Глава восемнадцатая

После нас хоть потоп

[60]

I

Ланни Бэдд вышел из поезда в старый, большой и поражённый бедностью город Вена. Он когда-то назвал этот город головой без тела, отделенного в результате анатомического эксперимента, который провели на его юношеских глазах хирурги Версаля. Во-первых, они рассекли тело Австро-Венгрии на две половины. Затем они отсекли большую часть австрийских конечностей и плоть от её костей, а также бросили то, что осталось, тонуть или плавать, жить или умереть, выжить или погибнуть. Прошло восемнадцать лет, и почти бестелесной Вене до сих пор удалось продолжать существовать.

На более миллион и три четверти горожан приходилось только четыре или пять миллионов сельских жителей для их поддержки. Можно подвергнуть сомнению, была ли когда-либо в истории столь высоко организованная и культурная группа людей внезапно подвергнута такой крайней и безнадежной нищете. Значительная часть среднего класса была обречена на быстрое или медленное вымирание. На быстрое, если не имела работы, и тогда должна была распродавать имущество, чтобы получить еду. На медленное, если работа была, тогда можно было купить достаточно пищи, чтобы не умереть от голода, и поддерживать респектабельность в зависимости, как долго можно носить имевшуюся одежду. Когда белый воротничок, символ социального статуса, становился грязным, его можно отстирать самому и разгладить на зеркале. При износе воротничок обрезается ножницами, но при этом он может распасться в клочья. Но без него нельзя показаться на улице, а оставшись дома, будешь голодать.

Это социально-хирургический эксперимент привёл к ожесточенной классовой борьбе. Рабочие Вены были социалистами, и осуществляя свои демократические избирательные права, они провели своих профсоюзных лидеров на политические должности и обложили налогами богатых в пользу бедных. Ланни шесть лет назад был здесь с Ирмой, и никогда не забудет, с каким ужасом ее светские друзья рассказали о налоге на слуг. Налог, увеличивающийся пропорционально их количеству. Налог на слуг мужчин был в два раза больше, чем на женщин! Владельцы больших поместий и многих дворцов с детства привыкли к дешевизне слуг и имели их в огромном количестве как само собой разумеющееся. Но теперь пришел сборщик налогов, требуя список имен и шпионя, задавая вопросы о садовниках и лакеях, подозревая в фальсификации налоговых деклараций! Ирма согласилась со своими друзьями, что социалистическую Вену едва ли можно было бы отличить от Красной Москвы.

Ситуация осложнялась тем, что социалистическая Вена была окружена католической и реакционной сельской местностью. Тем же аристократам, которые владели белыми мраморными дворцами на Рингштрассе и в третьем и четвертом районах, также принадлежали большие участки леса и пахотные земли. И они закрыли свои дворцы ради экономии и переехали в сельскую местность вне досягаемости конфискационного муниципального управления. Там с помощью священников они приступили к организации своего крестьянства и стали собирать их голоса в пользу сильной консервативной партии. Когда этого оказалось недостаточно, их импульсивные сыновья образовали из крестьянской молодёжи Хеймвер, своего рода национальную гвардию. Хеймвер вскоре стал тем же самым, что и фашизм, только это был родной австрийский и при поддержке Святой Матери Церкви, как в Испании. Как говорится, они возглавили деревенские таверны против Венских кафе.

Шесть лет назад Ланни с энтузиазмом изучил огромные кварталы рабочих квартир, построенных в городе Вена из поступлений от налогов на доходные дома и квартиры. Два года спустя он с горем прочитал об обстрелах этих кварталов войсками Хеймвера, финансируемых на деньги Муссолини, и под командованием реакционного офицерства под руководством католического премьера Дольфуса. Этот благочестивый маленький государственный деятель приостановил парламент, в котором он имел большинство в один голос. И, таким образом, на несчастном старом континенте умерла еще одна республика и пришла еще одна диктатура. С этого времени в истории Австрии наступила борьба между тремя видами фашизма, каждый вознамерился править самостоятельно. Фашизма Муссолини, Гитлера, а также своего родного в ведении помещиков и капиталистов, которые хотели сохранить почти бестелесную голову для своего личного потребления.

II

Во время своих предыдущих посещений Вены Ланни Бэдд был страстным молодым сторонником социализма. Теперь он приехал как эстет из башни из слоновой кости, сын американского миллионера и, пожалуй, сам собой, связывая себя только с людьми своего собственного социального ранга. Такая эволюция, как правило, принимается в обычном порядке. Все, что ему нужно было сделать, это избежать своих прежних богемных знакомых и представителей рабочего класса. И это было легко, потому что многие из них были мертвы, а другие в изгнании или скрывались в подполье. Если бы случайно кто-то встретил его и попытался занять деньги, то Ланни дал бы, но строго, как милостыню, и таким образом отсёк попытки следующих просьб. Он не искал известности, но объявил о своем присутствии в записке к своему старому другу и клиенту, графу Ольденбургскому, который жил в течение последних шести лет на деньги, вырученные для него Ланни за небольшую работу Яна ван Эйка.

Ланни решил, что к настоящему времени эти средства были полностью израсходованы, и это предположение было подтверждено быстротой, с которой ответил приятный старый аристократ, потворствующий своим собственным слабостям. Он пригласил американца на обед, еда была простой, но приготовленной с элегантностью, прислуживал пожилой лакей в выцветшей ливрее и чистых белых хлопчатобумажных перчатках. Вино также было старым, ведь речь шла о величии старой Вены, когда Франц Иосиф, живший дольше всех императоров, установил правила хорошего тона общества, эрцгерцоги развлекали самых красивых актрис в отеле Захер. Полчища пароконных фиакров мчались через Пратер, вызывая многочисленные жалобы. Все танцевали под музыку Франца Легара, и венгерский дворянин со странным именем Николаса де Семере де Хуба выиграл более миллиона крон у графа Потоцкого за одну ночь в Жокей-клубе.

Это приглашение на обед стало маленьким зёрнышком, из которого вырос почти в одночасье сад из самых красивых цветов. Слух распространился в буквальном смысле молнией, так как Бенджамин Франклин узнал, что это такое, а еще один американец придумал, как нести сообщения по медным проводам. Праздному классу Вены стало известно, что в городе находится богатый американец. Социально презентабельный, и на самом деле обладающий своего рода шармом, который делает его почти венцем. — "Вы помните, что он был мужем той бешено богатой наследницы, двадцать три миллиона долларов, не шиллингов, а долларов, я говорю вам, и у него должно что-то из них остаться. Его отец производит самолеты Бэдд-Эрлинг, а сын покупает картины, он говорит, для своих клиентов в Америке, но никто не может быть уверен в этом". Так что все, кто владел работами Дефреггера, или знал тех, кто владел ими, захотели встретиться с Ланни Бэддом. Приглашения посыпались, и он внезапно оказался в вихре светских развлечений.

После подавления социалистов процветание вернулось к почти бестелесной голове. Владельцы пахотных земель, лесов, железной руды делали деньги. Как и те, кто контролировал сбыт этой продукции, и спекулянты, которые были достаточно умны, чтобы угадать движение цен. Все они могли вновь открыть свои дворцы. В Вене погоня за роскошными удовольствиями стала своего рода сумасшествием, самым истеричным, с каким Ланни когда-либо сталкивался. Каждый, казалось, знал, что нынешняя ситуация не может продолжаться дольше. И все хотели истратить свой последний шиллинг на последнее удовольствие. После нас хоть потоп!

Оказалось, что пять лет войны, за которыми следовали восемнадцать лет разрухи, подорвали сексуальную защиту многих дам Вены. Нигде и никогда в так называемом хорошем обществе к коленям Ланни так не прижимались сидящие рядом с ним за обеденным столом дамы. У него всегда была привычка носить приятную улыбку при общении с противоположным полом. Но здесь он решил, что этого делать не будет, и начал искать пути к отступлению. И в этом преуспел и показал себя властным и военным. Он вспомнил историю, которую он слышал от Марка Уитлока, который был американский послом в Бельгии сразу после мировой войны. Дамы в Палас отеле в Брюсселе, принадлежащем королю Испании, повадились стучать в двери одиноким джентльменам. И оказалось, что от этого было невозможно избавиться, пока дипломату в голову не пришла блестящая идея купить пару женской обуви и каждую ночь выставлять её вместе со своими собственными ботинками за дверью для их чистки!

III

Основателем и руководителем австрийской фашистской армии был Эрнст Камилло Мария Рюдигер, принц фон Стархемберг, который вел свою родословную от баронов-разбойников десятого века. Удачливые разбойники оставили ему в общей сложности тридцать шесть замков. Он был племянником графа Ольденбурга, и Ланни встретил его на обеде. Он был человеком в возрасте Ланни, высокий, энергичный, красивый в зеленовато-серой военной форме с хвостом тетерева на его шляпе. Он служил драгуном на войне, и с тех пор принимал активное участие в политической войне против народного движения в его части мира. Он был одним из тех, кого видел Ланни марширующими по улицам Мюнхена в неудавшемся пивном путче Адольфа Шикльгрубера. Позднее он порвал с нацистами и стать человеком Муссолини в Австрии. Он был смелым, надменным и самоуверенным. Безрассудно азартный игрок, пользующийся популярностью у дам. Это последнее занятие давалось ему легче, чем политика.

С ним была его последний предмет любви, молодая и очень красивая актриса Нора Грегор. Она сидела рядом с Ланни за столом и не пыталась тайно держать его за руку. Было ясно, что она была полностью очарована своим довольно мальчишеским и примитивным аристократом, который находился в процессе развода со своей женой, чтобы жениться на ней. Это было что-то беспрецедентное в католическом обществе Австрии, и означало, что Эрнст Камилло Мария Рюдигер покончил с политикой. Он это признал, сказав, что его тошнит от глупостей и притворства, и что Австрия может катиться к черту в ад, или Гитлер сможет поиметь её. Ланни знал, что это притворное равнодушие. Ненавистный соперник Эрнста с невзрачным именем Шушниг отстранил его от командования Хеймвером и расформировал эту опасную частную армию, несмотря на публичное заявление Эрнста, что это произойдёт только через его труп.

У Норы Грегор были прекрасные мягкие белые плечи, выглядывающие сквозь прозрачный розовый тюль её платья. У нее было приятное нежное лицо, ласковый голос, невинные манеры, короче говоря, идеальная инженю, как в частной жизни, так и на сцене и на экране. Она собиралась стать принцессой, но говорила, что боится мира великих дел, и предпочла бы жить в каком-нибудь тихом месте в сельской местности. Возможно, это было так, это были нравы Голливуда, а Нора там была.

После обсуждения людей сцены, она откровенно заговорила о своей любви. Она делала это, кажется, очень мило, и Ланни задался вопросом, сколько раз репетировала она эти слова на сцене и перед камерой? Естественно, что женщина переносит в реальную жизнь наработанную технику актёрского мастерства, которое получила при имитации тона и жестов страсти, наблюдая за ними перед зеркалом, или выступая перед зрителями. А может всё наоборот, она отдала свое сердце этому высокомерному и властному плейбою-политику, а затем демонстрировала своей аудитории тон и жесты, которые она выработала с ним? Ланни спросил ее, а она рассмеялась и сказала, что жизнь настолько сложна и запутана, и ей не удалось разгадать её и распутать её множество узлов. А вот это президентский агент узнал наверняка. Эрнст Камилло Мария Рюдигер, принц фон Стархемберг был вне политики, так можно было понять из того, что сказала его будущая принцесса. Она заявила, что никогда не репетировала перед камерой, а всё шло прямо из ее сердца. Она рассказала, как Эрнст отправился в Рим, чтобы переговорить с Муссолини и попытаться получить поддержку дуче против интриг Шушнига. Это только подтвердило, что собственные сторонники Эрнста продали его в обмен на должности и продвижения по службе. Это была та вещь, которая сделала политику настолько отвратительной, и вызвало у звезды сцены и экрана желание бежать от grand monde и жить в хижине. Во всяком случае, так она сказала сыну американского миллионера за обеденным столом венского аристократа, который обслуживали несколько слуг в ливреях, ступавших по бархатным коврам, помещая с благоговением перед ней отборные вина и наиболее изысканно приготовленные блюда. Ланни Бэдд, поклонник театра, возможно, задавался опросом, была ли это тоже была игра, а если да, то, как скоро опустится занавес.

IV

В обязанности агента президента входила беседа с Шушнигом, образованным иезуитами доктором права, захватившим судьбу этой несчастной страны. Ланни хотел, чтобы это произошло естественно без испрашивания аудиенции. Он посещал один за другим великолепные приемы и позволил распространиться слухам, что он недавно разговаривал с Гитлером. И вскоре члены правительства искали встречи с ним. И когда его представили канцлеру на концерте, то этот озабоченный джентльмен увёл Ланни в библиотеку. Его Превосходительство был высоким блондином, интеллектуалом около сорока лет с серо-голубыми глазами, небольшими светло-каштановыми усами и в черепаховых очках. Когда он улыбался, то показывал ровные белые зубы и производил впечатление симпатичного профессора колледжа, молодого Вудро Вильсона.

Он сразу начал задавать вопросы. Что же самый опасный и необъяснимый немецкий фюрер действительно хочет? Ланни ответил, что он действительно не знает, и не думает, что сам Ади это знает. Ади был человеком импульсов и интуиций. При этих словах канцлер доктор, казалось, съёжился. Он был очень испуган и не предпринял никаких попыток скрыть или замаскировать свои чувства. Ланни понял, что тот не был человеком большой силы. Он, как говорится, управлял "железной рукой", но это давалось ему довольно легко. Полиция и военные делали грязную работу, а глава правительства может улыбаться или читать молитвы, чему он отдает предпочтение. Это была знакомая форма правления. Старый австрийский деспотизм смягчался Schlamperei, то есть, небрежностью, неэффективностью.

Это любезное Его Превосходительство говорило так, как будто хотело переложить своё слишком тяжелое бремя на собеседника. Австрия, настаивал он, была создан диктатом союзников, которые выиграли мировую войну, а теперь отказываются от ответственности, которую повлекла их победа. — "Что будут делать Франция и Великобритания, герр Бэдд?" И герр Бэдд должен был признать на свой страх, что они не собираются делать очень много.

— Почему несколько лет назад Франция угрожала войной только потому, что немцы говорили о таможенном союзе с нами!

"Я знаю это", — сказал Ланни. — "Но с тех пор утекло много воды. Гитлер построил армию, а генерал Геринг много самолетов".

"Ach, du Lieber Gott!'' — воскликнул благочестивый католик. — "А что вы в Америке ждали? Вы пришли сюда и разбили нас. Это ваши войска, высадившиеся в Салониках, заставили капитулировать Болгарию, и это было началом конца".

"Вы можете быть уверены, что пройдёт долгое время, прежде чем мы сделаем что-либо подобное снова", — успокоительно заявил Ланни. — "Мы думали, что мы освободили народы Европы, и надеялись, что они будут управлять собой сами".

"У нас", — ответил канцлер, — "под свободой понимается марксизм, а в настоящее время он стал большевизмом, и нет больше свободы ни для кого, кроме комиссаров. Америка должна послать нам мудрого человека, который сможет решить эту проблему для нас".

Ланни было жаль, но не мог претендовать на роль этого человек. Даже в этом случае, Его Превосходительство хотел поговорить с ним более подробно, чем это было возможно на концерте. Сможет ли он прийти на Баллплатц завтра? И собеседник ответил, что был бы очень рад. Он пришёл и выслушал горячий призыв защиты Австрии со стороны Америки, Англии и Франции. По-видимому, канцлеру доложили, что у Ланни было много богатых и влиятельных друзей в каждой из этих стран. Он хотел, чтобы Ланни понял, что однопартийная диктатура, под которой находится его страна в настоящее время, является самой доброжелательной, христианской, действующей на благо страны и имеющая поддержку всех значимых элементов общественности.

Сказав это, диктатор начал спрашивать своего американского гостя, почему Гитлеру и Муссолини удалось привлечь на свою сторону такую большую часть рабочих. Ланни знал, что Шушниг имел в виду сорок процентов голосов марксистов, которые были настроены против его режима. Ланни отважился: "Если вы не против моей откровенности, это случилось, наверное, потому что фюрер и дуче выдвинули социальную программу?"

— "Aber! У меня тоже есть социальная программа, герр Бэдд, лучшая в мире. Я следую программе Папы Пия XI, изложенной в его энциклике Quadragesimo Anno, которая не противопоставляет богатых бедным, а стремится равной справедливости и братству между ними".

"К сожалению", — ответил гость, — "сейчас нерелигиозный век, а программа, чтобы завоевать популярность, должна быть более грубой и более кричащей". Его Превосходительство объяснил, что у австрийского народа уже давно было желание объединиться с немецким народом в дружбе и на равных условиях. Но его нельзя заставлять делать это силой и управлять им такими хулиганами и помойными крысами, которых нацисты нашли здесь, в Вене. С этим народ будет бороться bis zum Tode, насмерть. Народ никогда не подчинится, niemals, niemals. Канцлер повторял это слово десятки раз в течение своей речи, и Ланни хотелось бы знать, кого он пытался убедить, своего гостя или себя? Конечно, он не мог рассчитывать убедить Гитлера на таком большом расстоянии!

V

Послом фюрера в Вене был Франц фон Папен, известный как "джентльмен-жокей". Человек, который своей жизнью демонстрировал формулу Гамлета, что можно жить с улыбкой, и с улыбкой быть злодеем. В первой половине мировой войны этот прусский аристократ был атташе немецкой дипломатической миссии в Вашингтоне, в его функции входила вербовка и оплата диверсантов для взрывов оружейных заводов и заводов боеприпасов. Практичный, но не всегда к месту, он сохранил корешки своих чековых книжек, чтобы доказать, что он честно израсходовал деньги. На обратном пути в Германию британцы захватили его и его бумаги, и отправили захваченные бумаги американскому правительству. Так что теперь Фрацхен не может посещать многих своих друзей в Вашингтоне и Нью-Йорке. Там против него большое жюри вынесло обвинительный акт.

Ланни встречался с ним сначала на приеме в доме генерала графа Штубендорфа в Берлине. Потом у Геббельсов и в других местах. Тонкий, бледный, седоватый блондин со светлыми седыми усами, учтивый и элегантный, с длинным "конским лицом" глубокими морщинами, но всегда улыбающийся, он расскажет все, что, по его мнению, хочет услышать собеседник. Он должен иметь энциклопедическую память, чтобы помнить, что он говорил каждому из них в течение года. Раз в своей жизни он пытался говорить правду, и чуть было не заплатил за это своей жизнью. Через год или более после того, как фюрер взял власть, супер-дипломат решил, что режим кончился, и он выступил с речью, призывая к свободе прессы. В результате, он подвергся нападению в своем кабинете во время Ночи длинных ножей и ему выбили несколько зубов.

Гитлер никогда не доверял ему, но будет использовать его, держа его на коротком поводке. Через год-полтора назад он подписал с Шушнигом торжественное соглашение между правительствами двух стран о дружбе и невмешательстве во внутренние дела друг друга. Католический канцлер должен был предположить, что немцы будут держать свое слово. Но если это так, то почему число их агентов в Австрии было удвоено, и почему они днем и ночью снуют в дворцовых офисах фон Папена на Меттернихгассе? Почему немецкое туристическое агентство, со штаб-квартирой в Отеле Бристоль постоянно принимает торговцев, техников, студентов, преподавателей и простых туристов в постоянно растущих количествах? И что такое "Комитет семи" со штаб-квартирой в доме № 4 по Тайнфальтштрассе, состоящий из самых ярых нацистов, которые активно вербуют сторонников и никогда не нуждаются в средствах?

VI

"Францхен", так называли Папена, подошел к Ланни на одном из светских приемов, приветливо поболтал с ним и пригласил его на обед. Ланни с радостью принял приглашение, потому что он начал думать, что он тоже был светским парнем и сможет получить от джентльмена-жокея, не меньше чем джентльмен-жокей может получить от него. Узнал ли Францхен случайно о визите Ланни к Гитлеру? Или он хотел узнать об этом для своего собственного удовольствия, или Гитлер попросил его проверить слишком благовидного американца? Или же Францхен подозревал, что Гитлер послал американца, чтобы проверить слишком благовидного пруссака? Все эти вопросы для практикующего телепата. Только он мог разобраться в мыслях этой узкой аристократической головы!

Ланни говорил банальности, которые должно быть раздражали его хозяина, заплатившего за изысканный обед в отдельном кабинете жокей-клуба. Ланни говорил, что процветание, которое принес в Германию Адольф Гитлер, было чудом света. Ликвидация безработицы социальным вкладом. Ланни рассказал, что он слышал, как важные деловые люди говорили об этом, включая его собственного отца. Пусть Францхен процитирует это фюреру, если захочет!

Через некоторое время гость сделал паузу, чтобы его хозяин мог задавать вопросы, и таким образом раскрыть свои мысли. Вскоре стало очевидным, что Папен хотел бы знать, что Ланни делает в Вене. Видимо, он не верил, что тот изучает цены на работы Дефреггера и фотографирует те, чьи цены показались ему приемлемыми. Ланни объяснил, что Вена была восхитительным городом для проживания. Музыка была замечательной, беседы занимательными, дамы красивыми, а доллар имел большое преимущество над шиллингом. Всему этому Францхен улыбался в знак согласия и более настойчиво задавал вопросы. С кем герр Бэдд встречался, что ему особенно понравилось?

Воображение Ланни было занято Норой Грегор. Милым созданием как вне сцены, так на ней. Он только случайно упомянул ее мужа. Венский диалект называл его borniert, то есть ограниченным. Но венский диалект слишком изыскан, чтобы найти именно правильное слово. Принц Эрнст был действительно человеком заурядного ума. Он ненавидел город, и чувствовал себя гораздо счастливее среди людей своего собственного сорта, носящих брюки йодлеров и зеленые шапочки с перьями. В парламенте, до того, как он был закрыт, люди называли его "лужённой глоткой", но в быту его поведение характеризовалось легкой фамильярностью, даже веселостью, когда он не волновался по поводу содержания своих многочисленных замков.

С кем еще встречался герр Бэдд? Jawohl, он имел восхитительный Unterhaltung с графиней Верой Фуггер фон Бабенхаузен, которая только что приехала из своего замка и привезла с собой на зиму в город своих четырех маленьких Фуггеров. Ланни, конечно, не стал сплетничать. Он ожидал, пока хорошо информированный посол сам не упомянет о любовной истории, которая развивалась между этой богатой леди и Его Превосходительством доктором фон Шушнигом. Какая странная вещь, что оба крыла австрийского фашизма были заняты скандальными разводами в этот критический момент! Сам канцлер был вдовцом, но, к сожалению, муж графини был еще жив, что делало необходимой утомительную и сложную церковную процедуру.

Ланни знал, что сам Папен был католиком, поэтому он не отважился комментировать те хитроумные способы, посредством которых Святая Матерь Церковь, отрицая развод ее скромных прихожан, всегда может найти предлог, по которому может аннулировать брак с наследницей большого состояния, не говоря уже о государственном деятеле, который сможет защитить средства, которые Церковь получила от продажи таких милостей богатым дамам. Ланни вежливо спросил, как этот вопрос решается сейчас, и узнал, что развод был одобрен церковными судами города и страны, а также, что положительное решение ожидается от церковного суда в Риме.

Ланни тщательно отработал технику передачи информации, которой его слушатель уже обладал, или которая не может нанести никакого вреда. Он практиковал эту технику на генерале Геринге и сумел поставить себя хорошо информированным, но в то же время сдержанным. Теперь он использовал этот метод на одном из самых хитрых интриганов в мире. Папен, конечно, не верил любому порядочному человеку. Но во что-то он должен был верить? Подумал ли и понял ли он, сколько тайн раскрыл он американцу поставленными им вопросами и теми, которые он не спросил? Может быть и верно, что язык создан для того, чтобы скрывать мысли. Но когда есть так много скрываемых мыслей, и когда, на самом деле, нет ничего важного, что не нужно скрывать, то самое случайное слово может стать динамитом. И тогда ничего не остается для супер-дипломата, как съесть свой обед в одиночку и в тишине.

VII

Ланни редко ел в одиночку, потому что в этом старом городе было очень много людей, у которых были прекрасные дома, и которые хотели услышать заграничные новости. Или, возможно, у них были прекрасные дома, но не было денег, чтобы содержать их, и они хотели, чтобы американский искусствовед нашёл покупателей на их картины. Он выслушал многих людей, некоторые из которых говорили шепотом и временами оглядывались. Он собрал массу информации, сортируя её в своем уме, пытаясь решить, чему верить. Он узнал, что там, где свобода прессы была отменена, слухи процветают как сорняки в саду. Слух начинает распространяться и проходит массу ушей и ртов, а на следующий день возвращается в такой форме, что его создатель не признает его. Никогда сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт не слышал так много диких историй, как в Вене под доброжелательной католической диктатурой. И их нельзя было проверить, потому что всегда люди, которые знают правду, были вне досягаемости.

Это обстоятельство заставило Ланни пропустить то, что могло бы стать потрясающей "сенсацией". Однажды утром, когда он брился, он получил звонок от некоего герра Грюсснера, с которым он познакомился шесть лет назад как драматическим критиком одной из газет. Ланни пригласил джентльмена подняться к нему в номер, и был в шоке от изменения его внешнего вида. Тот потерял свою должность и покатится вниз, как и многие тысячи других. Те волосы, которые у него остались, поседели, его лицо было в морщинах и изможденным, и у него был кашель. Ланни предположил, что это должно было быть "просьбой о вспомоществовании", и, жалея беднягу, был готов достать свой кошелёк.

Но это было не так. Герр Грюсснер быстро перешел к делу, как будто опасаясь, что этот богатый и элегантный американец может не дать ему время для тактичного подхода. У него были определенные журналистские связи, которые он не имел права разглашать. Достаточно сказать, что у него имелась информация крайне неотложного характера, он начал волноваться, когда говорил об этом, и его восковые щеки даже покраснели. Он слышал, что Ланни имел беседу с Его Превосходительством канцлером, а эта новость была столь вопиющей, что Его Превосходительство должен узнать о ней немедленно.

"Вы не знаете венцев, кто может это рассказать ему?" — удивленно спросил американец.

— Вы не понимаете ситуацию в нашей несчастной стране, герр Бэдд. Любой, кто расскажет такую историю, предполагает определенную ответственность, а я горемыка не могу себе позволить иметь сильных врагов. Я пришел к вам, потому что вы посторонний человек, и в таком положении, что вам не может быть причинен вред. Bitte, um Gottes willen, послушайте то, что я должен сказать.

"Конечно", — сказал посторонний. — "Я послушаю, но я не могу обещать, сделаю что-нибудь с этим".

Был исполнен ритуал выглядывания за дверь, а затем перехода на шепот, смешанный со страхом. Шла речь о том Комитете Семи, нацистских активистах, у которых была штаб-квартира по адресу дом 4 Тайнфальтштрассе, и которые были почти готовы обострить ситуацию в Австрии. Их план заключался в старой надежной провокации. Они собирались организовать возмущение перед немецким посольством, а затем обвинить в этом видных антинацистов, членов австрийского легиона. Посол фон Папен будет застрелен, и это, конечно, вызовет возмущение в Берлине и ввод в Австрию подразделений рейхсвера, которые были недалеко от границы.

"Я знаю, герр Бэдд", — упорно продолжал бывший критик, — "что это звучит как мелодрама, жанр, который я много раз видел на сцене, и заслуживал мое критическое презрение. Но я уверяю вас, что это правда, я знаю это, как если бы я сам присутствовал в кабинете доктора Тавса, секретаря и руководителя этой Секретной семерки".

Тревожный звонок прозвучал в голове Ланни. Это может быть всем, чем угодно. Это может быть Францхен, пытавшийся выяснить отношение Ланни к самому себе. Опять же, это может быть Шушниг, который делал то же самое. Или это может быть правдой, кто знает? Заговор в заговоре, как набор китайских головоломок! Нет сомнений в том, что нацисты были бы совершенно готовы пожертвовать жизнью "джентльмена-жокея", на которого они никогда не могли рассчитывать полностью, в обмен на захват древесины, пшеницы и железной руды Австрии под благовидным предлогом. Но, с другой стороны, было так же вероятно, что враги доктора Леопольда Тавса и его комитета стремятся вовлечь их в неприятности с полицией Вены. Ясно только одно, что это не было делом американского Kunstsachverständiger!

Ланни очень мягко и тактично сказал, что он находится здесь, чтобы найти для клиента хорошую работу Дефреггера. Если герр Грюсснер знает такую, то он был бы рад заплатить ему небольшие деньги. Но вмешательство в австрийские политические дела, безусловно, герр Грюсснер должен видеть, было бы безнадежно плохим вкусом для гостей этой страны.

Слезы навернулись на глазах этого бедного больного человека. Он признал, что думает только о безопасности своей страны. Что он может сделать, даже рискуя своей жалкой жизнью? Он не мог получить доступ в Баллплатц, находящейся под наблюдением днем и ночью пехотной гвардии. Если он будет говорить с любым подчиненным, то как он узнает, что сообщение будет доведено до Его Превосходительства? Правительство кишит шпионами и предателями. Везде были нацистские агенты — "буквально везде, герр Бэдд. Они могут обыскать вашу комнату или шпионить за приходящими. Для такого человека, как я, действия в этом вопросе будет означать занесение в списки, и в случае удачи в их планах и ввода войск в Вену, я угожу в концлагерь".

— Мне очень жаль, герр Грюсснер, но я не могу принимать никакого участия в политической борьбе вашей страны.

Таким образом, Ланни был суров. Он несколько ослабел, дав бывшему критику несколько шиллингов, и увидев его разрывающимся между гордостью и отчаянной нуждой, благодарившего богатого американца, прося у него прощения за то, что он жалкое ничтожество, ein jämmerlicher Kerl.

Ланни мог бы отослать эту историю анонимно Рику. Но он сомневался в ее истине, и провел несколько дней, ожидая, как на него, возможно, постараются набросить сеть интриг. Но почти сразу все кафе Вены зажужжали новостями, и только частично в контролируемой прессе появилось сообщение. Полиция совершила налет на штаб-квартиру доктора Тавса и изъяла массу документов, подтверждающих заговор нацистов в организации налета на их собственное посольство в Вене. Были найдены несколько различных редакций программы. Одна застрелить посла фон Папена была подписана "Генрих Гиммлер" и включала в себя указание обвинить в этом коммунистов. Другая о вводе подразделений рейхсвера, дислоцированных близ Мюнхена, была подписана "Р.Г.", все согласились, что это означало Рудольф Гесс.

