Возле дома стояло с полдюжины машин, а рядом с ними и у крыльца толклись человек десять — восемь мужчин и две женщины.

— Я с ними поговорю, — сказал Бауэр.

Он пригласил всех в гостиную, где в двух словах рассказал о подозреваемом. Затем Конвей под вспышки фотоаппаратов ответил на вопросы. Единственную фотографию Хелен, стоявшую у него на столе, пришлось отдать. Наконец газетчики отбыли восвояси. Бауэр тоже ушел, пообещав позвонить, если что-нибудь прояснится.

Конвей запер дверь, опустил шторы и пошел на кухню. Здесь он тоже задернул занавески, прежде чем зажечь свет, смешал себе мартини и стал обдумывать телеграмму, которую пошлет сводной сестре Хелен. Он понимал, что она узнает все из газет. Хелен уже года четыре не общалась со своей сестрой: они поссорились из-за поместья матери, когда та умерла, и с тех пор враждовали. Но, поскольку сестра была единственной родственницей жены, Конвей решил соблюсти приличия и известить ее о смерти Хелен.

Он допил мартини, с аппетитом поел, выпил кофе, потом покинул дом через заднюю дверь и отправился отправлять телеграмму. На обратном пути запасся вечерними газетами и, сев за стол в кабинете, раскрыл их.

Во всех газетах статьи об убийстве были помещены на первых полосах под огромными заголовками. Везде высказывалось предположение, что убийца, по-видимому, был сексуальным маньяком. Пробежав все статьи, он нашел то, что искал. Капитан Рэмсден сообщил, что, хотя полиция и проверяет показания Артура Конвея, мужа убитой, он не подозревается в совершении этого преступления и не взят под стражу. Троекратное «браво» капитану Рэмсдену, подумал Конвей, за то, что поручил дело сержанту Бауэру.

Утром Конвей с трудом очнулся от крепкого сна. Звонил телефон. Он поспешно спустился вниз и снял трубку.

— Мистер Конвей? Сержант Бауэр. Как самочувствие?

— Ничего. Только что проснулся, — спохватившись, он торопливо добавил: — Не мог уснуть до самого утра, а потом, видать, задремал…

— Угу. Я вам скажу, что надо делать. У меня в жизни не было бессонницы.

— Вам везет.

— Нет, просто у меня есть здравый смысл. Напомните, чтобы я не забыл вам рассказать. Я чего звоню-то. Мы тут задержали несколько человек, и капитан хочет, чтобы вы на них посмотрели. Может, кто из них крутился на стоянке или возле кинотеатра.

— Хорошо.

Бауэр и не думал, что Конвей хоть кого-то опознает. По пути домой Конвей спросил сержанта:

— Теперь мне надо будет приезжать каждый день?

— Возможно. Должен же капитан сообщать что-то журналистам. Кстати, вы смотрели утренние газеты?

— Нет.

— Надо остановиться и купить. Ваши снимки получились отлично, а вот я вышел отвратительно.

У первого же киоска Бауэр вылез и принес газеты. Пока они просматривали статьи, Конвей решил поближе сойтись с Бауэром.

— А как вы оказались в полиции?

— Служил в военной полиции, а в Лос-Анджелес приехал из-за Греты. Это моя подруга. Была актрисой, но бросила это дело: слишком уж к ней приставали.

— Понятно. Я написал несколько детективных рассказов. Интересно, как вы работаете? Пользуетесь достижениями науки? Изучаете судебную психологию?

— Нет, — протянул Бауэр. — Все это чепуха. Главное — здравый смысл. Собрать факты, сопоставить, и все дела. Труднее всего — добыть их, особенно в таких делах, как ваше. Я работаю не как другие. Потому меня и прозвали Верняком, что я почти всегда оказываюсь прав.

Конвей решил зайти с другого боку.

— Тут в газете написано, что я вне подозрений, но меня проверяют. А как это делается? Или мне нельзя спрашивать?

— Поверка уже закончена, — ответил Бауэр. — Вы чисты. Я же сказал вам вчера, что это маньяк. Но, конечно, пришлось отрабатывать все версии.

Конвей втайне гордился своей расторопностью. Жаль, что нельзя подробнее расспросить, какая именно деталь или сочетание обстоятельств отвели от него подозрения. Впрочем, черт с ним.

— Кстати, — проговорил Бауэр. — В кабинете у капитана вы говорили, что почти никого тут не знаете. Я составил список ваших знакомых. Надо будет их проверить.

— Зачем?

