Что же объединяло этих героев экономического фронта Великой Империи, таких разных и таких противоречивых? Что? Кроме служения одной Империи и служении в одной касте? Их объединяла неуемная жажда власти. Они были не одни в этой своей страсти. Как мы уже писали, там, где деньги, там и власть. Каста евреев-финансистов стояла практически у всех «сундуков с деньгами». Стояла рядом с властью, кажется, вот она рядом – только руку протяни. И протягивали и получали по рукам. И тогда родилась мысль; «Пусть маленькая, … но моя!». Пусть маленькая власть, но моя. Эта мысль разъедала как ржа, эта мысль не давала спать спокойно. Точила как вирус точит здоровый организм. Болезнь лечили, как мы уже упоминали выше, по рецептам Авиценны и Гиппократа, то есть огнем и мечом. Но опять же, как там учил Мэтр Исаак Ньютон? «Всякому действию …» и далее по тексту.
Вирус распространялся и рос, заражая всех вокруг хуже Черной Смерти, потому как внешне не проявлялся. Имя ему было – «сепаратизм», а выражаясь совсем научно, то «партикуляризм». Если не ленится и заглянуть в Большую Советскую Энциклопедию, то там написано.
«Партикуляризм (от лат. particula – частица, уменьшительное от pars – часть), в буржуазной политической науке понятие, обозначающее всякое движение, целью которого является приобретение или удержание политической, административной или культурной автономии для тех или иных частей государства. Крайние проявления партикуляризма – сепаратизм (движение за отделение и образование самостоятельного государства) и децентрализм (отрицание централизма во всех его формах). Применительно к средним векам партикуляризм – политическая раздробленность, характерная для определённого периода развития феодального государства, связанная со стремлением феодальных сеньорий и городов к возможно большей политической, административной и судебной самостоятельности. Для этого периода характерен и партикуляризм в области права: пестрота и разнообразие правовых систем провинций, княжеств и городов в рамках одного государства.
Термин «партикуляризм» в теологии обозначает учение, по которому не все верующие христиане, а только избранные обретут спасение (decretum particulare)».
Как вы догадались, наше всеми любимое слово «партия» – тех же щей, только пожиже влей. Смотрим там же.
«ПАРТИЯ, (фр. parti, нем. Partei < лат. pars (partis) часть, группа). 1. Политическая организация общественного класса, выражающая и защищающая его интересы и руководящая его деятельностью 2. Группа лиц, объединенных каким-нибудь видом деятельности, общими интересами, а также собранных или собравшихся с какой-нибудь целью».
Но это уже современная история, а мы не о ней.
Так вот внутри самой системы жизнеобеспечения Великой Империи, а точнее в ее экономической сети завелся вирус партикуляризма, развивающийся в его крайние летальные формы – сепаратизм и децентрализм. Поражал он в основном членов касты финансистов, тех, кто знал всю структуру изнутри, умел обобщать и прогнозировать, и имел доступ к «сундукам с деньгами». Хотя, для полной объективности нашего расследования в среде духовенства, в касте молящихся он тоже прекрасно себя чувствовал, отсюда и корни того учения, упомянутого в энциклопедии, по которому «не все верующие христиане, а только избранные обретут спасение (decretum particulare)». Однако там он такого повального распространения не обрел. Хотя, как знать, как знать…
Попытки лечения были постоянными, робкими, дозированными и перемежались с борьбой за власть внутри самой Системы. Сейчас из дальнего далека, с расстояния пройденного после этого цивилизацией за века, уже и не поймешь, что из них что. Потому и выдается все за угнетение бедных евреев, всеми кому это было не лень.
Начали гробить собственных сродственников Фома Торквемада, Барух Спиноза, и Мойша Ностердамус, и,… в общем, имя им легион. Каждый бывший придворный шут был «святее папы Римского».
А в унисон с ними еще и те, кто решил стать совестью партии. «Умом, честью и совестью Эпохи», то есть новым передаточным звеном между, оставшимися пока не удел, оплеванными со всех сторон, ненавидимыми всеми, служителями Системы, и забывшим о них Богом. Те, кто вдруг почувствовал в себе силу стать во главе новых вер, не из благочестия, а исключительно из властолюбия и возможности занять то место, что пусто не бывает.
Третья командочка народилась из тех, кто по долгу службы при правителях по правую руку сидел, из «придворных евреев». Это официальный юридический термин того времени. При их помощи и при их непосредственном участии вирус проникал в другие касты, в том числе в касты воинов, духовенства и кормильцев. В основном как раз они создавали маленькие Системы подобные той, которой служили их предки, но такие маленькие, только на прокорм семьи. Они создавали маленькую собственную торговлю и дипломатию, благо умели это делать. Родина должна знать своих героев! Вот они: Шмуэль Опенгеймер – Австрия, Соломон Медина – Англия, Беренд Леман – Польша, Шмуэль Паллача – Тунис, Герц Серфьер – Франция и многие, многие другие. Слава им!!!
Первые две группы были, так сказать, идеологической составляющей мятежа, дымовым прикрытием этой самой важной третьей группы, которая и была ведущим двигателем переворота.
