Очередной круг встреч начал с Моисея. На вопрос о том, как ведут себя таннеровцы и их покровители, Моисей ответил, что некоторые из них перекрашиваются в либералов, а вся их деятельность направлена на сохранение своих постов. Точно так же ведут себя лидеры Аграрного союза, Коалиционной партии и других.

На мой вопрос, что надо предпринять, чтобы отстранить от руководства партий антисоветских лидеров и лишить их влияния на правительство, источник ответил:

— Имеется единственная возможность — предание Рюти, Таннера и других виновников войны народному суду. После этого многие проблемы во всех партиях можно будет решать без особых усилий.

— Правильнее было бы сначала прогнать это правительство в отставку и сформировать новое правительство во главе, например, с Паасикиви, — стал я размышлять вслух.

— Без согласия президента и парламента свалить правительство невозможно, — ответил Моисей.

— Ну, а если вы, например, посоветуете Вуори, чтобы он ушел в отставку и уговорил министра Фагерхольма сделать то же в знак протеста против действий правительства. А затем они потребуют отставки правительства. Можно так сделать? — спросил я.

Моисей сидел в глубокой задумчивости.

— Да! — наконец сказал он. — Но Фагерхольм? В политике непредсказуем, хотя и жаден.

— Перед ним будет большая перспектива, если Таннер пойдет под суд.

Моисей согласился попытаться свалить таким путем правительство Кастрена…

В середине октября мне позвонил шеф протокола МИД Финляндии Хаккарайнен и попросил встречи в связи с предстоящей передачей нам советской гражданки, осужденной в 1943 году к пожизненному заключению за шпионаж. Я ответил ему, что мне это дело неизвестно, и переадресовал его к нашему военному представителю.

На самом же деле мне было хорошо известно это горестное событие. Начало его относится к середине 1942 года. В то время в СССР два молодых разведчика приступили к подготовке девушки, финки по национальности, в качестве радистки для заброски в Финляндию. Отец ее финн из той группы О. К уусинена, что перешла в СССР из Финляндии в связи с преследованием их как коммунистов. Через несколько лет ее отца репрессировали как врага народа. Эльвина (такова ее кличка) осталась с матерью и переживала трагедию гибели отца. В Советском Союзе она закончила среднюю школу, поступила в пединститут и получила диплом педагога средней школы по русскому языку.

По характеру она была скромная, тихая, неболтливая, преданная Советскому Союзу. Организаторам операции этого казалось достаточным, чтобы принять ее на работу в НКВД и начать подготовку. Видимо, они надеялись повторить случай с Гертой Куусинен. В начале тридцатых годов, после репрессирования ее мужа в СССР, Герта, оставив малолетнего сына на попечение дедушки, нашла в себе силы пройти подготовку и быть переброшенной по решению Коминтерна в Финляндию для проведения коммунистической работы в нелегальных условиях.

После непродолжительной общей подготовки Эльвина в конце того же года была на самолете доставлена через линию фронта в намеченный район и на парашюте приземлилась в пятнадцати километрах от усадьбы, где на первое время должна была укрыться от возможных поисков контрразведкой противника.

Далее рассказ буду вести со слов нашего источника Анны, узнавшей об этом деле от хозяйки поместья Хеллы Вуолийоки. Кто же такая Хелла Вуолийоки, принявшая радистку советской разведки в своем поместье, находившемся примерно в пятидесяти километрах от Хельсинки?

Х. В уолийоки — талантливая финская писательница и общественная деятельница. Ею написано около пятидесяти книг и пьес, в которых подробно освещаются философские, социальные и духовные проблемы жизни и деятельности финского общества. Она безусловный сторонник демократического развития страны, известная русофилка, враг любого проявления диктатуры над человеком. После войны ее пьеса «Каменное гнездо» была поставлена в Малом театре Москвы и имела огромный успех.

