60-летний Давид Ливингстон был сражен затяжной тяжелой болезнью; он находился в окружении верных друзей, готовых на все ради него.

Тело Ливингстона похоронено на родине, в Вестминстерском аббатстве — усыпальнице королей и великих людей. Его друзья, бывшие некогда слугами, преодолев почти полторы тысячи миль за десять с лишним месяцев, пройдя через огромные трудности и едва не лишившись собственных жизней, вынесли тело Ливингстона на побережье Индийского океана вместе с его дневниками и материалами, накопленными за семь лет экспедиции.

Сердце Ливингстона навсегда осталось в земле Африки захороненным на окраине деревушки Читамбо, где оно отсчитало последние удары замечательной жизни.

Давид Ливингстон родился в Шотландии в 1813 г. Отец его был беден. В жизни пришлось пробиваться самостоятельно. В двадцать три года, основательно подготовившись, Ливингстон поступает в колледж, а еще через пять лет получает диплом врача. По поручению Лондонского миссионерского общества — он тогда еще верил, что проповедуя христианство, будет нести людям добро, он уезжает в Южную Африку, в Капскую колонию.

Получилось так, что врачебной практикой ему пришлось заниматься много больше, нежели миссионерской работой, и прибегать к лекарствам гораздо чаще, чем к Библии.

По-разному относились к нему люди, его окружавшие. Соотечественники — с нескрываемым неодобрением, поскольку Ливингстон все чаще и чаще пренебрегал обязанностями миссионера, а темнокожие охотники и земледельцы почти боготворили его, веря в его чудодейственную силу.

В конце концов он, не желая сносить более враждебное отношение голландских колонистов — буров и косые взгляды своих соотечественников, вынужден был начать поиски нового места для миссии. В 1849 г. он направился на север, преодолел знойную равнину Калахари и вышел на берег Озера Нгами, которого ни один европеец еще не видел.

Как знать, не в этот ли день, когда Ливингстон стоял на берегу обширного озера, зародилась в нем мысль о том колоссальном пространстве, что открывалось за озером Нгами и о котором в Европе решительно ничего не было известно.

Через два года, уже окончательно оставив миссионерскую деятельность, он обошел озеро Нгами, продвинулся на север и достиг среднего течения Замбези. Лихорадка, знакомая всякому открывателю, стоящему на пороге большой тайны, уже охватила его.

В 1852 г. он отправился в свое первое большое путешествие. Уже знакомой дорогой он достиг берегов Замбези, поднялся вверх по ее течению почти до самых истоков, преодолел обширный водораздел между рекой и Конго, ступил на землю Анголы и вышел на берег Атлантического океана. После этого Ливингстон повернул на восток, в глубь континента, вдоль Замбези, и через четыре года после начала путешествия вышел на берег Индийского океана, завершив первое в истории пересечение Африки параллельно экватору. Но главным достижением той экспедиции было даже не это, а то, что все течение Замбези, одной из четырех великих рек континента, впервые легло на карту. Это было выдающимся успехом неудавшегося проповедника.

Через два года он вновь пошел на Замбези — видно, что-то в этой реке неудержимо увлекало его. Или, может быть, незавершенной он считал свою работу. За шесть лет исследований он полностью закончил изучение бассейна Замбези и, что оказалось наиболее важным, нанес на карту очертания огромного озера Ньяса, о котором европейские географы знали только то, что оно существует.

Теперь Ливингстон мог подвести предварительные итоги своих путешествий по Южной Африке. Ему удалось составить как бы объемную карту этой части континента, ранее неисследованной совершенно. После его экспедиций внутренняя часть Южной Африки вырисовалась как колоссальная тарелка. Ее дно — обширная равнина, плато, а возвышающиеся по мере удаления от середины края горы круто обрываются со стороны побережья. Но и это еще не все.

Ливингстон описал климат мест, где он побывал, собрал множество новых сведений о животном и растительном мире пройденных им областей, а они были огромны. Он сделал так много, на что вначале никак не рассчитывал. В Европе его давно уже знали и говорили как об одном из самых серьезных исследователей Африки.

