Глава первая. Краткий обзор социально-экономического положения Кореи в конце XIX в. и причины переселения корейцев на русский дальний восток

К концу XIX в. Корея представляла собой типичную феодальную страну. Несмотря на различные изменения в формах землевладения, вплоть до конца XIX в. верховным собственником в Корее оставалось феодальное государство, а все крестьяне, жившие на государственных землях, считались государственными. Земля служила главным источником доходов господствующего класса – феодалов, осуществлявших свою диктатуру через государство.

На основе принципа государственной собственности на землю верховный сюзерен, король, раздавал земли своим вассалам. В столичной провинции Кенгидо были выделены особые земли, которые правительство раздавало гражданским и военным чиновникам и приближенным к правящей династии в порядке королевского жалованья. Размеры пожалований зависели от положения, которое занимал тот или иной чиновник в служебной иерархии. Земельные фонды для пожалований имелись и в других провинциях страны.

В результате этой системы распределения земли была создана материальная основа для усиления господства правящей клики. Чиновничество, получившее землю, члены королевского дома и новая аристократия стали одновременно и крупными феодалами.

Наделенные земельными участками чиновники имели право на сбор налогов с крестьян, живших на этих наделах.

Пользуясь отсутствием единой системы мер, чиновники взимали с населения подати рыночными мерами, почти вдвое превышавшими казенные. Таким образом, на одной лишь поземельной подати народ переплачивал чиновникам вдвое против того, что должен был платить по закону. Так алчные чиновники обогащались, взимая поземельные налоги сверх установленных законом размеров.

В связи с расширением государственного аппарата фонды свободных государственных земель со временем истощались. Поэтому наряду с земельными пожалованиями феодальное государство выдавало жалованье натурой – рисом, шелком, полотном и т. д.

В ходе дальнейшего развития феодализма наряду с государственной феодальной собственностью на землю в Корее интенсивно развивалась частная феодальная собственность, неизбежно возникавшая на пожалованиях. Еще в 1470 г. за дворянством законом было закреплено право на вечное владение пожалованными землями. Владельцами крупных земельных массивов были также буддийские монастыри и храмы.

Естественно, что захват государственной земли аристократией, чиновниками, помещиками приводил к постоянному росту частного землевладения за счет государственного. В 1898 г. в интересах помещиков было учреждено специальное управление поземельной ревизии для обследования и проверки землевладения с целью выявления, действительно ли данная земля является собственностью государства. В 1901 г. было создано управление по подсчету земли, выдававшее феодалам земельные акты, гарантировавшие им право частной собственности на землю. В 1906 г. закон разрешил феодалам использование свободных государственных земель, что в значительной мере способствовало росту крупного частного землевладения.

Все это приводило к дальнейшему разорению государственных крестьян, а крестьяне, ставшие арендаторами земли, попадали в полную зависимость от феодала, и феодальная эксплуатация по отношению к ним ничем не ограничивалась.

К началу XX в. в корейской деревне число безземельных крестьян возросло. По данным японского земельного обследования начала XX в., в провинциях Чолладо, Кенсандо, Чхунчхондо и Канвондо 80-90 проц. Крестьян являлись арендаторами, обрабатывавшими на кабальных условиях помещичьи земли, и только 10 проц. Имело свои наделы(«Вопросы истории» (на корейском языке), 1949, № 5, стр. 26.).

Помещики сдавали в аренду землю на кабальных условиях. Но и те крестьяне, которые имели наделы, вели нищенский образ жизни, .неся за свои жалкие клочки земли массу повинностей, платя десятки налогов.

Голод и нищета заставляли крестьян бросать арендуемые участки и бежать в горные районы. Выжигая кустарники на горных склонах, они отвоевывали себе у природы крохотные участки и обрабатывали их мотыгой. Они собирали столь низкий урожай, что его не хватало даже на полуголодное существование. Но королевские сборщики и здесь взимали с хвачжиминов налоги.

Согласно налоговой системе, действовавшей с теми или иными изменениями в период династии Ли (1392-1910 гг.), крестьяне несли три основных повинности: а) поземельный налог, б) отработка, или личные повинности и в) натуральный, или подворный налог (См.: ПякНамУн. Корея во второй половине XIX в. Доклад на научной сессии Пхеньянского университета в сентябре 1949 г. Пхеньян, .1949).

Главным источником государственных доходов являлся поземельный налог. Личные повинности несли все мужчины в возрасте от 16 до 60 лет; эти повинности представляли собой одну из наиболее распространенных форм поголовного налога. Подворным налогом облагалось каждое крестьянское хозяйство; в основном он представлял собой одну из разновидностей ренты – на- лог продуктами.

В связи с возросшими расходами на содержание военного и административного аппарата государство оказалось на грани финансового краха. Чтобы преодолеть затруднения, правительство в дальнейшем прибегло к повышению размеров и введению новых налогов. Различных податей и поборов было чрезвычайно много. Назовем лишь некоторые, наиболее важные из них.

В конце XVI в., во время японского нашествия, возник чрезвычайный военный налог, который в начале XIX в. превратился в обычный поземельный налог. В XVII в., когда налог, взимавшийся до сих пор изделиями домашней промышленности, стал взиматься зерном, возник еще один – дополнительный – поземельный налог.

Согласно старинному обычаю начальник столичных войск ежегодно инспектировал провинциальные войска и, проверив местные солдатские списки, давал указания об исключении из них беглых, престарелых и умерших, а также о пополнении частей новыми людьми. Это называлось войсковой ревизией – кунчжонсу. В принципе подобная ревизия должна была бы служить укреплению вооруженных сил, но в действительности она имела только одну цель – увеличить число налогоплательщиков. Местные чиновники заносили в списки детей и умерших и требовали за них военный налог.

Согласно закону, если в одной семье было четыре человека, способных нести военную службу (например, отец и три сына), один из них освобождался от воинской повинности. На практике же эти повинности несли все мужчины, даже если их было восемь человек. Со стариков, достигших 61 года и, следовательно, подлежавших освобождению от воинской повинности, чиновники, уменьшая их возраст, продолжали беззаконно взимать военный налог. Вследствие этого нередко один крестьянин выполнял воинские повинности за 3-4 человек.

В конце XIX в. жесточайшие формы феодальной эксплуатации привели к тому, что крестьяне не могли обеспечить свои семьи даже самыми необходимыми средствами существования. Они были вынуждены заниматься побочными промыслами, которые также облагались налогами.

С рыболовных лодок пошлина взималась в следующем размере: с большой лодки – три куска материи, со средней – два куска, с малой – один кусок. Иногда в казну отбиралась 1/5 часть годового улова рыбы («Тэден тхон пхен» («Свод законов»), т. II, Сеул, 1845). Кроме того, с рыбаков взималась особая подать за рыболовные места. На юго-западе полуострова за лучшие места взимали 300 рыбин, за средние – по 150 и за худшие – по 75.

Сбор с соляного промысла составлял четыре мешка соли в год с каждого котла.

Ремесленники в отношении платежа промыслового налога разделялись на три разряда: ремесленники первого разряда вносили ежемесячно девять кусков материи, второго разряда – шесть кусков и третьего – три куска. Заводы, занимавшиеся выплавкой железа и чугуна, платили весной один кусок материи, а осенью 15 ту риса (В связи с изменением налоговой системы в 1894 г. многие продуктовые налоги были заменены денежными).

Характерной чертой налоговой системы являлась ее децентрализация. Органы центрального правительства – не только министерство финансов, но и ряд других ведомств – устанавливали общий размер налогов и податей. Сбор же этих налогов и податей лежал всецело на местных властях, которые отправляли определенную сумму в Сеул, а остаток расходовали на месте совершенно бесконтрольно. При такой постановке дела перед провинциальными властями открывался полный простор для усиления эксплуатации крестьянина.

Тяжесть феодального гнета усугублялась для крестьян сочетанием его с эксплуатацией со стороны торгово-ростовщического капитала, который, по характеристике Маркса, присасывается к существующему способу производства, как паразит, высасывает его соки, истощает его, и воспроизводство совершается при все более жалких условиях. На примере Кореи полностью подтверждается, что «ростовщический капитал тем сильнее развивается в стране, чем больше производство в массе своей остается натуральным, следовательно, ограничивается потребительной стоимостью» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XIX, стр. 160).

Ростовщичеством в Корее занимались купцы, содержатели трактиров, богатые крестьяне. В роли ростовщиков выступали также помещики и само королевское правительство.

Ростовщические операции производились феодалами в масштабе целой страны, по системе «зерновой ссуды» – хвангок. Сущность этой системы заключалась в том, что ежегодно весной из государственных складов крестьянам выдавалась ссуда зерном, которую они возвращали осенью со значительными процентами. Созданная под предлогом помощи населению в голодные годы эта система в руках феодалов и чиновников превратилась в орудие чудовищного грабежа народных масс.

Каждый губернатор провинции через подчиненных ему уездных начальников каждый месяц узнавал о том, каковы цены на зерно в уездах, после чего начинал спекуляцию зерном. Если, скажем, цена 1 сок зерна в одном уезде равнялась 1 нян, а в другом-1,5 нян, то он продавал 2 тысячи сок государственного зерна во втором уезде и получал 3 тысячи нян. Тем временем по его распоряжению в первом уезде закупалось 2 тысячи сок зерна для восполнения общего количества возвращаемого по ссудам зерна. В результате подобной операции губернатор получал тысячу нян прибыли.

С крестьян взимался дополнительно так называемый корабельный сбор – на расходы по транспортировке зерна в столицу, а также провинциальные сборы (дополнительные поземельные налоги), сборы на покрытие потерь зерна в пути следования и пр., которые в общей сложности иногда в десятки раз превосходили фиксированную сумму налога. После уплаты арендного взноса землевладельцу, различных налогов и долг’ов у крестьян-арендаторов в среднем оставалось не больше одной восьмой части собранного урожая. Трудящиеся массы крестьянства разорялись.

Государственный строй Кореи при династии Ли представлял собой централизованную феодальную иерархию во главе с королем, который опирался на аристократию и чиновничество. Эта централизованная власть основывалась на системе феодальной государственной собственности на землю. Хотя Корея до японо-китайской войны 1894-1895 гг. считалась вассалом Китая, однако в делах внутренней и внешней политики короли Кореи всегда пользовались полной самостоятельностью.

Структура государственного бюрократического аппарата была такова (Пак Нам Ун. Указ. доклад. Пхеньян, 194). При короле функционировал так называемый Верховный государственный совет – ычжобу, возглавлявшийся королем, имевшим в качестве председателя совета трех заместителей: «главного»- енычжа, «правой руки»- уычжон и «левой руки»- чваычжон. Решения совета утверждались королем. Функции центральных исполнительных органов выполняли министерства.

При Государственном совете имелось шесть министерств: 1) личного состава и аттестаций – и чжо, осуществлявшее назначение и смещение чиновников, отбор их, следившее за исполнением ими служебных обязанностей и т. п.; 2) министерство финансов – хо чжо, занимавшееся налогами и другими финансовыми делами. Поскольку в основе хозяйства страны лежало земледелие, то первой функцией министерства финансов был надзор за всеми пахотными землями и сбор земельной ренты и различных податей; 3) министерство церемоний – ечжо, ведавшее вопросами внешних сношений, просвещения, церемониалом обрядов королевского дома (похороны, свадьбы и т. п.); 4) министерство военное – пенчжо. Деятельность военного министерства в период изоляции страны была направлена главным образом на подавление крестьянских восстаний; 5) министерство общественных работ – кон чон выполняло самые разнообразные функции. На его ответственности лежали организация и наблюдение за исполнением общественных работ государственной важности. Оно ведало горным делом, строительством, ремеслами, ремонтом дорог, мостов, каналов и т. д.; 6) министерство юстиции – хенчжо имело в своем ведении жандармерию – ыгумбу. В его распоряжении были дела о политических преступлениях, а также преступлениях, совершенных чиновниками. Каждое министерство возглавляли министр – пансо, его заместитель – чампан и советник – чаме.

При династии Ли Корея была разделена на 8 провинций с 332 уездами и 3861 волостью. Волости подразделялись на тони. Тонь была низшей административной единицей.

После реформы 1895 г. это административное деление было на некоторое время заменено новым: страна делилась на 23 округа с 387 уездами. Это деление просуществовало недолго.

Вскоре были восстановлены провинции, теперь их стало 13. Во главе каждой из них стоял губернатор – гам са, ведавший административным, полицейским, финансовым и даже духовным управлением. Кроме того, до введения новых судебных учреждений губернатор почти во всех провинциях временно исполнял также и судебные функции.

Губернатор подчинялся министру внутренних дел, но мог получать указания и предписания и от других министров по делам, относившимся к ведению последних. Губернаторы осуществляли надзор за окружными и уездными управлениями.

Государственные должности подразделялись на шесть разрядов: должности панно и гамса составляли первый класс, чампан, чаме и начальник округа – второй, секретари министерств, помощники начальников округов составляли чины третьего класса и т. д.

Все население Кореи делилось на четыре социальных сословия: янбань (дворяне, или благородные), чуйнин (полублагородные), сан мин (неблагородные) и чен мин (рабы).

Эти сословия строго различались между собой как по правам, так и по внешнему виду (костюму, головному убору).

Власть в стране целиком принадлежала сословию янбань. В начале правления династии Ли условием принадлежности к этому сословию было занятие поста на государственной службе (поэтому господствующее сословие и составляло правящую бюрократию), но со временем состав господствующего сословия расширяется за счет тех, кто прежде занимал чиновничий пост или предки которых в качестве чиновников были пожалованы землей, а потом вообще за счет всех, у кого предки на протяжении трех лет занимали какой-либо пост на государственной службе.

Янбани, составляющие дворянское сословие в феодальной Корее, пользовались рядом важных привилегий. В частности, они освобождались от воинской и натуральной повинностей и от уплаты подушной подати («Тэден тхон пхен» («Свод законов»), ч. II. Сеул, 1845).

Не только личность янбаня была неприкосновенна, но даже войти в его двор без разрешения считалось преступлением. Неблагородные (сан мин), едущие верхом, были обязаны спешиться, когда встречали янбаня или проезжали мимо его дома. В случае же несоблюдения этого правила челядь, сопровождавшая янбаня, побоями и жестокой расправой принуждала смельчака уважать сословное достоинство их барина. Янбань никогда не выезжал без свиты – хаин.

Дворянин мог арестовать любого простолюдина, принудить его к работе на своем поле, пользоваться его скотом и инвентарем.

«Янбань и ян мины». Картина «Корея XIX века» Ким Дык Сина.

Янбань, помимо государственной службы, имел право заниматься только сельским хозяйством. Торговля, ремесла и различные промыслы признавались недостойными янбанского звания.

Янбанское достоинство утрачивалось:

1) если янбань принял участие в восстании или за «преступление против монарха» (в этом случае янбанского достоинства лиша лись и родственники виновного);

2) если янбань вступал в брак с вдовой или с рабыней (в этом случае лишались всех янбанских привилегий и дети виновного);

3) если члены данной янбанской семьи не поступали в течение продолжительного времени на государственную службу, то вся семья утрачивала свое сословное достоинство.

