И вновь, как тогда в Цирмани, Тейе остался один. Но теперь он не испытывал страха, он был полон решимости и даже забыл о мокром сюртуке и потерявших вид бальных туфлях.

В это время зверь привык к темноте и увидел, что шпионские приспособления, торчащие из его тела, одно за другим прячутся. Рога он видеть не мог, но почувствовал в них приятное покалывание, означавшее, что свечение вернулось, причем свечение одного из его любимых цветов — фиолетовое. Зверь хотел позвать охрану, и протянул было руку к колокольчику, но давно забытое ощущение в рогах было настолько приятным, а вид собственного тела настолько — впервые за длительно время — симпатичным, что он решил повременить, просто ненадолго почувствовать себя опять красивым и загадочным.

Шумное появление Матусоса, ввалившего в комнату через окно, напугало зверя. Он снова бросился к колокольчику, но профессор опередил его и выкинул колокольчик в окно. Тот тихо звякнул где-то в мокрой траве и не привлек ничьего внимания. Профессор бесцеремонно зажал зверю рот рукой, и некоторое время они боролись молча. Во время этой борьбы они налетели на уже поверженный ранее зверем стул и рухнули на пол. Грохот вышел изрядный, но последнее время зверь пребывал в дурном настроении и частенько бросал ни в чем не повинные предметы об стены своего жилища. Один увесистый бюст Эрлика XXVIII даже пробил дверь и застрял, торча короной в коридор и вызвав конфуз. Зная такую привычку и недобрый нрав своего подопечного, охрана на топот и шум в комнате старалась внимания не обращать и в покоях зверя не появляться, пока он не звал сам.

Распластанный на полу под изрядной тяжестью профессорского тела, зверь обмяк и прекратил сопротивление. Выждав немного, Матусос просил строго:

— Ну что, господин Зверстренд, поговорим? Или я должен пожелать вашего превращения в жабу?

Зверь затравленно посмотрел на профессора и, поскольку рот его все еще был зажат мощной дланью Матусоса, лишь молча помотал головой. Профессор медленно отпустил руки, поднялся на ноги и помог встать зверю. Зверь тяжело опустился на кровать, а профессор высунулся в окно и втащил в комнату Тейе. Все сели, Тейе, на всякий случай, снова сосредоточился на желании, а Матусос уставился на зверя.

— Рассказывайте, господин Зверстренд! — строго приказал он.

Зверь открыл было рот, но неожиданно разрыдался. Он плакал горько, как ребенок, неуклюже размазывая слезы по морде своими миниатюрными ладошками. Постепенно сквозь всхлипы стала слышаться членораздельная речь.

— Профессор! Они… вы понимаете… поручения… хлюп! Фрейлина Катта… ужасные духѝ… три носа отвалилось, прежде чем я смог прочитать её записку… Обещали помощников… Все ненавидят… Я отвратителен!

— Соберитесь, зверь! — профессор протянул зверю платок.

Тот театральным жестом приложил платок к глазам. Было видно, что прежний, элегантный зверь, занятый самолюбованием и умеющий производить впечатление, возвращается.

Придя в себя, зверь поведал своим ночным гостям грустную историю своего превращения. Один, самый упорный глазок на длинном стебельке, никак не желал исчезать, и зверь предъявил его профессору. Тот внимательно рассмотрел диковинку, насколько позволял свет ночника со свечкой, и сделал несколько заметок, цокая от удивления языком. Тейе же был настолько погружен в процесс желания, что стоило ему только взглянуть на глазок, как тот сразу же испуганно спрятался.

— Понимаете, профессор, — говорил зверь, уже вполне овладевший собой и вновь обретший свой бархатный тембр. — Что, в сущности такое, придворная жизнь? Обман, милейший профессор, один только обман. Вы знали, например, что у королевского гвардейского полка сабли деревянные уже почти полвека? Когда-то полк забыл их на маневрах в какой-то деревне. Было страшно в этом признаться, и тогдашний командир приказал быстро выстругать деревянные из ближайшего забора. Выстругали, покрасили серебряной краской, сошло с рук. А с тех пор так и повелось. У них, видите ли, даже такая традиция теперь — новичок себе должен сам соорудить саблю и сам покрасить. Парни из богатеньких семей щеголяют саблями из красного дерева или даже из каменного. Один умник и вовсе умудрился оторвать планку от оконной рамы в покоях самого короля и пустить ее в дело. Когда это обнаружили, он с гордостью сообщил, что таким образом покой короля всегда в его руках. Шутник!

Тут зверь по привычке грубо выругался, но тут же устыдился, а по его рогам пробежали виноватые серебристые молнии.

— А королевское географическое общество? Вы знали, что они уже давно никуда не выезжают, а просто собираются раз в год и выдумывают названия якобы открытых за год новых земель? Хохот там стоит при этом, вы бы слышали! Курмурландия! Ха-ха-ха! Нет, Курмурдурландия! Хо-хо-хо! Нет-нет, господа, остров Курмурдур-Дурмуркур! Да, да, вот это отлично! Экзотика, как раз то, что нам нужно, а то мы давно не открывали новых островов! Да, открытие, что надо — хе-хе-хе! Потом еще карты рисуют, собирают разный мусор и выдают за украшения туземцев. Вам бы поучиться, профессор, а то все сами за зверушками норовите выехать. К чему эти риск и неудобства?

Чувствуя, куда клонится разговор, Тейе грозно взглянул на зверя, тот извинился и развивать тему не стал.

— Да что там говорить, друзья мои! Сам королевский капустный муртутон и тот сейчас наполовину состоит из листьев лопуха! Повар, конечно, знаменитую капусту забирает себе, а потом посылает поварят нарвать лопухов где-нибудь на задворках. Якобы для запаха свежести на кухне. А наш-то монарх, тонкий ценитель муртутона, выросший, можно сказать, на нем, ничего не замечает. Они уже скоро и варить-то свою бурду будут лениться, просто нарвут подорожника, да и вывалят нашему Эрлику на блюдо.

Они проговорили почти всю ночь до самого рассвета. Зверь со вздохом оглядел свое жилище, небольшое, но все-таки в королевском дворце. Сорок семь сюртуков, двадцать восемь пар бархатных туфель, гроздья галстуков, семьдесят шесть сорочек. Охрана, завтрак, второй завтрак, обед, полдник и ужин. Что еще нужно?

Зверь прошелся вдоль шкафа и нежно провел рукой по сюртукам. Открыл пузырек с туалетной водой и принюхался к аромату. Еще раз вздохнул и взял небольшой дорожный саквояж, с которым он ездил по королевским поручениям.

В него зверь положил перстень, подаренный ему лично Эрликом XXVIII, книгу стихов Алласандра Пууска с дарственной надписью от главнокомандующего, несколько особенно изящных галстуков и какое-то загадочное письмо с вложенным в него цветком бульбацинии. На этом сборы были закончены. Зверь хотел еще написать прощальное письмо о том, что Тр потеряло, неверно используя его способности, но на улице уже рассвело, и зверь поддался на уговоры профессора передать письмо через него позже.

Все трое посидели на дорожку, затем зверь порывисто встал и набросил на себя дорожный плащ. Его рога воинственно сияли, а глаза искрились от радости. Выпустив профессора и Тейе в сад, зверь вышел в коридор, аккуратно запер дверь и направился к выходу из дворца. Он двигался быстро, в руках его был саквояж, и весь вид его говорил о том, что он направляется по важному поручению. Никто не хотел с ним связываться, и зверь покинул дворец без помех.