Перелетные птицы – сегодня познакомилась с новым понятием. Теперь я уверена, что слышу эти слова постоянно – так часто бывает с новыми терминами после того, как ты узнаешь об их существовании, не понимая, как могла не знать о них раньше. (Кто-то должен придумать термин, описывающий данное явление.) Так или иначе, но детектив Раммель назвал перелетными птицами пожилую супружескую пару, которая остановилась возле бензоколонки, где находился Альберт Линч (по его утверждению), в тот самый момент, когда я шла по следам к церкви прошлой зимой. Я увидела внутри три фигуры у алтаря, но Линч мыл руки в туалете бензоколонки «Тексако». Он говорит, что перебросился несколькими фразами с… перелетной птицей.

– Ты всегда вела дневник, Сильви? – спросил Раммель.

– Нет. Я недавно начала.

– Ты не против, если я спрошу, о чем ты там пишешь?

– О школьных проблемах, – сказала я, закрыв дневник, чтобы он не увидел письмо, которое я нашла под кроватью Роуз в ночь Хеллоуина. Потом я стала смотреть на серые стены комнаты, в которой мы разговаривали, до боли знакомые с тех самых пор, как две недели назад появилась статья в газете. Теперь меня и Роуз приглашали сюда почти ежедневно. – Все, что я должна держать в памяти, чтобы успешно сдавать тесты.

– Если верить твоей сестре, ты и без того прекрасно с ними справляешься, – сказала Луиза Хок из своего угла. Хотя было уже почти три часа дня, ее вьющиеся волосы выглядели влажными. Под спортивной курткой подкладные плечи переместились так, что она выглядела немного скособоченной. – Она говорит, что ты очень умная. Лучшая ученица в классе.

– Я много занимаюсь. Не более того.

Детектив Раммель скупо улыбнулся, что случалось все реже и реже. Пока он раскладывал на столе перед собой бумаги, я взяла дневник и засунула в сумку отца. Я бы его не достала, но с тех пор, как они стали разговаривать отдельно со мной и с Роуз, мне становилось не по себе всякий раз, когда они допрашивали ее в соседней комнате.

– Сегодня утром в суде было дано полное письменное показание под присягой, – начала Луиза и принялась расхаживать по комнате, не присаживаясь, как Раммель. – Там все изложено более подробно, чем в документах, которые мы показывали тебе во время твоих прежних визитов сюда. Я уверена, что ты помнишь, о чем мы говорили, так, Сильви?

Патрик Данн – так зовут перелетную птицу. Патрик Данн живет вместе со своей женой на севере (штат Мэн) все лето и на юге (штат Каролина) зимой. Обычно мистер Данн настаивает на перелете в теплые края сразу после Рождества, но в прошлом году они задержались, потому что сестра его жены сломала бедро и нуждалась в их присутствии. К тому времени, когда она поправилась и супруги Данн смогли отправиться на юг, наступил февраль. Их «Краун Виктория» («Вик», как называл автомобиль Раммель) был набит сумками и коробками для обуви миссис Данн, не говоря уже о трех шпицах. Несмотря на то что синоптики обещали плохую погоду, мистер Данн отказался ждать еще один день, он был сыт по горло зимой и твердо верил, что штормовое предупреждение – преувеличение. По дороге на юг они могли в любой момент съехать с автомагистрали к бензоколонке, но мистер Данн выбрал Балтимор. Он свернул к «Тексако» на съезде в Уайт-Марш. Там, в туалете, он мыл руки в раковине рядом со странным лысым человеком с редкими усиками. Они поболтали на очевидные темы: непогода, которая оказалась хуже предсказанной, а потом разошлись в разные стороны.

– Я помню, – ответила я ей. – Но вы же сами сказали, что речь идет о слове мистера Данна против моего. Видеокамеры на бензоколонке не работали. Никто другой, даже кассир, не видел Линча.

Они оба промолчали. Я смотрела на бумаги, изменчивое море слов между нами.

– Вы также сказали, что Данн пожилой человек, – продолжала я, – и присяжные скорее поверят мне, чем ему.

– Ты права, Сильви, – сказала Луиза. – Я все это говорила.

– Тогда что не так?

Детектив тяжело вздохнул.

– Появилась новая информация. И, боюсь, она негативно повлияет на наше расследование.

Со стороны коридора, словно шум прибоя, усиливаясь и ослабевая, доносился голос моей сестры, сливаясь с ш-ш-ш-ш у меня в ухе. Я не различала слова, но знала, что она говорит о Дереке, который начал к нам приходить через несколько дней после того, как я встретила его в поле.

– Какая информация? – спросила я, стараясь заглушить голос Роуз.

– Складывается впечатление, что не только мистер Данн готов предоставить Линчу алиби, – сказала мне Луиза.

Раммель пододвинул бумаги поближе ко мне, но слова расплывались у меня перед глазами. Когда он увидел, что я смотрю на них и никак не реагирую, Раммель спросил, не хочу ли я, чтобы он мне их прочитал. Я кивнула, ожидая, что Луиза снова скажет – мол, нужно произносить ответы вслух, но она молчала.

