Прогуливаясь по берегу водохранилища, Пилигрим и отец Владимир беседовали о теософских проблемах. На далеко вдающемся в воду мысу с незапамятных пор росла старая береза, а неподалеку обосновался маленький сосновый бор, где пряталась маленькая могилка. Уже всеми давно забыто – чья. Там они увидели сидящую на пеньке Люсю. Поколебавшись, подошли.

– О чем думу думаете, милая сударыня? – спросил Пилигрим.

– Да вот, вспоминаю ваш рассказ. Про Небесный град Иерусалим и Гроб Господень. Действительно ли святыни так много значат? Или мы сами придаем им такой важный смысл? Действительно ли дорога должна вести к Храму?

– Философский вопрос, сударыня, – почесал затылок Пилигрим. – Вот может, отец Владимир готов вам на него дать ответ…

– Вы, знаете ли, и меня в тупик поставили, – признался страж Гологофы. – Всякая ли дорога должна вести к Храму? А вы, уважаемая, любите литературу?

– Люблю, – удивленно ответила Люся.

– А как вы относитесь к творчеству американского писателя Портера, более известного под псевдонимом О. Генри?

– О, я его часто перечитываю, когда грустно. У него такие замечательные рассказы!

– Тогда вы должны помнить его фразу в сборнике «Деловые люди». Она, кажется, звучит так… – Владимир щелкнул пальцами и процитировал: – «Важно не то, какие дороги мы выбираем, а то, что внутри нас заставляет выбирать эти дороги». Вы меня поняли, уважаемая?

– Кажется да.

– Каждая дорога в этой жизни ведет к Храму. Просто не все это видят. Просто не у всех внутри есть то, что позволяет увидеть это, – он задумался.

– А о чем еще размышляют на берегу моря в таком цветущем возрасте и в такое замечательное время, наступления вечерних сумерек? – разрядил обстановку Пилигрим.

– Знаете, обо всем. Об истории державы, – она так и сказала «державы», – о предназначении каждого в истории, о переломах и смутах. – девушка вдруг улыбнулась и закончила словами О. Генри: – О том, что внутри нас заставляет выбирать дороги.

– Ну, тогда не будем отвлекать от высоких мыслей, – Пилигрим махнул рукой. – Не забывайте, сегодня отец Владимир поведает нам о дорогах к Храму. Не опаздывайте, сударыня.

– Они не спеша пошли к дому, продолжая обсуждать эту тему.

К вечеру все были на местах, а Люся даже держала на коленях раскрытый блокнотик.

– Вы, сударыня, никак конспектировать собрались? – на ходу заметил Пилигрим.

– А что, нельзя? – испугалась Люся.

– Что вы, что вы. Ради сохранения для истории очень даже можно, если отец Владимир не возражает. – Пилигрим устроился в кресле.

Судя по довольному выражению лица, писатель был не против передать обязанности летописца Нестора кому-то из присутствующих. Отец Владимир тоже уютно устроился в кресле качалке.

Геннадий Борисович осмотрел полянку и с серьезным видом произнес:

– Ну, что господа и дамы, пожалуй, начнем наши вечерние посиделки? Кто у нас сегодня за кормильца-поильца?

– Да вот Люся собиралась угостить нас прибалтийской кухней, – отозвалась Маша, – но. мы тут посоветовались и решили перенести ее кулинарный вечер на завтра. Сегодня мы с Лешей угостим вас на свой лад.

– На какой? – повернулся к ней Пилигрим.

– Секрет, – ответил Леша.

– А на ушко? – Пилигрим приложил ладонь к уху. – Я ведь тоже должен подготовиться. Аперитив за мной.

Леша наклонился к его уху и что-то шепнул. Пилигрим крякнул и показал ему большой палец.

– Все? Разобрались? – уточнил генерал. – Тогда, отец Владимир, милости просим. Вы нам обещали про Опричный дозор.

– Прошу прощения, Евгений Борисович, но сложилось так, что сегодня я дал обещание даме сменить тему. И с вашего позволения, расскажу о дороге к Храму. Я думаю, присутствующие не будут против?

– Дареному коню в зубы не смотрят, – буркнул Пилигрим.

– Мы согласны, – хором отозвались из дверей кухни Маша и Леша.

– Давай, – кивнул генерал.

– Есть в Москве такая дорога, она более известна как Путь паломников.

– Это где? – не удержалась Люся.

– Ярославское шоссе. Тракт, привыкший носить на своей груди кареты с императорским гербом…

И отец Владимир ненавязчиво начал распутывать нить рассказа.

Действительно, карета с императорским гербом, мчащаяся в сторону Троицкой лавры из Москвы, была для этой дороги не такой уж и редкостью. С давних времен шли по ней пешие и конные, чтобы получить благословение у отца Сергия Радонежского, а позже – у тех, кто сменил его в лавре. Но это он написал в XVII столетии, а уже за 200 лет до того во всех уголках Московского княжества знали о Троицкой обители. На ее порог ступил Великий князь Дмитрий, прося у преподобного Сергия благословения на Куликовскую битву, после которой, отныне и навечно, будет зваться он современниками и потомками Дмитрием Донским.

