Итак, в своем расследовании мы постарались достаточно подробно рассказать о пошаговой стратегии создании экономической базы Империи. Последними этапами этой стратегически важной операции и были торговля и денежно-ссудные операции. Многие могут возразить, что торговая и ростовщическая деятельность евреев известна с античных времен. Так ли это? Попробуем еще раз пройти тем путем, каким осуществлялась становление золотой паутины, опираясь на те косвенные улики, что остались сохранившимися до наших дней на пыльных полках истории или в текстах так хорошо знакомых нам книг. Первое, что мы вспомним это опять же Книгу Книг – Ветхий Завет и великий «еврейский народ».

Развитие внешних торговых сношений народа может совершаться двумя путями: либо, опираясь на собственную промышленность, что предполагает относительно высокую ступень экономического развития, либо на основе торгового посредничества между соседними народами в случае благоприятствующего этому географического положения страны. Ни в том, ни в другом отношении «израильский народ» не находился в благоприятных условиях. Исключительное преобладающее значение земледелия и натурально-хозяйственных отношений в экономической жизни страны при одновременно слабом развитии собственной ремесленной промышленности исключало для израильского народа возможность первого пути. С другой стороны и географические условия местности точно так же осуждали его на экономическую замкнутость и обособленность. Хотя и указывают обычно, как на благоприятное условие для развития торговли израильского народа, на положение Палестины между двумя крупнейшими культурными государствами древнего Востока, Египтом и областью Месопотамии, а также в ближайшем соседстве ее с богатой различными естественными произведениями Аравией, следовательно, на важнейших путях международной торговли того времени однако, как бы ни оценивать значение этих торговых путей, во всяком случае, именно местность, занятая евреями к западу от Иордана, равно как и вся та территория, на которую распространялась власть их царей даже в пору наибольшего ее распространения, находилась вне этих путей и вне сферы их влияния. Таким образом, миф о великом торговом прошлом народа богоизбранного можно оставить в разряде мифов.

Однако в этом источнике мы находим много других фактов.

Сведения относительно организации государственного хозяйства и системы управления империи, там, где пишется о царствовании Соломона, то есть в главе четвертой третьей книги Царств, главе, сохранившей наиболее интересные и в то же время наименее пострадавшие от позднейших переделок документальные данные относительно времени Соломона. «И было у Соломона, – читаем мы здесь, – двенадцать приставников над всем Израилем, и они доставляли продовольствие царю и дому его; каждый должен был доставлять продовольствие на один месяц в году… Продовольствие Соломона на каждый день составляли: тридцать коров муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки, десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, И сто овец, кроме оленей и серн, и сайгаков, и откормленных птиц… И было у Соломона сорок тысяч стойл для коней колесничных и двенадцать тысяч для конницы. И те приставники доставляли царю Соломону все принадлежащее к столу царя, каждый в свой месяц, и не было недостатка ни в чем. И ячмень, и солому для коней и мулов доставляли каждый в свою очередь на место, где находился царь». (Книга Царств 4). Вся страна, таким образом, разделена была на двенадцать отдельных округов, во главе которых поставлены были особые наместники. Главной задачей этих последних являлись не столько заботы об управлении вверенными им частями государства, сколько, прежде всего продовольствие и содержание царского двора. При этом немаловажная деталь, пока еще кочующего царского двора и не имеющего своей постоянной столицы. В полном соответствии с таким частно-хозяйственным принципом была организация местного управления по аналогии с центральным управлением. Точно так же в числе главных должностных лиц, рядом с главным начальником военных сил государства – воеводой, мы встречаем начальника над домом царским – стольника и начальника над податями. Должности, носящие частно-хозяйственный характер по преимуществу, как показывает и самое их официальное название. Повсюду в наместничествах были устроены «города для запасов» то есть, очевидно, для склада и хранения, собранных с населения и с царских имений продуктов. Все эти черты характеризуют хозяйство Соломона, как пока еще чисто натуральное. И этот факт определеннее всего говорит как против централизованного развития при нем торговли, так и против приписываемого ему обладания сказочными богатствами.

Продолжаем читать дальше. При Сауле и Давиде рядом с родовой и племенной аристократией – боярско-воеводской, происхождение и значение которой восходят еще к предшествовавшей эпохе, в царскую эпоху начинает усиливаться влияние и значение аристократии собственно придворной, в значительной мере, впрочем, тождественной с родовой аристократией и составляющей в сущности лишь часть ее. Царская власть, говорит Буль, «долго не имела столь большого влияния, как можно было ожидать. Царь довольствовался собиранием податей и правом объявления войны, оставляя старое аристократическое устройство неприкосновенным. Разделение на округа с особыми начальниками при Соломоне… не отмечало новой степени социальной организации. Естественно, царские чиновники принадлежали к главам родов, но они составляли лишь небольшую часть их, а прочие сохраняли свое влиятельное положение в силу древнего порядка».

Изучение Книг Царств, еще раз подтверждает наше предположение о создании управляющей администрации на местах из бывших воинских начальников и командиров. Уже при первых царях аристократы, образующие знать, составляют могущественный совет при царе, созываемый во всех важнейших случаях, без согласия которого не принимается ни одно имеющее сколько-нибудь крупное общественное значение или решение. Интересные указания относительно состава этого совета, указания, подтверждающие только что отмеченный нами факт слияния родовой и придворной аристократии, находим в первой книге Паралипоменон. «И собрал Давид, – читаем мы здесь, – в Иерусалим всех вождей и тысяченачальников (тысяцкий – выборная должность сборщика налогов), и стоначальников (стольник – управитель дворца), и заведовавших всем имением и стадами царя и сыновей его с евнухами, военачальников и всех храбрых мужей». Состав совета, хотя и достаточно пестрый, все же однороден в том отношении, что вмещает в себя исключительно аристократические и правящие элементы и в этом отношении, в общем, близко напоминает состав феодальных съездов в средние века. Мало того он полностью соответствует составу Земского Собора на Руси или Генеральных штатов во Франции.

