Два огромных купола возвышались над легендарным городом. На востоке – Храма Господня, Купола на скале, на западе – огромная ротонда базилики Гроба Господня охраняемая дозорной башней братьев иоаннитов.

Весь горизонт между ними был изрезан башнями и башенками, колокольнями, куполами, террасами и зубцами стен.

– Куда правим-то? – Поинтересовался Андрей.

– К Матери всех церквей, на гору Сион. Там монастырь еще Даниилом заложенный, там паломникам из Руси всегда рады. Можно через город править, можно по долинке обежать, – Темряй ждал ответа.

– Давай в объезд, чего будем гусей дразнить.

– Так те гуси о вас еще с того момента как вы в Яффе высадились, знают и ждуть на вас посмотреть. Любопытствуют. Мой совет, поехали через город. Себя показать – людей посмотреть.

– Не боись князь, – Поддержал напарника Алеха, – Переполоха не будет. Наоборот людям радость и приключение. Все ж, как никак, новые люди, новые сплетни. Поехали через город.

– Правь, как знаешь. У каждой Нюшки свои погремушки, – Принял решение князь.

Провожатые направили коней к воротам Психеи, что вбирали в себя дорогу. Грозная Башня Психеи нагоняла страх на путников, выделяясь зубчатой короной в синем небе, больше для красоты, чем для дела. Кто ж сунется в это осиное гнездо, где вооруженного боевого люда было по более чем во многих странах, граничащих с Новым Израилем.

Иерусалим – Святая Обитель огромный монастырь, огромный военный лагерь, школа бойцов, воспитательный дом воинства. Каждая улица – крепость, каждый дом – казарма. Здесь женщина была, как великое чудо, великая драгоценность среди этих суровых людей, давших обеты безбрачия и бедности. Это был город суровых воинов и суровых нравов.

Пробежав под сводами ворот, дорога весело разбегалась на три стороны. Правая дорога вела к Иудейским воротам внутреннего города в монастырский квартал. Средняя – к Дамаским воротам или воротам Святого Стефана, от которых разбегались две главные улицы внутреннего города. Левая, пробегая через весь нижний город и сливаясь с дорогой от Женских ворот – вела к Нижнему рынку и Общественным баням, проскочив во внутренний город, через ворота Ирода иногда называемыми Цветочными.

Алеха, по всей видимости, знаток города, взявший управление в свои руки, поворотил на среднюю, и всадники, проехав мимо лесного рынка, въехали через Дамаские ворота на Сионскую улицу, пересекающую весь внутренний город и торговый квартал с севера на юг до самых Сионских ворот, выходящих к Монастырю Богородицы Сионской, конечной цели путешествия.

Прогарцевав через весь город, только что, не цепляясь, головой за крыши крытых галерей, где в приятной для этого предвечернего зноя и жары, прохладе сновали торговцы и всякий люд, любящий присосаться к любому военному лагерю, путешественники подъехали к внушительным стенам обители Братства всадников Усыпальницы Богоматери Иерусалимской. Сурового вида монах выглянул в окошечко, но, заслышав русскую речь и узнав яффских иноков, с радушием распахнул ворота приговаривая:

– Давно ждем, еще с обедни, проходите, гости дорогие, разоблачайтесь, отдохните с дороги, и к вечере. Отец настоятель ждут с нетерпением.

– Бог помощь, брат Никанор, – Приветствовал его Алеха.

– Благодарствую, благодарствую. Спешивайтесь и в горницы проходите. В ногах правды нет.

– Благоверного князя к игумену просят пройти в горницу, – Добавил он, безошибочно повернувшись к Андрею.

– Спасибо брат, ополоснусь с дороги, и мигом, – Андрей уже спрыгнул с коня и держа его в поводу шел к коновязи, – Укажи, где водица у вас?

Умывшись с дороги и отряхнув платье, Андрей в сопровождении Данилы, Микулицы и Малка, направился в палаты к игумену.

Он принял их благосклонно, кивком головы пригласил садиться. Упредив долгие вступительные речи, сразу начал сам.

– Знаю, знаю кто и откуда. Знаю, каким ветром занесло в наши края Заморские с приветом от Залесских земель. Просьбу вашу о размещении выполню с охотой для себя, – Улыбнулся, пояснил, – Кто ж откажется на подворье боевую дружину иметь. Я с сего дня считай самый сильный игумен в Святом граде. У кого ж еще полсотни конных витязей на дворе, да своих братьев еще человек тридцать в прибыток? Нет таких. Даже Иоанновы братья всем скопом человек пятьдесят наберут, а то и менее. Потому свой интерес блюду, вас размещая.

Он оглядел всех внимательно. Задержал взгляд на Малке, неопределенно хмыкнул. Но ничего не сказал. Опять обвел всех взглядом.

– Обживайтесь пока здесь. В обители Богородицы. Вам – в горницах, что по восточной стене, челяди около двора. Вечером прошу ко мне в палаты на вечерю. Данила, – Он вдруг хлопнул воеводу по плечу, так что кольчуга отозвалась жалобным стоном, – Старый хрен, не узнал? Не узнал. Напрягись.

– Звяга! Убей меня Бог! Звяга! Ты то здесь, каким макаром? – Узнал старого воя Данила.

– А вот с того временя, когда мы тут с тобой куролесили, и задержался. Отмаливаюсь. Ладно, идите, располагайтесь, вечерком поговорим. Токмо я Данила теперь не Звяга, а брат Бернар.

Данила все не мог прийти в себя. Мотал головой и бубнил в седые усы:

– Звяга, надо ж Звяга. Вот уж не ждал, не гадал. Игумен черный. А какой бабник был. Звяга. Кто ж его здесь ожидал?

Привычно отдал короткие приказы, и дружина рассыпалась по просторному двору, занимаясь каждый своим делом.

Через полчаса все стояло на своих местах: кони в конюшне, добро в лабазах, вои разбрелись по людским. Князь и ближние устроились по восточной стене монастыря, что выходила окнами на раскинувшуюся под горой Сион часть города со странным амфитеатром, не знакомым на Руси, с уже известным им по Царьграду конным ристалищем – ипподромом, и банями. Чуть подале, на холме сверкал на солнце купол Храма Господня и чернел купол строящегося Собора. Между ними золотилась маковка маленькой церкви, и стражами поднимались две дозорные башни.

Вечером в трапезной игумен познакомил их со старшими братьями. Наряду с Приорами Сиона в палате отдельно сидели воины в жупанах белого цвета.

– Разрешите представить вам благородного рыцаря Гога Поганого с его малой дружиной, – Звяга повел рукой в сторону стола с семью рыцарями. Поворотился и продолжил, – В свою очередь рад познакомить всех с новыми гостями из Залесской страны. Прошу любить и жаловать – князь русов Андрей и его приближенные.

Раскланялись друг перед другом.

– Ага, – Про себя отметил Андрей, – Это тот Гог Поганый, о котором мне отец рассказывал. Значит Евстафий Собака то же здесь.

– Разрешите представить старших братьев обители Сионской, – Как бы в ответ на его слова, раздался голос хозяина, – Евстафий Собака – наш главный ключник, и брат его Балдуин ле Бург – его величество правитель королевства Иерусалимского. Граф Трипполитанский – Понтий и ваш покорный слуга – настоятель этой обители. С остальными познакомитесь быстро. Наш город – большой лагерь, здесь все друг друга знают.

Андрей поблагодарил Бернара встал.

– Благородные рыцари и братия. Долог был наш путь в Святую Землю. Много земель и народов видели мы на своем пути, пока не добежали к вам в Заморские земли из Залесской земли. Дружина наша готова послужить делам праведным мечами своими. Представляю вам ближних товарищей своих. Данила – воевода знатный и в ваших землях известный доблестью своей еще со времен героя Готфрида. Микулица – инок суздальской обители и ученик старца Нестора. Малк – боярин достойный. Сотоварищ наш новый – Гундомер, нами Ратмиром прозываемый благородный рыцарь из земель полабских. И сам я – князь Ростовский Андрей Георгиевич. Рады будем к сообществу вашему примкнуть, коли не прогоните.

– Милости просим. Чем богаты, тем и рады, – За всех ответил король Балдуин.

В середине трапезы к Андрею подсел Евстафий.

– Знаю, знаю отца твоего. Доблестный рыцарь. Правда… далеко не из монахов. Гульбища любит. Сладких дев, а более всего власть. Как он там в Ростове? Все метит на старший стол?

– Метит. Вот невесту ему сосватали из Царьграда, – Ответил князь.

– Из Царьграда говоришь. Елену что ли? – Евстафий задумался, – Чую я, Залесье начинает другие словенские земли под себя подминать. Базилевс это дело первый понял. А ты молодец, каким ветром в наши палестины?

– За умом, за разумом.

– За мечом, или за кошлем? – Коротко спросил ключник.

– Скорее за мечом, – Андрей помедлили, – И за кошлем.

– Мудер, – Собеседник рассмеялся, – Кто смел, тот два съел. Правильно, чего уж там. Дают – бери, а бьют…

– Сдачи давай, – Продолжил князь.

– Молодец порадовал, – Встал, – По поводу кошля, заходи ко мне. Что знаю, расскажу. Я тут на Сионе, во дворце Первых священников. А по поводу меча – к Гогу, он по этому делу дока. Отдыхайте. Поспешность хороша при ловле блох! Вот так.

Андрей издалека наблюдал за группой рыцарей во главе с Гогом Поганым. Наконец Ратмир решил взять инициативу в свои руки.

– Откуда вы достойные господа? – Подсаживаясь к ним, спросили он.

– Мы из франкской земли, я из той самой Бергунтионии, нас тут семеро братьев, давших обет служить на благо Господа нашего. Есть братья из Лангедока, есть из Аквитании, есть посланцы из Анжу. Но в основном мы кельтского рода Артурова. Гоги и Готы. Вендеи. А ты брат откуда?

Гундомер рассказал им свои приключения и ледок между рыцарями растаял. Судя по потеплевшим взглядам, бросаемым в их сторону, Андрей понял, что Гундомер рассказал слушателям о его Цареградском происшествии, и роли в нем ростовской дружины. Наконец рассказ был окончен. И два рыцаря поднялись вместе со лютичем и подошли к их столу.

– Гог Поганый и Готфрид Франкский, – Представились они князю, – Наслышаны о ваших приключениях и почитаем за честь пригласить вас к обеду в нашу трапезную на Храмовой горе, вблизи от церкви Богородицы Марии Латеранской. В любое для вас удобное время – милости просим.

– Премного благодарны за приглашение, и принимаем его с радостью и почтением, – За всех ответил Андрей.

Обжившись, дружина занялась земными делами: шила, шорничала, чинила сбрую и одежду, ковала коней и точила мечи. Челядь знакомилась с базаром и торговцами, отроки с оружейниками и портными. Жизнь вошла в размеренное мирное русло.

Ежедневно князь с ближними выходил в город и его окрестности посмотреть, что и как в нем устроено. Было интересно.

Город как детская игрушка матрешка входил один в другой. На холме, именуемом Храмовой горой, за высокой стеной размещался Храм Господен с золотым куполом, венчавшим его восьмиугольное основание, типичный Ростовский или Суздальский осьмерик. Там же над конюшнями высился серый, почти черный купол Храма, в котором расположились братья с франкской земли. Как бы охраняя их покой, рядом с каждым куполом в небо взметнулись охранные башни. Они возвышались над всем городом, и стража с них могла видеть город, как на ладони. Восточная стена Храмовой горы с Золотыми воротами, выходящая на Масличную гору и долину Кедрона, была в этом месте общей для города и Храмовой горы.

С севера к стене кремля примыкал дворец короля. От которого шла вторая внутренняя стена, скорее не стена, а как они видели в Любече, хоромы – торговые клети, отделявшие торжище Китай-города своеобразной стеной от внутренней части города. Разве только, что крыши здесь были в основном не плоские, а высокие, летящие вверх, за счет высоких стрельчатых галерей. Но то было и к лучшему, высокие потолки клетей позволяли ветру свободно гулять под сводами, выдувая смрад и жар на волю. Своеобразная эта стена, начинаясь от северной башни королевского дворца, протянулась до северной стены внутреннего города. Поворачивала, сливаясь с ней, на запад и сразу же за воротами Святого Стефана расставалась с ней. Резко повернув на юг и, пропетляв в районе воеводской цитадели, она, опять же резко повернув теперь уже на восток, утыкалась в западную стену Храмовой горы практически у Великолепных ворот, ведущих на площадь церкви Святой Марии Латеранской.

Район внутри ее был своеобразным Майданом, делившимся, в свою очередь, на торговые слободы. Именно торговые, а не ремесленные. Потому, что в них занимались только торговлей мелким товаром. Крупные торговые базары были разбросаны по другим районам города, куда было легче подъехать с тяжелой телегой за громоздким товаром. Внутри же Китай-города в основном торговали обжираловкой, тканями, травами, одеждой, драгоценностями, безделушками, благовониями и всякой необходимой мелочью. Еще здесь меняли монеты разных земель на единую, ходящую здесь в заморских землях. Здесь же располагался мытный двор.

Вокруг этой второй матрешки, третьей ее сестрицей был внутренний город или Белый город, отгороженный серьезной оборонительной стеной с охранными башнями, распавшийся, по сути, на три отдельных части разделенных Китай-городом.

В северо-западной его части, между общими стенами Иерусалима, Храмовой горой, стеной Королевского дворца, продолжавшейся стеной Китай-города, располагался нижний рынок. Основной рынок города, на котором можно было купить все, начиная от цветов и кончая диким верблюдом. Здесь вершились большие торговые сделки, здесь были общегородские общественные бани, здесь была ярмарка.

В северо-восточной его части располагались братские Дома. Стоял дворец Патриарха Иерусалимского, вскинул в голубое небо купола Храм Гроба Господня охраняемые башней Иоаннитов. Да и сам, странноприимный дом этого братства, основанный еще Маврикием и купцом Пантелеймоном, тоже находился здесь по обе стороны от Иудейских ворот. С внешней их стороны постоялый двор, лазарет и лепрозорий, с внутренней – монастырь. Эта часть носила в городе название Святая земля, по святости проживавшей на ней братии. Здесь же располагался хлебный городской базар, торговлю на котором и контролировали общинные братья.

Узкий проход, зажатый между стен Китай-города и цитадели, называемой цитаделью Давида, вел из этой части Белого города к Яффским воротам, ведущим на улицу Давида в Китай-городе, и к Генуэзским воротам, ведущим в третью часть внутреннего города, расположенную к югу от Храмовой горы. Это была дружинная часть. В ней располагались: Дворец Ирода – воеводский дворец, примкнувший к цитадели, охраняемой триумвиратом башен: приземистыми башнями Фазиля, Счастья и Марии, и тонким стилетом башни Давида. За оружейным рынком, называемым так же Верхним рынком, красовались один за другим, Ханский дворец и Хансмонейский Дворец – постоялые дворы высших военных чинов королевства. Между ними и стеной Храмовой горы располагался зал военных собраний, где решались вопросы войны и миры.

Внешней оболочкой матрешки, смотрящей в окружающий мир, был внешний город или Большой город. Примыкающий к Белому городу с севера и юга и тоже обнесенный стенами, хоть и не Бог весть какими, но вполне пригодными к защите от лихих людей. С северной стороны – это были ворота города принимающие всех идущих и едущих в него. С юга – это была разделенная на две части как бы черно-белая сторона города. На Сионской горе – Высший суд, Дворец Первых священников и Храм Богородицы Иерусалимской. А под горой, под сенью Сионских братьев – театр, ипподром, розовые сады с общественными банями для знати, и Дворец Елены, присоседившийся к баням с определенной целью. Это был район отдохновения и получения удовольствий.

Все это кипело и бурлило, жило своей жизнью, каждая часть и частичка отдельно, не обращая внимания на соседей и пришельцев. Во всех заворотах и закоулках этого коловращения, что-то двигалось, происходило, рождалось и умирало. Все это было Иерусалимом, Святой Обителью, военным лагерем, огромным торжищем, великим постоялым двором, воспитательным домом, школой, монастырем и еще многим и многим, что надо было посмотреть. Посмотреть и понять. Понять и определить, а зачем здесь я? И определив это, занять свое место в жизни этого не умолкающего, не останавливающегося ни днем, ни ночью водоворота событий и лиц. Чем и занялись Андрей и его дружина.

Целыми днями ходили они по городу. Он во всем отличался от городов и Залесской и Низовской и Поднепровской Руси. Нет не своим строением. Как раз этим, Иерусалим был похож на все славянские города, как две капли воды. Такой же детинец на холме у реки или долины, такой же торговый Майдан, огороженный со всех сторон более для порядку, чем для защиты. Такие же Верхний и Нижний Подолы как везде. Но вот дух здесь был другой. Андрей сначала не понял, чем, но он отличался от всего того, к чему он привык. Наконец он понял. Здесь не было мирной размеренной жизни на века. Не было сопливых ребятишек, болтающихся под ногами, и строгих мамок шлепающих их по голой попке. Не было праздно шатающихся девок, лузгающих семечки, не было разожравших пузо поземельных бояр и спорящих с ними по величине брюха матерых купцов – жидов.

В этом городе и купцы, и бояре были поджары, как гончие псы. Почти все население состояло из нестарых мужчин воинского вида, скорых на руку и бойких на язык. Торговцы, заполнявшие улицы города, более походили на войсковых снабженцев или благообразных мародеров, следующих за дружиной. Женщины, редко встречающиеся на улицах города, делились на три категории: знатные дамы, приехавшие погостить к родне, девы-воины, и подруги воев, всегда появляющиеся неизвестно откуда и пропадающие неизвестно куда, в чем и заключалась их главная тайна. Только здесь они все, эти три категории, пользовались не только всеобщим уважением, по причине их малочисленности, но похоже всеобщим преклонением и обожанием. Особенно это распространялось на дев воительниц, которых почитали здесь наравне с богами и пророчицами.

Не было в городе, и так заметных в Царьграде «лучших людей», разодетых и раскрашенных, как куклы на Масленицу и ряженных, как на Колядки. Не было их, как не верти головой. Похоже, правили в этом городе братья, резко заметные в своих черных или темно коричневых одеждах на фоне пестрой толпы. Подпоясанные вервием в откинутых или наоборот нахлобученных клобуках, они появлялись везде, где возникала необходимость в наведении порядка, решении вопроса, или просто в непонимании чего-либо.

Вдоволь находившись по улицам, понюхав новых южных ароматов, отведывав небывалых плодов и ягод, попробовав на руку и на острие разного вида клинки и кинжалы, подержав в руках зеркальные брони и шелковые платки, тонкие как паутина, путешественники притомились. Через несколько дней знакомства с городом Андрей решил навестить храмовников, так любезно пригласивших их к себе в Дом на Храмовой горе.

В гости собрались хорошо спевшейся компанией: князь с Данилой, Малка с Микулицой, да новый приятель Ратмир. Для порядку прихватили с собой Угрюмов донести дары и посулы, и направились в сторону Купола на скале.

Въехав в Белый город через Сионские ворота, сразу повернули коней, проскочив между Ханскими дворцами на улицу Давида, идущую по крытой галерее к Великолепным воротам Храмовой горы и, въехав в них, сразу очутились напротив бань.

– Слушай Данила, а почему у них везде бани? Как в ворота не въедешь обязательно баня, – Спросил Микулица.

– А это после дальней дороги, что бы на постоялый двор всяку заразу с собой не тащить, путники сначала в баньку идуть, грязь да хворь согнать, а потом в город. Это для того придумано, чтобы, если в дороге что подхвачено, в этот муравейник с собой не тащить. А то тут, при энтакой жаре, всех можно одной лихоманкой извести. Это братья Святого Иоанна удумали. Молодцы.

Сразу за банями открылась площадка длинной более полета стрелы и шириной в бросок камня. Слева от нее возвышался Купол на скале, а справа огромные конюшни, в притворе которых и пребывали рыцари, пригласившие их на трапезу. Извещенный заранее, на площадке их встречал уже давний знакомый Готфрид.

В накинутом на плечи белом плаще с откинутым капюшоном, он любезно пригласил их следовать за ним.

Они прошли мимо почти законченной церкви. Готфрид пояснил:

– Эта церковь посвящена Богородице, ибо Богоматерь была началом нашего братства, и в Ней и Ее чести пребудет окончание наших жизней и конец нашего братства, когда Богу угодно будет их прервать.

Они прошли в трапезную называемую у храмовников хорошо знакомым словом палаты. Палаты оказались просторным залом с изогнутым сводом, поддерживаемым колоннами. Стены зала были увешаны военными трофеями, коими рыцари любили украшать даже церкви: мечи, шлемы с золотыми и серебряными узорами, разрисованные щиты, золоченые кольчуги.

Оруженосцы расставляли вдоль стен столы и перед обедом покрывали их скатертями из холста. В отличие от русских пиров, все усаживались за столами спиной к стене.

– Смотри князь. – Отметил Данила, – Как грамотно ребяты садятся. Спина-то всегда прикрыта, и руки свободны. Кажный, считай, на своем месте, как в крепости. А у нас скольки славных храбров на пирах голову сложило, когда их по предательски ножом в спину тыкали. Зри и учись.

Пока накрывались столы, брат Готфрид предложил любезно показать, как обустроились они в помещениях, которые примыкали к городским конюшням, где размещалось главное богатство Нового Израиля – кони.

Спальни братьев-рыцарей находились между конюшнями и церковью Святой Богородицы. В длинный коридор выходили ряды келий, в каждой из которых был стул или скамеечка, ларь, кровать с соломенным тюфяком, подушкой в виде валика, простыней и одеялом или покрывалом. В конце коридора располагались спальни братьев-сержантов. Они были общими и в них спали все сержанты прислуживающие рыцарями. За ними находились: лазарет для больных и покои Гога Поганого – командора братства.

Выйдя во двор и свернув направо к лабазам, стоявшим вдоль стен Храмовой горы, гости осмотрели так называемый маршальский склад. В нем хранились оружие, доспехи и прочее снаряжение. Затем они подошли к большой кузнице, где изготовлялись доспехи, шлемы и кольчуги, к кузне для подковки лошадей и складам для упряжи с шорной мастерской, чем ни мало порадовали Данилу.

– Вот это добре, – Пробасил он, – А брони они знатно делают. И седла, ты это запомни Андрейка, с высокой лукой и спереди и сзади из него вышибить не просто.

Затем Готфрид показал им сукнодельню и швейную. В первой, как в складе аккуратно лежали: шерстяная материя, парусина и бархат, лощенка и полотно из Руси. Вторая была мастерской, где шили одежду братьям. Одна и вторая управлялись суконщиком монастыря Приоров Сиона, равно, как и сапожная мастерская по изготовлению обуви, поясов и перевязей.

Левая же часть лабазов относилась, по словам того же Готфрита к владениям братьев Бизо. Они и в самом деле были кровными братьями – Жоффрей и Готфрит, и совместно занимались провиантскими делами храмовников. Под их заботливым оком находились кухни и винный погреб, печи, где у братьев пекарей весь день были руки в тесте. А, кроме того, в их хозяйство входили: свинарники, курятники огороды, силосные башни, вырубленные в скале, где хранились зерно и фураж.

Готфрид подвел их глубоким цистернам, часть из которых хранила резерв воды на всякий случай, а часть использовалась, как бассейн в жаркие и знойные дни.

Увидев водопойные желоба, Малка, удивленно вскинула голову, но хозяин, опередив вопрос, пояснил.

– Табуны сейчас за городом пасутся, там, где овчарни и хлева. Поэтому конюшни пусты. А так ты правильно понял, это желоба для водопоя коней.

– Спасибо, – Ответила Малка, подивившись прозорливости и наблюдательности рыцаря.

– Что ж пора к столу. Я думаю, братья-сержанты уже готовы подавать трапезу, – Готфрид жестом пригласил гостей, – Пройдемте в палаты.

Все вернулись в трапезную, упорно называемую рыцарями палатами. Плиты пола были посыпаны тростником, и как во всех замках, не было недостатка в собаках, лежащих под столами.

– Прошу вас господа собак объедками не кормить. По нашим правилам остатки еды предназначены для бедных, – Тихо сказал провожатый.

– Милости просим, дорогих гостей разделить с нами хлеб, соль, – Навстречу им поднялись все семь рыцарей Храмового Дома, во главе с Гогом.

На каждом был одет жупан с вышитым на нем родовым знаменем-гербом, поверх которого наброшен белый плащ с капюшоном.

Командор представил всех братьев-рыцарей сидящих за столом в торце залы, лицом к входящим.

– Готфрид и Жоффрей Бизо, Роллан, Поган Горный, Аршамбо, – Он обвел всех широким жестом руки, – И уже знакомые вам, Готфрид Франкский и Ваш покорный слуга. Вот весь наш небольшой, но дружный коллектив, составляющий основу братства на Храмовой горе. Присаживайтесь господа, преломим хлеб в Доме нашем, во имя Господа нашего, Пречистой Богородицы и Дионисия.

Гости проследовали на отведенные места, и расселись между хозяевами.

Трапезу начали с того, что оруженосцы обнесли всех подносами с мясом и сыром. Андрей обратил внимание, что каждый рыцарь отрезал себе кусок, таким образом, что бы кусок оставался красивым и целым.

– Сие было установлено, дабы кусок выглядел поприличнее, чтобы можно было отдать его какому-либо застенчивому бедняку, а бедняку было пристойнее принять его, – Заметив его заинтересованность, пояснил ему Готфрид, сидящий по левую руку от него.

– Разумно и по-человечески очень, – Одобрил Андрей.

– По-божески, – Уточнил Гог. Он налил вина в огромную серебряную чашу. Поднял ее и произнес, – Пусть чаша сия олицетворяет ту чашу, которою пустил по кругу Учитель наш меж своими учениками, в день их тайной вечери в садах Гефсиманских. Пусть вино в данной чаше олицетворяет то вино, что преподнес царь-священник Мелхиседек праотцу нашему, когда давал тот обет служить едино только Господу. Пусть общая чаша сия олицетворяет единство наших мыслей и целей во славу Господа нашего. Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу! – Он отпил из чаши, передал ее Андрею.

Тот отпил, передал далее. Чаша пошла по кругу. Ритуал воинского братания свершился.

Через короткое время общий разговор рассыпался на отдельные маленькие беседы за столом. Данила сурово обсуждал, с такими же суровыми и хозяйственными Бизо, достоинства кольчуг и юшманов. И их преимущество перед цельными бронями, в жаркую погоду Нового Израиля.

Ратмир и Роллан вели оживленный спор, скорее о том какие новые баллады и мадригалы рассказывают ныне барды при дворах, чем о ценах на зерно и овес.

Микулица, Горный и Готфрид завели какой-то умный философский спор о звездах и их предназначении в жизни.

Малка горячо доказывала такому же тонкому и маленькому, как она, Аршамбо какую-то истину, давно понятную ей, но никак не дающуюся молодому графу.

Андрей повел разговор с Гогом о том, что дружина не может долго испытывать гостеприимство Приоров Сиона, и что, если бы брат Гог помог им с обустройством, пусть даже за стенами города, то они бы разбили там лагерь, а в дальнейшем отстроили подворье при помощи местных мужиков.

– С туркополами, так мы местных мужиков называем, – Пояснил Гог, – Поможем. А вообще местные жители народ вольный, Мы здесь все – пулены, равны. Неравенство наше только в служении и в бою. Отстраивайтесь, обживайтесь. Тебя и Гундомера рады будем видеть в составе нашего братства, за рыцарским столом в нашем Храмовом Доме. Приближенных твоих всегда за сержантским столом. Извини не по презрению к ним, а исключительно из родовитости.

– Обдумаю. Наверно предложение ваше за честь приму. Но обдумаю. Поспешность хороша при ловле блох. – Вернул он остроту хозяину.

– Правильно. Обдумай, не тороплю. А по поводу туркополов к Жоффрею, у него это отлажено. Он и людьми и материалами подсобит. Хороши у тебя люди. Наметанным глазом вижу. По тому, как разговор ведут, потому, как за столом держаться. В поле выедим, еще посмотрю, как с оружием управляться могут. Скоро будет дело. Набатеи жалуются – шалить стали степняки у Яффы, и горцы тоже распоясались. Да вроде и не горцы это, а какие-то пришлые с галер высадились, на неделе сбегаем. Можете нам компанию составить. Большим числом не пойдем. Так человек двадцать. Верхами. Можем вас человек десять взять, для разогреву, – Он испытующе посмотрел на князя.

– Чего ж не пойти. Пойдем. Кровь застоялась. Коней разомнем. Край посмотрим. Согласен. Только заранее кликнете.

– Слышал ли ты, князь, легенду, по-вашему былину, об Иосифе из Аримафеи?

– Нет, командор, не слышал, а если и слышал, то так, краем уха. Буду рад, если напомнишь.

– Есть такой сказ, что был некий тайный ученик у Учителя, у Мессии. Не из тех, что всегда при нем обретались, а в стане врагов. Звали его Иосиф, был он родом из Аримофеи. Когда Учителя казнили, собрал он кровь его в чашу, из которой Учитель поил учеников на тайной вечере. От того стала эта чаша символом Веры и имела чудесные чародейские свойства. Говорят, что увез он ее в северные земли, в страну лесов, где построил чародейский замок называемый Лесная гора и укрыл в том замке заповедную чашу. Вот такой сказ.

– А дальше то что? – Андрей повернулся к собеседнику.

– А дальше. У кого есть та чаша, тот владеет знанием непобедимости и знанием бессмертия.

– Дивные ты слова говоришь, командор. Чую я, не в них смысл. Но то и тебе ведомо. Захочешь чего еще открыть, я готов. Ладно, засиделись мы, – Андрей встал, – Пойдем. А то, так и хочется спросить. Не надоели ли гостья хозяевам? Завтра Данила подойдет с Бизами обо всем договорится. А по поводу похода, мы завсегда готовы плечи поразмять. Удаль молодецкую потешить. Спасибо за стол, за слово ласковое.

– Заходите, – Тоже встал Гог, – В отца ты. Но на догадку быстрей и посмекалистей. Сходи к Евстафию, он еще чего расскажет, и не бойся ему вопросы задавать. Ну, Бог вам помощь, обживайтесь.

Гости поспешили домой. Разобрались по кельям и отбились ко сну.

Наутро Данила отозвал после трапезы Малку, и о и чем-то долго говорил с ней, после чего собрался к Жоффрею, по решать бытовые дела. Малка, после их разговора, ушла в дальний конец двора, под раскидистую оливу, куда Угрюмы стали приглашать дружинных отроков на беседу.

Вернувшись, Данила пошел к Андрею.

– Андрейка, я с лыцарями все обговорил, они мне завтра место покажут на северном Подоле, там кусок земли не застроенный есть, прям около стены и за братьями Иоаннитами, за их странноприимным домом. Сбегаю, посмотрю, могет там посад поставим.

Ты старый. Почто с Малком разговоры ведешь, а он опосля отроков к себе таскает.

Вот подумал я, Андрейка, пора вас Спасу Нерукотворному обучать. Но это ведь не всем дадено его понять. Потому я к нашей ворожейке, – При этих словах Андрей вскинул голову, но промолчал. А Данила продолжал, как ни в чем не бывало, – К нашей ворожейке. Знаю, знаю, кто она, еще с Суздаля. Так вот, к ней я хлопцев отправляю. Пусть укажет, кто к этому делу годен, кто нет.

Кому, как не ей ведунье Святоборовой, берсерков распознавать. Вот отберет, сколь сможет, и начнем учиться. А то скоро, не дай Бог сеча, а вы неучи.

Надоть что бы вокруг меня богатыри были, коих ни меч, ни копье не берет.

Научу – чего сам знаю. Остальное – от Бога, тут я не властен.

