Я пыталась поморщится, неожиданно понимая, что не могу даже сделать выдоха….

Боль скучивала меня огненным кольцом в области груди, душа, словно змея.

Она отбирала мой кислород, оставляя за собой лишь рваные раны от ее жалящих укусов.

Откуда она появилась во мне?…

Она пугала меня, когда казалось, что я просто задохнусь, так и не поняв, что происходит.

Я судорожно хватала ртом воздух, выгибаясь, и пытаясь найти то положение тела, когда не будет этой боли. Когда змея свернется и уснет, дав мне сделать всего лишь один отрывистый вдох…чтобы понять, что я жива…

….чтобы осознать, что родной аромат Хана не плод моего сломленного воображения….

Даже находясь с закрытыми глазами, я понимала, что надо мной проносятся десятки каких-то ярких прожекторов, от которых глаза слезились, не давая мокрым ресницам распахнуться, чтобы понять, где я.

…был ли это тот самый коридор в Рай?

Тогда почему было так больно? Разве после смерти боль остается? Может это был Ад?…

И уже было не важно, куда меня везли, когда слух уловил до дрожи необходимый голос, от звука которого тело словно встрепенулось, подавая первые признаки жизни, и начав отчаянно бороться.

— …девушка лежала возле машины…кажется, ее выбросило через лобовое стекло после аварии.

Я хотела открыть глаза, чтобы увидеть его и понять, о какой девушке говорил Хан, но ничего не могла сделать, судорожно хватая воздух, боясь того, что он поступает в мое тело слишком мелкими и урывистыми партиями, которых мне было явно не достаточно.

— Доктор, что с ней? Скажите, что с ней все будет в порядке!…

— Это вы нашли ее? — слышался новый голос. Мужской. Сосредоточенный и приятный.

— Да…мой друг не справился с управлением и вылетел на трассу. Мы поздно увидели, что там авария, пытались увернуться, но на мокрой дороге нашу машину занесло…девушка лежала прямо на трассе…Боже, что с ней, вы скажите?!..

— Должно быть ребро сломано. Пока сложно сказать что-то точнее. Мы сделаем все необходимое, можете не волноваться. Вы сами в порядке? Вы привезли ее?

— Приехали вместе с ней на скорой…

Боже, о ком говорил звенящим от напряжения голосом Хан и этот человек, который, очевидно был врачом? Если речь шла обо мне, почему Хан говорил так, словно не знает меня?…

Если к боли в теле могла добавиться еще и боль в сердце, то она вспыхнула, пытаясь задушить еще сильнее. Я хотела, согнуться, чтобы обхватить свою грудь руками, пытаясь выбросить из головы этот странный разговор и не думать о том, что Хан снова играл свою роль. Для чего? Зачем он снова отталкивал меня, делая это в тот момент, когда был больше всего нужен мне?…

— Кажется, вы немало пострадали…

— Займитесь ею, доктор!! — от яростного рыка Хана, дернулась даже каталка, на которой меня вероятней всего везли, потому что лишь сейчас помимо голоса Хана и доктора, я стала слышать другие голоса. Много голосов, которые быстро, собранно, четко и безэмоционально говорили о капельницах, о каких-то препаратах, о том, что нужно взять кровь, чтобы определить группу.

Что-то монотонно пикало возле уха, но я не чувствовала ничего кроме этой обжигающей боли….и голоса Хана, который даже в таком состоянии пробирался в меня, забираясь под кожу и пытаясь заставить меня просто бороться за жизнь своей терпкостью, своей сладостью…

— Были еще пострадавшие?

— В машине были еще мужчина и женщина, мы не смогли достать их сами…когда уезжали на скорой, ими занимались спасатели и полиция…

— Где ваш друг?

— В приемном покое.

— Вам бы тоже туда обратиться, мистер…мы потеряли много крови. Можете в любую секунду потерять сознание. Мы позаботимся о девушке, не переживайте. Вы знаете ее?…

— Нет, — уверенно и резко произнес Хан, отчего я дрогнула, всхлипнув, словно змея снова проснулась, укусив в самое сердце, и вырывая из него кровоточащий клок.

Только его горячая рука накрыла мою ладонь, переплетая наши пальцы и легко сжимая, словно возвращая этот вырванный кусочек на место, тихо, украдкой…

— Готовьте операционную! Мистер, дальше вам нельзя. Сестра займется вашими ранами и осмотрит. Пройдите за ней, пожалуйста. Я загляну к вам, как только освобожусь.

Если бы я только могла кричать. Я бы закричала, что кем бы не был Хан мне, и что бы не говорил, он не должен уйти! Только не сейчас! Неужели он позволит? Неужели уйдет?….

Почувствовав, как его пальцы, осторожно отпускают мою ладонь, я кричала….в себе.

В теле. Сердцем. Всей душой…кричала так, что понимала лишь одно — я захлебываюсь собственной кровью. Кричала, слыша возглас доктора и улетая в немую темноту, которая царапала меня своими безжалостными когтями, словно страшный демон, увлекающий в глубины Ада. Самого страшного и жуткого.

Ада, где не было Хана…

— Почему ты не сказал, что у девушки пулевое ранение?!

— Когда, черт побери? Рядом с тобой вечно толпа народа, Али!

Я вздрогнула, вся вытянувшись, слыша голос, от которого моя душа пробуждалась.

Зачем таблетки, зачем операционная? Вернуть меня к жизни мог только Хан.

Только не дайте ему исчезнуть. Снова.

— Это тебе не клуб, а больница, Теоман!! И я — врач, а не вышибала!

— Значит, придумай что-нибудь, ты же умный, — прозвучал голос Хана сухо и как всегда холодно.

— И ты думаешь, что мои ассистенты придурки и не смогут отличить пулевое ранение от повреждений, полученных при аварии?!…

— Плевать я хотел на твоих ассистентов, Али! Говори им, что нужно, выгоняй, завязывай глаза, ври — только сделай, что должен!

Послышался тяжелый протяжный выдох того голоса, что я уже слышала раньше, когда тот мужчина пробормотал:

— Ты всегда появляешься, как самая настоящая катастрофа, брат. Что с тобой делать?….

Хан молчал, когда второй мужчина вздохнул еще раз и послышался легкий хлопок, словно кто-то кого-то хлопнул по плечу:

— Ладно. У тебя всего пара минут, Тео. Запомни, что тебя здесь никто не должен видеть. Когда я говорю, что операционная готова, ты исчезаешь. Все понятно?

— Вполне.

— И я серьезно тебе говорю на счет твоей раны! Одной повязки и укола не достаточно! Сквозное пулевое ранение — это тебе не выбитая челюсть на ринге! Чтобы ждал меня в кабинете, пока я не приду, ты понял меня?

— Замолчи уже и готовься к операции!

К черту Рай. И Ад туда же! Пусть не будет этого коридора, полного разъедающего света, главное, чтобы этот голос был всегда со мной!

-..Хан… — выдохнула я, только звука не было, словно сама душа выскочила из тела с его именем, когда горячие ладони, пахнущие так по родному осторожно и нежно опустились на мое лицо, обхватывая за щеки и поглаживая едва заметно большими пальцами.

Ради него даже ресницы распахнулись, хотя были такими неимоверно тяжелыми, жадно заскользив по темной комнате, едва освященной какими-то синеватыми лампами, в поисках его глаз, которые были прямо надо мной, освещая мой мир и облегчая боль своим взволнованным, дрожащим блеском из-под веера пушистых длинных ресниц.

— Мавиш… — выдохнул он, склоняясь надо мной сильнее и заслоняя собой лампы над головой, облаченный в голубой костюм, шапочку…и маску, которую обычно носят врачи.

Я видела лишь его волнующие глаза, едва дыша и забывая о своей пронзающей боли, и если бы только могла, улыбнулась бы, спросив, неужели он был не только бандитом, но и врачом? Как человек мог с одинаковой силой калечить людей и тут же их спасать? Как это у него получалось каждый раз со мной, когда он раз за разом разбивал меня, склеивая потом по мелким кусочкам своими губами, своими руками, просто прикасаясь?…

— У нас очень мало времени. Внимательно послушай, что я тебе скажу. Не пытайся понять. Просто запомни каждое слово…

Но как же это сложно было сделать, когда ресницы дрожали, словно впитывая в себя его образ, и горячие пальцы скользили по моим скулам.

— Аля… — он чуть приподнял мое лицо, заставляя смотреть прямо в эти глаза, в которых переплетались пряная корица, терпкий огонь, черная острая сталь и воронка удушливой боли, которая дрожала едва заметными бликами, чуть показываясь из-за черного льда, — сейчас тебя увезут на операцию. Ты моя сильная девочка, все пройдет хорошо и быстро. Ничего не бойся. Твой хирург мой друг и брат — Али, он будет рядом с тобой. Но запомни одно — после операции, когда ты откроешь свои красивые глаза, твоя прошлая жизнь закончится. Для тебя. И для всех, кто знал тебя…

Я сосредоточенно всматривалась в океаны этих черных глаз, пытаясь найти в них ответы на сотни вопросов, которые кружили мозг, отчего голова в прямом смысле шла кругом, словно меня кто-то катал на этой каталке по кругу, делая противный и тошнотворный аттракцион. У меня не было сил говорить, словно вместе с кровью ушла способность просто пошевелиться, даже если хотелось прижаться холодной щекой к его ладони сильнее, спросив, о чем он пытался сказать.