В позднейшее время значение знати естественно возросло еще более. В писаниях пророков царь и князья его обычно упоминаются рядом друг с другом. В случаях расхождения мнений и столкновения между царем и аристократией царь нередко оказывается совершенно бессильным провести свое решение помимо воли и согласия аристократических фамилий, находясь, таким образом, в зависимости от социальной знати.

Именно процесс, процесс роста крупного землевладения после посадки на землю военной знати и дружинников-ветеранов и одновременного закабаления и закрепощения массы завоеванного населения, и имеют прежде всего в виду пророки этого времени в своих писаниях. Поэтому связывать столь часто встречающиеся у них жалобы и сетования по поводу бедного люда и растущего его зависимого положения с развитием торговли и с обусловливаемым будто бы ею ростом денежного богатства в стране, во всяком случае, было бы крайним преувеличением. Мы слышим от пророков не о насилиях со стороны денежных капиталистов или собственно ростовщиков (ни о тех, ни о других мы вообще почти не встречаем упоминаний в это время), но о насильственных поступках и притеснениях, прежде всего, со стороны представителей знати и сильных мира сего и о несправедливых действиях и приговорах судей, в большинстве случаев по своему социальному положению принадлежащих к составу тех же аристократических кругов. Не столько на денежные взыскания и на взимание высоких ростовщических процентов с одолженных денежных капиталов жалуются защитники притесняемых бедняков, сколько, прежде всего и главным образом на земельное закрепощение со стороны сильных людей и на обмеривание и обвешивание при выдаче им в долг посевного хлеба. И нам кажется, что именно в этом смысле, а не в смысле какого-либо особенно широкого развития торговли, следует понимать относительно часто встречающиеся в писаниях пророков этого времени указания на неправильность и злоупотребления в применении мер и весов ибо, очевидно, не за интересы же торговцев вступаются в данном случае пророки.

Что еще мы видим в патриархальное время?

Это, прежде всего то, что всесильные представители военной и имперской знати, стремясь расширить и увеличить земельные владения, «передвигают межи дальние, установленные отцами прибавляют дом к дому, поле к полю, так что другим не остается места, будто они одни поселены на земле, сокращая пастбища, обирают бедного и берут от него подарки хлебом, едят лучших овнов из стада и тельцов с тучного пастбища». Обирают человека и его дом, «мужа и наследие его намеренно удерживают у себя хлеб, выжидая удобного момента, чтобы открыть житницы тогда, когда можно будет, уменьшив меру, поднять цену на хлеб и продавать его, обманывая притом бедняков неверными весами, чтобы таким образом покупать неимущих за серебро и бедных за пару обуви, а высевки от хлеба продавать»., очевидно, прежде всего, тем же неимущим беднякам, ибо люди состоятельные не стали бы, конечно, покупать высевков. Именно князья и воинская знать закабаляли и обращали в рабство своих соотечественников и завоеванные народы, а функционально это было поручено сборщикам десятины – мытарям. Время царств в экономическом отношении отнюдь не было, таким образом, временем переворота в направлении развития денежно-хозяйственных отношений. Оно было эпохой по преимуществу роста и развития крупного землевладения и вообще перестройки всех общественно-экономических отношений соответственно тому значению, какое получало земледелие, как основной фактор закрепления населения на земле в свете выполнения имперских функций общего подчинения.

Следующим этапом создания экономической сети империи, вызванным созданием посадов и ростом городов, вокруг, возникающих укрепленных пунктов на землях империи стало насаждение ремесленнического труда и закрепощения населения в местах проживания.

Подобно земледелию, ремесленная промышленность, точно так же обязана была своим развитием социальному заказу со стороны высших и состоятельных классов. Удовлетворяя почти исключительно потребностям местной знати, она почти ничего не производила ни на вывоз, ни на широкого потребителя. О том, что ремесленная промышленность главным образом служила для закрепления населения в местах проживания и для удовлетворения растущей страсти к роскоши, свидетельствует и самый род ремесленных профессий, упоминания о которых встречаются в книгах Ветхого Завета. Это именно: пекари, составители благовонных мазей, ткачи среди которых особенно выделяются ткачи, выделывающие изящные и богатые материи, белильщики, горшечники в том числе, вероятно, изготовлявшие вазы и сосуды, кузнецы и оружейники, плотники, резчики из дерева, выделывавшие деревянные статуи и другие резные изделия, служившие для украшения и внутреннего убранства домов, каменотесы, каменщики, штукатуры и вообще строительные рабочие, ювелиры и золотых дел мастера, резчики и, наконец, брадобреи.

Само собою, разумеется, что число ремесленников, работавших для удовлетворения спроса со стороны ограниченного числа потребителей из замкнутой среды знати, не могло быть особенно значительным. К тому же, как мы видим, и в жизни имперских кругов основой хозяйства по-прежнему остается натуральный строй, и вне дома, поэтому заказывались и приобретались лишь относительно немногие предметы роскоши и такие изделия, которые не могли быть изготовлены домашними средствами. И именно в виду этого последнего обстоятельства, в виду того, что профессии, занятые изготовлением предметов роскоши и изделий, украшавших дома знати, требовали значительного искусства и опытности, большая часть ремесленников не принадлежала к туземному населению, но состояла из все тех же евреев. Особенно это следует сказать относительно требовавших особого искусства профессий золотых дел мастеров и ювелиров. Но и в остальных ремесленных профессиях лишь относительно незначительная часть ремесленников принадлежала к туземцам – ученикам присланных мастеров. В общем, положение дел и состояние ремесленной промышленности вряд ли значительно изменилось со времени Соломона, когда, как мы видели, большая часть работ по заготовке материала, равно как и по сооружению храма и по внутренней его отделке, производилась присланными Хирамом рабочими и мастерами.