Но его беспокоила одна тайна, к которой он даже и близко еще не подступался. Испокон века загадка истоков Нила не давала покоя исследователям. Еще Геродот и Птолемей тщетно пытались ее разрешить, собирая всевозможные сведения о Ниле от разных народов, но все эти сведения были столь обрывочны, противоречивы, что вопрос не прояснялся, а, наоборот, даже запутывался, уводя все дальше и дальше от истины.

Джон Спик открыл в 1858 г. огромное озеро, лежащее как раз на экваторе, назвал его Викторией, желая увековечить имя своей королевы, и высказал предположение, что из этого озера вытекает Нил. Однако это было всего лишь догадкой. До ответа было еще далеко. Только во время своего второго путешествия вместе с Джеймсом Грантом, Спику удалось доказать свою правоту. Ливингстон ничего об этом не знал: как раз в это время он странствовал по Замбези.

Казалось бы, делу конец — больше не о чем спорить, но кабинетных ученых Европы столь внезапное, окончательное решение никак не устраивало.

Вот почему Ливингстон отправился в новую экспедицию — в поиски новых истоков Нила, в путешествие, ставшее для него последним. Шел 1866 год.

В конце января, после плавания по Индийскому океану, длившегося почти месяц, Ливингстон прибыл из Бомбея на остров Занзибар.

Он выполнял почетное поручение английского губернатора и должен был передать великолепный корабль, на котором он прибыл, в дар султану Занзибара. Само собой, Ливингстон рассчитывал на поддержку султана в предстоящем своем путешествии. В сопроводительном письме губернатора тоже говорилось об этом: “Ваше высочество уже знакомо с добрыми целями жизни и трудов доктора Ливингстона, и я уверен, что Ваше Высочество будет и дальше оказывать ему внимание и покровительство, которые Вы уже проявили в прошлом, и что Ваше Высочество даст указания о предоставлении доктору Ливингстону в Ваших владениях всяческой помощи…”

Выгрузив на берег материка припасы и снаряжение, Ливингстон принялся энергично готовиться к выступлению. Нужно было все хорошенько проверить, найти двадцать носильщиков, еще и еще раз продумать, где можно пополнить запасы продуктов.

В конце марта он оставляет на страницах дневника такую запись: “Как сильно даже физическое удовольствие, доставляемое путешествием по дикой неисследованной стране! Когда бодро шагаешь по местности, тысячи на две футов возвышающейся над уровнем моря, мускулатуре придается упругость, свежая здоровая кровь омывает мозг, мысль работает ясно, глаза становятся зоркими, шаг твердым и дневные физические усилия делают отдых по-настоящему приятным”.

Трудности начались едва ли не с первых шагов. Сначала экспедиция ступила на равнину, напоминавшую выжженную солнцем пустыню.

А под сухой коркой, тонкой и ломкой, лежал слой воды, и верблюды, несшие груз, волы и ослы стали проваливаться по самое брюхо.

Прошло всего несколько дней, и животные экспедиции подверглись новой опасности — их перекусали мухи цеце. Против укусов небольших насекомых противоядия не было, и животные через несколько недель почти неминуемо должны были погибнуть. Ливингстон, зная это, поспешил.

Потом началась лихорадка, свалившая с ног многих людей. Только стараниями доктора Ливингстона удалось их спасти. А вскоре отряд вошел в джунгли — такие густые, что не удалось сделать ни шагу без помощи топора, которым люди маконде пользовались с большой сноровкой.

Стволы стояли так тесно, что обойти их не представлялось возможным.

Как-то в конце июня доктор Ливингстон столкнулся с такой находкой, которая заставила его содрогнуться. На пустынной тропе, привязанная за шею к дереву, висела мертвая женщина.

Местные жители объяснили, что у нее не оставалось сил поспевать за караваном работорговцев, и ее повесили, чтобы она не досталась другому владельцу.

Не раз еще встречались ему тела мертвых рабынь, брошенных там, где прошел невольничий караван.

