Я взяла из дома совсем немного, когда оттуда уезжала. Конечно, свой дневник и белую лошадку, которую мне отдала Роуз, единственную, у которой не были сломаны ноги. Сумку, набитую одеждой. Мамино серебряное ожерелье, которое я не снимала даже через семь месяцев, вместе с ее тонкими золотыми часами. Все остальное, за редким исключением, я оставила. Вещи собрали в коробки и отправили на хранение или продали. Появился старый соперник моего отца, Драгомир Альбеску, и предложил хорошие деньги за артефакты из нашего подвала. Мой дядя не позволил ему выбирать, как на распродаже, а сделал одно предложение: купить все или ничего. В конце концов все реликвии необычной карьеры моих родителей – в том числе топорик с фамильной фермы Локков, Пенни в клетке Мистера Глупышки, даже старое зубоврачебное кресло отца и мамино кресло-качалку – погрузили в фургон и отправили в Марфу, штат Техас, где мистер Альбеску содержал музей паранормальных явлений.

Перед тем как уехать, он сказал моему дяде, что в музее моим родителям и их вкладу в его науку будет отведено отдельное место. Когда Хоуи упомянул о книге Хикина и спросил, не отвадят ли написанные там вещи посетителей, мистер Альбеску взмахнул своей усыпанной перстнями рукой и насмешливо сказал:

– Вовсе нет. Более того, такие вещи в нашей работе подобны волану при игре в бадминтон. Его необходимо отбивать друг другу, чтобы люди обращали внимание.

Напоследок он сказал, что мы можем бесплатно посещать его музей в любое время.

Но я не могла представить, что настанет день, когда у меня возникнет такое желание.

Теперь моя жизнь изменилась. И судя по тому, как развиваются события, в дальнейшем изменится еще сильнее, хотя я не думаю, что сумею забыть ту, что мы вели в доме на Баттер-лейн, как однажды предсказала Роуз. Сейчас я живу в округе Хауард, который находится в нескольких городках от нашего прежнего дома. Меня приютили Кевин и Беверли. Они воспи-тывают приемных детей – ведь на данный момент я сирота.

Когда меня привезли в их дом в сопровождении нового социального работника, у меня с собой был дневник, лошадка, чемодан с одеждой и несколько других вещей, а они сказали, что их имена очень легко запомнить, потому что они рифмуются. Мой разум все еще был в тумане, и я не поняла, что они имеют в виду. Но тут Беверли – носившая неистощимый запас свободных фуфаек ярких и пастельных тонов и собиравшая волосы неиссякаемыми резинками – заразительно засмеялась и сказала:

– Ну, ты понимаешь – Кев и Бев. Тебе будет нелегко нас забыть, Сильви. Верь мне. А теперь заходи.

Они показали мне мою комнату, чистую и очень просто обставленную: кровать с передней дубовой спинкой, туалетный столик и тумбочка из того же материала с простой белой настольной лампой. Окно выходило во внутренний дворик. Вид был немного похож на воображаемые картины, которые я рисовала на стенках старого фундамента. Сейчас конец весны, поэтому я вижу во дворе траву и разные цветы. И почти каждый день у меня над головой сияет солнце в чистом небе. Иногда я тихо сижу в комнате на краю кровати и вращаю глобус сестры – еще одна вещь, которую я взяла с собой из дома. И, когда ставлю палец в случайные места – Токио, Сан-Франциско, Мехико, – вспоминаю о Роуз, которая поступала так же.

Такие места – далекие места – когда-нибудь я бы хотела там побывать…

Я слышу, как ее голос произносит эти слова, и вспоминаю о том дне, когда я взяла Дерека за руку и мы вместе пошли обратно через лес. Я могла бы сразу заметить, что машина Роуз исчезла с нашей подъездной дорожки. Но мы не могли отвести глаз от того, что лежала внизу, у одного из фундаментов. Когда я убегала, то помнила, как поднималась и опускалась спина Фрэнки – она дышала. Однако сейчас ее тело стало неподвижным. То, что я сделала при помощи камня, положило конец ее жизни. Я содрогнулась, а Дерек повел меня за руку на противоположную сторону улицы.

– Роуз! – закричала я, распахнув дверь нашего дома.

Антикварные часы продолжали тикать. Огромное распятие висело на стене. На полке стояли древние книги отца. После всего, что произошло, эти вещи должны были как-то измениться. Но все осталось таким же, как раньше.

– Эй! – крикнул Дерек, когда ответа не последовало.

