У любой формальности сатиновый больничный запах, тупой головы кочан и бараньи глаза. И хоти, не хоти — думать не моги: уважай ее, заразу, лелей, пестуй, ни руках носи. Потому как кто командует парадом?

Закорючка.

Всё.

Смирно-вольно-разойдись.

Но где наша пропадала? Уболтал Миня хитрым языком девиц в деканате — где путь кривой, там не езди по прямой. Так-то как? Иди, попробуй справочку для трудоустройства выцыганить. Заранее гнилой номер. Иди, сунься к декану. Там тебе не только закон буравчика выпишут, но и шурупчика в придачу, чтоб другим оболтусам неповадно было, поскольку при отвердевании аморфных тел температура их повышается непрерывно.

Куда? Зачем? А кто за вас учиться будет? Последнее полугодие на носу, дипломный проект, эт цэтэра. Понесла кобыла по кочкам, не остановишь. А уж справку в кабак — всё равно что дыру в баранке ковырять.

В конторе свои заморочки: рапортичку заполните, паспорта, шишли-мышли. Составили репертуар, научены уже — пупкиных да залупкиных, ромашки спрятались. Билл рассказывал, как однажды приписали Юрия Антонова, так приходил потом дядя с папкой, челюстью чакал, что такого в Союзе композиторов не значится. Брызгал ядовитой слюной пока не накормили.

Но и на этом еще не всё.

«А кто у вас с музыкальным образованием?» «А вот он у нас с музыкальным образованием». «А что он кончил?» «А музыкальную школу». «Да?» «Да, по баянам». «А то ведь, знаете, у нас без музыкального образования… Обязательно надо что-то кончить». «Окончил он, окончил». «А справка есть?» «Пришлет бабушка из деревни, уже запрос послали». «Вы уж не забудьте, принесите, у нас с этим строго». «Как можно, ну что вы! вы нас знаете».

Кончил он. Знаем, куда он кончил. На двоих с братом лупил в детстве в жестяной барабан, соседям в радость, родителям в утешение — чем бы дитя. По сей день этой линии и придерживается.

«Так, мальчики. Спиртное не пить, за столики не садиться, по заказам не играть. Скандалов чтобы ни-ни. Хватит. Нам всё это уже вот где! Надоело из-за вас жалобы получать. Последний раз музыкантов берём, всё!»

Дали клятву верности. Да мы ваще не цалованы, не балованы. Да у нас святая к музыке любовь.

Положили по семьдесят рэ на нос и, будьте любезны, четыре раза в неделю: средапятницасубботавоскресенье. Четверг — рыбный день. Музыка сюда не вписывается.

Дело за малым. Дело как раз за музыкой.

Задел был, вещей с десять, что мы раньше у ар играли: «Битлз», «Криденс» да «Кристи» — так, баловство. Остальное пришлось быстренько нарабатывать. Пришли из школы, деревяшки в зубы, Минька на утюгах-банках-коробках: Нью-Орлеан тридцатых годов да и только. Репетнём, несколько вещей набросаем, тем и живы. Были бы кости — на месте доведём.

Надо сказать, приличные обороты мы набрали довольно быстро, и с каждым днем всё больше росли в собственных глазах. Правда, кажется, не созревали. Но одно уяснили твердо: главное, побольше ревера, тогда совсем хорошо — особой лажи не слышно. По крайней мере, нам самим.

Так что, с малым, кажется, не проблема.

Проблемы обычно возникают тогда, когда думаешь, что все проблемы уже решены. Барабаны — вот где проблема. Раздолбаны барабаны в пух и перья, пятнадцать лет в обед, еще столько же на помойке валялись и всё равно никто не подобрал. Кроме Мини.

Откопал он это добро в подвале какой-то ПТУшной общаги, подкатился к комендантше колобком, наточил ей лясы до зеркального блеска, наобещав семь чудес света, после чего добрая женщина сказала: «Да забери, ради Христа. Все ноги уже об них обломали». Радостный драмер списанную «ударную установку» приволок, от говна отмыл, проволокой прикрутил, там подклеил, тут подмандил, на тарелку повесил цепочку от унитаза, на хэт налепил однокопеечных монет на изоленте… И-эх! раззудись рука, развернись плечо! И соседей, заодно, к ритмам зарубежной эстрады приобщил. Подтянул культурный уровень. И соседи, с неделю, пока этот в рот пароход кожу на прочность испытывал, тоже были несказанно счастливы — повезло им на хорошего человека за стенкой, нечего сказать.

По правде говоря, только потому Миня с арами и играл, что сел с барабаном. А что барабан? Одно название. У тарелки звук — таз нелуженый — и то лучше, хэт мятый-перемятый, будто из задницы, сольник чуть ли не пионерский, а может и пионерский — тот еще барабан.