Почему мне не нравилось то, что он сейчас говорил, словно ставил жирную точку…на мне…

-..Хан…

— Тише, мавиш…. — его пальцы заскользили по моим щекам, едва касаясь моих губ, — просто послушай и запомни. Когда ты очнешься после операции, Каан все объяснит тебе подробно и ответит на все твои вопросы.

-..а ты?…

В его глазах сверкнуло то, что меня испугало.

Паника и боль.

Это было то, что я впервые увидела в его всегда холодном и жестоком взгляде сегодня в машине.

То, что он прятал за своей беспросветной холодной ночью. Прятал за веером ресниц, не давая мне пробраться глубже…чтобы запаниковать еще сильнее, чувствуя, как сердце испуганно сжалось, пропустив удар…и еще удар…отчего что-то надо мной запикало противно монотонно, и ускоряясь, а пальцы Хана сжали мои щеки чуть сильнее.

— Я приду, как только будет возможность.

— Тео, я почти готов! Последняя минута! — послышался откуда-то из глубины уже знакомый голос того второго мужчины, который очевидно был врачом, и черные ресницы Хана закрыли глаза лишь на секунду, распахнувшись резко, и возвращая того Хана, которого я знала всегда — сдержанного, холодного, контролирующегося себя каждую секунду.

— Отныне ты — Лейла. Помни это, когда очнешься. Твое имя Лейла Араслан. Ты приехала с родителями в этот город сегодня утром и последнее, что помнишь, прежде чем потерять сознание, что вашу машину занесло на мокрой трассе.

Какие родители? Какая машина?..

Я хмурилась, вглядываясь в его твердые глаза, которые в эту секунду напоминали черный лед, по которому скользила, скатываясь в колючую пропасть.

Хан замолчал, убирая руки, когда надо мной показалось еще одно склоненное лицо, на котором я видела лишь только глаза из-под плотной шапочки и маски.

Голубые глаза с пушистыми ресницами и светлые брови.

Глаза, которые смотрели на меня так спокойно и по-доброму….

— Время, Тео! Тебе пора уходить.

Я ухватилась на последний взгляд Хана, который он бросил на меня, прежде чем его лицо исчезло с поля зрения. Взгляд, который полыхнул жадностью и растерянностью, словно все силы мира, тянули его обратно…но Хан не был бы сам собой, если бы подался своим эмоциям и остался, не смотря ни на что. Или же это был мой бред после ранения и мне все просто привиделось. Возможно, я просто хотела видеть это все…хотела так сильно, что придумала и поверила в то, чего быть не могло.

Он был нереальный. Идеальный. Самый желанный…но такой далекий и недоступный.

Даже когда подмигнул, задержавшись на секунду, прежде чем тьма поглотила его, оставляя меня в полном немом одиночестве, пока надо мной было лицо незнакомого мужчины.

Без него я всегда была одна.

Словно брошенный ребенок.

Словно сломанная игрушка, которую нет смысла лечить, когда я знала наверняка, что меня будут ломать снова и снова этой разлукой, что била слишком больно, чтобы я научилась справляться с ней.

— Привет, я Али Мертоглу, — проговорил надо мной мужчина с ясными голубыми глазами, на которого я заставила себя смотреть, не пытаясь больше отыскать в темноте Хана, зная, что он ушел, забрав у меня свой аромат, без которого боль только усилилась.

Я видела лишь голубые глаза, которые выглядели невероятно теплыми и такими добрыми, что казалось, что мужчина улыбается под маской, рассматривая меня, — я твой лечащий врач, поэтому какое-то время ты проведешь со мной, хорошо?…

Я едва-едва кивнула, словно у меня был выбор.

— Сейчас мы поедим с тобой на операцию. Нечего не бойся, все пройдет быстро и незаметно.

В этот раз кивнул Али, повернув голову куда-то в бок и проговорив кому-то:

— Операционная готова? Отлично. Жду вас.

Задержавшись возле меня на секунду, Али тоже ушел, освобождая место двум девушкам, которые принялись что-то молча делать. Только я не смотрела.

Мне уже было все равно. Закрыв глаза, я просто ждала, когда темнота заберет меня своим глубоким искусственным сном, молясь только об одном — пусть Хан будет рядом, когда я открою глаза.

Пусть не будет этого странного разговора и его слов, смысл которых я не понимала, что пугало и путало мой мозг лишь ее сильнее…

Откуда взялась эта Лейла? И почему Али назвал Хана — Тео?…

Сознание просыпалось постепенно…но очень тяжело, словно скрипучая старая телега, у которой были разбиты все колеса, а ее все-равно заставляли упорно ехать вперед. При чем, куда-то по кочкам и неровностям моей бренной жизни.

И если туман, окутывающий мой мозг, мог принести с собой удушливую тошноту и одновременно с этим желание иссушить весь мировой океан, то, кажется, я начинала пробуждаться, совершенно искренне жалея об этом.

Темнота не была приятной и несла в себе боль, но, по крайней мере, мне было хотя бы спокойно.

Сейчас же просто хотелось умереть, потому что боль вспыхнула во всем теле сразу, усиливая тошноту и сухость во рту, от которой казалось, что по моим венам течет не кровь, а раскаленный песок.

Воздух вокруг буквально завибрировал, когда я какими-то взбудораженными рецепторами почувствовала, что нахожусь в помещении не одна, застыв и затаив дыхание, почему-то, не то смутившись, не то испугавшись, понимая отчетливо в тот момент лишь одно — это не Хан.

Не его пряный и терпкий запах окружал меня.

Не его голос послышался над моей головой. Но голос знакомый. Сухой и недовольный.

— Очнулась уже?….Пить хочешь?

Я пыталась открыть глаза. Пыталась пошевелиться и сказать хоть что-нибудь в ответ, когда меня осторожно приподняли теплые руки, и к губам прикоснулся холодный бокал, на котором были в данный момент сосредоточены все мои помыслы и желания.

— Все, хватит. Али сказал не больше пары глотков.

Пары глотков мне было явно недостаточно, но прохладная вода оживила мозг, тело…а вместе с ними боль, и обрывки каких-то страшных, непонятных воспоминаний, когда я не могла понять, было ли это реальностью, сном или меня так расплющило после наркоза?

Спасибо логике, которая сидела на кончике едва дышащего мозга, деловито закинув ногу на ногу и, вся выпрямившись в тонкую струнку, которая, словно строгий, занудный учитель, выдавала лишь одно — что если уж я жива, но нахожусь явно на больничной койке, а боль в теле не могла появиться из неоткуда, то перестрелка в доме Хана и последующая авария, явно не были из раздела фантастики…

И об этом же явно свидетельствовал и вид Каана, который сидел в кресле рядом со мной, вытягивая вперед свою перебинтованную ногу, с ссадинами и царапинами на своем красивом лице…и все той же колкой ненавистью в шоколадно-карих глазах, которые буквально разъедали меня своим ядом.

— …вы в порядке? — едва смогла пробормотать я своим сиплым голосом, пытаясь побороть приступ тошноты и головокружения, когда эти глаза полыхнули откровенной злобой и Каан рыкнул:

— Тебе-то что?

Я растерянно застыла, пытаясь понять, что мне было с того на самом деле, в тот момент понимая лишь одно — мне действительно нравился этот холодный, злобный мужчина….даже если он не был братом Хана. Не смотря на всю его откровенную ненависть ко мне и эти вечно недовольные колкие глаза, он не казался мне по настоящему злым.

Трудно было объяснить…просто его глаза не были глазами человека, способного на что-то плохое, подлое и злое, даже если было очевидно, что он имел отношение к бандитам.

Наверняка даже был одним из них.

Вот и сейчас, пока я молчала, начиная теребить пальцами край закрывающей меня плотной простыни, он отрывисто выдохнул, бросив свой сочный карий взгляд из-под изогнутых ресниц и, наконец, недовольно буркнул, словно я его вынудила на это:

— …я в порядке, ясно?

Я отрывисто кивнула, боясь даже улыбнуться, но где-то внутри чувствуя, что Каан не такой злой и замкнутый, как пытается казаться. Вот только его ненависть ко мне была самой настоящей. И я никак не могла понять, откуда она появилась. Возможно, мужчина винил меня в том, что я втянула Хана во все эти разборки между бандитами, что привело к так называемому «новому разделу власти»?…

Когда Каан снова повернул голову ко мне, я пыталась сосредоточиться на его серьезных, колких глазах, стараясь не рассматривать все ссадины и обработанные ранки на его красивом точеном лице.

— Ты помнишь, о чем тебе говорил Хан до операции?

Сердце неприятно сжалось и дрогнуло еще даже до того, как мозги лениво закопошились, выдавая обрывки слов и фраз, которые постепенно выстраивались в речь, смысл которой я не понимала и сейчас.

— …он говорил, что после операции старая жизнь для меня закончится…

Каан быстро и отрывисто кивнул, буркнув:

— Еще что?

