Уже сам термин «Реформация» прямо указывает на то, что нечто подверглось реформам, переделке, перестройке на новый лад. Как и другие термины, используемые историками для обозначения периодов человеческой истории – такие, как «Возрождение» или «Просвещение» – он может быть подвергнут критике. Потому как мало отвечает тому, что под этим термином подразумевается, и что подразумевалось в то время, когда он был введен в обиход. Возможно, некоторые могут предложить другие, более приемлемые понятия для обозначения, рассматриваемого нами явления, которое имело место в позднем средневековье. Тем не менее, остается фактом, что название «Реформация» получило всеобщее признание как соответствующее обозначение этого движения частично ввиду того, что оно было связано с признанием необходимости коренных преобразований институтов, практики и идей общества того времени в целом по всем странам и всем кастам.

Таким образом, термин удачно указывает на то, что обозначаемое им явление имело как социальные, так и интеллектуальные и экономические корни. К началу шестнадцатого века стало очевидным, что кровь перестала течь по сосудам Великой Империи. Что же произошло? Вот задача, которую мы с вами должны решить.

Как мы уже отметили выше, в определенных слоях общества назрела срочная, жизненно важная нужда вернуться к «свежести первооснов». Нужда эта определялась тем, что каста кормильцев, определенно почувствовала вкус власти и решила властвовать сама, слегка делясь плодами с главного стола с кастой духовенства и отодвигая в тень касту воинов. Мысль эта пришла в голову наместников и городских голов не сама по себе, а долго культивировалась в этой среде кастой экономистов, решивших, что пора править им самим настала. Каста служащих экономической системы Империи решила взять бразды правления в свои руки, не скрываясь за широкой спиной главных правящих каст. Для этого из темного чулана истории был извлечена идеологема «золотого века». По словам философов и идеологов мятежных слоев, нельзя ли было вернуть этот золотой век, но возможно, вновь осмыслить то, как жили великие предки. Такой была программа реформ, являвшаяся заветной мечтой тех, кто сделал ставку на сепаратизм.

Слова Гианфреско Пико делла Мирандола (которого часто путают с его дядей Джованни), произнесенные в марте 1517 года, кратко подводят итог мыслям, которые терзали многих образованных людей того времени: «Для того чтобы одержать победу над врагами и вероотступниками, гораздо важнее восстановить падшую нравственность до ее древнего добродетельного состояния, чем вводить флот в Черное море». По мнению таких мыслителей, как Лютер (Виттенберг) и Кальвин (Женева), общество потеряло свое интеллектуальное наследие, общество, порвав со старой Верой, не дало народу новую, равную старой по силе убеждения. Центральная Имперская власть стала вероотступницей и потому право на саму эту власть потеряла. В виду этого надо выхватывать из ее ослабевших рук знамя власти и нести его каждому народу самому.

Настала пора возрождения идеалов «золотого века». Те основные идеи, которые, по мнению Лютера и Кальвина, лежали в основе старой веры и практики, были заслонены, если не полностью извращены рядом средневековых наслоений. При этом никто и не собирался возвращать Веру в Богиню-Мать, просто под этим лозунгом начинался этап взращивания разного рода угодных на местах религий.

По мнению этих мыслителей, настало время преобразований, направленных на то, чтобы вернуться к более «чистому и свежему» христианству, которое манило их из глубины веков, как вера сына этой самой Божьей Матери. Реформаторы поднимают на щит призыв гуманистов: «назад к источникам», назад к золотому веку, чтобы вновь утвердить свежесть, чистоту и жизнеспособность, потерянную в период застоя и разложения. Литература того периода, несомненно, рисует картину растущего разложения и недееспособности, указывая на степень нужды в реформах, которую испытывала общество в период позднее средневековья. Однако, здесь следует сделать предупредительное замечание о манере толкования этих источников. Вполне возможно, что они отражают не столько ухудшение реального положения в указанный период, сколько увеличение требований, выдвигаемых реформаторами, то есть по сути своей является пропагандистской литературой.

Однако, кто же мог реформировать общество? К концу первого десятилетия шестнадцатого века коренной сдвиг власти был, в основном, завершен. Власть касты воинов практически была потеряна, власть каты духовенства уменьшилась, а власть светских правителей Европы увеличилась. В 1478 году была учреждена, так называемая, Испанская Инквизиция, имевшая власть над духовенством и военно-монашескими орденами. Кем учреждена? Нам говорят Римской церковью, Ватиканом, но управление этой системой судов было возложено не на папу, а на испанского короля.

Болонийский Конкордат предоставил французскому королю право назначать высшее духовенство французской церкви и тем самым непосредственно управлять этой церковью и ее финансами. По всей Европе способность духовенства провести реформу постепенно уменьшалась. Это уменьшение власти касты жрецов, однако, не привело к уменьшению власти поместных или провинциальных отделений духовенства, которые продолжали оказывать большое влияние на свои народы. Уменьшилась в этот период именно способность контролировать местную или, уже именующую себя национальной, власть. В связи с вышесказанным важно отметить то, как протестантские реформаторы вступали в союз с региональными гражданскими властями, чтобы привести в исполнение свою программу реформ. Лютер обратился к германскому дворянству, а Цвингли – к городскому совету Цюриха, указывая на взаимные выгоды от таких действий.

Реформация на континенте проходила под знаком симбиоза реформаторов и государственной (или гражданской) власти, причем каждая сторона полагала, что Реформация принесет взаимную пользу. Реформаторов особенно не заботило то, что своими теориями о роли государства и «благочестивого князя» они увеличивали власть своих светских правителей: важно было то, что эти светские правители поддерживали дело Реформации, даже если цели, которые они при этом преследовали, были не всегда достойны похвалы.

Затрагивая явления более глубоко, мы можем убедиться в том, что реформация как массовое движение, в котором борьба за чисто властные функции переплеталась с кастовой борьбой (Крестьянская война в Германии, движение Томаса Мюнцера), может рассматриваться только как социальное движение, неизбежность которого обуславливалась происходящим тогда распадом всего общества. Нет необходимости доказывать здесь также общеизвестное влияние, оказанное на процесс реформации такими историческими фактами, как изобретение книгопечатания, открытие Америки и особенно возобновление интереса к «античной культуре», известное под названием Ренессанса. Итак, вкратце напомним основные причины зарождения Реформации.

Во-первых, Реформация была движением, в котором принимала участие каста духовенства. Это было уникальное крупное событие в истории западной церкви, такое как смена вероучения и церковной организации.