Но все-таки сначала подробнее о самом вирусе, а потом о его носителях и последствиях.
В чем обвиняют евреев? И на чем замешана нелюбовь к ним, как к виду? Не будем называть это затасканным словом антисемитизм. По двум причинам. Во-первых, оно затаскано, во-вторых, оно не отвечает самой генетике этой не любви.
Представление об еврее как о «чужаке», сложилось во всех странах, где бы они не были изначально. Это мы подробно рассматривали в книге «Средневековая империя евреев» и слегка коснулись здесь. Но именно это слово «чужой» (греч. xenos) и дало название самому явлению ксенофобия.
«КСЕНОФОБИЯ (от греч. xenos – чужой и phobos – страх, боязнь), навязчивый страх перед незнакомыми лицами; ненависть, нетерпимость к кому-либо или чему-либо чужому, незнакомому, непривычному». (Энциклопедия Кирилл и Мефодий).
Вот что удивительно, как замечают и показывают два известных исследователя Прагер и Телушкин, ни один из других видов ксенофобии не достигал той степени универсальности, глубины и постоянства, которым отличается отношение к евреям. К этому можно добавить, что оно уникально своим парадоксальным совмещением представления о евреях как о низшей расе или нации с представлением об их необычайном могуществе и уме. Постарайтесь вообразить, скажем, расиста, толкующего о всемирном заговоре негров и их фактическом господстве над белой расой. Таким образом, попытки свести отношение к евреям к разновидности ксенофобии или расизма игнорируют существенные и уникальные характеристики, засвидетельствованные на протяжении всей мировой истории. Это явление sui generis – «единственное в своем роде», как говорили «античные философы».
С. Лурье показывал в своих работах, что как экономические и политические соображения, так и ссылки на враждебность евреев чужим религиям, их якобы чуждость иным культурам и «китайскую стену партикуляризма», которой они будто бы отгораживают себя от окружающих, не объясняют такого отношения. Действительно, отрицание других религий всегда на практике было слишком мирным, чтобы его можно было считать причиной этого. Далее, полномасштабное восприятие евреями культур стран проживания (как пассивное, так и активное) хорошо известно не только по новому времени, но и по любой эпохе. Это не позволяет говорить ни о какой «китайской стене отчуждения». Может быть легендарный «еврейский партикуляризм» может считаться такой причиной?
Строго говоря, Лурье в начале своей работы отмечает, что «причины, вызывающие антисемитизм в древности и ныне – одни и те же. В этом мы убедимся из изолированного изучения обоих рядов явлений…». Взгляд Лурье на причины антисемитизма, как он называет это явление, заслуживает подробного цитирования. «Как я уже сказал, я определенно примыкаю к той группе ученых, которые, исходя хотя бы из одного того, что везде, где только ни появляются евреи, вспыхивает и антисемитизм, делают вывод, что антисемитизм возник не вследствие каких-либо временных или случайных причин, а вследствие тех или иных свойств, постоянно соприсущих еврейскому народу…».
«Постоянной причиной, вызывающей антисемитизм, по нашему мнению, была та особенность еврейского народа, вследствие которой он, не имея ни своей территории, ни своего языка и будучи разбросанным по всему миру, тем не менее (принимая живейшее участие в жизни новой родины и отнюдь ни от кого не обособляясь) оставался национально-государственным организмом. Действительно, всякого рода «конституции» и «законодательства» – только внешнее закрепление ряда явлений чисто-психологических, и не эти «клочки бумаги» определяют наличность национальности и государства, а ряд чисто-психологических социально-нравственных переживаний. А эти переживания налицо у евреев не в меньшей, а в большей степени, чем у народов, обладающих своим языком и своей территорией; эта особенность евреев, как мы увидим, удовлетворительно объясняется своеобразием древней истории евреев. Однако, эта особенность осталась непонятой не только «хозяевами» евреев, но и учеными исследователями из среды самого еврейства…Фрейденталь готов считать основой национальной самобытности – язык…Р. Г. Леви категорически заявляет, что нет еврейского народа, а есть только граждане различных государств, исповедующие Моисеев закон («как нет ни «католического народа», ни «протестантского народа», так нет и «еврейского народа»»)… Точно так же для не-еврееев этот факт остался непонятным: любопытно, что, например, Блудау характеризует чувство, связывающее евреев разных стран, как «земляческое» (landsmannschaftliche). А между тем, те психологические переживания, которые налицо у каждого нравственно-здорового еврея, могут быть охарактеризованы только как государственно-национальные».
«Естественно, что не-евреи не могли ни понять, ни признать этого факта. Если язык и территория – conditio sine qua non (необходимое условие) всякого национального чувства, то свое еврейское национально-государственное чувство у живших внутри эллинского общества евреев диаспоры должно было представляться им как преступность, как нравственное вырождение».
