Глава 1

В предверии беды

Все шло своим чередом, как и сговорились на острове у Раймона Посвященные. В Ойкумене происходила смена династий. Медвежьи роды отходили, отползали в свои воинские станы, за засеки, за горные перевалы, за высокие стены валов. Рубили рубежи и рубиконы.

Обживались, создавали свои поселения и посады, строили города и замки. На смену им повсеместно приходили Ангелы, занимая новые места и налаживая новый быт. Рвали старую Империю на куски. Каждый кусок обихаживали, холили, лелеяли, старились спасти от скверны. Где не получалось, где гниль пошла глубоко, там бросали все, уходили, отгораживались, как от болезни, как от горя неминучего. Мало того, там, на границе, вставали Стражи. Неподкупные, безжалостные, бессмертные и непобедимые. Все бурлило в этом котле, а люди и нелюди подливали в него горячей крови и сыпали приправу из ненависти и взаимных обид, сдабривая все сребролюбием и чванливостью. В эту дикую вакханалию включились и Братства. Роллан со своим Вехмом и инквизицией сам разбирался – кто прав, кто виноват, запалив, как и обещал костры по всему западу, от Испании до Баварии.

На Полабских землях Тевтонские Братья, наследники Гундомера, сцепились с епископами Рижскими, наследниками Альберта. Все скрутилось в страшный клубок. По дорогам Ойкумены рыскали шайки отбившихся от рук дружинников, промышлявших токмо разбоем. Местные князья, почувствовав вольницу, не подчинялись никому, скаля зубы на имперские города и замки, но, получив по оскаленным зубам, отползали в свои владения, затаив злобу. Горожане тоже не оставались в долгу и, сколотив свои отряды, пытались пограбить окрестности. Все шло ходуном, превращаясь в огромный Хаос, в недрах которого рождался новый порядок мира.

Среди этой круговерти по лесным дорогам Литвы, отгородившейся от всеобщего разгула дружинами князя Гедемина в сторону его новой столицы Вильно, скакал небольшой отряд воинов. Судя по внешнему виду, то ли наемников, ищущих достаточно богатого хозяина, что бы продать ему свое умение махать мечом, то ли поезд знатных господ, не боящихся путешествовать в нынешнее недоброе и неспокойное время.

Отколовшаяся от Ордынских земель, живущих по старым дедовским законам под рукой воинственных медвежьих родов, Литва стала как бы карантинной зоной между Русью и Западом. Гедемин включил в свое княженье многие южные и западные Русские земли. Кроме литовских уделов, объединил он Волынь и Киев с украинными землями, Минские, Туровские и Пинские уделы. Сидел крепко. Соседний король польский Казимир Великий, которому при разделе достались Галицкие и Холмские земли, его уважал и дружбы искал. Все ж таки родня, жена его Альдона была дочерью Гедемина. Тевтоны и рыцари рижские, еще по указу Всеволода Большое Гнездо на Ливонские земли посаженные, задираться с ним не решались, зная его родство с Великими князьями. Ходили слухи, что границы его Великой Литвы берегут наравне с дружинниками, посланцы старых богов – Стражи, и что в гости к нему заезжают чародеи и волхвы еще древних знаний. Сам князь, да и все на его землях, жил по старым законам и чтил Богов старых. Правь здесь правили по Русской Правде и судили по законам праведным. Богом главным почитали Перкуноса – Бога грома и молнии, сидящего на огненном коне с молнией в руках. Перкунас (Перун) был Богом воинским, на врага смотревшим прямо, глаз не опуская, а на своих воинов рысьим узким, как бы за собой зовя в бой без страха. Потому стекались в Литву под знамена Гедемина старые вояки и воинские роды, которым под Ангелами жизнь казалась пресной и скучной. Чего там землю пахать, да камнями от леса отгораживаться. Шли они сюда и укрепляли его земли, силу его множили, создавая для врагов заставу неприступную. По задумке Посвященных так оно и должно было быть. Так оно и стало.

Волхвы Перуновы сидели по лесам, по дубравам, в священных рощах, называемых по старому «Ромове», как когда-то во всей Ойкумене священные капища назывались. В каждой Ромове перед образом Перуна горел неугасимый огонь – знич.

Говорят, что Гедемин и столицу-то свою основал на месте такой Ромове. Мол, охотился он в густых лесах Вили на могучего тура. Тот долго уходил от охотника, и, наконец, вывернул на высокую гору, под защиту самого Перуна к священной Ромове. Поднял князь свое копье, да замешкался, как же убить того, кто защиту у самого Бога просит. Но верховный волхв, выйдя из-за священного дуба, пояснил, что, мол, это сама жертва привела князя к алтарю, к зничу. Тогда свалил князь ударом копья могучего тура и пожертвовал его Богу, а тот повелел ему на этом месте поставить замок под защитой молний и громов Перуновых, а вкруг него основать столицу свою и наречь ее именем Вильно.

Вот к этому замку на горе и держал путь небольшой отряд, кажется затерявшийся в чаще дубовых лесов и сосновых боров.

Впереди и по бокам отряда, взяв его в кольцо, медленным шагом, покачиваясь в седлах, ехали четверо дозорных. По всей их повадке видно было, что в лесу они, как в доме родном, впрочем, дома они были везде: и в поле, и в степи, и даже в песчаной пустыне. Они были профессионалы, закаленные в боях и походах, саблей рубленные, стрелой стрелянные, на костре жженые. Именно так, потому что назвать их нечистью, это сделать им большой комплемент. Одного взгляда в их медовые глаза с волчьими зрачками хватало на много лет вперед, что бы вспоминать этот день и плевать через левое плечо. Поэтому иногда их доставало пламя костра, но не часто и безрезультатно. Дозор этот ехал спокойно, только уши их прядали на звук, как у хорошей охотничьей собаки, да ноздри раздувались, как бы нюхая воздух, не пахнет ли чужим враждебным духом. Внутри живого кольца выделялся своим гигантским ростом величественный игумен. Его скорее можно было назвать орденским рыцарем, если бы не его монашеская ряса. Тем не менее, за его веревочным поясом была заткнута тяжелая плеть семихвостка, да у седла, мерно раскачиваясь в такт шагу коня, висели тяжелый двуручный меч и каплевидный щит. По обе стороны от игумена, гарцевали на прекрасных конях два молодых воина. Особенно был хорош вороной иноходец, несущий всадника в золоченых бронях с шеломом, надвинутым почти, что на глаза и покрытым восточным наметом цвета молодой травы. Воин сидел в седле ладно, почти не беспокоя коня ни шенкелями, ни уздой, отчего казался воплощением кентавра. Другой сосед монаха слегка подворачивал молодого жеребца, какого-то огненного цвета, поближе к стремени старшего. На нем также был глубоко надвинутый шелом с конским хвостом и наметом. Тело его плотно облегали кожаные доспехи, переходящие в высокие кожаные сапоги. На боку качался короткий меч и кулачный щит. Все процессия не вызывала большого желания мерятся с ней силой или пробовать у кого кони горячее. За спинами караульных и двух молодых воинов висели длинные луки и колчаны, полные стрел, и требовать доказательства, что они ими умеют прекрасно пользоваться и раздумывать об этом долго не будут, желающих пока не находилось.

Воин в зеленом намете подъехал к игумену.

– Расскажи-ка нам брат Микулица, как тебя с острова Кипр из объятий Афродиты-Киприды вырвали и на Русь спроворили?

– Знамо как. Просто, – Пробасил черноризец.

– Рассказывай, рассказывай, бог войны Apec, – Воин по-женски хихикнул, – Вон люди…, – Он осекся, – Послушают.

– Расскажи крестный, – Поближе подъехал воин в кожаных доспехах, кутаясь в длинный дорожный плащ темно-фиолетового цвета.

– Ну да ладно, слушайте, сороки. Сами болтушки и разболтаете кого хотите. Теперь при более внимательном взгляде стало ясно. Что два молодых воина женщины в мужском военном платье. Одна постарше, другая помоложе, как две сестры погодки. Монах тем временем откинул капюшон, обнаружив под ним кольчужный наголовник, и размеренно повел рассказ.

– Я отдыхал на Кипре у Сибиллы, когда явился старый наш знакомый Гуляй. Конечно же, с помпой, с музыкой, с громом молнией, со всем театром, как он умеет. Весь в белокурых кудрях, с венком лавровым на голове, с луком, кифарой. В общем, хохма по полной программе. В какой-то неимоверной хламиде. В окружении то ли сатиров, то ли вообще каких-то козлотуров. Явился. В дыму, в одах и звуках кифары, он просто оглоушил всех. Правда Сибилла его узнала тут же, но он же известный бабник. Он ей в розовое ушко пошептал, она и растаяла. Прилетел он, конечно же, не комплименты Сибилле сыпать и не с нами на острове развлекаться, просто он по-другому не может.

– Ты покороче, пожалуйста, про Гуляя мы тоже немного знаем. Не слухами кормимся, сами видели. Значит, принесла его нелегкая, по твою душу, а не для Сибиллового удовольствия. Что ж могло сорвать с места старого гуляку, кроме обворожительной улыбки Афродиты и ее праздников в полнолуние? – Первая собеседница проявляла явное нетерпение.

– Да там такая вышла закавыка. Кто-то из ведунов увидел в северной Руси рождение двух Просветленных на которых возложены большие надежды, но рассмотреть, кто и что они не смогли. То ли Макошь все туманом прикрыла, то ли ведуны такие были. Совершенные там посовещались и направили Гуляя на Кипр. Все вроде как под рукой, тут тебе и вещая Сибилла, лучшая пророчица Ойкумены, тут тебе и я, который в делах Руси почитай главный дока, может за исключением Гуляя и тебя, Мари.

– Да брось ты, – Засмущался воин на иноходце, я там сто лет не была.

– Вот Гуляй, по их разумению, для этого дела оказался очень гож. И Сибиллу ублажит и меня, по старой дружбе, коли что уболтает. Так и вышло. Киприда наша от его ласковых речей растаяла, пелену отдернула и двух этих новорожденных отыскала. Судьбу им предсказала и надо ж, действительно оказалось, что впереди у них дела большие, опорные и быть им обоим в нашем сонме. Тут Гуляй начал меня улещивать. Мол, тебе братец надоть на Русь смотаться, явиться отрокам этим пред очи и на путь их истинный наставить. Речи у него медовые. «Кто кроме тебя» – пел он, – «так Русь знает». Вроде бы он всю жизнь в Гишпани своей прожил, и далее Леона нос не совал. Трепло.

– Значит, он тебе баки-то забил? – Опять хохотнула Мари.

– Забил, сукин сын, – Обиженно прогудел Микулица, – Уж как он мне льстил, что я и умен, и смел, и дар убеждать у меня как не у кого. Лиса эта Сибилла по дури своей бабской соломы в этот костер подкинула…

– И эта туда же. А ей то какой резон? Уж не положила ли она глаз, на красавчика Гуляя? – Поддела его собеседница, и подморгнула своей товарке.

– Да нет, то она по дури своей. Распушить хвост ей в радость токмо. В общем, уговорили они меня на пару-то. Я манатки сгреб и рванул на Русь.

– Стой! Привалимся давай, – Мари натянула узду, иноходец встал, – Угрюмы, дневку организуйте. Жанна, подружка пойдем к ручью ополоснемся. А ты побратим за столом доскажешь, ладно? – Она спрыгнула с коня, помогла сойти Жанне.

Обе сняли с головы шеломы, распустив по плечам длинные косы. Огненно-красные у одной и темно-рыжие у другой. Достали из суммы рушники, и пошли к ручью. Угрюмы насторожились, но отмякли. Опасности не было. В глубине леса трещали сороки и мерно колотил дятел. Закуковала кукушка.

– Кукушка, кукушка…, – Начал Микулица, и, спохватившись, захохотал во весь голос, так что вспорхнули птицы на версту вокруг.

Девушки вышли на полянку. Они точно были как сестры. Сели на поваленное бревно взяли по краюхе хлебы с мясом и травой.

– Давай продолжай, – С набитым ртом сказала Мари.

– Сорвал он меня, я помчался сломя голову. Еще бы, Совершенные попросили.

Доверие, какое. Мне ж дураку невдомек, что это они этого прощелыгу послали. А он на теплый остров к Киприде под бочок, а меня пинком в северную Русь в снега и буреломы, – Он сглотнул кусок, помотал головой.

– Дальше, дальше. Жанна передай мне корчагу с вином.

– Первым делом подался я к Дому Богородицы. Помнишь Малка, мы там, на бережку сидели с тобой про жизнь калякали? Вот там, на холме князь Данила Богородице, по твоему наставлению, храм поставил, монастырь при нем. В том монастыре пристроил сынка своего маломерного Ивана к обучению. При том, при Иване вроде как в дядьках боярин черниговский Феодор Бяконт обретался. Вот у него и народился первый Просветленный, крещенный Елевферием. Ему-то Сибилла и предрекла, что станет он во главе божьих сил под именем Алексея человека божья и сплотит силы вкруг города Святой Богородицы против Ордынского непотребства, когда уже совсем в раздрай пойдет. Мне ж все было ясно, что надоть только подтолкнуть сие чадо. Дождался когда этот малец пойдет в лес птичек ловить, присмотрелся, чтобы вокруг не было никого, и нашептал ему, что, мол, доля у него великая и путь его к иночеству и Богу служению.

– Это ты так нашептал, как полчаса назад с кукушкой смеялся? – Не сдержалась Жанна, – Мальчика-то кондрашка не хватила в пустом лесу?

– Издеваешься малявка, – Микулица сделал вид, что тянется за хворостиной. Жанна с визгом спряталась за спину Мари.

– Сдаюсь, сдаюсь, – Нарочито пропищала она оттуда.

– Значит, вдолбил я ему эту мысль, и пошел малец наш на пострижение. Покатился клубочек по дорожке ему намеченной. Я ж не евши, не спамши, полы рясы в руки и побег в Ростов Великий, почти на нашу Малка с тобой родину, в отчий удел. Там мой второй суженный, ряженный народился. Тоже ведь боярский сын. На озерной стороне, что возле Кремля, если ты помнишь? Да не помнишь ты ничего Малка. Куда тебе помнить, ты в Ростове не была никогда. Вот там. У Кирилла и жены его Марии, видать из ваших ведуний или чародеек, народилось это чудо Варфоломей. Мамашка-то его что-то мыслила в ведьмовских делах, в ведовстве разбиралась мало, мало. Почуяла, что сынок высоко метит. Грамоте его учиться отдала. А он ни бе, ни ме. Не разумеет в буквицах энтих ни бельмеса. Я когда появился, он плачет, убивается весь. Малец тихий, смирный, набожный. Я отцу ему в уши нашептал…

– Нашептал, – Опять пискнула Жанна, – И он оглох, или умом тронулся.

– Заткни ее, а то замолчу!

– Жанна помолчи, ты что расхихикалась. Ишь погремушка, какая, – С деланной строгостью сказала Мари.

– Значит, я его отцу нашептал, что бы он его в поле вроде как лошадей искать послал и тут ему явился…

– Чего сделал? – Уже не удержалась и прыснула Мари.

– Предстал пред ним. Весь в рясе в клобуке накинутом. Жуть! Тот меня увидел, ошалел. Не было ж никого. А тут раз и монах. Проникся. Рассказал мне про беды свои. Я ему просвирку, под рукой была, скормил. Благословил на учение. Тормоз в мозгу снял, Право дело, раз плюнуть. Он меня домой с собой притащил, родителям показал. Захлебывается весь от чувств. Я ему псалтырь в руки. Говорю так ласково «Читай сынок». Он взял, да как почесал. Тормоза-то нет. Родители рот открыли. Я ему благословение дал, долю предсказал добродетельное житье предрек. Чувствую, мать его Мария, на меня косится. Ведовской дух ее чует во мне Посвященного, а это негоже. Ну, тут я прям на глазах их растворился внезапно, чем полное подтверждение словам своим и сделал.

– Чем же тот Варфоломей неграмотный Сибилле приглянулся? – Спросила Жанна.

– А увидела Сибилла в нем будущую поддержку Братств на Руси. Нарекла его преподобным Сергием и предсказала ему встать у кормила преобразований великих на Руси и объединения всех Братств вкруг города Москвы – Небесного Града Иерусалима на земле воплощенного. Большая судьба и большие заботы у мальца этого в будущих жизнях его.

– Такая значит тебе выпала прогулка. Как там Русь? – Печально спросила Мари.

– Стоит. Чего ей сделается. Стоит. Хорошеет. Москва на холме Боровицком, вкруг Храма твоего растет тихо, тихо. Ладно, поскакали далее, заболтал я вас. Ночевать в лесу стремно. Надо до Вильны этой Гедеминовой добраться. Поехали!

Всадники быстро собрали пожитки привычными для людей, привыкших к переходам, движениями и вскочили в седла. Двинулись в путь. Вскоре лес кончился, и дорога вывела их к новому городу, выраставшему вокруг замка Гедеминаса. Город еще пах стружками, сырой глиной и свежей побелкой. На холме над ним высился красный замок князя, куда они и направили своих коней. Стража с подозрением осмотрела путников, появившихся со стороны недружественного леса, но во внутренний двор пропустила. За спиной с лязгом опустилась решетка. Они въехали к парадному крыльцу. В окнах мелькнула чья-то тень, и на крыльцо выбежали обе жены князя Ольга и Ева. С Мари они были знакомы с детства. Вернее они качались у нее на коленях девочками, а теперь казалось, что она младше их. Однако они над этим не задумывались, ходит же молва, что и не Мария это вовсе, а сама Солнечная Дева Ариев. Ходит она по миру, спрятав огненные косы свои под шлем, а душу свою под чужое имя и смотрит, как чтят люди старых богов. Потом на великом суде будет сидеть вместе с Артемидой, и отправлять прогнивших и неверящих в огненную купель.

Сейчас же они были просто рады своей старой знакомой, почти что няньке. Они так же радостью повисли на шее Угрюмов, которых тоже знали с детства, и ничуть не боялись. Затем подошли к величественному игумену и смиренно приложились к ручке, получив благословение. Только после этого с интересом посмотрели на новую гостью.

– Здравствуйте малышки мои, – Мари обняла их за плечи, – Прошу любить и жаловать. Наперсница моя Жанна. А где муженек ваш? Все по лесам шастает? Или с тевтонами за рижанами гоняется, а может наоборот? Или…

– Ты еще чего наболтаешь там! Язык без костей. Узнаю Мари. Вихрь влетел в мой замок. Прощай тихая жизнь! Рад, и люблю тебя такой, какая есть, – Гедемин сам вышел на крыльцо, – Заходите, вечерний гость надолго. Заходите, вам в этом доме всегда рады.

Вечер прошел за воспоминаниями и рассказами о приключениях и заботах. Вчерашние девчонки нарожали князю кучу детей и представляли их гостям – двух сыновей и четырех дочерей. Сыновья уже были похожи на отца, даже усы пробивались, а дочки суетились под ногами, правда, стараясь показаться знатным заезжим дамам порядочными девушками. Дамы блистали как всегда. Мари была обворожительна. Но в этот раз и Жанна показала, что на Кипре она тоже кое-чему научилась. И если Мари была драгоценным бриллиантом чистой воды, то Жанна сияла подобно драгоценному изумруду или яхонту. Даже Микулице было трудно сегодня сказать, кто из них лучше. В Мари чувствовался опыт и огромные знания. В Жанне порыв и вера. Они дополняли друг друга как хорошо подобранные камни в изделии гениального ювелира. Все гости князя были в восторге от их нарядов, ума, умения вести беседу и держаться за столом. Когда же они взяли лютни и спели старую балладу о бродягах сурового холодного моря, все были просто от них без ума. Гедемин вел серьезную беседу с игуменом, оказавшимся большим знатоком ратного дела и строительства замков. В беседе он упомянул о новом оружии огнем стреляющем, которое поможет князю удержать врагов поодаль своих границ, но сделал паузу, если Мари позволит открыть секрет. На что Мари, как будто услышав их разговор, благосклонно кивнула с другого конца залы, где развлекала своими рассказами дам.

– Куда путь держите? – Спросил Гедемин.

– На кудыкину гору, – Резко ответил игумен и перевел разговор на литейное дело и как оно поставлено при дворе князя.

Он знал, то, что он задумал, без литейного дела с места не сдвинешь. Если же все у них получиться, а у них получится, то порхнут они из новых орудий так, что головы у многих поотшибает.

– А ведь здорово тогда Малка, тьфу ты Мари, придумала – «порох». Все то у нее складно, – Подумал монах, – И скоро эти порхалки много жизней людских унесут. Ой, как скоро.

В другом углу, положив лютню на колени, сидела красавица гостья. Она пристально смотрела на князя, как бы задумавшись о чем-то своем.

Жанна ясно видела перед собой как стрела, пущенная со стены осажденного замка, каким-то совершенно ошалевшим арбалетчиком пробивает шлем князя и впивается ему в голову. Она прикрыла глаза рукой, кажется, пытаясь защититься от виденного. Картина не пропадала. Она увидела, как сыновья привезли тело князя в Вильно, как рыдали на нем Ева и Ольга, звонко сейчас смеющиеся за соседним столом, как причитали дочери и молча стояли зятья. Жанна всматривалась в сложенный погребальный костер, на котором рядом с князем, одетым в воинские доспехи, лежал его боевой конь, любимый оруженосец, закрывший князя грудью от одной стрелы, но не успевший поймать вторую. Вот подвели трех пленниц и резким ударом меча уложили у ног князя, Старый обычай, по старой вере, Древним Богам будет в радость. Она и не успела ничего подумать, как с руки ее юркнула огненная ящерка, и пошла плясать по поленьям.

– Саламандра!!! – Крикнул кто-то в толпе, – Саламандра!!! Боги забрали князя в Вальхаллу! Вечный ему там покой!

– Вот и хорошо, – Подумала Жанна и широко раскрыла глаза.

Она сидела в зале, где плясали скоморохи, били бубны, гундели рожки. За столом гости произносили здравницы в честь князя, его жен и детей, в честь гостей, приехавших в их земли. Она поймала на себе внимательный взгляд, повернулась в ту сторону. На нее смотрела Мари, их глаза встретились, и Жанна поняла, что та тоже знает все.

Наутро, после трапезы, они велели седлать коней.

– Куда направим стопы свои? – Высокопарно спросил Микулица, поглаживая своего коня по холке.

– Да вот хочу Жанну с одним замечательным человеком познакомить. Так что давай в Верону.

– Ты что Мари, в гости к поэту нашему Готфриду Сент-Омеру собралась, или как он там ноне прозывается – Данте Алигьери? Так что ли?

– А что? Он человек достойный, образованный, за жизнь свою немереную, сколько книг великих написал. Совершенный самых высоких градусов. Пусть дева наша с ним подружится. Ума разума наберется. Ей же не век мечом махать и на лютне бренкать, надо будет, когда и беседу умную поддержать. Пусть поучится слова в вирши складные складывать. Мало ли чего. Он про богов разных много чего знает, сам многих выдумал. Про Трою пусть ей расскажет, мы то с тобой в энтом деле в стороне были, а он вроде как у самой кромки стоял. Бают, он и сейчас новую книгу пишет. Кроме того, скальд наш на покой собрался на остров к Раймону.

– Как так? Все Совершенные на места разбежались дело выполнять, а он на покой? – Микулица искренне удивился.

– Он светоч наш. Знания в мире хранит и далее несет. Не гоже его в кровавой купели купать и кострами править. Он свою горькую чашу и так испил до донышка, пусть хоть в этой заварушке в стороне постоит. Как бы не надорвался. С нас то, как с гуся вода, а он на бумагу чернила через себя пропускает. Кровью собственной пишет. Пусть. Не его дело Мор.

