На первом этапе войны наши войска целый месяц сражались, только чтобы подойти к главной линии обороны — «линии Маннергейма». Надо было преодолеть полосу обеспечения, насыщенную развитой системой многополосных заграждений. Вся она была перегорожена колючей проволокой, перекопана рвами, прикрыта надолбами и оборонялась войсками, размещенными в долговременных огневых точках (дотах) или в дерево-земляных дзотах. В промежутках таких заграждений были расставлены противопехотные, противотанковые фугасы большой взрывной силы. Отступая, финны расставляли мины, замаскированные под чемоданы, патефоны, велосипеды, бумажники, часы, радиоприемники. Стоило слегка сдвинуть предмет с места, как раздавался взрыв. Лестницы и пороги домов, колодцы, пни, корни деревьев, лесные просеки и опушки, обычные дороги были усеяны минами. Наша армия несла большие потери. Миноискателями она, оказывается, тогда не располагала.

Только в начале декабря наши войска подошли к мощным укреплениям «линии Маннергейма» и попытались с ходу прорвать ее, но не смогли сделать это. Позднее сами доты так и не были разрушены.

Более мощной артиллерии для разрушения их в 7-й армии не было.

Во второй раз после артподготовки наши войска двинулись на штурм «линии Маннергейма». Однако безуспешно. Отсутствие опыта и мощной артиллерии по разрушению такого рода укреплений к успеху не привели. Ни с чем подобным Красная Армия раньше не сталкивалась. Доты молчали, а когда наши танки устремлялись вперед, они открывали огонь и подбивали их.

Не было специальных штурмовых групп для борьбы с дотами и дзотами.

Только когда подтянули артиллерию большой мощности резерва Главного командования армии, доты стали разрушать.

Прорыв «линии Маннергейма» стоил нам многих десятков тысяч убитых солдат и офицеров.

Для дальнейшего наступления в сторону Выборга не хватало солдат и техники. Началась срочная переброска дивизий из других округов, и ко времени второго этапа наступления — 11 февраля 1940 года — армия была увеличена почти в четыре раза.

Несмотря на большое превосходство в войсках и технике, продвижение войск задерживалось новыми полосами укрепленных районов и упорным сопротивлением финской армии.

Перед Выборгом оказался очередной укрепленный район двухполосного типа, рассчитанный на круговую оборону.

После месяца боев Выборг был взят, 12 марта был подписан мирный договор. По официальным данным, наши потери в «зимней войне» составили: 289 тысяч убитых, раненых и обмороженных. Финляндия потеряла 66 тысяч человек убитыми и ранеными.

Огромные жертвы! Международный престиж Советского Союза, как миролюбивой державы, сильно пострадал, к тому же всему миру стало ясно, что Красная Армия не готова вести современную войну.

И это в немалой степени подтолкнуло гитлеровскую Германию к войне против нас.

Трагические итоги «зимней войны»

Неделю спустя после начала войны из советской прессы стало известно, что в освобожденном финском городе Териоки левыми силами Финляндии было сформировано правительство Демократической Финляндской республики во главе с видным деятелем Коминтерна — О. К уусиненом.

Далее сообщалось, что правительство Демократической Финляндской республики объявило о заключении «Договора о взаимной помощи и дружбе с СССР». Правительству Куусинена советским командованием был передан корпус в составе двух дивизий, которые формировались из советских граждан финской и карельской национальностей.

Лига наций потребовала от СССР прекращения агрессии против Финляндии, а когда Советский Союз ответил, что это обращение не по адресу, так как с Финляндией конфликтует финское правительство Куусинена, то Лига наций исключила СССР, как агрессора, из числа своих членов.

Скандинавские страны (Швеция, Норвегия, Дания) с первых дней войны полускрытно оказывали материальную и продовольственную помощь Финляндии, включая и оружие, особенно артиллерию.

В начале января 1940 года после прорыва Красной Армией «линии Маннергейма» в Москву из Европы поступила секретная информация, что между Францией и Англией начались переговоры о совместном вооруженном вмешательстве на стороне Финляндии.

В другой информации, полученной нашей разведкой из Лондона в 20-х числах января 1940 года, сообщалось, что Объединенное командование вооруженных сил Англии и Франции решило начать это нападение до весенней распутицы силами одного экспедиционного корпуса в 100 тысяч человек в качестве первого эшелона.

Вскоре из нашей резидентуры в Швеции была получена секретная информация, указывающая, что английское правительство начало переговоры со шведским правительством о пропуске англо-французских военных формирований, замаскированных под «добровольческие» отряды, через шведскую территорию, но Швеция пока не дает на это своего согласия.

Факт подготовки Англией и Францией своих вооруженных сил и посылки их в Финляндию для совместной войны против Советского Союза недвусмысленно подтвердил шведский министр иностранных дел Сандлер, который в середине февраля посетил советского посла Александру Михайловну Коллонтай и конфиденциально сообщил ей, что затягивание Советским Союзом военных действий и продвижение его войск по территории Финляндии ускорит вступление этих стран в войну на стороне Финляндии. Разумеется, такое сообщение министра Сандлера Коллонтай передала Сталину. Более того, премьер-министр Ханссон, в свою очередь, дважды встречался с нашим послом, предупреждая, что французы и англичане требуют от Швеции пропуска через ее территорию военных бригад в Финляндию.

Сталин обратился к финнам в конце января 1940 года с предложением начать переговоры о мире, но Финляндия продолжала войну до тех пор, пока мощным штурмом города Выборга наши войска не открыли себе дорогу на Хельсинки. Финны согласились на подписание мира. Почему так поздно? Они ждали помощи от Англии и Франции… Помешала Швеция, сопротивляясь пропуску через свою территорию англо-французских войск. Со всей очевидностью можно было сказать, что король Густав-Адольф II и премьер-министр Ханссон оказались прозорливее Карла XII. Свои настойчивые предложения Советскому Союзу побыстрее закончить войну с финнами они делали, опасаясь быть втянутыми в большую войну с Советским Союзом.

При подписании мирного договора Советский Союз по настоянию Финляндии отказался от дальнейшего сотрудничества с правительством Куусинена.

Так, подписанием мирного договора 12 марта 1940 года Советский Союз избежал большой войны с англо-франко-финской коалицией. Это имело поистине историческое значение!

Если сопоставить размер территорий, полученных Советским Союзом по мирному договору, с тем, что он предлагал на переговорах в Москве перед войной, то окажется, что финны в этой войне понесли большие территориальные потери. Достаточно сказать, что СССР получил от финнов часть территории, по которой проходит единственная в стране водная магистраль — знаменитый Сайменский канал по сплаву древесных и других товаров из центральных районов. Стоит его перекрыть хотя бы на несколько дней, как сразу нарушается хозяйственная деятельность на большей части территории страны.

Чтобы закончить с «зимней войной», надо сказать, что она принесла много жертв и страданий также и финскому народу, оставив в сознании надежду вернуть свои потерянные территории…

Два дня спустя после подписания мира меня неожиданно пригласили в наркоминдел к В. М. М олотову. Взглянув на меня, нарком сказал:

— Я вас помню, мы с вами встречались дважды накануне войны с финнами. Так вот, сегодня же получите в кадрах дипломатический паспорт советника представительства СССР в Финляндии и завтра, в крайнем случае послезавтра, выезжайте в Хельсинки. В день приезда постарайтесь посетить МИД Финляндии и аккредитоваться как временный поверенный в делах СССР. Надо постараться сорвать усилия Англии и Франции перечеркнуть заключенный мир с помощью своих крупных войсковых формирований под видом «добровольцев». Мы не намерены советизировать финнов. В наше неспокойное время надо сделать Финляндию дружественной нам страной, выветривая из нее дух недоверия, враждебности и ненависти к нам.

Когда Молотов закончил свои поручения, я заметил, что на Финляндию очень сильное влияние оказывает Германия.

В ответ на это он сказал:

— В настоящее время интриги против нас в Финляндии ведут в первую очередь Франция, Англия и США.

«Жаль, — подумал я, — что Германию он не причислил к нашим противникам. Хорошо, что в плане нашей резидентуры она определена как первый наш противник».