– Это отрывок из допроса мистера Данна в суде, который полностью присутствует в аффидевите, Сильви. Вот он: «После того как я вымыл руки, я вышел из туалета и направился к своей машине, где меня ждала жена. Когда я распахнул дверцу, одна из собак выскочила наружу и помчалась к дороге. Даже когда на земле нет снега, мне трудно ловить собак, а тогда было очень скользко. Если бы я попытался ее преследовать, то мог бы сломать шейку бедра, как сестра моей жены. А если бы упустил собаку, то рискнул бы разбить сердце жены, которая любит этих животных больше меня. К счастью, мне не пришлось делать выбор». – Он смолк и посмотрел на меня. – Угадай, кто спас дворняжку от гибели на шоссе?

Я знала – конечно, знала, – но что-то мешало мне произнести эти слова вслух.

Тут вмешалась продолжавшая расхаживать по комнате Луиза:

– Ты умная девочка, Сильви. Нам не нужно говорить тебе ответ.

– Но есть еще кое-что, – продолжал Раммель. – Хотя кассир бензоколонки не вспомнил Линча, он запомнил мистера Данна. Так что теперь это уже не просто твое слово против слова старика. Теперь это твое слово против нескольких человек. Точнее, трех. Или даже четырех, если считать Линча.

– Но как быть с отпечатками его рук и ног в церкви? И с тем, что вы сказали относительно его мотива и признания, что он был там в ту ночь?

– Все это еще справедливо. Но наш обвиняемый теперь имеет так называемую временную метку на своем алиби. Возможно, Данны платили наличными, как и Линч. Но в отличие от Данна, который не смог показать квитанцию, Данны предъявили свою суду. На ней написано, что они купили бензин в час и четыре минуты ночи. Как раз в то время, когда живущие рядом с церковью люди сообщили, что слышали выстрелы.

Тогда я спокойно спросила, почему Данны так долго молчали. Все это уже обсуждалось во время моих предыдущих визитов сюда, но я снова задала вопрос, чтобы потянуть время, потому что чувствовала, что последует дальше. Все в той же мягкой манере, в которой он беседовал со мной в первую ночь в больнице, детектив Раммель еще раз объяснил, что ни один из Даннов долго не вспоминал о том вечере. Да и зачем о нем вспоминать? Однако все изменилось, когда миссис Данн открыла несколько недель назад газету, увидела фотографию мужчины и узнала его. Она долго на нее смотрела, а потом показала мужу, который сразу вспомнил странного мужчину из туалета, того самого, что спас собаку его жены в метель.

Когда Раммель закончил говорить, наступила тишина. Я думала о Коре, которая сопровождала меня и Роуз на беседы в полицейском участке, когда ее назначили моим социальным работником. Ей запрещалось на них присутствовать, и, хотя я могла попросить сделать перерыв для встречи с ней в любое время, я никогда этого не делала. Какая-то часть моего сознания хотела сейчас ее увидеть, хотя бы для того, чтобы услышать бессмысленное бормотание и оживленные заверения в том, что все будет хорошо. Но после ночи Хеллоуина Кора перестала заходить. Со мной снова работал Норман. Он сказал лишь, что иногда департамент охраны детства меняет свои решения.

– Ну, и что это значит? – спросила я.

– Что мы продолжим вести себя таким же образом до суда, – сказала мне Луиза. – Но наше дело будет гораздо более сложным. Как ты сказала, у нас есть улики в церкви, а также мотив. Данны – пожилые люди и могут оказаться ненадежными свидетелями, если мы начнем копать глубже. У кассира на заправке имеется судимость. Ничего серьезного – хранение марихуаны несколько лет назад. Однако мы сможем дискредитировать его в глазах присяжных. Но что еще важнее – наш свидетель. А когда девочка, потерявшая родителей, выйдет давать показания, когда ее палец укажет на Альберта Линча и она расскажет суду, что видела…

– Или подумала, что видела.

В течение нескольких месяцев эти слова ждали, запечатанные внутри, как птенцы в замурованных скворечниках из детства моей матери. Теперь, когда я их выпустила, наступила диковинная гудящая тишина. И в этом молчании стал слышен голос Дерека в коридоре, слова я не могла разобрать, но они оказывали на меня успокаивающее действие.

– Прости? – переспросил детектив Раммель.

– Или подумала, что видела, – уже немного тише повторила я.

– Что ты имела в виду, когда сказала: «Думала, что видела»? Мы обговорили каждую деталь того, что происходило той ночью, множество раз, Сильви. Мы взяли твой аффидевит, сделали соответствующее заявление в суд. И теперь всего лишь в двадцати милях отсюда за решеткой сидит человек – вот уже девять месяцев – и ждет суда. И все это на основании твоих слов.

Мое сердце под тонкой блузкой забилось очень быстро. Звук ш-ш-ш-ш стал громче, он заглушал мой собственный голос, когда я заговорила.

– Мне известно, что я вам говорила. Но было очень поздно. В церкви было темно. Я только что проснулась. И я очень боялась.

