Все мы знаем, потому что запомнили со школьной скамьи, крылатую фразу «Рукописи не горят!». Это оптимистическое восклицание у всех нас на слуху. Главное, что это вполне справедливо, если иметь в виду переносное значение этих слов. Рукописи не горят и мы не властны над временем и над памятью людской. Не в наших силах остановить или изменить течение вечного времени. Вечное время. Его нельзя убить, оно просачивается сквозь пальцы. Его можно оболгать, можно исказить, но совсем избавиться от этого немого свидетеля еще не удалось никому. Оно немо пока не начала кричать наша память. Мысли носители генов памяти, так же как и само время, материально воплощаются в делах. В художественных образах, которые рождаются музыкой, песнями, сказами, картинами, величественными соборами, вещами, вобравшими в себя дух времени и хранящими в себе правду о нем. Люди во все века прячут их от уничтожения, спасают от разного рода революционеров и реакционеров, передают следующим поколениям, завещая им делать так же.

Но у рукописей, как таковых, есть куда более страшный враг, чем инквизиторы и обскуранты всех времен и народов. Враг этот – невежество. Рукописи жгут и пускают на обертки за ненадобностью. Старый хлам бывших жильцов дворянских домов и барских усадеб, уничтожают новые владельцы, идущие в светлое будущее семимильными шагами. В музеях и музейчиках, библиотеках и специальных хранилищах их хранят до полного уничтожения, пряча в сырых подвалах и протекающих чердаках. Особенно не везет тем рукописям, которые не отвечают великому пути науки, или не совсем точно отражают дух времени. А уж совсем не везет, тем старым манускриптам, что вопреки устоявшемуся мнению, освещают хорошо всем известный факт или не дай бог историческую эпоху, хуже того – героическую личность, с другой не очень лестной для них стороны. Их никто не тащит на костер, такие экзекуции носят в основном показательно пропагандистский характер, не имеющий ничего общего с действительным уничтожением исторических фактов. Таких свидетелей, мешающих правильному осмыслению историко-культурного значения того или иного героического прошлого, просто забывают. Забывают на полках или в недрах пыльных шкафов, стоящих в самых дальних отсеках, самых малопосещаемых архивов. Годами гноят в спецхранах и спецотделах, где выдача происходит опять же для спецконтингента по спецдопускам.

Но, как я уже отмечал, время оно как песок в песочных часах находит свою щель и все равно утекает в неизвестность из любого самого закрыто хранилища. Видимо из-за этого удивительного свойства времени иногда происходят большие открытия в области изучения исторических материалов. Высоколобые авторитеты в таких случаях глубокомысленно изрекают одно слово. «Случайность». Однако в этом случае стоит вспомнить слова выдающегося французского ученого Ланжевена: «В науке бывают случайные открытия, но они достаются тому, кто этого заслуживает».

В городе на Неве, аристократическом Санкт-Петербурге, вернувшем все-таки себе это имя, стоит Государственная Публичная библиотека имени М.Е. Салтыкова-Щедрина, в которой находится богатейшее собрание документов, именуемое по месту его прежнего хранения – Эрмитажным. Эрмитажное собрание рукописей принадлежало Екатерине II. Царица, как известно, большая любительница древностей, усердно коллекционировала русские рукописные книги. Кроме того, она на досуге то ли писала, то ли переписывала многотомную историю России с древнейших времен. Историей Екатерина занималась между делом, чаще всего при «волосочесании», в то время как искусные куаферы колдовали над ее прической, или во время болезней, когда по ее словам «вышла рожа на роже». Не мешало бы и нашим правителям взять с нее пример, не в части болезней, а в области изучения истории собственного народа. Не дремать в парикмахерской, а хотя бы по радио послушать исторические анекдоты. Глядишь, кругозор у них стал бы ну, если не на многотомник по истории Руси, то хотя бы на краеведческий музей родного края.

Интерес царственного исследователя к истории, кроме того, дал еще и побочный результат, весьма полезный для добросовестных историков. Все стали в угоду императрице пополнять ее собрание ценными рукописями. В результате в Эрмитаже образовалась уникальная коллекция древнейших русских летописей и книг, куда вошли знаменитый «Изборник», «Судебник» Ивана Грозного и уникальный «Московский летописный свод» и масса других ценных экспонатов.

Вот среди этих пыльных шкафов и работал долгие годы профессор Д.Н. Альшиц, тот, кто заслужил встретиться со «случайной» находкой.