Резюмируя отношение нееврейского населения (термин Лурье) к анализируемым им характеристикам евреев, Лурье пишет: «Взгляды древних, будто еврейство проникнуто враждой к иноземцам (misoxenia, misanthropia), сопоставлены много выше… Не менее обычен в древней литературе взгляд, по которому всемирное еврейство представляет собой, несмотря на свою скромную внешность, страшный «всесильный кагал», стремящийся к покорению всего мира и фактически уже захвативший его в свои цепкие щупальца», а далее следуют ссылки на Страбона, Цицерона, Сенеку, книгу «Юдифь». Очень точно отметил автор, что отношение евреев ко всем окружающим было как к «иноземцам», а отношение окружающей среды к ним как к «всесильному кагалу, захватившему мир в свои щупальца». Это и есть отношения между государственным служащим в колониях и местным населением. Они с годами нисколько не изменились.
Однако у ряда перечисленных Лурье авторов, начиная с Гекатея из Абдер, мы напротив находим положительный отклик на тенденцию евреев следовать «национальным традициям» и «законам предков». Не случайно Иосиф Флавий, обращавшийся в основном к не еврейскому читателю, с гордостью пишет об этой особенности евреев. Страбон упоминает о допущении автономии еврейских общин властями Египта и области Kирены. При этом, как мы видим, отношение к евреям действительно формируется на основе «фобического мистифицирования» (выражение П. Шефера) представлений о евреях, проистекающего из иррационального страха перед ними, как господствующей общностью.
В кругу историков общеизвестно, что в эпоху традиционного христианства не национальный, а религиозный аспект принадлежности к еврейству был основным «раздражающим фактором». Лурье в ответ на это, справедливо указывает, что само по себе «своеобразие еврейской религии не могло, при веротерпимости общества, служить причиной антисемитизма» и приводит ряд примеров, подтверждающих, что «евреи сплошь и рядом делали все возможное, чтобы избежать обострения религиозного антисемитизма». Если, например, евреи не принимали участия в не еврейской трапезе из-за не кошерности пищи, то такая их черта, конечно, не вызывала восторга и рассматривалась как варварски-ксенофобическая, но и не приводила в тупик, ибо ограничения такого рода наблюдались и у других народов. Если же евреи, ради «дружбы и сотрудничества», приходили на не еврейскую свадьбу, но со своей пищей, то и это не должно было вызывать недоумения, подозрения и недоверия. Кроме того, среди евреев было немало «вольнодумцев», пренебрегавших любыми ритуалами включая даже обрезание (об этом с негодованием пишет Филон Александрийский). Так что и, так называемый «религиозный фактор», тут не причем.
Рассмотрим еще одну версию «не любви» к евреям, как к «чужакам». Как не покажется это парадоксальным, но причина такого отношения к касте финансистов в их просветительской миссии.
Это объяснение можно найти уже в книгах Иосифа Флавия. Указывая на приоритет египтян в измышлении наветов на евреев, он пишет (Против Апиона): «У них было много причин для ненависти и зависти. Первоначально это было то, что наши предки управляли их страной и впоследствии вновь процветали, вернувшись на родину. Далее, их противоположность нам вызывала в них глубокую враждебность, так как наше богопочитание настолько отличается от их установлений, насколько природа Бога отстоит от неразумных животных. Ибо этих последних они почитают за богов, согласно обычаю своих предков… Будучи людьми пустыми и лишенными всякого здравого соображения, издревле усвоившие ложные представления о богах, они были неспособны перенять возвышенность нашей религии и, видя, как многие нами восхищаются, прониклись завистью».
М. Фридлендер, в своей книге «Еврейство в дохристианском греческом мире», называл еврейскую диаспору «общиной апостолов» и связывал древнее негативное отношение к ней именно с «апостольской», то есть, выражаясь языком государственного чиновника, пропагандистской деятельностью евреев.
Идея нравственной миссии евреев используется наиболее экстенсивно в работах Прагера и Телушкина: «Для этого есть четыре основания, и в центре каждого из них – тема вызова, бросаемого евреями нееврейским ценностям.
1. Враждебность к евреям дополняло то, что они жили по своей собственной всеобъемлющей системе законов, в дополнение к законам их нееврейских соседей или даже вместо этих законов. И, упорно держась своей национальной принадлежности, в добавление к национальной принадлежности народа, среди которого они жили, или вместо нее, евреи вызывали или усиливали антисемитские страсти.
2. С первых же дней существования иудаизма его raison d’être было – изменить мир к лучшему (как говорится в древней еврейской молитве, читаемой ежедневно и поныне, «сделать мир совершенным под владычеством Бога»). Это старание изменить окружающий мир, бросить вызов богам его религий или его светским богам и навязать другим нравственные требования (даже когда все это не делается явно во имя иудаизма) было постоянным источником напряженности между евреями и не евреями.
3. Как если бы было недостаточно всего перечисленного, вдобавок всегда утверждалось, что евреи были избраны Богом для этой миссии – усовершенствования мира. Эта доктрина богоизбранности евреев была и остается одной из важнейших причин антисемитизма.
4. Вследствие своей приверженности иудаизму евреи почти в каждом обществе достигают более высокого качества жизни, чем их нееврейские соседи. Это более высокое качество жизни выражается в ряде аспектов. Приведем лишь некоторые из них: евреи почти всегда были лучше образованы; семейная жизнь евреев обычно гораздо более прочна; евреи всегда помогали друг другу значительно больше, чем их нееврейские соседи помогали друг другу; и для евреев всегда было много менее характерным напиваться пьяными, бить жен, бросать детей и т. п. В результате всего этого качество жизни еврея, пусть даже и в крайней бедности, была выше, чем у не еврея, занимающего сравнимое положение в том же обществе.
