На исходе четвертой недели путешествия джунгли расступились, и начался подъем на Цирманское плоскогорье, Цирмани-шани, дом загадочного зверя и цель путешествия. Никто не пострадал и никто не потерялся под сумрачными сводами джунглей, и в честь этого был объявлен однодневный отдых на берегу безымянной мелководной речушки.

Тейе сразу же скрылся в палатке и бросился приводить в порядок записи и зарисовки, разглаживать помятые листы гербария и перекладывать драгоценные образцы, собранные в недружелюбных колючих зарослях. Матросы распрягли и хорошенько выкупали ослоухов, а потом, когда речка унесла грязь, колючки и разную мелюзгу из джунглей, решившую проехаться на ослоухах, вымылись и сами. Профессор убедился в том, что его ассистент в пылу научных трудов не пренебрег гигиеной, смыл четырехнедельный слой грязи и с себя, а затем погрузился в изучение своих заметок о том, где искать зверя.

Матросы обустраивали лагерь, рубили дрова для приготовления ужина, и тут Матусос обратил внимание на то, что один из них рубил ветки каким-то необычным орудием. Оказалось, что это был тот самый топорик, найденный парой дней ранее. Хоть и был он сломан, но уж больно показался нашедшему его матросу красивым: сложные узоры вперемешку с изображениями слонов, змей и воинов покрывали лезвие и рукоятку. Выбрасывать такую красоту стало жалко, матрос с грехом пополам укрепил сломанную рукоять, а теперь использовал топорик по прямому назначению.

Профессору было достаточно одного взгляда, чтобы понять, где сделали эту вещь. Только мастера из Мурджипурджи умели так искусно сплетать змей, цветы лотоса и птичьи перья в один загадочный и пугающий узор. Но вот откуда в джунгли Цирмани попал топорик из Мурджипурджи, было совершенно непонятно!

Конечно же, матросы наперебой стали высказывать свои догадки.

Были тут же придуманы перелетные птицы под названием «редкоперый выхват», страшно охочие до всего блестящего. Гнезда они, якобы, вьют в Мурджипурджи, а во время тамошнего сезона дождей перелетают океан и пережидают непогоду в Цирмани. Один такой пернатый воришка был не в силах расстаться с украденным у крестьянина топориком и нес его на всем труднейшем пути до джунглей. Но там запутался, бедняга, в лианах и драгоценную свою ношу потерял.

В противовес «птичьей» гипотезе была предложена гипотеза «ветряная». В Мурджипурджи, якобы, весь простой люд души не чает в забаве под названием «тречантчатья» или, попросту, метании топоров. Кто выше всех топор метнет, тому почет и слава до конца жизни. Даже к имени его прибавляется слово «чандар», что означает «топорная душа». Но только не следует метать топоры весной, когда дуют над Мурджипурджи страшные ветра. Если топор подбросить очень высоко, то ветер уносит его невесть куда, и ни топора тебе, ни заслуженного почета и уважения. Так вот, значит, куда уносит ветер все топоры из Мурджипурджи. Стоит еще поискать, полные джунгли топоров уже, наверняка, набросал ветер за тысячу лет истории царства.

Матросы, соскучившиеся по сочинению баек и небылиц, уже готовы были поведать профессору еще немало интересного, но он решительно прервал полет их фантазии:

— Похоже, не мы одни вышли на поиски цирманского зверя. Будьте осторожны и внимательны, друзья мои. Кто знает, не встретим ли мы здесь и самих владельцев этого топорика?

Матросы, было, напугались, но вскоре предчувствие праздничного ужина и долгого сна затмило неясную угрозу, и о ней все позабыли.

После отдыха экспедиция с новыми силами двинулась вперед. Подъем занял три дня, а на четвертый перед путешественниками открылся вид плоскогорья Цирмани-Шани. Словно гигантское одеяло из зеленой шерсти, небрежно брошенное на кровать великана, простирались его леса и равнины до самого горизонта. Где-то там, в пещере возле озера в форме подковы ждал их злой цирманский зверь. Или добрый зверь. Или хитрый. А может быть, и вовсе бесхарактерный, ни рыба ни мясо, мямля, а не зверь. Никто и не знал толком. Загадочный зверь, в самом деле!

Из прочитанных книг, из писем путешественников и записей торговцев профессор извлек весьма неопределенные сведения о том, где живет зверь. Везде присутствовали только пещера, озеро в форме подковы и восемь дней пути. Один лишь великий путешественник Дартсканден сообщал о трех сотнях дней, но он был большой любитель набить себе цену и преувеличить трудности, которые ему пришлось преодолеть. Даже описывая свое возвращение домой из третьего путешествия, он не удержался и ввернул, что с дороги выпил не одну, не две, а восемнадцать кружек травяного чая кряду. Его свидетельство профессор решил не учитывать.