Сословие янбань можно разделить на три группы. К первой группе – мун кван относились все правительственные чиновники, занимавшие важные посты в столице и провинциях. Эта небольшая группа гражданских чиновников сосредоточивала в своих руках всю политическую власть и имела обычно крупные земельные владения.

Вторую группу составляла военщина – му кван. Положение корейского офицерства резко отличалось от положения привилегированной служилой бюрократии. Военные считались несколько ниже по положению, чем правительственные сановники. Это объясняется тем, что вследствие длительной изоляции страны и слабости ее военной организации значение армии, а вместе с ней и военщины, было невелико.

Наиболее многочисленной была третья группа янбаней – низшее провинциальное дворянство. Эти янбани из поколения в поколение наследовали должности уездных секретарей или помощников начальников уездов. Они имели право носить особый головной убор – знак отличия высшей аристократии, пользовались всеми внешними знаками почитания, установленными для янбаней.

Второе сословие, так называемые полублагородные, чуйнин, занимало промежуточное положение между дворянами и неблагородными. Сюда зачислялись лица ряда привилегированных профессий: врачи, художники, землемеры, переводчики, астрономы, астрологи, законоведы, составители официальных бумаг и др. Чуйнины пользовались в Корее определенными привилегиями, например, правом носить головные уборы янбаней; они освобождались от военной и натуральной повинностей. Но высокие должности были для них закрыты.

Третье сословие – неблагородные, сан мин или ян мин – самое многочисленное сословие. Оно определялось по роду занятий и имело почти столько же градаций, сколько существовало родов занятий и профессий. Сословие сан мин (ян мин) объединяло массы крестьян, мелких торговцев, ремесленников, рыбаков и других.

Крестьянство было основным производительным классом корейского общества. Обработка земли была государственной повинностью крестьянина. Помещик, владевший землей, пользовался неограниченной властью над жизнью и собственностью крестьянина.

Ремесленники и мелкие торговцы, как и крестьяне, фактически не имели никаких политических прав.

К четвертому сословию – ченмин относились, кроме государственных, и частные рабы, ноби, и приравненные к ним простолюдины – представители пятнадцати профессий: мясники, сапожники, танцовщицы и другие.

Стремясь успокоить народ и завоевать его симпатии, пришедшие к власти феодальные правители во главе с вдовствующей королевой Чон Сун в феврале 1801 г. перед воротами Тон-хва торжественно сожгли документы о крепостном состоянии 36 974 королевских и 29930 казенных ноби и объявили их янминами. Но, оставаясь по-прежнему на полях и землях двора и правительственных учреждений, эти ноби продолжали подвергаться жестокой эксплуатации. Мужчины, вместо прежнего оброка, обязаны были уплачивать более тяжелый, военный налог, поэтому так называемое освобождение по существу мало что изменяло в их положении.

Те же жесточайшие формы, которые принимала феодальная эксплуатация в сочетании с хищничеством торгово-ростовщическсго капитала, приводили к упадку производительных сил и являлись тормозом для общественного развития страны.

Производственные отношения господства и подчинения задерживали рост производительных сил в феодальной Корее, тормозили развитие товарно-денежных отношений, ибо в результате жесточайшей системы феодальной эксплуатации крестьяне и ремесленники отдавали феодалам не только прибавочный продукт, но и значительную часть необходимого продукта, что неизбежно сказывалось на условиях воспроизводства.

Таким образом, основную причину массовых переселений корейцев на русскую территорию в конце XIX в.следует искать в совокупности социально-экономических отношений, существовавших в феодальной Корее, породивших, с одной стороны, обогащение привилегированных классов, с другой – обнищание и бесправие трудящихся, прежде всего крестьян. С этим связано начало эмиграции корейцев в другие страны.

* * *

Положение корейского народа еще более ухудшилось после проникновения в страну иностранного капитала.

Корея с давних времен привлекала взоры иностранных захватчиков. В течение длительного времени эта небольшая страна являлась объектом острой борьбы между крупными державами.

В последней четверти XIX в. капиталистическая Япония активизирует свою агрессию на азиатском материке. Она прежде всего обратила алчные взоры на Корею, не только как на рынок сбыта и источник сырья, но и как на важный плацдарм для расширения агрессии.

Японские захватчики, стремясь выкачать из Кореи максимальные прибыли, учредили «Общество изучения и поощрения японско-корейской торговли». Его главное управление находилось в Инчхоне, отделения – в Сеуле, Пусане и Вонсане. К концу XIX в. общество имело в Корее свыше 400 агентов.

К 90-м годам XIX в., по донесению русского офицера Богака, из 184 иностранных торговых фирм в Корее 169 принадлежали японским купцам, из 1501 парового и парусного судна (358145 тонн водоизмещения), посетивших в 1891 г. корейские порты, 1355 судов (311754 тонн) принадлежали японцам («Сборник материалов по Азии», вып. 60. СПб., 1895, стр. 4.).

Японские купцы опутали сетью своей агентуры все земледельческие районы страны. Японские торговцы объезжали перед севом деревни и, пользуясь безвыходным положением крестьян, за ничтожную ссуду приобретали право скупки будущего урожая по чрезвычайно низким ценам. Продав себе в убыток урожай, крестьяне оказывались в долговой зависимости от японских купцов или от их корейских агентов и на следующий год были вынуждены запродавать урожай тому же купцу.

О размерах вывоза сельскохозяйственного сырья из Кореи в Японию говорят следующие данные. В 1890-1897 гг. корейский экспорт риса, несмотря на сильные колебания из-за неурожаев, неуклонно рос. В 1890 г. Он превысил два миллиона долларов (в 1893 г. – 367165, в 1895 г.- 73 880), в 1896 г.- более чем два миллиона долларов, а в 1897 г. – более 5,5 миллиона долларов.

Кроме риса, Корея вывозила бобы и горох, имевшие не только продовольственное, но и техническое значение. Только за три года (1887, 1890, 1897), взятых выборочно, японские торговцы вывезли из Кореи сою и горох на 3 050 692 доллара.

Японские капиталисты приобрели в Корее много концессий. Так, например, Маки принадлежала концессия на золотых приисках в районе Масапхо, Танько – на прииске Сокхва в провинции Хванхэдо. Тацуро Фукуци получил концессию в уезде Чжиксан провинции Чхунчхондо, Кихациро Окура владел железными рудниками в Чхорвоне. За четыре года (1895-1898) из Кореи было вывезено золота на 3 895 798 долларов. Кроме того, японским концессионерам предоставлялось право на сооружение железной дороги Пусан-Сеул, а японской пароходной компании «Мицубиси» – на эксплуатацию судоходных линий всей Кореи.

Вслед за Японией в страну вторглись и капиталисты США. Они заставили Корею заключить кабальный и неравноправный договор.

Уже в декабре 1883 г. американская компания «Мидлтон и К0» добилась от корейского правительства права на эксплуатацию судоходных линий Шанхай- Инчхон и Нагасаки – Пусан. В июле 1884 г. США получили разрешение на сооружение в Корее стекольного завода и спичечной фабрики. В 1895 г. Американской компании «Кореан дивелопмент компани» была передана концессия в уезде Унсан провинции Северный Пхенандо. Здесь в течение 25 лет велись разработки рудных месторождений. Согласно условиям договора, 25 процентов акций, которые составляли основной капитал предприятия, были переданы корейскому королю. Взамен этого рудный инвентарь и добытые компанией полезные ископаемые освобождались от всяких пошлин и налогов. Одновременно компании предоставлялось право на сооружение железной дороги Сеул – Инчхон и на строительство в Сеуле электростанции, трамвайной линии, телефонной линии и водопровода («Описание Кореи», ч.III. СПб., 1990, стр. 422).

Американские монополии наживали огромные прибыли, расхищая народные богатства Кореи, вывозя из страны драгоценные металлы. Приводимые ниже цифры показывают, какого колоссального размера достиг вывоз иностранными капиталистами национальных богатств Кореи к концу XIX в.

Один из наиболее важных видов корейского экспорта составляли золото и серебро. Вывоз этих металлов выражался в следующих цифрах ( «Описание Кореи», ч. III . СПб., 1990, стр. 183) : в 1895 г. было вывезено золота на 1360279 долларов, серебра – на 1588376 долларов, в 1897 г. – соответственно 2034079 и 1858885, в 1898 г. вывоз золота достиг 2575725 долларов.

В апреле 1898 г. корейское правительство сдало английским капиталистам Бирн-Мирдоху и Hay в концессию на 75 лет разработку руд и каменного угля в Корее (за исключением уездов Енхын, Кирчжю, Танчен, Пхеньян, Саривон, Саун и Хамхын). Договор предусматривал также свободный доступ английским и немецким военным судам во все порты страны. Подобные кабальные условия означали глубокое экономическое вторжение иностранного капитала в Корею и угрозу потери ею независимости.

В 1884 г., спустя год после ратификации соглашений с США, Корея заключила неравноправные договоры с Италией и Россией, в 1886 г. – с Францией, в 1892 г. – с Австрией, в 1901 г. – с Бельгией. В 1902 г. Дания также навязала корейскому правительству неравноправный торговый договор. Внешняя торговля со слаборазвитой Кореей была весьма выгодна для иностранных капиталистов и приносила им большие прибыли.

Иностранные товары, наводнившие корейский рынок, окончательно разорили крестьян и ремесленников. Этому способствовал также непрерывно возрастающий вывоз сельскохозяйственных продуктов, хотя никакого избытка их в стране не было. Проникновение иностранного капитала привело к полному упадку натурального крестьянского хозяйства в Корее.

После заключения неравноправных договоров проникновение иностранного капитала еще тяжелее сказывалось на экономике страны. Обострились все противоречия, разъедавшие ее феодальный строй.

Тяжелое положение корейских крестьян, стонавших под гнетом помещиков, торговцев, ростовщиков, иноземных капиталистов, становилось все более невыносимым.

В 1893 г. страну охватил неурожай, следствием чего был голод. В голодных районах начались крестьянские волнения. Волнения были направлены против налогового гнета, вымогательств чиновников, против иностранного влияния в Корее. Крестьяне, принимавшие участие в волнениях, в известной мере находились под влиянием религиозного «Общества восточного учения» – тонхак. Эта организация существовала с 1864 г. на юге Кореи. Ее учение возникло как протест против жесточайшей эксплуатации со стороны помещиков и королевских чиновников.

К крестьянскому движению примкнули также ремесленники и мелкие торговцы, которые страдали от иностранной конкуренции.

Крестьянское движение быстро охватывало все новыу и новые районы, оно распространилось на все южные и частично центральные провинции (Чолладо, Чхунчхондо, Кенсандо, Кенгидо, Канвондо, Хванхэдо). Крестьяне отказывались платить помещикам арендную плату за землю и уплачивать налоге. Они изгоняли ненавистных помещиков и чиновников, избивали их, а иногда и убивали.

В уезде Кобу возникла целая крестьянская повстанческая армия, которой командовал Тен Бон Чжюн. Ее численность изо дня в день возрастала, достигнув 30 тысяч человек. Командование крестьянской армии призывало всех крестьян, ремесленников, мелких торговцев сплотиться и общими силами спасти страну от гибели: «Наша цель состоит в том, чтобы спасти народ от бедствия, установить твердую государственную власть в стране и отсечь головы продажным и жестоким чиновникам. Мы должны изгнать из страны иностранных захватчиков…» («Дальний Восток», 1894, 10 июня.13).

Крестьянские войска двинулись в Сеул. 21 мая 1894 г. они одержали решительную победу над правительственными войсками. Во дворце состоялось экстренное совещание, на котором было решено попытаться заключить перемирие с крестьянской армией.

Корейское правительство хотело выиграть время, чтобы дождаться войск маньчжурского правителя, к которому оно обратилось за помощью. 6 июня из Китая было отправлено 1500 солдат. Воспользовавшись этим, Япония 25 июля, без предупреждения, начала военные действия на море, а 1 августа официально объявила войну Китаю. На следующий день, 2 августа, Япония принудила Корею к заключению «союза» до окончания войны.

Японо-китайская война принесла страшное разорение и голод корейскому трудовому народу. Территория полуострова в июне 1894 г. превратилась в театр военных действий; Е конце июня 1894 г. Корея была оккупирована японскими войсками. Оккупированные районы были превращены в безлюдные пустыни, поля оставались незасеянными, в стране начался голод. Трудовое население крайне враждебно относилось к японской оккупации. Японские захватчики в ответ выжигали целые деревни («Дальний Восток», 1894, 26 августа.14).

В конце японо-китайской войны Корею посетил русский ученый А. Г. Лубенцов. Он видел корейские города, превращенные в груды развалин, незасеянные поля. По его словам, «по дороге из Пхеньяна в Ыйчжу… все было буквально выжжено » (См. «Сборник материалов по Азии», вып. 60. СПб., 1895, стр. 51).

В городе Ыйчжу до войны было более трех тысяч домов, уцелело же не более 200. В Анчжу из трех тысяч домов сохранилось только 260. Деревни, расположенные вдоль дорог, по которым проходили войска захватчиков, как правило, были снесены с лица земли. От Кванчжу остались одни развалины; из 30-тысячного населения к концу войны в городе оставалось лишь 5-6 тысяч человек.

С 1894 г. натуральные налоги были заменены денежными. Официально земельный налог равнялся 6 вонам с келя земли. Фактически же он был больше, так как алчные королевские сборщики устанавливали размеры налогов по своему усмотрению. По наблюдениям русского чиновника Покатилова, «по одной лишь поземельной подати народ переплачивал чиновникам на 200 проц. больше того, что он должен платить по закону». В 1891-1899 гг. сумма поземельного налога возросла в четыре раза. К 1900 г. по сравнению с 1894 г. поземельный налог увеличился на две трети и достиг 50 лян с одного келя, а в 1902 г. – на три пятых и составлял 80 лян с одного келя (См.: Г. Тягай. Очерк истории Кореи во второй половине XIX в. М., 1960, стр. 157).

Обнищавшие крестьяне, не будучи в состоянии вносить арендную плату, уходили на заработки в города, а некоторые – за границу. В результате за 50 лет (1850-1900) сельское население значительно сократилось, число крестьянских дворов уменьшилось на 159045. Правительство вынуждено было издать специальный указ, строго запрещавший выезд корейцев в другие государства.

В 1893 г. правительство роздало голодающим крестьянам 70 тысяч сок зерна, а в 1897 г. объявило об отпуске недоимок по налогообложению. Однако эти меры не приостановили бегства корейских крестьян из деревень («Дальний Восток», 1903, 12 июня.17).

К началу XX в. Корея фактически стала полуколонией Японии. 17 ноября 1905 г. правительство Кореи подписало договор, лишавший страну независимости и суверенитета. В Корее был объявлен режим военной оккупации. В стране установилось политическое и экономическое господство японских захватчиков, к которым перешло все управление государством.

В 1910 г., с молчаливого согласия США и Англии, Япония официально аннексировала Корею, включив ее в качестве колониального владения в состав своей империи. Корейское государство превратилось в японское генерал-губернаторство.

В стране были введены японские законы и «порядки», установлен режим террора и насилия. Оккупанты содержали в Корее три дивизиона регулярных войск и 1825 полицейских и жандармских участков, 16840 жандармов («Ежегодник японского генерал-губернатора» (на японскомязыке). Сеул, 1926, стр, 354).