Вернувшись к себе, доложил Фитину о результатах встречи в Наркоминделе. Тот позвонил Берии, и мы поспешили к нему.

Спокойно выслушав меня, нарком сказал, что он договорился с Молотовым об участии резидентуры в выполнении указаний Наркоминдела разведчиками, но требует с одинаковым упорством проводить работу в соответствии с планом, который он утвердил для резидентуры. Он тут же спросил, знаком ли я с этим планом?

Я ответил, что принимал непосредственное участие в его составлении.

— Какое имеете мнение в отношении состава резидентуры, выезжающей с вами в Хельсинки?

Ответил, что по первому впечатлению все работники политически подготовлены, но малоопытны. Только один из них, Ш. У., имеет опыт закордонной работы. Остальные новички. Общим недостатком является слабое знание иностранных языков. Только Л.Е. свободно говорит на финском языке, и другой — К. С. — удовлетворительно знает английский язык. На это нарком строго заметил:

— Всем приступить к изучению языка. Если через год не выучите, буду наказывать.

Когда вернулись от Берии, я сказал Фитину, что посылаемые в резидентуру разведчики являются очень молодыми.

— Ты же знаешь, — ответил Фитин, — что, пока мы учились в Центральной школе, в большинстве резидентур — с 37-го по 39-й год, да и в центральном аппарате разведки больше половины опытных и квалифицированных разведчиков были репрессированы. Расстреливали под разными предлогами: по подозрению в связи с врагами народа, по доносу, по провокации… В центральном аппарате несколько оперативных подразделений не имеют начальников. Мы рассчитывали, что поскольку ты окончил школу нелегалов, где вас весьма основательно обучали, то должен по ходу работы обучать молодых сотрудников их профессии разведчика. Перед Берией вы будете отчитываться за изучение финского языка, а у меня будешь отчитываться за обучение разведчиков разведывательной практике и успехах в их агентурной работе.

Я ответил ему, встав по стойке «смирно»:

— Все усвоил.

После такой короткой инструкции мы дружески обнялись, пожелав друг другу успехов, и я пошел домой готовиться к отъезду в Хельсинки.

На следующий день я вылетел через Стокгольм в Хельсинки. В тот же день позвонил в протокольный отдел финского МИДа. К телефону подошел шеф отдела — Хаккарайнен. Он как и прежде, до войны, сердечно поприветствовал меня и свел с генеральным секретарем МИДа.

Генеральный секретарь МИДа (приравненный по положению к заместителю министра) принял меня сдержанно и настороженно. Было видно, что в МИДе еще не очнулись от кошмара войны. Окна здания были замаскированы черной бумагой, а окна первого этажа закрыты мешками с песком. Я повел беседу по деловым вопросам и дружески заметил, указывая на заклеенные черные окна, что, наверное, уже пора сменить черный цвет глазниц войны на мирный солнечный свет. Генсек МИДа заговорил теплее и мягче, как бы извиняясь, что еще не успели почувствовать мир и привести в порядок здания и улицы. Дальнейший разговор принял непринужденный характер. Он рассказал, что война вызвала большую разруху и принесла много человеческих жертв, но, к великой радости, из членов его семьи никто не пострадал. В заключение беседы я заметил, что было бы желательно через прессу сообщить о начале работы советского представительства в Финляндии. Свое обещание он выполнил.

От МИДа до гостиницы «Торни» решил пройти пешком. Город мне показался мертвым, грязным и запущенным. Были видны разрушения и обгорелые остовы зданий. Редкие пешеходы торопливо протискивались среди мешков с песком у каждого подъезда и проходов в подвалы.

Первая неделя в Хельсинки прошла в хлопотах по организации ремонта здания советского представительства, которое пострадало от взрывов авиабомб, падавших недалеко от него.

На другой день после аккредитации в МИДе я позвонил шефу протокола и попросил его ускорить передачу нам двух сотрудников представительства, оставленных для охраны имущества после отъезда на родину всего аппарата посольства. Хаккарайнен ответил, что он в курсе этого вопроса и примет меры по ускорению передачи их нам как военнопленных, а не как вражеских шпионов, чего добивается полицейское управление.

Слово свое он сдержал. Рано утром следующего дня, когда город еще спал, двое полицейских доставили ко мне наших граждан, как бывших военнопленных. На мою просьбу об оставлении их на некоторое время в представительстве для работы по хозяйству шеф протокола сразу дал согласие на срок, который мне потребуется.

Рассказывая об условиях своего пребывания в концлагере, они сообщили, что в одном из бараков концлагеря, отгороженного от остальных зданий колючей проволокой, видели Герту Куусинен и несколько финнов, которые бывали на праздничных приемах в представительстве.

За две недели финские рабочие отремонтировали здание представительства. Работали они добросовестно и хорошо провели ремонт.

В конце марта 1940 года в Хельсинки прибыл посланник Зотов и основной состав сотрудников советских учреждений. В их числе и работники резидентуры. Вскоре посланник Зотов со своими советниками поехал вручать верительную грамоту президенту Финляндии — Каллио. Это был глубокий немощный старик. После краткой беседы наедине с посланником президент вышел к нам. Он был мрачен и невежлив. Насупившись, заметил, что новый дипломатический состав посольства весьма молод. На это Зотов ответил, что дипломатический состав намерен работать по развитию дружественных отношений между нашими странами со всей силой молодости. Президент промолчал.

Встречи разведчиков в марте среди журналистов, в деловом мире, в правительственных и партийных кругах показали, что значительная часть финнов остается враждебно настроенной к нашей стране. Это обстоятельство заставило нас собрать совещание работников резидентуры, на котором подробным образом обсудили политическую ситуацию в стране и предложения по организации работы в таких условиях. Мы закрепили за каждым из нас объекты проникновения, чтобы не путаться под ногами друг у друга. Моему заместителю Ш. У., экономисту по образованию, определили министерство промышленности и внешней торговли, ведущие концерны страны, Ж. Т. — всю прессу и местных журналистов; К. С. — как корреспонденту и знающему английский язык — поручили разрабатывать иностранных журналистов, аккредитованных в стране, и местных корреспондентов буржуазных финских газет. Н. Ф., как консулу дипломатического представительства, — разрабатывать консульский отдел МИД и дипломатов капиталистических посольств в Хельсинки. Разведку и сотрудников МИД Финляндии поручили Л. Е., как отлично знающему финский язык. Среди финнов его принимали за соотечественника. На себя я взял правительство, парламент, социал-демократическую партию, коалиционную и Аграрный союз. В таком порядке мы приступили к поискам и установлению контактов с подходящими для нас лицами.

— В наших условиях, — сказал я, — когда в резидентуре только один человек владеет финским языком, а остальные только иностранными языками, и то слабо, ситуация складывается трудной. Нам надо избежать установившейся практики, когда впервые прибывающие работники со слабым знанием языка страны хватаются за первого человека, с которым сталкиваются по работе, начинают его разрабатывать, и… потом выясняется, что тот не располагает никакими возможностями.

Елисей Елисеев (Синицын). 1940 г.

Учитывая такую тенденцию, пришлось всех предупредить, чтобы к подбору объектов для разработки относились со всей ответственностью, и, естественно, предварительно каждую такую кандидатуру требовалось обсудить с резидентом.

— Наши беседы, — сказал я, — должны носить дружеский, доброжелательный характер, где бы указывалось, что Советский Союз не хотел войны с Финляндией. За уступку части Карельского перешейка отдавал территории в два раза больше в Центральной Карелии. На войну с нами их толкнули лидеры шюцкора и правящая элита, давно мечтавшая отторгнуть у нас северные районы до Урала и т. д. Такой беседой мы будем вызывать у собеседника желание высказать его личную точку зрения на войну, а это даст нам возможность с первого контакта с ним определить план наших действий.