Слова все еще отказывались мне повиноваться, но, продолжая держать Дерека за руку, я отвела его на кухню и к двери, ведущей в подвал. Несколько долгих мгновений мы стояли наверху деревянной лестницы, по которой спускалось так много одержимых людей, наде-явшихся избавиться от демонов. Мы смотрели в темноту, где я в последний раз видела свою сестру. Здесь же валялась моя разорванная футболка. И еще полотенце с растаявшим разноцветным мороженым. Но Роуз исчезла.

Должно быть, полицию вызвал мужчина, открывший мне дверь амбара, – очень скоро мы услышали звук приближающихся сирен. Мы услышали, как хлопают двери, потом шаги. Приехало никак не меньше полудюжины полицейских, возможно, даже больше. Многих я узнавала – я видела их в коридорах участка, куда меня привезли прошлой зимой из церкви. Последним появился детектив Раммель, который уже успел уйти домой. К этому времени мы с Дереком сидели на ступеньках крыльца снаружи. Желтая лента окружала фундамент на противоположной стороне улицы. Другие полицейские оцепили такой же лентой наш двор, прикрепляя ее к березам и кедрам. Я была все еще в куртке Дерека и отчаянно дрожала – мое тело никак не могло согреться.

Как и в первый день в больнице, Раммель взял мою руку в свою.

– Расскажи, что тут случилось, Сильви, – мягко попросил он.

Наконец ко мне вернулись слова, и я начала рассказывать о том, что мне удалось узнать и как это произошло. Я говорила довольно долго, мне пришлось поведать о встречах с отцом Коффи, Сэмом Хикином, моим дядей и, конечно, с Эмили Санино. Еще более длинной получилась история про Абигейл и моих родителей и о том, что я узнала о своем отце. Но в конце концов я замолчала, детектив посмотрел на меня своими яркими голубыми глазами и задал вопрос, который мучил меня с того самого момента, как мы с Дереком вернулись домой.

– Где твоя сестра?

Сиэтл. Монреаль. Мадрид.

Иногда я сижу на кровати в доме Кева и Бев, вращаю глобус и представляю, что мне известен ответ. Я пытаюсь представить ее жизнь в одном из этих мест, увидеть Роуз счастливой и очень надеюсь, что так оно и есть. Но наверняка мне известно только то, что знает полиция: на следующий день ее пикап нашли на парковке в Пайкс-вилле, штат Мэриленд. Роуз забрала с собой все деньги, остававшиеся в доме, в том числе и монетки, которые лежали в коробке от старого дверного звонка, которые она туда засовывала в далеком детстве, еще не зная, что оторвет ее от стены, чтобы забрать все до последнего цента и уехать из дома навсегда.

В последнее время Хоуи навещает меня довольно часто. Почти всегда он полон новостей, ведь он подал прошение в суд с просьбой сделать его моим официальным опекуном. Его план – наш план, теперь я могу так с уверенностью утверждать, по мере того как мы проводим все больше и больше времени вместе – состоит в том, что я буду жить с ним в новой квартире, которую он снимает в Филадельфии. Квартира расположена на тихой улице, рядом с хорошей школой, в ней есть вторая спальня, и Хоуи говорит, что я смогу отделать ее, как захочу, на те годы, что мне предстоит провести в ней до отъезда в колледж. Кинотеатр снова начал свою работу, и, хотя пока его резервируют для выступлений лишь второсортные группы, Хоуи уверяет, что это знак будущих перемен. Когда я рассказала об этом Кеву и Бев, а также социальному работнику, регулярно проверяющему, все ли у меня в порядке, они сказали одно и то же: хороший дом и успешный бизнес наверняка помогут дяде стать моим опекуном.

Хоуи продал свой мотоцикл и купил такой же джип, как у Дерека. Когда он меня навещает, мы катаемся и обычно проезжаем мимо нашего старого дома, чтобы посмотреть на плакат ПРОДАЕТСЯ. Я не читаю газеты, но дядя рассказал мне, что Сэм Хикин напечатал статью в «Дандалк игл», в которой рассказал, что появился новый застройщик, планирующий скупить всю недвижимость на этой улице, достроить дома на старых фундаментах, а потом их продать. И хотя пока ничего там не меняется, я могу представить, что там будет, ведь я много лет об этом мечтала.

Сегодня, когда дядя приехал за мной, погода оказалась настолько теплой, что мы опустили крышу джипа. Он спросил, хочу ли я проехать нашим обычным маршрутом мимо дома, но я сказала, что у меня сегодня есть важное дело. Я не стала собирать волосы в хвост, и, пока мы ехали, они развевались на ветру, как у Роуз или Абигейл. Моя рука скользила по ветру, и я старалась парить вне своего тела, как меня научила Абигейл прошлым летом во время наших поездок за мороженым и к пруду.