– А что ж он так стар? – Отважилась влезть в разговор Жанна.

– Да нет, Увидишь. Он парень хоть куда. Кому хочешь, фору даст. Представительный мужчина. Бывший граф и бывший Мастер храмовников. Говорят он и сейчас у них приор Флорентийский, – Пояснил Микулица.

– Был приор Флорентийский, да весь вышел. Нет Братьев тамплиеров. В тень ушли. В туман, что Макошь напустила. Как сожгли Великого Мастера Жака на Жидовском острове в Париже, так и растворились все. И Данте тоже к смерти приговорили. Да он ушел. Теперь в Вероне при дворе Кан Гранде делла Скала, правителя ихнего. Тоже наверно уйдет за Альпы-то – Хан Большой Скалы, ему и место там с таким-то имечком.

– Большая буча во Флоренции была? – Спросила Жанна.

– Большая сестренка. Там Ангельский род власть брать пришел, имперские медведи тихо ушли, за Альпы в кантоны откочевали, а чернь всякая, скверна городская, молью порченная, решила власть захватить. Притом даже имперские казначеи дело это прохлопали. То есть те, кто вроде государевы люди были, пока новые правители в кулак всех не сжали, решили себе в вольницу поиграть. Вон Микулица знает, – Она кивнула на монаха, – Новгородским душком попахивает, там тоже в такие игры играть любили. Ну, Ангелы их придушили скоренько, кого в шею, кого за шею. Граф наш, Данте, ни с того, ни с сего встал на сторону голытьбы этой. Хотя знал, кого Совершенные поддерживают и что Ангельский род везде власть берет, не корысти ради, а токмо с нашего благословения. Бывает. А тут еще красавчик этот Филипп, король французский на казну, тамплиерами охраняемую, позарился. Короче, попал Данте, как кур в ощип. Куда не кинь, всюду клин. Он и заговорщик, супротив новой власти, он и тамплиер, да не просто тамплиер, а приор, он еще и писака гнусный. Трактаты всяческие пописывает. Что его не сожгли, так это или случай или удача. Теперь сидит, как сыч в Вероне. Надо поторопиться, пока он и там не намутил. А то сожгут, и ты сестренка познакомиться с ним тут не успеешь. Придется ждать общего сбора на острове, а это не скоро. Поэтому пришпорьте коней. Время у нас хотя и есть, но не мешок. Погнали!

И в который раз за это последнее время, проклятое всеми богами, помчали их, не знавшие устали, Сивки-Бурки теперь с севера на юг через все земли. Через горы, реки, поля, леса, оставляя по левую руку Карпаты с их хозяином графом Дракулой, пробираясь через Швабские маркграфства туда, к перевалам через заснеженные Альпы, к зеленым оливковым рощам Тосканы. Опять скользили копыта по ледникам, опять шарахались кони, кося огненным взглядом на бездонные ущелья, и опять на перевале их остановил грозный оклик:

– Стой!

– Стоим, – Устало ответил Микулица, натягивая поводья.

Из-за придорожного камня, за которым прятался вход в пещеру вышел лучник в зеленой одежде с накинутым поверх нее лохматым меховым плащом.

– Стражи, – Уточнил монах, и вдруг взорвался, чего с ним никогда не было, – Да когда вы глаза-то разуете, Стражи! Когда Хозяйку свою узнавать будете и друзей своих!

– А у нас хозяев нет! Мы не холопы боярские! – Огрызнулся Страж, но, тем не менее, почтительно склонил голову перед Мари, – Милости просим к костру погреться, Сиятельная.

– Ты Микулица зря на них вызверился. Мы ж по самый нос в башлыки завернуты, мама родная не узнает. Они ж здесь службу блюдут, – Повернулась к лучнику, – Спасибо за заботу, мы, пожалуй, далее побежим. Где Телля – встренуть можно?

– Как с перевала свалитесь, за водопадом чуть к дубраве подверните, там дорожка неприметная, она вас на большую тропу выведет и по той тропе, не сворачивая некуда, к вечеру прибежите к нему на стан. Счастливо вам. Зла монах на меня не держи. Много тут гадости всякой шляется. У конца ледника поосторожней, подтаял он там, обломиться может, по кромке не держите, жмитесь к травке зеленой. Да что я вам говорю, вы ж сами почти эльфы. Да вижу и валькирия с вами. Новую войну несете! Но то вам Боги судьи, не я. У каждого свой удел в подлунном мире. Удачи вам! – Он пропал, так же как и появился, растворившись в нагромождении валунов, как дух этих гор и водопадов.

Дорога, как и сказал Страж, вывела их к стану лучников Артемиды, куда они, действительно, добрались к вечеру. Судя потому, что их никто не остановил и не окликнул, собственная почта у Стражей работала прекрасно. На поляне у накрытого стола их поджидал Телль и его ближайшие воеводы. Выглядел он довольным и уверенным. Слуги подбежали, помогли спешиться приняли поводья коней. Разминая усталые ноги, Мари пару раз присела, откинула башлык теплого, подбитого волчьим мехом тегиляя и, радостно улыбнувшись, протянула руки Вильгельму.

– Ну, здравствуй «земляной червяк».

– Здравствуй, здравствуй Сиятельная. Все носишься по земле вихрем. Все метешь своими огненными косами города и уделы, раздувая пожары войны и костры очищения.

– Мету и дальше мести буду. Скоро подружка моя с другой косой стальной по моим дорожкам помчится со своим войском. Тебе их на засеках сдерживать, на перевалах назад обратать пробовать. Они ж наших приказов не слушают и стрел твоих острых не боятся. Одно токмо их сдержит, что Стражи вы. А с вами даже сама Марана, и дочь ее Смерть силами меряться не будут.

– Так ведь и с тобой тоже Сиятельная.

– А я и не меряюсь, мы с ней мирно живем. Что мое – то мое, Что ее – то ее. Иногда может, поспорим чутка, но не до драки.

– Потому и пошел слух, где твои косы рыжие мелькнули. Там и стальную косу серую ожидай вскорости.

– То люди, кои за собой вину чуют, эти слухи по ветру носят. Пусть. Не убудет. Зови к столу. Соловья баснями не кормят.

– Милости просим. И монаха твоего и валькирию. Кого-то напоминает она мне…вспомнил. Выросла девонька, значит так богам угодно. Прошу.

Они присели за разговором. Вильгельм рассказал, что все то, что задумали, пусть через пень колоду, но делается. Конфедерация военных кантонов – Швейцария утряслась, в боях против разбойных налетов и лихих людей выстояла. Битву кровавую при Моргартене выиграла. Сейчас союз военный обустраивается, крепчает.

– А сосед твой, Беренгарий, как? – Спросила Мари.

– Маркграф Еврейский? Он что. Как ты ему сказала, так он и сделал. Кош ордынский собрал в калиту, окружил обоз верными братьями и подался через Юпитерову гору к герцогу Швабскому – Герману, а оттуда, опять же, как ты и наказывала, на Русь к городу Пресвятой Богородицы. Слышал я, что и в Париже кош ордынский ищейки Филипповы проворонили. Пока Жаку да его ближним руки заламывали, кош-то и уплыл.

– Именно так, Вильгельм. Очень ты слово точное подобрал «уплыл». Братья его еще за день до того, как Ногарэ в Тампль нагрянул, вывезли. Ночью аккуратненько уложили в обоз и в Ля Рашель. Там на набойные насады загрузили и по Северному морю вкруг всех, через варягов, по волокам в греки. Челом били на Руси Пресвитеру Иоанну, в городе Пресвятой Богородицы. Так что там всю калиту и вытряхнули за Кромы, где кромешный орден сидит.

– То правильно, – Подтвердил Телль, – Кромешники они народ сурьезный, почти что Стражи. Псы казны. Они опричь всех живут. С земельным, земским людом не общаются. Они любого за казну загрызут намертво. У них калита ордынская в безопасности. Вы-то куда путь держите?

– В Верону. Хочу вот валькирию с Сент-Омером познакомить.

– С Данте что ли? Так нет его в Вероне.

– Что? Он что и с Ханом Скалы рассорился? – Встрял Микулица.

– Да нет. Просто Хан к нам подался. Вон у озера Женевского стан ставит. Говорит невмоготу смотреть, как Ангелы на землях пахоту наводят, да ремесленников пригревают. Вот и пришел под наше крыло. А Данте с ним не пошел, подался в Равенну к Гвидо де Полента. Воеводе местному.

– А что? Равенна хороший город, старый. Рода там знатные сидят. Еще из первых ордынцев. Имперский город. Там Теодорих еще правил, первый наместник восточных провинций завоеванных. Там Дворец и усыпальница первой царицы Галльской. Значит, потянуло графа к прошлому, перед уходом на остров, с молодостью прощается. Надо поспешать, боюсь, не застанем его в этом мире. Так что извини стрелок. Спасибо за приют за ласку. Путь наш удлинился, поедем мы. Прощевайте Стражи. Бог вам в помощь.

– Счастливой дороги Сиятельная. Будет оказия всегда рады видеть вас всех у наших костров, – Вильгельм придержал стремя Мари.

Долго махал вслед удалявшемуся стуку копыт. Он всегда с удивлением и восхищением относился к этой женщине. Сколько он знал ее, она всегда была в движении, в пути, в поиске чего-то того, что не хватало другим. Чистоты что ли, истины. От нее всегда исходил невидимый свет солнца, не даром ее прозвали Сиятельной или Лучезарной. Они оба были служителями Артемиды, Матери-Природы. Но она вошла в сонм Совершенных, Высших властителей этого мира. Хрупкая, добрая, улыбчивая. Но в тоже время жесткая в решении своих задач и неумолимая в достижении поставленной цели, безжалостная к врагам и беспощадная к любому проявлению измены. Ближайшая подруга самой Смерти и первая из весталок Судьбы, неумолимая Богиня Мщения – Арина и сладостная Богиня Забвения. Загадочная женщина, перед которой хочется преклоняться, и которой хочется служить. Телль посмотрел в ту сторону, куда умчался ее маленький отряд и ему показалось, что солнечные зайчики заметают маленькими метелками следы оставленные копытами ее коня.

 

Глава 2

Великий творец

Она быстро нашла в Равенне, место обитания Данте. Да и где ему было быть, как не в осьмерике церкви Сан-Витале. Данте стоял у алтаря, о чем-то задумчиво разговаривая то ли с Богом, то ли сам с собой. Она вошла в дверь и остановилась. В падавшем из верхнего окна луче, фигура Великого Мастера напоминала бронзовый памятник. Чеканный его профиль резко выделялся на фоне темных картин иконостаса, плащ со споротым тамплиерским крестом, все равно явно хранившим его отпечаток, был небрежно накинут на плечи. Кажется, вокруг его головы светился нимб или лавровый венок, в любую минуты могущий превратиться в терновый. Свет плясал на его одежде, напоминая отблески огня. Мари покрутила головой, чтобы стряхнуть наваждение. Обернулась к Жанне, стоящей за ее спиной. Может та увидела, что. Но Жанна успокоила ее взглядом.

– Входите, чего у двери толпитесь, – Не поворачивая головы, сказал бронзовый памятник, – Только вас и ждал. Так бы давно к Раймону умчался. Надоело все. Пора отдохнуть. Ну, чуял, как ты ко мне спешишь Малка. Да и побратима вон обнять хотел, когда еще свидимся. Валькирию новую хотел посмотреть, слух о ней впереди нее бежит. Как когда-то о тебе, Дева Мария. Помнишь? Помнишь, как тебя в Новом Израиле звали? А, Малка?

– Помню. Граф мой любимый. Как же ты себя измочалил-то, извел себя весь. Пойдем из баптистерия этого куда-нибудь. Косо смотрят ныне здесь на тех, кто старую веру блюдет православную. А ты прямо среди бела дня…

– А мне Малка бояться нечего. Я свое отбоялся за долгие годы свои. Пойдем, коли хочешь. Что хочет женщина – того хочет Бог! – Он назидательно поднял палец.

– Пойдем, поэт. Присядем где. Мы чай с дороги.

– Пойдем, пойдем девоньки. Ко мне пойдем. Тут не далече. Сядем рядком – поговорим ладком.

– Ты Мастер, говорят, книгу какую-то волшебную написал?

– Книгу не книгу. Написал Малка, написал книгу. Назвал «Божественная комедия». Вся жизнь наша комедия. Это я понял сейчас. Все что делали насмарку. Братство в распыл пустили, я ведь в него душу вложил. Сколь про него легенд и мифов сочинил. Целую «Книгу судей» написал, еще судей нет, а уже написал. – Он повернул в улочку, ведущую от баптистерия к морю. Прошли мавзолей воеводы Теодориха, и вышли к небольшой вилле прямо на обрыве над голубой далью моря.

– Заходите. Заходите. Это берлога моя. Не то, что во Флоренции, и даже не то, что в Вероне. Но я здесь засиживаться, не намерен. Допишу последнюю главу и…

Гости зашли, расположились во внутреннем дворике, где били прозрачные струи маленького фонтана, у которого в тени оливы и в кустах роз расположилась небольшая беседка. Мастер хлопнул в ладоши. Появился служка, который с полуслова понял, что от него хотят, и стал торопливо накрывать обеденный стол прямо под ветвями оливы.

– Так о чем книга? Не томи, не греми ключами от тайны, – Поторопила Мари.

– От тебя тайны, какие. Ты сама все знаешь в этом мире, – Поэт с прищуром посмотрел на нее.

– Ты вот Просветленной поведай, отдерни занавеску сокрытого.

– Так что отдергивать. Итог делам своим проделанным подвожу. Друзей и врагов вспоминаю, что по жизни вместе со мной шли.

– И нас? – Спросил Микулица.

– Вы ж не в Прии, вы ж здесь еще, что вас вспоминать, вас только позови, глядишь – пред глазами. Да и не зови, все равно придете. Как Сивка-Бурка. Той тоже крикни только «Встань передо мной, что лист пред травой…» она тут как тут. Про вас не пишу. Только про тех, кто ушел безвозвратно. Такая панихида по ушедшим. Про кого с добром, про кого как…. Почитать что ли?

– Почитай дружочек. Сделай милость. Мы тут на кушетках привалимся в тени оливы, под шум фонтана. Червячка заморили, Послушаем. Торопится некуда. Тебя успели перехватить, до того, как ты себе лихоманку, какую придумаешь, да и отойдешь в мир иной. Так что почитай, будь ласка. А мы с Жанной, если хочешь, тебе на лютне поиграем.

– Ну, как тут такой лисе отказать. И речи медовы и уста сладки. Подыграйте. Мне приятно будет. Сейчас рукопись принесу.

Он сходил за грудой исписанных листов сел в кресло и размеренно повел рассказ под тихий рокот струн лютни, запевшей в руках жриц Артемиды волшебным голосом внеземной красоты. Он рассказывал о том, как пустился в путешествие по царству мертвых, по Нави. Право увидеть загробный мир – это особая милость, дающаяся только Посвященным. Избавляющая их от философских и нравственных заблуждений и возлагающая на них высокую миссию нести знания в мир смертных. Голос его лился тихо и мягко. Вот он – поэт, заблудившийся в сумрачном лесу – в грехах человеческих, в страстях рода людского, что стоит на пороге своего искупления. Кто же может помочь ему поэту и роду людскому выбрать путь достойный? Естественно – поэт. Вергилий готов провести его по кромке между Явью и Навью, по двум первым загробным царствам – царству возмездия и царству искупления. Данте перевел дух, отхлебнул вина из бокала, посмотрел на слушателей. Их глаза покрыл туман, они были далеко отсюда, там, куда они их привел у начала пути в Ад, разделенный на девять кругов, в каждом из которых совершается казнь над теми, кто выбрал в той земной жизни не тот путь, путь греха.

– Ты берешь на себя смелость решить, что такое грех? Ты не Бог, Мастер! И кто же без греха? – Спросил Микулица.

– Души некрещеных младенцев и тех, кто старой Вере не изменил. Как их теперь называют «праведных язычников», – Ответил Данте и продолжил читать далее.

Он рассказывал о том, как шел поэт по кругам Ада, как встречал он тех, кого знал в подлунном мире: людей и героев даже здесь не лишенных благородства и величия духа.

– Ты многих помнишь Мастер. Надо же, я уже и забыла и Паоло с Франческой и хитроумного Одиссея, которого ты окрестил Улиссом. Мир праху их.

А голос поэта привел уже слушателей в Чистилище. К огромной горе в центре необитаемого, занятого океаном южного полушария, уступами разделенной на семь кругов, где души умерших искупают грехи гордыни, зависти, гнева, уныния, скупости и расточительности, чревоугодия, сладострастия. На вершине горы, в земном раю, Данте встречается с Беатриче и расстается с Вергилием.

– Как же запала тебе в душу эта смертная. Я не думала граф, что ты еще способен на чувство.

– Ты оставила право на чувство только за собой, – Вдруг жестко ответил ей Сент-Омер, – Любовь приходит не только к глупеньким девочкам, которые только что обрели Посвящение, но и к умудренным жизнью старцам, даже если они бессмертны. И гибель любимой они переживают так же, как и те девочки, в бессмертных волосах которых появляется седая прядь. Хотя так быть не должно и не может. Но даже Боги не властны над любовью. Может поэтому, я так устал. Слушайте дальше.

Рассказчик вместе с Беатриче вознес слушателей в рай, где в каждом из восьми окружающих землю небес он стал знакомить их с определенной категорией блаженных душ и укреплять в вере и знании. На девятом, небе – небе Первоначала, их встретил Святой Бернард.

– Ты говорил с Неистовым Бернардом? Он дал согласие выступать в твоей поэме? Ты знаешь его нрав и знаешь, что когда придут Стражи, он придет с ними. Не было б беды!

– Он знает, – Коротко ответил Данте, – Он согласен быть в «Комедии жизни» тем, кто удостаивает Прозревших посвящения в тайны триединства и боговоплощения. Но впрочем, это и конец путешествия поэта, конец Комедии.

– Что ты хотел показать в ней Мастер?

Путь человека к истине и добру через бездны греха, отчаяния и сомнений. Путь человечества, подошедший к последнему рубежу и открывающуюся навстречу новой эре душу. Плачевный итог жизни смердящих.

А ты имеешь на это право?!

Я, да!

Почему?

Потому что я прошел этот путь. Я оставляю в своей поэме манифест тех, кого это оголтелое человечество ради любви к золоту и роскоши возвело на костры и еще возведет. Я оставляю манифест Братьев Храма, тем, кто его поймет. Я оставляю сокровенные знания, тем, кто хочет стать Просветленными и стремится к этому. А те, кто его не поймут, что ж…. Жаль. Не ты ли Малка учила нас там, в Новом Израиле, на Храмовой горе, во дворе Храма Марии Латеранской – твоего Храма, великим словам Всевышнего «Благо сказавшему! Благо узнавшим! Кто вспомнит – воспользуйся! Благо внимавшим!» Может я неправ?

Ты прав Мастер у каждого из нас своя Доля. С Богами не спорят. Твоя Доля тяжелее.

Чем чья? Чем твоя? Не правда! И ты это знаешь. Я сломался сейчас. Я отдохну и приду. А тебе Макошь не дает право на отдых. Да пребудут с тобой Боги и дадут тебе силу!

Отличная Книга! – Неожиданно для всех сказала Жанна, – Ее будут помнить, и знать в веках. Она будет поводырем у многих проходящих обряд Посвящения. Я это вижу! Спасибо, Кассандра! – Неожиданно для всех Данте преклонил колено и поцеловал руку темно-рыжей валькирии, – Я запомнил твои пророческие слова, и они мне, как бальзам на мою израненную душу. Спасибо!

 

Глава 3

Дети Мараны

При дворе короля Эдуарда Ш царило оживление. Уже не для кого не было секретом, что после того как на северных границах с Шотландией затихли последние вспышки, нет даже не войны, а каких-то пограничных конфликтов. После того, как казнили Мортимера любовника королевы-матери и практически правителя на островах, молодой король готовился к войне. Двадцатипятилетний отпрыск Ангельского дома развязал себе руки казнью ненавидимого им графа и ссылкой матери. Придворные лизоблюды шептали ему в уши, что он достойный правитель Великой Империи, коронованный лепестковой короной, что медвежьи роды, тупых ордынских воинов в страхе бежали за Адрианов вал в Шотландию. Сидят там, поджав хвост, и как побитые псы бояться высунуться наружу. Особо доверенные шептали ему в спальне, что его родня во Франции замарала свою честь казнью Жака де Моле Великого Магистра храмовников и разгоном самого имперского ордена. Они уверяли его, что Пресвитер Иоанн и Имперская власть такого своему правителю не простят никогда, а уж того, что он на кош ордынский посягнул и подавно. Щелкоперы напоминали молодому королю, что на наследниках Филиппа Красивого лежит проклятие, уже унесшие в Ад души всех, кто приложил руку к делу тамплиеров. Пора готовится взять Францию под свою руку. Так хотят Боги.

Вода и камень точит, а уж слабую молодую душу и подавно. Король готовился к войне. Одна незадача была в этом деле. Ангельские роды, умели править, тут им честь и хвала, но воевали-то испокон веку медведи, Артуровские потомки. А их-то и не было. Правильно шипели придворные змеи, воинские роды ушли за Адрианов вал, туда к Брюсам. Пусть не было уже в живых Роберта, но все равно они осели вкруг его земель. Идти служить Эдуарду большого желания никто из них не высказывал. Соваться туда тоже вроде как не хотелось. Ходили слухи, что на вершине вала и в окрестных лесах мелькали зеленые куртки стрелков Артемиды – Стражей. Может это и не так, но поднять туда хоть малый отряд после таких сообщений нельзя было даже под страхом смерти. Таким образом, могучий и великий король был воеводой без дружины, воителем без войска. Призвать под свои знамена местных бояр поземелыциков и вообще всю эту земскую шушеру по закону вассалитета, конечно же, было можно, но вояки из них были те еще. Разбойничков от посада отогнать, порядок в городе навести, торжище от драки пьяной уберечь, соседей попугать, да у баб юбки позадирать, вот все, что умела городская стража и княжеские дружины. Для управления уделом этого вполне хватало, но не для войны. А король хотел войны, с трубами, гербами, прапорами, султанами на шлемах, цокотом копыт и победными маршами. Ополчение дальше своих распаханных земель и городских стен не двинется, это было ясно даже холуям, которые хотели много трофеев. Эдуард был в раздумье, когда ему донесли, что к нему на прием две дамы со свитой, судя по манерам и одежде знатного имперского происхождения.

– Просите! Может хоть как-то отвлечет от неразрешимой проблемы, – Подумал король.

В дворцовые покои вошли две знатных дамы, чем-то похожие друг на друга.

– Сестры, – Подумал хозяин Туманного Альбиона.

– Мария Аврора герцогиня Аквитанская и ее сестра Иоанна Неаполитанская с визитом, – Как бы подтверждая его слова, провозгласил мажордом.

Обворожительные дамы в соответствии с этикетом мило расшаркались, приподняв свои расшитые золотом платья. Король не удержался, встал с трона и пошел навстречу гостьям, широко раскинув руки, как бы желая сразу обнять обоих.

Далее все пошло как по маслу. Не потерять голову от любой из них было просто не возможно, а тут разом две. Конечно же, Эдуард потерял голову в течение их первой же встречи. Сестры стали постоянными присутствующими всех дворцовых посиделок. Так же как и их молчаливый духовник, не на шаг, не отпускавший своих подопечных. Он постоянно стоял за их спинами, ограждая заморских птиц от навязчивого внимания со стороны мужской половины королевской свиты. В один из таких затянувшихся приемов, старшая сестра Мария, как бы невзначай спросила Эдуарда.