С этой стороны в ее основу было положен тезис «о верующей совести», оскорбленной «язычеством» «вавилонской блудницы», и направленная на вопросы веры мысль, не сносившая ига непомерной власти «антихриста». Так выражались реформаторы о старой Вере, сделавшие ставку на Христа, перехватывая у центральной власти идеи Бога-Отца, идущего на смену Богине-Матери. Заявленными целями самой Реформации были «возвращение христианства к апостольским временам», посредством «очищения веры от людских выдумок», и «освобождение духа от мертвящей буквы предания». Духовенство тоже делало посыл в ушедшее древнее, в якобы историю, которую можно было написать.

Ожидаемые результаты в этом отношении – разрушение религиозного единства (единства Веры), образование новых исповеданий и основание новых церквей, развитие мистического и рационалистического сектантства. Затем, новое осмысливание догматических, религиозно-нравственных и церковно-практических вопросов, новое направление теологического мышления, развитие новых религиозных принципов. Побочные явления: вольномыслие антитринитариев и деистов, учения которых представляли собой выход из исторического христианства в философию «естественной религии», появление католицизма, его догматов, создание всей его внутренней организации.

Во-вторых, это протесты иного рода, из-за чисто светских побуждений, из-за отношений земной жизни человека и общества. Это протест против целой системы, налагавшей свои рамки на всю культуру и социальную организацию средневековых народов. Универсализм имперской системы отрицал национальность, ее теократическая идея давила государство, ее клерикализм, создававший духовенству привилегированное положение в обществе, подчиняя церковной опеке светские сословия, его спиритуалистический догматизм предоставлял слишком узкую сферу для свободного изъявления на местах.

Поэтому против средневековой системы давно боролись и «национальное самосознание», и государственная власть на местах, и светское общество, и усиливавшееся образование, – боролись просто потому, что система на все налагала тяжелый гнет и втискивала всю общественную жизнь в свои рамки, мешая ее свободному развитию.

Нападение на систему объединяло, усиливало и направляло к одной цели элементы чисто светской борьбы во имя новых лозунгов: «прав национальности», прав государства, прав светских сословий, прав образования, одним словом, прав, в основе которых лежали чисто мирские интересы и элементы экономической системы, рвущиеся к власти.

Гуманизм как раз и заключал в себе идеи, через которые эта чисто светская оппозиция могла бы объединиться.

В-третьих, наконец, развитие жизни выдвигало у неожиданно появившихся наций разные другие вопросы политического, социального, экономического свойства, не имевшие сами по себе никакого отношения ни к «порче церкви», ни к гнету имперской власти. В разных странах Западной Европы велась своя внутренняя борьба, и подготовлялись свои домашние столкновения, которые могли разыграться вне всякой связи с Реформацией, но могли соединиться с движением чисто религиозным, с национальным, политическим, сословным и интеллектуально-моральным протестом против всех. Это мы видим, например, в Германии, где за Реформацию схватились и гуманисты, незадолго перед тем окончившие победоносную кампанию против «обскурантов», и имперские рыцари, недовольные новыми порядками и крестьяне, начавшие волноваться еще раньше, и низший слой городского населения, среди которого происходило социальное движение против богатых, и князья, стремившиеся уничтожить последние признаки власти императора. Таким образом, протест против «порчи церкви» по побуждениям чисто светского характера и местные политические и социальные вопросы – вот три категории элементов, участвовавших в реформационном движении. Где происходил религиозный протест, там проявлялась оппозиция против Империи, и дело социально-политической реформы или революции велось под знаменем религии. С другой стороны, борьба против притязаний имперской власти могла идти под знаменем идей гуманизма в широком смысле этого слова под влиянием идей «античной философии и науки», «античной политики и римского права».

Термин «Реформация» используется в целом ряде значений, и поэтому представляется полезным расследовать и их. Его определение может включать четыре элемента, каждый из которых кратко рассмотрим ниже: Лютеранство, Реформатская Церковь (часто называемая «Кальвинизм»), «радикальная Реформация» (до сих пор называемая «Анабаптизм»), и «Контр-Реформация», или «Католическая Реформация». В широком смысле, термин «Реформация» включает все четыре течения. Он также используется в несколько более суженном смысле, означая лишь «Протестантскую Реформацию» и исключая Католическую Реформацию. В этом смысле он относится к трем перечисленным выше протестантским движениям. В некоторых ученых трудах, однако, он используется по отношению к тому, что известно под именем «Магистерская Реформация».

Необычный термин «Магистерская Реформация» требует небольшого пояснения. Он обращает наше внимание на то, как реформаторы основного течения были связаны со светскими властями, такими, как князья, магистраты и городские советы. В то время как радикальные реформаторы полагали, что эти власти не имеют никаких прав, реформаторы основного течения утверждали, что все является, по крайней мере, в некоторой степени, подотчетной светскому правительству. Магистрат уже имел власть, точно так же, как церковь могла рассчитывать на власть магистрата в укреплении дисциплины, подавлении ереси и поддержании порядка. Термин «Магистерская Реформация» призван привлечь внимание к близкой связи между магистратурой и духовенством, которая лежала в основе реформационных программ таких мыслителей, как Мартин Лютер и Мартин Букер. Читая книги по истории шестнадцатого века, вы столкнетесь со всеми тремя значениями термина «Реформация». Термин «Магистерская Реформация» все больше используется по отношению к первым двум значениям термина «Реформация» (Лютеранству и Реформатской Церкви), взятым вместе, а термин «Радикальная Реформация» – по отношению к третьему (Анабаптизму).

Термин «протестант» также требует пояснений. Он происходит от реакции на решение рейхстага в Шпейере, который проголосовал за прекращение терпимости к Лютеранству в Германии. В апреле того же года шесть германских князей и четырнадцать городов протестовали против этих жестоких мер, защищая свободу совести. Термин «протестант» и произошел от этого протеста. Термин «евангельский» часто употребляется в литературе по отношению к реформаторским фракциям в Виттенберге и других местах (например, во Франции или Швейцарии), которые действовали до этого события. Хотя слово «протестант» часто употребляется по отношению к этому, более раннему, периоду, такое использование является, в строгом смысле, некорректным.

Рассмотрим подробнее, о чем идет речь. Строго говоря, Лютеранская Реформация началась лишь в 1522 году, когда Лютер возвратился в Виттенберг после насильственной изоляции в Вартбурге. В 1521 Лютер был осужден Вормским сеймом.