Понял, дядька. Учи. Сам хотел просить, да вот времени не нашел. А вы эвон как с Малкой распорядились. Молодцы. Микулицу в ватагу возьмите. Он тоже не лыком шит. Знает то, чего мы может, не знаем. Много книг прочитал.

Сгодиться.

Сам так думал. Сегодня с ним все и обговорю. Завтра в поле поедем, уроки начнем.

Ладно, дядька. Тут я тебе не князь и не указ. Тут ты учитель, а я ученик. Учи.

 

К удивлению Данилы Малка отобрала для учебы шесть человек, включая князя. Угрюмов Данила учить отказался наотрез, но она и не настаивала, улыбнувшись своими бездонными озерами.

– Да их и учить не надо. И заговаривать не к чему, – Просто сказала она, – Их и так ни меч, ни секира не берет. Им кол осиновый нужен.

Сама она тоже учиться отказалась. Да Данила в этом и не сомневался. Чему он мог научить служанку самого Святобора и Макоши. Она только попросилась на уроки ходить вместе со всеми.

– Для дела надо, – Коротко сказала она.

– Надо, так надо, – Согласился Данила, ни сколько не споря.

Среди учеников оказался Микулица, что тоже не вызвало большого удивления у старого воина. Чернокнижник и Богов человек, в нем сила.

Среди четырех отроков прошедших через беседы с Малкой оказался и Гундомер, названный Малкой Ратмиром.

На первом же уроке, который Данила проводил на склоне масленичной горы, в саду под сенью старых олив, он сказал.

– Значит так, ребятки. Учить я вас буду Спасу Нерукотворному. Эта наша тайная наука, как из сечи лихой без урону для себя выйти, и ворога извести. То не сила руки вашей, не мощь броней кузнечных. Сила науки энтой – в духе вашем. Потому и не всем эта наука по зубам. Малк отобрал вас шестерых. Значит, ведомо ему, у кого дух тот в душе живет. А я уж постараюсь научить вас, мальцы, как этой силой своей распорядиться, с пользой для дела.

– А как же духом мечи останавливать? – Задал вопрос Ратмир.

– Духом не мечи останавливают. Духом силы, от древних пращуров нам даденные, в себе пробуждают. А уж те силы сами и шкуру твою крепче юшмана делают, и кровь в ране останавливают, и глаз зорче, а руку крепче делают. Что, как по-книжному объяснить – это к Микулице. А про то, что от пращуров – то к Малку. Есть у нас такие знатоки и грамотеи. Я ж буду только тому учить, чему меня деды и прадеды учили. Как дышать, как силу в себе копить, как кровь в ране останавливать. А начнем с того, что дышать будем учиться. Так что бы себя услышать.

Ученики расселись на склоне лицом к долине, закрыли глаза и начали слушать голос, который должен был проснуться внутри каждого.

Теперь, еще солнце не встало из-за горизонта, вереница странных руссов бегом поднималась на масличную гору. Там на самой вершине садились они лицом к восходящему солнцу, будто приветствуя самого древнего Бога на земле – Ярилу-солнца. А он, озаряя своими первыми лучами подвластную ему землю, дарил им частичку своей таинственной силы. Той силы, что пробуждает жизнь в брошенном в сухую землю зерне, той силы, что выжигает целые земли и иссушает плодородные поля. Той силы, что греет тело и душу после долгой северной зимы.

Странные отроки ловили этот миг встречи с первыми лучами, и улыбались каждому вновь пришедшему дню, с каждой встречей, становясь все сильнее и мудрее.

Каждый день учил их старый воин, как почувствовать всей своей кожей, всем своим нутром, куда ударит тать, и откуда просвистит стрела ворога. Каждый день, закрыв глаза, новые вои ловили голос незнакомого покровителя, одобряющий их и открывающий им тайны их собственных сил.

В один из дней Малк показал им, как только собственной волей не поднимая рук и не двигаясь в сторону, отклонить летящие в него стрелы, а потом долго учил этому других.

Потом Микулица, посовещавшись с Данилой, объяснил сотоварищам какие травки и как класть на рану, чтобы затянулась она буквально на глазах.

– Вам не пригодится, других спасете, – Назидательно сказал Данила.

А Малк показал, какими травами от болезней и отравы лечить, какие обереги от сглаза и отморока носить.

Приходили к ним на гору и храмовники, и другие рыцари Иерусалимские. Качали головами, но понять ничего не могли. Один Гог, все понял, задумался, отвел в сторону Андрея.

– Еще раз приглашаю тебя и твоих людей к нам на Храмовую гору, как к себе домой. Тебя и Гундомера – за рыцарский стол, остальных – за общий братский. Почтем за честь, – В этот раз добавил он.

В один из дней на горе вместе с Данилой появился игумен Бернар.

– Звяга вам ребятки покажет то, что только он из всех нас умел и умеет. Это он здесь игумен, а в те времена был он воем Спаса не из самых худых.

– Садитесь в кружок дети мои, – Сурово сказал игумен. Обвел их взглядом. Просветлел лицом, – Слушайте.

Он долго рассказывал о том, что знал только он. И это было не один день. Затем они сели в сторонке с Малкой. Пока все делали то, чему их научил Звяга, он накоротке обменялся с ней им одним ведомыми знаками и, поняв друг друга, согласно кивнули головами. После этого Малка подошла к Даниле.

– Дядька, скажи, Звяга давно с братьями эларами дружбу водит или здесь подружился?

– Ты девонька, – Он оглянулся, не услышал ли кто его обращения, – Ты запомни, всяк, кто Спас Нерукотворный знает, сам брат элар и есть. Это ведь звание такое – поднявшийся, возвысившийся в Аресе, в армейском деле то бишь. Потому и эл-ар. Ясно. Так что и Звяга, и я, мы и есть те братья элары.

– А, правда, дядька, что Святобор научил вас в волшебных котлах убитых воинов в бессмертных превращать?

– Чего не знаю, того не знаю. Значит, нам с тобой Велес этой тайны не доверил. А вот настои всякие. Что бы не спать сутками или усталости в бою не чувствовать, или еще что, это знамо дело знаем мы. Да и ты много чего знаешь из травок лесных и полевых. Али как?

– Знаю, знаю. Поговорим еще, – Она отошла задумавшись.

Наконец, Данила разбил компанию на две равных части. Приказал им раздеться по пояс, дал в руки боевые мечи и приказал.

– Рубите друг друга.

Отроки растерялись.

– Рубите, рубите. Я чему вас учил. Время тратил. – Он подошел к Андрею, протянул ему меч, – Ну-ка руби меня. Со всей силы руби.

Андрей растеряно вертел в руках поданный ему меч. Подошла Малка взяла меч.

– Да не готовы они еще дядька. У них еще веры нет в то, чему учились. Вера она сама прорастает. Она как ребенок, пока время не подошло, как не торопи, не родиться. Я сам покажу. Становись!

Данила встал. Малка с потягом рубанула по бревну, врытому в землю, наискось развалив толстенную лесину, и тут же, резко развернувшись на носках, полоснула по старому воину. Отроки ахнули. Но меч скользнул по голому торсу берсерка, как будто на нем были заговоренные брони, даже не поцарапав кожи своим стальным острием. Развернувшись по инерции вокруг себя, и с трудом удержавшись на ногах, в конце этого невиданного танца, Малка нанесла второй удар. Меч просвистел в воздухе и застыл над головой Данилы, неуловимым движением застряв в стальной схватке ладоней, поймавших его в волосе от непокрытой седой головы.

– Вот это дед. Хорош! – Раздалось со стороны, – Да ты еще ухарь-купец, удалой молодец, – Со смехом к ним подходил Звяга в сопровождении Готфрида, – Извините, что прервал. Но сам посмотрел с удовольствием. А эти птенцы тоже так могут?

– Ну, если пока не могут, то в бою я надеюсь, не оплошают, – Ответил Данила ровным голосом, будто и не он сейчас мечи ловил, – Чему мы их научили, то и могут. Далее от Святобора в бою наберутся.

– Вот, брата Готфрида привел. У него к вам новость.

– День добрый господа. Гог просил передать – завтра выступаем, – Он крякнул и, набравшись смелости, спросил, – Это вы как – так?

– Да вот так, – Ответила Малка, – Мы еще много чего знаем.

С вечера договорились, что от ростовской дружины в поход пойдут двенадцать человек: шестеро новых учеников, Данила, Малка и Угрюмы. Храмовники выставят тоже количество. Встречаться назначили у ворот Психеи. Ехать оружно, конно, налегке. В первый переход до Латруна, второй скок до Яффы. Там с набатеями решить вопрос, кто, чем займется, и вообще, что за люди шалят, и потом с трезвой головой за дело. На том и порешили.

Солнце, выкатившееся из-за масличной горы, осветило уже удалявшиеся в сторону моря фигуры всадников. Первые лучи блеснули на стальных латах рыцарей и бронях руссов. Щиты и шлемы притороченные к седлам заводных коней весело позвякивали, наполняя знакомой походной музыкой предутреннюю мглу.

В Яффе командор имел беседу с командиром набатеев. Выяснил, что где-то в устье Яркона, высадился достаточно большой отряд пиратов, то ли островных, то ли египетских, и теперь они пошаливают на большой дороге. Маршрут их движения надо было угадать. Они появлялись то на дороге к Иерусалиму, то на дороге к Акре, то на дороге к Газе, выскакивали неожиданно, грабили караваны и растворялись в зарослях горного кустарника.

Гог собрал совет. Выслушав всех, он принял решение выдвинутся на дорогу к Акре, по направлению к замку Арзуф и порту Апполония.

Любезно отказавшись от помощи набатеев, экспедиция отправилась в путь. Миновав Яркон – небольшую речушку, впадающую в море севернее Яффы, всадники пришпорили коней.

– Это по этой реке доставляли лес для строительства Храмов? – Задал вопрос Микулица.

Оба Бизо разом повернулись в седле.

– Достопочтимый брат, при твоей любви к книгам, можно было бы не верить записным басням и сказкам. Как ты представляешь сплав бревен вверх по реке шириной в три телеги в самом широком месте? А в период дождей скорость потока несущегося к морю просто саму эту мысль делает сказочной.

– А как же доставляется лес?

– Волоком брат, волоком, как у вас в родных Брынских лесах. Можно конечно и бурлаками, но овчинка выделки не стоит. Да и дерево в Иерусалиме используют ограниченно, в основном камень.

Впереди показались дозорные башни Арзуфа, кругом было все спокойно.

– Это тот город, что черниговские дружины брали, после того как Балдуина из плена выкупили, – Показал рукой Данила, – Сдается мне Гог, что промашку мы дали с выбором дороги.

– Нет, дядька, прав был командор, нюхом чую тут они, только в сторонке где-то затаились, – Подъехала Малка, – Есть идея. Пусть основная ватага повернет к Арзуфу, а мы, вроде как, далее на Аполонию двинем я и Угрюмы. Притом не вдоль моря, а чуть сторонкой через пещерный монастырь.

– И что с этого ты выкрутить хочешь? – Почесал затылок Данила.

– А малец-то дело говорит, – Заинтересовался Гог, – Если они тут где-то, на приманку обязательно клюнут. Отряд числом мал и одет богато. Только вот боюсь, они вас из засады как куропаток из луков перестреляют, пока мы выскочим.

– Не боись, командор, это не Бог весть, какая проблема, от стрелок ускакать, а вот схорон мы их наружу выведем и по ним ударим.

– Дело, дело говорит, – Поддержал Данила, – Но шеломы оденьте, и щиты на руку подвесьте. Так и будем их на блесну подманивать.

На развилке, основной отряд повернул к сторожевым башням, а маленькая группка, весело помахав руками, тронула коней в сторону монастыря. Малка и Угрюмы, отвязали заводных коней, сняв с них щиты и шеломы, и передали поводья соседям. Со стороны это выглядело, как будто пятеро всадников, решило быстрым скоком сбегать в монастырь передать кое-что и вернуться в замок. Гонцы стегнули коней, и только пыль взвилась из-под копыт. Основной отряд, немного прокатившись в сторону замка, перевалил за взгорок и резко нырнул в заросли акаций и оливковые рощи, растворившись в зелени, как это умеют делать только руссы. Ни одна ветка не колыхнулась за пропавшими из вида воями, ни один сучок не треснул под копытами их коней.

– Ты Гог прости, но далее через лесок, мы скрытно пойдем, – Данила подыскивал слова, – Кто не могет, как мы на брюхе тихо ползти, пусть коней заводных постерегет. А то спугнем татей и все впустую.

Гог не обиделся, подозвал своих, отобрал только рыцарей, сказал коротко:

– Эти смогут.

– Все, с энтого момента только жестами и по птичьи, – Данила махнул рукой, отроки одели шеломы, проверили, легко ли выходят мечи и веером рассыпались по роще.

Тем временем, Малка и Угрюмы беззаботно скакали по дороге. Уже за вторым поворотом она почувствовала, что за ними следят, кивнула Угрюмам, те показали знаком, что видят наблюдателя, но он один.

– Скоро засада, – Подумала Малка и, притормозив коня, приподнялась в стременах и запела.

Звонкий ее голос разнесся далеко по округе. Данил встрепенулся, показал:

– Нашла, – И дал знак забирать по роще веером в спину засаде.

Стрелы вылетели из развалин сразу и били почти в упор наверняка. Малка подумала про себя.

– Хорошо, что храмовники не видят, а то разнесли бы по всему Новому Израилю, что руссы, заговоренные, или с нечистой силой знаются.

Пираты даже не поняли, что произошло, настолько уверенно вышли они из укрытия снимать с убитых трофеи и вовремя поймать коней, пока со страху не убежали в болота. Пятерка уже мысленно похороненных путников, на каждого из которых пришлось как минимум три, четыре стрелы, коротким броском очутилась прямо напротив первых вышедших на дорогу, и это последнее, что они видели в этой жизни. Через минуту, пришедшие в себя тати, бросились мстить за товарищей.

– А они бойцы, смотри, как быстро очухались, – Крикнула Малка, – Срубая голову волосатому детине в тюрбане.

Угрюмы только зло улыбнулись в ответ, оскалили зубы и врубились прямо в средину банды.

– Далеко не забирайте их тут, поди, сотня, – Осадила их Малка, успев разглядеть в развалинах бегущих к коням людей, – Давай кругом и веди их за второй поворот, там, где роща к дороге подступает. Наши точно туда вылетят, чую Это «Чую» действовало на Угрюмов лучше любого довода. Они верили хозяйке беспрекословно, они видели в ней Богиню, а с Богами не спорят. Лихо крутанув коней, поднявшихся на дыбы, всадники дали им плетей и помчались назад. Азарт погони за убегающим подхлестнул банду и по дороге дробно застучали копыта коней. Оторваться от погони для Малки и ее сопровождения было конечно делом минутным, но они специально придерживали скакунов, маяча перед носом у преследователей. Свистнула стрела и отскочила от брони, вторая просвистела над ухом коня, третья ударила по шелому.

За вторым поворотом Малка увидела мелькнувший в зелени олив красный щит, видно кто-то из отроков не плотно прикрыл его накидкой, и солнечный зайчик, отразившийся на шеломе рыцаря.

– Надо будет в следующий раз наметами шеломы покрывать, не то выдают, – На ходу подумала Малка, правя поближе к выступу рощи, почти выбежавшему на дорогу.

Пролетев еще метров пять, она резко натянула узду, подняла коня на дыбы, и рванула навстречу накатывающейся лавине татей. Маневр, проделанный ведуньей, Угрюмы повторили с точностью до движения, умели они это. В момент, когда первая волна была встречена лицом к лицу и сталь ударилась в сталь, так что брызнули искры, в бок преследователям ударили из рощицы остальные. Сеча развалилась на отдельные схватки. Перевес был явно на стороне пиратов. Их приходилось по двое, по трое на одного воя.

На Малку насело сразу четверо, так она вызвала злобу у нападавших тем, что уже свалила двух из них. Угрюмы пробивались к ней, кося противников с одного удара, но это им не удавалось. С другой стороны к ней устремились Андрей с Данилой и Гог, чуя некую благодарность за ее сегодняшний поступок. Сеча закрутилась в каком-то вихре, смертельном хороводе, хорошо известном старым воям. Понемногу выучка отроков стала брать свое, какими-то неуловимыми движениями они образовали славянский круг и бились уже в нем, отражая любые попытки развалить его на отдельные сшибки. В круг попали Гундомер с братьями Бизо, и сразу оценили его преимущество. Отдельно продолжали биться Малка с Угрюмами, и спешащие ей на подмогу. Из четырех атаковавших ее один уже сползал с седла, и она успевала отражать удары трех оставшихся. Перелом в схватке намечался с минуты на минуту, но вдруг из-за поворота выкатилась еще группа пиратов.

– Видать набатеи не знали, что банды-то две, – Мелькнуло в мозгу у Малки.

Она ловким движением поднырнула под руку нападавшего, с разворота полоснула ему по шее, краем щита ударила в лицо другого, уклонилась от удара третьего и оказалась между Угрюмами. Те, увидев свою Богиню под своей защитой, зарычали по-волчьи, и с удвоенной силой обрушились на головы врагов. В свою очередь, пробивавшиеся к ней вои, развернулись в линию. Данила резким свистом дал сигнал и славянский круг, закрутив хоровод, вобрал в себя всех отдельно рубившихся рыцарей и передвинулся к нему. Вторую волну они встретили в боевом порядке, и она разбилась о них, как волны разбиваются о гранитный утес.

Опять зазвенели мечи. Меч князя разил точно и неотвратимо. Щит, которым попытался прикрыться один из пиратов, развалился под его ударом надвое, как будто был сделан из глины. Малкина сабля сверкала, словно молния, движение которой было просто невозможно уследить взглядом. Из чего она была сделана, оставалось загадкой, но проходила она через любые доспехи, как горячий нож через масло.

Один из Угрюмов в пылу схватки, пропустил удар и меч, пробив доспехи, вошел ему в грудь. Брат подхватил его, падавшего с коня, остальные прикрыли своими щитами. Только Микулица успел заметить, как сраженный Угрюм выдернул меч из раны и она затянулась на нем, прямо на глазах ошеломленного инока. В следующее мгновение он уже сидел в седле, умело отбивая удары поразившего его соперника. Воскрешение произвело на того ошеломительное действие, он вяло отбивал удары, и, выбрав момент, помчался прочь от схватки.

– Этот навсегда лишился рассудка, если останется жить, – Подумал Микулица.

И везде будет рассказывать, как дрался с бессмертными или оборотнями.

Гог сражался умело, грамотно, расчетливо, так как умеет драться только профессиональный воин. Он отражал, наносил удары, парировал и снова наносил. Меч в руке у него казался продолжением этой руки. Перья на его шлеме были срублены, но больших повреждений он не получил.

Наконец нападавшие поняли, что потери несут только они, с каждой минутой боя, сравниваясь в количестве с путниками. В их рядах произошло какое-то замешательство и переполох. Однако растерянность была быстро устранена чьей-то жесткой рукой.

Андрей целенаправленно начал искать атамана. Он увидел его. Это был пожилой воин, в ромейской броне, в шеломе с личиной, сидевший на добром коне, позади линии наступавших. Он умело направлял их туда, где в обороне хоть чуть-чуть намечалась слабина.

Князь знаком показал на него Малке и Даниле, и направил коня в его сторону, прорубаясь через охрану. Те, сразу поняв его задумку, присоединились к нему. Втроем они проложили себе дорогу, забрызгав кровью себя и коней. Атаман понял, к чему они стремятся, и бросил навстречу им человек десять, те ринулись в бой. Вдруг не человеческий и не звериный рык разнесся над боем.

– Берсерк! – Ужас в крике, вырвавшемся из груди одного из пиратов, был неподдельным.

– Берсерк!! – Подхватил еще кто-то, в ответ на повторившийся рык.

Ужас перекинулся на ряды нападавших, подняв волосы дыбом под их шеломами. В этот момент Данила кинул меч в ножны и рванул с седла огромную секиру. На его рык звериным воем ответили Угрюмы, так, что мороз пробежал по коже не только татей, но и рыцарей. Свистнула сабля Малки, срубив еще одну голову вместе со стальным воротником, закрывавшим шею.

Тати резко повернули коней и бросились прочь. Их уже не мог остановить ни грозный окрик атамана, ни жажда добычи. Они не умели биться с духами, а уж с духами викингов и берсерков тем более. Нельзя убить того, у кого бессмертная душа, уже живет в Ирии, а здесь на земле ходит только тело, служащее Богам. Нельзя противится тем, кто сам почти что Бог, и не просто Бог, а Бог войны, питающийся теплой кровью врага. Даже атаман, видевший многое на своем веку, имевший побратимов в северных странах среди норманнов и варягов и тот с ужасом понял, что не угодили каким-то Богам поморских народов и те наслали на них духов.

Да разве могли быть людьми: этот старый воин с секирой, на его глазах разрубивший всадника вместе с конем. Нет, это мог быть только сам Один – Бог войны. А этот зеленый мальчишка с луком за плечами, это же переодетая Артемида – Богиня лесов. И другие им подстать. Вон прорубаются к нему четыре воя с налитыми кровью глазами. Пробитый на груди у одного из них стальной нагрудник, говорит о том, что меч их не берет.

– Только сумасшедший сражается с Богами, – Подумал атаман, дал знак и, резко повернув коня, погнал его в горы.

– Надо уходить из этой земли. С тех пор, как поселились здесь странные люди, называемые себя братьями, не стало здесь удачи. Появились в портах словенские ушкуи, с которыми лучше не встречаться в море, если хочешь дожить до седых волос. На побережье стали вырастать порты и цитадели. На караванных путях встали постоялые дворы. Да и сами караванные пути охраняются теперь неустрашимыми набатеями. Само имя, которых звучит, как набат. Эти псы караванов грызут любого, кто приближается с недобрыми намерениями. И вот теперь появились духи. Нет, – Думал атаман, нахлестывая коня, – Надо убираться отсюда. Искать другие земли, и другие города, где нет такой защиты. Главное теперь унести ноги.

Банда в отсутствие атамана рассеялась быстро. Рыцари и дружинники гнаться за ними не стали. Свое дело они сделали. Можно возвращаться.

– Заедем в Арзуф. Раны осмотрим. В порядок себя приведем. Переночуем, а завтра в Яффо, – Сказал Гог.

– Как скажешь командор, – Согласился князь, – Отдохнуть не мешает. А, если мы им не в тягость, то чего еще искать, Арзуф под боком.

– Поехали! – Крикнул командор.

Из рощи уже подъезжали с заводными конями, оставшиеся братья храмовники.

Собрав, разбежавшихся коней пиратов, трупы поверженных врагов, оружие, брошенное на поле боя, все отправились на побережье в замок.

 

К тому времени, как экспедиция отмылась, отоспалась в Арзуфе и Яффо, в Святом городе уже множились слухи о том, что египетские армия и флот обложили Яффу с моря и суши. Огромная египетская рать хотела, мол, навсегда закрыть морские ворота Иерусалима. Город полнился слухами. О том, что Евстафий Собака, верный брат Великого Готфрида, дабы помочь королю Болдуину, собрал войско и двинулся к морю. В войске было Святое копье и Крест Господень, в небе над ними витали ангелы. Непобедимая египетская армия с одного удара была разбита и рассеяна, а флот потоплен, и осада с города снята.

Отдельно рассказывали очевидцы, как видели они спустившихся с небес ангелов, сражавшихся на стороне рыцарей. Многие рассказывали, как из-под земли восстали духи древних воинов и славных витязей и встали в ряды воинства Святого. И много чего еще видели рассказчики своими глазами. Но особо прославляли, а барды уже и песни сложили великих воинов великого похода, в коих перечислялись и рыцари-храмовники и новые пулены Святой Обители.

Не успели главные герои этих баллад добраться до Латруна, а уже весь Новый Израиль знал имена своих новых героев. О них говорили на базарах, в обителях, в банях, даже во дворце Елены.

Немногие женщины Иерусалима вздыхали при упоминании северного князя и его дружины. Но особо отличали в рассказах и песнях маленького лесного эльфа, слугу Богини Артемиды. Менестрели и трубадуры охотно рассказывали певучие баллады о том, как полюбила Мать лесов, юного красавца, встретив его на соколиной охоте, и в знак своей любви подарила ему волшебный лук и зеленый камзол. О любви вечно юной Богини и юного эльфа слагались легенды.

Другие воспевали хмурого воина, в теле которого живет Бог войны Арес, воина знающего то, что никто, из живущих на земле, не вправе знать, знающего тайну воскрешения мертвых.

Все это услышали наши путники вечером в трапезной палате монастыря молчальников, в замке Торон де Шевалье. Братья молчальники не отказывали себе в удовольствии послушать других, не смотря на обет молчания, данный ими самими, и не мешали увлеченным беседой гостям, получивших у них приют.

Данила увлеченно слушал состязание бардов и был искренно удивлен, когда Гог, тронув его за рукав, спросил.

– Данила, узнаешь наш поход и себя геройского?

– Чего? – Удивился Данила, – Это где про наш поход?

– Да вот, только что вон тот франт, расфуфыренный байку пел. – Гог показал в сторону помоста, где сидели певцы.

– Шутишь, лыцарь? Тож они про старые годы, про великие дела поют. Про Богов и героев сказы сказывают.

– Да нет дядька, – Вступила Малка, – Я так понимаю, что юный эльф – это я, а дух Бога Ареса – это Данила. А вы все ангелы небесные. Так что выбирайте кто из вас Архангел Михаил, потому как, пока мы до Иерусалима добежим, эта братия его точно в свои побасенки вплетет.

– Точно брат, – Поддержал ее Аршамбо, – А главное нам никто и не поверит, что не так было.

– Красиво не соврать, историю не рассказать, – Вставил свое слово Микулица, – Спой нам Малк, что-нибудь из старых бардовских песен: по викингов или про Бранислава.

– А что и спою, – Малка кивнула Угрюмам. Один из них принес бандуру, подаренную Бояном.

Малка взяла бандуру тряхнула золотыми кудрями, задумалась, и вдруг струны запели. Зажурчала вода по бортам лодей, зашумел суровый лес, заскрипели мачтовые сосны, засвистел ветер в черных тучах. Громом грянула беда, налетели вороги, но вот зазвенели мечи булатные и сабли заговоренные, застучали копыта коней, заскрипели кожаные седла. Повела Малка рассказ о том, как вышли из далекой гиперборейской земли первые вои, посланные Богами раздвинуть границы земли обетованной. И пошли те вои и понесли за собой свет и звали их так, что по имени их до сих пор прозывают в разных землях Бога войны, называя его Аресом. Звали их ариями. Недолго пела Малка, но когда закончила она, в зале стояла такая тишина, что в пору было подумать, что все здесь стали молчальниками. А она последним движением руки заставила пропеть струны бандуры в этой тишине криком улетающей лебединой стаи.

Даже записные певцы, проживающие и постоянно кочующие из одного замка в другой и добывающие себе пропитание на земле этой славным делом восхваления воинских подвигов, и то опешили от услышанного.

Микулица встал и в ноги поклонился Малке. Остальные последовали его примеру. Даже игумен монастыря подошел и поцеловал отрока в лоб, выразив свое восхищение.

Гог изумленно выдохнул.

– Скала! Ты и в бою скала и в бардовском деле скала! Эльф! – Он засмеялся, – А ведь будешь ты с этих пор эльфом, вот поверь мне старому.

Слова командора оказались пророческими. Не успели кони вынести всадников под стены Святого города, как уже со всех сторон к воротам начал стекаться народ. Храмовники были известны всем давно и особого интереса не вызывали. А вот новый люд, это да.

– Вон, вон они! – Раздался писклявый крик, как только на холме показался первый конник.

– Кто?

– Да те, что разгромили десятитысячную армию египетскую.

– А вон смотрите в зеленом камзоле, это наверно тот эльф, что возлюбленный Артемиды. А рядом с ним сам Арес.

– А князь у них так молод, а в слугах у него полубоги ходят?

– А потому, что, говорят, он сам Бог северной земли.

– Храмовники-то с ними дружбу завели, потому что Святая Чаша у них в Волшебной земле в Лесном замке спрятана. А князь их хранителем этой чаши поставлен.

– Да брось ты! Они там все дикие, какая ж там Святая Чаша.

– Дикие, дикие и прозываются варвары по жутким бородам нечесаным.

– Это у кого ж бороды нечесаные, ты слепой что ли. Ты на эльфа посмотри, и на инока, что рядом с ним. Да и сам князь еще полотенцем бреется.

Всадники уже въехали в ворота и теперь ехали в самом центре этих разговоров. Кто-то касался рукой одежды проезжавших, убедиться, что это живые, нормальные люди, а не бесплотные ангелы. Кто-то трогал их коней, прекрасных в своей стати.

У Храма Гроба Господня ватага разделилась. Храмовники повернули на улицу Трав в сторону своего Дома, дружинники продолжили путь в Обитель Сионскую, где пока продолжали столоваться до окончания постройки своего посада. Дело там шло бойко, и Данила обещал новоселье не сегодня-завтра. Туркополы и отроки дело свое знали и терем уже подвели под крышу. Рядом заложили Собор.

В обители их встретил Звяга. Благословил с возвращением. Обнял Данилу, пробасил:

– Не в пустую, не в пустую, мы время тратили, побратим, – Поправился, – Ты время тратил. Отроки отплатили сторицей, – Повернулся к Малке, – Наметанный у тебя взгляд, ни один не оплошал и не дрогнул.

– Вечерком князь забеги ко мне. Евстафий хотел с тобой дело обговорить, – Он кивнул князю, – Большое дело задумано, и вам в нем не последняя роль.

Взял под уздцы коня Малки, жестом попросил наклониться, не для всех ушей дело.

– В Заморье сын Боэмунда Тарентского приехал, тоже Боэмунд, – Сплюнул не по-монашески, – Все у них там, что ли Боэмунды у норманнов-то. Надо совет держать. Они ж из тех старых Роберов, что в первых медвежьих дружинах были. Им никто не указ. Что пращурам его, что отцу – и этот туда же. В общем, надо совет держать, и тебе, лукавить не буду, на нем первое место. Почему объяснять лень, – Он повернулся и пошел, покачивая налитыми плечами.

Вечером собрались у Звяги все. Гог с Готфридом, Андрей с Данилой, Евстафий с Бернаром и Малка. Держали совет.

Предварительно Малка разъяснила князю.

– Из медвежьих родов есть те, что на закат давно ушли и там осели. Из них стародавними себя считают: Меровинги – медвежий народ, Артуры или Урсусы, то же по медведям прозываемые, и Готские Беры. Первые два рода, как и завелось, пригласили на свои земли мирную жизнь строить братьев Ангелов – Анжуйцев, как они их прозывают. Третьи же никак угомониться не могут. Соборные правила блюдут, по Правде живут, но горячую кровь остудить не в силах. Вот к ним, через прадеда своего Танкреда Готвильского, через легендарного деда Роберта Гвискара, что отвоевал у местных племен земли для венов на берегу теплых морей, через отца Боэмунда Тарентского, и ведет свой род приезжающий князь. Дядя его Рыжий Медведь правит на северном поморье теплых морей, но он по матери из Ангелов и делает это хладнокровно и грамотно. А младший княжич пошел в отца, сам высоченного роста, всегда румяный, стройный. Он носит, как и старший Боэмунд, короткие волосы и бреется. В его чертах увидишь, что-то жестокое и даже в свои восемнадцать лет улыбка его всегда выглядит мрачно.

– Ну, ты характеристику дала, краше вурдалака описывают, – Помотал головой князь.

– Что есть, то есть, врать мне зачем. Он мне не сват, не брат. Чую только, мне его взбрыки усмирять, и гавно его разгребать. Но на все Макошь свою нить прядет.