— …что я теперь Лейла…и… — Господи, почему было так тяжело и больно дышать, когда я силилась сказать вслух то, что не понимала, но что меня пугало до холодного пота, — …и что я ехала со своими родителями…

Каан кивнул снова, словно ставил жирную точку на моей истории, бросив на меня очередной колкий, недовольный взгляд, такой пронзительный и холодный, словно стараясь заранее пресечь любой всплеск эмоций с моей стороны, которые уже бурлили внутри едкой тошнотой.

— Все верно. С этого дня твое имя Лейла Араслан. Тебе 23 года. Родилась в Стамбуле, но сразу после твоего рождения родители иммигрировали, и ты всю осознанную жизнь провела здесь, поэтому не знаешь турецкого языка. Ты не метиска, твой отец и мать не были турками, просто работали в Стамбуле по контракту, где познакомились и поженились, но каждое лето вы уезжали в город их знакомства. В этот раз тоже улетели и приехали вчера вечером. По дороге домой был сильный дождь, и трасса была мокрая. Последнее, что ты помнишь, прежде чем очнутся здесь, что вы попали в аварию.

Холодно, четко и кратко Каан пересказывал какую-то историю, частью которой я никогда не была, начиная холодеть от мысли о том, зачем это было нужно…и что стало в таком случае с настоящей Алией Романов, которой я перестала быть сегодня.

— Ты все запомнила? — даже как-то грозно спросил Каан, на что я неуверенно кивнула:

— Вы все это за ночь придумали?

То, что тяжело и твердо полыхнуло во взгляде Каана, заставило меня сжаться.

Мужчина не ответил сразу, разъедая меня глазами и словно сомневаясь, стоит ли ему отвечать на этот вопрос, но в конце-концов склонил голову на бок, проговорив так, словно отрезал от меня острым кинжалом часть задрожавшего сердца, не давая при этом даже дернуться:

— Это реальная история жизни. Которая отныне принадлежит тебе.

В животе взорвалась желчь, от которой в глазах буквально потемнело…наверное, поэтому мозг работал так тяжело, словно боясь донести наконец до меня ту страшную правду, которую Каан не скрывал, а боялась понять ее. И принять.

— Реальная? — прохрипела я, потянувшись к бокалу с водой и лишь сейчас замечая, как задрожала моя рука. Каан покосился на нее тоже, поджав губы и потянувшись вперед, чтобы перехватить мою руку и поднести стакан ко мне первым, позволив выпить лишь еще один маленький глоток, тут же убирая стакан на место. Только лучше мне совсем не стало. Даже если бы я выпила литров пять разом….

— Да, — как всегда сухо и совершенно безэмоционально кивнул Каан, глядя на меня так, словно пытался задушить взглядом, не выпуская из меня то, что рвалось наружу так отчаянно и сильно, что я просто не могла сделать и вдоха.

— …реальная….-прохрипела я, вытягиваясь на кровати, как бы больно не было, понимая, что я не смогу больше лежать и делать вид, что все в порядке, — как это может быть?…

— Так, что эта жизнь принадлежала одной девушке, а теперь принадлежит тебе.

Я закрыла рот ладонями, чтобы не закричать, зажмурившись, и пытаясь бороться с приступом тошноты и холодного пота, который выступил по всему телу, завошкавшись на кровати и неловко откидывая от себя простынь, чтобы успеть убежать до туалета еще до того, как меня в буквальном смысле вывернет наизнанку прямо на глазах Каана.

Вот только все было не так просто, как мне казалось.

Ноги тряслись и не хотели держать вес моего тела, которое весило больше беременного слона, а голова кружилась так сильно, что пол ходил ходуном, словно я шла по борту корабля, который попал в шторм. Только меня не останавливало даже это, когда я сползла с кровати, дернувшись куда-то в глубину палаты, понимая, что туалет где-то должен быть обязательно, пока я не растянулась на полу, рыдая и содрогаясь, потому что не могла выкинуть из головы одну простую мысль — что стало с этой девушкой? С настоящей Лейлой, чью жизнь они мне отдали?

Я не хотела видеть то, что рисовало мое сознание, не хотела слышать резкого голоса Каана, который рявкнул:

— Куда?!! Вернись сейчас же!!

Если бы Каан не был ранен, то успел бы поймать меня, сползающей с кровати, тяжело поднимаясь с кресла и запрыгав за мной на одной ноге, только я оказалась быстрее, ввалившись в отдельную комнату, и буквально повиснув на раковине, ногой успев захлопнуть дверь прямо перед носом разгневанного Каана, который шарахнул по ней ладонью с такой силой, что она содрогнулась.

— Открой сейчас же, пока я не выломал эту чертову дверь! — рычал Каан, но впервые я не боялась ничего, задыхаясь от рыданий, и скривившись над унитазом, пытаясь не потерять сознание и не свалиться на холодный мраморный пол, пока меня выворачивало на изнанку так, словно даже мои внутренности не хотели находиться в теле больше.

Каан притих, явно прислушиваясь и выдыхая за дверью тяжело и протяжно:

— Алия, открой дверь и позволь все объяснить тебе по-хорошему.

Я свалилась на колени, судорожно дыша и постанывая от жуткой боли в груди, словно меня раздирало на части стонущее сердце, в котором больше никогда не будет покоя, пока я хрипела, пытаясь выдавить то, что терзало меня сильнее это раздирающей боли:

— …что с девушкой?…

За дверью разлилось холодное колкое молчание, когда Каан все-таки нехотя ответил, как всегда сухо и так колко, словно речь шла о чем-то простом и совершенно не страшном:

— Она мертва.

— Что вы сделали с ней?! — взвыла я, понимая, что не хочу слышать от него больше нечего, не понимая лишь одного — как теперь я смогу жить с этой болью, с этим тяжелым острым камнем на душе, что лег могильной плитой на девушку, которую я даже не знала.

— Мы ничего с ней не делали. Успокойся, Аля.

Как?! Как я могла успокоиться, слыша все это и понимая лишь одно — я не смогу простить Хана за это никогда! Даже если в душе понимала, что он сделал это ради моего спасения.

Только это не было оправданием.

Это было жестоко! Дико! Непростительно! Никто не стоил жизни другого человека! НИКТО!

Я рыдала и выла, не слыша того, что быстро говорил за дверью Каан, иногда долбя по ней своей ладонью, хватая ртом воздух, которого мне снова катастрофически не хватало, начиная кашлять, отчего на полу появлялись капельки крови.

— Каан, какого черта?! Что происходит? Где Алия?

— Здесь! — рыкнул Каан, снова оглушительно хлопнув по двери.

Я растянулась на полу, свернувшись вокруг собственной груди, которая горела и жгла так сильно, что я словно превращалась изнутри в пепел. Но я хотела этого! Как я смогу жить, зная, что какая-то девушка умерла, чтобы отдать мне свою историю жизни?…

— Аля! Аля, ты меня слышишь? — раздался за дверью второй голос, который я уже знала.

Доктор Али теперь тоже стучал по двери, что-то буквально шипя на Каана снова на том языке, который я уже многократно слышала, но так и не понимала.

В конце-концов мужчины замолчали, но лишь потому, что в замке зашуршал ключ и дверь распахнулась, впуская прохладные руки, которые отлепили меня от пола осторожно, но настойчиво, а еще голубые глаза, которые осмотрели меня быстро и сосредоточенно и светлые брови, сошлись на переносице.

— Каан, что происходит? — Али положил меня на кровать снова, принявшись быстро и аккуратно осматривать, и пока не пытаясь меня разогнуть из состоянии сжавшегося эмбриона, растеряно глядя своими теплыми, проникновенными глазами и явно не понимая, отчего я рыдаю и вою от боли, не в силах выдавить из себя ни слова. Вряд ли этот мужчина понимал, что физическая боль уже ничего не значила. Боль душевная убивала меня, затмевая разум и раздавливая все эмоции прессом вины и паники.

— Я просто пытался объяснить ей, почему теперь она Лейла.

— И рассказал о девушке?

— …да.

— Офффффф, — тяжело выдохнул Али, — нашли кому доверить рассказать об этом!

Я дрогнула, когда прохладные ладони легко легли на мои щеки, заставляя мягко, но настойчиво поднять голову и встретиться взглядом с голубыми глазами, которые я едва могла рассмотреть сквозь пелену мокрых, склеивающихся ресниц.

— Алия, постарайся успокоиться и послушай меня.

— …убили ее… — простонала я, не боясь, что об этом кто-то узнает, но не в силах уменьшить этим свою боль, чувствуя, как его ладони сжали мои щеки сильнее, заставляя смотреть на него.

— Девушка была мертва. Ее никто не убивал, Аля. Послушай, я не знаю, в курсе ли ты, кем являются Теоман и Каан, но я — врач. Я давал клятву, что буду помогать людям, вне зависимости от их возраста, положения, статуса и прочих обстоятельств. Что я буду ставить человеческие жизни выше жизни собственной. И я никогда не позволил бы никому поступиться этим правилом. Даже Теоману. Я никогда не позволил бы ему поменять жизнь одного человека на другого, ибо все мы равны перед Богом, и только он может выбрать, кому жить, и когда умирать.