Ремесленная промышленность, во всяком случае, не играет заметной роли в экономической жизни империи. Ремесла в начальной стадии этапа могли питать немалую часть народа, хотя они все-таки всегда имели более или менее второстепенное значение и не изменяли характера народа, как это делало земледелие, превращавшее свободных и мобильных скотоводов и охотников, потенциальных воинов и партизан, в подневольных рабов, привязанных к клочку земли. Скромная роль, какую играла ремесленная промышленность в экономической жизни, отражалась и на общественном положении ремесленников. Положение ремесленников в это время оказывалось далеко незавидным. Они не принимали никакого участия ни в государственной, ни даже в общественной жизни страны. Звание ремесленника не пользовалось ни почетом, ни уважением. Некоторые же профессии, и, прежде всего ткаческая (что представляется особенно характерным, если мы сопоставим этот факт с тем почетным положением, какое занимал, например, цех ткачей на следующих этапах развития.), открыто презирались.

Подводя итог нашего расследования первого этапа построения экономической сети империи и развития экономической жизни, мы, прежде всего, должны констатировать, что, сохраняя в течение всего этого периода почти исключительно военный характер экспансии с приоритетным сбором десятины и завоеванием новых земель, империя в то же время переживает процесс коренной ломки всех имущественных и общественных отношений, процесс, выражающийся в создании земледелия и в образовании землевладельческого класса, с одной стороны, и в растущей экономической зависимости этого вновь народившегося класса, массы земледельческого населения от имперских структур, с другой. Следствием этого процесса явилось не только имущественное неравенство, и накопление богатств о руках имперской знати, но и закрепления на земле мобильного населения способного к вооруженному сопротивлению. Таким образом, была подорвана основная возможность возникновения партизанской войны на оккупированных территориях.

Городская жизнь и выполнение административных функций перестали быть при таких условиях более или менее случайным обстоятельством или результатом свободного выбора в жизни отдельных представителей касты мытарей-евреев, но с течением времени путем своего рода естественного подбора превратились в следственную «расовую» черту характера, свойственную всем им вообще. Прекрасную характеристику этого процесса выработки «национального характера евреев» в связи, прежде всего с условиями их жизни в отрыве от метрополии находим мы у Каутского, «Евреи своеобразием своей истории, – говорит Каутский, – были прикреплены не только к городам, но и внутри их к определенным профессиям. Они должны были жить чужими среди чужих. В старину это легче всего давалось купцу. По началу он занимался не только покупкой и продажей товаров, но и их транспортом, он должен был сам заботиться о нем и оберегать его. Торговля товарами требовала поездок и пребывания купца на чужбине; все нации с товарной торговлей поступали так и потому привыкли видеть у себя чужестранных купцов. Евреи, вынужденные покидать родину, вступали на чужбину преимущественно в качестве купцов. И, наоборот, те евреи, духовные особенности которых наиболее подходили для торговли, скорее отваживались ехать за границу… (Вне Палестины евреи в первую голову принуждены были обратиться к купеческой деятельности. Так что с ранних времен мы видим их торговым народом. Поэтому они, вероятно, сильно развили качества необходимые для купца, и это высокое развитие в течение многих поколений занятия такой деятельностью внутри одной и той же семьи должно было, наконец, создать наследуемые способности и черты». (Каутский. «Еврейство и раса».)

Говоря о процессе выработки основных черт позднейшего «национального характера еврейства», черт, характеризующих собою, прежде всего еврейство времени наивысшего развития империи, мы забегаем, правда, несколько вперед. Однако мы считаем себя в праве коснуться вопроса о перемене в характере еврейской касты, происшедшей в связи с жизнью в условиях рассеяния, в виду того, что указанный процесс берет свое начало именно в тех условиях существования на чужбине, в какие были поставлены еврейские администраторы, поселенные в различных местностях империи.

«В том обширном возникновении городов, – говорит Теодор Моммзен, выдающийся историк, – которое продолжалось при многих поколениях и получило такие громадные размеры, каких никогда не имело ни прежде того, ни после, иудеи приняли выдающееся участие». Правда, Моммзен находит при этом, что иудеи «заводили свои поселения в чужих странах не по доброй воле». Вспомним, например, массовое переселение в Александрию при Птолемее Лаге. Однако большую роль в расселении евреев в это время играло все же добровольное переселение, причем главным и преимущественным стимулом для этого служили, прежде всего, выгоды, представляемые жизнью в крупных центрах на службе у государства. В том факте, как относительно быстро и легко даже насильственно переселенные евреи приживались на новых местах поселения, точно так же надо видеть, прежде всего, действие именно этой последней причины.

Обратимся к другому источнику, тоже скрывающему на своих страницах, так нужные нам косвенные улики. Это так любимый всеми Иосиф Флавий.

