I

Год в Радд-Сентере, три года в Валкане, два года в Спарте. В Радд-Сентере четыре тысячи сто жителей, в Валкане - сорок семь тысяч, в Спарте - сто двадцать тысяч. Да, как видно, преподобный Элмер Гентри не терял времени, поднимаясь по ступенькам карьеры и успеха.

В Радд-Сентере он сдал выпускные экзамены за курс Мизпахской семинарии и получил степень бакалавра богословия; там же, в Радд-Сентере, он освоил искусство завязывать контакты с предприимчивыми и деловыми людьми - окулистами, издателями и фабрикантами эмалированных ванн - и использовать их практические таланты в своих крестовых походах за духовное совершенство человечества.

Он начал вступать в различные общества и организации: стал членом масонской ложи, членом братства Чудаков и общества Маккавеев. В день поминовения он обратился с речью к общему собранию ветеранов Гражданской войны, и он же произнес приветственное слово на встрече местного депутата в конгресс, возвратившегося в родные пенаты признанным чемпионом палаты представителей по игре в покер.

Помимо трудов на пути к совершенству, пребывание в Валкане было также отмечено, во-первых, появлением на свет двух отпрысков - Ната, в 1916 году, и Бернис, прозванной Банни, - в 1917-м и, во-вторых, тем, что Элмер отказался от попыток просветить жену в области любовной науки соответственно собственным взглядам.

Произошло это через месяц после рождения Банни,

В тот вечер Элмер произнес речь на обеде в спортивном клубе Удочка и Ружье. Он отметил, что создатель, безусловно, благоволит к охотникам и рыболовам, ибо, сказал он:

- Мне хотелось бы, друзья, обратить ваше внимание на следующий факт: подыскивая себе первых учеников, наш учитель выбрал не каких-нибудь сутулых и косолапых слюнтяев, а двух первоклассных рыбаков!

В ответ раздался дружный хохот собравшихся, и Элмер вернулся домой, опьяненный успехом.

Со времени рождения Банни он спал в комнате для гостей, но сейчас, в веселом настроении, на цыпочках вошел в одиннадцать часов в комнату Клео с тем деланно-невинным видом, который мгновенно и с ужасом замечают холодные жены.

- Ну, душа моя, все прошло великолепно! Речь понравилась всем, и очень. Ну, а ты как, моя заброшенная девочка? Безобразие - спишь здесь совсем одна! Бедная детка! - Он погладил ее по плечу. - Видно, придется мне сегодня ночевать здесь!

Прислонившись спиною к подушкам, тяжело дыша, Клео попыталась ответить решительным тоном:

- Нет, пожалуйста! Еще рано…

- Что такое?

- Прошу тебя! Я сегодня устала. Поцелуй меня на ночь - и все. Ладно? И дай мне уснуть!

- Иными словами, вашему величеству мои нежности не требуются, так? - Он прошелся по комнате. - Ну-с, милая моя, настало время поговорить начистоту! Я думал, ты сама догадаешься, я намекал, терпел молчал, но сколько можно! Нет, черт возьми, тебе слишком многое сходит с рук! Еще и прикидываться начала… "Поцелуй меня на ночь - и все!" Еще бы! Я должен стать монахом! Покладистым муженьком, предметом в хозяйстве, из тех, что и пикнуть не смеют, если супруга не одобряет их манеру обниматься. Ну нет, милочка, ошиблась. Не на такого напала. Ты что, вообразила, что раз я священник, значит, уж не мужчина?… Ты даже не даешь себе ни малейшего труда хоть капельку поучиться не быть рыбой! Ты так ведешь себя, словно терпеть меня рядом - тяжкий труд! Можешь поверить, на свете есть женщины гораздо лучше и красивее тебя - да, да, и гораздо более набожные! И им почему-то кажется, что я совсем не противен. Я твоих штук не потерплю… И хоть бы раз, хоть бы разочек постаралась - так нет же!…

- Ах, Элмер, я старалась! Честное слово, старалась! Если б ты только был со мной ласковее и терпеливее с самого начала, я, возможно, и научилась бы…

- Чушь! Идиотская болтовня! Просто ты всегда боялась смотреть в лицо суровой правде жизни - вот в чем твоя беда. Ну, а мне это надоело, понятно? Можешь катиться ко всем чертям! И будь покойна - больше я к тебе не приду!