Раммель наклонился вперед, положил ладони на стол – те самые ладони, которые держали мои руки во время его посещений больницы, наполняли пластиковые стаканчики водой и поправляли подушки. Мне вдруг показалось, что они принадлежат другому человеку.

– Что именно ты хочешь сказать, Сильви?

– Я хочу сказать, что могла ошибиться, – ответила я, чувствуя, как мои глаза наполняются слезами. – Может быть, я его не видела.

Луиза подошла ближе, и плечики снова переместились, когда она наклонилась вниз.

– Но, если это так, кардинальное изменение показаний очень серьезно, ведь раньше ты была совершенно уверена.

– Из-за того, что вы все сделали так, словно не сомневались, что это именно он. Я настаивала, потому что на меня давили, чтобы я дала правильный ответ, такой ответ, который всех устроил бы.

– Ты утверждаешь, что мы давили на тебя?

Я трясущимися руками вытащила свой дневник, открыла его и прочитала:

– «Нам лишь нужно добиться того, чтобы присяжные убрали его надолго и чтобы твои родители могли мирно почить после твоих показаний». – Я перевернула несколько страниц. – «Твои показания являются ключевой составляющей нашего расследования. Они смогут свести воедино все остальные улики». – Я перевернула еще страницу. – «Внутри церкви остались отпечатки мистера Линча. Мы знаем об угрозах твоим отцу и матери. Все улики показывают: он виновен. Но ты нам необходима, чтобы довести дело до конца, восстановить справедливость и честь твоих родителей. Разве ты не хочешь того же самого?»

– Возможно, мы действительно говорили такие слова, – сказала Луиза. – Но никогда – ни единого раза — не предлагали тебе лгать.

– Я не лгала! – закричала я, мой голос дрогнул, и по щекам покатились слезы. – Я говорила то, что вы хотели услышать! Я хотела помочь моим родителям! Я давала правильные ответы, потому что боялась совершить ошибку!

– Ладно, – сказал Раммель, отодвигая стул и вставая. – Всем необходимо успокоиться и немного передохнуть.

Луиза подошла к двери, рывком распахнула ее и вышла. Когда ее каблуки застучали по коридору, Раммель на мгновение стал прежним, подошел к кулеру и наполнил стакан водой. После того как я вытерла глаза и сделала несколько глотков, он сказал, что даст мне пару минут, чтобы прийти в себя.

– Хочешь, чтобы сюда зашли твоя сестра и ее друг?

Ее друг. Дерека так назвали в первый раз, впрочем, в последнее время он проводил с Роуз столько времени, что это соответствовало действительности. Но теперь, когда отпала необходимость обсуждать мои ответы, я просто покачала головой. Раммель вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Я слышала, как он что-то сказал моей сестре, потом его шаги удалились в том же направлении, что и шаги Луизы.

Я осталась сидеть за столом одна и думала о постоянных сомнениях, с которыми жила с тех пор, как детектив Раммель первый раз принес фотографию Линча в полицию и спросил меня, его ли я видела. В какой степени попытки Раммеля и Луизы убедить меня, что я должна рассчитаться за моих родителей – в последний раз быть хорошей дочерью, именно это они имели в виду, хотя и не произносили таких слов вслух, – помогли мне почувствовать уверенность? И в какой степени это связано с нашим с Роуз обманом… обманом, в котором мы до сих пор не признались? Эта мысль заставила меня взглянуть на папки, оставленные Раммелем на столе. Я прислушалась к звуку шагов – не возвращается ли он? – наклонилась вперед и открыла одну из папок. Сверху лежала фотография пистолета, который я узнала: маленький черный, с тупым серебристым дулом. Я перевернула фотографию и продолжала изучать содержимое папки. Большинство деталей были мне известны, но среди других бумаг я обнаружила ответ на вопрос, который меня всегда занимал. Я снова и снова читала эту строчку, пока не услышала приближающиеся шаги Раммеля. Я быстро закрыла папку, но успела заметить слова, написанные на обложке крупным почерком:

Ховард Мейсон. Брат жертвы. Алиби в дни убийства отсутствует. Мотив?

– Где Луиза? – спросила я, когда вошел Раммель, через несколько секунд после того, как я оттолкнула от себя папку.

Он замер на месте, глядя на меня и на оставленные им папки.

– Госпожа Хок решила, что на сегодня с нее достаточно. На самом деле мы решили закончить работу.

Я потянулась к сумке отца и начала вставать, но детектив поднял руку и попросил меня секунду подождать. Я села, не спуская с него глаз. Судя по мрачному выражению лица и опущенным плечам, они с Луизой спорили из-за меня.

– Вот как теперь все будет, Сильви, – сказал он, сложив руки на груди. – Сегодня пятница. Немногим больше трех. Сейчас уже трудно что-то сделать. Но в понедельник, в девять утра, шестеренки начнут вращаться. Поэтому у тебя есть несколько дней. Иными словами…

– Шестьдесят шесть часов, – сказала я, глядя на его волосатое запястье.

Раммель опустил взгляд и посмотрел на часы.