Рассуждения наблюдательного еврейского писателя по этому поводу настолько интересны, что мы считаем не лишним привести их здесь полностью, с небольшими лишь сокращениями. «Мы не населяем страны прибрежной, – пишет Иосиф, объясняя молчание писателей и историков о своем народе, – и не питаем склонности ни к торговле, ни к вызываемому ею общению с другими народами. Наши города отстоят далеко от моря, и так как мы наделены хорошей землей, то ее возделываем… Если к сказанному еще прибавить своеобразность нашей жизни, то окажется, что в древние времена у нас не было ничего, что могло бы служить поводом для сближения с греками, как, например, у египтян вывоз и привоз товаров или у жителей финикийского побережья оживленная торговля и промышленная деятельность, вызванная жадностью к наживе. Наши предки также не предпринимали, подобно другим народам, войн для грабежа или усиления своего могущества, хотя наша страна и изобиловала храбрыми людьми. Поэтому финикияне, которые ради торговых целей сами отправлялись морем к грекам, стали им скоро известны, а через них уже египтяне и все те, от которых они к ним привозили грузы, переплывая большие моря… После мидяне и персы, достигшие господства над Азией, стали выдвигаться и обращать на себя внимание… фракийцы же сделались известны грекам благодаря своему соседству с ними, а скифы через посредство тех, которые совершали плавания по Понту. Вообще все народы прибрежные, живущие к востоку и западу от моря, были более знакомы тем, которые желали писать историю, тогда как народы, обитающие дальше от моря, остались им, по большей части, неизвестными. И то же явление замечается в отношении Европы, ведь даже о городе Риме… помину нет ни у Геродота, ни у Фукидида, ни у кого-либо из их современников, и о нем только поздно и постепенно кое-какие сведения доходят до греков.». Интересно, что отмечаемое Иосифом молчание греческих писателей классического периода относительно Рима обращало на себя внимание уже историков более раннего времени, Полибия и Дионисия Галикарнасского.

Отрицая наличность широкой торговой деятельности евреев Шиппер (Шиппер. «Возникновение капитализма у евреев Западной Европы».) признает источником первоначального накопления богатств в руках евреев исключительно земельную ренту, получавшуюся евреями в качестве земельных контролеров. Предлагаемое Шиппером решение в конце концов остается также недоказанным и притом не имеет самостоятельного значения, так как является простым применением к проблеме о происхождении еврейских богатств теории первоначального накопления, развиваемой Зомбартом в отношении позднейшего средневековья. Оба решения, таким образом, нельзя признать удовлетворительными. Трудность разрешения проблемы заключается не только в отсутствии достаточного исторического материала, но не в меньшей степени, как нам кажется, и в неправильной постановке самого вопроса. Раз видная роль и участие евреев в торговых сношениях позднего средневековья представляет собою факт, доказанный вполне надежными историческими свидетельствами то, быть может, именно здесь и следует прежде всего видеть источник позднейших еврейских капиталов, не отыскивая каких-либо иных причин. И, во всяком случае, самая постановка вопроса должны быть изменена. Сущность и центр тяжести всей проблемы заключается не столько в том, с какими капиталами евреи приступили к своей торговой деятельности и впоследствии к дёнежным операциям, сколько в вопросе о том, чем обусловливалась их почти исключительная роль в международной торговле.

Само собою, разумеется, что такие переселенцы, принадлежавшие к наиболее деятельным и способным элементам населения, покидая родную почву, вместе с тем порывали и с патриархальным укладом, господствовавшим на их родине, искали себе иных более прибыльных занятий, какие им могла доставить городская жизнь. Причины распространения еврейской диаспоры, таким образом, в известной степени, аналогичны современной тяге сельского населения в города. Так происходил своеобразный отбор городского населения среди еврейства. Все собственно патриархальные элементы оставались на родине. И только лица, так или иначе, окончательно порывавшие с прошлыми порядками, отправлялись искать счастья на чужбине далеко за пределами родной страны. И само собою, разумеется, при этом, что эти переселенцы, как уже указано, принадлежали в то же время и к наиболее предприимчивым и способным элементам населения. В результате, в конце концов, и создалось такое положение, что в то время как евреи в метрополии еще в течение долгого времени оставались по-прежнему преимущественно староукладными, евреи диаспоры, напротив, не только принадлежали почти исключительно к городскому населению, но и усвоили себе специально городские привычки и сделались, таким образом, городскими жителями. Эти типичные черты, усвоенные еще евреями диаспоры на первых этапах империи, сохранились одинаково и в характере современного еврейского населения европейских стран. Позволю себе по этому поводу еще раз цитировать Каутского: «Метод, исходящий из среды, – говорит он, – достаточен для о6ъяснени духовных особенностей, поражающих нас в массе современных евреев. Нужно просто наблюдать, как действует теперь городская обстановка на людей, как под ее влиянием изменяется селянин, и затем принять во внимание, что евреи – единственный народ на земле, составляющий ровно два тысячелетия чисто городское население, и тогда объяснение еврейской особенности явится само собою. Она есть особенность городов, доведенная до крайности».

Эта черта в характере еврейской касты была подмечена и оценена по достоинству еще первыми прозорливыми прародителями имперского государства. Недаром они стремились привлекать различными льготами и привилегиями еврейское население во вновь основывавшиеся ими города, не останавливаясь в то же время и перед массовыми насильственными переселениями евреев. И основатели Империи не ошиблись в своих расчетах. «В том обширном возникновении городов, – говорит Моммзен, – которое продолжалось при многих поколениях и получило такие громадные размеры, каких никогда не имело ни прежде того, ни после, иудеи принимали выдающееся участие… Это в особенности заметно в Египте. Самый значительный из всех основанных Александром городов, Александрия на Ниле, был со времен первых Птолемеев столько же иудейским городом, сколько греческим». «Как в столице Египта, так и в столице Сирии, – читаем мы у Моммзена в другом месте, – иудеям было предоставлено в некоторой мере самостоятельное общинное устройство и привилегированное положение, и развитию обоих городов немало способствовало то, что они были центрами иудейской диаспоры».

Те же свойственные евреям типичные особенности горожан обращали на себя внимание и правителей средневековой Европы. Так, епископ шпейерский Рюдигер в своей известной грамоте, дарованной шпейерским евреям в 1084 году, выражает свое мнение по этому поводу с определенностью, не оставляющею желать ничего более. «Преобразовывая поселок Шпейер в город, – такими словами начинается его грамота, – я счел необходимым пригласить евреев, так как полагал, что благодаря этому слава нашего места увеличится в тысячу раз». Теми же мотивами, несомненно, руководствовались и позднейшие правители, даровавшие евреям различные привилегии, как император Генрих IУ, Фридрих Австрийский, Болеслав Польский.