Опасаясь за его жизнь, высокопоставленные сторонники Лютера тайно переправили его в замок, носящий имя «Вартбург», где он оставался, пока существовала реальная угроза для его безопасности. В его отсутствие Андреас Боденстайн фон Карлстадт (или Карлштадт), один из коллег Лютера по Виттенбергскому университету, начал проводить там программу реформ, однако делал это достаточно хаотично. Убежденный в том, что его присутствие необходимо для спасения дела Реформации от неумелых действий Карлштадта, Лютер покинул свое пристанище и возвратился в Виттенберг.

Начиная с этого момента, программа Лютера по академической реформе превратилась в программу по реформированию церкви и общества. Полем деятельности Лютера был уже не мир университета. Он принял на себя роль руководителя движения за религиозные, социальные и политические реформы, которое некоторым современным Лютеру наблюдателям казалось путем к новому социальному и религиозному устройству Европы. Фактически программа реформ Лютера была значительно консервативнее, чем программы его коллег по реформации, например, Цвингли. Кроме того, ее успех был гораздо меньшим, чем ожидалось. Движение оставалось привязанным к территории Германии и, за исключением Скандинавии, не получило поддержки за рубежом, на которую оно могло рассчитывать. Лютер начал в университете, а закончил на кафедре в Соборе.

Происхождение Реформатской Церкви связано с событиями, произошедшими внутри Швейцарской конфедерации. В то время как Лютеранская Реформация брала начало в академической среде, Реформатская Церковь обязана своим происхождением попыткам привести мораль и богослужение церкви в большее соответствие с «библейскими принципами». В то время как Лютер был убежден в том, что доктрина оправдания имела центральное значение в его программе социальных и религиозных реформ, ранние реформатские мыслители проявляли относительно небольшой интерес к доктринам, за исключением одной конкретной доктрины. Их программа реформ была организационной, социальной и этической, и во многом она была похожа на требования, исходящие от гуманистического движения. Ниже мы подробно остановимся на идеях гуманизма. Пока что важно отметить, что все крупные богословы ранней Реформатской Церкви имели некоторую склонность к гуманизму – склонность, которую не разделял Лютер, настороженно относящий к гуманистическому движению. Реформаторская церковь начинала на богословской кафедре, а заканчивала в гуманистической Академии.

Термин «Анабаптизм» обязан своим происхождением Цвингли (дословно он переводится «перекрещенцы» и указывает на наиболее характерный аспект практики анабаптистов – настойчивое утверждение того, что крещены могут быть лишь те, кто лично прилюдно исповедал свою веру). Анабаптисты обвинили Цвингли в компромиссе. В 1522 году он написал работу, известную как «Ароlogeticus Archeteles», в которой он признает «общность вещей» подлинно христианским принципом. «Никто не называет собственность своей, – писал он. – Всеми вещами владеют сообща». Для касты экономистов, стоящих за спинами Реформации, это было хуже, чем любые доктрины Империи.

Католическая Реформация. Этот термин часто употребляется по отношению к «возрождению» внутри Римского Католичества в период после открытия Тридентского собора (1545 г.) В более старых научных работах это движение называется «Контр-Реформацией»: как указывает сам термин, это была якобы борьба с Протестантской Реформацией, чтобы ограничить ее влияние. Однако становится все более очевидным, что Римско-Католическая Церковь не противодействовала Реформации, реформируя себя изнутри.

Итак, мы с вами разобрали и поняли, что Реформация была не едина. Да она и не могла быть единой, ибо и клан реформаторов вкупе с гуманистами был не однороден. В каждой провинции при каждом дворе, в каждом вновь образуемом государстве ковалась своя концепция. Концепция эта была основана на своем индивидуальном понимании нации, религии, культуры, обычаях и много, многом другом.

Рождались новые языки, например английский или литовский. Забывались старые – латынь и арамейский. Главное – рождалось новое отношение к жизни. Цивилизация переставала быть мистической и становилась реалистической. Новая цивилизация крушила основы старой, создавая новую историю, положенную на линейное практическое время, историю наций, государств, религий, пытаясь отнести ее в далекое прошлое и забыть, что вся история делалась на их глазах.

Именно это имеет в виду родоначальник «античного гуманизма» Лоренцо Валла (1407–1457), представляя познание как процесс поэтапного преодоления некоего расстояния. Так в 1440 году с помощью историко-лингвистического анализа он опровергает подлинность «Константинова дара», которым обосновывались притязания духовенства на светскую власть. В своих «Eleganiae» он перечисляет стадии формирования латинского языка притом перечисляет их как создатель этого языка. И, наконец, в «Collatio» и в «Adnotationes» Валла дерзает сравнивать зачастую действительно небезупречную латынь Вульгаты (латинский перевод Библии IV в.) с греческим оригиналом Нового Завета. Одним словом, он еще тот человек средневековья, который считает себя непосредственным современником всего, с чем он сталкивался в текстах, кроме того, он «на короткой ноге» со всеми персонажами и событиями «исторического прошлого».

Однако после Флорентийского Собора, и после 1453 года, когда Константинополь был взят турками, появляется вкус к чтению в «оригинале текстов античных философов», Септуагинты (Библии в греческом переводе 70 толковников), а также Нового Завета и творений Отцов Церкви. Происходит новое открытие Архимеда и Оригена. Отныне владение греческим языком стало отличительной чертой подлинного гуманиста. Само по себе «обращение к истокам» не могло бы наполнить глубокого русла Возрождения, если бы не действовал целых ряд «множителей»: жажда знаний и тяга к обновлению вызывала к жизни новые потребности, удовлетворение которых требовало материальных богатств и технической изобретательности. Стремительный взлет эпохи Возрождения – следствие взаимодействия экономических, технических и демографических факторов. На первом месте из уже упомянутых факторов стоит, безусловно, богатство. Ренессанс не принес бы всех своих плодов без меценатства – неотъемлемого атрибута великолепия княжеских и королевских дворов. Более того, по тексту заказа на то или иное произведение искусства можно судить об идеальных представлениях и реальных чертах жизни того времени. Короли XVI века дрались между собой за архитекторов и живописцев, но также покровительствовали гуманистам, делая их капелланами, библиотекарями и наставниками своих детей. Могущественные епископы предлагали им на выбор множество почетных должностей, оставляющих достаточно свободного времени на литературные занятия…

Возникновение национальных монархий, с тенденцией к децентрализации было в немалой степени вызвано такими сугубо военными факторами, как распространение пороха и возросшее значение пехоты; куда более благородным оправданием их существования явилось активное покровительство монархов изящным искусствам.

