Злосчастному Юргису приходилось каждые два часа выпрашивать деньги на выпивку, дающую право посидеть в тепле, иначе он замерз бы насмерть. День за днем он рыскал по городу в полярную стужу, с душой, исполненной горечи и отчаяния. Теперь яснее, чем когда-либо, он видел истинное лицо цивилизованного мира — мира, где считаются только с грубой силой, мира, общественный строй которого изобретен имущими для подчинения тех, кто ничего не имеет. Он принадлежал к последним, и улицы с кипящей на них жизнью были для него одной гигантской тюрьмой, по которой он шагал, как плененный тигр, пробуя один прут решетки за другим и убеждаясь, что все они ему не под силу.

Он потерпел поражение в жестокой борьбе и был осужден на гибель, а все общество старательно следило за тем, чтобы этот приговор был приведен в исполнение. Куда бы он ни поворачивался, везде перед ним была тюремная решетка и враждебные глаза. Упитанные, лоснящиеся полисмены, под взглядом которых он вздрагивал, казалось, завидя его, крепче сжимали в руках дубинки; хозяева пивных, внимательно следившие за ним, пока он оставался в их заведениях, старались выставить его поскорее, как только он уплачивал деньги; снующие на улицах прохожие, глухие к его мольбам, даже не замечали его существования, а если он пытался обратить на себя их внимание, приходили в ярость; все они были заняты своим делом, и не было ему места среди них. Ему нигде не было места. Куда бы он ни обращал свой взор, он убеждался в этом. Об этом твердило все вокруг: особняки с толстыми стенами, запертыми дверьми и железными решетками подвальных окон; огромные магазины, наполненные изделиями всего света и охраняемые железными ставнями и толстыми решетками; банки с их неисчислимыми миллиардами, погребенными в сейфах и стальных камерах.

И вот однажды с Юргисом произошло приключение, самое удивительное в его жизни. Был поздний вечер, и ему не удалось собрать на ночлег. Шел снег; Юргис так долго пробыл на улице, что весь вымок и продрог до мозга костей. Он «работал» в толпе у театра, кидаясь туда и сюда, рискуя попасться на глаза полиции и в своем отчаянии почти желая ареста. По, заметив, что человек в синей форме двинулся к нему, он все-таки струсил и, завернув за угол, бросился бежать. Наконец, он остановился, увидев приближавшегося прохожего.

— Простите, сэр, — начал он с обычной формулы, — не дадите ли вы мне на ночлег? У меня сломана рука, я не могу работать, и ни цента в кармане. Я честный рабочий, сэр, и никогда раньше не просил милостыню. Не моя вина, сэр…

Обычно Юргис продолжал до тех пор, пока его не прерывали, но этот прохожий не прервал его, и, наконец, он сам замолк, чтобы перевести дух, и тут заметил, что тот нетвердо держится на ногах.

— Ч-что… вы говорите? — вдруг спросил незнакомец хриплым голосом.

Юргис начал снова, на этот раз выговаривая слова медленнее и отчетливее. Но не успел он сказать и нескольких фраз, как слушатель положил ему руку на плечо.

— Ах, бедняга! — воскликнул он. — Вам не по… ик… не повезло, а?

Он пошатнулся, и его рука обняла Юргиса за шею.

— М-мне и самому не везет. Тяжело жить на этом свете!

Они стояли под самым фонарем, и Юргис успел разглядеть своего собеседника. Это был совсем еще молодой человек, едва ли старше восемнадцати лет, с приятным мальчишеским лицом. На нем был цилиндр и дорогое теплое пальто с меховым воротником. Он сочувственно и доброжелательно улыбался Юргису.

— Мне тоже тяжело живется, м-милый, — сказал он. — У меня жестокие родители, а то бы я вам помог. А ч-что с вами случилось?

— Я был в больнице.

— В больнице! — воскликнул юноша с той же блаженной улыбкой. — Это уж-жасно. Вот и моя тетя Полли… ик… моя тетя Полли тоже в больнице — тетушка ро-родила двойню! А что случилось с вами?

— Я сломал себе руку, — начал Юргис.