Да и остальное — без слез не взглянешь. Остальное еще Бородинское сражение помнит.

На голоса «Электрон» и гитара туда же, до кучи; на бас — «Радуга»-позорища и колонища самопальная с Миню ростом: велика федора бестолковая, ни тпру, ни ну — такое ощущение, что в пятидесятых годах на засекреченном предприятии сделана — крепко, надежно, на века: ломай — не разломаешь, не на гнилом Западе, запотеешь, только опозоришься. Ладно хоть ревер хороший, микрофон «биговский» — спасибо братьям-демократам, хорошие микрофоны на «Икарусы» ставят. А так: излом да вывих. Аппаратура-дура.

Ну и похер дым. Морду кирпичом и ата-ата за орденами. А что еще остается? А другого не остается. Арам что? Что есть, то и есть. Играть можно? Можно. Хабар катит? Катит. Покупать — всё дорого, не разгонишься, а бабурки жены трясут, арам копейки и остаются, лишь бы на кир с хабара хватило и ладно. Пленку для ревера купить и то проблема, чего уж там об аппарате говорить? По большому счету на всё про всё — один ревер что-то из себя представляет. «Фирменный». «Армянский». Все кабацкие музыканты в Сделайсранске с их реверами играют: просто и надежно, как всё талантливое.

Но для нас и это — вороне сыр. Своего-то за душой: вша в кармане, да блоха на аркане. Единственно, еще с доармейских времен, завалялся у меня пиздошн с диким фузом (звук — будто стаю кабанов вспугнули) и квакушкой. Лёлик туда полевых транзисторов напаял, можно ноту вытянуть, пофузить от всей души. А так… Москва сожженная пожаром.

Аппарат за всё время, что помню, арами не убирался, не запирался, не уносился и чехлами, как в Центральном, не закрывался. Какие чехлы? Не смешите и не смешными будете. Даже ревер и тот стоял всю дорогу на усилителе. Шнуры, гитары, микрофоны — само собой. Стойки микрофонные — в уголок. Развернуться для полной боевой — файф минитс. Включил, головочку у ревера протер, а не протер — и так хорошо, и вперед, и поехали, двигать культуру в массы.

Надо сказать, аппарат — особая и обязательная тема для разговоров на сон и день грядущий. Шла Саса по соше и сошала шушку.

Постоянное пережевывание всей этой тряхомудии, с одной стороны, похоже на мазохизм напополам с онанизмом, с другой — на обсуждение тряпичницами бретелек и петелек на свежей покупке. И пока с аппаратом не покончено — а это навсегда, как пепел Клааса, — эта «музыка» будет вечной. «Вот купим усилитель, то-то зазвучит. Вот сделаем колонку — эх, будет объем».

Вот. Вот. Вот. Рифма напрашивается.

Надеюсь, про аппарат всё ясно. Долго сказка сказывается.

Что же касается трудовых обязанностей, то обязанностями этими мы непозволительно манкировали. Приходили наглороже не к семи, как по уставу, да и дела до этого никому, а на полчасика позже. Да еще по кабаку послоняешься оттуда сюда, гардероб-туалет, кухня-буфет, там кусок мясца со сковородки тяпнешь, тут стопочку для разгону, анекдотик официанткам расскажешь, сплетни дня послушаешь, глядишь, начинаем и вовсе в восемь — не для пустых же столов выкаблучиваться. Это как в театре — на пять минут, а представление задержат, паузу выдержат и желательно до упора, когда уже шило начинает зудеть. Зато никто не отвлекается — процессом заняты. И здесь, у нас, с первой же вещи половецкие пляски начинаются. А первая вещь каноническая, как этот паренёк из «Машины» говорит: «Знаете ли вы что такое спиричуэл? Для тех, кто не знает, я поясню. Это когда негры, свободные от тяжелой работы, садились в кружок, одни из них пели, другие хлопали в ладоши. В нужный момент. Очень забавно получалось. И получали при этом колоссальное удовольствие». Вот так от, как Гриша пьяный говаривал: «Я — Гриша! Вот так от».

Наш-то контингент, кстати, эти самые негры и есть. Всё это им знакомо: район рабочий, трудовой район, одни пахари живут, они в эти ритмы с ходу въезжают, тут разжевывать не клади. Девки на пятачок с первого аккорда вылетают, начинают задами кренделя выписывать. А где мед, там и пчелы: после первого куплета, глядишь, уже пол кабака отплясывает.