— В полночь, когда в доме все уже спали, — сказала Анна, — послышался слабый стук в дверь, становившийся все настойчивее, пока не разбудил горничную, а та свою хозяйку. Когда горничная приоткрыла дверь, не снимая ее с предохранительной цепочки, то увидела девушку, дрожащую от холода и ночных страхов, просящую впустить ее, чтобы переговорить с Хеллой Вуолийоки. Горничная сжалилась над посетительницей. Когда горничная ввела девушку в комнату, то та рассказала хозяйке дома, что приехала с севера в Хельсинки искать работу парикмахерши или экономки и просит содействия в этом у Х. В уолийоки. После такой краткой беседы Эльвину оставили в доме для более подробного обсуждения этой проблемы.

Рано утром следующего дня Эльвина вошла в спальню хозяйки и рассказала, что ранее работавший в советском диппредставительстве дипломат Ярцев и его жена Ирина просят Вуолийоки приютить ее в своем доме до подыскания работы в Хельсинки, выдав ее за свою дальнюю родственницу.

Эльвина рассказала также, что этой ночью она самолетом перелетала линию фронта и спрыгнула на парашюте в пятнадцати километрах от ее поместья, а парашют спрятала под низковетвистой елью и засыпала снегом в километре от места приземления. Свои следы на снегу запутала, выйдя на укатанную снегом дорогу.

Появление незнакомки в доме встревожило Хеллу Вуолийоки. Она испугалась возможности поисков парашютистки в районе ее поместья. Ведь как ни прятать Эльвину, полицейские ищейки могут обнаружить ее. Оставалась надежда, что появление самолета в их районе не было замечено. После сердечных мук за судьбу Эльвины и свою тоже Х. В уолийоки все же решила оставить ее у себя, объявив прислуге, что к ней приехала родственница на время ее болезни (она уже пять дней лежала в постели).

Потянулись томительные дни. Так продолжалось около двух недель. На пятнадцатый день в дверь дома ночью сильно постучали, и на вопрос «Кто?» последовал ответ: «Полиция». Вошло четыре человека. Они начали проверку документов и обыск во всем доме. На вопрос хозяйки о причине такого позднего визита полицейских в ее дом был ответ, что ищут советскую диверсантку, приземлившуюся в этом районе, и показали парашют Эльвины. Далее полицейские заявили, что документы девушки, находящейся в этом доме, вызывают подозрение, и они вынуждены задержать ее, чтобы провести следствие для выяснения всех обстоятельств появления ее в этом доме. Эльвина была арестована и увезена в полицию города Хельсинки. Хозяйку дома предупредили о невыезде из усадьбы без разрешения на это городской полиции. Начались допросы Эльвины.

Следствие взял на себя начальник Государственной полиции Антони. Это был хитрый и жестокий человек. При его прямом участии в конце 1942 года все беженцы-евреи, находящиеся к этому времени в Финляндии, были собраны в лагеря и их готовили для отправки в фашистскую Германию. Только благодаря усилиям шведского Красного Креста Антони не удалось отправить их в Германию.

На первом этапе допросов Эльвина придерживалась своей легенды. Тогда Антони изменил тактику допросов. Он прикинулся влюбленным в Эльвину. Поместил ее в одиночную камеру, улучшил питание и обслуживание ее тюремщиками. На допросы к нему ее привозили в легковом автомобиле. Допросы были заменены простой беседой с чаепитием и конфетами. Эльвина в своих разговорах стала податливее и все больше и больше раскрывала себя как радистка-разведчица. На последнем этапе следствия ее из тюрьмы перевели в городскую однокомнатную квартиру, откуда на допрос привозили без охраны. Такой тактикой следствия Антони удалось влюбить в себя Эльвину. Беседы-допросы продолжались несколько месяцев, в течение которых Эльвина рассказывала все о себе, родных и раскрыла методы ее подготовки органами государственной безопасности Советского Союза.

Когда следствие было закончено и передано в суд, то Эльвина с квартиры была возвращена в одиночную камеру, но теперь без всяких льгот.