Они сели в малом зале обители, где уже разместились все остальные приглашенные. В этот момент растворились двери, ведущие во внутренние покои, спешным шагом вошел король Болдуин.

– Сидите, сидите господа. Сегодня я такой же, как и все здесь граф Ле Берг. И также как и все обеспокоен приездом нашего неукротимого родственника.

– Приветствую Ваше Величество, – Показал ему место за столом игумен, – Раз вы здесь, вам и начать.

– С тех пор как Великолепный князь Антиохийский престал интриговать, по причине своей смерти. Царство ему небесное. Так вот с тех пор, когда он престал интриговать и совать свой нос в дела Нового Израиля и постоянно собачиться с Царьградом, – Балдуин кисло улыбнулся Евстафию Собаке, – А с Царьградом он грызся всегда, до тех пор пока они не набили ему морду, и он от расстройства не отправился в Ирий. Да примут его там Боги, больно уж кровав был.

– Ближе к делу брат, – Поторопил его Бернар, – Перед Богом я отвечу.

– Ладно. Просрал он Антиохию византийским хитромудрам. Теперь она более Цареградский фем, чем свободная земля свободных пуленов. Новый изгой, приехавший на нашу землю, будет претендовать на свой удел по праву старшего, не зная наших Ново-Израильских законов, прозываемых Иерусалимскими Ассизами. Ему ведь не ведомо, что правит здесь, на наших землях, не родство, а польза для дела нашего.

– Прав король, – Прервал его Гог, – Не род здесь славен, а доверие общее и решение Собора братского. А молодой граф метит на Антиохию, как говорится, с корабля на бал. Кто что может предложить? Ибо обязаны мы придерживаться нашего первого правила: «Да не радуются враги наши не устрою нашему»

– Господа! – Бернар встал, – По Праву старшего по возрасту и званию, предлагаю женить юного графа на дочери Балдуина – Элизе. Во-первых, мы его завяжем на родовой круг, во-вторых, Элиза девочка рассудительная и поможет своего дикого мужа держать в руках, в-третьих, отправим с ней десятка два братьев в Антиохию, и пусть они его под контролем держат. Не время сейчас для усобицы.

– Не согласится граф. Медвежья кровь закипит и не даст, – Вставил Готфрид.

– А мы то все, из каких кровей? Мы то ему родня по старшему древу. А уж князь Андрей из самих Мономаховичей, да не из изгоев, а из прямых наследников, гербовиков старшего стола, – Возмутился Готфрид, – А будет супротив идти, так сила силу ломит. Повадится горшок по воду ходить, тут ему и голову сложить.

– Полегче, брат Готфрид, полегче. Не в бою, – Осадил его Бернар, – Сдается мне, есть среди нас, кто сможет тихо все объяснить неудержимому графу. Что он не самый близкий к медвежьему пращуру человек. И сдается мне, что этот человек, умеет убеждать даже таких необузданных людей как молодой Боэмунд, – Он посмотрел в сторону Малки.

После ее поведения под Арзуфом, это уже не могло удивить присутствующих. Каждый понимал, что юный отрок в зеленом, так похожий на пробившийся росток на скалах – это шкатулка с двойным дном. Но каждый и понимал, что пока еще Боги не дали права открыть эту шкатулку.

– Вы уважаемые братья, считаете, что я должен объяснить жестокому графу, что не он выбирает свой путь, а что нить судьбы в других руках, – Просто уточнила Малка, – Что ж я готов открыть глаза заблудшему, в чем его предназначение в жизни, и почему он относится к великому роду воинов.

– Ты понял нас правильно…брат, – Сделав паузу, сказал Бернар, – Если все согласны, то перейдем к вопросам нашим братским.

– Продолжай отче, все согласны, – За всех ответил король.

– Так вот, считаю, что пришло мое время поехать в Славянские Земли, переговорить со знатными родичами, в основном медвежьих родов. Пора власть готовить в одни руки. Могут Медведи воевать, не отнимешь этого, но не могут править. Могут Ангелы править, но не могут из рук Медведей эту власть получить добровольно. Одних гордыня гнетет, других глупая скромность. Пора решить этот вопрос раз и навсегда. Бог дал одним воинскую доблесть, другим верховную власть. Пусть так и будет. А меж ними поставим мы братьев наших, кои ни богатства, ни власти не ищут. Потому, как служат только Господу единому. Пусть так будет. Поеду братья.

– А мы то как? – Прозвучал вопрос Гога.

– А вы создавайте братства, набирайте братьев, учите их и ждите сигнала. Я верю, он будет скоро. Край, года через два. Тогда вы сядете на корабли во главе своих дружин и придете встать между Ангелами и Медведями. Пусть так будет.

– Медовы твои уста отче. Медовы твои речи. Надеемся ты объяснишь всем в дальних землях, что не должны радоваться враги не устрою нашему, – Евстафий встал, показывая, что совет окончен, – Прошу всех держать все при себе. Андре и Малка завтра зову к себе. Еще раз обговорим все об Антиохии и за дело. Собирайтесь, будете его встречать в Акре. Видно тебе князь планида такая – вечно быть сватом. Хорошо получается. Еще у меня к тебе просьба. Отряди ко мне инока твоего на учебу, понадобится тебе грамотей, что бы мытное дело по-новому ставить.

– Спасибо, брат Евстафий завтра по утру мы у тебя.

– Вот хотел уйти, но не могу. Скажи отрок, – Он повернулся к Малке, – Говорят, ты песни старых бардов знаешь?

– Кое-что знаю, – Ответила Малка.

– Говорят, у тебя есть волшебная бандура, подаренная Богами?

– Нет, брат, эта бандура была подарена нам Бояном.

– Самим легендарным Бояном, который пел гимн ариев?

– Да им.

– А кто тебе подарил твои песни, эльф?

– Святобор! – Гордо вскинув голову, ответила Малка.

– Сам Святобор?!

– Да, – Коротко ответила она.

– Тогда мне ясно кто ведет твоей рукой, – Так же коротко сказал Евстафий, и вышел из залы.

Разговор был так быстр, короток, и не громок, что услышали его Бернар и Данила стоящие у двери, но для них он не составлял большой тайны. Остальные немного растерялись, о чем говорил, умудренный годами и знаниями Евстафий с, пусть и прославившимся юнцом, но юнцом. Однако, судя по просветленному лицу казначея, тот сказал ему что-то весьма важное и обнадеживающее.

После совета жизнь потекла в спокойном русле обустройства на новом месте, для Андрея и его дружины, подготовке к отъезду для Бернара и его свиты. Подготовке к свадьбе своей дочери Элизы для короля Нового Израиля. Во многих других простых делах, про которые не пишут досужие летописцы, про которые не слагают песни трубадуры, и не рассказывают на ярмарках странствующие комедианты, но из которых и складывается эта простое течение времени, называемое – жизнь.

Русская дружина отстроила посад между Иудейскими воротами и воротами Психеи. Сделали они это, как всегда, с размахом. Посреди посада взмыли в небо купола нового Собора посвященного Софии Премудрости, как было принято на Руси. Рядом с Собором, вплотную примыкая к стене Внешнего города, разместились хоромы руссов, состоящие, как обычно, из клетей, огораживающих внутренний двор, на котором почти стена к стене с монастырем Богородицы братьев Иоаннитов встал терем княжеской дружины.

Хозяйственный Данила разместил в клетях все свое хозяйство, почти с точностью повторив хозяйство храмовников, не без помощи братцев Бизо, нашедших с ним общий язык.

В отдельной клети, в тайне ото всех, он с близкими ему мастерами из челяди организовал колокольную мастерскую. Знал старый вой, что от колокола до хорошего единорога или пищали, для рукастого мастера один шаг. Тот, кто колокольный чугун льет, для того и пушечный не загадка.

Ростовчане наметанным глазом отметили по городу, что колоколов здесь на пальцах одной руки пересчитать, значит привозные. И пушки тоже. Потому мастерскою ладили тайно и глубоко под землей, выводя трубы вдоль городских стен. Через недолгое время Святой Город считал ростовчан своими, как впрочем и всех остальных, что приезжали сюда, обживались, вносили свою лепту в создание этого города, и, в конечном счете составляли сам этот город и всю эту Заморскую землю.

На базарах знали обстоятельных русичей, берущих товар по принципу «семь раз отмерь – один отрежь». На караванных дорогах лихие люди на слух узнавали топот дружинных коней и рассеивались, как утренний туман при первых лучах солнца.

На Храмовой горе в городских конюшнях шла работа по подготовке к приему новых братьев, а в Сионскую Обитель игумен Бернар присылал с оказией указания отправить очередную партию братьев, что бы осели в новых землях и подготовили встречу тем, кто придет за ними.

Малку за глаза так и продолжали звать эльфом, Данилу – Аресом, а посад, где расположились русичи, за певучесть его отроков прозвали Скалой бардов, что вскоре перешло и на прозвище самого князя Андрея. Так и звали его теперь на Храмовой горе – Андре Мондбард, то есть по-словенски Андрей с Певучей Скалы.

И когда уже все устоялось и пошло по накатанной колее, в один из обыкновенных дней солнечных, как обычно в этой стране, с легким дуновением ветерка с гор, с отсутствием всяких ожиданий и новшеств. В простой день, каких было в этот непростой год мало, потому, что и год состоял из одних событий, и само понятие простой день уже было событием. Вот в такой день, когда ничего не предвещало беды, вдруг в самый разгар дня солнце задернулось черной тенью. Как будто огромный и незнакомый зверь открыл свою пасть и проглотил ослепительный диск, пылавший на небе. Но столько было в нем сил, что огненные лучи все равно вырывались из пасти страшного зверя и царской короной светили в непроглядной тьме. Закричал скот, заржали лошади, завыли собаки. Только братья Угрюмы знакомо оскалились, на появившуюся среди дня луну, да Малка сказала, как бы в глубоком сне:

– Все, и это время мы проехали, началась другая жизнь. В другом мире, в другой судьбе.

 

Три года пролетели в постоянных заботах, учебе, походах. Череда событий слиплась в общую массу, в которой с трудом можно было различить что главное, что второстепенное. Уже свыклись пулены с присутствием в Новом Израиле ростовской дружины, прозвав место их жития Русским подворьем. Уже безусые отроки превратились в молодых витязей пригожих лицом и умелых в бою.

Князь Андрей, известный в Заморье, как Андре Мондбард, встретил вместе с Малкой в Акре молодого графа Боэмунда. О чем там говорили они с ним, а точнее, о чем там говорила с ним Малка, то так и осталось тайной, известной только им двоим. Однако вышел граф после разговора с ней без той особой спеси, присущей ему в последние годы, с глубоким раздумьем на челе, и дал согласие на свой брак с принцессой Иерусалимской Элизой. Крепко сел он после этого на Антиохийский удел, жестко взяв в руки бразды правления в княжестве, прикрыв с севера границы Ново-Израильских земель от воинственных арманов. Арманы были родичами по крови и братьями по духу, но взрывная смесь, замешанная на землях Киликии из породнения Медведей и Ангелов, не давала им жить спокойно. Земли их простирались от Понизовской Руси до границ Заморских земель, разделяясь на Великую Арманию и Малую Арманию, гранича с графством Эдесским, и княжеством Антиохийским. Вроде бы и не враждовали, но ухо пограничная стража всегда держала востро.

Неуправляемый, уже не граф, князь Боэмунд, был здесь как нельзя кстати. Вязаться с ним, зная его буйный нрав, даже арманы не очень жаждали. В гости к нему наведываться не шибко стремились. На его широком дворе в княжеском замке радушно принимали только князя Андрея, а более Малку.

Малка за это время расцвела, распустилась, как розовый бутон. Юный эльф превратился в прелестную девушку. Золотые локоны, падавшие на плечи, отросли почти до пояса. Даже золоченые брони и широкие камзолы с трудом скрывали девичьи формы, но пока еще Малке это удавалось, а главное ей это удавалось за счет того, что отводила она колдовским своим оком глядевший на нее взгляд. Лазоревые, бездонные ее озера стали глубже и синее, и в них проблескивал какой-то не человеческий огонь. Иерусалимские девки просто в обморок падали, когда проезжал молодой эльф на своем вороном иноходце по улицам города.

Микулица превратился из инока в дюжего монаха, рыцарского вида, по знанию и воинскому умению, имеющего мало поединщиков в Святом городе. Даже братья храмовники не высказывали большой охоты на турнирах с ним силой меряться. Однако более он жаловал братьев Иоаннитов, с командором которых – Раймоном сошелся он с легкой руки братьев из республики Амальфи, передавших тому привет еще в Цареграде. Брат Раймон, обустраивал братство Настоятелей Рати Святого Госпиталя Иерусалимского обстоятельно и благонамеренно, взяв главным его принципом заботу о больных и неимущих. Микулица, по наущению своего цареградского знакомца, при первой встрече начертал на песке у ног командора странный крест, как бы состоящий из двух арийских свастик прямой и обратной, и был принят благосклонно. С тех пор постигал он науку странноприимности и заботливости, и зело в ней преуспел.

Гундомер, среди дружинников по-прежнему прозываемый Ратмиром, занимался ратным делом на совесть, и вскорости, даже среди храмовников уступал разве только самому Гогу, да может еще князю Андрею, прослыв непобедимым в бою и добряком в миру.

Данила время проводил в основном в делах хозяйских, в обучении новых воев, в разговорах с такими же, как он ветеранами. По просьбе которых, на одном из Соборов на Храмовой горе жестко поставил вопрос о заботе, о тех ветеранах, что на старости лет без кола, без двора остались. Родовитые вои и дружинники, из походов возвратясь и наделы получив, поземельными боярами на землю оседали, окруженные заботами детей и челяди. Берсерки же, давшие обеты безбрачия и бедности, оставались не у дел. Напомнил про Даниила Заточника, челобитная коего, известная, как Моление Данила, ходила из уст в уста. Мало говорил старый воин, но по делу, и принял Собор решение о заботе и попечении над ветеранами в монастырских стенах до конца жизни их.

Малкины песни за эти годы разбежались, разлетись по свету, разнесенные лютнями трубадуров, гуслями бардов и менестрелей. На многих пирах можно было услышать сказы про великий народ, что пошел на поиск земли, где реки текут молоком и медом. Приукрашенные искусством рассказчиков, расцвеченные музыкой певцов, в нарядах бродячих комедиантов и скоморохов, трудно было узнать былины про Авраама – праотца, давшего обет Господу и заложившего Святую Землю, про первых судей и первых царей. Но уже жили своей жизнью сказы и сказки: про Илью из Мурома и хитроумного Эдесского дружинника, что вместе с объединенными отрядами ходил на Трою. Но Малка не огорчалась, услышав на каком-нибудь из пиров песню, хорошо ею знаемую, но так незнакомо звучащую. Мудрая ведунья знала, народ сам отбросит, отсеет все не нужное и оставит только то, что должно через года прожить. Макошь и Велес знают, что передать от пращуров, что отправить в Навь, и там схоронить. Не дело ведуна или волхва от лица Богов свои мысли говорить, и свои песни петь.

Волны усобицы докатились за эти годы и до заморских земель. Город-порт Венеция, что вырос на островах в дальних заливах Средиземного моря, окреп. Вены, отстроившие свой флот, понемногу прибирали к рукам морские пути в теплых водах, по-тихому, сгибая в дугу островных пиратов и независимых поморян. Сказывалась выучка варяжских и норманнских родов, воспитанная на северных не приветливых морях. Нефы венов и их драккары бороздили просторы, уже не встречая сопротивления ни на море, ни в прибрежных колониях. Местные мореходы, по прозвищу филистимляне, сдавали свои позиции, хоть и с неохотой, но все более и более отступая на неприветливые берега Маврской земли. Многие из них, такие как Отелло, перешли на сторону победителей и служили им теперь верой и правдой, занимая зачастую высокие посты и породнившись с родами, правивших на островах дьяков. До поры до времени, их острогрудые суда не совались с набегами на порты филистимлян, сидящие под рукой пуленов, предпочитая боевым драккарам, торговые нефы.

Но вскоре венецианцы, как теперь называли мореходных венов, начали зариться и на вольные порты Нового Израиля. Более всего раздражал их Тир, стоящий на полпути между морскими воротами Иерусалима – Яффой и островом Кипр, промежуточной базой всех морских путешествий. Венецианский приказной дьяк, отправивший для отвода глаз посольство в Иерусалим, снарядил немалый флот и бросил его к стенам Тира. Если бы не вмешательство графа Триполитанского, прозванного из-за этого случая Морским или Понтием да не подмога, посланная вездесущим Евстафием Собакой, можно было бы простится тирцам со своими вольными привилегиями. Но, помня истину «Дай ему палец, он всю руку откусит», Собор постановил, венецианцам спуску не давать.

Ростовцы в том походе поучаствовали мало. В основном для отстраски спустили в Яффе пару боевых славянских лодей, дожидавшихся их в доке с давних времен, распустили парус с Архангелом Михаилом и подняли ушкуйные вымпела. Налетчики осознав, что с суши катятся закованные в брони дружинники, а из-за мыса вынырнули и спрятались знакомые всем до боли в скулах варяжские ушкуи, решили судьбу не испытывать и после многодневной осады откатились в нейтральные порты Кипра, а потом домой на острова. Злобу, конечно, затаили, но и силой меряться, еще не окрепли.

Случай этот еще более утвердил всех в решении власть надо брать в руки крепко и роды между собой разводить, пока, гляди, дело до открытых столкновений не дошло.

В самой же Святой Обители братства крепчали и вставали на ноги. Приоры Сиона, разделившись на братство Дракона и братство Змеи, воспитывали своих людей и посылали их за море к Бернару регулярно. Он же, осев в центре Ойкумены, рассылал их по обжитым землям, где ставили они свои Дома и начинали подготовку к приему остальных братьев. Бернардинцы, называемые так по имени Учителя своего, плели тонкую, но крепкую паучью сеть, опутывающую все земли, где сидели словенские роды.

Вторыми, кто начал оседать по княжеским уделам и городским посадам, были братья Иоанниты, воспитанники Святого Госпиталя Иерусалимского. Вместе с братьями Святого Лазаря, по всем землям ставили они свои госпитали и лазареты. Лечили убогих и больных, помогали увечным и неимущим, кормили голодных, наставляли на путь истинный заблудших. Они вплетали в золотую паутину бернардинцев свои нити. Нити заботы и участия, подкрепляя тем самым всю сеть крепче, чем сталью. Двери в их странноприимные дома всегда были приветливо открыты для путников, в трапезной был круглосуточно накрыт стол для голодного и заблудившегося в пути. Всадников госпитальеров узнавали из далека, по красному плащу, знаку милосердного воина. Мало, кто отваживался пробовать крепость их мечей и умелость выучки. Кроме того, дающую руку не бьют, так заведено Богами.

Андрей и храмовники подготовили место для создания нового братства. Братства воинов Господних. Наступала пора воспитания тех, кто вплетет еще одну нить в паутину сотканную Бернаром, стальную нить, нить позволяющую открыто сказать, кто в этом доме должен диктовать свою волю всем. Готовый дом на Храмовой горе ждал своих хозяев.

Настал день, когда в Церкви Богородицы Латеранской на моление собрались все девять рыцарей Храмовой горы, включая Андрея и Гундомера. Отстояв службу, они прошли в палаты. Время пришло понять. Что? И как?

Рыцари расселись вокруг стола. Здесь все были равны. Отдельно сели приглашенные Данила, Малка и Микулица. Король Балдуин и его свита по праву старших тоже приняли участие совете.

Слово взял командор.

– Господа! За эти годы мы сделали все, что бы принять, разместить и обучить одновременно несколько сотен братьев. У нас есть все необходимое, для того, что бы воспитать элиту. Лучших воинов в подлунном мире. Я получил весточку от нашего уважаемого брата Бернара из Клерво. Бернар Клервосский, как его называют сейчас, пишет нам, что он ждет меня с братьями в Трое, где соберется Собор западных правителей. Я думаю мое место там. Мы должны убедить их, что при каждом из них должен быть наш брат. Мы должны обсудить со Святым Бернаром его идею создание общей системы сбора налогов и создание общей системы правления в наших странах.

– Мы готовы командор. – Ответили хором Жоффрей и Готфрит Бизо, – Но есть небольшая трудность.

– Говорите братья, – Удивился Гог. Братья Бизо славились своим умением хозяйствовать и молчаливостью в вопросах братства.

– Каких бы послов мы не посылали в правящие дома Ойкумены, они не будут пользоваться правом голоса. Они не могут сравниться по родовитости с правящими родами.

– Какой выход из этого положения вы предлагаете?

– Во всех землях у всех народов и родов есть легенда, что начало всех начал лежит в чудесной северной стране, откуда пришли первые на этой земле. Откуда пришли арии. Все правящие дома ведут свой род от них. Мы должны найти их и воспитать первыми.

– Но это сказка, красивая сказка, – Остановил их Гог.

– Сказка это или нет, но мы должны оживить эту сказку, – Вдруг неожиданно для всех и даже для себя сказал Андрей, – Мы должны прислать не просто братьев, а полубогов. Героев рожденных в сказочной стране и воспитанных, если не богами, то их волхвами. И слово их – должно быть словом Богов, только тогда знатные роды и поземельные бояре смиряться с тем, что им придется держать с ними совет по всем вопросам.

– Но тогда, это должны быть посланцы Нави, богатыри, не просто богоборцы, а маги и чародеи, – Продолжал Гог, – Это должно быть братство Посвященных, более Посвященных, чем сами волхвы. Не подчиненное никому, кроме единого Государя и Господа. И отвечающее только перед ними.

– Ты прав брат, – Поддержал его Готфрид, – Но тогда и Государь должен быть царем-священником единым в двух лицах, почти, что Богом на земле.

– Не почти, что, а Богом на земле. Сыном Божьим. Истинно так. Но это могут решить только самые знатные роды Ойкумены. Мономаховичи, – Опять слово взял Гог, – Только они вправе выбрать того, перед кем они склонят головы. Но наше дело подготовить это решение.

– И обеспечить его выполнение во всех землях и уделах, – Слова Андрея были встречены гулом одобрения, – Я предлагаю держать совет с Бернаром.

– Бернар согласен с нами и поддержит. Поэтому я думаю так: Андре и Гундемар поедут не с нами в Трою, а в северные стародавние земли, откуда пошли роды наши и наберут там первых братьев нового братства. Мы остальные поедем к Бернару. Он через своих монахов посеет в головы всех мысль о том, что арии должны вновь навести порядок в этом мире. Он посеет мысль о приходе нового спасителя – Иисуса Новина. Пусть ждут, пусть встречают наших братьев, как предвестников порядка, как предвестников спасения. А братья пусть готовят во всех землях ожидание твердой руки. Грозного Царя Царей пусть ждет земля. А мы, да и не только мы, все братья всех братств, коих мы воспитаем на этой Святой Земле, в нашей обители станут Псами Господними. Пусть примером им послужат хранители-ессеи и набатеи – Псы караванов.

– Дело говоришь, – Неожиданно для всех вставил Данила, – Пора порядок наводить. Черных Клобуков, Черкасов да всяких венецианов под одну руку подводить. А кои не согласятся, к праотцам в Ирий отправлять.

– Эко ты Данила жестко! – Откликнулся Роллан.

– А в соплях уделом не правят, – Огрызнулся Данила.

– Может многим не понравится под одной рукой ходить. Советчиков незваных слушать.

– А мы не гривна, что бы всем нравиться. Не сегодня, так завтра начнут роды грудью на грудь идти. Шайки разбойные по дорогам, как волки рыщут. А теперь еще и по морским дорогам. Пока, только набатеи караваны берегут, да и то, только здесь, – Поддержал Гундомер, – Я за эту идею. Я готов ехать в полабские земли. И еще скажу, надо поднимать полабских словен на отдельное братство.

– Это дело. Кто еще сказать хочет? – Гог повернулся к королю.

– Все, что от меня зависит. Я с вами, – Коротко сказал Балдуин.

– Почва подготовлена, удобрена, полита, пора сажать ростки. Они должны дать хорошие всходы. Подведем итоги. Я и шесть рыцарей Храма отправляются в Трою, где нас будет ждать Бернар Клервосский. Там, на Соборе мы должны подготовить все правящие дома к приходу нашего братства. Андре и Гундомер берут столько людей, сколько им надо, и едут в северные земли за пополнением, или точнее сказать за первыми нашим набором братьев. Мы в свою очередь тоже привезем желающих послужить Господу из тех земель, через которые будем проезжать.

– Заручитесь поддержкой госпитальеров и Цареградской родни, – Подал совет Микулица.

– Он мне все больше стал Беду напоминать, – Поймал себя на мысли Андрей, – Только лоску поменьше, но это наживное.

– Согласен во всем. Что от меня зависит, все выполню, – Андрей сделал паузу, – Заеду в Царьград, есть там у меня зацепочки. На Русь забегу. Приведу подмогу достойную, не хуже нас.

– Ну что ж с Богом! Пусть пребудет с нами благословение Господне и Пресвятая Богородица! – Все встали, осенили себя крестным знамением.

Сборы были быстрыми. Научились за годы походов. Храмовники направились к Яффе, где сели на галеру и направились к Кипру. Андрей, собрав дружину, конно пошел вдоль моря к Царьграду. Сомнений о том, что кто-то осмелится напасть на ватагу под знаменем Андре Мондбарда, было просто смехотворным. За прошедшее время две серебряные рыбы в лазоревом поле в Новом Израиле были, почитай, более знакомы, чем на родине в Плещеевске. А уж если рядом развивался черно-белый Босеан храмовников, оповещающий всех неразумных, что они находятся на боевом походе, под покровительством самого Перуна.… Даже самый глупый пират, кочевник или дикий горец понимали, самое лучшее, в этой ситуации, не вылезать из кустов, и молить своих богов о том, что бы тебя не заметили. Слава эта летела от южных границ, от самой Петры до Геллиспонта. Постоялые дворы на всем пути радушно распахивали двери княжеской дружине. Почитая за честь столовать у себя таких известных и славных людей.

Проскочив до побережья и расставшись в Акре со ставшими уже родными рыцарями Храма, дружина повернула коней вдоль моря. И размашистым наметом начала наматывать дорогу на копыта боевых коней.

Замки и комтуры оставались за спиной. Королевство Иерусалимское сменило графство Триполи, где их встретил Понтий. Дав отдых коням, и пополнив припасы, дружина скорым маршем прошла на Тортозу и радостно была встречена Боэмундом на границе.

С трудом, отговорившись от гостеприимства молодого князя, и то, в основном благодаря Малке, у которой с ним были свои доверительные отношения, перековав коней, ватага пошла дальше, оставляя за спиной замки росских воинов, стоявших на границе с арманами. Последний привал в родных стена Андрей устроил в Росской Скале. Впереди лежала Малая Армания, слухи о которой не прибавляли радости в сердце. Армане были дружественными родами. Но не то чтобы очень любили, когда по их землям проскакивали незваные гости, особенно оружно и большим количеством. Дружина пошла с опаской и сторожко.

Но надо отдать должное Бернару, его люди уже сидели везде. О том, что Андре Монтбард едет по заданию Святого через их земли, армане были извещены заранее. И если не встречали с раскрытыми объятиями, то и преград не ставили. Поход через Малую Азию и Каппадокию хоть и не был воскресной прогулкой, но и хлопот больших не доставил, позволив коням немного отдохнуть, а дружине расслабиться.

Худо ли бедно, без забот добрались до пролива, разбили лагерь и, почистившись, двинули к переправе на Царьград. Извещенные заранее, цареградские дьяки выслали галеры для переправы дружины, стараясь подчеркнуть свою заботу и уважение.

– Ждут цареградцы, и знают, кого ждут, – Сказал Микулица, увидев, как галеры повернули в бухту Золотого Рога, к царской пристани.

– Ждут, ждут, – Поддержал его Андрей.

На пристани приказной дьяк подскочил козликом, и с ходу выпалил:

– Базилевс Иоанн любезно просят благоверного князя Андрея со свитою разместиться во дворце.

– Во так! – Прокомментировал Данила, – Во дворце!

– Поехали. Как говаривал Бакланко, – Вспомнил вдруг князь, – Жареным мясом с травками пахнет.

Сразу всем взгрустнулось, вспомнилось сватовское посольство и безмятежное отрочество. Но кони бодро вынесли дружину уже на знакомый форум Константина. Слева мелькнули опять же знакомые ворота постоялого двора. Но в этот раз мимо, мимо, дальше, во дворец Базилевса. Ныне они его гости. Ныне с ними дружить каждый рад. Ныне за ними сила, пусть и только нарождающаяся, но сила. Та сила, что силу ломит. Та сила, которая ведет за собой новую эру, эру новых царей и новых Империй.

Над башнями гостевого дворцового терема взвились черно-белые Перуновы стяги. Пусть знает многокупольный град Царев, КТО ныне в нем гостюет.

Князь разместился широко, вольготно. Дальше не спешил. Помнил завет Гуляя – «Поспешай не торопясь». Оглядеться надо, определиться, куда путь держать, какие дороги выбирать.

Ближние князю не возражали. Царьград – перекресток Ойкумены. Все дороги ведут сюда. У каждого из них было здесь свое дело, своя нужда.

 

Малка со своими неизменными Угрюмами с утра направили коней по известной им дороге к белоснежному Храму Артемиды. Да и куда еще мог направить коня легендарный зеленый эльф, как не к своей Богине Леса.

Оставив братцев на том же самом холме, что и три года назад, Малка повернула к ступеням Храма, лихо осадив иноходца у коновязи. Подбежавшим Враврониям, на ходу вынимавшим короткие мечи, она показала небесно-голубой перстень и они, радостно улыбнувшись, кинули мечи в ножны.

– Проходи, сестра, – Склонила голову девушка в медвежьей шкуре.

– Мир вам, жрицы леса, – Малка взбежала по ступеням.

Двери распахнулись, и два косматых медведя рванулись с цепей, но, остановленные негромким приказом старшей жрицы, сели у входа.

– Я пришла, как было условленно, – Малка сняла шлем, по плечам рассыпались локоны, ниспадая до пояса золотым водопадом.

– Готовься сестра, мы ждали тебя, – Старшая жрица повелительно указала рукой на бассейн в глубине Храма.

Вравронии, как и в прошлый раз обступили Малку, сняли с нее брони и одежды и увлекли в бассейн с теплой, ароматной водой, переливающейся каким-то изумрудно-зеленым цветом. Они омыли ее голубой и розовой пеной, расчесали шелковистые волосы, натерли ароматными маслами и благовониями и, накинув прозрачную газовую тунику и возложив на головку венок из лесных цветов, повели к статуе Богини.

У подножья статуи в кресле слоновой кости сидела хранительница Храма. Уже не молодая, но не потерявшая прежней красоты и величия.

– Подойди ближе, дочь моя, – Она сделала приглашающий жест, – Я вижу у тебя на пальце перстень Богини. Значит, ты пришла сюда в поисках женской магии, ты пришла за магией любви.

– Извини, хозяйка. Я воспользовалась приглашением Артемиды и ее перстнем, но пусть слова мои не покажутся тебе дерзкими. Я готова отказаться от ее дара, если вы откроете мне тайну. Почему знания наши, и мои и Данилы, не идут далее воинского искусства, да чуть-чуть пророчества? Чем не угодили мы Богам?

– Это не ко мне вопрос. Это вопрос к Богам, а я лишь отзвук их голоса под этими сводами. Если им будет угодно, они ответят тебе. А сейчас подумай, девочка. Принимать тебе дар Артемиды, или нет? От таких даров не отказываются.

– Принимать! – Секунду поколебавшись, ответила Малка.