VIII

Информация, которую собрал Ланни, была не настолько конфиденциальной, чтобы её нельзя было отправить, конечно, анонимно. Письмо Геннеричу говорило, что Австрия будет присоединена к Германии в течение следующего месяца или двух. Что Шушниг угрожал сопротивляться, но почти наверняка не будет. Что Муссолини знает, что произойдет, но будет делать вид, не знал этого, потому что для него это знание будет слишком унизительно. Что британское правительство разрешит этот захват, хотя оно будет публично протестовать против него. Что Британия не позволит Франции сделать что-нибудь, даже если Франция этого захочет, но она не захочет. Ланни послал копию этого письма воздушной почтой Рику, а затем сел в поезд на Берлин.

Вернувшись в Адлон, он мог бы общаться непосредственно с фюрером, но из-за вежливости проконсультировался с Генрихом, который до сих пор обеспечивал его доступ. Генрих поблагодарил его, но сказал, что было бы лучше, если бы Ланни сейчас сделал это самостоятельно. Для подчиненного знать слишком много о делах великого человека это не очень хорошо. И нельзя лезть туда, где ты не нужен. Осторожный чиновник ничего не знал о медиумах и духах, и, возможно, фюрер не хотел бы, чтобы он знал. Генрих дал хороший совет: Лучше подождать день или два, а то вновь возникла проблема в Parteileitung, и важные лица были в плохом настроении.

Всякий раз, когда это случалось, существовал человек, у которого можно было узнать всё, им была Хильде фон Доннерштайн. "Ach, grossartig!" — воскликнула она. — "Берлин самый интересный город в мире! Приходите на кофе!" Так Ланни пошел, и вместе с пирожным, подаваемым к кофе, ему была предложена прелестная бонбоньерка, наполненная вкусными скандалами. Генерал Вернер фон Бломберг, Министр обороны, человек, ответственный за программы перевооружения, женился на своей секретарше. Для высокопоставленного Юнкера это было немыслимо, но Die Nummer Eins и также Die Nummer Zwei поддержали его и публично подтвердили это, присутствуя на свадьбе. Теперь высокомерный воин наслаждался своим медовым месяцем на теплом солнечном Капри, а вот в ледяном Берлине обнаружили, что новобрачная в ее молодости была дамой легкого поведения, чтобы не сказать больше. Номер один был в ярости и жевал дорогостоящие ковры на полу канцелярии, согласно своей привычке, когда его подчиненные вели себя плохо.

Ланни спросил о паранормальных исследованиях, и Хильде сказала, что она разговаривала с людьми, которые должны были знать, но не смогли узнать, есть ли в свите Die Nummer Eins какой-нибудь астролог или медиум в настоящее время. А один из них заявил, что великий человек никогда не интересовался этой проблемой, и все это были просто досужие сплетни. Тем не менее, Рудольф Гесс, известный как заместитель фюрера, все время жил в окружении гадателей. Хильде узнала, что теперь он возлагает свои надежды на пророчества старой женщины, некоей "Эльзы" в Мюнхене, и что время от времени он консультировался с берлинским "профессором" оккультных искусств по имени Бруно Прёфеник. Хильде не знала, откуда он взялся или что это за имя, но светские дамы много говорят о нём. "Как я могу его найти?" — спросил Ланни, и она ответила: "Он должен быть в телефонной книге", что и было на самом деле.

IX

Ещё сплетни. Княгиня рассказала о последних событиях в семействе Геббельсов. "Вы знаете, что Магда бежала в Швейцарию?" — спросила она, и Ланни сказал: "Я слышал об этом". Если бы он играл честно, то сказал бы: "Я ее там встретил", — а потом как прекрасно они провели бы время! Вместо этого он позволил Хильде сообщить, что два здоровых нациста в штатском подошли к Магде в гостинице Цюриха и намекнули, что если она сразу же не вернётся, то что-то ужасное может случиться с ее детьми. Так что она вернулась в Берлин, и она и ее "Йокль" зажили еще раз в согласии, по крайней мере, публично. "Arme Frau!" — воскликнула Хильде.

Печальный мир, и княгине Доннерштайн было жаль всех женщин, включая себя. Она начала рассказывать Ланни о своем собственном положении, о котором он узнал в прошлом от Ирмы. Он предпочел бы не слышать этого больше, но сказать так, было бы грубо. Хильде вышла замуж очень молодой, и на самом деле почти девочка не знала, что её ждёт. Титулы и суетная соблазнительность производит большое впечатление на молодых, но они не достаточны для повседневного счастья тем, у кого есть сердце. Князь был строгим педантом и ожидал повиновения от своей жены, как от своего рода высшего служащего. Хильде обладала собственной индивидуальностью и волей. Они поссорились и теперь редко разговаривали, только публично, так же, как Магда и ее маленький доктор. — "Конечно, Гюнтер", то ее муж — "идет туда, куда ему заблагорассудится и делает то, что ему нравится".

Ланни без труда догадался, куда все это ведет. Хильде видела холостяцкое состояние одинокого американца, и ей было жаль его. Она думала, что Ирма относилась к нему плохо, и не могла понять, как любая жена могла порвать с таким мужем. Она хотела, чтобы Ланни знал, как она к нему относится. Она делала ему комплименты, и он должен был быть признателен. Прямо сейчас Гюнтер был далеко, занимаясь делами в своих имениях, которые занимали большую часть его мыслей. Без сомнения, у него там была какая-то молодая женщина. Прусский аристократ всегда имел, что хотел. Таков был древний обычай.

Завидный холостяк, сохранивший молодость на протяжении многих лет и до сих пор обладавший таким же внешним видом и чувствами, не раз сталкивался с чрезвычайными ситуациями, такими, как эта. Для таких случаев у него был с собой целый арсенал отговорок, из которого он в любую минуту мог выбрать наиболее правдоподобную. В каждом случае дружба будет поставлена на карту, но дружба с Хильде представляла ценность для Ланни. Он мог бы сказать ей, что его мать выбрала ему невесту. Но это, возможно, не произвело большого впечатления на леди, которая была больше, чем немного невротиком, и девиз которой в жизни был Carpe diem [61]Крылатое латинское выражение, означающее "живи настоящим", "лови момент".
, или, как пелось в немецкой песне: "Pflücket die Rose, eh' sie verblüht" [62]Сорви розу, прежде чем она увянет (нем.)
. И если говорить о каком-то моральном кодексе, то это звучала бы утверждением, что он был лучше, чем она. Это было бы обидно и могло закончить эту ценную дружбу.

Так что теперь с самой деликатностью и трогательной откровенностью Ланни поведал о таинственной слабости, которой он начал страдать и о тех процедурах, которые он принимал. Он выразил надежду, что Хильде ничего об этом не будет говорить. И на этот раз он мог быть уверен, что она выполнит его просьбу. Иначе, как бы она могла объяснить, каким образом она получила такую информацию? Нет, она жалела его, и немного боялась за него, и дружба будет продолжаться на самых приятных платонических условиях.

X

Путешественник вернулся в свой дорогостоящий отель, а на его дорогостоящей почтовой бумаге написал записку профессору Бруно Прёфенику, который проживал в престижном районе немецкой столицы. Ланни объяснил, что является американским искусствоведом, старым другом фюрера, а также генерала Геринга. В течение многих лет он изучает медиумов и с ними связанные явления и был наслышан о даре профессора в этой области. Он находится здесь с кратким визитом и хотел бы проконсультироваться с профессором в качестве клиента и, если это возможно, обсудить множество идей, представляющих взаимный интерес. Не оставляя никаких шансов на недопонимание, он заявил, что он готов заплатить за уделённое ему время. Он послал это письмо с нарочным, и не удивился, когда тот же посыльный принес ответ о том, что занятой человек отложит все другие дела и примет герра Бэдда в тот же вечер.

Явно, этот мистик-мастер извлекал видимую пользу из своих талантов, какими бы они ни были. У него был прекрасный дом и, по крайней мере, один слуга в ливрее. Первое, что можно увидеть в его прихожей был японский танцующий демон, склонившаяся фигура выше метра высотой, вырезанная из черного эбенового дерева, отполированного до блеска, как стекло. Фигура имела злобные желтые глаза, сделанные из топазов, и два ряда белых зубов, вырезанных из слоновой кости. В конце коридора была большая ниша в виде молельни, но содержащей не одного бога, а целые десятки. Профессор собирал по всему миру идолов и священные изваяния разных религий, древних и современных, и его выставка сделала бы честь музею.

Сам хозяин был стар и имел длинные седые усы и две бороды, по одной свисающей из каждой щеки. Это делало его похожим на китайского ученого. И, возможно, это ему нравилось. Он носил черную куртку из китайского шелка с маленькими золотыми свастиками на ней. Его глаза были маленькими, темными и проницательными, а его лицо выражало доброжелательность. Со многими поклонами и приветствиями на немецком языке с неопределенным акцентом он привел Ланни в просторный кабинет. Кабинет был наполнен астрологическими прибамбасами: глобусами, зодиакальными картами и диаграммами, шкафом с черными шторами, хрустальным шаром, спиритической доской, тибетским молитвенным колесом, нарядом конголезкого человека пантеры с железными когтями, утыканной гвоздями молитвенной куклы из Гаити, и в одном углу стоял миниатюрный тотемный столб с Аляски.

На полированном полу, не укрытым ковром, Ланни заметил нарисованный черной краской большой двойной пятиугольник в круге. Это, как было объяснено позднее в ходе вечера, было место для заманивания и захвата оборотней, очень древняя практика. А вот без объяснения осталось появление привлекательной смуглой девушки, возможно, четырнадцати лет, с Явы или, возможно, из Бали, которая ходила по теплому кабинету в чем мама родила. Она принесла кофе и турецкий кальян для своего хозяина. Она, очевидно, понимала приказы, но не издала ни одного звука в течение всего вечера, так что Ланни задался вопросом, была ли она немой. В открытом камине горел огонь, и перед ним лежала большая шкура тигра. Когда девушка не выполняла приказов, она сидела на ней неподвижно, как Будда, и красноватый свет сиял на ее гладкой коричневой коже.

XI

Усадив своего гостя в кресло, а себя в другое, маг выразил свою радость по поводу встречи с другом фюрера, который был им общим другом, и с которым маг проводил сеансы. Он никогда не слышал о герре Бэдде, сказал он, но не задал никаких вопросов, потому что он хотел создать гороскоп гостя до того, как узнает о нем больше. Занятия астрологией были запрещены, но, несомненно, закон будет смягчен для иностранца и друга великого человека. После создания гороскопа, профессор вошел в транс, особое состояние, зарезервированное только для адептов. Маг хотел посмотреть, что расскажут ему духи о будущем герра Бэдда и о его друзьях, которых тот, без сомнения, имел много в мире, где всем нам зарезервировано место.

Все это звучало хорошо отработанной заготовкой, и Ланни быстро решил, что здесь был дружелюбный и внешне вполне убедительный шарлатан. Но это не означало, что он не может иметь настоящего параномального дара, и работать двумя методами в зависимости от обстоятельств. Ланни сообщил день и год своего рождения, и полчаса смотрел и слушал, как астролог готовил карту, анализирующую его характер и предсказывающую его очень приятное будущее. После этого старик вошел в шкаф, задернул шторы, и вошел в "особый" транс. Смысл которого, конечно, заключался в большей стоимости. Из шкафа слышались стоны и вздохи, за которыми последовал удивительно глубокий и громкий голос, объявивший себя королём Богемии Оттокаром I.

То, что рассказал этот персонаж, было бы действительно замечательно, если бы оно было подлинным. Дух Марселя Дэтаза объявился почти сразу и передал вполне правдоподобные сообщения для своего пасынка, своей вдовы и своей дочери. Марсель был доволен, как Ланни распоряжался его картинами, хотя на земле, он не очень заботился о славе или деньгах. Он сообщил, что был доволен новым браком Бьюти. Сам он был счастлив в мире духов, рисуя много картин, которые были лучше, чем те, которые он когда-либо рисовал на земле. Он посылал сообщения Ланни всякий раз, когда у него была возможность, и будет продолжать делать это. Кроме того, он послал сообщение Робби Бэдду, о том, что производство военных самолетов имело гораздо большее будущее, чем любая другая отрасль производства вооружений. Робби должен стать чрезвычайно богатым человеком, и хотя деньги не ценились в мире духов, и уж тем более духами художников, но ведь Робби помогал своей собственной стране и стране Марселя, а также стране генерала Геринга. Мир между этими тремя великими народами создаст фундамент, который простоит тысячу лет.

Последнее наиболее экстраординарное заявление было единственным, что не публиковалось в берлинских газетах в течение последних нескольких лет. Всё, что нужно было сделать профессору, это попросить в редакции газеты содержание их архива на имя американца Ланни Бэдда. Или, если быть более осторожным, то отправить туда своего секретаря на такси, чтобы переписать данные и вернуться обратно. Ланни не имел ни малейшего сомнения в том, что нечто подобное было сделано. Но это не беспокоило его, потому что он пришел сюда не для параномальных исследований, а для совершенно иной цели.

Поэтому, когда профессор вышел из шкафа, то гость сказал ему, что его откровения были удивительными, а Сеанс удовлетворил его гораздо больше других, которые он когда-либо посещал. Это сделало их друзьями, и они провели остаток вечера, обмениваясь мистическими знаниями. Профессор вскоре обнаружил, что этот богатый любитель действительно знает то, о чём говорит. У него дома было множество записей, и его память сохранила значительные события. Его истории были настолько впечатляющими, поскольку они касались таких возвышенных кругов: сэра Бэзиля Захарова в Монте-Карло и леди Кайяр в Лондоне, частной яхты, крейсировавшей в Средиземном море, дворцов по всей Европе, ранения сына баронета во время войны и убийства канцлера Дольфуса в Вене. Да, Ланни еще раз рассказал эту историю, которую он придумал для Ади Шикльгрубера. Он рассказал истинные истории об обстоятельствах своей собственной жизни и своего окружения, желая снабдить нацистского мистагога информацией, которую тот хотел получить.

Профессор не упустил своего участия в беседе. У него тоже были замечательные опыты, и он добился выдающихся успехов. Как ни странно это может показаться, но он тоже был в контакте с монастырем Додандува на Цейлоне и может установить телепатический контакт с ним в любое время. Да, там были немцы, и они распространяли Евангелие Herrenvolk. Кроме того, профессор знал сэра Бэзиля Захарова в реальной жизни, и иногда от него были сообщения из мира духов. Если Ланни желает ему что-то сообщить, то безопасная доставка его сообщения может быть гарантирована. Да, профессор владеет гипнозом во многих формах, и может загипнотизировать любого медиума и вызвать астральное тело этого медиума, чтобы послать его в любую часть мира, даже на Цейлон, и вернуть с желаемой информацией. Он мог командовать земными духами, а также духами из небесных сфер. Короче говоря, Просперо, Калиостро и Нострадамус были любителями по сравнению с этим национал-социалистским чародеем, который имел в своём распоряжении все методы современной науки. Или во всяком случае, весь её лексикон.

XII

Совершенно случайно в ходе этого обмена идей Ланни представил конкретный вопрос, который по-настоящему его интересовал. Он не уделил ему особого внимания и был осторожным, не останавливаясь на нём слишком долго. — "Скажите, герр профессор, вы когда-нибудь встречались с духами на ваших сеансах, которые казались заблудившимися и приходили снова и снова без всякой видимой причины?"

"Да, действительно", — сказал чародей, он никогда не мог признать, что с чем-то не встречался. — "В конце концов, мне всегда удавалось выяснить, кто они и что они хотят, и я даю им это, если это возможно".

— У меня в записях есть несколько случаев, которые могли бы вас заинтересовать, чтобы поработать с ними. Могу ли я дать вам пример, или я докучаю вам?

— Совсем нет, герр Бэдд. Приятно встретить человека, который действительно понимает значение таких явлений.

— Ну есть дух, который называет себя Люди, он был коммерческим художником здесь в Берлине, так он рассказывает о себе. Он, по-видимому, умер мучительной смертью. Я не смог заставить его рассказать об этом. Он либо не знает своей фамилии или еще стесняется говорить об этом. Всякий раз, когда я задаю эти вопросы, он угасает и не возвращается в течение нескольких месяцев.

— Возможно, он представляет собой фрагмент диссоциированной личности.

— Это то, что я думал. Я спрашивал его, почему он приходит ко мне, и он отвечает, что он знал меня в Берлине. Я не могу вспомнить какого-нибудь умершего Люди или Людвига. Конечно, у меня было много дел в Берлине, и были установлены знакомства с множеством людей. На одном приёме знакомишься с несколькими десятками людей. И, конечно же, как пасынок Марселя Дэтаза, я встречал большое количество художников всякого рода. У нас была персональная выставка в Берлине около четырех лет назад, и на ней побывали все художники, известные и скромные. В течение нескольких недель я встречал их сотнями.

— Несомненно, вы встречались с этим человеком, и его мысли привязались к вам. Вы были важны для него, потому что вы и ваш отчим вместе представляли то, что он хотел, но не мог этого достигнуть.

— Это может быть. Но я вам не все сказал.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Месяц или два назад пришла женщина, которая сказала, что она жена Люди. Это кажется маловероятным, что может существовать такая пара по имени Люди и Труди, их можно было бы принять за персонажей водевиля. Потом женщина говорит: Люди и Труди Шульц, но затем она снова называет фамилию Мюллер. Не понятно, почему она меняет фамилию. Она ищет Люди, а он ищет её, но они никогда не встречаются.

— Конечно, ваш контроль должен был устроить их встречу!

— Можно было бы думать и так. Но Текумсе своеобразный контроль. Каким-то образом он понимает немецкий язык, но возражает против его использования. Как он говорит, что эти два духа начинают исчезать, когда он разговаривает с ними, и он устал от них. Я должен признать, что у меня появилось то же самое чувство.

— Возможно, они имели какую-то трагедию в своей жизни, преступления или самоубийство.

— Я думаю, что это весьма вероятно. Но они кажутся безобидными существами, и я стараюсь не задеть их чувства. Но они прерывают мои исследования и создают неудобство, особенно теперь, когда их стало двое.

— Мы посмотрим, что мы можем узнать о них, герр Бэдд. Возможно, если бы мы сведём их вместе, они уйдут своим путем.

"Дух об руку с духом", — сказал гость, улыбаясь; а затем, через некоторое время: "Кстати, герр профессор, мне сказали, что вы проводили сеансы с Рудольфом Гессом".

— Много раз. Он один из моих старых друзей с тех времен, когда нацистскую фортуну было не так легко предсказать, как сейчас.

— Я могу поверить, что это так. Я имел удовольствие встречаться с герром Гессом в Бергхофе в последний раз, когда я там был. Я собираюсь быть там снова в скором времени, и если я увижу его, то расскажу ему об этой встрече.

— Я пошлю мое астральное тело, чтобы узнать то, что вы и он делаете, и расскажу вам об этом в следующий раз, когда мы встретимся.

— Это будет очень интересно, герр профессор. Вы можете рассчитывать на мое участие в этом увлекательном вопросе. Я понимаю, что я только неофит, в то время как вы один из мастеров.

— Вы самый перспективный ученик, герр Бэдд, и я буду счастлив, раскрыть вам все секреты, имеющиеся в моем распоряжении.

Пришло время для гостей раскланиваться, и гость спросил этого учителя, какова является надлежащим плата за этот вечерний урок. Профессор сказал, что он не собирается выставлять счёт, потому что он узнал столько, сколькому он научил. Но Ланни знал лучше, что надо принимать всерьез. Он вытащил конверт из кармана и положил его спокойно в центре стола рядом с хрустальным шаром. В конверте лежал чек на двести марок, около восьмидесяти долларов. Достаточно хороший гонорар, чтобы заинтересовать любого учителя. Чек был выписан на берлинский банк, который дал старому чародею дополнительную информацию и поставил его в положение, что он мог получить больше, если подумал, что это стоит. Опять Ланни не возражал, потому что хотел то, что он хотел, и был готов за это платить.

 

Глава девятнадцатая

Подпрыгивающее честолюбье

[63]

I

Ланни Бэдд имел вечную проблему в своих отношениях с Адольфом Гитлером. Ему было противно предоставлять самому опасному из живущих людей какую-либо информацию, которую он мог использовать. Но, с другой стороны, необходимо предоставлять ему какую-то информацию, в противном случае эта связь скоро разорвется. Помимо вопроса о Труди, эта связь была, безусловно, ценна для президентского агента, имеющего доступ к дому фюрера, и со временем в будущем она может иметь решающее значение.

Очевидно, что не существует такого понятия, как сдерживание этого наполовину гения, наполовину сумасшедшего. Если бы Ланни рассказывал ему вещи, рассчитанные на его сдерживание, то он стал бы сердиться. Если бы Ланни упорствовал, то он вспылил и произнёс бы речь продолжительностью в два часа. После этого он понял бы, что он зря тратил свое время, и сказал бы: "Больше не пускать этого Taugenichts!" Нет, если ты хочешь сохранить дружбу сумасшедшего короля, то должен поступать, как и другие придворные, говоря ему то, что он хотел услышать. Следить за признаками того, что он собирается делать, а затем дать ему совет, чтобы сделать это. И в его глазах будешь мудрым человеком. Последствия могут быть страшными, но не может быть никакого другого пути. ФДР попал не в бровь, а в глаз, сказав, что необходимо дать этим диктаторам веревку, и пусть они на ней повесятся.

Поэтому, когда Ланни получил вызов в новую канцелярию, он рассказал Ади Шикльгруберу довольно много из того, что он уже написал Гасу Геннеричу: что канцлер Австрии был слабым человеком, от которого могут исходить только пустые угрозы. В двух переговорах Ланни с ним не было ничего секретного. Совсем наоборот, Шушниг сказал то, что он хотел, чтобы об этом узнал весь мир. И Ланни рассказал это хозяину нацистского мира, и нацистский хозяин сиял, поскольку это было то, что он хотел услышать. Этот приятный американский искусствовед вник в суть проблем Гитлера, говорил с ключевыми людьми, проник в их мысли, оценил их характеры, и пришёл именно к тем же выводам, что и Гитлер. "Почему мои собственные люди не могут делать такие вещи?" — подумал Ади, но он не будет говорить об этом, чтобы приятный американец много о себе не возомнил и не начал повышать свою цену. Две дорогие картины, Дэтаза и Дефреггера, этого будет достаточно!

"Я очень сомневаюсь, что он будет сопротивляться, если дело дойдет до разборок", — сказал Ланни. А Ади выпалил: "А у него есть чем сопротивляться?"

— Я согласен, у него не так много, но он может создать неудобства. Вы же не хотите убивать людей немецкой крови, и вы не хотите слишком много шума в зарубежной прессе.

"Die verdammte Judenpresse!" — воскликнул Ади и начал беспокойно двигаться по комнате с теми нервными рывками, которые он делал, когда что-то его расстраивало. Он начал ругать иностранных журналистов, сравнивая их со стаей шакалов, стоящих вокруг льва и его жертвы. Ади, конечно же, был львом, а Шушниг, предположительно, жертвой, хотя Ади не сказал об этом. Он возражал против шума шакалов из-за того, что поблизости находился соперник лев, англичане, а также петух, или любой другой символ, которым можно назвать французов и их армию. Гитлер коротко ухмыльнулся и воскликнул: "Моих генералов не убедить в том, что Англия и Франция останутся в стороне".

— Я слышал, герр рейхсканцлер, что ваши генералы заняли ту же позицию, когда вы хотели переместить свои войска в Рейнскую зону, и снова, когда вы начали восстанавливать рейхсвер.

"Sehr Richtig! Одни и те же люди, и они говорили то же самое тогда в Старой канцелярии и теперь в этой самой комнате".

— Генералы хорошие советники, когда речь идет о военных вопросах, но в политических делах нужно совершенно другое мышление, я так думаю.

— Это то, что я им говорю, и я собираюсь задать им взбучку, чтобы у них кости трещали! Мы готовились целых пять лет, и зачем все это? Я что собираюсь тихо сидеть и ждать, пока германский рейх обанкротиться, потому что его армейским командирам не хватило мужества, чтобы использовать силы, которые я создал для них?

Это было почти слово в слово то, Ланни Бэдд говорил Рузвельту относительно проблемы Гитлера и его позиции. Агент президента рискнул повторить: "Если человек строит велосипед, предположительно, его намерение состоит в том, чтобы ездить, а не ходить под парусом".

— Ein ausgezeichnete Vergleich, Herr Budd! Вы обладаете удивительной способностью находить правильные слова. Я вынужден тратить свои силы и спорить с людьми, которые были воспитаны подчиняться правилам, и которые никогда не имели стимула делать что-нибудь самостоятельно в их жизни. Я скажу им: Так империи не создаются.

II

Ланни задавался вопросом: Неужели фюрер нацистов не понимал, что был неосмотрителен, или это была обдуманная неосмотрительность? Не думал ли он послать этого благовидного американца обратно в Вену, чтобы сообщить о железной решимости фюрера и таким образом напугать добросовестного католического ученого? Ланни имел другие цели и спросил: "Могу ли я сделать предложение, герр рейхсканцлер?"

— Я всегда готов услышать их от вас.

— Почему бы вам не пригласить доктора Шушнига посетить Вас в Берхтесгадене? Это короткая поездка, и если вы, и он могли обсудить вопросы, то он мог бы обнаружить, что ваши намерения относительно австрийцев не так уж тревожны, как он себе представлял.

— Это то, что я поручил организовать Папену, но ему это не удалось. Папен докладывает, что Шушниг боится. Он что себе думает, что я могу нанести вред гостю?

— Я не знаю, герр Гитлер. Этот вопрос не возникал в нашем разговоре.

— Как вы думаете, вы могли бы убедить его приехать?

— Я боюсь, что если я сделал бы такую попытку, то я стану вам полностью бесполезным. Мое преимущество заключается в том, что я любитель искусства и гражданин мира. Я встретил доктора в частном порядке, и мы говорили по-приятельски. Он спросил моего совета, и я дал ему. Но если я вернусь в Вену с сообщением от вас, то я утрачу этот свой статус и во всех глазах стану определенно вашим агентом. Когда я отправлюсь в Лондон или Париж, эта репутация последует за мной, и я больше не смогу услышать, что говорят мои друзья в министерстве иностранных дел Великобритании, и что они планируют делать в отношении Вены.

"Я полагаю, что это так", — неохотно признал фюрер, потому что он не любил отказываться от того, что хотел. Вслед за отвлекающим манёвром Ланни, он потребовал: "Что будут делать британцы?"

— Я должен сказать, что в основном это зависит от одного фактора, удастся ли вам убедить Уайтхолл, что ваша конечная цель Москва.

— Что еще я могу сделать, чтобы убедить их? Разве я не подготовил и подписал Антикоминтерновский пакт с Италией и Японией?

— Это совсем не то же самое, если сказать, что вы собираетесь использовать свои армии против России.

— Неужели они ожидают, чтобы я сказал это? Где? И как? В публичной речи? Должен ли я установить дату, когда начнётся наступление?

Ланни улыбнулся. — "У вас, великих людей, есть свои собственные способы известить друг друга, Exzellenz. Иногда кивка достаточно".

— Zum Teufel! Я кивал столько, что свернул себе шею. Я сказал каждому государственному деятелю, которого я встречал, что моя ненависть к еврейскому большевизму является фундаментальной, и я считаю своей первоочередной обязанностью уничтожить его.

— Вы поручаете мне сказать это за вас, герр рейхсканцлер?

— Конечно, и я буду благодарен вам за эту услугу, как и за многие другие.

III

На этом, казалось, можно было бы оставить эту тему, и Ланни резко сказал: "Кстати, герр рейхсканцлер, могу ли я доложить по вопросу о Дефреггере?"

"Конечно, пожалуйста", — был ответ, и Ланни открыл портфель, который он принес. Ему было непросто получить фотографии полдюжины картин, которые он одобрил, и теперь он провел приятные полчаса, читая свою учтивую лекцию и слушая ответы своего клиента. Ади действительно любил искусство, и никогда не уставал рассказывать своим гостям, что он предпочел бы быть художником, и что если мир это позволил бы ему, что он немедленно удалился бы рисовать пейзажи и создавать дизайн зданий до конца своих дней.

Ему понравились все эти картины, и он сказал, что был бы рад иметь их все, если бы мог себе это позволить. Ланни, который прямо сейчас не думал о комиссионных, отметил: "Цены на две или три мне кажутся чрезмерными, и я бы посоветовал вам, если вы думаете идти в Вену, подождать, пока не утвердитесь там, и тогда я мог получить гораздо лучшую цену для вас". Он улыбнулся, а будущий завоеватель мира начал смеяться, хлопая себя по коленям. Он смотрел на Ланни и продолжал посмеиваться, потирая бедра.

Так что умный и такой бескорыстный агент заслужил свою награду, и фюрер потребовал: "А как насчет Дэтаза?"

— Я думал над этим, Exzellenz, и то, что я хочу сделать, это выбрать полдюжины из наших лучших пейзажей и либо отправить их, или привести их к вам, и дать вам возможность сделать выбор. Я вернусь на Ривьеру и сразу займусь этим, если вам это нравится. А если вы все еще в настроении поэкспериментировать с моим польским медиумом, то я мог бы вернуться с ней, она старая женщина и не привыкла путешествовать в одиночку, особенно в иностранное государство.

— Я заинтересован в том, что вы говорили мне об этой женщине, герр Бэдд, но я должен помнить, что я глава государства, и то, что я делаю, является примером, которому следуют миллионы. Я, ни в коем случае, не могу дать повод говорить, что я проявляю даже поверхностный интерес к духам.

— От меня не будет никакой утечки, Exzellenz, и я предполагаю, что вы можете контролировать своё собственное окружение.

— Вы предполагаете, что у меня есть власть, которая недостижима для любого публичного человека. Все, что происходит в моем доме, становится достоянием всей Германии через несколько дней.

— Позвольте мне сделать предложение. Недавно у меня был сеанс с Прёфеником, который говорил мне, что он знает вас.

— Я не видел его много лет, но я имел с ним дело в старые времена. Он был другом Хануссена, и они иногда вместе выступали.

— Он отметил, что герр Гесс видит его часто.

— Да, Руди никогда не успокоится, пока какой-нибудь астролог не одобрит то, что он делает. Ему всегда удается найти одобрение, если он позволяет им знать то, что он хочет.

— Мне кажется, что герр Гесс может пригласить мадам Зыжински. Предположительно он сделает это, что если бы вы его попросили.

— Руди моё второе я, он мой заместитель.