Ливингстон достал свой дневник, раскрыл на странице, на которой стояла дата: 26 марта.

Прочел: “Сейчас, накануне выступления в новое путешествие по Африке, я чувствую радостное возбуждение: когда путешествуешь со специальной целью улучшить положение негров, каждое твое действие облагораживается… Мы закладываем начало распространению среди них знаний о том народе, через посредство которого их страна станет со временем просвещенной и освободится от работорговли”.

Отряд Ливингстона продолжал медленно продвигаться на запад, вверх по течению реки Рувумы, к ее верховьям, откуда доктор рассчитывал выйти к озеру Ньяса. Медленно, потому что все труднее и труднее становилось выменивать пищу у местных царьков. Сами они питались изысканной пищей, один вид которой вызывал у доктора отвращение: совершенно гнилое слоновье мясо, слизистые грибы, которые приходилось долго вываривать из-за яда, в них содержащегося, деликатесные лепешки из комаров кунгу, роящихся в несметных количествах.

Только иногда, за непомерно высокую плату, удавалось достать немного бобов и зерна, пару птиц, служащих скорее приправой к несъедобному слоновьему мясу.

В довершение всяких лишений случилось несчастье, сыгравшее роковую роль в судьбе Ливингстона. Как-то, уже в конце января 1867 г., двое из нанятых носильщиков бежали, прихватив один из ящиков, показавшийся им наиболее ценным. Мало того, что эти двое служили переводчиками в той стране, где шла экспедиция, они лишили доктора самого ценного, чем он обладал, потому что в том ящике были все лекарства. Потеря двух ружей, патронташа, запаса пороха и муки, с которыми доктор рассчитывал продержаться до ближайшей деревни, — это все еще ничего, но потеря лекарств грозила обернуться огромным несчастьем.

Ливингстон сначала предпринял поиски ящика, уверенный в том, что грабители, вскрыв его, немедленно бросят — зачем им порошки непонятного назначения. Но разве найдешь что-либо в густом лесу под непрерывным тропическим ливнем, смывающим любой оставленный след…

Потом он даже стал убеждать себя, что, может, эта кража и к лучшему, поскольку вместе с лекарствами, предназначавшимися для племен, живущих на севере, исчезнет и подозрение и недоверчивость этих людей, больше всего на свете боящихся колдовства и волшебных явлений. Он это знал на собственном опыте.

Все-таки лекарства понадобились гораздо быстрее, чем он ожидал. Ливингстон чувствовал себя все хуже и хуже, быстро росла неодолимая слабость, изматывала мучительная головная боль и ноющие боли в суставах. Полный ассортимент симптомов ревматической лихорадки — болезни, которой он никогда на болел и которой теперь, без каких-либо средств борьбы с нею, боялся.

Но как только болезнь отступала, Ливингстон снова пускался в дорогу. Молва о белом человека, который стреляет только на охоте и умеет исцелять, далеко опережала его.

В середине июля 1868 года, проводя исследования к юго-западу от Танганьики, Ливингстон открыл большое озеро Бангвеоло и несущую свои воды на север реку Луалабу, пронизывающую череду округлых озер. Стоя на берегу Бангвеоло, Ливингстон, измученный лихорадкой, благодарил судьбу, давшую ему возможность дойти сюда и окинуть взглядом! озеро, которого ни один европеец прежде не видел.

Здесь Ливингстон задержался на несколько дней — проделал астрономические наблюдения, определил широту озера, его размеры. Записал в дневнике: “Думаю, что я значительно преуменьшаю размеры Бангвеоло, полагая его длину равной ста пятидесяти, а ширину восьмидесяти милям”. Кроме того, он обследовал и всю прилегающую местность, истоки двух небольших рек, горный хребет, тянущийся с юго-востока на юго-запад. Он хотел было плотнее заняться и Луалабой, выяснить, в какую из великих рек несет она воды — в Нил или Конго, но слабость им овладела настолько, что пришлось отказаться от мысли о походе в неизведанный край.