Вся власть в стране принадлежала генерал-губернатору, который единолично управлял Кореей и подчинялся непосредственно императору Японии.

Установив режим неограниченного произвола, японские империалисты насильственно подавляли всякое проявление национального самосознания, всякий проблеск стремления к независимости.

Аннексировав Корею, японские империалисты, опираясь на беспощадное военно-полицейское принуждение, приступили к осуществлению зверской эксплуатации корейского народа и расхищению природных богатств страны.

В 1912 г. японские империалисты провели земельную «реформу», основываясь на которой они захватили в свои руки главное богатство страны – землю: 8801503 чжонбо земли стали собственностью японского генерал-губернатора. Свыше 70 проц. всей продукции сельского хозяйства вывозилось в Японию.

В результате основную массу крестьянства в Корее составляли безземельные “арендаторы и малоземельные полуарендаторы. Арендная плата достигала 50-90 процентов урожая. Кроме того, крестьян душили налоги японской колониальной администрации, высокие ростовщические проценты и различные повинности в пользу помещиков.

Всего насчитывалось 52 вида налогов, из них 11 прямых. Даже по явно заниженным японским данным, в течение 1913-1917 гг. около 25 тыс. крестьян лишились своих участков за неуплату налогов («История освободительной борьбы корейского народа». Пхеньян, 1953, стр. 193.

В. И. Ленин глубоко вскрыл цель экспансионистской политики Японии в отношении Кореи: «Япония будет воевать за то, чтобы ей продолжать грабить Корею, которую она грабит с неслыханным зверством, соединяющим все новейшие изобретения техники и пыток чисто азиатских» (B. И. Л е н и н. Полное собрание сочинений, т. 42, стр. 61).

Усиление гнета японского империализма, чудовищный рост эксплуатации довели до предела нищету и страдания народных масс и толкали их на путь борьбы с империализмом. В 1919 г. в Корее возникло массовое антияпонское движение, могучей волной прокатившееся по всей стране и охватившее широкие слои корейского населения.

Японские империалисты с неслыханным зверством подавили народное восстание в Корее. По японским официальным, значительно приуменьшенным, данным, было убито 7909 человек, ранено 15961, арестовано 52770. Японцы сожгли 760 домов21.

Но ни арестами, ни казнями захватчикам не удавалось подавить корейский народ, который продолжал борьбу против колонизаторов.

После подавления восстания многие корейские патриоты эмигрировали в Россию. Эмиграция была одним из методов организации и собирания патриотических сил для борьбы за независимость.

* * *

Итак, во второй половине XIX в. началась волна эмиграции части корейцев. Основными причинами эмиграции были: а) усиление феодального гнета, произвол и беззаконие помещиков, чиновников, что приводило к обезземеливанию крестьян, к их полному обнищанию; б) гнет иностранного капитала, проникшего в Корею с целью хищнической эксплуатации природных богатств страны и получения сверхприбылей за счет бесчеловечной эксплуатации корейского народа; в) некоторые прогрессивно настроенные люди, в той или иной степени осознавшие необходимость политической борьбы с японским империализмом, эмигрировали для того, чтобы иметь возможность включиться в организацию национально-освободительной борьбы народа Кореи.

 

Глава вторая. Социально-экономическое положение корейских крестьян на русском Дальнем востоке

1. Корейские переселенцы и административное деление корейских селений

Первые корейские переселенцы появились в Южно- Уссурийском крае в 1863 г., когда сюда тайно прибыло 13 семей, бежавших из Кореи от невыносимой нужды и голода. 21 сентября 1863 г. начальник Новгородского пограничного поста донес военному губернатору Приморской области, что корейцы поселились на р. Тизинхэ, где прилежно занимаются хлебопашеством, и просил разрешения открыть им сбыт хлеба («Сборник историко-статистических сведений о Сибири и сопредельных с ней стран», т. 1, вып. 2. СПб., 1876, стр. 13).

Генерал-губернатор Корсаков письмом от 16 ноября 1864 г. просил военного губернатора Казакевича в виду особой важности заселения края оказывать корейцам, желающим «прочно поселиться» в пределах России, покровительство и выдавать пособие продуктами, на первое время лишь в самом необходимом размере, из экстраординарных сумм(«Сборник историко-статистических сведений о Сибири и сопредельных с ней стран», т. 1, вып. 2. СПб., 1876, стр. 13).

Эти мероприятия способствовали усилению переселения, так как общение переселенцев с корейцами, остававшимися на родине, было довольно постоянным.

В 1865 г. на р. Тизинхэ прибыло уже до 60 семей, в 1866 г. – до 100. Переселенческое движение скоро стало массовым.

Новый толчок усилению переселенческого движения дало начало голода в Корее. В 1869 г. в Северной Корее произошло большое наводнение, причинившее громадный урон сельскому хозяйству и приведшее к страшному голоду, вследствие чего корейцы толпами переходили на Русский Дальний Восток.

Сначала корейцы прибывали малыми партиями. Потом поток беженцев усилился. В конце ноября – начале декабря границу перешло до 4500 человек. Переход совершался большею частью через маньчжурскую границу преимущественно ночью и в разных местах, так что пограничные караулы – корейские, маньчжурские и русские – не имели какой-либо серьезной возможности воспрепятствовать этому.

Большая часть переселенцев не имела никаких средств к существованию. Ввиду трудности прокормить такое значительное число пришельцев в безлюдной пустыне, русская администрация в лице адмирала Фуругельма и военного губернатора Приморской области стремилась убедить корейцев добровольно возвратиться в Корею. Пограничному комиссару князю Трубецкому было поручено отправиться с переводчиком к корейскому пограничному начальнику для переговоров. Трубецкой заключил соглашение с корейским пограничным начальником о принятии беженцев и оказании им помощи со стороны корейского правительства. Переговоры велись в присутствии выборного представителя корейских беженцев.

Заручившись этим соглашением, адмирал Фуругельм отправился в корейскую деревню Тизинхэ, где тогда проживали уже 642 корейских семейства, чтобы предложить им возвратиться в Корею. Он собрал в Тизинхэ всех почетных стариков и объяснил им, что семьи, которые не имеют средств к существованию, не могут оставаться в России и непременно должны возвратиться в Корею; если же они не пожелают этого, то будут удалены силой. Вместе с тем Фуругельм сообщил переселенцам о результатах переговоров с корейским пограничным начальником и обещал дать им продовольствие на время пути до границы и подводы для детей и женщин (Приамурские ведомости», 1895, № 58, приложение).

Недолго посовещавшись, корейцы решительно объвили, что готовы умереть на русской земле с голоду, но назад не вернутся, потому что, согласно законам Кореи, их ожидает неминуемая смерть, Они говорили, что обещанию своего начальника не верят, а потому, несмотря на то, что русские намерены выгнать их военной силой, категорически отказались возвращаться в Корею. Тогда адмирал Фуругельм не счел себя вправе прибегать к крайним мерам и решил разрешить беженцам остаться в России. Вместе с тем он принимал меры к обеспечению их существования, считая, что переселение в Россию корейцев принесло бы существенную пользу краю.

Меры, принятые адмиралом Фуругельмом, заключались в следующем: группе чиновников во главе с советником Макаровым было поручено обследование имущественного положения корейцев. При этом выяснилось, что из 982 семей (5915 душ), проживавших в Тизинхэ и Янчихэ, не нуждаются в помощи 309 семей, или 2070 душ; остальные же 673 семьи – 3845 душ не имеют никаких средств к жизни («Журнал Министерства народного просвещения», 1904, № 3, стр. 4-5 4.)

После этого военный губернатор распорядился об отправлении 20 корейцев в Посьет на угольные копи; 50 человек были отправлены в распоряжение командира 1-го батальона для участия в строительных работах в селе Ново-Киевском, 50 мастеровых -плотников, столяров, кузнецов и каменщиков – были направлены на строительство Владивостокского порта, а также на работы по строительству Южно-Уссурийской дороги. Корейцев, помещенных в селах Раздольном и Астраханском, он приказал использовать на заготовках дров для казенных пароходов, плавающих по рекам Уссури и Суйфуну и по озеру Ханка.

Образование корейских поселений не было чисто стихийным процессом. В это дело вмешивалась царская администрация, которая стремилась направить его в выгодное ей русло.

В результате у реки Суйфун были образованы следующие новые корейские селения: Константиновский (127 душ), Казакевичевка (147), Корсаковка (280), Кроуновка (329), Пуциловка (490), Синельниково (93 души), Покровка (150 душ). Всего в этих семи корейских селениях проживало 330 семейств – 1616 душ обоего пола. В течение 1869-1871 гг. им было выдано в виде пособия 35 тысяч пудов продовольствия из военных запасов5.

Генерал-губернатор Восточной Сибири сенатор Н. П. Синельников, узнав о волне корейских переселенцев, хлынувшей в Южно-Уссурийский край, во время своей поездки на Амур предложил губернатору Приморской области поселить 500 корейцев в районе Амурского казачьего пешего батальона. Одновременно он телеграфировал губернатору Амурской области генерал-майору Падашенко, предложив ему подготовиться к приему переселенцев: а) построить дома, б) обеспечить переселенцев продовольствием до урожая 1872 г., в) снабдить их семенами, г) снабдить рабочим скотом и необходимым инвентарем («Приамурские ведомости», 1895, № 58. Приложение «Корейцы Приамурского края»).

На все эти нужды было выделено 13651 руб., в том числе 2759 руб. на постройку домов, 7700 руб. – на продовольственную псмощь в течение 15 месяцев, 1192 руб. – на семена, 2000 руб. – для выдачи на руки переселенцам на покупку одежды и 1620 руб. – на кормовые холостым корейцам в течение двух месяцев до приискания ими себе места или заработка.

Кроме того, корейцы, наравне с русскими переселенцами, пользовались льготами, определенными указом Правительственного сената от 27 апреля 1861 г.: они освобождались от подушных податей (на 20 лет), от платы поземельной подати (на три года) и от земских повинностей.

В 1872 г. у реки Самарки было образовано первое большое корейское село Благословенное.

В 1894 г. в Приамурский край прибыло морем во Владивосток 3995 корейцев, в Амурскую область – 5985 корейцев, а всего 9980 переселенцев. Из этого числа, по сведениям, собранным в 1893-1894 гг. чиновником Приамурского генерал-губернаторства надворным советником Черняевым, 117 корейских переселенцев поселились на надельных землях крестьянских селений. На надельных землях казачьих станиц поселилось 336 душ, на землях собственников и городских управлений – 1350, на наделах чинов лесного ведомства – 650 душ (ЦГАДВ, ф.1, оп. 2, д.1502, л. 56).

Начиная с весны 1895 г. в Южно-Уссурийском крае ежедневно появлялись новые корейские переселенцы, часть которых уходила в Хабаровский и Удский уезды. Это были преимущественно чернорабочие, в большинстве своем бывшие земледельцы. Они поселялись в хозяйствах русских крестьян, нанимаясь в качестве поденщиков на летние полевые работы, шли на заработки в города, нанимались на корейские рыболовецкие шаланды, на лесоразработки к лесопромышленникам или, объединившись в артели, занимались в летнее время рыбной ловлей. Те же, кто не мог найти себе подходящую работу на лето в Уссурийском крае, направлялись в Хабаровский и Удский уезды, или, попадая в Николаевск-на-Амуре, нанимались на золотые прииски, на рыбные промыслы в низовьях Амура и т. д.

Значительная часть переселенцев, устроившись на летний период где-либо в селениях и на землях частных владельцев, оставались там на более продолжительный срок, обзаводились хозяйством и строили себе постоянное жилье. Если заработок оказывался удовлетворительным, они оставались там и на зиму, а на следующее лето брали в аренду часть распаханной земли за определенную плату, чаще всего из расчета 50 проц. урожая, и становились арендаторами. Постепенно такие арендаторы выписывали свои семьи из Кореи и оседали в этих местах.

Таким образом, оседлое корейское население на русском Дальнем Востоке постепенно увеличивалось. Корейцы в большинстве случаев переходили сухопутную границу на Посьетском участке. Но были и другие пути перехода. Так, из Северной Кореи наиболее коротким был путь через устье реки Амнокган, а также вдоль китайской границы до Хунчуна. Другие пути вели через Фаташи, Янчихэ, Тизинхэ и через бывшую Монгугайокую заставу ( ЦГАДВ, ф. I, on. 1, д. 703, лл. 14, 41, 58, 59, 66, 77). Из Средней Кореи переселенцы добирались морским путем, на шаландах, из южной Кореи – на пароходах, через Владивосток. Так, в январе 1910 г. из Кобе на пароходе «Кокура-Мару» во Владивосток прибыли 81 человек, из Чендина на пароходе «Фукагава- Мару» – 416 переселенцев. В феврале на пароходах прибыл 331 переселенец, в марте – 748, в апреле – 842, в мае – 360, в июне – 210, в июле – 96, в августе- 119. в сентябре – 225, в октябре – 249, в ноябре – 327 человек. Всего прибыли морским путем в течение 1910 г. 2004 переселенца(ЦГАДВ, ф.1, оп.12, д.703, лл. 4, 8, 14, 27, 41, 58, 59, 66, 77, 96, 118, 124, 131, 1469).

На русском Дальнем Востоке образовались многочисленные корейские деревни.

На Посьетском участке с 1864 г. существовала деревня Тизинхэ. В 1867 г. основаны села Нижняя Янчихэ и Верхняя Янчихэ, в 1867 г. – Сидими и Кедровая Падь; в 1868 г. – Николаевка (Сучанский участок), в 1869 г. основана деревня Барановка, в 1871 г. – Фаташи, в 1872 г. – Адими, в 1875 г. – Красное Село, в 1880 г. выходцами из Тизинхэ, Янчихэ и вновь прибывшими переселенцами из Кореи в долине р. Амнокган была основана деревня Заречье. В 1879 г. возникла Амбамби, в 1880 г.- Рязановка. в 1882 г. – Крабе, в 1884 г. – Песчаная, в 1884 г.-Клерк, в 1885 г. – Монгугай. На Суйфунском участке появились села Кроуновка (1869 г.), Пуциловка (1870 г.). В 1889 г. на Сучане возникла деревня Таудеми, в 1890 г. – Андреевка.

К 1904 г. в Приморской области насчитывалось 32 корейских селения, из них 31 принадлежало к Южно-Уссурийскому округу Приморской области и подчинялось на общих основаниях, как и села русских крестьян, начальнику Южно-Уссурийского округа, местом пребывания которого было село Никольское. 22 селения входили в состав Посьетского участка и составляли самостоятельную волость с волостным правлением в селе Янчихэ и приставом в ур. Ново-Киевском; четыре деревни также составляли самостоятельную волость и относились к Суйфунскому участку, волостное управление находилось в селе Корсаковке. До 1892 г. волость эта именовалась Суйфунским корейским общественным правлением. Две корейские деревни Верхне-Уссурийского участка входили в состав русской Ивановской волости с волостным правлением в селе Ивановском и приставом в ур. Анучино, три деревни принадлежали к Сучанскому участку, причем одна из них входила в состав Цимухинской волости, с волостным правлением в селе Шкотово, а две – в Сучанскую волость, с волостным правлением в селе Владимиро-Александровском; деревня Осиповка принадлежала к первому участку Софийского округа и входила в Хабаровское корейское городское управление. Кроме того, во Владивостоке имелся корейский городской участок.

