Несколько дней Ванесса оплакивала Филиппа. В эти дни кок приносил ей еду в капитанскую каюту, которую она занимала. Сначала девушка ничего не ела, и только спустя два дня, когда голод и жажда стали невыносимыми, она притронулась к пище и больше не мучала себя. Когда Ванесса в первый раз вышла на палубу из капитанской каюты, прошла неделя со дня отплытия в Десилон.

Большую часть дня Ванесса просто пыталась свыкнуться с утратой, пережить ее так же, как все остальные. Однако это было слишком тяжело сделать, боль от потери последнего дорогого ей человека была слишком сильной, невыносимой, она обжигала ее изнутри и обугливала душу. В жизни девушки как будто стало меньше света, и дело было не только в темной каюте. Ей казалось, что больше ничто и никогда не обрадует ее, что тяга к знаниям и желание узнать абсолютно все станут несбыточными детскими мечтами, растянувшимися на десятилетие. Однако кое-что по-прежнему радовало Ванессу в этом мире. Для нее воспоминания о лекаре оставались светлыми, грусть через неделю перестала быть невыносимой и обжигающей, стала приятной, от воспоминаний наворачивались слезы не только горечи, но и радости. Он стал ей вторым отцом, ничуть не худшим, чем Солт. И то, что Филипп оставил после себя, было для нее самым дорогим на свете.

Она нашла содержимое сумки с одной порванной лямкой на третий день своего пребывания в море. В ней, завернутые в наспех сложенную белую скатерть, лежала книга «Виды болезней…» с его подписью, какой-то чек и конверт с надписью на фронтальной стороне «Ванессе от Филиппа».

Ванесса сидела на кровати в капитанской каюте. Ее руки, держащие измятый по краям лист бумаги, освещал подсвечник с пятью зажженными свечами. Девушка в раз за разом перечитывала письмо, которое уже знала наизусть. Она читала и слышала голос Филиппа в мыслях, слабо улыбалась от счастья и грусти. Это был лекарь и алхимик, которого она знала и любила. Часть его навсегда осталась с ней вместе с его уроками, вложенными в нее знаниями, разговорами за столом или под луной, спорами и смехом. Книга тоже заключала в себе частицу Филиппа, но в ней он не обращался к ней напрямую. Когда Ванесс в первый раз после столь болезненной для нее утраты прочитала письмо, у нее было чувство, что лекарь на минуту воскрес и простился с ней, коснулся ее и успокоил. Ванесса перечитывала письмо и вспоминала то ощущение, снова уверялась в том, что Филипп какой-то своей частью все еще с ней:

«Дорогая Ванесса,

Извини, что покинул тебя так рано. Не все в этом мире в моей власти, и не все случается так, как мы этого хотим. Очень хотелось остаться с тобой еще хотя бы на пару дней, но, увы, я чувствую, как мой час близится, с каждой минутой все быстрее. Хоть смерть и обходила меня стороной бесконечно долгое время, шансов спрятаться от нее нет, как нет шансов избежать ее ни у одного смертного существа. Было бы у меня в запасе еще несколько лет, чтобы увидеть, чем обернется твоя жизнь, чтобы провести тебя по выбранному тобой пути и поддержать на нем! Я бы, не задумываясь, продал дьяволу душу за эту возможность, за эти два года. Но я ни о чем не жалею. Кроме одного: я почти полностью уверен, что мой уход из жизни причинит тебе боль. Почти полностью, потому что за месяц можно привязаться, полюбить, жертвовать, но не узнать человека. А там, где есть незнание, для ученого кругом одни сомнения. Мне больно оставлять тебя одну, чертовски больно, но какая-то часть меня надеется, что ты забудешь, не станешь оплакивать меня и страдать из-за моей смерти.