Это что касается колоссального удовольствия. Да и в самом деле, бодрая песня. Мы потому всегда с нее и начинаем, тем более, что отдрючили с закрытыми глазами, на «ять». А называется она «Люди в лодках». Нигде, кроме нас, ее не услышишь. Не играет ее никто кроме нас. Плоды просвещения налицо — припев уже заучили, подпевают, а скоро мы их в ладоши хлопать научим. Синкопой. Как «Машина» на концерте делает. «А что вам делать — покажет Сергей!» Народ у нас понятливый собирается, всё к тому идет.

Напляшутся они, а мы вдогонку водки в огонь: следующим номером нашей программы «Как-то Билли пива наварил». Не наш Билл, который Ара, а который на стихи Бёрнса. Кто хочет, может у Маршака полюбопытствовать. Хороший добрый кантри, как раз для кабака.

После плясок разбредаются по столам — по рюмашке замахнуть. Вот и настроение у людей. Они уже шурупят: нет, не зря сюда пришли, весело здесь, надо будет и в следующий раз в Утюжок, а там, оно, и песенку закажут, подогреют музыкантов. Мы ж одним казначейским билетом связаны.

Очередь подошла для инструментала. И их есть у нас. К примеру, «Дом восходящего солнца». Самое то — и красивое, и всем знакомое. «Энималз» ее играли, когда мы на горшок ходили. А в скольких подворотнях под семиструнку без седьмой струны сбацано? Такие хиты не стареют, хоть и прошло много лет с тех сказочных дней. Вещицу эту играем с дли-и-инным запилом, чтоб оттянулись гостенечки дорогие, поснимались-поприжимались, пора уже, пора — время. Вдогоночку «Джамбаллайя» — снова поскакать, подергаться, кровушку разогнать, и для души — «Каменное сердце» роллингов и «Ол май ловин» вечных любимцев.

Перерыв.

В перерывике сухарик размочим. Чинно, интеллигентно.

У Зои Палны этого добра полные подвалы. На мокрое не тянет, дуреешь с водовки, заводишься, на подвиги начинает тянуть. Не в кайф, одним словом. А сухонького хорошо. Промоет кишочки, аппетитик, скажем научно, нагонит. Дилеммы, что выбрать, тоже нет — эмпирическим путем до искомого дошли без особых разногласий: «Каберне» вяжет, оскомину набивает, «Рислинг» — на любителя, кисловат, а вот «Варна» — самое то: букет тонкий, изячный, на троих как раз по хорошему стакану с горкой. Еще по «стюардессине» и захорошело малёхо. Размагнитились.

Второе отделение и кода — «Машина».

Знать ее — никто не ведает. Подозреваю, что и записи наши, сделанные на каком-то подпольном концерте — раритет раритетов, единственные в нашем Забытобогасранске.

В кабаках «Машину», само собой, нигде не играют. Где-то, как-то, иногда, «Солнечный остров» или «Я раскрасил свой дом». И умудряются еще покрасивше, по-кабацки: с аранжировками, с дудами, на голоса — срамота одна. Мы-то в натуре. В подлиннике. Так, как доктор прописал. Сами-то «машинисты», судя по всему, на Хендриксе торчат, если даже и не на Хендриксе, то уж точно на Цепах — фуз, что на нашей пленке, остальных музыкантов враз убирает.

«Машины» у нас наиграно — на час, не меньше. «День рождения», которую мы обычно посвящаем всем пришедшим в Утюг отпраздновать своё появление на свет, «Про льва, который жил в тесной клетке», «Песня об одном детском воспоминании», «Носите маски», «Замок», конечно же «Черно-белый цвет», «Куклы», и прочая, и прочая, и прочая; а под конец, всегда, «Я устал», как опять же говорит их певец с нашей затертой пленки: «Песня, которая вполне соответствует нашему состоянию».

На «Машине» мы отдыхаем. Это для себя. Но отдыхай — не отдыхай, а хабар рубить надо. Труд создал человека. Се ля ви, как Эмерсон, Лейк и Палмер подметили. За что башляют, то и исполняют. У кого кнут, тот и кучер. Башляют, правда, за всё. Я поначалу только диву давался. Но ведь всё гениальное — просто. Им надо башлять. Так устроено. Положено так. Закон Кабака. Не нами придумано, не нам и менять. Но придумано, скажу я, умными людьми.

Закон таков. Точнее — закон гласит: за всё надо платить. И чем оно лучше — тем дороже. Вопрос превосходно-сравнительной степени каждый определяет исходя из собственного вкуса на коий, как известно, не накинешь платок. У каждого свой вкус — говорит Закон, — кому рыба, кому арбуз. Вот. А мы крайние. На нас Закон клином сошелся. Молодцы едят огурцы, а мы, артамоны, едим лимоны. Они башляют — мы играем. Они не башляют — мы опять играем. Правда, Федот не тот. Мой приятель, что мне будильник подарил, на это говаривал: «На хера мне целая шахта, если надо ведерко угля?». По большому счету мы те же халдеи: чего изволите. Да-да. И нечего харю воротить. Халдеи. Правда, с оговоркой — у кабацких собственная гордость — не наступай на мозоль.