Суд приговорил Эльвину к смертной казни. Когда ей было объявлено решение суда, она пережила сильный стресс и сошла с ума. Ее не казнили. В тюремной камере она находилась до подписания перемирия. 19 сентября 1944 года ее передали нам.

— Как только следствие над Эльвиной было закончено, — сказала Анна, — арестовали Хеллу Вуолийоки, предъявив ей обвинение в укрытии опасной советской шпионки. На следствии ей инкриминировали также тайную связь с противником и укрытие советской шпионки в целях передачи через нее секретной информации вражеской стороне. Так крупная общественная деятельница и талантливая писательница, известная не только в своей стране, но и в мире, попала за решетку.

По словам Анны, на протяжении всего допроса от Вуолийоки требовали признания, что она является советской шпионкой, и сведений о том, кто из ее близких знакомых занимается шпионажем в пользу Советского Союза. Названный выше Антони и стоящее за его спиной полуфашистское правительство были непреклонны в желании приписать ей шпионаж и осудить, чтобы опорочить и скомпрометировать деятельность демократических сил в пользу мира с Советским Союзом. Хелла Вуолийоки рассказала также Анне, что на первом допросе дала показания о том, что приютила Эльвину, не зная, что она прибыла в Финляндию для шпионажа. Из объяснений Эльвины Вуолийоки поняла, что ее целью явилось выяснение неофициальным путем возможности прекращения войны и подписания перемирия с Финляндией.

Когда следствие было закончено, дело ее было передано в суд, который состоялся весной 1943 года. Хелла Вуолийоки была приговорена к пожизненному заключению.

В стране был создан комитет по спасению писательницы. Когда члены этого комитета посетили Таннера, как председателя парламентской фракции социал-демократической партии, и попросили его выступить в поддержку требования комитета об освобождении Х. В уолийоки, Таннер отказался от этого, заявив: «Писательница виновна и должна понести наказание». Хелла Вуолийоки стала жертвой за свою деятельность в пользу мира.

— После осуждения, — продолжала Анна, — Вуолийоки не подавала прошения о помиловании. Тысячи просьб о посещении ее в тюрьме властями отклонялись. Свидания были разрешены только близким родственникам. Это означало, что ее могли посещать только родная дочь, внучка и зять Сакари Туомиоя, директор Национального банка. Боясь за свою карьеру, Туомиоя публично отказался от посещения матери своей жены. Хелли посещали только дочь и внучка. Осужденная находилась в одиночной камере до дня подписания перемирия 19 сентября 1944 года. Ее моральное и физическое состояние было тяжелым. В день выхода ее из тюрьмы у ворот собрались тысячи сторонников и почитателей ее таланта.

Была освобождена и Эльвина. Встречавший ее наш работник рассказывал, что вела она себя тихо, спокойно, безразлично, видимо не понимая, что происходит вокруг нее. Медицинская сестра, выделенная финской стороной, сопровождала девушку к месту жительства в Советском Союзе. Позднее мы узнали, что через несколько месяцев она в доме матери покончила жизнь самоубийством.

Не могу закончить рассказ об Эльвине, не высказав своего отношения ко всему этому делу. По моему мнению, работники Центра — исполнитель и его начальник, санкционировавший проведение «дела Эльвины», были плохими психологами и скверными разведчиками. Нельзя было посылать Эльвину, отец и брат которой были репрессированы в Советском Союзе за пропаганду финского национализма, разведчицей-радисткой на ее родину. Трудно представить себе, чтобы после такой психической травмы можно было рассчитывать на стойкость Эльвины при проведении следствия.

Посылка радистки самолетом через линию фронта в район поместья Вуолийоки была неоправданным риском. Опросом местного населения полицейские легко нашли поместье, где скрывалась Эльвина.

Большой ошибкой, а вернее политической и моральной ошибкой, была посылка Эльвины к Вуолийоки — крупной общественной деятельнице и активной участнице движения за мир и дружбу между нашими народами, которая к разведке не имела никакого отношения. Рассчитывали, наверное, и на то, что перелет самолета через линию фронта не будет замечен финнами.

