Дорогой читатель, в книге, которую ты только что дочитал, нет выдуманных событий. Изменены только некоторые имена и фамилии по вполне понятной причине. Георгий Иванович Сырма, автор данной книги, не только свидетель, но и активный участник событий. Многое не вошло в эту книгу, а между тем вся жизнь этого человека интересна, потому что он рос вместе со своим народом и своей страной — рос в революционном движении, в гражданской войне, в чекистской работе на границе, в сражениях с басмачами и самураями, в борьбе с фашизмом.

В 1912 году (молодой Сырма работал тогда в пекарне) за участие в митинге протеста против Ленского расстрела был он брошен в николаевскую тюрьму. На допросе у него потребовали: «Назови зачинщиков, смутьянов в вашей пекарне!» «Не знаю таких. Не замечал», — твердил молодой пекарь. Тогда его посадили в камеру строгой изоляции.

«Как-то недавно, — вспоминает Георгий Иванович, — был я на экскурсии в Петропавловской крепости. Показывали нам, экскурсантам, одиночные камеры — каменные мешки, в которых и двух шагов сделать нельзя. Молодым людям было все это в диковинку. А вот я в таком карцере провел восемнадцатилетним парнем две недели без воздуха, без света. Одно отличие — в Петропавловской крепости в камерах деревянные топчаны, а в николаевской тюрьме лежак такой же цементный, как стены. Ворочался я на цементном своем лежаке и одно только думал: „Неужели нет такой силы, чтобы все это переменить?! Чтобы весь этот мир наизнанку вывернуть?!“ На что угодно, кажется, пошел бы — на мучения, на смерть, только бы перевернуть несправедливый этот мир!»

В 1914 гаду Сырму в числе неблагонадежных отправили на фронт. Он был смелым человеком, этого не могли не признать даже царские офицеры, которые наградили его двумя Георгиевскими крестами — редкой наградой, за особую храбрость.

Однако георгиевский кавалер был занят мыслями, вряд ли понравившимися бы тем, кто его награждал. Уроки, полученные в пекарне и в тюрьме, не забылись. В 1917 году после Февральской революции он был избран в первый полковой комитет. Пытаясь разобраться, на чьей стороне правда, Георгий Иванович с двумя солдатами без отпускных документов отправляется в Петроград, на митинге в казармах слушает выступление Ленина и с тех пор неразрывно связывает свою жизнь с партией большевиков.

Эсерку Брешко-Брешковскую, приехавшую на фронт агитировать за летнее наступление, солдаты встретили насмешливой песней, сочиненной Георгием, «Шли два солдата с германского плена домой!» с лихим припевом:

— Не морочьте нам голову, бабушка, — сказали солдаты эсерке. — Мы уже четвертый год сидим в окопах, голодаем. Вам нравится война! — вот вы и воюйте. А нам еще революцию делать надо.

Весною 1919 года Сырма вступил в 1-й Крымский кавалерийский эскадрон. Сквозь полыхающую григорьевским мятежом Украину двинулся эскадрон в Екатеринослав (теперь Днепропетровск) на соединение с частями Красной Армии.

Екатеринослав оказался окруженным какой-то бандой из примкнувших к Григорьеву. Разведчик эскадрона запряг сельсоветскую лошадь и отправился в город «продавать на базаре муку». Вернулся он не только с выручкой, но и со спрятанной в подкладке пиджака запиской: «Командиру 1-го эскадрона Казбеку Айлярову немедленно прибыть в составе всего эскадрона на железнодорожную станцию Вкатеринослав. К. Ворошилов». Однако легко сказать — прибыть. А как? Григорьевцам, окружившим город, ворошиловское указание не предъявишь, а пробиваться с боем — пол-эскадрона можно положить. Решение предложил Георгий Сырма:

— Давайте брать «на дым». Формы у нас нет, григорьевцы — народ неорганизованный, вот и изобразим из себя бандитов, прибывшее пополнение, которое рвется в бой.

Цепи григорьевцев у города — в два ряда. Взвод Сырмы, подскакав к сторожевому охранению, коней не придерживает.

— Где тут красные? — орет Сырма. — Вы что, отдыхать собрались? Сейчас мы вам покажем, как надо большевиков бить!

И мимо — на рысях. А за взводом — весь эскадрон. Бандиты спохватились: захлопали выстрелы, застрочил пулемет. Но поздно: эскадрон уже приближался к станции…

Много дорог прошел потом со своими бойцами сначала комвзвода, а затем командир эскадрона Георгий Сырма. Узнал он и радость побед, и горечь отступления. Но всегда его оружием были верный расчет, находчивость, внезапность, натиск. Так было и под Коропом, где перед боем приняли его в партию большевиков, и под Кременчугом, и в том бою, за который Георгий Иванович Сырма получил свой первый орден Красного Знамени.

Шел 20-й год. Белополяки то и дело прощупывали Красную Армию короткими налетами. Но вот в полк сообщили, что враги готовятся к налету, на этот раз крупному. И действительно, через неделю соседний с Сырмой эскадрон был окружен на рассвете батальоном польской пехоты. В это время к Сырме привели польского солдата-перебежчика.