– Вас что-то гнетет Ваше величество? На вашем челе залегла складка не решенной проблемы. Позвольте легкому женскому уму постараться дать вам совет, если это не покажется дерзостью.

– Что вы, что вы обворожительная, – Замахал руками наместник, – Это не женский вопрос….однако если вам любопытно, это военный вопрос.

– Государь в нашем краю катаров и потомков воинских родов, женщина с детства также разбирается в воинском деле, как и в плетении венков.

– Раз вы настаиваете герцогиня, я открою свою тайну. Проблема в том, что я воевода без воев. То, что есть – негоже, а то, что гоже…того нет.

– Вам нужна армия! – С неожиданной прямотой сказала гостья, – Вам нужна армия для войны по ту сторону пролива, а у вас ее, нет. Я вам подскажу выход.

– Какой? – Растерялся хозяин от того, что она попала точно в цель.

– Я подскажу, как набрать войско такое, какого нет ни у кого. Я дам тебе оружие, которого не видел мир, – Голос ее звучал как приказ, она перешла на "ты", но он даже не заметил этого, – Я дам тебе победу, но при условии…

– Каком? – Перебил ее нетерпеливо Эдуард.

– Ты уничтожишь династию Капетингов. Уничтожишь навсегда!

– Я согласен, Богиня, – Он понял, что перед ним одна из тех богинь, что приходят к избранным. Одна из старых Богинь старой Веры, – Я выполню все, что прикажешь ты и…твоя сестра.

С этого дня по всей Англии началось что-то необычное. Во все стороны скакали королевские гонцы, читали на сходах и торжищах королевский указ. Все, кто хочет служить в армии государя. Все от простого крестьянина до рыцаря могут идти к Лондону, на поле за Сити, за жидовский квартал. Там будут стоять палатки для вновь прибывших. В Шотландию поскакали челобитчики, просить старых воев и воевод известных родов не прогневаться и принять приглашение послужить в армии короля аглицкого в качестве учителей и наставников. Кто отказался, а кто и позарился на жирный куш, да полновесный золотой динар, да не один. И пошла на полях около речки Темзы воинская потеха – обучение. Неожиданно для всех, даже для самого Эдуарда, подъехали ко дворцу с десяток статных парней в зеленых кафтанах и в шапочках с пером сокола, предложили свои услуги – лучников выучить. Услужливые прихлебаи зашептали.

– Бойся их Государь, солнце наше. Это Стражи, лучники старых лесных богинь. Они своенравны и непокорны. Бойся их.

Но вдруг к ним подскакала на огненном коне гостья Иоанна, и они склонились пред ней, как пред хозяйкой своей. Стражи. Лучники в зеленых кафтанах. Король резким движением погнал вон советчиков, во все глаза, глядя на эту прекрасную амазонку. Он был согласен на все, только бы она была рядом с ним. Наконец в темных подвалах Лондонского Тампля, где еще сохранились братья тамплиеры и их люди, стал появляться странный духовник. Он приказал прислать ему десятка два мастеров литейного дела, да выпустить из застенков инквизиторов трех старых волхвов, что знали старые заговоры по камню. Последнее, что попросил суровый монах, что бы прислали к нему в Тампль тех четырех алхимиков, которых скрывали в старом Тауэре, пытаясь заставить их делать золото. Когда все собрались там, где определил монах, работа закипела.

В один из вечеров в самый дальний подвал спустилась старшая сестра Мария. Посмотрела на измученных людей, на обессилевших старцев, наглотавшихся паров серы и угольной пыли. От чего сами стали какого-то угольного цвета с серно-желтым цветом лица. Отошла в дальний угол подвала и стала там что-то мастерить. Затем там в углу забулькало, зашипело, и она вышла к работающим, неся в руке кубок изумрудного цвета, в котором плескалась чистейшая вода. Она дала отпить всем по глотку и будто жизнь влилась в них снова. Щеки порозовели, в глазах вспыхнул огонь. Мария повернулась, сняла со стены тяжелый шестопер и опять отошла в дальний угол, откуда раздался хруст и звон ломаемого прибора.

– Живая вода! – Выдохнул кто-то.

– Так это ж Мария-еврейка. Сестра самого Моисея, – Испуганно сказал самый древний седой алхимик. И сам испугался своих слов.

– Молчи старик. Слово серебро, а молчанье золото, – Мария взбежала вверх по лестнице, повернулась, – Пора заканчивать вам тут колдовать, кудесники.

Но старый друид все равно прошептал в уши склоненных голов:

– Грааль! Вы видели у нее в руках Грааль? Она может все она сама хранительница волшебной чаши, сестра феи Морганы.

– …Молчанье золото!!! – Вдруг раздался голос из-под каменных сводов.

В один из дней затворники старой башни поднялись к солнцу. Слуги перенесли что-то тяжелое в телеги, и те двинулись к опушке леса. Всю округу оцепили лучники. Король со свитой и обе сестры подъехали к монаху, и он указал на странные металлические трубы лежащие на земляном валу и направленные дырами в сторону врытых щитов на опушке рощи. Все спешились и по указу Мари закрыли уши. Монах подошел с горящим факелом к крайней трубе и поджег фитиль, торчащий у нее с верху. Как будто небо обрушилось на приехавших людей. Дым. Огонь. На месте щита валялись обломки толстых деревьев, из которых он был сколочен.

– Вот тебе победа! – Прокричала в оглохшее королевское ухо Мария, – Помни уговор. Капетингов более быть не должно! Прощай Эдуард! Мы уходим. Тебе мы более не нужны. Помни ты король и победа за тобой, пока старых Богов не тронул. Тронешь… и твоей династии не будет! Пока! Король. Глядишь, свидимся.

Она взлетела в седло своего иноходца. Сестра ее ждала рядом уже в седле, так же как суровый монах, и ее телохранители. Разом они хлестнули коней, и пропали в дыме второго выстрела, произведенного молодым мастеровым литейщиком, коего выучил черный духовник. Когда дым рассеялся, никого не было. Кажется, все привиделось Эдуарду. Но пушки, так их назвал монах, стояли перед ним, а на холмах окрест расположилось выученное войско. Правда, среди него уже не мелькали зеленые куртки стрелков Артемиды, пропавшие сразу же вслед за пропажей сестер. Однако все было готово к войне, осталось начать. И она началась! Если, чего-то очень хочешь и ждешь, значит, обязательно исполнится.

Наша же дружная команда переправилась на ту сторону пролива на суровые берега северной Бретани.

Жанна – Иоанна Неаполитанская взяла курс в Угорщину. Где суждено ей было взять под опеку Андрея Анжуйского брата нового короля Венгерского Людовика Великого и, осевши в Авиньоне, стать покровительницей поэтов и ученых.

Мари же с Микулицей двинулись с ней вместе посмотреть на Лайоша Великого и новых Ангелов, освоивших дворец на высоком берегу Дуная. Уже там, в новом дворце, рядом с Будайским замком, блещущим роскошью интерьеров и золотом фасада, Мария услышала о том, что востока из Кафы идет Черная Смерть, и поняла. Пора! Она знала свое место в это тяжелое ненасытное для смерти время.

Оттуда они вместе направились в Авиньон, где Жанна похоронила своего визави. Затем, что бы забыть все, уступила город духовному наместнику западных областей, не выдержавшему малярийный климат на берегах Тибра. С видимой легкостью и грацией собрала своих наперсников и отправилась в Неаполь, ожидать приближавшийся Мор. Мария, развернув коней своих Угрюмов, направила их к берегам Дуная там, где ожидало сигнала, затаившись за широкими синими водами войско Нави, ждущее, когда через их головы прокатится волна Мора и захлестнет эти тронутые гнилью западные земли. Вот тогда они пройдут по ним огнем и мечем, очищая их от скверны.

А маховик большой войны уже раскручивался на полную катушку, неся за собой все последствия этой кровавой мясорубки, расчищая дорогу такой же большой смерти, как и война, а может больше, потому что имя ей было Черная Смерть.

Но пока на зеленых полях гремели литавры, и рыцари, в парадной броне, горделиво гарцуя пред войсками, выпячивали грудь, настолько, насколько им позволяли тесные доспехи.

Войско английского короля, забыв о том, что данное их предводителем обещание выполнено, высадилось в Лангедоке. Династия Капетингов уже как двадцать лет ушла в небытие, подтвердив силу проклятий Жака де Моле. Тем не менее, бравые английские рыцари и лучники, собранные по подсказке Марии и выпестованные Жанной и стрелками Артемиды методично грабили цветущую Аквитанию. Да и что было ожидать от наемников. Война превращались в один большой грабеж.

Мария употребила все свое влияние на остатки катарских и альбигойских волхвов, и они подняли такое восстание, какого этот край давно не видел. Земля не просто горела под ногами английского воинства, она полыхала для них погребальным костром. Когда же загнанные в угол остатки мародеров, огрызаясь из последних сил, собрались на прощальную молитву, сам Эдуард со своим сыном решили ввязаться в драку, высадившись в Нормандии у Шербура. Филипп Валуа, добив грабителей в Аквитании, повернул навстречу новой напасти. Англичане начали отползать к Фландрии, где у них был надежный тыл из ремесленных городов. Однако мастеровые под прикрытием братских дружин подняли на башнях штандарты с имперским львом, стоявшим на задних лапах, показывая, что без позволения императорских наместников оказывать помощь Эдуарду не будут.

Оба войска подтягивались к Креси-ан-Понтье на границе с Пикардией. Вот тут Филипп Валуа и допустил роковую ошибку. Проходя через Амьен, где горделиво возвышался самый большой собор Богородицы в его владениях, больше парижского Нотр-Дама, он на вопрос отстоит ли он службу у алтаря, горделиво ответил, что он к власти пришел без помощи Святой Девы Марии и власть эту удержит так же без ее помощи. Вот этого Мария стерпеть не могла и, простив на время все Эдуарду, появилась ночью в палатке его сына Эдуарда младшего.

Сидящий за столом рыцарь опешил, когда из темного угла его шатра в круг света, падавший от горящих свечей шандала, шагнула прекрасная незнакомка, закутанная в темно-зеленый плащ друида.

– Здравствуй Эдуард, ты узнал меня?

– Да, я помню, как в гостях у отца были две сестры. Ты старшая Мария Аврора. Говорят, что ты Богиня войны.

– Опустим сейчас разговоры о балладах и сказах. Завтра ты оденешь вот эти черные доспехи и поставишь войска, так как я тебе скажу…

Две головы: черная взлохмаченная головы воеводы и огненная корона кос Марии склонились над планом, расстеленным на походном столике. Ее рука быстро рисовала линии и стрелки среди зеленых пятен лесов и серой нитки дороги.

– Французы пойдут вдоль дороги с юга. Их больше, особенно рыцарей, примерно втрое против вашего. Арбалетчики, бывшие тамплиеры, которых сейчас перекрестили в генуэзцев, вам не страшны. Они еще помнят благодарность французских королей и только ждут когда можно за нее расплатиться. Ополчение коммун, этот сбор из городских воров и стражей, сильно только своим криком. Твое дело сдержать рыцарей, профессионалов в бою.

– Как? Богиня, – Он уверовал в нее безоговорочно.

– Поклянись мне. Никогда не становиться английским королем. Всегда воевать там, где я тебе прикажу. Стать принцем Аквитанским и закрыть этот край грудью.

– Клянусь, – Он склонил голову, – Клянусь, не так как отец, а честью рыцаря и своим мечом.

– Тогда слушай. Поставишь лучников вдоль дороги в пять рядов. Пока одни стреляют, другие заряжают. Тех лучников, что учились у стрелков Артемиды. Между ними поставишь рыцарей…. что ты так удивленно смотришь на меня? Да поставишь рыцарей. Ссадишь их с коней и поставишь между лучниками.

– Не понял. Извини Богиня, не понял. Ссадить рыцарей с коней?

– Да! Рыцари в пешем строю прикроют лучников от пехоты, от всего этого ополченческого сброда, а лучники прикроют рыцарей от конного удара. В резерв поставишь копейщиков, и бросишь их в бой только тогда, когда лучники остановят атаку французской тяжелой кавалерии. Понял?

– Почти.

– Сзади всех на пригорке поставишь пушки. Когда французы отступят, что бы перестроиться, порхнешь по ним. Побольше грому. И копейщиков в атаку. Бежавших не преследовать. Ты в черных доспехах иди на правый край, где пушки, – Она подтолкнула ногой узел, в котором глухо брякнули брони. В щель было видно при тусклом свете свечей, что они какого-то могильно-черного цвета, – Удачи тебе Черный Принц. Помни о своей клятве. Твой отец свою забыл. Я помогаю только раз. Тех, кто меня забывает, я забываю тоже. Прощай!

– До свидания Великая!

Все произошло, так как сказала Мария. Англичане разбили Филиппа и взяли под свою руку всю Нормандию. Король Французский отстоял целый день на коленях пред образом Святой Марии в Нотр-Дам де Пари, замаливая свою ошибку в Амьене. Черный Принц, собрав свои войска, ушел в Аквитанию и, став принцем Аквитанским, навел там порядок и тишину.

На берегах Дуная, куда она вернулась, Мария услышала забавную историю, вернувшую ее опять к воспоминаниям об Эдуарде. Эта была легенда об учреждении нового ордена на берегах Темзы во дворцах Лондонского Тауэра.

Вроде бы после победы при Креси все знатное рыцарство, участвовавшее в этом походе, собралось на бал. Как во времена великого короля Артура и легендарного Круглого стола, двадцать шесть лучших меча Англии давали обет служить своему королю верой и правдой. На шею всех новообращенных надевалась цепь с восьмиконечный звездой, внутри которой был тамплиерский крест.

Расшаркался король, решил показать, что он помнит свое обещание мне данное.

– Мол, отомстил Франции за тамплиеров, – Подумала Мария удовлетворенно. Когда же ей рассказали про подвязку, будто бы упавшую с ноги фаворитки, она искренне рассмеялась. Потом, наморщив носик, долго вспоминала, чем же она тогда затянула узел с доспехами для Черного Принца и, вспомнив, рассмеялась уже во весь голос. Да, действительно. Когда узел стал расползаться, она сняла с ноги подвязку и перетянула его посередине. Видать младший Эдуард действительно решил, что она Богиня войны, а это ее талисман, даденный ему на счастье. Пусть так.

Черная Смерть наступала медленно и неотвратимо. Уже кричала мысленно из Неаполя Жанна, что город косит мор и страшные язвы. Уже на Сицилии прекратила существование династия Ангелов, просто потому что править было не кем. А поступь чумы была тяжела и страшна. Подружка Марии – Смерть косила свою жатву обильно и широко. Прошлась стальной косой по Тоскане с ее гордой Флоренцией и по пригородам Венеции, где обосновался ныне торговый люд. В Венеции покосила всех, кто не успел на острова перебраться, но и там пробежалась, сгубив почти что половину. Только в гетто финансисты империи уцелели, отсидевшись за высокими стенами, за мечами и секирами стражи и щитами рыцарей братских дружин. В Тоскане, надувшейся гордостью, под рукой нуворишей Медичи прибрала почти всех. Сунулась на перевалы в сторону горных альпийских кантонов, но, увидев зеленые куртки стрелков Артемиды, откатилась назад. Не со страху, а единственно из уважения к Стражам. Повернулась к Лангедоку и Авиньону, отомстила всем, кто катаров унижал и мучил. Рванула в Каталонию и Испанию, легко пробежав по горам Арагона. Застыла, оглядываясь, как бы прислушиваясь и принюхиваясь. Откуда ветер дует. И резко крутанув, повела свои войска возглавляемые полчищами крыс, прозванных с тех пор комнатными собачками дьявола, в сторону Франции и Англии. По земле шел Великий Мор. Шел тяжелой поступью выпущенного из темницы узника, разминающего затекшие члены. А вслед нему с неприступных утесов далеких Гиперборейских гор, смотрела сама богиня Марана – богиня потустороннего мира.

Великий Мор приходил в города, не обращая внимания на высокие стены и могучие башни. Он не боялся городских дружин и ремесленного ополчения. Его не страшили костры инквизиции и застенки монастырских тюрем. Он улыбался, когда видел смерть в пламени костра очередного знахаря и веревку на шее ведьмы. Чем меньше, тех, кто с ним знаком, тем легче его поступь.

– Жгите и губите всех, тех, кто знает мои слабости, – Думал он, – А потом вами займусь я!

Люди бежали в города, сбиваясь в испуганное стадо, сваливая в кучу свои потные и больные тела. Черная Смерть жила в их телах и приходила вместе с ними на городские площади и торжища. Народ ломился в ворота монастырей, ища защиту под сводами церкви, но смерть косила их и там. Только неприступные ворота замков и внутригородских кварталов, где жили имперские люди, оставались на запоре. Да еще, не откликались на зов обезумевшей толпы, братские комтуры, за исключением госпиталей и лазаретов. Даже верхушка общества, которой, казалось, было легче оградить себя от этой напасти, и та не осталась в стороне.

Неумолимая поступь Великого Мора настигла Джейн дочь короля Эдуарда в Бордо, на пути в Испанию, куда она торопилась к брачному столу с сыном кастильского короля Альфонса. А самого Альфонса Мор застал во время штурма им крепости Гибралтар и тихо увел за собой в небытие вместе с доброй половиной его войска, оставив трон молодому Педро. На обратном пути заскочил в Арагон, навестил юную Элеонору, ввергнув в неутешное горе супруга ее короля Арагона. Размашистым шагом пошел на север, прибирая по пути всех без разбору. Красавицу Лауру возлюбленную восторженного поэта Петрарки. Затем взял и его покровителя Джованни ди Колонну. В Авиньоне, как бы в отместку за издевательства над Жанной, выкосил весь папский двор. Прибрал всех епископов на берегах Туманного Альбиона и притих, отдыхая от обжорства.

Легкий на ногу, встал, сунулся к Адрианову валу, увидел там зеленые куртки стрелков Артемиды, как и его подружка, Смерть на перевалах Юпитера, не стал лезть на рожон и повернул назад к югу. Мягко обошел Фландрию, как бы сторонясь имперских прапоров на башнях. И соединившись со Смертью и ее приближенными на скалистых склонах северных Альп, веером пошел по всей Ойкумене. Полабские земли, Остирия, Угорщина, Земли по западному берегу Дуная – все, теперь пределов им не было. На Дунае войско Нави опять пригнулось, пропуская через себя разгулявшуюся парочку – Черную Смерть и Великий Мор, беспрепятственно давая им дорогу на Северную Русь и чуть далее до Города Пресвятой Богородицы, где поднял голову Симеон, даже прозвание получивший – Гордый.

Симеон Гордый, будучи сыном Ивана Калиты, прозванного так, за то, что все коши ордынские с дальних земель свезенные на Русь, от малых и больших бед укрытые в главном мытном дворе на реке Москве, объединил в один кошель-калиту, жил под присмотром Чигиря. Чигирь же был из старых волхвов, тех, что в Орде еще при первых походах служили. Обучал он все свои годы тайную сотню «Багаз» премудростям Спаса Нерукотворного, знаниям языка птичьего и звериного, и умению тропами сокрытыми ходить, следов не оставляя. На старости же лет в Хазарию, землю для старых воев-возвращенцев, с походов дальних возвращаться не стал, и прибился к молодым княжичам: Симеону, Ивану да Андрею, сыновьям главного казначея имперского Ивана Калиты. Они по наказу батюшкиному и поделили промеж собой право калиту от ворога защищать и хранить казну имперскую не щадя живота своего. В это время, Андрей по молодости еще в Серпухове науку изучал. Иван со слугой верным, стремянным Еремеем, по Правде пошел в Орду отслуживать, по дальним землям опыта набираться. В общем, так судьба сложилась, что остался при казне-калите один Симеон. С того и нос задирать стал вверх, что тяжким грузом на сердце легла ему золотая казна. Властолюбие да корысть стали сердце точить благородное, как жук короед точит дуб вековой. К тому времени малец Варфоломей, к коему Микулица являлся, силу набрал и под именем Сергия Радонежского в сонм Просветленных принят был. Поручили ему Совершенные унять гордыню Симеонову. Тот вроде выю князю согнул, лавру отстроил для новой братии орденской, однако князь не унялся. Чигиря сослал в северный край, объявил себя единоличным управителем, стал с новгородским торговым людом снюхиваться, видимо ослепили очи княжеские и сияние золота в казне и речи яркие и приветливые от льстивых людей.

Потому и шли без остановки на Русь Великий Мор и Черная Смерть, потому что стало гнилью из самой сердцевины попахивать. Прошли по Новгороду торговому, оставив за собой плач и дымы костров погребальных, и предстали пред князем, что сидел в расцвете сил на московской мытне, отцовский великокняжеский стол во Владимире оставивший, ради золота поганого. Гордо поднял голову тридцати семилетний император, оправдывая прозвище свое, и прямо глянул в холодные глаза Смерти красавицы.

– Понял, – Сказал спокойно, – Понял, пришла моя пора. Не угодил я Богам. Знаю чем. Сладка власть, еще слаще золото. Дозвольте, слово братьям молвлю.

– Молви! – Кивнул головой Великий Мор.

– Приказал нам батюшка жить заодин, – Повернулся к братьям, невесть как очутившимся в палатах, Симеон Гордый, – Так и я вам приказываю заодин жити…я не смог. Бес попутал. А лихих людей не слушайте, которы начнут вас натравливать друг на друга…помните слова мои…, – Дыхание его стало труднее, он глянул туда, где стояла Смерть и увидел рядом с ней Марью – Мать Ариев, с распущенными по плечам огненными косами. Понял, – Вот кто их сюда призвал. Против старых Богов ради корысти свою душу променял. Дурак, – Продолжил с хрипом в горле, – Чтобы память родителей наших…свеча бы не угасла… – И испустил дух.

– Чтобы свеча не угасла…, – Эхом повторила Марья и игумен в накинутом на плечи черном плаще с белым крестом.

– Подойди сюда Иван Иванович, благословлю, – Игумен осенил нового князя широким знамением.

– Слушайся Сергия… и сердце своего, – Поцеловала в лоб Ивана Марья и шепнула в ухо, – Еремея от себя не отпускай, измена близко ходит. Святлицу свою, что в Волчьей Загуби живет, люби, она моя сестренка. Прощевай.

Вскинул голову Иван, но не было вокруг ни кого только он, и брат Андрей возле усопшего князя Симеона, да в углу святой игумен Сергий из Троицкой лавры.

Марья, выйдя за дверь, подозвала к себе черноризца Алексия крестного сына Ивана Калиты, в миру Федора, горячо зашептала ему в ухо.

– Феогност митрополит отойдет вслед за князем в одночасье. Больно золото оба полюбили. Тебе их место занимать. Ивана Красного старые Боги лет через десяток к себе заберут, он с ними пуповиной связан, для новых дел не гож. Тебе отче воз тянуть. Тебе, и братии Сергия Радонежского. Стройте на Руси новую опору, новой власти. Стройте по поясу Симонову, что от Андрея Боголюбского вам завещан. Пусть Москва поднимается, как новый град Иерусалим. Пришлю тебе мастера Бориса Римлянина, он научит людей твоих штуки интересные лить и чудесной смесью их набивать. Потом все от него узнаешь. Одна просьба к тебе отче. Пусть твои мастера Бориса попросят показать, как колокола лить. Хочу, чтоб над Москвой колокольный звон лился. Малиновый, – Повернулась в темный угол, властно приказала, – Пойди сюда Еремей!