– Тогда иди в глубину Храма. Там, где расстелены шкуры Бера, увидишь столик, на нем чашу. В ней волшебный напиток. Выпей его и отдайся судьбе.

Малка встала и пошла в глубь Храма. В солнечных лучах, падавших через верхние окна в крыше, на белых мраморных плитах пола она увидела черные шкуры гигантских святых Беров, давно уже не живущих ни в одном из краев земли. На столике из прозрачного камня, как бы вобравшего в себя всю зелень майских лесов, стояла тонкая прозрачная чаша с голубым, как камень на ее руке, напитком. Неуловимые искры загорались и гасли в самой глубине его.

Безо всяких колебаний Малка взяла чашу и единым духом выпила ее содержимое.

Все повторилось как в прошлый раз. Тело ее мягко осело на шкуры и Вравронии, подхватили его. Она видела все это со стороны, вернее не она, а ее дух, продолжавший держать в руке волшебную чашу. Мягко ступая по шкурам, к ней подходили три жрицы в таких же, как у нее прозрачных туниках. Но, вдруг, из-за их спин вышла сама Мать Леса.

– Я узнала твою печаль, и услышала твою просьбу, – Нежным, но властным голосом повела она свою речь. Жрицы отступили на шаг и склонились в поклоне.

– Ты не отказалась от дара, хотя пришла сюда за другим. Похвально, девочка, похвально. Честь тем, кто чтит Богов! То, что хочешь узнать ты, может узнать только жена или сестра. Это Завет Всевышнего! Ты, не то и не другое. Ты – дева-воин, хотя и волхова Святобора – Велеса. Сегодня ты должна выбрать свой путь. Получить те знания, о которых ты просишь, может или жена, посвященная Велесу, но ты ушла из заветного леса, покинула капище в Бору, – Она сделала останавливающий жест, – Знаю, знаю, не по своей воле, а волею Лады-Матери, Макоши – Пряхи судеб и, открою тебе тайну, волею самого Рода. Поэтому не противился Святобор и отдал одну из своих избранниц на служение людям. Но, тем не менее, ты не жена Велеса. Есть второй путь. Ключ к этим знаниям может получить сестра наша, моя жрица. Не торопись с ответом!

– Я согласна! – Выдохнула Малка.

– Еще раз говорю, не торопись с ответом, торопыга. Дав согласие, ты навсегда закроешь себе двери в мир людей. Ты не познаешь радости материнства. Ты будешь знать любовь. И мы научим тебя искусству любви. Мы и начнем с этого. Но, зная любовь, не земную любовь, ты не сможешь познать радость брака. Тебе не будет дано зародить корень новому дереву, ибо брак – корень ариев. Ты будешь служить Богам, ты сама будешь почти Богиней. А на земле теперь не место полубогам и героям. Так решили мы.

– Я согласна, – Твердо сказала Малка.

– Ты выбираешь судьбу. От многия знания – многия скорбь, – Голос Богини был суров и печален, – Судьба сестры Вравронии – тяжелая судьба. Ты дашь обет бедности и безбрачия. Ты дашь обет служения мне – Хозяйке Лесов. Это не избавит тебя от служения Святобору и Макоши. Ради этого ты ищешь заповедных знаний. Я права? – Она внимательно посмотрела на Малку.

– Да, – Чуть слышно ответила девушка.

– Ты продолжишь службу Макоши и Святобору. Ты будешь рядом со своим мужчиной, – Она опять внимательно посмотрела на Малку, – Но будь готова прийти ко мне, когда я тебя позову. А со своими родичами из Ирия я разберусь. Служи им верой и правдой. Оберегай нить судьбы того, кого поручили твоим заботам. Дари любовь тому, кому ты захочешь ее подарить…

– Любовь? – Вопрос был тише дуновения ветра.

– Любовь! Любовь! – Подтвердила Богиня, – Я не беру с тебя обет целомудрия. Ты подаришь своему избраннику божественную любовь. Поверь мне, я знаю что говорю. В магии любви со мною мало кто может сравниться. Любовь… но не семью. Ты будешь его богиней, его судьбой, волховой и всей его жизнью. Пока… я не позову тебя.

– Да, – Кивнула Малка.

– Я сама буду учить тебя всему. Но начнем мы с искусства любви. Ты поймешь почему, когда мы закончим наши уроки. Ты согласна?

– Да, – Прошелестел ответ.

– Не слышу! Ты что, девочка голос потеряла? Я освободила твой дух от тела, а не от голоса.

– Да! – Твердо прозвучало в этот раз.

Артемида повернулась к жрицам. Взгляд ее остановился на теле, лежащем на шкурах. Она критически оглядела его, пошевелила рукой пышные золотые локоны.

– Неплохо, неплохо, – Тихо произнесла она. Махнула рукой, – Начнем.

Вравронии подошли к Малке, неуловимыми движениями скинули с себя туники и, взяв ее под руки, повели в центр Храма, в круг света, отражающийся от золотого щита статуи Артемиды, где ждала их сама Богиня.

Обняв бесплотную Малку, Артемида поцеловала ее в губы, обняла за талию и ввела в страну любви.

– Я покажу тебе всех легендарных дев, которые служили Богине Любви. Хотя, по мне, они были чересчур, мягки, нежны и слабы. Мои жрицы чуть погрубее и могут постоять за себя, но в деле любви дадут им фору. Пойдем.

Малка увидела первую женщину – праматерь Ольху, познавшую основы добра и зла. Великую легендарную княгиню, тезку праматери, взявшую в руку меч, для того чтобы отомстить за смерть любимого мужчины. Артемида показа ей любовь прекрасной Елены, из-за которой началась Троянская война и любовь Клеопатры. Вместе с царицей Савской были они в покоях царя Соломона. А Богиня влекла ее дальше и дальше. Стрела, пущенная из зеленого охотничьего лука, пронизывала слои времени, нанизывая их все плотнее и плотнее. Сделав круг во времени и пространстве, они опять оказались в круге света, отбрасываемым щитом мраморного двойника Артемиды.

– Ты увидела достойнейших. Некоторые давно ушли в Ирий, другие еще не родились, кто-то из них живет лишь в устах народов. Но обо всех них люди будут вспоминать веками, и рассказывать своим потомкам, как волшебную сказку. Каждая из них прожила свою жизнь, в своем роду, своей стране, в свое время или… не жила никогда. Одно общее есть в их судьбе. Макошь свила им свою нить с нитью любви. Разные учителя были у этих героинь. Одних обучала я, других Богиня молодости и любви Леля. Даже сама Богородица-Лада, преподала сею науку праматери ариев. Поэтому такая разная она – Любовь. Поэтому так многогранно и неповторимо ее искусство. Я буду тебя учить тому, что знаю я. Искусству природной любви, любви леса, трав, цветов, любви зверей и птиц. Я – Богиня Леса, Богиня Охоты, Солнечная Дева, Дева Ариев. У меня свое искусство любви. Сначала я научу тебя жить духом любви, а потом мои жрицы научат твое тело пользоваться этими знаниями.

– Я готова! – Ответила Малка.

– Сейчас ты станешь частью мира. Частичкой того, что вы называете мирозданием. Ты будешь кипеть соком березы в майские дни. Лететь пылинкой с цветка на цветок на лапках пчелы. Бурлить песней в горле, взлетающего к солнцу жаворонка, и ревом в горле тура на весеннем гоне. Ты станешь криком лебедя, зовущего свою подругу. И трелью соловья в летние ночи. Ты пойдешь вместе с лососем на нерест, выбрасываясь на острые камни порогов, туда, вверх по рекам, куда гонит его призыв пращуров и зов продолжения рода. Вот тогда ты поймешь, что движет ими, движет всем, что живет и размножается под лучами солнца, несущего жизнь. Поймешь, что рождает эту жизнь и гонит ее дальше. Иди, – Она опять обняла бесплотную Малку, поцеловала в губы и как будто влила в нее, что-то горячее, жгучее, раздробившее ее на тысячи, нет на миллионы частичек. Каждая из них полетела, рассыпалась, растворилась в каком-то маленьком мире. Каждая начала постигать жизнь, рождение, любовь, смерть, там, куда занесла ее Артемида.

Сколько продолжалось все это, было невозможно понять, но Малка очутилась в том же световом круге посреди Храма, уже зная все об этом мире. Артемиды не было в Храме. Она оглянулась, и душа ее слилась с телом, войдя в него. Знания и умения души рвались наружу, но тело не слышало их. Она покрутила головой, подняла руку, повернулась в сторону двери. К ней подходили знакомые сестры. У каждой в руке была чаша.

– Сестра, твои знания выше наших. Однако плох тот воин, кто, имея волшебный меч, не знает, как владеть им. Знания твои велики. Оружие твое великолепно, – Старшая жрица при этих словах погладила нежную Малкину кожу, напоминавшую свежий персик, – Мы будем учить тебя владеть твоим оружием, применяя твои знания.

– У каждой из нас в руках чаша, – Подхватила вторая жрица, – Мы уже не можем научить тебя ничему новому в области духовной любви. Сама Артемида подарила тебе эти знания. Но мы разбудим в тебе то, что твой дух взял у Матери-Природы. Мы будем учить тебя плотской любви. Наши три чаши – это три составляющих ее: любовь-плоть, любовь-нежность и любовь-дар. Ты вольна начать с того, что ты хочешь узнать первым, но помни – в каждой из них Белобог и Чернобог равны. Говори.

– Я растерянна, – Смущенно сказала Малка, – Мой дух знает все о предмете любви, но я не знаю с чего начать, потому что я…дева. И то, о чем вы говорите, для меня неизвестная земля, каждый шаг по которой может увлечь меня в бездну.

Вравронии пошептались между собой. Старшая жрица протянула ей чашу с черным, как южная ночь, напитком. Сходство подкреплялось звездочками, вспыхивающими в его черноте.

– Это любовь-плоть. Если знать искусство только этой любви, то можно провалиться в черную бездну темных Богов. Но твой дух сейчас настолько силен, что он не даст тебе сделать это. Пей!

Малка выпила темноту ночи.

Черная волна захлестнула ее, увлекая за собой в темное чувство. Вот она олениха, перед очами которой, два сохатых бились не на жизнь, а на смерть, и победитель, с налитыми кровью глазами, становился отцом ее детенышей. Молодой медведицей, корчась в звериной страсти, кувыркалась она в овсах с огромным черным князем леса, в клочья разрывая ему шкуру своими острыми когтями. Серой волчицей, истекала соком, в своре матерого вожака, когда он лязгом зубов отгонял от нее подросших волчат, оставляя ее только для себя, а ей хотелось волчьей свадьбы со всей стаей. Физически чувствовала она, как чужая плоть входит в нее, разрывая, раздирая ее на части. Звериное чувство утоления похоти стало заполнять Малку. Она содрогалась от одной мысли получения наслаждения. Она готова была драться с другими самками, только чтобы получить своего самца и слиться с ним в единое целое. Она готова была стать кобылицей в табуне, охаживаемой ненасытным мерином, а лучше двумя, тремя. Она сама становилась ненасытной. Она рвала и грызла самцов, в порыве наслаждения. Жуткой паучихой, поедала своего партнера прямо в момент любви. Темная пучина вбирала Малку в себя, оставляя ей одно желание, желание плоти.

В этот миг твердая рука жрицы вырвала ее из водоворота ночи. Острый кинжал разжал ей зубы, сведенные судорогой страсти, и в горло полилась приятная ароматная жидкость. Тело обмякло, налилось истомой. Малка заснула.

Проснулась она в бассейне. Сестры поливали ее из алебастровых кувшинов и ждали, когда она очнется.

– С возвращением, сестра! – Улыбнулась ей жрица ночи, – Теперь твое тело знает звериную страсть во всех ее видах. Но это только первая ступень. Ты узнала удовлетворение плоти, но не знаешь наслаждения плоти.

– Возьми эту чашу, – Вторая жрица протягивала ей чашу, в которой переливался напиток цвета молодого лотоса, цвета утренней зари. В нем плавали лепестки роз и странные ягоды, – Выпей то, что в ней, и ты попадешь в Храмы любви, где подход к ложу, дороже ложа, где ожидание любви более драгоценно, чем сама любовь. Познав всю глубину удовольствия плоти, ты не погрязнешь в пучине нежности. Пей.

Малка выпила зарождавшуюся зарю.

Лучи рассветного солнца разбудили ее на поляне среди милых фей трав и ручьев, забавлявшихся ловлей друг друга. Нежная их кожа с капельками росы напоминала драгоценный бархат, усыпанный бриллиантами, кажущийся при этом воздушным и прозрачным. Она была одной из них. Проказницей нимфой. Вакханкой. Поклонницей любовных забав. Подружки, пробегая, касались ее рук, груди, ног. Все Малкино существо было спокойно. Зверь, сидящий внутри ее спал. Здесь были одни самки, здесь не было объекта вожделения и охоты. Но прикосновения начинали нравиться ей, и вскоре смеясь, она бегала по поляне вместе со всеми. Трава приятно щекотала ноги, а роса омывала разгоряченное тело прохладой.

Но сверкнула молния, и Малка оказалась в бассейне среди плещущихся и забавляющихся в воде наяд. Они целовались и обнимались. Их проворные руки гладили Малкину грудь и бедра. Она уже не искала самца, способного погасить огонь у нее внутри, она уже ловила эти мягкие прикосновения, которые усыпляли ее темного зверя. Малка нырнула под одну из наяд, ее рука коснулась точеной груди, она вынырнула и оказалась посреди розового сада, где в небо били хрустальные фонтаны и с деревьев свисали диковинные плоды. Рука ее лежала на груди очаровательной девушки. Губы той были полураскрыты, и в них был зажат какой-то диковинный плод. Руки ее обнимали Малку, пробегая по ее спине от шеи до поясницы и играя концами ее золотых волос. Незнакомое ей чувство полного счастья поднималось у Малки от основания живота к сердцу. Губы ее потянулись к диковинному плоду и, раздавив его в кровавый сок, слились с губами девушки. Руки, размазывая сок, гладили розовое тело. Чувство блаженства и нежности затопили ее всю, навсегда усыпив темного зверя плоти и уводя ее из этого грубого материального мира.

Рука жрицы, отодвинув розовый полог ложа, вернула ее в Храм. Мягкие руки сестер огладили ее тело, сотрясавшееся в судорогах наслаждения, и опустили его в бассейн.

– С возвращение сестра, – Поцеловала ее жрица зари, – Теперь ты знаешь нежность плоти, в самых ее пределах. Ты знаешь, что не только любовь, даримая тебе плотью, насыщает твое желание. Нежность, от кого бы она ни исходила, даже без звериной страсти, наполняет твой сосуд желания таким же божественным напитком. Но это только вторая ступень искусства.

– Вот тебе моя чаша, – Сказала третья жрица и протянула ей чашу, в ней был налит напиток золотого цвета, в глубине которого разгоралось солнце, – Выпей мое подношение и ты попадешь к тем, кто считает высшим своим призванием дарить себя. Не отдаваться, как это делают те, кто идет за дружинами. Не смиряться по воле рода или по законам войны. Не играть, как играют на капищах или в игрищах. А дарить себя. Приносить, как награду достойному. Ты получала удовольствие в страсти ночи, от того, что чужая плоть брала твою плоть. В моих Храмах дарят такое удовольствие другим, заставляя их забыть все, кроме тебя самой и твоего дара. Это высшее искусство любви. Пей.

Малка выпила солнечный свет и полуденный жар.

Ее опалило всю – и снаружи и изнутри. Она очутилась на пиру в медвежьей шкуре Вравронии, накинутой на ее обнаженное тело. Суровые берсерки, вонзив в столбы свои боевые секиры, поднимали заздравные чаши, обнимая своих подруг. Воин сидящий с ней смотрел в ее бездонные синие глаза, но она видела, что в его глазах еще не угасло пламя пожаров и отблески мечей. Ее соседка обнимала воя, и ее маленькие проворные руки пробегали по его телу. Ее тело прижималось к нему и скоро у того в глазах начал пропадать огонек войны. Малка повернулась, и, вместе с ней, повернулась вся картинка.

На высоком помосте арфистка в голубой тунике пела хвалебную песню воям. Малкина голова покоилась на коленях витязя, возлежавшего за столом. Малка приподняла голову. На коврах, утопая в цветах и лепестках, обнаженные гетеры ласкали воев, снимая с них золоченые латы. Их волосы щекотали тела мужчин и друг друга. Музыка сливалась с тяжелым прерывистым дыханием и журчанием фонтанов. Тела гетер, гейш, гурий начали свиваться в один большой клубок…

Великий воин, и это было видно по его осанке, взгляду, повороту головы, лежал на изукрашенном ложе. Трое их, жриц Богини Забвения, лежали рядом. Взгляд его блуждал по полям сражений. Он не видел их. Он слышал топот коней, лязг мечей, хрипы раненых и стоны умирающих. Но вот губы одной из жриц побежали по его шее, и нашли его губы, сливаясь с ними, а ее язык нырнул в его седые усы. Губы второй побежали вниз по его телу. А руки их порхали, развязывая шнуры, распуская ремешки, и искали, искали… мимоходом, одна из них коснулась ее затылка, мягко пригнув ее голову к телу воина, как бы подсказывая и одобряя. Малкины губы и язык понятливо заскользили по нему, ноздри втягивали в себя мужской дух войны. Зверь внутри нее проснулся, нежность, спящая в руках, вырвалась наружу. И когда все его клеточки начали откликаться на ее призыв, она взлетела на него, и, как дикая Валькирия, поскакала в страну наслаждения Вальхаллу, ведя его за собой.

Она подхлестывала сама себя, как норовистого иноходца, даря ему свою плоть каждым движением бедер, каждым своим изгибом. Он погружался в нее все глубже и глубже всеми своими сражениями и пожарами, и, наконец, извергнулся в нее жаждой смерти. А она, приняв его, зародила от его неистовства новую жизнь. Крик ярости и крик новой жизни слились в единый крик страсти, вырвавшийся из их уст, и был потушен устами ее подруг, у него и у нее одновременно. Она начала проваливаться в нечто, свиваясь с подругой в какой-то тугой узел, краем глаза увидев, что в глазах воина был только ее образ и третья жрица продолжает ее дело. Она победила. Победила войну и смерть. После этого уже не надо ничего. Рука жрицы вернула ее в Храм. Теперь ее учителям потребовалось все их умение. Они гладили Малку, омывали благовониями, вливали ей в рот снадобья, говорили ласковые слова. Наконец судороги достигли своего пика, сотрясли все ее тело, и она открыла глаза.

Малка была вся изломана, измята, избита. Она вся была сплошная боль от кончика пальцев на ногах, до кончиков волос. Но это была та боль, которую хотелось испытывать еще и еще. Малка приходила в себя. Приподнялась на локте. Ей протянули маленькую бутылочку.

– Это эликсир жизни. Он восстановит твои силы и вернет тебя в этот мир. Мы не думали, что ты выдержишь все. Почти никто из сестер не проходил испытания целиком. Обычно одно-два. И останавливались на этом. Ты молодец, северная сестра. Теперь ты владеешь своим телом и своей душой в искусстве любви лучше лучших. Смотри, мы дали тебе страшное оружие. Оно страшнее мечей и стрел. Против него нет защиты и магии.

– Спасибо! – Малка выпила эликсир и почувствовала, как силы возвращаются к ней. Она с удивлением оглядела себя.

– Не удивляйся. Ты так и осталась девой. Мы взяли твое тело и вселили его в другие тела. Оно училось у других, – Жрицы засмеялись, – Правда, мы сделали его немного мягче и нежнее, оно огрубело в походах. Да показали ему те места, что любимы маленьким богом любви – Эросом.

Жрицы встали. Поклонились.

– Сегодня тебе уже пора. Твои спутники заждались тебя. Мы ждем тебя завтра. Завтра Артемида ответит тебе на твой вопрос. Иди сестра. Мы всегда с тобой, где бы ты ни была. Только позови, и мы тебе поможем.

Малка оделась, вышла, вскочила на коня и дала ему шпоры. Завтра ей обещали приоткрыть тайну. Угрюмы почувствовали свою хозяйку загодя. Они ждали ее сидя в седлах. Малка выскочила на холм, огляделась. Весь мир вокруг стал немного другим: ярче, светлее, звонче. Волкодлаки привстали на стременах. Их богиня изменилась. Как? Они не могли сказать, но что-то в ней было теперь от матери-волчицы, вскармливающей своей грудью героев. Она стала им еще дороже, еще ближе. Теперь они охраняли само чрево природы. И окружив ее плотным кольцом, стремя в стремя они помчались в город.

 

Артемида встретила ее у входа.

– Входи, входи сестра. Я жду тебя. Сегодня я постараюсь ответить на твой вопрос. Но не так, как ты ждешь. Я расскажу тебе «Песню Всевышнего», а ты сама найдешь ответы на свои вопросы. Проходи.

Богиня повела ее в Храм. Туда, где стоял ее мраморный образ. Они прошли между двух лохматых стражей, севших при виде Богини, как дрессированные собачки на задние лапы и забавно протянувшие передние, прося подачку.

Новая жрица – Малка и Хозяйка шли через строй Вравроний, приветливо улыбавшихся им и ритмично ударявших рукоятками мечей в маленькие круглые ручные щиты с головой медведя, выбитой на их поверхности. Сегодня они мало походили на жриц любви, сегодня это были воины. Амазонками называли их в легендах теплых морей. Валькириями в сагах морских скитальцев севера. Русалиями в сказах древних ариев, осевших на землях Руси.

Хозяйка Леса дошла до своего трона, села, рукой указав на подушку у своих ног.

– Слушай сестра. Ты хотела знать эту тайну. Ты заслужила это знание. Слушай! – Она прикрыла глаза и начала.

– Когда-то, давным-давно Всевышний, которого вы на Руси зовете Родом, ответ на твой вопрос вложил в песню. В песне этой есть заклинания Велеса-Одина. Тот из смертных, кто хочет получить эти знания, должен найти голову Мимира – великана, стерегущего изначальные знания, знания жизни и смерти. Он укажет достойному путь к Источнику Мимира. Этот священный источник мудрости находится в центре Мироздания у корней Дерева Мира. Стерегут его Вельвы Смерти, по-вашему, словенски, волховы смерти. Отпивший из этого источника, начинает понимать слова Песни Всевышнего. Ему открываются тайны бытия.

– Укажи мне путь к источнику, Солнечная Дева! – Порывисто сказала Малка.

– Источник не ищут, как затерявшийся в лесу след лисы, или, как пропавшую к густой траве тропинку. Поиск, где находится первоначало бытия – это не поиск иголки в стоге сена. Крупицы знаний лежат в окружающем тебя мире, а не на волшебном острове под чародейским дубом. Ты сестра моя, волхова Святобора, вещунья Макоши. Я буду вести тебя по этому лабиринту иносказаний и скрытых мыслей, и, я думаю, тебе хватит ума и познаний понять их особый смысл.

– Начинай, прошу тебя, начинай. Я буду стараться!

– Ты хотела знать, каким путем надо идти к Вечному. Ты спрашивала, почему ваши знания не пошли дальше воинского умения. Постарайся понять, где вы свернули не туда, и уперлись в стену. В этом лабиринте не поможет волшебная нить Ариадны – Солнечного поводыря. В этом лабиринте надо слушать только свою душу, – Она поудобней уселась на троне.

– Восемнадцать ступеней, ведут на вершину знания, восемнадцать степеней имеет ранг Посвящения. Ты хотела знать, как идти этим путем? Слушай. Все начинается, и у вас начиналось, с огненного рождения, перерождения, очищения огнем. Волхвы называют это магией счастья и говорят: «Сотвори себе счастье, и будешь счастлив». Когда ты поняла, что жить надо для будущего, и только дураки горюют над прошлым, ты ступила на этот путь. Бог Фаэтон следит за первым шагом у каждого, кто выбрал для себя эту стезю. Наверно поэтому считается он покровителем Божьих Судов – турниров, так любимых у вас смертных.

Следующий, второй шаг, он тоже тобою пройден, когда начинаешь искать первопричину всего, и понимаешь, что есть Предвечное. Помни завет – “Познай себя, и ты познаешь все». На вечности стоит мир и в вечность уйдет потом, и снова возродиться – воскреснет. И так будет вечно – жизнь и смерть. Смерть и жизнь – вечное колесо ариев, катящееся в вечность. Тут кто понял это, в награду получить знания врачевания. Сама птица Гамаюн, страж Ирия следит за теми, кто всходит на эту ступень.

– Я знаю, о чем ты говоришь, Хозяйка. Я прошла эту ступень, – Малка утвердительно кивнула головой.

– Тот, кто идет этим путем дальше, на третьей ступени, попадает под своды дворца неудержимого Перуна, громовержца, покровителя князей и воинов. Тот же, кто не испугался его громов и молний. Тот, кто отважился познать разницу между шипом смерти и шипом жизни, разницу между терниями и тем, что дарует жизнь. Тому, кто научился ценить чужую жизнь и беречь свое «Я», тому в награду Перун открывает тайну владения оружием. Тайну, как сделать свое оружие разящим, а оружие недруга бесполезным.

– Это магия меча. Ей учат воев.

– Да, ты права. Но это только, владение тайной оружия, а следующую тайну открывает умелым и настойчивым на четвертой ступени зимний Бог Ясень. Он умеет запечатать уста и сделать их красноречивыми. Уста, могущество Слова! Сила твоего духа делает тебя свободным. Сила, даруемая словом, рвет физические оковы, она склоняет головы непокорных, и делает народы победителями. Познавшим слово, солнечный Ясень открывает магию, помогающую избавиться от любых оков и пут. Там где уста открыты, там узы спадают сами.

– Этому меня учила Великая Пряха.

– Да Макошь известная умелица плести всякие нити и завязывать разные узелки. Но вот в чем трудность, тот, кто познал магию слова, должен познать магию Правды, силу Космического закона, правящего в этом мире. И только сам Род может научить этому, потому и имя этому закону такое же, как у Всевышнего – Род. Тот кто учит Правь, должен знать все стороны бытия – и Явь и Навь. Только тогда понявший сможет сказать «Я – мой Род, этот Род неразрушим, потому что я сам – мой Род». Потому что, трижды священен Род. Как Бог Род, как общий род и как дух рода в его законах. Познавший же единый закон бытия одним взглядом может стрелы в полете останавливать, потому, как и стрела, тем законам покорна. Это и есть пятая ступень. Это ты тоже знаешь, раз на страже между Явью и Навью стояла.

– Да знаю, – Ответила Малка, слушая, затаив дыхание.

– Все кто прошел эти ступени, достигают знаний Хана, но только тот, кто взошел на следующую шестую ступень, ступень познания корней своих, дерева рода своего, тот может стать Ханом. Тот, кто осознает, что чистота дерева в чистоте источника из которого пьет род, а воду из него носит женщина и чистота рода лежит на плечах женщины тому откроется истина – «Твоя кровь – высшее из того, что ты имеешь». Побег от чужого корня не вырастет своим деревом. Кровь объединяет побратимов и кровные узы крепче физических и духовных, ибо зов крови возьмет свое. Получая чародейство общей крови, можешь ты стать магом. Но ты женщина сестра моя. И ханская магия тебе не к чему, ты сама хранительница корня.

– Да, – Непроизвольно вздохнула Малка.

– Не грусти, что не дашь нового корня, зато сбережешь старый. Поэтому сходи еще раз на поклон к неудержимому Симарглу, Агни еще называют его, к Богу Огня и попроси пусть еще раз расскажет тебе про то, что видать плохо рассказал в прошлый раз. Ведь это он отвечает за следующий седьмой шаг на путях познаний. А ты говорила, что прошла его. Ну-ка напомни мне, чему тебя учил огненный проказник, или он тебя выучил только пальцем костры запалять на девичьих праздниках? Он ведь подарил тебе огненное чародейство – власть над огнем?

– Подарил Хозяйка. И завет я его помню. “Вмести в себя все и тогда все подчиниться твоему контролю». Я помню познание ограждения, завет всеобщей ограды, знание строительства городов. Прости Хозяйка, это бабье выскочило, это пока выше меня из нутра идет.

– Не виню, не виню девочка. Еще долго будешь вздыхать об этом. Богиня Лада сильно в каждой из нас сидит. Теперь ты мне сама напомнишь наш следующий восьмой шаг. В нем ты мне по знаниям должна быть ровня.

– Ну, уж и ровня, – Малка улыбнулась, – Этот шаг Макошь сторожит, мы ее ведуньи к нему людей готовим и ведем. Мы им, не знающим его, растолковываем что Нужда, необходимость то есть, цветет на цветке судьбы. Мы их, и я тоже, сами учили, ищущих знания великой мудрости, волшебным словам – «Используй свою судьбу, а не борись с ней». Спасибо за напоминание Хозяйка. И я думаю, что угадаю следующий девятый шаг.

– Попробуй, – Теперь улыбнулась Артемида.

– Это то чему учил Велес, – Малка вопросительно посмотрела на собеседницу. Ты утвердительно кивнула головой, – Велес учил нас: «Добейся власти над собой, тогда все, что противостоит тебе в этом мире, будет в твоей власти». Воля! Вот основа познаний Велеса, чем сильнее и тверже твоя воля, тем сильнее твоя власть. Магия Велеса – связывающая магия. Все силы природы в твоих руках.

– Ну, на то он и Велес, что бы всех усмирять, – Усмехнулась Артемида, – Балабол конечно, но, в общем, прав.

– Великая Богиня, – Малка преклонила колено, – На этом знания мои кончаются, покорно прошу рассеять мглу передо мной на дальнейшем пути.

– Мы девочка, не романы писать собираемся и не менестрелями на пирах слух гостей услаждать. Ты жрица моя и слуга наша. Теперь я тебе обязана открыть весь путь до конца. А ты уж сама после выберешь – идти им или нет. Так что встань с колен и сядь рядом. Без красивых слов продолжим.

– Слушаю и повинуюсь, – Малка села рядом с троном.

– Здесь кончается то, что вы называете «Спасом Нерукотворным», то чему учат воев. С этого шага ты пойдешь осторожно, потому что очень тонка грань между гордыней и гордостью, очень непрочна нить судьбы, которую будет прясть твоя пряха. С этого момента каждый твой шаг – это Посвящение, это ступень уже в высшей иерархии магов, волхвов, друидов. У них много имен, там, на земле, но все они носители знаний мудрости. Ты сможешь подняться на их вершину, но путь труден и опасен. Ты готова?

– Я готова.

– Тогда вперед. Дорогу осилит – идущий. Начало нового этапа восхождения начинается с десятой ступени и проходит опять через очищающий огонь. Только в этот раз само солнце, сам Бог Ра проведет тебя через него. Тот, кто пройдет через этот огонь, будет называться по имени своего покровителя птицы Феникс, и иметь на знамени своем эмблемой орла. Главное же, что дает Ра тому, кто прошел его огонь и возродился из пепла – это силу против любой магии низких сил. Но это только благословение Солнца. Учеба начнется дальше.

– Я знаю, у великого Ра есть четыре сына.

– Да ты опять права. Самый старший Ясень уже отдал свои знания воинам, теперь пришел черед его братьев. Самый молодой – Хорос ведет за собой победу. Если дух твой остался стоек после всех испытаний – он достоин победы. И Хорос подарит неуязвимость в бою и несгибаемость духа в жизни таков итог одиннадцатого шага. Бесценный дар.

– Спасение и победа! – Малка выдохнула это одним махом.

– Двенадцатый шаг – это шаг весеннего его брата – Ярилы, Бога возрождения природы, бога весеннего буйства. Моего самого любимого брата. Он зверь, он война, он возрождение леса после зимы, он сокровенная чаша жизни, наполненная соком природы. Его дар еще более ценен – это дар бессмертия и воскрешения в его живительных соках. Его заклинание: «Не бойся смерти – она не может убить тебя». Кажется, выше дара нет.