Из 32 корейских деревень Приморской области 22 входили в Посьетский участок. Занимаемая ими территория граничила с юга и юго-востока с Кореей и заливом Петра Великого, с запада и северо-запада – с Маньчжурией, с севера – с Суйфунским участком. Четыре деревни входили в Суйфунский участок, три деревни – в Сучанский участок.

Корейцы, жившие в городе Никольск-Уссурийском и его окрестностях, были подчинены Никольск-Уссурийскому общественному управлению, а жившие в Хабаровске – Хабаровскому городскому управлению («Журнал Министерства народного просвещения», 1904, № 3, стр. 7-8.)

Кроме того, большинство корейцев, сохранивших корейское подданство, были разбросаны по многим русским селениям.

Уже в 1910 г. в Южно-Уссурийском крае находилось свыше 50 тысяч корейцев, живших в 104 корейских селениях. Вот данные об их расселении (П. Унтербергер. Приамурский край в 1906-1910 гг. СПб., 1912, стр. 105).

 

В шести полицейских станах Южно-Уссурийского края было 6706 корейских дворов, 32984 души обоего пола (П. Унтер бергер. Приамурский край в 1906-1910 гг. СПб., 1912, стр. 106 ).

Вот данные о корейском населении Амурской обла- сти (1910 г. ) («Труды Амурской экспедиции», вып. Х1а. Хабаровск, 1913, стр. 154).

 

Данные о корейцах, проживающих в Забайкальской области (1910 г.) («Труды Амурской экспедиции», вып. Х1а. Хабаровск, 1913, стр. 155)

Всего в области проживали 378 корейцев.

Кроме того, в Никольск-Уссурийском насчитывалось 813 корейских дворов – 2300 душ обоего пола, во Владивостоке – 88 дворов – 351 душа, в Николаевске – 1541 душа обоего пола, в Хабаровске – 818 душ, в Хабаровском уезде – 817 душ(Н. В. К ю н е р. Статистико-географический и экономический очерк Кореи, ч. 1. Владивосток, 1912, стр. 253).

Для надзора за переселенцами и их регистрации, а также для изыскания средств к удовлетворению потребностей корейских подданных приморская областная администрация организовала корейские общества в городах и других торгово-промышленных пунктах области, в зависимости от численности переселенцев в том или ином пункте.

Эти общества управлялись сходами, в которых участвовало все взрослое население пункта. Общественный сход созывался по инициативе старост, а также по распоряжению тех правительственных учреждений и должностных лиц, в ведении которых они находились.

Ведению общественного схода подлежали: а) выбор лиц на общественные должности; б) вынесение приговоров об удалении из общества или из того пункта, где образовано общество, тех поселенцев, пребывание которых признается «вредным и угрожающим благосостоянию и безопасности населения»; в) составление ходатайств о нуждах и пользе общества; г) определение и раскладка сборов на общественные расходы: содержание канцелярии при общественном старосте, назначение и выдача жалованья выборным лицам (ЦГАДВ, ф. 87, оп. 4, д. 1598, лл. 99-104.16).

Каждое общество выбирало из своей среды общественного старосту, его помощника и кандидатов на эти должности. На общественного старосту и его помощника возлагались следующие функции: 1) ведение именных и посемейных списков корейских подданных, проживающих постоянно или временно в районе общества, а также списков всех прибывающих и выбывающих из района общества; 2) розыск и задержание лиц из поселенцев по требованию судебных и административных учреждений, правительственных должностных лиц; 3) наблюдение за исполнением поселенцами обязательных постановлений местных властей; 4) задержание и передача полиции преступных элементов; 5) наблюдение за санитарным состоянием домов; 6) передача местной полиции сведений о лицах, прибывающих в район общества и о выбывших из него; 7) информация полиции о преступлениях, беспорядках и чрезвычайных происшествиях среди поселенцев в районе общества.

Корейские общества и их выборные представители состояли в непосредственном ведении и подчинении городских и уездных полицейских управлений и чинов уездной полиции. Разумеется, выборы в обществах были далеко не демократичными. Выборные лица выдвигались из числа так называемых «благонадежных», т. е. наиболее состоятельных. Ибо классовая дифференциация началась среди корейцев сразу же после переселения к с годами все более углублялась.

2: Правовое положение корейцев

При рассмотрении вопроса о правовом положении корейцев в дореволюционной России следует в первую очередь исходить из понимания той политики, которую проводило царское правительство по отношению к национальным меньшинствам.

Представители разных национальностей, населяющих Приморскую область, были далеко не равноправны. В. И. Ленин писал: «Господствующая национальность- великороссы – составляют около 45 процентов всего населения империи. Из каждых 100 жителей свыше 50 принадлежат к «инородцам». И все это громадное население поставлено в условия жизни еще более бесчеловечные, чем условия жизни русского человека» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 25, стр. 85).

А в другом месте он писал, что в царской империи большинство населения – 57 проц. – «подвергается национальному угнетению, они не пользуются даже свободой родного языка, их насильственно русифицируют » ( В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 26, стр. 86).

Непрекращавшееся переселение корейцев заставляло царских чиновников уделять определенное внимание корейскому вопросу. В 1888 г. царское правительство заключило с правительством Кореи частное соглашение, согласно которому все корейцы, перешедшие границу до 1884 г. (т. е. до заключения первого торгового договора с Кореей), приобретали право принять русское подданство. В силу ст. 4 пункта II Правил 1888 г., если корейский подданный будет пытаться перейти границу без билета, то русские власти, по расследовании дела, не позволят ему следовать далее и, задержав его, отошлют обратно через границу («Правила для сухопутной торговли с Кореей, заключенные в Сеуле 8 августа 1888 г.». См. тексты договоров в книге «Описание Кореи», ч. 3. СПб., 1900).

Несмотря на эти ограничения, корейские переселенцы продолжали прибывать в Россию. Правовое положение крестьян-переселенцев было неодинаковым. Все корейцы, переселившиеся в Россию, делились на три группы. К первой принадлежали лица, получившие право на русское подданство, т. е. прибывшие сюда до 25 июня 1884 г. Ко второй группе – прибывшие позже, но желавшие принять русское подданство и обязывавшиеся выполнять все гаравила, установленные для первой группы. К третьей группе причислялись корейцы, жившие в России, но не осевшие здесь, а приехавшие на заработки.

Корейцы первой группы на одинаковых основаниях с русскими крестьянами привлекались к исполнению денежных, натуральных и воинских повинностей. Они так же, как и русские наделялись землей из расчета 15 десятин на семью. В 1893 г. они приняли русское подданство (Н. В. Кюнер. Статистико-географический и экономический очерк Кореи, ч. 1. Владивосток, 1912, стр. 257).

Лица, относимые ко второй группе, должны были в течение двух лет ликвидировать свои хозяйства и выехать в Корею. На протяжении этих двух лет они наряду с корейцами первой группы привлекались к выполнению натуральных и денежных повинностей. От несения воинской службы они освобождались. Корейцы третьей группы, как временно проживающие в крае, не имели права селиться на казенных землях и устраивать на них хозяйства. Но поземельные и оброчные подати они платили наравне с русскими крестьянами.

Корейцы, принявшие подданство России, составляли 20-30 проц. всех поселенцев. Они имели наиболее крупные наделы, были более обеспечены, подвергались меньшей эксплуатации, чем другие переселенцы. Из их среды обычно выделялись эксплуататорские элементы – подрядчики, купцы, кулаки. Уже в 1910 г. среди корейцев появились торговцы. Только во Владивостоке их было 210 человек, в Хабаровске – 80, в Никольск-Уссурийском – 90 человек.

Почти все корейцы, имевшие полные наделы (15 десятин), имели батраков.

К 1910 г. основную массу переселенцев составляли те, кто легально прибыл на русскую территорию с визой русского консульства в Корее и национальным паспортом. Все эти переселенцы обязаны были иметь русские годовые билеты. Они считались временно проживающими в крае. Впоследствии часть представителей этой категории определялась как «подлежащая приему в подданство».

Корейцы этой группы фактически были всецело предоставлены на усмотрение русской администрации. Находясь под постоянной угрозой выселения из страны, они не могли прочно оседать на земле и строить свое хозяйство. Батраки и арендаторы подвергались бесчеловечной эксплуатации со стороны землевладельцев.

Корейцы, перешедшие границу нелегально, без национальных паспортов и виз, приходили в край весной небольшими партиями под руководством опытных проводников, которые хорошо знали, где перейти границу и где можно устроиться на работу. В большинстве своем корейцы, приходившие на заработки, не возвращались на зиму в Корею и оседали в крае.

Лицам, принявшим русское подданство, выдавали особые свидетельства за подписью начальника округа, с указанием года переселения в пределы России. В свидетельстве перечислялись все члены семьи. На основании этих свидетельств составлялись посемейные списки, хранившиеся в сельских общественных управлениях. Новоподданные привлекались к исполнению денежных и натуральных земских повинностей наравне с местными крестьянами, проживавшими в области не менее 20 лет.

Корейским подданным, не имеющим определенных занятий, нищим, неспособным к труду, малолетним (до 12 лет) и старикам (старше 60 лет) переселение в Россию было запрещено. Все такие лица подлежали немедленной высылке за границу.

Селиться на государственных, казенных, городских, казачьих и общественных землях, строить на них дома и разные промышленные заведения, обрабатывать эти земли, а также заниматься самостоятельно сенокошением, пастьбой скота, охотой, рыбной ловлей, добычей разных металлов и минералов и тому подобными промыслами корейские подданные могли только с особого разрешения военного губернатора (ЦГАДВ, ф. 87, оп. 4, д. 1593, л. 321). Корейским подданным, имеющим дома, запрещалось принимать к себе на квартиру своих соотечественников. Таким образом, большинству корейцев не оставалось ничего другого, как идти в сельскохозяйственные рабочие, в батраки.

* * *

Вопрос о переселении корейцев, их переходе в русское подданство вызвал среди царской администрации разногласия.

В первое десятилетие переселения корейцев русская администрация относилась к ним благожелательно, охотно принимала их в подданство, предоставляла землю. Это объясняется тем, что корейцы, осевшие в крае, в той или иной мере способствовали развитию земледелия. Кроме того, переселение означало прилив дешевой рабочей силы в города, увеличение числа арендаторов и батраков в хозяйствах кулаков-стодесятинников и казаков. Генерал-губернаторы Корсаков и Духовской были сторонниками использования корейцев для ускорения заселения края. Этой точки зрения придерживались адмирал Фуругельм и другие царские сановники. Благодаря этому корейцы первого эмиграционного потока были приведены к присяге и получили наделы.

Корейцам, не принявшим русское подданство, также разрешалась аренда государственных земель, преимущественно в отдаленных от границы районах, по реке Хору, где образовалась деревня Александрово-Михайловка, и по Иману, где возникли деревни Лукьяновка и Августовка.

При генерал-губернаторе Гродекове, продолжавшем политику генерала Духовского, в 1898 г. русское подданство приняли оставшиеся переселенцы первой категории. Корейцам, прожившим в крае не менее пяти лет, был обеспечен прием в подданство. Корейцы переселенцы, отнесенные к третьей категории, получили разрешение селиться по рекам Иману, Хору, Кии и Амуру. Впоследствии они образовали здесь 50 корейских селений.

В 1905 г. в Приморской области насчитывалось 34 399 корейских переселенцев, из которых 15 122 (730 мужчин и 7192 женщины) были приняты в русское подданство (ЦГАДВ, ф. 87, оп. 4, д. 1593, л. 13).

Итак, если до конца XIX в. определяющей идеей колонизационной политики царизма на Дальнем Востоке было использование стихийного потока беженцев из Кореи для заселения края и привлечения дешевой рабочей силы, то в начале XX в. определяющим мотивом: политики царизма стало стремление к отысканию «колонизационных фондов» для выселения обнищавшего крестьянского населения из России с целью спасения помещичьего землевладения от народных волнений. Лучшие уголки края теперь заселялись колонизаторскими элементами, а в отношении корейских переселенцев проводилась политика вытеснения под предлогом борьбы с «желтой опасностью».

После захвата Кореи империалистической Японией антияпонское движение среди корейцев, проживавших на русском Дальнем Востоке, усилилось. Здесь начали формироваться и вооружаться партизанские отряды для борьбы с захватчиками. Японское правительство через русское посольство в Токио сразу же заявило протест и добивалось от русских властей запрещения перехода границы корейскими партизанами. Опасаясь новых осложнений во взаимоотношениях с Японией, царские власти осуществили ряд мер против антияпонского движения на Дальнем Востоке. Дальнейшее переселение корейцев в Россию было запрещено.

Назначенный в 1905 г. генерал-губернатором Приамурья реакционер Унтербергер, поощряя русскую колонизацию, энергично противодействовал наплыву корейских иммигрантов.

В своем отзыве на имя министра внутренних дел от 8 марта 1908 г. Унтербергер писал: «Характерным свойством корейцев является то, что они при первой возможности оседают на землю; поэтому корейцы русскоподданные, распространяясь по мере переполнения своих надельных земель по краю и арендуя землю, создают повсюду новые очаги для переселения корейцев – корейских подданных. Борьба с этим чрезвычайно осложняется, так как нельзя рассчитывать на содействие русского населения, которое, видя в корейцах удобную и дешевую рабочую силу или выгодных арендаторов, весьма охотно принимает их на свои земли. Между тем, ввиду крайней важности для России заселения Приамурья русским людом, захват значительных площадей корейцами равносилен ослаблению нашего положения на берегах Тихого океана» ( П. Унтербергер. Приморская область СПб., 1912 стр. 114-115).

Поэтому Унтербергер считал необходимым запретить сдачу казенных земель лицам иностранного подданства, запретить наем этих лиц на работы, производимые казенными управлениями. Он предложил усилить административные органы Приморской и Амурской областей, учредить в них дополнительные должности полицейских чиновников, на что потребовался ежегодный расход в 146082 рубля (ЦГАДВ, ф. 87, оп. 4, д. 1593, лл. 7-8.24). Расход этот он предложил производить за счет сборов с корейцев, иностранных подданных.

Другая точка зрения была выражена Амурской экспедицией, считавшей, что корейцы облегчили русским освоение края, особенно Посьетского участка. Это они помогли освоить казачьи земли у озера Ханка, крестьянские – вокруг Никольск-Уссурийского, церковные и лесные – по всему Южно-Уссурийскому краю («Труды Амурской экспедиции», вып. X, 1911, стр. 169.25).

Амурская экспедиция усматривала в расселении корейцев известную пользу для развития промышленности и, особенно, сельского хозяйства, выгоду для экономической жизни края. Выводы Амурской экспедиции послужили отправным пунктом для политики, проводившейся в дальнейшем генерал-губернатором Приамурского края Гондатти, который считал необходимым содействовать заселению края корейцами. Он не останавливался даже перед приемом в подданство корейцев без наделения их землей. Русское подданство предоставлялось и тем корейским крестьянам, которые переселились в Россию после 1884 г. Но землей эти переселенцы не наделялись, что приводило к росту батрачества среди переселенцев.

