ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Армии невежд [172]

I

Это был разгар самого приятного сезона на побережье удовольствий. Не многие показывали признаки того, что их беспокоит мысль об армиях, лежащих в снегу и на морозе в траншеях в горах Гуадаррамы, или о женщинах и детях, которых убивают каждую ночь бомбы и снаряды в Мадриде. Леди и джентльмены удовольствий, казалось, выучили тот же урок, что и Ланни Бэдд, что в Европе страдание это старый обычай, и что надо сосредоточиться на своей собственной работе, будь то планирование перестройки мира или организация более элегантного ужина, чем у ваших социальных конкурентов.

Бьюти Бэдд играла свою роль в этом последнем соревновании, а новобрачная Капитано ей в этом помогала. Они оба были одеты в прекрасные новые костюмы, и Ланни был уверен, что они залезли в долги. Но он не хотел играть роль человека, отравляющего другим удовольствие. Наоборот, он прикажет распаковать свои чемоданы, привести в порядок свои лучшие одежды, и украсит собой званый обед любой матери, развлекая компанию восхитительными рассказами о приключениях командора Умфредо Фернандо Бустаманте и Бастида. Ланни получил письмо от Аделлы Мерчисон, рассказывавшее, как они провели игру на угадывание, куда попали пули в старого джентльмена, и получили несколько сотен долларов для местного отделения Красного Креста. Игра оказалась настолько популярной, что её проведут еще раз только в большем масштабе. И это обеспечило забавную развязку для рассказа Ланни.

Семья, конечно, хотела бы знать об Альфи, и Ланни рассказал о том, что знал. Бедняга проявил большую неосмотрительность, и наказание будет тяжелым. Сам Ланни проявил олимпийское спокойствие: слишком плохо, но этому не помочь. Пока он это говорил, он наблюдал за своей сводной сестрой с завуалированным вниманием. Она согласится? Нет. Спросит об этом позже? Опять же нет. Конечно, она должна быть обеспокоена, узнав, что ее возлюбленный времён девичества был заключен в тюрьму при таких ужасных обстоятельствах. Но она не могла с этим ничего поделать, и это не должно ей мешать танцевать. Может быть, она не подозревала, как плохи были обстоятельства. Возможно, она приняла мнение привилегированных классов, что Франко был джентльменом, рыцарем без страха и упрёка, и будет относиться по-джентльменски к воздушному рыцарю, согласно кода Дон Кихота. Или, возможно, она просто не думала об этом вообще. Ланни не был уверен, и у него не было времени, чтобы спросить.

II

Ланни хотел возобновить знакомство с Сеньорой Вильярреал. Он получил очень хорошие цены за пару ее картин, так что теперь она жила в стиле, к которому она привыкла. Она выдала свою старшую дочь замуж за француза, и, зная, Францию, Ланни мог догадаться, какое приданое она дала за дочерью, и что ей довольно скоро снова понадобятся деньги. Он пил с ней чай, и, конечно, она хотела говорить о своей родине и страшных вещах, происходящих там. Ланни рассказал в подробностях, что он сделал для сеньора Сандоваля, которого она знала по отзывам. Он описал, что видел в Мадриде. Не надо недооценивать своих врагов, сказал он ей. И он опасался, что Пиренейский полуостров будет в долгой и разрушительной войне.

Это были действительно зловещее новости для беженки, читавшей Правую прессу, и слушавшую своих друзей, рассказывавших, как современная картечь рассеивает этих canaille. Ланни не раскрыл никаких секретов, когда он упомянул, что оружие шло контрабандой в Красную Испанию. Он только взял на себя смелость несколько преувеличить объёмы. Не просто фанатики, но и бандиты скупали оружие и боеприпасы, чтобы удовлетворить требования испанского правительства. Семь сотен миллионов долларов золотом были силой, против которой не просто устоять. Ланни подробно объяснил контрабанду, свидетелем которой он был в Соединенных Штатах во время сухого закона. Контрабандисты и торговцы контрабандой, которые зарабатывали деньги на торговле оружием во время войны в Китае и во время войны между Боливией и Парагваем, теперь переместились в Испанию. Они покупали оружие в Бельгии и даже в Германии, перевозили его во Францию и прятали его среди грузов пищевых и других продуктов, идущих в Испанию. Они прятали оружие на баркасах или парусных судах баскских рыбаков, греческих контрабандистов, турок, алжирцев, всех, кто знал бухты и заливы испанского Средиземноморья и Бискайского побережья.

А потом русские, чьи корабли шли из Одессы, груженые оружием. Ланни описал их самолеты, и как умело они воевали. Они направляли туда не только истребители, но и бомбардировщики, и в скором времени ничего в тылу у Националистов не будет в безопасности. Ланни упомянул об этом случайно, оставив воображению беженки домыслить все остальное. «Я боюсь, что вас удручает этот разговор», — сказал он, давая ей возможность изменить его. Но она сказала: «Pas du tout. Наоборот, я должна смотреть фактам в лицо, я предполагаю, что необходимо вывезти остальную часть моих картин из Испании».

— Вы знаете, как это сделать, Сеньора? Я сомневаюсь, что сейчас доступны обычные транспортные средства. Вы должны понимать, что Севилья стала базой армии численностью в сто или двести тысяч человек, и железная дорога и грузовые перевозки загружены до предела. Вероятно, все транспортные средства были реквизированы, как это было на стороне правительства.

«Вы были бы заинтересованы вывезти мои картины и продать их, месьё Бэдд?» — спросила сеньора.

«Я колебался предложить вам это», — ответил он, — «потому что я чувствовал, что вы не знаете меня достаточно хорошо. Но если вы доверяете мне, я бы хотел поехать в Севилью взять ваши картины, и если будет возможно, перевезти их в Нью-Йорк и показать их моим клиентам. Я достаточно уверен в своих способностях продать их, и готов проделать всё за свой счет, взяв с вас только обычные десять процентов со всей суммы, которую смогу за них выручить. Вы должны установить минимальную цену за каждую работу, и если я не смогу получить эту цену, я верну эту работу обратно вам».

Сеньора поспешила заявить, что она испытывает достаточное доверие к месьё Бэдду и была бы рада получить от него такую помощь. Они обсудили каждую картину по очереди. Ланни говорил, что он надеется получить за каждую, а Сеньора устанавливала свой минимум. После того, как они пришли к соглашению, он заявил: «Я составлю контракт, фиксирующий наше взаимопонимание, и отправлю его вам. Я полагаю, что вам будет достаточно двух или трёх дней изучить его, а вашему адвокату или кому-либо ещё проконсультировать вас по нему. Я буду чувствовать себя более комфортно, если мы так сделаем, чтобы у вас никогда не возникало чувство, что я втравил вас во что-то».

Она заверила его, что она не будет чувствовать себя таким образом. Но, конечно, как одинокая вдова, она оценила его усилия успокоить ее. Он отметил, что сможет выполнить соглашение, если у него будет возможность попасть в националистическую Испанию и вывезти картины. Он должен будет указать это в контракте, говоря это, он ожидал от неё помощи. И получил её, она предложила ему письма разным лицам в Севилье, влияние которых может оказаться полезным. И это было то, зачем он пришел к ней.

III

Потом Ланни нужно было привлечь свою мать к своей миссии. Бьюти никогда не интересовалась политикой. Все ее мотивы были личными. И она всегда будет против тюремного заключения своих знакомых. Она хорошо знала семейство Помрой-Нилсонов и была глубоко тронута их страданиями, как семейными, так и личными. Её ужасала мысль, что Ланни снова собирается в опасное путешествие, но когда она увидела, что его не переубедить, она согласилась помочь ему и хранить его секреты.

Прежде всего, он хотел понять иностранную ветвь своей семьи, Сан-Джироламо. Его решение было вызвано, потому что ему казалось, что Марселина, вступив в брак, совершенно переменилась, и он не знал, как подойти к ней.

«Я считаю, что так происходит со многими молодыми людьми», — сказала Бьюти. — «Они настолько эгоистичны и так черствы, что стали совершенно бессердечными, и гордятся этим».

«Сердечность роскошь», — сказал ей Ланни. — «Как оборки на твоих платьях и кружева на твоих носовых платках. Ты можешь их себе позволить, потому что ты родилась в спокойном обществе, где были установлены идеалы и нормы, и ты точно знала, что было правильно. Но теперь мир меняется, и молодые люди не понимают его. Они знают, что старые нормы устарели, а новых они не нашли».

— Как я понимаю, их нормами является все, что доставляет им удовольствие. Марселина счастлива, когда она танцует, и когда люди смотрят на нее. Её, кажется, не волнует, кто танцует с ней, при условии, если он хорошо танцует. Одна из проблем с Витторио то, что он не может танцевать только с одной рукой.

— Выходит, они не счастливы?

— А кто счастлив полностью? Марселина притворяется счастливой и будет держаться до конца, потому что это был её выбор, и она скорее умрет, прежде чем признает, что это была ошибка.

— Я должен понять их обоих. Это очень важно. Скажи мне, что случилось между ними.

— Прежде всего, отсутствие денег. Витторио сильно нервничает. Он ожидал важного назначения. Он говорит, что он имеет право на это, но ничего не получает. Он пишет письма в Рим, в ответ приходят обещания, но ничего больше. Теперь он хочет поехать туда и узнать обстановку. Он хочет, чтобы я дала ему деньги, и, конечно же, Марселина должна поехать вместе. Она думает, что сможет помочь ему, и, возможно, она боится расстаться с ним, но это будет много стоить.

— Ты давала им деньги?

— Немного. Я дала ему пару тысяч франков на днях, а он проиграл их в trente et quarante.

— О, мой Бог!

— Это была светская игра, и он не мог не участвовать в ней.

Бьюти должна была защищать мужа своей дочери. — «Я не думаю, что он играет в азартные игры в казино, по крайней мере, об этом мне Марселина не рассказывала. Ты же знаешь, как это, когда человек нуждается в деньгах: Он уверен, что ему улыбнётся удача, и он выиграет много».

Ланни не прожил бы всю свою жизнь на Ривьере, не зная все о том, какая существует ловушка для человеческого разума и духа. — «И так ты собираешься оплачивать его карточные долги!»

— Я дал ему хорошую взбучку, и он поклялся, что не будет играть снова. Но это трудно, когда все ожидают этого от тебя. Можно потерять много денег даже при игре в бридж.

Ланни знал это. Он знал, что подрывает светские общества. Некоторые наслаждались деньгами и праздностью, и они устанавливали очень высокие стандарты. А публика пожиже пыталась им подражать в одежде, развлечениях и в тысячах форм экстравагантности. В результате у толп людей появлялась потребность в деньгах, и они были готовы к любым непристойностям, чтобы получить их. Но Ланни был здесь не для того, чтобы читать проповеди, поэтому он попросил: «Расскажи мне о характере Витторио».

— Я думаю, что где-то в нем сидит приличный мальчик, но до него трудно добраться. Я боюсь, что ты прав, что он получил безобразное воспитание.

— Всё идёт от извращенного философа Сореля, который установил культ насилия и анти гуманности. Эти молодые фашисты желают захватить мир, и никто не может остановить их, никто не может устыдить их. Они полные материалисты.

— Витторио это отрицает. Он настаивает на том, что они являются настоящими идеалистами, потому что они сталкиваются с тем, что жизнь есть борьба. А они собираются вместе и побеждают, потому что они этого заслуживают.

— Каждая банда делает так. По крайней мере, та, которая преуспевает. Вопрос, который я должен определить, является ли Витторио лояльным гангстером или он больше заинтересован в своем личном успехе. Ты можешь узнать, сможет ли он быть полезным для меня во франкистской Испании, и я бы хорошо заплатил ему за его помощь, но если он настоящий фанатик, он оттолкнет мою взятку и, возможно, даже выдаст меня. Я не могу коснуться этой темы, пока я не буду уверен в нём.

«Позволь мне справиться с этим», — сказала Бьюти. — «Это будет естественно для меня поговорить с Марселиной об Альфи, я выясню ее отношение, и, возможно, она расскажет мне о Витторио».

IV

Так началась странная четырехсторонняя семейная интрига. Ланни и его мать полностью доверяли друг другу, но Марселине они доверяли меньше, а Витторио совсем не доверяли. Позже они обнаружили, что Марселина и Витторио жёстко ограничили доверие друг к другу. Марселина считала себя обиженной, потому что ни ее брат, ни ее мать не давали ей столько денег, сколько ей нужно, а ещё они пытались поставить ограничения на то, что они давали. Витторио заставлял ее получить больше и обвинял ее, что она оставляла себе слишком большую долю. У них были ссоры, а затем примирения, потому что они были страстно влюблены друг в друга, и это было одним удовольствием, которое было бесплатным.

Пятый член семьи, мистер Дингл, порхал, как привидение по этой сцене. Физически круглолицый, румяный и седовласый старик не был похож на привидение. Но для него было странно позволить всем быть в одиночку и как бы даже не знать, что происходит вокруг него. Ланни давно пришел к выводу, что он был наблюдателен и понимал странные причуды человеческой природы. Но он никогда не вмешивался, и если он делал замечание, то делал это каким-то косвенным образом, так что если вы не знали его хорошо, то никогда бы не догадались, что он намерен сделать.

Судьба представила Парсифалю Динглу фашистского зятя, новое явление, и, возможно, самую трудную задачу, которую Новая мысль когда-либо должна решить. Капитано отвергал в принципе все эти спиритические идеи, которые Парсифаль сделал центром своего существования. Столкновение двух противоположных философий представляло собой психологический спектакль, который Ланни хотел бы остаться и посмотреть. Молодой аристократ, воспитанный как убийца и циник, был продуктом старой культуры с ее только что возобновленной порочностью. Старик, родившийся в прериях, родители которого жили в землянке, был самоучкой, иногда совершавшим ошибки на своем родном языке, не говоря уже о его французском языке. Витторио смотрел на него как на урода и, возможно, как на ненормального, чья единственная польза заключалась в том, что он имел влияние на Бьюти, хранителя кошелька.

Парсифаль, с другой стороны, смотрел на Витторио, как на божье дитя, которого надо не критиковать, а просто любить. Витторио ни в коей мере не хотел быть любимым Парсифалем, и действительно счёл бы это наглостью. Но Парсифаль продолжал бы любить его, и когда-нибудь, с Божьей помощью, в душе Витторио начнут происходить изменения. Он поймет, что любовь божественна, и что она бесконечна и единственная вещь во Вселенной, которая действительно важна. Гораздо важнее, чем убивать людей или даже строить империю!

Марселина рассказала Витторио об Альфи, потому что быть помолвленным с внуком английского баронета было выдающимся событием. Она представила, что Альфи ушёл на войну из-за разбитого сердца. А кто мог бы сказать, что это было не так? Теперь беспокойство о его судьбе для нее выглядело романтично и ярко, и она действительно беспокоилась, так, по крайней мере, считала Бьюти, рассказывая об этом своему сыну. Марселина заставляла Витторио все время ревновать, ей не надо было слишком трудиться над этим, он был ревнив, и к тому же не мог танцевать, а Марселина привыкла иметь много партнеров по танцам. Они ссорились по поводу ее страсти к танцам, а потом мирилась из-за её страсти к любви.

Стоял вопрос первой важности о розовости Ланни, так как он собирается находиться среди фашистов. Марселина рассказала своей матери, что Ланни была отчасти виноват в проблемах Альфи, так как поощрял его в своих эксцентричных взглядах. Но Марселина не рассказала это своему мужу, потому что она считала это скелетом в семейном шкафу. Теперь она поняла, что Ланни постепенно изменил свой тон. Она предоставила ему право делать это и была рад этому. Она приписала это отчасти произволу красных, который потряс всех в её мире, и отчасти по деловым причинам. Это было не очень благородно с его стороны, но Марселина не ожидала, что он будет благородным. Все равно ей казалось, что он был лучше, чем все остальные. «Она не может понять, почему ты не считаешь своей обязанностью помогать ей и ее покалеченному мужу», — объяснила Бьюти.

«Я готов помочь им обоим некоторое время», — был ответ; — «и в то же самое время они могут помочь мне».

V

Сеньора подписала контракт и снабдила Ланни письмами, которые дали бы ему доступ к высшему обществу Севильи. Она предупредила его, что это общество было формальным и замкнутым, а не свободным и легким, как на Лазурном берегу. Ланни сказал, что понимает и будет осмотрительнее. Он заметил, что младшая дочь сеньоры присутствовала при этом разговоре, а также и то, что мать направляла разговор, чтобы позволить барышне продемонстрировать свои несколько ограниченные знания, полученные в результате длительных усилий. Ланни привык видеть, как матери делали это, и он улыбнулся, думая: «Она готова проигнорировать развод в Рино».

Он вернулся к своей матери и к другому сорту интриг. За семейным обеденным столом он упомянул о только что подписанном контракте и увидел непосредственный интерес как Марселины, так и Витторио. «О, Ланни, какие у тебя интересные приключения!» — воскликнула девушка. Он ответил: «Я сумел распространить слухи и получил оплату всех моих расходов». Он должен быть осторожным, чтобы не сказать что-нибудь благородное!

«Вы должны получить кругленькую сумму от этой сделки», — сказал значительно Витторио.

«Не больше, чем при азартной игре», — ответил он. — «Я стараюсь угадать, что американские коллекционеры искусства по достоинству оценят, иногда я угадываю, а иногда нет».

«В нашей стране», — заявил Капитано, — «мы не позволяем вывозить наше искусство». По-видимому, он не знал об испанском законе. А Ланни не предоставил ему эту информацию. «Есть и другая сторона медали», — заметил он. — «Когда старые мастера появляются в Америке, они не только помогают распространять любовь к искусству в более примитивной стране, но это хорошая реклама для родины этого искусства».

«Америка услышит о нас и без этого», — ответил молодой итальянец, с гордостью. — «Абиссиния это только начало». Это был сигнал к одной из его речей.

Ланни вежливо слушал, и позволил легкомысленной молодой новобрачной заскучать и остановить его. Позже искусствовед заметил: «Вы должны иметь много армейских товарищей и друзей в Севилье».

— Несомненно, но это трудно узнать. Их присутствие официально не признано.

«Узнайте, если вы можете», — сказал Ланни. — «Если вы дадите мне письма к ним, я буду рад передать ваши приветы».

VI

Все эти разговоры шли за столом. Но позже, когда Марселина осталась одна с матерью, она заметила: «Ты видишь, как это, Ланни всегда зарабатывает деньги, но он пытается сделать вид, что у него нечем поделиться».

«Мне пришла в голову идея», — тактично возразила мать. — «Ты и Витторио хотели бы поехать с ним в Севилью?»

— Разве ты слышала, что он приглашал нас?

— Нет, но я могла бы предложить это. Альфи находится где-то там в тюрьме, и это плохо с нашей стороны, что мы ничего не делаем, если мы можем.

— Что мы можем сделать?

— Витторио может сделать довольно много с его связями в армии и с его друзьями. Он может увидеть Альфи, и, возможно, организовать для него лучшее питание. Ты должна что-то сделать, принимая во внимание твою дружбу с бедным мальчиком на протяжении всей твоей жизни. Может быть даже, что Помрой-Нилсоны могли бы оплатить расходы того, кто поедет и окажет такую услугу.

— Это, конечно, не принесёт никакой пользы Витторио, если станет известно его знакомство с Красным пленным.

— Возможно, нет. Но в последнее время Витторио не получал большой помощи от своего правительства, и он мог бы сделать что-то для себя лично. Возможно, он мог бы помочь вывезти Альфи из Испании.

«Но это сумасшедшая идея!» — вскричала Марселина. Бэдды никогда не стеснялись в выражениях.

— Может быть и так, я не знаю обстоятельств, и я не могу судить, я знаю, что пленные часто бегут, и в каждой армии есть люди, которые готовы смотреть на это сквозь пальцы ради приличной суммы наличных денег.

— Я уверена, что Витторио не будет ничего делать против своего правительства. Это было бы предательством, или чем-то в этом роде.

— Предположим, что Альфи даст честное слово не воевать больше против Франко, а молчать и вернуться в Оксфорд и изучать все, что он изучал, прежде чем у него возникла эта бредовая идея. Какой вред от этого будет итальянскому правительству или итальянскому делу?

— Это могло бы быть так, но, как Витторио сможет со всем этим управиться?

— Вот я и предлагаю, чтобы ты и Витторио поехали и попытались найти способ. Я совершенно уверена, что сэр Альфред был бы готов заплатить много денег для тех, кто мог бы всё это устроить, а Витторио, которому так надоело сидеть в режиме ожидания, мог бы найти себе приключение.

«Ланни за этим собирается в Испанию?» — напрямик поинтересовалась Марселина. Бьюти ожидала вопрос, и знала, что ей придется нахально врать. Это было отнюдь не в первый раз в её жизни. «Я не затрагивала эту тему с Ланни», — сказала она. Как и все искусные лжецы, она предпочитала возможно меньше отклоняться от истины и не сообщать, что Ланни сам затронул эту тему. — «Не было бы никакого смысла говорить об этом, если Витторио не заинтересован, Ланни в таком вопросе беспомощен. Итальянский офицер в форме может идти куда угодно и делать что угодно. Может даже оказаться, что пленного Альфи охраняют итальянцы. Вам следует просто поехать туда и посмотреть. Нет нужды говорить, что мы все должны сохранять доверие, и никогда не заикаться об этом кому-либо еще».

VII

Как оказалось, Витторио был отнюдь не безразличен к предложению своей тёщи. Он и Марселина пришли к ней поговорить об этом, и самая проницательная женщина в мире слушала и наблюдала молодую пару, пытаясь понять, что было в их сердцах. Случай Марселины был прост: для неё это означало бесплатное путешествие с оплатой расходов. Дочь Бьюти не могла быть дочерью Бьюти без готовности ехать в любую часть мира, где есть роскошные отели и светское общество. Вся жизнь её матери состояла из таких бесплатных путешествий, и она сделала это своей профессией, быть полезной для людей, которые бы могли бы взять ее с собой. Она пыталась научить тому же искусству свою дочь, но беда была в том, что Марселина хотела путешествовать, но не хотела ничего делать взамен.

Что касается Витторио, то у него тоже была мать, которая обладала житейским опытом и искусством всё ему объяснить. Но кроме матери, был Муссолини, который научил его быть фанатиком, что было новым и опасным элементом в характере любого молодого человека. Насколько страстным фанатиком он был? Таким, чтобы остаться бедным остаток своей жизни и быть ущемленным официальными лицами, которые послали его рисковать своей жизнью и потерять руку в Африке? Бьюти сделала несколько намеков по этому вопросу и увидела, что молодой офицер отреагировал на них, как форель на муху. «Он больше всего хочет денег», — сообщила она своему сыну.