— Ну тогда, мадам может приехать в Берхтесгаден в качестве его гостя, и вы могли бы дать понять, что у вас нет никакого интереса к ней. Если она будет в доме, и вы захотели бы ее видеть, что, безусловно, это может быть организовано без привлечения внимания.

"Jawohl", — сказал фюрер. — "Привезите ее с собой. Видите, как это. Я вам представлялся своевольным человеком, делающим все, что ему угодно, но в действительности я раб моего немецкого народа, и я не хозяин даже в моем собственном доме".

"Вы принадлежите истории, герр рейхсканцлер", — сказал американский почитатель.

IV

Ланни сел на поезд в Париж, где у него был собственный автомобиль и его друзья. Золтан только что вернулся из Нью-Йорка, полон новостями о тамошних художественных выставках. Они говорили на профессиональные темы совершенно открыто, и у них не было никаких секретов друг от друга, за исключением того, что Ланни не мог назвать важного человека в Берлине, для которого он только что приобрел пару работ Дефреггера по совету Золтана. Золтан мог предположить, что это был Геринг, и это никому не могло причинить вреда. В его хитрой голове должно было возникнуть предположение, что внук владельца Оружейных заводов Бэдд не изменил свои социалистические убеждения, но маскирует их для какой-то важной для себя цели. Единственно, чем мог Золтан выдать свои мысли, это слегка улыбнуться, изгибая свои чувствительные губы под усами, которые были когда-то светло-коричневого цвета, но теперь поседели.

В почте, ожидавшей Ланни, было письмо от его отца, говорившее, что он совершил выгодную сделку с бароном Шнейдером, и что она поможет ему пережить по-настоящему отчаянные времена. Так что сыновний долг Ланни будет в том, чтобы пообедать с бароном.

Он позвонил в особняк в Париже. Когда он упомянул о том, что он разговаривал с Гитлером и Шушнигом, оружейный король захотел услышать каждое произнесённое ими слово, и не было никаких причин, почему он не мог это услышать. Он был особенно доволен тем, что говорил Гитлер в отношении России. Это удовольствие длилось только половину обеда, а потом он начал задаваться вопросом, можно ли этому верить, и что Ланни думает по этому вопросу? Ланни ответил: "Я бы сказал, вы можете верить в это так долго, пока это будет в интересах Гитлера". Это, конечно, соответствовало морали великого человека.

В ответ на откровенность Ланни барон ввел его в курс французских дел, которые находились в смятении. Кабинет Шотана был вынужден уйти, а Блюм пытался сформировать "Национальное правительство". Шнейдер сказал, что он был против. Он хотел единства во Франции, но не под эгидой социалистов, и против получения престижа этой опасной партией. Поэтому теперь был еще один кабинет Шотана, на этот раз без социалистов. Барон назвал это единством, игнорируя тот факт, что французские рабочие были полностью не представлены, и были готовы сделать все возможное, чтобы саботировать другое правительство двухсот семей. Франк усох опять и стоил сейчас тридцать за доллар, и Шнейдер объяснил, что это дело рук британца Монтегю Нормана. Премьер Шотан просил специальных финансовых полномочий, но социалисты возражали против этого. Такова была la patrie, разорванная пополам гражданской войной на виду у внешнего врага.

Ничего не было сделано, чтобы наказать заговорщиков Кагуляров, за исключением того, что они все еще были в заключении. Крайняя правая пресса приветствовала их как мучеников, были проведены массовые митинги в их защиту, и Ланни унёс с собой, как сувенир, листовку гласившую: "Свободу де-Брюинам". Он задался вопросом, кто заплатил типографии, Шнейдер, или сам Дени, или, возможно, граф Герценберг, или Курт Мейснер? Ланни все еще не чувствовал, что ему стоит посещать заключенных, но он поехал в замок, чтобы повидать Аннет.

Это прекрасная молодая леди жила в доме, который для Ланни был освящен присутствием Мари. Она не очень много понимала в политике, и у неё была только одна мысль, чтобы освободить своих близких. Для нее арест был надругательством, совершённым страшными красными, которые контролируют ее любимую Францию. Она ходила к каждому из мучеников два раза в неделю, они были заключены в разных местах. Остаток своего времени она проводила, звоня по телефону, направляя письма, и призывая министров и влиятельных персон помочь ей. Она всегда будет вежлива с Ланни, но он был уверен, что в глубине души она никогда не простит ему. Потому что он занимался своими собственными делами, вместо того, чтобы бросив все, попытаться помочь своим друзьям, с которым он был так тесно связан. Все, что он мог сказать: "У меня есть гарантии того, что их никогда не привлекут к суду". Кроме того: "Я иностранец, Аннет, а когда иностранец пытается сделать что-нибудь во французской политике, то это всегда работает в обратном направлении".

V

Последнее обязательство Труди-призраку. Ланни получил сто банкнот номиналом в тысячу франков из своего банка. Так как все они были новые и с серийными номерами подряд, он провел большую часть двух дней, конвертируя их в мелкие купюры, в основном покупая недорогие подарки для своей семьи и друзей в Англии и Америке. Он напечатал на машинке и отправил неподписанную записку бывшему кларнетисту, назначив свидание на темной улице с инструкцией носить красную гвоздику и быть готовым назвать имена двух общих друзей. С пачкой купюр, завернутых в кусок газеты, как если бы это был фунт или два недавно купленного сыра, Ланни отправился в назначенный час, интересуясь, как обычно, встретится ли он с подпольем или гестапо.

Улица была полутемной, и этой сырой и ветреной ночью на ней было несколько человек. Там был пожилой седобородый немец с красной гвоздикой, и Ланни повернулся и присоединился к нему, говоря: "Guten Abend". Человек быстро ответил: "Монк". Ланни сказал: "Noch eimnal", и человек ответил: "Вайль", произнося его на французский манер "Вэй", как Труди называлась в Париже. Этого было достаточно, и Ланни сунул пакет в его руки, резко повернулся и пошел в темноту, часто оглядываясь, чтобы убедиться, что за ним никто не идёт.

VI

Две нити привязывали сердце Ланни к Лондону: Рик и его маленькая дочь. Однажды утром он сел в транспортный самолет на аэродроме в Ле-Бурже, а через час был комфортно доставлен в Кройдон. Каких чудес достиг человек, и как он их использует? Нина и Рик встретили его на своей маленькой машине, Нина, как всегда, за рулем. Трое втиснулись в пространство, предназначенное для двоих, и у них был час, когда никто не мог вмешаться в их разговор. Старая и испытанная дружба. Четверть века, или две трети жизни Ланни, когда он и Рик подружились. Ланни мог рассказать им все, за исключением только имени Рузвельта, но если они догадались, то не будет никакого вреда.

Впервые он излил свою душу полностью о Труди. Он не должен чувствовать себя неловко даже со слезами на глазах. "Терпи, старина!" — сказал Рик, и это было достаточно для англичанина. Они выслушали каждую деталь приключений Ланни в Шато-де-Белкур, и в конце вердиктом Рика было: "Так нельзя, ты должен считать ее мёртвой".

Ланни ответил: "Я полагаю, что так, но я должен убедиться, я не могу продолжать задаваться вопросом о ней до конца своей жизни". Он рассказал о своем плане, чтобы заставить Гитлера рассказать ему об этом, и о том, что он сделал для этой цели.

"Все в порядке, если тебе всё удастся", — таково было мнение его друга — "и особенно, если ты сможешь набраться информации, пока ты там. Это была потрясающая история, которую ты послал мне из Вены. Я напечатал её через два дня". Рик протянул газетную вырезку своему другу. Он получил двадцать фунтов за ту историю, и хотел поделиться выручкой. Ланни отказался, потому что он знал, что Рик нуждался в деньгах, и, возможно, получал бы двадцать фунтов каждый день своей жизни, если бы был готов писать для господствующей прессы.

"Ты даешь мне не меньше новостей, чем я тебе", — настаивал американец. За время, проведённое в Плёсе, он получил довольно полную картину состояния мнений в Британии среди тех классов, которые принимались во внимание. "Умиротворители" выигрывали по всему фронту. Что касается Испании, то фарс "невмешательства" продолжается, и в то время как Франция была вынуждена снова закрыть ее границу, Муссолини и Гитлер посылали Франко множество людских ресурсов и необходимую амуницию. Гитлеру будет позволено расширить свои границы, при условии только, что он ничего не заберёт британского. Реакция правила миром, а массам людей даже не было позволено знать, что делается с ними.

VII

Нина отвезла Ланни в замок Уикторп, и он провел там несколько дней, проверяя, что сказал пессимистичный Рик. Обновление замка было закончено, и Ирма благополучно приступила к той социальной карьере, для которой готовилась всю свою жизнь. Очень интересно было наблюдать за ней, такой обходительной и выдержанной, вспоминая её первые нетвёрдые шаги и руководство, которое она получила от Эмили и Марджи и других grandes dames, не говоря уже о Бьюти Бэдд и ее сына. Теперь она намерена стать величайшей из всех великих дам. Есть только одна соперница, оспаривающая ее будущее, другая американка, Нэнси Астор. Но Ирма имела преимущество, потому что ее дом был одновременно и комфортный, и освящённый веками, в то время как Кливден был просто удобный.

Это действительно была служба обществу поддерживать огромный дом со всеми удобствами отеля, куда могли прийти важные лица надолго или на короткий промежуток времени и обсуждать проблемы Империи. Ирма имела последнее слово, кого можно пригласить, но у неё были широкие взгляды на это, она пользовалась советами не только Седди и его приближенных, но любого человека, кого считала правильным. Если её гость говорил ей: "Вы должны знать такого-то", то Ирма отвечала с легкой непринуждённостью: "Приведите его на следующий уик-энд". У нее было сорок номеров, каждый теперь был оборудован ванной. Так что приглашённым мог быть высокопоставленный чиновник, только что вернувшийся из Саравака, или исследователь из Ориноко. Он мог бы быть создателем новой научной теории или автором бестселлера. Он может даже быть популярным леваком, как Рик, но всегда английским джентльменом. Он мог бы говорить, что захочет, но всегда держать себя в руках и давать другим возможность ответить.

Конечно, у Ланни Бэдда была привилегия свободно жить в этом доме. Но Ланни, как человек, не мог быть полностью счастлив здесь, но Ланни, президентский агент, был в своей стихии. Он слушал Монтегю Нормана, управляющего Банка Англии, одного из самых засекреченных людей в мире, обсуждающего с Джеральдом Олбани финансовые методы, с помощью которых вынуждали непокорных иностранных государственных деятелей служить целям Империи. Барон Шнейдер обвинил британцев, вызвавших обвал франка, а "управляющий" об этом ничего не говорил никому, кроме нужных людей. Он принял как само собой разумеющееся, что сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, только что вернувшийся из поездки к Гитлеру, был среди них.

Кроме того, беседа с Филиппом Керром, маркизом Лотианом, которого Ланни узнал на мирной конференции в качестве секретаря Ллойд Джорджа. Керр, произносится, как Карр, нанес государственный визит в Берлин несколько месяцев назад и вернулся полностью согласный с программой генерала Геринга оставить Германию в покое в Центральной Европе в обмен на гарантии безопасности для Британской империи. Его светлость был сциентистом и видел эту сделку с Германией как способ улаживания и реорганизации. Он был совершенно уверен, что, если удовлетворить Гитлера, то тот стал бы консерватором и джентльменом, как и сам Лотиан. Маркиз доверительно говорил с американцем, который прошел по его стопам в Берлине и встретился со всеми нужными людьми. Почти все гости Ирмы без исключения согласились, что бывший художник открыток с картинками, они называли его маляром, а иногда и обойщиком, унизительными, по их мнению, профессиями, не мог очень далеко уйти в карьере завоевания без столкновения с новой советской Империей. И этот спектакль британские тори были готовы созерцать с невозмутимостью.

Они были такими вежливыми и такими элегантными. Так хорошо информированными, и лично милыми, многие из них даже обаятельными! В течение четырех веков у них была империя, и они были обучены работать там, в качестве хозяев. Они были надёжны и покладисты. Они видели много выскочек во многих частях мира, но Британия продолжали править морями и множеством прилегающей к ним суши. В то же время они были справедливыми. Они будут слушать, и уступят, когда это будет нужно, но не раньше, чем нужно, а не на один дюйм больше, чем нужно, но достаточно, чтобы сохранить их и их позиции. Никаких русских или французских или испанских революций для них!

Ланни слушал дискуссию между Лотианом и членом парламента старой либеральной школы. Таким сохранившимся меньшинством англичан, которые верили в мораль в международных делах. Этот либерал сказал о нацистах все, что Ланни хотелось бы сказать. Он говорил им с горячностью и сделал несколько замечаний, которые Лотиан, возможно, принял как личные. Но маркиз не обиделся. Он был вежлив и убедителен и отвечал мягко, что исключило возмущение. Он тоже верил в мораль и в справедливые отношения между государствами. Он хотел все, что хотел его противник, это был всего лишь вопрос тактики между ними. Послушать этого благовидного и благородного лорда, можно было прийти к выводу, что реакционные государственные деятели, заключающие сделки с массовыми убийцами были в действительности сострадательными гуманистами и крестоносцами справедливости во всем мире.

VIII

Здесь была маленькая Фрэнсис, на несколько месяцев старше и заметно больше, и ей еще больше стало интересно узнавать о прекрасном мире. Для неё и её окружения было выделено одно крыло дворца. Она была падчерицей, но, по-видимому, не обнаружила несчастье этого статуса. Тот факт, что ее настоящий отец появлялся только три или четыре раза в год, делал ещё более восхитительным его очередной приезд. Между ними существовала неуловимая и таинственная связь крови. Седди никогда не мог занять место Ланни и был слишком занят, чтобы попробовать. Его светлость был владельцем и менеджером большого отеля, в котором жила Фрэнсис, в то время как Ланни был сказочным принцем, путешествующим по всему миру и приносящим восхитительные истории.

Ребенок тоже накопил для него истории, но с ней не так много чего случалось, о ней хорошо заботятся. Она от этого не страдала, ее обычная жизнь была нормальной и сытной. В этом большом поместье были лошади и собаки, овцы и олени, кролики и фазаны. Была французская гувернантка, и ребенок пробормотал своему отцу одну из басен Лафонтена. Каждый день на час приходил преподаватель фортепиано, и она проиграла свои маленькие отрывки толерантному судье. Важнее всего был снег на земле, и они весело провели время в битве снежками. Она не могла ездить на пони, потому что мокрый снег будет скользить под ногами пони, и он может споткнуться и сбросить ее, но Ланни мог покатать ее на санках, и если она упала, то это было бы чудесным приключением, о чём можно было рассказать своей матери.

Бабушка Фанни, в честь которой ребенок получил своё имя, порвала свои связи с Лонг-Айлендом, и у неё и у ее брата был свой собственный "домик" в поместье. Место на Шор Эйкрс было выставлено на продажу. Но у кого были бы деньги, чтобы купить его? Особенно сейчас, когда оказалось, что расходы Нового Курса подходили к несчастному концу, который все предсказывали для него. Поэтому никто, казалось, не собирался занять это место. Но вдруг произошло странное событие. Появился потенциальный покупатель, самый непредсказуемый и невероятный участник торгов, крупный профсоюз предлагает использовать поместье в качестве дома для своих престарелых членов! Они на самом деле предлагают полтора миллиона долларов. А полмиллиона были наличные деньги, которые они имели в своем собственном банке! Среди фешенебельных соседей прокатился ужасный слух. В результате чего Ирма и ее мать были завалены телеграммами и письмами протеста, а теперь соседи объединяются в синдикат, чтобы сохранить один из наиболее избранных пригородных районов Нью-Йорка. На самом деле, это был своего рода шантаж, и все смотрели на своего соседа, задаваясь вопросом, кто будет следующим желающим поместье высокого класса.

Фрэнсис слышала разговоры об этом, и хотела, чтобы Ланни рассказал ей, что плохого было в этих людях. Потом она хотела знать: "Папа, я буду английской девочкой?" Он сказал ей: "Ты будешь всем, чем захочешь, и у тебя будет достаточно времени, чтобы это решить". Он считал, что в ближайшие десять лет мир может сильно измениться. Акции продолжат спад, а налоги на доходы вырастут. Состояние Барнсов может перестать быть таким препятствием на пути к независимому мышлению. Может случиться даже, что замок Уикторпа будет выставлен на рынок, а некий британский профсоюз мог бы иметь в своем собственном банке сто тысяч фунтов!

IX

Самолет вернул путешественника в Париж, и его автомобиль понёс его по хорошо известному маршруту на Ривьеру. Там Бьюти ждала его с нетерпением, чтобы узнать каждую подробность жизни ее любимицы. Во-первых, Ланни рассказал ей все, что мог вспомнить, а затем она начала жаловаться, потому что этого было не достаточно. Она должна слышать каждое слово, которое вышло из этих драгоценных маленьких губ. Она засыпала Ланни вопросами: Чем они ее кормят? Во что одевают? Сколько она весит сейчас? Была ли она действительно счастлива? О чём она говорит? Мужчины так неразговорчивы. И это был такой позор, что Фанни Барнс могла быть с внучкой круглый год, в то время как Бьюти должна для этого бросить все свои дела и ночевать под открытым небом в Англии! Это было не совсем точно, потому что она и мистер Дингл могли иметь коттедж в поместье Уикторпов в любое время, какое выберут, и надлежащая квота слуг ждала их. Что касается путешествий, это было главным наслаждением жизни Бьюти Бэдд с тех пор, как ее сын её помнил. Правда заключалась в том, что теперь на Лазурном берегу был высокий сезон, и Эмили Чэттерсворт не могла отказаться от приёмов и не могла обойтись на них без Бьюти и Софи Тиммонс. Позже, когда придёт жаркая погода, Бьюти уедет сама и увезёт с собой своего мужа в Англию, куда переедет также и высокий сезон. Там она будет делить свое время между замком Уикторп и Блюграсс, домом Марджи, вдовствующей леди Эвершам-Уотсон, куда Софи также привезёт своего мужа. Эти старые подружки, все четверо американки, держались вместе, непокоренные временем, и не желая отказываться от удовольствия тратить деньги и показывать себя миру, даже если они сами содрогались, глядя на себя в зеркале. Эмили было хорошо за семьдесят, а Бьюти была только одной из банды, которой не перевалило за шестьдесят.

На Бьенвеню гостили сводная сестра Ланни, Марселина Дэтаз, и ее муж. Марселина вернулась, потому что она ждала ребенка и хотела, чтобы ее мать была рядом в такое время, и Марселина была на данный момент менее самоуверенной и своевольной девчонкой. Но ей по-прежнему хронически не хватало денег, и для неё было приятной новостью, что Гитлер платит высокую цену за Дэтаза. Одна треть этой цены будет принадлежать ей, и когда он заплатит? Она начала свою старую песню: Почему ее брат не может уделить немного свободного времени и продать побольше этих картин, ведь для него это было бы так легко сделать?

Ланни знал, что это был Витторио, который толкал ее на это. Это означало, что Витторио снова начал играть в азартные игры, если на самом деле он никогда не бросал. Он давал обещания, но что значит любое обещание для фашиста? Уклонение от них было частью той веры, которую они называли sacro egoismo. Капитано ди Сан-Джироламо был одним из тех бесхарактерных лиц, которые всегда обнаруживают новую "систему" для взлома банка в казино независимо от города, где они оказались. Ланни, которому в течение жизни на Ривьере было известно множество таких людей, и видел, как они все обанкротились и исчезли, стремился убедить своего зятя, что существуют законы математической вероятности, которые никогда не терпят неудачу в долгосрочной перспективе, и что шансы на колесе рулетки рассчитаны на эту определенность. Но что значит быть фашистским героем, если бы пришлось признать существование законов, стоящих выше собственных желаний?

Капитано был предоставлен отпуск на месяц, чтобы сопровождать свою жену. Он считал, что заслужил это, проведя целый год в этой забытой богом дыре Севилье, где в военное время цены выросли втрое и вчетверо, и где было почти недостижимо приятно провести время. У Витторио начали открываться глаза, и он обнаружил, что это был совсем не пикник, таскать каштаны из огня для бездельничающей испанской аристократии и неприлично богатого Хуана Марца. Он задавался вопросом, что Италия собирается получить из этого, и особенно то, что собирается получить однорукий герой. Он никогда не сможет летать и должен заниматься канцелярщиной, которая сильно надоела ему, особенно при небольшом жаловании и необоснованной задержки продвижения по службе. Витторио начал думать об отставке и осесть в поместье своей жены и тёщи. Если бы только он мог получить достаточно денег, чтобы опробовать безошибочную новую систему, которая была объяснена ему одним бездельником в баре казино!

Но ни одно из этих личных недовольств никогда не коснулось основ религиозных верований Капитано. Древняя Римская империя восстанавливается, Средиземноморье должно было стать "Нашим морем", и статуи дуче будут воздвигнуты на всех берегах вокруг него. Ницца, Савойя, Корсика были непосредственными итальянскими требованиями, и "Ницца" означало этот Лазурный берег, а Тулон, необходимую военно-морскую базу. Витторио напыщенным и безапелляционным тоном проинформировал народ Бьенвеню, мыса Антиб, Жуана и Канн, что он должен стать будущим хозяином этой земли. В один прекрасный день в ближайшее время партия признает его особую квалификацию и сделает его секретным агентом при высоком окладе. Тем временем он пил и ел за счёт богатых друзей Бьюти и занимал у них деньги, хвастал и не понимал, почему французские фашисты не носятся с ним и не восхищаются им. Упуская из виду тот факт, что играющая в поло и стреляющая голубей золотая молодёжь Юга Франции имела свою собственную программу экспансии, которая включала итальянскую Сардинию, итальянское Триполи и даже кусок Лигурийского побережья.

Так как Ланни вернулся со встречи с Гитлером и собирался к нему снова, его можно было считать своим, и Капитано задавал вопросы о нацистах, их партийной организации и особенно об их военно-воздушных силах. Он показал, что сильно не любит всех немцев, считая их жуликами, укравшими идеи и методы дуче. Но не может быть никаких сомнений в том, что у них были большие ресурсы и индустриальная мощь, и что они имеют право на экспансию. Только пусть они делают это на востоке и оставят Балканы и Средиземноморье первооткрывателям и создателям фашизма. Все это Витторио изложил за обеденным столом своей тёщи дома, а Ланни учтиво выслушал. Бьюти, больше не знавшая, во что ее сын действительно верил, была удовлетворена, увидев его поддерживающим мир в семье, и переключила свои ее мысли на soirée в Семи дубах, где он должен был аккомпанировать певцу из оперной труппы в Каннах.

X

Завершив круг общественных обязанностей, Ланни упаковал полдюжины лучших пейзажей Дэтаза и отправил их экспресс — доставкой фюреру в Берхтесгаден. Он позвонил по телефону, чтобы убедиться, что великий человек был там, и что его визит будет приемлем. Затем он сказал мадам сложить свои вещи в пару сумок и быть готовой отправиться с ним. Он не сказал, куда они едут, только в горы Южной Германии. Этого было достаточно, чтобы заставить ее старое сердце забиться. Он не стал рисковать в феврале везти ее на машине через Альпы. Для нее это было похоже на романтику побыть с человеком, которого она обожала, и который был так похож на сына, которого она потеряла. Она надеялась и молилась, чтобы Текумсе отправился в это путешествие, а не Кларибель. До сих пор он всегда путешествовал на яхте, или поезде, или на автомобиле. Он не рассказывал, как у него это получалось, но он всегда был там, готов к услугам.

Эти странно подобранные попутчики хорошо ладили, потому что Ланни любил читать, а мадам любила раскладывать пасьянс в течение нескольких часов, а затем вздремнуть в своем кресле. Они достигли Мюнхена без приключений, и, так как Ланни телеграфировал час их прибытия, их ждал элегантный лимузин с нацистским шофером в униформе и лейтенант с эмблемой мёртвой головы рядом с ним. "Герр Бэдд?" — спросил последний, а затем: "Bitte, могу ли я увидеть вашу карту?" Ланни показал ему гравированную визитную карточку, меньшую по размеру, чем это было принято в Германии. Офицер осмотрел её, а затем: "Bitte, einzusteigen". Они проехали весь путь до города Берхтесгаден, всё заняло несколько часов по одной из этих современных автострад, полностью очищенной от снега. Во время поездки они не обменялись ни словом. Гости фюрера разделяли его высокий статус, и с ними не разговаривали, пока они не заговорили сами.

Из города дорога на Бергхоф устойчиво шла вверх. Ланни ехал по ней два с половиной года назад, когда он и Ирма вывозили Труди из Германии, и Ирма была настолько разъярена этим, что села в поезд, идущий в Бремен, и на пароход, идущий в Нью-Йорк. Такой был конец первого брака Ланни. И можно сказать, начало его второго, хотя он не имел ни малейшего представления об этом в то время. Тогда это было ночью, и огни его машины, крутившиеся с каждым поворотом дороги, освещали склоны гор, покрытые высокими елями. Теперь это было днём, и склоны, и деревья были покрыты глубоким снегом, сверкающим в ярком солнечном свете. Воздух был чист и полон лесными запахами.

Частная дорога в поместье охранялась еще более тщательно, чем в предыдущем случае. Люди из бригады Мёртвая голова патрулировали каждые несколько сотен метров или около того, и они приветствовали своими "Хайль Гитлерами", на которые отвечал лейтенант. У главных ворот они были остановлены, и им не было оставлено никаких шансов. Даже лейтенант с его эмблемой Мертвой Головы не мог провезти двух человек в Бергхоф. Ланни Бэдду снова пришлось представить свою визитную карточку и претерпеть унижения, когда с его колен подняли меховую полость, чтобы никто не мог под ней скрыться. Багажник автомобиля также был обыскан. И все это время пулеметы, по одному с каждой стороны стальных ворот, были направлены на машину. Внук владельца Оружейных заводов Бэдд имел много дел с пулеметами в течение своей жизни, но никогда прежде не с того конца.

Когда ворота открылись, они медленно поехали, по обе стороны их сопровождали эсэсовцы. Ланни слышал, что были покушения на жизнь фюрера, и контроль стал гораздо более жестким, чем во время его предыдущего визита. Он не предпринял никаких неверных шагов, и не вышел, по американскому обычаю, у входной двери резиденции, ожидая инструкций.

Вниз по ступенькам особняка, переваливаясь, спускался толстяк-коротышка с круглым и красным лицом, как у как полной луны. Будучи нацистом, он сказал: "Хайль Гитлер!" а затем, будучи баварцем, он добавил: "Ggrüß Gott, Herr Budd!" Это был бывший кельнер мюнхенской пивной, который теперь был мажордом фюрера. Он знал герра Ланни Бэдда, потому что играл ему на аккордеоне и пел при его последнем визите. Боялись ли они, что потенциальные убийцы могли оглушить и похитить настоящего Ланни Бэдда и с его визитной карточкой прибыть сейчас в пристанище фюрера?

"Ggrüß Gott, Herr Kannenberg", — ответил Ланни, возвращая непрерывную улыбку. — "Позвольте мне представить моего друга мадам Зыжински". Все было в порядке. Эсэсовцы открыли двери автомобиля, гости вышли из него, и их багаж был выгружен. Одного взгляда было достаточно для Ланни, чтобы увидеть, что строительные работы, которые шли уже осенью 1935 г., были завершены. И простое шале, раньше называемое Haus Wachenfels, теперь имело с каждой стороны по длинному двухэтажному крылу. Так что гости никогда не будут снова спать в палатках. Он отметил своему сопровождающему превосходный вкус новой работы, и мажордом ответил тоном и выражением, как будто он пел псалом перед алтарем: "Unser Führer ist der grüsste Architekt der Welt!"

XI

Ланни не сказал мадам, в какое место она приедет. Это было его обычаем, и она понимала, что каждый её визит был проверкой. Она не могла не заметить все это великолепие и пышность и, возможно, видела фотографии Бергхофа в газетах, которые читала. Конечно, она узнает все лица, публикуемые в газетах, включая лицо с мясистым носом и усами Чарли Чаплина. Но некоторое время она его не увидит. Она приехала посетить другого джентльмена по имени Гесс, но всё было так устроено, что его имя также не упоминалось. Как только она вошла в дом, над ней взяла шефство англоговорящая горничная, которая сопроводила ее в комнату со всеми удобствами, включая обед и возможность прилечь и отдохнуть после поездки.

Коротышка, бывший кельнер, отвёз Ланни в лифте в другую комнату, и после того, как он принял ванну, он появился в приемных комнатах на первом этаже. Самая большая из них была "большим залом", мечтой архитектора о комфорте и элегантности. Большая часть ее передней стены была из стекла, открывая вид на чреду гор в австрийских Альпах. Потолок был обшит филёнкой, с десяток тяжелых балок шли в одном направлении, и еще десяток пересекал их, образуя квадраты. Они были из какого-то красивого резного темно-коричневого дерева, а на них висели люстры, на каждом кольце тридцать тонких белых свечей с электрическими лампочками наверху. В дальнем конце был помост, как терраса, три ступени высотой и, возможно, метров шесть глубиной, простиравшийся через всю комнату и вдоль части одной стороны. Здесь был большой открытый камин с креслами с высокими спинками перед ним. Стены комнаты были обшиты дубовыми панелями высотой выше метра, сверху весели картины, повсюду были гобелены, за которые эксперт смог бы выручить несколько миллионов долларов, но он предположил, что они были выставлены здесь не на продажу.

В ожидании гостя в этом роскошном помещении находился человек в коричневой форме. Он был известен как Führerstellvertreter, и Ланни последний раз видел его на очень торжественном событии, стоящим на трибуне перед одним из гигантских нацистских собраний, называя мучеников, тех партийных товарищей, которые были убиты в ходе более десяти лет борьбы за власть. Он стоял очень прямо, высокий атлет в простой коричневой рубашке, и теперь он носил то же самое в очень непростом доме своего фюрера. Он был рейхсминистром, главой нацистской партии и человеком номер три в Regierung, но он не носил сценических костюмов, как номер два. Как и его хозяин, он не пил и не курил, и подавал пример рядовым членам партии и презирал и отвергал тех многих, кто не следовал его примеру.

У Уолтера Ричарда Рудольфа Гесса было лицо фанатика. Его рот был прямой, как линия, с едва заметными губами, а другую линию представляли его густые черные брови, росшие поверх его носа. Его глубоко посаженные глаза были зеленовато-серого цвета. И он был известен тем, что мог переглядеть любого согрешившего партийного руководителя. Все они боялись презрения, которое они видели на его смуглом лице. В нём не было ничего нордического. Его волосы были черными и очень толстыми, а в верхней части его головы был длинный шрам, и там не росли волосы. Он получил его в одном из тех Saalschlachten в первые дни партии на собрании в пивной, где происходили бои с красными, и один из врагов швырнул пивную кружку в голову самого верного телохранителя Ади Шикльгрубера.