Превозмогая растущую боль в груди, слабость, преодолеваемую с великим трудом, Ливингстон двигался на восток. Частый кашель с кровью, не прекращавшийся ни днем, ни — ночью, заставлял с тревогой думать о легких. А он-то думал всегда, что именно легкие в его организме крепче всего… Слабость и бред стали его постоянными спутниками.

Подошел новый 1869 г., и первые два месяца Ливингстона несли на китанде — носилках, все это время служивших ему кроватью. Достигнув озера Танганьики, он отправляет письмо в селение Уджиджи, где уже побывал, с просьбой помочь в переправе. Только в Уджиджи он рассчитывал получить надлежащее питание и нужные лекарства.

Припасы, оставленные Ливингстоном в этом селении, были разграблены. Лекарства и часть консервированных продуктов, которые ожидались с побережья, вообще не: дошли и оказались в тринадцати днях пути от Уджиджи. Из запасов тканей, служивших для доктора средством существования, поскольку только в обмен на материю можно достать что-нибудь из съестного, украдено три четверти. Но и то, что осталось, поддержало его. Впервые после долгого перерыва с наслаждением пил он чай и кофе, из старой, четырехлетней давности муки испекли хлеб — пусть горьковат он, но все равно восхитителен!

Мягкое фланелевое белье, найденное среди оставленных вещей, спасало изъеденную язвами кожу, превосходный калькуттский чай тоже, казалось, обладал целебными свойствами. Кашель прекратился, и Ливингстон стал находить в себе силы для коротких, всего в полмили, прогулок, он быстро уставал, но дух становился бодрее.

Из Уджиджи была налажена кое-какая связь с побережьем Индийского океана — местные арабы иногда отправляли небольшие караваны со слоновой костью и с рабами в обмен на всякие нужные им товары. Ливингстон решил воспользоваться случаем, чтобы отправить несколько писем — он не без оснований подозревал, что в Англии о нем беспокоятся. Начался период дождей, выходить из дома было некуда, доктор, приводя в порядок свои дневники, уселся за письма.

А арабы, на которых он так надеялся, выдумывали всякие невероятные предлоги, чтобы отказаться от писем. Ливингстон понимал: боялись они, что из писем станет известно о краже, в которой они, несомненно, были замешаны.

Боялись и разоблачения той роли, которую они играли в здешней работорговле, а отношение к ней доктора Ливингстона хорошо было известно.

В те дни Ливингстон записал в дневнике: “Уджиджи — притон самой худшей породы работорговцев. Работорговцы, каких я встречал в Урунгу и. Итаве, были просто джентльмены; работорговцы в Уджиджи, как и работорговцы из Килвы и португальцы, самые подлые из подлых. Их торговля не торговля, а система последовательных убийств; они отправляются в поход, чтобы грабить и похищать людей, каждая торговая экспедиция представляет собой просто набег”.

Постепенно Ливингстон окреп и, не теряя времени, занялся продолжением обследования озера Танганьика в районе Уджиджи.

Собрался пойти на юг по озеру, но никак не удавалось найти нужные лодки, местный вождь не давал и людей, а если и давал, то лишь на короткую часть пути и за непомерно высокую плату. А Ливингстон уже ждать не может, он спешит — слишком долго его в цепях держала болезнь, ему не терпится поскорее попасть в страну племен маньюэма. Но и северные земли привлекают не менее — ведь именно там скрывается решение загадки большого Нила, если, конечно, та река, которая, как он предполагает, является притоком Нила, а не Конго.

И все же 3 июля 1869 г. Ливингстон выступил в поход в страну маньюэма. К середине сентября он достиг большой излучины Луалабы, где река течет широко.

Люди племени маньюэма оказались гордыми, независимыми. Рабов у них не было, и они с презрением смотрели на тех, кто людьми торговал. Они с огромным интересом разглядывали белого человека, расспрашивали о той земле, в которой он живет,’ задавали такие вопросы, которые поневоле вызывали улыбку доктора: например, умирают ли люди в его стране и есть ли у них буанга — талисман против смерти. Маньюэма накормили гостя лакомым блюдом из поджаренных крылатых муравьев. Доктор нашел блюдо вполне приемлемым.