Исход «дела Эльвины» оказался трагичным. Эльвина и Хелла Вуолийоки стали жертвами бездарных московских организаторов. Правда, Х. В уолийоки после выхода из тюрьмы была реабилитирована в соответствии со статьей Соглашения о перемирии. Она снова заняла положенное ей видное место среди творческой интеллигенции. Приняла участие в создании Демократического союза народа Финляндии и стала одним из его руководителей. Возвратилась она и к писательской деятельности. Какое заблуждение и невежество проводить операцию «на авось»!..

Не прошло и недели после встречи с Моисеем, как столичные газеты сообщили, что два министра от СДПФ Э. В уори и К. Ф агерхольм подали в отставку в знак протеста антинародной деятельности правительства Кастрена, требуя его отставки.

Когда правящие круги вскоре узнали о намерении Вуори и Фагерхольма подать в отставку, президент Маннергейм пригласил к себе смутьянов и пытался убедить их остаться в правительстве, но они отказались. Не долго думая, Маннергейм поручил премьер-министру Кастрену созвать заседание Совета министров, где сделать последнюю попытку уговорить раскольников.

Маршал Карл Маннергейм

Заседание Совета министров было назначено на следующий день. Воспользовавшись этим, Вуори и Фагерхольм сделали официальное заявление о своей отставке. Правящая элита попыталась спасти правительство по принципу — два уходят, но и два придут, однако этого реакции не удалось сделать. Кастрену и его правительству пришлось уйти.

Разумеется, в эти горячие дни я не мог не встретиться с Ахти.

Моя укоренившаяся привычка читать по лицу показала мне, что он находится в хорошем настроении.

Свой рассказ он начал с сообщения о посещении Паасикиви. Сначала поздравил его с назначением на пост премьер-министра, а затем приступил к изложению цели своего посещения.

— Зная вас как честного политика и патриота, хотел бы предостеречь вас, господин премьер-министр, от невольных ошибок при формировании вами правительства, — заявил ему Ахти.

Паасикиви поблагодарил за сказанное в его адрес и стал рассказывать, что за последние дни его посетили многие политические деятели разных партий, с которыми он обсуждал намеченных кандидатов в министры. Теперь он рад выслушать и его. В итоге обсуждения выяснилось, что в состав правительства Паасикиви намерен включить 8 министров из числа СДФП и одного коммуниста, 10 министров от буржуазных партий, в том числе 2–3-х беспартийных.

Паасикиви сказал также, что в настоящее время самым ответственным министерством является министерство юстиции. Туда он пошлет Урхо Кекконена — способного юриста и молодого политика.

Рассказывая мне о своем впечатлении от беседы с Паасикиви, Ахти заметил, что правительство Паасикиви, по его мнению, будет в состоянии выполнять обязательства по перемирию.

— Могу я об этом сказать Жданову?

— Скажите и добавьте, что у нас в Финляндии только Паасикиви способен это осуществить, — уверенно произнес Ахти.

Для подготовки записей бесед с источниками к докладу у Жданова у меня была одна ночь.

Утром следующего дня я уже сидел в его кабинете и наблюдал за лицом Жданова, когда он читал мои материалы. Молча и сосредоточенно читал он документы.

Отложив документы, Жданов поднялся с кресла и стал прохаживаться, все еще размышляя над прочитанным. Ожидая его высказываний, я настороженно молчал. Наконец, подойдя и глядя в упор на меня, он сказал:

— Своего оптимизма по поводу состава министров правительства Паасикиви вы не передали мне. Десять министров от буржуазных партий и восемь от демократических организаций не смогут провести демонтаж диктатуры реакционных сил.

— По мнению наших источников, такое соотношение министров в правительстве — это значительная победа демократических сил. Ведь министры от буржуазных партий подбирались премьером из числа тех кандидатов, которые разделяют его линию на неуклонное выполнение условий перемирия и демократизацию страны. Наши источники считают, что новый состав правительства под руководством Паасикиви начнет добросовестно работать по выполнению условий перемирия и изменению внешней политики в направлении установления мирных добрососедских отношений с Советским Союзом, — спокойно ответил я.