Тогда как все без исключения монастыри и старые университеты оставались в рамках средневековой научной традиции, светские правители либо учреждали параллельные заведения университетского типа – как, например, в Виттенберге (Саксония) в 1502 году или в Алкало (Кастилия), двумя годами ранее. Либо стремились тщательно следовать примеру традиционных научных центров, в результате чего, например, в 1530 году в Париже возникла коллегия, получившая название коллегии «королевских чтецов», а затем – «Французской коллегии» (College de France).

Таким образом, покровительство властителей, зараженных вирусом сепаратизма и богатых людей, входящих в касту евреев-финансистов, создавало предпосылки и условия для становления и распространения нового типа культуры, который иначе не смог бы проложить себе дорогу. На этом этапе на историческую сцену выступает еще один чрезвычайно важный фактор – изобретение книгопечатания, призванного размножать знания. Как все великие изобретения, оно подготавливалось, скорее всего, сразу в нескольких местах. «Так имеются свидетельства о попытках изготовления печатной продукции в Праге и в Гарлеме (Голландия). Имя же Иоганна Гуттенберга (1468) из Майнца прославилось в истории во многом благодаря, видимо, вздорному нраву первопечатника, известному по материалам многочисленных затевавшихся им судебных процессов. Так или иначе, наиболее совершенную форму техника книгопечатания обрела после того, как в Майнце приблизительно в 1452–1455 годах встретились и объединили свои усилия три человека: сам Гуттенберг, его вкладчик Фюст и зять последнего Истер Шеффер. Основание Ватиканской библиотеки ознаменовало открытие Церковью книгопечатания, что было официально отражено в булле Александра VI 1501 года, а позже, в мае 1515 года, в специальной декларации V Латеранского собора». Там сказано, что хорошо, если оно будет употреблено «во славу Божию, к укреплению веры и распространению добродетелей»; но следует остерегаться, как бы «яд не смешался с лекарством», а поэтому необходимо установление предварительной цензуры, которая, впрочем, начнет действовать по-настоящему лишь после Тридентского Собора в середине XVI века.

Вот так, «во славу Божию, веры и распространению добродетелей» ширилась Реформация. К собственному удивлению, в ходе расследования мы увидели, что не совсем во славу того чего нам преподносят сейчас, немного не той Веры и не тех добродетелей предполагали свою перестройку гуманисты. То, что нам преподносят сейчас – это история победителей.

С самого начала Возрождение и его важнейшее орудие – гуманизм неожиданно обнаружили свойственную им двойственность амбивалентность и вновь пробудили подавленный до времени «соблазн язычества», то есть именно ту древнюю Веру во множество Богов, к которой призывали Реформаторы и которую всячески вытравливали из памяти народной. Веру в Богов, у которых эти народы были сыновьями и внуками, а не покорными агнцами. Именно ее теперь историки называют «язычеством». Действительно, разве не подразумевает сам термин «гуманизм», возникший, впрочем, значительно позже обозначаемого им явления, опасного стремления полностью довериться лишь человеку и изгнать из поля зрения все, кроме него одного? Первым, кто пошел по этому пути, стали люди искусства. Присмотритесь к косвенным уликам того времени – картинам и скульптурам и вы сами увидите, что искусство в это время становится по существу языческим, точнее, приоткрывает свое языческое лицо. Оно превозносит наготу мужского и женского тела, упивается чувственным содержанием форм. Краски и прочие материалы становятся гораздо утонченнее по сравнению с суровым и сдержанным средневековым искусством предыдущих лет. Рафаэль использовал свою любовницу Форнарину в качестве модели для образа Девы Марии, а еще раньше Жан Фуке изобразил фаворитку французского короля Карла VII Агнессу Сорель, держащей на руках Младенца Иисуса. Возвращение к языческому пантеону, особенно к образу Богини-Матери, Нашей Госпожи безусловно, свидетельствовало о том, что взоры гуманистов от искусства устремились куда-то за пределы насаждаемого христианства.

Еще более беспокоящий факт: сама мысль человека становится чувствительной к этому самому язычеству. Ее манит причудливо преломленный сквозь призму времени образ соразмерной и мудрой философии, причем как языческой, так и христианской, ибо сюда же относится идеализированное представление о ранней Вере, украшенной всеми возможными добродетелями. Но в то же время ширится круг «античных философов», стоящих на платформе практицизма. Появляется Падуанская неоаристотелевская школа. Университет в Падуе открыто усомнился в бессмертии души и в чудесах, и выдвинул сомнительную теорию двойственной истины.

Эти идеи оказали глубокое влияние на умы гуманистов эпохи Возрождения, поскольку они удовлетворяли потребность в чисто рассудочном знании и отрицали очевидную для зрелого средневековья необходимость гармонического сочетания разума и веры. Античные «древние мыслители» воспринимались как современники, потому что и были таковыми для тех, кто их изобрел. Не случайно имя Аристотеля фигурирует в характерных для того времени дебатах, как, например, спор об индейцах.

Новый образ мыслей демонстрирует и Никколо Макиавелли флорентиец, создавший образ идеального государя и предложивший его в качестве примера для подражания вниманию Цезаря Борджиа. Преследуя цель поддержания сепаратизма и сохранения единства родины в отдельно взятом регионе, он создал руководство для правителя, основанное на принципах жесткого политического реализма. Правителю, по мысли Макиавелли, не следует считаться ни с чем, кроме своих собственных интересов. Людям ему лучше внушать, скорее, страх, чем любовь, остерегаясь, однако, открытой ненависти. Как это часто бывает, эта маленькая книжечка заняла столь важное место в истории мысли и приобрела стольких последователей главным образом благодаря скандальной неприглядности изложенных в ней идей и выражения духа того времени, когда каждый боролся за себя и против всех.

Довольно краткий период «духовного царствования Иисуса Христа», провозглашенного Савонаролой во Флоренции в 1495–1497 годах, следует рассматривать именно в свете столкновения языческого Возрождения с осознанной перестройщиками необходимостью реформы и новом духе.

В то же время Савонаролу можно рассматривать и как защитника аскетического искусства, как ревнителя чести монашеского старого братства, со всех сторон осаждаемого неоязычеством, с одной стороны, и новыми религиями с другой. Он открыто восставал против нового духовенства. «Приди сюда, бесчестная церковь… роскошь сделала из тебя бесстыдную девку. Ты хуже скота», – возглашал этот неистовый доминиканец с проповеднической кафедры.