Он хлопнул дверью и ночью с удовольствием прислушивался к ее рыданиям. И почти целый месяц держал свое слово и не трогал ее. Мало-помалу он и вовсе перестал подходить к ней - теперь они всегда спали в разных комнатах.

И все это время он был почти так же озадачен и несчастлив, как и его жена; и всякий раз, встречая прихожанку, которая не прочь была его утешить, или, уезжая в Спарту по неотложным, хоть и необъяснимым делам, он испытывал не торжествующую и самодовольную гордость, но чувство вины, гнетущее ощущение своей греховности, которое он изливал, все более яростно кляня именно этот грех с высоты кафедры.

- Господи, если б только я мог остаться с Шэрон, я был бы приличным человеком, - сетовал он, полный сострадания ко всем печалям мира. А на другой же день неистовствовал, врачуя свое горе: - Но пусть они знают, эти содержатели дансингов, эти развратители милых, невинных девушек, те, кто увлекает людей в бездну смерти и ужаса, - пусть они знают, что их ждет возмездие, что они будут гореть в преисподней, в самом пекле ада, гореть, в буквальном смысле слова - гореть! А мы, глядя на их страдания, только возрадуемся, что божие правосудие свершилось и восторжествовало!

II

За время двухлетнего пребывания в Спарте - с 1918 по 1920 год - имя преподобного Элмера Гентри стало приобретать широкую известность в пределах штата. Весною 1918 года он был одним из самых доблестных защитников Среднего Запада от неминуемого вторжения немцев. Он стал членом организации Фор-минитмен . Он с жаром клеймил жестокость немецких солдат и успешно продавал облигации военного займа. Он грозился бросить Спарту, предоставив ей погрязнуть в грехах, и пойти в армию капелланом, чтобы "заботиться о наших славных воинах", и, быть может, даже осуществил бы свою угрозу, если б война затянулась еще на год.

В той же Спарте он постепенно перешел от сравнительно робких церковных объявлений к таким эффектным и даже сенсационным, что, вероятно, сам дьявол был потрясен, читая их! Во всяком случае, каждый воскресный вечер они приводили в церковь человек шестьсот восхищенных грешников, а после одной проповеди об ужасах пьянства некий не слишком трезвый содержатель питейного заведения, удовлетворенно крякнув, выложил на блюдо для сбора пожертвований пятидесятидолларовую бумажку.

При всех успехах рекламного дела до сего дня в торговле спасением душ еще не создано более действенной рекламы, чем принадлежащая перу Элмера Гентри поэма в прозе, помещенная в одном из субботних номеров журнала "Спарта уорлд-кроникл" в декабре 1919 года:

"КАК БЫ ВАМ ПОНРАВИЛОСЬ, ЕСЛИ БЫ ВАША МАТЬ КУПАЛАСЬ БЕЗ ЧУЛОК?

По душе ли вам старомодная женская скромность, которая не мешает любить и смеяться и вместе с тем делает женщину символом божественной добродетели, так что слезы наворачиваются на глаза, когда вспоминаешь о трогательной женской нежности? Хотелось ли бы вам видеть, как ваша родная и любимая матушка купается на смешанном пляже или танцует этот поистине бесовский уан-степ?

ПРЕПОДОБНЫЙ ЭЛМЕР ГЕНТРИ

ответит вам на эти и многие другие вопросы в воскресенье утром. Гентри называет вещи своими именами.

МЕТОДИСТСКАЯ ЦЕРКОВЬ НА ПОПЛАР-АВЕНЮ

В прекрасную церковь ступай за толпой,

Изведаешь счастье в молитве святой".

III

Там же, в Спарте, Элмера застал общегосударственный сухой закон, давший церковным ораторам столь богатый и красочный материал для проповедей. И в Спарте же Элмер задумал и провел свою величайшую политическую кампанию.

Явно подходящим и респектабельным кандидатом на пост мэра Спарты был некий Христианский Бизнесмен, пресвитерианин, владелец фабрики резиновых галош. Правда, его обвиняли в том, что в принадлежащих ему же зданиях помещаются самые низкопробные публичные дома и тайные питейные притоны города, но все это было вполне убедительно объяснено: несчастный джентльмен не смог выкинуть на улицу своих съемщиков; к тому же почти все свои доходы с недвижимого имущества он отдает на миссионерскую работу в Китае.