– А что, есть выше? – Голос Малки дрожал.

– Есть! Это дар Дажьбога. Бога песни. Бога урожая. Покровителя свадеб и рожениц. Родоначальника русичей. Вы же себя внуками Дажьбожьими нарекли. Он дарит тому, кто прошел его школу, почти, что божественное право. Святою водой освящать младенцев невинных, дабы сделать их неуязвимыми и героев из них воспитать. Мало, кто получил этот дар. Но еще меньше тех, кто использовал его. Знали все Посвященные в это знание завет грозного Бога. «Жизнь наша в руках Бога, так вверим ему ее». Вот таков тринадцатый шаг.

– Так что, так никто и не воспользовался магией живой воды?

– Легенды говорят, что были такие, кто магию эту применял. Великий Ахилл, воин достойный воспитан был таким волхвом. Однако все, кто дошел до этого предела, нашли в себе силы сделать следующий четырнадцатый шаг. А, познав его, каждый начинает понимать, что все знания требуют от Посвященного умения владеть ими. Умения сдерживать себя в стремлении применить их. Недаром за эту ступень отвечает сама Богородица, Лада – покровительница брака. Она возвращает ищущего к тому, чему учил Ясень, к знанию законов. Но глубже и выше – к знанию законов бытия. «Сперва научись править судном, а уж потом берись переплыть море». Так учит Великая Богиня. Тот, кто поймет ее слова, тому откроются истинные звания Богов.

– Это те, кто ведет за собой веру?

– Да вы называете их святыми, Пророками, благоверными. Это они. Если помнишь ты, в первой части дороги знаний, после познания законов, открывался путь к познанию тайны общей крови, магии побратимства. Здесь же, в конце пути, после знания всемирных законов, объединяющих смертных и Богов, открывается тайна человеческого бытия. Сама Марена – Богиня смерти, приоткрывает завесу Посвященному в первоначало человеческой сути. В женское и мужское начало бытия, в тайну Лунного месяца и девяти золотых колец дающих начало жизни. Тот, кто поймет ее наказ – «Будь человеком», получит от нее в дар умение отличать истинные знаки, по которым сможет отличить он асов и альбов. Тех, кто правит миром. Тех, кому даны сила и власть. И сам уподобится слугам Велеса, коим даны в этом мире – дух и святость. Пройдя Марену, ты пройдешь пятнадцатый шаг.

– Это ангелы и медведи? Те, кто стоят во главе родов земных?

– Ты умна и знающа девочка. Мне приятно открывать тебе книгу знаний и листать ее золотые страницы, потому что читать не знающему буквы, то же самое что лить воду в бочку без дна. Ты поймешь, что если ищущий нашел в себе силы познать прибывающую Луну, он должен быть готов увидеть и убывающую. Ты в силах сделать шестнадцатый шаг, хотя он и труден. Только тот, у кого не вызовет смятения откровение Сумерек Богов. Только тот, кто не придет в уныние от обманчивости победы над собственным духом. Тот, кто в силах задуматься над тем, что будет после, тот достоин, получить в награду от Живы, вечной противницы своей сестры Марены, знание женского начала, знание девичьей души. Изменчивой, немного коварной, легкой, но дающей начало новой жизни. Души разгоняющей сумерки смерти и приносящей новую надежду.

– Ты говоришь о предверии в возрождение? О великой силе любви, дающей росток новому миру?

– Не совсем так. Ты забегаешь вперед. То о чем ты говоришь. Откроет тебе семнадцатая ступень. Магия любви под силу только третьей сестре – Леле. Вечно молодая Богиня лета Леля может научить тебя этому ворожейству. Это она может опутать душу девичью приворотным словом. Она учит Посвященного тому, о чем мы с тобой говорили, когда ты училась искусству любви, прыгнув сразу на предпоследнюю ступень. Брак – корень ариев. Основной закон, основное право держится на самом маленьком слиянии родов, когда два Я – дают третье. Только потом эти Я сливаются в океан затопляющий мир. Но корень в первичном слиянии и Леля учит этому. Все в мире: закон, право, суд, государство, все в Ойкумене начинается и растет от этого корня. Но есть тяжелый обет. Тот, кто узнал это, теряет право создать такой корень. Ты в их числе. Ты не станешь праматерью. Бессмертные не становятся у истоков родов. Они их оберегают. Вечно юная праматерь на глазах у потомков вызывает лишние думы и вопросы. Только берегиня рода может никогда не стареть.

– Великая Мать Лесов! Ты хочешь сказать, что я бессмертна!!

– Да девочка! Теперь ты полубогиня и будешь вечно молода, пока я не позову тебя к себе служить другую службу. Готовься взойти на эту последнюю восемнадцатую ступень Посвящения. Ты – человек, будешь одним целым с Богом. Со мной, Святобором, Макошью. На самой последней ступени, уже не мы, а сам Бог-Создатель-Всего, Бог-Даритель, вложит в душу твою то, что не дано быть ведомо ни девам, ни женам, а только сестрам. В слиянии духа твоего и тела, в служении одному из нас, откроется тебе эта тайна. Ты прошла испытания и стала жрицей Артемиды, тебе подвластно и доступно это знание, если Всевышний посчитает, что ты достойна его. Я успокою тебя дитя мое. Он считает, что ты достойна. Жди оно войдет в тебя. Как? Даже я не знаю этой тайны. Но скоро мы будем почти что равны. Ты станешь одной из нас. Вечно живущей под разными именами, в разных странах, в разные годы. Ты принадлежишь Мирозданию.

– Скальды и барды поют про Эрду-Орду. Что наступит время такое, когда придет на землю обетованную сила великая. Что сила та означает?

– Эрда – это Святость Родной Земли. Это мой последний ответ. Сказано в песне Всевышнего: «Благо сказавшему! Благо узнавшему! Благо внимавшему!! Вспомнишь – воспользуйся!». Урок мой окончен. Ответ на твой вопрос прозвучал. Я приду к тебе, когда ты позовешь. Не делай это часто. Мой тебе совет. Не беспокой Богов по пустякам. Справляйся сама. Верь в свои силы и свою волю. Пряди свою нить. Ты сильна, умна, красива, и Посвящена. Что еще надо в этой жизни? – Она лукаво посмотрела на Малку, – Любовь? Конечно любовь! Но тут Боги бессильны. Тут все в твоих руках. Я не говорю – Прощай! Я говорю – До свидания! Девочка. Мы рядом. Помни. Всего тебе хорошего и большого счастья за твою не мерянную жизнь!!

– Благодарю тебя Великая Мать Природа, – Малка подняла глаза. На троне никого не было. Холодно смотрела на нее мраморная Артемида. Только в каменной руке сиял голубым светом знакомый перстенек.

– Возьми его он мой подарок, как лучшей из моих учениц! – Раздался голос под сводами Храма.

– Спасибо! Спасибо!! Спасибо!!! – Малка надела перстенек на палец.

– Носи… – Прокатилось эхо.

К Малке подошла старшая жрица. Склонилась в поклоне, как перед старшей.

– Велено нам принять завтра твоих сотоварищей. Веди к утру, самых ближних. Оборотней на холме оставишь. Они хоть и из нашего леса, но дороги им в Храм нет!

– Слушаю и повинуюсь, сестра, – Малка поклонилась и, резко повернувшись, направилась к выходу.

 

Вместе с Малкой в Храм приехали только самые близкие: Андрей, Данила, Микулица, да еще она пригласила Ратмира. Угрюмы привычно осадили своих коней на пригорке, приветливо помахав рукой удалявшимся.

У коновязи их ждала знакомая жрица в голубой тунике. Рядом, в тени храма ненавязчиво маячили человек десять сестер в полном боевом облачении. Данила успел отметить, боевой порядок и умело пригнанные под фигуру брони. Да еще обратил внимание на странной формы маленькие ручные щиты, дюже удобные в ближнем рукопашном бою.

Жрицы приветствовали Малку кивком головы. Она уверенно взбежала на ступени, и двери Храма распахнулись перед ней. Шедшие рядом, невольно отпрянули назад при виде оскалившихся морд медведей, но звери миролюбиво потерлись о высокие кожаные сапоги новой хозяйки и отошли в сторону, давая дорогу идущим.

– Да ты тут за свою, – Шепнул Андрей.

– Идем княже, сегодня может пелену времени откроем, – Малка мягко потянула его за рукав.

– Времени? – Князь тяжело задумался, – Надо ли?

– С Богами не спорят, – Голос Малки загрубел.

В центре Храма, на старом месте у изваяния Артемиды, был накрыт низенький стол, на котором стояли изысканные напитки и фрукты. Малка провела гостей на низкие топчаны у столика. Юные девушки, в таких же, как у придворной жрицы голубых туниках, забрали у пришедших оружие и шеломы и протянули им прозрачные кубки с напитком.

– Пейте, ешьте сейчас придет хозяйка Храма, – Малка пригласила всех к столу.

– Ешьте, ешьте, гости дорогие, – Негромкий голос раздался вроде бы из воздуха Храма, пронизанного солнечными лучами, – Располагайтесь.

Жрица появилась на троне, как бы материализовавшись из этого света и из солнечных зайчиков отбрасываемых щитом мраморной Богини. Малка узнала ее. Это была уже знакомая ей немолодая Враврония. Та кивнула ей, как старой знакомой, и опять повернулась к мужчинам.

– Вы гости Богини Артемиды, Хозяйки Лесов и Охоты, Солнечной Девы Ариев. Она просила меня ответит на ваши вопросы, если это будет в моих силах и, если Боги позволят. Вы достойные мужи… – Она лукаво посмотрела в сторону Малки, – И вы заслужили право узнать то, что не дано многим смертным. Спрашивайте!

– Достопочтимая Жрица! – Андрей почтительно склонил голову, – Все ли мы заслужили чести узнать ответы на наши вопросы? И будет ли интересно всем слушать диалог соседа с Богами?

– Не беспокойся, князь. Разговор с Богами у каждого будет свой. Ответы и видения каждый будет слышать свои. Вы же не голосом будете говорить, а душой. А душа она не кричит на соборной площади, голос ее тих и понятен только Богам и хозяину. В ваших кубках налит напиток Артемиды. Тот, кто хочет увидеть будущее, должен выпить его. Не думайте, что это прибавит вам сил. Будущее для сильных духом и верных своему пути. Там может быть огонь и кровь, смерть близких и собственная смерть. Подумайте, готовы ли вы увидеть это и после этого жить далее. Будущее нельзя изменить, даже зная его, но можно быть готовым к любым ударам, встречая их достойно. Неправда, что знание того, что за пеленой времени закаляет. Сильных – оно ломает, слабых – гнет. Выживают – только гибкие. Если вы чувствуете в себе желание и силу отдернуть полог, прикрывающий завтра, пейте! Если нет, ешьте фрукты, пейте соки. Никто не осудит. Да никто и не заметит. Даже не узнает. Потому, как Боги не разрешают рассказывать о том, что они покажут вам. Знание Богов откроется каждому и только ему. Все. Я сказала все. Выбор за вами!

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – Данила первым взял свой кубок, – Да мне вроде и так все известно. Хочу одним глазком на годик-два вперед заскочить, а более мне и не надоть.

– Будущее изменить нельзя, но зато настоящее можно, – Философски изрек Микулица, протягивая руку за своим кубком, – А будущее мы сейчас куем.

– Надо знать, куда жизнь выпреть, – Андрей взял свой кубок, – Может мы вообще, не в ту сторону гнем.

– Мне моя жизнь не интересна, но вот что с моим краем, с Родиной… – Гундемар подвинул к себе свой кубок.

– А ты сиди! – Строго одернула Малку хозяйка Храма, – Ты свое уже насмотрелась.

– А…это как же? – Малка потеряла дар речи.

– Твой кубок в руках Богов! – Ответ был резок.

– Раз вы все решились, слушайте. Выпив напиток, вы отдернете пелену времени. Кусочками. Яркими картинками покажут вам Боги будущее. Может это не ваше будущее, и вы не увидите себя. Будут не знакомые люди и не знакомые страны. Но все это, как-то связано с каждым из вас. Попробуйте понять и запомнить. Даже если все не так, и не там – это ваше. Это мой последний совет. Когда напиток начнет действовать, вы растворитесь во времени, и ваш дух будет витать над землей. Не пугайтесь, ваше тело останется за этим столом, и мы будем охранять его до тех пор, пока дух не вернется из путешествия. Летите, и пусть вам покажутся добрые вести!

Все разом осушили кубки.

– А ты девонька теперь и без нашей помощи можешь туда сюда прыгать. Ты теперь берегиня да еще и Хозяйкина любимица. Когда они вернутся выйдешь к ним девицей.

– Как это? – Малка удивленно захлопала длинными ресницами.

– Это Хозяйкин приказ. Да и недолго бы ты под мальчика ходила. Посмотри на себя. Да какой из тебя эльф. Скоро, гляди, не какие брони скрыть бы ничего не смогли. Пора! Мы все сами обставим. Впрочем, князь и Данила и так все знают. А другим глаза отведем и головы закрутим. Иди, переоденься в женский доспех, и жди их возвращения. Ступай, сестры помогут.

Итак, каждый полетел своим путем. Душа она ведь свои дороги выбирает, только нитью Макоши, да жребием Богов определяемыми.

Андрей, отпив из своего кубка, провалился в голубой туман и выскользнул из пелены, паря над зелеными полями и цветущими садами Ойкумены. Его взор охватывал всю землю от края от края. Тысячи командорств и храмовых домов покрывали простиравшиеся под ним просторы, как бы превратившись в стальную паутину, наброшенную на земли народов и племен. В узлах переплетения стояли укрепленные усадьбы и неприступные замки. В высоких белоснежных палатах, на обедню собирались воины в белых плащах с нашитыми на них красными крестами. Храмовники – защитники Священной чаши создали государство в государстве со своим собственным войском, собственным судом, собственной церковью, собственным князем и собственными финансами. Он видел их замки на высоких скалах, набойные насады, бороздящие просторы океана, непреступные цитадели портов, высокие стены Храмов – Тамплей, как называли их в западных уделах. И черный, гордо взметнувшийся в небо, купол Главного Храма в Иерусалиме.

Он спустился пониже из заоблачной выси. Из ворот серого замка, нависшего громадой над затаившемся в предательском прыжке городом, под покровом ночи, сменив белые плащи на черные сутаны, выезжают самые преданные, самые верные Братья бедных всадников Храма. Неслышно тянут кони, смазанные салом, чтобы не скрипели в ночи, телеги. Как призраки растаяла вереница всадников и охраняемый ими груз на дороге ведущей к порту Росов, Ля Рошель как говорят в этом городе. Молча погрузили братья свою тайную ношу на галеры, взошли на палубу, отпустив верных коней, и подняли черные паруса, может, впервые сменив на мачтах свой гордый восьмиконечный крест. Чуть отнесло Андрея в сторону родной Залесской Руси, и вот мелькнула под ним голубая лента реки, и он разглядел знакомые очертания Волги-Матушки и разбросанные вдоль нее суздальские посады. Правда, по более в размерах и по осанистей что ли. Вот мелькнули на глади ленты-реки знакомые очертания галер, и Андрей разглядел, как уже под Храмовыми белыми парусами с красным крестом, заваливаясь под ветер, пристают к заставе гости. Как встречает их митрополит с осанистой бородой, князь, судя по осанке, со старшего стола, и народ, горластый и любопытный. Челом бьют обиженные братья старшему на столе и придаются под руку его.

Но опять дунул ветер Богов и отнес его опять к страшному городу, где увидел он на острове, прозываемым Жидовским, горящие костры. А на тех кострах братьев храмовников, не склонивших головы перед алчущими их богатства и жизни мятежниками, думающими, что настал их звездный час. Но даже в разгуле собственной безнаказанности и ожидания власти беспредельной, отважились они только очистительным огнем отгородиться от мщения братского. И услышал Андрей как из великого пламени высокий, и благообразный старик бросил слова в глаза мучителям. Великий Мастер, вглядевшись в глубины времени, уверено предсказал им смерть неминуемую, от рук кровников, побратимов своих. Андрей приподнялся выше и опять увидел, как латалась, чинилась и становилась прочней стальная паутина. Как во многих краях Ойкумены запылали замки мятежников. А в далекой Залесской Руси вставал, поднимался город-крепость на семи холмах. Город сам состоявший из крепостей и принимавший в объятия всех братьев, кто службу свою братскую закончил. Город – тихая гавань, в котором можно бросить свой якорь на старости лет. Бросился Андрей из поднебесья пониже, рассмотреть, различить. И… оказался за столом в Храме Артемиды с кубком в руках. Только глубокая складка прорезала с этих пор чело князя.

Данила сел, облокотился о высокий валик, лежавший на лежанке рядом с ним, и маленькими глотками отпил из своего кубка. Он увидел суровых воинов, ожидающих в предрассветном тумане, покажется перед ними враг или нет. Он ощутил себя умелым и знатным воеводой. Которому князь вверил, не токмо жизнь свою, но и долю державы всей. За спиной его фыркали кони дружинников, отборных витязей под хоругвью Спаса Нерукотворного. «Помнят еще, не потеряли знаний заветных», – удовлетворенно подумал Данила. В соседней дубраве разминал плечи князь нового удела Даниле не знамого, но по огню в глазах и прозвищу Храбр, определил дядька, что не робкого десятка вой.

Туман утренний рассеялся и увидел Данила войско на холме ставшее. Князя в ставке главной со знакомой иконой, что в Царьграде им показана Лукой была – Богоматерью «Умиления». Увидел, как надвигается сила огромная с подножья холма вверх, туда к князю, к иконе. И себя увидел старый вой в облике воеводы, ведущего своих берсерков низинами, где еще лежал туман, туда в обход наступающих, в бок, в тыл, на главный табор ворога, на ханские шатры, что на другом берегу, на высоком холме. А бок о бок с ним Храбр, махнул рукой, перекрестил, и повернул чуть раньше, растаяв в тумане. Ему в самую сечу садами в центр, когда враг в рубке завязнет, да с коней спешится. Отважный вой! Данила обтер пот со лба и как бы стер картинку, Увидел тризну по погибшим. Двух витязей плащами белыми накрытых с крестами красными на них, и старца – Мастера Великого панихиду по ним правящего. Поближе хотел Данила героев рассмотреть, да соскользнул видать с горки времени, и очнулся на лежанке с кубком в руках. Только в ушах продолжал звучать колокольный звон победный и голос того старца, панихиду служащего, но так, что победной песней та панихида оборачивалась. Да еще остался в глазах у Данилы образ поля того, поля славы бранной и, каким-то ведением смутным, церковь не велика, на костях погибших взросшая, Всех Святых прозываемая толи на Кулешах, толи на Кулишках, не расслышал он. Сел старый и одним махом опрокинул в себя ендову крепкого вина, в память тех, кто на том поле бранном выстоял.

Микулица пил из своего кубка медленно, с прищуром, будто пытаясь понять, что это, и из чего сделано? Дух его встрепенулся, освободившись от оков тела, ожидая этого долго и нетерпеливо. Взвился вверх свечой, слившись с солнечными лучами, и увидел страшную картину. Перед взором его расстилалась огромная земля, перерезанная реками и дорогами, с голубыми зеркалами озер и морей, со зловонными городами и заросшими пыреем полями. И на всем этом пространстве, освещаемом лучами знойного летнего Ярилы, правила праздник Черная Смерть. Она косила своей косой целые деревни, посады и города. Ступала мягкими шагами по пыльным дорогам и прыгала легким скоком на борт проплывавших лодей и стругов. Она была ласкова и незаметна в начале и кровава и бессердечна в своем разгуле. Она не щадила ни старого, ни малого, ни красну девицу, ни великородного князя, ни опытного воина. Одно дыхание страшной гостьи убивало все живое. Струпьями покрывался человек от ее взгляда. И скакали по улицам не видимые всадники, погоняя не видимых коней, оставляя за собой стон и плач по дворам, да погребальный колокольный звон.

Оглянулся оторопело Микулица, мол, куда ж его занесло? И увидел, как навстречу той невидимой, той страшной морове выступили братья в красных и черных плащах с белым крестом, тем, что ему братья из Амальфи начертали. На всех путях, заставах и переправах поставили они рогатки, карантинами называемые, а рядом расположили дома странноприимные, в коих братья Святого Лазаря принимали тех, кого Черная Смерть своим крылом задела. А от тех засек и застав на землю смертью меченную, как в самую страшную битву с врагом, мечу недоступным шагнули отряды братьев госпитальеров. Города мором битые, огнем очистительным прокаливали, земли черными всадниками топтаные поливали отваром, и водой кипящей обваривали. Шли вперед, и отступала смерть, назад пятилась. Гибли в том бою отважные. И невинные гибли, ибо несли они в себе семя смерти до поры, до времени спящие.

Видел Микулица флот Великий с пиратами-берберами, что потомками Иванки Берладского являлись, боровшийся и по морям, океанам плавающий. Видел царя земли незнаемой, но кем-то на ухо шепнувшим, Руси царем называемого. В белом парике странном, на троне с двуглавым орлом, восседал тот царь и братьев, теперь мальтийцами называемых, под руку свою брал. «Русь! Надо ж Русь как расцвела!» – Подумал Микулица. Нырнул ближе к городу великому, разглядеть купола золотые и шпили соборов сказочных, и оказался за столом с кубком в руках. В глазах инока осталась с тех пор тоска от вида смерти незнаемой и удивление от вида города великого, что на русской земле вырастет.

Гундомер пил напиток неохотно, но с видимым удовольствием и желанием заглянуть туда, за кромку, где небо сходится с землей, и живут великие Боги – Один и Тор. Он увидел свой Полабский край, зеленые поля и хрустальные ручьи в дубравах. Увидел братьев, взявших себе имя в честь древнего племени тевтонов, прославившегося во главе со своим вождем Борисом и князем Тевтободом в боях и сражениях. Под рукой Святополка Поморского, одетые в белый плащ с черным крестом братья, жестко встали на прибалтийских землях. Орденские Берги – замки вырастали в самых глухих местах, закрепляясь на землях и ведя за собой земельные комтуры, по дикому зверю туру лесному названные. Божьи дворяне – так называли себя сами братья. Псы-рыцари – дали им имя соседи и недруги. И поделом, потому как грызли они врагов своих не хуже псов цепных, а вскоре и сами называть себя стали Псами Господними.

Увидел он, как под ударами мятежников отходили отряды братьев туда, куда всегда стремились, в тихую гавань, на Русь. Под руку Великого царя, ушли братья и Тевтонского дома и Ливонского. Верой и правдой служа новому господину. Увидел Гундомер, как в новом обличии грызли врага полабские братья, приторочив к седлу собачьи головы, рассыпав, разместив силы свои по кромам, да дворам на Руси.

Увидел Гундомер, так любимые им, родные города Любек и Гамбер, сливающиеся в единый хансейский союз с Новогородом из Залесской Руси и другими городами по берегам Балтского и Белого морей. Поморяне всегда жили дружно. Твердой ногой встали они от Лондона до Архангелогородска, прозываемые братьями-витальерами. Гундомер хотел заглянуть в Великий Храм на острове Буяне названный Арконом, в честь древних ариев – прародителей всех асов-словен, но ветер Богов понес его дальше на юг в Мазовию, Венецию на остров Кипр, туда, где везде видел он развивающийся штандарт воинов братства Тевтонского. Гундомер вздохнул полной грудью и нырнул ближе к земле, пытаясь разглядеть свой маленький городок на Лабе, пока его не унесло совсем в другие края. Вынырнул он за столом с кубком в руках.

Медленно приходили в себя гости сидящие в центре Храма Артемиды. С пониманием смотрела на них жрица со своего костяного трона. Безучастно взирала на них мраморная Богиня. Они сами искали сокровенных знаний и сами должны расплачиваться за свои желания.

Андрей оглядел товарищей, в его глазах разгорался обычный огонек нетерпения и жажды действий. Кого-то не хватало за столом? Ах да Малка! Ее не было! И как бы опережая вопрос князя, раздался голос жрицы.

– Смертные, вы пришли сюда по зову Богини! Вы знали, что за каждый дар надо платить. Платить тем, что может быть вам дороже собственной жизни. Богиня исполнила вашу просьбу и отдернула для вас пелену времени. Вы сами просили ее об этом. Ваше желание выполнено. Богиня взяла в замен то, что посчитала нужным.

– Что? – Выдохнул Андрей.

– Что? – Почти одновременно с ним прозвучало из уст Микулицы.

Озабочено крякнул Данила. И как-то по-детски растерянно прозвучал вопрос Гундомера:

– Богиня взяла? Но что?

– Эльфа. Все давно говорят, что ваш эльф был по сердцу Богине. Теперь он с ней.

Друзья разом вскочили потаясь найти свои мечи.

– Но Богиня посылает вам замену.

– Нет!!! – Разом выдохнули четверо.

В этот момент из глубины Храма, из тени изваяния Артемиды на свет вышла Малка. На ней была шелковая, отороченная мехом верховая накидка с надетыми поверх нее золочеными бронями, кажется такими же, как у самой Богини. Волосы ее, рассыпанные по плечам, перетягивали две толстые золотые косы, прижатые таким же золоченым шеломом с шелковым наметом. В сочетании с сафьяновыми сапогами, и таким же сафьяновым поясом и учитывая, что все это было нежно зеленого цвета, она казалась дочерью Богини леса. Лазоревые ее глаза смеялись и искрились в полумраке Храма.

– Так что берете замену? Дева Ариев посылает вам свою любимую дочь. Берегиню вашу. Пророчицу. А что бы вам не было грустно, имя ей нарекает Малка, как тому эльфу, что забрала у вас в свой лес.

– Мы согласны, – Хором радостно почти выкрикнули Андрей и Данила.

– Как князь, так и я, – Озадачено пробасил Микулица, улавливая что-то родное в посланнице Храма.

– Здравствуйте люди дорогие. Любите меня и жалуйте, – Малка широко раскрыла объятия.

– Любо! – Сказал князь.

– Любо! – Поддержал его Данила, усмехнувшись в седые усы, – Вот бисова девка.

– Любо! – Поддакнул Микулица, поскребши в затылке.

– Любо! – Гундомер не мог оправиться от красоты берегини, и ошалело смотрел на нее, проглотив язык, – Богиня!

 

Благородные братья во главе с Гогом Поганым в это время добрались до Святого Бернара, осевшего в Клерво на Галльской земле. Мастер рассказал им, что братства уже пустили корни по всем западным уделам. Сепулькриеры, как принято в благородных княжеских домах именовать хранителей, по старому названию Братства хранителей Святого Гроба, корни пустили глубоко и сеть начали ткань, хоть пока еще и тонкую, но прочную и всеохватывающую. Мудрые братья пустили слух, что имя их связано с охраной Гроба самого Господа, а бывших там, в Святой Земле и знавших, что Приорат Сиона расположен у Гроба Давидова и Гроба Святой Богородицы находилось мало. Да и те предпочитали язык держать за зубами. Больно уж нехорошая слава шла о Приорах Сиона и братьях бернардинцах. Да и самого Святого Бернара часто за глаза называли «чудовищем», правда, добавляли с усмешкой, «с медовыми устами».

Сам Бернар от славы своей не открещивался, гербом своим выбрал улей с медом. Как хотите, так и думайте. Линию же свою вел жестко и умело. К приезду Гога имел вес в западных уделах, поддержку в восточных, и сотни, если не тысячи сторонников во всех городах и края Ойкумены, а более того имел поддержку у старших князей на отцовом столе и волхвов высшего Посвящения. Вплоть до самого Старца на Высшей Горе.

Гостей встретили приветливо в монастыре, построенном по образу и подобию Иерусалимских странноприимных домов. Разместили гостеприимно и хлебосольно. Бернар дал отдохнуть с дороги и призвал пред очи через время, на вечернюю трапезу.

– Садитесь, садитесь, господа, – Бернар святился радушием, – О новостях не спрашиваю. Знаю их поболе, чем вы. О родичах своих, ваших побратимах залесских, наслышан. Вам от них привет и пожелания. Сами они из Царьграда подались в земли влахские и угрские. Идут не шатко не валко, но без больших тягот и сейчас наверно к полабским словенам в ворота стучаться.

– Ну, скатертью им дорога, – добавил Гог, – Спасибо за вести добрые. Мы тоже добежали по гладкой дороге.

– У нас с вами гости дорогие, разговор будет по большому счету. Готов Собор в Трое. На Соборе будет, почитай, весь цвет, сливки все князей западных. Да от Царьграда дьяки, да от полабских, влахских, волжских, кельтских и других дружин посланцы. От Мстислава Киевского, князей черниговских, полоцких и соседних с ними. От Залесской Руси – дьяк Беда, Андрея нашего знакомец, да и мне не чужой человек. Будем совет держать собранием, нужны ли нам рукавицы железные, да не просто железные, а со стальными шипами, что бы сжать в могучей главной руке княжескую вольницу. Разгулялось по всем краям неверие, да непослушание. Всяк, кто мечом опоясан, на Правду плюет, прикрывшись правом «Земли и Воды». Всяк прыщ, себя горой мнит, всяк кулик, свое болото хвалит. Это от жиру внуков Дажьбожьих так разобрало. Всех в дугу согнули, жиром обросли, простой люд гнут. От скуки друг друга задирают, кругом усобицы без правил и Божьих судов. Не князья – тати с большой дороги! Пора укорот давать. Всем уже не в моготу. Будем совет держать. Что? Да как?

– Что предлагаешь ты, брат? – Гог по праву равного называл Бернара по Иерусалимской привычке.

– Предлагаю к нашей золотой паутине сплетенной ессеями-сепулькриерами, братьями нашими с горы Сион, добавить вашу стальную сеть из братьев Храмовников – воинов Господа. Мы своей паутинкой всех опутаем, а вы нас огнем и мечом, как Учитель велел, поддержите, во имя дела праведного. И девизом вашим будут слова из псалма Давыдова, на могиле коего зарождалось братство ваше. «Не нам, Господи не нам, но имени Твоему дай славу».

– Медовы уста твои брат, – Роллан вступил вкрадчиво, – Однако не ясно мне, откуда силу черпать будем великую? Как примут нас в теремах княжеских? И кому под руку присягу приносить будет братство наше? Не тебе ли брат? – Слова его были прямы и взгляд горделив и честен.

– Не алкал власти на миром и себе подобными, – Сурово ответил Бернар, погасив вспышку гнева, – Токмо ради процветания земли нашей. Не мне, не мне и даже, прости меня Господи, не Всевышнему отчет держать будете. Жить братству вашему положим по Уставу Владык Справедливости, называемым Орденом то есть порядком по которому жить будете. С тремя обетами: безбрачия, бедности и служения делу общему. Все решения о жизни своей принимать будете общим Собором – Вечем общим всех братьев, где Великий Мастер, как бы посвящен он не был и каким бы даром волховским, пусть то даже я бы был, обладать будет одним голосом. Силы свои черпать будете в изгоях по всей земле. Их и так вера под руку берет, под покровительство. Так вот лучших из них к вам направим, да к братьям Святого Иоанна Крестителя. Они вам подмогу составят сеть сплести, но по своей линии. А изгои с собой и родовитость принесут, и грамоту, и знания. Теперь братья давайте обсудим, как сеть плести будем?

– По моему разумению, – Гог насупил лоб, – Центр надо делать в Святой Земле, там и воев собирать и обучать там, вдали от дома отчего. А править в братстве, как и принято, должен Великий Мастер. Только Посвященному высших степеней дело можно такое доверить. Да три помощника должны быть у него под рукой, потому, как не дело Мастеру в простые дела лезть. Сенешаль – для подготовки воинства. Маршал – для руководства воинством в бою, воевода то есть, да командор Святой Обители, на коем дела мирские должны лежать, хлеб да соль.