Это более высокое качество жизни евреев, всегда бросало вызов не евреям и провоцировало глубокую ненависть и враждебность».
В этом объяснении, во многом спорном, можно выделить общую и специальную части. По ходу цитаты
1. это – партикуляризм, пересекающийся с теорией Лурье;
2. «община апостолов» Фридлендера;
3. доктрина еврейской богоизбранности;
4. зависть, вызванная тем, что евреи «лучше живут».
Несомненно, что каждый из этих факторов, в свое время и в своем месте, вносил существенный вклад в создание питательной среды для волны ненависти к ним. Но эти факторы поддерживали уже возникший феномен, а не вызывали его из небытия. Самый простой пример. Советские евреи были почти поголовно не религиозны и потому не «жили по своей собственной всеобъемлющей системе законов» (1). Они же не вели себя как «община апостолов» (2) и не могли восприниматься как таковая нерелигиозным большинством окружающих народов. Да и в Западной Европе, вплоть до прихода Гитлера к власти, задававшие тон практически не религиозные евреи и реформистские «немцы и французы Моисеева закона» не занимались явно религиозно-просветительской деятельностью. Далее, доктрины богоизбранности (3) существовали и существуют и у других народов, причем часто в гораздо более агрессивной форме. Наконец, в ряде стран в течение длительных периодов способность евреев достигать лучшего качества жизни (4) никак не могла найти какого-либо проявления, способного вызвать зависть не евреев; столь низок был статус еврея, что и речи быть не могло о сопоставлении с «не евреем, занимающим сравнимое положение в том же обществе». Таким образом, специальную часть объяснения Прагера и Телушкина нельзя считать адекватным указанием причин устойчивого негатива в отношении евреев.
Остается общая часть объяснения. Но объяснение это почти тавтологично: евреев не любят потому, что… они евреи. Если в качестве причины смерти пациента указать тот факт, что человек вообще смертен, то это, конечно, будет правильно, но не для медицинского заключения о смерти. Этого никогда не было достаточно ни для философов, ни для духовенства, ни для общества в целом, и приходилось измышлять многие другие, гораздо более впечатляющие объяснения-обвинения (которые, однако, имели тот недостаток, что были химеричны).
Сказанное не должно умалять значение фактора вызова, бросаемого самим существованием евреев как евреев, в формировании отношения к ним на всех землях провинций Великой Империи. Этот вопрос заслуживает несколько более подробного рассмотрения.
Ввиду столь важной роли «еврейского вызова» в восприятии окружающих народов этот фактор вызова можно было бы связать с приверженностью евреев иудаизму в смысле Прагера и Телушкина. Тогда возникает искушение объявить иудаизм и утверждаемую им миссию евреев быть «светом для народов» основной причиной конфликта евреев и местных народов, (что и делают эти авторы). Однако, как говорилось выше, таким объяснением удовлетвориться нельзя, а можно лишь считать его указанием на саму еврейскую идентификацию как на изначальную и общую причину конфликта, оставляющим открытым вопрос о его непосредственной причине.
Дело в том, что евреи и иудаизм воспринимались (и воспринимаются) как вызов не из-за каких-то знаний о них, по схеме «евреи желают, чтобы мы верили в то-то и то-то, поступали так-то и так-то и стали такими-то и такими-то, а мы этого не желаем». Евреи же не только не бросали подобного вызова, но и не укладывались даже в какую-либо рациональную модель по схеме «они преследуют такие-то цели, которые для нас неприемлемы». Поэтому такие цели приходилось измышлять и отсюда иррациональная конспирология, например теория жидо-масонского заговора и подобные ей. Восприятие евреев как вызова связано не с наличием, а с отсутствием положительного знания о том, что такое евреи. Эмпирические данные, наоборот, говорили о не агрессивности их, способности евреев к компромиссам, их гибкости в ряде вопросов, их желании жить в мире со всеми народами и отсутствии у них чего-либо похожего на стремление или мечту сделать всех евреями. Принятие и поддержка евреями идей Просвещения также не вписывались в представление об их не рассуждающем догматизме.
Итак, причину следует искать во впечатлениях, получаемых всеми, кто живет бок о бок с евреями, от своих соседей (прямо или опосредованно), и в психологическом расположении этих народов, обуславливающем их реакцию на эти впечатления.
Займемся в ходе нашего расследования очередным критическим анализом таких сущностей (если угодно, псевдосущностей, квазисущностей, или понятий), как нация, государство, национал-государство, и сопутствующих им идеологий – в частности, партикуляризмом и национализмом.
