В первой партии высылаемых оказалась Мариам Янкович. Мариам была членом Коммунистической партии, к тому же она родилась в России, — и это предрешило её участь. Разумеется, Питер знал, что именно Мариам натравила на него Роз Стерн и была причиной его провала. И все же при виде её он испытал невольное волнение. Она постарела, казалась изможденной, её бил кашель, и взгляд у неё был дикий, почти безумный. Питер помнил, какой гордой и вспыльчивой была она раньше, но теперь куда девалась её гордость! Мариам бросилась на колени перед Питером и ухватилась за полу его пиджака, истерически рыдая. Оказывается, у неё на руках старуха мать и пятеро малолетних братьев и сестёр, — все они жили на её заработок. Но все деньги ушли на лечение в больнице, и теперь её высылают в Россию, — что же станется с её родными?

Питер отвечал, что он ничего не может для неё сделать. Она нарушила закон, у неё был найден членский билет Коммунистической партии, и она сама призналась, что родилась за границей.

Питер пытался отстранить Мариам, но она ещё крепче за него уцепилась, продолжая со слезами его умолять. Хотя бы ей дали возможность поговорить со старухой матерью, посоветовать ей, что предпринять, куда обратиться за помощью, как ей потом поддерживать связь с Мариам. Ведь её высылают, не позволив ей проститься с близкими, не разрешают даже захватить свои платья!

Питер, как мы знаем, всегда был мягок с женщинами, — и сейчас он почувствовал некоторое смущение. Но с этими «скотами» он всегда поступал, как приказывало ему начальство. Он не может делать никаких исключений ни для кого, — он снова и снова повторял это Мариам. Но она не слушала его:

— Питер! Прошу вас, умоляю! Ради бога, Питер! Помните, вы когда-то были в меня влюблены… Ведь вы сами мне это говорили, Питер…

Всё это была правда, но из этого не вышло ничего хорошего. Ведь Мариам интересовалась Маком, этим проклятым злодеем, из-за которого Питер пережил столько ужасных часов. Она оттолкнула Питера, даже не захотела выслушать его признаний, а теперь хочет сыграть на его былой любви, которую с презрением отвергла!

Она крепко держала его за руку, и ему не без труда удалось от нее освободиться.

— Если у вас в сердце когда-нибудь была хоть искра любви к женщине, — кричала она, — вы не можете мне отказать в таком одолжении, в таком ничтожном одолжении! Прошу вас, Питер, во имя прошлого!

Внезапно Питер вздрогнул и Мариам тоже. Из коридора послышался голос:

— А! Так это одна из твоих подружек!..

На пороге стояла Глэдис, неподвижно глядя на них и судорожно сжимая кулачки; казалось, она остолбенела от гнева.

— Так это одна из твоих красных любовниц, одна из ваших национализированных женщин! — Глэдис топнула ножкой. — Встать, девка! Встать, потаскуха!

Окаменев от изумления, Мариам продолжала стоять на коленях. Глэдис бросилась на неё, вцепилась руками в её густые черные волосы и так рванула, что Мариам упала ничком на пол.

— Я научу тебя свободной любви! — визжала Глэдис. — Я покажу тебе, как заводить шашни с моим мужем!

Она таскала Мариам за волосы, пинала её ногами и царапала, пока, наконец, не вмешались шпики, спасая жизнь девушке.

По правде сказать, Глэдис ещё до замужества знала о постыдном прошлом Питера. Ей все рассказал Гаффи, о чём она и сообщила Питеру; и много-много раз она тыкала этим прошлым ему в глаза. Но при виде одной из «национализированных» женщин Глэдис прямо обезумела от ярости, и прошло не меньше недели, пока в семье Гаджей снова водворился мир.

Между тем на беднягу Питера так и сыпались шишки — и дома и на службе. Подготовили к отправке первый эшелон красных, и чуть ли не каждый красный, которого Питеру раньше приходилось знать, донимал его, изводил, стараясь добраться до его совести. С этим поездом отправлялся двоюродный брат Сэди Тодд, родившийся в Англии, и дровосек-финн, с которым Питер познакомился в союзе Индустриальных рабочих мира, и рабочий-чех с табачной фабрики, у которого Питер не раз обедал, и наконец Майкл Дабин, молодой еврей, просидевший с ним полмесяца в тюрьме и ставший одной из жертв зверского избиения.

Майкл без конца хныкал и причитал; у него оставалась в Америке женами трое малюток, и он жаловался, что при обыске шпики украли все его сбережения — двести или триста долларов. Питер, конечно, твердил своё — он, мол, ничем не может ему помочь. Ведь Дабин красный и вдобавок иностранец — и подлежит высылке. Когда высылаемых сажали в вагоны, жена Дабина и ещё с полсотни женщин ринулись к поезду, крича и ломая руки; они пытались прорваться сквозь цепь охранников, чтобы обнять своих близких. Полисмены отбрасывали их назад, колотя дубинками по животу, но, несмотря на удары, истеричная миссис Дабин ухитрилась прорваться и бросилась под колёса поезда; её едва успели оттащить и спасти от гибели. Разумеется, такого рода сцены производили тяжёлое впечатление на публику. Гаффи поспешил созвать редакторов всех газет и заключил с ними джентльменское соглашение, что они не будут печатать никаких подробностей о высылке красных,