Многие версты шел он обратно из обители пешком, и ратники его тоже вели в поводу своих коней, замыкая шествие, чтобы не обременять себя суетной мыслью приблизиться к князю, Пересвет и Ослябя – послушники обители, «из коих первый, – как пишет Н. М. Карамзин, – был некогда боярином брянским и витязем мужественным».

Видела эта дорога и Ивана IV, торопившегося в бессчетный раз отмолить грехи, за которые он посмертно был прозван Грозным, видела и «тишайшего» царя Алексея Михайловича. Видела юного Петра, мчавшегося в лавру, чтобы укрыться за ее стенами от подосланных сводной сестрой Софьей убийц. Многих видела эта дорога – и пеших, и конных, и давно уже не в диковинку ей были кареты с царским гербом…

70 верст от первопрестольной до лавры – за один день не доедешь, тем более, путь на богомолье следует совершать, пребывая в молитвах и благочестивых раздумьях. И потому встали у дороги дворцы для знатных особ, где могли бы они передохнуть и набраться сил для дальнейшего шествования к святым местам. Много было путевых дворцов на Пути паломников. Потому как была она основной дорогой к Храму на Святой Руси.

– Потому там и находится санаторий Гостелерадио, – пошутил Пилигрим.

– Кстати, если не ошибаюсь, санаторий находится в Софрино? – уточнил Владимир.

– Там, там, – кивнул Пилигрим.

– Тогда вы недалеки от истины, – засмеялся страж Голгофы. – Один такой царский дворец был именно в Софрине. Софрино вообще имеет интересную историю, начиная с названия. В духовной грамоте удельного верейского князя Михаила Андреевича упоминался Иван Сафарин – «сурожский гость» (может быть, крымский купец), человек предприимчивый, независимый и богатый. Шутка сказать, сам князь Михаил задолжал ему немалые деньги – «пятьдесят рублев, без трех рублев, да без двух гривен», каковую сумму, будучи человеком порядочным, а еще пуще того, боясь загробного наказания за неотдачу долга, и указал князь в своем завещании, отписав ему сельцо. В XVII веке стало Сафарино «государственным дворцовым селом». К концу века село отдали боярину Федору Салтыкову, дочь которого Прасковья вышла замуж за царя Ивана Алексеевича, старшего брата Петра.

Позже село вновь переходит в казну, вернее, приписывается к собственным вотчинам императрицы Елизаветы Петровны. Она бывала здесь у своей тетки, царицы Прасковьи. Приезжала с двоюродной сестрой Анной – будущей императрицей Анной Ивановной. А вот за 1728 год сохранилось известие о пешем походе цесаревны на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Шла она по 5–10 верст, потом останавливалась на отдых в роскошном шатре. «Привал» продолжался и день, и два. Елизавета каталась верхом, ездила на соколиную охоту, а то вдруг, потеряв интерес к предстоящему богомолью, садилась в карету и возвращалась в Москву. Но там снова ее посещала охота побывать у угодников, и наследницу престола опрометью везли на прежнее место…

– У каждого свое понимание дороги к Храму, – засмеялся Пилигрим.

– В 1742 году – первом, как стала она государыней всея Руси, Елизавета опять появилась в Софрине, – продолжил Владимир. – Мне лично не посчастливилось видеть документы, в которых увековечены подробности торжественного въезда Елизаветы в Софрино, но представить царский поезд мы можем легко, потому что дошло до наших дней свидетельство дипломата Адольфа Лизека. Оно написано, правда, несколько раньше, но в нем дан надолго сохранившийся ритуал подобных выездов.

«Впереди шли 250 скороходов без музыки и барабанного боя, неся в руках поднятые вверх бичи, блестевшие золотом. За ними везли в крытых телегах запасную казну, образа, оружие, постели, платье царя, царицы, царевичей и царевен, белье и принадлежности царской мыльни; в так называемую поборную телегу складывались подносимые государю дорогие вещи. В прочих запасных телегах уложены были разъемные столы, разъемные кровати, стулья резные и другая домашняя утварь… За царевым поездом следовал царицын; свита царицы также отличалась многочисленностью и великолепием».

За свою многовековую историю Софрино сменило немало владельцев. Фамилии одна громче другой: Салтыковы, Головкины, Ягужинские…

Полководцы, дипломаты, обладатели высших чинов Российской империи…

Последней владелицей Софрина стала Варвара Николаевна Ягужинская. Тут переплелись несколько дворянских родов. Сама Варвара Николаевна в девичестве – Салтыкова, ее муж – генерал-лейтенант Сергей Ягужинский, сын Павла Ягужинского, одного из ближайших сподвижников Петра I. Петр о нем говаривал: «Если что Павел осмотрит, то это так верно, как будто я сам видел». В отличие от Салтыковых, Ягужинские древностью похвастаться не могли. Павел Иванович был сыном органиста лютеранской церкви в Старых садах на Покровке. Своей смышленостью он понравился Александру Даниловичу Меншикову, и благодаря ему попал в царский дворец.

