Ибн Сарраг яростно пытался повернуть ручку, но тщетно. Не питая особых иллюзий, он все же попробовал высадить дверь плечом. Раздался глухой удар. И все.

— Нам конец!

Он поднял голову вверх. Там уже виднелся не только дым, но и красноватый ореол.

Варгас собрал разбросанные по столу документы и прижал к груди.

— Послушайте! Тут есть потайная дверь. За ней проход к монастырю. Нужно ее отыскать.

— Отыскать? Значит, вы не знаете, где она?

— Нет. Но знаю, что она есть, потому что фра Маркена часто ее упоминал. Идите за мной!

— Минутку! — вскричал раввин. — Я хочу взять мои Чертоги.

Монах вытаращился на него, потом протянул бумаги:

— Не беспокойтесь, я ничего не забыл.

Игнорируя его слова, Эзра кинулся к нему:

— Отдайте мне мои листки!

— Сейчас? Здесь? Их нужно сортировать. Вы что, не видите, что пожар разгорается?

— Плевать мне на пожар! Если мне суждено сгореть, то письма Баруэля сгорят вместе со мной.

— Да вы спятили!

— Мои Чертоги!

— В таком случае, фра Варгас, — вмешался ибн Сарраг, — я бы тоже хотел получить мои.

Послышались испуганные крики, и вдали ударил набат. Пожар разгорался с угрожающей быстротой, отбрасывая пугающие красные отблески на стены, книги и лица троих людей в библиотеке.

— Хорошо, — сдался монах. — Я их вам возвращаю… Вот, все ваше. — Он положил бумаги на стол. — Разбирайтесь сами… Свой текст я помню наизусть.

— Знаю. Что лишний раз доказывает, насколько возраст сказывается на способностях, — проворчал Эзра. — Я знаю наизусть всю Тору, но не смог запомнить десяток страниц.

Сарраг вернулся к ним. Под изумленным взглядом Варгаса шейх с раввином начали перебирать листки с Чертогами, как скряги — золотые монеты.

— Если вы желаете поджариться, это ваше право. Что же до меня, то я попытаюсь найти выход. Удачи вам, сеньоры!

— Что?! — возопил Сарраг. — И речи быть не может! Вы нас подождете!

Но монах исчез.

— Ну, что я вам говорил? — прорычал шейх. — Теперь видите, что есть кое-что похуже мусульманина!

Занятый сортировкой рукописи Эзра ограничился тем, что протянул один из листков собеседнику.

— Это ваше. Я… — Но не договорил, согнувшись в сильном приступе кашля. — Быстро… Нужно убираться отсюда.

Сарраг не ответил. Он тоже начал ощущать отравляющее воздействие дыма.

Над их головой с грохотом обрушились полки, выбросив в воздух тучу красноватого пепла. Несколько искорок упали на одежду Эзры, другие осыпали его бороду, а остальные посыпались на документы в его руках. Раввин в панике выронил бумаги, встряхнулся, как промокший пес, и начал лихорадочно стряхивать искры с груди и рукавов.

— Что вы делаете?! — всполошился ибн Сарраг.

Он кинулся к рассыпавшимся по полу листкам и начал лихорадочно собирать.

— Отдайте! — завопил Эзра во всю силу легких. — Эти тексты священны! Там написано Святое Имя Всесильного!

— Да отдам я их вам, старый дурак! Но только когда выберемся отсюда! — И шейх закашлялся, задохнувшись. — Давайте за мной!

Раввин, побелевший как полотно, споткнулся. Он практически терял сознание.

Араб, сунув бумаги под бурнус, схватил раввина за руку и поволок за собой.

— Куда вы?

— Неверный что-то говорил о потайной двери, если не ошибаюсь?

Не выпуская раввина, араб быстро продвигался по проходу. Полок по бокам уже практически не было видно за дымовой завесой. Потрескивание пламени сливалось с каким-то тихим шорохом, словно на стены сыпался песок.

— Мы сгорим заживо… — пробормотал раввин.

Они добрались до конца зала. Справа и слева шли очередные проходы. Шейх заколебался.

— Да проклянет Аллах этих лицемеров! Этот скорпион-монах нас надул!

У раввина подкосились ноги. Не поддерживай его Сарраг, он наверняка бы рухнул.

— Попробуем направо… — предложил араб.