Было решено идти вперед восемь дней, а там видно будет. Авось и озеро-подкова найдется, и пещера. Но первым нашлось нечто совершенно другое, вернее даже некто совершенно другой.

На третий день пути по плоскогорью экспедиция вышла на широкую равнину, поросшую густой травой. Если бы ослоухи могли улыбаться, они бы расплылись в улыбке от уха до уха. Трава! Сколько угодно сочной, свежей травы! К сожалению, улыбаться панцирной мордой очень несподручно, и ослоухи лишь озорно подергивали ушами, да фыркали громче обычного. Их радость постепенно передалась всем путешественникам, они ускорили шаг, а матросы помладше даже тихонько запели свою любимую песню. В ней пелось о том, что если ничего не делать, то точно не сделаешь ничего плохого. Ничего-ничего, никому-никому, радость-то какая! Эгей! Все так воодушевились, что не сразу заметили впереди невысокий холм, на котором стоял, напряженно вглядываясь в даль, агент СВОРА.

Профессор даже не рассердился, а как-то скорее расстроился. Стоило столько плыть, а потом еще столько идти, чтобы опять встретить этих агентов, будь они неладны! Научная экспедиция на глазах превращалось в гонку, но правила, количество команд-участниц, да и расположение финиша все еще оставались неизвестными.

Агент стоял спиной к путешественникам. В руках агента была мощная подзорная труба, в которую он разглядывал равнину, рассчитывая, наверное, увидеть цирманского зверя, приветливо машущего ему лапами. Из вершины пригорка торчал высоченный камень, похожий на острый клык в три человеческих роста, и наблюдатель СВОРА, чтобы видеть как можно дальше, забрался на самую верхушку камня. Расстояние по холма было приличным, но агенту, чтобы спуститься, нужно было сначала осторожно слезть с камня. Это давало шанс его поймать, и профессор, вместе с Тейе и тремя матросами помчались к пригорку.

Они успели преодолеть больше половины расстояния до цели, когда агент услышал их и круто обернулся. Он замер на мгновение, оценивая ситуацию, а после резким движением сложил подзорную трубу и ловко полез вниз.

Решив, что перед ним всего лишь двое кабинетных ученых и трое бездельников с пляжей Берега Довольной Цапли, агент недооценил своих противников. Мог ли он знать о забегах профессора Матусоса по капустному полю мамаши Тиндентру? Могло ли ему быть известно о том, что длинноногий Тейе был в годы обучения в университете чемпионом по студенческой забаве — бегу наперегонки с гончими овцами? И, наконец, дал ли он себе труд, прибыв в деревню Курцукуни, понаблюдать за матросами и увидеть, что одним из их любимых развлечений была ловля ящерок-пескогрызок? Нет, не знал, не ведал, и не дал себе труда узнать. А ведь на короткой дистанции взрослая пескогрызка легко перегоняет лошадь! Если, конечно, кто-то додумается устроить между ними соревнование.

Поэтому, когда агент достиг подножия каменного клыка, бежать уже было некуда: профессор с решительным видом загораживал ему спуск с холма, Тейе заходил левее, а матросы отрезали путь, зайдя с обратной стороны пригорка. Изумляться было некогда, агент повертел головой по сторонам, понял, что окружен, зарычал от злости и полез обратно на камень. Добравшись до вершины, он, ухмыляясь, вытащил из ножен на поясе короткую, но весьма острую саблю, и всем видом дал понять, что залезать к нему наверх он никому не советует.

В агента можно было, конечно, выстрелить из ружья. Но люди, даже такие противные как агенты СВОРА, имеют обыкновение сильно портиться, если в них выстрелить. Многие от этого даже умирают! От живого-то агента СВОРА одно беспокойство и неприятности, а от мертвого уж точно не будет никакого толку. Нужно было агента в живом и по возможности невредимом виде снимать с его насеста, причем нужно было это делать побыстрее, пока он не додумался подать сигнал своим неприятным товарищам.

Матросы решили было сбить агента, кидая в него камни, но докинуть до верха удавалось лишь легонькие небольшие камушки, не причинявшие никакого ущерба. Профессор попытался вступить с агентом в переговоры, обещая только задать несколько вопросов и отпустить восвояси, не причинив вреда, но агент лишь что-то злобно выкрикнул в ответ на своем грубом языке и плюнул в сторону Матусоса.

Тем временем к подножию холма подтянулись и остальные путешественники. Тейе бросил взгляд на ослоухов с поклажей, просиял и бросился бегом вниз с пригорка. Он что-то спросил у матросов, порылся в мешке на спине одного из ослоухов и побежал обратно вверх по склону, прижимая к груди объемистый сверток.