Предполагалось, что Ланни ничего не должен был знать об этих переговорах, но Витторио тут же попросил, чтобы Ланни включился в переговоры. Ланни, конечно, во всеуслышание заявил, что был поражен этим предложением, но боится, что такое предприятие может поставить под угрозу его позиции в качестве искусствоведа. Но когда было заявлено, что Витторио готов взяться за проект на свою собственную ответственность, Ланни не мог отказаться написать письмо сэру Альфреду Помрою-Нилсону. В этом письме он сообщил баронету, что ответственный человек был готов попытаться вывезти Альфи из Испании, и хотел бы знать, не сможет ли сэр Альфред авансировать путевые расходы на двух человек в течение месяца, и какие суммы он может согласиться оплатить другим людям, а также какое вознаграждение в случае, если они будут в состоянии доставить Альфи живым в любой нейтральный порт.

Это было то, что Ланни должен был бы написать, но, конечно, он на самом деле написал совсем другое. Он уже обсудил идею Витторио с Риком, и они согласовали кодовое название, Веронезе. Теперь Ланни писал, что у него был отличный шанс получить подлинную картину Веронезе, и просил, чтобы сэр Альфред написал Ланни следующий ответ: «Я получил ваше письмо с изложением плана вашего друга и с удовольствием оплачу разумные расходы двух человек, но не более, чем на месяц. Я готов выделить дополнительные суммы, не превышающие две тысячи фунтов, которые вы можете разрешить им выплачивать другим лицам, и как только я увижу окончательные результаты их усилий, я выплачу им награду в две тысячи фунтов. Я поместил одну тысячу фунтов на ваш счет в вашем банке в Лондоне».

Вряд ли такого рода письма будет писать любой здравомыслящий человек. Но Ланни в своем письме Рику сообщил: «Скажи своему отцу, чтобы он не волновался, потому что я добровольно беру на себя ответственность за все последствия этого письма и возмещу ему любые убытки, которое это письмо может вовлечь его. Ему не нужно платить никаких денег. Письмо, которое он должен написать, является просто уловкой, попробуй объяснить это ему». Но баронет не согласился действовать таким образом. У него были свои собственные понятия о том, что такое английский джентльмен, и он фактически положил тысячу фунтов в банк Ланни. Сумма, как понимал Ланни, представляла собой тяжелую жертву для этой семьи.

Две тысячи фунтов в это время соответствовали около десяти тысячам долларов, или более двумстам тысячам франков. Приличное состояние для молодой супружеской пары. Ланни, в чьи необычные понятия входило то, что некоторые называют «феминизмом», настаивал на том, что если Марселина поедет, то она должна будет делать свою часть работы и должна иметь половину вознаграждения. Витторио решил принять это как оскорбление итальянского офицера и джентльмена. Но Марселина была в восторге, и немедленно простила все грехи своего брата. Ланни твердо стоял на своём, и даже пригрозил потребовать долю своей матери, чей светлый ум нашёл этот план. Для себя он не будет требовать ничего, потому что он не хотел принимать участие в рискованном деле. Как исключение, он будет действовать как связующее звено с сэром Альфредом. Витторио и его жена должны взять на себя исключительную ответственность за это предприятие и подтвердить невиновность Ланни, в случае возникновения каких-либо проблем.

Бьюти выразила беспокойство по поводу заявления Ланни об их ответственности. На что он сказал: «Пусть они зарабатывают то, что смогут, а если попадутся, то какой смысл попадаться вместе с ними. Гораздо лучше быть свободным и попытаться помочь им!»

VIII

Четыре заговорщика занялись подготовкой своего проекта. В это время сухопутное сообщение между Францией и мятежной Испанией было ненадежным, и самый быстрый путь был из Марселя в Кадис. Этот маршрут патрулировало много военных кораблей, и там случались «инциденты» различного рода. Ситуация была непростой, но Ланни сказал, что они будут в достаточной безопасности на французском, британском или американском судне, потому что ни одна из сторон в испанском конфликте не захочет иметь проблем с крупными державами.

За последние четыре года Ланни немало задумывался над проблемой контрабанды людей из тюрем и стран, подобных им. Сейчас он об этом не рассказывал, но из накопившихся за это время идей он кое-что высказал: «Если молодая пара будет вызволять Альфи из тюрьмы, то его надо будет доставить на берег и устроить его на борт судна. В стране, где идёт война, действуют военные пропуска, а автомобили тщательно досматриваются. Мне кажется, что один из нас должен на некоторое время укрыться, а Альфи будет пользоваться документами этого человека. Альфи высокий и тонкий, но не выглядит, как женщина, так что он должен занять либо моё место или место Витторио. Он выше, чем любой из нас, и не сможет носить нашу одежду, поэтому я полагаю, что у нас должна быть пара костюмов, сделанных по его мерке. Я очень хорошо знаю его размеры, и не будет ничего подозрительного, если у нас будут дополнительные костюмы. Никто не будет их распаковывать и сравнивать их размеры с нами».

Так Ланни пошел к своему портному и сказал, что хочет сделать подарок другу, и заказал легкий костюм для человека на пять сантиметров выше, чем он сам, и на два сантиметра уже в груди. Витторио пошел к другому портному и сказал, что он был другом офицера, прибывающего на пароходе, и так как он должен присутствовать на формальной встрече, Витторио хотел бы предоставить ему парадную форму, аналогичную той, которая была одета на Витторио. Эти заказы были выполнены и аксессуары приобретены. Так что в случае необходимости, военнопленный мог бы сбросить свою одежду и появиться либо в качестве американского искусствоведа, либо итальянского офицера ВВС.

В то же время нужно было решить вопрос о паспортах. Мятежное правительство Испании не было признано Францией, но оно имела своих агентов, исполнявших дипломатические и консульские функции. Был такой чиновник и в Ницце, и перед ним появился элегантный американский джентльмен, который показал контракт с богатой леди из Севильи и письма к нескольким важным личностям этого города. Также итальянский офицер с надлежащими документами и пустым рукавом, полученным в абиссинской войне. И модная молодая леди с Лазурного берега, новобрачная этого офицера. «Консул» знал, что несколько тысяч итальянских офицеров были теперь в Испании, помогая в освобождении его страны, и что раненый, находящийся в отпуске, хочет навестить своих товарищей и посмотреть, что они там делают, казалось, вполне естественной вещью.

Ланни купил большое количество американских и английских денег и зашил их в подкладку ремня, который он не снимал, даже когда спал. Он узнал этот трюк от своего отца в детстве, когда продавец оружия хранил таким образом свой секретный телеграфный код. Франкистская Испания использовала бумажные деньги Мадрида, но ставила на них специальные штампы, и Ланни купит эти деньги в Кадисе и Севилье. В одном из своих чемоданов он положил копию своей картотеки и свою переписку с богатыми и важными клиентами. Франкистской Испании была нужна иностранная валюта, и правительственные чиновники могли не увидеть оснований для соблюдения закона республики против экспорта произведений искусства.

IX

Шофер Бьюти доставил их в Марсель. Там они посетили офисы судоходных компаний и полюбопытствовали, что делается в доках. В Кадис можно было отправить всё, за исключением вооружений, и многие нейтральные судовладельцы были рады получить деньги от Хуан Марца и герцога де Альба. За шестьсот франков за штуку, примерно это двадцать четыре доллара, путешественники получили две чистые и комфортабельные каюты на английском грузопассажирском судне, которое должно было отплыть на следующий день. На это время они остановились в отеле де Ноай, и развлекли себя одной из тех «эксцентричных комедий», которые были в моде среди фанатов Голливуда на всем пути от Сингапура до Буэнос-Айреса. Героиня была дочерью железнодорожного магната, который жил в доме, который ошибочно принимали за его самый большой железнодорожной вокзал. Дочь сбежала из дома и попала в путаницу, из-за которой ее ошибочно приняли за напарницу гангстера. Её спасает газетный репортер, который выглядел почти, как Ланни Бэдд. Витторио оценил эту историю, как доказательство упадка плуто-демократического общества. Тем не менее, это не помешало ему остаться, чтобы увидеть, как репортер один уложил полдюжины бандитов.

В феврале Mare Nostrum было неспокойным, но оно было лучшим шоу для путешественников, которые сидели на палубе и наблюдали вереницу всех плавсредств от рыбацких лодок с красными косыми парусами до крейсеров в серой защитной окраске. Напряженные и критические периоды в истории этого старого моря возникали так часто, что неудивительно, что наступили и в настоящее время. Англия только что заключила договор с Италией, пытаясь отодвинуть ее подальше от Германии. Они согласились защитить свободу этой магистрали столь жизненно важной для них обоих. Поэтому британский капитан и итальянский офицер могли говорить как союзники и обсудить опасности, которые могут угрожать им обоим. Британец враждебно относился к морякам испанского флота, которые выбрасывали своих офицеров за борт. Оставшиеся в живых, по его мнению, были не очень искусны в управлении судами и не могли ничего сделать для своего дела. «Националисты», Ланни пришлось привыкать называть их так, использовали суда, которые остались в их распоряжении, для охоты. А британские эсминцы и крейсера после выхода из Гибралтара защищали свои собственные суда. Но, тем не менее, никогда не нельзя быть уверенным, и торпеда в борт, особенно в ночное время, была не исключена.

Единственную проблему представила канонерка Франко при подходе к Кадису. Но им разрешили войти в порт. Порт был перегружен, и задержки превышали обычные в несколько раз. Пассажиры должны были провести еще одну ночь на борту. Наконец, они смогли представить свои документы сотруднику порта и были доставлены на берег. Им пришлось провести несколько часов в ожидании поезда на Севилью, но у них не было уверенности в том, что они могли бы попасть на этот поезд.

Зато они могли прогуляться и осмотреть достопримечательности, к которым военная форма Витторио предоставила им свободный доступ. Они наблюдали, как итальянский транспорт разгрузил тысячу или более чернорубашечников в форме, а несколько итальянских судов выгружали танки, орудия и ящики с боеприпасами. Это особенно было забавно после прочтения за последние полгода торжественных заявлений итальянского правительства перед Комитетом по невмешательству в Лондоне. Витторио высказал свои комментарии на эту тему, доказывая превосходство итальянских мозгов над мозгами декадентских демократий. Видимо, его итальянский мозг упустил из виду, как такая точка зрения может повлиять на гражданина демократий, заставив его колебаться, можно ли доверить фашисту деньги, информацию, или что-нибудь еще.

X

Они достигли Севильи поздно ночью и остановились в отеле Бристоль, узнав, что отели Альфонсо XIII, также Андалусия были зарезервированы для итальянских офицеров. На самом деле, было трудно понять, где находишься, в Севилье или в Неаполе, так много черных рубашек было на улицах и так много итальянской речи. Офицеры и рядовые все шли гордо, выпятив груди, потому что они только что приняли Малаги почти без закуски, и хотели идти прямо на Валенсию, уничтожив Красное правительство и отрезав Мадрид от моря.

На следующее утро Ланни отправился выяснить, как нанять автомобиль, а Витторио пошел в приподнятом настроении поискать своих друзей. Он обещал привести одного или нескольких на обед, если сможет найти. И он смог. Он вернулся и привёл трех гостей: товарища по лётной школе, товарища этого товарища и дальнего родственника, лейтенанта в отделе квартирмейстера. Все троё щелкнули каблуками, склонились в поклоне, как складные ножи, и поцеловали руку новобрачной Капитано. Все трое, оказалось, имели отличный аппетит и уплетали еду из дорогого ресторана. По континентальной моде все трое уставились на Марселину, на самом деле, они обнаружили, что трудно было сделать что-нибудь еще. Они были, как говорят французы, foudroyйs, итальянцы, fulminati, то есть, поражены громом. Они говорили о войне, такой eccitante, gloriosa, но их глаза постоянно возвращались к молодой новобрачной, а их фразы на английском, французском или итальянском запинались.

Так и должно было быть, это Ланни вскоре понял, так же как и Марселина. Она прибыла в рай танцующей леди. Здесь роились elegantissimi, внезапно оторванные от своих домов и отправленные в странные и непредвиденные земли. Большинству из них сказали, что их отправляют в Абиссинию, чтобы там стать консулами в древнеримском смысле. Но здесь, вместо этого, они оказались на пути к жестокой кровопролитной войне. Мало кто из них имел возможность встретиться с дамами из высшего общества Испании, которые жили в больших двухэтажных домах, имеющие мощеные мрамором патио, охлаждаемые фонтанами. В Марселине они нашли элегантность и изящество, светские манеры и умный разговор. Французский шик и американскую непринужденность, дух: попробуй — что — хочешь, получи — что — сможешь! Фашистские правила для своих собственных женщин предполагали материнство и внутренние достоинства, но не налагали таких ограничений на женщин из других стран или даже принадлежащим другим мужчинам.

Будет ли Марселина танцевать? Конечно, будет! Пространство очистилось, и появился оркестр, так что молодым людям, собиравшимся страдать от лишений, ран, а, возможно, и смерти, представилась возможность получить последнее удовольствие, намек на любовь, намек и имитацию романтики. Витторио придется сидеть и скрытно наблюдать, и стараться выглядеть не слишком сердитым, чтобы не показаться смешным. Он женился на танцующей леди и не мог запереть ее в замке Синей Бороды. Он не мог отказать своим товарищам то, что весь мир считает их социальным правом. Каждый получит свою очередь, а потом еще и вернется, сияя удовольствием, расскажет Витторио, что никто не танцует, как его жена.

Всё шло, как всегда. Никто и никакая сила на земле не удержит Марселину от удовольствия получать восхищение мужчин от ее танца. Она была существом этого возвышенного и сложного вида сексуальности, которая называется женским обаянием. Она будет играть с любовью, а затем бежать от неё, смеясь. Не злонамеренно, потому что это не было в ее природе, а весело, потому что она играла всю свою жизнь. Ей было скучно быть серьезной, Она относилась к серьёзности, как тореро относится к очень серьезному быку на ранних стадиях их встречи, взмахнув плащом в лицо существа, и легко уйдя с пути его нападения.

Так что жизнь в Севилье собиралась быть для Витторио, такой же, как и жизнь везде, смешение удовольствия и боли. Очень приятно остановиться в фешенебельной гостинице, свободно приглашать толпы друзей и играть роль гостеприимного хозяина за счет сэра Альфреда Помрой-Нилсона. С другой стороны с мучением наблюдать, как его возлюбленная танцует в объятиях какого-то другого мужчины, видеть ее лицо, все её улыбки и закрытые глаза в упоении. У Витторио были все мысли, которые были у ревнивого Мавра. И, надо признать, не без оснований. Ланни так же наблюдал и имел свои собственные мысли. Но он не мог возразить на заигрывания или излишество. Марселина восклицала: «Mon Dieu!», а Витторио восклицал: «Diacine!». и они оба будут спрашивать: «Как мы можем найти способ, чтобы помочь Альфи, если мы не заводим друзей?»

XI

Ланни наблюдал начало фашистского воспитания более чем пятнадцать лет назад, и вот теперь перед его социологическим глазом был конечный продукт для изучения. Эти молодые офицеры относились к нему с уважением и лично не оскорбляли, но их отношение ко всему нефашистскому миру выражало дисциплинированное и систематическое пренебрежение. Они очень мало знали об этом мире, и верили тому, чему их учили. Всякий раз, когда они говорили о международных делах, Ланни казалось, что он слышит голос Муссолини, дающего интервью Рику во время скорбной памяти Каннской конференции. Муссолини не был невеждой, а весьма образованным членом Социалистической партии и редактором. Он знал все слабые стороны буржуазных стран, тщательно отобрал худшие из них и представил их своим последователям. И теперь здесь была элита этих последователей, повторявшая его слова, как множество попок-попугаев в черных рубашках.

Они были на волне их славы. Они были строителями новой империи и творили новую историю. Несомненно, что здесь были те, кто возмущался, что был обманом вовлечён в путешествие в Испанию. Но они хранили молчание, и для Ланни, чтобы завоевать их доверие, потребовалось бы много времени. У них было принято объяснение, что они дурачат демократии. И это было восхитительной шуткой, у которой было великое множество вариаций. Когда один из них называл себя volontario и подмигивал, и все остальные улыбались.

Их отношение к испанцам, которых они пришли спасать, было любопытно. Они были готовы принять все латинские народы на равных в славную судьбу Fascismo, но сами были равнее остальных. Французы были гнилыми декадентами, если на них взглянуть непредвзято. С иудеем во главе своего государства, пацифистом, сентиментальным к тому же, который называл себя демократом, и вынужден был покориться «шантажу улицы». Они узнали эту фразу от французских правых. Что касается испанцев, то они были слишком горды собой, чтобы подчиняться дисциплине, и в этом кризисе не делали почти ничего, чтобы спасти свою страну. Во-первых, они зависели от мавров и Иностранного легиона. А когда тех остановили под Мадридом, они прибежали с воплями о помощи к дуче. И они думают, что получат её даром? Итальянцы завладели Балеарскими островами. И что они ожидают получить их обратно, когда красные будут подавлены? А когда итальянцы возьмут Гибралтар у Великобритании, они ожидают, что его передадут в руки Франко, который вряд ли мог бы получить Кадис без итальянской авиационной поддержки?

XII

Ланни представил свои рекомендательные письма в Севилье, и, таким образом, имел возможность осмотреть другую сторону этой картины. Испанская аристократия, конечно, была в ужасе от народной власти, но была беспомощна свергнуть её самостоятельно. Но они не могли признать этот факт. Здесь в безопасности далеко от линии фронта, они не приветствовали иностранные орды, которые нахлынули в их город. Замечания испанских дам о мотивах незваных гостьей были таковы, что Ланни воздержался упомянуть о своём фашистском зяте, прибывшим вместе с ним.

Причина беспокойства этих гордых дам была в том, что война отобрала у них мужчин-слуг и сильно обеспокоила их женщин-служанок появлением на улицах странных мужчин. Кроме того, стоимость еды повысилась более чем в два раза, а конца этому видно не было. Манеры и нравы падали, и на самом деле было трудное время, так сказала пожилая благородная дама, которая знала герцогиню Захарова и была рада поговорить о ней с внуком Оружейных заводов Бэдд. Когда она узнала, что тот интересуется картинами, то показала ему свои собственные, очевидно, надеясь, что он предложит купить их. Но он этого не сделал, ибо они были слишком аристократичными и не очень художественными.

Также Ланни встретился с генералом Агиларом, прибывшим с фронта Харама на отдых. У него были серебряные волосы и усы, серебряные медали на груди, а также два или три военных креста. Очень уважаемый человек, в тот момент огорчённый, потому что chusma, чернь, оказала такое неожиданное сопротивление. Это было неслыханное дело, вопреки всем правилам. Теперь итальянские Militi подошли к этому фронту, только к югу от Мадрида. И в самом деле, казалось, что генерал боялся, что они могли бы выиграть, где потерпели неудачу его собственные войска регулярной испанской армии. Что бы осталось от престижа человека, который посвятил всю свою жизнь, чтобы научиться воевать и терпел неудачу каждый раз, когда он пробовал? Генерал не сказал это, конечно, но когда Ланни упомянул его имя молодым чернорубашечникам, они восприняли его с громким презрением.

Всю свою жизнь Ланни привык встречать высокопоставленных персон, и он очень хорошо знал, как поступать с ними. Он выслушивал их светскую болтовню, не ожидая, что она будет интересной. Ему, возможно, потребуется их помощь при вывозе картин из Испании, а также в вопросе Альфи. Поэтому он постарался выглядеть приятным и принять предложения выпить чересчур много бокалов манзанильи. Он осторожно перевел разговор на авиаторов с обеих сторон и на то, что происходит с ними. На военнопленных и как с ними обращаются. На английскую аристократию и их отношение к делу испанского освобождения. Но что бы он ни попробовал, ему не удалось никого заставить упомянуть сына баронета в тюрьме, и не выявить ни одного человека, кто бы выразил недовольство Франко или его делом.

XIII

Ланни обнаружил, что один из сыновей генерала Агилара обладал автомобилем, который не был реквизирован, и Ланни договорился нанять его на несколько недель. Он повёз своих родственников в мягкую весеннюю погоду по долине Гвадалквивира к усадьбе Сеньоры Вильярреал, где он был радушно принят её управляющим. Он представил свое письмо и объявил о своем намерении взять картины, при условии, что у него будут возможности для их экспорта. Он объяснил Витторио и Марселине, что это было место, где он или они могли бы укрыться, пока другой вывезет Альфи к побережью. Поэтому они оба старались понравиться сеньору Лопесу и зарекомендовали себя как друзья националистов. Управляющий свободно говорил о войне, какой она ему казалась из Андалусии. Но, увы, он ничего не знал о пленных пилотах, о них ничего не знали все, кому он представил своих посетителей.

Они вернулись в Севилью, восхитительный старый город. Нет приятней места, в котором провести отпуск. Необыкновенно узкие извилистые улочки, полные причудливых объектов архитектуры, изобилие ослепительных цветов, и для Ланни, прежде всего, картины. Это был родной город Мурильо и родина Веласкеса. Здесь были работы Гойи и Сурбарана в частной собственности, с владельцами в очень восприимчивом настроении во время войны. Все они уверяли Ланни, что могли бы получить для него разрешения на экспорт. Он мог бы совместить бизнес с удовольствием на несколько недель, если бы не думал о внуке баронета, который, возможно, в этот момент умирает в каком-то промозглом подземелье.

Он ждал, пока не убедился, что Марселина не собирается ничего предпринимать, кроме танцев и шопинга, и Витторио ничего, кроме разговоров. Поэтому он пригласил пару на автомобильную прогулку, чтобы избавиться от шпионов, и сказал: «Я боюсь, что мы не добьёмся многого в Севилье. Давайте найдём какой-нибудь повод для посещения Касереса и посмотрим, сможем ли мы там получить какую-либо информацию об Альфи».

«Какой предлог, мы можем найти для посещения такого места, как это?» — хотел знать Витторио.

— Везде в Испании есть достопримечательности, которые заслуживают внимания. Римские руины, и старый замок. Это может оказаться именно тем местом, где содержится в заключении Альфи. Я могу останавливаться, осматривать картины в местах по дороге и задавать правдоподобные вопросы.

— Но мы не знаем ни души в этих местах!

— Я всегда могу найти людей, которые владеют картинами и хотели бы их продать. Я никогда не испытывал затруднений в знакомствах, когда мне это было нужно.

«Но, Ланни, что мы будем делать в такой забытой Богом дыре?» — Это была Марселина, и ее брат мягко напомнил ей, что они приехали не шутки ради, а для работы и заработать немного денег. Он поставил акцент на последнем. Таким образом, после более детального обсуждения, они согласились отменить свои социальные встречи, и Ланни приступил к оформлению необходимых пропусков.