С Варварой Николаевной Ягужинской связана интересная история. Не детективная, но весьма забавная. Когда Александр Сергеевич Пушкин писал историю Петра I, он захотел быть представленным графине. «Я не делю общества с рифмачами и писаришками», – надменно ответила Варвара Ягужинская. Ей возразили, что Пушкин принадлежит к одной из древнейших дворянских фамилий. На это, нимало не смутившись, графиня ответила, что если бы он не был прикосновенен к писательству, она бы охотно приняла его. И добавила: «Он напечатает то, что я могла бы ему сообщить или рассказать, и Бог знает, что из этого может выйти».

Досадно, конечно, что из-за каприза старой графини не побывал Пушкин в описываемых нами местах. Но с какой стати Ягужинская, аристократка до кончиков ногтей, заговорила вдруг языком гоголевского городничего и отказала в аудиенции светилу русской словесности? Писатель Вересаев, знакомый с ней, приводит такой довод Варвары Николаевны: «Моя бедная свекровь умерла в Сибири с вырезанным языком и высеченная кнутом, а я хочу спокойно умереть в своей постели в Сафарине». Вы спросите, о ком вспомнила графиня на закате жизни? Да каждый из вас, несомненно, знаком с ней. Это Анна Ягужинская более нам известная как Анастасия Ягужинская, одна из главных героинь советского блокбастера «Гардемарины вперед!» и всех его продолжений.

Вторым браком Анна Ягужинская была замужем за Михаилом Петровичем Бестужевым-Рюминым, русским дипломатом, проведшим большую часть жизни за границами России. После выхода сериала более известен его младший брат – Алексей Петрович, сенатор, главный директор над почтами и, наконец, канцлер, на протяжении более 15 лет ведавший внешней политикой России.

– «У него нет недостатка в уме, он знает дела по долгому навыку и очень трудолюбив; но в то же время надменен, корыстолюбив, лжив, жесток…». По-моему так характеризовал его в своих «Записках о России» генерал Христоф Манштейн? – вставил генерал.

– Вы как всегда точны, – раскланялся Владимир. – Что ж, все эти качества не раз помогали великому канцлеру искусно добиваться поставленных целей и с немалой пользой для себя выходить из подстроенных интриг. Но противная партия не оставляла мысли свалить могущественного соперника, и в этой ни на день не утихающей борьбе была принесена в жертву жена старшего брата…

В самом начале своего царствования Елизавета вернула Алексея Бестужева-Рюмина из ссылки, куда он был отправлен императрицей Анной Леопольдовной, облекла своим доверием и осыпала милостями. Дальновидные противники графа сразу взялись за дело. Вскоре был раскрыт заговор против новой императрицы, активной участницей которого назвали Анну Ягужинскую и легко убедили Елизавету в тайных пружинах ее активности. Вознамерилась-де выручить попавшего в жестокую опалу брата своего, бывшего вице-канцлера Михаила Гаврииловича Головкина. Сюжет упомянутого мной сериала построен именно на этом эпизоде из жизни России. «Все это сущая неправда», – напишет много лет спустя на полях одной из французских книг, где излагалась эта история, Екатерина II. Вся вина Ягужинской, по ее словам, заключалась в том, что в доме «говорили несколько несдержанно об Елизавете, эти речи были ей донесены…».

Именно память о судьбе свекрови, красавицы Анны, и стала препятствием для встречи последней из этого рода и великого поэта Пушкина. Нетрудно догадаться, сколь многого ожидал Александр Сергеевич от знакомства с архивом Салтыковых, Головкиных, Ягужинских и Бестужевых-Рюминых! Как был огорчен (а, зная Пушкина, можно предположить, что взбешен!) оскорбительным отказом графини!

Но, возможно, некоторым оправданием послужит тот факт, что, как выяснилось позже, графиня уничтожила домашний архив, предав однажды огню все, что могло поведать о взлетах и падениях, о страстях и низких интригах, о сладости побед и горечи поражений многих знаменитых людей российской истории. Сказать об этом посторонним было, видимо, по понятиям графини, явным неприличием, и она отделалась грубостью, надеясь, что у Пушкина пропадет охота завязывать с нею знакомство.

Она дожила до весьма преклонного возраста, умерла, как и желала, в своей усадьбе, и похоронена в подклети софринской церкви. Графиня была бездетной, и род на ней пресекся. Перед смертью, еще в 1833 году, Ягужинская, к великому неудовольствию окрестных помещиков, освободила своих крестьян «вечно на волю в звании свободных хлебопашцев». До нашей поры сохранилась в местной церкви чугунная доска, надпись на которой подробно повествует об этом деянии: «В 1833 году с высочайшего утверждения сие село Сафарино с деревнями Клиниковой и Бурдаковой в числе 273-х мужского пола душ отпущены вечно на волю в звании свободных хлебопашцев с большим количеством земли, на коей находится хороший строевой лес, и вся дача изобилует прекраснейшими пажитями, лугами и лесами, а крестьяне находятся теперь в отличном благосостоянии».

Вот такая была последняя из непокорных Ягужинских, в селе которых стоял путевой дворец императрицы Елизаветы, а теперь находится санаторий Гостелерадио.