Как оказалось, Тейе принес большую бутыль с пальмовым маслом, которая имелась среди запасов провизии. Матрос, исполнявший в экспедиции обязанности повара, провожал бутыль тоскливым взглядом, и ясно было, что задумку Тейе сосуд не переживет.

У подножия камня-клыка состоялось краткое совещание, в начале которого матросы слушали молодого ученого с недоверием, а под конец пришли в бурный восторг. Профессор с уважением посмотрел на Тейе и жестом велел приступать к осуществлению плана. Агент пытался расслышать, что же замыслили его противники, но не смог и явственно занервничал.

Матросы обняли друг друга за плечи, Тейе передал бутыль профессору и влез на получившийся пьедестал, встав ногами на плечи матросов. Последним на самый верх пирамиды взобрался профессор с бутылью в руках и взгромоздился на плечи Тейе. Одновременно к подножию камня подошли еще четыре матроса, держа за углы одеяло.

Профессор оказался немного ниже верхушки камня, но все-таки довольно-таки близко от нее. Агент попытался достать его своей саблей, но не дотянулся, чуть не свалился вниз, и от беспомощности принялся кричать, в надежде на то, что его услышат его товарищи. Матусос, не обращая внимания на саблю, крики и слегка шатающуюся под ним пирамиду, убедился, что все готово и кивнул, давай сигнал к началу операции.

Один из матросов, не занятых в акробатическом упражнении с пирамидой, издал пронзительный вопль, подражая птице пучезобу-невидимке, обладателю самого громкого и противного голоса в джунглях. Пучезобы, конечно, не признали бы в нем, с его слабым человеческим голосом, своего собрата, но громкости оказалось достаточно, чтобы неожиданности агент вздрогнул и обернулся.

В этот же миг Матусос размахнулся и метнул бутыль прямо агенту под ноги. Стекло разбилось вдребезги, масло залило всю верхушку камня. Агент резко повернулся обратно, и тут все поняли, что план Тейе удался.

Поверхность камня стала скользкой как лед, от быстрого движения ноги агента поехали в разные стороны, и как он ни пытался удержаться, как ни подпрыгивал, ни размахивал саблей и ни проклинал все на свете (за исключением, конечно Атца Радного — чего не было, того не было), все же полетел вниз прямо на растянутое матросами одеяло. Там его нежно, но быстро и решительно подхватили и спеленали, как младенца. Саблю же отобрали, младенцам оружие не игрушка.

Допрос состоялся прямо здесь же, возле камня. Профессор, Тейе, матросы и даже наиболее любопытные ослоухи собрались вокруг пленника. Тот сначала вертелся, пытаясь освободиться, и так ругался на всех известных ему языках, что чувствительные ослоухи покраснели до корней ушей. Впрочем, агент быстро понял, что матросы не утратили морского навыка вязать узлы, и что освободиться ему не светит. Тут он приуныл и угомонился.

Матусос не стал попусту пугать пленника, но предложил подумать о том, что лучше: ответить на вопросы и уйти на все четыре стороны или остаться в связанном виде как есть тут у камня одному. Может быть, цирманский зверь живет и далеко отсюда, но точно-то этого никто не знает. И что он ест, никто не знает. И когда выходит погулять тоже. Может, как раз такими вот вечерами — почему нет? Погода хорошая, тепло.

Агент, конечно же, выбрал вопросы. Поведал он вот что:

— Где находится пещера зверя?

— Пять дней пути, возле озера весьма необычной формы…

— Подковы?

— Да! Но вам это знание не поможет, мы все равно будем там первыми! СВОРА всегда первая!

— Конечно-конечно, не волнуйтесь. А каков зверь из себя?

— О! Зверь могуч и страшен! Никто не сможет с ним совладать! Только…

— Только СВОРА, наверное?

— Да! Только мы! Потому что мы близки по духу, мы тоже хищники! Только мы его понимаем, и только с нами он вступит в союз. Это будет наше оружие, мы станем непобедимы, и тут-то все пожалеют, но — а-ха-ха! (агент угрожающе рассмеялся) — будет уже поздно!

Больше ничего, кроме «а-ха-ха!» и «мы всем еще покажем», добиться от агента не удалось. Похоже, даже у настырных приверженцев СВОРА не было более точных сведений о звере, чем у профессора. Быстро утомившись от похвальбы и угроз агента, Матусос велел того опустить, что матросы с удовольствием и сделали. Агент припустил со всех ног, не переставая браниться и выкрикивать свое «а-ха-ха!»

Итак, выходит, что все в сборе, думал профессор: и агенты и слуги Суртинартры Неохватного… Ну что ж! Тем более почетно будет победить в этой гонке! Матусос был азартным человеком.