Эндрю Винсент обращает внимание на то, что смещение в сторону партикуляризма идет в обществе во всех аспектах и на всех уровнях самосознания – от обыденного до международно-правового и мировоззренческого. (Vincent А. 2002. Nationalism and Particularity. Cambridge Univ. Press). Ключевым понятием здесь оказывается концепт нации и соответствующая ему форма ощущения партикулярности – национализм. Поль Валери замечал: «Занятно, что представления о нациях… антропоморфны. Считается, что у нации есть суверенитет и собственность. Нация владеет, покупает, продает, пытается жить и процветать за чужой счет; нация ревнива, горда, богата и бедна; она не одобряет других; у нее есть друзья и враги. Короче, нация – это личность, и по укоренившейся привычке все крайне упрощать, мы приписываем нациям чувства, права, обязанности, добродетели и пороки, волю и ответственность». Валери правильно замечает, что идея нации паразитирует на риторике индивидуальности и идентичности, на понятиях неделимости, общих целей и интересов, совместного действия, на кастовой взаимовыручке и поддержке.
Эта риторика в самом начале распространения вируса сепаратизма была инкорпорирована в теорию государства через концепции суверенитета и «юридического лица» (legal personality). С использованием категории нации появилась возможность обсуждать «индивидуальность государства» (individuality of the state) просто потому, что «понятия государства и суверенитета» заполняют «пустоту понятия нации» (vacuity of the nation). «Национализм, несмотря на все его высокопарные разглагольствования об идентичности, не располагает языком для выражения этой идентичности, кроме рутинных разговоров о суверенитете. Без этого дискурса вокруг суверенитета он был бы банкротом». (Vincent А. 2002. Nationalism and Particularity. Cambridge Univ. Press).
Понятие «суверенитет» – стало центральным для ранней теории государства. Насыщение его содержания связано с первым систематическим развитием понятия государства в юридической и политической теории и практике. В то же время суверенитет утверждает единство тех, кто имеет представительство в данном субъекте власти, и это единство противопоставляется в качестве партикулярности всему, что существует вовне, то есть множеству других государств и самой Великой Империи в целом.
Вирус партикуляризма вызывает более сильные болезни: сепаратизм и национализм. Он порождает раскол, но при этом он сам непоследователен и концептуально сомнителен.
Теперь мы с вами подвергнем вивисекции понятие коллективного самоопределения. Кто имеет право самоопределяться, и на каком основании? Дэвид Копп, ссылаясь на Дж. Ст. Милля, рассуждает следующим образом: «Я исхожу из того, что справедливость требует, чтобы государства управлялись демократически… В частности, на этом основан мой тезис о том, что общества с территорией и устойчивым стремлением к самоуправлению имеют право оформить себя в качестве государств… Но я также полагаю, что в плюралистическом обществе принцип, согласно которому «нации» и культурно однородные группы имеют право на самоопределение, становится антидемократичным». (The Morality of Nationalism 1997, Oxford).
Придумывая «нацию» и отрывая под эту вывеску куски от Империи, сепаратисты рвали на части единое государство, преследуя собственные корыстные цели. Каков путь развития предопределяла их идеология?
На эту тему есть остроумные рассуждения Шмиттера. Он конструирует четыре идеальных типа комбинирования территориальных и функциональных участников, называя их госфедерация, конфедерация, консорциум и кондоминиум. Если рассматривать эти понятия в ключе нашего расследования, то аналогии будут таковыми. Конфедерация – Великая Империя до жесткой централизации, госфедерация – она же после централизации, консорциум – объединение государств появившихся после распада Империи. А вот что такое кондоминиум?
Шмиттер полагает, что европейская интеграция, происходящая сейчас, скорее всего, приведет к возникновению кондоминиума. «В этом конструкте состав территориальных участников будет переменным, сами они – непредсказуемо изменяющимися эгалитарными, дифференцированными, обратимыми. А функциональные участники – переменными, рассеянными, поделенными между несколькими другими участниками на доли частично совпадающими. Перемены в этой постоянно трансформирующейся структуре будут происходить оппортунистически, т. е. по направлениям, полагающим в каждый данный момент политически возможными различные политидентичности. (Примером подобного «события» может служить недавнее принятие в Евросоюз 10 новых членов.) В итоге идентичность и самоутверждение примут форму, какую они имели в средневековье». Вот так! Значит в средневековье сразу же после развала Великой Империи, по Шмиттеру форма общего проживания была кондоминиум. «Кондоминиум» – беспрецедентная форма. Кондоминиум – это спонтанная реальность.
«Именно те элементы, которые государственная система так долго фиксировала в их совмещенности, будут разделены и поменяются непредсказуемым образом. Вместо одной Европы с узнаваемыми границами смежных единиц, дискретными и определимыми популяциями будет много Европ, сосуществующих и сменяющих друг друга. Вместо еврократии, аккумулирующей вокруг одного центра решение отдельных, но политически координированных задач, будут многочисленные региональные институты, сравнительно автономно решающие общие проблемы и производящие разные общественные блага (public goods). Более того, рассеяние и перекрытие их сфер – не говоря уже об их неконгруэнтном составе (членстве) – будут порождать конкуренцию и даже конфликтные ситуации». (Gustavsson S., Lewin L. 1996. The Future of the Nation State. Stockholm). А это именно то, что произошло после развала Великой Империи в средневековье.