– Так вот как это работает? – Он бросил на меня взгляд, смысл которого от меня ускользнул. – Ты быстро соображаешь, Сильви. И ты права: у тебя шестьдесят шесть часов, чтобы обдумать, что ты видела или не видела в церкви прошлой зимой. А утром ты придешь сюда и скажешь нам, отказываешься ты от своих прежних показаний или нет. Ты поняла?

– Поняла.

Раммель собрал со стола папки, а я сидела и смотрела на него.

– Что произойдет, если я откажусь?

– Игра изменится – вот что произойдет, Сильви. И очень существенно. Вероятно, Линча отпустят. И мы вернемся на стартовую клетку.

– Вы начнете искать других подозреваемых?

– Это моя работа.

– Кто? – спросила я, думая о фразе, написанной в одной из папок.

– Ну, если до этого дойдет, я рассчитываю на твою помощь и помощь твоей сестры. Нам следовало бы поговорить о других возможных подозреваемых до того, как мы полностью сосредоточились на Линче. Я совершил ошибку. Но если в понедельник ты изменишь показания, я бы хотел выслушать ваше мнение о том, кто еще мог желать вашим родителям зла. Те люди, о которых мы раньше не думали. Кроме того, нам снова придется поговорить, почему ваши родители в ту ночь оставили Роуз дома. Я знаю, вы обе сказали, что это обычное дело, но другие так не думают.

Мистер Глупышка – так звали любимого кролика Роуз, который когда-то жил в клетке возле колодца. Она попросила, чтобы его подарили ей несколько лет назад на Рождество, и дала ему такое имя из-за того, что у него между ушей были костяные наросты. Как ни странно, в этот момент я подумала именно о нем, нервно поводящем носом, и о том, как я прижималась щекой к его мягкому белому меху и слушала отчаянный стук тик-тик-тик его сердца. Именно так застучало мое сердце, когда Раммель заговорил о том, что мои родители в тот вечер оставили Роуз дома – эту деталь ранее подробно обсуждали, но потом приняли как факт. Теперь Раммель к ней вернулся, и мне придется повторить ту же самую историю, сохраняя максимальную осторожность, чтобы не выдать правду.

Я сделала вдох. Сглотнула. Во рту у меня ужасно пересохло, но в бумажном стаканчике, который принес Раммель, не осталось воды. Но, даже если бы она там была, я решила, что мне лучше промолчать, чтобы он не уловил каких-то сигналов – дрожания голоса, подобного кругам, бегущим по воде, – что стало бы почвой для новых подозрений. Поэтому я больше ничего не стала говорить, встала, взяла сумку отца и убрала в нее дневни-к.

– Похоже, ты пишешь в этой маленькой книжечке не только о школе. Например, отрывки, которые ты прочитала нам с госпожой Хок. Они едва ли имеют отношение к твоим домашним заданиям.

Прежде чем я успела ответить, он повернулся и вышел в коридор.

Я целую минуту приходила в себя, после чего последовала за ним. Роуз сидела на скамейке и листала одну из брошюр по технике безопасности, обычно мы их читали, когда нам приходилось ждать. Прием Геймлиха, «Остановиться, упасть и перекатиться». Предосторожности пешехода. Сейчас мы были готовы к любым неожиданностям. Возможно, детектив хотел еще раз поговорить с Роуз наедине, но он лишь поставил ее в известность, что нам следует быть в участке в девять часов утра в понедельник. Пока они разговаривали, я увидела Дерека, который склонился над фонтанчиком с водой. Дерек был таким высоким, что создавалось впечатление, будто фонтанчик предназначался для детей.

После того как Раммель ушел, сестра повернулась ко мне и спросила, что произошло в комнате для допросов. Я снова посмотрела на Дерека, продолжавшего пить воду.

– Может быть, нам не стоит говорить об этом здесь…

– Старина Семерка пьет больше, чем домашняя скотина, – сказала Роуз. – Так что нам некуда спешить. Странно, что он удивляется, когда ему приходится все время бегать в туалет.

– Он же твой друг, – сказала я, чтобы попробовать этот термин.

– Я бы так далеко не заходила, Сильви. Так что же произошло?

Приглушенным голосом я быстро, не вдаваясь в детали, рассказала ей о второй перелетной птице, о сбежавшей собаке и Линче, который сумел ее поймать. Я собиралась продолжить рассказ, когда Роуз встала со скамьи. Она подошла к полке, где лежали брошюры, и положила книжечку на прежнее место, рядом с той, что я читала в прошлый раз – об опасностях, которые подстерегают, если подходишь к оголенному проводу после грозы.

– Я все это знаю, – сказала Роуз, снова поворачиваясь ко мне. – Они ведь сначала говорили со мной, ты не забыла?

Сомнения в том, кого я видела в церкви, до сих пор оставались тайной для всех – я ничего не говорила даже Роуз. Я боялась ее реакции, когда она узнает, что я призналась в них Раммелю и Хок, но теперь сестре следовало об этом знать.