Я всхлипнула, всматриваясь в эти глаза — такие пронзительные и такие серьезные, которые держали меня не злостью и колкостью, а своей теплотой и абсолютно непередаваемой искренностью.

— На самом деле была авария, еще до того, как вы заметили ее и узнали. В тот момент, когда ваша машина влетела в столб рядом, девушка и ее родители уже были мертвы. Они ехали на большой скорости, Аля. В момент аварии девушку выбросило через лобовое стекло на трассу на несколько метров от машины….у нее не было шанса выжить с двойным переломом позвоночника и пробитым черепом…это мгновенная смерть. Я бы никогда не поддержал Тео с его идеей, но…ваша ситуация на самом деле была серьезной….

Али неловко кашлянул, не пытаясь отпустить меня и всматриваясь в мои глаза, словно пытаясь увидеть, как кусочки этой жуткой мозаики постепенно скалываются в моей голове.

— Никто не осуждает людей, которые жертвуют свои органы для спасения других людей, зная о своей неминуемой смерти, Аля. Я уверен, что Лейла помогла бы тебе, если бы у нас была возможность рассказать ей обо всем. Поэтому прими ее помощь и проживи эту новую жизнь, данную тебе так, чтобы Лейла гордилась тобой, хорошо?…

— …вы поменяли нас? — едва смогла прохрипеть я, пока не понимая, как мне реагировать на это все, не в состоянии разогнуться и справится с собственным дыханием.

— Да. Теперь соратники Озана уверены, что Алия Романов мертва. Что она пыталась бежать от Хана, но не справилась с управлением и попала в аварию. Они успокоятся окончательно, когда получат результаты ДНК, которые подтвердят, что это именно Алия, — сухо проговорил Каан, который снова занял свое место у кровати, даже не пытаясь посмотреть в мою сторону, — а Лейла будет продолжать жить дальше…если только не перепутает ничего из своей жизни.

— …что вы сделали с телом девушки? — мне казалось, что мой голос не звучит вовсе, только мужчины услышали и первым ответил Али, приглушенно, словно боясь, что нас могут услышать:

— Тео занимается ее похоронами. Все будет сделано по всем традициями в лучшем виде…он странный, с этим не поспоришь, но он уважает то, что Лейла сделала для нас…

Я закрыла тяжелые ресницы, слушая, как колотиться мое сердце, не в силах что-либо сказать и пытаясь не утонуть в океане собственных мыслей, где поднималось страшное цунами.

— Еще вопросы есть, или успокоилась наконец? — недовольно и сухо буркнул Каан в темноте под моими ресницами.

— …кто такой Теоман?

— Это настоящее имя Хана, — ответил Али осторожно, словно не уверенный в том, должна ли я об этом знать и разлилось напряженное молчание, когда каждый думал о своем тяжело и упорно.

— А теперь я должен тебя поругать, — первым нарушил молчание Али и снова его ладони легко коснулись моего лба, а затем запястья, — пару часов назад ты перенесла операцию, и я запрещаю тебе даже пытаться самостоятельно сесть, не то, чтобы разгуливать по палате! Ты поняла меня, Аля?

— Лейла, — сухо и резко поправил Каан, на что Али лишь сконфуженно кашлянул.

Я ничего не могла сказать.

В голове что-то жутко гудело, отчего виски буквально вибрировали, но я послушно делала все, что говорил доктор Али, при этом ощущая, словно в эту секунду нахожусь в каком-то другом измерении. Где не было боли, не было слез, не было этого ужаса, который едва ли так быстро мог уложиться в моей голове и не свести с ума.

Я мечтала проснуться утром в своем стареньком доме от голоса Джеки. Мечтала, что скоро я пойду в кафе, где меня не любили….но где все было понятно и как-то правильно. Где я четко знала, что буду делать, куда пойду, и чем закончится мой вечер….

А сейчас?…

Я не знала ничего. Я даже не понимала, кем была на данный момент.

Больше не Алия….но еще не Лейла.

Я не могла уснуть ночью, даже если Али сделал все возможное, чтобы моя боль стала меньше, и не впускал в палату полицейских, которые были обязаны опросить меня, как единственную выжившую участницу аварии. Я слышала голос Али за дверью, который говорил, что его пациентка еще слишком слаба морально и физически для того, чтобы снова пережить ужас аварии, и что они просто обязаны войти в мое положение, ведь в одночасье я осталась полной сиротой…

Я стала сиротой уже дважды…

Наверное, даже трижды, учитывая, что Хан в этот день так и не появился.

— ….спи уже… — устало буркнул Каан, который скрючился на кресле рядом, вытягивая свою многострадальную ногу, подставив под нее низкий журнальный столик, и кутаясь в тонкий плед.

Нога оказалась сломанной, но он не сказал мне ни слова, уковыляв из палаты лишь единожды за долгий день в тот момент, когда вечером к нам заглянул Али для моего очередного осмотра.

Именно он спокойно и добродушно поведал мне, что Теоман, известный мне, как Хан, жив, но тоже не совсем здоров и получил сквозное пулевое ранение….что вобщем-то его никак не оставило в стенках больницы. У Каана так же была «царапина» от пули, вроде бы ничего смертельно страшного, и перелом ноги, который он заработал в той подставной аварии, в которую мы попали.

Мне нравился Али. Он был спокойный, добрый и какой-то по особенному открытый.

Не настолько высокий, как Хан и Каана, не такой подчеркнуто восточный, да и я бы никогда не подумала, что он был турецких кровей, если бы не его имя и способность легко говорить с Кааном на их родном языке. Подумать только — светловолосый и голубоглазый восточный мужчина! Добрый, очаровательный, с абсолютно солнечной улыбкой и лучезарным теплым взглядом, что при виде него всегда искренне хотелось улыбнуться в ответ. Али был словно теплый светлый лучик в этом темном царстве черноглазых, холодных и колких мужчин.

— Лейла, спи!

Я поморщилась от недовольного бурчания Каана, содрогаясь каждый раз, когда слышала это имя.

Тошнота не ходила уходить далеко, и, я знала, что теперь это было связано далеко не с операцией.

Мне было тошно, страшно и больно каждую секунду, когда я думала о девушке, которая умерла так несправедливо рано, не узнав жизни сполна…и что даже после ее трагичной и несправедливой смерти, ей не было покоя….

— Дело сделано. Перестань уже об этом думать и просто смирись.

Я смотрела в темный потолок ночной палаты, слыша шаги в коридоре, где не спал мед. персонал, ухаживая за больными, молча плача и терзая себя снова и снова.

Я мысленно просила прощения у Лейлы за то, что сделал Хан…за то, что я не кричу и не пытаюсь пойти в полицию, чтобы рассказать всю правду…за то, что я такая трусливая, низкая и ничтожная….Горячие слезы катились по моим холодным белым щекам, пропитывая насквозь мою легкую больничную сорочку и впитываясь в подушку.

— ….какой она была?… — прошептала я скорее себе, чем Каану, слыша его тяжелый протяжный вздох, и недовольное ворчание на его родном языке, когда мужчина заворочался на своей неудобной и явно мелковатой для него лежанке, хотя Али предлагал ему привезти сюда кровать, а еще лучше заместиться в палате рядом. Каан отказался от всего, постоянно находясь рядом, словно сторожевой пес…которому явно не нравилась его работа.

— Я уже сто раз сказал тебе все, что знаю об этой девушке! Я не знал ее лично! Даже живой не видел! Прекрати уже это самотерзание! Сама не спишь и мне не даешь, черт побери! Али тебе уже объяснил всю ситуацию доступно и ясно — мы просто поменяли вас, ради твоего чертова спасения. Лейлу уже не вернуть. Никто никого не убивал, мы просто воспользовались этой ситуацией.

— Как вы узнали об аварии? — тихо прошептала я, начиная лишь теперь понимать эти странные слова Каана в несущейся по трассе машине, когда он говорил, что я подхожу по возрасту и даже по внешности. Они знали обо всем заранее, когда мы ехали…возможно дело было даже не в той завязавшейся перестрелке, а в том, что нужно было успеть приехать на место аварии. Разве не об этом говорил Рей, когда звонил? Что он сказал тогда?

«…У вас не больше пары минут, пока не приехала скорая и полиция! Их уже вызывали, так что поторопитесь!..»

— У Рея есть друзья в полиции, которые сообщили, — после некоторого молчания нехотя отозвался Каан, и я чувствовала, что он повернулся в темноте, глядя на меня, — мы долго думали, как отвести от тебя удар соратников Озана. Этого варианта не было в списке. Он возник неожиданно, и все получилось спонтанно…без какой-либо подготовки и договоренности, поэтому прошло все не настолько гладко, как хотелось бы.

Если бы не эта темнота, то, наверное, я могла бы увидеть, как Каан покосился на свою ногу.

— …все это просто ужасно… — я старалась сдержаться, но все-равно всхлипнула, словно видела перед собой изувеченное тело красивой девушки, которое лежало посреди проезжей части, сломленное и окровавленное.