— Вот как, — сочувственно отозвался тот. — Ну, это не такая уж беда — вы поправитесь. Вот бы мне кто-нибудь сломал руку, ей-богу! Тогда со мной будут лучше обращаться… ик… Поддержите меня, старина! Ч-чего вы от меня хотите?

— Я голоден, сэр.

— Голодны! По-очему же вы не поужинаете?

— У меня нет денег, сэр.

— Денег нет! Ха-ха… ну, будем друзьями, старина — я в та-аком же положении! Сижу без денег, совсем прогорел! А п-почему в таком случае вы не идете домой, как я?

— У меня нет дома.

— Нет дома!.. Та-ак, приезжий, а? Это-та-аки неприятно! Знаете что, по-ойдем ко мне, поужинаем вместе! Я так одинок… ик… ни души дома! Старикан за границей, у Бубби медовый месяц, у Полли двойня, — все, черт их возьми, разбежались! Хоть запить с горя, пра-ав-да! Только старый Гэм остался прислуживать за столом. Но разве я могу так есть, нет, благодарю пок-корно. То ли дело в клубе! А мне не позволяют ночевать там — старикан распорядился, я не вру — ночевать обязательно дома. Неслыханно! «По утрам тоже сидеть дома?» — спрашиваю я его. А он: «Нет, сэр, только ночевать, а то не получите денег». Вот какой у меня старикан, с ним и не спорь! Велел старому Гэму следить за мной, все слуги шпионят за мной, как вам это нравится, приятель? Славный, смирный, добрый малый вроде меня, — и папочка не может уехать в Европу… ик… без того, чтобы меня тут со свету не сживали. Черт знает что! Каждый вечер идти домой, когда веселье в самом разгаре, че-ерт возьми! Вот как обстоят дела, и вот почему я тут! Пришлось уйти и оставить Китти… ик… оставить ее в слезах. Как вам это нравится, старина? «Пусти меня, киска, — говорю я, — я скоро вернусь к тебе, а теперь я иду, куда ме-меия… ик… призывает долг». Прощай, прощай, моя любовь, прощай, моя лю-бовь!

Последние слова он пропел торжественным и скорбным голосом, повиснув на шее у Юргиса. Последний испуганно озирался, боясь, что кто-нибудь их увидит. Но они были одни.

— А я все-таки пошел куда мне хотелось, — воинственно продолжал юнец. — Я умею… ик… настоять на своем, черт возьми! С Фредди Джонсом не так легко сладить, если он закусит удила! «Нет, сэр, — говорю я, — гром и молния! Меня не нужно провожать домой, сам дойду, за кого вы меня принимаете, а? Думаешь, я пьян, да? Я тебя знаю! Я не пьянее тебя, киска!» А она мне: «Это правда, Фредди». Она умница, Китти. «Но я остаюсь дома, а тебе идти на мороз. Ведь уже ночь!» А я ей отвечаю: «Не мели вздора, прелестная Китти». А она: «Брось шутить, Фредди, милый. Будь паинькой, позволь мне вызвать кеб». Но я сам мо-могу позвать себе кеб, нечего мне зубы заговаривать, я знаю, что делаю! А что, дружище, что вы скажете, не поехать ли нам ко мне поужинать? Поедем, не кобеньтесь, не важничайте! Вам не повезло, мне тоже, и вы способны понять меня. Вы добрая душа, я сразу вижу. Поедем, старина, зажжем все лампы в доме, хлебнем шампанского и устроим кавардак. О-ля-ля! Дома я могу делать все, что мне нравится, — сам старикан сказал. Ей-богу! Ур-ра-а!

Рука об руку они двинулись по улице. Молодой человек тащил за собой сбитого с толку Юргиса, не знавшего, как ему быть. Он понимал, что такая пара, как они, неизбежно должна вызывать подозрение. Только из-за снега прохожие еще не обратили на них внимания.

Поэтому Юргис вдруг остановился.

— Вы далеко живете? — спросил он.

— Не очень, — ответил юноша. — А вы устали? Так что ж, поедем, как вы думаете? Кликните кеб.

Потом, крепко ухватившись за Юргиса, молодой человек начал свободной рукой шарить по карманам.

— Зовите кеб, старина, а я уплачу, — предложил он. — Идет?