Красота страны маньюэма поразила его. Множество незнакомых плодов, невиданные птицы и такое количество обезьян, что кажется, будто весь этот рай создан специально для них.

Однако любопытство людей маньюэма порой было просто несносным. Ни минуты они не оставляли пришельцев в покое. Даже по ночам бдительные хозяева являлись в хижину, где спал Ливингстон, грубым ударом палки отворяли дверь и долго стояли молча в проеме. Люди не верили, что можно пройти так далеко в чужую страну только из желания увидеть ее, а когда доктор попытался объяснить, что он, как и другие купцы, пришел в страну маньюэма за слоновой костью, ему опять не поверили, почли за уловку: слоновая кость здесь не ценилась.

А в соседней деревне жили иные люди — сердечные, добрые, совсем не похожие на тех, с которыми Ливингстон встречался за день до того.

Не сразу нашел доктор отгадку: недоброжелательные маньюэма жили в деревне, где росли пальмы, а в деревнях, стоящих на открытых местах, обитали добрые люди. Пальмовое вино, как коварный волшебный напиток, преображал мирных, спокойных людей и делал их неузнаваемыми… Большинство из них никогда не видели белых, но из суеверия считали, что вместе с ними приходит несчастье.

И снова болезнь скрутила доктора. На этот раз появились симптомы холеры.

Но ничто — ни развивающаяся болезнь, ни грязное податливое месиво под ногами, ни потоки воды, низвергавшейся с неба, не могут остановить его. Упрямо, превозмогая препятствия, Ливингстон движется к цели. Луалаба увлекает его.

Только три человека идут теперь вместе с ним. Все остальные изменили ему. Ливингстон слаб, но трудности пути делит со своими помощниками. В один день — переправа за переправой — одолели четырнадцать рек. Шли по узким извилистым тропам, вьющимся по зарослям от деревни к деревне. А сил совсем не осталось.

Он не мог уже без помощи перелезть через огромное дерево, упавшее поперек тропы, не мог перейти реку вброд, даже если вода доходила всего до груди.

Ноги, изъеденные язвами, отказались-служить… И теперь, когда до Луалабы — этой так и нерешенной загадки — оставалось всего семь дней пути, Ливингстон вынужден был отступить. Больной, в непрестанных тяжелых раздумьях возвращался доктор в Уджиджи.

В те дни написал в дневнике: “Я немного благодарен старику Нилу за то, что он так спрятал свои истоки — все “теоретики-открыватели” остались ни с чем. Всем истинным исследователям я искренне сочувствую и лишь с сожалением должен неодобрительно говорить о мнениях, высказанных моими предшественниками”.

Он сделал все, что мог и теперь возвращался.

Много позже, когда его самого уже не было, в записной книжке, исписанной рукой Ливингстона, нашли такие строки: “Переверните и увидите каплю утешения, обнаруженную, когда я болел в стране маньюэма разъедающими язвами на ногах, в августе 1870 года”. И дальше на обороте: “Рассказ об экспедиции на Замбези и ее притоке и об открытии озер Ширва и Ньяса”.

Этот рассказ — вырезка из какой-то газеты — был прислан Ливингстону из Англии вместе с чаем, он, не читая, припрятал, и вот теперь, находясь в бедственном положении, случайно нашел. Он читал совершенно больной, одинокий, в такой дали от дома, что и представить трудно, и испытывал странное чувство, позволяющее хотя бы на время позабыть о невзгодах…

“Немногие достижения в наши-дни произвели столь большое впечатление, как то, которое принадлежит бесстрашному исследователю и миссионеру, пересекшему без помощников Африканский континент в экваториальной области. Его непритязательная простота, гибкий ум, неукротимая смелость… образуют соединение качеств, редко встречающееся в одном человеке.

Все единодушны в том, что доктора Ливингстона нужно считать одним из самых выдающихся путешественников нашего и любого другого столетия”.

