. А черт ее знает! Ворвался, да, видно, не вовремя. Как закричит на меня, как застонет! Однако не теряюсь, схватил кружку со стола, вижу — бидончик стоит, быстро зачерпнул, а мне метлой (показывает) как врежут! Еле удрал… (Передохнув.) Воды жалеют — ну и ну! Фу… Во рту все пересохло… (Татьяне.) Один глоток можно? (Делает глоток, корчит гримасу, плюется.) Тьфу… (С недоумением смотрит на кружку и вдруг начинает хохотать.)

Т а н я. Что с вами?

К о с т я (сквозь смех). Принес, называется. С опасностью для жизни, можно сказать. А вода-то тухлая! Ха-ха-ха!

Т а н я. Почему тухлая?

К о с т я. Кислая какая-то… в пузырьках… Ха-ха-ха! (Хочет вылить воду на землю.)

Т а н я. Погодите… (Берет из рук Кости кружку, смотрит, потом пробует, и вдруг на ее лице появляется блаженная улыбка, и, как бы отвечая ее чувствам, начинает звучать музыка.)

К о с т я (с испугом). Что с вами?

В а р в а р у ш к а (Косте). Говорила — действует! Видишь… действует!

Т а н я (не отвечая, залпом выпивает всю воду; отбрасывая кружку). Костенька!.. Милый Костенька… Алмаз! Бриллиант! (Целует его несколько раз.) Где этот дом? Покажите скорей!

К о с т я (обалдело, Варварушке). Говорил: люблю, — даже слушать не хотела, а тут…

Т а н я. Ну, скорей же!

Костя и Таня убегают.

В а р в а р у ш к а. Живут же люди… (После паузы.) Ну, не с артистом… С киномехаником каким бы познакомиться. (Зевнула. Потягивается.) Ой… Кажется, опять сонная болезнь начинается… (Укладывается в тени стога, закрывает глаза, засыпает.)

Появляется  Б о ч к о в. На этот раз он еле плетется. Кажется, он потерял половину в объеме.

В полном изнеможении он приваливается к стогу.

Б о ч к о в. Все пропало… Все! Как волка, обложили… Не получилось у меня, Феденька, ничего… За что? (Замечает спящую Варварушку.) Кто там? (Вдруг заметил что-то у нее на груди.) Блестит… Удача! Клюнуло наконец! Неужели крестик? (На четвереньках подползает.) Цепочка! А что на ней, крестик или нет? (Подползает еще ближе.) Гражданочка, а гражданочка… (Опускается на землю рядом с ней, наклоняется над Варварушкой, разглядывает.) А вдруг не крест там — медальон какой-нибудь? Придется разведку произвести. (Засучив рукава, он пытается проверить свою догадку.)

В этот момент вбегает  Б у р а в ч и к  со своим кнутом.

Б у р а в ч и к (про себя). Где же она? (Натыкается на них.) А-а-а! (Хватается за сердце, зажмуривает глаза.) Нет! Нет! Не верю! Не верю! (Яростно щелкает кнутом.)

От страха и неожиданности Бочков и проснувшаяся Варварушка тесно прижимаются друг к другу. Буравчик взмахивает кнутом, щелкает… Бочков пытается скрыться. Буравчик хватает его за шиворот. У Бочкова подкашиваются ноги.

Буравчик трясет Бочкова.

Б о ч к о в (пытаясь сохранить достоинство). Я… я, собственно, не понимаю…

Б у р а в ч и к. Сейчас поймешь! (Варварушке.) Застегивал или расстегивал?

В а р в а р у ш к а. Да что ты, Сенечка, с ума спятил?

Б у р а в ч и к. Одно только слово: застегивал или расстегивал? (Поднимает кнут.)

Б о ч к о в. Что вы делаете? Эта женщина совершенно ни при чем! Я…

Б у р а в ч и к. Молчи, стиляга! И до тебя черед дойдет… (Варварушке.) Застегивал или расстегивал?

Б о ч к о в. Слушай, парень, ошибся ты, у меня совсем другой профиль.

Б у р а в ч и к. Ты… профиль, не встревай, говорю!..

В а р в а р у ш к а. Да что вклепался в человека ни с того ни с сего?

Б о ч к о в. Я работник руководящий!

Б у р а в ч и к. Понятно — руками водящий. (Швыряет Бочкова к стогу.) Что делал, говори!

Б о ч к о в (почти безжизненно). Выполнял указание.

Б у р а в ч и к. К чужим бабам за пазуху лазать?

Б о ч к о в. Народная медицина.

Б у р а в ч и к (распускает кнут, грозно). Народной медицины захотел? Признавайся: где, когда, давно? (Поднимает кнут.)

В а р в а р у ш к а. Сенечка, не надо! Сенечка, не тронь!

Б у р а в ч и к. Не можешь без мужиков, не можешь?

В а р в а р у ш к а. Да что ты, Сенечка… Вовсе я этого гражданина даже не знаю… Жарко стало, вот и прилегла.