— Это и ваше мнение? — спросил Жданов.

— Да, источники объективно подошли к оценке нового правительства.

— Хорошо, — сказал Жданов.

В это время мне хотелось спросить, разделил ли он после моего пояснения такую точку зрения, но… я воздержался. Мне показалось, что он остался удовлетворенным моим ответом.

Затем мы перешли к обсуждению предстоящих выборов депутатов в парламент.

От того, кто победит на этих выборах, будет зависеть и направление политики государства. Для реакционеров и националистов это последняя надежда избрать такой парламент, который сохранил бы прошлый режим в стране и не допустил демократических перемен.

— Что имеют в виду ваши источники, говоря о победе демократов на выборах? — спросил Жданов.

— Демократы рассчитывают, что значительная часть выборщиков отдадут свои голоса за кандидатов блока ДСНФ-компартия-общество «Финляндия-Советский Союз», и это составит не менее числа тех, кто голосует за кандидатов социал-демократической партии и Аграрного союза.

— Значит, блок ДСНФ не отвоюет и половины депутатских мест у правых партий? — спросил Жданов. — Да, с таким числом депутатов от ДСНФ много не сделаешь, — с сожалением добавил он.

Мне очень хотелось спросить его, что он имел в виду под словом «много», но Жданов опередил меня своим вопросом:

— Не кажется ли вам, что ваши источники и вы сами фетишизируете Паасикиви как демократа и как премьер-министра?

«Понятно, — подумал я, — меня проверяют на предмет идеологической стойкости по отношению к финским буржуазным политикам и лидерам. Это серьезно».

Мне сразу вспомнилась угроза Берии глубокими подвалами Лубянки, когда в 1940 году я делал первые шаги по установлению контактов с политическими деятелями Финляндии.

Не торопясь, собравшись с мыслями, я сказал Жданову, что с тех пор, как начал работать в Финляндии в качестве резидента, т. е. с конца 1939 года и до настоящего времени, моей первейшей задачей было изучение всех ведущих политических деятелей и лидеров буржуазных партий на предмет выяснения их кредо и роли в политической жизни страны. Я изучал их таланты, культуру и философские убеждения. Если говорить конкретно в отношении нынешнего премьера Паасикиви, то он известен нам с 1918 года, когда начинал свою политическую деятельность в Коалиционной партии и с апреля по декабрь того же года занимал пост премьер-министра Финляндии. По своим убеждениям он был монархист, являлся, в числе других, инициатором установления монархического строя в стране, приглашения в качестве монарха немецкого принца. Осуществить это не удалось из-за революционных событий в самой Германии. Затем длительные годы он служил директором Национального банка и активно работал в партии, которая была и остается самой враждебной и антисоветской партией. В зрелые годы он отошел от деятельности этой партии и на политической сцене теперь выступает как беспартийный. Если же судить по делам, то его старые привязанности нет-нет да проявятся.

Если проследить поведение Паасикиви на протяжении всего периода войны, то окажется, что он все это время сидел как крот, не высказывая даже легкого возражения, не говоря уж об открытом протесте. И это тогда, когда многие видные деятели партий и общественных организаций, начиная с середины 1943 года, требовали выхода Финляндии из войны и заключения перемирия. Голоса Паасикиви тогда не было слышно.

Однако если внимательно проанализировать программное заявление премьер-министра и сличить его с заявлением Кекконена по радио 25 сентября, то окажется, что программа Паасикиви по многим принципиальным вопросам строительства нового государства только повторяет программу Кекконена.