Ниже приводятся данные об интенсивности приема корейцев в русское подданство (Данные губернаторских отчетов охватывают только легализированную массу корейцев. ЦГАДВ, ф. 87, оп. 4, д. 1593, лл. 5-10).

 

Как видно из вышесказанного, в корейском вопросе не было единой политики, с каждой сменой администраторов она более или менее резко менялась.

Находясь в полной зависимости от местной администрации, переселенцы прилагали все усилия, чтобы приобрести ее расположение. И тем не менее оставались бесправными. За малейшие провинности они подвергались наказаниям и взысканиям в административном порядке, без суда. Так, военный губернатор был вправе подвергать корейцев аресту на срок до одного месяца или денежному взысканию до 30 руб.; председатель войскового управления казачьего войска, окружные начальники, городские полицмейстеры, гарные исправники Приморского горного округа имели право подвергнуть аресту на срок до 15 дней или денежному взысканию до 15 руб.; участковые приставы и начальники участков казачьего войска, а в полосе отчуждения железной дороги – и начальники жандармских отделений, подвергали корейцев аресту до семи дней или денежному взысканию до семи рублей27. Военный губернатор области мог выслать за границу в административном порядке любого переселенца – корейского подданного.

Вот как описывает положение корейцев исследователь В. Песоцкий: «Безземельные корейские населения края стоят вне закона, и жизнь их регулируется усмотрением каждого русского администратора, не говоря уже о случайных хозяевах и чинах полиции » (В. Песоцкий. Корейский вопрос в Приамурье. «Труды Амурской экспедиции», 1913, стр. 27).

Таким образом, сущность национальной политики русского царизма в отношении корейских переселенцев сводилась в этот период к тому, чтобы противодействовать их притоку и их оседлости, а тех, кто уже поселился – использовать как дешевую рабочую силу.

Вопросы просвещения корейцев, их духовная жизнь совершенно не занимали царских чиновников. Власти не прилагали никаких усилий к тому, чтобы дать детям корейских трудящихся возможность получить хотя бы начальное образование. До 1904 г. в корейском селе не было построено ни одной школы за счет государства. Тем не менее общение с русским народом способствовало культурному росту переселенцев.

3. Основные занятия корейских переселенцев

Переселение крестьян из Центральной России на Дальний Восток производилось за счет самих переселенцев. Последние получали право на бесплатное пользование государственной землей на 20 лет и могли выбрать любой еще никем не занятый участок размером до 100 десятин на семью с условием обработки его в течение пяти лет. В связи с начавшимся массовым переселением этот закон был отменен. 22 июня 1900 г. были опубликованы и с 1901 г. получили силу «Беременные правила для образования переселенческих и запасных участков в Амурской и Приморской областях». Этот закон разделил русских переселенцев на две группы: старожилов-стодесятинников, прибывших до 1900 г., и «новоселов», переселившихся после 1900 г. Новоселы получали уже только по 15 десятин земли на мужскую душу29.

Первые переселенцы-стодесятинники захватили лучшие по качеству угодья и находились в более выгодном положении, особенно казачье население. Вначале для него вообще не было ограничительных норм. Затем были введены следующие нормы надела: штаб-офицеру – 400 десятин, обер-офицеру -200 десятин, рядовому казаку-30 десятин плюс 10 десятин станичного запаса30. Этот отвод просуществовал внутри казачества до Октябрьской революции.

Крестьяне-новоселы, получившие худшие участки и не имевшие средств для их обработки, вынуждены были обращаться за помощью к старожилам, попадая в кабальную зависимость от них. Многие переселенцы, так и не устроившись на новых землях и разорившись, возвращались обратно. В 1907 г. на Дальний Восток прибыло 73 тысячи переселенцев из западных губерний, а возвратилось обратно около 50 тысяч. В еще худшем положении находились нерусскоподданные корейские крестьяне. Только подданные России могли иметь 15-десятинный надел, а большинство переселенцев не имели национальных паспортов и виз корейского правительства, в русское подданство их не принимали, следовательно, они не имели права на земельные наделы.

В таблице 1 приведены данные о размере земельных фондов по группам сельского населения Дальнего Востока в 1913 г. (См. «Сборник материалов по политическому и экономическому состоянию Дальнего Востока» Чита, 1923, стр. 131).

Таблица 1

 

Таким образом, общинных крестьянских земель имелось около 7,4 млн. дес, казачьих- 14,8 млн. Почти все корейцы, переселившиеся в Приморье за период 1884-1916 гг., совершенно не имели наделов, а остальные арендовали землю у русских крестьян, казаков и частных владельцев.

В начале 1908 г. в 13 волостях Южно-Уссурийского уезда: Раздольненской, Суйфунской, Ханкайской, Верхне-Уссурийской и других, в Сучанском полицейском стане, а также в районах Полтавского и Гродековского станичных округов Уссурийского казачьего войска, проживали корейцы, принятые в русское подданство, в количестве 13676 душ обоего пола (2290 дворов) (ЦГАДВ, ф. 87, оп. 4, д. 1593, лл. 13-26). Все они занимались земледелием. Общая площадь пашни у русскоподданных корейцев достигала 9127 десятин (ЦГАДВ, ф. 87, оп. 4, д. 1593, лл. 13-26.), остальные корейцы арендовали 16470 десятин земли.

Во всех перечисленных районах на надельных землях русских крестьянских селений проживало 1610 корейских хозяйств – 6565 душ; на надельных землях корейских селений – 2931 хозяйство, 16235 душ; на землях собственников и городских управлений -2248 хозяйств, 8871 душа; на земельных наделах лесной стражи – 812 хозяйств, 3496 душ; на церковных землях – 163 двора, 610 душ; на землях, арендуемых у казны частными лицами, – 724 двора, 3004 души; на надельных землях казачьих станиц и поселков – 296 дворов, 1458 душ.

Корейцы зачастую проживали на таких землях в качестве съемщиков земли и арендаторов-испольщиков. Земледелием занимались 80 проц. всех переселенцев корейцев. В основном они возделывали чумизу, кукурузу, бобы, овес и рис. Мы приводим здесь данные о посевах в корейских хозяйствах в 1914-1917 гг. (см. табл. 2, площадь посева в га) (ЦГАДВ, ф. Р-152, оп. 2, д. 90. (Сведения по Никольск-Уссурийскому, Сучанскому, Ольгинскому уездам).

Таблица 2

 

Чумиза – весьма ценная культура. По пищевым качествам она не уступает рису и просу. Кроме того, значительную хозяйственную ценность представляют солома и мякина чумизы, используемые как корм для скота. Корейские переселенцы первые начали культивировать чумизу на русском Дальнем Востоке.

Суходольные культуры корейцы обрабатывали грядковым способом, сущность которого сводится к тому, что посев совершается на грядках, между которыми оставляются канавки, шириной приблизительно в 3/4 метра.Посев производится вслед за вспашкой, вручную. Чистыепары и залежь корейцами не использовались. В целях сбережения земли посев производился один год на грядках, другой – между грядками. Объясняется это необходимостью при малом количестве земли использовать ее как можно полнее.

Корейский плуг.

Земледельческие орудия корейцев были весьма примитивны. Главным сельскохозяйственным орудием у них была деревянная соха с окованным железом сошником.

Наряду с чумизой корейцы культивировали рис. Ими возделывались в основном три сорта риса: обыкновенный, поливной и суходольный.

Для разведения риса выбирались самые низкие места долины реки, сооружалась ирригационная система. В 1908 г. в долине реки Янчихэ имелось 40 десятин риса. Затем посевы риса появились в Сучанском, Никольск-Уссурийском и Спасском уездах. К 1917 г. площадь посевов риса достигала уже 1600 десятин.

Большое распространение получили посевы сои и кукурузы.

Для молотьбы корейцы использовали грубые ручные приспособления и особые ступы – мульбана, которые обычно приводились в движение водой горных потоков, а иногда вручную. Эти же ступы применялись и в качестве мукомольных орудий.

Кроме зернового хозяйства, переселенцы занимались овощеводством, которое преимущественно носило характер приусадебного огородничества. Но вблизи больших городов – Владивостока, Хабаровска, Никольск-Уссу-рийского и Благовещенска встречались специализированные китайские и корейские овощеводческие хозяйства.

Если в 1905 г. Владивосток и Никольск-Уссурийский полностью снабжались привозными овощами, а Хабаровск ввозил до 70 проц. потребляемых овощей (С. Меркулов. Вопросы колонизации Приморского края. СПб., 1911, стр. 14)., то после прибытия корейцев на Амур положение изменилось. Вот что писал начальник Удского уезда в 1907 г.: «Здесь своих, местных, овощей, благодаря корейцам, развелось так много, что не знают, куда девать их избыток. Многие овощи в нынешнее лето были значительно дешевле, чем в Хабаровске. Отсюда, например, были отправлены огурцы на продажу в Хабаровск и Благовещенск, тогда как прежде все овощи исключительно доставлялись в Никольск из последних мест» («Труды Амурской экспедиции», вып. X, 1911, стр. 18).

В 1910 г. под овощами у корейцев было занято 15415 десятин, арендуемых ими у русских крестьян и казаков.

Корейские переселенцы, проживающие в селе Синельниково, в частности Иван Иосифович Ан, с 1900 г. занимались разведением тутовых деревьев и шелкопряда. Коконы в этих хозяйствах (разматывались примитивным способом. Шелк ткали на домашних ткацких станках.

В 1916 г. в Никольск-Уссурийском открылся Южно-Уссурийский отдел Русского географического общества, развивший большую научную работу. Некоторые сотрудники РГО серьезно изучали шелководческий промысел в крае. Особое внимание привлекало хозяйство И. Ана, рассматривавшееся как образцовое. Однако администрация края этому промыслу не придавала должного значения, не способствовала его развитию.

Скотоводство у корейцев было развито слабо. Несмотря на весьма благоприятные естественные условия, как самостоятельная отрасль хозяйства скотоводство не существовало, так как большинство переселенцев не имело земельных наделов. Поэтому скотоводство имело лишь подсобное значение. Кстати, для корейской деревни всегда была характерна чрезвычайная отсталость животноводства и в самой Корее.

В 1909-1910 гг. Амурской экспедицией и переселенческим ведомством было проведено статистическое обследование сельского хозяйства Амурской и Приморской областей. (Данные о корейском населении и состоянии хозяйств корейцев Посьетского и Суйфунского станов приведены в табл. 3 и 4).

Из данных таблиц 3 и 4 видно, что, несмотря на притеснения со стороны царского правительства по отношению к корейским крестьянам, гнет, дополняемый эксплуатацией со стороны имущей верхушки из среды самих корейских переселенцев, экономическое положение корейцев на русском Дальнем Востоке было значительно лучше, чем у их соотечественников, оставшихся на родине.

Однако эти средние цифры не показывают классового расслоения в корейской деревне. В. И. Ленин писал о средних цифрах, что они «прикрашивают крестьянскую нужду и изображают положение крестьянства во много раз лучше, чем оно есть в действительности» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 17, стр. 97). Поэтому, чтобы получить действительную картину классового расслоения в корейской деревне, необходим более детальный анализ, что и будет сделано ниже.

Помимо земледелия, корейские переселенцы занимались рыболовством в заливах Петра Великого и Посьетском, развивали промысел трепанга, краба и морской капусты. К 1904 г. в крае было около 3 тысяч корейцев рыболовов. Но с 1905 г. места лова были закрыты для иностранцев. Правом рыбной ловли пользовались только русскоподданные. В результате этого число рабочих на рыбных промыслах Дальнего Востока сократилось. В 1910 г. работали на рыбных промыслах всего 938 корейцев («Труды Амурской экспедиции», вып. X 1911. стр. 171).

Ежегодно весной в Южно-Уссурийский край прибывали массы корейских рабочих – переселенцев. Многие не находили здесь подходящей работы и направлялись в районы Хабаровского и Удского уездов и дальше, к Амурскому краю, где нанимались на золотые прииски.

В 1903 г. на всех промышленных предприятиях Приамурского края было 2900 корейских рабочих, в 1906 г. – уже 10400 человек («Россия», 1908, 2). Только в золотодобывающей промышленности в 1906 г. было занято 5865 корейцев, а в 1910 г. количество корейских рабочих на приисках резко снизилось (см. табл. 5) («Труды Амурской экспедиции», вып. Х1а, 1913, стр. 176).

Численность рабочих-корейцев изменялась и относительно общего числа приисковых рабочих. Если в 1906 г. корейцы составляли 29,1 проц. к общему числу рабочих, то в 1910 г. – только 0,7 процента.

Таблица 5

 

Резкое сокращение числа корейских рабочих в этой отрасли произошло в 1909 г., когда приамурский генерал-губернатор Унтербергер запретил нанимать в эту отрасль корейцев, чтобы не допустить дальнейшую корейскую иммиграцию. По распоряжению Унтербергера 200 корейцев в Амурской области и 5000 в Удском уезде Приморской области были высланы в административном порядке с приисковых территорий41. Нечего и говорить, что эти переселенцы вконец разорились и пополнили ряды батраков, сельскохозяйственного пролетариата. По данным 1913 г., в государственных учреждениях и предприятиях края корейские рабочие русского подданства составляли 24,6 проц., в частных предприятиях – 75,4 проц. Государственные предприятия принимали только русскоподданных корейцев.

Заработная плата корейских рабочих была примерно вдвое ниже, чем у русских. Существовать с семьей на такой заработок было невозможно. Кроме того, эти мизерные заработки еще более сокращались в результате штрафов и обсчета.

Официальный рабочий день корейских рабочих составлял 11 -13 часов. Кроме того, широко применялись сверхурочные работы, норма оплаты сверхурочных работ редко превышала обычную. Дней отдыха для «восточных» рабочих было не более 1-2 в месяц.

Что же касается жилья для рабочих и медицинской помощи, то на это предприниматели не тратились. Корейские рабочие жили в землянках, фанзах, шалашах.

4. Классовое расслоение в корейской деревне

Развитие сельского хозяйства Приморья шло капиталистическим путем. В. И. Ленин писал: «Именно на наших окраинах, где крепостное право либо вовсе не было известно, либо было всего слабее, где крестьяне всего менее страдают от малоземелья, отработков, тяжести податей, там всего больше развился капитализм в земледелии » (В. И. Л е и и н. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 628).

В дальневосточной деревне интенсивно шло классовое расслоение, хотя, разумеется, здесь были особенности, отличавшие ее от деревни европейской части России.

Помещичье землевладение на Дальнем Востоке отсутствовалс. Однако уже ко времени русско-японской войны в крае образовалась значительная прослойка кулаков, появившихся в результате эксплуатации китайских и корейских батраков и арендаторов, выгодныхсделок с интендантством и золотопромышленниками на снабжение хлебом и фуражом. Если в Европейской России беднота составляла 65 проц., а кулачество 15 проц., то на Дальнем Востоке – соответственно 35 и 22 про- цента («Народное хозяйство СССР». М., 1956, стр. 98).