Когда мы подъехали к школе, занятия уже почти закончились. Я решила до конца учебного года заниматься с преподавателем дома и не появлялась здесь несколько месяцев. Это был последний день перед летними каникулами, и когда я проходила мимо места для курения под карнизом, где стояла старая мебель, и вошла в школу, воздух гудел от возбуждения. Я прошла по коридорам и оказалась перед кабинетом без окон, где работал Бошофф. Он снимал со стен старые плакаты «Скажи нет!» и сворачивал один за другим в рулоны. Я некоторое время стояла в дверном проеме и наблюдала за ним – он заметил меня только через несколько секунд.

– Сильви, – с улыбкой сказал он. – Какой приятный сюрприз. Пожалуйста, заходи и присаживайся.

Я вошла, но садиться не стала.

– Я ненадолго. Меня ждет дядя.

Бошофф положил плакаты, и мы посмотрели на стены с кусочками клейкой ленты.

– Каждый июнь, – сказал он, – ремонтная бригада говорит мне и другим преподавателям, что мы должны полностью очистить наши кабинеты, чтобы они могли их покрасить. Это происходит каждый год, но стены не красили ни разу.

Мы оба рассмеялись, и тут я с поклоном протянула ему принесенный пакет.

– Сильви, тебе не нужно дарить мне подарки.

– Но я очень хочу, – сказала я.

Бошофф постарался аккуратно снять оберточную бумагу, но у него не получилось, и он просто ее разорвал. Внутри он обнаружил поваренную книгу – но не купленную. При помощи клейкой ленты, позаимствованной у Кева, я сделала ее сама, склеив образцы обоев и два куска картона обложки так, чтобы внутри оказалась дюжина с лишним пустых страниц. Книга получилась совсем как настоящая. И если мне не удалось выбрать образец обоев, который полностью соответствовал бы моей личности, я нашла то, что идеально подходило для книги Бошоффа. «Сохраняйте спокойствие» – так назывался образец. На темно-синем фоне ночного неба были разбросаны желтые звезды. Такая обложка должна успокоить любого человека, страдающего от бессон-ницы.

Я смотрела, как Бошофф открывает книгу и видит, что я заполнила ее страницы рецептами. Суп с говядиной и ячменем. Пикката из свинины. Торт «Леди Балтимор». Эти и другие блюда готовила моя мама, когда я была маленькой. Перед тем как покинуть наш дом, я нашла рецепты на отдельных карточках, которые лежали в ящике кухонного стола. Я решила, что мою маму должны вспоминать не только в связи с диковинными артефактами, выставленными в музее в Марфе, штат Техас. Я хотела, чтобы некоторые – даже если нас будет всего двое – помнили ее в первую очередь как маму, потому что это была более важная роль, пока она жила в нашем мире. Вот почему я заполнила последние страницы понравившимися мне отрывками из книг, которые мама давала мне читать.

Если весь мир будет ненавидеть тебя и считать тебя дурной, но ты чиста перед собственной совестью, ты всегда найдешь друзей.

Вот одна из цитат, но я вписала туда и другие. Я думала, что эти строчки в своем роде поэзия, потому что ты мог остановиться и подумать над ними, чтобы понять, как они связаны с окружающим миром.

Бошофф переворачивал страницы, несколько раз кашлянул, но не произнес ни слова. Мне показалось, что он не понял, в чем смысл моего подарка, и я ему объяснила:

– Вы можете это почитать ночью, когда вам не спится. И ничего больше. Кстати, как ваша жена?

Когда он поднял на меня глаза, я увидела, что они покраснели возле век. Он несколько раз моргнул, и мне показалось, что сейчас он сообщит мне печальную весть.

– Ты очень мудрая юная люди, Сильви. Спасибо за книгу. Она всегда будет иметь для меня особое значение. И спасибо, что помнишь о моей жене. Тебе будет приятно услышать, что ей стало лучше. У нее ремиссия, которая длится уже несколько месяцев, – о большем мы не могли и просить. – Он закрыл книгу и сказал, что будет читать ее перед сном, как я и хотела. – А теперь расскажи мне о себе. Как твое ухо?