Однажды. Все случайное происходит «однажды» и «вдруг». Так вот, однажды он раскрыл шкаф, в котором хранятся рукописи Эрмитажного собрания, и взял с полки очередную рукопись. Так и хотелось написать, что тяжелый фолиант упал на него с полки. Но это не так. Труд археографов кропотлив и системен. Ученый взял очередной том очередной Разрядной книги. Таких немало, и в одном только этом хранилище их более двадцати. Разрядная книга – это описание всех заслуг какого-либо рода от дедов и прадедов. Поэтому в них всеми правдами и неправдами, а корыстолюбие в среде писарской братии и тогда процветало, записывались всякие «затейки». Разобраться в этом потоке сочинительства, порой весьма хитроумно смешанного с правдой, было просто невозможно. Поэтому историки и мало обращают внимания на эту писанину. В данном же случае в руки кропотливо искавшего ученого попала Официальная разрядная книга времен Ивана Грозного. В отличие от малодостоверных, так называемых частных разрядных книг, от летописей, отражавших острейшую политическую борьбу, это был источник деловой и документально объективный, потому как писался для самого государя самим Тайным приказом.

Иван Васильевич Грозный за описки в такой книге на дыбу вздергивал, а уж за искажения или за те же затейки живым бы в масле сварил. Тут искажать никто бы ни за какие деньги не посмел.

Вот в ней-то, в Официальной разрядной книге, и открыл неутомимый ученый подлинные родословные «худородных» Малюты Скуратова и Бориса Годунова, Басмановых и Василия Грязного. Открыл и ужаснулся. Катился под откос знаменитый фильм Эйзенштейна «Иван Грозный» и труды классиков марксистко-ленинской историографии о борьбе государя с боярской смутой, опирающегося на выходцев из народных масс. Рассеивался как туман образ великого и прогрессивного государственного деятеля, ограждавшего страну от проникновения иностранного влияния, пытавшегося объединить Россию вопреки сопротивлению феодалов, и опиравшегося в своей борьбе на народные массы. А главное, тускнел образ борца с немецко-тевтонским вторжением последователей псов-рыцарей и предшественников коричневой чумы. Быстро убрал он книгу на место, но честная совесть историка, историка, а не доктора исторических наук, заставила его рыться дальше. И вдруг, теперь уже «вдруг», нельзя же все время писать «однажды», еще одна находка.

Есть такой замечательный термин в науке – «парадигма». Он обозначает установившееся в науке по тому или иному вопросу мнение, принимаемое как незыблемое. Как известно, наука движется вперед путем преодоления своих парадигм. Однако происходит это не то чтобы безболезненно. Для примера напомним, что была такая парадигма, о том, что Солнце движется вокруг Земли. Так сказать вращается вокруг нас. Вывод этот сделал Птолемей и держался он веками, не только потому, что был взят под защиту инквизицией, а, прежде всего, потому что это всем лестно быть центром мироздания, а во-вторых «очевидно» любому и каждому.

Точно также эпоха Ивана Грозного и опричнина жили в своей парадигме. Надоела опричнина царю батюшке, и он ее в 1572 году упразднил и всех заклятых опричных воевод покончал. Исследователи в этом были убеждены так же, как и все, со времен Птолемея, в том, что Солнце крутится вокруг их голов, на основании того, что слово «опричнина» в официальных документах после 1572 года не встречается. Так вот добросовестный Даниил Натанович держал в руках документ, на котором было написано «Лета 7081(1573) марта в 20 день государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси пометил боярам, и окольничим, и диаком, и приказным людям свое жалование по окладу», а далее шел список опричников двора Ивана Грозного. Это была «ведомость зарплаты» разогнанной год назад опричной братии.

Значение названного исторического источника невозможно было недооценить. Он документально подтверждал, что опричнина не была отменена, как учреждение «бессмысленное», а напротив продолжала существовать и выполнять свои функции аппарата власти. Кроме того, документ напрочь опровергал досужие домыслы, что Указ царя об упразднении опричнины был, только утерян, но, конечно же, существовал, в чем у ученых сомнений не было. Две эти книги: Официальная разрядная и «таблица окладов», вместе давали полный список ближайшего окружения государя, и оно было сплошь из членов, так называемого, Кромешного ордена. Кромешников, как еще величали тех же опричников. И в состав его входили не только родовитые столбовые бояре Скуратовы-Бельские, Басмановы-Плещеевы, но и рыцари ливонского ордена, во главе с самым Великим Магистром ордена, с коими по официальной версии самодержец всея Руси Иван Васильевич Грозный клято воевал.