И он вытащил откуда-то большую пачку денег. Их было больше, чем Юргису когда-либо приходилось видать, и он застыл в изумлении.

— Посмотреть — как будто порядочно, а? — сказал Фредди, комкая деньги. — Но я вас дурачу, приятель, тут одна только мелочь! Через неделю я вылечу в трубу, как пить дать! И ни цента больше до первого числа… ик… так распорядился старикан… ик… ни цента, честное слово! Можно с ума сойти, право. Я телеграфировал ему сегодня, из-за этого мне тоже надо идти домой. «Нахожусь под угрозой голодной смерти, — писал я, — заклинаю вас честью семьи… ик… пришлите мне хлеба. Голод заставит меня присоединиться к вам. Фредди». Вот что я телеграфировал ему, честное слово, и я не шучу: ей-богу, убегу из школы, если он ничего не пришлет.

Юный джентльмен продолжал что-то лепетать, а Юргис дрожал от возбуждения. Он мог схватить всю пачку и скрыться в темноте, прежде чем тот успел бы опомниться. Не поступить ли так в самом деле? На что он может надеяться, если будет продолжать ждать? Но Юргис ни разу в жизни не совершал преступления и колебался секундой дольше, чем следовало. Фредди вытащил из пачки, одну бумажку, а остальные засунул в карман брюк.

— Вот, старина, возьмите, — сказал он, дрожащей рукой протягивая деньги Юргису.

Они стояли у входа в пивную, и при свете, пробивавшемся из окна, Юргис увидел, что это бумажка в сто долларов!

— Возьмите, — повторил юноша, — уплатите за кеб, а сдачу оставьте себе, у меня… ик… нет способности к делам! Это говорит старикан, а он знает, — у него самого голова деловая, деловая на редкость! «Ладно, старикан, — говорю я, — ты командуй парадом, а я буду любоваться». И вот он приставил тетку Полли смотреть за мной… ик… но Полли в больнице, у нее двойня, а я теперь отвожу душу… Эй, стой там! Позовите его!

Юргис окликнул проезжавший мимо кеб, который повернул и подъехал к тротуару. Юный Фредди не без труда вскарабкался в экипаж, но, когда Юргис собрался последовать за ним, кучер заорал на него:

— Куда лезешь? Проваливай!

Юргис колебался и готов был повиноваться, но его спутник вмешался:

— Ч-что такое? К-ка-кое вам дело?

Кучер замолк, и Юргис влез в кеб. Фредди назвал номер дома на Озерной аллее, и экипаж покатил. Юноша откинулся на подушки и устроился на плече Юргиса, мирно бормоча что-то: через минуту он уже крепко спал. Юргис сидел, дрожа и прикидывая в уме, нельзя ли все-таки завладеть соблазнительной пачкой. Но он боялся шарить по карманам своего спутника, и, кроме того, кучер мог за ним наблюдать. Во всяком случае сотня у него в кармане, и ему придется удовлетвориться этим.

Через полчаса кеб остановился. Они были недалеко от берега, и с востока, от скованного льдом озера, дул пронизывающий ветер.

— Приехали, — сообщил кучер, и Юргис разбудил своего спутника.

Юный Фредди выпрямился.

— Хэлло! — крикнул он. — Где это мы? В чем дело? Кто вы такой, а? А-а! Совсем было не узнал вас… ик… дружище! Так мы дома? Поглядим-ка! Бррр… Вот так мороз! Ну, пойдем. Мы дома, войдем в мое… ик… скромное жилище!

Перед ними смутно высилось огромное гранитное здание, отодвинутое от улицы вглубь и занимавшее целый квартал. При свете фонарей у подъезда Юргис заметил, что над домом, как над средневековым замком, возвышались башни и шпили. Он подумал, что молодой человек ошибся; ему казалось невероятным, чтобы кто-нибудь мог жить в этом дворце, похожем на отель или на ратушу. Но он молча последовал за своим новым знакомым, и они рука об руку поднялись но высоким ступеням.

— Тут есть кнопка, старина, — сказал юный Фредди. — Поддержите мою руку, пока я буду искать ее. Ну-ка, вот так… вот она! Спасены!