В помещении царил грохот, в воздухе висели пепел и пыль. Шейх сделал шаг, но глаза его застилали слезы. Он практически ничего не видел.

— Сюда! — раздался вдруг голос Рафаэля Варгаса. — Сюда! Слева от вас! Маленькая лестница!

Араб попытался определить, откуда кричит монах.

— Шайтан! — удалось выкрикнуть ему. — Я ничего не вижу! — Он встряхнул потерявшего сознание раввина. — Эзра! Проклятый старик! Сейчас не время!

Силы покидали и самого шейха. В дымной пелене снова раздался голос монаха:

— Постарайтесь! Лестница… Слева…

«У меня одного еще был бы шанс, — подумал Сарраг. — Аллах с ним, с раввином…» Он собирался уже бросить Эзру, когда заметил, что веки старого еврея затрепетали, как крылья перепуганной бабочки.

— Нет… Вы не можете меня бросить… Нет!

Было совершенно очевидно, что араб ведет внутреннюю борьбу. Пламя стремительно надвигалось со всех сторон. И тут шейх почувствовал, что раввина вырвали у него из рук.

И как это Варгасу удалось вернуться к ним? Сейчас это казалось чудом.

— Сюда… Идемте! — приказал монах, поддерживая раввина.

Сарраг в первый момент не отреагировал, затем подчинился. Спотыкаясь, словно вышел из глубокой летаргии, он кинулся за монахом.

Свежий воздух ударил в лицо.

В ночи раздавались крики. Возле того крыла, где находилась библиотека, во все стороны метались тени. Звон набата по-прежнему возносился к небу.

Варгас уложил потерявшего сознание раввина на траву и опустился подле него на колени. Сарраг рухнул рядом с ними.

— Никогда не видел смерть так близко, — выдохнул он, стараясь продышаться.

Монах не ответил. Он несколько раз похлопал раввина по щеке.

— Ребе! Ребе Эзра! Все кончилось. Вы спасены.

Ему пришлось повторить процедуру еще раза три, прежде чем старик отреагировал. И первое, что он с трудом произнес, было:

— Чертоги Баруэля…

— С ними все в порядке.

— А араб?

Ответил ему сам шейх:

— Мне жаль вас разочаровывать, но Аллах велик. Я по-прежнему еще в мире сем.

Раввин поднялся на локте.

— Шейх ибн Сарраг, вы избежали людского огня, но не избежите небесного.

— И это ваша благодарность? А я-то вам только что жизнь спас!

— Спас жизнь? Нет, вы слышали? — призвал раввин в свидетели Варгаса. — Если бы не вы, он оставил бы меня жариться в огне!

— Прекратите нести чушь, — бросил араб. — И потом, вы забываете, что если я собирался совершить убийство, то вот он, — шейх ткнул пальцем в монаха, — намеревался совершить два. И жертвами были бы мы с вами!

В глазах Эзры мелькнуло сомнение, но тут же исчезло.

— Нет. Я знаю, что он лжет. Вы спасли мне жизнь, фра Варгас. Да благословит вас Адонаи.

Варгас отмахнулся, словно его поступок не имеет значения, и указал на охваченную пламенем библиотеку:

— Вы не задаетесь вопросом, каким чудом возник пожар? Как? И почему дверь оказалась запертой на два оборота?

— Я задался этим вопросом в тот самый миг, как обнаружил, что нас заперли, — серьезно ответил Сарраг. — Потому что никаких сомнений быть не может: нас действительно заперли.

— Но кому нужна наша смерть? — изумился Эзра. — По какой причине?

Варгас повернулся к ним обоим спиной и принялся наблюдать за передвижениями своих братьев, которые с помощью подручных средств пытались погасить огонь.

— Библиотеке конец…

— Вы поставили вопрос! — бросил ему Эзра. — У вас самого нет никаких предположений на этот счет?

— Ни малейших, — ответил монах, не оборачиваясь.

— Однако тот, кто пытался это сделать, не может быть никем иным, кроме как одним из обитателей Ла-Рабиды. Один из ваших единоверцев.

— Не обязательно. Вы пользуетесь правом убежища. Это священное право. И поэтому кто угодно, пришедший сюда, может иметь доступ к библиотечному крылу. Один оборот ключа — и дело сделано.

— Вы оставили ключ в замке…

— Разумеется. А с чего мне было его вынимать? Чего нам было бояться?

— Но тогда кто? Кто хотел нашей смерти?