Мифы, легенды, загадки и тайны неожиданно уступили место документальным источникам, реальным людям и событиям прошлого. Жаль только, что они не совпадали с официальной доктриной того времени, утвержденной великим отцом всех народов.

А пыльные шкафы, как назло продолжали дарить ученому находки. Вдруг, неожиданно, тоже хорошее слово «неожиданно», в руки ему попадается еще один документ той эпохи. Древнерусская повесть – «Про царя Ивана Васильевича и купца Харитона Белоулина». Ничего вам не напоминает? Ну, конечно же. Любой со школы вспомнит «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» великого нашего поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Значит, знал Михаил Юрьевич старую повесть. Значит, не была она такой уж тайной в его время. Почему вдруг пропала она в пыли архивов? Да потому что не так все в ней, как по науке положено. И царь не казнил тысячами, а миловал сотнями, и имя у купца какое-то татарское, а он новгородец и…вообще все не так. Даже время казни, год 1574, никак не вяжется с тем, что все знают. Какие такие опричники? Их ведь нет уже более двух лет.

Стряхнул с себя оцепенение ученый и вывалил эти новые знания на стол высокому начальству. На этом сказке конец, а кто слушал молодец. Высокое начальство донесло куда следует, и пошел историк собственным трудом на стройках социализма исправлять свою троцкистско-зиновьевскую сущность и непонимание исторического материализма и ведущей роли партии в исторической науке.

Слава Богу, мы в это время уже не живем. Однако как трудно бывает, и сейчас сдвинуть с места старую парадигму.

Однако все равно находятся люди готовые двинуться вглубь пыльных шкафов и найти там те рукописи, которые не горят. Они ведь как русские богатыри. Рукописи те. В огне не горят, в воде не тонут. Да и люди те подвижники истории, то же, как богатыри. Идут за моря, за горы. Как часто говорят неучи, «За семь верст киселя хлебать». Но все равно идут, хотя и знают, что надо семь пар железных сапог стоптать пока их найдешь. Но можно, можно найти, главное искать!

Ярлыковая историография великая вещь. Она просто не пускает туда, куда рвется исследователь. Она сортирует, по одному ей известным признакам, все явления в прошлом по рубрикам. Она точно знает, что прогрессивно, что нет. Историографический кошмар, язык не поворачивается назвать его историческим, не признает просветления умов.

Слова, сказанные современником царя Алексея Михайловича, не только полностью, но в большей мере относятся и к нашему времени: «У нас государь царь благочестивый. Ереси никоторые не любит. И во всей его государьской земле ереси нет. У печати сидят, книги правят избранные люди и беспрестанно над тем делом следят. А над теми людьми надзирают по государеву указу…кому государь укажет». Потому экспедиции в глубины старых архивов и по сею пору, не безопасны. Бацилла непогрешимости и веры в вертящееся вокруг тебя Солнце живут в пыли среди толстых фолиантов в телячьей коже и пергаментов, свернутых в длинные свитки. Бациллы эти заражают быстро, и прививок от них нет. Вирус наукообразия любит пыльные шкафы со спрятанными там рукописями.

Наверное, поэтому подвиг Даниила Натановича Альшица, превозмогшего лихорадку, занесенную в него таким вирусом и не побоявшегося в то далекое и страшное время сказать пусть маленькую, но правду, цене вдвойне.

Современные исследователи сидят в тех же кабинетах что старые историки. Разумеется, интерьеры изменились. У более солидных ученых сделан евроремонт, на книжных полках много новых книг, на стенах другие портреты, снесены многие перегородки. Но капитальные стены те же, а из окна видна та же перспектива, которая открывалась глазам их прежних почтенных обитателей. И перспектива эта, если и не лесоповал, то уж и не академическая мантия, для любителей лазить по пыльным полкам давно не тронутых архивов.

«Наша историческая литература, – писал в начале прошлого века историк Михайловский, – представляет иногда удивительные курьезы. Солидные историки, отличающиеся в других случаях чрезвычайной осмотрительностью, в отношении Ивана Грозного делают решительные выводы, не только не справляясь с фактами, им самим хорошо известными, а…даже прямо вопреки им. Умные, богатые знанием и опытом люди вступают в открытое противоречие с самыми элементарными показаниями здравого смысла. Люди, привыкшие обращаться с историческими документами, отрицают то, что явственно прописано черными буквами по белому полю».

Поэтому надо воздать должное, таким подвижникам науки, как профессор Альшиц и многие, многие другие, те, что помогают нам убрать хлам домыслов с исторического поля, для того чтобы мы могли разложить на нем достоверные документы.