Прозвучал звонок, и через несколько секунд дверь открылась. Перед ними, придерживая ее, стоял человек в голубой ливрее, глядя прямо перед собой, безмолвный, как статуя.

От яркого света они на миг зажмурились. Потом Юргис почувствовал, что новый знакомый тянет его за рукав. Он вошел, и голубой автомат закрыл дверь. Сердце Юргиса бешено билось. Это приключение требовало от него большой смелости. Он не имел ни малейшего представления, что ждет его в этом странном, диковинном месте. Алладин, вступая в свою пещеру, едва ли испытывал большее волнение.

Помещение, где он находился, было тускло освещено. Но Юргис различил огромный зал с колоннами, уходившими вверх, в темноту, и широкую лестницу в глубине. Пол, выложенный мраморными плитками, был гладок, как стекло, а на стенах виднелись причудливые узоры, игравшие богатыми и гармоничными красками, вытканные на тяжелых портьерах: мерцали картины, чудесные и таинственные в этом полумраке, пурпурные, красные и золотые, как искры заката в темном лесу.

Человек в ливрее безмолвно приблизился к вошедшим. Фредди снял и передал ему шляпу, а потом, отпустив руку Юргиса, попробовал сиять пальто. С помощью лакея после двух или трех попыток это ему удалось. Тут к ним подошел еще кто-то, высокий и полный, мрачный и торжественный, как палач. Он направился прямо к Юргису, который в страхе отступил. Не говоря ни слова, человек схватил его за руку и двинулся с ним к двери. Но вдруг раздался голос юного Фредди:

— Гамильтон! М-мой друг останется у м-меня.

Человек остановился и выпустил Юргиса.

— Пойдем, старина, — позвал Фредди, и Юргис двинулся к нему.

— Господин Фредерик! — воскликнул человек.

— Заплатите за… ик… кеб, — бросил Фредди в ответ и взял Юргиса под руку. Юргис хотел было сказать: «Деньги у меня», — но удержался и промолчал. Осанистый человек в ливрее сделал знак лакею, который вышел на улицу, а сам он последовал за Юргисом и своим молодым хозяином.

Они прошли через вестибюль и повернули.

Перед ними были огромные двери.

— Гамильтон, — позвал Фредди.

— Да, сэр?

— Ч-что это та-акое с дверьми столовой?

— Они в порядке, сэр.

— Так по-почему они закрыты?

Гамильтон распахнул створки дверей. Открылся другой темный зал.

— Свет! — приказал юный Фредди.

Дворецкий нажал кнопку, и сверху полился поток ослепительных лучей, от которого Юргис зажмурился. Потом он огляделся: перед ним была громадная комната со сводчатым потолком, с которого струился свет, и стенами, представлявшими одну гигантскую картину: на усеянной цветами лужайке плясали нимфы и дриады; Диана со своими конями и собаками мчалась через горный ручей; группа девушек купалась в лесном озере. Все фигуры были в натуральную величину и казались настолько живыми, что Юргис готов был принять все это за колдовство или за сновидение. Потом его взор упал на длинный стол черного дерева, сверкавший серебряной и золотой инкрустацией. Посреди стола возвышалась огромная чеканной работы ваза, и в ней мерцали папоротники, красные и пурпурные орхидеи, освещенные откуда-то изнутри.

— Это столовая, — заметил Фредди. — Как она вам нравится, дружище?

Он неизменно требовал ответов на свои замечания и, повиснув на Юргисе, улыбался ему в лицо. Юргис сказал, что нравится.

— Только одному з-здесь обедать неуютно! — заметил Фредди. — Как вы находите, а?

Потом его осенила новая идея, и, не дожидаясь ответа, он продолжал:

— Может быть, вам до сих пор не приходилось видеть ничего такого, а, старина?

— Нет, — сказал Юргис.

— Вы из провинции, да?

— Да, — подтвердил Юргис.

— Ага! Я так и думал! Масса народу в провинции никогда не видели таких домов. Старикан приводит их осматривать… ик… настоящий цирк! Они уезжают и потом рассказывают у себя там. Дом старого Джонса, мясопромышленника Джонса, — знаете, мясной трест? Нажил все это на свиньях, старый мошенник! Теперь мы знаем, на что идут наши деньги — льготные тарифы и собственная железная дорога. А дом ничего, стоит посмотреть! Вы когда-нибудь слыхали про мясопромышленника Джонса, дружище?