На этом же совещании мы подготовили письмо в адрес Берии, где высказали наши предложения, которые способствовали бы, на наш взгляд, изменению в лучшую сторону отношения Финляндии к Советскому Союзу. Мы просили ускорить обмен военнопленными, поскольку в Финляндии распространяются слухи, что их пленных русские будут судить и отправлять в Сибирь. Раненых и больных желательно отправлять в сопровождении медицинской сестры, что произведет большое впечатление на общественное мнение в стране. Отправку финнов с территории, отошедшей по договору к СССР, проводить корректно и без потерь их имущества, так как враждебные нам лица распространяют на этот счет зловредные слухи. Желательно также опубликовать в местных газетах одну-две статьи отъезжающих на родину финнов, в которых выражалась бы благодарность за хороший порядок при их репатриации. По линии торговых отношений просили согласия на переговоры нашего торгпреда с крупнейшей кораблестроительной фирмой «Вяртсиля» о строительстве для СССР крупнотоннажных судов и ремонте старых, что будет способствовать сокращению безработицы. И, наконец, просили ускорить вывод советских войск с территории, которая по договору осталась за Финляндией.

Ответ Наркомвнудела пришел быстро. Сообщалось, что наши предложения приняты и на места даны соответствующие указания.

Месяца через два мы почувствовали наступающую оттепель. Стали оживляться связи. При встречах финны стали улыбаться, исчезли «бычьи» взгляды.

Свои визиты к довоенным источникам начал с Анны. Она оказалась очень общительной и энергичной женщиной, которая всегда была в курсе политического климата в стране. Имея прямую причастность к журналистике, она представляла интерес как источник получения своевременной информации из «горячих» точек. Встретился с Анной на ее квартире. Встреча была сердечной. Сказала, что читала в газетах о моем приезде и с нетерпением ждала встречи. В тон ответил ей, что и сам с первого дня приезда хотел поскорее навестить ее, но опасался, как бы не вызвать внимание недремлющего ока охранки. На минуту она задумалась и сказала, что, действительно, в первые недели войны ей на глаза у дома попадались какие-то типы. Может быть, это и были переодетые полицейские, но потом как-то они исчезли. На этой первой встрече с ней решил воздержаться от расспросов о положении в стране. Но не тут-то было. Сказав, что хочет показать мне квартиру, ввела в другую комнату и сказала, что беседовать здесь нам будет спокойнее, без телефонных звонков, которые ее часто беспокоят. С ходу начала по-женски ругать премьер-министра Рюти., министра иностранных дел Холсти и лидера социал-демократической партии Таннера, которые, по ее словам, являются основными виновниками войны с Советским Союзом и срыва переговоров о ее прекращении. На мою просьбу рассказать подробнее об этом факте она начала так:

— К концу декабря 1939 года со всех фронтов стали поступать сведения, что русские войска севернее Ладожского озера разбили финские части и быстро продвигаются на запад. На Карельском перешейке уже начали штурм главной «линии Маннергейма», которая вскоре будет прорвана. При такой ситуации дальнейшее кровопролитие бессмысленно, надо просить перемирия у русских.

Такого мнения придерживались и ее друзья: известный писатель Паво Паволаинен, Эльви Синерва, руководительница женского движения в стране Марьям Рюдберг и другие. Сообща они решили обратиться к премьер-министру Рюти с предложением послать известную писательницу Хелу Вуолиоки к советскому послу А. К оллонтай в Стокгольме и провести мирный зондаж. Рюти одобрил это предложение, и в начале января Хела Вуолиоки выехала в Стокгольм. Советский посол Александра Михайловна Коллонтай тепло и сердечно приняла ее. Высказала добрые чувства к народу Финляндии и согласилась оказать помощь и содействие заключению мира между Финляндией и Советским Союзом. Окрыленная обещанием Коллонтай в содействии, она вернулась домой и о своих переговорах в Стокгольме рассказала Рюти. Однако, в отличие от первого разговора с ней, премьер-министр в беседе был сдержан, холодно поблагодарил и закончил беседу. Через месяц Анна узнала, что Таннер в начале февраля посетил Стокгольм, где вел переговоры со шведами о посылке в Финляндию нескольких десятков тысяч солдат, но вопрос о мире он ни с кем не обсуждал. Так Рюти и Таннер сорвали первую попытку заключения мира.

Причиной этого, по словам Анны, был большой нажим Англии и Франции на Финляндию, чтобы она не заключала мирный договор с СССР.

— Только когда в начале марта 1940 года финская армия была разбита и путь на Хельсинки был открыт, закоренелые антисоветчики запросили мира, который и был подписан 12 марта 1940 года, — подчеркнула Анна. Характеризуя Таннера, она сказала: — Этот человек — несчастье для наших демократов. Он лишен логического и объективного мышления, иначе пришел бы к идее неизбежности и необходимости развития дружеских отношений между нашими странами. По характеру он злобен и мстителен. Таннер — это несчастье для нашего народа.

Я спросил Анну, есть ли в социал-демократической и буржуазных партиях русофилы, способные начать работу по сближению наших народов. Она ответила, что, к сожалению, таких единицы…

Вскоре после вручения верительных грамот, в начале апреля, мне позвонил по автомату Граф и, соблюдая условность, попросил встречи. Когда встретились, он рассказал о попытках реакционных сил объявить в стране неделю траура по случаю подписания мирного договора между нашими странами и развернуть антисоветскую пропаганду. Попросил его написать справку о политической ситуации в стране.

Вскоре в представительство пришла Герта Куусинен вновь наниматься преподавательницей финского и немецкого языков для сотрудников представительства и их детей. На вопрос о самочувствии рассказала о чрезвычайно тяжелых условиях в концлагере, в котором содержались коммунисты.

Герта рассказала, что когда 30 ноября 1939 года я высадил ее из автомашины на одной из улиц Хельсинки, она, убедившись в отсутствии «наружки», посетила квартиру одного из членов ЦК тов. Ф., который, к счастью, был дома. Опасаясь, что может быть арестована, проинструктировала его, передала деньги и рассказала, как с ними поступить. Когда возвратилась домой, ее ночью арестовали. Вскоре ее направили без суда в концлагерь. Там она встретила почти всех членов ЦК КПФ, которые были арестованы в ту же ночь, что и она.

Так печально закончилось поручение Сталина в отношении выезда в Швецию некоторых финнов для пополнения демократического правительства Финляндии, сформированного Куусиненом.

* * *

В начале апреля из Наркоминдела последовало указание провести дипломатический прием в представительстве по случаю окончания войны.

С удовольствием хочется отметить о приходе на прием почти всех приглашенных, он оказался многолюдным. Для установления контакта мы использовали давно установившийся дипломатический обычай, активно используемый всеми разведками мира, суть которого состоит в том, что посланник и весь дипломатический состав в знак признательности за посещение должны подойти к гостям и поприветствовать их, поговорить с ними хотя бы 2–3 минуты. Я, например, после нескольких бесед с «громоотводами» подошел к Монаху и поблагодарил его за посещение по такому важному случаю, как подписание соглашения о мире. Он, представившись, ответил, что весьма рад этому событию, и добавил:

— Я считал возможной акцию обмена Карельского перешейка на советскую территорию в Карелии, но наши заумные политики не пошли на это и толкнули нас на войну с вами. Конечно, в этом свою роль сыграли Англия и Франция, обещая своих «добровольцев» и золотые горы на Урале, а вам, такой мощной державе, было не к лицу торопиться с войной. К тому времени у нас в народе стало нарастать движение за обмен территориями, и, не поторопись вы с войной, мы уступили бы вам Карельский перешеек.

По правде говоря, я не ожидал такого высказывания собеседника. Фактически он отругал и нас и финнов. Ответил, что не могу согласиться с некоторыми его утверждениями, в частности, о причинах войны, и готов возразить, но, к сожалению, сделать это здесь, на приеме, трудно. Если он не возражает, то мы могли бы встретиться где-нибудь в городе за чашкой кофе. Подумав, Монах согласился и предложил поспорить в одном из скромных ресторанов Хельсинки, где нам никто не помешает.

Готовясь к встрече, я собрал некоторые сведения о нем, но они не позволили составить полного представления.

Ристо Рюти

В описываемый период он считался видным политиком и общественным деятелем. В его речах не отмечалось антисоветских заявлений. В узком кругу единомышленников он высказывал недовольство политикой Рюти, Рангеля, Таннера, Маннергейма., но открытых выступлений и заявлений по этому поводу не делал.