— Кто хочет нашей смерти! — поправил Сарраг. — В данный момент ему отлично известно, что мы живы-здоровы. Он наверняка спрятался где-то и наблюдает за нами… Вот отсюда. — Он указал на темнеющие кусты. — Или оттуда. — Он ткнул в островок деревьев.

— Он следит за нами…

— Пойдемте в дом, — предложил Варгас. — Разберемся со всем этим завтра.

— Если хотите знать мое мнение, — сообщил Сарраг, поднимаясь с земли, — то самое лучшее, что мы можем сделать, — это убраться отсюда как можно быстрей и направиться в Херес-де-лос-Кабальерос. В монастыре нас уже ничто не держит.

— Вы правы. Однако боюсь — увы! — вам придется ехать без меня.

— Что?! — всполошился раввин. — Значит, это происшествие вас так напугало, что вы готовы отказаться от дальнейших поисков?

— Ничего подобного. Но вы, кажется, запамятовали, что я связан обетами. Нельзя покинуть монастырь за здорово живешь.

— Поговорите с фра Пересом. Испросите у него разрешения уехать на некоторое время.

— Да? И на сколько же? И под каким предлогом? Сообщить ему настоящую причину? Рассказать о Скрижали?

— Это было бы нежелательно.

— Значит, вы сами видите, что это не так просто.

— Ну, скажите ему, что у вас заболел кто-то из родственников! Что вас срочно вызывает семья или что-то в этом роде! Вы вполне способны изобрести достойный предлог.

— Я подумаю… Утро вечера мудреней. Не пойти ли нам в дом?

В тот самый момент, как они двинулись к зданию, освещенному звездным светом, кусты зашевелились, и чья-то рука раздвинула листву.

Бургос. Та же ночь

Отец Альварес ерзал в кресле словно на угольях. Никогда за всю свою жизнь он не оказывался в столь сложном положении.

Он поднял на фра Эрнандо Талаверу умоляющий взгляд.

— Попытайтесь меня понять, падре. То, о чем вы просите, — очень непростая вещь.

— Ошибаетесь. Я не прошу, я требую.

— Но это значит предать доверие Великого Инквизитора!

— Снова ошибаетесь. Кто говорит о предательстве? Все, чего я от вас требую, — это сообщать мне все те сведения, которыми вы будете снабжать фра Торквемаду. Мне кажется вполне законным, я бы даже сказал — естественным, что я буду в курсе событий, как и инквизитор. Поймите, что было бы неправильным, даже опасным, если это дело о заговоре будет курировать лишь один человек, каким бы квалифицированным он ни был. Выполняя это поручение, вы всего лишь исполните свой долг. Ничего другого. Ее Величество будет вам весьма признательна, — добавил Талавера чуть мягче. — И я сам, конечно. В противном же случае…

Он замолчал, но его молчание было просто насыщено угрозой.

Альварес пришел к выводу, что выбора у него нет.

— Хорошо, — тускло проговорил он. — Ваше желание будет исполнено.

Черты лица Талаверы разгладились, в бороде мелькнула лучезарная улыбка.

— Прекрасно, фра Альварес. Иного я от вас и не ожидал… — Улыбнувшись еще шире, он уточнил: — И, разумеется, этот разговор останется строго между нами. И вообще, был ли он вовсе?

Следующий день. Окрестности Уэльвы

Солнечные лучи жизнерадостно освещали равнину. Совершенно пустую равнину, где до самого горизонта колыхались травы, и не было видно ни единого домика. Единственное, что нарушало чистоту пейзажа, — трое всадников, скачущих по пыльной дороге. Они ехали по равнине, воплощающей суровую красоту Эстремадуры. Сюда имело доступ лишь солнце, заливающее золотым светом кустарники, немногочисленные деревья и склоны гор цвета пиона. Эта земля, лежащая у подножия Сьерры-Морены, напоминала счастливое животное, обитающее на краю земли, вдали от всего и вся, свободное от всего.

Сарраг, повернувшись в седле, спросил Варгаса:

— Сколько еще до Херес-де-лос-Кабальерос?

— Мы могли бы туда приехать к середине ночи. Но это небезопасно и бесполезно. Лучше, если мы остановимся, когда солнце начнет садиться. И тогда попадем в город на заре.

— В конечном итоге все прошло не так уж плохо с вашим приором. Он довольно легко вас отпустил.