— Главным образом, для рапорта. Должен же я изображать бурную деятельность, пока не улеглась шумиха. А может, что-то всплывет. Ну, знаете, она могла сказать подружке, что к ней пристают, или еще что-нибудь. Не было ли у вашей жены какой-нибудь записной книжки с адресами?

— По-моему, не было… А впрочем, когда мы переехали сюда, она купила себе книжечку. Не знаю только, сумею ли найти ее. Хелен не заглядывала туда уже целую вечность.

Когда они вошли в дом, Бауэр сразу же направился к лестнице.

— Давайте начнем с ее комнаты, — предложил он. — Да, пока не забыл. У вас осталась перчатка, которую вы подобрали в кинотеатре?

Конвей остановился.

— Кажется, да. А зачем она вам?

— Хочу посмотреть.

Конвей пошел в свою комнату, Бауэр двинулся за ним. Взяв перчатку, сержант подошел к окну, осмотрел ее, потом достал из кармана вторую перчатку и принялся их сравнивать. Конвей следил за ним, не понимая, в чем дело.

— Не вижу смысла, — объявил, наконец, Бауэр.

— В чем?

— Да вот, посмотрите. Перчатки в двух местах штопаные. На этой шов разлезся. Тут протерлись два пальца. Перчатки никуда не годные.

Конвей испытал потрясение. Бауэр сказал правду. Он вспомнил, что Хелен не упоминала о плачевном состоянии перчаток. А он не обратил внимания на старые перчатки в тот день, когда жена купила себе новые. Не посмотрел на них, когда доставал из ящика. Мозг Конвея лихорадочно заработал, просчитывая возможные последствия.

— Не понимаю, к чему вы клоните, — сказал он.

— Просто не вижу смысла, вот и все. Зачем посылать вас в зал за изношенной перчаткой?

— Вы же знаете, женщины есть женщины. Ничто их так не бесит, как потеря одной перчатки.

— Да. Порой даже я их не понимаю. Их мозг не всегда работает так, как должен работать, по мнению нормального здравомыслящего человека. Ладно, пойдемте, поищем книжечку.

Они вошли в комнату Хелен. Бауэр сразу же направился к шкафчику и выдвинул верхний ящик. Конвей запаниковал. Именно в этот ящик он сунул новые перчатки Хелен после стирки и утюжки. Придурок! Почему он полез в этот ящик? Бауэр почти сразу же выпрямился и поднял повыше красную записную книжку, после чего принялся листать ее, сверяясь со своим списком.

— Кто это?

Конвей подошел и заглянул в книжку.

— Это Гордоны. Самые близкие из наших здешних приятелей. Три месяца назад они переехали в Нью-Йорк.

Бауэр продолжал листать страницы, в большинстве своем чистые.

— Совсем мало имен. Наверное, вам было скучно?

— Я бы не сказал. Конечно, нам не хватало Гордонов, но мы с женой и вдвоем прекрасно проводили время.

— А это кто? — спросил Бауэр.

— Гарри Тейлор? Мы его почти не знали. Он один раз был у Гордонов. Не знаю, зачем Хелен записала его номер.

— Наверное, вы иногда звонили ему?

— Уверен, что ни жена, ни я никогда… Хотя, кажется, один раз звонили. Гордон был занят, и мы хотели позвать этого Тейлора четвертым на бридж. Не помню, кто из нас ему звонил, но он так и не пришел.

— Не возражаете, если я на время возьму книжечку?

— Берите.

— Я пойду, — Бауэр повернулся к ящику и на миг замер, разглядывая его содержимое, потом медленно задвинул. Конвей почувствовал комок в горле, хотя и не знал, что привлекло внимание сержанта.

Послышался звонок в дверь.

— Я сейчас не хочу ни с кем говорить, — сказал Конвей. — Если можно, узнайте, кто там, и постарайтесь их спровадить, а я подожду наверху.

— Хорошо, — Бауэр пошел вниз.

Конвей вернулся в комнату жены и сразу же направился к ящику, выдвинул его ровно на столько же, насколько прежде сержант, и осмотрел содержимое. Перчатки лежали в углу. Их белизна резала глаза, и все остальные вещи казались темнее, чем были на самом деле.

Какой же я дурак! Зачем я положил их сверху? Неужели нельзя было свернуть и засунуть вниз? Я же знал, что это чревато опасностью. Зачем было совать их под нос этому тупице Бауэру?

Конвей задвинул ящик. В этот миг снизу донеслось:

— Мистер Конвей, спуститесь!