– Да в ближних землях, на Святой Земле, я б то же Дома для обученья братьев поставил, в Триполи и Антиохии и там по командору посадил, пусть готовятся к приему пополнения, пусть хозяйства обустраивают, – Хозяйское замечание сделанное Жоффреем было воспринято с пониманием.

– А по провинциям, по фемам, я бы тоже Мастеров поставил. Им и доверия больше и страху нагнать могут на любого непокорного. Можно даже из местных волхвов что под нашу руку придут. Только высшего слоя, не завалящихся, – Слова Бернара были конкретны и жестки.

– Сильно сжимает, как бы не передавить, – Подумал Гог, – Однако это ж только сухая палка, если ее об колено гнуть ломается, а живая гнется. Прав Святой.

– Мастеров ставить только в провинциях. В Царьграде, да ни исконных арийских землях нельзя, там волхвы и Мастера такого класса, что если вскинутся, то и нам шеи сломают. Там свой должен быть. Там дом. Там тихая гавань, покой на старости лет. Туда кто-нибудь из нас потом старшим на стол уйдет, другим покой создавать и надегу. Там чаша нашей судьбы. Чаша наша, и Доля.

– Согласен, – Вступил в разговор молчащий до этого Готфрид, – В каких провинциях мы быстрее всего обстроимся, где у нас помога в князьях, туда и надо Мастеров сажать. Они сами потом свои пределы расширят. Где мечом, где словом. Говори Звяга, ты мудер и хитер, все заранее взвесил.

– Конечно же, здесь в Галлии, любимой вами, ныне Францией прозываемой. Но не все так просто. Аквитанцы – катары свои обычаи чтут, над ними должен свой Мастер стоять, так же как над Пуату, Провансом и Овернью. Что ж тут скажешь древние медвежьи роды, считай, от самих Меровингов себя числят. Бесспорно, что на острове у Англов, где саксы осели и у шотландцев свой Мастер должен быть, из друидов их. Каталония и Арагон – древние арийские земли. К ним да в Порту со своим уставом не суйся. Там своих Мастеров найдем. Да, пожалуй, еще в Угорщине, у внуков Аттилы, придется из старых волхвов Мастера ставить.

– Ты прав, – Перебил Бернара Готфрид, – Однако помни. Доверяй, но проверяй. Потому ввел бы я должность смотрителя, доглядчика, за Мастерами этими, что бы в мыслях у них какой измены не родилось. А в командоры Домов братских давал бы им только самых верных братьев у нас, в Святой Обители воспитанных.

– Опять ты прав, – Бернар не обиделся на то, что Готфрид перебил его. Он первый раз видел такую горячность у всегда сдержанного воина.

– Значит, душой за дело болеет, – Подумал Бернар.

Обсуждение затянулось. Обговорили и то, какие Дома и где должны стоять, как делится братство по иерархии в мирное время, и как в бою. Что есть? Где спать? И многое, многое другое. Устав, теперь называемый Орден, приобрел законченный вид и отточенность. Даже права мастеровых и местных наемников оговорил мудрый Бернар в Ордене. И последним утвердили братья и так уже хорошо известный там, в Новом Израиле боевой стяг Пегий Босеан. Побурчал Святой. Мол, от Перуна это все от старых Богов, но, вспомнив наверно, как сам под таким стягом не в одной сече выстоял, согласился. То не Бернар согласился, то Звяга в нем заговорил. Потому как неожиданно для себя выдохнул он и девиз боевой, с новой верой никак не согласующийся, но братьями поддержанный. С тех пор и пошло, что наравне с кличем «Босеан!» летело по полям сражений загадочное «Бог Святая Любовь!». Но тем братья были Звяге обязаны. Да еще по настоянию Роллана постановили белый плащ давать только посвященным, а остальным братьям черный. И еще оговорили братья, в тишине между собой. Что будет у Братства единая казна – Калита, кошель. И будут блюсти ее, как и у соседей их Приоров Сиона, верные стражи казначеи, Собаками прозываемые. А где будет лежать та казна, кроме как Высшие Мастера, да сами Собаки знать никто не должен, и в том главная тайна Братства. На печати же Братства порешили изображать или Храм свой в Святой Обители – Иерусалиме, по имени которого станут их потом называть храмовниками. Или двух братьев на одном коне, как символ солидарности воинов, или как символ того, что в каждом из них Чернобог и Беолобог одинаково свою Правь правят. Документы теми печатями запечатанные, да и сами печати называть «Было» потому, как это было, так и подтверждено честью братскою и печатью скреплено. Для всех с Храмом. Для своих – с всадниками, что бы понимали, что двойное дно в тексте написанном, как и в самой печати.

Главным Заморским Домом предложил Бернар, не свое Клерво, чем ни мало удивил Гога и его спутников, а укрепленный монастырь в Наварре. Под боком у Арагонских князей.

Кажется все оговорили братья, но въедливый Бернар, оставил с собой Жоффрея и Готфрида Бизо и долго с ними еще обсуждал. Что одевать в жару и холод? Какая лошадь должна быть у сержанта, какая у всадника? Скрупулезен был старый вой и обстоятелен. Наверно поэтому не рвалась его паутина. А уж тот, кто попал в его сети, пропал навсегда.

На следующий день Бертран сел с гостями за стол с самого утра. Уже строчили Орден переписчики, используя новые письмена, мало кому ведомые. Уже гонцы поторапливали неповоротливых князей, учтиво напоминая им о Соборе в Трое. Уже готовили бернардинцы загодя дубовые столы с напитками и жаревом. Кто ж не любит потешить себя славным застольем после дел праведных? А уж у княжеского рода, тем более в западных уделах, вдалеке от старшей руки жиром зарастающих и от лени вывших на луну, тем более.

Наступил день Собора. Съехались все и те, кого ждали и звали и те, кто сам себя хвалил. Святой приказал никого взашей не гнать. Посланцы разместились в главной зале Собора, с трудом всех вместивших. На почетном месте у алтаря сели посланцы Царьграда и Руси. Медоречивый Святой в этот раз мыслью по древу не растекался. Заранее заручившись поддержкой главных князей, он уже не убеждал и не юлил. Неистовый низвергатель и объединитель встал во весь рост и под сводами Храма голос его зазвучал, как набат. Коротко, по-военному, обрисовал он картину разложения и распада общего. Усобицы родов и отступа от веры и старшего стола. Правь ныне не правится, и Правда ныне не чтится. И закончил не по смирению, а по старому, волховски.

– Отступников не следовало бы убивать, если бы их можно было каким-либо другим способом удержать от слишком большой вражды или угнетения верующих. Ныне же лучше, чтобы они были истребляемы!

Тишина повисла в зале. Но, не обращая внимания, на гнетущее, почти осязаемое враждебное отношение к сказанному, Бернар продолжал, что только воинству Господню по силам удержать разгулявшуюся вольницу. Только Псы Господни вырвут из сердец, гордыней возгоревшихся, неминуемую спесь и презрение ко всем, кроме себя.

– Очистительным огнем и мечом праведным закон надо в мир нести. Так нам Господь наш завещал. Кто защитить вдов и сирот, слабых и беззащитных? На милость Божью уповают они! А милость ни доходит до убогих! Где честь и достоинство? Верность и добродетель! Пока на ангелов небесных уповать будем, всю Ойкумену, землю обетованную на клочки разорвут, по уделам растащат. Лежа на печи только калачи жрать сладостно! Князей на божий суд не вызовешь! Не по роду им! А пред кем ответ держать они будут? До Бога высоко! До царя далеко! Пора накинуть жесткую узду на княжью вольницу. Бешеный пес должен быть пристрелен без жалости! Не то всю стаю заразит! И будет стая не от врагов род стеречь, а своих же во дворе драть! Бешеного пса другими псами травить только свору портить. И на волков его выпускать, только бешенство множить. Для такого дела другие псы нужны – волкодавы. Специальной выучки, самим Всевышним освященные на дело святое. Общее!

Тишина в зале становилась плотнее, сам воздух с трудом пропихивался в глотки. Однако правда, сказанная Святым, была очевидна и пряма. Жить по старому было нельзя. Князья и дьяки понимали, что без Государевой руки и Государевого ока спорных вопросов не решить, и Суд Божий не всегда решение вопроса. Всем было ясно, что мечи у соседей наточены и только дело времени, когда они без пригляда из ножен вылетят. А коли, вылетят, когда их обратно в ножны вложат, и какой кровью они перед этим напитаются. Больно большую силу стал Чернобог по всей земле обетованной набирать начал. Уже капища разорять стали, уже волхвов конями топтать и друидов на дубы вздергивать. Заполняла словенские земли черная волна беззакония и безнаказанности.

– Пора взбесившимся псам стальной намордник и стальной ошейник как лекарство прописать! – Кто уж крикнул это в гнетущей тишине, теперь так и останется тайной.

– Пора! Любо! – Голоса стали сливаться в единый гул.

– Любо! Любо!! – Даже возражать ни кто не стал.

Бернар простер длань над Собором, кажется, став еще выше и суровее. Он приподнялся на кафедре, и с восхищением посланцы увидели нимб над его седой головой.

– Велик старик, – Подумал Беда, поняв, что Святой знал, когда и куда упадет луч солнца из верхнего окна, и заранее занял место.

– Мудер и хитер, – Отметил про себя Гог, – С ним можно и в огонь и в полымя.

– Внемлите мне братья! С вашего одобрения и токмо волею вашей утверждаю сегодня воинство Господне и нарекаю имя им Братство бедных слуг Христовых всадников Девы Марии Иерусалимской Богородицы Соломонова Храма. Службу пусть несут они токмо Господу нашему, чистота их помыслов белее их жупана парадного. А вам всем слушать их, как слова самого Всевышнего. И будет так всегда отныне и до скончания света. Во имя Пресвятой Богородицы!

– Любо! Любо!! Любо!!!

Собор закончился принятием Устава-Ордена Братства Храмовников. Бернар опустошенный лежал в своих покоях. Сегодня он использовал все, чему его учили старые волхвы и друиды. Сегодня вся его сила была направлена на подчинение себе Собора. И все-таки он чувствовал, что в зале были люди, которые не подчинились его воле и думали сами. Лежа на скамье, Бернар размышлял, с кем были те, кто из Высших Мастеров, потому, как только они могли противиться сегодня его чародейству. Уж больно страшные силы позвал он себе в подмогу. Так кто же выдержал его чары сегодня? Он чувствовал, как отлетали его стрелы в разных концах зала от сидящих там. С кем они? Вот главный вопрос, который его мучил. Потому, что от ответа на этот вопрос зависел теперь успех всего дела. Таких врагов не спихнешь, и как рукавицу с руки не сбросишь. Таких надо знать и договариваться, или биться на смерть.

В дверь постучали. Он напрочь запретил пускать к себе. Кто ж это? Святой поднял голову.

– Входи.

– Вечер добрый, – В горницу вошел дьяк Беда.

– Ну, вот и первый, – Подумал Бернар, нутром поняв, что дьяк один из тех о ком он думал.

– Привет тебе от Залесской Руси, Звяга, – Беда как всегда элегантный и красивый с седыми прядями в черных, как смоль волосах, сел на лавку не дожидаясь приглашения, – С нимбом это ты хорошо придумал. Здорово!

– Чего скажешь, Гуляй, – Они были давние приятели, – Смотри, как ты за эти годы вырос. Высший Мастер никак?

– Да и ты, вроде, не в низших ходишь? – Вопросом на вопрос ответил хитрый дьяк.

– Что привело? Хотя чего спрашиваю. Сам звал. Чего скажешь?

– Правильно делаешь. Пора. На меня рассчитывай. На меня и на Залесскую Русь, – После паузы добавил он.

– И на Залесскую Русь, – Облегченно повторил за ним Бернар, – Но что-то же есть у тебя на уме? Не с поздравлениями ж ты пришел.

– Почему нет? – Гуляй улыбнулся, – Здесь на Соборе не было двух братьев нового братства. Так вот опора на них. Это тебе мой совет и мое условие. А за это будет у братьев тихая гавань там, куда ничьи руки не дотянутся. Мы знаем, о чем я говорю. Так ли брат?

– Так, – Коротко ответил Бернар, – И это не условие. Это подарок. Рассей мои думы. Кто еще в зале? И с нами ли они?

– С нами брат. Это наши и твои люди, – Гуляй на минуту задумался, – Был еще кто-то, человека два – три, но они большой помехи не составят. Судя по моим знаниям, это старые волхвы кельтские, они сами заинтересованы в порядке на их землях. Да посланец от Старца Горы, но у меня с ним добрые отношения.

– Спасибо на добром слове Гуляй. Куда теперь? В Залесье к любимцу своему?

– В Залесье, к Андрею. Пора Микулицу на смену себе готовить и ниточки в его руки отдавать. Мы ж тобой не вечны, – Он улыбнулся, – Если вечны, то все равно не будешь же веками всем глаза мозолить.

– Чем ты мне Гуляй нравишься, так это своим жизнелюбием. Еще раз спасибо. И скатертью тебе дорога.

– Поеду я, Звяга. Не прощаюсь, много у нас теперь работы будет. Поднимай братство. Вот так, – Он полоснул себя по горлу ребром ладони, – Стальная паутина нужна. Край без нее. Бог тебе в помощь!

Беда вышел, раскланялся с повстречавшимся ему навстречу Гогом Поганым и, выйдя во двор монастыря, свистом подозвал своего жеребца. Путь ему был в Залесье.

 

Андрей же с дружиною в это время, погоняя коней, взбирался на отроги гор Карпатских, направляя свой бег на север к Священному Храму Аркону, к берегам угрюмого Вряжского моря, к землям, где по берегу Лабы раскинулись посады суровых полабских словен.

Гундомер, с того времени, как принимала их в гостях Солнечная Дева, стал как-то светлей лицом, а при взгляде на ее подарок – Жрицу Леса, гарцующую в окружении Угрюмов, так и вообще светился. Правда иногда залегала меж бровей тяжелая складка. То ли вспомнил веселого эльфа Малка, отданного Богине, то ли пытался понять, что ему там, в Храме привиделось. Но с Богами не спорят, да и замена была на славу. Глаз не оторвешь.

Дружина шла ходко, изредка останавливаясь на ночь в городках и замках, где их были рады принять, завидев издаля боевые знамена русичей. На Угорщине, во владении влахов и белых хорватов, почистились и числом увеличились за счет несокрушимых потомков князя Аттилы, кажется родившихся в седле коня с шестопером в руке. Слава Андрея летела впереди, поэтому в желающих с ним вместе доли поискать, отбоя не было. Остановив дружину на высоком берегу Дуная в Новограде, что из Печи и Вышеграда состоит, Андрей подождал тех, кто ехал к нему с горных замков. Брали молодых изгоев, на ногу легких и на руку скорых. Лишь бы с головой дружили.

Слух о том, что с князем в дружине сама Лесная Богиня, хранительница нитей Макоши и черный инок, что одним взглядом людей в камень превращает, росли, как снежный ком с горы спущенный. На Угорщине к ним прибавился слух, что и не князь это вовсе, а вернулись из Ирия три Богатыря великих: Илья, Добрыня и Алеша, и взяв себе имена новые, по новой Вере, стали теперь называться: Данила, Ратмир и Андрей. Что едут они Божий суд вершить над Кривдою, которая сорным своим бурьяном по землям и посадам аж заколосилась. А в оберег дал им сам Великий Велес воеводу всех Валькирий и волхва всезнающего.

Много чего баяли по городам и весям, но служить в ватаге князя хотели все, и делом это считалось Богоборческим. Миновав горы и дубравы, ватага выкатилась в земли полабские к родичам. Гундомер узнавал родные места, посады лютичей и бодричей, городские засеки вендов. Встречала их родня радостно, хлебосольно. Банькой с парком и столом с медком. Ватага, пообносившаяся за долгий путь, помылась, почистилась, поменяла коней и кой-какую одежонку и покатилась к море-океану, сияя как медный пятак.

На побережье поморяне дали им две боевые лодьи, и малым числом князь отправился на остров Рюген в Аркон.

Что уж там и с кем говорили дружинники, то тайной осталось. Только приехали они сияющие и просветленные. А от Валькирии так вообще сияние исходило, как от самой солнечной Девы Ариев, что в Храме том свой алтарь держала. Водопад ее золотых волос стал отливать каким-то червонным золотом, а глаза стали еще бездонней и синее.

И опять побежало, полетело по земле:

– В ватаге князя Залесского сама порфироносная Дева, праматерь всех Ариев – Мария и берегиня рода!

– Смотри, Малка скоро тебя на дорогах лежа ниц встречать будут, – С усмешкой кинул Андрей, – Без малого, сама Солнечная Дева или царица Савская.

– На себя посмотри, – Со смехом отвечала Малка, – Твою рыжину, что тебе от отца, от Ангелов досталась, даже бурая шерсть матери медведицы не окрасила. На солнце, так и бьет в глаза. А то, что только на солнце в царский цвет тебя и кидает, это еще больше народ ценит. Значит от Дажьбога, от Ярилы тебе знак. А ваши рыжие вихры по всей земли пожаром горят. От самого севера, где потомки Эрика Рыжего обосновались, до тихой гавани на востоке, богадельни для воинов. Там, в земле возвращенцев, тоже хан Булан, Рыжий то есть, правит. Так что объяснять, кто кому родня, когда все с первого раза видно, не надо.

– Ну, ты ж и бисова девка, как Данила говорит, – Крякнул Андрей, – Тебе ж на язык не то чтобы попадаться, рядом пробегать не стоит. Брызгами окатит.

– Ладно, князь, чем больше сказок про нас, тем легче по миру скакать. Добрые люди будут ждать с лаской, а плохие с опаской. Дева – так Дева. Богатыри – так богатыри. Гляди, скоро станем не то чтобы порфироносными, а солнце подобными. Богом любимыми, – Она хитро прищурились, и знакомые искорки блеснули в глазах.

– Знает. Все знает, – Подумал князь.

На берегу поджидало их пополнение, аж из самой Выжбы, что на острове Волине возвышается неприступной крепостью. В Залесской Руси его островом Буяном кличут, а в Западной – Готландом. И город тот называют Гуннским городом. Отважных воев прислал город в дружину Андрею и знающих. Пришли они на боевых лодьях, что в их руках были подобны хорошо обученному боевому коню.

– А почему бы нам Андрейка, – Данила, глядя на лодьи поморян, почесал в затылке, – А почему бы нам не пойти вдоль моря, а далее из варяг в греки. Мы конно бережком, а они на лодьях по-над берегом.

– А ты ведь старче прав, – Андрей хлопнул воеводу по спине, – А в Смоленске или в Киеве сами на лодьи станем и под парусом побежим. Молодец!

– Нет, брат, – Вступил в разговор Гундомер, – Выжбовичи другой путь знают. Через пруссов по Висле, а там у них свои заморочки, но на Русское море выскочат.

– Пусть так будет. Кто у них за старшего?

– А вот тот молодой вой, видать княжеского рода, судя по щиту и броням, – Указал Данила, – Силен и знающ, по повадке вижу.

– День добрый! – Воин как будто услышал, что речь идет о нем, и подошел к князю, – Звать меня Борис. Я младший сын удельного князя Волинского.

– Ишь ты, Борис! – Данила ухмыльнулся, – Кто ж тебя так окрестил?

– Святобор, – Просто ответил молодой княжич, – Как в первом бою берсерком стал, так и окрестили.

– Борис он, Борис, – Мягкий голос Малки раздался неожиданно для всех. Умела берегиня подойти, так что травинка не шелохнется, – Он Одина-Велеса слуга, почитай мне кровный брат.

– Дева Ариев! – Ошалело выдохнул Борис, согнувшись в поклоне.

– Распрямись молодец. А то так и пойдешь по миру на карачках. Мы теперь с тобой каждый день стремя в стремя, борт в борт идти будем, – Малка рассыпалась солнечным смехом.

– Ладно, Борис, – Андрей продолжил разговор, – Решили мы пойти конно, а вас просить на лодьях бежать до моря Русского.

– Сможем князь. Но вы идите на прямую, на Берлад, в Киев не заходите. Беда там. Мстислав Удалой с половцами сцепился. Так что степи войной дышат. А с другой стороны, с князьями полоцкими повздорил, аж чубы трещат. Тут даже твои стяги не помогут. Не суйся князь туда, – Борис помолчал, – У тебя, да и у нас, доля другая. Придем еще в спесивый Киев. Держите на Берлад. Там встретимся.

– Спасибо на добром слове. Разбегаемся тогда, до встречи! – Князь поворотил коня.

– Богиня! – Борис осторожно тронул за рукав Солнечную Деву, – Благослови на дорогу!

– У тебя еще длинная и большая жизнь. Большая слава! Большие сечи! Плыви, Велесов посланник, мы еще успеем обо всем поговорить, – Она поцеловала его в лоб, как сестра и вплела ему в косичку зеленую ленту.

Ватага, обрастая как снежный ком новыми воями, покатилась назад к Русскому морю вдоль Лабы, вдоль Дуная. Через горы и лощины. Под звонкие песни Малки и звон мечей из ножен вынимаемых только чтобы размяться, да оточить коронный удар. Схлестнуться с дружиной было смерти подобно. Да и не скрывали уже ватажники, кто они. Высоко взметнулись стяги «Спаса Нерукотворного» и «Медведя с секирой в лапах», как – бы заранее отпугивая глупого и неповоротливого. К червленым щитам с солнечным диском и к пегому стягу Перунову, прибавились червленые щиты с драконом и львом и лазоревый стяг с Михаилом Архангелом. Мало кто видел в подлунном мире, на походном марше, в походном строю единой дружины, Ангелов Медведями прикрытых. И одно это откидывало назад, к земле припечатывало даже самого глупого и задиристового, Потому, как шансов уцелеть, пусть даже в скоротечной схватке, в десятеро превосходящим числом, из-за засады, и то у нападавших не было.

В Берладе Иванко Берладский встретил их как старых знакомцев.

– Ишь вымахали! Орлы! А я вас сопляками помню, отроками, – Он повернулся, увидел Малку, осталбенел, – Вот! А думал народ сказки бает! Вот она Дева Ариев! В терем всех прошу, не побрезгуйте!

– Да ты что дядько, мы ж не ангелы небесные, – Данила хлопнул Иванку по плечу, – Угомонись. Идем, – И вдруг, как будто кто-то толкнул его в бок, резко повернулся к пристани.

Из-за мыса выплывали Борисовы лодьи, а на перерез им летели, выскочившие из плавней, ушкуи с червлеными боками.

– Все, – Подумал Данила, – Сшибка!

Но в этот момент ушкуи резко развернулись в линию, и над головным взвился вымпел, так хорошо знакомый по первому путешествию, по отроческим воспоминаниям.

– Неврюй! – Вырвалось сразу у князя, Данилы и Малки.

Ушкуи подходили к берегу, почтительно держась в стороне от лодей. На борту уже можно было разглядеть дюжую фигуру Громады, и щуплую точку Бакланки.

– С приездом князь! – Принес ветер, – Заждались. Но слухом земля полнится.

Ушкуи и лодьи встали борт о борт. Неврюй спрыгнув на пристань, опытным глазом определил вожака, и протянул обе руки Борису.

– Неврюй меня зовут. Силен ты. Даже руль не дрогнул, как мы накатились. Любо!

– Борис, – Внимательно посмотрев на ушкуйника, ответил тот, – На две твоих своих две, – Он протянул навстречу две руки.

– Да поди ж ты, обнимемся, старый хрыч! – Данила раскрыл объятия.

– Да уж не старее всяких. Али ты там, в Новом Израиле молодел с годами? Говорят там девки огонь. Старых враз молодыми делают. Или в гроб вгоняют, – Он шагнул навстречу воеводе, и они обнялись со звоном кольчуг.

Громада протискивался через толпу. Хотя назвать его прямой курс притискиванием было не очень правильно.

– А где мальчик мой зеленый? Потеряли что ли? Сукины дети, – Голос его гудел над пристанью как вечевой колокол.

– Нету эльфа, – Микулица остановил кметя, – Нету, Артемида забрала.

– Да как же вы… Да вы что…, – Огромный человечище готов был разрыдаться.

– Так не отдавали бы… Тоже мне Богиня… Ярославна-то…Фитюлька смазливая… Артемида… А в шею…

Народ отпрянул от Громады. Такого богохульства. Да еще о Деве Ариев, о Самой Матери Природе даже слышать было страшно. Сейчас поднимется море и поглотит отступника. Сейчас разверзнется небо и прилетит на колеснице страшный Арес, брат Артемиды и уложит одним ударом охальника. Но в образовавшемся пространстве появилась Дева, от волос которой исходило солнечное сияние. Рука ее ласково легла на голову плачущему кметю, с трудом доставая до нее.

– Не плачь Громадушка, – Голос зажурчал как весенний ручей, – Не плачь. Я тебе вместо Малка сестрой и берегиней буду. И зовут меня Малка. Я замена, что Богиня на землю дала вместо любимца своего. Не плач Громадушка.

– Малка? – Слезы высохли на щеках кметя, – Малка, – Он повторил имя, как бы пробуя его на вкус, – Малка! Так ты – он и есть, – С детской простотой Громада сделал этот вывод, обхватил Малку, поднял над собой и посадил на плечо.

Ватага двинулась к терему Иванки, и высоко над толпой сиял червонным золотом, развивался новым победным стягом водопад волос Богини покровительницы.

Обратно в Царьград лодьи и ушкуи понесли не дружину – войско. Андрей со старой ватагой, да с немногими уграми и полабами пошел конно, наметом вдоль моря. На дальних подступах к городу встретили его византийские дьяки с поклоном и просьбой от Базилевса, в город не входить, встать лагерем на Хризополе, на асиятском берегу. Князь перечить не стал, оговорил, что забежит к родственнику почтение оказать с малым количеством людей и, получив струги для переправы, перевез людей через узкую щель Босфора. Выбраться во дворец так ему и не удалось. На следующий день прискакал гонец из дворцовых дьяков с известием, что в гости жалуют Мануил с сестрой Анной. Князь распорядился встречать родственников по-родственному. Без шумихи и пыли в глаза. Анну он помнил еще с отрочества, а Мануил тогда еще без порток бегал, а теперь смотри ты – наследник трона.

Посольство приехало к полудню во всем блеске и шумихе, как это умели делать цареградские дьяки. Анна, превратившаяся в матрону, слегка располневшая, но не потерявшая былой красоты и восторженности, по отчески облобызала Андрея. Мануил с восторгом смотрел на легендарного витязя, слухом о котором земля полнилась.

– А правда, что в войске твоем сама Солнечная Дева берегиней? – Не удержалось, сорвалось с языка, – Или сказки то все? – Смущенно закончил юный царевич.

– А что, хочешь на Богиню посмотреть? – Андрей хитро усмехнулся, – Изволь. Сегодня на трапезе и увидишь.

– Байки баешь? – Не сдержался Мануил. Отдернул себя, – Правда?

– Правда. Правда, – Раздался тихий голос за спиной царевича.

Он обернулся и зажмурился. Перед ним стояла… Сама – Она! В нежно-зеленом наряде, с копной червонно-золотых волос, в золоченых бронях, опираясь на луку седла вороного иноходца. Он не мог понять, кого она больше ему напоминала. Богиню Любви. Богиню Леса. Нет! Он вспомнил. Она напоминала ему саму праматерь Ариев – Марию, Мать Богородицу. Вот такой он ее и представлял. Прекрасной и гордой. В нимбе золотых волос. В золотом шеломе с зеленым шелковым наметом. Только у Ариев – племени воинов может быть праматерь воительница. Нежная, как мать, и грозная, как воин. Она! Прямо перед ним. Он ждал, что она сейчас распадется, рассыпется на сотни синих незабудок, таких же синих, как ее глаза, смотрящие ему прямо в душу. Он зажмурился и быстро открыл глаза. Она стояла на прежнем месте. И вдруг заливисто засмеялась серебряным смехом. Зазвенела колокольчиком. Вокруг все откликнулось на ее призыв. Зашумело море, закричали чайки, тонко заржал волшебный скакун, и тихо зазвенели кольчуги на стоящих вокруг хозяйки жутких телохранителях.

– Пойдемте гости дорогие в шатер. Преломим хлеб, выпьем сладких медов, зелена вина, – Она как радушная хозяйка пошла первой.

– Пойдем братец, – Андрей подтолкнул оторопевшего Мануила, и взял под локоток Анну.

До позднего вечера обсуждали гости и хозяева, как им жизнь коротать. Договорились, что ватага дальше пойдет, оставив малую дружину с Микулицей дожидаться скачущего сюда с новостями Гуляя. А потом на ушкуях догонят остальных.

Договорились тихо, что, как только Братство на ноги станет, отрядит верных братьев в помощь царевичу. Будет тот готовить встречу всех Мономаховичей, что на старшем столе сидят, для решения дел неотложных. Но то, только тогда, когда силы Братства наберут.

Пожаловался Мануил, что бедокурят поднявшие голову вены – морские разбойники. Из города своего Венеции выскакивают стаей, как голодные волки, и рыщут по волнам. Ни кого не милуют. С другой стороны берберы Иванкины грызут всех, как дикие псы. Душат разбойники торговлю морскую, одна управа ушкуйники. Да и те не подарок.

– Надо морское Братство образовывать, – Отметил про себя Андрей, – Вон братья назареи из которых, воин великий Самсон вышел, не удел ноне. Если бы их к морским воротам – Кипру перебросить, то считай, удавку на горло разбойников накинули. С назареями не забалуешь. Их на «брысь» не возьмешь и златом не купишь. Надо будет с Неврюем побалакать на эту тему.

К вечеру расстались по-братски, расцеловавшись троекратно. Мануил на прощание пощупал Солнечную Деву.

– Не пригрезилось ли? Нет. Вот шелк под рукой хрустит, и бронь холодным металлом откликается.

– Ну что, царевич, посидел с богиней за одним столом? – Весело спросил его Микулица, – Значиться благословение на дела свои получил!

– Благодарствую! – Мануил повернулся к Малке, – Когда еще тебя увижу, солнцеподобная?

– Когда на путь служения Богам встанешь, – Коротко ответила Малка, и смягчила тон, – Скоро. На совете, когда все соберетесь, и я с вами буду. Жди.

С утра войско двинуло в путь. На Иерусалим в Новый Израиль, в Святую Обитель. Вершить Божье дело во славу дела общего.

Ни кто не знал, кроме Малки, что пройдет почти два десятка лет, когда соберутся в тереме Базилевса Цареградского Мануила старшие князья. Все казалось таким скорым и быстрым. До всего было рукой подать. Только Малка знала, как долго будет Братство строиться и воспитывать свою железную когорту воинов. Как не просто осядут на островах Братья Самсона совместно с Братьями Иоаннитами, и приведут к порядку разгульный морской народ. В боях тех состарятся и уйдут на покой, в тихую гавань или в Ирий, и Громада с Бакланкой, и Неврюй. Отдаст старый ушкуйник все бразды правления Борису, а тот найдет себе заменщика, а сам останется в дружине Андрея, завороженный синими глазами Богородицы. Так с тех пор и пошло, с легкой руки Мануила, что ведет в бой князя Андрея сама Богородица.

Через год приехал в Иерусалим на русское подворье инок Микулица. Только вряд ли кто теперь его мог назвать иноком. Чему там учил его Гуляй Беда, с кем знакомил? Все осталось там, в Цареградских переулках и кельях храмовых. Приехал Микулица – Мастером. И даже сам Великий Мастер Раймон из Братства госпитальерского не зазорным считал с ним день-два в беседе провести.