Ливингстон не знал, что в то время, когда он читал эти строки, так его поддержавшие, в Англии уже два года его считали погибшим.

Вот тут и появился в поле зрения один человек, которому суждено было отправиться на поиски исчезнувшего Ливингстона, найти его и вместе с ним продолжить исследования.

Этого человека звали Генри Нортон Стэнли.

Имя Джона Роулендса вряд ли кому-нибудь что-то скажет. Имя Генри Мортона Стэнли, выдающегося исследователя Африки, известно всем.

А между тем эти два имени принадлежат одному человеку. Человеку, который отправился на поиски исчезнувшего доктора Ливингстона, каким-то чудесным, непостижимым образом нашедшему его и совершившему впоследствии большие открытия. Как Роулендс стал Стэнли — отдельная история, которую мы пропустим.

По воле судьбы, Генри был репортером и много путешествовал. Стэнли захватило предложение, сделанное его издателем Беннетом. Конечно же, ему хотелось найти Ливингстона — живого или мертвого, но даже если бы поиски не увенчались успехом, открывалась возможность пройти неисследованную часть Африки и рассказать об этом в газете. Не всякий журналист устоял бы перед таким блестящим соблазном.

В январе 1871 года Стэнли был уже на “острове Занзибар, у восточного берега континента, откуда, как он знал, начинал путь Ливингстон.

Опросив многих арабских купцов, когда-то имевших дело с исчезнувшим доктором, Стэнли выяснил, что Ливингстон собирался к Танганьике и, что вполне возможно, если он жив, конечно, следы его можно найти в Уджиджи, на восточном берегу этого озера.

21 марта караван, собранный Стэнли, отправился в путь. Почти двести человек сопровождали его. Не будем вдаваться в подробности поисков. Важно одно — Ливингстон был найден, но состояние его было критическим.

После того, как первые волнения встречи улеглись и Стэнли почти уже смирился с той. скудностью, в которой он нашел Ливингстона, американец рассказал доктору, что во всем мире многие его считали погибшим. И добавил, что это Джеймс Гордон Беннет-младший выложил на экспедицию для поисков Ливингстона более четырех тысяч фунтов, если он жив, а если умер, то велел доставить его кости на родину.

С появлением Стэнли для Ливингстона началась новая жизнь.

Прежде он ел от случая к случаю и то, что придется, теперь он смог питаться пищей, к которой привык, и через неделю почувствовал себя настолько окрепшим, что заявил Стэнли о своей готовности продолжить путешествие. Они решили пойти на север озера Танганьики, чтобы выяснить, соединяется ли оно с озером Бейкера — озером Альберта, как утверждали арабы. Сам Ливингстон не сомневался в том, что у Танганьики есть где-то сток, и, возможно, этот сток дает начало Белому Нилу.

Но путешествие это не получилось. Они обследовали несколько небольших рек, впадающих в Танганьику, прошли на пирогах по реке Лусизе и сделали предположение, что свои воды она несет в Луалабу. И все. У Стэнли началась жестокая лихорадка, и, несмотря на все усилия доктора, имевшего богатейший опыт, болезнь развивалась неудержимо. С ноября по февраль Стэнли трепали сильнейшие приступы и довели его до такого состояния, что ему пришлось отказаться от каких бы то ни было планов продолжить исследования.

Они расстались 14 марта 1872 г. Больше им встретиться не суждено. Вместе со Стэнли Ливингстон отправляет свой дневник, запечатанный пятью печатями, на которых оттиснута американская золотая монета.

Ливингстону совсем немного осталось жить.

Здоровье его столь сильно было подорвано, что доктор уже отказался от надежды на полное свое выздоровление. Он только стремился собраться с силами и довершить начатое.

Последние недели его несли на носилках, а в дневнике, который он старался вести несмотря ни на что, все чаще и чаще у него доставало сил только поставить дату…

На каменной плите, венчающей его могилу в Вестминстерском аббатстве, высечены слова: “Преданными руками по суше и по морю перенесенный покоится здесь Давид Ливингстон, друг человечества, родившийся 19 марта 1813 года в Блантайре, умерший 1 мая 1873 года в Илала, в деревне Читамбо.