Б у р а в ч и к. Знаешь, где прилечь, знаешь! (Щелкает кнутом около Бочкова.) Воду возить на таких бугаях! Воду! Землю пахать! Пошли! (Щелкает кнутом.)

Б о ч к о в. Куда?

Б у р а в ч и к. К Фаине! Одна у вас с ней, я вижу, шайка-лейка… Всех на чистую воду выведу! Всех! Будет вам народная медицина! (Щелкает кнутом.)

Варварушка удирает.

Куда?

Бочков, спасаясь от Буравчика, ныряет в рыхлый стог. Буравчик бросается за ним. Следует несколько стремительных пассажей погони вокруг стога и внутри него, но Бочкову удается удрать от Буравчика. В поисках Бочкова Буравчик убегает, яростно щелкая кнутом. Это похоже на выстрелы.

Вбегают  Ю р а  и  Г р у н я.

Ю р а. Ты слышала, стреляли? (Оглядывают местность.) Никаких следов. Куда же он делся?

Г р у н я. Следы надо проверить. Бутсы-то у него футбольные…

Наклоняется к земле, Юра тоже. Рассматривают следы.

Появляются  М и л а  и  Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а.

М и л а (увидев Юру, бросается к нему). Юра? Наконец-то я тебя нашла! Объясни мне: что происходит?

Ю р а. Нашел замечательное пятно, но никак не могу его поймать!

М и л а. Какое пятно? (Вполголоса.) Кто эта девушка?

Ю р а. Это — общественность, на которую я опираюсь.

М и л а. Что-о?

Ю р а. Сейчас объясню. Понимаешь, какой-то проходимец похитил документы Ивана Филиппыча и действует, прикрываясь его именем! Представляешь, какая опасность для всех?

М и л а. Папиным именем? А папа знает?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Милочка! Дело в том, что наш папочка…

Ю р а. Конечно, не знает!

М и л а. Так надо его найти! Немедленно!

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Кого — папу?

М и л а. Нет, этого самозванца! Отобрать у него документы! Задержать!

Ю р а. А я что говорю? (Любови Михайловне.) Вы тоже с нами?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Нет-нет! Не надо этого делать! Не надо! Я вам все сейчас объясню!

Ю р а. Дело же касается непосредственно вашего мужа! По документам он нормальный советский человек, честный работник, а на самом деле бездельник, ловчила! Правильно Иван Филиппыч говорил — хватит разводить лирику! За ушко да на солнышко таких!

Г р у н я (которая все время исследовала землю). Нашла! Нашла!

Ю р а. Что? Следы? Где? (Наклоняется к земле.)

Мила наклоняется тоже.

Есть, вижу! Вот они! Да как много! Во все стороны разбегаются! Вперед! (Пригибаясь к земле, бежит.)

За ним, почти на четвереньках, Груня и Мила. Скрываются.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (вслед). Постойте! Я вам расскажу! Вы же ничего не знаете!

Те скрылись.

(Одна.) А что я им расскажу?

Слышен женский крик.

Он!

Появляется  Б у р а в ч и к. Он везет тачку, в которой барахтается  Ф а и н а. Следом — В а р в а р у ш к а,  Д у н я ш а  и  К о с т я.

В а р в а р у ш к а. Сенечка, отпусти! Не позорь!

Д у н я ш а. Человек на курорт опаздывает!

К о с т я. Фаина Донатовна, одно слово — и вы будете свободны. Где вы берете свою воду?

Ф а и н а (показывает фиги). Вот вам всем! (Хочет выползти из тачки.)

Б у р а в ч и к. Стой! Не доехали!

В а р в а р у ш к а. Сенечка, куда ты ее везешь?

Б у р а в ч и к. В сельсовет на анализ. Пусть скажет: чем жену мою опоила, что мужем-пастухом брезгует, за чужими мужиками гоняется?

К о с т я (подсказывает). Главное — где воду свою берет?

Б у р а в ч и к. Не встревай! Ну?

Появляется  М а р ф а  Е г о р о в н а.

М а р ф а  Е г о р о в н а (увидев Буравчика). Опять пережитки свои показываешь? Начальство тебя требует. Ступай скорее!

Б у р а в ч и к. Меня? Какое начальство?

М а р ф а  Е г о р о в н а. Товарищ Сапожников приехал!

К о с т я. Сапожников здесь?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (из-за стога). Господи! Этого только не хватало!

Б у р а в ч и к. Не надо мне никаких Сапожниковых! (Фаине.) Говори, говори!

М а р ф а  Е г о р о в н а. Познакомиться с тобой хочет. «Где этот артист?» — говорит. Газету с собой привез.

В а р в а р у ш к а. Какой артист?

М а р ф а  Е г о р о в н а. В газете муженька твоего пропечатали с портретом. Коров, говорят, пасет хорошо. Артист своего дела.

В а р в а р у ш к а. Артист? Так и напечатано? Муж у меня — артист? (Хватает газету, жадно смотрит.)

М а р ф а  Е г о р о в н а. А ты не знала?

В а р в а р у ш к а. Точно. Артист! Значит, значит… Артист — артистка? Сенечка! (Бросается ему на шею.) Я — артистка!

