Целых два дня прятался Федор на Ивановке. Таки загнали его в тупик!

Сашка Корнеев доставил сюда сапоги от Юнакова и, смущенно лохматя свою огненную шевелюру, сообщил решение комитета: Артему, по соображениям конспирации, с неделю пожить у Ивашкевичей в Липовой роще. Пусть ищейки думают, что он совсем уехал из города.

Стоклицкой, Сержика и Дуни на даче уже не было — вернулись в старую квартиру на Сумской. Но явку у Мины не восстановили. Теперь она ведала хозяйственными делами организации и подпольным Красным Крестом.

Федор ел на даче вкусные пироги, пил парное молоко, подтрунивал над «соломенной вдовой» Фросей, — та неделями не видела мужа, обер-кондуктора на железной дороге.

На четвертый день «заточения» Федор стал собираться на канатную фабрику — рукой подать!

— Не глупи, Артем! — рассердилась Фрося.

— Я осторожно. Пес спит, а я на цыпочках мимо!

Долго толкался по пыльным цехам Канатки. Искал единомышленников и завязывал новые знакомства.

В конце дня заревел гудок, и Федор собрал рабочих. Сходка близилась к концу, когда в цех, заставленный свивальными станками, вбежал патрульный, дежуривший за воротами:

— Стражники! Шпарят сюда с Холодной горы.

Спокойно закончив речь, Сергеев весело улыбнулся:

— А теперь, братцы, за шапки! Как мне отсюда благополучно скрыться?

Рабочие, сгрудившись у проходной, задерживали полицию, а Федора повели в конец фабричного двора. За кипами джута и пеньки был невысокий забор, за ним обширный луг и лес.

Но стражники уже сторожили зады Канатки. И когда Федор перемахнул через забор, навстречу ему из лесу выскочило шесть всадников.

Теперь уходить через лес в сторону Липовой рощи рискованно. Но и не назад же на фабрику, в лапы охранки?

И Федор помчался на открытый луг. Издали ровный и твердый, он окапался кочковатым и топким. На это и рассчитывал беглец.

Стражники пришпорили лошадей, но те увязали в зыбкой торфянистой почве. А Федор, прыгая с кочки на кочку, уходил все дальше и дальше, к озерцу, заросшему камышом.

Видя, что желанная награда скрывается, стражники открыли по беглецу огонь из револьверов. Федор упал в осоку и полола. Два стражника спешились и кинулись за ним по лугу, два поскакали вдоль насыпи, остальные огибали озерцо.

Но вот вокруг ободряюще зашумел камыш, к животу подобралась вода. Осенняя, холодная... Федор снял пальто и вылез на мохнатую кочку передохнуть, собраться с мыслями. Неужто мерзавцы сунутся сюда, в эту грязь, не пожалеют своих мундирчиков?

Он совсем забыл о премии, назначенной за его буйную голову. Да за такие деньги любой полицейский родного отца продаст!

Послышались голоса стражников, чавканье густой жижи, из которой они с трудом вытаскивали ноги. Бросив пальто, Федор беззвучно соскользнул с кочки. Метелки над ним колыхнулись, сразу ударили выстрелы, и он услышал радостный голос:

— Тама он, Митрий! Заходи левее — прижмем политика к воде.

— Ну его к лешему! Своя-то жисть дороже. Еще утопнешь в полном снаряжении. Да и не он это — крыжень взлетел.

— С тобой каши не сваришь! — сердито произнес другой. — Эх, рано вечереть стало!

Федор медленно, но упрямо пробирался в глубь зарослей. Вода уже по шею, и он боялся, не засосало бы илистое дно. А на чистоводье не выплывешь — сразу увидят. Так и затаился — за стеной тростника у самого зеркала озера.

Вскоре на темное небо высыпали звезды. Голоса преследователей утихли. Ночь стояла свежая, ветер северный, ледяная вода сводила судорогой ноги, но Федор не шевелился. Набраться бы терпения и выждать часика два — может, подумают, что утонул...

Далеко за полночь Федор с трудом выбрался на сухое. Вода текла с него ручьями, хлюпала в сапогах. Разыскал свое пальто. Быстрая ходьба немного разогрела. Караулов нигде не было.

Федор решил пробираться на Журавленку. Сюда, на тихую улочку, в домик работницы с конфетной фабрики «Жорж Борман», еще в июле переехала с Епархиальной Шура Мечникова.

Обессиленный, до смерти уставший, Федор вошел во двор за поленницу и повалился на землю. Не впервые так спать. Здоровье железное, да и не зима еще. Нельзя беспокоить женщин ночью.

Но Федор переоценил свою выносливость. Когда утром Шура обнаружила его во дворе, он весь пылал и бредил. Его перенесли в комнату.

Вечером Стоклицкая привела знакомого доктора, и он установил воспаление легких, физическое и нервное истощение.

Могучий организм Федора долго спорил со смертью. Больной стонал, метался в постели. Его одолевали кошмары. Чудилось — плывет по горящей реке в одной лодке с Бровастым, пытается вырвать у предателя весло, которым тот направляет челн в огнедышащую пасть вулкана, и не может... Новое видение — озеро у Канатки. Стражники жгут камыш, и он в нем заживо сгорает...

Наконец наступил кризис, жар упал, и Федор еле-еле приподнял веки. Над ним склонились озабоченные лица Мины и Шуры... Но почему он в комнате, а не во дворе? Отлично помнит, как улегся за дровами. Хотел привстать, но тело не подчинялось. Попросил зеркало... и ужаснулся: совершенно чужая физиономия. Заросшая, худая, одни глаза и нос. Дело пошло на поправку, но нависла новая угроза. По заданию большевиков в харьковской жандармерии служил свой человек, и он предупредил:

Один черносотенец донес, что на Журавлевке прячется какой- то больной политик. Кто там у вас? Будет облава.

Как только стемнело, Корнеев и Васильев повели под руки ослабевшего после болезни Сергеева на далекую Павловку.

Впереди и позади шли дружинники. Бассалыго разведывал путь. Готовы на крайние меры, лишь бы не попал Артем в руки полиции.

Глядя на беспомощного Федора, встречные покачивали головой:

— Надо же так зашибить дрозда! А дружки-то словно и не пили.

А ведь верно, ребята, — шепнул товарищам Федор. — Изображайте забулдыг, а то навлечем подозрение... Гуляли вместе, одного развезло, а два трезвые? Так не бывает.

Саша Рыжий и Васильев загорланили пьяные песни, стали пошатываться. Поздние прохожие шарахались от них.

Так и добрались благополучно на Павловку.