В тот же день, когда ты дала свое согласие на мое опекунство, я решил для себя, что непременно поведаю тебе всю правду о том, кто я, расскажу о своем прошлом. Поклялся, что не буду держать от тебя секретов. К сожалению, я так и не смог сделать этого раньше, к этому никто из нас не был готов. Я боялся того, что ты можешь подумать или увидеть, боялся разлуки и потому молчал. А когда понял, что могу рассказать тебе обо всем, то уже было не до этого: свирепствовала чума, нужно было искать лекарство, проблемы навалились на меня целым скопом. Но теперь страх разлуки прошел, и моя история, изложенная на бумаге, возможно, после всего произошедшего покажется тебе не столь шокирующей и невероятной.

Все началось немногим более века назад. Тогда я еще не был ни алхимиком, ни лекарем. В юности мы были с тобой очень похожи, Ванесса, меня тоже интересовало абсолютно все, а я жил в столице, так что я метался от одного к другому, глотал знания жадно, ненасытно, цеплялся за любую возможность; точно маленький ребенок, я тянул руки ко всему, что вызывало во мне интерес. Изобретал, писал, придумывал, варил препараты. Тогда мне было едва ли за двадцать, я рвался познавать мир и не слушал никого. Но самый большой интерес я проявлял к алхимии и загадкам прошлого. В Университете я был на хорошем счету, поэтому, когда группа авантюристов-археологов нашла вход в древний склеп под Маракатом, я незамедлительно примкнул к ним.

Склеп был действительно глубоким и древним, и он скорее напоминал гигантский подземный лабиринт. И в спокойной обстановке было просто свернуть не туда, понятия «прямо» не существовало в тех коридорах… Так уж вышло, что я отбился от группы и заблудился. Плутал довольно долго, пытался найти следы, все без толку. В конце концов, я вышел в просторный по меркам склепа зал, где стояло несколько древних саркофагов, обитых серебром и обсидианом. Я понимал, что надо возвращаться, искать своих компаньонов, но любопытство взяло верх. Пройди я мимо саркофага, ничего бы не случилось, и все мои страдания оказались бы не более чем страшным сном. Но я не прошел мимо, я заглянул внутрь одного из них. И нашел только истлевший скелет. Никаких древних механизмов, сокровищ или свитков. Однако в скрещенных на груди ладонях скелета покоился старинный кинжал. Помню, как в свете факела его клинок блестел серебром, как в огромном рубине на рукояти отражались всполохи пламени. До сих пор эта картина представала передо мной в кошмарах так же ясно, как и тогда наяву. И я даже немного рад, что скоро все закончится.

Я протянул руку, чтобы дотронуться до кинжала. Не знаю, хотел ли я взять его себе или просто убедиться, что это не мираж и не иллюзия, вызванная причудливой игрой света, но моя рука коснулась клинка. Я порезался. Одно легчайшее прикосновение к лезвию, и оно тут же прорезало перчатку и плоть до кости, я закричал, страшно, как я помню. На этот крик прибежали мои попутчики. Рана не была серьезной. И все же, порезавшись, я подхватил болезнь, которая почти наверняка ждала своего часа на том лезвии.

Очень скоро мою кожу стал жечь солнечный свет, начали страшно болеть челюсти и резаться зубы. В конце концов, я начал испытывать страшную жажду крови, и это пугало больше всего. Думал, что подхватил какую-то страшную форму анемии, а когда понял, что у болезни нет с анемией ничего общего, то моей панике не было предела! В конце концов, в планах у меня была работа лекарем и алхимиком при дворе. Я направился туда, прямо в тронный зал, и упал королю в ноги, прося только об одном — дать мне средства и время на то, чтобы излечить свою болезнь. В тот же день был издан такой приказ, позволявший мне жить и работать при дворе, с оглядкой на поиск лекарства и жизнь в нестрогом карантине. На такое я и не надеялся, однако, как потом оказалось, у короля были на меня планы, ведь тогда я был самым лучшим из студентов факультета. Ему как раз был нужен гениальный алхимик, и он собрался сделать из меня такого.