Юргис невольно вздрогнул. Его, собеседник, от острых глаз которого ничто не ускользало, тотчас спросил:

— В чем дело? Слыхали, да?

И Юргис пробормотал:

— Я работал на его бойнях.

— Что-о? — восторженно завопил Фредди. — Вы? На бойнях? Ха-ха-ха! Вот так здорово! Жму вашу руку по этому случаю, черт меня возьми! Жаль, нет старика, он был бы рад вам. Он большой друг рабочих… труд и капитал… общность интересов и все такое… ик… смешные совпадения бывают в жизни, не правда ли? Гамильтон, позвольте представить вам… друг нашей семьи… старый друг старикана… работает на бойнях. Пришел провести вечер со мной. Гамильтон… кутнем слегка. Мой друг, мистер… как вас зовут, дружище? Скажите нам свое имя.

— Рудкус, Юргис Рудкус.

— Мой друг, мистер Рэдноз, Гамильтон, будьте знакомы.

Величественный дворецкий наклонил голову, но не проронил ни звука, и вдруг Фредди погрозил ему пальцем:

— Я знаю, что с вами, Гамильтон, ставлю доллар, что знаю! Вы думаете… ик… вы думаете, что я пьян! А? Верно?

Дворецкий снова наклонил голову.

— Да, сэр, — сказал он, после чего юный Фредди совсем повис у Юргиса на шее и разразился хохотом.

— Гамильтон, ик… вы — старый мошенник! — закричал он. — Вот я уволю вас за дерзость, увидите! Ха-ха-ха! Я пьян? Ха-ха-ха!

Дворецкий и Юргис ждали, когда Фредди успокоится, не зная, какой новый каприз взбредет ему на ум.

— Чем вас занять? — внезапно спросил молодой человек. — Хотите осмотреть дом, дружище? Давайте я изображу старикана и стану водить вас по комнатам. Вот это — парадные гостиные. Луи кенз, Луи сейз, стулья стоят по три тысячи штука. Малая гостиная — Мария Антуанетта, на картине танцующие пастушки, Рюнсдаль — двадцать три тысячи! Бальная зала, колонны под хорами… ик… привезены из-за границы,, на особом пароходе… шестьдесят восемь тысяч! Потолок расписан в Риме… Гамильтон, как его, черта, звали, Маттатони? Макарони? Потом вот эта штука, серебряная ваза — Бенвенуто Челлини, ловкий был итальяшка! А это орган — тридцать тысяч долларов, да, сударь! Гамильтон, запустите-ка его, пусть мистер Рэдноз послушает. А впрочем, оставьте… совсем забыл… ведь он сказал, что хочет есть! Гамильтон, дайте нам поужинать. Только… ик… не здесь. Пойдем ко мне, дружище: у меня уютно и спокойно. Вот сюда… держитесь крепче и не поскользнитесь на полу. Гамильтон, дайте нам холодную закуску и шампанского: не забудьте шампанское! И мадеру тридцатого года. Слышите, сэр?

— Да, сэр, — ответил дворецкий, — но ваш отец оставил распоряжение…

Юный Фредди сделал над собой усилие и выпрямился.

— Мой отец оставил распоряжение мне… ик… а не вам, — сказал он, потом крепко ухватился за шею Юргиса и побрел с ним из комнаты.

По дороге у него блеснула новая мысль, и он спросил:

— Есть мне… ик… телеграмма, Гамильтон?

— Нет, сэр.

— Верно, старикан путешествует. А как близнецы, Гамильтон?

— Чувствуют себя нормально, сэр.

— Чудесно, — сказал Фредди и растроганно добавил — Да хранит их бог, этих малюток.

Они поднялись по широкой лестнице, медленно преодолевая одну ступеньку за другой. Наверху в полумраке белела фигура нимфы, склонившейся у фонтана, фигура пленительной красоты, готовая, казалось, каждую секунду ожить. В конце была широкая площадка под куполом, и на все выходило много дверей. Дворецкий, лишь на минуту задержавшись внизу, чтобы отдать распоряжения, догнал Фредди и его гостя. Он нажал кнопку, и лестница озарилась светом. Затем он открыл одну из дверей и, когда они вошли, нажал еще одну кнопку.