Однако если евреи успели распространиться почти на всем протяжении освоенных земель, по крайней мере в местностях, примыкающих к берегам Средиземного моря, то распределены были они по отдельным частям империи далеко не равномерно. В то время как восток был густо заселен евреями и почти в каждом городе там имелась более или менее значительная еврейская община причем Антиохия и в особенности Александрия являлись настоящими центрами евреев, на западе еврейские общины не были столь многочисленными и в противоположность восточным общинам в большинстве случаев не пользовались правами автономного самоуправления.

Такая неравномерность в распределении еврейской диаспоры между восточной и западной половинами империи не представляет ничего удивительного. Восток с его обширными торговыми связями и с целым рядом крупных городских центров, естественно, в большей степени должен был привлекать к себе еврейских переселенцев с их городскими наклонностями и привычками, нежели бедный и менее развитой в экономическом отношении Запад. Относительно этого имеется вполне определенное указание такого достоверного свидетеля, как Страбон. «Этот народ, – говорит он о евреях, – проник уже во все города, и нелегко найти на земле место, где бы он не встречался и не являлся бы господствующим». Однако западные общины, как по своей численности, так и по своим богатствам и культурности далеко уступали крупнейшим общинам восточной половины империи, александрийской и, может быть, даже антиохийской. И если мы сопоставим богатство и зажиточность членов александрийской общины и их живое участие в торговле и денежных операциях с бедностью и скромным значением римской общины, с полуголодным, зачастую нищенским существованием большинства живших в Риме евреев, то мы увидим, что и те евреи, которые соблазнились жизнью в западных провинциях терпели в большинстве случаев разочарование. В то время как в Александрии евреи занимали центральные части города, в Риме они должны были размещаться в городских кварталах по ту сторону Тибра среди малярийных болот.

Обращаясь теперь к исследованию экономического положения еврейства в империи мы и здесь точно так же можем констатировать преобладание городских профессий в качестве преимущественных родов деятельности среди евреев диаспоры. Как ни скудны и ни недостаточны наши сведения в этом отношении, все же и они представляются достаточно показательными. Упоминаний о евреях-земледельцах в более поздних стадиях развития империи мы почти не встречаем; и те немногие спорадические данные, на основании которых обыкновенно думают доказать наличность земледельческих занятий среди евреев, относятся либо к самым первым временам империи, либо в большей своей части уже ко времени насаждения земледелия в Империи в качестве администраторов. И в то же время, напротив, уже начиная с первых веков империи, мы встречаемся в еврейской диаспоре со всеми классами городского населения, начиная с торговцев и кончая мытарями. Если утверждение исследователей, что евреи в империи занимались самыми различными профессиями, не выделяясь в этом отношении из среды остальной массы населения, и является до некоторой степени справедливым, то, во всяком случае, оно может быть принято лишь с известными оговорками и ограничениями.

Не случайным является тот факт, что наиболее значительная и притом наиболее богатая и влиятельная еврейская община находилась в Александрии, главнейшем административном центре империи. Евреи занимали здесь два квартала из пяти. Сверх того, помимо собственно еврейских кварталов, отдельные еврейские дома были рассеяны по всему городу. Еврейское население Александрии составило, таким образом, до двух третей всего населения этого обширного города. Недаром Моммзен называет Александрию в такой же мере иудейским, как и греческим городом. Еврейская община пользовалась здесь всеми правами самоуправления. Во главе ее стоял специальный этнарх впоследствии совет старшин. Этнарх и сменивший его совет старшин обладал самыми широкими юридическими полномочиями, наблюдал за исполнением договоров и обязательств и выступал в качестве представителя общины во всех случаях сношений ее с внешним миром, словом, как говорит Страбон, являлся как бы начальником самостоятельной общины. Если вся община в целом пользовалась, таким образом, широким самоуправлением, доходившим почти до полной самостоятельности, то влияние отдельных ее членов выходило далеко за пределы общины, распространяясь даже на область провинциального управления. Так, мы встречаем в Александрии евреев в качестве сборщиков налогов далее, в качестве надзирателей за речным и морским судоходством (своего рода таможенной службой). Если появление евреев в качестве сборщиков налогов указывает на их имперскую службу, то поручение им надзора за судоходством точно так же свидетельствует о близком отношении их к торговле и торговым операциям, в качестве контрольного органа. Из отдельных александрийских евреев нам известен, например, алабарх Александр, бывший наместником всего правого берега Нила. Тот же Александр считался другом императора Клавдия и был управляющим его матери Антонии. Богатства Александра представлялись настолько значительными, что он оказался в состоянии ссудить Агриппе, впоследствии царю иудейскому, до 200 000 драхм (свыше 50 000 рублей) из которых пять талантов (приблизительно 1/6 часть всей суммы) уплатил наличными, в остальной же сумме выдал вексель на Дикеархию. Евреи, по-видимому, уже в то время приобрели в Египте славу прирожденных ростовщиков.

Одновременно с кредитными операциями александрийские евреи, по-видимому, принимали непосредственное участие также и в контроле над обширной торговлей города. Помимо поручения им должностей надзирателей над морским судоходством об этом свидетельствует точно так же и факт присутствия еврейских судов в гавани Александрии.

Итак, еврейская община в Александрии выполняли различные государственные обязанности: они брали на себя сбор государственных налогов, производили в широких размерах кредитные операции и, наконец, принимали ближайшее участие в морской торговле. Значительная и богатая еврейская община существовала, по-видимому, еще в первые века империи также в Дикеархии (Путеолах близ Неаполя), являвшейся рядом с Остией и Римом одним из административных центров Юга Европы, а вместе с тем и всей западной половины империи. Жившие там евреи, подобно александрийским, точно так же, как можно думать, в широких размерах занимались кредитными операциями. В пользу этого говорит упомянутый уже выше факт покрытия займа Агриппы в большей его части (в сумме до 30 талантов) векселями, выданными на Дикеархию.