XIV

Генерал Агилар c серебряными волосами и медалями дал Ланни письмо к командующему южным военным округом генералу Кейпо де Льяно, чей хриплый голос Ланни слышал с момента начала войны. Это был высокий худой солдат с густыми черными усами, один из самых тщеславных, напыщенных и жёстких мужчин. При выступлении по радио он приводил себя в бешенство и использовал такой язык, каким пользовались только грубейшие испанцы между собой. Ланни слышал его осуждение тех дам Мадрида, который выступили на стороне лоялистов. Генерал назвал их поименно, в том числе среди них Констанцию де ла Мора, жену командующего испанских ВВС. Генерал обратился к ним лично, обещая им захватить их и отдать каждую ста маврам. Кроме того, он объявил, что всякий раз, когда в Севилье кто-либо коснётся его солдата, то он, генерал Кейпо де Льяно, пошлет солдат в Триану, где жили рабочие, захватит первые десять человек и расстреляет их. Что он регулярно делал до сих пор.

Ланни увидел этого знакомого ему по радио генерала, марширующего во главе войск по улицам города. Благочестивые женщины с полными руками цветов бежали перед войсками сыпали цветы на его пути. Личная встреча с ним не доставляла удовольствия. Но, к счастью, вопросами разрешений на поездки ведал офицер штаба. Ланни объяснил, как обычно, что он является искусствоведом, находящимся здесь по поручению Сеньоры Вильярреал. Ему очень хочется увидеть римские руины Касереса, и он хотел бы взять с собой своего спутника, итальянского офицера ВВС и его жену, которая была сводной сестрой Ланни.

Штабист изучил различные документы, которые были разложены перед ним, и ответил, что все дороги на север были переполнены войсками, и другой трафик был запрещён. Но для сеньора Бэдда, которого настоятельно рекомендуют столько лиц, он сделает исключение. Но они должны быть готовы к остановкам и задержкам. Ланни сказал, что конечно понимает это. Он всегда может найти, что посмотреть в Испании, и его зять интересуется военными вопросами и имеет много коллег и друзей среди итальянцев. Ланни попросил, чтобы пропуска были выписаны отдельно для него и для молодой пары. Причина его просьбы состоит в том, что его переговоры по искусству иногда занимают много времени, а они, возможно, пожелают вернуться в Севилью раньше него. Эта просьба была удовлетворена.

XV

Ланни вернулся к своим родственникам и сказал им, что все было готово для начала путешествия. Но он столкнулся с серьезным препятствием. Витторио колебался, смотрел на жену, как будто, хотел получить поддержку, а затем начал длинное объяснение, суть которого была в том, что он встретил многих своих товарищей и друзей, которые собирались умирать. Его сердце было тронуто. И что его личная поездка, хотя не может нанести вреда делу его страны, но и не принесёт ей никакой пользы, противоречит его чести. Кроме того, это очень опасно, и после длительных размышлений он пришёл к выводу, что у этого проекта нет успешной перспективы. И так далее, и так далее.

Ланни предусматривал это, как одну из возможностей этой авантюры, и продумал линию своего поведения, если это произойдёт. Он не должен ссориться с Витторио или высказывать слова неудовольствия. Прежде всего, он не должен упоминать те деньги, которые так щедро были истрачены. Он сказал: «Все в порядке, Витторио, если это то, что диктует ваша совесть. Но что вы собираетесь делать?»

— Я хочу помочь своей стране в меру своих способностей. Мне было сказано, что если у меня будет искусственная рука, то я смогу получить назначение в штаб к одному из наших генералов.

Это была болевая точка увечного. Он ходил с пустым рукавом, который он рассматривал как знак чести. Но на искусственную руку он смотрел на как нечто отвратительное, карикатуру реальности. В результате он не мог даже написать свое имя, потому что у него не было никакого способа устойчиво удержать листок бумаги. Но теперь, желая служить, он сделает уступку своим чувствам.

«Ну, это хорошо», — сказал шурин. — «Я понимаю, как вы чувствуете, и желаю вам удачи. Что Марселина собирается делать?»

— Я, несомненно, должен получить назначение на службу здесь, в Севилье, и мы останемся здесь вместе. Что вы будете делать?

— Так как я все спланировал и нанял машину, я полагаю, что мог бы совершить эту поездку самостоятельно. Затем, как будто это было задним числом: Я полагаю, вы не будете возражать и позволите мне взять с собой ту дополнительную военную форму, которая не подходит вам по размеру.

— Вы собираетесь попробовать этот рискованный проект самостоятельно, Ланни?

— Я думал просто поехать туда и поболтаться там. Шансы тысячи к одному, что я смогу что-нибудь достигнуть, но мне не повредит, если иметь форму на всякий случай. Она всё равно вам не подходит, вы знаете.

«Я мог бы её переделать», — предложил этот сын экономного народа.

«Я привезу её вам обратно», — ответил сын расточительного народа. — «Если я не смогу, то всенепременно достану вам другую».

 

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Я жизнь мою на карту ставлю [174]

I

Выезжая из долины реки Гвадалквивир и следуя по шоссе на север от Севильи, придется подняться вверх и проехать через пологие холмы прежде, чем окажешься в Сьерра-Морене. После пересечения высокого перевала там будет уже не весна в начале марта, а будут дуть холодные северные бризы. Это древнее плоскогорье известно как Эстремадура, страна пастбищ с редкой растительностью, страдающая от саранчи и засухи, так же, как и район Ла-Манчи, примыкающий к ней на востоке, где Дон Кихот сражался с ветряными мельницами. Эта битва не кажется такой уж фантастической, когда видишь ветряки, не превышающие высоту два с половиной метра. А их, так, наверное, думалось, можно было сокрушить верхом на лошади.

Там проходит железная дорога, но она не смогла обеспечить потребности крупной войны, поэтому большая часть трафика шла по шоссе. Оно было сильно загружено современными грузовиками, также древними повозками, ведомыми лошадьми и мулами, а ещё существовал более древний способ перевозки грузов на спинах мулов. И точно так же, как в финансах, худшая валюта вытесняет лучшую, так и в трафике, его скорость приспосабливается к самому медленному участнику движения. Постоянно сигналя, Ланни мог бы заставить караван мулов подвинуться и позволить ему себя обойти. Но он был иностранцем и не был уверен, что он имеет право на такую привилегию. Поэтому он ехал позади. Когда движущиеся на север мулы столкнулись со стадом овец и коз, движущимся в западном направлении, он надышался желтой пылью и узнал новый язык для обращения к испанским святым и поношения испанских дьяволов.

Он решил не пытаться путешествовать ночью, ибо не знал, как поведёт себя сонный караул, когда почувствует свет автомобильных фар на своём лице. Он должен был остановиться и показать свой пропуск гражданским гвардейцам с красно золотыми нарукавными повязками цветов Франко. Его пропуск был хорош, но он подумал, что он будет ещё лучше смотреться при дневном свете. Тем более, когда охранники предупредили его, что фронт в этом районе был далек от совершенства и плохо охранялся. Там не было никаких окопов, и красные совершали набеги время от времени. Так сержант Гражданской гвардии объяснил ему, — «Они сделают несколько выстрелов, украдут несколько цыплят и празднуют победу».

Путешественник провел ночь в Мериде, железнодорожном узле, через который проходил маршрут из Мадрида в Лиссабон в старые добрые времена, когда была только одна Испания вместо двух. Этот древний город был также транспортным центром римлян, и они построили через реку Гвадиана огромный гранитный мост длиной в восемьсот метров с шестьдесятьючетырьмя двойными арками. На болотистом дне долины находились остатки цирка, амфитеатра и акведука с арками настолько высокими, что они, кажутся, идущими на ходулях.

Туристы приезжали сюда осматривать эти достопримечательности, но теперь здесь были военные, переполнившие все гостиницы. Они проявили свое удивление по поводу появления американского гражданского лица, поэтому во время сложного ужина из восьми блюд Ланни вступил в разговор с ними и упомянул о своем поручении на службе искусства. В Испании нет города настолько маленького или настолько бедного, чтобы там не было церкви с картинами и скульптурой. Он спросил об Иглесии-де-Санта-Мария, что ясно показало его, как одного из тех эксцентричных людей, которые интересовались событиями, происходившими сотни или даже тысячи лет назад, и не замечавших вещей, происходящих вокруг них в настоящее время. Прочитав всё об этом районе перед отправлением, у него не возникло никаких трудностей показать военным свою ученость.

Но позже в тот же вечер, когда он уединился в свою комнату и закрыл дверь, он стал совсем другим человеком. Закрыв тщательно шторы и убедившись, что в дверях и стенах нет щелей, этот любитель древнего искусства и архитектуры достал небольшой радиоприемник из одной из своих сумок и включил его в электрическую розетку. Он вывел громкость на уровень шёпота и сидел, приложив приемник к своему уху. Он предпочитал радио Мадрида Радио Севилье или радио Бургоса, что было одним из новых преступлений, которые были созданы Фашизмом, прослушивание внешних радиостанций, даже если никто не повторил ни слова о том, что слышал.

II

В городе Касерес, который Ланни достиг на следующий день, было две гостиницы, и он выбрал более дорогую в надежде, что она была бы лучше. Ему сказали, что ему повезло, получив последний вакантный номер. Он нанял его на неделю и стал устанавливать знакомства. Он приобрёл мастерство в этом искусстве. Его одежда была безупречна, его манеры приятны, его испанский понятен, но, самое главное, у него был кошелек, полный денег. Зная старую Европу и то, что она ожидала от Америки, он рассказал своим новым друзьям, как он зарабатывает свои деньги, и что он был бы благодарен за их советы в поиске старых мастеров, которые находились в частных руках и могут представить интерес для американских коллекционеров. Он не знал, запретил ли генерал Франко вывоз произведений искусства, но у него были друзья, служившие великому Каудильо и имевшие возможность получить разрешение для него.

Здесь, как и везде, был Старый город и Новый. Первый всегда стоит на холме, потому что там его легче защитить от мечей, копий и стрел. Старый город Касереса был обнесён огромной массивной стеной с башнями и четырьмя древними римскими воротами. Внутри, возможно, десяток улиц, узких, мрачных и заросших травой. Дворцы, находившиеся на них, были построены в шестнадцатом веке. Ланни бродил среди них, и глядя на их угловые башни, интересовался: «Может быть там Франко держит военнопленных офицеров».

Также в этом старом городе были две церкви, одна посвященная Сан-Матео, а другая Санта-Марии-ла-Майор. Последняя была готическим строением с высокой башней. Ланни изучал знаменитые резные элементы алтаря, и вступив в разговор с ризничим, спросил, может ли он иметь честь встретиться с одним из священников. Этому джентльмену он заплатил в несколько раз больше обычного вознаграждения за то, что тот показал могилы древних благородных семей и рассказал об имевшихся картинах и статуях, не только с точки зрения искусства, но и человеческих качеств. Он говорил о вкладе, который сделала католическая церковь в цивилизацию, прославляя материнские чувства, улучшая нравы, возвеличивая женское влияние. Для иностранца было легко использовать такие высокопарные фразы, потому что длинные слова, производные от латинских слов звучали похоже на английском и испанском языках. Толстый пожилой священник просиял, услышав эти благодатные высказывания от еретика. Но когда Ланни добавил, что он опасается за судьбу этих нежных влияний в руках современных культов стремления к власти и богатству, падре не дал никакого намека на понимание, что его гость может иметь в виду итальянский фашизм или испанской фалангизм.

То же самое было в Новом городе Касереса у подножия холма, как это понял посетитель. Улицы там были не такие узкие и кривые, но мысли у людей были одинаковыми. Он подружился с церковными властями богатой церкви Иглесия-де-Сантьяго, и нашел их интересующимися религиозным искусством, но не имеющим представления о внешнем мире, о котором они заботятся. То же самое было с владельцем завода, который делал знаменитые красные колбаски, называемые chorizos. То же самое было с латифундистами, крупными помещиками и владельцами пробковых деревьев и фосфатных шахт. Это были ведущие граждане города, и американский искусствовед оплатил звонки им и был приглашен в дома некоторых, где были картины, чтобы показать ему. У них были идеи по поводу этих картин, но в отношении их собственного времени им нечего было сказать, кроме осуждения злых красных и надежд на их скорое истребление, не только в Испании, но и во Франции и в России, гнезде, откуда они вылуплялись.

III

Ланни не знал испанский эквивалент немецкого gleichgeschaltet, но понял, что это было сделано в Касересе, старом и новом. Войска генерала Мола, наступавшие на юг, взяли город в августе, а чуть ниже они встретились с армией генерала Франко, идущей на север, создав таким образом линию от Бискайского залива до Средиземноморья и отрезав лоялистов от контакта с Португалией. Они приступили к истреблению своих врагов. Не только тех, кто воевал, но и тех, кто сочувствовал. Генералиссимус сначала ясно указал, что эта война на уничтожение коммунизма и потребовал активного помощи каждого испанца. Любой, кто думал, что может спокойно отсидеться, обнаружил, что он сделал грубую ошибку.

Так что здесь был город, в котором молодые люди были призваны в армию, а старики усердно трудились, производя продукты питания и другие товары, и продавая их без ропота за штампованные деньги Франко. Город, где священники молились за победу и кропили знамена святой водой. Город, где каждый использовал любую возможность осудить порождение Сатаны и никогда не забывал, что даже двухметровые стены каменной кладки имели уши. Короче говоря, это был тот город, который Каудильо намеревался создать, поддерживать и управлять по всей Испании: средневековый город, где ни у кого не возникали мысли, которые не были санкционированы церковными властями, по меньшей мере, тысячу лет назад. Город, где каждый делал то, что говорили ему священники, и дрожал при малейшем намеке на сверхъестественную месть. Город, где сам Каудильо был «светской властью», заместителем Бога, наделенным Божьей доверенностью делать все, что он считает нужным.

Не имело никакого значения, что город был убогим и безрадостным. Что большая часть его жителей жила без санитарных удобств, страдала от блох, клопов и вшей. Что крестьяне в сельской местности жили в своих домах вместе со своими свиньями и курами, круглые стены которых были сделаны их веток и глины высотой до полутора метров, увенчанные конической крышей из соломы. Что они не получили никакого образования. Что их женщины и девочки подростки ходили босиком и носили воду для дома в тяжелых глиняных ollas, один на сгибе руки и другой на голове. Такие трудности не считались трудностями, потому что небо ждет всех и каждого, и вера состояла из того, чему их учили, и обязанности делать то, что им сказали. И они были уверены в блаженстве вечности.

IV

Производитель колбасок, несколько помещиков и директор больницы, которая была когда-то иезуитским колледжем, все имели комфортабельные дома с картинами в них. Это были работы заурядных художников, но Ланни принял их со всей серьезностью, делал заметки о них и намекал о возможности получения разрешения на экспорт таких работ. Аристократия нищего Касереса была рада узнать, что война не собиралась уничтожить весь интерес к культуре, а, когда они обнаружили, что уважаемый americano не состоял в браке, они даже позволили ему увидеть своих дочерей. Кроме того, они говорили о мировых делах. По их словам, Испания стала полем битвы новейшей войны против вторжения варваров. Но эти варвары пришли не из широких равнин Азии, а из трущоб больших городов Европы. Ланни не был застигнут врасплох, потому что он уже слышал почти те же слова от генерала Кейпо де Льяно, выступавшего по радио Севильи. Ланни спросил, не чувствовали хозяева беспокойства о наличии таких крупных иностранных армий на их земле. Хозяева ответили, что они полностью доверяют союзникам своей страны, и поспешно сменили тему.

Ланни обильно ел, спал на удобной кровати и проводил приятное время, узнавая небольшой городок испанских «белых». Из своего окна, которое выходило на Пласа-де-ла Конституции, он видел внизу через моросящий дождь длинные колонны с припасами и оборванных и вялых чернорубашечников и итальянских военных, носящих маскировочные пончо. Они шли на фронт Харама, около двухсот километров, а из случайных обмолвок, которые Ланни собрал и сложил вместе, он понял, что многие из них шли на новый фронт, который Франко планировал открыть выше на той же реке. Но чтобы добраться до него, им придётся предпринять долгое путешествие. Путь вокруг большой петли, которую наложил генералиссимус на Мадрид, начинался с юго-западной части города и затем шёл на запад или фронт Мансанарес, Северо-Западный фронт от университетского города до гор Гвадаррама и через эти горы на восток до истоков реки Харама. Эта река имеет только небольшую длину, но протекает к востоку от столицы, и лоялисты занимают эту территорию и плотно прижимаясь к реке. Если её захватить, то будет блокирован их единственный проход к внешнему миру, в Картахене и Валенсии, и к жизненно важным поставкам, идущих из Средиземноморья.

Так что исход войны был четко определен. Если Франко захватит всю долину Харама, около ста километров, то он заставит голодать Мадрид и вынудит его сдаться. Франко посылал большую итальянскую армию, с небольшим количеством испанских войск по пути вокруг петли, чтобы спуститься с гор на севере и открыть новый фронт. Там, очевидно, произойдёт следующее большое сражение. Ланни хотелось найти способ передать эту информацию властям в Мадриде.

Принимая этот мрачный и беспощадный конфликт, как своё личное дело, он запирался в своей комнате, и приложив ухо к радио, слушал странную войну слов, которая шла весь день и большую часть ночи. Своего рода открытый форум эфира с аудиторией, включавшей весь мир. Иностранные корреспонденты слушали его и включили в свои донесения. Это была битва новостей и пропаганды, соревнование по борьбе, в которой не было правил. Может ли правда выжить в таком ближнем бою? Никто не мог дать ответ. Потому что это было в первый раз, когда пробовали такую битву новостей и пропаганды. Так же, как это было в первый раз, когда испытывали новые немецкие пушки, танки и самолеты. Когда был составлен новый немецкий план бомбардировок открытых городов для устрашения их населения и принуждения к сдаче.

Ланни получил острые ощущения, когда услышал голос своего друга Рауля Пальма, выступавшего из Мадрида, красноречиво призывавшего испанский народ выстоять против этого нашествия средневековья. Другие острые ощущения он получил, услышав голос Констанции де ла Мора, которая в Валенсии работала на правительство. Эти голоса пришли подобно лучам солнца в кромешную полночь. Ланни задался вопросом, был ли он единственным человеком в городе Касересе, кто слышал эти слова? Или же были другие за этими мрачными каменными стенами, запиравшие свои двери, закрывавшие замочные скважины и прижимавшиеся одним ухом к приемнику, ловя слабый шепот просветления и надежды? Ланни вспомнил слова Эмерсона, которым научил его двоюродный пра-дед, унитаристский проповедник в Новой Англии:

Один лишь вздох Святого Духа

И безрассудный мир спасён.

Было бы хорошо, если бы это было правдой. Но Ланни сомневался.

V

Приезжий был вынужден признать, что он не смог ничего добиться в проекте, который привёл его сюда. Он не смог найти малейшую трещину в ментальной кладке франкистской Испании. Он делал либеральные намеки, но ни разу не встретил ни малейшего ответа. Более того, он больше не осмеливался попробовать, и даже это может оказаться опасным. Могут пойти слухи о том, что этот благовидный и приятный еретик сеял семена сомнения и неудовлетворенности божественно рукоположенной тоталитарной системой. И, во всяком случае, сколько офицеры отчаянно воюющей армии могут позволить постороннему жить среди них, независимо от того, какие высокие рекомендации у него есть? Человек вполне может интересоваться живописью и архитектурой Касереса неделю или две, но, конечно, не вечно!

Ланни изучал лица людей, которых встречал. Они были в основном кислыми и мрачными, ибо испанцы не являются весёлым народом, по крайней мере, не в этой бесплодной и дикой западной части, откуда вышло так много конкистадоров. Но можно было бы получить много неприятностей в Эстремадуре, не приписывая их тирании и эксплуатации. Ланни, не был чтецом мыслей, он мог только догадываться о том или ином человеке, делая из мухи слона и революции из того, что, возможно, было только расстройством желудка или разочарованием в коммерческой сделке. Он продолжал колебаться, потому что он знал, что он мог сделать только один неверный шаг, а потом кто мог знать, к чему это приведёт?

VI

Наконец, по чистой случайности он наткнулся на то, что искал. Он несколько небрежно обошёлся со своим радиоприемником. Он слушал его поздно вечером, а затем, вместо того, чтобы спрятать его в сумку и запереть её, оставил его стоять на столе с намерением снова слушать утром. Но он проспал, и раздался стук в дверь, стучал официант с его завтраком. Он встал и открыл дверь, забыв о приёмнике, и только после того, как человек вошёл в комнату, он понял, какой промах он совершил.

Имя официанта был Хосе. Он был человеком лет сорока или более, с тонкими, довольно мрачными чертами, с землистым цветом лица и черными волосами, седеющими по краям. У него была деформация стопы, и он несколько хромал. Он был чрезвычайно вежлив и не сказал ни одного лишнего слова, настоящий вышколенный слуга. Ланни догадался, что он, вероятно, был долгое время в этом отеле. Наблюдая, Ланни видел, как его глаза переместились на радиоприемник, только один раз и не больше. Потом Ланни повернулся к нему спиной и сделал вид, что как будто начал бриться. Ему удалось перехватить его взгляд в зеркале, и он увидел, как человек, делая вид, что устанавливает поднос с завтраком, снова уставился на радио. Ланни подумал: «Он знает, что это такое, а я влип».

Официант начал выходить из комнаты, но прежде чем он добрался до двери, он повернулся и вернулся, сказав тихим голосом: «Могу ли я поговорить с сеньором на мгновение?»

«Конечно», — ответил Ланни.

— Не разумно оставлять эту вещь на виду. Служанка чересчур благочестива.

«Я понимаю», — быстро ответил Ланни. — «Спасибо. В моей стране, вы знаете, у каждого есть такие вещи, даже у рабочих и тех, кто возделывают землю».

«Я слышал об этом, сеньор, вы счастливый народ». — Его глаза метнулись к двери. Затем он добавил: «Это не так уж плохо, что у вас есть такая вещь, но плохо то, где вы оставили настройку».

Яркий свет вспыхнул в мозгу у Ланни. Он слушал правительственную станцию Мадрида, и оставил настройку на той же станции, и этот человек знал это! Это может означать только одно: он был знаком с радиоприемником и знал, как настроиться на самую опасную из всех станций. Он тоже был нарушителем закона!

У Ланни здесь появился шанс, только один шанс, что судьба подарила ему. Он не должен упустить его. «Хосе, могу ли я поговорить с вами?» — тихо спросил он.

«Это очень опасно, Сеньор». — Мужчина снова посмотрел в сторону двери, несмотря на то, Ланни он закрыл её после того, как впустил его в комнату. — «У меня есть обязанности, сеньор, и если я задержусь, это вызовет подозрение».