Само же русское подворье разрослось, раскинулось, вместив себя всех приехавших с князем и Гундомером. Новых же витязей отправляли уже в Дома Антиохийские и Триполитанские.

Князь Андрей восседал теперь за главным столом высшего совета Братства, наравне с Гогом Поганым и другими витязями, пока не сменил того на первом месте Великого Мастера, Бернаром присланный Робер Кредон. Из Ромейских медведей. Но все это в будущем, а пока нес иноходец Малку под лучами южного солнца, по выжженной лощине, вдоль моря туда, к замку Акра, где ждали их приехавшие из Галлии побратимы.

 

Встреча была радостной и шумной. Войско Андрея всем своим видом внушало почтение. Но и галеры Гога пришли не пустые. Наряду с новыми витязями и новичками, братья привезли с собой мастеровых по каменному и оружейному делу, ковалей и скорняков, портных и шорников. А уж бродячая команда менестрелей и скоморохов пристала сама, увлеченная байками, услышанными от оруженосцев, стремянных и стольников.

Князя удивили перемены в организации дружины, даже чисто внешние. Старшие братья – витязи теперь все носили одинаковые белые жупаны, а младшие – черные. Даже попоны на конях и то были, как из одной мастерской.

Они обнялись и направились в Акрский замок, где расположились в ожидании их ранее приехавшие храмовники. Гог несколько раз с интересом останавливал взгляд на удивительной гостье, следовавшей между Андреем и Гундомером, но сдерживал рвущийся с уст вопрос до прихода в палаты.

В центральной зале вновь отстроенного замка, расположившись за пиршественным столом, братья высыпали друг другу полные короба новостей. И о Соборе в Трое, и о Царьграде. О полабских землях и Меровинговских родах, о Виленских ушкуйниках и Бернардовских бернардинцах, о разбое на морских дорогах и усобицах в княжеских уделах. О том, о сем. Андрей рассказал, как забрала Артемида зеленого эльфа и представил свою спутницу. Малка по такому поводу одета была в царское платье из шелка и бархата. Голову ее венчала корона Жрицы Леса, солнечным светом сверкающая на ее золотых волосах. Старшие братья галантно подошли к ручке их новой спутницы. В свою очередь, Гог представил своих новых друзей, среди которых выделялся Фулько Анжуйский из рода Ангелов, присоединившийся к ним во главе собственной дружины из старых проверенных вояк. Сорокалетний воин, даже внешне, сразу выделялся своей осанкой и статью. Порода брала свое.

Застолье перешло в общий разговор. Однако видно так уж устроена судьба, в самый разгар пира пришла новость о кончине короля Нового Израиля Балдуина, старого друга и приятеля, так ждавшего возвращения их из дальнего путешествия.

Гог незаметно дал знак и вышел в соседнюю залу. Понявшие его братья, вышли вслед за ним.

– Земля Обетованная готова принять новое воинство и воспитать Псов Господних в лоне своем, – Гог начал резко без вступлений. Кругом были свои, – Не можем мы полагаться на волю небес и жребий Богов! Свой жребий мы уже вытянули и за него в ответе. Потому братья, здесь и сейчас предлагаю избрать нового короля в Святой Земле. И быть им Фулько Анжуйскому!

– Не горячись брат! Это должен Большой собор в Пасху на главной площади решать, – Одернул его Роллан.

– Мы сегодня здесь Собор. А это наш довод, – Он с лязгом вынул из ножен меч, – Нам только сейчас в Новом Израиле усобиц не хватает.

– В чем-то ты прав, – Поддержал его Андрей, – Фулько всем хорош. Роду знатного. В боях смел. Пуленам известен. Только одно ты забыл, брат. Как мы здесь на вольных землях поставим жизнь братскую, такую они и в другие земли понесут.

– Ломать через колено пуленов, – Вступил в разговор Готфрид, – Дело последнее. И их не сломаем и колено отобьем. Народ в Святой Земле вольный. Каждый сам себе и князь, и указ. Надо на Вече челом бить народу пуленскому. Они поймут.

– Поймут. Поймут, – Среди охрипших голосов мореходов и воинов нежное дуновение ветерка было бы более заметно, чем этот девичий голос, но его услышали все, – А что не поймут, то Боги подскажут. Послезавтра надо быть в Иерусалиме. А завтра я закрою солнце, когда будет Вече. Нет времени Пасхи ждать. Не с руки!

В гробовой тишине спокойное и уверенное это сообщение вызвало шок, от которого оправился первым Гог. Он заглянул в бездонные лазоревые глаза, прочитал в них все, крякнул и, ударив рукавицей об пол, сказал.

– Значит, так тому и быть! – Повернулся к Малке – Веди Пресвятая Дева. Мы с тобой, – И повернувшись к залу, гаркнул, – Что стоим? Седлать коней! Завтра к вечеру быть в Иерусалиме, пусть хоть всех запасных загоним!

Во всех концах замка раздались команды, лязг оружия, ржание коней, звуки походных рожков, в общем, весь тот шум, который производит спешно снимающееся с места войско.

Такого марша Новый Израиль не помнил со дня своего основания. Дружины шли без остановки, меняя коней на ходу. Уставших или отставших оставляли на обочине, добираться до ближайшей самары самим. Разбойный люд с большой дороги откатился тогда в чащобы, в заросли акаций и молил своих богов только об одном. Что бы ветер был им в спину. Мысли о том, чтобы напасть на отставших могли родиться только в совсем пустой голове. Месть была бы скора и неотвратима, как восход солнца.

К вечеру следующего дня, выбившиеся из сил, на взмыленных конях, в легком походном вооружении, всадники втянулись в ворота Иерусалима. А уже ночью на Храмовой горе на площади перед восьмигранником Купола на Скале, при свете факелов собрались самые достойные мужи Святой Земли. Речь держал Гог.

– Скорбим братья вместе с вами по смерти достойного мужа и защитника нашей земли Болдуина Берга. Слезы стоят в наших глазах и окропляют эту бесплотную землю. Мы знаем, как ждал он нашего возвращения, будучи достойным братом Храма нашего, – При этих словах многие удивленно вскинули голову, – Не дождался Великий король увидеть плоды дел своих. Но вы, достойные и свободные пулены, видите сколь добрых и прекрасных воинов и мастеров привели мы в землю Заморскую на процветание и возвышение ее. Великий Болдуин видел будущее нашей земли в воспитании Божьих дворян, тех, кто понесет слово божье в мир, туда за море, огнем и мечом. Он знал, что жребий наш в том, что бы в любое время дня и ночи, когда будет получен приказ, переплыть море, для того чтобы сражаться против неверных королей и князей, раздирающих землю обетованную на части, как волки овцу рвущие, – Гог сделал паузу и в замершей тишине продолжил, – Святой Бернар прислал с нами достойного мужа Фулько из рода Ангелов. Муж сей, благочестив, отважен и бескорыстен. У короля нашего покойного осталась дочь невеста Мелизанда. Что бы не всколыхнули Заморье усобицы, предлагаю отдать руку ее и трон Иерусалимский Фулько Анжуйскому, о чем челом бить завтра на Соборной площади перед народом пуленским.

Речь Гога была выслушана в полной тишине. Многие видели, как втягивалось вечером, растянувшееся по холмам войско храмовников, и это впечатляло.

– Не время братья для споров и разногласий, – Из угла раздался высокий надтреснутый голос, в котором многие сразу узнали голос Великого Мастера Братьев госпитальеров, – Это говорю я, брат Раймон, настоятель рати Господней. Говорю от имени всадников Святого Иоанна Иерусалимского. Мы на стороне братьев храмовников и не поднимутся мечи наши на пролитие крови братской. Пусть станет королем Фулько. Но править в Святой земле будет закон. Правда. Ассизы Иерусалимские. Кто нарушит их, тому смерть неминучая будь ты хоть сам король, хоть последний виллан. Такое мое слово. А смотреть за их исполнение пусть будет малый совет из достойнейших людей Заморья впредь называемый Генеральным капитулом. Такое мое слово.

– Мы приехали из-за дальнего моря не одни. Братья наши Андре и Гундемар ходили к праотцам нашим ариям и получили от них в Святом месте на острове Рюген в Арконе волшебный дар, – Гог решил пойти с последнего козыря, – Боги посылают нам покровителя своего на Землю нашу, нами Святою рекомую. Саму праматерь ариев – Пресвятую Деву, – С этими словами он вскинул факел, осветив Малку, стоящую в нише церкви Марии Латеранской, как бы олицетворяя сошествие Марии на землю.

Огненные языки пламени, отбрасывая фантастические тени, выхватили из темноты фигуру девы в воинских бронях с распущенными огненными волосами, спорящими с пламенем горящего факела. Фигура Преклоненной Марии за ее спиной казалась ее продолжением и олицетворением ее второй – смиреной ипостаси.

– Боги благосклонны к вам. Великие воины. Они указали вам путь. Идите и не сворачивайте. Идите и не оглядывайтесь. Все мы в этом мире братья. Но ваше Братство оно от Всевышнего. Братство ваше пребудет вечно, ибо почвой, на которой оно произрастает, являются страдания мира сего, и ежели, будет на то Божья воля, всегда найдутся люди, что бы уменьшить эти страдания и облегчить их бремя своим ближним. Да пребудут с вами эти слова Господа в любых испытаниях. Да и умножатся дела ваши и ряды ваши. Благословляю вас в деяниях ваших, – Она распростерла руки над головами собравшихся, и мерцающий свет разлился над Храмовым двором.

Долго еще потом рассказывали те, кто присутствовал на том ночном Вече, как благословила их Богородица, и с благоговением припадал к руке Малки, проезжавшей по узким улицам Вечного города.

Следующий день был суматошен и шумлив. На Соборной площади накрыли даровую трапезу для тринадцати ветеранов в боях здоровье потерявших. Это им поручалось назначить первого выборщика. Тот имел право предложить второго. Оба вместе назначали третьего, и так пока их число не достигало тринадцати. В память Учителя и первых его двенадцати апостолов. Шел тот обряд от ессев. Состав же определялся Иерусалимскими законами. Один из них должен был быть богу посвящен, то есть, быть монахом или священником. Восемь должны были быть витязями или воями. Четыре же оставшихся, представляли собой услужающих, тех, кто ремеслом занимается, заморские земли кормит и поит. Выбранные выборщики присягнули перед очами Господа и разместились на помосте, на высоком склоне над Соборной площадью, заполнявшейся стекающимся сюда со всех сторон народом. К тому времени, как колокола Святой Обители отбили последний третий раз на созыв Веча, площадь была запружена. Вкруг помоста на склоне, занимаемого выборщиками, встали плотной стеной, ярко выделяясь красными жупанами, братья госпитальеры. Чуть поодаль, черно-белым живым Босеаном, раскинулись в своих белых и черных жупанах храмовники. Метко после этого дня названные – «черным витязем с седой головой».

Страсти накалились не на шутку. Пуленский народ и так слыл вольницей, а тут кто-то еще умело его раззадоривал и направлял против предложения о выборе Фулько.

– Не наш он! – Все чаще звучало с разных концов площади, – У Балдуина дочери есть! А по Правде, нами и королева править может!

– Кто-то воду мутит? – Под нос себе бурчал Гог, – Уж не ессеи ли? Хотя вряд ли они в нас более чем мы в них…

– Что ж в роду Булонских никого не осталось!? – Вопрос повис в воздухе.

– Осталось! – Мощный бас Евстафия придавил толпу, – Я Евстафий Булонский. Брат Болдуина и Готфрида. Евстафий Агрен, прозванный Собакой или Псом, как кому нравиться, за службу свою собачью на страже калиты Заморской, говорю. Пусть на Иерусалимский трон садится Фулько. Он ему по праву и по размерам. Мое место у общего коша, у калиты, у кошля пуленского. Вот за это место я всех буду грызть, как пес цепной!

Толпа приняла Евстафия с уважением и пониманием. На месте человек. Но закваска, брошенная в нее, начинала бродить и пузырится. То в одном месте, то в другом, вспыхивали мелкие потасовки и недовольства. Незаметное движение не ускользнуло от наметанного глаза Андрея. В толпе стали формироваться группки, разраставшиеся в небольшие отряды, кольцом охватившие красные и черно-белые жупаны, прижатые к помосту выборщиков.

– Тю! Да это мятеж! – Вспыхнуло в мозгу князя, – Что ж здесь произошло за наше отсутствие?

– Ржа она и сталь ест, – В ответ на его мысли раздался шепот Малки, – А уж людские души и подавно. Дом без присмотра убежище воров.

– Да, да, ты права. Кот из дома – мышки в пляс! Что делать будем?

– Мой выход! А ну подкинь! – Она уперлась ногой на его ладонь и легко взлетела на помост. На помост! Куда никому кроме выборщиков входить было нельзя!

Появление там над всеми в знойном мареве летнего дня сияющей золотыми доспехами Солнечной Девы ввело всех в стопор. Поймав секунду растерянности, и не дав опомнится толпе, Малка вскинула руку по направлению к золотому куполу на Скале.

– Оттуда с высоты своего Величия взирает на вас Всевышний! Кто вы? Земные черви? Грязь и смрад малярийных болот этой выжженной земли? Нет, вы свободные люди Заморья, выбравшие свою долю, только собственной волей и жребием Богов. Разве позволил бы Господь воздвигнуть рядом со своим Домом черный купол храмовникам, будь они не угодны ему. Разве позволил бы Господь, рядом со своим Домом Успения, взметнутся вверх свече госпитальеров, будь они не угодны ему. Так почему вы, свободные люди Святой Земли, новые богоборцы не слушаете тех, кто угоден Богу? Почему позволяете проникнуть, протиснуться в душу чужому шепоту?

– Пресвятая Дева! Богородица! Валькирия! – Зашелестело по рядам, и стали склоняться головы и сдергиваться шляпы, несмотря на палящие лучи солнца.

Но последним аргументом в споре зазвенела тетива спущенного лука и со свистом, рассекая воздух, устремилась к сердцу Малки оперенная стрела.

– Изыди, самозванка!!! – Разорвал знойный воздух фанатичный вопль.

На глазах изумленной толпы одним движением руки Малка остановила летящую стрелу в пяди от собственной груди, и бросила ее в безоблачное голубое небо, навстречу солнцу. А оно в ответ начало задергиваться покрывалом. Нет не туч или нежных облаков, а покрывалом мрака, закрывая свой лик от оголтелой толпы, покусившейся на его посланницу.

Крик ужаса пронесся над толпой. Пулены рухнули ниц и распластались на площади. Даже видавшие виды братья с трудом удержались от соблазна упасть на колени пред Богородицей и просить прощения. Чьи-то острые мечи уже достали богохульника и его приспешников, не дав свершиться божьему суду.

– Прощаю Вас дети мои! – В кромешной тьме звук ее голоса кажется, отогнал давящий мрак, – Прощаю от имени Господа нашего!

Луч света прорезал темноту, и на конце его сияла золотая корона Солнечной Девы. Те, кто был тогда на Соборной площади, потом внукам рассказывали, как воспарила над землей Богородица и простерла свою благодать над Новым Израилем. Как дали обет, все тогда на площади бывшие, служить только ей, посвятив всю жизнь свою только этому служению. И как с того дня, сел на трон королевства Иерусалимского Фулько. А у трона его встали Великие Мастера храмовников и госпитальеров. Любой пулен считал высшим долгом своим служить верой и правдой одному из братств.

Неспешно, в строительстве и укреплении Домов и комтурств, годы шли незаметно. Замками и госпиталями покрылась Земля Заморская, превратившись в большой учебный лагерь. Только успевали принимать пополнения изо всех краев земли. Состарился и ушел в Ирий король Фулько, весь себя посвятивший становлению Братств. Тихо взошел на престол сынок его малолетний, уже по традиции Балдуином названный. Тихо взошел, тихо правил со слов своей матушки Мелизанды, а более со слов мудрого Раймона. Не стареющий Раймон, знавший все-таки секрет бессмертия, отправил на покой неистового Гога, принял посланца Бертрана Робера и поставил его во главе храмовников, принявших это, как милую шутку, а потом расценивших назначение, как то, что, мол, кому-то надо и хозяйством заниматься. Высшие Мастера мало нового Магистра слушали, да зачастую и не приглашали его на посиделки вечерние. Готфрид с недавних пор получивший прозвание Святой Омар и граф Аршамбо продвинули границы Святой Земли далеко на юг, заложили новые замки Аскалон и Газу на побережье, вышвырнув оттуда пиратов и разбойный люд.

Роллан прикипел душой к новому Храму в Арагоне и ставил дело там широко и умело, через некоторое время начав спорить по богатству и роскоши с главным Домом на Храмовой горе. Братцы Бизо, опутав весь Новый Израиль сетью лагерей по подготовке и воспитанию братьев, хозяйств, мастерских и скотных дворов, перенесли свою энергию сначала в Арагон и далее по всем западным уделам, обстраиваясь и расширяясь там с такой же обстоятельностью, как и дома.

Разлетелись, разбежались братья с Храмовой горы. Только Андре Монбард да Гундомер обосновались под Черным куполом рядом с церковью Богородицы. У них был свой путь, свой крест.

Мужал Микулица, став совестью земли Богоборческой. Келья его в глухом переулке отпугивала случайного прохожего. Варили там подмастерья зелья волховские, а по ночам с крыши смотрел мастер на звезды и предсказывал по ним судьбу. Приезжал к нему сам Усам ибн Мункид великий звездочет востока, друг и соратник эмира Муин ад Дина. Посмотрел, покачал головой и поклонился, как равному.

Малка жила теперь в цитадели в Башне Марии. Правда бывала там не часто, в основном столовалась и ночевала у храмовников, в конюшнях Соломоновых, где в правом приделе базилики соорудили ей роскошную горницу.

В городе ее принимали с восторгом и почтением. Не успевал ее вороной ступить на булыжник мостовой Иерусалима, как уже протягивались руки к заступнице.

Вечно юная прекрасная Дева гарцевала в полях, скакала в дальние оливковые рощи, не боясь разбойников и лихих людей. Даже не жуткие Угрюмы, что ни на шаг не отходили от хозяйки своей, людская молва, сама оберегала ее. Кто ж отважится напасть на Богиню.

Уже четыре года восседал на Цареградском троне Мануил, а нужных вестей от него не было, но вот в давно ожидаемый ей день и час в дверь башни постучал монах.

– Входи брат, – Двери раскрылись, и взору монаха предстала круто уходящая вверх лестница. Он повертел головой, перед ним никого не было, – Входи брат поднимайся, – Голос раздавался с верху.

– Иду. Иду с Божьей помощью, – Монах подхватил сутану и, не откидывая клобука, стал взбираться по лестнице.

На первой площадке он встретил двух охранников, от одного взгляда на которых мороз продрал его по коже.

– Чего это я так, – пробурчал он себе под нос, – Витязи как витязи. Ничего в них странного нет, – Однако перекрестился и начал подниматься дальше.

На второй площадке он встретил еще двух охранников. Как ему показалось точную копию предыдущих. Только еще более жутких, хотя внешне они мало чем отличались от хорошо воспитанных дворян короля Людовика или графа Тулузского.

– Тьфу, тьфу меня, – Он опять перекрестился, – Будто не к Пресвятой Деве поднимаешься, а в преисподнюю спускаешься. Чур, чур.

Лестница вывела его в прелестную девичью горницу на верху башни. У окна сидела девушка в короне из туго заплетенных кос, накрытых зеленым шелковым покрывалом. Ноги ее покоились на низенькой маленькой скамеечке. Широкие рукава парчового восточного халата скрывали тонкие руки. На него смотрели внимательные синие глаза.

– Входите, входите Альфонс. Странно видеть здесь в виде посланника, под сутаной монаха, самого графа Тулузского. Не удивляйтесь я знала вашу мать Эльвиру Кастильскую. Значит дело пошло?

– Добрый день, лучезарная, – Граф подивился ее прозорливости но виду не показал, – Ты права. Дела пошли, если посланниками стали графы, – Оправившись, закончил он.

– Что за вести? – Она встала, одернув халат, жестом воина.

– Все готово. Вас ждут, – Коротко сказал монах.

– Кто?

– Все.

– Все?

– Все. Кто нам нужны.

– Когда?

– Через три месяца у Мануила.

– Мы будем. Передай привет Людовику. Это ведь он тебя послал?

Монах промолчал. Встал, накинул клобук. Неожиданно для себя опустился на колено и поцеловал край халата Девы. Она подняла его с колен, поцеловала в лоб и сказала.

– Передай всем. Запомни дословно. Пришло время Богородицы.

– Пришло время Богородицы! – Повторил мон

 

Почти уже родной Царьград всплывал по носу головного ушкуя. Вымпела Нового Израиля громко хлопали на мачтах. Рулевой правил в гавань Буколеона, прямо ко дворцу. На рейде уже качались галеры Людовика и Генриха с поднятыми вымпелами.

– Фридрих Рыжий с дружиной или еще в пути, или конно подошел, – Вслух размышлял Микулица.

– Глянь Микулица, у тебя глаза позорче. Чьи там еще вымпелы вьются на галерах что в соседней Юлиановой гавани стоят, – Андрей успевал подмечать все.

– Да это Роджер Борса что над обеими Силициями князь, да вон чуть правее знакомец Малкин, Альфонс Тулузский, лангедокского удела наместник.

– А тот лазоревый стяг Стефана Василькового, что на дочке Вильгельма Завоевателя – Адели женат. Он тогда, в Новом Израиле, как ее увидел на норманнском драккаре, так голову сразу и потерял. Это еще когда было, когда нас не было. Значит, старые викинги его отрядили, – Андрей оглядел гладь моря, – Во, гляди, еще, кого-то Бог принес.

– Да это вымпела графов Шампанских, судя по расцветке, и отец Тибо и сын Анри оба здесь.

– Хорошая компания собирается. Ты как считаешь Малка?

– Ты вот Данилу спроси. Он молчит, молчит, а как скажет…

Данила, упросивший князя взять его в эту поездку, лежал на носу лодьи и смотрел из-под ладони на разбросанные в гаванях галеры.

– Когда львы собираются на трапезу, гиенам надо держаться подальше…чтоб не смердели, – Негромко бросил он.

– Я ж что сказала. Дядьку спросите, он скажет, – И Малка залилась рассыпчатым смехом.

– Вот бисова девка, – Буркнул Данила, – И время ее не берет, только краше с годами становится, – С долей зависти подумал он.

Ушкуй лихо лег по ветру и притерся боком к царской пристани, почти борт о борт с франкскими галерами. Андрей со товарищи спрыгнул на берег, разминая затекшие ноги. Малка съехала за ним на руках Угрюмов. Стремянные сводили княжеских коней и сносили поклажу.

Навстречу спешил приказной дьяк, улыбаясь во весь рот.

В Царьграде ноне собрался старший стол. Собрались Рюриковичи первой руки. Мономаховичи. Новой Веры приверженцы и опора.

В Царьграде на царском столе, в центре всей земли и в ее столице, принимал всех радушный хозяин – Базилевс Мануил, всей Ромеи хозяин и держатель. Всем монархам родственник, германским князьям родич по жене молодой – графине Берте, Заморским Землям по второй жене – Марии Антиохийской. Князю Андрею больше, чем брат. Это когда тот сестру его, Елену батьке своему в жены сватал, они побратались и познакомились – праправнуки Константина Мономаха.

От западных уделов приехал Людовик – король франкских земель с молодой женой Аленорой Аквитанской, по своему забубенному характеру, за мужем увязавшейся. Правнук Анны Ярославовны, наследный Рюрикович.

Внук короля Нового Израиля Фулько Анжуйского, юный Генрих пока представлял здесь два удела – Анжу и Мэн, но, по словам Бернара, прочили его на королевский стол объединенных провинций Англии и Шотландии. Будучи графом Анжуийским и герцогом Нормандским, он уже сейчас представлял собой один из самых сильных и независимых Домов Европы.

Фридрих, рыжий племянник германского Конрада, швабского герцога из рода Гогов, опирался на всю полабскую, прусскую и вообще варяжскую родню. А принадлежность его к Рюриковичам видна была за версту по огненной шевелюре.

Графы Тулузские – старый Раймунд и молодой Альфонс, на правах родственников королевы франкской, тоже прибыли к цареградскому столу. Но старого уже не звали. А молодой заслужил своим посольством, а более тем, что за спиной его проглядывали боевые аквитанские дружины.

Заносчивый Рожер Борса, навязчиво напоминал всем о своем родстве с норманнскими князьями и, особенно с Робертом, пока ему не напомнили, что здесь все рыжие, и он не рыжее других. Хотя у многих и бурый перелив в шерсти.

Все, кто был в этот раз у Мануила, понимали, что настал предел.

– Первая Великая Империя, основанная Меровингами и Артурами, разлагается. Герцоги, графы и виконты завладевают замками, городами и провинциями, принадлежащим верховным владыкам. В недрах древней власти зреет гнойник, который или разорвет или отравит весь организм. Нужен или нож хирурга сейчас, или топор палача завтра, – Так начал свою речь самый молодой из гостей – Генрих Анжуйский.

– Бросим взгляд на Европу: она растерзана кровавыми распрями. Что видно на этих землях? Поля лишь кое-где обработаны, долины и равнины подтоплены, горы и холмы покрыты старым темным лесом. Тут же воинственные жилища владельцев с укрепленными зубчатыми башнями. И в соседстве с ними хижины рабов, прикованных к земле, – Людовик поддержал кузена.

– Пока Империя не имеет главу, или имеет бессильного главу, она мертва. Земля, имеющая только хозяев без народа – это пустыня. Всюду только рабство. Воины не стали кормильцами, превратившись в разбойничьи шайки, несущие грабеж, убийства и пожары. Работники и жиды принадлежат монастырским и господским мастерским. Торговля рассеяна, ремесла умирают. Каждый ничтожный владетель считает себя равным солнцу, – Юный Фридрих горячо поддержал Людовика.

– На старшем Мономаховом столе сел безвольный Вячеслав Владимирович, сын Мономахов. Всю власть отдал племяннику Изяславу, сыну Мстислава Удалого. Но права молва. На детях природа отдыхает. Один, не в отца Мономаха, безволен. Второй, не в отца Мстислава, кровожаден и спесив. Идет раздрай на Великокняжеском дворе, – Раздался голос из темного угла палаты.

– Гуляй, – Радостно узнал Андрей, и неожиданно для себя вступил в разговор, – Единый дом трещит по швам. Рюриковичам закон не указ, вассалитет не порука. Кажный из них себя не менее, как сопрестольником мнит. Кто ему такой Мономах – Император. Тьфу! И растереть. Одних Великих князей уже на Руси четверо. И Киевский, и Черниговский, и Галицкий, и Ростовский. Через год в каждом селе свой Великий князь на троне сидеть будет. Да что там на Руси. В Европе каждый смерд, дьяк, король, себя Великим ровняет, чуть ли не в Боговы сыновья метит.

– Что делать мыслите, Великие? – Вопрос старого графа Раймунда повис в воздухе, – Что? Вы тут старшие Мономаховичи, вам и решать.

– Дурная кровь, она организм портит. Спускать надо дурную кровь. Кровопусканием, – Вкрадчиво раздалось в наступившей тишине из того же темного угла.

– Как учил Великий Учитель – «Не мир я вам принес, но меч»!

– Бернар, – Шепнула в ухо Андрею Малка, – Даже я не знала, что он здесь.

– Война стала основной формой существования всех, – Голос продолжал, – Звери напились крови, и без крови не могут. Волков в овчарне надо истребить не милосердно, а опьяневших от крови псов запереть на псарне, поставив у дверей умелых псарей, с волкодавами на поводках.

– Мы знаем все, Святой, – Людовик тоже узнал Бернара, – Эй слуги принесите еще огня, а то кто-то хочет остаться в тени, – В его словах был двойной смысл и угроза, – Мы тут все Великие и не только по роду, – Как бы отвечая Раймунду, повернулся он, – Но и по Посвящению. Все мы тут, пятеро, Великие Мастера братства храмовников и многие из вас нам не ровня, – В голосе его зазвенел металл, – Ни по роду, ни по званию, ни по знанию. Знайте свое место.

– Угомонись король! Ты на кого голос повышаешь! – В свете новых факелов, принесенных слугами, в темном углу стали видны фигуры сидящих, – Я Святой Бернар и со мной Великие Мастера.

– Это ты для смердов Святой! А не для нас Ангелов Высшей руки! Это я тебе говорю. Я – Святой Людовик! И мы будем выбирать, кто нами будет править! А вы будете знать, кому служить! Это будет так… или не будет никак!! В хозяйском доме нужен один хозяин! И быть ему на этой земле Сыном Божьим. Царем-Священником! Императором! И все вожжи одному ему в руки! И служба ему, как Самому Господу Всемогущему!!! Так и только так!

– Только так! – Поддержал его Генрих.

– Только так! Даже ради власти мы Ангелы свои шеи гнуть не будем, – Гордо вскинул голову Фридрих.

– А мы на ваши шеи хомутов и не готовили, – Резко ответил Бернар.

– Значит так, – Раздался тихий девичий голос, – Ангелам от древних Богов удел миром править. Так было и так будет. Артурам-Медведям от древних Богов пределы Империй расширять и на землях порядок хранить. Так было и так будет. Нам Мастерам их оберегать. Не диктовать, и не пугать, а оберегать и лучших из тех и других к себе забирать. Гордыня вас обуяла всех! Смиритесь. Перед Богами все мы жалкие черви земные.

Все в зале обернулись в сторону Малки. Она сидела на высоком стуле, как сама Богиня Артемида на троне. Величественным жестом руки она остановила, попытавшегося ей возразить Бернара.

– Не место прекрасным дамам на совете мужей… – Слова застряли в горле Людовика.

– Ты великий правитель Людвик. Но я не спрашивала тебя, что мне делать и где мне быть? Ты тянешь свой жребий у Богов, а мы прядем тебе нить твоей судьбы. Остерегайся спорить с теми, в руках у кого божья прялка.

– Настало время Богородицы! – Продолжила она, – София – Мать Премудрости помогла отцам и дедам вашим раздвинуть населенный мир от края до края. Но время ее прошло. И вы, дети их должны быть достойны своих предков. Под рукой Богородицы – Матери всех родов земных выпала вам доля обустроить этот мир, чтобы жили в нем все одной дружной семьей, под одной рукой, как у заботливого отца в доме. Настало время Богородицы. А для матери все дети равны и любимы одинаково. А вам, – Она повернулась к Мастерам, – А вам, Посвященные, стоять на страже, знаний земных и место свое знать! – Жестко закончила она. Повернулась, направилась к двери, которая, как по волшебству, раскрылась перед ней, и вышла в светлое пятно проема.

Обсуждение, прерванное Малкой, после ее ухода, вошло в спокойное русло. Опять всплыл вопрос о купцах-жидах. Целые города и союзы начали сбиваться в цеха и гильдии. Если до последних лет вольное купечество вольготно жило в отдельных слободах за городскими стенами, исправно внося свою долю в общее дело, то в последнее время жиды, решили что, имея толстую калиту на поясе, можно не слишком считаться с княжеской властью. В любой момент можно прикупить болтающуюся без дела дружину или подмазать членов Собора или Думы.

Неистовый Бернар стоял на своем. Дань должны собирать мытари. Рабы казны должны над собой кроме Императора не иметь никого, где бы они не жили, и в землях чьих бы не вели свое хозяйство. Лучших из жидов себе забрать, но и за сношение с другими, раб казны караться должен нещадно. Паук плел свою паутину.