Особенно интересно, какие же именно территориальные единицы являются в этой теории участниками такого кондоминиума. Многое указывает на то, что на месте нынешних национал-государств первоначально были субнациональные (субрегиональные) образования. Действительно, перед нами вырисовывается сложная картина.
Образ этого осложняется еще и тем, что государство государству рознь. Современное государство оказалось очень успешной организацией, эффективной и стабильной, но это уже заслуга времени. Как пишет Георг Соренсен: «Мыслимы несколько направлений этой эволюции: 1) изменение международного легального контекста, в котором будет возможен суверенитет, не достигающий степени конституционной независимости; 2) превращение слабой эмпирической государственности в более субстанциальную государственность. При этом будет происходить либо (а) возвращение к более конвенциональным формам межгосударственного сотрудничества, либо (б) движение в сторону настоящих федеральных структур». (Sorensen G. 2001. Changes in Statehood. The Transformation of International Relations. Palgrave).
В сущности, все это суммируется таким образом: как государство имярек согласно определить содержание своего суверенитета и собственные границы и как при этом оно решает проблему своей идентичности.
Большинство формально существующих государств взяло себе за образец «современное государство», то есть осуществило вариант, который обозначен под номером 2 в схеме Соренсена. На слабой базе создало собственную государственность и все-таки, хотя бы в области экономики, вернулось к формам межгосударственного сотрудничества.
Неопределенность с идентичностью – симптом и феномен неопределенности с типом государственности. Например, что касается России, то теперь широко распространено мнение, что она так и не оформилась в нацию вместе со своими партнерами по новейшей истории. Типично для этой системы взглядов рассуждение Ричарда Пайпса. Он считает, что территориальное национал-государство, существующее, например, в Англии с 1600 года, в России только теперь начинает функционировать. Европа, соглашается со многими Пайпс, начинает возвращаться к средневековой аранжировке, но Россия не способна перепрыгнуть через «modern period». Пайпс уверен, что на ту сторону «модерна» можно попасть, только пройдя через этот период. Он просто не понимает, что Россия не проходила стадию сепаратизма, то, что он считает «modern period».
Так или иначе, но стабильность мирового порядка, если она вообще не была иллюзией, продолжалась очень недолго. Можно допустить, что дестабилизация представляла собой кризис, который, в конце концов, сменится новым порядком. Эта ситуация неустойчивости произошла два с половиной века назад, когда появились современные государства. Эпохи падения Рима, краха китайских династий, Ренессанса и Реформации, изучаемые в учебниках истории, по сути, совершенно одинаковы и дублируют развал Великой Империи. По мнению Лонгхорна, в ходе таких реорганизаций «проигравшей стороной будут государства – и как структуры, и как элементы более обширных систем. А выиграют разные сферы человеческой деятельности – и светлые, и темные». (Longhorn R. 2001. The Coming of Globalization. Palgrave).
Все-таки упомянутые нами кризисы прошлого были пространственно ограничены и кончались возвращением к системам (каковы бы ни были их элементы), которые по нынешним меркам выглядят статичными.
Вирус сепаратизма, национализма, децентрализма или партикуляризма, называйте его, как хотите, развился в затяжную болезнь развала Великой Империи. При всем при этом развал этот был постепенным и занимал достаточно длительное время, пока не перешел в стадию лавинного обрушения. Краха. Первоначально Великая Империя была разделена на Восточную часть – Великую (Монгольскую) Империю и Западную (завоеванную) часть – Святую Римскую Империю. Затем Западная часть распалась на Западную Римскую и Восточную Римскую. Затем цепная реакция усилилась. Но об этом позже.
А сейчас о носителях этого вируса. Питательную среду он нашел в касте евреев, финансово-экономической касте Империи. К моменту массовой эпидемии ситуация развивалась двумя путями. С одной стороны, каста усиливала финансовый контроль и вследствие этого централизацию всей экономики в Ойкумене, что влекло за собой ужесточение центральной власти. С другой стороны, именно это приводило к усилению сопротивления на местах, особенно в среде касты кормильцев, начиная с горожан и буржуа и кончая людьми в короне – имперскими наместниками. Усиление сопротивления требовало опоры на идеологию, в основу которой был положен именно сепаратизм и национализм. Деятельность еврейских финансистов была сосредоточена на этот момент в кругу так называемых «придворных евреев». Стремление к абсолютной власти на властной вершине Империи только усиливало их положение в обществе, как проводников идей этой власти. Вмешательство дворянства и сословных представителей в государственные дела казалось касте евреев неуместной помехой, впрочем, как и самой верховной власти, которой они служили. Поэтому и власть и ее исполнители евреи искали для хозяйственных и дипломатических постов лояльных исполнителей своей политики, то есть лиц, целиком зависящих от их милости, которые не были бы в состоянии опираться на те или иные сословия или касты в государстве. Правители Империи были заинтересованы в быстром экономическом развитии всех провинций и в увеличении своих доходов. Они ссылались на господствовавшую в то время теорию меркантилизма, согласно которой следовало оказывать действенную помощь торговле и купечеству, а также способствовать накоплению капитала и драгоценных металлов и развитию промышленности повсеместно. В результате этого подхода увеличилась роль евреев, способных проявить инициативу в области финансов и торговли, в управлении на местах. Им были пожалованы широкие привилегии без всяких ограничений. Значение еврейских коммерсантов постепенно увеличивалось и при правящих дворах. Они занимаются всем: традиционными еврейскими отраслями торговли, финансовыми сделками и поставкой провианта двору и армии. Наиболее важной отраслью деятельности «придворных евреев» становятся военные поставки, так как правительства не были в состоянии создать соответствующий аппарат для снабжения своих армий. Польские евреи становятся одним из главнейших экспортеров селитры (необходимой для производства пороха), лошадей и сельскохозяйственных продуктов на все европейские рынки. Каста финансистов подошла вплотную к столу власти, и остался один шаг, для того чтобы за него сесть. Однако имперская власть после того, как она уже пустила к этому столу касту кормильцев, после конфликта на Куликовском поле, больше поблажек давать не желала. Тогда именно в среде экономических советников зародилась мысль о доступе к власти, скажем так, регионально, постепенно отбирая ее на местах. Зародилась мысль о Перестройке или, выражаясь языком средневековья, о Реформации. Исполнителями этой программы на местах стали члены касты финансистов, при том именно применяя экономические рычаги.