Долгий поцелуй.

Б у р а в ч и к. Варварушка!

Ответные объятия.

Выздоровела! Вижу, выздоровела!

М а р ф а  Е г о р о в н а. Благодарность тебе хочет вынести за газ.

Б у р а в ч и к. За какой газ?

М а р ф а  Е г о р о в н а. Сам же рассказывал: видел, где Фаина воду свою берет. Газ там оказался.

Ф а и н а. Газ? А-а-а! (Падает в тачку.)

Д у н я ш а (свистит). Закрывай лавочку.

К о с т я. Кто был там? Кто нашел?

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а (выходя из-за стога). Это папа! Костя! (Всем.) Товарищи! Газ — это мой муж! Он….

М а р ф а  Е г о р о в н а (посмотрела, Буравчику). Дождался! Сюда идут!

Появляется  С а п о ж н и к о в. С ним  Т а н я.

С а п о ж н и к о в. Здравствуйте, товарищи!

Шум приветствий.

К о с т я. Таня! Значит, подтвердилось? Открытый выход? Направление сюда?

Т а н я (сияя). Точка в точку!

С а п о ж н и к о в (подымает руки). Оппоненты разбиты. (Ко всем.) Как рыбак-дилетант, хочу поделиться выводом: оказывается, чтобы клюнуло, не обязательно смешивать овсянку с гелиотропом или надеяться на какое-то особое рыбацкое счастье. Прилежные руки, светлая голова, мужественное сердце — и победа налицо! (Жмет руку Тане.)

Все аплодируют.

К о с т я (Тане). Если вы рыбак, с кем же сравнить себя? Понял, понял! С молодым долговязым щенком, который, сидя на берегу, терпеливо ждет своей порции!

Т а н я (Сапожникову). Ничего не могу с ним поделать. (Представляя). Мой лучший помощник.

К о с т я. В будущем — рабочий изыскательной партии, если примут.

Из-за кулис слышен шум борьбы, крики.

Что такое?

Из-за кулис выкатывается клубок людей — Ю р а,  Г р у н я,  М и л а. Они вцепились в  Б о ч к о в а, который тщетно пытается освободиться. Его сразу и не узнаешь — настолько он запутался в собственных сетях.

Ю р а (с торжеством, присутствующим). Вот он! Наконец-то поймали!

М а р ф а  Е г о р о в н а (всматриваясь). Тот самый? Что фигуру мою проверял? Прохиндей!

Г р у н я. Который душил. Музей!

В а р в а р у ш к а. Жон-Жуан!

Д у н я ш а. Крестиком разжился? (Хохочет.)

Б у р а в ч и к (зловеще). Попался?

Все окружили Бочкова.

Л ю б о в ь  М и х а й л о в н а. Товарищи, что вы… Это мой муж!

М и л а. Ошибаешься, мама, разве это папа? Это самозванец!

Б о ч к о в (освобождая лицо от сетки). Это я, Феденька… я!

Ю р а (в ужасе). Иван Филиппыч?.. Это… это вы? (Пошатнулся.) Родимое пятно на теле нашего общества?

М и л а. Как же ты так, папочка?

К о с т я. Эх, фатер, фатер…

С а п о ж н и к о в. Ваня?

М а р ф а  Е г о р о в н а (вглядываясь). Тьфу! А я считала — служитель культа!

Б о ч к о в. Клевета! Я не для культа! Я против культа! (Падает на колени перед Сапожниковым.) Не верь, Феденька, не верь! (Освобождается наконец от сетей. Живота у него теперь нет и в помине — погони, душевные волнения оказались сильнее всех других средств. Он совсем тощий.)

У Любови Михайловны, Милы и Кости вырывается невольный крик.

Видишь, ничего не пожалел!

С а п о ж н и к о в (пораженный). Что с тобой, Ваня? (Поднимает его с колен.)

Б о ч к о в. Как что? Я готов!

С а п о ж н и к о в. Куда готов?

Б о ч к о в. На передовой участок!

С а п о ж н и к о в (мягко). Поправиться сперва тебе надо, Ваня!

Б о ч к о в. Поправиться? Как поправиться? (Страшный смысл этих слов постепенно доходит до него.) Мне — поправиться? (Растерянно.) А директива твоя?

С а п о ж н и к о в (недоуменно). Какая директива?

Б о ч к о в (в ужасе). Как — какая директива? (В уже совершенном отчаянии, зрителям.) Вы же слышали? Слышали? Я же — вот! (Хлопает себя по животу.)

С а п о ж н и к о в (догадавшись). А надо вот! (Стучит себя по лбу.) Эх ты, Зяблик…

М а р ф а  Е г о р о в н а. Не в теле, милый, суть, а в деле!

Б о ч к о в. А-а-а! Пропал… (Хватается за голову. Ноги у него подкашиваются.)

Все бросаются к нему и тут же, развернувшись, уже вне образов, обращаются к зрителям.

В с е (хором, зрителям).

З а н а в е с

1963—1964