– Рад служить, – Из угла вышел дюжий хлопец с перетянутыми по-волховски волосами, – Чего прикажешь Марья-Кудесница?

– Береги хозяина своего, побратима Ивана…сколь можешь. Потом в леса уходи, в атаманы Лютые, будешь, нужен еще со своим ведовством на поле славы воинской на Кулишках. Запомнил слова мои?

– Запомнил. Выполню.

Дверь хлопнула за спиной Марьи, как бы захлопнув выход в иной мир. Она опять вернулась на берега Дуная, Воинство Нави все подобралось, готовясь к прыжку, но Мария поняла еще не время, еще есть запас, что бы попытаться спасти особо любимых. Она мысленно обратилась к Жанне.

– Где ты? Сестренка!

– Я во Флоренции у Джованни! – Раздался ответ.

– Ну, тогда и я туда. Заслужила отдых, – Подумала она и погрузилась в воспоминания.

 

Глава 4

Из уст в уста

Джованни Боккаччо она знала с той поры, когда Жанна собирала вокруг себя поэтов и менестрелей на Неаполитанском дворе. Юный Джованни приехал туда с отцом из Парижа по делам купеческого дома Барди. Там в Неаполе маленький поэт брал уроки у королевского библиотекаря Паоло Перуджино, учившего его бойко писать вирши в альбомы молоденьких неаполитанок.

Мария же под именем Марии де Аквино отдыхала в компании Жанны и ее приближенных. Поэт влюбился в нее с первого раза. Что там у них было, осталось загадкой, но следствием их романа, перешедшего в дружбу, стала «Охота Дианы» великолепное поэтическое произведение о богине охоты Артемиде и ее спутницах. Мария вдохновила его на серию поэм о героях Трои, великих героях древности. С тех пор он остался ее почитателем и верным слугой. Вот в его дом и приглашала ее Жанна. Как тут было отказаться!

Жанна встретила Марию в дальнем углу дворцового парка, за кустами жасмина. Взяв подругу под руку, она повела ее во дворец, где спрятанные от смертоносного дыхания чумы собрались близкие к кругу поэта благородные флорентийские дамы и молодые люди. Джованни, что-то оживленно рассказывавший в кругу веселых девушек, оборвал себя на половине фразы и так и застыл с открытым ртом.

– Здравствуй друг мой Ванечка! Здравствуй гений италийский, – Мария пошла к нему навстречу, – Спасибо тебе за «Фьезоланских нимф». Я в них себя узнаю.

– Здравствуй свет мой Мария! – Пришедший в себя поэт шел к ней, широко расставив руки, – Сколько лет! Сколько зим! Вот подарок, так подарок! Жанне за это, мой поклон до земли. Ее рук дело. Но как ты сюда? Кругом Черная Смерть. Чума! Ужас! Тлен! Гниение! Шайки разбойничьи рыщут! А тут ты!! В золоте, в благоухании, в косах своих огненных с диадемой на голове. Богиня!

– Ну, вот ты и ответил сам! Богиня! – Она засмеялась озорно и заливисто, так, как умела смеяться только она, – Меня золотые кони Фаэтона принесли. Меня ж дыхание Смерти не касается. Я ж сестра ее. Иди. Иди ко мне ближе. Дай, обниму и поцелую в сахарные уста! За стихи твои, за поэмы твои, за книги твои великие. Чем занят сейчас маэстро? После, после. Дай обниму.

– Богиня!! – Он обнял ее порывисто, как молодой любовник, но поцеловал как высшее существо с благоговением, – Садись рядом со мной. Дай поглядеть в твои бездонные голубые озера. В них вся тайна севера.

– Нет, нет, – Замахала руками Мария, – Я тут в сторонке с подружкой поболтаю. Прервала вас. А вы говорят тут истории разные, байки рассказываете. Продолжайте. Мешать не буду. Потом поговорим. Я не сегодня домой собираюсь. Да и кони фаэтоновы улетели, когда теперь прилетят? – Она улыбнулась, гася знакомые всем хитринки в глубине глаз.

Она присела рядом с Жанной на низкой кушетке в глубине зеленого алькова, пропала из видимости всех находящихся в зале, и ее тут же забыли.

– Как тебе это удается? – Спросила ее Жанна.

– С годами и к тебе придет, когда поймешь, что по настоящему мы никому не нужны, – Печально ответила Мария, – Ну да мы не о том. Чем вы тут занимаетесь?

– Пытаемся забыть, что творится вокруг. Пытаемся убежать от дыхания Великого Мора. Пытаемся уклониться от неумолимой стальной косы нашей подруги… нет твоей подруги, Смерти. Или по крайне мере пытаемся развеселить друг друга до того момента, когда улыбка застанет на лице предсмертной маской.

– Очень весело, а главное, так ново и забавно. Как же вы это делаете?

– Мы рассказываем истории, по кругу. Истории про любовь и любовные приключения.

– Это что Джованни придумал? Пакостник и шалун! Вы так и рассказываете без отдыха или по ночам даете себе поблажку? – Вопрос повис в воздухе, потому что Жанна тут же уловила в нем подвох.

– Так вы что? Днем и ночью все говорите и говорите? Или иногда по спальням разбредаетесь, а может, едите когда? Кушаете? – Мария гнула свою линию.

– Нет, конечно, едим и спим как всегда, – Уверенно уточнила Жанна.

– А шалун к тебе-то в койку еще не запрыгивал? Впрочем, он тебя тоже в ранг Богинь произвел. Муз своих. Он от тебя вдохновение черпает. Ладно, смущаться. Что наш проказник сейчас пишет?

– Так ты считаешь, что он весь этот курятник уже истоптал? – Глаза у Жанны округлились.

– Конечно. Милый ты мой невинный воитель. Он для этого им и байки страшные про последние дни вперемешку с проказливыми рассказами плетет. А рассказчик он хоть куда. Они ж уже с жизнью простились. Тут он им последнюю радость предлагает перед смертью. Перед ней, холодом могилы веющей, все долой! И стыд. И заветы предков, и обряды, и обычаи. Хлебай полной ложкой утехи жизни. Рядом красавец Джованни со своими кобелями, только бери. Для него же и его шайки полное удовольствие. Он им еще предложит в нимф и вакханок поиграть. Мистерии Сибилловы попраздновать…Ладно не наше дело. Чем занят он между кроватными подвигами?

– Пишет обо всем этом книгу новую. Как бишь ее назвал? – Жанна, как всегда, смешно наморщила носик, – Вспомнила – «Декамерон». Такой сборник проказ любовных.

– Ладно, пойди, шепни ему на ухо, что я его в саду жду. Он козликом поскачет. А я пойду там, в беседке подожду, у фонтана, – Она встала и незаметно вышла.

Проходя по саду, Мария видела уединившиеся парочки, распаленные рассказами Боккаччо.

– Скоро они уединяться-то престанут, – Подумала она, – На миру не только смерть, но и любовь красна. Тем более в преддверии смерти. Скоро они ей все вместе займутся, как во всех городах и Соборах ныне. Нет не старые это обряды, а бесовское все. Пора! Ой, пора все это прекращать. Огнем и мечом.

– Ты звала прекрасная! – Джованни стоял у ее ног, преклонив колено.

– Фу ты, чуть не испугал. Задумалась я, о чем-то своем. Садись вот здесь, напротив. Я тебя сюда не ворковать позвала. Такое вот дело у меня к тебе. Знаю, что ты свои рассказики на бумагу кладешь…, – Она остановила его жестом руки, – Клади, то дело твое. От меня же к тебе две просьбы, два поручения, наказа два. Первое. Напишешь книгу о старых богах, все о них вспомнишь и изложишь. В деле этом тебе старик Пилат поможет. Ты голову-то удивленно не вскидывай. Пилат поможет, он много чего знает, много чего помнит, то, чего все теперь забыть норовят. Это тебе мой первый наказ. Второе. Напишешь трактат, книгу, сочинение. Приври, коли захочешь. Назови ее так «О знаменитых женщинах». В ней опишешь сто лучших из нас, что в мире этом жили. Половину я тебе дам, половину сам выбери по вкусу своему. Ври, как можешь. Главное чтобы помнили, что не только вы мужики мир создавали. Понял?

– Понял Божественная. Все выполню. Пока не выполню, не умру.

– Просьба еще к тебе. У Петрарки… помнишь такого? Так вот у него Лаура его умерла. Великий Мор крылом задел. Так случайно. Ты его пригрей, обласкай. Возьми под свою опеку. Он хороший парень и стихи не плохие пишет.

– Выполню Мария, обещаю. Ты еще с нами побудешь?

– Побуду, побуду. Буду с вами из уст в уста дыхание смерти пить. Как? Поэт бери, дарю! – Она засмеялась, и тихо сказала, – Побуду у тебя, пока Стражи мои не подойдут. Надо их у тебя в усадьбе разместит. Скоро они тебе понадобятся. Скоро, ой как скоро. А кроме них потусторонний мир никого не чтит. Ладно, о плохом. Пойдем. Как это я сказала? Ах да, дыхание чумы из уст в уста пить. Здорово! Мне нравиться! Пошли! – Она резко встала, отряхивая юбку и протягивая ему руку жестом небожительницы.

Поэт благоговейно поддержал ее сходящую по ступеням беседки, отмечая про себя:

– Только она может так нести себя по миру. Любимица Артемиды. Солнечная Дева. Все выполню!

– Выполни, выполни. Обещал, выполни, – Вслух ответила она на его мысли, чем окончательно покорила Боккаччо.

Да она ждала Стражей, вызванных ей сюда, в эту загородную усадьбу. Она хотела, что бы они встали по периметру зеленой изгороди из акации и оградили этих глупых гусынь, не менее глупых кавалеров и ее любимого поэта от неумолимых мечей воинства нового Спасителя, которое ждало ее за Дунаем, готовое, теперь уже готовое, выступить в поход. В очистительный, святой поход против Черной Смерти, против Великого Мора. Против тех, кто забыл веру в богов, и кого наказало Небо этим испытанием земным. Против всей этой скверны, покрывающей землю толстой коростой. Против заразы страшней чумы и моровой язвы. Той заразы, что поражает души человеческие. Мнет их и ломает, выжимает из них последние капли милосердия и любви к ближнему своему. Против заразы корысти и властолюбия, гордыни и непокорности.

Комнатные собачки дьявола, дойдя до широкой голубой ленты реки, шарахнулись от нежити, почуяв ее своим нюхом, назад на запад. Прыснули на корабли и лодьи, отходящие в другие концы Ойкумены. Однако на боевых кораблях встретила их та же нежить, застив ссыпаться в воду, унося с собой заразу свою. Только торговые корабли понесли страшную болезнь по портовым городам и пристаням.

Вспомнила Сибилла на Кипре, вспомнили дьяки в Венеции, вспомнили госпитальеры на Родосе и многие другие, как учила и упорно заставляла их рыже косая Мария отгораживаться от порта, от торжища высокой стеной. Оберегать те кварталы, где сидели имперские люди и братские дружины. Вспомнили теперь, не раз помянув добрым словом. За засеками карантинов, за копьями стражи, за инструкциями по питанию да за лекарским уходом старых знахарей и ворожеек. Теперь вспомнили. И вспомнили ее слова, о том, что скоро опять перекрещивать будут всех. Все тем же огнем и мечом. Вспомнили и стали ждать, с тревогой в сердце.

 

Глава 5

Встречный пал

Мария возвратилась на берега Дуная буквально в последний момент. Войско изготовилось к прыжку и сжалось как пружина. Наступала минутная готовность. Все ждали сигнала. Да она знала, что все сметающим на своем пути искупительным войском будет руководить Навь. Но что во главе его станет один из самых известных воевод потустороннего мира, она ожидать не могла. Осия был воеводой еще при первом походе, еще тогда он прославился как умелый и безжалостный воин. Теперь же, получив звание Спаситель – Иисус, он четко понимал свое предназначение. В войсках его уже прозвали Иисус из Нави или Иисус Навин. Он не скрывал, что служит Чернобогу повелителю Нави. Однако всегда подчеркивал, что Род состоит из двух частей из Белобога и Чернобога. Не может Солнце без Луны и день без ночи.

Над войском развивалось, так знакомое Марии, черно-белое знамя – Босеан Храмовников. Иисус собрал под это знамя всех, кого считал нужным собрать. От всех старых родов, от героев ушедших в Вальхаллу, от Совершенных, даже от нежити. Угрюмы, окружившие свою хозяйку, не снимали ладоней с рукоятки мечей. Микулица, широко осенив себя крестным знаменьем, поглубже надвинул клобук, подбитый кольчужной сеткой. Даже сама Мария передвинула колчан под руку. Вокруг висел тяжелый дух войны.

Она уверенно вошла в шатер воеводы.

– Здрав буде, Осия!

– Милости прошу Солнечную Деву. Где ты – там война.

– Не надо! Ты же лучше других знаешь, что это не так! – Мария присела у стола, – Когда?

– Сейчас. В крайнем случае, утром, – Они оба понимали, о чем говорят.

– А по другому…

– По другому нельзя! Любить пса и отмороженный хвост у него по кусочкам отрезать! Так что ли?

– Да что ты на меня-то вызверился? – Удивленно вскинула брови Мария.

– Да так. У меня там за рекой то же друзья и родни поболе, чем у кого. Я ж с этими родами землю завоевывал и пахал. Города строил и сады сажал. А теперь…огнем и мечом.

– Ну почему? Почему так? – Мария чуть не плакала, – Почему, чем мы лучше, тем другие хуже? Почему не могут люди жить в любви и дружбе? Почему знания заветные губят? Вот ты скажи!

– Я не пророк и не ведун Мария. Я воин. Завтра я поведу свое войско туда, за реку. Я перейду Ярдан – рубеж, отделяющий Правду от Кривды. Не потому что я прав, а они нет, а потому что так надо. Есть такое слово – Надо! И я буду жечь и убивать.

– Почему Осия?

– Потому что только очистительный огонь остановит Великий Мор и Черную Смерть. Те, за рекой, позвали их сами. Делами своими. Неверием своим. Гордыней своей. Теперь мы придем без спроса. Мы пойдем по пустыне. Вернее за нами останется пустыня. Потому что все. Все, что есть там, должно быть предано огню. Очищено огнем. Нет пощады в моем сердце, и в твоем быть не должно. Ни в чьем сердце не должно быть и крупицы сострадания и корысти. Жалость нас погубит. Я выжгу эту жалость у любого, у кого увижу или почую. А я почую! Ты это знаешь! И еще я почую жажду наживы. Я вобью в глотку любой отнятый кусок хлеба, я сварю в расплавленном золоте того, кто поднимет с земли хоть копейку. Я утоплю в бочке каждого, кто отхлебнет из нее глоток вина. Да будет так!

– Дай бог тебе сил Осия. Боги сделали правильный выбор. У меня бы не хватило сил.

– Я учился на твоем примере. Я слушал песни Бояна о том, как ты отомстила за Андрея Боголюбского, как ты вырвала полову с Владимирской земли, как отстроила и подняла город Пресвятой Богородицы. Тогда у тебя хватило сил, а у меня хватит сегодня. Я прошу тебя быть рядом со мной. Тебя и твоего побратима, и твоих жутких волкодлаков, которых боится даже нежить. Я прошу тебя найти в себе силы поддержать меня.

– Ладно, – Коротко ответила Мария, – Я буду рядом….но иногда буду пропадать….

чтобы прийти в себя.

– Ладно, – Также коротко ответил Навин, задумался, потом твердо спросил, – Ответь Сиятельная, что за болезнь косит народ? Может это секрет, тогда не надо. Но ведь это не чума?

– Не секрет. Не чума, – Коротко ответила Мария. Посмотрела в его просящие глаза. Поняла. Не от любопытства вопрос, для дела. Продолжила, – Не чума. Чума на блохах живет. Через кровь передается. Блох комнатные собачки дьявола – крысы носят. Но крысы не могут бежать с такой скоростью и на такие расстояния, как бежит Черная Смерть и Великий Мор. Это все сказки для народа. Им нужен враг. Их враг маленький зверек с длинным хвостом. Смерть же сидит не там. Смерть зовется не чума. Смерть зовется «лихоманка». Да она живет в крови, но она живет и в дыхании, и в любовном объятии, более того в самой любви. Она живет во всем, чего касался человек одолимый этой болезнью. В его язвах, плевках, поцелуях. Мой тебе совет. Жгите все и не прикасайтесь ни к чему. Любой, даже самый любимый человек с той стороны, пособник смерти, даже если он этого не знает. Держите всех, даже своих, если есть донос на него, в отдельном месте сорок дней. Только после, можно с ним быть близким в разговорах и дружбе, даже если он наш разведчик. Помни, болеют все: и Совершенные и нежить. Не мрут, но болеют. Сами не умрут – других в могилу утянут. От той болезни одна защита. Уничтожить всех и все чего касалась их рука и их дыхание. Ты хотел знать правду?

– Да, – Задумчиво ответил Навин.

– Ты ее узнал. Тебе должно хватить духу исполнить то, для чего ты пришел из Нави. Даже если ты почуешь холодок смерти от меня, сторонись и не подходи близко. Ты почуешь, я знаю. Моя подружка любит такие шутки, но ты почуешь.

– Я понял Сиятельная. Быть начеку моя доля.

– У тебя еще есть вопросы? Нет. Хорошо. Тогда отдыхать. Завтра мы начнем работу мясника. Она, ох, как тяжела.

Наутро Иисус Навин собрал всех двенадцать воевод войска своего и коротко сказал:

– Пусть каждый воин возьмет по горсти родной земли и запомнит. Там за рекой для нас земли нет. Там за рекой пустыня, где нет воды, еды и добра, даже если от них ломятся амбары, стоящие на дороге и текут полноводные реки. Там нет нашей земли, там все пропитано ненавистью и смертью. Взявший хоть щепоть пыли с дороги, будет сожжен со всем своим родом и добром. Вы знаете, я слов на ветер не бросаю. Укрывший врага и предателя, будет сожжен вместе с ним и со всем родом. Таков закон этой войны. Каждый тронувший врага, сам идет в лазарет – в этом спасение его. Если он умрет, это спасение его рода. Братья Иоанна и Лазаря возьмут вместе с нежитью, волхвами и с Совершенными на себя долю тяжелую, отделять баранов от козлищ. Чистых от нечистых, даже среди тех, кто нас там ждет за стенами убежищ своих. В память о доме нашем пусть каждый воин возьмет камень на этой стороне реки и положит его на той. Возвращаться будем, они нас дождутся. Живые, домой, на память о походе заберут. Чьи камни останутся, знать тому не суждено дом родной увидеть. Пусть памятником им останутся курганы эти на берегу. Увидим потом какой высоты. Все! Желаю каждому в доме своем внукам камень этот показывать! Вперед! – Он махнул рукой, и войско двинулось через Ярдан.

Волхвы подняли на плечи походную церковь. Штандарты развернулись по ветру и дробно застучали копыта коней. Сам Навин со своей ближней дружиной направил путь к переправе, указав плеткой на маячившие в утренней дымке высокие стены на другом берегу Ярдана.

– Как не больно, но первым придется брать Стрый ханский стан потомков Ярилы – Ярхан. Вперед! Нет времени на переговоры и раздумья. Разведка донесла, что город целиком во власти Великого Мора. Войскам близко не подходить! Город окопать рвом и земляным валом. Пушки на прямую наводку. И что бы через неделю от него и его жителей воспоминаний не было. Нам, тут не досуг топтаться. Пусть карантинщики зачистят, в подмогу им два полка. Все! Через неделю жду с докладом в предгорье. Помните приказ. Пленных не брать! Добычу через карантин! Ослушание смерть! – Он хлестнул коня и, не оглядываясь, бросил его на тот берег. Война началась.

Герольды протрубили судьбу Ярхана под его неприступными стенами, резко повернулись в седлах и, выдернув из колчана стрелы, послали через стену буллу с решением хана. Город погрузился в ледяное оцепенение. Жители поняли, пощады не будет, и собрались дорого продать свою жизнь. Битвы не было. Ярхан пал через неделю. Пушки сравняли его стены с землей, а каратели завершили дело. Два происшествия осложнили дело. Во-первых, соглядатаи уличили в мародерстве одного из осаждавших. Притом не простого воя, а малого Хана из древнего рода Зарина, командовавшего одним из приданных полков. Кара за заклятый слиток золота была неотвратима и жестока. Осия, названный теперь Иисус Навин, всегда славился крепостью своего слова и отсутствием жалости к нарушителям его приказов. Ханский стан был окружен, обложен хворостом и сожжен со всем, что в нем было: добром, скотом, оружием, воями и даже малолетними сыновьями и дочерьми ослушника.

– Чтоб неповадно было дрянь всякую в войско тащить! – Коротко прокомментировал Навин.

Во-вторых, каратели попали в засаду у городка Гай, где местное ополчение их не то чтобы разбило, но потрепало изрядно. Навин развернул туда центральную часть войска, взял Гай с ходу, сжег, сравнял с землей. Местного воеводу и наместника повесил.

На месте обоих происшествий приказал насыпать по кургану в назидание потомкам и проходящим полкам. При переходе через перевалы последний раз войско дало клятву служить преданно и беспрекословно. На что Навин обещал им вечное блаженство в обиталище достойных воев, в Вальхалле.

– Я дарую вам свободу! Свободу от старых обязательств и клятв! Свободу от своих князей и властителей! Свободу от обетов, данных Богам. Отныне вы воины Нави! Вы свободны от всего, кроме моих приказов. Вас ждет слава и Валькирии в доме забвения в Вальхалле! Да пребудет с нами благословение Богов! Вперед! Не мир мы принесли, но меч!!!

Все видели, что рядом с Иисусом стояла сам Богиня Артемида, Солнечная Дева Ариев. Покровительница старых воев – Орды, взявших на меч весь мир. В сияющих доспехах Бога Солнца, с копной распущенных огненных волос, спадающих с плеч рыжим водопадом. Она стояла в окружении волкодлаков, от взгляда которых мороз продирал по коже даже бессмертных. За спиной ее стоял черноризец Новой Веры. Как бы подтверждая, что в этом деле Старая и Новая Вера вместе. Воины приветствовали их криками «Урра!» и вскидыванием меча. Конные лавы потекли в долины с перевалов, затопляя всю Ойкумену. За ними тяжелой поступью пошли карантинщики и заскрипели телеги лазаретов и госпиталей. Навстречу Великому Мору и Черной Смерти шла Великая война, Великое очищение.

Навстречу же им потянулось сборное войско земель западных во главе с воеводами пяти провинций.

Воеводы Навина, устремленные вперед, как сжатый кулак в панцирной перчатке ударили им в лоб, развернувшись по долине широкой лавой. Бросок был настолько скор и неожидан, что союзное войско западников даже не успело развернуться в боевые порядки и тотчас же побежало от удара. Наместники попытались остановить бегство и оказать сопротивление в предгорьях, но пушкари расставили единороги и с ходу обрушили на пытавшуюся закрепиться на склоне пехоту град шрапнели. День смешался с ночью. Время кажется, застыло в этой тягучей рубке. Мария повернулась в седле к Иисусу:

– Потом скажут, что мы остановили солнце и луну, а ведь прошло не более трех часов с первого удара.

– Потом многое чего скажут. Барды это умеют. Осторожно, – Он прикрыл ее щитом от пущенного дротика, а ближайший Угрюм завершил дело метательным ножом.

– Выходим из битвы! – Крикнула Мария и повернула коня.