— Я буду говорить быстро. Я человек, который не хочет видеть, как убивают людей. Я родом из страны, где люди свободны, и там можно говорить, что думаешь.

— Я знаю это.

— Я очень хочу, поговорить с тем, кто понимает мой образ мышления. Я мог бы хорошо оплатить ваше время.

— Я знаю, сеньор, но это было бы опасно для нас обоих. Я человек, за которым очень внимательно наблюдают.

— Вот поэтому вы меня интересуете. Вы не могли бы прокатиться со мной в моей машине?

— Не могу, сеньор. Если они увидят нас, они меня расстреляют.

— Разве нет такого место, где мы могли бы встретиться в ночное время, если я обещал бы быть очень осторожным и убедился, что за мной не следят?

— Они следят за всем и за всеми. Я хромой, и мне трудно передвигаться, чтобы остаться неузнанным.

— Я посещаю дома разных людей в этом городе, и я не думаю, чтобы за мной следили. Сразу за домом алькальда растёт большой дуб, под ним очень темно. Если я припаркую машину там в десять часов этим вечером, то я не думаю, что кто-нибудь заметит, оставил ли я там машину или кто сидит на заднем сиденье. Если проходя мимо, вы смогли бы быстро влезть в машину, то я мог бы запереть двери, и мы тихо поговорили бы, как мы делаем это сейчас. Я не думаю, что это кто-нибудь заметил. Если вы пройдёте мимо, ничего не говоря, я пойму, что за вами следят, и я не буду говорить с вами. Вы можете вернуться позже, и можете быть уверенным, что я не буду обращать на вас внимание, пока вы не войдёте в машину.

— Очень хорошо, сеньор, я постараюсь сделать это, но вы должны знать, что это может стоить мне жизни, если произойдёт ошибка.

VII

Ланни провел день, изучая руины мавританской крепости Касереса, теперь используемых в качестве водохранилища. Но пока он сидел, делая вид, что исследует искусно вырезанные колонны, он размышлял о рискованном шаге, который собирался сделать. Человек может быть искусным агентом, посланным узнать о нем. Он может быть негодяем, который будет брать деньги Ланни, а затем продаст его. Он может быть трусом, лжецом, шантажистом, кем угодно, кто может принести вред человеку, который был один во враждебной стране в условиях войны. Ланни пришлось столкнуться с тем, что всё, что он делает, может быть признано шпионажем, ни меньше. И если они поймают его, то это может грозить расстрелом.

Но он не уедет, не сделав попытки. Вряд ли ему представится ещё один шанс, как этот. Эпизод с радиоприемником выглядел естественным, и отказаться от такого шанса означает гневить судьбу. Насколько он должен доверять этому человеку? Должен ли он попытаться, чтобы человек выдал себя, если он был шпионом? Возможно, делая так, Ланни испугает его и сделает подозрительным. Может быть, разумнее было бы прийти прямо с правдой и завоевать доверие человека. Как генерал планирует сражение, так и Ланни стремился предусмотреть все непредвиденные обстоятельства и спланировать, как на них ответить. В своем уме он вел воображаемые разговоры, но беда была в том, что он мало знал об этом хромом официанте, и не смог придумать много вариантов разговора.

В назначенный час Ланни сидел в темноте под старым дубом на заднем сиденье автомобиля, ожидая и слушая шаги. Дверь автомобиля была приоткрыта, так что её можно было открыть быстро и без шума. Несмотря на это, он вздрогнул, когда без предупреждения дверь открылась и темная фигура проскользнула на сиденье рядом с ним. Дверь была закрыта, опять же без звука, показывая, что человек что-то знал об автомобилях. — «Всё в порядке, сеньор».

— За вами не следили?

— Я не думаю, но говорите тихо и быстро.

— Я не знаю вас, Хосе, но я предполагаю, что вы честный человек, и я могу доверять вам. Я прошу вас дать мне слово, что вы никому не расскажете, что я вам собираюсь сказать. Я даю такое же обещание, что ничто и никогда не заставит меня сказать слово о вас, или раскрыть, что вы мне скажете. Договорились?

— Да, сеньор, вы можете доверять мне в этом. Но вы должны знать, что я бедный человек, и калека, и я нахожусь в плохом положении. Они посадили меня в тюрьму и почти приговорили к расстрелу прошлым летом, когда они взял Касерес. Только мой хозяин смог спасти меня. Ему было нелегко найти человека, который будет работать так много, и кто знает, что желают дамы и господа, и кто может немного говорить на разных языках.

— Они здесь расстреляли много человек?

— Сотни, сеньор. Они расстреливали тех, у кого были синяки на плечах, доказывающие, что они стреляли из винтовок. Они расстреливали тех, кто пах порохом. Они расстреливали тех, у кого были враги, которые донесли, что они имели дело с красными, или продавали им товары, или что-то ещё. Они все еще расстреливают каждую ночь.

— Я слышал выстрелы и интересно, это был расстрел.

— Прошлой ночью они расстреляли школьную учительницу, по их словам, она была шпионкой. Она пряталась в водоводе в течение длительного времени, и двое ее учеников приносили ей еду. Вчера кто-то услышал, что один из детей сказал: Я должны взять колбасу учительнице. Солдаты проследили за ребенком. Вот такие дела, сеньор.

— Я пытался найти кого-нибудь, кто бы поговорил со мной, но без успеха.

— Они не знают, что с вами, сеньор. Некоторые из них уверены, что вы являетесь агентом, но они не знают, на чьей стороне. Другие считают, что вы просто один из тех богатых американцев, которые имеют много денег и делают странные вещи с ними.

VIII

Ланни начал свою историю, отклоняясь лишь незначительно от фактов, чтобы усилить её романтические аспекты. Он сказал:

«У меня есть молодой друг, англичанин, благородный и щедрый сердцем парень. Его отец друг моего детства, и я наблюдал, как он рос. С самого детства я думал, что он женится на моей сестре, которая была того же возраста. Но он стал социалистом, а ей это не понравилось, и она бросила его. Тогда он решил, что будет воевать за правительство Испании. Может быть, это было глупо, не знаю. Во всяком случае, он приехал в Мадрид, как пилот. Его самолет был сбит, и я слышал, что он был ранен, и привезён в качестве заключенного в Касерес. Моя сестра убивается из-за него, так же, как и его мать и отец, мои дорогие друзья. Мы не смогли ничего узнать о нем, тогда я сказал: «Я поеду в Касерес и посмотрю, смогу ли я узнать, где он находится и как с ним обходятся, и, возможно, смогу отправить ему еду». То есть это точно не шпионаж, и это не должно рассматриваться как что-то плохое».

Был тишина. «Это будет рассматриваться очень плохо, сеньор», — наконец, сказал человек. — «Вы находитесь в большой опасности».

— Может быть и так, но я должен довериться кому-то. Можете ли вы сказать мне, есть ли военнопленные в этом городе?

— Да, сеньор, есть, но это большая тайна, и никто не смеет говорить об этом.

— Вы знаете, где держат офицеров?

Опять тишина. Мужчина выглянул в темную улицу, прежде чем прошептал: «Они находятся в круглой башне старой казармы».

— Вы знаете, сколько их там?

— Около пятидесяти, я полагаю.

— Вы знаете какие-либо имена?

— Нет, сеньор, это может стоить жизни человеку, задающему такие вопросы.

— Они никогда не выпускают их, я полагаю.

— О, нет, как они могут?

— Вы слышали что-нибудь о том, как с ними обращаются?

— Я слышал, что очень плохо.

— Вы не знаете кого-нибудь, кто мог бы узнать, есть ли мой друг среди этих заключенных?

Опять более долгое молчание. — «Было бы очень опасно попытаться, сеньор».

«Слушайте», — сказал Ланни. — «Мне очень нужна помощь, и я готов платить за это. Я не богатый человек, но я зарабатываю деньги на картинах, и все, что у меня есть или могу получить, я готов потратить, чтобы попытаться сделать жизнь проще для этого молодого англичанина. Я считаю, что люди, которые охраняют заключенных, не все святые, и что один из них мог бы заработать немного денег. Может быть, у кого-то есть девушка, которая может чего-то хотеть. Может быть даже, что есть кто-то, кто не совсем верен форме, какую он носит. У меня нет ни малейшего представления, но, возможно, оно есть у вас. Вот несколько купюр по сто песет, и вы можете взять одну из них для себя и заплатить другими тому, кто может что-нибудь узнать для меня».

— Купюры слишком велики, сеньор. Бедный человек не может потратить много денег в этом городе, не привлекая внимания. И в любом случае, если я помогу вам, то сделаю это скорее для дела. Мы испанцы люди страстные и легко не сдаёмся. Скажите мне, что вы хотите знать.

— Я хочу знать, где мой друг и как он. Он был ранен, и, возможно, выздоровел, или он может быть по-прежнему болен. Я хочу знать, как проходит лечение. Я был бы рад, если бы ему сказали, что я нахожусь в городе. Есть слово, которое подтвердит это. Это слово Ромни. Сможете запомнить его?

— Ромни. Я запомню его.

— Это имя английского художника, и оно ничего не значит для кого-либо еще. Но мой друг его поймет, и оно скажет ему, что я рядом, и что человек, который его сказал, друг.

— Ромни. А как имя вашего друга?

«Альфред Помрой-Нилсон.» — Ланни произнёс его несколько раз и заставил официанта повторить его. Потом он спросил: «мы встретимся снова здесь?»

«Никогда на одном и том же месте», — ответил собеседник. Он назвал другую темную улицу рядом с домом другого гражданина, которого посещал Ланни. Очевидно, он знал много о том, что приезжий делал в городе. Он сказал: «Я дам вам знать, когда у меня будут новости, и когда мы снова встретимся. Теперь, если вы свернёте машину в переулок, я выскользну, а вы можете сдать машину назад, и это будет похоже, что вы разворачиваетесь».

Ланни сделал это, и в один миг человек исчез в темноте. Ланни поехал в отель, говоря себе, что пройдет мало времени, когда он узнает, был ли Хосе шпионом. Но потом он подумал: «Может быть, они поведут меня, или, может быть, они будут использовать меня, чтобы поймать кого-то другого». Роль секретного агента стимулирует воображение. Во всяком случае, воображение Ланни.

IX

На следующее утро, когда Хосе принес на завтрак кофе с горячим молоком, апельсиновый сок, яйца и булочки, он прошептал: «Я думаю, что всё может быть устроено, сеньор, но это займет некоторое время».

Ланни ответил: «Я постараюсь занять это время».

У производителя колбасок была картина Пресвятой Богородицы, у которой была разрезана грудь, и на её кровоточащем сердце сидел голубь. Картина была похожа на испанский «примитив», и была по-настоящему примитивной в том смысле, что она была довольно грубо нарисована. Никто и никогда не слышал имя художника, но её хозяин настаивал на том, что он был известным художником, и хотел тысячу песет. Работа имела подлинное чувство такого рода, и Ланни подумал, что игуменья какого-нибудь монастыря в Саут-Бенде, штат Индиана, может принять её за подлинный примитив и заплатить тысячу долларов за неё. Ему не придется возиться с ней лично, потому что есть дилеры, которые специализируются в католическом искусстве. И даже если он выбросит картину за борт на пути в Нью-Йорк, то она окупит свою цену сейчас.

Он сделал покупку, и предложил чек на свой банк в Каннах, вызывав тем самым большую тревогу в душе создателя chorizos. Ланни согласился в письменной форме, что картина не станет его собственностью, пока чек не будет оплачен. Что, конечно же, стало ему прекрасным оправданием для пребывания в Касересе на некоторое время. Все узнали о сделке в течение нескольких часов, и это вызвало переполох в душах других коллекционеров Богородиц. В качестве любезности и доказательства дружбы, колбасный джентльмен разрешил Ланни повесить картину в своем гостиничном номере на это время. И это произвело отличный эффект на горничную, который была слишком благочестивой. Каждое утро, прежде чем она убрать кровать Ланни, она крестилась перед святым изображением. Этим дипломатическим действием Ланни обратился сразу к двум элементам испанского характера, религиозному и мирскому, один раз для всех опровергнув изречение о том, что никто одновременно не может служить Богу и Маммоне.

X

На третье утро Хосе прошептал: «У меня есть новости, сеньор. Ваш друг там».

— Он здоров?

— Так же, как вы могли бы ожидать, он получил ваше сообщение. Встретимся в условленном месте.

Была дождливая ночь, и, видимо, хромой официант долго шёл по городу, он весь вымок и немного дрожал. В машине у Ланни был плед, и он завернул его в него, нельзя, чтобы тот заболел пневмонией сейчас.

Он быстро рассказал свою историю. До прихода республики он работал транспортным клерком у одного из торговцев шерстью в городе и столовался в одной рабочей семье. Дочь этой семьи была замужем за человеком, который доставлял грузы в казармы, где были заключены узники. Хосе навестил ее и рассказал ей хорошо придуманную историю о своём кузене, уехавшем в Англию и ставшим слугой в богатой семье. Хосе только что получил от него сообщение, говорившее, что сын этой семьи, летчик, был заключенным в Касересе. И тот, кто готов помочь этому несчастному молодому человеку, мог бы заработать щедрую сумму денег.

«Я сказал ей», — сообщил Хосе — «что это сообщение было спрятано в коробке с лезвиями от безопасной бритвы, которую мой двоюродный брат прислал мне из Англии. Случилось, что у меня есть бритва с надписью «Шеффилд». Я купил её в Саламанке некоторое время назад, и поэтому никто не сможет опровергнуть мою историю. Вы видите, что эта история защищает вас, как я и обещал».

«Да», — сказал Ланни; — «Хорошо придумано. Скажите мне, эта женщина набожна?»

— Если бы она была такой, я бы к ней не подошёл. Она любит деньги и копит их, поэтому достаточно безопасно давать деньги ей. Ее муж заплатил кое-что одному из охранников.

— А что если эта женщина лжет, или что охранник лжет женщине?

— Я знаю эту женщину, сеньор. В старые времена мы были несколько, как вы могли бы сказать, интимно близки, и это определяет понимание на будущее. Я думаю, что она говорит мне правду, и у нее есть на это все основания, потому что она имеет надежду, что получит больше денег. Вы понимаете, сеньор, в такие времена, как эти, женщина, которая имеет детей и видит рост стоимости еды и не знает, какие бедствия могут постигнуть ее город, будет счастлива, иметь что-нибудь под кирпичом в своём очаге, даже если это только бумага, и ход войны может сделать её бесполезной.

«А как насчет охранника?» — спросил американец.

— Охранник, также, надеется на большее количество денег. Всё, что он должен был сделать, очень просто. Не большой риск, стоять снаружи двери камеры и прошептать слово Ромни в ухо заключенного. Если Сеньор желает заплатить немного больше денег, мы сможем, возможно, получить записку от вашего друга. Я полагаю, вы знаете, его почерк. Было бы большим риском для него подписать своё имя.

— В этом нет необходимости. Он знает, о чем писать, чтобы я всё понял. Сколько денег, нужно?

— Еще столько же, сеньор.

— Я хочу, чтобы вы взяли часть себе.

— Сеньор, я не святой, но в это страшное время мы, испанцы, должны выбрать одну из сторон. Хромой человек не может бороться за свое дело, но когда представился такой шанс, как этот, он может чувствовать, что он так же хорош, как и любой солдат. У меня есть своя гордость, вы видите. Я не мог жить на этой земле и быть без неё.

— Вы считаете, что я не могу ничего сделать для вас?

— Сеньор, у вас есть дом, и, наверное, там есть люди, которые обслуживают вас. Я хотел бы служить вам и вашим друзьям, чем тем людям, которые селятся к местечковой гостинице либо в военное или в мирное время. И я подумал, что если я смогу доказать вам, что я честный человек, то когда-нибудь вы могли бы дать мне работу, и я мог бы жить в таком месте, где я не должен ёжиться от страха каждый раз, когда независимая идея приходит мне в голову. Я не могу поехать с вами, конечно, но когда-нибудь мне, возможно, удастся совершить поездку, если бы я только знал, что какой-то добрый человек дал бы хромому работу, которую он мог выполнить. Я знаю достаточно французский, чтобы подавать пищу, и я мог бы легко его улучшить.

«Это хорошо сказано, Хосе, и мы договорились. Я дам вам запомнить другие слова, чтобы вы знали место, где я живу, Жуан-ле-Пен, на Французской Ривьере. Но это не испанский Хуан, и не французский, а провансальский, который сродни вашему каталонскому. Вам лучше не записывать, а хорошо запомнить». — Ланни научил его, как пишется и произносится загадочное иностранцам слово: Жу-ан-лё-пен, первая буква мягкая, как по-французски, и «н», в нос, насколько это возможно. — «Все, что вам нужно сделать, это добраться до Марселя, а затем отправится на восток, на автобусе». Это слово известно, на испанском и французском языках.

XI

Так получилось, что на следующий день вечером, когда Ланни заказал бутылку минеральной воды, пришла весточка от его друга, в виде крошечного бумажного шарика, оказавшегося в его руке. Шарик, когда его развернули, содержал три латинских слова: «Bella gerant alii». Только пятнадцать букв, но для внука Оружейных заводов Бэдд они служили целой кодовой книгой. Они представляли собой часть стиха поэта Овидия, а стих представлял собой своего рода подпольную шутку относительно семьи Бэддов еще со времен мировой войны, прежде, чем родился Альфи. Этот стих процитировал Ланни пожилой швейцарский дипломат, давно отошедший к отцам своим. — «Пусть другие ведут войны!» Эти слова были похожи на письма Робби Бэдда из Коннектикута своему сыну в Жуане, убеждавшие сына сохранять нейтралитет в войне, и поясняя, что на протяжении поколений роль Бэддов состояла в производстве и продаже оружия, но не в его применении.

«Пусть другие воюют, вы занимаетесь любовью», — так писал древний римский поэт. Столетие или два назад некоторые острословы в Европе перефразировали этот стих по поводу успеха императрицы Марии-Терезии в расширении ее владычества, путём заключения браков своих сыновей и дочерей. «Пусть другие ведут войны! ты, счастливая Австрия, заключай браки». Ланни, всезнайка, в то время только шестнадцати лет, думал, проявить остроумие, написав: «Пусть другие ведут войны! Вы, счастливые Бэдды, делайте деньги». Его отец шутку не оценил, но сэр Альфред и Рик, и на протяжении многих лет цитировали этот стих как остроту против непопулярных производителей оружия, или, как их называли, «торговцев смертью». Альфи в свою очередь проявил себя всезнайкой, и теперь стих служил также кодом. Возможно, в нём есть двойное значение? Не говорит ли молодой пилот лучшему другу своего отца: «Вытащи меня из этой грязи, и я вернусь и угомонюсь в колледже Магдалины»?

XII

Заговорщики договорились о месте встречи. Они сидели в автомобиле, как и раньше, и Ланни прошептал: «Это было послание от моего друга. И теперь мы должны найти какой-нибудь способ, чтобы вытащить его из Испании».

Он почувствовал, как другой дрогнул. — «Но, сеньор, это безумие!»

— Это может показаться на первый взгляд, Хосе, но это то, зачем я сюда приехал, и я надеюсь на вашу помощь.

— Но это не лезет ни в какие ворота. Стены башни несколько метров толщиной. Внутри и снаружи охранники все время несут службу, и они вооружены.

— Но они люди, и каждый из них имеет свои слабые стороны. Мы должны найти одного из них, с кем мы сможем иметь дело. Заключенные действительно иногда бегут.

— Но, сеньор, даже если вы смогли бы вытащить своего друга из башни, как вы сможете вывезти его из Испании? Все дороги охраняются, и после того, как будет дан сигнал тревоги, они позвонят в каждый город, и каждый автомобиль на дороге будут обыскивать.

— Необходимо, чтобы мы вытащили его в ночное время, и так чтобы его не хватились до утра. Это даст мне достаточно времени, и я выполню остальную часть задачи.

— Но вы просите невыполнимые вещи! Тюрьмы так небрежно не работают.

— Послушайте, друг мой, и пошевелите мозгами. Помните, что те, кто охраняют тюрьмы, люди, как и вы. Они иногда спят, они иногда ленятся, они любят выпить и они волочатся за красивыми женщинами, которые улыбнулись им. Они знают, что все удобства и удовольствия зависят от денег, и что хорошо иметь их в юности, в старости и все время между ними. Не тратьте свое время на подсчёт толщины стен, мы не будем подкапываться под них или взорвать их. Мы должны найти кого-нибудь, кто откроет двери для нас.

— Такой человек будет расстрелян через несколько часов, сеньор, и он знает это.

— Позвольте мне сказать вам, что я думал об этой проблеме большую часть своего времени в течение месяца, и у меня в голове есть сотни различных планов. Чтобы рассказать обо всех, мне потребовалась вся ночь. Вы говорите, что муж вашей бывшей novia поставляет товар в казармы. Он въезжает во двор?

— Да, сеньор, но всегда днем, никогда ночью.

— Он вывозит что-нибудь из казарм, скажем, пустые коробки, хлам или мусор?

— Я не знаю, сеньор.

— Тогда вы видите, что есть много вопросов, которые вы могли бы задать. Знаете ли вы, там стирают белье на месте, или его вывозят?

— Я сомневаюсь, сеньор. Но если да, то не очень много.

— Одной большой полной корзины в конце месяца может быть достаточно. Я не предлагаю спасать всех заключенных в башне.

— Сеньор, пожалуйста, говорите осторожнее, я прошу вас!

— Хорошо, но не возражайте, если я иногда шучу, потому что это наш американский обычай. Глубоко в своём сердце я, может быть сильно испуган. Но так как я решил выполнить эту задачу, я не допущу страха даже в себе. Вы понимаете, как это?

«Si, Seсor; los americanos son una gente milagrosa». — Ланни не знал, что означает последнее слово, но предположил, что оно было «чудо», и это было то, что он хотел прямо сейчас. Простое старомодное чудо — Иисус Навин со своей трубой, чтобы обрушить гранитные стены несколько метров толщиной, или ангел с огненным мечом, чтобы скомандовать тюремщикам раскрыть все двери.

XIII

С осторожностью и тактом Ланни заманивал калеку, находящегося в состоянии патологического страха, в обсуждение и анализ различных планов вызволения Альфи из тюремной башни. Американец особенно интересовался, что делают с умершим заключенным. Кладут ли его в гроб, или же просто сваливают его в телегу и везут на кладбище? И когда это делается днем или только ночью? Осматривает ли покойника врач, или же они проверяют смерть пулей? Есть ли у них специальный похоронный катафалк, или же они используют все, что есть под рукой? Все эти вопросы были важными. Но Хосе не смог настоять, что получение ответов на них займет много времени. Ланни сказал: «Может быть, просто найти какого-нибудь из охранников, у кого есть девушка, которая хочет денег».