Примером разрыва между призванием христианина, как его проповедовали новые пастыри, и обличаемым Савонаролой соблазном «язычества» может служить образ живописца Сандро Боттичелли. В его удивительных полотнах чувствуется конфликт экзальтации старой Веры с новой христианской созерцательностью. Дело даже не в переходе от одного к другому, не в эволюции тематики от мифологических сюжетов (Весна, Венера, Минерва) к исполненным глубокой духовности Мадоннам, более похожим на изображения уже забываемой Нашей Госпожи. Зачастую он поразительным образом совмещает оба начала – например, в «Алтаре святого Варнавы» где святые наделены чертами божеств пантеона старых богов.

Остается отметить, что во времена Савонаролы монастырь Сан-Марко – где сияют фрески Фра Анжелике и откуда нравственная энергия преображения и переформирования распространялась по всей Флоренции, был центром ученых-гуманистов христианской ориентации. Даже когда возродивший славу Платона (а может просто сотворивший Платона) Марселио Фичино, бывший сторонником Савонаролы, в конце концов его оставил, два наиболее типичных представителя флорентийского гуманизма оставались тесно связанными с Сан-Марко: это Анджело Полициано, находившийся под покровительством семьи Медичи, а также юный гений Пико делла Мирандола.

Об этих именах мы уже упоминали.

Однако как не парадоксально именно эти апологеты возрождающегося пантеона старых богов внесли самую большую лепту в становление христианства. Историки любят называть это «христианским возрождением».

Величайшие из гуманистов, то есть преподавателей «гуманитарных наук» (stodiff humanitatis), педагогов по призванию, ясно сознавали опасность нового возрождения старой Веры. Именно поэтому они считали своим долгом дать на этот вызов глубоко христианский, аутентичный ответ, основанный на Евангелии или на Евангелиях, благо как мы знаем, их был не один десяток.

Возьмем для примера лишь две наиболее интересные фигуры того времени, столь тесно связанные друг с другом, что их называли близнецами, хотя они были полной противоположностью: англичанин Томаса Мора и Эразма Роттердамского. Остроумный и глубокомысленный автор «Утопии» сделал, казалось бы, достаточно блестящую карьеру, чтобы по праву наслаждаться благами жизни. Но он, напротив, то уединяется в картезианском монастыре, то всей душой отдается радостям семейной жизни и ученых занятий, а, в конце концов, оставаясь во всем верным себе, спокойно и твердо восходит на эшафот, куда его приводит представление о верности отечеству, королю и Великой Империи, изображенной им в своей книге.

Фигура другого возвышается над североевропейскими гуманистами, и не только благодаря его влиянию на германскую и швейцарскую реформации – это Эразм Роттердамский. Хотя непосредственное влияние Эразма на Лютера и Кальвина было меньшим, чем можно было ожидать, многие другие реформаторы (такие как Цвингли и Букер) находились под глубоким его обаянием. Поэтому представляется необходимым подробно остановиться на его значительном вкладе в мысль Реформации.

Эразма нельзя считать представителем всего гуманизма, как это делают некоторые ученые. Наиболее влиятельным гуманистическим произведением, распространенным в Европе в первые десятилетия шестнадцатого века, была работа Эразма «Руководство христианского солдата». Она выдержала 23 переиздания. Успех Эразма показал также важность книгопечатания как средства распространения новых радикальных идей – ни Цвингли, ни Лютер не прошли мимо этого момента, когда настала их очередь проповедовать такие идеи. «Руководство» выдвигало привлекательный тезис о том, что современную церковь и общество можно реформировать коллективным «возвращением» к творениям Отцов Церкви. Эразм воспринимал свое произведение как руководство к пониманию Святого писания для мирян и снабдил его простым, но ученым изложением «философии Христа». Эта «философия» является, на самом деле, формой пропагандистского нравоучения. Новый Завет учит знанию о добре и зле, чтобы его читатели могли отвергнуть последнее и возлюбить первое. Новый Завет является «законом Христа», к соблюдению которого призываются христиане. Христос является примером, которому христиане должны подражать. Ряд вопросов представляют особую важность. Во-первых, Эразм считает, что будущая жизненность христианства будет основываться на мирянах, а не на духовенстве. Духовенство рассматривается в качестве учителей, в чьи обязанности входит поднятие мирян до своего собственного уровня понимания. В книге Эразма нет места каким-либо особым законам, которые бы давали духовенству постоянное превосходство над мирянами. Во-вторых, сильный акцент, который Эразм делает на «внутреннюю религию», проводит мысль о независимости христианства от церкви, – ее обрядов, священников и институтов. Зачем исповедоваться в своих грехах другому человеку, говорит Эразм, лишь потому, что он священник, когда можно исповедаться Самому Богу? Религия – это дело сердца и ума каждого отдельного человека, это внутреннее состояние. Эразм подчеркнуто избегает упоминания таинств. Аналогичным образом, он отрицает взгляд на «религиозную жизнь» (другими словами – монашество) как на высшее проявление жизни: мирянин, так же верен своему призванию, как и любой монах. Революционный характер «Руководства» заключается в дерзком предположении о том, что религия должна быть доступна всем, чтобы все могли вернуться к истокам и утолить свою жажду из источника чистой и живой воды веры, а не пить из мутных и застоявшихся прудов религии позднего средневековья.

Эразм, однако, осознавал, что на предлагаемом им пути имеются серьезные препятствия, и предложил ряд способов их преодоления. Во-первых, Новый Завет нужно было изучать на языке оригинала, а не в неточном переводе Вульгаты. Это требовало двух инструментов, которых в то время не существовало: соответствующей филологической компетентности для работы с греческим текстом и прямого доступа к самому тексту.

Первый инструмент был найден, когда Эразм обнаружил заметки Лоренцо Валлы о греческом тексте Нового Завета, о чем мы уже писали выше. Эти заметки хранились в архиве местного монастыря и были найдены и опубликованы Эразмом или написаны им самим. Второй инструмент был найден после издания Эразмом первого печатного Нового Завета на греческом языке, который сошел с печатных станков Фробена в Базеле. Эразм, как он говорил, пользовался всего лишь четырьмя рукописями большей части Нового Завета и лишь одной рукописью заключительной Книги – Откровения. Так случилось, что в этой рукописи отсутствовали пять стихов, которые Эразм вынужден был перевести на греческий с латыни. Тем не менее, это издание было значимой литературной вехой, и в то время считалось только ЛИТЕРАТУРНОЙ вехой. Богословы впервые получили возможность сравнить «оригинал греческого текста» с более поздним латинским переводом Вульгаты.