Дело, как стало привычным, довершили пушки и лучники. Поле было обложено хворостом и запалено с четырех сторон. Погребальный дым унес души всех павших в Ирий. До утра по полю ходили карантинщики, длинными гизармами стаскивая в кучу не тронутые огнем трупы и зажигая новые костры. Долина Аялонская, ярко освещенная их пламенем, дождалась первых лучей солнца.

Войско же двинулось на Македонию. С ходу взяло перевалы, частью разлилось по горным долинам и выкатилось к морю. Повернуло, прошло вдоль побережья и, теперь растопырив свои полки как пальцы, пошло по всем землям Ханской Империи до Моря-Океана. Оно ломало сопротивление отдельных герцогов и наместников. Брало штурмом города, а зачастую просто обкладывало их со всех сторон, как медведя в берлоге и ждало, пока все не вымрут. После чего предавало огню. В центре западных земель их встретили швейцарские кантоны, отсидевшиеся в карантине и фландрские города, выстоявшие за засеками лазаретов. На юге в Иберии они увидели зарево костров подожженных инквизицией и Роланом, боровшихся со скверной своим путем, но тоже остановивших ее. Пусть и на последнем рубеже почти, что у Гранады, но все-таки остановивших. Теперь Ролан шел им навстречу, отвоевывая свою землю пядь за пядью. Через пролив в Альбион Навин выслал экспедиционный корпус, зная, что ему с севера помогут отряды шотландских стрелков возглавляемых остатками братьев храмовников.

Тридцать один удел, да не мелкий не деревеньки какие. Тридцать один удел очистили войска Иисуса Навина от Великого Мора, от темных помыслов, от бесовских обрядов и мыслей.

Когда дело было закончено, за спиной войска осталась пустыня. Выжженная и затопленная пустыня. По полям рыскала нежить, добивая укрывшихся в схоронах и лесах, вылавливая уцелевших собачек дьявола и перемалывая им кости в порошок. За стенами старых монастырей, где все эти годы плодилась и развивалась скверна, братья Лазаря и Иоанна разместили карантины и свозили туда тех, кто был свой, но вызывал сомнение, не поселилась ли в нем злая сила, чтобы выскочить потом наружу, прихватывая с собой других.

Из имперских кварталов и братских комтуров, окруженных стражей и запретной зоной, сидевшие там не выходили по приказу волхвов. Коли не было там болезни, через месяца два шли через чистилище, через Совершенных, чтобы не нести смерть с собой в мир. Коли знахарь или ворожея замечали внутри признаки лихоманки, то собирался Собор малый или Сход и решали затвориться изнутри и отдать себя на волю Богов. Кто выйдет живым из этого испытания, знать на том благодать Божья и защита Матери Богородицы. Бывало, вымирали все. Бывало, выходили три-четыре человека. Страшные, жуткие хуже нежити. Бывало, отступала сама Черная Смерть пред силой людской.

Карантинщики смотрели на все это через узкие прорези шлемов, поигрывая в руках ловушками для людей на длинных гибких шестах, гизармами и алебардами. Такие поймают и убьют, рук не замарав и также в костер оттащат, даже не прикоснувшись. Гиены трупные, но санитары мира этого. Набирались они в основном из нежити, потому как нежить кровь холодную имела и сердце каменное. Даже Дракуловы упыри и вурдалаки такого не выдерживали, не то, что люди. Хотя и среди людей попадало ни мало таких, что нежити фору давали, чем ни мало всех изумляли. Сами себя называли «Братьями милосердного боевого топора». Считали, что милосерднее больного добить, чем давать ему гнить заживо. Для него милосерднее и для окружения его. В основном же люди шли в лазареты и госпиталя, пытаясь хоть кого спасти.

Дело было сделано. Пустыню надо было обживать наново. Как это ни горько, но на погосте всемирном, надо было жизнь возрождать, не смотря ни на что. Черная смерть отступила кое-где навсегда, кое-где притаилась в болотах в чащобах, в ожидании реванша. Навин это знал. Но, поговорив с Марией и еще парой Совершенных, решил уделы поделить и начать поворот к жизни мирной, землепашеской. Гонцы полетели по всем полкам, по всем дружинам, зовя на большой Собор, Большой Совет о разделе земель Ханских завоеванных, очищенных и разоренных. Мечом и огнем перекрещенных, по Старой Вере выращенных, по Новой Вере жить начинающих. Гонцы полетели по всем землям, зовя всех на Большой Собор.

На Большом Соборе Иисус Навин восседал на золотом троне Главного Воеводы. По правую руку от него сидела в одеянии богини Артемиды Мария. По левую в одеянии первосвященника Микулица. Троица олицетворяла: власть пресвитера Иоанна, выславшего новое воинство для очищения земель Ханских, Старую Веру, власть эту создавшую и Новую Веру, власть эту поддерживающую. Троица эта олицетворяла, конец власти Орды Ханской. Всем стало ясно, передается власть новым наместникам, воеводам царя священника. Старая Вера свое отжила, вместе с воинством Нави и с Иисусом Навином в Навь и уходит, место, освобождая для Новых волхвов, новых знаний, Новой Империи. Все представители расселись по двум крылам. Кто в правое крыло в Земщину – им на землю садиться хозяйство поднимать, уделы обихаживать, города ставить. Кто в левое крыло в Опричнину – им государю служить, блюсти интересы имперские. Шум затих, лязг мечей оставляемых на краю поляны улегся. Встал Иисус простер длань над Собором, сказал:

– Други мои! Мы сделали все, что могли. Нам пора. Кому в Навь назад, кому по чащобам и болотам, – Он посмотрел в сторону нежити и старых друидов, – Кому в земли заповедные или в сады райские. Ну а кому землю обживать. Землю обживать и строить ее наново, что бы ни пришлось еще раз из потустороннего мира героев и воевод поднимать, Правь здесь налаживать. Перед уходом нашим будем землю эту делить по Правде меж теми, кто ее кровью поливал своей обильно. Колонна Рувима и Гада и половина колонны Манассина, что переправы стерегла, откатываются за Ярдан, на восточный берег. Будут пограничные земли стеречь и переправы сторожить. Будут службу ямскую и дорожную налаживать. Другой половине колонны Манассина беречь переправу и приграничный Дунай с западного берега. Отныне быть Ассам пограничной стражей между старыми и новыми землями. Остальным девяти колоннам те уделы, где они порядок наводили и земли облагораживали. Всем воеводам: Иссахару, Завулону, Симеону, Ефрему, Вениамину, Дану, Асиру, Неффалиму и духовной братии колонне Иудиной земли по заслугам их обрести и править на славу и размножение. Здесь на горе Здравница поставим мы Собор в честь собрания нашего, и установим ковчег, что нас в деле нашем сопровождал. Посвятим его тем волхвам, что дело наше святое благословили и вели нас к исполнению его. Столицей новых земель будет город Новоград по-местному Наблус. Как его всадники арамейские зовут – Сихем. Там и Храм Нового Обета поставить, Вам духовники. Привратникам же Левитам обустроить города-убежища по образу того, как Гетто было в Венеции обустроено. Пусть в этих городах живут слуги государевы, и дают приют и защиту всем, кто прокричит Слово и Дело и захочет государю не на жизнь, а на смерть служить. Не будет в тех городах никаких законов кроме законов Империи и суда имперского. Будут там правь по Правде править и только так. Левитам же привратникам при вратах тех городов стоять и бдеть, как они за карантинными законами бдели. А буде неудача кака, или опять Черная Смерть явится, в тех городах опричнина, то есть люд имперский в первую очередь должен убежище получить и за стенами их до нашего прихода отсидеться, что бы не было того, что в этот раз. Поселить в них братию госпитальерскую и лазаретскую. У стен их соорудить странноприимные дома и лепрозории, что бы больных и страждущих принимать. Еще учредить в них приюты для знахарей и другой лечащей братии под рукой пресвитера Иоанна и кто их тронет – тому смерть. Последняя моя воля. Я уйду, но назначу вам судей в земли вновь завоеванные. Пусть чтут они законы наши и за вами всеми пригляд имеют. Коли будут нарушения какие, тому кара от нас из Нави и от Старой и Новой Веры вместях. Пусть так буде!

– Пусть так! – Хором поддержали его Мария и Микулица.

– Пусть так!!! – Эхом ответил Собор.

– А ослушникам смерть! – Иисус еще раз простер длань над головами всех.

– Смерть! Смерть! Смерть! – прокатилось по рядам.

Утром сидя на низком пуфике Мари задумчиво вертела в руках толстую книгу с надписью «Книга судей».

– Судьи. Судьи. Все-то ты знал граф Сент-Омар, Великий Мастер Данте. Все-то ты ведал пророк и ведун. Это ж когда ты впервые ее написал? Вспомнила! Еще при князе Андрее в Лондонском Тампле издал. А теперь время настало в жизнь воплощать. Пришло время судей, – Она махнула рукой и резко встала, – Эй там! Коней седлайте!

Мария отдернула полог шатра, стоящего на высоком берегу Дуная. Перед ней расстилался Новоград, Нублус, Сихем или как там его еще называет это многоязычное непонятное войско Нави. Военный стан этого войска, вставший у стен Вышеграда, рядом с крепостью Буда. Главный судейский двор новой власти. Той власти, что взяла на себя тяжкую ношу, определить кто нужен в этом мире, а кто нет. Она тряхнула головой, рассыпав по плечам свои огненные косы, как бы стряхивая с себя наваждение Нави. Нет! Эта ноша не для нее. Не для Иисуса Навина, вернувшегося в свою обитель в Вальхалле, не для Сент-Омара, отдыхающего на острове у Раймона. И не для нее. Может быть для Жанны? Но точно не для нее. Для судей! А она не судья, ибо помнит слова великие. «Если бы судили сами себя, то не были бы судимы!». Потому и не берет ношу эту на плечи свои. Она еще раз тряхнула головой, заученным жестом собрала косы в пучок и убрала их под шлем. Обернулась на стук копыт. Угрюмы подводили ей иноходца. Пора! Она взлетела в седло, не касаясь стремени, оставив все сомнения здесь на западном берегу Дуная, на земле подсудной людям и неподсудной Совершенным. Там, где судят люди, там молчат Боги.

Издалека она увидела поспешавшего к ней Микулицу. Монах был явно расстроен, и она чуть заметным движением колена направила коня навстречу к нему.

– Что случилось, старинушка? – Мари свесилась с седла, – Что за дума тяжкая на челе?

– Да вот спешил, пока тебя ветер попутный не унес! – Пробасил Микулица.

– Да я б, с тобой не попрощавшись, не сгинула.

– Говорят, ты на родную сторону путь держишь?

– Кто говорит?

– Люди бают!

– На родную, на родную. Правду бают. Но тебя не возьму. У тебя другой путь! В Париж, на улицу Нотариусов, – Резко отрезала она, – Да и мне не в радость. Старое требушить. Раны зажившие бередить. Но… надоть! С Богами не спорят!

– Кланяйся родной стороне. Могилам предков наших. Церквам, нами поставленным. Якорю, что на алтарях и могиле побратима нашего Андрея.

– Так нет же могилы его, старинушка. Прах его мы над озером Плещеевым развеяли, а местом памятным ему Святой Дом Богородицы поставили.

– Вот Дому тому и кланяйся! От меня из далеких земель. Нагнись, обниму, – Он облапил ее по-медвежьи, звякнув бронями о брони, и, не стесняясь, поцеловал в губы. Отпустил, широко перекрестив, – Ступай с Богом. Скатертью дорога. Буду ждать тебя всегда и везде, – Резко повернулся на каблуках и размашисто зашагал прочь.

Мари выпрямилась в седле. Больше ее здесь не держало ничего. Она, не оглядываясь, направила коня к переправе на восточный низкий берег, стегнув коня шелковым арапником. Угрюмы пристроились сзади, чуть забирая слева и справа, прикрыв ее со всех сторон. Путь их был далек и несладок, туда на Русь.

А за ее спиной на западном берегу полноводной реки Дунай, что разделила этот мир на Правую и Неправую стороны, судьи назначенные Иисус Навином, начали вершить скорый и кровавый суд.

– Судьи, – Она опять ухмыльнулась про себя, погоняя коня, – Кто судьи-то? Мария помнила байки еще про первую Орду. Про тех, кто завоевывал дикие места и ставил на них Империю. Про пращуров тех, кого они с Навином выжгли огнем и мечом.

– Как их звали-то? – Она наморщила лоб, – Ах да! Рыцари «Круглого стола». Точно, точно! Менестрели и ваганты много разных песен пели в старые времена о короле Артуре и его рыцарях. Помнится, там было двенадцать королей. А сейчас двенадцать судей. Насмешка какая-то! Или все вырождается со временем, от героев к червям. – Она опять потерла лоб, пытаясь вспомнить и тех и других.

– Осторожно госпожа! Берег скользкий, не ровен час, спотыкнется конь-то, – Старший Угрюм придержал иноходца на подъеме.

Мария поблагодарила его взглядом и опять послала коня в галоп.

– Ладно, старых воев я забыла, хотя раньше такого не было. Но вот судей-то этих можно было и запомнить. Чай при мне их Навин-то назначал, – Она стряхнула с себя этот обморок, и они прошли пред ее глазами чередой, – Ага, ну вот! Сейчас вспомню, – Она прикрыла глаза и про себя внятно начала перечислять, – Гофониил сын княжеский, тут вдоль Дуная в междуречье сел. Да где ж ему при таком отце-то и быть. А чуть северней, по берегам того же Дуная, сынок Геры – Аод, жрицы земель завоеванных, себе должность оторвал. Ничего что левша, Правь будет править по Правому.

Иноходец набирал ход, наматывая на копыта длинный и скучный путь. Мари почти задремала в седле, под его мерное покачивание, но продолжала вспоминать.

– Самегар, сын Анафов длань свою над полесцами простер. Кто таков? Даже вспомнить трудно. Дебора-пророчица. Из новых весталок. Какая к дьяволу пророчица? Если она мужнина жена. Тоже мне весталка, за мужем! Обхохочешься! Туда же! Сама не воин, так обольстила воеводу Барака. Видать из старых медвежьих родов и подалась в Кадис, в Гишпанию, порядок наводить. Там к тому же и Гедеон со своими тремястами карателями в Хересе куролесит. Практически всех из мушкетов положил. Даже рук не замарал. Судья! Дай дураку порох, так он всех запорхает! – Мари зло хлестнула жеребца, и он разом вырвался на полмили вперед, только грязь полетела в стороны, обдав с ног до головы прохожего в серой рясе.

– Ошалели все с этой войной! – Зло бросил он вслед, – Защитнички! Что б вас всех Марана прибрала!

– Авимелех этот, от крови совсем обалдел, – Продолжала вспоминать Мари, – Как упырь опился видать до одури. В родной город пришел, так с блажных глаз, с озверения полного, семьдесят братьев в обители лично сам порубил. Нет бы на орденских братьев, что мечом не хуже его владеют, руку поднял, а то порубил убогих, что в богадельне век доживали. И поделом, что его горожане вместе с его наемниками вырезали. Озверел народ от крови пролитой! – Она натянула поводья, различив в вечерней мгле придорожную таверну, и повернула к ней, – Стой! Будем братцы приваливаться, да вечерять. Один из Угрюмов направился к воротам постоялого двора, уверенно тыкнув в него тяжелым шестопером. Ворота гулко отозвались глухим звуком, но так и продолжали оставаться закрытыми. Угрюм двинул по ним в полсилы, на что они ответили звонким эхом моренных хорошо пригнанных плашек. Однако результат был тот же, что и в первый раз.

– Эй, хозяева! Повымерли что ли? Гостей пускаете? – Хриплый голос Угрюма разорвал вечернюю тишину.

– Ты что ли гость? – Неприветливо проскрипело из-за забора.

– А то! – Ответил Угрюм.

– Незваный гость хуже татарина! – Последовал ответ.

– А мы не одни, с нами динарики имперские, – Весело поддержала Угрюма Мари, звякнув калитой на поясе. Про себя отметила, – Народ ордынцев уже в разряд худшего зла произвел. Хорошо хоть татарина, а не казака помянули…

За забором кто-то с кем-то посовещался, и тот же скрипучий голос спросил.

– Сколько вас? Отдельно людей, коли вы люди? Отдельно динариков?

– Людей, – С едва сдерживаемым смешком, ответила Мари, – Людей, коли мы люди, пятеро всего, а динариков пятнадцать.

За забором опять пошептались и, наконец, со стуком отвалилась балка, прикрывавшая вход. Створка ворот распахнулась, пропуская их в темноту двора. Кони опасливо вошли за ворота. Угрюмы спрыгнули с коней и придержали повод Мари, помогая ей сойти. Темень для них была не темнее яркого дня, и они уже успели рассмотреть кряжистого хозяина, двух его сыновей, таких же кряжистых мужиков и человек шесть дворовых холопов. Все они были кое-как вооружены. Однако в глубине двора стояло трое девок, что говорило о вполне мирных намерениях хозяев. Хотя может, мысли в их голове еще пока зрели.

Мари уверенно пошла к крыльцу, на ходу стягивая с руки железную рукавицу.

– А что в этом доме с дороги путнику, хотя бы ковш воды подадут? – Весело спросила она и сняла с головы золоченый шлем, рассыпав по плечам свои косы.

– Подадут, подадут. И вина и пива подадут. И стол накроют, как для самой Девы Ариев, – Засуетился хозяин, как-то сразу сняв с души тяжелый камень ожидания, – Проходите в горницу, к столу. Красен дом не словами, а пирогами. А вы вертихвостки, мигом стол накрыть! Видите, кака гостья к нам залетела, – Он шуганул девок, и они порхнули в кухню, мигом вылетев назад с разным угощением, расставляя его на невесть откуда взявшейся белой скатерке.

– Здрав буде хозяин! – Мари поискала глазами образа. Не нашла и поясно поклонилась хозяину. Глаза их встретились на мгновение, и он вздрогнул. Мари то же поняла, – Ведун. Друид из старых волхвов. И он ее то же узнал, но виду не подал. Матерый волхвище.

– Здрава буде боярыня, или как вас теперь кличут. Прошу к столу. Чем богаты, тем и рады, – Он широким жестом обвел горницу.

Мари села в угол, лицом к залу, как ее учили еще братья Храмовники в Святом Граде Иерусалиме. Задумалась.

– Как давно это было уже и не помнит об этом никто, – Стряхнула наваждение, – Что-то ни то сегодня. Ночь что ли такая? – Продолжила вспоминать судей, – Судья Фол, Судья Яр, Судья Неффай, Судья Есевон, Судья Елон, Судья Авдон… ничтожества. Кроме имен и вспомнить о них нечего. Хотя… вот Судья Самсон. Из братьев назареев. Но то же какой-то выродок. Бабник и кутила. Ума в голове, кот наплакал. И кончит плохо. А Далила-волховиня, девка хоть куда. Хотя… тоже стерва. – Она прикрыла глаза, как бы отгораживаясь от видений шторками своих густых длинных ресниц. Однако видения не пропадали и опять выплывали лица этих серых людей, единственным достоинством которых была их преданность Империи.

– И предадут также легко, как в крови купались. Крысы, двуногие крысы, – Раздался знакомый голос в ее мозгу.

– Гуляй! – Радостно узнала она, – Гуляй ты-то где?

– Да я в Гишпани у Педро. Завидую тебе. Родину увидишь. С волхвом поосторожней. Он волхв темный. Что-то за душой у него не то. Смотри!

– Спасибо тебе крестный! Поостерегусь, – Она открыла глаза, протянула руку к бокалу, покачала его в руке и вдруг резко протянула одной из девок, – Пей!

– Нет! – Отпрянула та, от неожиданности не сумев сдержать выскочивший ответ.

– Тогда ты! – Мари протянула кубок хозяину, легко толкнув под столом ногу Угрюма.

Братцы подобрались, шерсть на загривках поднялась, глаза сузились, и зрачки зажглись медовым цветом. Но в глубине волчьих глаз полыхнуло цветом крови и пожаров.

– И они тоже крови вкус полюбили, – С сожалением подумала Мари, – Не вурдалаки, а полюбили.

Рука ее, держащая бокал повисла в воздухе, пальцы разжались, и он медленно стал падать на стол. Так же медленно рука ее скользнула под стол к кривой половецкой сабле, с которой она не расставалась никогда. Сквозь какую-то пелену она видела, что Угрюмы, метнувшись сразу на все четыре стороны, и выхватив свои короткие мечи, рубились с навалившимися на них разбойниками, что хозяин, уклонившись в сторону, дает возможность появившимся в дверях арбалетчикам выпустить свои смертоносные болты по незваным гостям. Но все это заняло не более секунды. В следующую секунду она немыслимым кульбитом вылетела из-за тяжелой столешницы, оказавшись на длину клинка от арбалетчиков, что и стоило им жизни. Затем, резко развернувшись в прыжке, мягко, как пантера приземлилась в центре зала, и ее сияющая сабля достала одного из нападавших. В то же время каждый из Угрюмов разобрался со своим противником, и теперь они стояли посреди комнаты спина к спине, прикрыв ее со всех сторон. Отработанная годами, даже веками, тактика была безупречна. Они были уже в шлемах и перчатках. Впрочем, и сама Мари, не заметив этого, тоже была в полном боевом облачении, только волосы выбились из-под шлема, накрыв ее рыжим водопадом.

В комнате никого не было, кроме остывающих трупов. Мари мысленно приказала волхву явится к ней. Он тяжело сопротивлялся, но все равно не выдержал, и дверь со скрипом отворилась.

– Зачем? – Выдохнула Мари прямо ему в лицо, – Зачем?

– Все так! – Понуро ответил волхв.

– Но ты не все! Ты ведун! Кудесник! Чародей!

– Мор и Черная Смерть жалости не имут!

– Так то Мор и Смерть! Они Мараны дети! А ты?

– Все мы смертны на этом свете, – Он склонил голову, – В Нрии Велес разберется.

– Не разберется! Я за него! – Она полоснула сверкающим клинком прямо по склоненной шее, – Поджигай! – Бросила на ходу Угрюмам и вышла во двор. Схватила за косу пробегавшую девку, заткнув ей в глотку крик ударом стальной перчатки, – Коней!

Уже взлетая в седло, зло бросила в темень ночи.

– Судей им дали! Судьи вроде им голову поправят! Какие к дьяволу судьи!! – Не оборачиваясь, бросила, – По-над берегом пойдем, через горы к Замковой вершине. Там брат Карл сидит в Праге. У него, надеюсь, нас отравленным вином поить не станут и за золотой динарик ночью в постели не прирежут. Давайте братцы поднажмем. Лучше кружок по горам дадим, чем в каждой таверне мечом махать.

Они повернули вдоль реки в сторону Праги, оставляя за спиной раздуваемое ветром пламя, взметнувшееся над крышей постоялого двора. Мари показалось, что в пламени костра мечутся души старого волхва и его сыновей и дочек.

– Да и ладно, – Подумала она, – Пусть летят с жаром костра в Ирий. Зла на них не держу. Девок жаль. За отца дурня пострадали. Да и оставлять их на потребу солдатам или бродягам залетным то же грех был. Там отслужат Артемиде, коли нужны будут.

Горная дорога вывела их к Замковой вершине, где на перекрестке стоял Чумной столб с сияющим даже в сумраке ненастного дня щитом Давида.

– Крепко веру насаждают, – Опять подумала всадница, – Все теперь корень ищут из дома Давидова, от Пресвитера Иоанна, Императора главного. А то, что они здесь через карантин бегущих от Черной смерти пропустили, а не порубили всех в капусту, то земной поклон братьям госпитальерам. Честь им и хвала по гроб их жизни.