Там же на приеме я не приминул поговорить с финном, названным мною потом псевдонимом Моисей, одиноко стоявшим у окна и погруженным в свои думы. Подойдя к нему, поздравил с окончанием войны и заключением договора о мире. В ответ он также поздравил меня и стал говорить о больших жертвах, разрушениях и тяжелой нужде.

— Мы не хотели войны, — ответил я.

Моя реплика осталась без ответа, видимо, он в чем-то не был согласен с этим тезисом.

В дальнейшей беседе Моисей был корректен и доброжелателен, что позволило мне предложить ему встречу. Подумав немного, он согласился, но, как мне показалось, без энтузиазма.

В последующие дни после приема разведчики начали планомерную работу с финнами, представляющими оперативный интерес. Свою первую встречу я провел с Ахти, с которым в недавнем прошлом познакомился при весьма благоприятных для меня обстоятельствах.

Мой интерес к этому человеку появился из-за того, что, говоря мне о своей аполитичности, он между тем показал, что лучше разбирается в политической ситуации в стране, чем многие нынешние политики. Ахти, как я убедился, свой анализ общественного и социального развития страны строил на научной основе.

Когда встретились, я начал свою беседу с краткого обзора всех этапов переговоров Советского Союза о переносе границы на Карельском перешейке, эту тему я коротко затрагивал и на первой встрече с ним.

Собеседник сосредоточенно слушал меня. Когда я закончил, Ахти продолжал молча сидеть. Это меня начало смущать. Однако, внимательно вглядываясь в лицо Ахти, я интуитивно почувствовал, что можно продолжать изложение советской точки зрения на причины, вызвавшие войну между нашими странами.

— Хочу заметить, — сказал я далее, — что на протяжении всех переговоров финская сторона не внесла ни одного предложения, которое показало бы стремление разрешить возникший конфликт мирным путем. Как мне стало известно, у советской стороны возникло тогда сильное подозрение, что Финляндия не могла так бездумно вести переговоры, не заручившись поддержкой некоторых европейских стран в случае военного конфликта с Советским Союзом. Верны ли наши предположения? — спросил я его.

И Ахти заговорил. Он сказал, что «зимняя война» явилась результатом длительной антирусской, а затем и антисоветской деятельности реакционных сил страны.

— Определенным силам удалось вызвать у финского народа недоверие и неприязнь к Советскому Союзу, что и позволило им втянуть в войну с вами народ без риска внутренних социальных конфликтов. Думаю также, что и ваши руководители поторопились с войной.

— По моим наблюдениям, — сказал я, — в Финляндии имеются значительные силы, которые хотели продолжать войну и противодействовать подписанию мира. День подписания его был объявлен национальным трауром. Почти все газеты и журналы страны продолжают клевету на Советский Союз и требуют бойкота выполнения статей соглашения. Этому хором вторит пресса Франции, Англии, Швеции. Наверное, мир между нашими странами костью застрял в их глотках. Очевидно, эти страны хотели бы продолжить войну до последнего финского солдата.

На этот раз он быстро среагировал на мое заявление:

— Я не принадлежу к тем, кто проводил и проводит перманентную борьбу против Советского Союза. Народ еще не разобрался в причинах возникновения этой войны, надеюсь, это скоро произойдет.

На этом мы закончили беседу.

Высказывания Ахти о «зимней войне», ее итогах и перспективах послевоенных отношений вселяли надежду на развитие отношений с ним до доверительных. Невольно возник вопрос, почему он так прямо и откровенно говорил со мной? Что это? Поживем — увидим.

Проведенный прием и наши встречи с приглашенными убедили, что предстоит трудная работа. Для оценки складывающейся ситуации и выработки тактики и стратегии наших действий я собрал совещание работников резидентуры и попросил каждого высказаться, как он думает строить свою работу. Начал с себя. Прежде всего рассказал о впечатлении, сложившемся о прошедшем приеме. Он отчетливо выявил настороженность к нам со стороны многих из посетивших прием. Надо иметь в виду, что подобная ситуация будет серьезно осложнять нашу работу. Необходимо с большим упорством преодолевать это, в первую очередь среди общественных и политических деятелей, интеллигенции и журналистов. При этом надо подбирать таких людей, которые по своему положению и возможностям могут влиять на общественное мнение и государственный аппарат в направлении сближения и дружеских отношений между нашими странами.

Рассказал о своем подходе по установлению контактов и продолжении их с тремя финнами, о которых я упоминал выше.

На этом совещании я счел необходимым обсудить один из главных вопросов всей нашей деятельности — как и чем закрепить первый контакт с заинтересованным лицом. Говорят, надо владеть талантом общения. Но что это?

Перекур

Образованность? Доверие? Сходство характера? Смелость? Хитрость? Но хитрость никогда не становится мудростью, так что же такое — талант общения? В народе говорят, что талант, как и характер, трудом ставится. Значит, надо трудиться. Никогда нельзя думать, что человек перед тобой глупее тебя, и не демонстрировать ему свое превосходство. Прежде чем хлопать по плечу, надо узнать, с кем имеешь дело, может быть, ему вовсе неприятно такое хлопанье. Для успешного контакта с людьми всегда помогает доброжелательность, искренность и уважение к человеку. Без этих качеств трудно развивать и поддерживать необходимые связи. Заинтересованность в делах потенциального источника должна быть неподдельно искренней.

Мой заместитель Ш. У. в своем выступлении поддержал меня по всем позициям и рассказал о сложной оперативной обстановке в стране. В этом он убедился при попытках контакта с финнами на прошлом приеме в представительстве. Некоторые из них после формального ответа — благодарю за приглашение — уклонялись от продолжения беседы. Только двое согласились на продолжение контактов. Ж. Т. в своем выступлении призвал серьезно готовиться к встречам с заинтересованными лицами. По его наблюдениям журналисты центральных финских газет на приеме довольно активно и без предубеждения вступали с ним в беседу. Ему удалось познакомиться и договориться о встрече с несколькими известными журналистами, к выступлению которых в прессе всегда прислушиваются.

Совещание закончили на оптимистической ноте — и в нынешнее трудное для нас время с финнами можно работать. Только Н. Ф. просидел молча, несмотря на мою попытку понудить его к выступлению. Ему, к сожалению, не удалось подобрать для связи подходящих финнов. Надо его расшевелить, помочь…

Подошло время свидания с Монахом. Ровно за пять минут до ужина я прибыл на место встречи и, не успел раздеться, как передо мной появился элегантный, улыбающийся партнер. Уселись в маленькой, но уютной комнатке, и сразу завязалась оживленная беседа. Считая себя инициатором приглашения, я взял было меню для заказа ужина, но Монах отнял его у меня, сказав, что здесь говорят только по-фински и лучше, если процедурой ужина будет руководить он. Когда ужин был заказан и официант вышел, я напомнил Монаху нашу короткую беседу на приеме в представительстве, о причинах, породивших «зимнюю войну», и высказал желание вернуться к этой теме и попытаться все же установить истинные причины ее возникновения. Он согласился.

— Наше правительство на протяжении десятилетий ни разу не вмешивалось в ваши внутренние дела, — сказал я, а затем спросил: — Как могло случиться, что лидер социал-демократической партии и его единомышленники в других партиях втянули Финляндию в войну с Советским Союзом?

В ответ Монах рассказал, что внимательно следил за событиями международной жизни предвоенных лет и особенно за назревавшим конфликтом. Хорошо знает позицию политических партий и их лидеров в этом вопросе. Если, в частности, говорить о Паасикиви, то хотя он и с консервативным душком, но является трезвым политиком, хорошо понимающим, какое место должна занимать маленькая Финляндия среди больших держав. Находясь в составе Российской империи, финны ничего плохого от русского народа не испытали. Когда к власти пришли Советы, то в декабре 1917 года Финляндия получила независимость, и с тех пор Советский Союз в своих отношениях с нами стремился жить в мире и добром соседстве. Что касается поведения деятелей правых партий, то их болотный антисоветизм является вопросом перманентных кампаний против России.

Юхо Кусти Паасикиви

— Несмотря на это, — подчеркнул Монах, — я все же считаю, что Советскому Союзу надо было немного выждать, чтобы мы доросли до понимания необходимости обмена территориями.