Сначала он был пехотным офицером, а затем летчиком в мировой войне, а затем, услышав выступление бывшего ефрейтора на одном из митингов в Мюнхене, стал его обожателем и верным секретарём. За участие в попытке переворота он был приговорен к крепости Ландсберг вместе с Гитлером. И, будучи человеком с более высоким уровнем образования, чем его хозяин, он терпеливо записал каждое слово высказываний хозяина и придал им форму книги. Ади предложил озаглавить эту работу: "Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости", но Гесс рассудил лучше, предложив "Mein Kampf". С тех пор пара была неразлучна, и когда Грегор Штрассер почти разрушил партию, уйдя в отставку, и напав на фюрера, то Гесс был назначен ответственным и уполномоченным говорить от имени фюрера.

В течение четырех лет он делал это, становясь все более суровым и мрачным с каждым днем сталкиваясь с пороками нацизма. Он редко появлялся в общественных местах, считая их пустопорожней тратой времени. Так что единственный раз Ланни встретил его здесь в Бергхофе, когда был там с Ирмой. В тот вечер он ничего не говорил и сидел, выглядя очень мрачным, наблюдая за двумя американскими гостями, как будто сильно не одобряя фюрера, тратящего свое время на таких людей.

XII

Ланни рассказывали, что этот человек мог быть дружелюбным и даже очаровательным, когда он чувствовал это, и посетитель очень хотел бы видеть его таким. "Герр рейхсминистр", — начал он говорить по-английски, он знал, что другой понимал и говорил на нём свободно, — "вам может быть интересно знать, когда я первый раз услышал о вас. Это было на Рождество 1924 года, Генрих Юнг вернулся из Ландсберга и рассказал Курту Мейснеру и мне о двух замечательных людях, которых он встретил в крепости".

"Wirklich?" — сказал смуглый человек. Вряд ли он мог сказать меньше.

— Курт и я были друзьями с детства, и я посещал его в Штубендорфе. Генрих был сыном старшего лесничего там, как вы, вероятно, знаете, и с тех пор он никогда не отставал от меня. Не реже одного раза в месяц я получал от него издания вашей партийной литературы. Я много лет твердо держался в сторне этого, но, в конце концов, я пал под её обаяние. Так что вы видите, герр Гесс, я своего рода ваш ученик.

Слышать такое от гостя, всего на четыре года моложе себя, было большой любезностью. Даже у самого сурового человека есть что-то в его душе, к чему он относится с сентиментальностью. У Гесса это был период, который он провел в тюрьме с Ади и другими героями НСДАП. Плотный почти безгубый рот расслабился в улыбке, и человек, относящийся ко всему с подозрением, заметил: "Это были великие дни".

"Такие великие, я считаю, что никто из нас не сможет их повторить", — ответил посетитель. С этого момента он стал членом братства и больше не чувствовал глаз заместителя фюрера, следящими за ним с подозрением.

Сидя в одном из вместительных кожаных кресел, которых было множество в зале, Ланни рассказал о своих восьми годах исследований паранормальных явлений. Он знал, что его хозяин увлекался спиритизмом. Когда он зачитывал имена мучеников перед собранием нацистов, он был уверен, что дух каждого из мучеников парил над сценой и был охвачен той же гордостью, что и выступающий. Так что теперь Ланни развивал эту линию. Текумсе был подлинный дух бывшего индейского вождя. Ланни также слышал, что Гесс был поклонником "Морального Перевооружения" и последователем Бухмана, который вернулся в Америку, говоря: "Слава Богу за такого человека, как Гитлер". Поэтому Ланни рассказал, как присутствовал на заседаниях Бухманитов в Англии, и, как недавно говорил с лордом Лотианом.

Ланни, кроме того, знал, что Гесс верил в исцеление верой, и что, невзирая на насмешки других руководителей партии, созвал конгресс по этому вопросу. Ланни знал язык этих многочисленных культов, которым на протяжении более десяти лет его учил его отчим. Он рассказал истории о необыкновенных исцелениях, которых добился Парсифаль Дингл. Гость объяснил свою убежденность в том, что "исцеляющая вера" не должна обязательно быть связанной с христианской религией или еврейской Библией. Это была не вера в Иегову или в любого другого племенного божества, а вера в творческий принцип, который управляет вселенной и есть во всех наших сердцах. Ланни не был уверен, что его хозяин верил в Вотана и старый Тевтонский сонм богов, но он был достаточно осторожен, чтобы не осуждать их. Кроме того, имея богатый опыт общения, он был достаточно осторожен, чтобы дать хозяину дома возможность поделиться своим собственным опытом и изложить выводы, извлеченного из него. Таким образом, они приятно провели пару часов, и в конце стали приятелями.

XIII

Американец поднял тему о Бруно Прёфенике и рассказал о своем визите к нему. Гесс сказал: "Он человек, которому я не слишком доверял бы". И Ланни, не желая связывать себя, ответил: "Я знаю, что в этой области есть мошенничество, а также, у меня есть основания полагать, что есть медиумы, которые порой производят подлинные явления, а также, поддаются искушению выручить духов, когда у тех бывают сбои".

Гесс согласился с этим. Он сохранил свой интерес к Прёфенику, потому что он был уверен, что старый чародей входил в транс по-настоящему и на самом деле не посмел бы вводить в заблуждение заместителя фюрера. В этом была угроза для чародея, и Ланни засмеялся и сказал: "Не будьте слишком жестким с любым из них. Помните, что мужчина или женщина, в подлинном трансе может обмануть, не подозревая об этом, или ничего не смогут поделать с этим!"

Нацистский лидер сказал, что он никогда не думал об этом, и Ланни объяснил свою идею о том, что подсознание имеет много уровней и различных сил в нем, добрых и злых. — "У всех нас есть побуждения лгать и обманывать, и некоторые из нас уступают им на сознательном уровне". Он быстро пропустил эту тему, в надежде, что она не будет восприниматься как намек на литературное произведение, у которого его собеседник был соавтором. — "Почему не может случиться так, что какая-то хитрая и коварная подсознательная личность возьмёт под свой контроль медиума в трансе и попытается создать свой собственный престиж и значимость, заставляя медиума делать и говорить все, что она находит выгодным?"

"То есть у них есть довольно широкое алиби", — отметил проницательный заместитель фюрера.

— Те, кто сознательно обманывают, будут использовать все, что они могут придумать. Но я не уверен, что Руди Шнейдер когда-либо стал бы преднамеренно обманывать, или что Эвсапия Палладино когда-либо знала, что у неё появляется дополнительная конечность.

Это были случаи, описанные в книгах, а Гесс эти книги не знал, так что Ланни рассказал ему эти истории. Затем он сказал: "Прёфеник собирался отправить свое астральное тело в Бергхоф, чтобы выяснить, что вы и я здесь делаем. Будет интересно посмотреть, как он сможет это сделать. Я написал ему, что буду здесь сегодня. Так что нет сомнений в том, что он пытается испытать своё искусство на нас".

— Ну, было бы не трудно догадаться, что мы сидим в двух креслах в этом зале и говорим о нем и других медиумах.

"Я думал об этом", — ответил американец. — "Если вы заинтересованы в таких экспериментах, давайте сделаем кое-что немного по-другому, за пределом его догадливости".

— Что вы предлагаете?

— Я думал о нескольких вещах. Мне говорили, что вы спортсмен, и поддерживаете себя в форме. Когда я был мальчиком, меня учили тому, что называлось "Французской борьбой", и мне говорили, что тому же учили немецких школьников. Если старый чародей сможет сказать, что мы делали это, мы можем быть уверены, что у него есть какая-то сверхъестественная сила.

"Либо это, либо у него есть шпион в этом доме", — заметил угрюмый заместитель.

Они сняли свои пиджаки и выбрали свободное место на этом хорошо отполированном дубовом полу. Став лицом друг к другу, но каждый немного правее другого. Ланни поставил свою правую ногу с внешней стороны правой стопы Гесса. Каждый из них занял твердую позицию, с левой ногой назад. Ланни крепко взял правой рукой правую руку своего противника. Так, они были готовы, а хитрость заключалась в том, чтобы, сохранив своё равновесие, попытаться вывести из равновесия своего оппонента. Выигравшим считался тот, кому удалось заставить своего оппонента оторвать правую ногу от земли. Есть много трюков, чтобы застать оппонента врасплох, но Ланни никогда не использовал больше одного за раз. Гесс был быстр в своих реакциях и имел стальные мускулы. Ланни, со своей стороны, был теннисистом, который не терял хватки. Кроме того, он играл на пианино, что требовало больших усилий, чем могло показаться большинству слушателей.

Вот этим они занимались, когда хозяин этого дома вошел в зал. Они остановились, но хозяин хотел бы знать, что они делали, и они продолжили, пока он смотрел на них. Он хотел бы попробовать эту форму развлечения в окопах, сказал он, когда в течение нескольких месяцев было нечего делать, только ждать. Тем не менее, он не предложил попробовать это сейчас. Он выглядел дряблыми, и Ланни слышал, что он не занимался никакими упражнениями, кроме ходьбы. Он ни в коем случае не станет делать с фюрером всех нацистов ничего, что может привести того к поражению. Ланни не был уверен, что станет делать тоже самое с его заместителем. Он был рад, что Гесс был в состоянии хорошо постоять за себя. Когда они закончили, то оба тяжело дышали, и их фюрер снисходительно сказал: "Вы оба до сих пор остались мальчишками". Но они были его мальчишками!

 

Глава двадцатая

Гора Магомета

[64]

I

В течении своей счастливой жизни Ланни Бэдд часто посещал элегантные дома в различных частях мира, и его поразило, что сходств в них было гораздо больше, чем различий. Выработался некий стандарт жизни праздного класса во всех крупных центрах. Транспорт и связь способствовали этому, но самое большое влияние оказывал киноэкран, который разносит все и сообщает всем во всем мире. Если богатый человек в Америке завёл себе какое-то новое роскошество, то богатый человек в Тасмании или Исландии увидит это и закажет себе. В результате образовался общий уровень комфорта и культуры, где не было ничего совершенно нового, что могло бы удивить любого гостя. Меблировку из Бергхофа можно было перевезти в особняк на Ноб Хилл в Сан-Франциско, или на Авенида Рио-Бранко в Рио-де-Жанейро и установить там.

То же самое случилось с поведением и моралью. Везде были тихие и хорошо обученные слуги, а дом казалось жил в автоматическом режиме. Все было безупречно чистым, и если снаружи была грязь, то все вытирали ноги, прежде чем зайти. Все говорили с достоинством и редко теряли самообладание. Там можно было много пить, но люди научились обращаться со спиртными напитками. Они пили, пока могли, а затем поднимались в свою комнату и отсыпались. Костюмы аналогичным образом были стандартизированы. Серые брюки и синий пиджак, которые носил фюрер за обеденным столом, можно было бы одеть для неофициальной трапезы в городе под названием Ньюкасл в штате Коннектикут, или в Англии или Австралии. То же самое относится к белым галстуком и фракам при церемониях.

За некоторыми исключениями, стандартизация проникла также и в сферу идей. Средний человек с состоянием и властью относился одинаково к политике цивилизованного мира. Детали и приёмы могут отличаться, но все богатые и великие хотели сохранить то, что у них было. Вот почему Робби Бэдд мог поехать в Париж и Берлин и так хорошо ладить с бароном Шнейдером и генералом Герингом. Именно поэтому движение, которое началось в Италии, так быстро распространилось в Германию, Польшу, Румынию, Австрию, Испанию, Бразилию, Аргентину и Японию. Вот почему агенты фюрера могли сообщать ему о продолжающейся распространяться пропаганде его идей во Франции и Великобритании, а также в великой демократии, которая называла себя сладкой землей свободы. Те, кто имели собственность и пользовались привилегиями, хотели удержать их. Когда они поняли, что трудящиеся начинают организовываться, объявлять забастовки, а также использовать избирательные бюллетени в своих собственных интересах, хозяева начали поиски сильной частной полиции. "Фашизм есть капитализм плюс убийство", — так левак Рик заявил после своего первого интервью с Муссолини восемнадцать лет назад.

II

Дом, в котором теперь гостил Ланни, отличался своей благопристойностью среди остальных. Его хозяин не пил, и не позволял никому курить в общественных помещениях. Для занятия этой дурной привычкой его гости должны были удаляться в свои спальни или выходить на свежий воздух на террасы. За столом гостям подавали обильную привычную пищу, но хозяину специально подготовленное овощное блюдо с одним яйцом-пашот наверху и однопроцентное пиво, специально сваренное для него. Он был настолько обходителен со всеми за длинным столом, в том числе с тремя секретаршами, что Ланни должен был продолжать говорить себе: "Это убийца Труди, Люди и Фредди Робина".

Не то, чтобы он убил их своими руками. Но он создал систему и отдавал приказы, которые включали их и тысячи других жертв. Он планировал в это время убийство целой нации, состоящей из шести или семи миллионов человек. Сюда прибывали различные генералы и чиновники, которые докладывали результаты и получали инструкции по подготовке этой операции. Да, это было похоже на посещение дома Вельзевула, известного как отец лжи. У Вельзевула тоже, без сомнения, было современное и прекрасно оборудованное место жительства, и его манеры были безупречны. Но ведь внезапно в какой-то момент из под пола может вырваться пламя и пойти серный запах?

После обеда Рудольф Гесс спросил, можно ли ему провести сеанс с мадам, и Ланни пошел его организовывать. Он сказал ей, что в комнате должно быть темно, что зайдёт джентльмен и займёт место. Этот джентльмен дружелюбен и будет вести себя вежливо с Текумсе или с тем, кто может прийти. Ланни уже разъяснил процедуру заместителю фюрера, которому было не нужно много наставлений, так как он был знаком с сеансами. Американец хотел бы присутствовать, но боялся рисковать. Он попал в затруднительное положение, став свидетелем унижения Захарова, и не собирался повтрять эту ошибку с кем-либо здесь. То, что они имели в своём подсознании, был их секрет. Ланни беспечно сказал: "Помните, что нельзя винить меня, если духи будут невежливыми". Другой улыбнулся и охотно пообещал.

Так что теперь Гесс исчез, а остальные гости и другие обитатели дома были приглашены в проекционный зал, чтобы посмотреть фильм. Фюрер любил кино, и как ни странно предпочитал американские картины, но, конечно же, с немецкими названиями. Он не понимал по-английски, за исключением, "O.K., Chief" и других подобных стандартных фраз. На этот раз шла комедия под названием It Happened One Night. Гитлер крутил её несколько раз, и она ему никогда не надоедала. Из неё он мог узнать, как люди путешествуют по Америке в автобусах, и как им нравится жить по-своему, что он, конечно, не хотел иметь в Фатерланде. Ланни задавался вопросом, насколько серьезно он воспринимал американские комедии? Действительно ли он верил, что обычно дочери американских миллионеров убегают из дома и выходят замуж за бедного, но честного молодого человека, которого они подобрали на дороге? До сих пор такого не происходило ни в Ньюкасле, ни в районе Шор Эйкрс.

Когда демонстрация фильма закончилась, Гесс мерил шагами большой зал. Он взял гостя за руку и повел его, сказав: "Фюрер также хотел бы услышать мой доклад". Они спокойно прошли в кабинет Гитлера, который был на втором этаже у фасадной стены. Усевшись там перед камином, заместитель сказал: "Герр Бэдд, это действительно замечательно. Вы уверены, что никто сказал этой старой женщине мое имя?"

Ланни ответил: "Я не могу быть уверен в этом. Я могу только сказать, что я ей ничего не говорил, и не говорил никому, кроме вас и герра Гитлера. Если она узнала ваше имя, то только от кого-то в этом доме".

— Я уверен, что этого не могло произойти.

— Эти сомнения беспокоят всех, кому я возил мадам. Бедный Захаров мучился с этим всю свою жизнь. Я могу только сказать, что я воспринимаю эти эксперименты серьезно, и даю вам честное слово, что я не давал ей ни малейшего намека. Члены моей семьи знали, что я отправлял картины герру Гитлеру. Но я рассказал им только, что везу мадам к моему другу в Германию, который хотел бы попробовать с ней эксперименты. Они привыкли к этому, как и мадам.

III

Нацист Nummer Drei продолжил описывать духов, с которыми он провел минувший час. Первым был некий Франц Дик, или кто-то с похожим именем, Текумсе никогда не разбирался в иностранных именах. Это был Дикхоф, но Гесс забыл о нем, а дух заставил его вспомнить. Он был одним из штурмовиков, которые помогали Гессу во время путча около пятнадцати лет назад. Гесс не участвовал в том злополучном параде по улицам Мюнхена. В его задачу входило похитить двух министров правительства Баварии с неблагозвучными именами Швейер и Вутцельхофер. Пару посадили в автомобили и увезли в ближайший лес. Им завязали глаза и поставили под расстрел. Затем расстрел отменили и увезли их в другой лес, где всё повторили снова. Такая форма пыток должна была напугать их так, чтобы они слушались нацистских приказов в будущем.

"Мы были наивны в те времена", — заметил смуглый заместитель. — "Мы надеялись, что не будем убивать много людей".

Ланни подумал: "Вот из под пола вырвалось пламя и появился запах серы!"

Гесс рассказал историю того захватывающего дня. На перекрестке он предусмотрительно позвонил по телефону в Мюнхен и узнал, что переворот не увенчался успехом. Таким образом, он освободил своих пленников и бежал в горы, где оставался беглецом в течение нескольких недель. Но, в конце концов, он сдался, и это было самым счастливым решением его жизни, потому что его отправили в крепость, где он стал соузником Гитлера. С ними обращались хорошо, позволяли свободно передвигаться в крепости и получать все книги и газеты, которые они желали. Гесс улыбнулся и сказал: "Ни одна из фракций не может быть уверена, когда придет их очередь, так что лучше быть вежливым с оппонентами". Ади улыбался всему, что говорил его верный последователь. Эти двое обращались друг к другу на "ты", — Гесс был единственным человеком, который позволял себе эту вольность со своим фюрером.

Теперь пришел этот Франц, или его дух, напоминая, как был напуган заместитель, когда понял, что его противники были всё ещё у власти в Мюнхене. На суде Гесс заявил, что он никогда не имел намерения убивать двух министров. Но Франц думал иначе и на сеансе шутил с ним об этом. Все это было удивительно убедительным. Дух говорил с хорошим баварским акцентом, и Гесс хотел знать, разве мадам говорила по-немецки? Ланни ответил: "Только несколько слов, которые она слышала от меня. Духи используют её голосовые связки". Обычно он бы добавил: "По крайней мере, так говорит теория", — но теперь он оценивал духов сам.

Замечательный сеанс на самом деле. Там пришел камрад мировой войны, тот, кто называл себя Гансом и был с Гессом в окопах под Верденом, и был убит через несколько минут после того, как Гесс получил пулю в легкие. Гесс не помнил его, но в тот год там было такое пекло и такая мясорубка. Этот человек привёл доказательства и процитировал строку из стихотворения, которое написал Гесс в окопах. Оно начиналось, — "He, Franzmann", что звучало примерно так: "Эй, французик". Он рассказал этому французику на простом языке грубые факты о Lebensraum. Французики имели землю, но она была нужна немцам, которые собирались там жить вместо французов.

Ланни никогда не слышал, что Гесс писал стихи, и сказал об этом. Гесс скромно ответил, что это на самом деле не поэзия, а просто пустяковые вирши, но Ланни знал лучше и не согласился. Именно так великие предают своё величие. Пробуя, как это будет, но они не могут без лести, которая является частью атмосферы, которой они должны дышать. Перед тем как Ланни справился с этим солдатом, партийный вождь высказал своё убеждение, что его вирши были подлинным выражением немецкого Geist. Ланни сказал бы больше, только он знал, что Гитлеру будет скучно, он тоже писал вирши, но ни разу не проявил мужества их опубликовать.

IV

Фюрер решил, что это была показательная демонстрация паранормальных явлений, и захотел немедленно идти в комнату мадам и провести сеанс самостоятельно. Но Ланни пояснил, что эта пожилая женщина была уже истощена сеансом, и вряд ли сможет дать результаты в настоящее время. Дайте ей поспать ночью, и завтра в любое время все будет в порядке. Ади предпочёл вечер. Он хотел пройти в ее комнату, и чтобы никто из слуг не знали об этом. Самонадеянный американец усмехнулся и заметил: "Ваша репутация не пострадает, она настолько стара".

Гитлер всегда плохо спал, поэтому он ложился спать поздно и хотел проводить вечернее время в компании. Эти трое сидели долго, обсуждая природу Вселенной и возможную судьбу человеческих насекомых, которые роились на одной из её незначительных планет. Гитлер вёл большую часть разговора. А для чего еще быть великим? Два других почтительно слушали и высказали свое мнение, когда их спрашивали. Руди в своей собачьей преданности неизменно соглашался с каждым словом своего божественно рукоположенного фюрера. Ланни иногда решался не согласиться, но всегда в форме вопроса, рассчитанного на переход к новой теме Die Nummer Eins.

Адольф Гитлер верил в Бога. Но не в Бога какой-либо из существующих религий, и, конечно, не в иудейского Бога, или в его сына христианского Бога. А в творческую силу, или духа. Даже в личность, если она стояла за появлением этой таинственной вселенной. Этот дух жил во всех нас, и мог быть использован нами. Его ответы на молитвы были лишь еще одним из способов такого использования. Некоторое время Ланни мог бы подумать, что он вернулся в Бьенвеню и слушал одну из лекций о Новой Мысли Парсифаля Дингла. Поговорите с ним, и он услышит, и может встретиться дух с духом!

Но быстро стало ясно, что существует разница между трансцендентализмом Теннисона и национал-социалистской Mystik. Ади был практичным человеком, и у него был мир, который надо завоевать и править, и его Бог был выбран, и ему поклонялись, потому что Он был готов помочь выполнить эту работу. Он не принадлежал немецкому племенному пантеону, фюрер поспешил объяснить, что Он был прагматичным, и Его следует судить по Его делам. То, что Бог для арийской расы имел цель, доказывал тот факт, что Он поставил их выше всех других рас. Фюрер сказал арийской, потому что включал англосаксов в свою классификацию. Он очень хотел союза с английским и американским народами для осуществления великих целей, которые он предначертал. Он так не сказал, но Ланни заметил во всей его беседе секретную зависть, которую он испытывал к англичанам за их длинные и проверенные временем традиции господства и управления. Такие люди, вроде лорда Галифакса и маркиза Лотиана, внушали ему какое-то ожесточённое благоговение. Последний из кайзеров имел такое же чувство, и не желал ничего большего, как быть английским джентльменом. Он вступил в войну с ними, наполовину случайно, а наполовину, потому что они относились к нему свысока.

Бог сила, — дружески сказал религиозный Ади. Бог был яркой индивидуальностью и, одновременно мудрой общественной силой. У Ади была и яркая индивидуальность, потому что, когда он удалился в свою комнату, он призвал эту силу, и она дала ему смелость и предвидение. Ади понимал и общественную силу, потому что он призвал эту силу в сердца немецкого народа, и получил свой ответ в виде национального энтузиазма, воли и силы. Это была обязанность ясновидящего, мистика, чтобы претворить эту силу реально в свою личную жизнь, и это была обязанность государственного деятеля и полководца, чтобы привести её в действие масс. Когда у тебя есть эти две силы в одном, то ты действительно великий лидер, избранник судьбы, фюрер Volk и создатель истории. "Таким Бог избрал меня", — сказал Ади Шикльгрубер, не тщеславно, но смиренно. Он никогда не цитировал еврейскую Библию, и, возможно, никогда не читал её. Но Ланни знал её, и вспомнил рассказ пророка Исаии:

"И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня".

V

Этот избранный богом человек перешёл к обсуждению других избранных богом людей. Среди них были те, кто потерпел неудачу, потому что у них была только духовная сила, и не было никакого способа превратить её в действие. Таким был Иисус, неудача которого была самой ужасной, и не потому что он был распят, а потому что его учение было извращено, и церкви, которые действовали его именем, не интересовались тем, во что он верил и чему учил. То же самое относится и к Будде, чьи учения были еще более извращенны. У его священников было больше времени, чтобы забыть его. С другой стороны, были великие полководцы, как Александр и Наполеон, которые построили империи только для того, чтобы они разрушились, потому что они полагались только на меч, а не на дух и не на Бога. У них не было ничего, чему научить человечество, только материализм, звериная цивилизация менял международных евреев. Ланни вздрогнул, услышав эти слова, опасаясь, что его хозяин заведётся своей обычной речью на эту тему. Но нет, Ади был в конструктивном настроении. Он не боролся против своих врагов, а строил новые государства, империи, миры. Он заявил: "Величайший человек, который жил до меня, был Магомет". Ланни был поражен этим. Когда он размышлял над фюрерами прошлого, то решил, что Магомет был тем, на кого больше всего был похож этот бывший ефрейтор и художник открыток с картинками. И, конечно же, когда Ади назвал аравийского пророка величайшим человеком, который жил до этого, то это было то же самое, что сказать, что у него было наибольшее сходство с Адольфом Гитлером. Нацистский фюрер объяснил свой прототип: человек, обязанный всем самому себе, который нашел Бога, но не удовольствовался лишь Его проповедью, а сформулировал Его закон и заставил ему повиноваться. Другими словами, священная книга в одной руке и меч в другой. Результатом стало то, что религия, которую основал Магомет, и до сих пор существует. Его книгу по-прежнему читают и его закону повинуются, точно так, как он установил. — "Согласны ли вы со мной, герр Бэдд?"

"Конечно", — ответил гость. — "Если это может вас заинтересовать, то у меня возникла эта же мысль о вас, когда я впервые прочитал вашу великую книгу".

— Тринадцать столетий прошло с тех пор, как умер Магомет, и мир сильно изменился. Миру нужен новый свод законов, новое откровение. И поверьте мне, я не полагаюсь только на меч, я не хочу просто заставить людей подчиняться мне. Я готовлю их разум и вдохновляю их души. Я создаю новую религию, которая будет существовать тысячу лет, возможно, десять тысяч, до того времени, пока Бог пошлёт нового пророка, чтобы заменить меня. Я не даю всё это откровение целиком, но мало-помалу, как и Бог мне его дает по своему усмотрению. Я говорю вам об этом, герр Бэдд, потому что вы являетесь человеком, который видит и понимает эти внутренние силы и уважает мое видение.

"Я понимаю, что именно вы имеете в виду, Ваше Превосходительство", — благоговейно сказал американец.

— Массы людей не могут жить без руководства, они не могут решать проблемы жизни для себя, им необходимо сказать, что делать. Кроме того, они должны иметь причину для послушания. Они должны иметь веру, они не могут жить без Бога. Руди уже говорил об этом вашем земляке Бухмане и его идеях. Я считаю, что он немецкого происхождения, и очевидно, что он понимает религию, которую я создаю, и готовит Америку и Великобританию принять наш национал-социалистский крестовый поход. Вы знаете его движение Морального перевооружения?

— Я присутствовал на их собраниях, и у меня был разговор с Лотианом об этом неделю или две назад. Я имел счастье знать Лотиана ещё с моей юности.

Ланни было собирался сказать: "Со времени мирной конференции в Париже", но он понял, что это была еще одна фобия Ади, и её упоминание может заставить его вещать всю ночь!

VI

Ланни было трудно заснуть в ту ночь. Он лежал, созерцая мир седьмого века. Мир Адольфа Гитлера имел все современную технику, телеграф и телефон, радио и кино, а ещё и самолеты. И все это будет использоваться для более быстрого подчинения человечества воле нового пророка-фюрера. В то время как магометанский крестовый поход на лошадях был остановлен на востоке в Венгрии, а на западе в Испании, нацистский крестовый поход с бомбардировщиками и подводными лодками не может быть остановлен ни Атлантикой, ни Тихим океаном. Ланни составлял в уме доклад Гасу Геннеричу о том, что Ади Шикльгрубер был самым опасным человеком, который появился в современном мире.

На двери комнаты Ланни был размещен список правил, как в гостинице. Одно из правил гласило, что гости должны появляться на приём пищи в течение двух минут при звоне колокола. Ланни надеялся, что это не значит, что он должен явиться на семичасовой завтрак. Он взял на себя смелость в ожидании второго, который немцы называют "завтрак с вилкой" в девять часов. И за это ему не сделали замечаний. Там фюрер взял стакан молока и пару булочек, обильно намазанных мармеладом. Также яблоко. Затем он удалился в свой кабинет, и Ланни рассказали, что он провел утро за государственными документами, отдавая приказы своим адъютантам. У него были личные телефонные линии с Мюнхеном и Берлином, а почту доставляли самолетом ночью и утром.

Его горное убежище обслуживалось большим штатом, частью постоянным, а частью прибывающим на автотранспорте или самолетом, когда усталость фюрера от служебных обязанностей и других государственных дел заставляло его бежать из города. Ланни отметил, что все эти люди без исключения были молоды, и он понял это как часть психологии реформатора мира. Старики и люди среднего возраста были неправильно воспитаны, они были капризны и желали действовать по-своему. В течение почти двух десятилетий Ади обучал молодежь не желать действовать по-своему, а действовать по его указаниям, и таких людей он любил иметь при себе. Его военные адъютанты были полковник, капитан 3 ранга и два капитана. Первой паре было под сорок, а второй под тридцать пять. Были три офицера обеспечения и два личных денщика, один лейтенант, а другой сержант. Ланни был уверен, что все они были моложе тридцати, и большинство из них моложе двадцати пяти лет. Все они выглядели настоящими арийцами, то же самое относилось к секретаршам и женскому обслуживающему персоналу, их гость насчитал восемь или десять.

Личный врач фюрера, тоже молодой, проявил интерес к гостю из-за рубежа. Возможно, ему поручили сделать это. Во всяком случае, он взял Ланни на попечение и показал ему художественные сокровища, которые находились в шале, и рассказал ему то, что знал о них, и с интересом выслушал замечания Ланни. Позже молодой архитектор, который вёл новое строительство по заказам фюрера, пригласил гостя осмотреть работу, которая была проделана в поместье в период после его предыдущего визита. Рядом с двумя крыльями была главная терраса, и шло строительство летнего дома над ней, гараж, встроенный в гору, казармы для охранников СС, место жительства для персонала, а также роскошный новый гостевой дом для важных официальных лиц. Все было гармонировало с пейзажем, имея фоном одетые елями горы и вид на заснеженные австрийские Альпы, в том числе и на долину с прекрасным небольшим городом Зальцбург.