В Риме, среди пестрого населения которого можно было встретить народы всего мира само собою, разумеется, и число живших там евреев должно было быть значительным. Еще при Августе посольство иудейского царя Ирода при представлении его императору сопровождали 8000 единоверцев, постоянно живших в Риме. О количестве еврейского населения в Риме можно также судить по обширности еврейского некрополя. Нам в настоящее время известно до пяти еврейских кладбищ в Риме.

Что касается собственно участия евреев в торговле, то последнее, кроме Александрии, засвидетельствовано точно так же относительно римских евреев. Наконец, одно темное место у Клавдиана, позволяет заключить об активном участии еврейских купцов в индийской торговле. И, по-видимому, даже о посещении их судами непосредственно берегов самой Индии. Мы застаем, таким образом, еврейских купцов во всех крупнейших торговых и административных центрах империи и встречаемся с ними в различных пунктах главных путей международной торговли того времени, ведших из Индии и Аравии. Уже одно это в достаточной мере свидетельствует о том живом и непосредственном участии, какое принимали евреи в межрегиональных сношениях империи. В пользу деятельного участия евреев в имперских взаимоотношениях говорит, между прочим, также и возложение на них обязанностей так называемых навикулариев, обязанностей, заключавшихся в обеспечении империи анноной, то есть хлебом, получавшимся из провинций.

Крупные размеры импорта в эпоху империи не должны нас вводить в заблуждение, так как значительная часть этого импорта состояла из хлеба, собиравшегося с провинции в виде податей (анноны) и доставлявшегося в метрополию для прокормления ее населения. Не лишне будет заметить, что в современном Израиле термином «арнона» обозначается муниципальный налог. Само собою, разумеется, что этот хлеб являлся не столько предметом собственно торгового ввоза, сколько предметом государственных поставок и привоз его составлял, как мы видим, повинность, возлагавшуюся на навикулариев. В основе экономической жизни империи лежало самодовлеющее хозяйство и потому за вычетом анноны торговля ограничивалась почти исключительно предметами роскоши, доставлявшимися с Востока, экспорт почти совершенно отсутствовал. Снабжение хлебом (приучение к хлебу нехлебосеющих регионов) и знати произведениями Востока – таковы были, таким образом, две важнейшие отрасли экономической сети империи, и, как мы видели, евреи принимали в той и другой близкое участие.

Но если, таким образом, неправильна точка зрения Шиппера, умаляющего участие в этом евреев, то не более справедлива и преувеличенная оценка их торгового значения, какую мы находим, например, у Киссельбаха, сопоставляющего еврейские общины с купеческими и полагающего, будто они одни поддерживали торговые связи всего мира. Если мы примем во внимание, что в торговле деятельное участие принимали торговцы различного происхождения если мы припомним те огромные состояния, каким располагала знать времени империи и значительную часть которых она в лице преимущественно всаднического класса – воинской касты, вкладывала как в кредитные, так равным образом и в торговые предприятия если припомним, что даже воеводы несмотря на неоднократные запрещения в обход закона через своих служилых людей принимали участие в торговле, если мы, наконец, будем иметь в виду, что именно представители знати, эти, как называет их Иван Михайлович Гревс, «вожди ойкосных (родовых) групп» и являлись в большинстве случаев главными «коммерческими предпринимателями» то роль евреев в торговле империи вряд ли представится нам особенно значительной и тем более такой исключительной, как изображает ее Киссельбах.

Сверх того, при оценке торгового значения евреев в имперскую эпоху часто упоминают могущественную конкуренцию сирийских купцов, в руках которых по преимуществу сосредоточивалась торговля произведениями Востока, составлявшая важнейшую отрасль торговли. Значение сирийцев сделается для нас вполне понятным, если мы примем во внимание, что к сирийцам в это время причислялись те же евреи, где «сириец» было их названием со стороны. Недаром слово «сириец» в это время являлось таким же синонимом слова «торговец», как и слово «еврей».

Таким образом, евреи на этапе создания экономической сети не играли заметной роли в торговле, зато мы встречаем их сплошь и рядом занятыми в различных других профессиях, имеющих городской характер, и прежде и чаще всего, кроме выполнения административных функций имперского характера, в ремесленной промышленности. Во всех крупнейших центрах еврейской диаспоры, в Александрии, в Риме наконец, в Византии повсюду евреи в большом числе занимались ремеслом. В Александрии евреи-ремесленники организованы были в цехи по родам производства: по крайней мере, в большой александрийской синагоге каждое отдельное ремесло образовало свое особое отделение, к которому примыкали все занятые в нем ремесленники.

Впоследствии, когда в империи в широких размерах развилась шелковая промышленность, еврейские ремесленники заняли в ней видное место. В ХII веке Вениамин Тудельский в описании своего путешествия говорит о многочисленных евреях-ремесленниках, занятых в шелковой промышленности в Константинополе и в Салониках, представлявших в то время крупнейший центр этой промышленности. Вениамин называет при этом еврейских ремесленников наиболее искусными мастерами в шелкопрядении и красильном деле всего Юга Европы. Хотя известие Вениамина Тудельского и относится к ХII веку, однако мы с полным правом можем распространить сообщаемые им сведения и на всю эпоху. Интересны также и некоторые статистические данные, приводимые Вениамином, данные, показывающие, насколько уже в его время евреи были сориентированы на городские профессии. Так, он насчитывает всего двести евреев, занимавшихся внедрением земледелия в окрестностях горы Парнас, тогда как в соседних Фивах, не представлявших даже в то время особенно значительного городского центра, до 2000 евреев-ремесленников жили исключительно шелкопрядением и красильным мастерством.