— Али тебе правильно сказал — разве есть что-то страшное и ужасное, когда люди жертвуют свои органы тем, кто способен выжить? Никто из нас не сможет вернуть Лейлу и подарить ей новую жизнь, но мы можем подарить эту жизнь тебе….просто будь за это благодарна ей. И проживи эту жизнь достойно. Начни ее с чистого листа. Стань сильной. Стань такой, какой всегда мечтала.

А разве теперь у меня был выбор?

Каан замолчал, глядя на меня в темноте, а потом просто отвернулся, оставляя меня со своими тяжелыми мыслями.

Я не знала, уснул мужчина или нет, прошептав очень тихо всего один вопрос:

— …какое полное настоящее имя Хана?

— Спросишь у него сама, когда он придет.

Больше я не мучила Каана вопросами, притихнув, но не в силах уснуть. Я думала над его словами, пытаясь понять, что чувствую, кроме своей боли и полной растерянности.

На следующее утро Али вошел в палату как всегда улыбающийся, но заметно напряженный, держа в руках какие-то бумаги, текст которых я не видела, даже если смогла бы присмотреться.

Я терпеливо и напряженно ждала, что он скажет, когда Али сначала осмотрел меня, затем перекинулся парой фраз о состоянии Каана, который только отмахнулся рукой, хмуро заметив, что и похуже бывало.

— Вобщем есть кое-что, чего вы не могли знать о Лейле, — наконец кашлянул Али, заставив меня сжаться, а Каана вытянуться в кресле, когда он просто кивнул головой, ничего не говоря, — девушка не могла говорить. В детстве получила травму, которая отложила отпечаток на ее способность воспроизводить звуки.

— Что это значит, Али? — нахмурился Каан, подавшись вперед и застыв, когда он приглушенно ответил:

— Лейла была немая.

В палате повисло молчание, от которого звенело в ушах.

— Ты серьезно?

— Да, ошибки быть не может, я нашел все, что смог о состоянии ее здоровья, чтобы сделать новую карту…родители возили ее в прошлом году на обследование в один центр. Лейле должны были сделать операцию, чтобы попытаться вернуть способность говорить.

Голова шла кругом, отчего светлые стены буквально расплывались перед глазами, поглощая звуки и голоса в моей голове, словно ее закоротило….если это был тот самый чистый лист, о котором говорил Каан, то он был светлым от плотного туманна, куда я несмело ступала, не зная, что ждет меня в этой белой мгле. Я только что упала, не сделав даже первого шага, понимая, что ничего не знаю о себе новой….как не могу поставить точку на себе старой.

— Не переживай, — обратился ко мне Али, склоняясь над кроватью, — мы уже обсудили эту ситуацию с Тео сегодня и решили, что через пару месяцев, когда все утрясется и встанет на свои места, мы просто якобы сделаем тебе операцию, когда ты сможешь заговорить.

Я уже ни о чем не переживала…я просто пыталась понять, как мне жить дальше, а главное зачем.

В этих тяжелых раздумьях прошел день.

И еще…и еще…

Я терялась в днях, считая только жуткие бессонные ночи, которые отмеряли мою так называемую «новую жизнь», что началась не с чистого листа, а с запаха горелой резины и цвета крови.

Я не хотела такой жизни, но как я могла свернуть теперь обратно?…

Мне казалось, что я каменею, лежа в кровати и уже не испытывая боли.

По крайней мере, физической.

Мне казалось, что я начинаю сходить с ума, прислушиваясь к шагам в коридоре и пытаясь узнать в них шаги того, по кому моя душа рыдала и стонала, прося о помощи и пощаде.

Мне не нужны были эти лекарства, капельницы и перевязки. Мне просто нужен был глоток аромата, который пробудит во мне жизнь и способность идти дальше.

Я спрашивала у Каана и Али осторожно и тихо, где Хан, смущаясь каждый раз произносить даже его имя вслух, получая в ответ всегда лишь одно, что он занят и приедет, как только сможет.

…я начинала думать, что он ушел…

Что поставил точку на Алие и больше не захочет перевернуть новую страницу…с Лейлой.

Сначала я тихо плакала ночами, мысленно умоляя его прийти.

Потом я злилась и ненавидела его черные глаза, которые видела в своих снах, где я бежала за ним по темным лабиринтам, слыша его шаги и голос, но никак не могла догнать.

В конце-концов, я просто устала от этого ожидания, чувствуя себя так, словно из меня вынули душу.

Я была опустошенная и разбитая.

Потерянная и сломленная…никому не нужная, как сирота.

Только сколько бы дней и ночей не проходили в моих слезах и ожидании, сколько бы сердце не билось на мелкие осколки, которые ранили душу своими рваными краями, а оно собиралось в единое целое каждый раз, стоило только терпкому, пряному, родному аромату оплести мое тело, проникая под кожу, словно это был мой волшебный эликсир жизни, когда я становилась единой, целой…и живой.

Матрас прогнулся на больничной койке, когда меня оплели горячие руки, и стройное горячее тело прижалось к спине, вытягиваясь за мной, словно та самая броня и защита, которая могла скрыть и спасти от целого мира, не боясь ничего и не зная никаких запретов.

— …Али сказал, что ты почти ничего не ешь….хочешь, чтобы я покормил тебя своими руками? — прошелестел приглушенный голос, чье ароматное дыхание коснулось моей трепещущей кожи, а горячие губы осторожно опустились на полуобнаженное плечо, заставляя меня задрожать, — Капризничаешь?…

— …пытаюсь жить…. — прошептала я, не открывая глаз, дрожа и впитывая в себя его тепло, его голос и этот аромат, который захватил меня в свой томительный плен, обволакивая и пленяя, даже если было больно где-то внутри, — …кто я теперь для тебя? Аля или Лейла?….

— Мавиш, — улыбнулись его горячие губы, прижимаясь к моей прохладной коже за ушком, — для меня ты всегда будешь Мавиш….не важно, какое будет твое имя для этого мира, главное, что ты в безопасности и ты жива…

Я хотела развернуться к нему, обвиваясь вокруг его стройного тела, чтобы прижаться крепко-крепко, уткнувшись носом в его грудь…чтобы дышать только им, и не дать разжать моих рук, когда он захочет снова уйти, но не двинулась, пытаясь дышать, чтобы прошептать едва слышно:

— А ты? Кто ты теперь для меня? Хан или Теоман?…

— Не важно, — еще один поцелуй и кончик носа, который прошелся по моей шее сзади, пробуждая тело миллионами взбудораженных клеточек, которые встали дыбом по всему телу, затрепетав и застонав от его прикосновений и этих рук, которые прижимали к себе с такой силой и властью.

— Я ничего не знаю о тебе…

— И не должна знать.

— Не считаешь, что это не очень справедливо? — чуть нахмурилась я, затрепетав, когда его длинные пушистые ресницы защекотали меня по щеке, и Хан настойчиво скользнул горячими, мягкими губами, заставляя повернуться к нему.

— Пусть не справедливо, зато безопасно.

Я покорно повернулась к нему, застыв, когда в полумраке комнате наконец смогла увидеть эти пронзительные глаза, которые выглядели совершенно черными, как та черная дыра, в которой способна потеряться целая Вселенная. Что уж было говорить про меня, когда я смотрела в эти черные океаны, не боясь утонуть, и понимая, что золото в моей крови никуда не испарилось даже спустя столько времени, проведенного без него. Не спасли меня и капельницы, когда казалось, что во мне больше не осталось крови, и по венам отныне движутся лишь лекарства.

— Разве опасность осталась? — едва смогла прошептать я, чувствуя его горячее ровное дыхание на себе и видя эти глаза, которые привораживали своим томным сиянием, влюбляя с каждым разом все сильнее и сильнее каждой длинной черной ресничкой, — Разве ты не похоронил Алию?…

— Опасность есть всегда, Мавиш.

-..ты снова уйдешь?..

Его длинные ресницы чуть дрогнули, когда Хан кивнул:

— Да.

Я боялась этой минуты, пытаясь вплестись в него, чтобы не дать уйти.

Я дышала им так жадно, что моя голова кружилась, но в сердце стучала лишь жадность и паника, что мне постоянно было мало.

— Где Каан? — я смущении я прислушивалась к звукам притихшей комнаты, лишь сейчас понимая, что не хотела бы, чтобы он стал свидетелем наших объятий с Ханом. Или Теоманом?

— Ушел по делам и вернется только утром.

Я блаженно прикрыла глаза, прижимаясь к мягкой ткани его рубашки, пропитанной теплом и ароматом Хана, чувствуя его ладони на своей спине, которые осторожно поглаживали, словно боясь сделать лишнее движение и причинить боль.

-..мне уже лучше… — прошептала я в его грудь, слыша хриплый смешок и отрывистый выдох, когда Хан улыбнулся надо мной, облокачиваясь подбородком о мою голову и чуть качая головой:

— Ты еще очень слаба, Мавиш.

Я вспыхнула от стыда, понимая, о чем подумал Хан, слыша мои слова….а еще оттого, что так оно и было и он все верно воспринял, даже если я никогда не призналась бы в этом. Даже себе!