Великолепное сочетание природы и искусства. Феерическая мечта пасынка, которым пренебрегали и которому во всём отказывали. Юноши, который хотел быть художником, но никогда не имел возможности получить какое-то образование, кроме как в искусстве убийства своих собратьев. Он знал крайнюю бедность, безработицу и жизнь отщепенца в приюте для бездомных. В окопах он был вынужден жить и в дождь, и в грязь, на морозе, а летом в пыли и жаре, его кусали вши, по нему стреляли снарядами и пулями, он страдал от ран и ужаса. Все это год за годом, а в конце поражение и унижения.

Таким было образование Ади Шикльгрубера. И вряд ли следовало удивляться, что он стал невротиком и должен был принимать наркотики, чтобы заставить себя спать, и испытывал настроения экзальтации и последующей суицидальной депрессии. Не удивительно, что он тосковал и испытывал раздражение, потому что не мог противостоять мыслям, которые преследовали его в покое. На его совести десять тысяч убийств. Убийства своих лучших друзей, людей, которые были его товарищами на поле боя и в лагерях, женщин, которые дарили ему любовь, или пытались это сделать. Он верил в духов, но боялся звать их, потому что могут явиться неправильные. Он верил в Бога, но должен был превратить его в Бога войны, потому что сам Ади никогда не мог спастись от угрозы войны. Он не мог есть пищу без тщательно продуманных мер предосторожности против отравления. Он не мог ездить по улицам любимых городов, не думая, что в любой момент бомба может упасть на его голову. Он не мог гулять по своим любимым лесам без охраны, не оглядываясь, чтобы убедиться, что рядом это его охрана, а не снайперы его врагов!

VII

Наконец, фюрер завершил свой рабочий день и вышел получить свою дневную дозу свежего воздуха и физических упражнений. "Моцион", Ланни слышал, как это называл его двоюродный дед Эли Бэдд в Коннектикуте. И теперь он использовал это слово, и объяснил его значение, что развлекло его хозяина. Рядом совершали свой моцион стая из трёх красивых овчарок. Они не обращали никакого внимания на Ланни, потому что они были собаками одного хозяина. Тем, что фюрер требует от всех существ рядом с ним. Они стаей носились по всей территории, и Ланни догадался, что произойдет с нежданным гостем на этой территории. Тут же находился человек, отдающий команды собакам, а чуть дальше позади шли два эсэсовца из отряда "Мёртвая голова". В дополнение к обычному пистолету на поясе они были вооружены винтовками с оптическим прицелом. И, видимо, фюрер сообщил им о маршруте своей прогулки, Ланни наблюдал на их пути и других вооруженных людей.

"Я собираюсь показать вам то, что я показываю немногим", — заметил хозяин. Они пошли вверх по горной тропе, которая заставила его тяжело дышать, и через некоторое время они пришли к тому, что было очевидно недавно проложенной дорогой, двухполосным шоссе, врезанным в крутой склон. Снег был счищен с неё, и Ланни мог видеть, что она была вымощена, а также, что по ней недавно ездили. Они пошли по ней, постепенно поднимаясь, любуясь видами.

— Это работа моего замечательного Тодта, который построил все мои Autabahnen. На этот раз он был достаточно любезен, чтобы построить ещё одну для моего личного пользования.

Ланни вспомнил, что он слышал от Хильде Доннерштайн и других, что фюрер строит себе секретное пристанище на горной вершине, называемой Кельштайн. Но прежде чем начать эту работу, было необходимо построить дорогу до места, почти на километр выше, чем сам Бергхоф. Этот труд занял около двух лет. И теперь Ланни преодолевал один крутой поворот за другим и видел по сторонам обрывы в полкилометра глубиной. Дорога была прекрасно сбалансирована, наклонена таким образом, что быстро движущийся автомобиль будет всегда в безопасности. Ланни заметил: "Генерал Геринг показал мне свою игрушечную железную дорогу, но у вас есть настоящая". Это не могло не порадовать хозяина.

Он выдохся и остановился на одном из поворотов, говоря: "Это слишком далеко, чтобы добраться туда сегодня, но в один прекрасный день осенью следующего года, когда это будет закончено, я возьму вас туда. "Schauen Sie mal!" — Он указал на место высоко на склоне горы, что казалось серой скалой. — "Sehen Sie etwas?"

Ланни ничего не видел, и его хозяин объяснил, что он и не должен был ничего видеть. Вход в Кельштайнхаус был искусно замаскирован и невидим снизу. Дорога доходила туда и входила в туннель, врезанный в гору. Там предусматривались бронзовые двери, открывающиеся автоматически при приближении автомобиля и закрывающиеся за ним. Внутри была шахта, идущая прямо через горы вверх на расстоянии около двухсот метров. В шахте был лифт, в настоящее время использующийся рабочими. Когда работа будет завершена, его заменят гостевым лифтом, вмещающим восемнадцать человек. Все это будет работать, конечно, на электричестве. На вершине будет реальное убежище, где никто не сможет помешать медитациям изобретателю новых миров. Дом будет небольшим, только с комнатой для фюрера и пары слуг. В гостиной будут стекла с трех сторон, откуда будет открываться вид на эти Альпы на сотни километров. "Поверьте мне", — сказал Ади, — "не следует забывать виды".

"Похоже, что у вас немцев в крови любовь к горам", — заметил гость.

— Это правда. Мой великий учитель, профессор Хаусхофер, показал мне на карте, как наш народ мигрировал на восток и юго-восток. Он всегда избегал низины и селился в более высокой и лесистой местности. И вы знаете, какую роль играли горы и леса в наших легендах и в нашем искусстве. Когда боги поднимаются в Валгаллу по радуге, то она берёт начало с горной вершины.

"Я сыграю вам соответствующую музыку, когда мы вернемся домой". — сказал Ланни, улыбаясь. — "Вы позволите мне предложить название для вашего пристанища, когда оно будет закончено? Возможно, другие не поймут, но вы, я и герр Гесс можем держать в секрете это название. Назовите его "горой Магомета".

Фюрер нацистов взглянул с изумлением на своего гостя. Затем он начал смеяться и так радовался Witz, что хихикал весь путь по шедевру дорожного строительства генерала Тодта.

VIII

После обеда фюрер выразил желание послушать музыку. Немедленно были доставлены ноты аранжировки Луи Брассена музыки Вагнера для фортепиано, и Ланни сыграл сначала "Шелест леса" из оперы "Зигфрид", а затем "Заклинание огня" из оперы "Валькирия". Эта музыка леса и гор была предназначена для Ади, как напоминание об их недавнем разговоре. Это могло бы быть в этих альпийских лесах, где маленькая птичка пела для молодого героя, и это могло бы быть на вершине Кельштайн, где волшебный огонь защищал спящую деву. Невыразимо прекрасной была душа немецкого героя, и трагической была его судьба, получить в спину копье от его вероломного врага. Действительно пришло время для нового откровения, легенды, в которой гибель героя должна быть предотвращена. Кто-то должен предупредить героя, и пусть он первым бросит копье!

Музыка закончилась, фюрер исчез, и Гесс дал знак Ланни, чтобы тот пошел в комнату мадам и предупредил её быть готовой принять другого посетителя. Затем Ланни отправился в апартаменты Гесса, недалеко от хозяйских, и они сидели и разговаривали, ожидая развития событий. Ланни было интересно исследовать мысли этого молчаливого человека и узнать о его жизни. Он родился в Александрии в Египте, и Текумсе говорил, что видел синее море с большим количеством кораблей и темных людей. Это прозвучало загадочно. Но Ланни вскоре решил, что относящаяся к Гессу тайна касалась внешней стороны, а интеллект за внешней стороной был банальностью.

Рудольф Гесс был идеальным подчиненным. Для него существовала только одна цель угодить Гитлеру и помочь ему. Гитлер приказал ему контролировать партию и превратить её в пригодный инструмент для работы в Германии. Будет сделано, заместитель взял на себя это бремя. Это означало, что его мысли будут заполнены характеристиками тысяч личностей и тысячами задач, а он должен обеспечить, чтобы круглые колышки попали в круглые отверстия, а квадратные в квадратные. Он будет следовать примеру самого Ади, становясь неистовым и ужасным, и так заставляя повиноваться своим приказам. По мнению Ланни он не был жестоким человеком по природе. Он делает то, что требует его работа. То же самое было, несомненно, было верно и в отношении Гитлера, который был сентиментален, любил детей, а также завёл себе великое множество птиц и печалился, когда одна из них умирала. Возможно, это можно было бы сказать о Магомете. Он никогда бы не убивал людей, которые незамедлительно были готовы подчиниться воле Аллаха, как она виделась пророку Аллаха.

Заместитель фюрера не очень хорошо разбирался в паранормальных и оккультных вопросах, и Ланни подумал, что его было бы легко ввести в курс дела, если бы он захотел и смог. Гесс наивно воспринял идею духов, и, видимо, не знал, что существуют и другие теории, с помощью которых эти явления могли быть объяснены. Он задавал вопросы о них, и Ланни рассказывал то, что он прочитал, не высказывая своего мнения. Легко сказать: "Я не знаю". Но многие воспримут это плохо. Гесс теперь решил, что он говорил с духами Франца Дикхоффа и солдата Ганса. Почему собственное подсознание человека проказничает с собой? Это была глупая идея. Ланни мог бы указать много вещей, которые казались ему столь же глупыми. Такие были и в книге, которую сочинил фюрер и его заместитель. Они рассказали немецкому народу, как они собирались обмануть немецкий народ, и рассказали врагам Германии, как они собирались им мешать и победить.

"Расскажите мне немного о Прёфенике", — предложил гость — "и почему вы не доверяете ему."

"Я не думаю, что он когда-либо обманывал меня", — ответил заместитель фюрера. — "Но он производил эксперименты с людьми, которых я знаю, и они думали, что все это было фальшивкой".

''Я нашел его интересным", — заявил американец. — "Он говорил о вопросах, которые ранее меня озадачивали, и я думаю, что он пролил свет на них. Как бы это сделать, чтобы зайти к нему вместе, когда мы будем в Берлине?"

— Обязательно давайте устроим это. Мне было бы интересно посмотреть, что вы сделаете с этим стариком.

IX

Всё это время где-то внутри у Ланни была дрожь, потому что Ади был с мадам. Что там происходит? Там может произойти что-то нехорошее, так и случилось. Раздался стук в дверь, один из тех симпатичных молодых секретарей с волнением произнёс: "Фюрер ждёт вас немедленно в своем кабинете". Гесс вскочил без слов и вышел из комнаты большими шагами.

Ланни поспешил к мадам и нашел ее сползшей со стула, корчившейся, словно от боли, и издающей стоны. Он знал, что это значит. Что-то пошло не так с сеансом, и теперь ему придётся долго утешать и успокаивать её. Она вышла из транса, и он обнял ее дряблые старые плечи и взял одну из ее дрожащих мягких рук и начал говорить с ней, как к больным или сильно испуганным ребенком. — "Ничего, мадам, все в порядке, ничего страшного, я здесь, и вы в безопасности".

Она продолжала стонать. Она страдала от боли всякий раз, когда внезапно прерывался сеанс. Ланни наполовину поднял ее и наполовину повел ее к кровати, и там она свернулась, плача. Это был нервный спазм, который она описала как схватки в животе. Он решил, что это было солнечное сплетение. Он взял бутылку нюхательной соли, которые она держала на туалетном столике. Он продолжал бормотать слова сочувствия и любви, ибо это было то, что было больше всего нужно бедной, одинокой и напуганной старой женщине. Чтобы кто-то был её сыном и заботился о ней. Даже если эти потрясения возмутят Текумсе и заставят его покинуть ее, и таким образом разрушат ее паранормальный дар.

Некоторое время спустя она прошептала: "Кто этот человек, этот ужасный человек?" Ланни пошел и закрыл за собой дверь в комнату, а потом сказал: "Неважно, мадам, он больной человек, и, возможно, духи его обидели".

— Когда я вышла из транса, он бегал по комнате, ругаясь и крича. Что случилось с ним?

— Он очень несчастный человек, и должно быть что-то причинило ему глубокую боль. Какое-то воспоминание.

— Я никогда не встречала такого поведения. Я его боюсь. Я не хочу оставаться в доме с ним.

— Я вас уверяю, что он не причинит вам никакого вреда, мадам. Я не допущу никаких неприятностей для вас.

— Он услышал мои стоны и крикнул мне замолчать. Затем он выбежал из комнаты, я не хочу, чтобы он снова пришел ко мне.

— Я сомневаюсь, что он захочет это. Не волнуйтесь. Все будет в порядке. У людей бывают неприятные воспоминания, вещи, воспоминания о которых они не могут перенести. Может быть, духи оскорбили его, как они сделали в первый раз с сэром Бэзилем.

— Я уже не так молода, как была, и не смогу вынести такие вещи. Текумсе будет в ярости, я знаю.

Ланни должен был продолжать успокаивать этого почти ребенка, немного ее захваливая. Он сказал ей, что ее выступление было чрезвычайно хорошим. На самом деле это был комплимент, который делал ей человек, никогда не сделавший это, если бы это не было бы правдой. Она была самым замечательным медиумом, которого когда-либо встречал Ланни, а он испытывал их десятками. Даже если она никогда не вызвала другого духа, она заслужила свое место в книгах. Ланни собирался поручить кому-нибудь написать и издать книгу о ней с ее фотографией на фронтисписе. Так продолжалось, пока он не успокоил ее, и она обещала пойти спать и не больше беспокоиться о происшествии. Но она, несомненно, заперла дверь своей комнаты с внутренней стороны!

X

На следующее утро фюрер появился на завтрак, приветливый как обычно, но он всегда мог проявить крайнюю озабоченность. Он ничего не рассказал Ланни о случившемся. Гесс, встретив гостя утром, заметил: "Вы должны простить эту маленькое недоразумение. Наш фюрер имеет много болезненных воспоминаний о своём прошлом".

"Я понимаю, герр Рейхсминистр. Он выстрадал все страдания немецкого народа. Если бы это было не так, то он не мог представлять свой народ и искупить их страдания, как он это делает". Это замечание было тщательно продуманно и оказалось к месту. Заместитель был удовлетворен, и Ланни мог быть уверен, что его слова будут доведены до того, кого следует.

— Я надеюсь, что старуха не сильно расстроилась, герр Бэдд.

— Я видел ее сегодня утром, и с ней все в порядке. Вы можете быть уверены, что она не знает, что происходит на спиритическом сеансе. Она полностью в трансе. Поэтому она не сможет рассказать о том, что случилось, даже если бы она захотела.

— Спасибо, герр Бэдд. Я хотел бы сам попробовать ее снова, если это будет возможно.

— Конечно, и любой из ваших друзей, если вы хотите. За этим мы и приехали.

Ланни пошел читать утренние газеты, которые были доставлены самолётом из Берлина и на автомобиле из Мюнхена вместе с почтой. Он думал, что этот прискорбный эпизод был закрыт, но он не смог учесть власть сплетен в небольшом сообществе. Люди общительные животные, которые жили стаями, стадами, племенами и общинами миллионы лет. То, что чувствует, делает и говорит каждый из них, имеет важное значение для других. И особенно все, что происходит в сознании старейшины племени, от чьей прихоти зависит жизнь всех остальных.

Ланни получил почту, пересылаемую из Бьенвеню, и пошел писать письмо в свою комнату. Там он нашел одну из тех привлекательных молодых арийских женщин, занятых уборкой кроватей. Она уже имела возможность посмотреть на него, и, видимо, нашла его подходящим. Её улыбки сказали ему, что если бы закрыл и запер дверь, а потом поцеловал бы ее, то она не отвергла бы его ухаживания. Всё в соответствии с нацистскими сексуальными правилами. Но Ланни не хотел ничего этого. Он взял из своего чемодана то, что ему нужно, и собирался покинуть комнату, когда девушка сказала тихим голосом: "Herr Budd, darf ich etwas sagen?" — Могу ли я вам что-то сказать?

Ланни остановился и сказал: "Ja, freilich".

Она подошла ближе и прошептала: "То, что случилось прошлой ночью, это было Гели".

"So?" — ответил Ланни. — "Wirklich?"

— Вы знаете эту историю?

"Лучше не говорить об этом", — сказал добродетельный гость и быстро вышел.

XI

О, да, Ланни знал эту историю. О ней шептались везде, где были беженцы и другие враги Regierung. В самом Фатерланде этого он никогда раньше не слышал. Возможно, потому, что это было слишком страшно и опасно. Ребенка звали Грета Раубаль, и Гитлер называл ее Гели, произносится как "Гейли". Она была дочерью его сводной сестры Анжелы, которая была его экономкой, сначала здесь в Бергхофе после освобождения из тюрьмы, а затем в Мюнхене в дни напряженной борьбы партии за власть. Ребенок превратился в очаровательную женщину в те отчаянно несчастные и ненормальные времена. То ли она влюбилась в мечтателя нового порядка, то ли мечтатель овладел ею своим странным и ужасным образом? История варьировалась, согласно тому, кто её рассказывал.

Но в чём можно быть уверенным, всё делалось с разрешения матери, начиная с молодости Гели и до самой ее смерти в возрасте двадцати лет или около того. Она была голубоглазой красавицей, высокой нордической блондинкой согласно идеалу Ади. Она была нежной и покорной, а он дико ревновал и бил ее плёткой, которую любил носить с собой даже в общественных местах. "Когда вы идете к женщине, не забудьте плетку", — писал Ницше, и Ади прочитал или, во всяком случае, слышал этого философа, другого мучительного мечтателя на пути к безумию.

Между дядей и племянницей не было никакого счастья, только страх со стороны девушки и, в конце концов, желание убежать. Но если к ней подходил мужчина, Гитлер в ярости прогонял его. Об этом рассказывал Штрассер. Но люди не доверяли Отто, зная, что он ненавидел Гитлера как убийцу Грегора, старшего брата Отто. Другой член партии, работавший в качестве шофера, узнал историю и шантажом получил от фюрера двадцать тысяч марок и важное положение в партии. Это была особенно крупная неприятность, так как фюрер похвалил этого человека в Mein Kampf, как человека, защищавшего его в Saalschlachten. — "Мой добрый Морис!"

Никто точно не знал, что случилось в конце. Гели пыталась убежать и уехать в Вену изучать музыку, но дядя впал в очередной свой истеричный приступ гнева. Он прогнал мать прочь, а девушка была найдена на полу ее комнаты с пулей в сердце. Это было незадолго до того, как Гитлер стал канцлером, а в Мюнхене он был могущественным человеком. Геринг прилетел к месту действия, и там не было никакого полицейского расследования. Дело назвали самоубийством и замяли. Тело было захоронено в Вене, в освященной земле, что вряд ли могло произойти, если бы священник не верил, что её кто-то убил. Впоследствии, Штрассер заявил, что священник на смертном одре рассказал ему об этом.

Вот так это было. Можно сделать выбор: либо Ади Шикльгрубер убил свою племянницу или он довёл ее до самоубийства кровосмесительным вниманием. В течение нескольких дней он был готов покончить с собой. Слишком поздно он сделал открытие, что она была самой большой любовью его жизни, и никакая другая женщина не могла занять ее место. Истязаемый человек получил разрешение посетить Вену инкогнито, поздно ночью он стоял у ее могилы на Венском центральном кладбище и положил цветы на могилу. Теперь, полтора десятка лет спустя, он был хозяином всей Германии, и хотел бы снова посетить в Вену. Ланни подумал, была ли безвестная могила одной из тех сил, которые влекли его.

Что же случилось на этом тревожном сеансе? То ли откровенный Текумсе, сам владыка в своем праве, осмелился сказать, что он думает о кровосмешении и убийстве? То ли Гели появилась сама и довела своего дядю, любителя плётки, до одного из его безумных приступов горя и страха? "Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою [лучше] завоевателя города". Но Ади отверг старых еврейских пророков и не читал их. Может быть, явился дух Фредди Робина и высказал ему такое наставление? Или одна из жертв Ади, таких как Рём, которого, он после бурной беседы хладнокровно расстрелял? Или, возможно, Штрассер, организатор штурмовых отрядов. Ланни однажды встретил Грегора в берлинской квартире Ади, и слышал, как он получил хорошую взбучку от своего фюрера. Позже, после того, как он был убит во время Ночи длинных ножей, его дух, или то, что себя так называло, являлся Текумсе. Так, видимо, он парил над этой окровавленной сценой.

Ланни задался вопросом, как эта история получила распространение в Бергхофе. То ли красивая блондинка секретарь подслушивала через замочную скважину? Или же у надёжного "Руди" есть доверенное лицо, которому он прошептал единственное слово Гели? Или молодой арийский врач был вызван для успокоения? Во всяком случае, слух был повсюду и вызвал такое волнение, что красивая блондинка уборщица кроватей рисковала своей работой и, возможно, свой жизнью, прошептав гостю об этом. Вот так сбылась заветная мечта Ади, что он не может без ведома германского народа ночью проникнуть в комнату и общаться со спиритуалистическим медиумом!

Сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт понял, что в своем стремлении выяснить судьбу своей жены, он может поставить под серьезную угрозу свои возможности президентского агента. Гитлер вряд ли забудет этот эпизод. Несмотря на то, что он не мог винить Ланни за него, он будет ассоциировать его с ним. И это, безусловно, не увеличивает его желание видеть этого человека. Даже может быть, что его раздражённый и подозрительный ум начал задаваться вопросом, а не какой-нибудь враг намеренно подготовил это потрясение для него? А что должен делать Ланни по этому поводу? Должен ли он говорить об этом и попытаться что-то исправить? Или он должен сделать несколько замечаний, указывающих, что он понятия не имел, что-то пошло не так?

XII

Гость спустился в большой зал и устроился в одном из кожаных кресел, глядя на Австрию. Подходил шторм и над вершинами гор бежали темные тучи. Политические бури, также, собирались над Австрией. Повелитель этих бурь находился в комнате как раз над головой Ланни, планируя и направляя их. Он мог стоять у окна, как говорят, самого большого в Германии, глядя на ту же сцену, наблюдая за стремительно движущимися облаками. Он мог напевать Полёт валькирий, одну из своих любимых мелодий. Здесь, в этих горах, с темными лесами вокруг, его мысли были полны мифами и образами Рихарда Вагнера. В своём затруднительном положении он мог пожелать, чтобы Вотан одолжил ему молнию или Локи, бог лжи, нашептал ему в ухо коварные стратагемы.

По подъездной дороге подкатил лимузин и остановился перед шале. Офицер в эсэсовской форме вышел из машины и открыл дверцу для пассажирки, высокой, элегантной, одетой в меховую шубу. Узнав ее, Ланни вздрогнул. Магда Геббельс!

Что-то новое, о чём можно подумать! Было ли это совпадение, добрый шанс для взволнованного фюрера? Или это была королевская команда? Возможно, Ади не в силах заснуть, несмотря на свои наркотики, позвонил по телефону в Берлин и приказал доставить без задержки утешение? Магда могла бы покинуть Берлин на самолете рано утром, и прибыть в Мюнхен час назад или чуть позже.

Ланни поднялся, когда она вошла в комнату, это был его долг. Когда она увидела его, ее печальное лицо выразило испуг всего на долю секунды. Затем, быстро придя в себя, как это умеет светская женщина, она поздоровалась с ним: "Ggrüß Gott, Herr Budd!" Он ответил: "Welche Überraschung, Frau Magda!"

Она пожала ему руку, что ей можно было бы и не делать. Он увидел, что она задерживается, чтобы дать офицеру СС и человеку, несущему ее сумки, пройти дальше. Потом она наклонилась к нему и прошептала трагическим голосом: "Ich konnt' mir nicht mehr helfen!" — я ничего не могла поделать, — а затем быстро вышла из комнаты.

 

Глава двадцать первая

Der Führer hat immer recht

[69]

I

Прибыли картины Дэтаза, и занятый фюрер нашел время для этой персональной выставки. Он приказал очистить одну из стен главного зала, и повесить там в ряд шесть французских работ. Там были ландшафты и морские пейзажи, уносящие зрителя от белых метелей Альп на залитые солнцем берега Ривьеры. Осмотреть их пригласили всех, даже слуг. Ланни вернулся обратно в старые добрые времена немецкой приветливости, которая так впечатлила его в детстве, когда старый граф Штубендорф собирал своих слуг и арендаторов и выступал перед ними рождественским утром. У Ланни возник вопрос о причине такой внезапной сердечности. Хотел ли фюрер сказать своим домашним: "Вы видите, что этот американский гость не просто привёз сюда старую ведьму и полный мешок духов. Он пасынок известного художника, и вы можете это увидеть сами и выбрать для своих пересудов что-то более стоящее"?

Ланни взял на себя смелость и включил в число отобранных картин картину, выполненную во время рейса Bluebird на греческие острова. Старый крестьянин, стоящий перед шалашом и держащий под мышкой ягненка. Эта картина впечатлила фюрера, и он захотел купить её. На самом деле, он хотел их все. Коллекция Дэтаза в его Бехштейнхаусе, шале, построенном на территории поместья для официальных гостей, покажет миру, насколько искренне он восхищается французской культурой и как желает содействовать единству Европы.

"Я хочу, чтобы вы поняли, Exzellenz," — сказал Ланни, — "Я привёз сюда эти шесть картин не для того, чтобы продать их все".

— Они для продажи, герр Бэдд?

— Да, но–

— Очень хорошо, я хочу их купить. Какова цена шести?

У них начался один из тех торгов в обратном направлении. Фюрер называл цену, а Ланни настаивал, что она была слишком высока. Они, наконец, нашли компромисс на цене сто тысяч марок, достаточно красивой цифре. Ланни мучил вопрос больше, чем когда-либо. Имел ли великий человек в виду какое-то поручение, или это просто удерживающий гонорар высококлассного агента? Ланни был знаком с детства с аристократическими методами найма. Он слушал бесчисленные разговоры между матерью и отцом, и наблюдал методы Робби, например, проигрыш в покер, или спор о какой-то нелепой вещи, например, что следующий день был четверг, когда он знал, что это была пятница. В сравнении с ними метод Ади был более достойным и благородным, и, возможно, Ланни был чересчур подозрительным. Но он не мог поверить, что фюрер всех немцев будет когда-либо делать что-либо, что не способствовало в той или иной мере его мировой цели.

Управляющему было поручено выписать платёжное поручение в парижский банк на имя герра Бэдда, а Ланни было предложено пройти к Бехштейнхаус и посмотреть, правильно ли развешиваются шедевры. Картины считаются второстепенными, если висят в спальне. Обычай, преобладающий среди богатых коллекционеров произведений искусства. В спальне в Бергхофе у Ланни висели три банальных образца современной немецкой живописи, и он подумал, был ли Гитлер лично ответственен за их выбор.

II

Франц фон Папен явился из Вены и уединился в кабинете своего фюрера. Продолжали прибывать и другие персонажи, генералы по три или четыре зараз. Но не было предпринято никаких действий, чтобы сохранить втайне от американского гостя, что над австрийским правительством сгущаются тучи. Ланни даже слышал наименования различных танковых частей, которые перемещались к границе. Он принял меры предосторожности и спросил Гесса, не мешается ли он случайно под ногами, и ответ был, ни в малейшей степени. Фюрер почитал большим одолжением иметь таких двух гостей в своем доме.

Сам заместитель проводил сеансы с медиумом каждый вечер и докладывал результаты своему начальнику. Он рассказывал Ланни некоторые вещи, но, Ланни догадался, что не самые главные. Сомнения Гесса были полностью рассеяны. Он имел тайные совещания с духами старых Parteigenossen, тех мучеников, чьи имена он оглашал на каждом Parteitag. Ланни не был бы удивлен, если бы когда-нибудь фюрер, или его заместитель предложил ему назначить цену на мадам Зыжински. И если бы он сделал это, и согласился не говорить ей об этом, то без сомнения, мадам осталась бы здесь, независимо от того, хочет ли она этого или нет!

Ланни пытался представить себе, что происходит в сознании нового Магомета. За семнадцать или восемнадцать лет, с тех пор, как Адольф Гитлер взял под свой контроль политическую партию с семью членами, он играл с судьбой в орлянку. Один раз он попробовал насилие и не преуспел. С тех пор он приобрел страсть к "законности", и все насилие он использовал для подавления тех людей и групп внутри своей партии, который были против его решимости сохранить формы легальности. Каждое преступление, которое он совершал, было во имя закона, и любая агрессия, которую он когда-либо совершит, будет во имя мира.

Каждое решение является шагом в темноте, азартной игрой на жизнь или на смерть. Могу ли я доверять этому человеку, или я должен поручить его убить? (Нет смысла сажать людей в тюрьму, потому что когда они выходят, они становятся более опасными, чем когда-либо, но мертвые ничего не рассказывают и не совершают никаких переворотов). Каждый ход на шахматной доске дипломатии означал риск будущим Ади. В конце концов, его новый Рейх был нищей страной, его ресурсы были ограничены, а его фюрер не мог позволить себе роскошь даже одной ошибки. И если есть способ поднять завесу будущего, или даже заглянуть в него через маленькую дырочку, то глупо не использовать этот способ! Если есть люди, которые обладают таким даром, почему бы не нанять их, особенно, когда их цена была до смешного мала. Как бы то ни было в прошлом, теперь гадание удел бедняка.

Этот бывший художник открыток с картинками а, возможно, и маляр верил в астрологию, в гадание, в духов и во всю кучу оккультных трюков, поскольку не мог отделить истинное от ложного. Его ближайший друг, его публично объявленный заместитель, верил во всё это безоговорочно. Сейчас эта пара находилась в кризисе, вероятно тягчайшим в их общей карьере. Ади воевал практически со всем своим военным окружением. Здесь была вся обученная интеллектуальная мощь вермахта, из которого он создал величайшую армию в мире. Они были наследниками величайшей традиции Германии. Они провели свою жизнь, готовясь принять это наследство. А тут пришел этот выскочка, этот ефрейтор, давя их своим авторитетом, заставляя их совершать действия, которые они считают опасными, граничащими с безумием. Но, это было раньше! Они противились милитаризации Рейнской области. Они возражали против смелого заявления фюрера, что он собирается удвоить размер рейхсвера, и снова ввести призыв на военную службу. Но каждый раз, когда вдохновлённый лидер добивался своей цели, Англия и Франция ничего не предпринимали, а только протестовали.