Поблизости от Софрина еще одно древнее село – Братовщина. Оно тоже стоит на дороге к Храму, а значит, тоже не обойдено царским вниманием. Здесь московское духовенство и бояре встречали в 1613 году возвращавшегося с богомолья первого из Романовых – Михаила. Кстати, и Елизавете Петровне эти места настолько приглянулись, что повелела она построить здесь еще один дворец, а в «нем 27 комнат и трое сеней». Вообще же у Елизаветы было несколько путевых дворцов на Троицкой дороге.

В 1775 году Братовщину вместе с многочисленной свитой посетила другая императрица – Екатерина Великая. Из всех остановок в пути Братовщина понравилась ей особо. Дав себе зарок бывать здесь как можно чаще, императрица повелела строить новый дворец, но скоро охладела к затее, и дальше закладки фундамента дело не пошло. А Елизаветинский дворец стоял еще долго. За ним был разбит большой сад в голландском вкусе, с галереями и беседками… В 1815 году неизвестным зодчим построена была в Братовщине церковь. При ее возведении использовался камень с разобранного за ветхостью путевого дворца Елизаветы Петровны.

В соседнем селе Талицы произошла еще одна удивительная история. У самой дороги в Лавру, то есть у самого Ярославского шоссе, стоит часовенка. От нее немного осталось. Полы проломаны, старые двери заложены, только по массивным петлям, навечно врезанным в неподатливый камень, можно догадаться, что здесь были двери. Новый вход сделан кое-как, без усердия, пролом зияет зазубренными неровными краями…

Некогда на месте каменной часовни стояла деревянная. Служителем при ней в начале прошлого века был монах Махрищского монастыря Антоний. Но он не только присматривал за часовней, а 10 лет денно и нощно копал пещеру – ее вход был как раз напротив часовни, через дорогу. Кончил работу, выполнил, видно, данный себе обет, и умер. И был похоронен в часовне. В конце XIX века вместо деревянной часовни соорудили каменную, и могила монаха осталась под нею. Теперь и следов от нее нет.

– Да, действительно, у каждого своя дорога к Храму, – вздохнул генерал.

– Что касается пещеры, здесь тайна для меня и великое недоумение, – пожал плечами отец Владимир. – Старые путеводители про пещеру упоминают, но как-то вскользь. Чувствуется, что никакими подробностями авторы этих путеводителей не располагают. И от года к году все короче упоминания, все глуше. Вроде уже не достоверный факт, а еще одно местное предание… Современные книги о Подмосковье про пещеру и часовню не упоминают вовсе. А главное, и людская память, столь охочая до всевозможных таинственных историй, пещеру достойным для себя объектом не сочла… Действительно, у каждого своя дорога к Храму и свой крест на Голгофе. Подходил я к местным старикам. Расспрашивал про часовню, про пещеру. Про часовню говорили, показали «святой колодец» рядом с нею. И теперь еще из него берут воду, но больше для полива: потеряла вода отменный вкус… А как дело доходило до пещеры, разводили старики руками: ну, был, вот туточки примерно, вход, но заложили-то еще когда!

– И никто вход не распечатывал? – удивился я.

– Не! Мы, еще когда молодыми были, так и рядом не ходили! Бывало, кто из озорников толкнет девчонку к тому холму, она визжит! Страсть! – отвечали старики.

– Удивительным беспамятством запечатана Антониева пещера! Ну, много ли, скажите, в ближнем Подмосковье таких рукотворных подземелий? А вот надо же! Сколько лет ходят мимо люди, едут автобусы с экскурсантами, и никому в голову не придет сделать здесь привал. А впрочем, зачем его делать? Не для славы копал ее Антоний. Искал свой путь к Храму! Наверное, нашел, – и он перекрестился, – упокой, Господи, его душу. Пойдем далее по дороге к Храму.

Вот деревня Голыгино. Уже в наше время, в 50-х годах XX века, известный ученый-искусствовед Михаил Андреевич Ильин услышал от встретившейся ему старушки абсолютно достоверную, как она уверяла, историю.

Сначала старушка поинтересовалась: «Ночью не приходилось вам по дороге тут на Москву ехать?». Ильин ответил, мол, нет, а что? «Вот какое дело, – оживилась старушка. – Здесь при царе Петре схватили отца и сына Хованских, что стрелецкий мятеж подняли против царя. Да головы им тут и отрубили без суда. Так вот, ежели ночью в полночь ехать по Ярославской дороге на Москву, то выходят они оба на шоссе, держат свои отрубленные головы в руках и просят засвидетельствовать в Москве, что казнены безвинно».

Преломилась в легенде истинная история о том, как обеспокоенная доносом на князя Ивана Хованского, будто замышляет он свергнуть Романовых, чтобы самому утвердиться на русском престоле, коварная и решительная царевна Софья позвала 17 сентября 1685 года на свои именины в здешний путевой дворец в числе многих гостей и Хованского с сыном. Но к именинному столу Ивана и Андрея Хованских привели уже связанными. В тот же день их и казнили.

А как не сказать про древний Радонеж? Это ведь сюда переехал с родителями из-под Ростова Великого отрок Варфоломей, будущий основатель монастыря Сергий, прозванный в народе Радонежским, неутомимый радетель о единстве русских земель и долгом мире на этих землях. Неисповедимы пути Господни. Удивительны дороги, к Храму ведущие.