— Вероятно, ты не правильно подумал, — быстро пробормотала я, слыша мягкий соблазнительный голос Хана, который растекался по моему телу, словно горячий пряный нектар, слаще меда и вкуснее любой восточной сладости:

— Я не думаю, я знаю наверняка.

Я не хотела спать.

Боролась со сном, как только могла, вот только впервые мое тело расслабилось, вобрав его тепло и аромат, которые успокаивали и давали мне то чувство покоя, уюта и защищенности, о которых я успела забыть со дня смерти обоих своих родителей.

И, погружаясь в глубокий сладкий сон, я улыбалась, потому что чувствовала на себе его крепкие горячие руки и ощущала дыхание, слыша мелодичную шепчущую речь, которую не понимала, но уже любила.

Утро не было радостным и долгожданным, потому что первое, что я ощутила — я снова одна.

Без Хана…Без Теомана…назовите его как хотите, но когда его не было рядом, моя жизнь останавливалась и замирала в ожидании, в вечном поиске черноты его глаз, в звуке его шагов…

— Вижу, тебе сегодня гораздо лучше, — злобно и ядовито полыхали шоколадные глаза Каана, когда он появился утром, застав меня за завтраком и от его тяжелого ненавидящего взгляда вкус еды пропал, и она просто упала в желудок.

Я не понимала, откуда была эта ненависть…я просто отчетливо видела, что после этой ночи, которую Хан провел рядом со мной, лежа рядом и просто обнимая, Каан изменился, став еще злее и дерганее. Он больше не смотрел на меня, не пытался заговорить, не обращал внимания, словно я была всего лишь пустым местом…местом, которое раздражало его, стоило только напомнить о себе.

— Могу я спросить у вас?

— Не можешь! — рявкнул Каан, оборвав все мои попытки к общению, заставляя сжаться и замолчать.

Единственным, с кем я могла общаться был лишь солнечный голубоглазый Али, который заходил несколько раз в день, тепло улыбаясь, и стараясь поднять настроение забавными рассказами.

Иногда он приходил к нам обедать, чтобы составить мне компанию. Обычно в такое время Каан уходил, не глядя на меня и разговаривая с Али лишь резкими обрывками на их языке.

— Каан и Теоман братья? — осторожно спрашивала я у Али в очередной наш совместный обед, видя, как он лишь пожал плечами, отводя глаза, как мне казалось немного виновато:

— Думаю, тебе нужно спросить об этом у них самих.

Я лишь закивала в ответ, отчетливо понимания, что это из разряда «миссия невыполнима», потому что Каан просто не разговаривал со мной, а Хан на все вопросы отвечал расплывчато и загадочно.

Спустя две недели мне было страшно прощаться с моим единственным другом в этой странной истории, где было сотня вопросов и ни одного точного ответа, когда Каан снизошел до того, чтобы сообщить мне, что время пришло, и сегодня мы уезжаем из больницы.

— Меня выписывают?

Каан ничего не ответил, поставив на пол несколько пакетов с какими-то фирменными значками, и как всегда недовольно сверкнув глазами:

— Десять минут на сборы и чтобы была готова. Я подожду за дверью. И не забывай, что отныне ты Лейла, а не Аля! Нет больше девчонки с косичкой, есть молодая девушка — гордая, смелая и сильная, которую не сломила даже смерть ее родителей.

Я вздрогнула, когда дверь за Кааном с хлопком закрылась, оставляя меня в зловещей тишине.

Ну вот и началась эта самая устрашающая новая жизнь, в которой я брела, словно в плотном тумане, не зная, что будет после каждого моего нового шага…и пусть она была белая. Этот цвет меня не радовал, заставляя содрогаться и холодеть.

В пакетах были красивые, элегантные и явно очень дорогие вещи — черное зауженное платье, скромное, но при этом очень стильное, из мягкой ткани. Черные туфли-лодочки на классической тонкой шпильке, даже темные очки и легкий кружевной, тончайший шарфик, который я одела на голову, как символ траура, собрав волосы на затылке.

Все еще было больно ходить, но я вышла твердой походкой с поднятой головой, встретившись с оценивающим взглядом насыщенно шоколадных глаз Каана, который терпеливо ожидал меня в коридоре, прислонившись к стене и опираясь стройной мускулистой рукой об изящную трость, с которой стал ходить некоторое время назад, пока его нога полностью не зажила.

Молча, он протянул мне свою руку, предупреждающе полыхнув своим колким, злобным взглядом, когда я осторожно и напряженно взяла его под руку, едва касаясь ткани его темного костюма, шагая рядом, и не обращая внимания на взгляды, провожающие нас.

На первом этаже нас ожидал Али, который окинул меня ошарашенным взглядом, но быстро справился с собой, смущенно кашлянув, и протягивая мне какие-то документы с официальным тоном, но как всегда светя своими добрыми, солнечными, голубыми глазами:

— Мисс Араслан, вот ваши документы. Прошу не затягивать с лечением связок и записаться ко мне на прием, как только пройдете реабилитацию. Всего хорошего и будьте здоровы.

— Благодарю, доктор, — вместо меня вежливо и отстраненно кивнул Каан, любезно склоняя голову и отводя меня в сторону дверей на выход.

Если бы только я знала заранее, что сегодня придет время прощаться с милым Али, то все было бы совсем не так…я бы искренне поблагодарила его за то, что он всегда был рядом и не давал упасть духом в беспросветном царстве карих глаз. Я бы обняла его и сказала, что была рада нашему знакомству…но я послушно шагала за Кааном, понимая, что не могу даже просто обернуться и хотя бы помахать Али на прощание рукой.

Нас не ждала машина.

Каан просто махнул рукой, останавливая такси, и галантно открывая передо мной дверь, помогая устроиться на заднем сидении, и я бы удивленно покосилась на него из-под темных очков, если бы не видела этот холодный, злобный взгляд.

Наверное, со стороны мы смотрелись просто умилительно — хрупкая девушка в черном, которая прятала свои глаза за очками и боль под кружевным шарфом, и сильный, красивый мужчина рядом, который вел себя, как настоящий джентльмен, выглядя при этом, как самый желанный восточный принц. И никто не мог предположить, как все было на самом деле.

Я надеялась, что не выгляжу излишне напряженной, вглядываясь в дорогу и, благодаря темным очкам, незаметно наблюдая за реакцией Каана, чтобы понять, все ли у нас в порядке. Но мужчина спокойно сидел на переднем сидении, глядя только на дорогу и не пытаясь посмотреть через зеркало назад, чтобы проверить, не было ли за нами кого-нибудь… Я чувствовала себя каким-то параноиком, видя, как Каан ведет себя совершенно спокойно…наверное даже подчеркнуто спокойно и сдержанно.

Сцепив руки на коленях, я даже не пыталась запомнить дорогу, понимая, что за окнами пробегает незнакомый город. Город, где, видимо, правил Озан….я даже не смогла бы сказать приблизительно, сколько мы ехали, когда машина плавно остановилась у высокого, стильного и явно весьма дорогого, судя по отделке. здания, и Каан протянул деньги водителю, оборачиваясь ко мне и растягивая губы в очаровательной улыбке, вот только его глаза оставались все такими же колкими и злыми:

— Идем, дорогая.

Если бы я сделала шаг из машины на секунду раньше, то споткнулась бы о собственные ноги, растянувшись возле машины прямо на асфальте. Дорогая?!!!!!….

Каан же вышел из машины с полуулыбкой, на которую можно было залюбоваться и впасть в полный ступор, открывая мою дверцу и протягивая раскрытую ладонь, чтобы помочь выбраться с заднего сиденья. Водитель все это время наблюдал за нами молча, вдруг чуть склоняя голову и проговорив:

— У вас траур, мисс?

— Лейла потеряла обоих родителей, — грустно вздохнул Каан, приобнимая меня и чуть щипая за руку, когда я напряженно вытянулась и вся застыла, давая понять, что я явно веду себя не так, как нужно.

Я склонила голову, изображая горе и в сотый раз вознося хвалу Каану за то, что он догадался приобрести эти замечательные темные очки, слыша, как водитель ахнул, выглядывая на меня и выгибая черные брови в глубочайшем извинении и грусти:

— Аллах-Аллах! — я напряглась снова, когда рука Каана, настойчиво обнимающая меня, окаменела, словно он почувствовал что-то неладное, — Прошу прощения, я и подумать не мог, мне очень жаль! Примите мои соболезнования, мисс! — водитель смотрел на меня, когда я лишь кивнула головой, слыша над собой голос Каана:

— Мы благодарим вас, дорогой друг. К сожалению Лейла не сможет вам ответить, т. к не говорит.

— Не говорит?

— Нет, она немая, — Каан не стал дожидаться, когда мужчина придет в себя, громка ахнув уже за нашими спинами, увлекая меня к большим дверям и держа крепко возле себя, при этом сохраняя дистанцию. Я же старалась идти за ним в такт, чтобы даже наши руки не соприкасались, понимая, что Каану это не просто неприятно, а явно противно…

Возле стойки администратора Каан остановился, не убирая своей руки от меня и проговорив смотрящей на него девушке сухо и холодно, без какого-либо приветствия:

— Номер забронирован на Каана Догуллу.

