ПОЧЕМУ ИМЕННО ИХ ДВОИХ назначили чистить картошку, они никак не могли догадаться! Может быть — потому, что слоняясь по лагерю, они день-деньской распевали:
Правда, мелодия славная, стихи забавные, а жареная картошка — это слабость обоих. Поэтому, когда в дежурной группе распределяли обязанности («Мы будем собирать васильки, чтобы украсить столы, вы двое до блеска начистите вилки и ножи, вы трое будете рисовать билетики с надписью: „До свиданья, милый лагерь!“» и т. д.), никто не удивился, когда на кухню назначили Лику и Мишу.
— Вы будете чистить картошку!
Но здесь-то и началась драма. Или, точнее, — несколькими минутами позднее, на кухне, когда они оказались перед кастрюлями, доверху наполненными картошкой.
Они смотрели на нее, ерзая на стульях, неуверенно улыбаясь и покашливая, и ни одному из них не хватало смелости признаться в той простой истине, что они… представления не имеют, как чистить картошку!
— Значит, мы с тобой будем чистить эту карто-о-о-шку! — пробормотал Лика, беря в руку картофелину и пристально рассматривая, словно это был метеорит.
— Ты уже сказал это пять раз! — буркнул Мишу, сердито глядя на друга.
— Так чего ж ты не берешься за дело?
— А ты чего не берешься?
— Начинай ты!
Мишу швырнул картошину в кастрюлю и замолчал, надувшись. Они сидели в каморке с левой стороны кухни, и солнце бросало прямо на картошку целый сноп лучей. Теперь она, и правда, казалась золотой. Со двора доносились обрывки песен и разговоров. Ребята собирались на последнюю экскурсию…
Лика посмотрел на друга. Тот сидел, сложив руки на коленях и глядя куда-то в геометрический центр кастрюли, или, может быть, картофелины.
— Ну что же ты, почему не начинаешь? — взорвался, чуть не плача, мальчик. И так как ответа не последовало, добавил сдавленным голосом:
— Только не говори, что ты не умеешь!
— Почему? — прошептал еле слышно Мишу.
— Это было бы несчастьем: я тоже не умею. Дома, когда нужно было делать что-нибудь такое, я посылал…
— Знаю. Сестру.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что и я так делал.
Снова наступила тишина. Из кухни доносилось шипение жира, шум бьющей из крана воды. Кто-то шинковал лук. Мишу чуть не плакал.
— А теперь?…
— Теперь она дома. У нее тоже каникулы.
— Я спрашиваю про картошку.
— М-да, у нее нет каникул. Будем чистить, что же делать?
— Но как? Как?!
— Откуда я знаю? Как все чистят! — решил он. — С водой и с мылом…
— Не все же чистят с мылом. Мама, например, окна моет керосином.
— Моя мама тоже! — печально отозвался Лика.
— Вот видишь! Но картошка никогда не пахнет керосином.
— Да и мылом не пахнет.
— Тогда помоем ее одной водой. Ясно, как день! Давай, начинай… Мы и так потеряли слишком много времени! — сказал Мишу, берясь за тяжелую кастрюлю.
— Что ты хочешь делать?
— Понесем ее в ванную. Там вода горячая, холодная, душ…
С полчаса они старательно отмывали каждую картофелину, одну за другой, и оттирали паркетной щеткой. Теперь картошка снова лежала в кастрюле, но друзья были недовольны.
— Смотри, какие на ней пятна!
— Но ведь пятна не сходят!
— Нет…
— И все-таки, — мрачно заметил Мишу, — чем-нибудь их наверняка можно вывести. Дома, на блюде, на картошке никогда не бывает таких пятен.
Приятель смотрел на него, покусывая кулак.
— Я так боюсь, что нас вот-вот позовут из кухни, а картошка не чищена…
— Раз пятна не выходят! — всхлипывал Мишу.
— Погоди… Я кое-что придумал…
— Спросить на кухне? Ни за что на свете! Лучше уехать из лагеря… прямо сейчас!
— Нет, что ты, спрашивать мы не будем! — испуганно откликнулся Лика. — Но я думаю, чем-нибудь их наверняка можно вывести. Ведь сестра и мама не носят картошку в химчистку. И бензином она не пахнет и… гидросульфатом щавелевой кислоты.
— А это еще что такое?
— Не знаю! Но этой штукой мне чистили костюм, когда я сел на блюдо с сардинами… Пожалуйста, мы вот уже полчаса трем щеткой, а пятна не сходят…
Лика смотрел на свои красные пальцы.
— Я думаю, их все равно нужно тереть. Только чем-нибудь другим.
Но Мишу его не слушал; кусая губы, он со злостью ковырял продолговатую картофелину.
— Здорово! — воскликнул вдруг Лика. — Вот в чем дело! Смотри, я царапаю ногтем, и пятно выходит… Царапай и ты… Большим ногтем большого пальца! Ковыряй!
Несколько минут они скребли картошку, удивляясь:
— Смотри, как просто!
Потом Мишу вдруг остановился.
— Не очень-то! У меня палец болит. Эх, если бы у нас были наперстки…
— Наперстки?.. Не наперстки, Мишу, а лезвие, нож… что-нибудь такое…
— У меня есть точилка.
— Ну и что? Разве картофелина в нее влезет? Нет, я думаю надо попробовать ножом!
— Да? — с сомнением спрашивает Лика. — Если так… вот, смотри, на дне моей кастрюли есть нож. Как ты думаешь, он подойдет?
— Откуда я знаю? Не слишком это будет… грубо?
Мишу взял нож, со страхом попробовал его острие, потом немного осмелел.
— Идет! Ты знаешь… просто здорово! Лика, но ведь это великое открытие! Посмотри, как просто! И подумать только, что хозяйки чистят ее гидросульфатом или кто его знает чем… Ты представляешь, какая это экономия? Ведь это настоящее открытие, правда?
— М-да… Только я тоже сделал сходное открытие! На дне моей кастрюли. Вот! — и он протянул ему точно такой же нож.
— Знаешь, он был там с самого начала! Видно, его положила повариха, чтобы чистить картошку…
— Тогда — что же делать?
— Я думаю — сохранить тайну!
И оба засмеялись. Издали до них долетали обрывки песен.
Каждый стол уже был украшен букетиком васильков, фиалок или незабудок, стаканы сверкали, а ярко раскрашенные билетики на столах весело и в то же время сдержанно говорили то, что скоро каждый должен будет сказать вслух, со слезами в голосе: «До свиданья, милый лагерь!»
Запах жареной картошки плыл по столовой. Дети распевали хором:
Лику и Мишу разносили по столам блюда с золотистой картошкой и время от времени, встречаясь, весело переглядывались, но тут же подносили палец к губам:
— Тайна!