Cело Радонеж находится чуть левее 59-го километра Ярославского шоссе. Там такой съезд под эстакаду. На левом берегу речки Пажи. Кругом пологие холмы с плоскими вершинами, да по склонам овраги, будто кто пахал огромной сохой. Село со всех сторон окружают небольшие поля. Вдалеке темнеет густой лес из елей, осин, берез и ольхи. Да по краям оврагов весной цветет белой кипенью черемуха. К северу от села небольшая дубрава, словно напоминание о былинных временах. Тех годах, когда основал это село какой-то воевода Радонег, ибо от его имени и получило оно свое название – Радонеж.

Жили в нем люди воинские, что берегли границу Суздальской земли. Потом сидели на этих землях ордынские баскаки, ханские чиновники, что следили за сбором дани на подвластных им землях. До сих пор пустоши в окрестностях называются Ханская да Баскакова. А на восток от Радонежа на высоком холме остатки капища Белые Боги, где молились своим богам те самые баскаки. Так говорит народная молва.

Баскаков сменили наместники московского князя. Теперь они занимались сбором налогов и судебными делами. Для них самих, их помощников и челяди была построена большая усадьба с церковью, посвященной празднику Рождества Христова. Возможно, прельщенный сытой жизнью княжьих людей, в 1332 году в радонежскую «весь» переселился со всей семьей и родственниками ростовский боярин Кирилл. Епифаний Премудрый написал о нем: «Этот… раб Божий Кирилл прежде обладал большим имением в Ростовской области, был он боярином, одним из славных и известных бояр, владел большим богатством, но к концу жизни в старости обнищал и впал в бедность».

Боярин и его жена Мария основали здесь свое новое хозяйство. Это их сыновья Варфоломей и Стефан после смерти родителей своих ушли на речку Кончуру, протекающую в 15 километрах севернее Радонежа. Здесь братья «…сделали постель и хижину и устроили над ней крышу, а потом келью одну соорудили и отвели место для церкви небольшой, и срубили ее… освящена была церковь во имя святой Троицы…». Стефан, увидев, «что трудна жизнь в пустыни», вскоре ушел в Москву. Варфоломей, оставшись один, «…изучил все монастырские дела и монашеские порядки, и все прочее, что требуется монахам». Он и основал знаменитый на всю Русь Троицкий монастырь, войдя в историю государства нашего под именем Сергия Радонежского.

Если же пройдете вы весь путь к Храму, то с высоких холмов откроется вам вид на Троице-Сергиеву лавру. Архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой лавры включен в 1993 году в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Многочисленные лаврские сооружения возведены на протяжении XV–XIX веков лучшими мастерами России. Они представляют собой своеобразное наглядное пособие по истории русского зодчества.

Вот Троицкий собор, построенный в 1422–1423 годы – один из немногих сохранившихся образцов раннемосковского белокаменного строительства. Традиционный крестово-купольный храм отличается небольшими размерами и скромным резным декором. Тут же Духовская церковь, построенная на полвека позже – оригинальное, уже кирпичное, сооружение. Особенна она наличием открытой шестипролетной звонницы у основания барабана купола. Самый большой храм Троице-Сергиевой лавры – Успенский собор, строение XVI века. Он повторяет по внешним формам своего тезку – Успенский собор Московского Кремля.

Больничные палаты с церковью Зосимы и Савватия Соловецких – это уже XVII век. Один из немногих дошедших до наших дней памятников гражданского средневекового зодчества. Между двухэтажными больничными корпусами располагается единственная сохранившаяся в ансамбле монастыря шатровая церковь. А вот Трапезная палата с церковью Сергия Радонежского – великолепный образец «русского узорочья». Снаружи и внутри палаты и церковь пышно декорированы росписью, лепниной, белокаменной резьбой. Так же нарядно выглядят и другие постройки монастыря конца того же XVII века – здание Чертогов и Надкладезная часовня.

Но над всем главенствует Колокольня. Это самое высокое сооружение монастыря. Ее высота вместе с крестом составляет почти 90 метров. Построенная по канонам классической архитектуры, колокольня производит незабываемое впечатление. Венчает здание необычное завершение в форме раковины. Колокольня – последняя по времени значительная монастырская постройка, своеобразный финальный аккорд уникального архитектурного ансамбля Троице-Сергиевой лавры.

Вот к этому Храму и ведет Путь паломников, что нынче называется Ярославское шоссе, – закончил Владимир. – Извините, что не оправдал ваших надежд на детективную историю.

– Что вы! – восхищенно глядя на рассказчика, выдохнула Люся. – Все так здорово! Все так интересно! Я и не знала, что Ягужинские жили в Софрино.

– А мы не знали, что в Радонеже жили ханские баскаки, – вынося что-то накрытое белой салфеткой, признались Маша и Леша.

– А что у вас там спрятано? – хитро прищурился Пилигрим.

– А это в продолжение царских дворцов, – ответила Маша. – Спасибо Владимиру за долгий рассказ, иначе бы не успели все сделать. – Она сдернула салфетку. На блюде лежал запеченный свиной бок.