Среди евреев профессия ремесленника всегда пользовалась уважением, и немало уважаемых учителей закона не стыдились добывать себе пропитание ремесленным трудом В пользу широкого распространения среди евреев ремесленной профессии говорят и многие места Талмуда, содержащие в себе разрешение различных вопросов, касающихся ремесла и условий жизни ремесленников.

Наряду с торговлей и денежными операциями, на которые начали переориентировать свое время и энергию представители еврейской диаспоры, наряду с обучением ремеслу, составлявшим преимущественное занятие еврейской массы в больших городах и промышленных центрах империи, немало встречалось среди евреев и лиц так называемых свободных профессий. В надписях, найденных в Эфесе и Венозе, в южной Италии, недалеко от Неаполя упоминаются евреи-врачи. Во второй половине пятого столетия при папе Геласии в качестве врача состоял еврей Телесин, которого папа называет известным человеком и своим другом. Евреям случалось выступать и на сценических подмостках. Так, Иосиф Флавий упоминает о придворном римском актере еврейского происхождения, именем Алитур, с которым он познакомился во время своего пребывания в Дикеархии (Путеолах близ Неаполя). Этот Алитур был любимцем Нерона, и через его посредство Иосифу удалось познакомиться с императрицей Поппеей. В числе еврейских надгробных надписей в Риме встречается надпись па памятнике актрисы. В тех же надписях упоминается один живописец. Одна из эпиграмм Мартиала направлена против еврейского поэта.

«Как многочисленно было даже в Риме еврейское население уже до Цезаря, – говорит Моммзен, – и как тесно держались уже в то время евреи, указывает нам замечание одного из писателей того времени, что для наместника бывает опасно слишком вмешиваться в дела евреев своей провинции, так как по возвращении в Рим ему предстоит быть освистанным столичной чернью».

Напомним еще раз, что в этой «всемирной гостинице», также как в Помпеях и Гераклиуме – этих «всемирных борделях», еврейская каста составляла если не подавляющее большинство жителей, то достаточно мощную прослойку административного аппарата, притом высшей его иерархической части. И второе, что в провинциях евреи так же занимали свою нишу не подвластную даже наместникам

Еврейская община Рима обитала в большинстве своем в специальном квартале (гетто) по другую сторону реки Тибра от наместнической части города, в близости от жреческой части (иудеи) Ватикана. В произведениях римских сатириков сохранилось немало сцен из уличной жизни еврейской общины «общего города».

Еще одна интересная особенность существования евреев на землях империи, на которую есть неоднократные ссылки в дошедших до нашего времени документах. Во многих из них есть упоминания на привлечение в империи евреев к несению городского управления в качестве декурионов. Хочется напомнить, что должность декуриона первоначально означала должность командира отряда всадников, то есть рыцарей, то есть высшего звена знати империи. Это в дальнейшем, после окончания периода экспансии и прикрепления к земле, должность эта, сначала по праву наделения землей, досталась командирам отрядов и превратилась в должность собирателей десятины со своей земли. В дальнейшем она естественно перешла в руки нового дворянства из административной знати, в том числе и евреев, а зачастую в подавляющем большинстве евреев, как административной касты. «Важнейшую задачу куриалов, – говорит, например, Каро, – составляло исключительно собирание поземельного налога, за правильное поступление которого они отвечали своим имуществом. Исполнять эту свою обязанность они оказывались способными благодаря тому, что являлись наиболее значительными посессорами (владельцами) в своем городском округе. В евреях, которые должны были вступать в курии, следует, поэтому вполне определенно видеть посессоров, и относящиеся сюда постановления могут служить свидетельством в пользу того, число их не было незначительно». На привлечение евреев к несению обязанностей куриалов ссылается также и Шиппер. Таким образом, мы видим по косвенным уликам, как административный аппарат империи, каста евреев, постепенно перехватывает рычаги управления на землях империи из рук воинской касты, людей на коне, не только в экономической сфере, но и в сфере государственного управления.

Другие касты и цеха были рассеяны в той же империи, быть может, не в меньшей степени, нежели евреи, но они являлись выходцами из местностей с давнишним прошлым, с развитым патриархальным укладом жизни и приносили с собою на чужбину навыки и привычки, усвоенные еще на родине, с которою к тому же в большинстве случаев не порывали всяких связей, оставаясь членами рода и членами семьи. Евреи же, в большинстве своем бывшие изгоями, и отданные первоначально под руку духовенства, о чем мы говорили подробно в начале нашего расследования, вели совершенно отличный от них образ жизни. Для них не существовало ни экономических, ни социальных связей с родиной, с родом, с семьей, оставшейся в метрополии. Они сами, каждый по себе, были изначально основателями своего нового рода, своего нового дворянства на службе государству. Каждый из них был патриархом своей семьи. Единственным связующим началом для всех евреев оставался «иерусалимский храм» – служба главному имперскому столу, представлявший равно чтимую святыню, как для жителей метрополии, так и для наиболее отдаленных представителей диаспоры. Все члены касты администраторов считали своей священной обязанностью верную службу иерусалимскому храму. С разрушением иерусалимского храма, то есть с падением империи порвалась и эта последняя связь евреев диаспоры с их древней родиной, и с этого времени евреи все более обособляются одни от других, образуя, в конце концов, как бы две различные касты, из которых первые с течением времени совершенно растворились в потоке реформаторов и сепаратистов, беспрерывно тиражирующих свои Возрождения и Ренессансы, в то время как евреи имперской ориентации сохранили и до настоящего времени те же типичные черты, какие они имели еще во времена империи.