Он спросил о казнях. По этому вопросу официант был лучше информирован. Испанцы увлечены идеей смерти, с которой на протяжении веков они сохраняли знакомство. Историю ужасов тюремной башни рассказывали шепотом на каждой кухне города. Постоянно привозили новых заключенных, и, видимо, существовала практика держать общее количество постоянным, поэтому регулярно проводился отсев. Никто не знал, на каком основании проводился отбор. Но в полночь слышался звон колокола, это священник прихода исполнял свои обязанности. Слышались шаги в коридорах, а затем похоронный звон колокола. Это была церемония спасения души любого смертника, который претендовал быть верующим. Церемония не выполнялась оптом, а должна была быть повторена отдельно для каждого и для каждой такой души. Слышали, как отпирались двери и снова запирались. Это может продолжаться довольно долгое время, в зависимости от того, сколько верующих было среди обреченных. Вы слышались крики и стоны. Иногда люди впадали в истерику. Другие вели себя вызывающе и кричали: «Да здравствует Республика». Ужасная история, на ней не будет подробно останавливаться тот, кто планировал сунуть свою голову в эту ловушку.

У Ланни была идея, что Альфи может быть предупрежден заранее и проскочит в группу осужденных, а затем выскользнет оттуда, либо на кладбище, либо во время загрузки телег. Дрожащий Хосе, уже видящий себя в телеге, настаивал, что это было немыслимо, потому что в расстрельной команде было всегда много солдат, и всех их купить невозможно. — «Кто-нибудь предаст нас, сеньор, и будет помогать в расстреле остальных».

«Успокойтесь», — сказал Ланни. — «Мы раскинем нашими мозгами и докажем, что они лучше, чем у солдат». Он подождал несколько минут, а затем начал:

«Позвольте мне рассказать вам о моем доме, Хосе. Это прекрасное поместье на Мысе Антиб. Из лоджии видно ярко-голубое море и, как садится солнце за красными горами. Я жил там с тех пор, как себя помню, и мы никогда не знали никаких проблем или опасности, если не считать того случая, когда я увидел подводную лодку, высадившую шпиона на берег во время мировой войны. С тех пор, как я помню, наш дом управляется женщиной из Прованса по имени Лиз. Она начала поварихой, и потому, что она была способной и преданной, постепенно дошла до должности, своего рода управляющего. Теперь она очень стара. И кто-то должен будет занять ее место. Вы могли бы служить в качестве дворецкого. И когда вы доказали бы свои способности, то могли стать управляющим. Моя мать проводит много развлекательных мероприятий, но там есть много слуг, и никто из них не перегружен. Кроме того, это интересно, потому что там бывают многие известные люди. Как вы думаете, вы хотели бы иметь такой пост?»

— Я думаю, что я не хотел бы ничего лучшего в мире, сеньор.

— Важно, чтобы вы поняли, что Франция является свободной страной. В ваше нерабочее время вы можете отправиться в Канны и присутствовать на открытом собрании по любому вопросу, который вас интересует. Если у вас есть мнение, то вы можете свободно выразить его, и вряд ли за вами будет шпионить полицейский агент, и кто-то донесёт на вас.

— За это стоит крупно рисковать, я признаю, сеньор.

— Мы все сейчас должны рисковать, Хосе, потому что это единственный способ, как может выжить свобода. Если вы поможете благородному молодому человеку бежать и спасти ему жизнь, вы не только заслужите благодарность двух семей, но вы также ублажите вашу испанскую гордость. Вы были бы в ладах с вашей совестью, что является более редкой роскошью, чем всё остальное.

«Сеньор», — сказал хромой официант, — «Я решил помочь вам и вашему благородному юному другу. Но вы должны знать, что, то прекрасное место, которое вы мне предлагаете, только часть в моем решении».

Ланни усмехнулся. «Amigo mio», — сказал он, — «человеческая душа сложна, и может иметь более одного мотива. Задумайтесь, что когда-нибудь в будущем, когда вы будете сидеть в кафе, прихлёбывать вино и читать новости, вам будет приятно вспомнить, что вы были когда-то героем. Вы можете рассказать парню за соседним столиком, как вы спасли жизнь внуку английского баронета, и как баронет подарил за это вам золотые часы с вашим именем на них. Кроме того, среди полных и грудастых провансальских девушек, которые приходят работать в доме моей матери, вы найдете одну, чтобы она стала вашей женой, а ваша история будет радовать ее, особенно когда я удостоверю, что это правда».

«Si, si, Seсor», — сказал человек, подвергшийся многим искушениям.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Не получит без борьбы [175]

I

Ланни уже сейчас заставил волноваться часть зажиточного населения Касереса. Пять человек среди них обладали тем, что они объявили работами старых мастеров, и вели переговоры с искусствоведом по этому поводу. Каждый из них назвал высокую цену, и теперь переживал болезненный процесс их снижения. Каждый из них знал о других и зеленел от зависти при мысли о возможности их успеха. Но все делились друг с другом своими надеждами и опасениями, потому что действия американского мультимиллионера были вне их понимания, и каждый надеялся получить некоторые новости в обмен на то, что он рассказывал.

Между переговорами Ланни запирался в своей комнате и прикладывал ухо к шепоту радио. Война в эфире продолжалась с неослабевающей яростью. Каждую ночь генерал Кейпо де Льяно в Севилье издевался над мадридскими руководителями, рассказывая о них неприличные анекдоты. Каждую ночь правительственные станции отвечали, призывая людей спасти себя от ужасов средневековой реакции. Обе стороны рассказывали в новостях то, что говорило в их пользу. Обе стороны утверждали все, на что они осмелились, в надежде наполнить сердца противника унынием и страхом. Ланни, научившийся узнавать различные станции, голоса и личности их дикторов, сравнивал обвинения одной стороны с признаниями другой. Он следовал своему плану отметок на карте мест, где, по сообщениям, происходят боевые действия.

Таким способом ему постепенно стало известно о великом событии истории. Итальянская армия из тридцати или сорока тысяч человек, часть чернорубашечников и часть регулярных войск, была переброшена по железной дороге и по шоссе вокруг петли к западу и к северу от Мадрида вокруг гор Гуадаррамы, покрытых снегом в конце февраля, чтобы нанести удар по столице с северо-востока. Две дороги шли вниз с этого направления и соединялись. Одна из них главная автомагистраль из Барселоны, по которой путешествовали Ланни с Раулем Пальма, возвращаясь из столицы. Не далеко на восток лежит Калатаюд, где была совершена покупка Командора. Этот город был взят генералом Мола в начале мятежа. Ланни узнал от Рауля, что его брат Эстебан бежал в Пиренеи и теперь воевал в народной армии в Каталонии.

Вниз по широкой долине реки Энарес и соседним долинам продвигались торжествующие националисты, планирующие достигнуть Харама и присоединиться к итальянским бригадам на этом фронте. Сначала Франко продвинулся без сильного сопротивления, заняв Сигуэнсу, затем Бриуэга. После этого его радио продолжало объявлять о новых победах. Но Ланни заметил, что они перестали называть места. Внезапно лоялистские радиостанции взорвались от восторга, заявив, что в разгар не свойственной сезону снежной бури их милиция напала на итальянскую механизированную колонну, масса танков и артиллерии скопилась в участке шоссе в Гвадалахаре, и после трех дней непрекращающихся боев их разгромили и отбросили назад. Такого разгрома итальянская армия не знала со времён битвы при Капоретто в мировой войне.

Ланни очень хорошо помнил город Гвадалахара, проезжая через него три раза. Оставив Мадрид с Раулем, они остановились посмотреть на Паласио, здание пятнадцатого века, используемого в качестве приюта. Они заплатили две песеты за экскурсию вокруг него, и Ланни задался вопросом, что стало со всеми этими заброшенными маленькими мальчиками и девочками. Другой раз был вовремя его второй поездки, когда он ехал из Валенсии и свернул на эту дорогу, чтобы избежать встреч с вражескими самолетами. В Гвадалахаре он выехал на основную магистраль, переполненную жалкими беглецами. Вернувшись, он нашел то же самое, и свернул в горы в сторону Куэнки, где взял крестьянскую семью. Он представил себе широкую долину реки, в настоящее время, под дождем и снегом, которые обратились в слякоть и красное месиво под гусеницами танков и артиллерии. День за днем он слушал про сражения и преследования, которые продолжались целую неделю. Скалистые поля и дубовые леса были усеяны обломками самолетов и танков, а также всякого рода транспортных средств. Полевые орудия, зенитные орудия, пулеметы и минометы. Снаряды и пустые гильзы, ящики от боеприпасов, инструменты, ранцы — все обломки страшной битвы. Ланни слушал голос американского корреспондента, описывающего с мадридской станции это поле бойни, где были разбросаны несколько тысяч итальянских тел, чьи восковое серые лица мочил холодный дождь.

После этого он не мог сомневаться, что это было правдой. И это были самые приятные новости, которые он когда-либо слышал после изобретения радио. Казалось, что над Муссолини и его командой вершится суд человеческой порядочности. Казалось, наступает конец этого чудовищного роста фашизма, который наблюдал Ланни полтора десятилетия. Для него дуче был больше, чем любой другой, он был убийцей Маттеотти. И вот наконец-то наказание. Ланни слушал описание радостной толпы, заполняющей Пуэрта дель Соль. Он стоял перед зеркалом в своей комнате и убирал улыбку со своего лица. Он должен был выглядеть мрачно, чтобы соответствовать тем, кого он встретит в столовой гостиницы. Они съели восемь перемен блюд с печалью, не смея выразить словами то, что они знали. Ланни задал себе вопрос: «Откуда они узнали это? Они не смогли удержаться от соблазна слушать запрещенные станции? Или же они услышали шепот какого-то другого человека, который их слушал?» Конечно же, радиостанции Франко об этом не говорили, но все всё знали!

II

Хосе пришел в комнату Ланни с завтраком, сияя, как восход солнца. «Извините меня, сеньор. Это единственное место в гостинице, где я смею наслаждаться жизнью».

Когда Ланни согласился простить его, то он прошептал: «У меня есть новости для вас, сеньор. Дела идут быстро. Вы сможете встретиться со мной сегодня вечером?» Ему не нужно было говорить ничего больше, ибо на каждой встрече он называл место для следующей встречи. Он получал наслаждение от интриг, несмотря на свой страх. Для других слуг он придумал роман. Таинственная женщина принимала его, и он сделал это настолько реально, что ему пришлось предпринять действия, чтобы избежать преследования другими.

Хосе действительно добился прогресса. Используя деньги Ланни, муж его бывшей novia, или возлюбленной, побеседовал с одним пьяным охранником тюрьмы, и этот человек свободно говорил о своих начальниках. Хосе вывалил массу сплетен, и Ланни внимательно их выслушал. Его внимание остановилось на некоем капитане Васкесе, недавно назначенном офицере Гражданской гвардии, который периодически заступал ответственным дежурным по всей тюрьме. Было сказано, что он был родом из Барселоны и имел там плохую репутацию. «Вы знаете, как это бывает в крупных городах», — сказал официант; — «Это как гангстеры, которых мы видим в фильмах. Но эти бандиты расстреляли профсоюзных лидеров».

«Такое происходит в Америке, а также во Франции», — ответил Ланни. — «Мы не предполагаем найти благородных идеалистов среди тюремных надзирателей».

— У этого капитана есть девушка в городе, и говорят, что он ее бьет, а также, что он часто посещает игорный дом и задолжал там.

«Мы с трудом могли ожидать большего», — сказал с улыбкой американец.

— Он очень жесткий парень, Сеньор.

— То, что мы хотим от него, займет у него всего несколько минут, а он получит за это больше денег, чем он когда-либо раньше видел в своей жизни. Это должно удовлетворить самого жесткого.

— Независимо от того, сколько они получат, они захотят больше.

Ланни усмехнулся. — «Мой отец рассказывал о землевладельце в своем родном штате, который сказал, что он не жаден, он хотел только землю рядом с его собственной. Насколько я понимаю, что у вас в Эстремадуре есть такие».

Они обсудили вопрос о том, как подойти к этому каталонскому гангстеру. Это было похоже на привязывание мышами колокольчика к кошке в басне Эзопа. Хосе сжался и сказал: «Для любого из нас, бедных людей, из этого не выйдет ничего хорошего. Когда мы поговорим с ним, он захочет увидеть наши деньги, и если мы покажем их, он потребует сказать, где мы их достали, и когда мы сможем получить больше. Я не могу рассказать этому человеку историю о том, что получил деньги в коробке с лезвиями от бритвы».

Ланни думал некоторое время. — «Рано или поздно я должен сделать решительный шаг, и как я могу его сделать?»

— Это будет ужасно опасно, Сеньор.

«Я буду тактичным и сначала не буду говорить слишком много». — Он мог бы добавить: «Я сын торговца оружием, и узнал в детстве, как иметь дело с сомнительными личностями». Но в детстве он узнал ещё, что не надо говорить все, что приходит в голову.

— Как вы думаете, этот капитан придет в какое-нибудь секретное место встретиться со мной?

— Не представит никакого вреда предложить ему это.

— Можно ли сообщить ему об этом?

— Если заплатить посланцу, и если тот сможет сказать, что вы послали его.

— Пусть ваш посланец скажет, что американский искусствовед, который остановился в гостинице, хочет поговорить с ним наедине, и что его автомобиль будет находиться под дубом возле дома алькальда в десять часов вечера завтра. Вот деньги для посланца, и возьмите себе, сколько считаете безопасно иметь у себя.

«Si, si, Seсor», — прошептал взволнованный человек.

III

Очень древний город Алькантара находится около пятидесяти километров к северо-западу от Касереса. Он стоит на берегу реки Тахо, где есть знаменитый мост, который построили римляне из прочных гранитных блоков без использования раствора. Это родина ордена Алькантара, возникшего семьсот лет назад, где ещё видны руины старой церкви рыцарей. Короче говоря, это место, которое нельзя пропустить ценителям достопримечательностей, посещающим этот район в первый раз. Ланни спустился к завтраку на следующее утро и поболтал об этом с молодым лейтенантом из штаба местного гарнизона, с которым он был хорошо знаком. Он спросил: «Как вы думаете, я мог бы поехать туда с моим пропуском, который выписан на Касерес?»

«Я не думаю, что кто-то будет возражать», — был ответ. — «Там в Алькантара нет военных секретов. Но я дам вам пропуск от нашего штаба, если вы хотите».

— Я буду вашим должником, mi Teniente

— Это единственный короткий путь к границе Португалии, сеньор Бэдд, и если вы сможете получить контрабандный хороший английский виски, то привезите мне бутылку.

«Я не знал о контрабанде», — ответил американец, — «но я постараюсь выяснить».

«Запрещено, сеньор, но до сих пор некоторые пытаются это делать». — Офицер улыбнулся с тем, что можно было принять за подмигивание. Он был высокий и худой молодой человек с небольшими черными усами, слабым подбородком и длинной линией выдающихся предков. «Когда вы собираетесь ехать?» — спросил он.

— Сегодня, если это возможно.

— Ну, приходите в офис за пропуском.

— Я могу вас подвезти, если не возражаете.

Таким образом, Ланни отправился в экспедицию. Дороги были бедны, но долина Тахо, состоящая из голых округлых холмов, была ранней весной зеленой. По дороге вдоль долины шёл военный трафик, главным образом, в восточном направлении из Португалии. Ланни как всегда устроился за пустым военным грузовиком и ощущал его дурно пахнущий след. В Алькантара он действительно осмотрел руины, потому что должен был бы говорить о том, что он видел. Мост впечатлял, имея шесть массивных контрфорсов, два из них в воде, а также в центре моста был укрепленный шлюз. Город находится на утесе, а река протекала через ущелье.

В десяти километрах дальше проходила граница с Португалией, а дальше граница между двумя странами шла по реке на протяжении восьмидесяти километров. Это была та часть, которая интересовала Ланни. Он поехал дальше, пока не подъехал к месту, где русло расширялось, а берег становился более пологим и даже плоским. Он увидел небольшой дом недалеко от кромки воды, и свернул на лужайку, заросшею травой.

Семья была за обедом, и когда собаки залаяли, крестьянин вышел, вытирая рот рукавом. Когда ему сказали, что этот очень элегантный сеньор хотел бы разделить с ним еду, он был смущен и сказал, что у него не было ничего подходящего для такого человека. Но Ланни ответил: «В Италии, где я живу, я гуляю за городом, и все крестьяне мои друзья, я знаю, что они едят, и не желаю ничего лучшего». Тогда они принесли табурет для него и поставили перед ним кучу приготовленной зелени с добавлением оливкового масла, свежий черный хлеб. Высушенные маслины, и сыр. В его честь они принесли кувшин красного вина, а он в свою очередь свободно болтал с ними, рассказывая, что он корреспондент итальянской газеты, желающий знать, что простые люди Испании думают о войне. К удивлению Ланни они начали спорить, и многие из вещей, которые они говорили, конечно, не прошли бы цензуру. Они были уверенными в себе и плохо дисциплинированными крестьянами.

IV

Они не хотели плату за еду, но Ланни всунул несколько песет в руки человека, и сказал, что хочет с ним поговорить. Они прогулялись вниз к берегу реки, где Ланни спросил, хороша ли рыбалка, а затем прокомментировал красоту желто-коричневого потока. «Я полагаю, что через него идёт много трафика», — заметил он.

«Нет, сеньор,» — был ответ. — «Это строго запрещено».

Ланни улыбнулся. — «Я знаю, но некоторые пересекают реку, я полагаю, вопреки закону? Не в дневное время, конечно, но после наступления темноты?»

— Может быть, сеньор, не я не знаю об этом.

«Дороги во всей Испании переполнены военным транспортом» — заметил приезжий. — «Но мне сказали, что можно попасть в Лиссабон без больших задержек. Я полагаю, что если можно было бы найти лодку, заплатить за затруднения, то можно было бы переправиться через реку».

— Может быть, сеньор. Но я такие вещи не обсуждаю.

— Что вы думаете, сколько возьмёт лодочник за такую услугу?

— На самом деле, я не могу знать. Для бедного человека это будет опасно.

— У меня есть друг, который может быть захочет пересечь реку. Конечно, я мог бы попытаться нанять лодку и грести сам. Но, не зная реку, я не смогу вернуться к тому же месту в темноте. Мне нужно найти человека, который перевёз бы нас двоих, а затем вернул меня обратно. Можете ли вы найти того, кто это сделает, если я ему достаточно заплачу?

Тишина. Потом: «А сколько вы считаете, было бы достаточно, сеньор?»

— Я не знаю. Это не такой длинный маршрут. Человеку выгребет туда и обратно за полчаса, не так ли?

— Возможно. Но там есть охранники, которые патрулируют реку, особенно сейчас, в условиях военного времени.

— Это длинная река, и, возможно, охранники патрулируют в определённое время. Допустим, если пересекать реку между тремя и четырьмя утра, будет ли так много шансов, чтобы это заметили?

— Нет, сеньор, не думаю.

— Если обернуть ткань вокруг каждого весла, то это приглушило бы звуки, мне так сказали.

— Это может быть хорошей идеей, Сеньор.

— Скажем, если кто-то захочет заплатить пятьсот песет за такую услугу. Как вы думаете, можно было бы найти лодочника по такой цене?

— Деньги, будут выплачены до начала поездки, сеньор?

— Сто будет заплачено перед поездкой, двести будут выплачены при высадке пассажира на берег на другой стороне, и двести, когда вы вернёте меня к этому месту. Также propina за удачу.

Было долгое молчание. Теперь человек знал, почему симпатичный незнакомец был настолько общительным, и почему он заплатил так щедро за его еду. Он не смел взглянуть в лицо незнакомца, но не отрывал глаз от противоположного берега реки, возможно, в воображении переправляя себя туда и обратно. В конце концов, он сказал: «Я думаю, что можно будет найти человека по этой цене».

«Очень хорошо», — объявил Ланни, — «Будет ли лодка на этом месте?»

— Si, Seсor.

— Bueno. Я не могу сказать, когда точно мой друг захочет приехать, но это будет в ближайшие два-три дня. Могу ли я попросить, чтобы вы держали ваших собак внутри, чтобы они не наделали так много шума? Я постучу в вашу дверь, и надеюсь, что смогу разбудить вас. Примите мой совет, и ничего не говорите об этом, даже членам вашей семьи.

— Si, Seсor.

— Еще одна вещь. Я здесь с друзьями, и я обещал принести домой хорошую жирную курицу на обед. Не продадите ли мне одну?

— Я спрошу мою жену об этом, сеньор, она занимается птицами.

— Назначьте мне хорошую цену, так чтобы вы и ваша жена относились ко мне дружелюбно. Крестьянин ухмыльнулся, и после консультаций он поймал курицу, связал ей ноги и крылья. Он попросил двадцать песет, а Ланни дал ему тридцать. Давным-давно Робби Бэдд научил своего сына способу заставить людей полюбить вас.

V

Ланни вернулся обратно в маленький городок Алькантара и нашел магазин спиртных напитков, в котором купил две бутылки английского виски, которые с достаточной степенью уверенности могли быть контрабандой. А также две пустые бутылки и наполнил одну из них водой. Затем он нашел менялу и купил португальские деньги. В витрине магазина канцелярских товаров он заметил несколько рисунков крестьянских мальчиков и девочек, которые, показались ему талантливыми, и он купил несколько рисунков за пригоршню песет. Он решил в качестве дополнительной меры предосторожности изучить руины древнего храма рыцарского ордена, чтобы было о чём говорить в Касересе. Затем он поехал обратно, прибыв на место вскоре после того, как стемнело.

Перед тем как въехать в город, он остановился в безлюдном месте на обочине дороги и совершил довольно жуткую операцию. Он вышел из машины, взял связанную курицу и осторожно сломал ей шею. Когда трепыхания остановились, он открыл свой карманный нож, отрезал голову существа, и сунул шею в пустую бутылку, держа её там, пока большая часть крови не вытекла. Затем он бросил труп в подлесок для первой лисицы или любой другой живности. Он плотно закупорил бутылку с кровью и умыл руки водой из другой бутылки. После этого спрятал обе бутылки в машину и поехал дальше. После предъявления пропуска дорожному контролю на окраине он въехал в город.

Но он не поставил свою машину в гараж отеля, а припарковал ее на улице рядом, запер ее и пошел в свою комнату. Сначала он снова вымыл руки и осмотрел свою одежду, чтобы убедиться, что на ней не осталось пятен крови. Затем он позвонил и заказал еду, что означало Хосе.

«Все устроено, сеньор», — прошептал официант. — «Ваш человек встретит вас в десять часов вечера. Он не задавал никаких вопросов».