Это был кабинет. Посредине находился стол из красного дерева, заваленный книгами и курительными принадлежностями; стены были украшены наградами и значками колледжа, флажками, фотографиями, теннисными ракетками, веслами, клюшками для гольфа и для поло. На одной из стен висела огромная голова лося, не меньше шести футов между рогами, на другой, напротив, — голова буйвола, а на паркетном полу лежали медвежья и тигровая шкуры. Повсюду стояли мягкие кресла и диваны, под окнами тоже были устроены диванчики с шелковыми подушками фантастической пестроты. Один угол комнаты был отделан в персидском вкусе — высокий полог, а под ним сверкающая драгоценными камнями лампа. Дверь в глубине вела в спальню, за которой находился мраморный бассейн для плаванья, стоивший около сорока тысяч долларов.

Юный Фредди постоял секунду, озираясь. В это время из соседней комнаты появилась собака, чудовищный бульдог. Юргис никогда не видел более отвратительного существа. Бульдог зевнул, разинул огромную, как у дракона, пасть и подошел к Фредди, виляя обрубком хвоста.

— Хэлло, Дьюи! — вскричал его хозяин. — Вздремнул, старик? Ну, ничего, ничего… Хэлло, что с тобой? (Пес зарычал на Юргиса.) Что ты, Дьюи, это мой друг, мистер Рэдноз — старый приятель старикана! Мистер Рэдноз — Адмирал Дьюи: будьте знакомы… ик… Ну, разве он не прелесть? В Нью-Йорке на выставке получил голубую ленту. За него заплачено восемь с половиной тысяч, не вру! Что скажете, а?

Фредди опустился в одно из больших кресел, и Адмирал Дьюи свернулся у его ног. Он больше не рычал, но не сводил глаз с Юргиса. Адмирал был вполне трезв.

Дворецкий остановился у двери, все время наблюдая за гостем. Вскоре послышались шаги, и, когда дворецкий открыл дверь, вошел человек в ливрее, несший складной столик, а за ним еще двое с закрытыми подносами. Они стояли, как статуи, в то время как первый лакей расставлял на столе содержимое подносов — холодные паштеты и тонкие ломтики мяса, маленькие бутерброды со срезанной коркой, вазу персиков со взбитыми сливками (в январе), крохотные пирожные, розовые, зеленые, желтые, белые, и несколько замороженных бутылок вина.

— Вот вам закуска! — восторженно воскликнул Фредди, окидывая взглядом стол. — Идите, старина, принимайтесь за дело.

Он уселся за стол. Лакеи откупорил бутылку, Фредди взял ее и выпил три рюмки подряд, потом испустил глубокий вздох и снова пригласил Юргиса сесть.

Дворецкий держал второй стул за спинку, и Юргис подумал, что он хочет помешать ему сесть; потом понял, что тот приготовился подать стул ему, и, наконец, сел, робко и осторожно. Фредди, заметив, что слуги стесняют гостя, кивнул им:

— Можете идти.

Они вышли, но дворецкий остался.

— Вы тоже можете идти, Гамильтон, — сказал Фредди.

— Господин Фредерик… — начал тот.

— Идите же, черт возьми! — раздраженно крикнул юнец. — Или вы оглохли?

Дворецкий вышел и закрыл за собой дверь. Юргис, который тоже был настороже, заметил, что он вынул ключ из замка и подглядывает в скважину.

Юный Фредди снова повернулся к столу.

— Ну, — сказал он, — действуйте!

Юргис глядел на него с сомнением.

— Ешьте! — крикнул Фредди. — Нагружайтесь, дружище!

— А вы? — спросил Юргис.

— Не голоден, — последовал ответ. — Только пить хочется. Мы с Китти ели конфеты… А вы давайте!

И Юргис без дальнейших церемоний приступил к делу. Держа вилку в одной руке, нож в другой, он орудовал ими, как лопатами. Волчий голод заставил его забыть обо всем, и он остановился лишь тогда, когда очистил последнее блюдо.