Экономическая и социальная жизнь в эпоху империи, базировалась почти исключительно на замкнутом городском хозяйстве. Образование сепаратистских монархий и впоследствии государств не внесло каких-либо заметных изменений в этом отношении, а мы видели уже, как мало торговля империи, при всей своей относительной значительности, затрагивала устои народного хозяйства и имперского закрепощения. В основе последнего по-прежнему лежали, с одной стороны, крупное землевладельческое, с другой – замкнутое городское хозяйство. При такой экономической замкнутости, естественно, всякий чужеземец, являвшийся в город хотя бы даже из соседнего города или местечка, представлялся не только лишним, но в большинстве случаев и нежелательным гостем. Чужеземные и даже иногородние поселенцы были только терпимы и, не пользуясь гражданскими правами наравне с другими жителями города, в то же время в свою очередь должны были подчиняться местным законам и установлениям. Положение их в чужом городе было далеко не обеспеченным и вполне зависело от того или иного отношения к ним со стороны постоянного городского населения и местного управленческого аппарата. Вот почему торговцы и другие лица, приезжавшие в чужой город и тем более по тем или иным причинам поселявшиеся в нем, не чувствуя под собою твердой почвы и не всегда даже будучи ограждены защитой закона, предпочитали держаться вместе со своими земляками или представителями своей касты, и не только селились в одном и том же квартале, но и образовывали с этою целью между собою специальные союзы и корпорации. Союз ганзейских городов, поселения торговых гильдий и, прежде всего генуэзцев и венецианцев в городах Леванта, «союз купцов, посещающих ярмарки Шампани и Франции» представляют собою лишь наиболее яркие примеры этого всеобщего в явления.

Так, нам известны поселения купцов в Египте и финикийских городах. Многочисленные жившие в Афинах иностранцы образовывали такие же союзы по родовым и племенным признакам. Таковы были, например, финикийская и египетская колонии, имевшие в Афинах храмы своих богов и свободно отправлявшие в них свой культ. На острове Делосе также существовала египетская колония, пользовавшаяся свободой культа, правом собраний и многими другими правами. Ту же тенденцию к объединению наблюдаем мы одинаково везде. «Товарищества александрийских купцов находились во всех больших торговых пунктах, и их корабли во всех гаванях… сирийские купцы и сирийские фактории были распространены повсюду в гаванях Италии, как Порт, Неаполь, Равенна и многочисленнее всего в Путеолах. Одна испанская надпись называет представителя союза сирийцев в Малаге».

Вспомнив все те неблагоприятные условия, в каких оказывались люди, заброшенные в чужие края, так же как и то, в общем, неприязненное отношение, какое встречали они со стороны туземного на селения, представим теперь себе положение евреев диаспоры, являвшихся повсюду, где бы они ни жили, чужеземцами с самого момента своего рождения. Неблагоприятное положение евреев в качестве прирожденных, так сказать, чужеземцев в значительной мере ухудшалось еще тем обстоятельством, что они образовали касту горожан, администрацию империи, третье сословие в условиях жизни древности, когда не произошло резкого разрыва в обществе, где сильная воинская каста образовала и верхний слой городского населения, где, следовательно, для четвертой касты (первая – воины, вторая – духовенство, третья – кормильцы) в собственном смысле слова не было места. При таких условиях евреи по отношению к массам прочего городского населения составляли не только чуждое, но и чужеродное образование, а это обстоятельство в свою очередь не могло не увеличивать взаимного непонимания, а, следовательно, и чувства взаимной неприязни. Неприязнь по отношению к чужеземцам и чужеродцам обусловливалась, прежде всего, опасением возможной с их стороны конкуренции на поприще торговой и ремесленной деятельности, и естественно, что вытекавшее из подобных оснований неприязненное чувство должно было быть особенно сильным именно в отношении евреев, поколениями развивавших в себе склонности к разного рода специально городским профессиям. Тем более что первоначальными учителями в этих направлениях и являлись сами евреи. Кроме того евреи, входившие в высшие привилегированное общество империи, испытывали неприязнь и со стороны представителей этого высшего общества, вследствие того, что являлись контролерами и надзирателями над ним со стороны центральной власти. Это же самое обстоятельство, отдалявшее евреев от массы остального городского населения, в то же время немало способствовало их взаимному сближению и единению между собою. Евреи внутри империи образовали не только особую касту, но и особый класс, правда, класс с очень широкими границами, но все же отдельный класс, соответствовавший до известной степени третьему сословию. Единообразие условий и привычек жизни, тождество интересов укрепляло и упрочивало связь не только между членами одной общины, но и между общинами, рассеянными по различным городам, и таким образом не давало евреям диаспоры раствориться в массе прочего населения, как это, в конце концов, и случилось с остальными кастами.

Нет ничего удивительного в том, что чувство солидарности, проявлявшееся и среди представителей других каст, в среде еврейской касты в результате всех перечисленных условий развилось в совершенную замкнутость и полную исключительность по отношению к внешнему миру. Чужие среди чужих, ненавидимые и, в лучшем случае, только терпимые, евреи, как представители центральной власти, мытари и надсмотрщики над всеми кастами, над победителями и побежденными, естественно, держались особняком и с течением времени все более и более замыкались в своей среде. С утратой единого языка (как мы уже рассматривали, разговорным языком в пределах империи служил по преимуществу арамейский язык) единственным идеологическим выражением связи, объединявшей евреев диаспоры в тесный международный союз, оставалась обрядовость, и свод общих правил и инструкций, выродившийся, в конечном счете, в религию. Некогда столь шаткие и непостоянные в своих религиозных убеждениях во время независимого существования на родине, евреи становятся теперь нетерпимыми до крайности. Буква закона и внешние обряды, в качестве главного отличия евреев от не евреев, приобретают теперь особое значение. Вот почему как внутренняя замкнутость и исключительность еврейских общин, так и неприязненное отношение к ним со стороны представителей обитаемого мира определеннее всего проявлялись именно в сфере религиозных отношений.

Словом движение масс против евреев являлось не чем иным, как движением общественных низов против верхних слоев населения, представляющих собой центральную власть.