Вот и теперь, опять то же самое по вопросу аншлюса. Ади был готов. Его daimon [70]Сократ и его последователи — Платон, стоики и другие, отождествляли с даймоном внутренний голос человека, совесть. В римской мифологии им соответствует гений, в христианстве — ангел-хранитель.
сказал ему только вперёд и без задержки. Незадолго до этой поездки в Берхтесгаден он перетряхнул своё правительство и командование армии, оставив там людей, которые слушались его беспрекословно. Он назначил Риббентропа, бывшего торговца шампанским, министром иностранных дел, повысив его с поста посла в Великобритании, потому что Риббентроп был уверен, что ему удалось запудрить мозги британскому правящему классу, и они не будут предпринимать никаких действий, чтобы спасти Австрию. Ади уволил своих старейших и наиболее компетентных генералов и отдал бразды правления другим, которые были чистыми нацистами. Он сделал Геринга фельдмаршалом, что дало ему право носить украшенный драгоценными камнями жезл. Все потому, что Геринг согласился с ним, и поддержит его в этой планируемой азартной игре.

Наверху в этом кабинете он один глядит из большого окна вниз на землю его рождения, какие муки неопределенности должна испытывать душа этого нового пророка-фюрера, этого избранника судьбы, не имеющего себе равных в наше время! И в комнате под одной с ним крышей находилась старуха по национальности, которую фюрер презирал, но какой-то каприз природы дал ей право вызывать духов. Духов, как друзей, так и врагов, кто мог бы сказать, что они могли бы знать, какие тайными сведениями они могли бы обладать? Даже убитые бывшие друзья были немцами, прежде чем стали врагами. Даже Рём, генерал Шлейхер или Штрассер, который организовал и обучил штурмовые отряды. Даже таких духов можно призвать во имя святого Фатерланда рассказать, какая судьба ждёт Германию и каков должен быть мудрый курс ее фюрера, который не посмел бы ошибиться.

Так что естественно, что Руди Гесс должен тайком ночь за ночью сидеть в темной комнате и слушать, что эта тучная старая польская женщина говорит, находясь в трансе! Ланни задавался вопросом, возможно ли, что сам Гитлер проникал в эту комнату в секрете даже от патрона и казначея мадам? Ему ничто не могло помешать. Все, что он должен делать, это держаться в тишине независимо от оскорблений и унижений, которые духи могли бы ему нанести, ради секретов, которые они могли раскрыть.

И Гесс сидел, делая заметки в темноте, или под тусклым светом позади ширмы. Он пользовался стенографией, как он однажды записал слова того, что стало новой немецкой Библией! Не получит ли он теперь Новый Завет, книгу Откровений НСДАП? "Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко."Если что-нибудь в этом роде произойдёт, то они, несомненно, должны будут обнаружить, что мадам Зыжински была подменышем и чистой арийской крови. Или, по крайней мере, что она была незаконнорождённой. Способ, с помощью которого сотням немцев с еврейскими именами удалось стать хорошими нацистами!

III

Напряженность в Бергхофе росла с каждым часом. Это чувствовалось в воздухе и видно на лицах всех, высокого и низкого ранга. Папен в спешке уехал в Вену. Распространился слух, что ему приказано привести Шушнига фюреру любой ценой. Сможет ли он сделать это? Все строили предположения, у каждого было своё мнение, независимо от того, каким бы дерзким оно не было. Для них это много значило, они были здесь, прямо на самой границе. Им только спуститься вниз с холма, и они были бы в Австрии. Там были люди той же национальности, как они сами, говорящие на одном языке, слушающие ту же музыку, евшие одну и ту же пищу и носящие такую же одежду. Они ежедневно несколько раз пересекали границу. Немецкие рабочие шли каждое утро на австрийские соляные шахты и каждый вечер возвращались обратно. Как нелепо, что они не могут жить в одной стране!

Ланни нашёл, что приятно сидеть в кресле с высокой спинкой в гостиной перед камином и читать газеты и журналы. Здесь к нему могли присоединиться кто-то из домашних. Молодым офицерам, которые никогда не посещали внешний мир, было интересно узнать о нём. Они обнаружили, что этот американский гость знал ключевых людей и обладал запасом анекдотов. Они не знали, почему он находится здесь, но они могли быть уверены, что это было связано с какой-то целью, важной для фюрера, и они относились к нему, как к члену семьи. Так что это была не опрометчивость, когда молодой врач заметил, что Der Paffenknecht, что означало Шушниг, имел только три дня для решения. Захочет ли он, чтобы его дворец в стиле барокко разбомбили в пыль.

Ланни мог обо всём догадаться, читая Völkischer Beobachter, газету фюрера, которая лежала на столе в этот момент. Газеты Гитлерлэнда были похожи на прожекторы, управляемые из одного центра. Они все были сосредоточены на одном и том же месте, в тот же самый момент. Только сейчас этим местом был канцлер Австрии. Они назначили этого благочестивого юриста и государственного деятеля ответственным за все беды Европы и угрожали ему страшными и ужасными наказаниями, если он не сойдёт с пути нацистской колесницы прогресса, которую сегодня лучше было бы назвать Hermann Göring Panzer Abteilung.

Это был приём провокации, который применили японцы в Китае предыдущей осенью. Они совершили акт насилия и обвинили в нём жертв, а затем по всей стране и во всем мире требовали наказания агрессоров. В случае Вены, преступниками были полицейские, которые раскрыли заговор "Комитета семи". Доктор Тавс был в тюрьме вместе со своими коллегами заговорщиками. Это сделало их героями, а их дело не сходило с первых страниц всех газет Германии. Было требование, чтобы Шушниг реформировал свой кабинет, поставив австрийского нациста в качестве министра внутренних дел, ответственного за полицию. Заговорщики, конечно, должны быть освобождены, а после этого нацистские хулиганы будут свободно избивать и убивать своих ведущих противников.

IV

Такова была программа. И Ланни должен был наблюдать за её осуществлением, не проявляя никаких следов тревоги и отвращения, которые царили в его душе. Он будет стоять перед зеркалом в своей простой, но элегантной спальне и шептать нацистские формулы, наблюдая за своим лицом, чтобы увидеть, не проявляются ли на нём неправильные чувства. Когда он закончит с этим заданием, его можно будет брать на ведущие роли в любом театре! Он спустился на "завтрак с вилкой" утром в пятницу одиннадцатого февраля и нашел длинный стол, обсуждавшим новость: "Шушниг прибудет завтра!" Он без труда принял ликующий вид, потому что ожидал эту новость и репетировал свой комментарий только пять минут назад. "Фюрер всегда прав!" — Так сказал американский гость величественному офицеру рейхсвера, который сидел рядом с ним за столом, генералу Вильгельму Кейтелю, недавно назначенному адъютантом фюрера в ранге министра. — "Ja, Exzellenz, hier sehen wir wieder einmal: der Führer hat immer recht!"

Во всем доме было беспрецедентное волнение. Большая часть мебели была вынесена из большого зала, в том числе и каминные кресла, которые так полюбились Ланни. Большой стол был перенесен в центр комнаты, и на нём была разложена большая рельефная карта Германии и всех пограничных земель. "Распределение немецкого населения и культуры в государствах Европы", так её назвали. Германия и Австрия были окрашены в ярко-красный цвет, и пограничные государства в розовый с таким количеством красных пятен, что можно было подумать, что у них должна быть корь. Шедевры живописи были сняты со стен и на их местах их были повешены значительно увеличенные фотографии ущерба, нанесенного бомбардировками Герники, Валенсии, Мадрида и Барселоны. Наносящему визит адвокату и государственному деятелю собирались дать дополнительное образование в новой науке, известной как Геополитика, а также в более старой науке известной как средство запугивания.

Ланни подумал, что тактично отвести Гесса в сторону и сказать: "Я боюсь, что иностранец будет здесь неуместен в это время". Но заместитель поспешил ответить: "Absolut nicht, Herr Budd. Фюрер доверяет вам, и было бы жаль, если вы увезёте мадам в настоящее время. Могу ли я сказать вам кое-что в строжайшем секрете?"

— Все, что вы говорите мне, является секретным, герр Рейхсминистр.

— Прошлой ночью у меня был самый необычный сеанс с мадам. Явился дух Хануссена и предсказал исход этих переговоров.

''Это действительно удивительно!" — И Ланни не лгал об этом. Кампания Гитлера имела одной из своих заявленных целей высылку или истребление евреев Вены. Поэтому удивительно полагаться на рекомендации духа еврейского астролога, которого убил Геринг для отмены долгов своего дорогого друга, который командует берлинской полицией!

"Я надеюсь, что прогноз был благоприятным", — рискнул Ланни.

— Фюрер очень обнадежён, и я уверен, что мы вскоре увидим результат.

V

Ланни вышел на прогулку в лес, который некогда был любимым местом ведьмы или злой феи по имени Берхта, а теперь свидетелем рождения новой религии меча. Он находился в привилегированном положении тех дворян старого режима во Франции, которые были допущены в спальню королевы, чтобы засвидетельствовать ее роды и удостоверить подлинность этого события. Будет что рассказать ФДР, а, возможно, и внукам Ланни с течением времени. Но только сейчас он плохо себя чувствовал из-за крови и ужаса и позволил своим мыслям отвлечься и сосредоточиться на теме предвидения, известной в народе, как гадание. Произошли новые изменения в даре этой польской женщины. Духи, с которыми она имела дело до сих пор, довольствовались настоящим и прошлым, и никогда прежде не замахивались на то, что Джордж Элиот называл "самой добровольной формой ошибки".

С наивной точки зрения Гесса всё было довольно просто. Там находился дух Хануссена, который был в состоянии предвидеть будущее теперь, как он это мог делать, когда был во плоти. Но Ланни пытался убедить себя, что этот самозваный "дух" был в действительности той или иной формой подсознательной деятельности, выдумкой или размышлениями мадам, её клиента и, возможно, других. Мы говорим об "уровнях" сознания, потому что у нас пространственное воображение. Но на самом деле сознание не занимает места, и нет никаких оснований думать, что одно подсознание должно быть отгорожено от всех остальных. Это чисто вопрос факта: так это или нет? Ланни считал, что у него накопились доказательства для опровержения гипотезы разделения подсознания и подтверждения возможности их смешения.

Почему Мадам вдруг стала предвидеть будущее? Ланни предположил, что это произошло потому, что её клиент был твердо убежден в реальности такой возможности, и сознательно, а также бессознательно желал, чтобы "духи" рассказали ему, что лежит за темной завесой. Ланни убедился, что сам фюрер секретно появляется в комнате мадам, возможно, имитируя голос Гесса, и так или иначе ведет себя скрытно и воспринимает все, что там происходит. Такая уверенность появилась не из-за какой-то оговорки заместителя, а из общего смысла его рассказов. И Гитлер был человеком сильной воли, выраженной как сознательно, так и подсознательно. Возможно, сам медиум, а возможно, и гипнотизер, и, конечно, человек с подсознательной личностью, которая вела и направляла его, а также научила его управлять и руководить другими. Ланни доказал, что можно было загипнотизировать мадам и вызвать желаемого духа. Вот и теперь Ади вошел и вызвал духа своего старого астролога, и заставил его вести себя так, когда он был настолько неосторожен, что сообщил, что Ади остаётся жить всего лишь несколько лет.

Какую ценность будут иметь сообщения этого сфабрикованного существа? Скажет ли Хануссен-дух своему старому покровителю то, что этот покровитель хотел услышать? Сделает ли он что-нибудь еще? Ответ на этот вопрос зависит частично от восприятия времени. Средний человек воспринимает время как нечто абсолютное и реальное само по себе. Философия и современная физика считает, что время является одной из форм, которую наш разум навязывает реальности. Может быть, есть уровень нашего подсознания, которое не ограничивается этой формой, и, следовательно, "дух" может знать о будущем не больше, чем о прошлом. Опять же это вопрос факта. Могут ли сны соответствовать будущим событиям? Ланни читал книги Дж У. Данна, который не только доказал экспериментально, что это так, но доказал это математически.

Любой студент истории должен признать: daimon Сократа руководил не только Сократом, но и большинством молодежи Афин, а затем, силой печатного слова, руководил миллионами людей в течение десятков веков. И этот daimon знал, что он делает это. Он был живой силой, предвидящей будущее и помогавший его создать своим собственным разумом и волей. То же самое относится и к daimon Ади Шикльгрубера, когда он сидел с медиумом и смешал свои подсознательные силы с её и построил будущее, которое может быть истинным и реальным будущим, потому что Ади собирался сделать его таким. По желанию и фантазии он возродил свою духовную и ментальную энергию и стал более способным выполнять цели, которые были для него определены. Такова была роль прорицателей во все времена, и Ланни догадался, что Ади собирался доказать, что мадам права, а затем подивиться ее сверхъестественной силой.

VI

Поток посетителей не ослабевал весь этот день. Генерал фон Рейхенау, командир дивизии рейхсвера, дислоцированной близ Мюнхена, вместе с двумя своими адъютантами и секретарем. Затем Иоахим фон Риббентроп. Он получил приставку "фон" от тети, когда женился на наследнице большого винного предприятия. Затем лимузин полный профессоров. Все щелкнули каблуками и склонились в талии, когда их представили американскому Kunstsachverständiger. Один был географом, другой агрономом, третий специалистом по истории Центральной Европы. Очевидно, они были здесь с целью спорить с Шушнигом. Но Ланни был бы готов держать пари на своё платёжное поручение в банке в размере ста тысяч марок, что Гитлер никогда бы не даст никому из них шанс раскрыть рот. И Ланни выиграл бы.

Консультации продолжалось весь день и большую часть ночи. Ланни не был приглашен, и считал делом хорошего вкуса держаться в тени. Сначала была оттепель, а затем подморозило, и снег был твердый. Поэтому он отправился на длительную прогулку в темный лес, за обладание которым в его сердце спорили Рихард Вагнер и ведьма Берхта. Горные козлы прыгали по горам высоко над ним, а серые куропатки вспархивали с шелестом крыльев почти из-под ног. Он вернулся уставшим, но веселым. Потом он перешерстил библиотеку Бергхофа, выбрал из энциклопедии тома на "М", "И" и "П" и взял их в свою комнату, чтобы прочитать все, что там было написано о Магомете и магометанстве, исламе и панисламизме. Он хотел знать, чем так восхищался Гитлер, и, таким образом предвидеть будущее мира, в котором он должен был жить.

Австрийский канцлер должен был покинуть Вену рано утром, и поездка на автомобиле займет пять или шесть часов. Он взял с собой своего министра иностранных дел доктора Гвидо Шмидта, в глубине души почти нациста, и плохого помощника. А также военного адъютанта и секретаря. За ними следовали две машины, полные частных детективов. Но Гитлер приказал оставить их на границе, а их место занять отряду эсэсовцев под командованием офицера, который был австрийским ренегатом. Автомобили достигли Бергхофа около полудня, и к этому времени фюрер расхаживал, грызя ногти, а его сотрудники выскальзывали то и дело на террасу выкурить сигарету.

Ланни был приглашен принять участие в приеме. Он задался вопросом, хотел ли Ади убедиться, что его гость говорил правду о своих встречах с Шушнигом? Если да, то Ланни приложит все усилия, чтобы удовлетворить его. Он не стал первым вступать в разговор с бледным и выглядевшим утомлённым государственным деятелем, а ждал, пока его не признают. Шушниг должно быть был удивлен увидеть американца здесь, потому что его лицо просияло, и он воскликнул: "Ggrüß Gott, Herr Budd!" Искусствовед ответил: "По счастливой случайности, Exzellenz."

Фюрер по-видимому, исходил из того принципа, что на патоку летит больше мух, чем на уксус. После окончания протокольных процедур он повёл своих гостей показать им красоты своего имения. Ланни увязался за ними. Когда они вошли в Бехштейнхаус, названный в честь богатой вдовы производителя фортепиано, который был основной финансовой поддержкой Ади при возникновении партии, фюрер обратил внимание на новые картины на стенах, и вновь отметил: "Это моя новая коллекция Дэтаза. Возможно, вы не знаете, что герр Бэдд приходится пасынком этого художника. Он приехал сюда, чтобы привести мне эти прекрасные произведения". Австрийский персонал принял это к сведению и, возможно, был этим введён в заблуждение. Кто может знать, чему можно верить в игре политики с позиции силы? Предположительно они верили Ади, когда он говорил, что собирается построить Wolkenkratzer (небоскрёбы) в Гамбурге, просто чтобы показать американцам, что он может сделать все, что они смогли. Кроме того, он собирается там построить большой мост. Тоннель был бы намного дешевле, но он хотел лишить американцев чести иметь самый длинный мост в мире.

Они вернулись в Бергхоф, и самый лучший политик с позиции силы в мире продемонстрировал рельефную карту, откровение мечты своей жизни. Возможно, было бы разумнее использовать какой-нибудь другой цвет, чем красный. Тем не менее, все понимают, что бы это был красный цвет немецкой крови, а не Jüdisch-Bolshewismus. Тонкие красные линии со стрелками на их кончиках бежали из Берлина в различные центры, такие как Эльзас и Шлезвиг, Прага, Судеты и Коридор. Одна из них указывала на Вену, но Ади о ней ничего не сказал. Он был тактичным, и не говорил: "Все это будет моим". Его формула была: "Unsere gemeinsame deutsche Erbschaft", наше общее немецкое наследие.

И то же самое было и с сильно увеличенными фотографиями на стенах, показывающие руины, произведенные Люфтваффе генерала Геринга. Люфтваффе испытывали везде, где могли. Ади не сказал: "Вот что я собираюсь сделать с Веной, если вы откажетесь повиноваться моей воле". Нет, он сказал: "Вот что означает современная война, страшная вещь, она может уничтожить такие города, как эти". Он не сказал: "Я выставил это специально для вас". Он оставил это для предположения, что это было зрелище, которое днём и ночью питало его душу!

VII

Фюрер принял канцлера и его министра в своём кабинете. Риббентроп сопровождал их. А австрийских подчиненных и американского искусствоведа не взяли. И они сидели в большом зале, беседуя о поездке из Вены, о погоде, и о том, о чём другие вежливые люди никогда бы не додумались, находившись под таким сильным нервным напряжением и озабоченные тем, чтобы его не показывать. Каждый момент напряжение увеличивалось, и все труднее становилось поддерживать разговор. В их вежливые, хорошо модулированные слова проникал далекий гул, как гром. Он неудержимо захватывал их внимание и останавливал их мысли, не говоря уже о превращении мыслей в слова. Они сначала онемели, а потом поняли, что негоже слушать то, что они не должны были слышать.

Адольф Гитлер произносил речь. Он закрыл дверь своего кабинета, и поставил вооруженных эсэсовцев на страже перед дверью, но это не повлияло на законы акустики. Его голос слышался на лестнице, или, возможно, он проходил через пол, а может и обоими путями сразу. Казалось, это было эхо, которое размывало звук, но увеличивало его громкость. Это всегда было характерно для ораторского искусства Ади. Он пользуется им в течение тридцати лет. Да, именно так, потому что он научился перекрикивать оппозицию в приюте для бездомных в венском Obdachlosenheim перед Мировой войной, откуда его не раз выбрасывали, потому что он не молчал или не мог молчать. После войны он практиковал своё искусство, обращаясь к тысячам в шумных пивных, которые были местом митингов. После Мюнхена ни один уроженец южной Германии мог думать или даже слышать его без кружки. В те дни не было таких вещей, как микрофоны или громкоговорители, и выживание в политике зависело от силы невооруженного голоса.

Вот сегодня Ади обрушил этот голос на двух лиц, предположительно осмелившихся спорить с ним и противостоять его воле. Это могло произойти даже без этого, как Ланни хорошо знал, испытав это на себе больше, чем один раз, просто упомянув евреев или Версальский диктат. Он обнаружил, что после того, как фюрер начинал говорить, размер аудитории не имел значения, был ли это один человек, одна тысяча или один миллион. Это был уже не фюрер, это был его daimon, который, возможно, не умел считать. Или, возможно, он принял мистическую точку зрения, что в глазах Творца одна душа столь же важна, как один миллион. Во всяком случае, здесь был тот Суперголос, который распространялся и ревел по радио на всю Германию, и который на самом деле слышало все цивилизованное человечество. Более десяти лет назад Ади сказал Ланни Бэдду, что он заставит весь мир слушать его. Недавно, когда Ланни напомнил ему об этом, он ответил: "Mit Gottes Hilfe, ich hab's getan!"

Австрийский военный адъютант и секретарь должны были отказаться от притворства, что они ничего не слышат. Ланни последовал их примеру. Можно было не расслышать отдельное слово, но целые фразы слышались ясно. Фюрер нацистов сказал доктору Шушнигу и доктору Гвидо Шмидт, что они были парой предателей немецкой крови и расы. Он сообщил им, что они в течение многих лет подвергали людей их собственной крови и расы унижениям и произволу только за защиту своего наследия. У фюрера был длинный список таких унижений и произвола, и он привел их все, и с каждым перечислением его неистовство росло, а голос становился более хриплым, и эхо более размывало звук. Иногда наступала пауза, можно было бы предположить, что канцлер или министр иностранных дел тогда пытались дать какой-то ответ. Но это никогда не приводило ни к чему хорошему. Он только больше гневался, и следующая его речь была громче и дольше.

VIII

Это продолжалось пару часов, пока не раздался колокол, и наступила тишина. Ади заказал обед для своих гостей. Одним из законов этого дома было что, когда звонил колокол, все бросали всё и шли толпой вниз, как одна компания. Сам Ади отключил свою ярость, как воду краном. Это, казалось, позволяло предположить, что это было не чувство, которое управляло им, а инструментом, который он использовал в политике. Он опять стал гостеприимным хозяином и сопроводил этих предателей крови и расы к лифту, а оттуда в столовую, где за длинным столом Kanzler сидел по правую руку от рейхсканцлера и Auslandsminister по левую. Риббентроп сидел справа Шушнига, а затем Гесс, а потом генералы, а затем те, что меньшего воинского звания, с Ланни среди них, ars inter arma. По замыслу фюрера необходимо любой ценой установить его Neue Ordnung, но никогда не стоит забывать, что после этого придет мир и наступит наибольший расцвет культуры во всей истории. Так он заверил своего любящего искусство гостя. Фюрер ел свой овощной суп и овощное блюдо на второе и пил подобие пива. Остальной части компании подали рагу из заячьих потрохов с последующим яблочным пирогом из слоёного теста, очень простую еду, почти оскорбительную. Кроме того, было и ещё тяжелое испытание особенно для бедняги Шушнига, который был заядлым курильщиком сигарет, а тут у него не было никаких шансов выкурить хотя бы одну в течение девяти часов. Сразу после еды он и его министр были приглашены обратно в кабинет фюрера. Снова началось обсуждение, и через несколько минут Гитлер разразился новой тирадой. Большинство сотрудников, экспертов и других, удалилось в свои комнаты, якобы покурить а, возможно, и выпить. Но они оставались в комнатах и по другой причине. Они хотели услышать, что происходит, но не показывать, что они слушают. Когда Ланни шел в свою комнату, он отметил, что практически каждая дверь в коридоре был открытой всего на просто щель, и головы, которые были близки к щели, внезапно исчезали, когда были слышны его шаги. Весь мир знал об этом визите в Бергхоф и ждал результатов. Ожидать от тех, кто внутри здания, не слышать этого, когда они могли бы слышать, это было выше человеческих возможностей.

То, что произошло в кабинете, Ланни услышал позже от Гесса. Адвокат-канцлер привез с собой портфель с документами, которые убедили его, как профессионального юриста, что Комитет семи был в сговоре с целью свержения его правительства. Гитлер кричал на него: "Что мне делать с этим комитетом" А Шушниг, предполагая, что он на самом деле хотел бы это знать, представил документы, показывающие, что комитет финансировался и управлялся из Берлина. Конечно, Ади так разбушевался, что Гессу не нужно было рассказывать Ланни больше. Потому что он стоял у открытой щели двери своей комнаты и мог слышать всё, что говорил фюрер немцев двум австрийским государственным мужьям, что он на самом деле думал о них, об их правительстве и об их населении.

Его мнение было непечатно плохим. Ади Шикльгрубер назвал жителей Вены завсегдатаями кафе, гуляками, пьяными бездельниками и бабниками. В результате их проклятой похотливости они стали расой ублюдков, чехами, венграми, славянами, турками, цыганами, неграми, только Бог мог сказать, кем еще. Перемешались с евреями и управляются еврейскими политиками, танцуют еврейскую музыку, едят еврейскую пищу, спят в еврейских кроватях. Когда Ади перешёл к описанию сексуального поведения венцев, он использовал язык, который узнал мальчиком в деревне в долине Инн, где выращивают скот. И его сравнения мог понять только земляк. Чем громче он кричал, тем более хриплым становился его голос, последствия отравления газами во время войны.

Оказалось, что шпионы Ади донесли, что Шушниг делал подходы к руководителям профсоюзов и социалистов города, желая получить их поддержку. Менее чем четыре года назад Дольфус бомбил и расстреливал этот сброд, а теперь Шушниг предлагает вернуть их к власти. Это было изменой немецкого народа. Это типичный Jüdisch-Bolshewismus, не меньше. И вызвало ещё самые громкие вопли. Гитлер сказал, что в любом месте на его границах не будет никаких красных интриг. И для того, чтобы не допустить этого, он пошлёт триста самолетов и будет бомбить Вену, пока все его элегантные здания не останутся без крыш.

Ади потребовал назначить Зейсс-Инкварта, фюрера австрийских нацистов, министром внутренних дел, ответственным за полицию. Если его требование будет отклонено, то немецкая армия войдёт в страну. Шушниг колебался, и, наконец, сказал, что он должен позвонить президенту Микласу в Вену. Ему это разрешили. Он вернулся, сообщив, что ничего нельзя решить без полного заседания кабинета. Вопли гнева Ади заполнили весь дом. Это было eine Ausrede, это было eine Schurkerei, это было eine Frechheit! Он погрозил кулаком в лицо несчастного канцлера и сказал ему, что ему и его проклятому кабинету даётся сорок восемь часов для того, чтобы принять свои blödsinnigen, дурацкие решения.

Все это Ланни слышал и трепетал, пока Гитлер говорил, что он сделает с членами австрийского правительства, если они заставят его применить силу. Всё это поразительно походило на то, что сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт только что прочитал в энциклопедии в статье под названием "Исламские установления". Неверующих приглашали принять ислам. Если они соглашались, то их жизнь, их семьи и их имущество были защищены. Если они отказались, то им приходилось защищаться, и если они были разбиты, то лишались жизни, их семьи отдавались в рабство, и все их имущество изымалось. Таков был порядок. Но на этот раз порядок воплощали в жизнь не всадники, защищёнными легкими доспехами и вооруженными копьями и мечами, а техники на механических монстрах, которые стреляли сталью и метали пламя, а также другими, летящими в небе и сбрасывающими тяжелые пакеты смерти и разрушения. "Какого короля, скажи, бродяга, Иль дух испустишь!"

IX

Только к ночи почти пленникам Ади разрешили уехать домой. Тогда напряжение в Бергхофе спало, и люди вышли из своих комнат и признали, что они слышали то, что не смог разобрать их слух, но они могли делать вид. Ужин подали поздно, редкое событие. Это было похоже на празднование дня рождения. Все считали, что победа была одержана. Что жалкий мелочный адвокат никогда не осмелится заставить свою страну воевать с фюрером. Или осмелится? Ланни мог ощутить беспокойство под несдержанностью. Как могла эта история попасть на страницы газет внешнего мира? Переехав границу, адвокат мог сказать всё, что ему захочется. И что скажут Англия и Франция? Что сделает Муссолини? Объявит ли мобилизацию Чехословакия? А Польша? Военные проявили тенденцию не выпячиваться и говорить тихо.

Это были трудные дни для Фатерланда, и Ланни не был удивлен, когда заместитель фюрер сказал ему, что хотел бы попробовать другой сеанс с мадам в тот же вечер. Был ли это сам фюрер, который хотел попробовать? В обязанности Ланни не входило шпионить, и он этого не делал. Но на следующее утро с интересом заслушал отчёт, что дух Пауля фон Бенекендорфа унд фон Гинденбурга говорил с Гессом и сообщил, что полностью удовлетворен тем, что делает фюрер. Конечно, в его последние дни на земле это не соответствовало мыслям старого джентльмена. Он имел обыкновение называть Ади Шикльгрубера "Богемским капралом", что выражало презрение и не соответствовало фактам. Ади был австрийцем и никогда не получал столь высокого чина, как капрал. Но теперь, когда великий фельдмаршал отдохнул и помолодел, и его интеллектуальные силы были восстановлены, то он понял, что немецкий Volk был в самых лучших руках. Все это заместитель фюрера сообщил с совершенно каменным лицом, и американский гость услышал его с таким же видом. Но внутренне ему было интересно, не прошли ли они оба через зеркало с Алисой.

Гесс сообщил, что фюрер был вынужден немедленно уехать в Берлин. Не соблаговолит герр Бэдд приехать и привезти мадам, оба они будут гостями фюрера? Ланни начал искать оправдание, потому что был должен направить отчет в Вашингтон, и не мог это сделать из Берлина. По его словам, совершенно правдивым, мадам не была счастлива в чужом окружении. Суровый климат в Альпах держал ее в закрытом помещении, и она тосковала по солнцу и цветам Ривьеры. А у Ланни были дела с картинами. Ему необходимо побыть дома и оставить там мадам, затем быть в Париже и, возможно, в Лондоне. — "Через пару недель я присоединюсь к вам в Берлине, и мы проведём эти эксперименты с Прёфеником, если вам интересно". Гесс ответил: "O.K."

В тот же день эти двое гостей, плюс Текумсе и духи, были тепло укутаны, отвезены в Мюнхен и посажены на Ночной экспресс в Милан. Шел снег, но это не имело значения для больших электровозов. Снегоочистители шли впереди. Пассажиры, почта и тяжелые грузы были доставлены вверх на альпийские перевалы и через прекрасные туннели, и вниз по длинному извилистому ущелью, известному как Der Brenner, или Il Brennero, в зависимости, с какой стороны ехать. Немцы спрашивали, знаете ли вы землю, где растут лимоны и вздыхали, чтобы их взяли туда. Итальянцы, с другой стороны, выражали свой страх перед вторгшимися варварами, которые пришли из снега и льда на севере. Эти варвары теперь захватили фашистское политическое кредо, но даже в этом случае, ни один латинец никогда не любил их.