Но, даже не смотря на его холодный тон и скучающий вид, мне почему-то хотелось улыбнуться, видя девушку, которая смотрела бы на красавчика Каана во все глаза, если бы ей это было позволено в статусе администратора отеля. Поэтому она краснела, и часто дышала, старательно изображая из себя собранного и отрешенного от всего земного профессионала, хотя невозможно было не заметить, как дрожали ее ресницы в желании посмотреть на Каана хоть одну долю секунды.

Да уж. Что там говорить, а Хан и Каан были шикарными мужчинами. Высокими. Стройными. Харизматичными. Сильными. Властными. Такими, мимо которых невозможно пройти спокойно, не свернув голову им вслед.

— Мистер Догуллу, это вы? — сдержанно и деловито поинтересовалась девушка не без доли приветливости, которая обязаны была быть у каждого работника такого шикарного отеля, как этот.

— Я.

— Добро пожаловать. Вот ваши ключи. Ваш номер люкс…. — девушка сконфуженно замолчала, хотя, кажется, должна была сказать что-то еще, когда Каан просто взял ключи со стойки, резко и целенаправленно зашагав в сторону лифта, увлекая меня за собой. И если бы только я могла позволить себе говорить при людях, не изображая немую девушку в черном, то обязательно спросила бы, чем эта девушка заслужила такое неуважение к себе?

Хотя….если быть до конца честной, едва ли я позволила бы себе что-либо просить у Каана, видя его злые, красивые глаза, даже если устала от его вечной злости и полного непонимания того, что происходит.

Я молча вошла за ним в лифт.

Молча вышла на нужном этаже, остановившись у больших дверей, когда мое сердце дрогнуло и забилось сильнее…эти двери были так похожи на те, что были в гостинице Хана, в которой мы были всего единожды, но я не смогла бы забыть об этой поездке до конца своих дней…сколько бы мне не осталось жить, исходя из последних событий.

И, даже если это был другой отель, все-равно я не могла заставить себя успокоиться, тяжело сглотнув, когда Каан открыл дверь электронным ключом, сухо кивнув вперед, отчего я сделала шаг назад, прошептав:

— Мы будем жить в одном номере?

Каан выкинул что-то на своем языке, буквально затолкав меня в двери, которые резко захлопнул за нами, отрывисто прошагав вперед и бросая ключи на низкий журнальный стол к гостиной.

— Когда ты уже запомнишь, что не можешь говорить на людях!

— В коридоре не было людей…

— Там могут быть камеры, черт побери!

Я продолжала сконфуженно стоять у двери, мельком оглядев шикарный номер, в котором явно было несколько комнат, помимо большой гостиной с огромным телевизором и просторным балконом, где стоял изогнутый низкий диван со множеством подушек и большим кальяном.

— Твоя комната там, — ткнул пальцем Каан, стягивая с себя пиджак, и глядя на меня ядовито и колко, выгибая насмешливо бровь, — тебя что-то смущает? Боишься, что негде будет уединиться, когда явится Хан? Не бойся, он не придет!

Последние слова Каан буквально выплюнул с каким-то потаенным злорадством, отчего сердце защемило и перехватило дыхание, но я старательно отгоняла от себя страшные мысли, которые вились внутри и кусали, стянув с себя темные очки и просто молча удаляясь в ту комнату, на которую Каан кивнул.

Я уговаривала себя, что Хан не посмеет просто взять и пропасть после стольких сложностей…

Не сможет оставить меня совершенно одну в этом мире с новой жизнью, которую я не знала.

В конце — концов, Каан был рядом, а ведь это было самым весомым знаком того, что Хан не ушел, так ведь?

Моя новая спальня была бело-серой, приятной глазу, стильной и красивой, но только это не трогало мою душу, когда я сидела у окна, рассматривая огни города внизу и теряясь в собственных мыслях.

Я слышала, как в гостиной ходит Каан, с кем-то разговаривая по телефону, прислушиваясь и с дрожью пытаясь услышать знакомое имя в потоке непонятной, мелодичной речи, но не слышала.

Когда стало совсем темно, Каан постучался, чтобы сообщать, что принесли ужин, но не настаивал, чтобы я вышла и поела, когда я просто сказала, что не голодна.

А на следующее утро, он сообщил, что сегодня мы завтракаем на общей террасе внизу, а потом едем по магазинам за новой одеждой для меня, и это не обсуждается.

— Но я не хочу…

— Меня мало волнует, что ты хочешь, Лейла. Так нужно сделать и ты это сделаешь. Собирайся.

Я бы недовольно поморщилась и даже, наверное, попыталась бы настоять на своем, если бы в голову не пришла неожиданная мысль, от которой меня бросило в холодный пот:

— Каан, за нами могут следить?….

— Не следить. Но могут проверить, — сухо отозвался мужчина, добавив, — я жду тебя в гостиной. Поторопись.

Больше не было никаких споров и пререканий. Я делала все, как он говорил — ходила, выбирала одежду, ела мороженное, смотрела на фонтан, и молчала. Главное постоянно молчала.

Так прошла еще неделя…

Бесконечная, серая, длинная неделя. Сухая и безрадостная.

Еще одна неделя в череде, проведенной без Хана…

Теперь у меня появилась одежда, которой никогда не было — стильная, дорогая, роскошная, сдержанная и элегантная. Платья, юбки, блузки, туфли, сумочки, платки….а еще планшет, где я могла наблюдать за своей дорогой бабушкой, радуясь тому, что у нее все хорошо.

И телефон, на который мне никто не звонил.

Каждый день я слушала, как Каан разговаривает с кем-то по телефону.

Он вообще много разговаривал и часто сидел на своим ноутбуком с какими-то бумагами. Иногда на турецком, но чаще на понятном мне языке, он отчитывал кого-то, требовал подробного расписанного графика, планов и неукоснительного выполнения всех работ в его отсутствие. И, глядя на него сейчас, слыша все эти разговоры, я думала, что едва ли Каан походил на истинного бандита….скорее он был успешным бизнесменом, который привык все держать под неусыпным контролем, проверяя все и всех, за что кто-то получал каждый день по телефону очередную взбучку.

Каан всегда был сдержан. Всегда собран. Всегда зол…всегда кого-то отчитывал. Всегда на кого-то ругался. Всегда был кем-то недоволен…и лишь один раз, когда его телефон зазвонил, и Каан с каменным лицом, посмотрел на оживший дисплей, его глаза вдруг полыхнули растерянность, паникой и…растаяли.

Впервые я увидела, как эти шоколадные глаза могут светиться изнутри, вбирая в себя тепло горячего шоколада, когда Каан смотрел на свой телефон в явном смущении, словно сомневаясь, стоит ли ему отвечать, даже если было очевидно, что он этого очень хочет.

Я застыла в дверях такая же растерянная и ошарашенная тем, что в Каане могло быть столько эмоций, неловко переступая с ноги на ногу, держа в руках свою кружку с кофе, которую собиралась помыть, но воспитание не позволило мне стать свидетелем чужого разговора. Я быстро закрыла дверь за собой, войдя в спальню снова, слыша лишь то, что Каан решился ответить, заговорив на удивление мягко и тепло.

Был ли это его ребенок? Или девушка? А возможно даже жена?

Ведь я ничего не знала о нем….как ничего не знала и о Хане.

Мы по-прежнему разговаривали очень мало. Точнее будет сказать Каан указывал, что делать, а я молча делала, не смея перечить и отчетливо понимая, что он в любом случае знает и понимает в этой непростой ситуации больше меня. А еще я боялась подвести Хана…сделать что-то не то, чтобы все их старания пошли насмарку.

И, даже не смотря на слова Каана о том, что Хан не придет, не было ни одной минуты, чтобы я не продолжала ждать его…чтобы я перестала прислушиваться к каждому звуку, стараясь неожиданно уловить его аромат и услышать в полумраке этот волшебный голос. Я засыпала в мыслях о Хане, надеясь увидеть его во сне….или ощутить рядом, проснувшись.

Ночью я проснулась от крика Каана, испуганно подскочив и сквозь липкий сон, пытаясь понять, что происходит, подпрыгивая с кровати и устремляясь в гостиную, где слышала его голос.

Он что-то злобно кричал на своем языке, когда я затормозила у самой двери, уже взявшись за ручку, лишь в тот момент понимая, что вряд ли нам что-то грозит…Каан просто с кем-то ругался…но делал это настолько эмоционально и с такой яростью, что я поежилась, тихо возвращаясь к кровати и осторожно приседая на ее край.

Отчего-то вспомнился день, когда, получив ранения, мы неслись в машине, и Каан ругался с Ханом относительно моей дальнейшей судьбы и той аварии, о которой я на тот момент еще ничего не знала…тогда они так же кричали.

Громко. Резко. Шипя и выплевывая какие-то слова.

Если бы только я могла понять, о чем шла речь, начиная дрожать в мыслях о том, на другом конце связи в этот раз мог быть не кто-то с работы Каана, а сам Хан, подпрыгивая на кровати, когда Каан прокричал надрывно: «Аllah belani versin!!!» и послышался грохот и звон чего-то разбившегося, отчего я испуганно застыла, обхватив себя руками, понимая лишь одно — выйти и спросить, что происходит, было самой плохой идеей, которая только могла прийти в мою шальную голову.