" O.K.», — сказал американец на новом универсальном языке мира.

Он направился в комнату лейтенанта и отдал ему две бутылки виски, уверяя его, что он лично видел, как их тайно перевозили через границу. Шутка, которую высоко оценил молодой испанец. Он открыл одну из бутылок, и Ланни хлебнул за компанию. Он показал рисунки, какие он купил, и рассказал о достопримечательностях, которые он видел: этот великолепный мост и другие римские руины, и как римляне приспособили арки, и как pax romana защищал мир в течение многих столетий. Молодой офицер, как оказалось, пренебрегал своими уроками по истории. Он живо заинтересовался, узнав, что этот регион был древней Лузитанией, самой богатой частью великой римской провинции Испания. Он хотел узнать, что послужило причиной её упадка, и Ланни высказал свое мнение. Цивилизованный человека сводил леса с земли, которую он населял, и в результате верхний слой почвы вымывался, и пустыня наступала. Через много столетий для людей не останется никакого места, чтобы жить, только в тропиках, и, возможно, они вернутся к жизни на верхушках деревьев.

«Mi Teniente» впал в меланхолию перед такой перспективой, и из-за виски то же, и доверительно сообщил своему американскому другу, что штаб был в адском состоянии из-за того, что случилось в Гвадалахаре. «Вы не представляете, как это плохо», — заявил он, а другой позволил себе выслушать это и пообещал не передавать эти печальные слова. Наконец он сказал, что устал после поездки, и отбыл. Последние слова, которые он услышал от черноглазого и темноволосого сына дона, были: «Если бы я знал, что возможно зарабатывать столько денег, изучая старые картины и руины, я бы, конечно, никогда не пошёл в военную академию».

VI

В своей комнате с запертой дверью Ланни прилёг отдохнуть, но не спать. Он в мыслях репетировал разговор. Много разговоров, ибо каждый из них имеет тенденцию ветвиться и принимать неожиданные направления. Некоторые из них вызывали беспокойство. Но Ланни продолжал говорить себе: «Я не могу уехать, не сделав попытки».

Он встал и упаковал чемодан. Вниз он положил гражданский костюм, который он сделал для Альфи, на него положил итальянский мундир, который заказал Витторио. В угол положил безопасную бритву, завернутую в полотенце, тюбик крема для бритья, кусок мыла и бутылку воды. Он посмотрел на чемодан, а затем без десяти минут десять вечера, снес его к своей машине. Он объехал несколько кварталов, чтобы убедиться, что за ним не было слежки, а затем остановился в тени дуба около дома алькальда. Он сел на заднее сиденье своего автомобиля, оставив дверь не захлопнутой, и сидел неподвижно.

Почти сразу же он почувствовал темное тело, появившееся рядом с ним. Машина скрипнула и слегка просела под тяжестью, а сиденье рядом с Ланни прогнулось под внезапным давлением. Он никогда не видел капитана Васкеса. То, что он воспринял, было глубоким басом и тяжелым запахом, заставившем Ланни подумать о запахах армии. Мужчин на марше или теснившихся в казармах и в других неудобных местах, не могущих использовать воду так же свободно, как их учили делать в гражданской жизни. Купание является искусственным обычаем, от него легко отвыкнуть.

«Buenas noches, Seсor», — прошептал американец, и его приветствие было возвращено. «Капитан Васкес?» — спросил он, и ответ был: «Si» — А потом тишина.

" Mi Capitбn» — начал Ланни, — «Я американский искусствовед, посещающий Касерес для осмотра ваших древних шедевров и приобретения картин, которыми я мог бы распоряжаться в моей родной стране. Совершенно случайно я услышал, как один из офицеров говорил о заключенных, находящихся под вашим надзором, и там я услышал имя молодого человека, сына старого и очень близкого моего друга. Я рискнул попросить о встрече с вами, желая посоветоваться о возможности увидеть этого молодого человека, или, по крайней мере, убедиться, что ему оказывается необходимая врачебная помощь. Я надеюсь, что вы простите меня за дерзость искать встречи с вами».

«Могу ли я спросить, почему вы выбрали меня?» — спросил глубокий голос.

— Сеньор, я спросил, кто отвечает за заключенных, и мне сказали, что вы несёте такую ответственность в течение двадцати четырех часов.

— Вам было бы лучше пойти к моему Jefe de Dнa

— Я надеюсь, что я не совершил что-нибудь неприличное. Я чужой в чужой земле, и у меня трудное положение. Я здесь благодаря любезности высокопоставленных друзей в Севилье. Генерал Агилар был достаточно любезен, что оказал мне содействие. Я путешествую с пропуском, выданным штабом генерала Кейпо де Льяно. Если сейчас содействовать Красному заключенному, то я смог бы смутить многих из моих друзей и подвергнуть себя подозрению в сочувствии идеям заключенного. Я долго наблюдал за трагедией в семье этого молодого человека. Вы, возможно, знаете, здесь, в Испании, mi Capitбn, молодых людей из доброй семьи, которых захватывают порочные идеи, которые в последнее время, кажется, стали модными среди так называемых интеллектуалов. Именно так обстоит дело с этим английским парнем. Он вот такой.

— Как его зовут?

— Альфред Помрой-Нилсон.

— Да, я знаю о нем. Мне сказали, что там было что-то в газетах о его деле.

— Я не знаю, потому что я путешествовал. Но его имя необычно, и я уверен, что он должен быть тем человеком. Его дед титулованный дворянин.

— Тогда это он.

— Он молодой loco, который потерял голову, и теперь расплачивается за это страшной ценой. Вы не знаете, как его здоровье?

— Он был ранен, но восстановился. Он чувствует себя средне, я полагаю.

— Его семья зажиточна. Не богата, но и не бедна, и, конечно, они должны быть глубоко тронуты этим, потому что он находится в линии прямых наследников древнего титула. Тогда меня посетила мысль, что в то время, как я нахожусь здесь, в Испании, я мог бы обсудить с властями вопрос о возможном обмене пленными.

— Это дело целиком вне моей компетенции, сеньор Бэдд. Я всего лишь один из смотрителей тюрьмы.

— Я понимаю, mi Capitбn, но вы испанец, а я extranjero, и мне очень нужен совет. Хотя у меня нет права говорить от имени родителей этого мальчика, я знаю их хорошо, и заверяю вас, что они не оставят без награды того, кто мог бы оказать помощь, даже самую незначительную, в окончании этой мучительной ситуации.

Вот так это было. Очень тактичный посыл, и у бывшего гангстера из Барселоны перед его глазами вдруг возник проблеск возможности. Он понял, что имеет дело с тем, кто понимает стратегию и как делать предложения, сохраняя при этом открытой свою линию отступления. Влиятельным человеком, которого не запугать и не обмануть. Богатым человеком, с которым гораздо лучше сотрудничать, чем ссориться.

VII

Капитан молвил: «Вы должны понимать, что наша страна подвергается нападению злобных врагов, и мы не просили богатого молодого англичанина приезжать сюда и сбрасывать бомбы на наш народ».

— Я понимаю это в полной мере, mi Capitбn. Вы совершенно правы. И молодой loco совершенно неправ, и заслужил все, что получил. Я говорю это вам и скажу ему. Но если его можно обменять, то вы сможете получить обратно кого-нибудь из ваших людей, кто принёс бы вам больше пользы.

— Как я уже говорил вам, я не имею никакого отношения к вопросу обмена, и не могу даже дать вам совет по этому поводу.

«Мне пришло в голову, что странам в состоянии войны всегда нужны деньги, особенно в иностранной валюте. Существует хорошо известная практика, которая называется выкупом» — Ланни нашёл испанское слово, rescate, и предположил, что его можно было применить. Это был намёк яснее ясного, и говоривший в темноте ждал с напряженным вниманием, как он будет воспринят.

Ответ мог бы прийти как от военнослужащего, так и от гангстера. — «Это потребует много денег, чтобы возместить ущерб, который подготовленный летчик мог нанести нашим армиям и нашим городам».

— Опять же, вы правы, mi Capitбn, и я спешу заверить вас, что мои предложения и запросы основаны на уверенности, что этот молодой человек усвоит урок и не будет больше поддерживать красных ни своими полётами, ни агитацией.

— Как вы можете обещать такое, сеньор Бэдд?

«Я знаю семью с тех пор, как я был маленьким мальчиком, и я знаю молодого человека с тех пор, как он был младенцем. Если он добьётся своего освобождения через мои обещания, то долгом его чести будет сдержать их. Я не знаю, знакомы ли вы с англичанами господствующих классов, но они редко обманывают или нарушают свое слово». — Ланни говорил это, а потом ждал, думая про себя: «Если он военный человек, то будет развивать эту тему. Если он бандит, то не станет».

То, что сказал глубокий голос, было: «Давайте говорить прямо. Вы предлагаете заплатить мне, чтобы я помог вызволить вашего друга из тюрьмы?»

— Я повторяю, mi Capitбn, что я здесь чужой, просящий совета. Все, что я могу сказать, это честное слово джентльмена, что все, что вы предложите мне, будет секретом, который я унесу в могилу. Я хотел бы иметь такую же гарантию от вас, если это кажется совместимо с вашей честью солдата.

Было долгое молчание. Сейчас шло время для окончательного решения, и Ланни понял, что его собеседник взвешивал шансы. Наконец голос нарушил тишину: «Очень хорошо, сеньор Бэдд, Я принимаю ваше слово на этой основе, и я даю вам мое».

В мозгу Ланни была вспышка радости. — «Теперь он мой человек!»

VIII

Без дальнейших споров они перешли к делу. «Вы можете получить своего друга из башни», — сказал капитан. — «Я мог бы помочь вам в этом, но, что хорошего вы бы получили? Его хватятся, конечно, будет тревога, и как вы могли бы вытащить его из страны?»

«Если бы это был бы побег, я признаю, что шансы были бы невелики», — ответил Ланни. — «Я пытался придумать какой-нибудь другой способ, и мне пришло в голову, что он может умереть и быть вывезен».

— Но это не так легко организовать. Если человек умирает, то врач осматривает тело, и его нельзя вынести до тех пор пока, это не будет сделано.

— Я пытался представить себе, как это могло случиться, mi Capitбn, но это трудно, потому что я никогда не был внутри вашего помещения и ничего не знаю о ваших обычаях. Я продумал возможный путь спасения для моего друга, но я отдаю себе отчет, что мои идеи могут показаться сырыми тому, кто знает детали вашей системы. Тем не менее, это не займет много времени для меня, чтобы изложить небольшую историю, и вы могли бы к ней что-нибудь придумать получше.

— Давайте излагайте.

— Будем считать, что мой друг жаловался на своё содержание, и вы захотели его допросить. Один из ваших охранников привёл бы его в отдельную камеру или комнату, где не было кого-либо еще. Вы отсылаете охранника и шепчете моему другу слова, которые я вам дам, чтобы он мог доверять вам. Тогда вы объясните, что вы собираетесь сделать вид, что его убьёте. Во-первых, он должен кричать и проклинать вас, а затем вы должны вытащить ваш пистолет и выстрелить, возможно, два или три раза. Когда молодой человек будет лежать на полу, вы опрокинули бутылку с кровью животного на его лицо. Он будет выглядеть ужасно, и никто не будет сомневаться, что вы застрелили его в лицо. Рядом будет лежать карманный нож, и вы скажете, что он напал на вас с ним. Если бы вы сделали бы себе небольшой разрез на руке или щеке, что это было бы убедительней. Вы следите за мной?

— До сих пор это все в порядке, за исключением того, что пули, попавшие в стены камеры, сделали бы заметные отметины и расплющились, так не бывает, если они были бы выпущены в лицо человека.

— Я продумал это, потому что, имею опыт работы с пулями. Моя семья это Оружейные заводы Бэдд, которая производит автоматический пистолет Бэдд и пулемёт Бэдд, с которыми вы, возможно, знакомы.

— Я слышал о них.

— Возможно, в камере есть одеяло, и вы свернёте его в рулон и сделаете ваши выстрелы туда. Это будет иметь такой же эффект, как в человеческое тело. Вы можете положить одеяло на тело позже, а то, что в одеяле было много отверстий, в тусклом свете никто не заметит.

— Это звучит достаточно разумно.

— Сейчас я подхожу к той части, в которой я не могу быть уверен, так как это зависит от правил, а также от лиц, которых я не знаю. Необходимо для вас, чтобы тело было вынесено и похоронено в ту же ночь под вашим наблюдением. Я полагаю, что вы должны находиться в состоянии сильного возбуждения. Возможно, это будет не трудно представить и прикрыть любую реальную тревогу, которую вы могли бы почувствовать. Вы прокляли бы собаку, англичанина. Вы сказали бы, что застрелили его в порядке самообороны. Вы бы могли изобразить сцену и громко рассказать историю тем охранникам, что прибежали. Тогда вы сказали бы, что он наделал беспорядок в камере, и что ваш Jefe может быть сильно раздражен. Вы бы предложили, чтобы не допустить раздражения, немедленно убрать тушу свиньи. Возможно, тогда такое поведение было бы оправданным. Если бы вас упрекнули в нарушении правил, вы могли бы сослаться чрезмерное волнение того момента?

Ланни не мог сказать, смеялся ли капитан или нет, когда говорил: «Вам не нужно себя утруждать и выдумывать об убийствах в одной из наших тюрем, сеньор. Такие вещи происходили, происходят и будут происходить».

— Тогда я могу предположить, что эта часть моего рассказа была правдоподобна?

— Что было бы необычно для меня, так долго возиться с мертвым телом, но если бы я это сделал, то я бы не стал ожидать каких-либо упреков.

— У вас есть телега или что-то, в чём перевозится тело?

— У нас есть конюшня в нашем дворе.

— Вы кладёте тело в гроб, или просто бросаете его в телегу?

— Так или иначе.

— В этом случае будет необходим гроб или коробка.

— Я отдам приказ.

— Вам бы взять пару человек, чтобы вырыть могилу?

— У нас могилы уже вырыли, но я должен был бы взять людей, чтобы сделать погребение. Будет нелегко найти людей, которым можно было бы доверить такой секрет, как этот.

— Я не собираюсь доверять им, сеньор капитан. По дороге на кладбище вы почувствуете себя не по себе, вам нужно то, что мы, американцы, называем поправить здоровье, скажем, бокал aguardiente. Вы предложите остановиться у taberna и пригласите людей с собой внутрь. Возможно ли это?

— Такого не было в моей практике, но ввиду волнения, сойдёт.

— Очень хорошо, тогда, вы поите людей. А в это время, заключенный залезет в мою машину, а я заверну несколько плоских камней в одеяло в гробу. Если вы напоите их до пьяна, они не смогут ничего понять. А если вы сможете погонять их своими упреками, они похоронят камни, даже не помня в чью могилу.

«Basta!» — воскликнул испанец. — «Я считаю, что дело в шляпе».

IX

Капитан не был многословным человеком. Он хотел обдумать эти идеи, и Ланни позволил ему сделать это. После долгого перерыва он сказал: «Существует один вопрос, который вы не подняли, сеньор Бэдд, важный для меня».

«Я знаю это», — ответил американец. — «Но нет никакого смысла говорить об условиях, если я не знаю, что задачу можно выполнить».

— Я считаю, что ваш план может быть выполнен, но это очень опасно, и человек не будет рисковать, если он не уверен, что риск того стоит.

«Claro, mi Capitбn. Начнем с того, что этот подарок положим в карман». — Он сунул пачку купюр в руки другого. Это было воспринято правильно, ибо тот человек сказал: «Mil gracias, Seсor».

«Вы угадали сумму», — улыбнулся Ланни. — «Там десять сто песетовых купюр. Я выбрал маленькие деноминации, потому что их легче тратить в маленьком городке. Пусть это будет компенсация за ваш приход сюда в этот вечер. Даже если мы не придем к соглашению, я не хочу, чтобы вы чувствовали, что вас обманули».

— Было очень приятно встретиться с вами, сеньор.

«То же самое с вами, mi Capitбn " — Испанцы очень церемонны, и Ланни предположил, что гангстеры не отличаются от всех остальных. «А теперь», — продолжил он, — «мы имеем трудную задачу по определению денежной стоимости риска. За такую услугу нет стандартной цены, и договор станет компромиссом между тем, что вы хотели бы иметь, и тем, что я могу себе позволить. Мой отец богатый человек, но я сам должен зарабатывать то, что я трачу. Более того, вы должны понимать, что у меня с собой есть только то, что я привёз в Испанию для покупки картин, и что я принял определенные обязательства, которые связывают меня».

— Но я понимаю, что семья молодого англичанина богата.

— Дедушка владеет имуществом, которое было сильно обложено налогами и заложено после войны. Я знаю его в течение двадцати пяти лет и могу подтвердить, что он всегда тратил больше, чем имел. Я говорю вам все это, чтобы вы не лелеяли надежд об английских и американских миллионах, и если вы сделаете это, то мне придётся бросить проект и пусть молодой loco пытает свои шансы с другими.

— Что вы предлагаете, сеньор?

— Я полагаю, что вы вытащите моего друга живым, то есть, вы сможете выполнить свою задачу в тюрьме.

— Можно считать, что всё так и будет.

— Вы не поставите телегу перед taberna, а в темном месте недалеко от неё. Когда вы начнёте спаивать своих людей, вам придется на минутку выйти на улицу. Вы скажете им сидеть там и кончить бутылку. Вы подойдёте к телеге, и я буду там и вручу вам еще десять банкнот, но на этот раз они не будут стопесетовыми купюрами, они будут американскими банкнотами по сто долларов. На современном официальном рынке они стоят около двенадцати тысяч песет, на нелегальном рынке они стоят гораздо больше, что составит сумму, на которую испанец может иметь много наслаждений. Вам не следуют менять американскую валюту в Касересе. Но я думаю, что вы возьмёте отпуск и совершите поездку в Севилью или на один из курортов недалеко от французской границы на севере, где менялы привыкли к иностранной валюте.

— До сих пор все в порядке, сеньор Бэдд, но сумма очень мала за спасение жизни богатого молодого человека.

— Я ещё не кончил. У меня стоит задача вывезти молодого человека из страны. И когда я вернусь в Касерес, я устрою снова встречу с вами и передам вам еще пять таких купюр в благодарность за вашу помощь в сохранении спокойствия в этом вопросе в этот промежуток времени.

«Вы меня удивляете, сеньор», — сказал человек. — «Я предполагаю, что вы собираетесь вывезти вашего друга в Португалию. Вы думаете тогда вернуться в Испанию?»

— Я думаю, что я не стану покидать Испанию. У меня есть обязательства в этой стране. Я арендовал эту машину в семье генерала Агилара, и я обязан вернуть её в Севилью и уплатить оговоренную цену аренды. Кроме того, я вёл переговоры о некоторых картинах здесь в Касересе, которые я надеюсь купить, если я смогу получить разрешение на их вывоз из страны.

— Вы, конечно, должны быть уверены в своей способности вывезти своего человека.

— Конечно, всё может случиться, что-то пойдет не так, и я должен буду вынужден бежать с ним. В таком случае я буду в затруднённом положении, потому что может показаться, что я нарушил мое слово вам. Было бы ещё хуже, потому что я был бы бессилен написать и объяснить этот вопрос. Я могу только заверить вас, что я человек слова и считаю своим долгом, чтобы вы получили деньги при первой возможности, даже если мне придется отправить доверенного человека из Франции, чтобы привести их вам.

— Ни при каких условиях не следует ввязывать третью сторону в дело.

— Позвольте мне уверить вас, что я вернусь в Касерес, если не будет точной и непосредственной опасности, которая заставит меня бежать. В этом случае я буду должен вам не пятьсот долларов, а одну тысячу. Я положу деньги на ваш счет в моем банке в Каннах или в любом банке, какой вы укажете, и на любое имя, какое вам понравится. Или я буду держать их у себя до тех пор, пока вы не отправите мне инструкции. Я предполагаю, что ваши войска побьют красных, и тогда вам будет приятно провести отпуск на французской Ривьере. А там вас будут ждать деньги. Мы не можем зафиксировать все это в письменной форме, но я надеюсь, что вы примете мое честное слово, Жуан-ле-Пен, Приморские Альпы, это мой адрес. Письмо или телеграмму доставят мне, независимо от того, где я нахожусь. Если я отсутствую, моя мама пошлёт мне телеграмму, и я отвечу, и она выплатит вам деньги. Поймите это, если вы окажете мне такую услугу, я буду считать вас своим другом и выполню свои обязательства к вам в том же духе, который движет меня в случае вашего заключенного.

X

Капитан Васкес взял тайм-аут, чтобы подумать над этими предложениями. Он принял как само собой разумеющееся, что Ланни выдумал свои истории о неплатежеспособности. Но эти богатые люди всегда были столь дьявольски вкрадчивы и впечатляющими, они всегда могли сбить с толку бедного человека! Он призвал свою храбрость и сказал: «То, что вы говорите, может быть правдой, сеньор Бэдд, но опасность этого проекта очень велика, я должен рисковать своей карьерой и, возможно, своей жизнью, я не чувствую, что компенсация достаточна».

— А какую, вы чувствуете, вы должны иметь?

— Две тысячи американских долларов, когда я доставлю пленника, и еще тысячу, когда вы вернетесь из Португалии.

— Я сожалею, но у меня не так много с собой.

— Вы говорите, что вы собираетесь купить картины в Касересе.

— Я уже купил одну, и выписал чек на неё. Я не могу дать вам чек, как вы понимаете. Остальные суммы, которые я собираюсь платить здесь, очень малы.

— У вас есть, без сомнения, способы получить деньги здесь из Франции.

— Не так просто переводить деньги в военное время, это означает задержки, которые очень плохи, потому что я привлекаю к себе внимание в этом городе. Я сделаю вам встречное предложение, я заплачу вам полторы тысячи долларов за доставку заключенного, и пятьсот при моем возвращении в Касерес или, как я уже говорил, если я не могу вернуться в Касерес, то тысячу долларов, подлежащих оплате во Франции по вашему требованию. Это будет означать, в общей сложности что-то более тридцати тысяч песет для вас, или, возможно, сорок тысяч, если вы обменяете их на нелегальном рынке. Эта сумма должна доставить вам массу удовольствий.

Наступила опять тишина. Капитан был уверен, что его обманули, элегантный господин взял его на пушку. Он сказал: «Bueno estб!»

— Как скоро вы будете готовы?

— Что касается меня, то нет причин для задержки. Но вы должны достать бутылку крови животного.

— Она у меня в машине.

— Чёрт побери!

«Я зарезал курицу во второй половине дня, поэтому она хорошая и свежая. У меня есть все, даже в карманный нож, которым вы можете порезаться, если у вас хватит смелости». — Ланни подсунул ему нож. «Берегите вены», — добавил он.