Вот некоторые примеры того времени.
Судьба еврея Шмуэля Оппенгеймера, видного военного поставщика императора Леопольда I характерна для всех членов касты финансистов того времени. Император несколько раз удалял его с этого поста и отказывался возмещать его расходы. Но когда турки стояли у ворот Вены, император был вынужден снова его призвать, и согласился на его условия для урегулирования долга. Шмуэлю Оппенгеймеру удалось доставить провиант и военное снаряжение многочисленной действующей армии, и даже в осажденные крепости.
Число «придворных евреев» постоянно росло, и скоро не было почти ни одного, ни то, что королевства, даже княжества, в котором не было бы «придворного еврея». Соломон Медина был поставщиком армии английского герцога Мальборо. В годы, предшествовавшие Французской революции, Герц Серфбер снабжал французскую армию лошадьми и фуражом, а в некоторых случаях, например, когда Эльзасу грозил голод, ввозил значительное количество зерна из Германии для раздачи населению.
Деятельность «придворных евреев» постепенно расширялась, и они стали значительным фактором в формировании государств в Европе. Правителям удобно было пользоваться ими для укрепления своей власти, так как у них не было никаких видимых политических амбиций. К тому же евреи не старались использовать свою службу государству для получения дворянских званий или приобретения земельных угодий. Когда борьба между новыми государствами обострялась и страны старались путем денежных субсидий заручиться поддержкой сильных соседей, дипломатические переговоры велись зачастую через посредство евреев, и через них же производились платежи. Этим занимался по поручению австрийского императора «придворный еврей» Самсон Вертгеймер. Другой «придворный еврей» Лефман Беренс развил многостороннюю дипломатическую деятельность, имевшую целью возвести ганноверского герцога в сан курфюрста. Саксонский «придворный еврей» Беренд Леман сыграл исключительную роль в политической борьбе, закончившейся избранием на польский престол саксонского курфюрста Фридриха Августа (как польский король он известен под именем Августа II Сильного). Для достижения этой цели Леман пользовался поддержкой евреев, арендаторов и управляющих имениями влиятельных польских магнатов. Самым известным из этой плеяды новых сыновей старой касты был Иосеф Зюс Оппенгеймер («еврей Зюс»). В недолгие годы правления Карла Александра, герцога Вюртембергского Зюс предложил и провел в жизнь ряд радикальных реформ, имевших целью увеличить доходы герцогства и таким образом дать ему возможность содержать сильную армию и стать активным фактором в германской политике.
Однако, несмотря на быстрое экономическое развитие, положение средневековых гильдий и цехов не пошатнулось. Они продолжали ревниво оберегать монополию в своих отраслях. Из-за своеобразной структуры и особого характера этих организаций, объединявших купцов и ремесленников не только по экономическим и профессиональным, но и по общественным признакам. Евреи же главным образом контролировали новые отрасли экономики, на которые не распространялась власть корпораций. Например, этим объясняется их роль в торговле сахаром. По той же причине они стали первыми распространителями и других продуктов, как кофе и табак, до тех пор неведомых европейскому потребителю. Даже после того, как импорт этих товаров сконцентрировался в руках больших торговых компаний, получивших на то монопольное право от правительств, евреи продолжали контролировать эту торговлю. Методика передачи дела в новые руки перестала существовать.
Попадание вируса в такую питательную среду привело к эпидемии болезни страшнее Чумы и Черной Смерти. Название этой болезни – «парад суверенитетов». Позволим себе еще раз посмотреть на разносчиков этого вируса.
Хотя в то время не было специальных исследований, Зомбарт решился на довольно смелые утверждения: «Евреи XVI, XVII и XVIII веков были самыми влиятельными поставщиками войск и способными кредиторами князей, и считаю необходимым придавать этому обстоятельству первостепенное значение для всего процесса развития современного государства». И далее: «Достоверно известно, что в XVII и XVIII веках не было ни одного немецкого государства, которое не имело бы при себе одного или нескольких придворных евреев. От их поддержки существенным образом зависели финансовые возможности страны».