— Иными словами, — сказал я, — отложить переговоры до греческих календ. Но международная обстановка становится угрожающей.

Монах промолчал. В дальнейшей беседе, отвечая на мои вопросы, он высказал опасение, что в обозримое время правые попытаются усилить враждебную пропаганду против Советского Союза, чтобы оправдать свое подстрекательство по срыву переговоров и развязыванию «зимней войны».

О шюцкоре он говорил, как о явно полуфашистской организации, основанной Маннергеймом, которая много лет подряд создает в стране враждебный климат к СССР. Явные и скрытые лидеры этой организации сыграли значительную роль в подталкивании Финляндии к войне с русскими. Как в прошлом, так и сейчас, шюцкор и некоторые политические круги национальной буржуазии искусственно культивируют образ русского, как «вечного врага» финнов.

Беседа носила непринужденный, дружеский характер и показала, что с этим финном следует закрепить знакомство и доводить его до доверительного характера. На мое предложение продлить дискуссию и не откладывать ее в долгий ящик он согласился. Тогда я, демонстративно достав из кармана записную книжку, спросил:

— Когда удобно было бы встретиться?

Он тоже полез в карман за календарем и коротко ответил:

— Можно через две недели, и если нет возражения, то удобнее всего здесь.

Так закончилась вторая встреча с Монахом, положившая начало дальнейшей активной работе с ним.

Не изменяя своей привычке записывать по свежей памяти все важное из высказываний собеседников, на утро засел за подведение итогов встречи с Монахом и анализ его высказываний по вопросам отношения Финляндии к СССР в прошлом и настоящем.

Вскоре предстояла третья встреча с Ахти. Мои попытки собрать о нем дополнительные сведения успеха не принесли. В общих чертах о нем рассказывалось, как о способном политике.

Встретились в точно обусловленное время и, как просил его, без предварительных звонков.

Желая перенести беседу в плоскость путей нормализации отношений между нашими странами, попросил Ахти высказаться, как он представляет себе решения этой проблемы. При этом я подчеркнул, что условием для честного и результативного разговора является откровенность как с моей, так и с его стороны.

Неожиданно Ахти энергично взял рюмку коньяка. Молча выпил до дна… и продолжал молчать, с любопытством глядя на меня, как будто решая, говорить со мной откровенно или молчать. Вскоре он заговорил. Медленно, с расстановкой слов, сказал, что согласен на честную и откровенную дискуссию в интересах устранения недоверия и вражды между нашими народами.

— Когда у вас возникнет необходимость узнать противников примирения с вами, то прочтите список министров правительства Рюти, и для вас станет ясно, кто есть кто, — так четко и откровенно сформулировал Ахти свой ответ. При этом он добавил, что тем финнам, которые в послевоенное время будут пытаться сменить атмосферу враждебности на добрососедство между нами, придется преодолевать преграды не менее сложные, чем «линия Маннергейма».

По существу, на этой встрече и было положено начало конфиденциальных встреч и бесед с Ахти, которые раскрывали намерения, планы и действия финских реакционных кругов против СССР.

Подошло время обусловленной встречи с Моисеем.

Я спросил собеседника, как могло случиться, что правительственной хунте удалось втянуть народ Финляндии в войну с Россией? Моисей ответил, что страной фактически правит Главная ставка, руководимая Маннергеймом, которая подавляет малейшие попытки освободиться от нее. В 1939 году военным с помощью реакционных сил удалось обманным путем втянуть народ в «зимнюю войну». Откровенно говоря, я не ожидал услышать от Моисея такую оценку государственного устройства Финляндии. Под конец беседы договорились об очередной встрече.

Срок встречи с Адвокатом приближался, и я основательно подготовился к ней. На встречу он прибыл пунктуально. Дружески поздоровались и без церемоний приступили к беседе.

Вначале высказал Адвокату, так сказать, этнографические аргументы в пользу сотрудничества. У финского и русского народов много общих слов, привычек, названий, обычаев, указывающих на широкие мирные контакты наших двух народов в течение целой исторической эпохи.

Адвокат прервал меня и заметил, что в этом он сам убеждался, когда неоднократно бывал в центральных и восточных районах Финляндии, где это более всего заметно. По его словам, народ Финляндии, несмотря на угнетение со стороны русского монархического режима, всегда дружески относился к народу России. В ответ на такое замечание я счел необходимым подчеркнуть, что русский народ и после 1917 года с уважением и доброжелательно относился к финскому народу. И был рад, когда Финляндия получила самостоятельность.

Я спросил, как он представляет перспективы взаимоотношений двух стран.

Поразмышляв минуты три, он сказал:

— На протяжении многих лет мы были самоизолированы от контактов с советскими представителями в Финляндии, и нам это очень мешало знать точку зрения другой стороны по таким вопросам, как сотрудничество наших стран. — В настоящее время, — сказал он далее, — в руководящих органах разных партий, включая СДПФП, имеется мало деятелей, которые стремились бы к демократизации государства и сближению с Советской Россией. Ностальгия по «Великой Финляндии до Урала» и обещание Англии, Франции и Германии военной помощи лишили разума правящую элиту.

Я сказал, что Советский Союз и я, как его представитель в Финляндии, будем способствовать улучшению отношений между нашими странами и оказывать моральную поддержку всем тем, кто будет стремиться к этому.

Сочтя психологическую обстановку подходящей, высказал пожелание, чтобы наши беседы и обсуждения различных вопросов остались конфиденциальными. С этим пожеланием Адвокат согласился, добавив, что в нынешний ответственный период настоящие демократы должны приложить больше старания по налаживанию нормальных, добрососедских отношений с русскими.

Начало лета 1940 года выдалось светлым и теплым. Природа расцветила Хельсинки яркими красками. На улицах, в парках, на бульварах стали чаще встречаться финны без тоски и угрюмости в глазах. Кошмар войны постепенно уходил в прошлое.

Стали улучшаться и условия для проведения разведки, но разведчики все еще не могли войти в мирный ритм жизни финнов. Как исправить создавшуюся ситуацию?

В целях улучшения качества разведывательной работы резидентуры решили провести оперативное совещание. Тему своего доклада я обозначил как «Патриотизм, преданность Родине, психология, культура, этика и эстетика поведения разведчика в обществе». Когда мы собрались, я открыл совещание и начал свой доклад. В нем я приводил примеры из истории России и русской литературы.

Затем я заговорил о наших профессиональных делах.

Безопасность нашей страны и ее интересы являются высшим моральным законом деятельности разведчика, но эта деятельность не должна идти и во вред стране, в которой происходит его деятельность. Если разведчик не признает такой морали, то посылать его за кордон опасно, подчеркнул я.

Затем отметил, что практика нашей работы в Финляндии требует более углубленного знания этики и эстетики поведения в финском обществе. Культура поведения — это прежде всего культура, образованность самого человека. Распущенность в манерах всегда отражает распущенность принципов. Французский писатель Ж. Л абрюйер отмечал: «В любом самом незначительном, самом неприметном нашем поступке уже сказывается весь наш характер: дурак и входит и выходит, садится и встает с места, молчит и двигается иначе, чем умный человек».

Надо иметь в виду, что финское общество, в котором мы проводим свою работу, культурно и цивилизовано. Оно строго придерживается правил поведения в обществе, и каждому надо основательно познакомиться с этими правилами, чтобы не выглядеть «белой вороной».

Конечно, установление контактов — это только первый шаг. Нам требуется большее: продолжить его до доверительных встреч. В школах по журналистике, в театральных и других художественных школах на Западе одним из предметов преподавания является изучение лица человека. Нам с вами также надо заняться этим.