В течение 30 лет его жизнь была посвящена неутомимым усилиям евангелизации туземных племен, исследованию не открытых земель, борьбе с гнусной работорговлей в Центральной Африке”.

Ливингстона не стало. Но остался Стэнли, который его дело продолжил.

В конце 1874 г. Стэнли, основательно поддержанный американской “Нью-Йорк герольд” и английской “Дэйли телеграф”, отправился в свое первое транс африканское путешествие. Задачи, перед ним стоявшие, были значительны: он задался целью пройти по всему течению Конго и поставить последнюю точку в ответе на загадку об истоке Белого Нила. Он понимал, что если сумеет завершить дело, начатое Ливингстоном и его предшественниками, имя его навсегда войдет в историю открывателей Африки.

Экспедиция приняла небывалый размах. Стэнли купил разборное судно, для переноски которого требовались сотни носильщиков, и в ноябре, высадившись подле Занзибара на восточном берегу Африки, во главе огромного отряда более чем в триста солдат и носильщиков направился на северо-запад, к Виктории. Где-то там, у берегов этого озера, прятал Нил свою большую загадку…

Через три с лишним месяца пути Стэнли вышел на берег Виктории — величайшего озера Африки. Собрав судно, он обошел озеро, впервые исследовал его, описал и положил на карту его очертания. Он установил, что главным истоком Виктории является Кагера и что ее-то, видимо, и следует считать верховьем Нила. Чтобы увериться в этом, он внимательно осмотрел берега, ища другой исток великой реки, но ничего не нашел и лишь уверился в своем предположении.

Потом Стэнли двинулся на юг — к Танганьике, открыл по пути озеро Эдуарда, горный массив Рувензори, увенчанный покрывалом из вечных снегов, добрался до Танганьики, за семь недель обошел это озеро по воде и нанес на карту точные его очертания. Отсюда он пошел на запад сначала по долине Луамы, впадающей в открытую Ливингстоном Луалабу, а потом через непроходимый тропический лес.

Он шел по Луалабе с каким-то особым чувством, предвещавшим некие события решающей важности. Он не представлял еще, к какой именно водной системе река относится, но надеялся, что в конечном счете она окажется главным истоком Нила, как, собственно, и предполагал Ливингстон. И тогда наконец с этим вопросом вопросов, мучившим столько поколений исследователей и стольким из них стоившим жизни, в том числе и самому Ливингстону, будет покончено. И сделает это он, Генри Нортон Стэнли.

А Луалаба, после того как текла прямо на север, вдруг круто повернула на запад. Сразу за экватором, после водопада, который с тех пор так и остался водопадом Стэнли. Неподалеку от тех мест она приняла в себя воды реки Итимбири и устремилась в сторону, противоположную той, где еще могли бы находиться истоки Белого Нила. Нет. Луалаба с Нилом не связана. Скорее всего Луалаба не что иное как Конго.

Стэнли понимал: такое открытие стоит не меньше открытия истоков великого Нила.

Однако это надо было еще доказать.

Купив у работорговца-араба восемнадцать больших лодок и силой захватив свежих носильщиков, Стэнли пустился вниз по Луалабе.

Пройдя всю ее гигантскую дугу, с огромными трудностями обойдя по суше пороги, он привел наконец измученный, истощенный отряд в; устье Конго. Здесь великая река вливала мутные воды в голубую лазурь океана. Транс африканская экспедиция завершились. Это случилось 8 августа 1877 года, через 999 дней после того, как Стэнли вышел из Занзибара. И только 109 человек из 369 прошли весь путь до конца.

Заслуги Стэнли несомненны. Он пересек Африку в экваториальной полосе, почти не известной. Он обследовал два великих африканских озера — Викторию и Танганьику. Он прошел всю Конго, вторую по величине реку континента — от верховья Луалабы до ее устья в Атлантическом океане.