Подобные утверждения Зомбарта наталкивались на резкие возражения историков, упрекавших его по праву в том, что он не мог назвать ни одного оригинального источника, подтверждавшего эти тезисы. Феликс Рахфаль и Герман Ветьен называли свои области исследования – Нидерланды и колонии, чтобы показать, насколько односторонними и неудачными были доказательства Зомбарта. Разногласия между ними имеют место и сегодня, о чем свидетельствует дискуссия о значении трудов Зомбарта в США. Несмотря на вышесказанное, надо признать тот факт, что наука все же не занималась изучением деятельности «придворных евреев».
Современные государства, образовавшиеся на исходе средневековья и пережившие свой полный расцвет в XVI, XVII и XVIII столетиях, совпадают с эпохой становления раннего капитализма. Одновременно с появлением национального государства развивается и его экономика. Придворными факторами такого развития стали евреи-финансисты. Их так и называли «придворными факторами», или просто евреями. В средние века «придворный фактор» и «придворный еврей», обозначало одно и то же. Следует заметить, что в обиходе слово «придворный еврей» не считалось унизительным. Известные евреи-финансисты, как, например, Оппенгеймер и Вертгеймер из Вены, с гордостью называли себя «евреями императорского двора».
Деятельность этих придворных финансистов всегда была направлена на процветание двора, придворной знати, государства и влиятельных государственных чиновников. Взаимосвязь между двором, государством и придворными евреями покоилась на разветвленной сети личных отношений, но не представляет собой ни государственную, ни экономическую систему. Это были личные отношения, которые выделили конкретного придворного финансиста из общей массы еврейской касты и придали ему тем самым особое место не только при дворе, но и среди еврейской общины.
С началом возникновения отдельных государств евреи постепенно из императорских слуг превращались в слуг князей и королей, и только в начале XIX века стали представителями иудейской веры. Однако массовым явлением, институтом финансовое дело было только тогда, когда евреи были полностью подчинены центральной власти. Из всей массы этой финансовой касты выделялись придворные финансовые магнаты. Во все века князья, знать, духовенство и даже целые города были должниками у евреев.
Прежде всего, они владели торговлей драгоценным металлом, приобретали ювелирные изделия, украшения, которые закладывали им солдаты. Эти же солдаты отважно защищали гетто от грабежей. Евреи, как общность, представляли собой значительный экономический корпус, который князья вынуждены были использовать в своей новой политике, надеясь получить при помощи богатых евреев свою экономическую независимость от Великой Империи.
Меркантильная экономическая и налоговая политика постоянно поддерживала и подпитывала придворных финансистов. Без евреев-поставщиков не обходилась ни одна так называемая «освободительная война». Валленштейн был бы немыслим как организатор без постоянных поставок своего императорского придворного еврея Якоба Бассеви фон Тройенберга. Вся военная история Австрии времен абсолютизма стала возможной только благодаря организаторским способностям представителей семей Оппенгеймеров, Вертгеймеров, Вецларов фон Планкенштерн, Арнштайнеров и Экселесов. В таких государствах, как Пруссия и Австрия, число подобных предпринимателей было достаточно велико, в то время как в одном из главных южных государств Германии, в Баварии, вначале их сознательно отстраняли и стали привлекать лишь во время войны с Испанией.
Все вопросы снабжения Баварии продовольствием находились в руках единственного поставщика, придворного банкира Арона Элиаса Зелигмана из Лаймена в Пфальце. Евреи в первую очередь заботились о поставках продуктов питания, так как они обеспечивали торговлю товарами за пределами государства. Они, кроме того, пользовались исключительным правом на продажу серебра, поэтому монетными дворами владели те же евреи – поставщики серебра.
И внешняя политика поддерживала придворных евреев. Каждое вновь создающееся государство стремилось приобрести новые земли, чтобы расширить свою страну, повысить ее ранг, добиваясь при этом, прежде всего, определенных субсидий от крупных держав, за деньги нанимали войска. Но суровые, холодные интересы политики и государства постоянно требовали денег, и придворные финансисты должны были доставать их.
Таким образом, во всех важных внешнеполитических событиях придворные финансисты принимали участие, прямо или косвенно: в дипломатических миссиях, при повышении в должности, при приобретении корон для королей и головных уборов князей, в финансировании войн, продавая и покупая земли, передавая субсидии.
Будучи монетчиками, придворные финансисты легко проникали в государственный аппарат и выполняли широкий круг служебных обязанностей. В качестве интендантов и тайных военных советников, поставщиков войск они в мирное и военное время держали в своих руках аппарат снабжения, что особенно проявилось во время наполеоновских походов и освободительных войн.
Евреи были: придворными певцами, придворными художниками, придворными артистами. В «черных кабинетах» удостоенный доверия еврей должен был подделывать печати на открытых письмах. Прав писатель Александр Захер-Мазох, сказавший о еврее того времени: «Нет никого, кем бы он не мог быть».
Именно касте евреев-финансистов обязаны мы крахом Империи и появлением всех государств Европы.