— Знаменитый физик Петр Капица как-то заметил, что «умного человека всегда можно узнать по глазам. Глаза — это наглядно представленная вам обнаженная плоть самой сущности человека». Психологи считают, что человек способен придавать своему лицу, глазам всевозможные выражения. Однако полнее всего выявляется шесть важнейших выражений эмоций: радость, печаль, гнев, отвращение, страх, удивление. В этот список можно, по их мнению, включить еще стыд и интерес, однако они менее заметны, чем остальные шесть. При этом следует иметь в виду, что люди могут и симулировать сложные эмоциональные выражения, и подавлять проявление реально испытываемых ими чувств. Это происходит чаще всего у артистов на сцене, трусов и подхалимов, которые всегда стремятся подсюсюкнуть начальству. К счастью, рассчитанные эмоции, как правило, сильнее проявляются на левой стороне лица, тогда как спонтанные, неконтролируемые человеком — симметрично, — излагал я некоторые психологические основы работы разведчика. — Призываю не пренебрегать изучением психологического состояния человека при встрече с вами. В нынешней сложной обстановке в стране, когда еще не зажили раны войны, к нам, советским людям, по-прежнему относятся с предубеждением, а часто и с откровенной злобой. Хотя прошло более трех месяцев после окончания войны, свирепый режим продолжает преследовать всех тех, кто пытается назвать настоящих ее виновников. Особенно расправляются с подозреваемыми в членстве в Коммунистической партии, которая до сих пор находится на нелегальном положении. Это, конечно, не означает, что мы должны прекратить нашу работу и дожидаться, пока ситуация не улучшится сама собой.

Платон говорил: «У того, кто хочет познать чужую душу, должны быть три свойства: понимание, благожелательность и смелость».

В самом деле, что же означает для нас познать чужую душу? По-моему, это прежде всего выявить психическое, эмоциональное и духовное мироощущение человека, логику отношений и поведения с другими лицами различных социальных категорий. При всем при том надо помнить, что успех добывается трудом. Настоящий профессионал не может выработаться из тех, кто хочет спокойно жить. Наша профессия требует постоянного поиска необходимых контактов и расширение их, как в целях подбора нужных людей, так и в качестве «громоотвода». При этом надо помнить, что существует только один способ стать хорошим собеседником — это уметь слушать и уметь держать в руках нить беседы. Никогда не следует думать, что твой собеседник глупее тебя.

Затем я решил обсудить морально-этический климат в нашей резидентуре, вопрос о взаимоотношениях с работниками советских учреждений в Хельсинки. Для этого у нас накопилось достаточно фактов неправильного поведения как разведчиков, так и дипломатических работников представительства.

— Кстати, в наших отношениях даже с работниками советских учреждений в Хельсинки, — сказал я, — отсутствуют вежливость и доброжелательность. Отмечается зависть, присутствуют тщеславие и интриги, но они пока находятся в таком состоянии, когда мы общими усилиями можем пресечь их дальнейшее развитие.

Зависть, если разложить ее на составные элементы, это — ненависть, эгоизм, корыстолюбие, тщеславие, лживость, лицемерие, угодничество, подхалимство, интриги и предательство. Короче говоря, зависть впитала в себя все пороки человека и, по определению Гельвеция, из всех страстей самая отвратительная.

Призвал я и к тому, чтобы разведчики больше полагались на интуицию. Следует отбросить представление о том, что интуиция обманчива. Интуиция — это то же творчество. Короче говоря, необходимо каждый день творить, находиться в поиске нужных нам людей для привлечения их к сотрудничеству с советской разведкой. Без этого наша работа будет мертва.

— Прошу не забывать, — подчеркнул я, — что подбор и вербовка источников информации остается таким же важным и необходимым делом, как и привлечение к сотрудничеству финнов в качестве «источников влияния».

В заключение своего выступления я снова сформулировал ту гамму качеств, которыми должен обладать настоящий разведчик:

• проницательность, позволяющая распознать признаки страстей, проявляющиеся подчас у самых скрытных людей;

• присутствие духа, необходимое, чтобы избежать рискованного шага;

• спокойствие и терпение, всегдашняя готовность выслушать внимательно того, с кем имеешь дело;

• всегда открытый подход к человеку, мягкость, учтивость обращения, непринужденная и располагающая манера поведения;

• умение хорошо владеть собой, неторопливость с ответом на сделанные предложения;

✓ твердость и храбрость, умение внедрять каплю за каплей в душу собеседника именно то, в чем хочешь убедить — вот один из величайших секретов искусства беседы…

Всеобщее заинтересованное обсуждение всех этих проблем, безусловно, сказалось на дальнейшей работе моих сотоварищей.

В начале августа встретился с Графом.

— Вам, наверно, известно высказывание Фагерхольма. в отношении недавно созданного «Общества за мир и дружбу с Советским Союзом»? — сказал я. — Ведь Фагерхольм объявил его советской «пятой колонной» в Финляндии и потребовал запретить. Что касается Таннера, то его лозунг: «Финны должны сплотиться в борьбе против внешнего врага — Советов», давно стал лозунгом всех реакционных и антисоветских организаций и партий Финляндии.

Хочу отметить, — продолжал я, — и проявление враждебности финской стороной во внешнеэкономических отношениях между нашими странами. Так, например, Советский Союз стремится нормализовать торговые отношения, но встречает сопротивление некоторых промышленников. У нас возникла нужда закупить полмиллиона кубометров баланса (крепежные бруски), однако до сих пор ваши представители под различными предлогами отказываются продать их нам. Такова ситуация и по другим видам товаров. Финляндия фактически начала торговую войну с нами. У меня возникает законный вопрос: «Почему это происходит?»

Он не перебивал, слушал очень внимательно, был серьезен, затем сказал:

— В нашей внешней политике приоритет отдается антисоветизму и поиску на Западе союзников. На улучшение отношений правительство Рюти не пойдет. Маскируя истинные причины «зимней войны», наши «мудрецы» в своей пропаганде теперь обвиняют Советский Союз в попытках советизировать Финляндию силой. В доказательство попыток советизации Финляндии они приводят факты создания Москвой правительства Демократической Финляндской республики во главе с Отто Куусиненом. Я и сегодня, как в прошлый раз, хочу отметить, что Москве не следовало торопиться с войной. После разрыва дипломатических отношений надо было повременить, чтобы консолидировались здоровые силы в стране и заставили правительство согласиться на предложения Советского Союза по обмену Карельского перешейка.

Мы, финны, тугодумы. Вам надо считаться с особенностями нашего характера. На этот счет у нас говорят, что расскажи финну анекдот в субботу — в воскресенье в церкви он некстати засмеется во время обедни… А вы с Куусиненом поторопились.

На вопрос, к которому я упорно продвигался:

— Что надо сделать той и другой стороне для установления добрососедских отношений и мира между нашими народами? — он сказал:

— Это очень большой и сложный вопрос, ответить на который сразу и однозначно невозможно. Ваши дипломаты и торговые работники в Хельсинки, как и наши в Москве, давно самоизолировались от текущей жизни наших стран. Конечно, одним дипломатам будет не под силу изменить нынешнюю ситуацию. Необходимо расширять рамки диалога, дискуссий между общественными, политическими деятелями, профсоюзными лидерами наших стран. Эти дискуссии должны носить откровенный, дружеский и уважительный характер, что позволит рассеять недоверие и отчуждение между нашими странами. Если вы с этим согласны, то, в меру своих сил и возможностей, попытаемся действовать в таком направлении, — подчеркнул Граф.

Мы выпили за успех согласованных действий. Далее Граф сказал, что кое-что предпринял, узнав от меня о трудностях, которые чинят некоторые торговые фирмы в расширении экономических связей с СССР, и, в частности, в торговле лесом. Через две недели в Финляндии открывается сезон охоты на крупного зверя. Партия «Аграрный союз» намерена организовать охоту на оленей. В этой связи он хочет сделать так, чтобы на эту охоту были приглашены советские дипломаты: посланник, советник и представитель торгпредства. Инициатором приглашения выступит МИД Финляндии.

— Вы, конечно, понимаете, что дело не в охоте, — улыбнулся Граф.

Сразу после беседы с Графом я встретился с посланником Зотовым и рассказал ему о намерении МИД Финляндии организовать охоту на оленей, куда намерены пригласить трех советских дипломатов во главе с посланником.

Мне было известно, что Зотов является заядлым охотником. Обычно хмурый и неразговорчивый, он тут же преобразился.