Материалы обследования Амурской экспедиции и переселенческого ведомства 1909-1910 гг. показывают, что в Амурской и Приморской областях хозяйств без посевов или с посевом до 3 десятин насчитывалось 6495, или 34 проц., с посевом 3-10 десятин (середняцкие хозяйства) – 4631, т. е. 24,7 проц., и, наконец, зажиточно-кулацких хозяйств с посевом свыше 20 десятин – 23,4 процента. («Труды Амурской экспедиции», вып. XII, 1913).

По тем же данным, 27 проц. всех хозяйств области держало постоянных батраков, а 52 проц. нанимало их поденно.

Помещаемая ниже таблица 6 дает картину соотношения социальных групп в дальневосточной деревне накануне революционных событий 1917 г. (См. «Материалы по политическому и экономическому состоянию Дальнего Востока». Изд. Дальбюро ЦК РКП (б), 1923, стр. 95)

Таблица 6

 

Таблица 6 показывает, что среди сельского населения края наблюдалась резкая дифференциация. Земля концентрируется у богатой верхушки казачества и кулаков-стодесятинников, русские новоселы и переселенцы корейцы нищают.

К 1910 г. 35-50 тысяч корейцев не имели земельных наделов. .В 1917 г. их число возросло до 106 тысяч. Все они были вынуждены наниматься в батраки или арендовать землю у русских и корейских старожилов.

Согласно данным обследования 1912 г., в Приморской области было 15 202 корейских крестьянских хозяйства с посевной площадью 21 200 десятин («Материалы по обследованию крестьянских хозяйств Приморской области», т. IV. Владивосток, 1912, стр. 183). Следовательно, среднее количество земли на одно хозяйство составляло 1,4 десятины.

По количеству посевов хозяйства корейцев трех уездов: Никольск-Уссурийского, Ольгинского и Сучанекого – распределялись следующим образом. Безземельные крестьяне составляли 1973 двора, т. е. 11,6 проц.; имевшие менее 1 десятины – 2476 дворов, т. е. 14 проц.; 1-4 десятины имели 11556 дворов, 67 проц.; 5-9 десятин- 1123 двора, 7 проц.; 10-14 десятин – 59 дворов, что составляет 0,3 проц.; 10 десятин и выше – 5 дворов, т. е. 0,1 процента.

Итак, свыше 25 проц. хозяйств совершенно не имели земли, но зато 8 проц. хозяйств владели 5-20 десятинами. Это значит, что в дальневосточной деревне шел процесс выделения зажиточной верхушки, с одной стороны, и обезземеливания беднейших – с другой.

Одним из важных факторов, характеризующих этот процесс, является обеспеченность хозяйств скотом. Приведем некоторые данные.

В 1917 г. в трех приморских уездах (Никольск-Уссурийском, Сучанеком и Ольгинском) насчитывалось свыше 15 тысяч дворов. 11517 из них (67 проц.) не имели рабочего скота, по одной голове рабочего скота имели 4944 крестьянских двора (29 проц.); по две головы – 611 дворов (4 проц.); по три головы – 130 дворов (0,6 проц .)( «Материалы по политическому и экономическому состоянию Дальнего Востока». Изд. Дальбюро ЦК РКП (б), 1923).

Процесс классовой дифференциации протекал в корейской деревне очень быстро. Если в 1905 г. арендаторы составляли 30 проц., то в 1910 г. – 70, а в 1917 г.- 90 проц. Число же батраков выросло с 13750 в 1910 г. До 26670 человек в 1917 г.

Вот цифры, характеризующие классовое расслоение в корейской деревне Тизинхэ. Здесь было 186 хозяйств. В том числе 35 хозяйств нерусскоподданных совсем не имели земли, лошадей и рогатого скота, в 72 хозяйствах с земельными наделами не было лошадей и рогатого скота, 54 хозяйства имели только по одной лошади или мулу и по несколько голов рогатого скота, причем у них было всего 150 десятин пашни, еще четыре хозяйства имели 50,5 десятины земли.

У 25 других семей, имевших 4 и более лошадей, а также домашний скот, насчитывалось 577 десятин земли. Эти 25 зажиточных хозяйств часть земли сдавали в аренду безземельным корейцам. Кроме того, эти 25 семей держали 325 постоянных батраков и нанимали поденных рабочих на время сева и уборки. Зажиточные крестьяне имели во Владивостоке и Никольск-Уссурийском по нескольку домов, которые они сдавали в аренду.

Такая же картина наблюдалась и в других селениях. Возьмем, например, село Верхний Адими. В 1907 г. здесь проживало 55 семей – 358 душ. Крестьян-собственников было 20 проц., крестьян-полуарендаторов -43,1 проц., арендаторов – 36,9 проц. К 1910 г. Число крестьян-собственников достигло 30 проц., причем пяти хозяйствам принадлежало 36,4 проц. всей обрабатываемой земли, а 50 хозяйствам – 63 проц. Число крестьян-собственников уменьшилось до 29,7 проц., число арендаторов увеличилось до 42,3 процента.

Подвергаясь эксплуатации со стороны кулаков и ростовщиков, крестьяне Верхнего Адими все более разорялись. Слабость и ограниченность экономического развития, постепенно возраставшая эксплуатация трудящихся обрекли массы на полунищенское существование. В силу этого крестьянское население уходило на заработки: на фабрики, на строительство железных дорог, рубку и сплав леса, а также в батраки и поденщики.

Корейские зажиточные крестьяне нередко вкладывали свои накопления, полученные за счет жестокой эксплуатации своих соотечественников, в промышленные и торговые операции. Уже в 1910 г. в Посьетском стане среди корейских кулаков было 80 торговцев, восемь владельцев керамических заводов и 15 владельцев соляных промыслов («Труды Амурской экспедиции»)

Вот из чего складываются в 1912 г. расходы крестьянина-арендатора («Материалы по обследованию крестьянских хозяйств Приморской области», т. IV. Владивосток, 1912).

а) затраты на средства производства:

на полеводство 13 р. 23 к.

на содержание скота 6 р. 61 к.

на хозяйственные постройки

и инвентарь 26 р. 50 к.

прочие хозяйственные расходы 4 р. 92 к.

б) затраты на содержание членов

семьи 104 р. 14 к.

Общая сумма расходов 155 р- 40 к.

Средний годовой доход крестьянина-арендатора складывается из:

дохода от земледелия 46 р. 71 к.

занятий побочным промыслом 62 р. 65 к.

дохода от домашней промышленности 2 р. 83 к.

дохода от скотоводства 1 р. 05 к.

Общая сумма доходов 113 р. 24 к.

Таким образом, средний годовой расход одного двора крестьянина-арендатора равнялся 155 р. 40 к., а годовой доход- 113 р. 24 к., т. е. хозяйство имело дефицит в 42 р. 16 к. Естественно, что крестьяне были вынуждены прибегать к займам, искать дополнительные заработки и т. д.

Перейдем к рассмотрению среднего годового расхода хозяйства крестьянина-полуарендатора:

а) затраты на средства производства:

на полеводство 19 р. 16 к.

на содержание скота 21 р. 55 к.

на хозяйственные постройки и инвентарь 43 р. 30 к.

прочие хозяйственные расходы 12 р. 01 к.

б) затраты на содержание:

наемных рабочих или подсобной рабочей силы 1 р. 48 к.

членов семьи 183 р. 53 к.

Вся сумма расходов 281 р. 03 к.

Средний годовой доход хозяйства крестьянина-полуарендатора складывается из доходов:

от земледелия 136 р. 49 к.

от занятий побочным промыслом 79 р. 66 к.

от домашней промышленности 14 р. 60 к.

от скотоводства 20 р. 97 к.

от кредитных операций 37 р. 07 к.

Общая сумма доходов 288 р. 79 к.

Для сравнения познакомимся теперь с годовым бюджетом зажиточного хозяйства. Его расходную часть составляют:

а) затраты на средства производства:

на полеводство 113 р. 97 к.

на содержание скота 109 р. 76 к.

на хозяйственные постройки и инвентарь 50 р. 87 к.

прочие хозяйственные расходы 32 р. 93 к.

б) затраты на содержание:

членов семьи 434 р. 42 к.

наемных рабочих или подсобной рабочей силы 66 р. 00 к.

Сумма всех расходов 807 р. 95 к.

Доходную часть бюджета составляют доходы:

от земледелия 508 р- 41 к.

от занятий побочным промыслом 87 р. 87 к.

от домашней промышленности 33 р- 40 к.

от скотоводства 117 р. 25 к.

от кредитных операций 115 р. 25 к.

Общая сумма доходов 862 р. 18 к.

Итак, в хозяйстве крестьянина-арендатора первое место занимал доход от занятий побочным промыслом в чужом хозяйстве, т. е. от батрачества. Без этого он не смог бы прокормить свою семью. Но и эта статья очень мало обеспечивала бедняка-арендатора. Он неизбежно прибегал к кредиту, занимающему второе место в доходной части его бюджета. Что касается полеводства, то оно давало ему немногим более одной четвертой части всего дохода.

Несколько лучше выглядит структура бюджета в полуарендаторском хозяйстве, первое место в доходной части которого занимала продукция земледелия, составлявшая немного меньше половины всего дохода, а зажиточному крестьянину-собственнику полеводство приносило 60 проц. всего дохода.

Имущественное положение крестьян каждой из указанных групп определялось прежде всего их отношениемк земле.

Интересно сопоставить затраты на наемную рабочую силу. Крестьяне-арендаторы по этой статье расходов не имели, кресгьяне-полуарендаторы тратили на нее в среднем 1 р. 48 к. в год, а крестьяне-собственники – 66 руб. в год.

Аренда применялась издольная или отработочная. Наибольшее распространение имела издольная аренда, по которой крестьяне-арендаторы отдавали с собственной земли 50 проц. урожая. Наряду с рентой продуктами, господствовавшей в крае, существовали и другие формы земельной ренты.

С 1910 г. распоряжением генерал-губернатора Унтербергера корейцам запрещалось арендовать казенные земли. Этим и пользовались местные кулаки, которые брали землю в аренду у казны и тотчас же передавали ее в аренду корейцам за более высокую плату. Так, например, кулак Устафак в 1910 г. арендовал около с. Никольского 469 десятин казенной земли с арендной платой от 3 до 6 руб. за десятину. Эту землю он сдавал в аренду корейцам и китайцам, причем брал с них до 20 руб. за десятину ( ЦГАДВ, ф. 701, оп. 1, д. 63, л. 33).

Весьма распространенной формой эксплуатации трудящихся корейцев в Приморье являлись торгово-ростовщические операции.

Нередко кулаки выступали как ростовщики, предоставляя крестьянину семена, рабочий скот, сельскохозяйственный инвентарь, продукты и т. д. на кабальных условиях. Например, взятое взаймы зерно возвращалось с надбавкой в 50 проц. Многие корейские крестьяне всю жизнь вынуждены были работать на своих кредиторов.

Положение корейских сельскохозяйственных рабочих-батраков было исключительно тяжелым. Прежде всего царская администрация взимала с корейцев переселенцев билетный сбор в сумме 5 руб. с каждого члена семьи, достигшего 15-летнего возраста. За детей 10-15 лет вносилось по 2 р. 50 к. Таким образом, с каждой семьи в среднем брали по 15-20 рублей.

В связи с запрещением царского правительства пользоваться «желтым трудом» на казенных работах приток корейцев в сельское хозяйство с 1910 г. еще более усилился. Пользуясь тем, что в сельском хозяйстве образовался избыток рабочих рук, кулаки стали оплачивать труд очень низко. Во время пахоты, например, батраки получали по 30-70 коп. в день, а в уборку – 55- 75 коп., т. е. вдвое меньше, чем русские рабочие.

Таким образом, до Октябрьской революции корейские трудящиеся подвергались жестокой эксплуатации, национальной дискриминации и травле со стороны царских властей, что не могло не вызвать недовольства корейского населения.

 

Глава третья. Участие корейских трудящихся в революционном движении на русском дальнем востоке

1. Участие корейских трудящихся в борьбе против царизма

Экономическое положение корейских переселенцев было чрезвычайно тяжелым. Политическое бесправие и угнетение народных масс толкало их к участию в рабочем движении. Участие корейцев в революционном движении развивалось в двух направлениях: с одной стороны, корейские трудящиеся вместе с русским революционным народом выступали против царского самодержавия, против его политики насилия и угнетения, с другой стороны, они выступали против японских захватчиков, внося свою лепту в борьбу всего корейского народа за освобождение страны от японских колонизаторов.

В 1903 г. на промышленных предприятиях Приамурского края работало 2900 корейских рабочих, а в 1906 г.- 10400 человек («Россия», 1908, 2 мая). Во многих отраслях хозяйства они составляли большинство. Так, в золотодобывающей промышленности было занято 4484 русских и 5865 корейцев (3. Карпенко. Гражданская война в Дальневосточном крае. М., 1934, стр. 14). В каменноугольной промышленности Приморья предприниматели широко эксплуатировали дешевый труд корейцев: из 7139 рабочих русских было только 1829, остальные в основном корейцы. Кроме того, корейские рабочие-кули были заняты на бесчисленных работах в городах и портах. Так, в 1906 г. в Никольск-Уссурийском жило 2300 корейских переселенцев, во Владивостоке -4505, в Николаевске – 1541 и в Хабаровске 817 душ.

Корейцы на Дальнем Востоке не были изолированы от широких слоев русского трудового населения, что, безусловно, сказывалось на развитии их революционного сознания. И когда в конце XIX в. по всей России обостряется борьба рабочих против капиталистов, неуклоннорастет забастовочное движение, бесправные, угнетаемые, лишенные земли, корейские трудящиеся на Дальнем Востоке в союзе с русским пролетариатом также выступали против эксплуататоров. В период первой русской революции корейские трудящиеся в России уже активно участвовали в революционных событиях.

Вначале проявления недовольства среди русских и корейских рабочих, занятых в промышленности, главным образом на золотых приисках, выливались в стихийные бунты и побеги рабочих с приисков. Первым наиболее организованным выступлением была забастовка на Селемджанских приисках Амурской области в 1900 г. 13 августа 1900 г. на Златоустовском прииске золотопромышленника П. Мордвина забастовало около 500 русских и корейских рабочих (См.: В. Чернышева. Из истории революционного движения на Дальнем Востоке в 1905-1907 гг. Хабаровск, 1955, стр. 10).Причиной явились систематические обсчеты рабочих фабрикантами, штрафы, доходившие иногда до 50 проц. месячного заработка. Рабочие прииска прекратили работу и заявили, что не начнут ее, пока не будут привлечены к ответственности обслуживавшие их агенты конторы. Жалобы на обсчеты поступили от рабочих одиннадцати артелей из пятнадцати. Забастовщики, собравшись у здания конторы, устроили митинг. Ясных целей у них еще не было, и митинг закончился без принятия какого-либо решения. Здесь еще проявлялся стихийный гнев рабочих. Были избиты полицейские, попытавшиеся помешать забастовщикам, и выбиты стекла в квартире управляющего прииском.

Через три дня рабочие вновь собрались на митинг. На этот раз они избрали пятнадцать делегатов (по одному от каждой артели) для руководства забастовкой. Митинг принял решение конфисковать приисковый продовольственный склад.