Его соперник был человек, с точки зрения Элмера, во всех отношениях неприемлемый: еврей-адвокат, радикал, обвиняющий церкви в неуплате налогов, гоняющийся за сенсацией и дешевой славой, бесплатно защищающий в суде профсоюзы и негров. Элмер посоветовался с членами своего приходского совета, и те единодушно согласились, что поддерживать надо только пресвитерианина. Что же касается еврея-радикала, то, как отметил совет, его беда заключается в том, что он не только радикал, но еще и еврей!

И все же Элмер не успокоился. Да, он, возможно, и не так уж много имел против домов терпимости, как можно было заключить по его речам с кафедры. Да, он, безусловно, одобрял позиции пресвитерианина, заявившего, что "не следует пускаться на опасные эксперименты в управлении страной, разумнее стойко придерживаться испытанной политики и методов ведения хозяйства, существующих при нынешней администрации". Но, беседуя с прихожанами, Элмер обнаружил, что простой народ (а надо сказать, что простой, самый простой народ и составлял наибольший процент его паствы) ненавидит пресвитерианина и, как ни странно, души не чает в еврее.

- Он очень добр к бедным людям, - говорили прихожане.

И Элмера: как он выразился сам, "осенило". "Чистая публика вся, как один, будет за этого типа Мак-Гарри, - размышлял он. - Но будь я проклят, если не победит еврейчик! Тот, кто его поддержит, после выборов будет на коне…"

Он выступил за еврея - и как! Газеты подняли шум, пресвитериане призывали на его голову громы и молнии, раввины только посмеивались.

Элмер вел бой не только с высоты своей кафедры, его речи гремели то на одном, то на другом предвыборном митинге. Однажды его закидали гнилыми яйцами в одном из залов поблизости от района, где были расположены злачные заведения. В другой раз на него полез с кулаками какой-то торговец запрещенными спиртными напитками и доставил этим Элмеру истинное удовольствие.

Торговец, пузатый и разгневанный, вскарабкался на церковный помост и двинулся на Элмера, размахивая кулаками и рыча:

- Ах ты подлая церковная крыса! Ну, я тебе покажу, брехун проклятый!…

Пастор исчез, и на его месте вновь загорелось забытое светило тервиллингерской команды. Элмер был спокоен, как в схватке на футбольном поле. Он шагнул вперед, оценивающим взглядом наметил подходящую точку на нижней челюсти детины и нанес точный, мощный удар. Торговец грохнулся на пол. Не удостоив его даже взглядом, Элмер повернулся к кафедре и продолжал свою речь как ни в чем не бывало. Вся аудитория поднялась на ноги и разразилась восторженными аплодисментами, а Элмер Гентри стал на секунду самым знаменитым человеком в городе.

Газеты признали, что он заметно влияет на ход кампании; одна из них перешла на его сторону. Он с такой доблестью защищал добродетель и женскую чистоту, так гневно клеймил пьянство, что возражать ему значило признать себя распутником.

На деловом собрании его прихода разгорелись жаркие споры по поводу его деятельности. Когда главный попечитель, друг пресвитерианского кандидата, объявил, что уйдет из прихода, если Элмер не прекратит свое участие в кампании, какой-то старичок сторож крикнул:

- А если преподобный не будет продолжать, то уйдем мы все!

Раздались веселые и непочтительные аплодисменты. Элмер сиял.

Кампания приняла столь воинственный характер, что в Спарту наехали репортеры зенитских газет и в их числе знаменитый Билл Кингдом из зенитской "Адвокат-таймс". Элмер любил репортеров. Они писали о нем по всякому поводу, начиная от преподавания закона божьего в школе и кончая мандатом на Армению . Он предусмотрительно называл их не "ребята", а "джентльмены", не хлопал слишком часто по плечу, угощал превосходными сигарами и каждому говорил:

- Боюсь, что не смогу беседовать с вами, как полагается священнику. Этого с меня хватает и по воскресеньям. Я буду говорить как простой американец, которому хочется жить и воспитывать своих детишек в городе, где нет грязи.

Биллу Кингдому он, в общем, понравился, и на третьей полосе зенитской "Адвокат-таймс" - Громовержца штата Уиннемак - появилась статья о "священнике-крестоносце" и фотография Элмера с выброшенной вперед и сжатой в кулак рукою, словно наносящей сокрушительный удар всем сластолюбцам и злодеям на свете.