Она направила коня вправо от столба на широкую дорогу, ведущую к новой столице наместника Карла, объединившего все земли к северу от Дуная не тронутые дыханием Великого Мора. Карла избрали наместником, древнейшие воинские роды, ведущие свои корни от Генриха Льва и Альбрехта Медведя. Родом он был из Бранибора и родословную вел, как от Ангелов, так и от Медведей. Имперский Совет его утвердил и на башнях Праги взвился стяг со львом стоящим на задних лапах.

Воины Навина за Замковую вершину нос не совали. Да и разбойники тоже. Ходили слухи, что на перевалах и в самом замке, нависавшем серой громадой над дорогой, кто-то видел зеленые кафтаны Стражей. Может видел, может нет, может врут люди, но проверять сам этого никто не решился. Поэтому волна, как Великого Мора, так и Великого Очищения остановилась здесь у Чумного столба и откатилась назад к закату солнца.

Мария же и ее неутомимые спутники Стражей не боялись и путь свой продолжили в гости к Карлу спокойно и безостановочно.

 

Глава 6

Возвращение

Карл Люксембургский, Карел Чешский, собравший остатки Римской, то есть западной части Империи после опустошительного урагана Черной Смерти и уберегший их от четвероногих и двуногих крыс, по меткому определению Гуляя. Карл Четвертый – наместник Угорщины, Богемии, Германии, Остирии – всех полабских земель уцелевших на восточном берегу Дуная. То ли их Дунай уберег, то ли неприступные вершины Татарских гор, то ли Стражи на перевалах, то ли сами Боги. Однако выбранный на свое место и получивший ярлык на наместничество из рук царя-священника, а с ним и имперский штандарт, Карл – императорское «Слово и Дело», на этих многострадальных землях, бразды правления взял в руки жестко.

Прага и до Карла крепко стояла над Влтавой, раскинувшись по ее берегам. Еще первые воеводы ставили ее по всем правилам речного замка – замка. На высоком берегу – Вышеград, как и везде, а на пологом – Град для ремесленников и простолюдинов. Мария вспомнила, что обживала тогда город этот любимица ее, Любаша, что сменила ее в дубраве на зеленом берегу чистой речки Нерль в далекой Залеской Руси. Потом станет она берегиней воеводы Пржемысла, что основал Прагу и будет хозяйкой в его тереме, в высокой башне над рекой. Но то было давно, еще в ордынские времена, а ныне город разросся, разбежался от реки. По левому берегу от Града раскинулась Мала Страна, а по правому Старо Место и Ново Место.

Мария направила коня к переправе, где уже началось строительство нового моста, связывающего Малую Страну и Старый город. От Костела Девы Марии к Церкви Марии Снежной вел каменный мост.

– Чтят здесь Деву Ариев. Старые роды и вера старая, – С удовлетворением отметила Мария, и повернула к королевскому дворцу.

Карл встретил ее гостеприимно, и по родовитости, и по зову сердца. Он знал Марию давно и любил ее. Отметил только складку на лбу и непомерную усталость на челе. Да еще какую-то опустошенность в бездонных лазоревых глазах. Как мог, попытался развлечь гостью, но та, поблагодарив, устало попросила оставить на время ее отдохнуть от всего виденного, слышанного, сделанного, да дать провожатого сходить в гости к Лазарю, что живет в Еврейском городе по соседству с костелом Святого Николая, Микулаша, как принято говорить в Праге.

Карл удивился, но вида не показал. Мало ли что у женщин на уме, может надо чего по женской части. Говорят у еврея этого масса всяких примочек и настоек разных. Ворожей, одним словом. Провожатых обещал.

Утром Мария, взяв только двух Угрюмов и провожатого, накинула на голову покрывало, и в женском платье отправилась в Еврейский город, часто называемый местным народом «город Иосифов» по первым его поселенцам.

Город этот, точнее имперский квартал мытарей и торговцев, раскинулся, как ему и полагается в Старом Месте у Большого рынка. Вот там, рядом с монетным двором и проживал Лазарь. Они дошли до двухэтажного укрепленного строения с прекрасными стрельчатыми окнами, выложенными цветным стеклом с тонким узором. Мария поблагодарила провожатого и отпустила его. Наказав Угрюмам ждать ее у входа, она уверенно толкнула тяжелую дубовую дверь, и та легко подалась без всяких усилий, как будто только и дожидалась ее.

Навстречу ей шел седой старик, судя по осанке, благородного происхождения. Он подошел к ней и по-братски обнял ее.

– Проходи, проходи Мария, Малка Иерусалимская, Лучезарная. Проходи, садись. Что привело к моему шалашу? – Голос его был крепок и не соответствовал годам.

– Ветер войны занес пролетом с западной стороны в восточную, – Устало ответила Мария.

– Ты ли с запад на восток стремишься или война? – Прямо спросил Лазарь.

– Обе, – После паузы ответила гостья.

– А ко мне зачем?

– За советом и за лекарством.

– От усталости души лекарства нет, – Прозорливо ответил мудрец, – А совет…что ж, совет всегда рад. Почему я?

– Ты был любимым учеником самого Христа, когда он говорил, что на земле будет царство справедливости и любви…

– Оно будет…. но это не оно. Что хочешь еще узнать?

– Что делать мне?

– Выполнять свою долю. Христос выполнил свою, я выполняю свою. Ты выполняй то, что тебе спряла пряха Макошь, твоя богиня Судьбы, – Он помягчел, – Я вот буду людей учить наукам. Упрошу Карла школу открыть для знаний. А тебе на Русь. Устала? Вижу, что устала. Сядь вон там, в нише на лавчонку. Посиди. Сил наберись. Долгая дорога впереди. Не так долга верстами, как долга горестями. Это еще цветочки, ягодки впереди.

– Впереди!? – Мария вздрогнула, – После всего того, что было…ягодки впереди!?

– Впереди, впереди. Забыла мудрость волховскую «Чем дальше в лес – тем больше дров». Напомню. Отдыхай Лучезарная. В тебе народ свет видит, а ты сама мрачней тучи. Все пойду, не буду мешать. Спи.

Мария проснулась скоро свежая и спокойная. Знал любомудр, что-то свое. А может не даром его, в любимых учениках Христа числили. Точно знал. Она встала, увидела ковш свежей воды. Отпила пару глотков и омыла лицо. Словно новой жизни в нее вдохнули. Складка, пролегшая за это время, пропала, и на щеках заиграл румянец. Даже волосы, кажется, полыхнули не красным пожаром и не кровавым отсветом, а солнечной зарей. Она встала, поклонилась на три стороны и легкой походкой спорхнула с крыльца к своим стражам, понявшим по ее виду «Пора в путь».

Кони вынесли их на высокий берег над рекой. Она плавно несла свои какие-то серо-коричневые воды меж холмами, делая широкую петлю прямо под ногами ее иноходца.

– Ну что, вот и добрались. Здравствуй Дон-река, Смородина, Москва-матушка! – Она приложила ладонь ко лбу и посмотрела туда вниз по течению, где горбом на болотистом нижнем берегу вздыбился холм, похожий на спину встающего из берлоги медведя.

– Куда путь держим? – Спросили хором ее вечные стражи.

– На Бор, к Спасу, что мы тогда с Микулицей ставили, – И, подняв коня на дыбы, она крутанула его над кручей, так что впору было ожидать, что рухнет вниз в бурлящую воду.

За темной стеной вековых сосен, взметнувшихся в голубое небо, только опытный глаз мог различить приземистые купола крепко слаженного рубленого монастыря с главным собором, таким же кряжистым и крепко стоящим на земле. Всем своим видом монастырь говорил, что он здесь надолго, скорее всего навсегда. Не вами, мол, поставлен – не вам во мне и службы служить. Мария и Угрюмы постучали в тесовые ворота. Проехали во внутренний двор и, спешившись, склонили голову перед старым монахом.

– В дом прошу. Не побрезгуйте гости дорогие скоромным угощением, – Старец повернулся и пошел в трапезную.

Гости спешились и прошли за монахом.

Наутро Мария сама вывела коня и поехала в Богоявленский монастырь, что расположился у подножья холма в конце просеки ведущей от изгиба небольшой речушки, пересекавшей холм. Через речушку, стараниями людскими превращенную в глубокий ров, был перекинут крепкий бревенчатый мосток, упирающийся в тын, то ли крепостицы, то ли походного стана. У ворот крепостицы стоял вой, опирающийся на длинное копье с конским бунчуком.

– Ордынец, – Отметила про себя Мария, – Чей стан? – Мимоходом спросила она.

– Ханши Тайдулы, – Лениво, не поднимая глаз, ответил вой.

– Тайдулы, так Тайдулы, – Буркнула про себя Мария и пришпорила коня. Она правила к колокольне монастыря, поставленного ей самой в память Андрея Боголюбского, любимого ее князя. Это была ее память. Ее, да может еще Микулицы. Боголюбский монастырь, а они его в Богоявленский перекрестили. Люди они и есть люди.

Она знала, после смерти митрополита Феогноста, сребролюбивого сподвижника Симеона Гордого, на святой престол Владимирский и Киевский сел Алексий. Тот Алексий, которого в детстве крестил сам Иван Калита и которому Микулица, явившись, изрек пророческие слова: «Не трудись, напрасно птиц ловя. Ловцом людей будешь!» К этому «ловцу людей» и держала свой путь теперь посланница Богов.

Неожиданно из незаметного просвета среди сосен, откуда-то с боковой просеки, ведущей к спуску вдоль реки, вылетела десятка всадников лихого вида. Мария передвинула саблю и попробовала, легко ли вынимается шестопер из петли у седла. Первый всадник чуть не наскочил грудью на ее иноходца, но конь, привыкший и не к таким передрягам за свою немереную жизнь, легко уклонился от удара, слегка подтолкнув нападавшего и впечатав его в вековой дуб, росший на опушке. Второй всадник видом породовитей сдержал коня и подбоченясь боком подъехал к незнакомке. Мария была в женском платье ордынского покроя и в накинутом на голову плате.

– Кто такая? Почему одна? Почему дорогу не уступаешь? – В голосе его слышалась привычка повелевать.

– Птаха залетная. Божья странница, – С поклоном смиренно ответила Мария, не сбрасывая с лица узорчатого платка.

– А чего лик прячешь? По голосу вроде не старица? А по платью не смиренница? – Мария разглядела, что спрашивающий был, явно из опричных людей покойного Симеона Гордого. Да к тому же, видать, первого десятка.

– Перед незнакомым людом Бог не велит себя открывать, – Продолжала она гнуть свою линию, мысленно призывая Угрюмов и зная, что они уже в седлах и на пути к ней.

– Да пред тобой, кулема, сам Алексей Петрович Хвост – тысяцкий Московский и бывшего князя любимец! – Гордо вскинув голову, но, не снимая шапки, представился всадник.

– Хвост, – боковым зрением Мария увидела меж деревьев Угрюмов, прикрытых зеленым лапником и облегченно выдохнув, распрямилась в седле, откидывая изумрудное покрывало и блеснув солнечным зайчиком с драгоценной диадемы, перехватывающей ее солнечный волосы, – Хвост – это тот, который Бесоволк, – Она увидела, как передернуло боярина.

– Уйми язык дерзкая! – Он потянулся за плетью, а его холопы сдвинулись вкруг Марии.

– А я Мария– искусница! Слыхал о такой? Та, что повелением Матери-природы самой Богородицы землю эту от таких как ты воров и разбойников хранит. Берегиня я земли Росской! – Он махнула рукой.

Хруст веток заставил холопов оглянуться. Вид Угрюмов не придал им смелости, а всколыхнувшиеся в голове воспоминания стариковых рассказов о Марье-кудеснице, прогнали прочь браваду и высокомерие. Руки непроизвольно вложили мечи в ножны, и даже спесивый тысяцкий отступил с дороги, пропуская эту чудную женщину с ее жуткими слугами, туда, куда она держала путь.

– Я запомню, я надолго запомню эти слова, – Сквозь зубы прошипел Хвост, – Ты еще у меня слезами умоешься красавица. Я еще твою красоту в такой грязи изваляю…, – Он резко повернул черного, как смоль жеребца и стегнул нагайкой.

– Этому дорога к предкам! – Кинула Угрюмам Мария, – Вы меня поняли?

– Да Сиятельная. Зажился!

Иноходец вынес ее к монастырю, где юркий монашек показал ей дорогу к Алексию. По глазам она увидела, что он уже знает все и встречает ее как посланницу старых волхвов, а может самих Богов этой суровой земли.

– Какие же сороки им на хвосте все таскают. А может и вправду волхвы новой Веры, какие-то знания старые от Посвященных берут, – Она задумалась и решительно вошла под свод так хорошо знакомого ей собора, в котором первую службы служили сестры ее обители из Боголюбова сюда ей после гибели князя Андрея переведенные.

– Милости просим в обитель нашу. Сестры и братья молитвы, который день за легкую вам дорогу читают, – Он зыркнул в сторону Угрюмов.

– Вы тут у ворот обождите, – Перехватив его взгляд, сказала Мария.

– Проходи, проходи сестра, – Отметив ее догадливость, Алексей радушно встретил гостью, – Зачем пожаловала в наши края?

– Ты брат, весточки получил? – Вопросом на вопрос ответила она.

– Получил, а что?

– И приглашение от хана Чанибека Тайдулу излечить получил?

– Получил.

– И что Тайдула в ханском дворе на Бору стоит со своей дружиной, почитай пятый день, знаешь?

– Знаю. И что? – Алексий уже вспомнил, где он видел эти огненные косы и пытался сопротивляться из всех сил, призывая на помощь своего Бога. Он вспомнил, как отходил в другой мир Симеон Гордый. Гордый во всем. Даже в своей смерти. Вот тогда, рядом со Смертью, мелькнули эти косы Аринии – Богини Мщения. Тогда она завещала ему Русь. Ему и Сергию Радонежскому. Завещала от имени старых Богов. И теперь она опять здесь. – Тайдула ужо три года как света белого не видит, а до того больна была сильно. Ходят слухи, что ее крылом Черная Смерть задела, да Чигирь из ее лап ханшу вырвал. Вот там она очи в ее когтях и оставила. Кто против Черной смерти встанет? Ты? Я – нет!

– Ну, Чигирь, не Чигирь ее из Нави вырвал, я того не ведаю, – Она проказливо склонила голову, – А вот против тьмы в ее очах ты встанешь. А что б в тебе веру в себя укрепить…пойди сюда брат, – Она подошла к иконе Божьей матери, – Протяни руку, а то, что это у иконы заступницы и свечу или лампаду возжечь не удосужились!

Алексий протянул руку, и свечи стоящие в семисвечнике вдруг загорелись ровным, каким-то неземным пламенем осветив все вокруг и золотым нимбом сложившись над головой гостьи.

– Убедила Марья. Хотя я знаю, слышал, ты многое умеешь. Но…убедила. Пойду на двор ханши. Делать то что?

– Промоешь ей глаза из вот этого пузырька. Прозреет она. Будет тебе дары сулить. Не бери. Проси пусть из Дома Святой Богородицы, из Москвы-матушки ханский двор с холма Боровицкого выведет. Ты ж на этом месте монастырь поставишь, наречешь Чудовым. Рядом хижину отстроишь, я туда отшельника поселю. Букало его звать. Он у вас тут капища старые хранить будет.

– Все сделаю кудесница. Что еще?

– Сестер моих из Богоявленского монастыря выведешь. Новый монастырь им заложи, там, на речке Сивке у Лебяжьего озера. И последнее – старые Боги скоро царя Ивана Доброго заберут. Не ко двору он тут. Тебе его сына Дмитрия пестовать и племяша Владимира, что от брата Андрея остался, выучивать. Большая им судьба уготована. Пожалуй, все.

– А ты куда, берегиня? – Он впервые отважился назвать ее так.

– Я к Сергию в лавру отскочу. Одного Просветленного, тебя, посмотрела, хочу на другого взглянуть, – Она замялась, – Да здесь еще дельце незавершенное осталось, – В ее глазах сверкнула сталь булата, – Благослови отче!

– Кого? – Опешил Алексий.

– Меня, – С улыбкой уточнила Мария.

– Благословляю на дела твои! – Он осенил ее широким двуперстным крестом, с благоговением глядя на нимб над ее головой, – Во имя Господа нашего! Аминь!

Мария поцеловала ему руку, потом обняла, повернулась и вышла вон.

Морозным утром следующего дня на Пожаре, большой торговой площади на берегу Москвы-реки, сторожа нашли труп тысяцкого Алексея Хвоста. Холопы его ходили по площади с белыми, как лунь головами и рассказывали страшную байку. Будто бы хозяин их вечером нагнал на площади гостью, что живет в Спасе на Бору у монахов на постое, рванул ее за ворот парчового платья. Кликнул холопов, чтобы потешились. Она сама скинула платье и осталась в ослепительной наготе под светом полной луны. Когда же тысяцкий соскочил с коня и пошел к ней на призыв ее, поманив холопов своих, волосы огненные на голове ее превратились в змей медных, а пред ними – холопами предстали волки в человеческий рост и завыли на полную луну. А была та гостья самой Девой Ариев, Ариной – Богиней мщения и лопнуло сердце у Хвоста по прозвище Бесоволк, потому как никакому волку против самой Марьи-кудесницы не устоять. Да и им, псам опричным, супротив волкодлаков кишка тонка. Вот поэтому и сгинул ненавидимый всеми Алексей Хвост, жадный во всем и неудержимый даже в смерти своей. Вот потому и посеребрила головы холопов его седина от ужаса, как напоминание всем, что придет час расплаты, к тем, кто не чтит устоев старых.

Однако не было ни в каком монастыре никакой гостьи со слугами. А после похорон боярина и отпевания его, направился митрополит Алексей на Бор, на ханский двор, к ханше Тойдуле по зову ее.

Тем же морозным утром, звонкий цокот подков раздавался на северной дороге, где, взметая снежную пыль, летели по обледеневшей дороге пятеро всадников в теплых тегиляях, закутанные в башлыки по самый нос. Они, не останавливаясь, пронеслись мимо Радонежа, мимо Хотькова и прямиком направились к новому монастырю, что расположился на живописной поляне, на горе Маковец. Поветрие, рожденное Черной Смертью, сюда еще не дошло, поэтому темные бревенчатые срубы церквей, еще не обнесенные стенами, ярко выделялись на белом снегу. Да еще выше самых высоких сосен взметнулась в низкое зимнее небо стрела звонницы.

Гору Маковец с большой натяжкой можно было назвать горой. Скорей это было лесное урочище, затерянное среди таких же урочищ поросших густыми темными лесами, так напомнившими дубравы и боры далекой Залеской земли. Да ведь и само это урочище находилось по дороге в родной Владимиро-Суздальский край. Почти на полдороге к Переславлю-Залескому. Мария помнила, как они с Андреем перенесли маленький уютный Плещеевск с дальнего берега Плещеева озера на этот, ближний к дороге, как ставили Ярилово капище на высоком холме при въезде в новый город.

Не выпуская из виду островерхий шатер звонницы, всадники с горки на горку приближались к месту окончания их пути. Монастырь в этой затерянной пустыне основал Сергий, прозванный Радонежским. Это был второй Просветленный, которого должна была увидеть и посетить Мария. Алексий все сделает как надо, Мария это знала. После похорон Хвоста, назначив на его место, мыт собирать, Андрея Кобылу, конюшего Ивана Доброго и Тимофея Вельяминова митрополит собрал обоз и двинулся во Владимир ко двору князя. Сестры же его Евпраксия и Юлиания, шустрые и деятельные, еще в Богоявленском монастыре выбившиеся в старшие жрицы, по указу его взялись за основание новой обители. Близ Красного пруда заложили они церковь Покрова Богородицы.

– Надо будет заглянуть к ним, – Подумала Мария, – Посвятить их в вравронии. Они обе это заслужили. Да и понесут достойно имя это и других за собой поведут.

Хорошие девки. Икону им Богородицы Целительницы надо будет подарить.

Пригодится скоро. Ой, как скоро. Она опять вернулась мыслями к Сергию. После явления к нему Микулицы отрок Варфоломей целиком уверовал в свою избранность. Не без участия матери ворожейки начал постигать науку волховскую. Тоже ведь тезка – Мария. Сколько таких маленьких Матерей Ариев, чародеек лесных по глухим местам Руси разбросано. Тянут свою лямку незаметно. Взращивают отпрысков своих. Кто кудесника, кто ушкуйника, кто опричника. Доля она доля и есть. Прядет свою пряжу Макошь. Кто ж за занавески Судьбы заглянет? Мало таких. Вон мать Варфоломея в щелочку только свет увидела, а смотри, как ухватилась за ниточку. Вытянула ему клубок Посвященческий. Молодец! Рассуждая так почти вслух, посланница отметила про себя, что наука пошла на пользу фанатичному подростку и вскоре он настойчиво устремился к знаниям.

Однако тянулись, вплетались в его пряжу нити старых веков. С легендарных Андреевых лет, что перепутались ныне в народной молве в тугой неразрывный узел, и трудно уже было разделить, о чем речь идет. То ли о временах Андрея Первозванного, что Русь крестил. То ли о временах Андрея Боголюбского, что Русь в кулак собирал. Хотя может, и не просто так перепуталось, а по воле тех, кто перепутал все. С тех еще времен от Благоверного князя Андрея остались в темных заволжских лесах Залеской Руси четыре обители. Лесами окруженные, мохом поросшие, молвой людской вознесенные. Легендарные, былинные обители в коих богатыри русские покой свой находили, по преданиям народным. Мария же знала, что ставили эти монастыри, к ромы, комтуры еще для первой орденской братии с князем Андреем пришедшей из далеких Заморских земель. Для той братии, что они тогда все вместе с Андреем, Микулицей и первыми Мастерами воспитывали и взращивали. Для той братии, что вырвала тогда мятежную полову с Залеской земли и помогла Всеволоду, брату Андрееву, прозванному потом Большим Гнездом, собрать Русь под руку свою и расширить пределы ее от моря Вряжского до моря Русского.

Вот из этих обителей корни росли. Спасо-Каменной на Кубенском озере, где учили воинов искусствам Спаса Нерукотворного, а мастеров знаниям, как церкви каменные по Симонову поясу ставить; Белозерской на Белом озере, где разместились еще при Андрее братья храмовники из первой дружины его словенской под воительством воеводы Глеба. Валаамской Спасо-Преображенской, основанной Сергием и Германом воеводами полабской дружины Андреевой. Челмской, рядом с городком Каргополем, Кириллом основанной, что из старых заморских братьев. В далекой Англии у Генриха Ангела, побратима Андреева, его дружинники иерусалимские такую же обитель тогда заложили в королевстве Эссекс и название такое же дали крепость Челмс. Мария вздохнула, вспомнив Генриха, Людовика, Фридриха, а более, вспомнив своих подружек Алинору и Сибиллу и ту шальную ночь в Иерусалиме, с которой началась Империя. Так вот, эти четыре обители, спрятанные в глубине северных лесов, за реками и озерами сурового Белозерского края и дали основу в пряжу судьбы его. Нити эти обвивались новыми. Ветвились. Уже на южные земли шагнули орденские братства. В костромских лесах обживалось Нерехтское братство под рукой Пахомия, ушедшее из стольного города Владимира. На нижней Волге у Новогорода Дионисий собирал паству вкруг Печерского монастыря. Стефан Махрищевский и Дмитрий Прилуцкий свои скиты ставили. Но более всех росла Москва и все, что было вкруг нее. Еще бы – Дом Пресвятой Богородицы. Здесь и было место Просветленному Сергию. Здесь он и обосновался в Маковецком урочище. Сюда и гнала коня Мария.