– Мой дядя отвел меня к врачу, – сказала я. – Оказалось, что ш-ш-ш-ш, которое я слышу, это шум в ушах, который вызван выстрелом в ту ночь, в церкви. Доктор сказал, что он будет исчезать и появляться еще долго – вылечить это невозможно.

– Мне очень жаль.

– Ничего страшного. С каждым днем шум становится все тише. У меня такое ощущение, что скоро он совсем исчезнет.

– Хорошая новость. А что с твоей сестрой? Ты что-нибудь слышала о ней?

– Ни слова, – ответила я, думая о вращающемся глобусе и о далеких местах. – Но когда-нибудь, пусть через много лет, я обязательно получу от нее весточку.

– Очень важно сохранять надежду, – сказал мне Бошофф.

В этот момент прозвенел звонок. Его звук нарушил возникшую между нами близость, коридоры наполнились голосами учеников, которым не терпелось закончить эту часть своей жизни и начать новую. Наверное, теперь я была одной из них.

– Мне пора идти, – сказала я. – Пока еще есть шанс избежать столкновения с толпой.

– Хорошо, Сильви. И еще раз спасибо, что вспомнила обо мне.

– И вам спасибо, – ответила я.

Я вышла в коридор и двинулась в толпу учеников, но она не раздалась передо мной, как это бывало прежде, а просто вынесла к входной двери и на свежий воздух. Когда я вернулась к джипу, дядя меня ждал. Он опустил закатанные рукава, так что я видела лишь часть татуировки – впрочем, я ничего против не имела.

– Все в порядке? – спросил он.

– Да.

Нам удалось опередить автобусы и выскочить на главную дорогу первыми. Хоуи спросил, хочу ли я взглянуть на наш старый дом или навестить в гараже Дерека, что мы иногда делали. Но я сказала, что сегодня мы туда не поедем. Мы включили радио и некоторое время просто ехали, а я откинулась на спинку и наслаждалась солнечным теплом. Случалось, что я смотрела на дядю и замечала его сходство с отцом. И всякий раз мой разум возвращался к тому утру, когда я спустилась в подвал и обнаружила, что Абигейл исчезла, а мой отец с напряженным лицом наводит там порядок. Почему Абигейл решила изменить план и уйти ночью, остановившись по дороге в доме отца Коффи? И что произошло, когда отец обнаружил, что она сбежала, – быть может, это он устроил там такой беспорядок, чтобы создать доказательства в поддержку своей версии событий? Я до сих пор не знаю ответов на некоторые вопросы, возможно, никогда и не узнаю. Чаще всего я размышляла над причинами отправки Роуз в школу Святой Иулии – действительно ли отец верил, что это ее изменит, или он отослал ее из-за того, что она понимала, что он делает?

Когда такие мысли начинали меня одолевать, я вновь обращалась к дневнику. Там осталось всего несколько чистых страниц, когда я приехала к Кеву и Бев, и я заполнила их своими размышлениями, надеясь, что они помогут мне все понять. И вот вчера я увидела, что добралась до последней. Но вместо того, чтобы записывать новые вопросы, я решила рассказать о других вещах. И вот что у меня получилось:

Иногда, по ночам, когда в моей комнате становится темно, я опускаюсь на колени и начинаю молиться. Сначала я молюсь о своей сестре. Потом о душах родителей. И всякий раз у меня возникает ощущение, что воздух вокруг меня меняется. Это нечто большее, чем возвращение воспоминаний о них; мне кажется, что я ощущаю присутствие их призраков. Несмотря на все, что преследовало моих родителей при жизни в этом мире, несмотря на совершенные ими ошибки, их близость каким-то образом приносит мне умиротворение.

Когда я заканчиваю молиться, ложусь в постель и закрываю глаза, я представляю отца. Но не того человека, которого знала. Я вижу мальчика, стоящего в темноте кинотеатра и наблюдающего за танцующими вокруг тенями, не знающего истинных причин их возникновения или того, как они изменят всю его дальнейшую жизнь.

А потом я думаю о маме, лежащей рядом со мной, ее волосы веером рассыпались на подушке, как в ту давнюю ночь в отеле. Если я не открываю глаз, то снова ощущаю ее присутствие. Я слышу ее дыхание и голос:

«Каждый из нас рождается с горящим внутри светом… Но еще важнее не упустить этот свет, потому что тогда ты заблудишься в темноте. Иными словами, потеряешь надежду. Именно надежда делает наш мир прекрасным. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?»

Я много думаю об этих словах и о призраках моих родителей.

Если вы, конечно, верите в такого рода вещи.

Лично я верю и не верю.

Но по большей части – да, все больше и больше – я верю.