Основываясь на «открытой им» работе Лоренцо Валлы, Эразм показал, что ряд мест перевода Вульгаты является неоправданным. Так как ряд средневековых церковных обрядов и верований основывался на этих текстах, утверждения Эразма были восприняты с восторгом – реформаторами, которые тут же и предложили отменить их. Новый перевод Нового Завета, сделанный Эразмом, поставил всю эту систему мистических таинств под сомнение. Известный английский ученый Томас Линакр, который оставил медицинскую практику, чтобы стать священником, сказал следующие слова после первого прочтения Евангелия в греческом оригинале: «Либо это не Евангелие, либо мы не христиане».

Эразму, как и другим христианским гуманистам, читателям Плутарха и его «античных» коллег, в особенности «Жизнеописаний знаменитых мужей», была весьма близка идея некой духовной элиты, которая достойна поклонения, но при этом играет решающую роль в ответственном деле обучения, управления и наставления в истине.

На вызов, брошенный попыткой возрождения старой Веры и старого пантеона Богов, христианский гуманизм отвечает обращением к самому главному. Этот гуманизм возрождает Христа в том виде, в каком он нужен Реформации. Но такие люди как Эразм Роттердамский и его сподвижники терпят крах: протестантская Реформа с негодованием отвергает их и осуждает как пособников старой Веры, «содействовавших усвоению обществом языческих культов».

Гуманисты оказались как бы меж двух огней: с одной стороны, традиционалисты упрекали их за отрыв от древних корней; с другой стороны, новаторы-протестанты считали их, по меньшей мере, людьми неблагочестивыми: Da bist nichtfromm – «Ты не благочестив», – пишет Лютер Эразму. Не следует забывать, какую обличительную силу все еще сохраняет в то время слово impietas (неблагочестивый). Это двойное отвержение способствовало усилению в их среде пессимистических настроений, в полной мере отразившихся в загадочной трагедии Шекспира «Гамлет», которая знаменует конец мистической цивилизации. Реформация, как и любая Революция, начинает поедать своих детей.

Постараемся подвести итог расследованию связки Реформация и Гуманизм. Хотя Реформация, судя по огромному количеству исторических трудов, началась в городах Германии и Швейцарии, имеются все основания полагать, что она была неизбежным следствием процессов, происходящих в Италии по мере того, как движение, известное нам как «Итальянское Возрождение», набирало силу. Сделаем небольшой обзор методов и идей гуманизма Возрождения, позволяющий понять их значение для Реформации.

Когда термин «гуманизм» используется ученым двадцатого века, под ним понимается антирелигиозная философия, утверждающая достоинство человечества без каких-либо указаний на Бога. Он приобрел очень сильный светский, или даже атеистический, оттенок. Однако, гуманисты четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого веков были чрезвычайно религиозны и озабочены не отменой, а реформированием (созданием) Христианской Церкви.

Хотя французское понятие «Ренессанс» в настоящее время повсеместно используется для обозначения литературного и художественного возрождения в XIV–XV вв. в Италии, писатели того периода были склонны называть это движение другими терминами: «восстановление», «возрождение», «пробуждение», «повторный расцвет». (Под «Италией» в данном случае подразумевается географическая, а не политическая реалия северных земель вокруг Флоренции). Некоторые историки, среди которых выделяется Яков Буркхардт, утверждают, что Ренессанс дал жизнь новой эре. Именно в этот период, по словам Буркхардта, человеческие существа впервые стали осознавать себя индивидуальностями. Флоренция стала «новыми Афинами», интеллектуальной столицей, в которой река Арно разделяла старый и новый миры.

Вот ряд факторов, которые имеют некоторое отношение к данному вопросу.

1. Как указывал Роберто Вайсе в своей работе «Открытие классической древности в эпоху Возрождения», руины представляли собой живую связь с прошлым. В эпоху Ренессанса они выступали своего рода жизненными стимулами для мыслителей, и должны были подтверждать их призывы возродить жизненность «классической римской культуры» во времена, считавшиеся по их же мнению в культурном отношении «сухими и бесплодными».

2. Схоластическое богословие – основная интеллектуальная сила средневековья – никогда не имела особого влияния во Флоренции, которая была оплотом Великой Империи на западе. Хотя многие итальянцы достигли славы в области богословия (например, Фома Аквинский или Григорий Риминийский), они трудились в северной Европе. Таким образом, во Флоренции имелся интеллектуальный вакуум. Всякий же вакуум стремится к заполнению – гуманизм Возрождения заполнил собой этот конкретный просвет.

3. Социальная стабильность Флоренции зависела от сохранения ее автономного республиканского правления. Поэтому обращение к изучению Римской Республики, включая ее литературу и культуру, как образца для Флоренции, было вполне естественным.

4. Экономическое процветание Флоренции создало досуг и, следовательно, нужду в литературе и искусстве. Покровительство культуре и искусствам рассматривалось как должное использование избыточного богатства.

5. Возрождение «греческого искусства» было, таким образом, неизбежно, а вместе с ним возродился интерес к «греческой классике».

Откуда мы вообще узнали о гуманизме, этой основе и интеллектуальной базе Реформации, то есть сепаратистского движения по развалу Великой Империи и созданию новых вер (религий) на одной общей базе вере в Христа. О «гуманизме» было впервые упомянуто в 1808 году и то по отношению к форме образования, в которой делался акцент на греческой и латинской классике. В литературе же это слово впервые встречается в работах Самуила Колериджа Тейлора в 1812 году, где понятие это использовалось для обозначения христологического взгляда – веры в то, что Иисус Христос имел исключительно человеческую природу.

Широкое признание получил взгляд на гуманизм Оскара Кристеллера особенно среди североамериканских и европейских ученых. Кристеллер рассматривает гуманизм как культурное и образовательное движение, озабоченное, в первую очередь, развитием красноречия в различных его проявлениях. Его отношение к нравам, философии и политике имеет второстепенное значение. Быть гуманистом означало проявлять интерес, в первую очередь, к красноречию, а к другим вопросам – лишь в той мере, в какой они затрагиваются им. Гуманизм был, по существу, культурной программой, делавшей основное ударение на красноречии, которая обращалась к классической древности как образцу этого красноречия. В искусстве и архитектуре, как и в устной и письменной речи, древность рассматривалась как культурный источник, из которого черпала свои силы эпоха Возрождения. Петрарка называл Цицерона своим отцом, а Вергилия – братом. Архитекторы пятнадцатого века упорно игнорировали готический стиль Северной Европы, чтобы возвратиться к классическим стилям древности. Цицерон изучался как оратор, а не как политический и нравоучительный писатель.