X

В Бьенвеню было все в порядке. Марселина находилась в hospice de la maternité в Каннах, где восемь лет назад родилась Френсис Барнс Бэдд. У Марселины родился мальчик, и она была горда и счастлива. Что касается Витторио, то его разрывали разные эмоции. Всё шло хорошо. Он не только стал отцом, но и выиграл несколько тысяч франков по своей новой системе игры, а газеты сообщали о победах его армий, которые продвигались на юг с севера, угрожая добраться до моря и отрезать Валенсию от Барселоны. Эта ужасная испанская война продолжалась уже больше полутора лет, а Ланни все ещё надеялся, что их раздавят и зароют в кровавую красную пыль гор Арагона. Он считал петушиную гордость своего зятя невыносимой. Но должен был улыбаться так же, как и в Бергхофе.

Он мог излить свою душу только через пишущую машинку на листы бумаги. Причём этих листов не должно быть слишком много. Он должен помнить, что у человека в Белом доме было, по крайней мере, сто три секретных агента и тысячи других людей, которые каждый день пытаются добиться его внимания. Но, конечно, среди них всех было не много тех, кто слушал за дверью, как фюрер нацистов стращал и запугивал канцлера австрийцев. Ланни пытался придерживаться фактов. И одним из этих фактов была рельефная карта, показывающая земли, населённые немцами, которые Ади собирался забрать в свой Третий рейх. Сначала он откусит Австрию. Вторыми станут Судеты, а третьим польский коридор. Тем временем Испания становится фашистским государством и будущим аэродромом и подводной гаванью для нового Магомета. "Будьте к этому готовы", — написал "Агент президента 103".

Он рассказал своей матери, какую сумму он получил от Гитлера, около сорока тысяч долларов, но посоветовал ей не говорить об этом Марселине, а сообщать ей только о маленьких поступлениях. Ребенку, так Ланни все еще думал о ней, хотя ей было уже двадцать, действительно не нужно было тринадцать тысяч единовременно. Витторио забрал бы всё себе и проиграл до цента все деньги за одну ночь. Лучше пусть они думают, что они бедны, и получают свою долю частями. До тех пор, пока Марселина могла жить в Бьенвеню, ей ничего не грозит. Ланни добавил с улыбкой: "Твоя доля будет у меня, и я буду выплачивать её частями". Сердце Бьюти было тронуто. Она была так взволнована появлением этого чудесного ребенка, что не могла отказать ни одной просьбе молодой мадонны.

Ланни не поленился потворствовать своему фашистскому зятю по профессиональным причинам. В Каннах и её окрестностях была довольно обширная итальянская колония, и в друзья Витторио попали несколько офицеров, выздоравливающих от ран, а также несколько агентов, способствующих делу дуче на Юге Франции. Они свободно говорили в присутствии богатого шурина Витторио, почему нет? Таким образом, Ланни удалось узнать количество итальянских войск в Испании. В три раза больше, чем указывал Муссолини. Их вооружение, их потери и ожидаемые подкрепления. Они отправлялись из гавани Гаэта, что между Римом и Неаполем. Небольшой городок, редко посещаемый иностранцами и, следовательно, довольно секретный. Стоимость была потрясающая, несколько миллиардов лир до сих пор, но, конечно, Муссолини никогда не признает свое поражение. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Бернхардт Монк говорил об этом почти полгода назад, сидя под деревом на вершине холма недалеко от обреченного города Бельчите. Германия и Италия должны были победить, так как посылали необходимое количество людей, вооружения и других поставок. У лоялистов были только люди и никаких поставок. Так что теперь итальянцы и мавры прорвали фронт. И тысячи этих нагих и голодных людей, которых видел Ланни, были мертвы. И, возможно, Монк был среди них. Агент президента мог лить слезы горя и ярости с этими мыслями, но вместо этого он поставил перед собой пишущую машинку и сделал еще один доклад. Он позволил себе одно предложение, которое можно было бы назвать пропагандой: "Люди умирают там в этих холодных красных холмах, чтобы дать нам время проснуться и подготовиться".

XI

На всем этом побережье удовольствия, где шёл теперь самый разгар весёлого и дорогостоящего сезона, Ланни Бэдд знал только одного человека, которому он мог выразить свои чувства. Он поехал в Канны и оттуда позвонил Джулии Пальма, назначив ей встречу, чтобы забрать ее на улице. Он отвез ее в сельскую местность, и услышал все, что она рассказала о своём муже и том, что он делает в Валенсии. Он не мог писать свободно по причине цензуры. Но он был оптимистичен и будет продолжать верить в лучшее, несмотря на любое поражение.

Ланни сказал: "Если мятежники прорвутся к морю, люди в Валенсии попадут в ловушку. Раулю лучше выехать сейчас, пока он может".

"Он не поедет", — ответила жена. — "Он испанец, и чувствует, что его долг там".

— Передайте ему мои слова, что он нужен здесь для работы в школе. Он добьётся во много раз большего таким образом.

"Из этого ничего не выйдет", — был ответ. — "Правильно или неправильно, он думает, что он нужен там, где он сейчас".

Эта компетентная маленькая черноволосая арлезианка рассказала все новости школы, центр антифашистской агитации на Юге Франции, которую сильно ненавидели реакционеры всех групп. Друзья Витторио рассказывали о школе Ланни, и он рассказал об этом женщине, снова предупредив ее о важности сохранения его имени в тайне. Исчезли старые добрые времена, когда Ланни мог прийти в школу и поговорить со всеми. Когда маленькие красные и розовые уличные мальчишки могли бы здороваться с ним на улице. Теперь он принадлежал к остальной части гнилых богатеев. "Коммунисты рассматривают вас с классовых позиций", — с улыбкой сказала Джулия Пальма.

Он отдал ей конверт, содержащий достаточное количество банкнот для работы предприятия до своего следующего визита. Она изобрела воображаемого богатого родственника в Париже, который должен был быть источником этих средств. И рассказала ему о комментариях в школе об этой счастливой находке. Это опечалило Ланни, потому что он был по натуре общительным человеком, а теперь там было так мало людей, с которыми он мог бы поговорить. Он не рассказывал ни Раулю, ни его жене о Труди. И теперь он не мог догадаться по какой причине, Труди-призрак больше не появлялся. Первое, что он сделал при прибытии в Бьенвеню, провел сеанс с мадам, но он получил только Захарова и деда Самуэля и других знакомых. Парсифаль получил Кларибель и обитателей монастыря Додандува. Труди-призрак, видимо, затерялся где-то на дороге между Парижем и Антибским мысом.

XII

Витторио ездил на автомобиле Ланни, что означало, что автомобилю понадобится ремонт. Ланни дождался результатов ремонта, а затем отправился в Париж. Там у него был круг общественных обязанностей и развлечений, если бы он мог считать их таковыми. Продажа картин фюреру всех немцев с профессиональной точки зрения была не малым мастерством, и Золтан был рад услышать об этом. Командировка фюрером в качестве эмиссара в Вену была не меньшим подвигом с другой точки зрения. И Ланни не преминул рассказать об этом Курту и его секретарю. А также графу Герценбергу и его amie актрисе. Он безмерно увеличил свой авторитет у них, когда они узнали, что ему было разрешено остаться в качестве гостя в Бергхофе в время переговоров с Шушнигом. С этого времени они будут свободно говорить с ним, а он сможет почерпнуть много информации.

Де Брюины были выпущены из тюрьмы. Активность реакционных газет Парижа смутила членов кабинета, некоторые из которых были согласны с идеями заключенных и считали их виновными лишь в неосмотрительности. Другими словами, буря утихла, и Ланни мог навестить своих старых друзей, не привлекая к себе внимания. Все трое выглядели хорошо. Им был предоставлен максимальный комфорт, имевшийся в местах лишения свободы. Но они все были возмущены, что их вынудили демонтировать их одинокий блиндаж и согласиться не приобретать больше оружия ни дома, ни за границей. Беспрецедентное вмешательство в право богатых тратить свои деньги, как им заблагорассудится.

Им тоже было интересно услышать о визите в Берхтесгаден. Ланни постарался уменьшить их душевое расстройство, рассказав им, что Адольф Шикльгрубер тоже закупал оружие, провалил путч и был заключен в тюрьму. А затем был вынужден согласиться на курс "следования закону". Но это не помешало ему взять власть. Дени де Брюин сказал, что уход в политику может быть хорош для Германии, но во Франции политики были настолько безнадежно испорчены, что продавали не только свою страну, но своих работодателей и даже друг друга. Де Брюины были настолько подавлены относительно состояния la patrie, что у Ланни возник вопрос, уж не готовы ли они пригласить Гитлера, чтобы вычистить её. Их, конечно, ни в коей мере не расстроила перспектива его похода на Австрию. Всему миру было ясно, что он не мог двигаться далеко на восток или юго-восток, не трогая Россию, а это было развитие, которое грело им душу.

Пришло длинное письмо от Робби, сообщавшее новости о семье и бизнесе. Этот человек постоянно расширяющихся дел подчеркнул важность его сделки с Шнейдером. Поэтому для Ланни не стала неприятной обязанностью вкусно обедать в городском доме барона и рассказывать о различных блюдах, съеденных им в загородном доме фюрера. Он мог рассказать об этом визите практически всё, за исключением нескольких вещей, таких как визг и рев на австрийского канцлера. Сын Бэдд-Эрлинга, хорошо воспитанный и тактичный, всё смягчит, так что у барона не сможет возникнуть идея, что он, выйдя из дома барона, выдаст его секреты.

XIII

Хозяин Шнейдер-Крезо посчитал эту оценку личности и идей Гитлера настолько важной, что просил согласия Ланни рассказать об этом нескольким друзьям барона. Итак, три дня спустя, Ланни стал почетным гостем на официальном и самом элегантном мальчишнике. Ужин обслуживали полдюжины лакеев в розовых шикарных ливреях, и на нём присутствовал десяток ведущих промышленников и финансистов Парижа. Это были люди, которые на самом деле управляли страной, создавали избирательные фонды, назначали членов кабинетов, и у которых спрашивали совета по всем вопросам, имеющим важное значение. Франсуа де Вендель, сенатор и глава крупнейшего горного треста. Макс Давид-Вейль, представляющий банк Lazard Frères. Рене Дюшмен из французского химического треста. Эрнест Мерсьер, электрический магнат. И другие, подобные этим. Их интересы не ограничивались только французской империей в Африке и Азии, но и распространялись на государства сателлиты в Центральной Европе, где их правительство одолжило миллиарды франков, а их банки и промышленные предприятия инвестировали ещё больше. Все эти сокровища и владения были поставлены на карту, и кризис был таков, что потряс политический мир, и даже разделил между собой этих хозяев.

Был ли этот Адольф Гитлер государственным деятелем, как и все остальные, которых можно было купить по низкой или высокой цене? Или же он был сумасшедшим, не имевшим цены? Здесь был американец, молодой по сравнению с присутствующими, сын известного многим из них человека. Он на самом деле жил в течение недели или даже более в доме сумасшедшего и слышал его сокровенные разговоры. Они хотели, чтобы он рассказал им все об Ади и что делать с ним. Конечно, при условии, что Ланни скажет им, что им надо делать то, что они хотели сделать. Гость объяснил, что он смущен, потому что не является политиком, а искусствоведом. Его заданием в Австрии было приобретение работ Дефреггера для фюрера. А его приглашение к Берхтесгаден было связано с приобретением фюрером нескольких картин покойного отчима Ланни Марселя Дэтаза. (Между прочим, не плохая реклама для бизнеса высокого класса).

Информация об этом ужине будет, конечно, очень скоро доложена в Берлин. Поэтому Ланни должен был думать, что говорить. У него не было никаких возражений против описания хорошо оборудованного дома Адольфа Гитлера, его приятных манер, и того, что он ел и пил. Можно было сказать, что Гесс верил в спиритизм и психотерапию и исцеление. Но ни слова о Магомете! Информация об ультиматуме Шушнигу была во всех газетах мира, и они могли обсуждать её свободно. Рельефная карта немецкого населения и культуры была воспроизведена в виде плакатов и теперь распространялась доктором Геббельсом, так что и в этом не было никакого вреда. Фюрер поручил Ланни рассказывать, что он любит Францию и ненавидит Россию, и что эти оба чувства вечны. Поэтому Ланни следовал этим инструкциям. От себя он сказал, что Гитлер был полон решимости контролировать и, возможно, присоединить не только Австрию, но и все прилегающие земли, населенные преимущественно немцами. Все, кто имеет с ним дело, должны принимать это во внимание.

После того, как кофе и ликеры были выпиты, обсуждение продолжалось ещё час или два, и даже после этого, как гости перешли в библиотеку, они собрались вокруг почетного гостя и не отпускали его. Во Франции надвигался еще один правительственный кризис, вызванный австрийской ситуацией. Шотан шатался, а Блюм плёл заговоры, чтобы прийти снова. Эти хозяева должны были найти кого-то, кто бы удержал его, но сначала они должны были составить свое мнение, что им хочется сделать. Все они были обеспокоены этим. И Ланни знал, что в прежнее время люди такого рода были лучшими в мире бойцами. На самом деле они были беспомощны за счет твердой позиции британского кабинета, который продал их Гитлеру. По крайней мере, так они это видели. Англия играет Германию против Франции в соответствии с древней практикой коварного Альбиона. Почему Франция не должна играть Германию против Англии? Но тогда, не будут ли они играть в игру Советов?

В ту ночь они не пришли ни к какому решению. Но Ланни считал это достаточно хорошей историей для Рузвельта. В ней он собирался сообщить, что в этом кризисе тайные правители Франции не смогли составить свое мнение, кого они хотели иметь своими друзьями, а кого врагами.

 

Глава двадцать вторая

Подлые деяния предстанут перед нашими глазами

[74]

I

Адольф Гитлер созвал сессию своего прирученного рейхстага. Это был способ, которым он пользовался, когда хотел обратиться к миру. Рейхстаг должен был сделать две вещи: во-первых, выслушать его длинную речь, а во-вторых, проголосовать свое одобрение всему, что он сказал. Это голосование всегда было единогласным, так как любой член рейхстага, который предположительно хотел бы выразить своё неодобрение, будет отправлен в концентрационный лагерь до захода солнца этого же дня.

На этот раз Ади сказал миру в значительной степени те же самые вещи, которые рассказал Ланни гостям барона Шнейдера. Он изложил более подробно своё несомненно подлинное отвращение к Советскому Союзу. — "Сейчас больше, чем прежде, мы видим в большевизме воплощение разрушительных сил человека". Это не бедные русские люди виноваты в этом мировом стихийном бедствии, сказал он. — "Мы знаем, что в это безумие большую нацию привела небольшая еврейская интеллектуальная группа". А потом и тех немцев, отделенных от Фатерланда лукавым Версальским диктатом. — "В долгосрочной перспективе для осознающей себя мировой державы невыносимо знать, что через границу постоянно страдают наши соотечественники камрады за свои симпатии или желание единства со всей нацией, ее судьбой и её философией".

На данный момент это был вопрос философии. Ади хотел, чтобы британские тори сохраняли спокойствие, пока он не приберёт Австрию в свои руки. А потом он займёт их следующей темой. И он дал представление о ней. Когда Ади начинал что-нибудь делать, его трудно было остановить. И когда кто-либо упомянул одну из его фобий, то он больше не контролировал свои чувства. Он всегда произносил эти тирады экспромтом и никогда не читал подготовленную речь. Британская пресса осмелилась критиковать его ультиматум Австрии. В Великобритании это называлось "свободой прессы", а на самом деле это означало, — "разрешение журналистам оскорблять другие страны, их учреждения, их общественных деятелей и их правительство". Фюрер открыто предупредил, что он не оставит этого. — "Ущерб, причиняемый такой кампании в прессе, был настолько велик, что в дальнейшем мы не сможем терпеть это без суровых возражений. Это преступление становится особенным бедствием, когда оно, очевидно, преследует цель вовлечения нации в войну".

Британская общественность могла бы предвидеть результат такого плохого поведения. Но фюрер считал нужным сказать им простыми словами. — "Поскольку эта кампания в прессе должна рассматриваться как элемент опасности для дела мира, я решил довести до конца укрепление немецкой армии, что даст нам уверенность в том, что эти угрозы войны против Германии никогда не будут переведены в кровавую бойню". Вот так это было! Британская пресса заставила Германию вооружаться, и никто и никогда не мог снова сказать, что Германия хотела сделать это. И не было никакого смысла говорить так долго больше. Пресса была свободна, чтобы создавать общественное мнение, а государственные деятели в демократических странах должны были делать то, что требовало общественное мнение. Ади заявил: "При таких обстоятельствах нельзя увидеть, что нет смысла в конференциях и встречах до тех пор, пока правительства в целом не в состоянии принимать решительные меры независимо от общественного мнения".

II

Ланни слушал это выступление по радио, сидя за рулём своего автомобиля по пути в Кале. Выступление сильно огорчило его, и бурное пересечение канала не улучшило его самочувствие. Его укачало, что было редкостью для него, и он отправился в ближайший отель переночевать и восстановить силы. Там в утренних газетах он прочитал, что Энтони Иден, главный объект нападения фюрера, подал в отставку из британского кабинета. Это будет принято в Германии, как акт покорности. В Британии это было принято, как протест против курса премьер-министра. Очень приличный и сдержанный протест в британской манере. Премьер-министр принял его "с глубоким сожалением" и попытался считать его протестом против продолжающихся нарушений Италии соглашения о невмешательстве в Испании.

Ланни прикатил в замок Уикторп и был встречен как обычно. Он играл со своей маленькой дочкой, а в промежутках между играми читал в газетах о горячих дебатах в парламенте о курсе правительства. Имеющий прочное большинство тори более чем два к одному в парламенте, Чемберлен твердо отстаивал свою политику "умиротворения". И на уик-энд политики и общественные деятели собрались в доме Ирмы, чтобы обсудить то, что было сказано и что будет сделано. Там была засекреченная атмосфера, так как англичанам не нравилось то, что они делали. Вещи принимались, как само собой разумеющееся, и никто не переводил их в слова, за исключением для нескольких сокровенных инсайдеров. Германия была одержима получить обратно эти восточные окраины, которые она потеряла после последней войны. Многие британцы не одобряли отчуждение её земель, а теперь противодействие их возврата будет означать войну, к которой Британия была не готова, и которую не хотела. Франции, у которой в этих землях были большие инвестиции, придется просто списать их. С нацистами была какая-то договоренность, возможно, не в письменном виде, а джентльменское соглашение с людьми, которые отвергают такие понятия. На соглашение были намеки в речи Гитлера. Он сказал, что колониальные претензии Германии будут "расти из года в год". Конечно, у этого заявления было "двойное толкование". Но в настоящее время это не имело значения. Но была вещь, которую британский правящий класс никогда не позволит. Усиление Гитлера за морем, а также появление там аэродромов и подводных баз. На суше они могли бы позволить ему идти своим путём, при условии, чтобы он не заходил бы слишком далеко. Но, как далеко он пошел бы? Кто мог сказать?

Именно в этот момент прибыл Ланни Бэдд, только что побывавший в доме этого прихотливого и безумного государственного деятеля и, этого гения-безумца, такого капризного людоеда. Невероятно, но это факт. Не может быть никаких сомнений в том, что он там был, потому что он описал картины на стенах, обстановку спальни, размер, цвет и содержание вегетарианских блюд, которыми питался людоед. "Какою пищею питался Цезарь, Что вырос так?" Эти серьезные английские джентльмены и политические леди толпились около американского искусствоведа и засыпали его вопросами. А некоторые из самых престижных приглашали его в свои дома и просили рассказать другой избранной компании то, что он видел и слышал.

Ирма была весьма озадачена социальным успехом своего бывшего мужа. Что на него нашло? Может быть, он действительно изменил свои взгляды и отбросил сумасшедшие радикальные понятия? Или это супер-хитрость, которую он приобрел? С точки зрения хозяйки дома это не имело большого значения, пока он сообщал факты и был настолько сдержан, что никогда не высказывал своего собственного мнения, оставляя для своих слушателей делать свои собственные выводы.

Внутри этого почтенного замка были все удобства, и он полностью защищал от зимнего холода. Но из дымоходов слышались яростные завывания ветра и дребезжали окна. И также было известно, что надвигались политические бури, и никакое количество английской вежливости и самообладания не могло сдержать осознание недовольства народа. Были массовые митинги в Альберт-Холле, и огромные толпы на Трафальгарской площади, несмотря на плохую погоду. Толпы протестовали против убийства правительства испанского народа, а британская свобода слова и печати была использована для создания и распространения листовок, брошюр и книг, осуждающих фашистов и предупреждающих о войнах, которые они готовили. Небольшая правящая группа, которая контролировала государственную политику, была опозорена и названа "Кливлендской кликой" по имени очень элегантного загородного дома Асторов. Конечно, эти люди энергично отрицали, что они осуществляют любую такую власть, и даже, что есть такая группа. Рик в одной из своих едких статей написал: "Они отрицают существование Кливлендской клики, но могут ли они отрицать существование Кливлендского типа?"

Ирма не раз упоминала об этой полемики в присутствии своего бывшего мужа, и Ланни задавался вопросом: не раздражает ли её, что Нэнси получила долю общественного внимания больше, чем она? Он не забыл, что Ирма было несколько лет завсегдатаем модных клубов, как до, так и после их вступления в брак. И не была бы она тайно рада, если бы красная и розовая пресса осуждала "Уикторпскую клику"? Нэнси имела преимущество, потому что ее муж был пресс-лордом, и она сама являлась членом парламента, в то время как муж Ирмы был чиновником в министерстве иностранных дел, и должен был сохранить атмосферу отчужденности и беспристрастности в своем доме. Такого тона придерживалась и Ирма. Она говорила о своей сопернице в слегка покровительственной манере.

III

Ланни приехал в Плёс, и, наконец, смог расслабиться! Снять все накопленное напряжение самых богатых событиями недель в истории, как мира, так и Ланни Бэдда. Он может рассказать здесь, как Ади наорал на Шушнига, и даже имитировать звуки, которые вызовут у Рика и Нины взрыв смеха. Здесь не надо ничего делать специально, чтобы немецкие звуки вызывали смех у английских ушей. Он может рассказать о новом Магомете, и о том, что делал Ислам с неверными, и что будет делать по-прежнему, если ему позволят. Он мог бы даже рассказать о страшной исповеди Магды Геббельс, и о дегенеративных привычках нацистов, о которых он узнал.

Кроме того, он мог излить душу о Труди. Ему не удалось получить информацию, которую искал, но он верил, что был близок к этому. "Я буду очень удивлен, если профессор Прёфеник не использует все подсказки, которые я ему дал", — сказал он.

"Я надеюсь, что вы всё обязательно узнаете!" — воскликнула Нина. — "Это так жестоко, жить в состоянии неопределенности".

— Сама Труди жила так в течение четырех или более лет. Тысячи других все еще так живут и будет жить до конца своей жизни".

"Я знаю", — сказала женщина; — "Но есть большая разница, когда вы знаете людей". Как женщине, ей хотелось знать, что происходит в душе мужчин, и добавила: "Скажите мне, как вы это выдерживаете, Ланни".

— Ну, вы научитесь выдерживать, когда это станет необходимо. В моем случае это не так трудно, потому что я делаю работу Труди, и у меня есть ощущение, что она всегда со мной. Я точно знаю, что она скажет на то, что происходит, и когда я даю деньги на дело, я чувствую ее удовлетворение.

Нина знала, что это не так. И она больше не будет докучать вопросами, чтобы не бередить рану, которую он хотел заживить. Как тело сопротивляется посторонним предметам, попавшим под кожу, так и душа сопротивляется страданиям. Так думала эта добрая женщина, и Ланни, старый друг, понимал смысл ее молчания.

"Нашу совместную жизнь трудно понять", — сказал он ей. — "Немногие возлюбленные когда-либо были настолько холодны. Труди была полностью поглощена своим делом, что, казалось, как будто у нее не было никакой жизни вне этого дела. Я видел, как она тихо сидит, и знал, что ее мысли были о товарищах в концентрационных лагерях, или о тех, кто рисковал своей жизнью, распространяя нашу литературу. Я попытался развлечь ее, и иногда добивался успеха, но не часто. Всегда возникали новые проблемы, и это постоянно давило на неё".

— Это же бесчеловечно жить так, Ланни!

— Конечно, это бесчеловечно. Но таковы нацисты, и мы должны бороться с ними так же.

— Что это будет означать в будущем?

— Пусть проблемы будущего решает само будущее. Дело в том, что теперь, когда мы в состоянии войны, мы должны чувствовать по-военному и жертвовать по-военному. Нацистов можно победить только людям, таким же безжалостным, как они, и даже больше. У нас должно быть много антинацистских фанатиков, и некоторые из них будут женщины, которые думают больше о спасении своих товарищей, чем о том, чтобы их мужья были счастливы. Разве это не так, Рик?

— Так!

"Я ещё твёрдо не решил, верю ли я в бессмертие", — сказал Ланни, — "но я знаю, что дух Труди живет во мне, я думаю о ней все время. Я полагаю, что это то, что религиозные люди называют 'общением'. Когда мне удаётся сделать что-то против нацистов, я слышу, как она говорит: 'Хорошо! ' И всегда: 'А что дальше?' Нацистский террор продолжается, и наше сопротивление не может ослабевать. Я полагаю, что я тоже стал одним из фанатиков".

Нина хотела воскликнуть: "О, нет", но она боялась, что это будет невежливо. Вместо этого она спросила: "Предположим, вы узнаете, что они убили ее. Будете вы в трауре по ней, или вы найдете другую любовь?"

— Прекрасный шанс, если я смогу сделать женщину счастливой, или открыть для себя ту, кто будет жить моей жизнью! Ланни улыбнулся, он редко говорил долго, не находя повода для улыбки. — "Вы когда-нибудь читали Песню изгоя Вальтера Скотта?" Он процитировал:

"О дева! друг недобрый я! Глухих пустынь жилец;

Безвестна будет жизнь моя, Безвестен мой конец!" [76]

IV

Ланни телеграфировал Рудольфу Гессу, спрашивая, насколько ему будет удобна встреча с Прёфеником. Ответ пришел быстро, назначив встречу через два дня с этой даты. Так агент на автомобиле добрался до канала и еще раз пересёк его в штормовую погоду в начале марта. Он прибыл в Кале, город, чье имя напоминало ему трагедию семьи Робинов. Метель не по сезону не позволила ему воспользоваться автомобилем. Он оставил свою машину на хранение и сел на поезд, чтобы не пропустить назначенную встречу.

Он был приглашен быть гостем заместителя, но подумал, что тактичнее поселиться в Адлоне, а не путаться под ногами. Он знал из газет, что они оба, Ади и его самый верный сторонник, были поглощены тем, что практически было войной с Австрией, которая велась внутри этой несчастной страны Зейс-Инквартом и другими нацистами, введенными в правительство. Её, возможно, можно было считать комедийной войной, если бы она не имела такого мрачного смысла для будущего. Австрийский министр внутренних дел и общественной безопасности предоставил нацистам Штирии право носить свастику и кричать "Хайль Гитлер!" А затем Кабинет, членом которого он был, приказ отменил. Тогда министр отправился в Грац и устроил смотр пятнадцати тысячам нацистов, многим из них в военной форме. Все они отдавали нацистское приветствие. Это был незаконный парад. Никто не сомневался, что это значит.

Ланни нашёл берлинские газеты, полные шума по поводу плохого обращения с немцами в Австрии. Эти ненавистные нацистские газеты, полные лжи и насилия! Такая вещь, как фактическая информация была совершенно неизвестна в Гитлерлэнде. Все это было ядовитой пропагандой кривого карлика "Юппхена", который, по мнению Ланни, был самым отвратительным человеком, с которым он когда-либо здоровался за руку. Одного взгляда на любую первую страницу в Берлине было достаточно, чтобы узнать, куда пойдёт нацистская машина. Кто станет её следующими жертвами: евреи, австрийцы, чехи, поляки, большевики. Ну и внутренние враги, спекулянты, деятели черного рынка, отказники Зимней помощи, сомневающиеся в мудрости фюрера, а потом пацифисты, католики, протестанты, масоны, и, конечно, евреи и Красные всюду. И все сначала.

V

Ланни сообщил о своем присутствии в городе и подтвердил встречу. Гесс пригласил его в тот же вечер. Кроме того, Ланни позвонил в офис Геринга и сообщил гауптману Фуртвэнглеру, что он получил заказы на две картины, которые фельдмаршал поручил ему продать. Это всегда было приятной новостью. Der Dicke стал самым богатым человеком в Германии. "Но никто никогда не имеет достаточно денег", — заметил Ланни, и офицер СС одобрительно усмехнулся. Он, без сомнения, имел возможность в этом убедиться.

У заместителя фюрера Гесса не было шестиколесной колесницы, покрытой голубой эмалью. Он ездил в черном лимузине с красным штандартом впереди и золотой свастикой на дверях. За рулём был старший сержант и рядом с ним эсэсовец охранник. Вероятно, окна были из пуленепробиваемого стекла. Ланни не возражал против этого особенно ночью. Пока они ехали, Гесс говорил об австрийской запутанной ситуации, конечно, обвиняя Шушнига. Ведь каков был смысл назначения министра общественной безопасности, а затем сделать его небезопасным? Это просто означает, не отвечать за свои слова. А фюрер не любит иметь дело с людьми, которые не держат своё слово. Австрийское правительство собираются опять перетряхнуть. На этот раз двурушников выбросят вон.

Они поговорили о Прёфенике, и Гесс сказал, что старик имел достаточно времени, чтобы подготовиться и, несомненно, покажет им хорошее шоу. Трудно найти честных и компетентных медиумов. Почему они должны быть поляками и низкого происхождения? Ланни сказал, что он не знает, но это факт, что многие из них выходцы из этих центрально-европейских стран. Но наиболее точными и надежными исследователями оказались немцы. Ланни назвал Дриша, Шренк-Нотцинга и Тишнера. Гесс принял к сведению эти имена, и Ланни спросил, получат ли они награды и не возглавят ли они Научно-исследовательский институт парапсихологии.

Перед тем как они вошли в здание Ланни сказал: "Я хочу, чтобы вы знали, что я не общался с Прёфеником, и ничего не рассказывал ему о вас".

Заместитель фюрер ответил: "Он обо мне знает много и может узнать ещё больше. Но, черт побери, если он попытается со мной мошенничать, я сдеру с него шкуру живьём!"

VI

В этом доме чудес ничего не изменилось. Одетый в черное слуга взял их шляпы и пальто, а пожилой джентльмен в китайском одеянии встретил их с добродушной вежливостью и сопроводил в тускло освещенную комнату. Он спросил, как их здоровье и здоровье фюрера, и сказал: "Мы являемся свидетелями великих событий. Я снова получил гороскоп фюрера, и этот месяц принадлежит ему". Гесс сухо ответил: "Он тоже так думает".