— Да, я последовал вашему совету. То есть солгал.

— Вы сослались на семейные обстоятельства? Варгас кивнул.

Интересно, монах так лаконичен лишь из сдержанности? На смену шейху пришел раввин.

— Вы точно не сообщили ему истинную причину отъезда?

— У меня нет привычки изменять данному слову, ребе Эзра. Мой отказ передать вам бумаги Баруэля уже должен был убедить вас в этом.

Эзра отступил, решив списать тревоги на свою вечную подозрительность.

— Вы знаете, где мы в точности сейчас находимся? — неожиданно спросил он.

— Ну и вопрос!

— Я неточно выразился. Имелось в виду: известен ли вам символ этого региона? Восточное крыло. Я недавно перечитал довольно красивое описание Испании, сделанное одним арабским географом, неким Юсуфом ибн Ташфином. Он сравнивает Полуостров с орлом, чья голова — Толедо, клюв — Калатрава, туловище — Хаэн, когти — Гранада, правое крыло — Запад, левое крыло — Восток. Так что мы сейчас едем по восточному крылу.

— Не знал, что вы склонны к поэзии, ребе Эзра, — пошутил шейх.

— Однако это так. Вы удивитесь еще больше, если я скажу, что из всех видов поэзии больше всего меня трогает восточная.

Ибн Сарраг нахмурился, словно размышляя, какую ловушку уготовил ему на сей раз собеседник. Затем осторожно поинтересовался:

— Вы располагаете познаниями в этой области?

— Некоторыми. Я очень ценю таких авторов, как Абу Навас или эль Мутанаби, но больше всех люблю Саади.

И раввин начал читать вслух:

Сарраг слушал, удивленный и заинтересованный одновременно.

— Ничто не сравнится с арабской или персидской поэзией, — продолжил Эзра. — Совершенно неоспоримый факт, что ваши поэты блестяще владеют метафорой.

— Рискуя удивить вас, — вмешался Варгас, — я все же скажу, что не вижу ничего интересного в этом построении рифм. Если бы мне нужно было дать определение поэзии, то я бы сказал, что это литературный экзерсис, состоящий в том, чтобы перейти на следующую строчку до конца фразы.

— Вы меня не удивили. Вы меня огорчили.

Они проехали примерно пять лье, каждый погрузившись в свои мысли, как вдруг ибн Сарраг посылом вынудил своего коня поравняться с лошадью Эзры.

— Знаете, у евреев тоже есть поэма. Поэма, которая одна объединяет в себе все сотворенные человеческим сердцем стихи. Даже самых талантливых арабских поэтов.

И он начал декламировать хорошо поставленным голосом:

Тут настал черед изумиться раввину:

— Пятая глава Песни Песней. Стихи со второго по пятый. Невероятно… Я знал, что вы эрудит, но это…

— О… не стоит так восхищаться, это единственное, что я помню.

— Забавно, что вы запомнили единственный в Торе текст, где ни слова не говориться о Боге, а только о любви, — пошутил Варгас.

— А разве любовь не есть проявление Всесильного? И, быть может, самое волнующее?

— Если это проявление Бога, то, уж безусловно, не самое волнующее. Любовь — опасное чувство. Охваченного любовью человека можно сравнить с путешественником, глядящим прямо на солнце. Что он видит? Рассеянный свет, неопределенные очертания, и очень быстро восприятие окружающего мира полностью теряется. Если он вопреки всему продолжает смотреть — а он, увы, продолжает, — то тут открывается путь всем несчастьям. По правде говоря, я не питаю склонности к неравным битвам. А любовь — из их числа.

— Неравная битва, фра Варгас?

— Конечно. Вы смотрите на солнце, но солнце-то вас никогда не замечает. Оно просто-напросто довольствуется тем, что сжигает вас.

— Ну и что? Пусть даже ваше сердце обратится в пепел, все равно это значит, что вы жили, а не существовали. В любом случае для столь молодого человека вы слишком язвительно отзываетесь о любви. Либо вам никогда не доводилось испытать это чувство — что было бы слегка огорчительно, — либо вы имели весьма болезненный опыт. Быть может, любили слишком сильно.

Монах собрался было ответить, когда Эзра вдруг воскликнул, указывая на что-то впереди:

— Вон… Глядите!

В клубах пыльной дымки к ним рысью приближался всадник.