Конечно, для советской стороны было бы выгоднее, если премьером мог бы быть молодой политик — Урхо Кекконен, который раньше других выступил с требованием отставки Рюти и прекращения войны с Советским Союзом. Но ему было бы труднее и сложнее преодолеть консерватизм мышления и взглядов в обществе на проведение внешней политики, дружественной СССР. Ведь надо иметь в виду, что реакционными силами в стране десятилетиями культивировалась слепая безрассудная ненависть к Советскому Союзу, и сейчас легче исправить такую ситуацию и строить государственность на демократической основе тому, кто был причастен, пусть в молодости, к проводившейся враждебности по отношению к русскому народу. Кстати, когда некоторые социал-демократы предложили Кекконену принять пост премьер-министра, он отклонил это предложение, объявив, что при нынешней ситуации премьер-министром может быть только Паасикиви.

Сформировав свое правительство, Паасикиви заявил в день независимости Финляндии в декабре 1944 года следующее: «Главным и определяющим во внешней политике Финляндии является отношение нашей страны к великому восточному соседу — Советскому Союзу. Это наша основная внешнеполитическая проблема, которую мы должны решить и от которой зависит будущее нашего народа. Мы недавно подписали с Советским Союзом Соглашение о перемирии, которое ныне осуществляется. Нет разных мнений по поводу того, что это Соглашение должно быть добросовестно выполнено. Но, помимо положений этого Соглашения, в будущем необходимо добиться хороших, основывающихся на доверии отношений с нашим великим соседом. Недоверие должно быть устранено, должна быть установлена дружба. По моему убеждению, в коренных интересах народа проводить внешнюю политику так, чтобы она не была направлена против Советского Союза. Мир и согласие, а также добрососедские отношения с Советским Союзом, основанные на полном доверии, являются первым принципом, которым следует руководствоваться в нашей государственной деятельности».

Зачитав эту выдержку из заявления Паасикиви, я сказал Жданову, что такое заявление мог сделать человек, который глубоко осознал неизбежность и необходимость коренной перестройки внешней политики Финляндии. Паасикиви, конечно, не поведет свой народ к социализму. Из старого монархиста не сделаешь социалиста.

— Наши источники отдают себе в этом отчет и не фетишизируют Паасикиви, а критически рассматривают его действия. Они же будут и помогать выполнять объявленную им программу.

— Ну что же, вопрос ясен. Надо проинформировать Сталина, — доброжелательно сказал Жданов. — Помогите Терешкину подготовить проект телеграммы в духе вашего сообщения мне.

На следующий день телеграмма была послана.

Итак, завершилось формирование правительства Паасикиви, которое первыми своими действиями подтвердило, что намерено добросовестно выполнять все условия перемирия.

В начале декабря с Советским Союзом было подписано соглашение о репарациях и порядке их выплаты. В ускоренном порядке готовились законы по демократизации политической и общественной жизни страны.

Для подведения итогов работы в 1944 году и обсуждения предстоящих мероприятий резидентуры в 1945 году мы собрались всей группой в резиденции председателя СКК, где вероятность подслушивания была исключена. Каждый из присутствующих подробно рассказал, как он вписался в новую, необычную обстановку чужой по языку, социальным условиям, обычаям, привычкам страны, что удалось сделать по изучению социальной среды, в которой он хотел бы искать подходы к объектам для разработки и привлечения их к сотрудничеству, какие дружеские связи установлены или намечаются.

В качестве пополнения и закрепления уже приобретенных знаний на трудном пути разведки я процитировал собравшимся письмо старого английского дипломата и разведчика:

«Первый и лучший совет, какой я могу дать молодому человеку, вступившему на это поприще: слушать, а не говорить, по крайней мере не больше, чем нужно, чтобы побудить других говорить. Стараясь на протяжении моей жизни следовать этому методу, я выведывал у моих оппонентов много полезных сведений и скрывал от них мои взгляды.

Надо быть осмотрительным во всякой стране, особенно с теми, кто при первом же вашем появлении больше всего стремится познакомиться с вами и сообщить вам свои взгляды. Я всегда убеждался, что их заверения неискренни, а сообщаемые сведения лживы. Держите ваш шифр всегда под крепким замком, но никогда не хвастайтесь своей осторожностью».