Что же нонче изволят?

Изволят боней му, Одессу-маму изволят, и даже «Битлз». Вывод: песни разные нужны, песни разные важны. Про Одессу-маму и «Варвара жарит кур» — понятно, а вот насчет «Битлз»… Когда «Естудей» первый раз забашляли, я странно удивился. Потом привык. Люди-то разные. Зако-о-он. Его не перепрыгнешь.

Единственный наш прокол — все эти лезгинки, чечетки, джиги, тбилисо. И гармоний не знаем, и слова переписать недосуг, а восток дело тонкое, надо, чтоб усё было абгамахт. Да овчинка-то? Редко какая южная птица долетит до полиграфа. Их в Центральном окольцовывают. Там на джорджах, как на трех китах, весь хабар держится. А у нас что? Одне бледнолицые негры. Поэтому и пристрастия соответствующие. Не то что бы напевы племени хумбу-юмбу. Не то что бы гарлемские страдания. Хотя не без этого, конечно. Скорее то, что без особого, знаете ли. То, что утром в ТВ-сете, а вечером должно быть у нас, в куплете.

Вот он ярчайший пример — Алла Пугачева. Это вам не хухры-мухры. Это козыри крести и шамайка с длинной мастью. Кто в картах сечёт, тот поймет — что могут короли. Остальное кому как: для нищих ли духом, как один интеллигент сказал, для богатых ли карманом — нам до КАМАЗа дверцы. Нам важнее, что прима только что испекла шикарный лонгплей «Зеркало души», который не то что улетает с прилавков, как горячие пирожки у трех вокзалов — его днем с прожектором не найдешь, хоть все «Мелодии» за день по три раза обойди. Посему, когда мы тянем жалистно нищего за хер: «так же, как все, как все, как все…», тёти просто млеют, ножкой притоптывая — всё про них, не из пальца высосано. А от «Приезжай» так и вовсе плакают. Что ж, надо думать, оченно им понятливая песня, душевная. А мне, допустим, там соло нравится, да и сам задел приблюзованный. Поковырялся, посидел вечерами, пока снял всё до последней шестнадцатой. Зато приятно посмотреть.

Репертуарная политика не по делу, на первый взгляд, продумана. Вроде бы, вначале, под сурдиночку попиликать полагается. Но ведь и не на чем — это фортепьян нужен и фортепьянист. Да и так хорошо — в Утюге всё без церемоний: водку принесли — пей! играют — пляши! Просто у нас. Без штучек-дрючек.

В кабаке мы, конечно, не одни такие лихие молодцы. Кроме нас две смены официанток на 90-рублевой зарплате белочками крутятся. Об этом нужен особый разговор, сейчас же стоит сказать, что с работницами подноса и белого передника мы уже и раньше были вась-вась, а некоторые, не будем пальцем, и близко. Это ж дело такое: скатерти собраны, кабак на клюшку, и в дружном коллективе дружно отмечают дружный день рождения, гульванят аж до утра. Да и так — и по поводу и без всякой воды. Официантки вабче на передок слабоваты. А пьяная пизда — чужая, как Миня уверяет. Он одну на кухне утешал, чуть ли не на плите — в азарт вошли, завозились, — кастрюли в разные стороны запрыгали. Ударный аккомпанемент.

Оченно, оченно весело бывало. Ары и коронную «ара-вай, вай, ну-ка наливай» исполнят, и танец с кухонными ножами на пару выдадут. Что мы? Чарли Чаплин и тот бы уписался на этих приколистов.

Я как-то после такого закидона Линду домой провожал. Линдой ее Лёлик прозвал — на маккартниевскую жену чем-то смахивала, мать ее Нинкой звала, а за глаза в городе — Нинкой-проституткой — шило-то в авоське.

До дома на тачке, конечно, и уж в подъезде, в четыре утра, я ее прижал попой к батарее. Куда ж деваться? Дома у неё народищу, как тараканов, ко мне ехать — не уговорить, да и на другой конец света. Вспомнила бабка, как девкой была, взялась она за перильца, к лесу передом, ко мне задом, и славно они затряслись.

Что ни говори, а с этим у нас полный порядок. И каноны отшлифованные, и приемы отработанные. Всё как надо. Главное что? Главное гаммы, техника. Съём кабацкий — самый примитивный, даже фантазия не работает — не нужна.