Ланни, внимательно наблюдая чародея, отметил, что его глаза с опаской перебегали с одного гостя на другого. "Господа", — внезапно сказал он, — "вы пришли за советом, и предзнаменования благоприятны. Перейдем к работе, прежде, чем, что-то может повлиять на неземные силы".

Это устроило гостей, и без лишних слов старик вошел в шкаф и задёрнул шторы. Они подождали и вскоре услышали стоны и своего рода слабый храп. И вдруг послышался бас "контроля", который назвал себя королём Оттокаром I. Говоря по-немецки, он заявил: "Здесь пожилой джентльмен с белыми бакенбардами и выбритым подбородком, он носит суконный мундир кремового цвета с большой золотой звездой на груди. Он утверждает, что он великий правитель, и называет себя Францем-Иосифом. Знаете ли вы такого человека?"

"Я слышал о нем", — не слишком радушно ответил Гесс.

— Он недоволен, он говорит, что в его прекрасном городе приходят ужасные вещи. Пруссаки опять наступают на Австрию. Он говорит: 'Я не против, если вы убьёте кое-кого, там всегда был избыток людей. Но пощадите мои дворцы, потому что они были построены на века'.

— Скажите ему, что никто не хочет обидеть его дворцы.

Был пауза, которая длилась, предположительно, пока говорил старый император. Потом голос сказал: 'Он говорит, что если человеку было бы суждено летать, то они должны были бы иметь крылья за плечами'.

"Скажи ему", — сказал заместитель, — "что если бы людям было бы суждено жить во дворцах, то они должны были бы их носить на спине, как улитки".

Снова пауза, а затем: "Он заявляет, что нельзя так говорить с Majestät, и вы должны быть почтительны, если вы желаете иметь честь общаться с ним".

"Прошу прощения", — сказал нацист. Ланни подействовал на него, объяснив, что духам надо быть потакать. — "Спросите Его величество, может ли он сказать нам, что грядёт в его стране".

— Он говорит, что будет много скорби перед радостями, но, в конце концов, имя счастливая Австрия будет оправдано.

— Это довольно расплывчато. Спросите его, пожалуйста, будут ли венцы сопротивляться.

— Он говорит: 'Венцы противостоят всему'. Он повторяет: 'У них есть свой особенный путь, который другие не могут распознать'.

— То, что мы хотим знать, будут ли они сопротивляться с оружием?

— Он говорит, что они будут сопротивляться стрелами насмешек, и что это всегда лучше, чтобы убедить своих противников.

— Это все, что он мне хочет сказать?

— Он говорит, что он действительно любил город своей мечты, — 'die Stadt meiner Träume'. Он говорит: 'Я сделал все, что мог, но мир меняется слишком быстро для понимания любого человека'.

"Скажите ему, что его место в истории не тронут", — сказал заместитель фюрера НСДАП. И ничто больше не могло быть убедительнее. — "Спросите его, если у него есть какие-либо предложения".

— Он хочет, чтобы вы знали, что его внучатый племянник Отто был бы отличным преемником престола.

— Мы слышали об этом молодом человеке, но он был изгнан из своего Фатерланда, и не нами. Что-нибудь еще?

— Его величество считает, что американскому джентльмену может быть интересно узнать, что во владении семьи художника по имени Гусака в Вене есть очень хороший портрет его Императорского Величества.

"Спросите у него адрес", — рискнул Ланни.

"Трудно разобрать", — объявил голос. Но, в конце концов, он продиктовал по буквам название улицы. Американский джентльмен, сделав заметки, как смог в тусклом свете, не преминул отметить, что первый раз с ним духи стремятся сделать бизнес, и подумал, а не предложил ли кто-то профессору комиссию по сделке? Если да, то у него есть шанс получить небольшую сумму денег, потому что эта информация, конечно, вряд ли стремилась обмануть заместителя фюрера.

VII

Престарелый Габсбург канул обратно в область или сферы или что бы то там ни было, откуда он пришел. Они не жалели о его уходе, потому что его династия никогда не отличалась ни остроумием, ни обаянием. Вместо него появился персонаж, который редко пропускал Ланни. Командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона. Впервые за время своего пребывания в этом мире и в следующем он обратился к Ланни как "мистер Бэдд" и в первый раз он сообщил сам, как счастливо воссоединился со своей герцогиней. Видимо, король Оттокар I был распространителем блаженства. На земле он вёл себя чрезвычайно деспотично. Ланни был вежлив, но внутренне настроен скептически, пока дух не передал ему послание для своего земного преемника, барона Шнейдера, а затем не сослался на участие сэра Бэзиля в поисках золота Hampshire.

Что-то дьявольское было в паранормальных явлениях. Сначала считаешь, что медиум обманщик. Потом вдруг получаешь, что-то, что заставляет изменить свое мнение еще раз. Разве дела Робби Бэдда с владельцем Ле Крезо упоминали берлинские газеты? Конечно, были важные люди в городе, который знали об этих делах. А это означало также и их секретарей и подчинённых. То же самое было справедливо и в отношении крейсера Hampshire. Ланни рассказал Прёфенику о сэре Бэзиле, хотя и не об этом золоте. Тем не менее, не прошло и десяти лет с тех пор, когда искатели сокровищ и судно с ними снаряжались в Германии, а потом вернулись в Гамбург. И Гораций Хофман обедал в Берлине, где он встречал выдающихся личностей, в том числе доктора Хораса Грили Яльмара Шахта. Так что, если кто-нибудь намеревался исследовать работу Захарова в Германии, он мог натолкнуться на одну из этих вещей.

VIII

Все эти мысли внезапно вылетели из головы Ланни, ибо произошло то, что он ждал. Его сердце бешено забилось, и он был рад, что комната была плохо освещена. Король Богемии тринадцатого века провозгласил: "Здесь пара, оба немцы и достаточно молодые, они говорят вполголоса и им, кажется, неловко, что они беспокоили герра Бэдда. Они говорят, что однажды они смутили его, и теперь они хотят, чтобы он знал, что они нашли друг друга".

"Как их зовут?" — спросил Ланни. На самом деле, он едва мог удержаться от дрожи, полагая, что это был настоящий медиум, и что Труди не знает, что здесь присутствует Гесс, и могла ляпнуть: "Я твоя бывшая жена". Труди реального мира так сделать не могла. Но кто мог знать, что духи помнят или могут забыть, что они знают о политической ситуации? Действительно присутствие на сеансе Гесса было случайностью, даже несмотря на то, что данный разговор мог быть только продуктом подсознания Ланни!

Он исходил от предположения, что Прёфеник не был медиумом, а только проницательным старым проходимцем, который использует подсказки, которые дал ему Ланни. И, видимо, это был тот случай. Голос Оттокара ответил: "Этот человек что-то говорит, но его голос почти не слышен. Bitte, lauter, lieber Herr! Его имя, кажется, Шульц. Знаете ли вы такого человека?"

— Я не могу вспомнить его.

— Его имя Людвиг, а затем он говорит, что его звали Люди. Он пытается рассказать вам о месте, где он встретил вас. Это было в большой гостиной, где присутствовало много людей. Там подавали кофе и другие напитки, а его жена обслуживала присутствующих.

— Он назвал имя жены?

— Её звали Гертруда.

— Я не могу вспомнить ни одной Гертруды Шульц.

— Он говорит, что она была также известна под фамилией Мюллер. Я спросил, это ее девичья фамилия, а он ответил, что нет. Она сменила свою фамилию. Я спросил, развелись ли они, а он не отвечает. Видимо, у них было какое-то несчастье. Он хочет, чтобы вы знали, что они воссоединились теперь, и боль уходит.

— Могут ли они сказать вам что-нибудь больше об обстоятельствах их встречи со мной?

— Он говорит, что они были художниками и рассказывали вам о своей работе, вы проявили интерес и были очень любезны. Но они упустили свой шанс, потому что в то время они не знали, что вы были пасынком Марселя Дэтаза, что сами по себе были таким выдающимся экспертом.

— Поблагодарите их за меня и скажите, что я желаю им всего хорошего, но я не понимаю, что вынудило их прийти ко мне.

— Они приходили раньше и боялись, что беспокоили вас.

— Совсем нет, я должен признаться, что я забыл о них. Могу ли я увидеть их работы, может быть они будут мне интересны?

— Нет, они скромно отзываются о своей работе. Люди говорит, что он был коммерческим художником, а такая работа только на день.

— Не желает ли он рассказать мне что-нибудь о причинах их несчастья?

Был пауза. Потом: "Женщина плачет. Она говорит, что не может рассказывать об этом".

— А, не евреи ли они?

— Нет, арийцы.

— Евреи не всегда похожи на евреев, и они принимают арийские имена. Это один из их любимых трюков.

— Они говорят, что они не евреи.

— Нет ли там какой-либо политической проблемы?

— Они не хотят говорить об этом, они отворачиваются, они обнялись, как если бы они хотели, чтобы вы знали, как глубоко они любят друг друга.

IX

Остальная часть сеанса интереса не представляла. Наступила очередь Гесса, и объявился дух Хорста Весселя. Нацистский герой мученик говорил о песне, которую он написал, и гордился своим служением делу. Он рассказал некоторые обстоятельства своей земной жизни, но не упомянул о том, что был сутенером. Он сделал предсказания относительно будущих триумфов партии, и вообще вся его речь была построена, чтобы согреть сердце партийного фюрера. Его последние предложения были триумфальным пророчеством, что Австрия вскоре присоединится к Фатерланду. Он учился в течение года в Университете Вены, и заявил, что это легкомысленные люди.

Чародей вышел из транса и покинул шкаф. Он ничего спрашивал, что произошло, но, возможно, почувствовал в воздухе, что впечатления он не произвёл. Он предложил сделать гороскоп заместителя, но Гесс сказал, что это уже было много раз, и у него есть более важные дела. Ланни спросил профессора, отправлял ли он свое астральное тело в Бергхоф, и старик ответил утвердительно. Он видел Ланни и Гесса, глядевших на горы, а также то, что выглядело как игра в карты, что они не делали. Никакого упоминания о французской борьбе! Когда они вышли, Ланни оставил конверт на столе. Он заметил, что Гесс то же самое не сделал. И задал себе вопрос, пользуются ли партийные руководители бесплатным обслуживанием на сеансах. Когда они находились в автомобиле, заместитель сказал: "Мне показалось, что все выглядело довольно неубедительно".

"Я согласен", — ответил другой.

— Все, что было о Хорсте Весселе, он мог бы получить из брошюры, которые партия продает за пять пфеннигов.

— Захаров всегда называл меня Ланни, и никогда в своей жизни мистером.

— Этот король Оттокар явился новым для меня. Вы когда-нибудь слышали о нем?

— Он был королем Богемии, когда Богемия была одним из германских государств. Грилльпарцер написал пьесу о нем.

"Я не увидел там ничего, что имело бы смысл. Мы впустую провели вечер". — Была пауза. Ланни ждал, пока его спутник не поднимет сам решающую тему. Он ждал и дождался.

— А что об этой паре Шульцев. Вы что-нибудь вынесли из этого?

— Не очень много. Но тут я вспомнил одно дело. Я полагаю, что здесь появились одни и те же люди, которые были у меня на сеансе здесь в Берлине почти год назад с женщиной медиумом. Там был дух, который называл себя Люди Шульцем, и он появлялся, пытаясь найти свою жену, которую называл Труди.

— Вы говорили об этом Прёфенику?

— Это я пытаюсь вспомнить. Видите ли, у меня был долгий разговор с ним, два или три часа. Я упомянул, что по несколько раз ко мне приходили духи, которые настаивали, что встречались со мною, хотя я не мог вспомнить их. Вполне возможно, что я назвал имена Шульцев. Но я не могу в этом быть твёрдо уверен.

"В этом вся и разница", — заявил Гесс. — "Если вы сказали ему, то он мог легко сверстать все остальное".

— Вы знаете, как это бывает, кажется, что вы вспомнили, а потом вдруг всё не так. А если о женщинах, разносящих кофе и прохладительные напитки, то разве всех упомнишь. Во многих местах меня просили говорить об искусстве, и, конечно, я встречался со многими художниками и людьми искусства и слышал много имен.

"Прёфеник мог догадаться без проблем", — настаивал заместитель.

— Я знаю, но я продолжаю напоминать себе. Если человек получает определенные факты сознательно, то эти факты также откладываются в его подсознании, и они так же могут выйти в подлинном трансе, как и все остальные. Пусть Прёфеник прочитал пятипфенниговую брошюру о Хорсте Весселе, его подсознание может сплести эти факты в личность без малейшей нечестности.

— Я никогда не думал об этом, мистер Бэдд. Мало кто знает, насколько сложна эта тема.

— Еще бы! Это целая вселенная, о законах которой мы только начинаем догадываться. То и дело у меня у меня возникает желание следить за любой подсказкой. Может быть, вы мне можете посоветовать! Будет ли какой-то шанс найти перечень коммерческих художники в Берлине в течение последних нескольких лет? Есть ли у них какие либо ассоциации или что-нибудь в этом роде?

— Я случайно не знаю, но я могу узнать. В Германии нет ассоциаций, которые мы не знаем.

— Мне кажется, что было бы хорошим способом проверить Прёфеника. Он дал ряд деталей. И, конечно, не так много Людей женились на Трудях.

Опять Ланни ждал, и снова его ловушка была наготове. "Кстати", — сказал Гесс, — "а не говорил ли старый негодяй, что эту женщину также звали Мюллер?"

— Да, я это помню.

— Почему у неё две фамилии?

— Мы можем это выяснить. Часто люди искусства берут псевдонимы.

— Может быть. Но человек на моей должности думает о другой возможности. Многие художники и люди такого рода были против нашего Regierung, и мы вынуждены сурово обходиться с ними. Может быть, найдём её в документах полиции.

— Вот это да! Это идея! Не могли бы вы их посмотреть, как вы думаете?

— Конечно, я могу. У нас есть отличная картотека.

— Я не хочу слишком беспокоить вас.

— Никаких беспокойств. Я скажу моему секретарю, чтобы он утром позвонил в полицию, и если у них есть что-нибудь на этих лиц, я буду иметь данные в течение часа.

"Я никогда не ожидал, что гестапо окажет мне помощь в моих паранормальных исследованиях!" — хихикнул сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

X

Ланни вошел в отель Адлон, едва волоча ноги. Он не хотел спать. Он хотел лежать на спине в темноте и тихо шептать: "Труди! Труди!" Он опять чувствовал, что она была рядом, и что если он протянет руку чуть дальше, то установит с ней контакт. Он сказал: "Ты здесь?" А потом: "Почему я должен ждать гестапо?" Он думал о тех фантомах, о которых читал в книгах, о фантомах живых и о фантомах мертвых. Такие истории уходили вглубь писаной истории. Кроме того, вряд ли в любой компании нельзя было найти человека, который не имел бы такого опыта, но отказывался ему верить. Ланни много рассказывал Труди об этом. Она никогда не знала, верить этому или нет, но теперь, конечно, она будет думать об этом и испытывать это, как и он.

Он продолжал смотреть перед собой в темноту на подножие своей кровати, но ничего там не видел и ничего не слышал, и, наконец, он заснул. Потом он видел сон о Труди. Означает ли это, что она видела во сне его? Люди интересовались снами с начала времен, и создавали всякие фантазии на эту тему. Теперь пришли фрейдисты с объяснением, которое они назвали научным. Но что останется от их теорий, если признать телепатию в душе? Слон в посудной лавке не смог бы наделать большего ущерба. Ланни слышал, что позднего Фрейда убедили в реальности телепатии, но как он мог объяснить сны, когда они могли возникать от мыслей любого другого человека на земле? Ланни думал об этом, когда брился, и ему хотелось спросить об этом этого учёного еврейского доктора, когда он был в Вене.

Ланни посмотрел утренние газеты, полные осуждений вероломного австрийского правительства, с требованием немедленных действий со стороны оскорбленного рейха. Ланни знал, что ни один нацистский редактор никогда не потребовал бы действий, пока доктор Геббельс не подскажет, что такие действия произойдут в ближайшее время. Он пытался читать, но вряд ли мог думать о неприятностях Австрии сегодня утром. Он думал только о телефоне. Когда Гесс приходит в свой кабинет? Гестапо, конечно же, работает круглосуточно. Его агенты приходят и уходят, а их любимое время для нападений на их жертвы было в три или четыре часа утра.

В его комнату принесли почту. Там была телеграмма из-за океана, которая казалась таинственной и загадочной. Она была из Нью-Йорка, и читалась: "С вами свяжется уважаемый родственник". Подпись была: "Хост Бесси Бэдд". Ланни долго не мог понять, что это было кодовое имя Йоханнеса Робина, который не рискнул смутить Ланни, подписав именем, печально известным в Германии. Ланни совершил немало приятных поездок на яхте Бесси Бэдд, и не забыл, кто пригласил его и оплачивал счета. Если бы Йоханнес подписал телеграмму "Владелец Бесси Бэдд" или "Хозяин Бесси Бэдд", то это могло прозвучать фальшиво. но "Хост" было незаметным словом и могло быть именем собственным, Ланни однажды встречал человека с таким именем, и если бы он женился на сводной сестре Ланни, то ее имя было бы Бесси Бэдд Хост!

Любой родственник Йоханнеса был, конечно же, еврей. А все еврейские родственники были уважаемыми, также как их долгие дни на земле. Увы, в Германии их дни обещают быть короткими, а также в Австрии! Конечно, это был какой-то человек, попавший в беду. Ланни почувствовал с замиранием сердца, потому что он сейчас не мог помочь никакому еврею, у него была другая работа, и как он может объяснить это своему старому другу? Если человек хотел бы только деньги, то это было бы достаточно легко. Но, как правило, евреи хотели выехать из Германии, и это может потребовать много денег, гораздо больше, чем было у Ланни в Нацилэнде. Кроме того, они хотели паспорта в Америку. А Ланни был одним из ста и трех лиц, которые не могут сделать ни одного движения в этом направлении.

XI

Зазвонил телефон. Секретарь герра Рейхсминистра Гесса пожелал узнать, сможет ли герр Бэдд посетить сегодня утром офис герра Рейхсминистра. Это было в одиннадцать часов утра, и Ланни сказал, что приглашён на обед к генералу Герингу, но прибудет немедленно и надеется, что его примут без задержки. Он сел в такси и дал адрес штаб-квартиры НСДАП. Затем он откинулся в кресле и закрыл глаза, не обращая внимания на уличное движение и сигналы. Молча, без движения губ, он прочитал себе лекцию и разучил для себя роль. — "Теперь! Ты получишь плохие новости, и как ты их воспримешь? Ты должен уже привыкнуть к мысли, что она мертва. Нет никаких шансов на что-нибудь еще. Готов ли ты говорить о телепатии или духах и не показывать никаких чувств. Не иметь никаких чувств, потому что если они будут, то Гесс их увидит. Наблюдай за каждым движением, каждым словом, каждой мыслью. Это, как динамит".

Молча и без движения губ, Ланни репетировал, как он будет чувствовать себя, и что говорить, если Гесс скажет ему, что Труди мертва. И еще более сложная задача, как себя вести, если Гесс скажет, что она в концлагере, хотя это маловероятно. Это продолжалось на всем пути к большому зданию, над которым главенствовал заместитель фюрера и партийный фюрер. На пути в лифте. Весь путь через строжайше охраняемые коридоры и приёмные до места пребывания великого человека.

Гесс носил простую форму в виде коричневой рубашки. Вероятно, она была на нём накануне вечером. Он выглядел суровым и впечатляющим за своим большим столом для совещаний с несколькими телефонами и множеством кнопок, символов власти в современном мире. Ланни находился в одном из центров самой жестокой власти в истории. Этот смуглый человек со сжатым ртом и с густыми бровями, сросшимися у него на переносице, может вызвать серьезные проблемы для президентского агента, вплоть до разоблачения. И будет ли он разоблачать? Если бы он проник в секрет Ланни, то скорее использовал бы его в своих целях или целях своей грозной организации, и дал бы Ланни веревку, на которой повеситься? Вероломство сидит на измене и предательством погоняет!

Заместитель сразу приступил к делу, так как его предупредили, что у его посетителя мало свободного времени. Перед ним был открытый портфель с бумагами, и его рука покоилась на них, пока он говорил. — "Мистер Бэдд, мы здесь обнаружили кое-что интересное. Это выглядит так, как будто духи знали больше, чем мы предполагали об их возможностях".

— И что это, господин Рейхсминистр?

— Оказывается, у нас есть большой отчет об этих людях, и самого неприятного рода. Они были социал-демократическими агитаторами, марксистами самого красного толка в течение десяти лет или около того.

"О мой Бог!" — сказал посетитель хорошо отрепетированную фразу.

— Мужчину поймали давно, и он покончил с собой в Ораниенбурге. Женщина сбежала и доставляла нам неприятности в течение трех и более лет. Она была в центре хорошо организованной преступной группы. Она взяла фамилию Мюллер, а также несколько других псевдонимов. Я не скажу их вам, потому что интересно посмотреть, сможете ли вы получить их через мадам или любого другого медиума.

— Конечно, пожалуйста! Что случилось с женщиной?

— Она бежала во Францию, но недавно совершила ошибку, возвратившись в Германию. Она умерла в Дахау два или три месяца назад.

Вот так это было. И Ланни не моргнул глазом, не изменил цвет лица. Он выговорил слова, заученные наизусть: "Herrgott! Это действительно случай сверхъестественной силы!"

— Я думаю, мы должны признать это. Этот старый ублюдок выдал что-то в конце концов.

— Ну, это так бывает, герр Рейхсминистр, приходит разочарование и становится скучно ночь за ночью. А потом, когда готов бросить всё, вдруг происходит что-то вроде этого. Я глубоко благодарен вам, что вы откопали для меня эту историю.

— Не совсем. Я точно так же, как и вы, заинтересован. Мы вернемся и попробуем еще раз когда-нибудь и посмотрим, сможем ли мы получить более подробную информацию.

— Я тоже постараюсь с мадам. В самом деле, это захватывающая вещь, и когда вы начинаете, вас затягивает все глубже и глубже. Представьте себе, эти два духа ушли, обнявшись, не желая рассказать свою историю в вашем присутствии! Интересно, они все еще боятся вас.

"Приятно знать, что они находятся там, где не могут причинить никакого вреда нашему делу". — Ланни задался вопросом, было ли это верно? Или было что-то глубоко внутри Гесса, чего он боялся. Что эта пара сможет сделать с ним, когда он сам войдёт в этот мир!

XII

У Ланни было достаточно времени, чтобы дойти до квартала резиденций министров. Ему нужно было отойти от горя и ярости, которые владели им. Ни одно предсказание, ни воображение, ни догадки не могут сравниться с реальным фактом, что Труди ушла навсегда. Все его усилия последних шести месяцев были напрасны, а его надежда снова увидеть ее была тщетной. Научное чудовище под именем Нацизм, зверь с инженерными мозгами схватил ее своими когтями и обращался с нею, как со многими тысячами других своих жертв. Картина того, что они сделали с ней, возникла у него перед глазами. Но он изо всех сил отогнал её, потому что от этого можно было сойти с ума. Он должен ненавидеть этих нацистов, но это должна быть холодная и тихая ненависть, рациональная и по-научному систематизированная, как у них.

Он сказал себе, что это была война. Труди была военнопленной, и они относились к ней в соответствии с своими правилами. Они вели войну против нее в своих застенках, сначала в Париже, а затем в Дахау, пытаясь сломать ее дух, чтобы заставить ее предать свою партию и своих друзей. Ланни был уверен, что в этом они потерпели неудачу. То, что он был теперь здесь и на свободе и собирался войти в дом нациста номер два, доказывало это. При всей своей изобретательности и знании физиологии и психологии применительно к ломке человеческой воли, они не смогли сломать волю Труди. Она выиграла эту войну, и она это чувствовала, и Ланни должен тренировать себя чувствовать то же самое.

Это был вопрос, о котором люди всегда будут спорить в соответствии с их темпераментом и их верой. Фюрер нацистов объявил, что даже самый стойкий дух не сможет выдержать, когда тело, в котором размещался этот дух, было забито до смерти резиновыми дубинками. Так трактовала этот вопрос новая религия меча. И все солдаты этой религии принимали заповедь своего пророка и действовали в соответствии с ней. Но Ланни в своей юности прочитал Эмерсона и был уверен, что беспечный мир никогда не терял ни одной отличительной черты Святого Духа. Где была правда? Что было словом Божием, и что Сатаны? Сатана восстал против Бога. Это не было только легендой, воображением поэта. Это было тем, что происходило каждый час в сердце каждого живого человека. Здесь, в мире этого Сатаны, с "правдой всегда на эшафоте, и ложью всегда на троне", человек должен был бороться за свою веру в Бога, и рисковать своим счастьем и даже своей жизнью в поклонении Святым.

Теперь ясно, что дух Труди Шульц жил в Ланни Бэдде, и нацистам никогда не убить его там, пока они не убьют Ланни. Или, если он позволит этому духу умереть в себе. Дух Труди будет жить в сердцах и мыслях товарищей Труди как внутри Нацилэнда, так и за его пределами. Он будет жить в сердцах и других людей, когда придет время Ланни рассказать историю Труди и донести ее волю. Такова была реальная и истинная магия духа. Даже нацисты преклонялись перед ней, у них был список своих мучеников, имена которых они торжественно зачитывали. У них была песня о Хорсте Весселе, хулигане, из которого они сделали героя, потому что он был убит в уличных боях с коммунистами.

Нацистская религия была только для одной нации, одной нации господ, которая предназначена править всеми остальными. Они называли себя "расой", но это была полная бессмыслица, которую изобрели их ученые мошенники, чтобы повысить своё реноме. Такого понятия, как "ариец", не существовало. Были только немцы, и даже это было под вопросом. Правильное слово было бы пруссаки, точнее уроженцы Ост-Эльбии, небольшая группа гордых и фанатичных аристократов, чья власть была основана на собственности огромных поместий в той части Европы, куда не дошли армии Наполеона и не поломали земельную монополию. Эти гордые Юнкера, почти все из них высокопоставленные военные, использовали помойную крысу Ади Шикльгрубера, как свой новейший инструмент, своего демагога и обманщика сброда. И когда он перестанет быть им нужен, его присоединят к его десяткам тысяч жертв.

Национал-социализм в сравнении с истинным социализмом был расизмом в сравнении с человечностью. Это была борьба между сатаной и Богом в современном мире. Труди Шульц была тем, что ее предшественник Генрих Гейне назвал "хорошим солдатом человечества". Она жила и умерла за своё дело и передала свой меч мужу, который должен держать его острым и чистым и использовать его с таким умением и решимостью, без которых сражения не выиграть. Ланни будет держать Труди-призрак живым в своём сердце., И когда-нибудь, возможно, с помощью Франклина Д. Рузвельта, он увидит, что дух справедливости и братства распространится по всему миру и победит силы фанатизма и деспотизма.

XIII

Сейчас Ланни надо было сжать руки, стиснуть зубы, собрать свои мысли и идти в гранитной дворец развлекать большой жирный кусок тщеславия, жадности и высокомерия, одетый в бледно-голубой мундир и штаны с белыми полосами. Он мог бы позвонить по телефону и сказать, что внезапно заболел, но это был бы поступок слабака. Геринг был важным человеком для агента президента. От него Ланни получал не только деньги на дело, но и информацию, а также и престиж, который позволял ему получить всё, что он хотел. Труди-призрак внутри него сказал: "Иди!" Он изобразил на своём лице свою лучшую улыбку светского человека и пошел вверх по лестнице великолепного здания, из которого преступники поджигали Рейхстаг. Он был встречен своим старым другом Фуртвэнглером, которого, как он узнал, только что произвели в полковники, низший ранг, допущенный в тех в возвышенных сферах, куда недавно поднялся Герман Вильгельм Геринг.

Ланни сопроводили в личный кабинет Nummer Zwei. Он вошел туда с вытянутой рукой, крича: "Heil, Herr Feldmarschall!" а потом: "Darf ich seine Eminenz noch Hermann nennen?" В ответ великий человек положил ему руку на плечо и подвёл его к столу для совещаний, где лежал жезл, украшенный драгоценностями. Он дал американцу возможность почувствовать его в своей руке. А Ланни взмахнул им, указывая им перед собою, скомандовал: "Vorwärts, Kameraden! In die Zukunft!" — в будущее. Он знал, где лежит нацистское будущее, и, глядя на Der Dicke, добавил с усмешкой: "Nach Wien!"

Они всегда наслаждались обществом друг друга, потому что Герман обладал чувством юмора, а Ланни беззаботной непринуждённостью, которая считалась американским атрибутом. Пока он ел печеного лосося, а затем грудь цыпленка под винным соусом, он рассказал о своих приключениях в Австрии и в Бергхофе. Было достаточно легко сделать посмешищем Шушнига и Штаремберга. А когда Ланни подошел к рассказу, как фюрер бранил последнего, и как все в доме стояли весь день, прижав уши к щелям дверей, Der Dicke хохотал до колик. Ланни осмелился даже подражать голосу в тональности forte fortissimo фюрера, что не посмел бы ни один немец, но что было чистым удовольствием от земли неограниченных возможностей.

Конечно, позже они говорили серьезно. Новый фельдмаршал хотел знать все о том, что чувствовали Англия и Франция относительно австрийской ситуации. Под "Англией", конечно, имелась в виду группа в замке Уикторп, а под "Францией" мальчишник барона Шнейдера. Ланни рассказал об обоих в деталях, тем самым значительно повысив свой социальный статус. Настолько, что, прежде чем они расстались, Der Dicke отечески сказал: "Hör mal, Lanny! Это абсурд для такого человека, как вы, тратить свое время, продавая картины. Почему вам не дать мне возможность платить вам реальные деньги и делать реальную работу для меня?"

"Na, na, Hermann!" — ответил молодой человек в сыновнем духе. — "У нас такая приятная встреча, а вы хотите всё испортить! Разве вы не знаете, что будете чувствовать себя по-другому по отношению ко мне, если вы меня наймёте? Тогда вы начали бы требовать от меня что-то, думая, что я ленив и бездельник. Но когда я прихожу к вам, как сейчас, и наслаждаюсь вашей компании, у вас есть друг, а не просто еще один агент. Вы узнаете гораздо больше от меня, потому что я посещаю других людей, в том же духе, и говорю им, все о вас".

"Ничего плохого, я надеюсь," — сказал толстяк с притворным беспокойством.

"Что плохого я знаю?" — усмехнулся Ланни. — "Вы получаете удовольствие от моих шуток, у вас есть прекрасная жена, которая собирается представить Германии наследника, а вы являетесь владельцем Hermann Göring Stahlwerke!"