Сергий обосновался в своем урочище вместе с двенадцатью братьями. Взращенный матерью на преклонении пред братскими общинами, еще старого орденского обряда, он и жизнь в монастыре основал по старым Иерусалимским Ассизам. Все там было подчиненно Уставу, следующему указаниям «Писем Святого Гроба». Старому, еще Приоров Сиона, уставу братства, написанному ессеями и сепулькриерами – хранителями Гроба Святого. Но даже это не помешало ему в начале пути, еще в одиноком житие в пустыне своей, воспользоваться волховскими знаниями, переданными ему матерью, и обратиться за знаниями к самому Святобору – Велесу. До сих пор народ бает, как ходил к келье его, в лесах заброшенной, дикий медведь.

На трех основах: Вере, нестяжательству и безбрачию решил ставить церкву свою Сергий, по старым канонам, по любомудровым заповедям и церкву свою потому нарек «Троицей», что на тех заповедях стояла. Свет божественный зажгла в нем мать после явления Микулицы, и тот свет выводил его на пути к Посвященным. Все это, однако, было впереди.

Мария спешилась в бору на соседнем пригорке. Бросила повод младшему Угрюму. Поманила пальцем старшего.

– Двух здесь оставим. Коней пусть сторожат. Ты, да еще одного с собой возьми, со мной пойдешь. Я теперь и монахам доверять престала. Того и гляди, сожгут, как ведьму.

Достала из дорожной сумки женское платье побогаче, оглядела критически. Махнула рукой, ладно пусть боярское будет. Отошла за куст и вскоре вышла во всей красе. Подобрала полы и расшитые длинные рукава, заткнула за пояс, что бы под ногами не путались, охлопала себя руками, не звенит ли где тонкая кольчуга. Затем повернулась вокруг себя и направилась в сторону звонницы, даже не оглянувшись назад. Знала и так, что Угрюмы следуют за ней след в след.

Навстречу по дороге идущей от обители попался им посланный куда-то явно с поручением человек. По черной рясе и клобуку, надвинутому на глаза, Мария определила орденского брата.

– Это Яков по прозвищу Якут, он у них всегда на посылках, больно на ногу скор, – Пояснил Угрюм, который по ее поручению все вызнал о жителях этого местечка.

– Это он прозвище получил в честь того Мастера, что карты для Орды еще во времена Всеволода Большое Гнездо составлял? – Удивленно вскинула брови Мария.

– Не знаю Сиятельная, но в картах зело борзо понимает.

– А это кто у ворот в привратниках обретается? – Она указала перчаткой в сторону низкого тына.

– А это Васька Сухой. Он сюда с Дубны притек, считай с Дикого Поля. Бывший вой. А вон тот, – Угрюм махнул плеткой в сторону колющего дрова брата саженого роста, – Анисим Елисеевич. Его с отчеством кличут, потому, как он в недавнем прошлом дьяком был. Высокого полета птица.

– А сам-то где? В келье али как?

– Сам в церкви. Молится там с самыми приближенными. Их у него трое: Симон, Исаак и Михей.

– Ну-ка мигом нырни туда, глянь, как у них там все расположено. Я тебя облаком прикрою, что б не увидели. И кругом назад.

Сергий молился в темном углу. Сподвижники его били поклоны чуть поодаль. Угрюм тихо открыл дверь и прикрытый чародейством прошмыгнул в церковь. Он огляделся, все разом вобрав в себя волчьим взором. Протиснулся к алтарю и понял, что братья видят его. Значит, прошли они науку магическую. Пусть только азы, но прошли.

– Отче, – Вопросил Сергия Исаак, – Вижу мужа светоносного!

Мария запечатал ему уста великим пламенем на вечное молчание. Сергий понял, у них непростые гости.

– То ангел, – Успел произнести он. – Чудное и ужасное посещение готовится сейчас нам, – И истово начал бить поклоны пред иконой Богородицы.

– Се Пречистая грядет, – Раздался голос идущий из под купола.

Сергий заторопился в сени, но свет ярче солнечного уже разливался по церкви. Перед ним в сиянии стояла сама Богородица и два апостола по бокам. Сергий пал ниц не в силах зреть сошедшую с небес зарю.

Богородица возложила руки на его чело и произнесла:

– Не ужасайся избранник мой, я пришла посетить тебя. Неотлучно буду от обители твоей, подавая потребное неоскудно, снабдевая и покрывая ее, – И сказав сие, стала невидима.

Сергий стоял, одержим великим страхом и трепетом. Михей лежал у его ног помертвевший от страха.

– Поведай мне отче, что это было за дивное видение, ибо дух мой едва не разлучился от союза с плотью из-за блистающего видения?

– Потерпи чадо, ибо дух мой трепещет от чудо дивного. Позови Исаака и Симона. – Еще не оправившись от виденного сказал Сергий.

В лесу же Мария переодевалась в свое обычное дорожное платье мужского покроя и теплый тегиляй.

– Теперь его ученики в него веровать безоговорочно будут и по свету понесут все виденное, еще и своего прибавят. У сказок длинные ноги. Пусть теперь кто попробует в его святости усомнится, или его наказы не выполнить. Ладно, теперь наш выход! Угрюм, – Она повернулась к старшему, – Скачи к монахам передай, чтобы гостей ждали. От самого митрополита Алексия. Расколов лесную тишину дробным стуком копыт, всадник умчался в сторону монастыря. Девушка отдернула короткий теплый жупан, поправила подбитый соболями малахай и направила свое маленькое посольство к уже известным ей воротам.

Издалека увидев приближающихся гостей, привратник поспешил к настоятелю, но встретил его во дворе у звонницы, спешащим к входу в обитель.

– Кто там? Василий, – Упредив его, спросил Сергий.

– Ордынец какой-то, из знатных, судя по малахаю и дорогому зипуну. А с ним стража четыре человека. И тот гонец, что час назад приезжал, то же с ним.

– Они! – Бросил Сергий, – Готовьте в трапезной угощение, будем гостей дорогих потчевать.

– Здравствуйте гости дорогие, не побрезгуйте с дороги хлебом солью.

– Здрав буде хозяин! Веди, коли зовешь, к столу, – Спрыгнув на снег и отряхивая снежинки с дорогого меха на рукавах, ответил посол.

Сергий провел приехавших в жарко натопленную трапезную. Посол и его свита скинули меховые зипуны и остались в коротких кафтанах. Тут только черный игумен разглядел, что посол девица. Он напрягся, кого-то она ему напоминала: и этой гордо посаженной головой, и бездонными лазоревыми глазами, и розовым румянцем с мороза, но более всего нимбом огненно-золотых волос, королевской короной лежащих на голове и стянутых золотой диадемой с горящим каким-то волшебным цветом изумрудом. Если бы не тонкие сафьяновые сапожки, плотно обхватившие ее стройные ноги и не кривая половецкая сабля, висящая на наборном поясе, перетянувшем ее тонкий стан, он мог бы побожиться, что недавно встречался с ней. Он пригляделся повнимательней. Вот она повернулась к свету и когда солнечный луч, падавший из верхнего окошка, коснулся ее волос и пробежал по лицу, отозвавшись солнечными искорками в глубине ее глаз, он вспомнил. Богородица! Это она приходила к нему сегодня за молитвой! Но этого не могло быть. Просто не могло быть. Гостья же потерла застывшие от мороза руки над весело потрескивающими в печи поленьями и, обернувшись к нему, как ни в чем не бывало, сказала:

– Ну и где обещанный хлеб соль? – И улыбнулась лучезарной улыбкой. Сергий вспомнил, как еще мать рассказывала ему, что у Богородицы-Артемиды, есть любимая жрица, почти что сестра. Солнечная Дева Ариев звали ее раньше. Мария часто называют ее сейчас. Она выполняет самые сложные, самые опасные поручения своей хозяйки. Она почти что она, когда она среди людей. Он вежливым жестом руки предложил садиться.

– Сергий. Сергий Радонежский. Игумен сей заброшенной обители в наших густых чащобах. Чему обязан?

– Марья, – Игумен вздрогнул, – Марья…Нагая, – Улыбнувшись чему-то своему, представилась гостья, – По поручению митрополита Владимирского и Киевского Алексия.

– Прошу, – Оправившись, приветливо сказал настоятель, – Откушайте, чем Бог послал.

После трапезы гостья и хозяин уединились в келье.

– Алексий просил предать тебе Сергий, что время твоего затворничества закончилось. Пора собирать братию, пора готовить воинов, как было встарь, что бы было на кого опереться в деле Богу угодном. Тебе нести эту ношу, тяжелую.

– Не сдюжу, Лучезарная, – Он вдруг вспомнил, как называла ее мать в своих байках про Солнечную Деву Ариев.

– Сдюжишь, – Она и ухом не повела на его обращение, – Сдюжишь. Тебе это еще в детстве черноризец предрек. Тебе нести плащ орденский с крестами белыми. Тебе быть на Руси Великим Мастером. Тебе под своей рукой держать всех братьев орденских – от кромешников до рыцарей.

– Не сдюжу! – Твердо сказал Сергий.

– Тебе старую ордынскую власть сковыривать и новую царскую, вместо ханской, ставить. Тебе новую Веру, вместо старой приходящую, поддерживать и тебе защиту ей орденскую воспитывать. Тебе холить и лелеять Дом Пресвятой Богородицы!

– Так дай мне сил на это!

– Пойдем! – Она подвела его к окну выходящему на огромное снежное поле, расстилающееся до самого черного бора на соседнем пригорке, – Смотри!

Свинцово-серое небо вдруг просветлело неземным голубым огнем, озарившись таким же неземным светом. Множество зело красных птиц слетелось со всех сторон к его монастырю.

– Таким же образом как птицы эти, таким же образом умножится число учеников твоих, и по тебе не оскудеют, ащи восхотят стопам твоим последовать, – Мария хлопнула в ладоши, и птицы, рассыпая вкруг себя небесное сияние, умчались вверх в голубую дымку.

– Слушаю и повинуюсь! Приказывай Лучезарная!

– Сердце подскажет. Оно твой вещун. Приказов в этом деле нет. Открою последний секрет тебе. Ждет тебя доля не сладкая, но конец твой будет славен и величественен. Ждут тебя в сонме Посвященных.

– Прощай Лучезарная. Спасибо за слово доброе!

– Нет, милый брат мой. Не прощай, а до свидания. Мы теперь на годы долгие с тобой, как шерочка с машерочкой, рука об руку пойдем, не раз еще встретимся. Та что, как учила я когда-то одного молодца, Встретишь меня где, не узнавай, пока сама не подойду и удивление, чтобы не случилось, в глаза не пускай. Глаза зеркало души нашей, а душу перед всеми распахивать не след! До свидания божий человек Сергий. Принесла я тебе твой крест. Поднимай. Неси!

Она вышла на крыльцо, свистнула, и тут же к ней подлетели ее слуги.

– Неси отче крест свой, как спаситель нес! – Свесившись с коня, шепнула она ему. Выпрямилась в седле, гикнула и пропала в снежном буре, будто ее не было.

С этого дня обитель на горе Маковец стала крепнуть, шириться. Побежали от нее во все стороны как лучики от солнышка, детки ее – малые обители. Во всех них росла и крепла братская рать, в коею приходили люди достойные. Учил их всех жить Сергий Радонежский и ученики его. Знали они что-то свое никому не ведомое и, зная это, к нему готовились, отдавая этому неизвестному все силы, всю веру свою.

А в городе Владимире взращивал и воспитывал нового малолетнего князя Дмитрия сына Ивана Доброго митрополит Алексий, став ему за родного отца.

Как и предрекала Марья Алексию и Сергию, собрался как-то Великий князь Иван Добрый на охоту соколиную в Сокольи леса. В самую чащобу, в волховские леса, в Волчью Загубь, как ее в народе называли. Знали все, от боярина до холопа последнего, что жила там у него зазноба, ворожейка Святлица. Вот туда и отправился Иван Иванович в сопровождении дружины малой и побратима своего Еремея. Как только вынесли их кони на пригорок посреди трех озер, и уже замаячила впереди избушка знакомая, встали на пути у дружины четыре волка дивные – два серые, два черные. Отшатнулась дружина, захрапели кони и повернули в темные леса. Один Еремей вдруг с коня спрыгнул и оборотился тоже волком лютым. Князь потянулся, было за мечом булатным, но бежала уже навстречу ему берегиня его – Святлица, да и волки, обернувшись вкруг себя, стали витязями в золоченых бронях.

– Слушай князь, ведунья твоя и лесной брат наш! Вам послание от Марьи-кудесницы, – Старший волкодлак, поклонился поясно, и протянул берестяную грамотку Святлице, уверенно отодвинув плечом, пытавшегося заступить дорогу Еремея, – Не вяжись под ногами, стопчу! – Грозно бросил он ему.

– Здравствуй Угрюм, – Поклонилась ему Велесова весталка и приняла грамоту, – Велено нам князь. Нам: тебе, мне и Еремею собираться в дальние края, во франкскую сторону. Там последняя схватка ордынских родов с новыми дружинами. Посвященные сами решат, кому на земле править. А Русь сыну твоему оставляем.

– Какому сыну? Малолетку! – Вскинулся князь, – Меня ведь не только Добрым, еще и Красным, за суд мой праведный, в народе кличут. А кто тогда на Руси Правь держать будет?

– Новое время грядет, и новые суды будут, – Печально сказала Святлица, – А Русь под руку свою сама Марья-искусница берет с сего дня. Она и сына твоего Дмитрия выпестует и защитит. Не горюй Ванечка. С Богами не спорят! Ведите! – Повернулась она к Угрюмам.

– На нас поедете? Али своему волку доверяете?

– Своему! – Буркнул князь.

– Как знаете, – Угрюмы, ударились оземь, и юркнули серыми тенями в чащу. Еремей повторил их действие. Иван и Святлица сели на его широкую спину, и он пропал вслед за своими серыми братьями. Напрасно искала дружина между Луной-озером, Печаль-озером и Листопад-озером своего господина. Ни его, ни Еремея, ни даже следов ведовской избушки они не нашли и понесли горестную весть митрополиту Алексию, воспитателю малолетки Дмитрия. Понял все мудрый Мастер и объявил, что постригся князь Иван в монахи, да там, в ските и помер, оставив княжить на Великом Владимирском столе малого сына Дмитрия.

На Москве не долго правил тысяцкий Андрей Кобыла. Как только зарвался и стал корыстную свою душу показывать да собирать вкруг себя таких же лихоимщиков, так, как бес из коробочки, выскочила, откуда не возьмись моровая язва. Прибрала всех, даже покровительницу их вдову Ивана Доброго мать Дмитрия, не забыла.

В Орде завязалась кровавая каша. Все делили власть немерянную. Друг друга, на ножи, взяв, вырезали почитай всю верхушку ханскую, что от старых воевод роды вела. Единый воинский стан на куски порвали. Пошла гниль и по медвежьим родам воинским.

Говорили, что везде в это время мелькали косы огненные, несущие с собой кровь и пожары. Но это те говорили, кто за собой грехи против старой Веры чуял. А те, кто не чуял, говорили, что там, где корысть, где гниль, где всякая Кривда против Прави поднялась, появлялась посланница Матери Артемиды и развевал ветер ее солнечные косы, как красный стяг того суда, что придет от старых Богов за обиды и унижения.

 

Глава 7

Перед бурей

Жанна, после встречи с Марией у Боккаччо, дождалась передышки в череде волн Великого Мора и направила свои стопы к любимцу своему Черному Принцу, который пережидал всю эту катавасию за стенами неприступных катарских замков, стоящих на высоких вершинах Лангедока. Будучи принцем Аквитанским, он, как и обещал тогда Марии перед битвой у Креси, все свои силы положил на то, чтобы навести порядок в этом краю. Главным же своим обетом считал он сохранение «чистых» в своем краю, не допуская их истребления. Принц жил со всеми в согласии. Нянькал свою малолетнюю жену, дочь князя Кентского и совсем крошку сына, названного в честь славного предка Ричардом. О войнах не помышлял, но как говорится, порох всегда держал сухим.

Вот к нему и отправилась Жанна, в конец уставшая от куртуазных компаний во Флоренции, с их вздохами, ахами, томлениями и вечной общей любовью, привитой им Джованни во время их сидения взаперти под охраной стрелков Артемиды. Там за стенами, да за зелеными куртками Стражей, они пересидели и Черную смерть и воинов Навина. Но у нее уже скулы ломило от тупости этих напыщенных гусынь и похоти этих надутых кобелей. Горячая кровь Жанны просила войны.

Оправившись от вала Черной Смерти, практически не тронутые очистительным огнем карательной экспедиции Иисуса, Ангелы, осевшие за проливом на островах, решили продолжить дело, начатое победой под Креси и прерванное Великим Мором. Самолюбивый сынок короля Эдуарда и такой же недалекий, как и его отец, высадился в Бретани и победоносно пошел по пустыне, оставшейся после того, как по этим землям уже прошлась стальная коса смерти. Геройство было легким, потому, как после чумы сопротивляться ему могли только крысы. Судья, назначенный Навином, убедить его, что это не гоже не смог, и, отправив гонца к Императору, махнул на все рукой и заперся в своей резиденции в Париже.

В это время власть имперская шаталась повсеместно и Иоанн Добрый не нашел ничего лучше, как попытаться самому укоротить задиру. Собрав с миру по нитке, разжиревших от падали, гиен войны – наемников и кое-кого из карателей и карантинщиков, он двинул свою рать навстречу Джону Гонту Ланкастерскому в Нормандию.

Вот в этот момент, когда все варево еще только нагревалось, и пока еще мирно булькало под крышкой. Жанна появилась при дворе Черного Принца.

Эдуард расположил свой двор в замке Монреаль де Со. Он так и назывался Королевской горой. Хотя Эдуард был принцем, в этих местах народ его считал королем. На заоблачной высоте, на скалистом утесе, по форме напоминающем эллипс, высились две грозные башни, защищающие расположенные внизу шахты по добыче железа и меди. Поставил их еще воевода Олиб из западноордынцев в запамятные времена. Что бы добраться до этих скалистых пиков, нужно было быть неутомимым ходоком и не страдать головокружением. С одной стороны склон был совершенно вертикальный, с другой тропа вилась среди скал опасно и круто. По всему склону на путников смотрели пустые глазницы пещер, явно рукотворных. Количество их было велико. Поэтому узнать, какая из них прятала в своих недрах горную речку, питавшую замок чистой водой, не представлялось возможным. На башне замка развивалось знамя Сабартеза, так называли этот край дружинники Эдуарда. Чуть на северо-запад от замка Монреаль видны были очертания храма Монсегюр, храма Совершенных, пока еще живущих под охраной мечей Черного Принца.

Жанна кивнула в сторону развивающегося стяга, бросила сопровождавшему ее рыцарю:

– Объясни!

– Смотри герцогиня. В центре герба солнце. Тебе жрице солнца, подруге Солнечной Девы Ариев не надо объяснять его символ. Напомню только, что Монсегюр – это солнечный замок-храм Совершенных на соседней скале. Чаша внутри солнца – это символ волшебной чаши Грааля, так называют ее здесь.

– Алатырь-камня, – Добавила Жанна.

– Тебе виднее, – Он продолжил, – Два белых крыла осеняют ее.

– Понятно символ Святого духа. Символ Ангелов. Это уже от Новой Веры, – Продолжай.

– Щитодержателями стоят два медведя. Это святая ось от моря до моря в руках воинских родов.

– Это правда, что медведи охраняют в ваших краях замки и храмы?

– Конечно медведи, – Засмеялся Рыцарь, – И я медведь. Мы все из этого рода. И все храним свою землю. Тебе, бывшей весталке Велеса – медвежьего бога, пора знать, о чем идет речь. А что в твоем краю воюют Ангелы? Нет, везде хранят заветы медведи. Поэтому девиз на гербе «Сабартез – хранитель вершин», девиз медведей. А военный клич «Мы вернемся» говорит о том, что не за горами день, когда пути наши повернут туда, откуда всходит солнце. Солнце – наш и твой покровитель. Вот и все, что на стяге. Ты хочешь еще что-то узнать?

Под разговор они незаметно подъехали к мосту, что вел к воротам замка через широкую расщелину, отделявшую скалистую вершину от основного горного массива. У моста их встретили суровые рыцари аквитанской дружины, почти целиком состоящие из братьев альбигойцев в белых, как снег, плащах, без всяких гербов и отличительных знаков. «Чистые» сразу узнала их Жанна. Главный наклонил голову приветствуя ее. «Совершенный», опять догадалась Жанна. Проехала мимо, приветствуя его взмахом руки и сложив пальцы особым знаком Посвященных. Он понял и склонил голову ниже, она была выше его в иерархии высших. Жанна прогарцевала по мосту и въехала под своды мощной воротной башни, услышав за собой лязг опускающейся подъемной решетки и скрип захлопнувшихся тяжелых дубовых ворот.

– Опасаетесь чего? – Спросила она Совершенного, присоединившегося к ним.

– Всего, – Коротко ответил он.

– Пора в дорогу, – Так же туманно ответила она.

– Пора, значит пора. Значит, время пришло, – Он резко повернул коня, и опять за спиной заскрипели ворота, и раздался лязг решетки.

Армия Эдуарда выступила через три дня в сторону Бордо, куда морем ему должны были перебросить пушки и стрельцов.

От Бордо, развернув по ветру стяги, Черный принц поспешил на помощь своему непутевому братцу Джону уже завязшему на полях Нормандии в стычках с оставшимися в живых крестьянами и летучими отрядами полуразбойного типа.

Жанна скакала с ним стремя в стремя. Конечно же, он узнал сестру той, кто даровал ему победу при Креси. Ту отважную всадницу, что учила лучников и командовала Стражами Артемиды, еще тогда перед приходом чумы, и теперь не отпускал ее ни на шаг, считая ее появление знамением Богов. Он обернулся. Армия, сбитая в один мощный кулак, продвигалась к деревушке Мопертюи, что рядом с Пуатье. Сотен пятьдесят будет, прикинул он в уме. Костяк – сотен двадцать из братских альбигойских дружин, да аквитанских витязей, старые роды, подумал он, глядя с прищуром на развивающиеся стяги. По ветру плескались львы на лазоревом, зеленом, черном поле. Альбигойский голубь, распластавший крылья над белами колоннами витязей, издалека напоминал крест, летящий в голубом небе. Вслед за бело-красной рекой рыцарей, струящейся между холмами южной Галлии, тяжело ступая в пыли дороги под палящими лучами солнца, надвигалась черная туча английских лучников. Тех лучников, которых учили стрелки Артемиды, тех лучников, что выиграли битву при Креси, прославив Черного Принца на века. Золотой штандарт с двуглавым орлом, несущим свои распластанные крылья над всем миром, подтверждал их имперскую принадлежность. Тоже сотен двадцать будет, отметил про себя Эдуард. Замыкали строй копейщики. Несгибаемая фаланга, готовая принять удар любой конной массы, охрана пушкарей. Тех пушкарей, которых они встретили в Бордо и тихо ночью погрузили на телеги, скрыв их среди массы копейщиков, основу которых составляли вой из швейцарских кантонов. Теперь черные тела тюфяков и единорогов, отливающие бронзовым блеском, невозможно было разглядеть в пестроте нарядов альпийских стрелков и груде серых рогож, наваленных на повозки поверх пушек. Правда, наметанный глаз его и Жанны выхватывал из леса острых копий, вороные стволы пищалей, но и они скрывались среди рогов, волынок и серебряных труб полкового оркестра.