— Паны воюют — у холопов чубы трясутся, — сказал перебежчик. — Не хочу воевать за панов. У вас правильная власть.

— Знаете ли вы о планах ваших командиров?

— Да. Батальон пехоты окружил сегодня ваш эскадрон в Верхних Ивановнах. На помощь батальону должны выступить уланы.

— Когда?

— По сигналу. Сигнал — три красные ракеты. Батальон даст этот сигнал, когда ему туго придется.

— Где будут ждать уланы сигнала?

— На опушке леса.

— Когда уланы должны быть на опушке?

— Скоро уже они должны быть там.

«Что делать? — думал Сырма. — Писать донесение командиру полка? Так пока ординарец скачет, пока там решают, время потеряем».

И Сырма решил идти самой ближней дорогой наперерез польской коннице, к той самой опушке леса, где будут ждать уланы условный сигнал. Надеялся, что поспеет к поляне раньше поляков. И не только раньше подошел, но и замаскировать свой эскадрон успел.

И вот показались уланы. Шли они походным строем, по три лошади в ряду, не спеша. С флангов и в лоб обрушился вдруг на них шквальный огонь. Одна треть польского эскадрона осталась лежать на лесной дороге, остальные в панике отступили.

И вновь замерли красноармейцы, замер их командир. «Давайте, давайте, — стучало все в Сырме, — давайте, паны, ваши три ракеты. Вот только, не приведи бог, примет нас первый эскадрон за поляков! Но что теперь? Рискнем, дело само покажет себя».

Наконец взвиваются в воздух одна за другой три красные ракеты.

— Шашки к бою! — командует Сырма. — В атаку — марш.

— Ура-а! Ура! — несется по рядам.

Мчатся по полю красноармейцы, а польская пехота молчит, не стреляет: они же только что дали три ракеты и из условленного места вылетел эскадрон. А то, что всадники кричат «ура» и что одеты они не по-польски, до них не доходит еще. Может быть, они думают, что это тактический прием, может, еще что… Зато 1-й эскадрон, окруженный польской пехотой, тоже слышит это «ура» и видит своих — и он поднимается в атаку в пешем строю.

Только четверть польского батальона тогда вырвалась и ушла лесами…

Во многих боях побывал еще Сырма. Преследовал с только что сформированным в Таганроге полком десант Назарова. По реке Донцу охотился за бандой Каменюки. Бился с махновцами под харьковскими и воронежскими Ровеньками.

Под воронежскими Ровеньками Сырма чуть не погиб. Рухнула под ним убитая лошадь, придавив раненую ногу, а махновцы уже близко. Помог саратовский курсант: привалился рядом, оперся винтовкой о круп убитой лошади, снял одного за другим махновских конников. Это было уже в конце гражданской войны.

О том, что делал полковник Сырма с двадцать четвертого по сорок третий год, ты уже знаешь, читатель, из этой книги. А потом снова служба на границе…

— Сражения, служба, работа с людьми… Ну, а личная жизнь? — спросит иной любопытный читатель.

— Ну, а личная жизнь? — спрашиваю и я жену Георгия Ивановича — Неонилу Емельяновну.

Она улыбается:

— А вы спросите у самого Георгия Ивановича, была ли у него личная жизнь? Часов пять сна — вот и вся его личная, семейная жизнь. Ни усталости человек не знал, ни страха. Всегда в работе. Погранзастава, дивизион, отряд — это и было его личной жизнью.

— Ну, а теперь? — спросит все тот же читатель. — Лет ведь, наверное, немало!

Да, семьдесят семь — возраст немалый. Есть пенсия, есть возможность отдохнуть, на старости лет вкусить спокойной размеренной жизни.

— Да не умеет он сидеть дома, — усмехается Неонила Емельяновна, — не умеет отдыхать. То хор, то беседа, то поручение партийное.

И действительно, когда же его увидишь дома, если за пятнадцать пенсионных лет им проведено более трех тысяч бесед и лекций в школах, в техникумах, в войсковых частях, на допризывных пунктах.

Семь лет был Георгий Иванович бессменным председателем родительского комитета школы № 55, и едва ли кто припомнит такой будний день, чтобы Сырма не пришел в школу. А детская комната милиции?.. А хор? Вот уже двенадцать лет Сырма — председатель народного хора старых большевиков. Более шестисот концертов дал хор за это время — и в самом Ростове, и в Ростовской области, и в Краснодарском, и в Ставропольском краях, и в братских республиках Кавказа.

Таков этот неутомимый человек, автор правдивой книги, прочитанной тобою.

Если, дорогой читатель, тебе придется слушать выступление хора, обрати внимание на высокого коренастого человека справа, среди басов. Орден Ленина, четыре ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны 1-й степени, орден Красной Звезды, шесть медалей на его груди. Это и есть Сырма Георгий Иванович.

Если случится тебе побывать на Каспийском море, в городе Фетисово, ты вспомнишь героическую битву семидесяти красноармейцев с 750 басмачами. Это был Сырма с товарищами.

Эти люди заставляют вспомнить гордые слова поэта Н. Тихонова;

Пусть знакомство с одним из таких людей будет долгим и плодотворным!