– Миссис Данн обеспечит ему более надежное алиби, из чего следует…

– Из чего следует, что это будет слово выживших из ума стариков против твоего, Сильви. Сама подумай. Наверняка выяснится, что она наполовину слепая и совершенно спятила. Или часы на бензоколонке показывали неправильное время. Так что тебе не стоит паниковать.

– Из-за чего паниковать? – Дерек закончил пить и подошел к нам. Он возвышался над нами, одетый в ту же куртку и облегающие спортивные брюки, в которых я его видела, когда мы познакомились.

– Тебе не о чем беспокоиться, Семерка, – сказала Роуз.

– Ты в порядке, Сильви? – спросил он. – Выглядишь ты не очень.

– Со мной все хорошо, – ответила я Дереку, что едва ли соответствовало истине.

Мой взгляд остановился на висевших на стене часах, и числа сложились в моем сознании сами собой: осталось шестьдесят пять часов и сорок две минуты до возвращения сюда с ответом для Раммеля и Луизы.

– Ладно, – сказала Роуз. – Теперь постараемся забыть обо всем и попробуем добыть немного денег.

Всю неделю мы ждали дня, когда она сможет отправиться в офис «Дайал» и получить чек. С тех пор как мы заключили сделку, мои вечера проходили в звонках в далекие города по номерам, списками которых нас обеспечивал Фрэнк. Поначалу большинство людей меня прерывали вопросом: «Сколько вам лет, юная леди?» В особенности те, что опасались розыгрышей. Поэтому я старалась, чтобы мой голос звучал более взросло и в соответствии с инструкциями, которыми снабдил Фрэнк Роуз. Она сама даже не потрудилась их прочитать.

1. Вопросы задавайте четко и внятно. 2. Если отвечающий колеблется, уточните вопрос, чтобы заставить его высказаться определеннее. 3. Никогда не говорите: «Благодарю вас за потраченное время», потому что время – это деньги, а «Дайал» им за мнения не платит.

Несмотря на то что правила казались мне смешными, они помогли сделать больше опросов, чем рассчитывала Роуз. А это значило, что я смогу восстановить свои накопления и купить Бошоффу поваренную книгу.

Возвращаясь в Балтимор, мы проехали церковь, и я постаралась не смотреть в ее сторону. Сестра поступила так же, она вставила кассету, включила музыку и принялась в такт постукивать по рулю пальцами. Дерек развел ноги, а так как он сидел между нами, его древесные стволы прижимались к нам. Роуз несколько раз переставала напевать и говорила:

– Семерка, не пора ли тебе свести колени? Ты ведешь себя, как старая шлюха.

Он подчинялся, но через некоторое время ноги начинали снова расползаться в стороны, и я ощущала его прикосновения. Возможно, я бы не возражала, но меня слишком тревожило то, что произошло в полицейском участке.

Все места для парковки возле «Дайал» были заняты, за исключением одного, но на нем стоял дорожный конус. Роуз вышла из машины, закинула конус в кузов пикапа, поставила на освободившееся место машину и заглушила двигатель. Дерек и я смотрели, как она идет к зданию, проходит через вращающуюся дверь, а его нога продолжала прижиматься к моей. Когда Роуз скрылась внутри, я посмотрела на часы на приборном щитке, чего изо всех старалась не делать: шестьдесят пять часов и три минуты. Тик-тик-тик — мое сердце стучало, как у нашего кролика.

– Хочешь угадать? – спросил у меня Дерек. Когда я не ответила, он добавил: – Поиграть в нашу игру. Хочешь угадать?

Я хотела только одного: чтобы он замолчал. Мой разум был слишком занят мириадами возможных и невозможных вариантов развития дальнейших событий. Заголовки газет будут кричать, что я несправедливо обвинила Альберта Линча и он из-за меня просидел за решеткой девять месяцев, потому что ему не разрешили выйти под залог. Но еще хуже, что теперь Раммель и его люди выяснят, что я солгала, когда сказала, что Роуз была дома в тот вечер. И хотя я знала, что сестра не способна убить наших родителей, какими бы сложными и трудными ни были их отношения в последнее время, для окружающего мира это будет выглядеть именно так. И сложится впечатление, что я – часть заговора.

– Ты в порядке? – спросил Дерек, подтолкнув меня своей ногой, подобной стволу дерева.

– На самом деле нет.

– Хочешь поговорить?

– Нет. Пожалуй, мне нужно прогуляться.

– Прогуляться? Где?

Я ухватилась за дверную ручку.

– Вокруг парковки. Пока Роуз не вернется.

Дерек положил руку на мою ладонь и убрал ее от ручки.

– Подожди. В любом случае постарайся отвлечься. Кроме того, я эгоист и не хочу сидеть в одиночестве.

Я вздохнула, стараясь предстать перед ним тем человеком, которого он хотел бы видеть.

– Несчастный случай в деревообрабатывающем цеху? – спросила я.

– Ты раньше догадалась.

– Неужели?

– Это одна из первых догадок. Не считая индеек.

– Бешеный енот?

– Уже было.

– Бешеный опоссум?