– Хорошо идут, – Подумал Принц, – А не послать ли нам разведчиков? – Спросил он, повернувшись в седле к отставшей на полкрупа Жанне.

– Хочешь узнать, где Иоанн? Он у Пуатье. Движется нам на встречу. Пора готовить мышеловку, – Она поманила его рукой и, приблизившись вплотную, понизила голос, – Вон видишь, у деревеньки дорога ныряет меж двух холмов, прикажи на одном из них разбить шатер, пора откушать, да и жарковато по пыли топать, – Она улыбнулась, и он отметил, что ее улыбка стала похожей на улыбку Мари.

– Эй, воевода, – Он поманил рукой свиту, – Прикажите занять те два холма. На правом разбейте мой шатер.

– И обнесите холмы палисадом из кольев, не забыв оставить узкий проход меж холмами и лаз к шатру, – Тоном, не терпящим возражений, добавила Жанна.

В шатре она, оставшись наедине с Эдуардом, упала на широкую походную кровать, скинув дорожный плащ и рассыпав по покрывалу свои темно-рыжие волосы. Она потянулась, как усталая огромная кошка и, отпивая из бокала красное терпкое бордо, лениво сообщила ему:

– Иван Добрый собрал тысяч двадцать всякого сброда. Его армия напоминает армию твоего папаши, до того как мы с сестрой взялись обучать ее, только еще хуже. Его армия напоминает армию короля Филиппа до пришествия Черной Смерти. Только там были зажравшиеся бояре, а сейчас у Иоанна ожиревшие от крови каратели и дружины городских ополчений, – Она со смаком отхлебнула глоток, заедая его кистью винограда.

– Зачем он вообще-то здесь? – Присаживаясь у стола и снимая доспехи, спросил принц.

– Это не нам обсуждать. Видать Боги убирают тех, кто не может жить по-новому. Иван Добрый был хорошим князем на Руси. Имперским князем. Видать его время прошло. Там на Руси Мария, она знает, что делает. Слушай меня. Пушки поставь здесь в конце пролаза, за шатром. Да на другом холме, вдоль палисада. Лучников и копейщиков им в прикрытие. Ты с альбигойцами и аквитанцами уйди в засаду в рощу. Я с тобой буду. Когда придет наш час, ударим. А сейчас ужинать и спать. Ты там себе попону в угол брось, а я тут на койке понежусь, и прикажи снедать подавать…ужин пусть несут, – Поняв, что он не знает такого слова, повторила она.

– Жак, – Гаркнул принц, – Неси ужин и вино на двоих. Военного совета сегодня не будет, все указания я передам через тебя.

Жак в сопровождении оруженосцев внес походный стол, и они быстро накрыли его к ужину. Принц передал ему указания, полученные от Жанны, и отпустил. Жанна, так и продолжала лежать на кровати, только скинула с себя все, кроме тонкой газовой туники, наподобие туник древних греческих богинь. Она привыкла к такой на Кипре у Сибиллы. Принц растерялся. Перед ним лежала роскошная женщина, накрытая газовым облаком, которое больше подчеркивало, чем скрывало ее тело и его красоту. Она держала в одной руке бокал с играющим кровавым цветом вином, а в другой розовый персик, налитый солнечными лучами. На фоне ее волос она сама казалась, какой-то розовой нимфой или богиней победы посланной ему перед боем для утехи. Он шагнул к ней. Но повелительный жест остановил его.

– Я не награда воинам. Я предчувствие награды. Победи, и ты получишь утешение в объятиях моих сестер, не хуже чем в моих. Отдыхай. Завтра я буду рядом в бою и рядом после боя, вместе с одной из жриц забвения. Выиграй битву, и награда не заставит себя ждать, – Она грациозно изогнулась, откусив персик, и солнечный сок брызнул из-под ее ослепительно белых зубов на розовую кожу. Школа Сибиллы была лучшей школой обольщения в этом мире.

На следующий день Иоанн Добрый вывел свои войска к холмам и собрал вокруг своих воевод. Чуть сзади держались Еремей и Святлица в мужском платье.

– Пойдете плотной массой на правый холм, туда на шатер, сомнете заслон и засеку, а там развернетесь лавой. Все! Вперед! – Он повернул коня и отъехал в сторону. Иван видел, что эти, отучившиеся воевать, бывшие сподвижники Навина могли только обустраивать пустые земли. Война с тенями испортила их бесповоротно.

Он не ошибся. Все пошло так, как и должно было пойти. Маршалы и коннетабли перессорились между собой, кому идти первым. Забыли, что война – это не поход за трофеями. Ринулись в бой вроде как все вместе, но каждый на свой лад. Лучники Эдуарда встретили их градом стрел и, отступая, заставили втянуться в воронку на холм меж острых кольев. Когда же уставшие витязи почти достигли шатра на гребне, прямо в лоб им ударила картечь, а с боков дробно затрещали пищали стрельцов. Неудачливое войско подалось назад, потоптав собственную пехоту, и получило пушечный заряд уже в тыл с соседнего холма. Рыцари закрутились в какой-то круговерти, как кошка, ловящая собственный хвост, стаптывая остатки пехоты в пыль. Гром, дым и огонь сыпались отовсюду, превращая поле боя в подобие преисподней. Спасительный лаз между холмов мелькнул, как луч света и они устремились туда на широкий зеленый ковер травы, расстилавшийся до самого горизонта. Вот только проскочить в этот узкий лаз, а там…они развернуться боевой лавой, не раз сминавшей любых противников, и с гиком и свистом полетят над землей дикие кони…. В этот момент и ударил им в бок Черный Принц, сметая все на своем пути. Воинство Иоанна рассеялось, как туман под лучами солнца. Он сам, окруженный малой дружиной, стоял, как скала, о которую разбивались волны и белых плащей альбигойцев и красных плащей аквитанцев. Черный Принц направил коня к этому месту. Справа от него, стремя в стремя, рубилась Жанна в доспехах серебряного цвета. Они прорубались к Ивану через плотную массу тел. Первым их увидел Еремей и, выдернув тяжелый топор из тела рыцаря, повернулся к ним. Рука Святлицы остановила его.

– Это посланцы Богов. Я вижу сестру Жанну!

С другой стороны Жанна сдержала горячего жеребца храпевшего под принцем:

– Стой! Мы сделали свое дело, Иоанн должен быть жив! Я вижу сестру Святлицу! Она посланница Марии.

Иоанн опустил меч и протянул его Эдуарду рукоятью вперед. Тот взял. Отсалютовал мечом, коротко бросил подъехавшим рыцарям.

– Все живые теперь мои гости! – Повернулся к Жанне, – Жду награду! – Еще раз внимательно посмотрел на оруженосца Иоанна и повернул коня к шатру на холме.

Жанна, оставив Святлицу и Еремея на попечение своих оруженосцев, несмотря на усталость, погнала коня в сторону священной рощи друидов на берегу реки. Вышедшему навстречу ей чародею она устало бросила, сложив условный знак.

– Храм вравроний или валькирий где?!

– Там, – Махнул в сторону Вендской реки чародей, – Там аббатство стоит! Пусть тебя это не смущает. Там Жрицы Артемиды, жрицы забвения живут, – Уже вдогонку крикнул он.

К вечеру Жанна ввела в шатер Эдуарда двух монашек. Третья дожидалась ее у входа в новый, разбитый для нее самой, шатер, с вышитыми по красному полю лилиями.

– Я помню свои обещания принц. Вот тебе награда. Я думаю, ты будешь не в обиде. А сейчас извини. Я тоже не стальная. Пойду в свой шатер. Поговорю с сестрой, – Она подтолкнула монашек, но они и сами знали, что делать, будучи жрицами храма Артемиды.

Входя в свой шатер, Жанна скинула шлем и на ходу коротко приказала:

– Вина. Ужин. Ко мне никого не пускать, даже если небо обрушится на землю! – Ее ждала жрица забвения, и ей было чего забыть.

Так началась ее новая жизнь. Жизнь в седле и в доспехах воина. Жизнь валькирии.

Так заканчивалась судьба Великого князя Ивана Доброго.

После поражения, оставив на поле шестнадцать самых приближенных бояр, порубленных мечами аквитанцев, и более трети витязей выкошенных картечью и стрелами, Иоанн Добрый время проводил в отдаленном замке на берегу сурового моря на Ангельском острове. Окруженный почестями, подобающими его положению, он жил спокойной жизнью, охраняемый своим сокольничим дюжего роста со странным для этих мест именем Еремей. Да еще молоденьким оруженосцем, больше похожим на девушку, тоже со странным именем Святлица. Оруженосца все вокруг скоро начали звать Филиппом, что было привычно для уха, телохранителя – Ремом, а самого князя Иоанном Храбрым, за его отвагу в битве. Оруженосца в замке уважали. За отзывчивость и ласку. Он знал всякие отвары и заговоры и многих вылечивал от разных напастей. Задирать его не пытались. Воины помнили, как во время битвы он стоял бок о бок с хозяином и его голос, подбадривающий князя криками: «Государь, опасность слева, государь, опасность справа!» до сих пор звенел у них в ушах. А еще поговаривали, что оба: и мальчишка и молчаливый гигант знаются с нечистой силой. Так и жил затворником Иван Иванович на далеких вересковых пустошах, пока не задела его крылом моровая язва, что прибрала на Руси жену его. Только его одного и коснулась. Отпели князя в старом соборе, по давно всеми забытому обряду, а ближние его с этого вечера пропали, как в воду канули. Видели люди, как рыскнул из-под стен собора в соседнюю чащу матерый серый волчища, да взлетела над куполом в черное весеннее небо яркая звезда. Все звезды падали, а эта взлетела. Перекрестился народ, помянул добрым словом князя и его челядь и забыл.

В далекой Кастилии король Педро Справедливый оплакивал кончину своей любимой.

Жизнь Педро и так не изобиловала розами и фанфарами. Если розами, то в основном шипами, если фанфарами, то на полях сражений.

Отца он похоронил в свои неполные шестнадцать лет, того, как и многих в то время, прибрала Черная Смерть. Но юный принц и не жалел о нем. Он был единственным сыном от брака Альфонса короля Кастилии и Леона и принцессы португальской Марии. Отец не любил его мать, но боялся. Это чувство распространялось и на сына. Сам же долгие годы жил при дворе с Леонор Гусман из имперских жидов, державших мыт в Севилье еще с тех пор, как ее Рюрик на меч брал. От их любви у нее росло пятеро сыновей, однозначно не любивших старшего братишку Педро. Став королем, малыш расплатился за унижение матери сполна. Братцы успели унести ноги, а вот красотку Леонор его заплечных дел мастера успели перехватить на пути в Арагон. Не ходи тропами Ариев, если с матерью Ариев на ножах. Они отвезли ее в старый замок Талаверы и удушили шнурком на глазах Марии.

Юный король, не смотря на молодость, затушил пожар мятежей в Андалусии и Астурии, залил кровью восстание в Бургосе, провел карательный поход против провинций, зараженных чумой, предав их огню, и восстановил мир и согласие на своих землях.

Мать, умирая, передала его в руки такой же ведуньи как она – Марии де Падильи, найденной ею в заброшенных лесах горный Пиренеев, где еще сохранились капища старых друидов. Она была при нем неотлучно. Ей не помешал брак Педро с Бланкой Бурбон, родственницей Иоанна Доброго, чистых галльских кровей. Она спровадила ее из дворца еще до первой брачной ночи, заняв как всегда супружеское ложе. Все дети у Педро должны были быть от нее. Она так хотела, и так было. Колдовской ее взгляд лишал речи болтливые языки и рассудка горячие головы. Ее не стало. Чья-то рука не побоялась влить в бокал хорошую дозу яда, который вещунья не учуяла. Видно поработали умелые чародеи.

Педро грустил уже несколько лет, развлекая себя подавлением мятежей, которые разжигали его сводные братья. Но в этот раз старший из них Энрике, собрав всех недовольных, двинул свои войска из Арагона и уже к маю достиг Толедо. Педро, отдыхавший в Севилье под журчание прохладных фонтанов, совершил молниеносный марш-бросок в Бургос, укрепил город и оставил усиленный гарнизон, круто развернулся и тотчас же двинул войска в Португалию. Не получив помощи от родни по линии матери, однако заручившись нейтралитетом от имперских моряков и ордена Ависсы, резко пошел на север. Прошел насквозь Галицию и вышел в Байонну. Он перемещался так стремительно, что уследить за ним не было сил не только у Энрике, но даже у его друзей.

В Байонне, столице басков, пожалуй, самых древних воинских родов Империи, отдыхал от воинских подвигов Черный Принц. Он жил здесь в собственном дворце на берегу океана, точнее в дельте реки Нив, которая делила весь город на Большую Байонну и Малую Байонну. Вот в Малой Байонне, в замке, носящем имя Шато-Неф, и разместился со своей свитой принц Аквитанский, победитель в битве при Пуатье. Напротив него, на другом берегу реки, высился собор Святой Марии с прилегающим к нему монастырем. Рядом с ним жила любимица басков Поанна, отличившаяся в той же битве. Она основала собор и монастырь и даже привезла в него первых сестер, одна из которых и стала аббатиссой монастыря. Сестер этих можно было встретить гуляющих по набережным вдоль океана или реки. Они были частыми гостями, как у воинственной Иоанны, так и у принца Эдуарда в его замке. Даже через реку был устроен специальный паром, на котором постоянно дежурили воины из его личной гвардии.

Педро ссыпался к синему прибою океана со снежных перевалов Пиренеев, буквально как снег на голову. Баски, конечно же, успели предупредить принца, но предусмотрительный кастильский король выслал вперед гонцов с дарами и предложением о вечной дружбе. Старый воин Эдуард, принял предложение благосклонно и выслал к перевалам свою ближнюю дружину возглавляемую Жанной.

Пока бело-красные воины, гордо гарцуя под развернутыми стягами, выстраивали некую приветственную дугу, в центре которой сияла на солнце серебром своих парадных доспехов Жанна в окружении баскских дружинников, зеленую долину предгорий заполняли пикинеры и арбалетчики Педро. Болотного цвета куртки заученными движениями, почувствовав под ногами траву долины, выстраивались в правильные квадраты фаланги, ощетинившись пиками и давая занять проходы арбалетчикам из Севильи. Их имя «Сухие пики» было известно далеко за пределами Иберийского полуострова. Уверенность в собственных силах и силах единой фаланги позволяла им не носить в бою другого оружия, кроме пик.

Разодетые гишпанские кавалеры на великолепных конях распускали по ветру перья в буквальном и переносном смысле. Картина была достойна пера живописца. Наконец, вдали показалась группа всадников, направляющаяся в сторону Жанны.

Все цвета радуги искрились и переливались в этой массе коней и людей, все краски мира, кажется, разлились по этой колоритной группе. Впереди, весь в белом с белыми перьями на шляпе, скакал сам Педро, а рядом как его отражение, чуть поотстав, его сопровождал элегантный всадник в черном. Вся остальная палитра рассыпалась вокруг своего сюзерена. Жанна отметила только одно – зеленых цветов травы и изумрудно-зеленых цветов леса в палитре не было.

Она чуть пришпорила коня и, соблюдая этикет, двинулась навстречу приближающимся всадникам.

Педро резко осадил саврасого, почти серебряного жеребца, не доезжая невидимой ленты встречи. Рядом, чуть ли не подняв его на дыбы, встал витязь на вороном коне. Жанна подъехала спокойным шагом, зная, что верные ее баски рядом и что в одном броске стоит сотня «Багаз», пришедшая сюда с Иоанном Добрым, и после битвы при Пуатье верой и правдой служившая новой хозяйке, которая, в отличие от старых, знала тайные знаки Спаса Нерукотворного. Бояться она могла – только Богов.

– Ишь смелая какая! – С хохотом раздалось в ее мозгу.

– Кто таков? – Она закрутила головой и встретилась глазами со знакомым прищуром карих глаз. – Гуляй!

– Гуляй. Гуляй – Мысленно ответил ей всадник в черном бархатном платье, – Потом поговорим. Ты где разместилась, крестница?

– В монастыре Святой Марии.

– Где? – Опешил Гуляй – Впрочем ты же у нас дева-воительница.

– Да нет старый дуралей. У монастыря забор в забор, мой дворец. Спросишь Иоанну, покажет всякий.

Диалог занял минуту, и в следующую мгновение она уже раскланивалась с королем Педро Справедливым нимало его изумив, что встречает его женщина в воинских бронях. Но воспитанный матерью и покойницей Марией на преклонении перед жрицами Артемиды, он воспринял все как должное, отметив про себя, что и у Черного Принца есть своя берегиня.

Вечером по темным улицам Большой Байонны, как тень промелькнул черный всадник на черном коне, остановившийся около стены монастыря сестер Марии Защитницы. Однако от зорких глаз воинов Багаза он не укрылся и четыре пары узких глаз сопровождали его до того момента, когда он остановился под балконом терема Иоанны и свистнул условным знаком. Расслышав его, сторожа растворились в темноте, так и не открыв свое присутствие. С балкона раздался такой же тихий свист, и упала веревка. Всадник умело вскарабкался по ней на балкон и растворился в зелени винограда, обвивавшего решетку. Жанна повисла на шее у Гуляя.

– Как же я по всем вам соскучилась дядька! По тебе, по Малке, по Микулице, даже по Сибилле.

– Ну, конечно же, по Сибилле! Как же без нее. Я давно подозревал, что именно по Сибилле ты и соскучилась, – Он снял свою франтоватую шляпу с перьями, отстегнул широкий кружевной воротник и по-хозяйски развалился в мягком кресле, наливая себе в бокал темного вина.

– Дядька! Не зли меня! Я ведь Валькирия! Я тебя побью! – Она упала на кровать и по-детски заболтала ногами, – Бабник! Так тебя Микулица называл?

– И не скрываю, и не стыжусь, – Отпарировал Гуляй, – Только тебя и не соблазняю никогда. Тебя и Малку. Малку потому что крестница моя, а тебя потому что…

– Микулица прибьет, – Закончила Жанна.

– Ну вот… – Гуляй обиженно надул губы, но через минуту расплылся в улыбке, – И это тоже. У меня к тебе просьба, – Он сразу стал серьезным.

– Говори, говори, чем можем, поможем. И налей мне вина, вон того почти черного.

– В свите Черного Принца есть некто Чосер.

– Джеффри Чосер, – Она улыбнулась, – Оруженосец короля, бабник, под стать тебе, шпион, следящий за принцем, дипломат, но все же главное не в этом…он поэт. Поэт промыслом божьим. Достойный ученик Боккаччо, любимца Малки-Марии. Конечно, знаю. Мы выкупили его из плена еще после битвы при Пуатье. А тебе он зачем?

– У меня к нему деликатное поручение…

– По бабской части? – Она закатилась звонким смехом.

– Ты мне все больше Малку в молодости напоминаешь, – Заметил он, – Да. Мне надо сосватать кастильских принцесс за английских принцев.

– Хорошо я вас познакомлю. Но без меня. Я по женской части слаба, – Она опять расхохоталась, увидев, как вытянулось у него лицо, – Слаба, слаба во всех отношениях. Школа Афродиты, чего ж ты хочешь-то от той, что у Сибиллы невесть, сколько провела и девой осталась. Ложись, почивай вечный странник, – Она встала и выпорхнула в соседнюю комнату, плотно прикрыв дверь.

Время в соборе Святой Марии растянулось как резина. Уже давно уехал в Лондон Чосер, а с ним и Гуляй. Уже давно собрали новый урожай винограда и отпраздновали праздник молодого вина Бужоле, а войско так и не выступило в поход. Наконец Педро договорился с Эдуардом, и соединенное англо-наваррское и кастильско-леонское войско двинулось к перевалам. Легко перемахнув через горы, они смели, как легкую преграду, восставших баронов во главе с Энрике и победоносно пройдя через все земли, вошли в Севилью. Педро, потерявший голову после смерти своей берегини Марии, и чувствовавший неотвратимую поступь смерти, куролесил вовсю. Путь его дружин был отмечен кострами и виселицами. Если Жанна спокойно смотрела на очистительный огонь, то простить ему горы трупов, качающиеся на столбах и потопленные в реках, она не могла. Не по старым обычаям это было, души Нрия лишать. Что она там шептала в уши Черному Принцу, кто узнал, не дожил, что бы другим рассказать, но Эдуард повернул свои дружины домой в Аквитанию, оставив Педро наедине со своими проблемами.

Энрике, собрав силы, вывел свои войска и наемников, нанятых на последние гроши, к Монтелье, где они встретились в жаркой схватке. Удача изменила Педро. Даже его «Сухие копья» с трудом устояли на своих местах. Поле сражения осталось ни за кем. Утром в шатер Педро явилась прекрасная незнакомка под вуалью. Как она убедила кастильского короля, и вообще как она прошла в шатер, осталось загадкой, но король в сопровождении личной стражи поскакал вслед за ней в ее шатер на горе, где его уже ждал сводный брат Энрике. Она вошла первой, когда же Педро вошел за ней, и она откинула вуаль, он узнал ее.

– Иоанна воительница! Но ведь англичане давно за горами!

– Пришло твое время Педро! – Она скинула шаль, и ее темно-рыжие косы рассыпались по плечам, – Пришел час расплаты за все!

– Ариния – Он узнал Богиню мщения – За что?

– За души невинных! – В ее руке сверкнул короткий меч.

– Нет! – Педро попытался выхватить меч, но ее клинок легко, как в масло вошел в его закаленный панцирь, достигнув сердца.

– Я и другие будут звать тебя Педро Жестокий, ты сам сменил себе имя, – Она вытерла меч о его плащ, откинула полог шатра, кивнула Энрике, – Входи! Мне пора. Помни. Под Богами ходишь! Жаль Марию, не научила любимца своего других чтить, – Куда-то в неизвестность сказала она, повернулась и вышла из шатра.

Потом неистовую Жанну видели у носилок ее любимца Эдуарда, когда в последнем сражении, уже с совершенно новыми войсками короля Франции Карла, изнуренный неизлечимой болезнью, страдающий от старых ран, больше душевных, чем физических он посылал войска в бой.

Жанна отстояла его на совете Посвященных, которые отнесли Черного Принца к сонму тех героев, кто уходил в Прий безвозвратно. Она отстояла его право быть героем наравне с Гераклом и другими героями битв. Но он не угомонился и, вернувшись в Англию, не смог спокойно перенести взлет куртизанки Алисы при дворе своего выжившего из ума батюшки. Ввязался в очередную драку, и был призван в Вальхаллу, не смотря на заверения Жанны, что он безобиден.

Не успели отпеть легендарного принца, как к дому Жанны направились стражники Джона Гонта брата ее покровителя. Только защита его жены Констанции, дочери Педро Жесткого, сосватанной при помощи Чосера и Гуляя остановили короткую расправу.

– Ну, вы у меня поплачете – Плантагенеты, выродки из дома Ангелов, – Кусая губы, шептала Жанна, – С этого дня я всех английских собак с материка выживу, не будь я жрица Артемиды. Клянусь своей непорочностью. И вас на вашем острове добью, – И заплакала в полный голос по себе, по принцу, по старой Вере и по всему, что уходит в прошлое. Заплакала в голос, как плачут у нее на родине в словенских деревнях. Первый и последний раз в своей жизни заголосила, да видать все сразу и отплакала. Больше Жанна ни разу слезинки не уронила, даже на костре глаза ее сухими оставались и смотрели куда-то вдаль, будто видя, то, что другим не под силу увидеть было.