«Вы хотите сделать это сегодня вечером?» — спросил другой.

— Почему нет?

«Jesucristo!» — прошептал капитан. — «Куда я ввязываюсь?» Он казался внезапно совсем человеком. — «Смотрите сюда, сеньор Бэдд, вы собираетесь на серьёзное дело, и я буду с вами. Вы уверены, что у вас есть возможность доставить этого парня до границы?»

— Я бы не начинал, если бы я не мог закончить. Это длинная история, и вам лучше о ней ничего не знать.

— Мне не будет ничего хорошего, если вас поймают. Вы понимаете, что пикеты на дороге могут досмотреть ваш автомобиль ночью?

— У меня пропуск на двоих.

— Я не могу себе представить, как, черт возьми, вы сделали это, но я верю вам на слово. Кто еще был вовлечён в этот план?

— Никто, я вас уверяю. Все было очень просто, и в один прекрасный день в Жуан-ле-Пен я могу иметь удовольствие рассказывать вам об этом.

— Вот, что меня беспокоит, ваш loco может вернуться в Мадрид воевать.

— У вас есть мое честное слово об этом, mi Capitбn. Он вернется к своим занятиям в Оксфорде, который является одним из английских университетов.

— Но его присутствие там будет отмечено. Газеты сообщат его историю, и у нас есть агенты в Лондоне, который телеграфом передадут эту новость сюда. Потом они пойдут на кладбище и выкапывают коробку с камнями! Virgen Santisima!

— Я продумал это тоже, amigo mio. Парень может сказать довольно просто, что он вернулся из Мадрида. Он упал не на националистической территории, а на красной, и выздоравливал в крестьянской избе в Сьерра-Толедо. История о том, что он был в тюрьме Франко все это вздор, и там должен быть какой-то другой человек, который воспользовался его именем.

«Por Dios!» — воскликнул глубокий голос. — «Вы un hombre hбbil! Поклянитесь мне, что ваш друг будет придерживаться этого».

«В моей стране», — ответил Ланни, — «когда мы заключаем сделку, мы пожимаем друг другу руки». Он обхватил большую жесткую руку с большим количеством волос на коже.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Победу иль позор [176]

I

Ланни сказал: «Мы долго стоим на одном месте», и его новый друг ответил: «Каждая стена в этом городе имеет уши». Ланни пересел на переднее сиденье и отвёл машину вокруг пары кварталов, наблюдая за своим зеркалом заднего вида. Он остановился на новом месте и вернулся на заднее сиденье, где пара провела любопытную репетицию. Ланни наблюдал, как Рик руководил постановкой своих пьес в театре, а теперь он устроил капитану генеральную репетицию, все шёпотом и в темноте.

Испанец заявил, что он не знал латыни, за исключением нескольких религиозных фраз. Теперь Ланни научил его трём словам из Овидия и поставил первое явление его при входе в камеру Альфи. Капитан прошептал: «Bella gerant alii!» Затем он добавил: «Я только что виделся с Ланни Бэддом, и я собираюсь доставить вас к нему. Я сделаю вид, что стреляю в вас, а вы должны лежать неподвижно и расслабленным, насколько это возможно. Независимо от того, что не произойдет, не двигайтесь и не издавайте ни звука. Ваше лицо я оболью куриной кровью. Это будет неприятно, но вы сможете выдержать. Я сделаю три выстрела, но не в вас. Но сначала вы должны накричать на меня и обзывать меня».

«Как обзывать?» — прервал его режиссер.

«Он не умеет обзывать?» — спросил актер.

— Не на испанском языке. Вы должны сказать ему.

— Хорошо, тогда я подскажу: «Puсeta! Carajo! Asesino!»

— Очень хорошо. А теперь?

— Я говорю ему лечь. Я лью кровь на его лицо.

— А бутылка?

— Я кладу бутылку в карман.

— А пробку?

— Я вставлю пробку в бутылку в первую очередь.

— Вы не забудете и не позволите пробке упасть на пол и потеряться.

— Por Dios, no!

— А потом?

— Тогда я порежу себе руку.

— Нет, не так. Вы забыли одеяло.

— Caramba! Одеяло. Я возьму одеяло с кровати и сложу его во столько раз, сколько смогу, и положу его на пол.

— Как близко к заключенному?

— Рядом, но не так, чтобы задеть его.

— Как близко?

— Два метра. Затем я стреляю в одеяло.

— Нет, снова неправильно. Вы должны порезаться.

— Черт, да я порезал руку в мягкой части. Я должен был бороться с ним и отбросить нож далеко от него.

— А что вы делаете с ножом?

— Брошу рядом с ним. А потом огонь в одеяло.

— Бах, бах, бах. А потом?

— Я встряхиваю одеяло. Подбираю пули из-под него и кладу их в карман. Я бросаю одеяло на кровать. В то же время я кричу охране и начинаю поднимать шум.

— Что вы кричите?

— Я кричу: «Jesucristo!» Я говорю: «Virgen Santisima!» Я говорю: «El hijo de puta», он пытался убить меня. Он порезал меня Asesino! — он обзывал меня, я говорю, как он обзывал меня и продолжаю loco — porDios, и выхожу из себя.

«Не слишком много», — сказал Ланни. — «Хороший актер никогда не теряет себя в своей роли. Что-то непредвиденное может случиться».

— Dios no lo quiera! Я говорю: «El Jefe будет в ярости от меня. Этот англичанин богат, он важен, а я в этой адской грязи. Посмотрите на него. Посмотрите на пол. Я разнёс его лицо на куски, я был зол на него. Тогда я говорю: «Идите и принесите гроб. Мы положим туда негодяя. Это все правильно?

— Сколько человек прибежит на ваш зов?

— Трое, по крайней мере.

— Отправьте двоих за гробом. Оставьте третьего с вами. Не оставайтесь одни с телом, это может показаться подозрительным. Ходите, расхаживая по камере и ругаясь.

— Si, это легко в моем деле.

— Вот чистый носовой платок, так что вы сможете перевязать свою руку. На нём нет меток.

— Por Dios, вы всё продумали. И что теперь?

— Самое главное — одеяло.

— О, да, когда они принесут гроб, не до этого, я возьму одеяло и оберну его вокруг тела.

— Будьте осторожны, не направляйте свет на одеяло, и вы, конечно, не забудьте его на кровати. На одеяле с десяток пулевых отверстий. Конечно, их будет трудно объяснить.

«Caramba!» — воскликнул капитан. — «Я начинаю терять самообладание. Давайте пройдем эту проклятую сцену еще раз».

II

Когда он твёрдо усвоил свою роль, они снова пожали друг другу руки, и Ланни обнаружил, что рука капитана стала влажной и потеряла свою твердость. Он сказал: «Coraje! Всё теперь ясно, и пойдет, как река Тахо в горах. Действуйте по плану, независимо от того, что происходит, понимая, что я выполню обещание и никогда не скажу ни слова!»

«Dominus nobiscum!» — сказал благочестивый гангстер.

Ланни проехал пару кварталов, а затем выпустил его, чтобы тот шёл в казармы. Они договорились о taberna, где должны распивать aguardiente, о точном месте, где Ланни должен был остановиться. Сначала он поехал на окраину города и на пустыре собрал камни, что было достаточно легкой задачей в этой части Эстремадуры. Он выбирал плоские, которые не катались, и достаточное количество, чтобы равняться весу Альфи, учитывая его потери в тюрьме. Сделав это, он поехал к месту, назначенному в нескольких метрах от входа в винный магазин. Он поставил свою машину под тенью дерева, защищавшей от слишком яркого лунного света. Он сел на заднее сиденье, и после этого ему не оставалось ничего, кроме как ждать, и представлять себе все вещи, которые могут пойти не так.

Jefe de Dнa мог неожиданно прибыть и взять под свой контроль все дела. Может приехать тюремный врач и заняться рутинным осмотром трупа. Альфи может чихнуть в гробу. Или предположим, что капитан был подставой для Ланни, и теперь он явится с отрядом своих охранников? Ланни прочитал кое-что из Лопе де Вега, и знал, на какое насилие и ярость способен надменный испанский темперамент. Жуткая мысль пришла ему в голову, что капитан может подшутить над сочувствующим Красным. Предположим, что он на самом деле выстрелит Альфи в лицо, а затем привезёт его сюда в гробу и позволит Ланни сделать открытие! Какую казарменную балладу, можно было бы сочинить! Какая тема для фалангистского драматурга, если такие водятся!

III

Вот едет крестьянская телега, и Ланни наблюдает её с угла своего заднего стекла. Он может видеть при ярком свете луны, как мул тащит её, и что трое мужчин едут на переднем сиденье. Она приближается с испанским достоинством. Это похоронная телега, хотя ставшая ею экспромтом. Она громко гремит по мощеной улице. Она проезжает taberna, и собирается проехать Ланни. Всё в соответствии с планом. Внезапная жажда обуяла капитана точно в нужный момент, и телега останавливается на обочине улицы. Ланни задёргивает шторы и сползает со своего места, так что они не видят его. Его окна закрыты, а он слышит только звук голосов. Но он репетировал эту сцену дважды, и знает, что капитан скажет, что его нервы разыгрались, и что он не может двигаться дальше, не выпив.

Телега оказывается сразу позади автомобиля. До сих пор все идеально. Ланни слышит шаги людей, и заставляет себя ждать. Когда он счёл для себя безопасным выглянуть через заднее стекло, первое, что он увидел, была голова мула около трёх метров от него. По-видимому, терпеливое существо вообще не двигается за исключением случаев, когда его вынуждают те высшие существа, которые привели его в существование и кто определяет его жизнь. Оно стоит с опущенной головой, и, возможно, уже спит. Ланни не разбудит его. Дрожащий заговорщик отмечает, что сиденье возчика пусто, и рядом с дверью taberna нет ни одного человека. Настал момент, и он выскальзывает из машины, оставив дверь открытой. Он должен идти шагом, не слишком быстро. В Испании никто никогда не бегает, если это не война, или, возможно, когда горит дом или при преследовании вора. Он идет к задней части телеги, к сосновому гробу с телом. Сейчас наступит момент, когда он узнает, был ли этот сценарий составлен Лопе де Вега! Он поднимает крышку гроба на пару сантиметров и шепчет: «Ромни».

В ответ шёпот: «Righto». Английское слово и английский голос.

Ланни осматривает тихую улицу впереди и сзади. Почти полночь, никого около не должно быть, возможно, если кто-то выйдет из taberna. Тогда такой человек должен увидеть жуткое зрелище и, конечно, заорать: «Mil diablos!» Мертвец поднимается из гроба, его лицо всё в крови сияет в лунном свете!

«Выходи», — говорит Ланни. — «Спокойно». Он помогает ему слезть с телеги, потому что тот может находиться в обморочном состоянии. Сам Ланни чувствует, как неприятно дрожат его колени и стучат зубы. Он сумел сказать: «Полезай на заднее сиденье и лежи неподвижно». Он помогает своему другу влезть в машину, а затем бесшумно закрывает дверь, а через переднюю дверь запирает заднюю дверцу.

Теперь за камни. Они сложены на полу автомобиля справа от водителя. Ланни берёт один и несет его шагом, не бежать! к телеге. Он кладет его на пол повозки и идет за другим. Когда он принес пять, он залез в повозку, снял крышку гроба, положил их в ряд, и сделал из одеяла саван. Это один из самых щекотливых моментов авантюры. Если кто-то выйдет из taberna и станет свидетелем этого, объяснение будет трудно найти. Руки Ланни трясутся так, что он едва имеет силы, чтобы поднять камни.

Он предполагает, что капитан стоит внутри на страже. Было обговорено, что капитан должен занять место за столом рядом с дверью, и если он увидит, что кто-то начинает покидать taberna, то он подзовёт его и попросит выпить стакан. Бесплатный напиток и беседа с уважаемым человеком в городе, такой комбинации не будет отказа. Если кто-то будет настолько пьян, что не остановится, то капитан обвинит его в невоспитанности, вступит в пререкания, чтобы задержать. Ланни не смог отрепетировать перенос и укладку камней и не знал, сколько это займет времени. Но не будет никакого вреда, если это займёт много времени. Мул не убежит, и гроб никуда не денется.

Возможно, капитан имел представление о том, сколько времени это займёт у Ланни. Он выходит в тот момент, как крышка гроба кладется на место, что приводит его коллегу-заговорщика в неприятное состояние. Ланни спускается с повозки и шагом идет к машине, не бежит! Капитану должно быть не по себе, возможно, рвота, или ответ на вызов природы. Он подходит к машине с чувством собственного достоинства. И когда он подходит близко и попадает в тень дерева, Ланни шепчет: «Esta bien!» Он протягивает руку и передаёт свёрток, завязанный в носовой платок. «Mil quinientos dolares y mil quinientos gracias», — говорит он.

«Gracias a Vd.» — отвечает капитан. Он не пытается пересчитать купюры или рассмотреть их в лунном свете. Возможно, он приобрел уверенность в американской честности. Опять же, возможно, что он слишком нервничал.

«O.K.?» — спрашивает Ланни, а в ответ — «O.K.» Быстрое рукопожатие, а затем: «Adiуs». Ланни садится в машину и мягко закрывает дверь, опускается на сиденье водителя, запускает двигатель и уезжает.

IV

Первое и единственное представление этой испанской мелодрамы прошло отлично, и занавес упал. Но сразу же после этой мелодрамы надо было сыграть ещё одну под названием Бегство в Португалию. Вводная сцена будет сразу за пределами Касереса. Там, Ланни знал, стоял военный пост с черно-бело-полосатым шлагбаумом на дороге. Перед тем как играть эту сцену, претендент на роль «молодого любовника» должен удалиться в гримерную для быстрой смены имиджа.

В этом безмолвном старом городе в полночь одна улица была похожа на другую. Так Ланни завернул за пару углов и остановился в тени другого дерева. Потом он откинулся на спинку сидения и прошептал Альфи: «Ты в порядке?»

Ответ был: «Превосходно». Потом: «Как вам это удалось?»

«Длинная история», — сказал Ланни. — «Теперь мы должны спешить. Сначала вымой лицо. Открой чемодан. Там есть все, на самом верху бутылка воды. Воду не транжирь».

Беглец начал работать. «Что это за кровь?» — прошептал он. Когда ему сказали, что это была респектабельная пожилая курица, он сказал: «Уф» и стал энергично оттирать лицо мокрым полотенцем в темноте.

«Я думаю, что тебе надо побриться», — объяснил спасатель. — «Ты должен хорошо выглядеть».

— У меня совсем мало щетины.

— Не торопись, я не думаю, что за нами будет погоня.

— Они не обнаружат, что гроб с телом стал легче, когда они поднимут его?

— Я положил туда камни в достаточном количестве.

— Вот это да! Я задавался вопросом, что вы делали все это время.

— Берегись не порежься. У нас было достаточно крови.

— У вас есть одежда для меня?

— Форма итальянского офицера под приборами для бритья.

— Righto. Но я не знаю итальянского языка.

— Ты и не должен, через два-три часа ты будешь в Португалии.

«Но я не знаю и португальского!» — Альфи опять взял свою английскую манеру, если он её когда-либо терял. Он будет вести себя так, как будто в него стреляли и переносили в гробу каждую ночь с самого начала войны. «Я говорю, старик», — заметил он, между движениями, очищавшими его подбородок в темноте, — «все это на самом деле потрясающе».

«Это была самая весёлая забава, чем когда-либо», — ответил Ланни, который был сам англичанином, с тех пор как он встретил отца Альфи. — «Но мы не еще не выскочили, ты знаешь».

— Что мы делаем дальше?

— Во-первых, ты должен стать настоящим капитаном ВВС Италии, а затем мы едем на реку Тахо и переправляем тебя на лодке. Ты должен выглядеть соответственно, даже до каблуков обуви, потому что нам, возможно, придется выйти из машины на одном из контрольных постов дорожного движения.

— А мы не встретим итальянцев?

— Я сомневаюсь в этом. Если встретим, то ты заснешь сидя, а я объясню, что ты вымотался после долгого пребывания на фронте Харама.

Когда беглец был отмыт и выбрит, Ланни посветил на него фонариком и убедился, что он пройдёт осмотр. Тогда он сказал: «Твоё имя капитан Витторио ди Сан-Джироламо».

— Ах, вот оно что! Он что тоже в деле?

— Он должен был быть, но отказался. Последнее, что я слышал, что он и Марселина были в Севилье. У меня есть пропуск на их имя. Если возникнет вопрос, я скажу, что твоя жена с нами не поехала.

— Они не будут знать, где находится Витторио?

Я не думаю, что мы встретим кого-нибудь, кроме гражданской гвардии, возможно, капрал с полудюжиной солдат, наблюдающих за дорогой. Они никогда не слышали о капитано, и я сомневаюсь, что они запомнят имя. Как только, ты пересечёшь реку, я порву этот пропуск.

Была ещё одна проблема, что делать с рваной и залитой кровью тюремной одеждой, которую только что сбросил Альфи, и кровавым полотенцем, которым он чистил своё лицо. Нельзя, чтобы всё это нашли, либо в машине или на обочине дороги. Ланни свернул их туго, как мог, и засунул всё в мешок, в котором держал автомобильные инструменты и домкрат. В сложенном виде под сиденьем водителя, оно сошло бы на рабочую одежду, и он был уверен, что никто не заметит. Позже он выбросит всё в реку.

V

Ланни тронул машину с места с новоиспечённым капитаном рядом. В первый раз они могли говорить не шепотом. «Там снаружи сразу сторожевой пост», — объяснил он. — «Я должен там показать наши пропуски. Я уже ездил один раз по своему, но они даже не взглянули на него, и я полагаю, что не будет никакого вреда использовать его снова. Люди, которые там сейчас, вряд ли те же самые, что и днём. Строго говоря, мой пропуск истек в полночь, но я могу сказать, что я был задержан, и я сомневаюсь, что они будут вдаваться в технические детали. Пропуск Витторио действителен только до Касереса, но я не думаю, что они посмеют грубить итальянскому офицеру. Сядь прямо и гляди сурово. Если кто-нибудь задаст тебе вопрос, я отвечу».

«Righto», — сказал внук баронета.

Они подъехали к посту с закрытым шлагбаумом. Два заспанных охранника были рядом с ним. Ланни вежливо поздоровался и представил свои документы. Один человек посмотрел на них и передал их другому. Ланни сомневался, кто-либо из них мог хорошо читать. Оба документа выглядели впечатляюще, как и путешественники. «Si, si, Seсores» — сказали охранники и подняли шлагбаум. Машина тронулась и помчалась в горы.

«Я думаю, что все время всё будет так», — заявил Ланни. — «Если это так, то у нас есть только несколько часов вместе, и я должен тебе рассказать о Португалии и что тебе там делать».

— Вы не поедете со мной?

— У меня есть ещё дела в Испании.

— Вы будете в безопасности, Ланни?

— Как только я избавлюсь от тебя, я стану американским искусствоведом, и моя единственная проблема будет в том, позволят ли мне вывезти мои картины. Слушай внимательно, потому что все это очень важно.

«Наливай!» — сказал Альфи, который летал с американскими летчиками и не избежал их разлагающего влияния.

— Нас должен перевезти через реку крестьянин. Я не знаю, где он высадит нас на землю, но я видел дом с другой стороны. Я скажу ему, чтобы не высаживал нас слишком близко и не будил собак. Как только лодка уйдет, скидывай свой итальянский мундир и переодевайся в штатское, оно находится в нижней части чемодана. С этого времени ты англичанин. Твоё имя Ромни, скажем, Альберт. Это нормально?

— Альберт Ромни к вашим услугам.

— Свернёшь итальянскую форму в рулон и выбрось его, как можно дальше в реку. Всё утонет довольно быстро. Подождёшь, пока рассветёт, и иди на ферму. Лучше иметь палку для собак. Кроме того, ты будешь хромать, потому что вывихнул лодыжку. Ты ехал на машине, она сломалась, и ты пошёл пешком. Заплатишь крестьянину, чтобы он довез тебя до железной дороги.

— У меня есть деньги?

— Найдешь португальские и английские деньги в штатском. Доедешь на поезде или на автобусе до Лиссабона и остановишься в Авенида Палас Отеле и жди там, пока не получишь телеграмму от меня. Дело в том, что нельзя, чтобы о твоём существовании стало известно, пока я во франкистской Испании. Так что ты должен оставаться в гостиничном номере, и твоя вывихнутая лодыжка будет оправданием. Ты можешь спрятать свой ботинок в чемодан и обвязать ногу полотенцем. Ты не хочешь врача, а просто хочешь лежать и отдохнуть. В чемодане есть несколько книг, и ты можешь получать иностранные газеты. Закажи еду и устраивайся. Это может занять у меня неделю, и я надеюсь, что ты не будешь слишком скучать.

«Я чертовски привык сильно скучать», — сказал внук баронета.

— Это так. Я забыл, что я пришлю телеграмму с наилучшими пожеланиями от семьи, или что-нибудь в этом роде. Это означает, что я нахожусь в Кадисе в момент отплытия. Тогда твоя лодыжка выздоровеет, и ты можешь сесть на пароход в Лондон или лететь.

— Я все еще Ромни, или я уже Альфи?

— Если ты можешь попасть в Англию, как Ромни, это было бы хорошо. Я хочу, чтобы все было тихо, и чем меньше суеты будет с тобой, тем лучше. Дело в том, что я был вынужден дать несколько обещаний, и ты должен их выполнить. В этой тюрьме ничего хорошего, ты знаешь.

— Что мне нужно сделать?

— Во-первых, вернись в Магдалину и забудь об испанской войне. Я не мог бы получить никакой помощи для тебя, если бы не пообещал этого.

— Полагаю, что так. Я нахожусь под честным словом?

— Точно. И другим условием является то, что ты никогда не скажешь, что был во франкистской Испании. Твоя история была широко опубликована в Англии, и когда ты появишься там, история твоего побега сразу вернётся сюда, и они выкопают гроб, полный камней. Так что ты должен сказать, что разбился на территории лоялистов, что лечился в крестьянской хижине в горах Толедо, на территории лоялистов, и что вернулся через Францию. Говори об этом как можно меньше, избегай корреспондентов и не позволяй делать любые фотографии. Ты сделал то, что смог. С тобой все кончено. Возвращайся к учёбе. Вот так.

— Хорошо, Ланни, и еще раз спасибо. Вы должны были заплатить этому чёртову Васкесу уйму денег.

— Вышло на удивление дешево.

— Сколько, на самом деле?

— До сих пор меньше тысячи семьсот долларов. Я должен буду заплатить ему еще пятьсот, когда я вернусь в Касерес.

— Что еще вы заплатили?