Не прошло и недели, как приглашение на охоту от шефа протокола МИДа Хаккарайнена было получено. Полпред Зотов с благодарностью принял приглашение, и через день мы втроем выехали на тренировку. В первый день каждый из нас поразил мишень бегущего оленя, но когда к бегу добавили прыжки оленя, то попал в мишень только полпред. Торгпред и я промазали. На второй день нам ускорили «бег оленя» и увеличили прыжки, но мы с первых выстрелов поразили мишень на отлично. Это означало, что препятствий к охоте не было. Дело осложнилось, когда Хаккарайнен сообщил день охоты. Оказалось, что он совпал с днем отъезда Зотова в Москву. Это его сильно расстроило. Стали думать, что делать? Шеф протокола предложил, чтобы Зотов поехал на охоту, но только на первый загон оленя, и в этом случае он успеет вернуться в Хельсинки к отходу поезда, который отправляется около 6 часов дня. Было видно, как полпред с радостью согласился на такой вариант.

В следующее воскресенье рано утром мы втроем, прихватив десять бутылок водки и пять коньяка, выехали в поместье одного из организаторов охоты, крупного помещика, километрах в 150 от Хельсинки. Сопровождал нас Хаккарайнен.

К месту охоты прибыли вовремя. Уже собралось тринадцать человек, двое опаздывали. С их появлением началась жеребьевка номеров расстановки охотников. Нас, как гостей, поставили в центр. Расстояние между охотниками составляло сто метров, а вся цепь вытянулась на полтора километра вдоль широкой просеки, разделяющей лесные массивы. Перед началом охоты трубачи сыграли гимн охотников, символизирующий честность и бескорыстность охоты.

Когда каждый из нас занял свое место, протрубил сигнал начала охоты. Сразу установилась такая тишина, как будто все замерло, а мы переместились в какое-то царство безмолвия. Наступившая осень решила обласкать нас теплыми лучами солнца. Так продолжалось довольно долго, около сорока минут — и вот далеко от нас послышались голоса загонщиков.

Вдруг с левой стороны от меня прозвучал выстрел и рядом со мной просвистела пуля вдоль цепи охотников, где стояли Зотов с Хаккарайненом. Мне показалось, что она чуть не задела мой нос. Чтобы этого больше не случилось, я прыжком отскочил назад и засел за огромным валуном. Левому охотнику, видимо, померещился олень, и он стрельнул в нашу сторону. Это было, конечно, грубейшее нарушение правил охоты, которые не допускают выстрел вдоль цепи охотников.

Признаться, мне стало жутковато. Несчастные случаи на охоте — явление довольно частое. Однако установилась тишина, нарушенная минут через пять выстрелом и жалобным стоном и храпом оленя. Стрелял Зотов. Около него стали собираться охотники, подошел и я. Оказалось, что он стрелял в двухгодовалую самочку, перебил ей переднюю ногу. Она упала, но пыталась подняться и бежать, но опять падала. От опытных охотников я слышал, что когда убивают оленя, у него из глаз вытекает слеза, но не верил этим рассказам. Оказалось, что это правда. Сам убедился. К месту события собрались почти все охотники, но никто не согласился пристрелить мучающееся животное. Было видно, что обсуждение случая носило недружественный характер к виновнику его. В их высказываниях часто употреблялось слово «пойка», что значит ребенок. Высказывалось недоумение, как при хорошей видимости охотник не смог отличить подростка от взрослого оленя с ветвистыми рогами. Короче говоря, первый загон закончился для нас неблагоприятно. Большинство охотников довольно откровенно выражало недовольство браконьерством Зотова. С нашей стороны тоже никто не выразил согласия пристрелить теленка. Когда загонщики подошли к нам, то один из них после долгого уговора согласился.

На охоте

Наш полпред, как было заранее обусловлено, наспех простился с охотниками и отбыл в Хельсинки, как мне показалось, даже не извинившись за неудачный выстрел.

Когда мы проводили полпреда и возвратились к охотникам, Хаккарайнен на ходу спросил меня, как я расцениваю выстрел финского охотника, стоявшего слева от меня, ведь пуля, выпущенная им вдоль шеренги охотников, чуть не задела меня, а также и их с полпредом. Они очень ясно ощутили полет ее близко от себя. Не желая создавать инцидента, сказал, что, видимо, охотник заметил оленя, бегущего близко к нам, выстрелил, и пуля прошла недалеко от нас. Хаккарайнен поблагодарил за ответ. Кажется, он был им доволен. Ясно, что его вопрос имел особое значение.

Размещение охотников по номерам осталось прежним. Шеф протокола находился при мне.

Тишина в лесу — это какое-то волшебство природы. Солнце золотит желтизну листьев увядающих деревьев. Даже с близкого озера не слышно гомона водоплавающих птиц. Земля и небо продолжали безмолвствовать. Вскоре на правом фланге раздался одиночный выстрел, и опять тишина. С той же стороны, минут через десять, прозвучали один за другим два выстрела. Хаккарайнен заметил, что началась охота. Однако после этих выстрелов мы простояли около часа, но олени не появлялись.

Подошли загонщики и тут же заиграли отбой. Охотники поспешили на правую сторону, где оказались удачливые стрелки. В их числе, мне запомнилось, были Каллиокоски, Рейникка, Хиллиля. Они убили по оленю.

День клонился к вечеру, и всех нас перевезли в другой лесной массив. Вновь издалека послышались крики загонщиков, и торгпред первым выстрелом убил подходившего к нему оленя. Еще один охотник ранил другого оленя.

С лучшим настроением, чем это было после первого загона, охотники не спеша вышли на лесную дорогу, где нас поджидали автомашины. На обед привезли нас в «Дом охотника», срубленный из крепких брусьев, как сказали нам, сто лет тому назад. И действительно, это было впечатляющее здание.

Сменив охотничью одежду, умывшись, все разместились за одним довольно длинным столом. Перед началом обеда выступил ответственный за охоту с кратким словом в память убиенных оленей, поздравил тех, у кого была удача. После этого мы занялись финской похлебкой. На второе подали отбивную котлету из молодой оленины с брусничным гарниром.

Оленина была необыкновенно вкусна: мягкая, сочная, чуть пряная и ароматная.

Тосты начались, когда подали десерт. Для меня наступил самый ответственный момент.

— По-моему, — сказал я, — ваше приглашение на охоту не случайно. Оно вызвано голосом многовекового доброго соседства наших народов, которое началось с древнейших времен, когда финские племена, известные как чудь, и великорусское племя мирно встретились в юго-восточных степях Приуралья. Историческая наука отмечает, что по характеру финские племена были кроткими и не воинственными, что отмечалось также и у русских. Эти свойства наших предков способствовали мирному продвижению и расселению в новых местах. Таким образом, происходило мирное заселение, подчеркиваю, мирное продвижение и заселение северо-западного края, а не завоевание его нашими племенами. Наверное, бывали соседские кулачные драки из-за красивых чухонок или русских девушек. Однако завоевательных нашествий историческая наука не отмечает. Наоборот, она подтверждает, что финские и русские названия рек, озер и поселений идут не сплошными территориями, а располагаются вперемешку.

Ученые отмечают, что ваши предки передали русским некоторые свои антропологические черты. Так, скуластость великоросса, преобладание смуглого цвета лица и особенно типичный великорусский нос, покоящийся на широком основании, с большей вероятностью относятся на счет финского влияния.

В ответ послышался доброжелательный смех участников охоты.

— Этим кратким экскурсом в историю наших народов, — сказал я, — мне хотелось подчеркнуть, что мы с вами являемся не просто соседями, но и во многом близки друг другу.

Увидев, что атмосфера потеплела, я попробовал сгладить впечатление от браконьерства нашего посланника и рассказал, что Зотов очень серьезно готовился к охоте на тренировках, которые организовал Союз охотников, но волнение его подвело. Во всяком случае, он огорчен своим выстрелом больше, чем мы вместе взятые.

— У нас в России — горячему охотнику и березовый пень зайцем кажется, — сказал я. — Давайте совместно начнем строить мирные добрососедские отношения между нашими народами, — закончил я свое выступление.

По лицам присутствующих я заметил, что промашка посланника уже стала для них вчерашним днем.