— Здорово! — произнес Фредди, с изумлением наблюдавший за ним.

Потом он протянул Юргису бутылку.

— Посмотрим, как вы пьете, — сказал он.

Юргис взял бутылку, прильнул к горлышку, и дивная, неземная влага огненной струей полилась ему в горло, будоража нервы и наполняя его ощущением блаженства. Он выпил все до капли и потом протяжно и облегченно вздохнул:

— А-а-а!

— Неплохая штучка, а? — понимающе заметил Фредди. Он откинулся на массивном стуле, заложив руки за голову, и во все глаза смотрел на Юргиса.

Юргис тоже разглядывал его. Безупречный фрак придавал ему очень изящный вид. Фредди был красивый юноша с белокурыми волосами и головой Антиноя. Он доверчиво улыбнулся Юргису и снова начал беззаботно болтать. На этот раз он говорил десять минут без передышки и изложил Юргису всю семейную хронику. Его старший брат Чарли был влюблен в неприступную красавицу, исполнявшую роль «Синеглазки» в «Халифе Камчатском». Он чуть было не женился на ней, но «старикан» обещал лишить его наследства и снабдил такой суммой, что перед ней не устояла добродетель «Синеглазки». Теперь Чарли временно оставил колледж и, забрав свой автомобиль, укатил в своеобразное «свадебное путешествие». «Старикан» в свое время угрожал лишить наследства и сестру Фредди, Гвендолен, которая вышла за итальянского маркиза с очень длинным титулом и репутацией бретера. Они жили в его замке, пока он не приобрел привычку швырять за завтраком тарелками в свою супругу. Она прислала телеграмму, прося отца о помощи, и старый джентльмен отправился за океан узнавать, каковы условия его светлости. Они все бросили Фредди на произвол судьбы, оставив ему только две тысячи долларов. Фредди был настроен весьма воинственно и решительно: он им покажет! Если не удастся их урезонить, его «киска» пошлет телеграмму, что они собираются пожениться, — и тогда посмотрим!

Жизнерадостный юноша болтал до тех пор, пока его не одолела усталость. Он мило улыбнулся Юргису и сонно закрыл глаза. Затем он снова раскрыл их, улыбнулся еще раз и, закрыв глаза, позабыл их открыть.

Несколько минут Юргис просидел неподвижно, наблюдая за Фредди и отдаваясь новым для него ощущениям от выпитого шампанского. Он шевельнулся, но бульдог тотчас зарычал. После этого Юргис сидел, не смея дохнуть. Вскоре бесшумно открылась дверь, и вошел дворецкий.

Он на цыпочках с нахмуренным лицом приблизился к Юргису; тот встал, тоже нахмурясь, и начал отступать. Наконец, он уперся в стену, и тогда дворецкий указал на дверь.

— Вон отсюда! — прошептал он.

Юргис помедлил, бросив взгляд на мирно похрапывавшего Фредди.

— Если ты, собачий сын… — зашипел дворецкий, — так я тебе всю морду расквашу!

Юргис заколебался, но только на секунду — он увидел, что за дворецким, готовый прийти к нему на помощь, глухо рыча, приближается Адмирал Дьюи. Тогда он сдался и двинулся к выходу.

Они молча вышли, спустились по огромной гулкой лестнице и прошли через темный вестибюль. У входной двери Юргис остановился, и дворецкий вплотную подошел к нему.

— Подними руки, — рявкнул он.

Юргис отступил и сжал здоровую руку в кулак.

— Это зачем? — крикнул он и, поняв, что дворецкий намерен обыскивать его, добавил — Сунься-ка, я тебе покажу!

— В тюрьму захотел, что ли? — угрожающе произнес дворецкий. — Вот я позову полицию…

— И зови! — в бешенстве заревел Юргис. — А до тех пор не касайся меня! Я ничего в вашем проклятом доме не трогал, и ты меня не трогай!

Испугавшись, как бы не проснулся молодой хозяин, дворецкий вдруг шагнул к двери и раскрыл ее.

— Пошел вон! — произнес он и напутствовал Юргиса таким свирепым пинком, что тот слетел с каменных ступенек и очутился на четвереньках в снегу.