С кем бы сейчас не общался Каан, а настроение его было явно испорчено…

Я напряженно ждала. Даже не знаю, чего именно, но только за дверью моей спальни воцарилась жуткая, напряженная тишина, которая повисла, словно грозовая туча, и я не знала, в какой момент на мою голову обрушится ливень и ударит молния.

Гром и молния в лице Каана настигли меня рано утром, когда послышался отрывистый и громкий стук в дверь и недовольный, дрожащий от ярости голос мужчины пророкотал:

— Просыпайся и собирай вещи. Через три часа мы улетаем.

Даже если я не спала эту ночь, а просто лежала, прислушиваясь к звенящей тишине за стенами моей спальни, все-равно испуганно подскочила, застыв в удивлении и поспешив к двери, которую распахнула, глядя в удаляющуюся широкую спину Каана, что размашисто и нервно вышагивал в свою комнату, где за распахнутой дверью на кровати можно было увидеть небольшой чемодан с рядами аккуратно сложенных стопочек одежды.

— Куда? — выдохнула я, на что Каан не обернулся, злобно рыкнув:

— Тебе какое дело? Делай, что тебе говорят!

Я дрожала, прикрывая двери и понимая, что готова просто разрыдаться…

А как же моя бабушка? Неужели она останется здесь одна?

А как же Хан?…он не приедет даже попрощаться?…

Мои пальцы мелко дрожали и были холоднее льда, когда я послушно выполнила в этот раз все, что сказал Каан, аккуратно скалывая свои недавно купленные немногочисленные вещи с новый элегантный чемоданчик, который Каан оставил у моих дверей.

С надеждой я прислушивалась к тому, что происходит за пределами комнаты, все — еще надеясь услышать голос Хана…и когда в номер осторожно постучали, я выскочила из комнаты, замерев и перестав дышать, вот только все напрасно.

Это был курьер, который передал Каану какой-то небольшой пакет, и я вернулась в комнату, раздавленная злобным колким взглядом Каана.

Мои надежды стонали, извивались в предсмертных судорогах и медленно умирали…

Хан не приехал в отель.

Не появился, когда Каан отдал ключи, увлекая меня за собой в специально заказанное такси…

Не было его и в аэропорту…

Я же прятала свою истерзанную душу за темными очками, медленно умирая и понимая, что мне уже совершенно не важно, куда и для чего меня везет Каан, если рядом не было Хана.

Теперь я даже не была уверенна в том, увижу ли я его снова, думая, что лучше бы я умерла вместо Лейлы, оставив жизнь ей…может быть ее жизнь была бы радостной, счастливой и наполненной теплыми и добрыми моментами, которых в моей жизни становилось с каждым днем все меньше и меньше.

— Это твои документы, — запихивал мне в руки Каан новый паспорт и еще какие-то бумажки и обложки, даже не глядя на меня, подталкивая к паспортному контролю.

Странно, что во мне не было страха в этот момент, ведь я отчетливо понимала, что документы поддельные. Такие же поддельные, какой стала вся моя жизнь…

Странно было, что с моей обычной «везучестью» контроль был пройден без особых сложностей, и рядом всегда был Каан, который отвечал вместо меня на все вопросы, делая искренне грустные глаза и показывая справку о том, что я немая, и обязательно упоминая о том, что еще и месяца не прошло, как я потеряла своих родителей.

Я же растерянно кивала на все слова поддержки и скорби, не снимая темных очков, и стараясь убежать как можно быстрее от этих сочувствующих глаз и десятков лиц, которые видела впервые и наверняка вряд ли увижу когда-то еще.

Везде я пыталась случайно отыскать родные черные глаза, которые прожигали мою душу.

В неиссякаемой толпе безликих людей я мечтала увидеть только одно лицо.

То, которое сможет меня успокоить одним длишь взглядом.

То, что сможет оживить и вселить в истерзанную душу покой.

— Не ищи его. Хан не придет, — сухо и холодно проговорил за моей спиной Каан, легко толкая меня вперед и забирая все документы себе.

— …куда мы летим? — приглушенно прошептала я, шагая рядом с Кааном по длинному трапу, чувствуя, как он недовольно дернулся, но все-таки ответил как всегда сухо и холодно:

— Домой.

Он не обратил внимания на мой удивленный взгляд через плечо, как всегда подчеркнуто галантно пропуская меня вперед, указывая на наши места и усаживаясь рядом со мной на кресле.

Я видела, как на Каана с явным интересом смотрели практически все женщины, в чем поле зрения оказывался этот кареглазый красавчик, вот только сам Каан ни на кого не обращал внимания, усевшись рядом и с деловым видом уставившись в какие-то бумаги, которые были у него с собой.

Мне же ничего другого не оставалось, как продолжать сходить с ума от своих мыслей, строя все больше и больше догадок, пока совершенно не понимая, какие из них были хоть немного похожи на правду.

Я не знала, что жжет меня впереди…

Я летала на самолете всего единожды, но была слишком маленькой, чтобы в моей голове отложились хоть какие- то мало-мальски ясные воспоминания. Этот полет был скучный, серый, монотонный и долгий, как звук двигателей за небольшим круглым окошком, в которое я смотрела, не отрываясь, но не видя перед собой красоту и необычную плотность облаков.

В душе было пусто. И лишь только сердце продолжало болезненно стучать в груди, бередя все прошлые раны и подталкивая к пропасти, куда я была готова ступить, словно в омут с головой.

Каан молчал все эти часы, отвлекаясь от изучения бумаг, где что-то подчеркивал изящной и явно очень дрогой ручкой, лишь чтобы покоситься на часы на собственном запястье.

Я нервно вздрогнула, когда под сводами самолета раздался голос мужчины, который сообщил о том, что мы заходим на посадку, и поэтому всех пассажиров просят пристегнуться, а уже спустя пятнадцать минут мы выходили из другого аэропорта нового незнакомого города, который меня не ждал…

Получив наш багаж, Каан деловито вышагивал вперед, не пытаясь даже оглянуться на меня, повиснув на своем телефоне с первых секунд, как только вышел в зал ожидания, уладив все вопросы с прохождением контроля. Я же снова ничего не понимала в его мелодичной, хотя уже достаточно привычное речи, поспешно шагая за ним. и стараясь не потеряться в толпе людей, остановившись, лишь когда Каан свернул к одной из двух больших машин, полностью тонированных, распахнув багажник и принявшись загружать в него наши чемоданы.

С водительского места тут же выпорхнул молодой человек в костюме, принявшись суетиться возле Каана и пытаться помочь, на что мужчина лишь нервно отмахнулся, кратко кивнув мне на второй джип:

— Тебе туда.

Я растерянно посмотрела на машину, бросив взгляд на Каана, который, больше не глядя на меня, забрался в первый автомобиль, захлопнув дверь.

Сдержанно выдохнув, я осторожно подошла к машине, когда с водительского сиденья так же вышел молодой мужчина, который вежливо склонил голову в знак приветствия, приоткрывая дверь заднего сиденья и протягивая руку, чтобы помочь забраться с высокую машину на моих шпильках и в узкой юбке. Я чуть не поблагодарила его, вовремя спохватившись, что отныне я не говорю, и вот она моя новая жизнь…светлая, но страшнее самой темной и глубокой ночи…

….ночи с терпким, пряным ароматом, который обволакивал и завораживал, словно бархатный питон.

Ночи с пронзительными темными глазами, которые умели быть беспросветно черными, а в свете дня сверкали глубоким и насыщенным цветом крепкого кофе с ароматом корицы.

Я прикрыла глаза, задрожав, когда знакомый и такой желанный аромат окутал мое тело, пробуждая и заставляя душу стонать от облегчения.

Хан сидел рядом на заднем сидении, представляя собой как всегда совершенно идеальный, стильный и недоступный вид, облаченный в синий костюм и голубую рубашку, полыхающий своими жадными пронзительными глазами, в глубине которых словно бесновался голодный, безумный зверь, даже если Хан не сделал и движения ко мне.

Я осторожно села рядом, вытянувшись, как натянутая стрела и сжав дрожащие колени, пока водитель занимал свое место, и слыша спокойный, отрешенный голос, в котором не было и проблеска от эмоций:

— Добро пожаловать, Лейла.

Я кивнула в ответ, пытаясь не начать кусать губы, когда его горячая ладонь накрыла мою руку, переплетая наши пальцы, и заставляя себя смотреть только вперед на трассу, по которой летела машина вслед за джипом, который ехал впереди нас, с Кааном.

Я не видела дороги, и не ощущала больше ничего, кроме своего колотившегося в эйфории сердца и этой обжигающей ладони, которая сжимала мою ладонь, поглаживая томно и чувственно длинными пальцами.

Мы молчали, делая вид, что просто сидим на заднем сидении, скучающе глядя по сторонам в ожидании конечного пункта нашего дороги, словно не горели изнутри от этих прикосновений, желая большего, когда я услышала приглушенный и едва слышный голос Хана и его пальцы сжали мою ладонь почти до боли:

— …люби меня, Мавиш….что бы не случилось, никогда не переставай любить…