В последний раз он отправился в Африку в 1887 г., на этот раз его миссия носила военный характер. В самой южной, экваториальной провинции Судана, где правил английский губернатор Эмин-паша, прокатилась волна восстаний, и Стэнли во главе сильного отряда выступил паше на помощь. Этот журналист и исследователь с одинаковым мастерством владел и пером, и винтовкой. И то и другое было у него всегда под рукой.

Поход был опасным и изнурительным. Они уже прошли устье Нгоклы — северного притока Конго, обогнули сушей водопады Панга, когда на них напали туземцы, вооруженные луками с отравленными стрелами. Даже слабого укола, легкой царапины было достаточно, чтобы раненый мог считать себя обреченным. И противоядия от этих стрел не было. Носильщики Стэнли, пока отряд продвигался в девственном лесу, исчезали, будто их поглощали плотоядные растения, и ноши их дополнительной тяжестью ложились на плечи других… Временами даже сам Стэнли, человек с железными нервами, приходил в отчаяние, видя, как тают силы отряда…

18 августа он написал в дневнике: “В течение 44 дней мы почти ежедневно шли по 8 часов в сутки, и если бы делали по 3 км в час, мы давно были бы на берегу озера; но пришлось каждый шаг прорубаться сквозь кусты, и вместо того, чтобы отдыхать теперь на берегах озера, мы едва прошли одну треть пути.

Что делать? Предаваться отчаянию? — Тогда, значит, ложись и жди смерти, откажись от борьбы и оставь всякие мечты о будущем!

Наши раненые что-то долго не поправляются…”

20 августа: “Молодой Саади, раненный стрелой 14-го числа, впал в столбняк; судя по этому, яд, употребляемый дикарями, должен быть растительного происхождения. У Хальфана шея и позвоночный столб совсем не сгибаются”.

21 августа: “Хальфан и Саади умерли после ужасной агонии… Саади был ранен в правое предплечье — самый пустячный укол, как бы от вязальной спицы; один из товарищей высосал ему рану, а я промыл ее теплой водой и забинтовал. Но на четвертый день с утра на него напал столбняк, и мы ничем не могли вывести его из этого ужасного состояния.

Еще несколько дней такой омерзительной жизни, ухаживания за больными, созерцания предсмертных мучений пораженных столбняком, прислушивания к их глухим стонам, общего отчаяния, голодовки, тревоги и необъяснимом отсутствии друзей и товарищей, предположений о возможной гибели трехсот человек, — я и сам не выдержу и свалюсь. Я сознавал, как отчаяние постепенно овладевало мною. Величайшей страстью моей жизни было, как мне кажется, стремление к успеху в подобных предприятиях, а между тем вот уже несколько дней, как я сомневаюсь в возможности конечного успеха дела”.

Тем не менее Стэнли свою миссию выполнил.

В конце ноября 1889 г. сильно поредевший отряд Стэнли, но вместе с освобожденным Эмином-пашой, вышел к Индийскому океану. В этот раз Стэнли пересек весь Африканский материк в обратном направлении — с запада на восток.

Стэнли уже давно знаменит. Его имя все чаще и чаще звучало в Америке и в странах Европы после того, как он отыскал пропавшего доктора Ливингстона. Теперь же, когда он сам стал самостоятельным исследователем, дважды пересек Африку в экваториальных широтах, обследовал два озера — Викторию и Танганьику, все главное течение Конго от верховий до устья, когда открыл реку Кагеру — важнейший исток Виктории, теперь он и сам стал в ряд выдающихся исследователей Африки. Рядом с доктором Ливингстоном, которого он всегда почитал и которого полюбил с того дня, как увидел его. А ведь, в сущности, Стэнли был почти полной противоположностью доктору Ливингстону…

Но границы бассейна Конго еще скрывались в непролазных дебрях лесов и в лабиринте не пройденных гор. Найти эти границы должны были уже другие.

Этим другим стал русский исследователь Василий Васильевич Юнкер. Но это уже другая история.