— Ну что, забрался к насте в палатку, ноги ее немытые? — спросил Маныч. — Идёт на бронзу?

— Откуда ты знаешь?

— Да она тут тобой интересовалась.

— Мне другое интересно… Рисовальник с ней, чего? действительно, ничего?

— Да нахера с козявками в носу, я ж говорил вам, придуркам. Зачем это умному человеку? К чему эта молодятина, когда есть молодящиеся? Учишь вас, учишь. Всё без толку. Не прощелкиваете котелками своими. Что с этих полудырок — одни понты, а вот тётечки, — да, умеют быть и благодарны хорошему человеку. Вон, учитесь, — Маныч показал на Седого.

— Семнадцатилетних нам не надо, — хохотнул Седой. — Так, годика двадцать два-двадцать три. Чтоб не говорила «який дядько вы колючий». Нам хоть овечья, была б душа человечья.

— Ты чего там зачитался?

— Трактат. О бороде.

— О Рисовальнике что ли?

— Исследование. О бороде.

— Хер ли о бороде? Вот тебе трактат. Филологический. Как богат русский наш язык: сколько производного от самого главного глагола. Тут начнешь и не кончишь. Поебать, да?

— Поёбывает, — радостно добавил Лелик.

— Да. Имеет доступ, ходит, и так, тихонечко, поёбывает аккуратненько.

— Подъебнулся!

— Ебаришко.

— С существительными подожди.

— Подъебнул.

— Наебал.

— Ага!

— Не просто обманул, а крепко, цинично, нахально.

— Съебал. Наебнуть.

— Вот уж действительно. Не просто, а кэ-эк…

— Эт точно!

— Наебнул, аж рожа по швам пошла.

— Заебал.

— Заебенил!

— Уебал.

— Ёбнул.

— Скажи вот: «стукнул», «ударил». Ну не то! Нет той силы. Чувства нет выраженного. А тут уж дал так дал! Всем понятно.

— Ебанидзе. У грузина подтибрил.

— Уебнулся.

— Уёбище.

— Страшней страшного. О, сказано. Жуть жутчайшая. Наверно, от — рубище, уродище, угробище.

— Ебанат.

— Да, шпиону у нас в Расее трудно.

— Оттенков, а?

— Великий и могучий. Нечего сказать.

— Вот диссертация. А то — борода… Херней-то страдать.