– Вот это действительно царский ужин! – воскликнул генерал. – Такой, наверное, и матушке Екатерине подавали!

– Такой не подавали! Такой только у нас! – уверенно заявил Пилигрим. – А про опричный дозор когда слушать будем? Завтра?

– Нет. Завтра я в первопрестольную. Так что в следующий раз, – пояснил Владимир, разрезая свиной бок. – Могу, если кому надо, с оказией доставить до центра.

– Тогда меня, – смущаясь, попросила Люся.

– И меня, – закивал Пилигрим.

– Что же, наши вечера закончились? – огорчилась Маша.

– Ну, это от хозяина зависит. Позовет – мы как лист перед травой, – утешил ее Пилигрим.

– Зову, – отозвался Евгений Борисович. – Лето еще не кончилось, да и осень обещают теплую.

– С благодарностью принимаю, – улыбнулся Пилигрим. – Так что недельки через две ждите. И Владимир поддержит. И вы, Люся, приезжайте. Расскажу вам истории про Золотое кольцо, – он достал откуда-то огромную бутыль настойки, ароматно пахнущую травами, разлил по бокалам. – А вот Владимир нам опричников задолжал. – Писатель поднял бокал, посмотрел на костер через золотистую жидкость. – На здоровье, народ! Дай Бог не последнюю!!!

Наутро все разъехались, и на даче в поселке Дзержинец стало опять тихо и спокойно.

«Ничего», – сам себе говорил Евгений Борисович, – соскучатся по воздуху и тишине, – приедут. Да и грибы скоро пойдут. А по грибы они все мастаки…». И вздыхал.

Сергиев Посад

Исторический герб Сергиева Посада (1883): «В лазуревом щите серебряная монастырская стена с лазуревыми швами и закрытыми черными воротами, за которыми возникает серебряная башня с золотым чешуйчатым куполом, увенчанным таким же русским крестом, и сопровождаемая двумя золотыми бердышами в столб, на таких же древках. В вольной части – герб Московский. Щит увенчан червленой башенной короною о двух зубцах и окружен двумя золотыми колосьями, соединенными Александровской лентою».

Сергиев Посад назван в честь прп. Сергия, основавшего крупнейший в России монастырь. В 1919 году город был переименован в Сергиев, а в 1930 году в Загорск, в честь революционера В. М. Загорского. Но в 1991 году городу возвратили историческое название.

Начало городу положил Троицкий монастырь. Слава прп. Сергия и основанного им монастыря влекли к обители иноков и богомольцев. Постепенно вблизи монастыря стали селиться и крестьяне. Первыми поселениями, ставшими основой будущему городу, были села Кокуево, Панино и Клементьево. Троицкий монастырь всегда был крупным землевладельцем, имел солидные государственные льготы, что способствовало развитию торговли и ремесел. На территории вокруг монастыря постепенно создавались слободы мастеровых людей. Так появились Иконная и Поварская, Конюшенная и Тележная, Пушкарская и Стрелецкая слободы.

В 1782 году слободам и селам был присвоен статус посада и название «Сергиевский». Капитальное строительство в городе вела в основном Лавра. Поблизости от монастыря были построены монастырские гостиницы, богадельни, лавки, доходные дома. Такому строительству способствовал приток богомольцев, возросший в связи с прокладкой здесь благоустроенного шоссе (1845) и открытием железной дороги (1865) между Москвой и Сергиевым Посадом. Экономическая жизнь города также находилась в зависимости от нужд монастыря. В связи с большим спросом у паломников на предметы религиозного культа здесь было развито производство крестов, подсвечников, икон и т. д. Но наибольшую популярность завоевала сергиевская игрушка. Недаром Сергиев Посад называли «столицей потешного царства». Купить игрушку у стен Лавры значит совершить богоугодное дело. Ведь сам прп. Сергий резал игрушки на потеху ребятишкам.

Монастырь не отставал от местных промышленников. Монахи в XIX веке развили широкую хозяйственную деятельность: были созданы собственные предприятия – кирпичный завод, бумажные фабрики, типография. Эти заведения сдавались в аренду или обслуживались наемными рабочими.

В настоящее время Сергиев Посад – крупнейший административный, промышленный, культурный и туристический центр Подмосковья, жемчужина «Золотого Кольца». Удобное месторасположение города на транспортных артериях, соединяющих регионы России с Москвой, прекрасное автомобильное и железнодорожное сообщение способствуют развитию города и района.

Троице-Сергиев монастырь стоит на невысоком холме Маковце, при слиянии речек Кончуры и Вондюги. Монастырь был основан в 30–40-х годах XIV века братьями Варфоломеем и Стефаном. Варфоломей, принявший монашеский сан с именем Сергий, вошел в историю не только как основатель монастыря, но и как активный сторонник московских князей, выступавший за объединение русских земель вокруг Москвы. Именно он благословил князя Дмитрия Донского перед Куликовской битвой.

В 1355 году в Троицком монастыре впервые в северо-восточной Руси был введен общежитийный устав, что вызвало перестройку всей обители. Монастырь стал походить на небольшой деревянный городок, состоящий из трех частей: общественной, жилой и оборонительной. За прочной оградой – прямоугольник келий, внутри которого церковь и трапезная. Любопытно, что эту планировку монастырь пронес через все последующие столетия и сохранил до наших дней.