– Я знаю, ты не любишь подсказки, Сильви. Но позволь мне сэкономить твои силы. Ни один человек не пострадал от животных в процессе уничтожения моих пальцев.

Как и многие из шуток Дерека, эта не была смешной, но я заставила себя улыбнуться. Обычно улыбки давались мне без малейших усилий, если мы в те редкие моменты, когда Роуз оставляла нас вдвоем, играли в странную игру, изобретенную нами.

– Никаких животных. Никаких несчастных случаев и лесопилок. Это труднее, чем я думала.

– Существует много способов потерять три пальца, Сильви. Думай лучше.

– А моя сестра знает, что произошло?

Он стукнул здоровой рукой по голове Скуби, которого подарил Роуз. Скуби неизменно свисал с зеркала заднего вида, когда мы ездили с Дереком. Как только Дерек уходил, Роуз бросала Скуби на пол. В результате у пса был поцарапан нос.

– Раверное, – сказал Дерек. – Рочти каждый в рашем рырускном рлассе рнает.

Наверное. Почти каждый в нашем выпускном классе знает.

Я не только научилась говорить с людьми так, что они соглашались участвовать в опросах, но и освоила язык Скуби.

– А как долго вы встречались в школе?

– Орин ресяр, – ответил он, а потом заговорил обычным голосом. – Может быть, два. Недолго. Наверное, мне тогда было шестнадцать, ей пятнадцать. А сколько лет тебе, Сильви?

Вопрос меня удивил.

– Четырнадцать. Скоро будет пятнадцать. В апреле. А тебе?

– Девятнадцать. В прошлом августе.

Мы помолчали, глядя на вращающуюся дверь, дожидаясь, когда она вытолкнет Роуз из здания. Я знала, что настроение изменится, как только она появится. Возможно, именно по этой причине я набралась мужества и сказала:

– Четыре года. Это не так много.

Мои слова повисли в воздухе, пока я не почувствовала, как Дерек отодвигает ногу от меня.

– Ты права. Но сейчас они имеют значение.

Я молчала.

– Верь мне, Сильви. Многое меняется – я и не думал тогда, что все так обернется. Ну, я имел в виду – куда все деваются?

– Все?

– Люди, с которыми я и Роуз ходили в школу. После моего выпуска они просто… ушли.

– А ты сам собираешься уезжать? Ну, например, в колледж?

– Через несколько лет это будет иметь смысл для тебя. Но не для меня.

– Почему? Разве у тебя плохие отметки?

– Честно говоря, мои отметки никогда не были для меня проблемой. Возможно, ты не поверишь, но я был членом Национального общества почета.

– Я тебе верю, – сказала я, не сумев скрыть сом-нения.

– Да, вижу. – Он рассмеялся. – Когда-нибудь я покажу тебе мой выпускной альбом, чтобы доказать, что не вру. – Его нога снова оказалась рядом с моей, и он добавил: – У меня есть причины не идти в колледж. Со временем я тебе расскажу.

– А как же армия?

– Не-е-е. Слишком страшно. И я не уверен, что меня возьмут. Трудно стрелять из пистолета, когда у тебя не хватает стольких пальцев.

Я посмотрела в окно. В ухе у меня снова послышалось ш-ш-ш-ш. И тик-тик-тик в сердце. Упоминание о пистолете – это уже слишком.

– Извини, – после небольшой паузы сказал Дерек.

– Все нормально.

– А ты была там еще раз? В церкви, я имею в виду? Я видел, что ты не посмотрела в ее сторону, когда мы проезжали мимо.

Я покачала головой. Разговор вернул меня к проблемам, на решении которых мне требовалось сосредоточиться. Я вспомнила записку о дяде Хоуи в папке – быть может, он исчез именно по этой причине.

Дерек молчал, а вскоре Роуз вышла из здания. Усевшись в пикап, она бросила конверт с чеком на приборный щиток. Когда мы ехали к банку, Дерек спросил про дорожный конус – остался ли он в кузове пикапа?

– Конус принадлежит Шейле, – сказала нам Роуз, – женщине, тоже работающей в «Дайал». Шейла утверждает, что она имеет право на это место, и устраивает скандалы, если кто-то просто на него посмотрит. Оно не предназначено для инвалидов, хотя могло бы – ведь от него близко до входной двери. Вот почему она облюбовала его для себя. Она жутко ленивая.

– Ну, и откуда она взяла дорожный конус?

– Ее муж занимается дорожными работами. И у Шейлы хватает наглости ставить его, словно место зарезервировано.

– Но теперь она его лишилась, ведь ты его увезла, – заметил Дерек.

– Уж поверь мне, завтра она привезет другой. Шейла достает их словно курица, несущая яйца. Настанет день, когда я засуну один из них ей в задницу.

Дерек рассмеялся. Поскольку мы остановились возле окошка для операций «драйв-ин» и я была близка к получению заработанных денег, я попыталась радостно рассмеяться вместе с ним. Но у меня не получилось. Вскоре Роуз вытащила конверт с наличными из вы-движного ящичка кассира. Потом попросила леденец, который обычно дают детям, и тут же забросила его в рот, даже не озаботившись достать такой же для меня и Дерека. Я смотрела, как она сосет леденец и считает купюры. Когда мы тронулись и поехали дальше, монетки в конверте забренчали.