Спартанские газеты перепечатали эту статью и ссылались на нее с благоговением.

Кампанию выиграл еврей.

И сразу же вслед за этим - хотя до конференции 1920 года оставалось еще добрых шесть месяцев - Элмера вызвал к себе епископ Тумис.

IV

- На первых порах, - сказал епископ, - я боялся, что вы делаете большую ошибку, ввязываясь в эту предвыборную кампанию в Спарте. В конце концов наша миссия состоит в том, чтобы проповедовать чистое евангелие и спасение во Христе, а не в том, чтобы баловаться политикой. Но вы добились такого успеха, что вас можно простить. Итак, настало время… На ближайшей конференции я смогу наконец предложить вам церковь здесь, в Зените, и церковь очень большую, но такую трудную, что от вас потребуется поистине героическая энергия. Я имею в виду старую Уэллспрингскую церковь, что на углу Стэнли- и Додсворт-авеню, в так называемом Старом городе. В свое время это была самая модная и деятельная методистская церковь Зенита, но затем этот район пришел в упадок. И при нынешнем пасторе - вы его знаете - это старик Сирир, благородный христианин и высокой души человек, но скверный оратор, - число прихожан сократилось с тысячи четырехсот человек примерно до восьмисот. Я вовсе не уверен, что на утренней службе присутствует хотя бы человек сто. Позор, Элмер, стыд и позор, что великолепный храм, предназначенный для того, чтобы нести духовную пищу такому множеству душ, приходит в упадок и даже ни цента не дает на наши миссии! Вот я и подумал: не сможете ли вы его возродить? Съездите, посмотрите церковь, оглядитесь по сторонам и скажите, что вы решаете. Быть может, вы предпочтете остаться в Спарте. Жалованье в Уэллспринге у вас будет меньше, чем в Спарте. Вы получаете четыре тысячи в год, верно? Но если вы поднимете церковь, то, конечно, приходский совет вознаградит вас по заслугам.

Церковь в Зените! Элмер был готов - почти - взять ее вообще без всякого жалованья! Он уже видел себя доктором богословия, епископом, ректором колледжа, пастором сказочного прихода в Нью-Йорке.

Методистская церковь в Уэллспринге оказалась безобразной громадой из серого камня, с грязноватыми окнами и высоким, выложенным унылыми рядами зеленой и красной черепицы шпилем с оловянными водосливами, украшенными химерами. Район был когда-то фешенебельным, но кирпичные особняки, некогда горделиво возвышавшиеся среди газонов и садов, были теперь запущены и неприглядны, превратились в дешевые меблированные дома с гастрономическими лавками в нижних этажах.

- Черт, этот райончик уже никогда больше не оживет. Слишком много этих гадов "hoi polloi" . Итальяшки, голытьба. На десяток кварталов, может, один выложит на блюдо больше десяти центов. Ничего не выйдет. Очень надо открывать бесплатную столовую да упрашивать грязных бродяг прийти ко Христу! Благодарю покорно!

Но вот за квартал от церкви он увидел новый жилой дом. Рядом зиял котлован для фундамента.

- Хм-м… А пожалуй, может и вырасти жилой массив… Не надо торопиться с выводами… Да и потом, - благочестиво добавил про себя преподобный Элмер Гентри, - разве здешний народ не нуждается в евангелии точно так же, как чванные толстосумы с Ройял-риджа?

При содействии своего старого знакомого Джила О'Херна, владельца отеля, Элмер встретился с солидным строительным подрядчиком и расспросил его о шансах на урожаи с уэллспрингского виноградника.

- Да, в этом районе определенно построят в ближайшие пять лет много жилых домов, и очень неплохих. Будет в Старом городе строительная горячка. Во-первых, близко к деловой части города, во-вторых, достаточно далеко от центральной станции, тут нет под боком товарных складов и оптовых баз. Покупайте, ваше преподобие, не прогадаете.

- Да я не покупаю, я как раз продаю… Торгую словом божьим! - сказал его преподобие и отправился сообщить епископу Тумису, что после молитв и размышлений решился принять назначение в Уэллспрингский приход.

Так, тридцати девяти лет от роду Цезарь вошел в Рим, и Рим немедленно узнал об этом.