Преподобный Сергий скончался в 1392 году. В 1422 году состоялась канонизация прп. Сергия и закладка белокаменного Троицкого собора над его могилой.

В монастыре получил крещение Иван Грозный, в годы правления которого придавалось большое значение превращению монастыря в мощную крепость, имевшую важное значение на подступах к Москве. Вместо деревянной ограды в 1540–1550 годах была выстроена мощная стена с башнями из кирпича и камня. В 1608–1610 годах монастырь 16 месяцев находился в осаде польско-литовских интервентов. Подвиг защитников обители приобрел широкую известность и способствовал росту авторитета монастыря.

При Петре I монастырь по-прежнему сохранял значение царской крепости. В 1689 году во время стрелецкого бунта в Москве царь Петр укрылся за стенами монастыря. В 1744 году указом императрицы Елизаветы Петровны монастырь был удостоен почетного звания Лавры, что подчеркивало главенствующую роль монастыря среди других церковных учреждений.

С 1919 по 1946 год монастырь был закрыт. Храмы были изъяты из ведения монастыря, монахи разогнаны или репрессированы.

Сегодня Лавра – действующий мужской монастырь, духовный центр православной России. На территории монастыря находятся Московские Духовные академия и семинария, а также музей-заповедник. Все они по-своему служат сохранению духовных традиций, истории и памятников этого удивительного места, где жива душа России. Многочисленные лаврские сооружения, возведенные на протяжении XV–XIX веков лучшими мастерами России, представляют собой своеобразное пособие по истории русского зодчества, музей под открытым небом.

Самые древние церкви Сергиева Посада это расположенные с юго-восточной стороны от Троице-Сергиевой лавры, у поножия холма, «на Подоле» – церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы и храм мученицы Параскевы Пятницы. В 1547 году на месте деревянной приходской церкви Служней слободы выстроили сразу две каменные церкви. Введенская церковь была построена на средства боярина И. Хабарова, строительство Пятницкой церкви финансировал Троицкий монастырь.

Художественный Педагогический Музей Игрушки основан в 1918 году. В Сергиевом Посаде находятся НИИ игрушки и единственный в стране колледж игрушки. Вместе с музеем игрушки этот необычный комплекс сохраняет за городом славу «столицы потешного царства». Именно здесь родилась известная во всем мире русская матрешка. В экспозициях музея прослежена история русской игрушки, здесь есть возможность провести экскурс в область детской культуры многих зарубежных стран.

Поселение Радонеж возникло на реке Паже примерно в XI веке.

С Радонежем связано имя прп. Сергия Радонежского, который будучи отроком, жил в Радонеже вместе с родителями. Первым Радонежским князем был Андрей Владимирович, сын знаменитого сподвижника Дмитрия Донского в Куликовской битве Владимира Храброго. При Андрее Владимировиче Радонеж стал столицей небольшого удельного княжества, защищавшего Москву с севера. К этому времени Радонеж из села превращается в город.

В ходе событий «смутного времени» Радонеж запустел. Царским указом он был пожалован в 1616 году Троицкому монастырю, который переселил на территорию Радонежа крестьян из других своих вотчин. Возродилось поселение с названием Городок.

Рядом с Преображенским храмом (1836–1842), построенным на средства прихожан, в 1988 году установлен памятник прп. Сергию. У подножия лежит камень с надписью «Сергию Радонежскому благодарная Россия». В 1989 году селу Городок возвращено древнее название Радонеж.

Покровский Хотьков монастырь

Город Хотьково при небольшом, всего 50 лет, возрасте имеет древние корни. Особое место в его истории занимает Покровский Хотьков девичий монастырь с Бобыльской слободой и ближайшие к нему села и деревни – Горбуново, Митино, Комякино. С этих поселений начался город, они во многом определили его облик, планировку, занятия жителей.

Покровский монастырь был первым документально известным поселением на территории современного города Хотьково. Он дал ему имя.

Начальная история монастыря полна загадок. Неизвестны происхождение названия, имя основателя и дата основания. Неясен его первоначальный статус, можно только гадать – был ли он монастырем в привычном для нас понимании, то есть самоуправляющейся общиной с игуменом (игуменьей) и другими выборными должностными лицами, или имел другое внутреннее устройство. Загадок немало. Документально подтверждаемые сведения крайне скудны. И все же известные и вновь выявленные исторические документы позволяют воссоздать историю его появления и, тем более, последующего развития, а вместе с тем историю развития окружавших его селений, из которых вырос город Хотьково.

По мнению исследователей, заселение славянами территории современного города Хотьково и округи началось в XI–XII веках, а первыми появились в этих глухих, покрытых девственными лесами, местах славяне кривичи. Здесь они встретились с редким населением балтских и финно-угорских племен. Мирное соседство и постепенное смешение мерян и балтов со славянами отразилось и в местной топонимике. Так, балтскими по происхождению являются названия рек Веля и Воря. Названия реки Пажи и ее притока, ручья Подмаш – мерянские. К раннеславянским относятся названия поселений Хотьково и Радонеж.