Короче говоря, гуманизм интересовался тем, как получить и выразить идеи, а не тем, в чем заключалась сущность этих идей. Гуманист мог быть платоником или аристотелианцем, но в любом случае рассматриваемые им идеи заимствовались из «древности». Гуманист мог быть и скептиком, и верующим, но в обоих случаях он отстаивал свои взгляды с позиций «древности». Привлекательность взгляда Кристеллера на гуманизм заключается в том, что он отлично объясняет замечательное разнообразие эпохи Ренессанса. В то время, как Барон называет центральным один набор идей, а Буркхардт – другой, Кристеллер указывает на то, что центральное место занимал способ генерации и обработки идей. Разнообразие идей, являющееся характерным для гуманизма Возрождения, было основано на общем согласии относительно того, как выводить и выражать эти идеи.

Литературная и культурная программа гуманизма может быть сведена к лозунгу «Ad fontes»– «Назад к первоначальным источникам!». Средневековое запустение оставляется в стороне, чтобы возродить интеллектуальную и художественную славу классического периода. Применительно к христианству этот лозунг означал непосредственное возвращение к основополагающим документам христианства – патриотическим писателям и, в первую очередь, к Библии.

Этот лозунг, однако, не только указывает на источники, которыми следовало воспользоваться для возрождения цивилизации. Он указывает также на отношение, которого следовало придерживаться по отношению к этим источникам. Следует помнить, что эпоха Ренессанса была периодом открытий – как географических, так и научных, а самое главное исторических и литературных. Открытие Америки, произошедшее в конце этого периода, дало толчок воображению, равно как и новое проникновение в законы функционирования человеческого тела и природного мира. Точно так же классические источники открывались с целью открыть заново отраженный в них опыт. Так же обстояло дело и со Святым Писанием. Новый Завет описывал встречи верующих с воскресшим Христом – и читатели конца эпохи Возрождения подходили к тексту Писания с ожиданием того, что они также смогут встретить воскресшего Христа. «Открывалось» все. История, хронология, науки, античность, древние философы и древнее искусство, даже руины и остатки древних городов, в которых еще на памяти открывшего их поколения играли дети и проводились кулачные бои. Но что поделать. Это была эпоха «открытий».

Были определены три основные канала распространения методов и идеалов итальянского Возрождения в Европе:

1. Посредством посещения Италии европейскими учеными, возможно, с целью обучения в итальянских университетах или в составе дипломатических миссий. По возвращении на родину они привозили с собой дух Ренессанса. Отличным примером этого является Кристоф Шеурль, который после изучения права в Болонье вернулся во вновь основанный Виттенбергский университет с докторской степенью по юриспруденции и любовью к изящной словесности. Эта любовь вскоре проявилась в крупных реформах учебной программы в Виттенберге, которая, сыграла определенную роль в привлечении сюда Лютера.

2. Посредством переписки с итальянскими гуманистами. Гуманизм проявлял большую заботу о развитии письменного красноречия, и написание писем рассматривалось как средство воплощения и распространения идеалов Возрождения. Сфера переписки итальянских гуманистов была достаточно широка, простираясь почти на всю Европу.

3. Посредством печатных книг, происходящих из таких источников, как Алдинская типография в Венеции. Эти произведения часто перепечатывались в других печатных мастерских, особенно в Базеле (Швейцария). Итальянские гуманисты часто посвящали свои работы покровителям, обеспечивая, таким образом, должное внимание к ним. Университетская библиотека Виттенберга была известна своим большим собранием гуманистических работ, многие из которых были посвящены Фридриху Мудрому.

Хотя внутри гуманизма имелись свои течения, можно выделить три общие основные темы.

Во-первых, мы находим ту же заботу о письменном и устном красноречии на манер классического периода – что и в итальянской Реформации.

Во-вторых, мы находим религиозную программу, направленную на «возрождение христианской церкви». Латинский лозунг «Сhristianismus renascens» (возрождение христианства) заключает в себе цели этой программы и указывает на ее связь с «возрождением» письма, которое ассоциируется с Ренессансом. Хотя Буркхардт, несомненно, прав, отмечая, что Возрождение привело к новому акценту в сознании отдельного человека, гуманисты добавили к нему еще и признание необходимости реформирования общин и общества в целом, к которым эти отдельные люди принадлежат.

В-третьих, в начале некоторые течения западноевропейского гуманизма были чрезвычайно пацифистичны.

Мы с вами постарались понять, кто и где ковал идеологию Реформации, по заказу кого велась эта перековка, и кто на этой идеологической базе начал вселенскую перестройку Ойкумены. Осталось определить главный инструмент пропагандисткой машины гуманистов. И многие из вас будут правы, сразу вспомнив книгопечатание.

Книгопечатание представляет собой синтез нескольких технических достижений. Оно предполагает – умение изготовлять бумагу, известное в Европе к тому времени уже на протяжении двухсот лет. Нахождение рецептуры определенных, более жидких, чернил. Применение пресса, а также, что особенно важно, способа изготовления наборных шрифтов. Здесь решающая роль принадлежала прогрессу в области металлургии, благодаря чему стало возможно получать достаточно прочные сплавы. К концу XV столетия книгопечатание сильно потеснило, а кое-где и заменило собой труд переписчиков, который в свою очередь был ранее усовершенствован благодаря появлению так называемого exemplar, то есть образцового, авторитетного текста, опираясь на который можно было избежать бесконечных ошибок, неизбежно накапливавшихся при многократном переписывании. А, кроме того, установить единство текста и мысли.

Применение ксилографии для печатания иллюстраций и кратких текстов тем временем сохраняется повсеместно. По современным оценкам, с 1455 по 1501 (то есть, до года, которым оканчивается время инкунабул) было отпечатано шесть миллионов книг. На всем Западе в течение всего средневековья манускриптов было создано гораздо меньше.