Прибывшие по требованию хозяина прииска казаки открыли стрельбу по бастующим. 12 человек было убито, шесть ранено. Забастовка была подавлена военной силой (См.: В. Чернышева. Из истории революционного движения на Дальнем Востоке в 1905-1907 гг. Хабаровск, 1955, стр. 10-11)

В начале XX в. японо-русские противоречия на Дальнем Востоке достигли предельной остроты, что привело к войне. Эта война, обнажившая гнилость государственного строя царской России, вызвала глубокое негодование и возмущение в массах. Война ускорила приближение революционного взрыва, давно назревавшего в стране. В январе 1905 г. началась первая русская революция, которая постепенно охватывала всю страну, достигая самых отдаленных окраин.

В январе 1906 г. в городах Дальнего Востока и на приисках прошли массовые демонстрации, посвященные годовщине событий 9 января 1905 г. и памяти расстрелянных в Петербурге рабочих. Вместе с русскими в них участвовали и корейские трудящиеся. Так, среди рабочих-демонстрантов Амгуньской золотопромышленной кампании было свыше 200 корейцев. Избранная рабочими делегация из 15 человек (в том числе два корейца) предъявила свои требования главному управляющему Амгуньских приисков. Рабочие требовали восьмичасового рабочего дня, одинаковой оплаты за труд независимо от времени года, оплаты за дни болезни, выдачи соответствующего продовольствия больным, находящимся в больнице, и вежливого обращения с рабочими (Воспоминания М. Хвана, хранятся в ЦГАДВ. М. Хван – участник демонстрации 9 января 1906 г., ныне персональный пенсионер, живет в г. Иркутске).

Наиболее крупным выступлением приисковых рабочих было восстание на приисках золотопромышленной компании Тимптона в Зейском горном округе. Еще в конце 1905 г. там начались забастовки. 9 января 1906 г. рабочие – русские, корейцы и другие – отказались выполнять распоряжения администрации, избрали рабочий комитет и под его руководством приступили к добыче золота. 13 февраля прекратили работу все корейские рабочие золотопромышленной компании Тимптона и предъявили компании требования: 1) отпускать корейцам продукты наравне с русскими рабочими; 2) отменить дискриминационные циркуляры для «желтых лиц»; 3) ввести 8-часовой рабочий день. Солидарные с корейскими товарищами русские рабочие потребовали от компании немедленного удовлетворения этих требований.

Восставших рабочих было свыше семи тысяч. Они представляли серьезную силу. Прибывший отряд солдат не смог усмирить бастующих. Тогда владельцы приисков попытались сорвать забастовку частичными уступками. Но рабочие держались стойко и продолжали настаивать на своих требованиях. Администрация приисков вызвала новый отряд солдат из Благовещенска. 23 февраля восстание рабочих Зейского горного округа было потоплено в крови.

Особенно жестокую расправу учинили над рабочими на пристани Зее. Участник восстания Алексей Тян (Алексей Тян работал на приисках в 1905-1916 гг. Ныне пенсионер, живет в г. Беговате Узбекской ССР) рассказывает, что после подавления восстания рабочие решили покинуть прииск. 13 апреля группа русских рабочих направилась на пристань, чтобы уехать. Вслед за ними отправились и 150 корейских рабочих. Но их задержала полиция и доставила обратно. Рабочие вновь направились на пристань, где их ожидали казаки, учинившие над ними новую расправу.

В совместной борьбе против порядков царского строя укреплялась дружба русского и корейского народов, росло классовое сознание корейских трудящихся.

Одной из важнейших задач большевистских организиций Дальнего Востока в период первой русской революции была борьба за армию, так как без дезорганизации армии, учил В. И. Ленин, «ни одна великая революция не обходилась и обойтись не может. Ибо армия есть самый закостенелый инструмент поддержки старого строя, наиболее отвердевший оплот буржуазной дисциплины, поддержки господства капитала» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 37, стр. 2957).

Большевики Владивостока, наряду с организацией рабочего движения, развернули революционную агитацию в войсках. В результате в рабочей демонстрации 9 января 1906 г. участвовали вооруженные матросы и портовые рабочие.

Комендант города Селиванов расстрелял демонстрацию. На улицах осталось 30 убитых и 50 раненых («Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1897-1907 гг.». СПб., 1908, стр. 174).

Известие о расстреле демонстрантов вызвало сильное возмущение среди солдат. Утром 11 января поднялись воинские гарнизоны. Но у массы восставших матросов и солдат не было еще ясного сознания необходимости свержения царизма, необходимости продолжения вооруженной борьбы. Восставшие еще верили обещаниям и уговорам начальства. У солдат, как и у рабочих, не было опытных политических руководителей в революции, и восстание закончилось безрезультатно.

Под влиянием рабочего движения в конце 1905 г. поднимается на борьбу и дальневосточное трудовое крестьянство. Крестьянское движение наиболее заселенной части края развивалось на почве противоречий между крестьянами-новоселами, к которым присоединились корейские арендаторы и батраки, и кулаками-старожилами, как русскими, так и корейскими.

Крестьянское движение в корейской деревне принимало различные формы: самовольный захват земли, отказ от несения повинностей и уплаты податей, массовая самовольная порубка леса, захват кулацкой собственности и т. д. Данные по двум полицейским станам Южно-Уссурийского края за 1905-1907 гг. (табл. 7) подтверждают это (Таблица составлена по материалам газеты «Новый мир», 1921, 8, 12 и 23 мая).

Из этих данных видно, что аграрным движением были охвачены почти все деревни этих станов, но наибольшего размаха оно достигло в Раздольненском полицейском стане, где более резко было выражено расслоение деревни и ее обнищание, свыше 90 проц. Крестьянских хозяйств были арендаторами и батраками.

Наиболее организованный характер движение приняло в ноябре 1906 г., когда в селе Раздольном вспыхнуло крестьянское восстание10.

Непосредственной причиной восстания послужили действия чиновника лесного ведомства, вынуждавшего крестьян вносить арендную плату, несмотря на то, что река затопила поля и уничтожила посевы, и крестьяне лишились каких-либо средств к жизни. Более того, чиновник сократил заработную плату батракам и поденщикам на 30 проц. и сказал им, что поскольку корейцы не платили арендную плату полностью, то они не получат полный расчет. Возмущенные этим арендаторы, среди которых было значительное количество корейцев, подняли восстание. Чиновник угрожал крестьянам жестокой расправой. Однако эти угрозы не подействовали. Возмущенные крестьяне ворвались во двор чиновника и сожгли амбар. Перепуганный чиновник бежал в город. Восстание было жестоко подавлено полицией, которая продолжала затем долго преследовать корейцев («Новый мир», 1921, 23 мая. Из воспоминаний участника восстания).

Таблица 7

Однако в общем корейское крестьянское движение не приняло широких размеров. Это объясняется следующим.

Во-первых, классовая дифференциация в корейской деревне в это время только начиналась. Различия в языке, культуре, быте и прочие национальные особенности мешали тесному объединению корейских трудящихся с русским рабочим классом и революционной частью русского крестьянства. Кадров же постоянного промышленного пролетариата в среде самого корейского населениятогда еще не было. Силы корейского пролетариата были распылены по сотням мелких приисков, рыбных промыслов, лесосек, удаленных на тысячи километров от города и друг от друга. Таким образом, крестьянство по сути дела не имело еще достаточного пролетарского руководства в борьбе против самодержавия. Следует также иметь в виду, что социал-демократическая организация края вела недостаточную работу среди корейского крестьянства, ограничиваясь по преимуществу населением городов.

Вместе с тем массовое аграрное движение среди русского крестьянства центральных районов России, которое могло бы послужить примером, происходило настолько далеко от Дальнего Востока, что сельское население имело о нем самое смутное представление. Волнения корейских крестьян носили стихийный, неорганизованный, локальный характер. Крестьяне действовали распыленно и изолированно друг от друга.

Итак, корейские переселенцы в России испытывали большие трудности и невзгоды. Но постепенное сближение корейских трудящихся с великим русским народом, их приобщение к демократической русской культуре и совместное с русским рабочим классом участие в освободительном революционном движении, направленном против всякого социального и национального гнета, – все это являлось важнейшим объективным последствием переселения корейцев в Россию. Именно на этой основе, в совместной освободительной борьбе, родилось и укреплялось братское боевое содружество корейских и русских трудящихся.

2. Участие корейцев русского Дальнего Востока в борьбе корейского народа против японских колонизаторов

После русско-японской войны 1904-1905 гг. японские захватчики при поддержке США и Англии стали проводить политику полного закабаления Кореи. 17 ноября 1905 г. японские оккупанты принудили корейское правительство подписать договор об установлении над Кореей протектората, который явился лишь ступенью для последовавшей в 1910 г. аннексии страны и превращения ее в колонию. Захватническая политика японского империализма встретила сопротивление со стороны корейского народа.

Революционные события в России в 1905-1907 гг. вызвали к активной политической жизни трудящиеся массы Кореи. Русская революция вселяла в них уверенность в возможность освобождения от колониального гнета.

Под влиянием идей первой русской революции и героической борьбы русского народа усилилось движение корейских трудящихся за освобождение своей родины. Центром передовой освободительной мысли в этой отдаленной части страны был Владивосток, откуда осуществлялась тесная связь борющихся масс Приморья с революционерами Кореи и Маньчжурии. К этому времени во Владивостоке находилось более пяти тысяч корейцев (ЦГАДВ, ф. I860, оп. I, д. 1, л. 4), среди которых были и политические эмигранты. Здесь было сконцентрировано значительное количество рабочих (торгового порта и железной дороги).

О корейском квартале во Владивостоке Синханчон (новая корейская слобода) уполномоченный Министерства иностранных дел В. Траве писал: «Слободка ныне -центр, вокруг которого группируются корейцы, недовольные настоящим режимом в Корее, политические эмигранты и вообще те, которым пребывание на родине грозит опасностью для жизни, здесь же проживает зажиточная и более образованная часть корейцев – русских подданных, тут же, наконец, ютятся корейские рабочие-кули, занятые на бесчисленных работах города и порта » («Труды Амурской экспедиций», вып. XI, 191?, стр. 183-184).

Во Владивостоке прогрессивные представители корейской эмиграции под руководством русских социал-демократов изучали революционную теорию, здесь были созданы корейские национальные организации, издавались корейские газеты, пропагандировавшие идеи национальной независимости и демократизма.

Во Владивостоке выходили газеты «Хэ Чжо Ильбо» и «Тэдон Конгбо». В редакции «Хэ Чжо Ильбо» работали политэмигранты Тэ Дзя Кван, Хан Хен Квон, Ли Тен Хо и др. ( ЦГАДВ, ф. 1, оп. 2, д. 1852, ли. 44-46). Несмотря на то, что эти издания были националистическими и отражали интересы мелкой буржуазии и интеллигенции, они сыграли большую роль в распространении среди народных масс Кореи идей демократизма.

Просветители призывали народ к овладению передовой зарубежной культурой, выступали против конфуцианских традиций, мешавших распространению образования и развитию национальной культуры. По их инициативе в Корее открывались вечерние школы взрослых.

Просветители не были революционерами. Но их деятельность имела известное прогрессивное значение, так как способствовала пробуждению национального самосознания народа.

Под прогрессивным влиянием этих идей развивалось национально-освободительное движение народных масс в Корее. Лучшие представители народа Кореи перешли к вооруженной партизанской борьбе против японского владычества. Главную боевую силу этих отрядов составляли корейские трудящиеся – крестьяне, батраки и рабочие русского Дальнего Востока. Активное участие в движении приняли политэмигранты, бежавшие от преследования японских властей.

При активной поддержке корейского населения в Приморской области была создана боевая база движения «Ыйбен»(«Ыйбен» («Армия справедливости») – так называлась антияпонская партизанская армия в Корее. Впервые название «Ыйбен» появилось в период освободительной борьбы корейского народа против японского нашествия в 1592-1598 гг.) Здесь формировались и вооружались партизанские отряды.

Первый отряд армии «Ый бен» был сформирован в 1906 г. в Посьетском полицейском стане. Им командовал Цой Дя Хен (он же П. С. Цой), уроженец уезда Кенвон. Когда Цою Дя Хену было десять лет, его родители эмигрировали и поселились в Посьетском уезде.

Образование Цой получил в русской школе. Под влиянием идей первой русской революции он активно участвовал в борьбе за освобождение своей родины. Цой Дя Хен видел главную опасность для народа Кореи в японском империализме. Он участвовал в русско-японской войне на стороне России. После окончания войны явился одним из организаторов «Ый бен» в Посьетском районе и совершал налеты на японские войска. В 1918-1920 гг. он активно участвовал в борьбе против японской интервенции на советском Дальнем Востоке ( Н. В. Кюнер. Указ. соч., стр. 246).Другими партизанскими отрядами, созданными в Приморской области, командовал Ли Бом Юн, Ан Дюн Гын и Тен Дя Ик. Они держали тесную связь с корейскими отрядами, действовавшими на территории Кореи в районе севернее Хамкендо.

Движение «Ый бен» охватило не только Посьетский стан, но и весь Южно-Приморский край. На помощь армии «Ый бен» пришли из Владивостока и Сучана. Корейское население Приморской области также сочувственно отнеслось к национально-освободительной борьбе корейских патриотов. Производились добровольные сборы средств, женщины шили одежду и собирали продовольствие для партизан. В 1907 г. в Сучанском уезде корейцы собрали 7000 руб. наличными деньгами и 260 ружей, в Посьетском участке-10 тысяч рублей. Пограничный комиссар Смирнов писал в июне 1907 г. военному губернатору Приморской области: «Сейчас деятельность корейских патриотов сосредоточена во Владивостоке, Сучанском и Суйфунском станах » (ЦГАДВ, ф. 1, оп. 3, д. 1160, лл. 206, 225).

Особенно широко развернулась антияпонокая борьба корейцев русского Дальнего Востока в 1908 г. В Северную Корею было отправлено несколько крупных партизанских отрядов. По сведениям пристава Посьетского стана Южно-Уссурийского уезда, до апреля 1908 г. С русской территории ушло в Северную Корею около тысячи бойцов. Согласно его же данным, 19-21 июня того же года через границу переправилось 200 корейских партизан! Управляющий таможенной заставой писал, что в ночь на 23 июня из района деревни Подгорное направилось в Корею 96 корейцев партизан, прибывших из Сучана. Перейдя границу, они совершали нападения на японские посты в пограничных селениях. В ночь на 21 июля партизанский отряд напал на японский пост на морском побережье в 5-7 верстах от русской границы и уничтожил его. Было убито 23 японских солдата. В сентябре партизанский отряд, насчитывающий до 500 человек, одержал над японскими войсками две победы в окрестностях г. Менчена. Здесь захватчики потеряли убитыми 60 солдат и офицеров (ЦГАДВ, ф. 1, оп. 3, д. 1160, лл. 11, 111).

На территории Китая, в корейских селениях Хуньчунского округа, расположенных у русской границы, еще в 1905 г. сформировалось несколько отрядов «Ый бен». Китайское население Маньчжурии сочувствовало корейским патриотам и оказывало им поддержку. Среди корейцев в Маньчжурии также проводился сбор средств и скупка оружия. Хуньчунские отряды установили связь с корейскими повстанцами, а также с корейскими отрядами на русском Дальнем Востоке.