Я откашлялась и спросила:

– Роуз, могу я получить свои семьдесят семь долларов сейчас?

Вопрос прозвучал в тот самый момент, когда она включила песню; певица со скрипучим голосом выла о том, что станет трясти кого-то всю ночь. Роуз снова принялась постукивать пальцами по рулю и подпевать. Когда машина набрала скорость, в открытые окна ворвался ветер и подхватил ее волосы. Я наблюдала, как Дерек отвел их в стороны, конверт елозил по приборной доске взад и вперед во время поворотов. Наконец трясучка, продолжавшаяся всю ночь, закончилась, Дерек улыбнулся, продемонстрировав волчьи зубы, и тихо сказал в мое здоровое ухо:

– Должно быть, утром.

Когда в машине стало тихо, я поняла, что у меня совсем немного времени до начала следующей песни. И я заговорила своим самым взрослым голосом, которым пользовалась во время опросов:

– Роуз, пожалуйста, отдай мне мои семьдесят семь долларов прямо сейчас.

– Извини, малявка, но пока ты денег не получишь.

– Почему я должна ждать, когда мы приедем домой? Я хочу…

– Я не говорила, что ты их получишь, когда мы приедем домой. Ты поучаствуешь в расходах – для разнообразия.

– Но мы договаривались не так.

– А теперь будет так.

– Я готова отдать часть на расходы, Роуз, но не все. У меня планы на эти деньги.

– Какие планы?

Мне не следовало рассказывать ей, как исчезли мои сбережения после того, как с нами стала жить Абигейл. Не следовало говорить о поваренной книге для Бошоффа. Но я рассказала, и Роуз тут же начала читать мне проповедь относительно людей, на которых она должна тратить деньги.

– Одного из них зовут мистер Мэриленд Свет и Энергия. Другую миссис Балтимор Нефть и Тепло. Это счета, Сильви. Счета нужно оплачивать. Так что, если ты собираешься купить книгу для какого-то паршивого консультанта в ущерб свету и отоплению или еде…

– Какой еде? – Я не удержалась. – Ты имеешь в виду фруктовое мороженое на палочке?

– Какой сюрприз! Оно тоже стоит денег, и я не слышала, чтобы ты жаловалась, когда засовывала его в рот!

– Успокойтесь, – сказал Дерек, но никто уже не обращал на него внимания.

Его нога вдруг показалась мне слишком тяжелой, и я ее оттолкнула.

– Я работала, чтобы провести опросы, и заслужила эти деньги.

– Извини, Сильви. Но ответ – нет.

Если бы моя сестра была умнее, она бы давно забрала конверт с приборной доски. Может быть, она считала меня неспособной на то, что я сделала дальше. Когда машина снова вошла в поворот, конверт вместе с банкнотами и монетами сдвинулся в ее направлении. И, прежде чем он ускользнул от меня окончательно, я сделала то, чего не совершала с той ночи с Дот: я изобразила Вопль.

Он заставил Дерека вздрогнуть, когда я рванулась через его бедро и попыталась схватить конверт. Роуз отпустила руль и тоже потянулась к нему. Прежде чем кто-то из нас сумел его схватить, деньги соскользнули с приборного щитка и монеты посыпались вниз. Я попыталась поднять хоть что-то, моя рука задела пах Дерека, что заставило его схватить меня за локоть. Пикап занесло. Роуз положила руки на руль и выровняла машину.

– Господи! – закричала она. – Ты едва нас не убила.

Я вырвалась из рук Дерека и соскользнула на пол. На грязном коврике я увидела конверт, лежавший рядом с теннисными туфлями Роуз. Я потянулась к нему, но сестра ногой отбросила его в сторону. И вновь грузовичок занесло, но на этот раз гораздо сильнее. Кто-то в соседней машине нажал на клаксон, Роуз одной ногой придавила конверт, другой нажала на тормоз, а затем резко рванула руль в сторону. Я посмотрела вверх, увидела квадратное лицо Дерека, небо надо мной стало поворачиваться, и нас затрясло.

Неожиданно все стихло.

Вой клаксона стих, я осталась лежать на полу, глядя на развязанные шнурки огромных рабочих ботинок Дерека, стоящих рядом с маленькими черными туфлями сестры. Я смотрела, как Роуз наклоняется, хватает конверт и быстро засовывает его в карман джинсов. Три монеты в четверть доллара. Две в десять центов. Три по одному центу. Я не знала, что мне делать, поэтому собрала монетки, жалкие девяносто восемь центов, и спрятала в карман. Когда я села на свое место, то увидела, что мы выехали на заросший травой пустырь, покрытый пятнами смолы и расположенный между промышленными зданиями. Я посмотрела на часы, стараясь не думать о времени, которое потратила на опросы, – и о том, сколько продолжаю тратить, вместо того чтобы получать ответы на необходимые мне вопросы.