Хотя изобретение книгопечатания было сделано, по мнению историков, за много веков до описываемых событий в Китае, первые европейские печатные документы, поддающиеся весьма ненадежной датировке, вышли из-под печатного станка Иоганна Гуттенберга в Майнце. В 1456 году на том же станке была издана печатная латинская Библия. За ней последовала «Майнцская Псалтирь», с выходом которой был установлен обычай указывать издателя, местонахождение печатной мастерской и дату публикации на титульной странице произведения. Из Германии технология книгопечатания была привезена в Италию: первые издательства были открыты в Субьяко (1464 г.) и Венеции (1476 г.). Кэкстон открыл свою печатную мастерскую в Вестминстере (Лондон, 1476). В 1495 году Альдус Манитиус Романус открыл знаменитую печатную мастерскую Альдин опять же в Венеции. Этой мастерской принадлежит приоритет двух важных нововведений: строчных букв и наклонного шрифта «курсива» (Альдус называл этот шрифт «канцелярским»).

Почему книгопечатание имело столь большое значение для Реформации? Его важность определяется следующими основными факторами.

Во-первых, книгопечатание означало, что можно было быстро и дешево вести пропаганду Реформации. Более не нужен был трудоемкий процесс ручного переписывания рукописей. Кроме того, можно было избежать ошибок, которые возникали в процессе переписывания; после типографского набора можно было напечатать любое количество не содержащих ошибок экземпляров. Лютеранские книги, запрещенные властями как развращающие, незаконно привозились в Кембридж по ганзейскому торговому пути через Антверпен и Ипсвич. Лютеру не нужно было ехать в Англию, чтобы его идеи были услышаны – они распространялись посредством печатного слова.

Этот вопрос представляет интерес в отношении социологии ранней Реформации. Как в Англии, так и во Франции, например, первые протестанты, в основном, происходили из обеспеченных сословий именно благодаря тому, что эти сословия обладали возможностью читать и платить деньги за книги (которые, ввиду их незаконного ввоза, как правило, стоили достаточно дорого). Аналогичным образом большее влияние протестантизма в Кембридже, чем в Оксфорде, частью отражает близость первого к континентальным портам, через которые незаконно ввозились протестантские книги. Еще раз доказано, косвенными уликами Реформация имела питательную среду в касте экономических служащих Империи, в касте евреев.

Во-вторых, Реформация опиралась на конкретные источники: Библию и труды христианских богословов, отнесенные в седую древность. Изобретение книгопечатания оказало двойственное влияние на судьбы этих источников, имеющих большое значение для зарождения Реформации. Возможным стало публиковать издания этих произведений. Сравнивая напечатанный текст произведения с рукописными источниками, можно было создать или скомпилировать наилучший вариант текста. В конце пятнадцатого и начале шестнадцатого веков ученые – гуманисты перерыли все библиотеки Европы в поисках таких патриотических рукописей для редактирования и издания. Кроме того, эти источники стали доступными как никогда ранее. Уже в начале шестнадцатого столетия практически все имели доступ к изданию Нового Завета или творений Блаженного Августина (патриотического писателя, пользовавшегося особым расположением реформаторов).

Одиннадцать томов избранных трудов Блаженного Августина были изданы в Базеле братьями Амербах после редакционного процесса, который продолжался шестнадцать лет. Даже своих писателей реформаторы проверяли тщательно. Эразм Роттердамский издал первый печатный текст Нового Завета на греческом языке. Названная «Novum instrumentum» эта работа содержала три основных раздела: ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ греческий текст Нового Завета; НОВЫЙ латинский перевод этого греческого текста, который исправлял неточности существовавших переводов, особенно Вульгаты и, наконец, комментарий текста. Для реформаторов, особенно Лютера и его коллег в Виттенберге, идеи Реформации основывались на «Библии и Августине». Возникновение книгопечатания означало, что надежные тексты этих источников стали широко доступными, способствуя, таким образом, распространению этих идей. Как в свое время отметил Гордон Рапп, «новые инструменты, новые тексты, какими бы «сырыми» они не были, какими бы некритичными и небрежными не были их редакторы, привели к сосредоточенному изучению Библии, результаты которого оказались поразительными и достаточно практичными. Реформаторы Виттенберга. Цюриха, Базеля, Страсбурга и Галлена знали, что они делали… Существуют свидетельства того, как в далеком Кембридже и Оксфорде молодые ученые страдали из-за них и, пренебрегая опасностями, искали эти инструменты библейской науки. Они положили основание религиозной, богословской Реформации. Торговец книгами Томас Геррард, а не политик Томас Кромвель, зажег свечу Николая Ридли».

Можно привести пример, иллюстрирующий важность книгопечатания для пропаганды идей Реформации повсеместно. Поворотный момент Французской Реформации отмечен публикацией в 1541 году франкоязычного издания «Наставлений в христианской вере» Кальвина. Последовательно изложенные и тщательно аргументированные радикальные реформационные доктрины стали доступны во Франции на языке, который лучше всего мог быть понят.

Однако вскоре произошло следующее: 1 июля 1542 году парижский парламент издал распоряжение, согласно которому все книги, содержащие еретические доктрины, особенно «Наставления» Кальвина, должны были быть сданы властям в течение трех дней. Обыски книжных лавок стали важным элементом официальной попытки подавить растущее «еретическое» движение. В следующем году богословский факультет Парижского университета, составил список книг, состоящий из шестидесяти названий, которые должны были быть немедленно запрещены. Из тридцати шести текстов, которые можно с некоторой степенью вероятности определить и датировать, двадцать три были напечатаны в Женеве.

Однако по мере победоносного шествия Реформации по Европе ее главные исполнители все больше и больше отодвигали в тень и идейных вдохновителей переворота и его экономических нянек в лице касты евреев. Нарождающимся национальным государствам очень не хотелось помнить о тех, кто дал им в руки идею и в карман звонкую монету для осуществления своих сепаратистских амбиций. В полной мере расхождения между гуманизмом и Реформацией стали очевидны в 1525 году. В этом году и Лютер, и Цвингли написали работы, направленные против Эразма Роттердамского, причем оба сосредоточили свое внимание на концепции «свободной воли». С точки зрения обоих реформаторов, учение Эразма об абсолютной свободе человеческой воли вело к преувеличенно оптимистичной концепции человеческой природы. После опубликования «Комментария об истинной и ложной религии» Цвингли и работы «О рабстве воли» Лютера напряженность, которая всегда существовала между гуманизмом и Реформацией, стала очевидной для всех.

Как тут не вспомнить знаменитое выражение: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить» из драмы Ф.Шиллера «Заговор Фиеско».