Таким образом, национально-освободительное движение развертывалось в самой Корее и среди корейского населения России и Китая. Корейские отряды, сформированные на территории России и Маньчжурии, стремились объединить свои силы с национально-освободительным движением в Корее. Отряды «Ый бен», сформированные в русских пределах, проникали в Корею через китайскую территорию, или по морю или через реку Туманган. Партизан переправляли на лодках жители корейских селений.

В течение июня-июля 1907 г. корейские партизанские отряды, как сформированные в Корее, так и прибывшие из России, уничтожили японские гарнизоны в районе Кенхын, Хверен, Кенсен и Менчен. Особенно успешным был бой в районе Хверен, где японские захватчики потеряли 64 человека убитыми и 30 ранеными. У партизан же убитых не было, а раненых оказалось только четверо.

В пограничных деревнях Подгорном и Нагорном и Красном Селе все время находились корейские партизаны, делав’шие отсюда неожиданные набеги на японских карателей.

Пограничный комиссар Смирнов писал в июне 1907 г. военному губернатору Приморской области: «Дела повстанцев в Северной Корее идут довольно успешно… Крупные партии повстанцев истребляют не только мелкие командные посты, но и значительные японские отряды… Все это поднимает дух корейцев, и они ведут дело в восточной части Маньчжурии и у нас по сбору денег и скупке оружия. Сейчас деятельность корейских патриотов сосредоточена в Сучанском и Суйфунском станах».

В другом донесении сообщалось, что в конце июня партизанский отряд численностью около ста человек перешел с русской территории через пограничный район Китая в Корею; другой отряд такой же численности, приплывший на шаландах из Сучана, высадился на корейском берегу в дельте р. Туманган. Эти отряды, объединившись, перебили, почти не понеся потерь, гарнизоны японских постов и мелкие отряды в окрестностях города Кенхына (ЦГАДВ, ф. 1, оп. 3, д. 1160, лл. 42, 105; см. также: С. С. Г р игорцевич. Участие корейцев русского Дальнего Востока в антияпонской национально-освободительной борьбе. «Вопросы истории»,1958, № 10, стр. 143).

Успехи северной группы армии «Ый бен» оказали большое влияние на развитие вооруженной борьбы против японцев в друг’их частях Кореи.

Во второй половине 1907 г. район боевых действий быстро расширяется, охватив провинции центральной части страны – Кенгидо, Канвондо и Хванхэдо.

Еще больше усилилось движение в 1908 г., в течение которого зарегистрировано 1451 крупное вооруженное столкновение. В них участвовало 69 804 партизана («История Кореи» (на корейском языке). Пхеньян, 1958, стр. 160).

Могучее патриотическое движение корейского народа за самостоятельность и независимость было исполнено пламенного боевого революционного духа. Русский народ сочувственно относился к национально-освободительной борьбе корейских патриотов. Сообщая о событиях развернувшейся в Корее освободительной борьбы, газета «Даль» (издавалась в Чите) в июне 1906 г. писала: «После заключения японо-корейской конвенции 17 ноября 1905 г. население Кореи убедилось, что при условиях, вырабатываемых победителем, жить невозможно», поэтому начались восстания, и «японцы вынуждены вести регулярную войну против корейского народа» ( С. С. Г р и г о р ц е в и ч. Участие корейцев русского Дальнего Востока в антияпонской национально-освободительной борьбе, стр. 142).

Напуганные размахом партизанской борьбы, японские империалисты бросили против повстанцев регулярные войска (в частности 6-ю пехотную дивизию) и 7 тысяч жандармов. Японские власти закрыли корейско-русскую границу. Прекратились пограничные торговые сношения.

Несмотря на ряд значительных успехов, положение партизанских отрядов к концу 1908 г. ухудшилось. Японские карательные отряды заняли основные населенные пункты. Не хватало оружия, боеприпасов, продовольствия. Партизанским силам, сформированным на русской территории, пришлось покинуть Северную Корею. Часть их ушла в Китай, другая вернулась в Россию.

В связи с репрессиями в Корее и преследованиями корейских патриотов японской военщиной число корейцев, искавших в России спасения от преследований, быстро увеличивалось.

Японское правительство через дипломатические ка-

налы добивалось от русских властей запрещения анти-

японских выступлений на территории России. Царское

правительство, в свою очередь, также искало соглашения

с императорской Японией.

Опасаясь новых осложнений во взаимоотношениях с Японией, царские власти осуществили ряд мер против руководителей антияпонского движения на Дальнем Востоке. 17 августа 1910 г. военный губернатор Приморской области И. Свечин писал Приамурскому генерал-губернатору: «Дальнейшая деятельность Ли Бом Юна и его товарищей может привести к международным осложнениям» и дал указание «не допускать явной антияпонской агитации среди корейцев». Генерал-губернатор Унтербергер задержал Ли Бом Юна и семь других руководителей антияпонской борьбы и выслал их из страны. Только в мае 1911 г. им было разрешено вернуться во Владивосток(ЦГАДВ, ф. 1, оп. 11, д. 73, лл. 31, 78).

Губернатор часто практиковал высылку корейцев -участников революционного движения. Так, в 1907 г. По его распоряжению 38 корейских политических эмигрантов были высланы в Корею, на расправу японским палачам, 5 декабря 1909 г. по приказу Приамурского генерал-губернатора было выслано в Корею 15 революционеров, в числе которых Ким Уон Джу, Чжен Бон Хен и Пак Кын Хон, казненные японскими властями (ЦГАДВ, ф. 1, оп. 11, д. 73, лл. 78, 208).

Таким образом, в вопросах борьбы с революционным движением между русским и японским правительством было полное единодушие. Японская печать сообщала, что «русские власти помогают Японии и наблюдают за корейцами, живущими на русском Дальнем Востоке» («Осака Майнити Симбун» (на японском языке), 1907, 13 ноября).

Руководители корейского антияпонского движения на русском Дальнем Востоке приняли меры к тому, чтобы усилить помощь «Ый бен». В апреле 1909 г. Газета «Korea Daily News» писала: «Из местных источников мы узнали, что один из старых вожаков инсургентов, Ли Сан Соль, находится теперь во Владивостоке для связи с Ли Бом Юном, инсургентским вожаком в Кандо, и что его миссия состоит в приобретении оружия и перевозке его контрабандой через границу» (« Korea Daily News», 1909, 19 april).

В июле 1910 г. в Южно-Уссурийском крае, в деревне Амбамби, состоялся съезд корейских партизанских отрядов, в котором участвовало 150 человек. Было решено объединить все партизанские силы. Съезд создал общество «Чаныхве»(«Военная организация»). Были избраны председатель общества, командующие войсками, инструкторы по обучению войск и т. д.26

В связи с аннексией Кореи Японией издававшаяся во Владивостоке корейская газета «Тэдонг Синбо» поместила воззвание к проживающим в России и Китае соотечественникам. В нем говорилось: «Не верьте уверениям японцев об их покровительстве и заботах о нас. Они будут обращаться с нами,,как с рабами и скотом» («Тэдонг Синбо», 1910, № 47). Обращение звало народ к восстанию.

В конце августа во Владивостоке, в корейской слободе, состоялось многолюдное собрание, участники которого приняли решение бороться за освобождение Кореи. Собрание объявило сбор подписей под обращением-протестом против аннексии страны, адресованном великим державам. В течение нескольких дней под обращением было собрано 2234 подписи28. Одновременно в корейские села были посланы агитаторы для разъяснения населению положения в Корее.

Однако на территории России работа корейских революционеров была затруднена вследствие отрицательного отношения к ним царского правительства. Ли Бом Юн, Ли Дон Хи, Ли Чжун и другие руководители патриотического движения вынуждены были перейти на территорию Маньчжурии, где приняли участие в работе существовавших там корейских национальных организаций. Ли Дон Хи и Ли Чжун создали там (в Лацзагоу) офицерские школы, многие из учащихся которых стали борцами армии независимости («Очерки по истории освободительной борьбы корейского народа». М., 1953, стр. 220), а после Великой Октябрьской революции перешли с армией на территорию России.

Зачаточными формами корейских организаций на русском Дальнем Востоке являлись органы общественного самоуправления в корейских поселках. Эти управления нередко проводили сбор средств для революционеров, скрывали политэмигрантов от преследования русской администрации.

Кроме того, среди корейцев Дальнего Востока возникали различные нелегальные и полулегальные организации. Среди них было общество «Кукминхве» (ЦГАДВ, ф. 1, оп. 2, д. 60, л. 2), ставившее своей целью возбудить в народе патриотические чувства, содействовать восстановлению независимости и способствовать расцвету культуры и народного образования. Эти общества не были революционными, но их деятельность будила сознание народа, тем самым поднимая его на борьбу против поработителей.

В течение 1910 г. отделения «Кукминхве» возникли в селах Синфундоне, Синнендоне, Корике, Сындинтоне, Дюнхондоне, Донгхо и др. Сучанского, Посьетского и Никольск-Уссурийского уездов (ЦГАДВ, ф. 702, оп. 3, д. 279, л. 16).

Наряду с нелегальными возникали и легальные корейские организации, пользовавшиеся покровительством царской администрации. Таким было общество «Куонопхве» («Развитие труда») с печатным органом газетой«Куон оп Синмун».

Общество начало свою деятельность в 1911 г. во Владивостоке, затем возникли его отделения в Никольск-Уссурийском, Хабаровске, Николаевске-на-Амуре, Имане, в селах Ново-Киевском, Владимиро-Александровском, Таудеми, Гродекове, ур. Анучино и Барабаш. К маю 1914 г. общество насчитывало 8579 членов (ЦГАДВ, ф. 87, оп. 1, д. 820, л. 62).

В общество входили корейские буржуазные деятели; они активно помогали царскому правительству. Однако сюда проникали и некоторые деятели антияпонского движения, стремившиеся использовать эту легальную организацию как средство борьбы против японского империализма. Это были Ли Бом Юн, Ли Дон Хи, Тян Дзя Кван, Син Цай Хо, Хан Хен Квон и др.33 Деятели антияпонского движения разоблачали поощряемую США прояпонскую пропаганду миссионеров, направлявшихся в Россию из США через общество «Тэхан кукминхве».

В условиях полицейоко-жандармского террора и жестокой колониальной эксплуатации, царивших в Корее, эмиграция приобретала, как уже отмечалось выше, широкий размах. Но эмиграция в США носила особый характер. Империалисты США непосредственно занимались отбором и организацией эмигрантов, направляли их деятельность, вербовали среди них своих прямых агентов. Они пытались взять в свои руки создаваемые в США организации корейцев, в первую очередь так называемую «Корейскую национальную ассамблею» («Тэханкукминхве»), в которую они засылали своих агентов. Японцы же имели здесь своих агентов из числа членов «Ильчин хве» («Ильчин хве» («Единое прогрессивное общество») – прояпонская организация, созданная в 1904 г. Сон Бен Чжуном, агентом японского правительства).

«Тэхан кукминхве» выступало за отказ от активного движения за независимость Кореи, проповедуя «спасительную роль США». Впоследствии, после освобождения страны в 1945 г. от японского колониального гнета, некоторые бывшие члены «Тэхан кукминхвэ» во главе с Ли Сын Маном вернулись в Южную Корею и стали верной опорой американского империализма.

Правящие круги США использовали для проамериканской пропаганды среди корейцев католических миссионеров. По данным канцелярии Приамурского генерал- губернатора, в 1906-1912 гг. из США в Корею было направлено около 200 миссионеров. Некоторые из них действовали на русском Дальнем Востоке и в Маньчжурии (ЦГАДВ, ф. 702, оп. 1, д. 640, л. 223). Они создали в Приморье 12 отделений общества «Тэхан кукминхве», а в г. Чите был образован комитет, руководивший всеми отделениями общества на территории России. Общество занималось проамериканской и антирусской пропагандой.

Попытки использовать общество в интересах американских империалистов вызвали противодействие со стороны корейского населения русского Дальнего Востока. В 1910 г. начальник штаба войск Приамурского военного округа сообщал правителю канцелярии Приамурского генерал-губернатора, что многие корейцы – сторонники России относятся к «Тэхан кукминхве» недружелюбно и не поддерживают его (ЦГАДВ, ф. 702, оп. 6, д. 62, л. 26). В числе этих людей был Ли Бом Юн, не веривший в то, что США окажут помощь корейскому народу в борьбе за независимость.

Часть революционеров Кореи не верила в силу народа. Когда в 1909 г. в результате японских репрессий начался спад народного движения в Корее, они перешли к тактике террора.

В октябре 1909 г. во Владивосток прибыл Ито Хиробуми, японский деятель, известный как один из организаторов колониального порабощения Кореи. Террористическая организация корейских националистов, в которую входили Тэн Дзя Кван, Ан Дюн Гын (Ан Дюн Гын – участник движения «Ый бен» в Приморье. Непосредственный исполнитель террористического акта над Ито Хиробуми. Арестован властями в марте 1910 г. и расстрелян), У Ден Сун, Ю Тон Хва, Те Дон Сен и др., 26 октября 1909 г. на Харбинском вокзале убила Ито Хиробуми.

Тот факт, что эти люди, рискуя жизнью, вступили в борьбу с врагами Кореи, говорит о том, что ими руководило чувство патриотизма. Однако тот факт, что деятельность этой организации была заговорщической и ее участники все надежды возлагали на террор, говорит об оторванности от массового народного движения.

Усилению национально-освободительной борьбы против японских оккупантов способствовало то, что корейцы, жившие на территории России, испытывали влияние русской революции 1905-1907 гг. Многие из них совместно с русскими рабочими принимали участие в стачках и забастовках. Все это делало корейских рабочих и крестьян особенно восприимчивыми к идеям антияпонской борьбы.

В 1917 г. в России произошла Февральская буржуазно-демократическая революция, застрельщиком которой явился русский пролетариат, возглавивший движение миллионных масс крестьян и солдат. Революция свергла самодержавие.

Трудящиеся Дальнего Востока с энтузиазмом встретили эту весть.

1 мая 1917 г. большевистская организация Владивостока организовала многолюдную демонстрацию, в которой наряду с русскими рабочими участвовало более 500 корейских трудящихся. Это была первая легальная демонстрация. Демонстранты пели революционные песни, несли красные знамена и лозунги «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Да здравствует Ленин!» ( Л. Н. Беликова. Борьба большевиков за победу Великой Октябрьской социалистической революции в Приморье. Владивосток, 1960, стр. 20.) В этот же день состоялся митинг рабочих, солдат и матросов города, на котором большевики выступали с разъяснением задач революции и призывали массы к борьбе за установление правительства рабочих и крестьян, за мир, за землю, за свободу, за социализм.

Победа Февральской буржуазно-демократической революции открыла новый период в истории страны. Новая обстановка требовала от партии новой ориентировки, нового стратегического плана и иной тактики в борьбе за дальнейшее развитие революции. В эти дни В. И. Ленин писал, что революция еще не закончилась, завершился только первый ее этап, что рабочие должны проявить героизм и добиться победы на втором этапе революции («История КПСС», стр. 208.)

Был канун Великой Октябрьской социалистической революции. Все больше представителей корейских трудовых масс начинали понимать, что их путь – вместе с русским народом, с русскими рабочими и крестьянами. И путь этот указывает только одна партия – партия Ленина.