Хозяин застолья, призвав к тишине, заявил, что он с большим вниманием выслушал мой тост и считает эту встречу с советскими представителями началом полезных контактов на пути к нормализации отношений между Финляндией и Россией. Раздались возгласы одобрения.

Наш торгпред сказал, что приехал для организации экономических связей с государственными и частными объединениями Финляндии.

— По моему мнению, — сказал он, — наша страна хороший для вас партнер. К сожалению, не все ваши купцы хотят торговать с нами. Например, мы несколько месяцев просим продать нам полмиллиона кубометров древесины для угольных шахт Донбасса, но дело не двигается, хотя на ваших складах эта древесина лежит еще с прошлого года. Нам бы хотелось вести торговлю более оживленно и выручать друг друга, когда партнер испытывает нужду.

По словам Хаккарайнена, лесопромышленники высказали недовольство, что лес, купленный у них еще в прошлом году, не реализован.

Возвращались мы в Хельсинки вместе с Хаккарайненом на его автомашине. Нам представилась еще одна возможность прозондировать у шефа протокола впечатление от охоты и тостов.

Затем Хаккарайнен весьма негативно высказывался в отношении немецкого фашизма и войны, которую затеял Гитлер. Очень осторожно осуждал шюцкор, который по его словам, во многом копирует нацизм.

Когда мы заговорили о России, он стал оживленно рассказывать о Петербурге, где в юности обучался в русской гимназии, имел много русских друзей. Он удивил нас глубоким знанием классиков русской литературы: Толстого, Тургенева, Лермонтова и особенно Пушкина. «Евгения Онегина» декламировал нам без передышки, около часа читал стихи Некрасова, Лермонтова. Сказал, что когда приходит домой с работы усталым, часто читает Пушкина, Фета, Тургенева.

В этой продолжительной беседе он явно высказывал свое дружественное отношение к нам. Это обстоятельство позволило Ш. У. спросить Хаккарайнена, в чем причина слабого интереса финской стороны к развитию торгово-экономических отношений между нашими странами?

— «Зимняя война» не убедила наших политиков, что альтернативой ей являлось и сейчас является установление добрососедских отношений, к сожалению, — заметил он.

На следующий день я проанализировал итоги нашей встречи с лидерами Аграрного союза и пришел к выводу, что не следует ожидать от них дружеских отношений к Советскому Союзу.

В начале сентября 1940 года народный комиссар иностранных дел Вячеслав Молотов предложил нашему полпредству незамедлительно организовать праздничный обед с дипломатами немецкого посольства в Хельсинки по поводу годовщины подписания советско-германского договора о ненападении. Время для проведения этого мероприятия для нас оказалось самым неподходящим. Все разведчики резидентуры и ведущие дипломаты представительства были заняты сбором информации о местах размещения немецких войск, тайно прибывших в Финляндию и с согласия финского правительства располагавшихся поодаль от финско-советской границы в северной части страны. По существу, сложилась странная ситуация: немцы размещают свои войска в Финляндии недалеко от финско-советской границы, а нарком Молотов предлагает провести дружеское общение и сближение с немецкими дипломатами.

Для определения возможностей гастрониомической части «праздника дружбы» я пригласил шеф-повара из лучшего ресторана Хельсинки.

В день приема к часу прихода немцев все участники с советской стороны бодро собрались в гостиной. Первой прибыла группа во главе с послом Блюхером, опытным дипломатом, потомком того Блюхера, который сражался с армиями Наполеона.

Поздоровавшись со мной, посол представил мне как своего друга полковника фон Бонин, в недавнем прошлом военного атташе Германии в СССР. Со своей стороны я приветствовал друга посла и, поняв, что он не помечен в переданном нам списке участников приема с немецкой стороны, тут же дал поручение посадить его за стол на уровне советника посольства. Меня, однако, несколько удивил приход гостя посла.

Обед начался с моего краткого выступления и ответного слова посла Блюхера.

Когда обед закончился, гости стали переходить в гостиную и размещаться у столиков — здесь их ждал кофе с коньяком. Оркестр, приглашенный из ресторана «Торни», заиграл популярные мелодии.

Когда я появился в гостиной, ко мне подошели посол Блюхер и его друг фон Бонин, чтобы поблагодарить за отличный обед и теплый прием. Посол, тут же вежливо извинившись, покинул нас, как будто желая оставить меня с его гостем наедине. Недалеко от нас пустовал столик, и мы заняли его. Между нами сразу завязалась беседа.

Начав разговор, фон Бонин сказал, что он последние четыре года являлся военным атташе Германии в СССР и возвратился на родину несколько месяцев тому назад. На мой вопрос, как ему работалось в Москве, он ответил, что с представителями Генерального штаба Советской Армии он установил нормальные деловые отношения, и это позволило ему без всяких притеснений и помех выполнять обязанности и поручения, даваемые из Берлина. Особенно большую сердечность к себе со стороны советских коллег он ощутил после подписания «Пакта Риббентропа — Молотова», годовщину которого мы сегодня отмечаем.

Все его просьбы по ознакомлению с военной промышленностью Советского Союза сотрудники Генштаба Красной Армии всегда выполняли, что позволило ему составить объективный анализ состояния Красной Армии и ее боеготовности. Однако, доверительно сказал мне немецкий полковник, руководство немецкого Генерального штаба, рассмотрев этот документ, отвергло его как дезинформирующий и преувеличивающий силу Красной Армии. Его самого из-за этого анализа отозвали в Берлин.

Когда он возвратился на родину, продолжал рассказывать фон Бонин, сугубо конфиденциально, то почувствовал, как в высших правительственных кругах и в Генеральном штабе нарастает враждебность к советскому государству. Его личные друзья и единомышленники, работающие в Генеральном штабе, рассказали ему, что сразу после окончания «зимней войны» оперативное управление Генштаба провело исследование причин поражения Красной Армии. Руководство Генштаба пришло к выводу, что армия Советов в этой войне фактически потерпела поражение из-за незнания стратегии и тактики ведения войны в современных условиях. Когда такой вывод был доложен Гитлеру, то он согласился с такой оценкой и поручил Генштабу начинать разработку плана подготовки Германии на случай войны с Советским Союзом.

Удачно проведенная беседа способствует хорошему настроению

Далее фон Бонин сказал, что, к большому несчастью для Германии, Гитлер и его окружение считают, что Советский Союз — это «колосс на глиняных ногах» и его можно быстро разрушить. Чтобы скрыть от общественности враждебные действия Германии по отношению к Советскому Союзу и усыпить его бдительность, и был подписан «Пакт Риббентропа — Молотова». То, что говорил фон Бонин, было совершенно секретной информацией государственного значения, и я был немало удивлен откровенностью немецкого военного дипломата-разведчика. Однако тут же прояснилась и причина такого необычного поведения гостя посла Блюхера, который, очевидно, знал о настроениях фон Бонина.

— Учитывая, что в самой Германии пока нет сил, могущих сорвать планы политической верхушки, — сказал фон Бонин, — я решил прибыть в Хельсинки и рассказать посланнику или советнику представительства об этих планах и просить сообщить в Москву о надвигающейся трагедии для советского и немецкого народов.

Из его слов было понятно, что фон Бонин не одинок в своем неприятии гитлеровского авантюризма, и я решил это уточнить.

Внимательно выслушав, я спросил:

— Знают ли ваши друзья, что вы поехали в Хельсинки для встречи с советским представителем?

— Они знают и выбрали именно меня потому, что владея русским языком я смогу доходчивее и точнее проинформировать вас, — сказал фон Бонин.

Со своей стороны я заверил его, что сказанное им сообщу в Москву своему начальнику.

На этом мы расстались, фон Бонин пересел к столику, за которым находился посол фон Блюхер. Под мелодичную музыку наши дипломаты и гости продолжали отмечать годовщину «Пакта о ненападении».

В тот же день я послал шифровку начальнику разведки Фитину с просьбой доложить эту важнейшую информацию наркому Берии. О реакции на нее в Москве мне не сообщили.

Заканчивая рассказ о встрече с фон Бонином в 1940 году, не могу не помянуть, что он, как участник неудавшегося покушения на Гитлера в 1944 году, был казнен. Светлая память ему.