– Ты не получишь деньги, – сказала мне Роуз. – И я больше ничего не хочу о них слышать.

«Хорошо, – подумала я и принялась нашаривать рукой дверную ручку, – потому что мне нечего сказать на эту тему».

Прежде чем Дерек успел меня остановить, я распахнула дверь и вывалились на влажную землю. Сумку я ос-тавила, но умудрилась захватить с собой дневник.

– Сильви! – Дерек вышел из машины и двинулся в мою сторону. – С тобой все в порядке?

Я встала и начала искать один из шлепанцев, который свалился с ноги.

– Оставь ее в покое. – Роуз даже не попыталась выйти из машины, однако высунула голову в окно и позвала Дерека. – Мозги у этой девочки наконец превратились в полное дерьмо. Но она придет в себя и вернется домой.

– Тебе лучше вернуться, – сказала я. – Твоя подружка тебя ждет.

– Не расстраивайся, Сильви. Я понимаю, что такое семьдесят семь долларов, тебе пришлось немало потрудиться. Однако в масштабах Вселенной это не слишком много. Придет время, когда ты будешь зарабатывать много больше даже пассивно, во сне.

Моя сестра включила двигатель. Глядя на нее, я вспомнила еще одну деталь, виденную мной в папке Раммеля. Не запись о Хоуи, а другую вещь, о которой задумывалась, но раньше не знала.

– А как насчет пятидесяти долларов? – спросила я у него. – Это много?

– Пятьдесят? Я думал, ты сказала, что заработала…

– Я говорю не о том, что заработала. Столько Альберт Линч заплатил – или предложил заплатить Роуз, чтобы она позвонила моим родителям и заставила их приехать в церковь в ту ночь.

Взгляд Дерека переместился к моим ногам, и он принялся щелкать суставами покалеченной руки – большого и указательного пальцев, словно вспоминая, что остальных больше нет.

– Но какое это имеет значение, если все было не так? Он лжет. Роуз осталась дома. Вы обе так говорили с самого начала.

Я смотрела на него и думала о том, как легко расстаться еще и с этим секретом.

– Поезд покидает станцию через десять секунд, – сказала сестра, не выходя из машины. – Все на борт, или ваша удача превратится в дерьмо.

Дерек поднял голову и посмотрел на меня.

– Садись в машину, Сильви.

– Нет, – ответила я, чувствуя тик-тик-тик сердца.

Мне вдруг показалось, что он сейчас сделает несколько шагов, поднимет меня на руки и заставит уехать вместе с ними. Однако я ошиблась.

– Ну, если ты отказываешься, то хотя бы возьми мою куртку. Сейчас холодно, а ты легко одета. Ты всегда одета слишком легко.

– Десять секунд, – сказала Роуз из-за спины Дерека. – Девять, восемь, семь…

– Перестань считать! – рявкнул Дерек, первый раз на моей памяти посмев ей возразить.

Он сорвал с плеч старую куртку и протянул мне. Я не пошевелилась, тогда он бросил ее прямо на пятно смолы между нами, быстро снял ботинки и поставил их рядом. Затем повернулся и зашагал к машине. Через мгновение Роуз нажала на газ, шины зашуршали по земле, пикап быстро набрал скорость и исчез.

Стало непривычно тихо. Холодный ветер, который шевелил ветви деревьев, окружавших поле, принес с собой воспоминания о голосе Раммеля:

У тебя шестьдесят шесть часов, чтобы обдумать, что ты видела или не видела в церкви прошлой зимой. А утром понедельника твое время закончится.

Я подошла к пятну смолы, где Дерек оставил куртку и ботинки. Казалось, его самого земля всосала в себя и он оказался в подземном мире, изображенном на страницах книг, которые отец держал в антикварном шкафу. Я сбросила шлепанцы и шагнула в ботинки Дерека, просторные и все еще теплые после его больших ног. Потом подняла куртку и надела ее. Медленно и неуклюже я побрела через поле в сторону промышленных зданий. Я поняла Дерека, но твердо знала, что буду делать, когда они уедут. Решение было принято в тот момент, когда я лежала на полу грузовичка и меня пинали ногами, как голову Скуби. Среди страниц моего дневника лежало письмо, найденное мной под кроватью Роуз. Я носила его с собой вот уже более двух недель, периодически вынимая и перечитывая:

Дорогая Роуз, вероятно, я последний человек или призрак на всей земле, которого ты бы хотела сейчас слышать. И все же я пишу тебе…

Монеты на полу грузовичка, единственный доход, полученный мной за проделанную работу, не могли восстановить мои сбережения, и их явно не хватит на книгу для Бошоффа. Но достаточно, чтобы позвонить по номеру, написанному в верхней части письма. Будь мои родители живы, они бы не хотели, чтобы я так поступила, но этот человек был единственным, кто знал об их жизни и о нашей семье. Возможно, он даже сможет рассказать мне о той ночи и что произошло до этого.

У меня осталось немногим больше шестидесяти трех часов.

Я собиралась позвонить Сэму Хикину и попросить его о помощи.