Первоначально славяне заселяли долины рек, устраиваясь на возвышенностях, в речных поймах, на террасах коренных берегов, на высоких мысах в речных излучинах. К последнему типу поселений относятся Радонеж и Хотьково. С XIV века славяне селились не только по берегам рек, но и на суходолах. На территории Хотькова археологам удалось обнаружить 11 селищ (остатков неукрепленных поселений) того времени. В основном это были починки или деревни в один двор, реже два-три двора. Одно из таких селищ oтмечено и на территории монастыря.

Покровский Хотьков монастырь стоит на узком и длинном мысу, образованном речкой Пажей и Комякинским оврагом. Место это издревле называлось Хотково или Хотков. Среди различных версий прохождения названия Хотькова монастыря наиболее правдоподобна та, согласно которой в его основе лежит древнеславянское мужское имя Хот или Хотьк.

Хотков, – так, вероятно, называлось небольшое славянское земледельческое поселение, на месте которого возник Покровский Хотьков монастырь. Поселение могло быть основано в X–XII столетиях и запустеть или исчезнуть в 30–90-х годах XIII века из-за неоднократньк татарских нашествий. Но его название осталось в народной памяти и перешло на обжитое первыми поселенцами место, которое позднее занял Покровский монастырь. Не случайно в дошедших да нас документах XIV–XVI веков его называли монастырем «иже на Хоткове», уточняя таким образом месторасположение обители.

Историки и краеведы сходятся в том, что Покровский монастырь появился в первое 30-летие XIV века. Это было время, когда в результате татарских набегов на богатые центральные области и города Владимиро-Суздальской земли произошел отток населения в доселе малообжитые лесные окраины.

К 1336 году относится первое письменное свидетельство о волости Радонежской и селе Радонежском: по завещанию великого Московского князя Ивана Калиты село вместе с волостью было передано его второй жене Ульяне. В то время Радонежское было крупнейшим поселением на северо-восточной границе Московского княжества. В нем, на холме в излучине Пажи, размещалась укрепленная усадьба княжеского наместника, в обязанности которого входило привлечение в волость переселенцев за счет предоставления им от имени князя различных льгот и «ослаб».

В начале 30-х годов XIV века в «весь, глаголемую Радонеж» из города Ростова перебралось сразу несколько семей, среди которых был боярин Кирилл «с всем домом своим, и с всем родом своим», отец будущего Троицкого игумена Сергия Радонежского, в миру Варфоломея. Незадолго до смерти, последовавшей, согласно мнению церковных историков, в 1337 году, Кирилл и его жена Мария приняли постриг в Покровском монастыре и были погребены в нем. Еще раньше, после смерти жены Анны, также погребенной в Хотьковом монастыре, здесь принял постриг старший сын боярина Степан, в монашестве Стефан. Пострижение близких Сергия «на Хоткове» говорит о тесной связи монастыря с селом Радонежским, Радонежской волостью. В чем же могла заключаться эта связь? Имеющиеся документы позволяют утверждать, что ко времени пострижения родителей Сергия Покровский монастырь относился к характерному для средневековой Руси типу так называемого «мирского монастыря».

Такие монастыри создавались при содействии целого общества для того, чтобы, по словам В. О. Ключевского, «обывателям было где постричься в старости и при смерти «устроить душу» посмертным поминовением. Здесь же находили приют одинокие и беспомощные крестьяне: увечные, старые девицы, которых «и замуж взяти за себя никто не хочет». Мирские монастыри находились в подчинении у волостной общины, которая распоряжалась монастырской казной, выбирала священников, отводила им землю для ведения хозяйства. Понятно, что они не могли отличаться богатством, хвалиться каменными зданиями. И располагались они вблизи волостного центра. Так и Покровская обитель была создана жителями Радонежской волости «на Хоткове», неподалеку от села Радонежского.

Мирское происхождение объясняет отсутствие сведений об основателе и дате основания монастыря, ведь основал его не князь, не архиерей, а крестьянский мир, жизнью которого мало интересовались летописцы. Это подтверждается тем, что в нем проживали как мужчины, так и женщины; в нем не было игумена или игуменьи, а руководство повседневной жизнью осуществлял священник Покровской церкви. Да и внешне он менее всего походил на обычную монашескую обитель, разнообразные строения которой группировались бы вокруг храма. В XIV веке он более напоминал церковный погост, поскольку Покровская церковь с кладбищем и, возможно, дворы причта, стояли отдельно от келий старцев и стариц. В одной из писцовых книг конца XVI века обитель прямо названа погостом: «на Хоткове монастырь Покров Святые Богородицы… а в прибавочных книгах тот погост не написан».

В XIV веке деревянная Покровская церковь скорее всего была небольшой, простейшего, так называемого «клецкого», типа. Немногочисленные деревянные кельи старцев и стариц стояли ниже Церкви, занимая территорию южной оконечности Хотьковского мыса. Так, вероятно, выглядел Покровский монастырь при жизни родителей прп. Сергия и при нем самом. Возможно, уже тогда сложилась его необычная «уличная» планировка.