— Только небольшие траты. С учетом всех расходов на поездки, в том числе Витторио и Марси, я сомневаюсь, если всё составит до четырех тысяч долларов.

— Мой дед всё вам вернёт, Ланни, а я заплачу ему, как только заработаю.

— Нужно учесть две вещи, Альфи. Это мое дело, как и твоё, и я втянул тебя в эту кашу. Во-вторых, я возмещу расходы из продажи картин.

«Ничего хорошего», — сказал Альфи. — «Вы сделали свой собственный вклад в дело, и вы не должны делать это за меня, во-вторых, сделки с картинами ваши, и вы должны делать свою работу, как всегда».

— Но если ты оплатишь мои расходы на поездку, то искусствовед получает бесплатный проезд.

— Мы подумаем и разделим эти расходы, но расходы на Витторио и Марселину лягут на меня, потому что я не думаю, что вы привезли их сюда только для того, чтобы получить пропуск и униформу для меня.

Ланни усмехнулся. — «Мы всё утрясём, когда я вернусь в Англию. Тем временем, сэр Альфред положил тысячу фунтов на мой счет в Лондоне, и, пожалуйста, скажи ему, что я собираюсь вернуть их, как только я покину Испанию. Ты знаешь так же хорошо, как и я, как такая сумма должна быть для него обременительна».

VI

Альфи хотел узнать, как состоялось это чудо, и рассказ продолжался вплоть до Алькантара с перерывами только на сторожевые посты. Каждый раз Альфи принимал вид сурового и надменного итальянского офицера, не отвечавшего на приветствия испанских гражданских гвардейцев и не замечавшего их приветствий. А они и не приветствовали. Но у них не возникал вопрос о причине его путешествия в столь ранние часы утра. Формальности были краткими, ибо был значительный трафик, и все происходило в спешке. Через Португалию шли новые танки, пушки, а также припасы для замены останков техники, ржавевшей под весенними дождями в долине Энарес. Вероятно, этот итальянский офицер ВВС собирался в Лиссабон, чтобы получить там бомбардировщик и прилететь на нем. Когда автомобиль ускорился, Ланни рассказал о том, что случилось в Гвадалахаре. До пленников в Касересе доходили слухи об этом, но без подробностей. «Это выглядит так, что я вроде бы больше и не нужен», — сказал англичанин.

Были ещё несколько сторожевых постов вдоль превосходного шоссе Тахо, и сердце Ланни каждый раз замирало. Всегда был шанс, что что-то может пойти не так с захоронением, и что был разослан сигнал тревоги. Но ничего подобного не произошло. Не было никаких задержек и никаких возражений. Ланни отметил на спидометре точное расстояние до фермы, так что у него не было никаких шансов проехать её в темноте. Луна услужливо подошла к горизонту. Когда он подъехал к лужайке, заросшей травой, он выключил фары автомобиля, чтобы они не светили через реку. Он подождал, пока его глаза не привыкла к тому, что осталось от лунного света, а затем он медленно покатил по направлению к дому. Собаки были внутри. Когда Ланни постучал в дверь, они громко залаяли, но крестьянин их быстро успокоил. Ланни и Альфи вышли из машины, последний нес чемодан, а Ланни нес свёрток с тюремной одеждой. «Buenas noches, Seсores», — пробормотал крестьянин, и Ланни ответил за двоих. Альфи молчал.

Они последовали за человеком вниз к берегу. Было достаточно светло, чтобы не зажигать спичек и факелов. Крестьянин вытащил из кустов лодку. Он помог им влезть в неё, не замочив ног. И Ланни, после того, как принял эту помощь, положил сто песет в протянутую руку. Человек прошептал: «Gracias, Seсor», и два пассажира уселись. Человек отчалил и начал грести. Он грёб тихо, и тщательность, с которой он делал это, вызывала мысль, что это было не в первый раз. Ланни на корме опустил в воду свёрток с тюремной одеждой и позволил ему спокойно утонуть. Кроме того, он разорвал пропуск Витторио и пустил его клочки по воде. Ночь была холодная, и он начал дрожать.

Они добрались до берега Португалии без каких-либо инцидентов, и Альфи вышел. Ланни передал ему чемодан, и они обменялись рукопожатием, которые они пытались сделать потвёрже. Ланни прошептал: «Adiуs», и Альфи, в соответствии с соглашением, ничего не ответил. Ланни сел на свое место и сказал лодочнику: «Две сотни песет», и отдал их в его руки. Лодочник сказал: «Muchas Gracias» и оттолкнул лодку веслом.

Он греб в молчании, и, видимо, ему было не трудно найти свою собственную пристань. Когда он вышел на берег, Ланни передал ему еще одну пачку денег, говоря: «Две сотни песет» и добавил: «Я пойду в дом с вами, пока вы их сосчитаете». Крестьянин мог бы сказать: «Я доверяю вам, сеньор». Но не многие крестьяне так воспитаны. Он снова сказал: «Muchas gracias, Seсor».

Они подошли к дому и Ланни вошел. Мужчина зажег свечу и вынул три пачки купюр из кармана, разложил их на столе и медленно и мучительно пересчитал их. Ланни сидел на стуле, а когда церемония была закончена, он добавил десять песет в кучу. «Propina», — сказал он. И крестьянин принес бутылку вина и налил стакан для каждого из них. Ланни элегантным жестом коснулся стакана другого и сказал: «Buena suerte» Крестьянин ответил: «Salud, Seсor». Они вышли к машине, и человек показывал дорогу Ланни, пока тот выезжал с лужайки без огней. Когда автомобиль выехал на шоссе, он включил свет и умчался.

VII

Он отъехал не далеко, потому что не хотел встретить на первом военном посту прежнюю смену. Он нашел место у дороги и припарковался там, выключил свет, заперся и задремал. Когда наступил день, он был уверен, что на посту не будет никого, кто видел его вместе с Альфи. Но если такое случится, он был готов объяснить, что итальянский офицер нашел другой транспорт.

Он вернулся обратно в Касерес без инцидентов и пошел в свою комнату. Он позвонил и заказал еду, и её доставил другой официант. Ланни спросил: «Где Хосе?» и ответ был: «Он больше не с нами, сеньор».

Ланни имел опыт не демонстрировать свои эмоции, поэтому он спросил обычным тоном: «В самом деле? Что с ним случилось?»

— Он ушел, чтобы вступить в армию, сеньор.

«Что? " — воскликнул гость. — «Армия примет косолапого человека?»

— Не воевать, сеньор, а быть поваром.

— Он хороший повар?

— Я не знаю, сеньор. Я знаю только то, что он оставил записку, сказав, что собирается отправиться служить.

— Ну, мне будет не хватать его, он был хорошим человеком.

— Я сделаю все возможное, чтобы занять его место, сеньор. Это было время вручить чаевые, Ланни так и сделал. Про себя он подумал: «Хосе собирается заставить меня взять его в Бьенвеню!»

У Ланни появилась новая проблема. Как связаться с капитаном? Но ему не пришлось беспокоиться слишком долго, на ужине в тот же вечер его позвали к телефону и глубокий бас спросил: «Сеньор Бэдд?» Когда тот назвался, голос сказал: «Первое место, в тот же час».

«Si, si» — ответил americano.

Так, рядом с домом алькальда тяжелая фигура влезла в машину. «Все хорошо с вами?» — спросил голос, и Ланни сказал: «Все хорошо, а с вами?» «То же самое», — ответил голос. Тотчас Ланни начал: «Uno, dos, tres, cuatro, cinco». Каждое слово сопровождалось купюрой, клавшейся в неповрежденную руку капитана. «Gracias, Seсor», — сказал голос.

«Вы нашли другие купюры O.K.?» — спросил Ланни, а когда ответ последовал утвердительным, он добавил: «Было очень приятно встретиться с вами, mi Capitбn, и я буду вспоминать вас с удовольствием».

— Lo mismo a Vd., Seсor Budd. И могу ли я спросить, что вы намерены теперь делать?

— Я собираюсь закончить небольшой бизнес здесь, в городе, а затем ехать обратно в Севилью.

«Bueno» — ответил капитан. Он вылез из машины, прошептал: «Adiуs, Seсor» и ушел.

Предложения Ланни по картинам полностью разбили сердца буржуазии Касереса. Но он сказал: «У меня нет уверенности, что я получу разрешения вывезти их из страны. Всё зависит от того, смогу ли я убедить власти, что они не являются произведениями искусства. Это единственное основание, на котором я осмелился бы их купить». Он купил три Богородицы средних размеров по очень низким ценам. Затем он заплатил по счету в гостинице, раздал propinas, и попрощался с лейтенантом и другими друзьями. Один из них сказал: «Как я хочу, чтобы вы взяли меня с собой!» Это был самый близкий подход к революционному высказыванию, которое он слышал от кого-либо, за исключением только хромого официанта.

VIII

Ланни был теперь в безопасности, и ему не оставалось нечего делать, кроме как держаться подальше от военного трафика, шедшего для осады Мадрида. Его деньги были на исходе, но он знал, что он мог бы получить кое-что в Севилье. Он задумался над проблемой картин Сеньоры Вильярреал, и решил, что он не хочет брать на себя ответственность за попытку контрабанды их из Испании, с чьей-нибудь помощью или без. Он обнаружил, что он хочет совсем другого, увидеть Труди. Он не решился написать ей из Испании. Все, что он получил, была записка, подписанная Корнинг, говорившее ему, что у нее были какие-то новые эскизы для показа ему по его возвращении. Это означало, что с ней было всё в порядке и хорошо. Но он хотел бы увидеть ее, а ехать в Нью-Йорк, не повидав ее, считал не возможным.

Так перед заездом в город Севилья он поехал в имение Вильярреал и разговаривал с управляющим. Он пояснил, что он согласился взять картины Сеньоры в Нью-Йорк. Но ему было указано, что правительство Франко может соблюдать закон старого правительства против экспорта испанских произведений искусства.

Сеньора думала, что это было не так, но она могла ошибаться, и опасность стала бы больше, если это сделать пробовал бы Ланни, потому что он был известен как искусствовед. Ланни предложил, чтобы сеньор Лопес, управляющий, вынул картины из рам, тщательно завернул каждую из них и упаковал их между передней и задней частями кровати. Всё следует упаковать и отправить в качестве «домашней мебели», и сам управляющий должен отвезти упакованную «домашнюю мебель» в Севилью и сдать её в транспортную контору. Груз, несомненно, пойдёт в Марсель без каких-либо вопросов.

«Я хотел бы написать и спросить одобрение Сеньоры», — пояснил он, — «но, конечно, нельзя спрашивать такие вещи в письме, особенно в эти времена цензуры. Я, как приеду, всё ей объясню».

Управляющий поддакнул. Ланни дал ему щедрые чаевые, и упаковка была тщательно проделана. Между прочим Ланни вынул свои четыре недавно приобретенные девы из их рам, и свернул их в один рулон. Когда он добрался до Севильи, он купил несколько листов чертежной бумаги и завернул их в них. Он предположил, что, если он понесёт этот рулон сам на пароход, то не к нему не будет никаких вопросов.

Он получил в Касересе краткую записку от Марселины с просьбой о деньгах и о том, что они переехали в более дешевый отель. Въехав в Севилью, Ланни нашел Капитано в состоянии большого разочарования. Зарплаты, которую он получал, было совершенно недостаточно для содержания такой очень элегантной жены. Новости с фронта Гвадалахары выбили из него всю фашистскую спесь, и он намекнул на желание выйти из своего затруднительного положения под предлогом плохого состояния здоровья и вернуться с Ланни в Бьенвеню. Искусствовед был очень шокирован, и сказал: «О, Витторио, вы не можете оставить ваше дело теперь в час испытаний».

— Это собирается быть долгой и опасной войной, Ланни, а Марселина не была воспитана переносить трудности. Понимаете ли вы, что иногда становится так жарко, здесь в Севилье в летнее время пятьдесят градусов Цельсия.

— Да, но каждый принимает сиесту, а ночи восхитительны.

«Комары уже здесь " — объявил молодой фашистский герой.

«Мне кажется, ваша партия никогда не будет уважать вас, если вы покинете их сейчас, Витторио». — сказал злобный шурин. — «Вы сейчас в армии!»

Конечно, они захотели узнать, чего он добился во время своего путешествия. У него было время хорошо продумать, что сказать, и теперь он это сказал. — «Я убедился, что Альфи нет в Касересе. И я больше ничего не предпринимал. Я нашел, что очень трудно завязать знакомства и выяснить что-нибудь, даже немногое».

«Тогда у тебя всё путешествие прошло впустую?» — вскричала Марселина.

«Нет, я видел замечательные старые римские руины и много прекрасных религиозных картин». — Ланни привык говорить такие вещи с усмешкой, но теперь он учился держать своё лицо в немой серьёзности.

«Да, кстати», — заметил капитано», — не забудьте вернуть мне эту форму».

«Мне очень жаль!» — ответил Ланни. — «Кто-то утащил этот чемодан прочь, и я никогда его больше не видел».

«Diacine!» — воскликнул другой.

— Я обещал вам новый костюм, и я заплачу за него. Но так как вы собираетесь провести лето в Севилье, возможно, вам бы лучше иметь более легкий материал.

IX

Ланни вернул арендованный автомобиль, заплатил согласованную цену, а также обменялся благодарностями и любезностями. Это была его последняя обязанность, за исключением того, чтобы дать его танцующей сестре немного денег и пообещать ей немного больше. Ей было трудно понять внезапные изменения его настроения, от скупости к щедрому великодушию, а затем обратно. «Мы всё ещё можем узнать кое-что об Альфи», — заманчиво сказала она.

Он ответил: «Если узнаете, сообщите мне, и я приеду».

Он сел на поезд в Кадис, а в гавани удачно нашел шведский пароход, отплывающий в Марсель. Он заказал каюту и позвонил по телефону в Севилью и по поручению сеньора Лопеса договорился, чтобы «домашнюю мебель» погрузили на то же самое судно. Сам Ланни взошёл на борт с его рулоном, который выглядел как чертежи, и никто не спросил, что в нем. Его последним действием до того, как судно вышло в море, было отправление двух телеграмм. Одна Бьюти с просьбой встретить его, а другая Альберту Ромни, Авенида Палас Отель, Лиссабон, говорившая: «Семья присоединяется к наилучшим пожеланиям всем хорошо здесь»

Следующие два дня были вечным шведским столом. Он был в Стокгольме один раз, на круизе яхты Бесси Бэдд, так что он был готов к огромным шведским блюдам. Офицеры практиковали свой английский на нём, и он рассказал им о франкистской Испании со строго нейтральной точки зрения. Он не забыл, что это была военная зона, и он даже не писал писем, пока не прибыл в безопасности на землю Французской Республики. Когда судно пришвартовалось, его встречала цветущая мать, счастливо махавшая ему. Она была одна, за исключением шофера, и Ланни понял, что это значит. Она хотела услышать его рассказ прямо по горячим следам.

Они отослали шофёра пообедать, а Ланни сам сел за руль и покатал её, чтобы побыть наедине. Она была одной из тех немногих, кто был ознакомлен с реальными фактами. Она слушала, сложив руки и со слезами на глазах, потому что он был в такой страшной опасности, и будет продолжать делать такие вещи, ее единственный и ее драгоценный сын! Он сказал: «Все в порядке, и семья будет рада видеть Альфи. Не забудь историю, которую он собирается рассказать. Когда он приедет, ты можешь сказать, что слышала её от семьи. Кроме того, ты можешь написать и рассказать о ней Марселине».

Они пошли в гостиницу, и он угостил ее скромным завтраком, держа кувшин со сливками на своей стороне стола. Затем он написал несколько записок. Одна пойдёт авиапочтой Рику, говоря: «С Альфи всё хорошо, он на пути к вам. Не говорите никому, кроме семьи, пока не увидите его, вы поймете, когда вы услышите его историю». Другая была Труди и пойдёт обычной почтой, потому что они согласились не пользоваться телеграфом, и все письма должны были быть самыми простыми и дешевыми, не вызывающими интереса. «Большая картина чудесна», — писал он. — «Она тщательно упакована и отправлена в Англию. Мне любопытно увидеть ваши новые эскизы. Прибуду в течение нескольких дней». Если какому-либо агенту гестапо удалось бы похитить эту записку, вряд ли он узнал бы много.

X

Ланни видел разгрузку «домашней мебели» с корабля и договорился с таможенными брокерами, чтобы сложили её в огнестойкий склад в ожидании дальнейших указаний. Тогда шофер вёз их в Бьенвеню, Ланни говорил об искусстве и архитектуре в Южной и Западной Испании, а Бьюти сообщила последние сплетни Побережья удовольствий. Все это было предназначено для шофера, так как слуги, так или иначе, знали все.

Бьюти сказала: «Кстати, у меня записка от человека по имени Хосе, который говорит, что он встречал тебя в Испании. Я как раз собиралась послать за ним, когда пришла твоя телеграмма».

«Где он?» — спросил Ланни.

— «Он в Каннах».

«Он помог мне. Я расскажу тебе о нем». — Он уже рассказал ей его историю, а теперь он вынул какие-то бумаги из кармана и написал на обратной стороне конверта: «хромой официант», и показал ей слова.

Так его первой обязанностью по прибытии домой стала телеграмма, говорившая Хосе взять такси и приехать. Бьюти находилась в состоянии тревоги, ибо слуга так много значит для женщины, особенно дворецкий, который руководит другими. Но у Лиз развилось такое страшное варикозное расширение вен! И если Ланни был уверен, что этот бедный калека сможет выполнять свои обязанности, вряд ли он может иметь впечатляющий внешний вид, но если он действительно может выучить французский язык, и если он не будет воровать серебро! — «Ланни, ты так безрассуден давать обещания, которые приходится выполнять мне!»

Тем не менее, все оказалось в порядке. Хосе достал себе приличный черный костюм и галстук, и все было готово к его роли. Его хромота не была оскорбительной, и он был скромным, благодарным и серьезным человеком, хорошо испытанным судьбой. Он рассказал историю своего бегства из Касереса. Он заплатил водителю пустого грузовика, чтобы тот довёз его до Кадиса, и проехал весь путь, лежа под одеялами только с куском хлеба и бутылкой воды. Он достал место на корабле в Марсель. Сбережений всей его жизни едва хватило, чтобы добраться сюда и экипироваться. Ланни перевел то, что он рассказал, а мать была тронута. Она сказала Ланни: «Дай ему немного денег, и скажи ему, чтобы он вернулся в Канны и попросил кого-нибудь там поучить его французскому. Он не должен появиться здесь, пока я не объяснюсь с Лиз и не удалю ее из дома. Иначе она может выплакать глаза». Хосе были вручены деньги и даны эти инструкции, потому что он сильно волновался об этом.

Далее Ланни навестил Сеньору Вильярреал и рассказал ей, что он сделал. Он объяснил, что должен заехать в Париж на неделю или около того, и после он будет готов вернуться в Марсель, упаковать картины надлежащим образом и взять их в Нью-Йорк. Он рассказал ей новости об ее друзьях, и как обходительны они с ним были. С сожалением он рассказал ей о страшном беспорядке, который наделали итальянцы в Испании. И она решила, что его совет был хорош. Она похвалила добросовестного искусствоведа, и до конца своей жизни не узнает, как он воспользовался её знакомствами.

XI

Все на борт и в Париж! В этом городе-светоче жила жена Ланни. Иногда он просыпался в середине ночи и был поражен, когда осознавал, что у него другая жена. И почему он должен был оставлять её все время? Возможно, жена думает о том же. Жены склонны быть в одиночестве.

Теперь он собирается к ней, и гул двигателя соответствовал току его крови. Ветер, который обдувал его автомобиль, исходил от нее, и она говорила: «Скорее! Скорее!» Но встревал другой голос: «Успокойся!» Ибо шел дождь, и эта дорога вверх по долине Роны может быть скользкой местами, и было бы лучше прибыть позже, чем не прибыть никогда.

Странный мир, в котором жила Труди, «подпольный» мир подпольщиков и охотников за подпольщиками. «Старый крот! Как ты проворно роешь!» Ланни не мог ни телеграфировать, ни общаться по телефону, чтобы сообщить, что он приезжает. Если что-нибудь задержит его, он не сможет сообщить об этом. Когда Труди получила записку о том, что кто-то приедет, чтобы осмотреть ее эскизы, она вышла и купила запас еды, а затем заперлась в своей студии и стала ждать. Каждый шаг в прихожей заставлял её сердце биться. Если шаги останавливались перед ее дверью, то ее сердце колотилось так, что она чуть не задохнулась.

Ланни заехал в отель и попросил поставить его автомобиль в гараж. Затем, держа в руках чемодан, он обошёл вокруг квартала Труди, убедившись, что за ним не было слежки. Он остановился перед витриной и осмотрел тайком дома через улицу, чтобы убедится в отсутствии праздношатающихся в дверных проемах. Убедившись, что его никто не видит, он пошёл наверх и постучал условным стуком в дверь Труди. Когда дверь открылась, он проскользнул внутрь без звука и подождал, пока она не заперла дверь, прежде чем обнять ее.

Но после этого, было всё, как и с другими людьми. Она забыла о своих страхах, она забыла гестапо на некоторое время. Ни могучий, как герр Гиммлер, ни влиятельный, как французская полиция, никто не сможет проникнуть в эту комнату и вырвать Труди из рук Ланни, или Ланни из рук Труди. Она прижалась к нему с такой страстью, которая удивила его. Она была настолько сдержана на протяжении многих лет. Она отдала всю свою преданность делу, и была безликой и деловитой, когда она встречалась с ним. Но теперь она соскучилась по нему, и об этом можно было прямо сказать ему!

Когда прошли их первые восторги, он рассказал ей об Альфи. Быстро, вкратце, чтобы облегчить ее тревогу. Потом уже в деталях, потому что для неё это была самая замечательная антифашистская история. Она была той, кто мог по достоинству оценить это лучше всего, той, кому он больше всего хотел об этом рассказать. Его достижения принесли ему двойное удовлетворение, во-первых, помощь Альфи и его семье, а во-вторых, возможность рассказать эту историю Труди. Она будет жить каждым моментом, дрожа от страха при опасностях, а затем, прижав его к своей груди, чтобы убедиться, что он избежал опасностей, и был жив и здоров.

Такова жизнь женщин во время войны, мечущихся между этими двумя крайностями печали и гордости. Они посылают своих мужчин вперед выполнять свой долг, а затем хватают их за руки и тащат их обратно. «Ланни, останься хоть на немного на этот раз!» — воскликнула эта «подпольщица». — «Останься и будь хоть немного счастлив!» Но только через минуту или две она заплачет: «О, бедная Испании. Её спасут, Ланни? Я не вынесу, когда убивают людей!»

Они выбрали плохое время, чтобы родиться.