Выступили братья госпитальеры. Братья Святого Лазаря поддержали их. Да по землям подлунным бродят злые духи и уносят души тех, кто иссушил себя грехом. Но в силах, если правильно подойти к этому делу, поставить заслон злым духам и не пускать хворь из грешных мест в благостные.

Опять говорил молодой Генрих. Растет число ремесленного люда. Давно назрел вопрос о создании поселений – градов для мастеровых. Ширится число монастырей и братьев монахов, занятых мирным делом грамоты и знаний. Много воев уходят на покой в эти обители, многие знания копятся за их стенами.

И все сходились к одной мысли. Все нити должны идти в одни руки. Руки Императора. Пришло время. Показать зубы, всем тем, кто почувствовал вольницу.

– Гуртом и батьку легче бить! – Подвел итог, молчавший доселе Данила.

– Пойдем почивать, други дорогие. Утро вечера мудренее, – Встал по праву хозяина Мануил. – Завтра в обед, жду вас в этой зале. Андре! Рад буду видеть и гостью нашу. Пусть зла не держит.

– Передам. До завтра. Покойной вам ночи, господа.

На следующий день разговор вертелся вокруг одного. Надо родам четко определить, кто за что ответ несет.

– Нету теперь разных родов, – Вдруг неожиданно даже для себя встал Андрей, – Ужо сколько лет Ангелы с Медведями породнились. Сколько лет дети их сначала в Орде службу служат, а потом на троны садятся. Да и Медведи, сколько лет не токмо мечом машут, но и в покоренных землях на управе сидят. Не о том речь. Надо строго власть на три ветки делить. Первая – то воинская власть. Ханская. Ей под руку Орду отдать и снабжать ее хабаром и людьми, из расчета десятины. Пусть пределы раздвигает, да непокорных под руку приводит. Им честь и хвала. Им почет и уважение. Им отдельные Сараи-города и места для старых и увечных в монастырях, на прокорм и тихую гавань.

– А вторая власть – князья. Власть мирная, – Поддержал его Мануил, – Пусть на местах в городах и уделах правит. Где по боле удел, там князь, либо король. Где по мене – дьяк или граф, боярин, барон, герцог. Где совсем малец удел, там приказчик или управляющий какой, но все под рукой одной. Одну волю выполнять и одно дело делать. Даже в жидовские города и в союзы, там, где Вече, Собор или Дума правят, посадить посадников, пусть догляд за их кругом будет.

– А третья власть – власть духовная. Власть от Господа, – Гнул свою линию Бернар, – Ей догляд за всеми властями и отчет только перед очами Господа нашего. И пусть ее хранят те, кого из общества Правда вытолкнула. Изгои то бишь. Мы их соберем, пригреем, обучим, под обет подведем и в Братства определим. А Братствам тем службу нести только одному Всемогущему.

– И быть представителем его на земле – Государю Императору, – Вдруг неожиданно для всех повернул Фридрих, – Царем-священником, как в стародавние времена. Сыном божьим на земле. Всем под его рукой ходить. И ему отчет держать.

– Нет! – Выдохнул Бернар, – Только Господу нашему!

– Какому? – Вдруг раздался голос Людовика, – Какому Господу? Все уделы молятся, как кому удобно. Под Христа крестим, крестим и все без толку. Какому Богу молиться будем? Народ его не видит, а видит своих богов и своих волхвов. Император должен стать Богом на земле. А Братства его глазами и руками. Словом и делом. Бог должен быть рядом. Он должен быть в каждой хате, в каждом тереме. Ты Бернар уймись. Это ты там, в Клерво, Святой. Там в Новом Израиле – Учитель и Мастер. А здесь ты один из нас – Великих Мастеров. И если тебе Макошь уготовила из смерда Звяги до высот добраться, то это еще право тебе не дало высокородных учить. Смотри. Распяли Иисуса, и ты можешь его путем пойти.

– Так ты так?! – Бернар аж задохнулся.

– Так! Мученический Святой – святее, – Коротко отрезал Людовик, – Я тебе уже говорил. Надо будет, сам Святым стану, а Императора Богом признаю. Вот так. И не мути воду. Братства мы тебе не подчиним. Не надейся. А то смотри, как угорь между пальцами норовишь. Знай свое место! Ты на моей земле сидишь. Запалю Клерво и очищу землю от скверны огнем очистительным, как старцы друиды учат. Все!

– Успокойся брат, – Охладил его Андрей, – Я брата Бернара по Святой Земле знаю. Он за дело общее болеет. Нет в нем гордыни и злонамерения. Он душу в это дело вложил. В сеть свою паучью. Пусть и дальше плетет паутину свою.

– Так никто его и не попрекает ни чем. Только больно горяч не по годам, и не к месту, – Добавил Мануил, – Это на площадях и на проповедях хорошо, а не в этих палатах. Занесло просто пастыря. Решил что мы агнцы Божьи перед ним.

– С агнцами это хорошо, – Поддержал шутку из угла Гуляй, – Так вот агнцы Божьи. Пора решать с Братствами. Пастуху божьему Бернару, земной поклон за труды его. Пусть и далее Братства холит и лелеет на благо общей земли и общего дела. Нашего дела. Братства, по моему разумению, никого кроме Императора над собой иметь не должны. Кроме конечно, прав Бернар, Господа нашего, а лучше… Девы Богородицы. Объясню почему. Потому как Богородица у всех народов и волхвов чтится. И вопрос, какому Богу служат? Не возникнет. Богородице. Матери всех Богов. Праматери.

– Мудр ты, дядька Гуляй, мудр и знающ, – Голос Малки был как всегда тих, – Богородица, Пресвятая Дева – она всегда и у всех одна. Пусть Братства ей служат. Пусть ее Храмы главными стоят там, где власть Имперская. Тогда все: от крестьянина-землепашца до боярина поземельщика, от воина-внука Дажьбожьего до короля или дьяка приказного, от волхва до друида, будут братьев, как слуг своей праматери воспринимать. Как защитников своих домов и своих жен и сестер.

– Пусть служба в братствах, у тех, кто мечом опоясан, считается самой почетной и доблестной. Пусть служат ее все: от простолюдина до княжеского сына, как службу Богам угодную. Не как в Орде. Отслужил и домой вернулся, хозяйство вести. А всю свою жизнь, как служение Богам, – Бернар понял, что не править ему Братствами, но хоть рядом постоять.

– Пусть дань собирают служащие имперские, только Императору отчетные. Рабы казны. И упредить им – отдельно жить, и отдельно служить. А в защиту им дать Псов Господних. А тем Псам Господним – храмовникам, вменить Слово и Дело в миру хранить и множить, – Добавил Гундомер.

– А воинству Господню – госпитальерам, хранить землю от нечисти. И в том им только Всевышний указ и сын его на земле Император, – Поддержал его Микулица.

– Дело за малым. Найти те руки, в кои мы все готовы бразды вложить, – Мануил высказал общую мысль, – Завтра договорим, гости дорогие. Утро вечера мудренее.

На следующий день решение было принято быстро и неожиданно легко. Все переспали с этой мыслью, и уж кто им там, в уши нашептал…

Слово опять по праву хозяина, да и по праву старшего на Мономаховом столе взял Мануил.

– Родичи мои дорогие. Славен род Ангелов. Рюриковичей, Каролингов, Анжуйцев, Платагенетов… Велик и доблестен род Медведей. Меровингов, Артуров, Чингизидов… Но только тот, в ком течет кровь обеих родов достоин править нами. Когда раздвигали мы пределы и поминали имя Бога, то знали все вои и воеводы их, что един Бог на небе над всеми родами. В честь единства бога нашего, правящий род взял себе имя – Мономаховичи, то есть одного славящие. И потому править нами должен тот, кто из этого рода.

Зал одобрительно зашумел.

– Земля ариев, праотцев наших пошла с далекого севера. Пусть корни правящего нами тоже идут от туда.

И опять зал одобрительно зашумел.

– И, наконец, – С улыбкой закончил Мануил, – Все Императоры названы Порфироносными. Рыжими. Солнцеподобными. И ему таким быть!

– Так назови! – Не сдержался Фридрих.

– Андрей Георгиевич Ростовский! Внук Владимира Мономаха, праправнук Константина Мономаха, внук хана Алепы, сын Юрия Длинные Руки, Великий Мастер Андре Братства Храмовников… Любимец Богородицы! Он и Ангел, и Медведь, и к Великим Мастерам причастен. Он все в одном лице. И зваться ему с этого дня Андреем Боголюбским. Потому как Богом любим!

– Пусть на росских землях порядок наведет для начала, – Резко бросил Людовик. В душе он был согласен с Мануилом и понимал, что это действительно правильный выбор, но обида, что не он, все-таки давала себя знать, – Пусть разберется с князем Изяславом, с которым его батька все Киев не поделят. А покажет, что он в Новом Израиле не только мечом научился махать, но и голову имеет не для одних красивых перьев, я за…

– Пусть дядька берет бразды, – Радостно поддержал Генрих.

– Пусть. Братства его поддержат, – Бернар уже осознал свое место в Империи, – Мечом и советом.

– И казной и связью, мастерами и мастеровыми. Гильдиями и союзами, – В тон ему добавил Гуляй.

– Пусть во всех уделах Братьев жалуют и привечают, – Микулица говорил немногословно, – Западные уделы должны им место дать, где обстроится, а восточные – места для возврата подготовить.

– На том и порешили и по рукам ударили, – Подвел итог Мануил, – Рады идти под твою руку – Император Андрей Боголюбский. Начинай Империю в кулак собирать, а мы поможем.

– И мы поможем, – Раздался спокойный голос с южным акцентом.

– Разрешите представить, господа. Наши гости – Шейх-эль-Джебель – Старец Гор и его верный воевода, князь Румелии из Никеи – Кылыч-Арслан, – Великий Мастер Раймон повел рукой в сторону гостей.

С лавки приподнялись седой, как лунь старец и молодой витязь.

– Господа, – Старец был краток, – Богоугодное дело делаете. Мои ассасины, слуги мои верные, окажут вам помощь в любом месте подлунного мира. А Арслан придержит соседей своих арманов.

– Спасибо тебе Хранитель традиций. Мы знаем твое имя – Волхв и Хранитель. И знаем силу твоих ассасинов, чей кинжал не знает промаха и поражает отступника везде, где бы он ни был. Мы рады, что вы с нами.

– Мы не с вами. Мы в Братстве и только в Братстве. Только путем Посвящения идут мои ученики. Путь этот – путь познания таинств бытия. Я хотел бы посмотреть на Солнечную Деву,… если это не байка.

– Достопочтимый Гасан Сабах, преклонить голову перед Великим – это честь даже для меня, – Малка вышла из тени, – Знания твои и видение мира всеобъемлющи.

– Подойти ко мне, дитя мое. Запомни – невозможно объять необъятное. Чем больше знаешь в этом мире, тем больше понимаешь, что ты не знаешь ничего. Ты действительно прекрасна и действительно умна. Ты знаешь мое имя, и знаешь, что говоришь. Это редкое качество для детей Земли. Я – Старец Горы и Волхв Традиций, при всех говорю. Ты – Дева Ариев. И ты, берегиня Андрея Боголюбского. Да прибудет с вами благодать Всевышнего. Когда я и он, уйдем в Ирий, найди себе достойного и веди его выбранным тобой путем. Подойди, я поцелую тебя, как свою внучку. И пусть этот поцелуй передаст тебе всю мою силу и знания. Подойди, бессмертная.

Старец поцеловал Малку и, повернувшись, вышел из палаты, рукой позвав за собой своих людей, которые появились в зале неожиданно, и так же неожиданно исчезли. Великое Братство Востока было неуловимо, как утренний туман, но присутствовало везде, как воздух.

– Ну что, с Богом! Веди нас Андрей тем путем, какой тебе укажет Бог! Мы все слуги твои! – И Людовик первым склонил голову.

– Веди, – Остальные последовали его примеру.

– А знаком твоим с сего дня будет крест огненный, что люди в небе видели. У братьев, что службу будут имперскую нести, на жупанах тот же крест будет. А на алтарях церквей ваших – якорь. И церкви ставьте Богородице, – Раздался, принесенный ветром, совет Старца, – А ты Андрей дело свое начнешь, когда она к тебе сама явится, и Деву твою благословит. Жди! Жди! Жди!

 

Вот с того самого дня и ведет свой отсчет Великая Империя, пришедшая на смену Империи. Вот с того самого дня и затопила весь мир Золотая Орда, сменившая в походных седлах Дикую Орду. C того самого дня и сели на землях Ойкумены и начали ткать свою паутину, сначала золотую, а потом стальную, Братства, получившие в народе название – Ордена. То ли по своим Уставам, то ли по порядку, который они устанавливали, то ли по схожести с боевой Ордой. Кто ж сейчас все упомнит?

Участники того совета разъехались по своим уделам, унося в походных сумах буллы с печатью Ордена, а в головах план как землю эту обустроить на благо всем.

Людовик с молодой женой Алиенорой решил в Новый Израиль съездить посмотреть, как там пулены обосновались, да кое с кем из Великих Мастеров свои тайные дела чародейские обрешать. Молодой королеве такая поездка только в радость показалась. Тем более что подругой у нее в путешествии стала сама Пресвятая Дева, да молодой Генрих Анжуийский и графы Тулузские.

Гуляй Беда расцеловался с Андреем. Путь его лежал в Киев-град в Лавру к черному игумену, почву подготавливать.

– Поторопись князь, – Обнимая, шепнул он, – Промедление смерти подобно. Все может перемениться. Ныне умок, что ветерок. Пока старшие на тебя ставят, надо все в руки брать. Да и я не вечен. Поторопись.

– Потороплюсь Гуляй, – Андрей обнял дьяка, – К концу года буду в Залесье. Дружину соберу и буду. Слабых ноне на порог не пущают. Гиены ноне у власти, а гиены только львов уважают, да и то за силу, – Вспомнил он слова Данилы.

– Правильные речи и правильные мысли. Умнеешь с годами, – Похвалил дьяк, – На Микулицу опирайся. Он мне почти замена. Может даже пошустрее будет. И знает всех вокруг. А уж дело так выворачивает, что без ковша с брагой не разберешься. А если серьезно. Дело свое знает и в кругах к правящим дворам приближенных бооольшим авторитетом пользуется. А уж среди чернокнижников почитай царь и бог. Даже с востока звездочеты и с севера колдуны замшелые ему челом бьют. Так что держись за него князь, он тебе советчик и брат с детства.

– Спасибо. Я и так в Микулице, как в самом себе, уверен.

– Даниле пора на покой. Велик вой и силен, но стар. Отправь его в Ярославль, к побратимам, что там, на покое обретаются. Дед отговариваться будет. Ты его с собой возьми в Ростов, Суздаль, а в Ярославле оставишь под предлогом, что новых воев набирать надо.

– Сделаю так, как говоришь. Хотя жаль деда. Он себя без нас не мыслит. Но может, если дело ему дать, загорится.

– Малку при себе держи. Да что ее держать. Ее гони не уйдет. У нее Божий указ. Но слушай ее, открыв рот. Что там с ней произошло, как она это сделала, то пути Господни. Но теперь она почти, что Богиня. Я не вижу – чувствую. Мы все уйдем, каких бы ступеней не были. Она останется. Это доля ее тяжкая, нас всех хоронить. Но дал нам Бог ее в помощь, и пока она с нами, над нами его благодать. Люби ее. Она тебя любит, и ты ее люби. Семью береги, а ее люби. Не тупь очи, знаю я все. Сам не из последних чародеев в этом мире. А любовь и от простой ворожейки не скроешь. Так что, любите друг друга. Богам семья не положена. Семью тебе с другой строить. Такова судьба ваша. За все платить надо и большой мошной.

– Понял все, Гуляй. Не трави душу. Сам все знаю, обо всем с Богами говорил. Не мальчик чай. Забыл ты дьяк, что мы по знаниям ровня.

– Не забыл. Но то, что тебе не откроют, то мне скажут. Все поехал я. Поторопись. Чую наступает время, где каждый час, как год. Гони коней до мыла. Не жалей дружину и себя. Край – до конца года жду. Поцелуемся, отрок, – С улыбкой закончил он.

Большой ватагой отправились в Святую Землю.

В дороге все как-то сдружились, сошлись поближе. Женщины чирикали про свои женские дела, примеряя платья и парчовые накидки. Алиенора, сойдя с галеры в Яффо, лихо вскочила в седло боевого коня, внешне не отличаясь от дружинника. Ответив на удивленные взгляды свиты, тем, что она дочь Великого Генриха Аквитанского. А у них в Лангедоке женщины всегда дрались стремя в стремя с мужчинами против любого врага. Мы, мол, медвежья порода от самих Меровингов род ведем. Малка поощрительно ей улыбнулась и все дорогу не отходила от юной амазонки. Впрочем, вокруг них вертелась карусель всех достойных господ Европы. Людовик и Генрих, присоединившийся к ним Рыжий Фридрих, Даже старый Раймунд Тулузский и то вился в пыли их вороных. Андрей с улыбкой смотрел им вслед и думал.

– Закрутит им головы Солнечная Дева, – Он повернулся в седле, – Эй Гундомер, что это ты любимицу отпустил.

– Пусть попушит хвост, птица райская. Ей без этого нельзя, – В тон ему ответил побратим.

– Попушит, попушит. Глядишь, всем башку в сторону сдвинет, – Забурчал Данила, – Ишь, все так и вьются у бабьих юбок, тоже мне вои. Тьфу, глаза бы не глядели.

– Чего бурчишь, дядька, – Осаживая рядом с ним коня, спросил Андрей.

– Вертихвостки. Ну, наша то она всегда была бисова девка. И эта туда же. Помяни мое слово Андрейка, умыкнут ее у Людвика, помяни мое слово, умыкнут. Да она и сама хвостом мотнет, как лиса, и поминай, как звали. Смотри, как глазами стреляет. Еще и нашу научит. Гони ее в шею, бисово отродье.

– Да ты что, старый? Нашу Малку с пути не собьешь. А этой щепке она сто очков фору даст. Чего на королевшину смотреть-то, ни кожи, ни рожи, – Подъехал к ним Микулица.

– А ты не лезь, когда старшие разговор ведут. Тоже мне бабий угодник и знаток юбок, – Данила осерчал, – Ты ж чернец, а туда же. Вижу, как на Алиноровых девок глаз кладешь.

– Чернец, чернец, что ж мне и на девок посмотреть нельзя? Я ж, как братья, обетов безбрачия не давал, – Со смехом закончил он, – Да и князь наш, хоть и брат, а семью вон, чтит и холит.

– Семья – корень ариев, – Сурово поправил Андрей, – С грустью глядя на Малку.

– Беру свои слова обратно, – Микулица хитро улыбнулся, – Но только о князе. А о девках, все как на духу. Вот присмотрю попригожей, и женюсь, – Он хлестнул коня и умчался к женской кавалькаде.

– Мужик уже, а трепач, как в детстве, – Незлобиво сказал Данила, – А ведь и впрямь его женить пора. Как думаешь Андрейка?

– Захочет, женим, – Погруженный в свои мысли ответил князь.

– И не захочет – женим, – Подвел итог разговору Данила.

Конный поезд растянулся по всей дороге. Ехали вольготно, останавливаясь на сороках и у монастырей, где все были рады принять гостей. Разбойный люд сидел тихо. Выехавшие навстречу дружинники во главе с Борисом ждали их на перевалах. Встретились, обнялись и ускакали в рощи вдоль дороги на склоны холмов. Чем черт не шутит, когда Бог спит.

– Береженного Бог бережет, – Бросил на ходу Борис, в ответ на недоуменный взгляд Андрея.

– Кто трезв и умен – два угодья в нем, – Поддержал любимца Данила, – Это тебе моя замена, – Со вздохом добавил он, – И не возражай. В последний путь с тобой в Залесье поеду. Стар. Стар я, Андрейка. Родную бы землю увидеть и в нее лечь. Не люблю я эту землицу заморскую, не моя она. Нет в ней тепла. Увези меня Андрейка домой. Чую свой смертный час. Хочу дома его принять, с мечом в руке. Хочу курган над собой из родной земли. Хочу, что бы дружина на нем чару поминальную выпила. Обещай мне Андрейка…

– Ты чего это старый о смерти заговорил? Рано еще…

– Не перебивай. Я может, больше смелости не наберусь, об этом с тобой говорить. Обещай мне князь, – Данила первый раз назвал его так, – Что похоронишь меня по старому обряду, как ариев в давние времена хоронили. На костре. Чтобы отлетела моя душа в дыме Святого огня в Ирий, в Вальхалу, к Валькириям, к сестрам нашей Малки. Что бы не плакали на могиле моей, а пели песни старые. Со мной в курган меч мой, и коня моего, и брони мои положите. А девок молодых не надо. Я их на этом свете не больно-то жаловал. Пусть всплакнет обо мне бисова девка Малка, и то хорошо, – Он вздохнул.

– Обещаю дядька. Да ты еще меня переживешь.

– Чур, чур. Что ж ты глупости то говоришь, Андрейка. Старому покой – молодому разбой. Все, больше я к этому не возвращаюсь. Ты княжич, слово княжеское дал. Я верю.

В Иерусалим прибыли засветло. Расположились на дворцовой слободе. Малка забрала девок с собой, повернув коня к дворцу Елены. На недоуменный взгляд Андрея ответила.

– Все мы дочери праматери. Все мы жрицы любви. Подготовимся. Перышки почистим, приедем вечером на пир в главный королевский дворец. А там как Боги положат. Утром разберемся, кто на какой подушке проснется.

– Делай, как знаешь. Ты в этих делах не просто Богиня, а Богиня Любви, – Князь поворотил коня в сторону Храмовой горы, дав указание дружинникам разместить гостей в Ханском дворце и во дворце Орды.

Малкина ватага приехала во дворец Елены, где их встретили радостно и с радушием. Жрицы любви почитали Малку за свою покровительницу, часто бывавшую у них. Они помогли гостьям сойти с коней и увели каждую в свои покои смыть дорожную грязь привести волосы и тело в порядок, подобрать наряд, достойный каждой.

Пусть каждая сегодня будет Богиней Любви! – Отдала приказ Малка, – И вас всех приглашаю на пир. Этот пир должен будет запомнить каждый гость на всю жизнь. Это для них будет последний мирный пир в объятиях мирных женщин. Далее в жизни они не нектары, а кровь пить будут. Не на мягких перинах и шелках в объятиях любви, а на лаврах в объятиях воинской славы почивать будут. А ваши пути любимые мои сестры, то же не так прямы, как видится сегодня, но овеяны славой и почетом. Никогда не корите судьбу, а следуйте за ней. Идите, и пусть Эрос сегодня осеняет вас своим крылом, сестры мои!

Вечером во дворце короля Заморских Земель юный король Болдуин давал пир. Пир всем правителям земли обетованной, пир будущим соправителям Великой Империи. Мужчины были смелы и горды. Женщины прелестны и обворожительны. Незаметный шмыгал по залу голый мальчонка с луком, потом вылетел в окно и умчался в город, как попросила его ученица его матери Артемиды. Кто проснулся, на какой подушке, осталось тайной. Не такой большой, как кажется. Пели потом по замкам и монаршим дворам барды и менестрели, что проснулась юная Алиенора в объятиях юного Генриха, будущего короля Англии и будущего мужа своего, отца Ричарда Львиное Сердце, которого она ему родит. Пели про то, что юный Фридрих и дочь Роджера Борса, совсем малышка Констанция, то же не устояли перед стрелами Эроса. В чем папа был заинтересован более чем все Эросы мира. Пели о том, что суровый духовник Андрея, чернокнижник и чародей тоже проснулся в своей келье ни один. И все это, по словам менестрелей и вагантов, а все знают, как они врут без зазрения совести, произошло по воле самой Девы Ариев. Да и сам она, по словам тех же бессовестных певцов, до утра провела в горнице князя Ростовского, даря ему свою не земную любовь. Но то Боги. Он Бог и она Богиня. А у них любовь другая, смертным недоступная. Непорочная. И во многих домах Великого города, в эту ночь трещали шелковые платья, скрипели лежаки и кровати и оглашалась ночь криками страсти и стонами наслаждения. Видно действительно правил в эту ночь озорной мальчишка Эрос, а он умеет делать ночи долгими и сладостными.

Действительно Малка после пира пришла в горницу Андрея, появившись перед ним неожиданно, как она делала последние двадцать лет с того времени, как получила она откровение в Храме Артемиды на крутом берегу Босфора.

Двадцать лет, вроде как недавно это было. Она только что ставшая Жрицей Богини, семнадцатилетняя девочка, познавшая всю мудрость любви, но остававшаяся девой, пришла тогда к нему первый раз, появившись из воздуха в его горнице во дворце Базилевса. Она помнила это, как будто все это произошло вчера.

Он лежал на широком царском ложе, раскинувшись во сне, как ребенок, которого не беспокоит завтра. Даже картины, показанные ему в Храме, не смогли затуманить его чела. Она встала рядом и смотрела на его сильное тело, благородное чело, рыжие волосы, и слегка пробивавшуюся бороду и усы.

– Пацан еще, – С любовью подумала она, протягивая руку, что бы накинуть на него покрывало.

– Это кто?

– Вот волчье чутье, – Подумала она, успев отпрыгнуть.

– Стой! – Стальной хваткой сжало ей руку.

– Да я это, Андрей. Руку отпусти, сломаешь.

– Чего ж ты меня как в детстве не бросила, – Узнавая Малку, спросил князь.

– Так не дети уже, – Ответила Малка, – Чего бросать-то?

– А зачем пришла в неурочное время? – Он привстал на кровати.

– Догадайся, не дети уже, – Мягко сказала девушка.

– Так ты…, – Он не мог вымолвить ни слова.

– Люблю тебя. Больше жизни люблю, – Голос ее дрожал.

– Но ведь ты Жрица. Велеса невеста.

– Артемида у Велеса отмолит, – Шепот едва срывался с ее уст.

– Отмолит? – Дыхание его прерывалось. Он чувствовал руками ее тело, но южная ночь была непроглядна.

– Отмолит. Отмолит. Она моя покровительница. Она меня всему научила и в Жрицы свои посвятила. Она отмолит, – Шепот ее становился все жарче и жарче. Кажется сам воздух вдруг стал вязким.

– А если нет? Я убью тебя. Велес не простит.

– Если Артемида с нами она даст знак, что ей это угодно, – С хрипом вырвалось из ее уст. Малку начал колотит нервный озноб. Все, чему учили ее в Храме, волной поднималось от низа живота, разрывая ей грудь.

– Если она с нами…, – Хватка его руки разжалась и рука побежала к ее груди, коснулась сосков.

В этот миг, как ответ на их призыв, лунный луч пробился через ставни и перед князем предстала прекрасная девушка в полной наготе стоящая у его ложа. По ее белоснежным плечам, отливающимся волшебным лунным светом, рассыпались золотые локоны, спадавшие до пояса и прикрывавшие высокую девичью грудь и слегка бедра. Бездонные ее глаза, кажется светились в темноте призывным светом колдовского омута. Он притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, только движением головы откинула волосы, показывая себя всю. Грудь ее вздымалась от дыхания, соски налились, и вся она выражала желание и готовность раствориться в любовной неге. Князь обнял Малку, и их уста слились в поцелуе. Малка всегда помнила эту ночь. Все, чему учили ее в Храме, она показала князю. Напрасно стучали ему дружинники, напрасно бурчал под дверью Данила и вопрошал Микулица. Она навела им помрак. Три дня не видел никто князя. Три дня и три ночи вела его Малка по лабиринтам страны любви. Она научила его всему, что знала сама. Двадцать лет приходит она к нему по ночам. Он знал теперь каждую родинку на ее теле, каждый изгиб ее бедра, каждую ямочку на ее груди. Она не старела, только наливалась соком, как молодой персик. Она становилась краше и желанней с каждым днем этих двадцати лет. Они уже давно оговорили, что не смогут быть одной семьей. Он давно уже нашел княжну, еще тогда в цареградских землях, и у него рос сын. Но ночи их продолжались. И после пира была опять ее ночь.

Князь возмужал, заматерел. Но в любви с ней оставался, как и она юным и ненасытным. Она умела делать так, что бы он всегда хотел ее. Она заплатила за все сполна. За это, и за свое бессмертие. И эта ночь была ее. Она заразила своим сумасшествием на эту ночь весь город. Даже Угрюмы завыли на полную луну и, превратившись в серые тени, умчались в окрестные холмы искать своих волчиц.

Город ходил ходуном, как ложе под ней и князем. То, что она делала сегодня, она не позволяла делать себе все двадцать лет.

Она превратила его в медведя, став медведицей. Потом в тура, потом в жеребца. И, наконец, она превратилась в волчицу и позвала своим воем Угрюмов, превратив его в матерого вожака. И в этой грызне и схватке они устроили волчью свадьбу, где он выхватывал ее у других волков, промежутками получая ее как награду, а она дарила себя ему. Затем она прогнала Угрюмов, заставив их забыть все. Малка и князь опять превратились в людей, лежавших на ложе. Опустошенных, выжитых до последней капли. Она налила в ковши принесенный с собой отвар, дала выпить его Андрею.

– Спи любимый мой. Забудь все. Пусть останется в твоей памяти только наслаждение, полученное в награду, за выигранный бой. Пусть эта ночь отложится у тебя, тем, что обладание и любовь – это приложение к победе вырванной в бою. Спи! – Она положила ему руку на лоб, и он заснул, сном маленького мальчика, получившего любимую игрушку.

– Ты навсегда моя? – Шепнул он перед сном.

– Да!

Она вернулась к себе в свою башню с первыми лучами солнца. Позвала Эроса. И сняла с города свои чары. Это была последняя ночь мирной любви в новой родившейся Великой Империи. Все остальные ночи, будут ночами между боями и строительством новой жизни. Ночами, отягощенными тяжелыми мыслями о победах и поражениях, о заговорах и мятежах. О новых Храмах и новых Богах.

Сегодня он подарила всем прошедшую ночь, как ночь перехода от всеобщей любви к всеобщему делу. Сегодня она повязала всех. Нет не кровью, как делал брат ее Арес. И не долгом, как делал ее покровитель Велес. Сегодня она повязала всех страшными узами любви. Общей страсти, когда все уходит в никуда, когда остаешься только ты и желанная женщина. Самка, ради которой можно отдать все – честь, славу, родство, богатство. Сегодня ночью она – Дева Ариев повязала их самым страшным заклятием, против которого нет чародейства. Она повязала их животной страстью. Тем, чему ее учила Мать Природа. Артемида.

Просыпался город, скидывая чары. Оглядывался в непонимании. Кто? Как очутились они вместе? Почему?

Но каждый понимал. Боги сегодня вели его. Вели его туда, куда было угодно Богам. А с Богами не спорят.

Утром начались сборы. Андрей собирал дружину на Русь, в Залесье.

Что-то не давало ему покоя, но не мог вспомнить. Малка была вчера у него, как всегда, но это было не так как обычно, а как он не мог осознать. Одно было ему ясно теперь они не просто любимые. Теперь они боевые любимые, и следующие их ночи будут в походных шатрах.

Гости Нового Израиля тоже засобирались домой. Только по-другому стали смотреть друг на друга. Фридрих и Констанца, да Генрих и Алиенора. Погрустнел Людовик, но, поговорив с Малкой, посветлел лицом и распрямился.

Только во взгляде Угрюмов появился какой-то медовый цвет, и улыбка еще больше стала походить на оскал. Малка знала, теперь они за нее любого порвут. Даже князя. В воздухе повисло ожидание перемен и какого-то Великого будущего, меняющего все судьбы.

Макошь вложила новые нити в свои прялки. Наступало новое время, и новые судьбы надо было прясть всем, в мире этих смешных смертных. Тем более что в их жизнь вмешались бессмертные.