Это стало моим призванием. Я жил в затворничестве по своей собственной воле, через десять лет я заметил, что не старею внешне, а через двадцать — что не старею вовсе. Меня тогда это очень сильно взволновало, однако долгая жизнь предполагала больше количество трудов и работ, которые могли бы принести пользу людям и прославить Королевство. А когда мне минуло за шестьдесят, я уже ни о чем не думал, кроме работы и лекарства от болезни. К тому времени я уже давно вывел формулу препарата, который заменял мне кровь и гасил жажду, и это дало мне луч надежды. Ища спасение в препаратах, я до последнего был уверен, что это болезнь, и не вечная молодость, ни жажда крови, ни боязнь солнечного света меня не убеждали. Я верил в болезнь, но не только потому, что не принимал суеверия, болел предрассудками ученого, страдал строгой логикой. И не только потому, что очевидное казалось мне нелепицей, выходившей за рамки разумного мира. Просто я все это время отворачивался от истины, видя, как она ужасна, не желая признавать свое бессилие. И поэтому я был ничем не лучше насквозь костного священника-стародума Мартина.

Только сейчас, после открывшегося мне сна, я смог посмотреть правде в глаза, признать очевидное. На это повлияла одна моя давняя встреча с «нетленным», членом секты, которой ныне не существует и которая стремилась, не много не мало, к уничтожению вселенского Зла на земле. Монах рассказал мне о многом, в том числе и о сне, который посещает праведных проклятых за три дня до смерти. И этот сон я увидел два дня назад, такой сон, который не оставляет сомнений. Ты можешь в это не верить, я понимаю, это звучит дико. Но именно этот сон в корне разубедил меня в том, что я болен. Я был проклят. А в тот момент, когда ты будешь читать эти строки, проклятия уже не будет, как и меня самого.

Что я могу сказать о прожитой жизни? Немного. Больше ста лет я был занят только тем, что работал, варил, искал лекарства. Настоящей семьи у меня не было, а родная семья рано потеряла отца. Мать умерла, когда мне было шестнадцать, в юношество я вошел сиротой. Не сказать, чтобы меня это очень сильно тяготило, я никогда не был с ними по-настоящему близок. Наверное, поэтому я всегда немного завидовал Солту, у которого была счастливая семья. Была и любовь, но любовь проходила. Я привык жить наукой. И все же мне чего-то не хватало все это время, какой-то уголок моей души оставался пустым и холодным. Часть меня понимала, что бесконечные поиски лекарства — это не то, чего я хочу, но я не останавливался. Я был одержим идеей, что когда излечусь, то смогу снова жить нормально. С каждым годом я все меньше внимания уделял приказам короля, которых на моем веку сменилось шесть, и все больше — своей проблеме. В конце концов, я стал строить будущее для себя, а не для короля. Я тоже хотел жить. И вот, наконец, поиски завели меня на Зеленый берег. Только здесь я нашел то, чего действительно всегда хотел.

Смерть твоего отца и моего друга мне было пережить не легче, чем тебе. Слишком многое меня с ним связывало, слишком крепка была дружба, чтобы ссора и прошедшие годы смогли ее разрушить. Но вот мой друг умер и завещал мне заботу о тебе. Я видел только девушку, потерявшую отца, которая явно не желала меня терпеть. Что я мог сделать? Я боялся навредить тебе. Меня самого тянуло на роль отца, я чувствовал, что это неправильно, что я не умею уделять кому-то время, и лучше не лезть со своей заботой и желанием помочь прежде времени. Я предоставил тебе возможность выбирать, но в любом случае не смог бы оставить тебя одну, для этого не требовалось обещание умирающему. Сначала я думал о тебе, как о дочери друга, потом привязался, а после полюбил, как дочь. Честно сказать, я всегда хотел в какой-то момент стать отцом, и этот месяц, хоть и был похож на ад, был наполнен для меня смыслом и вечным Светом. Наполнен он и сейчас, и смысл я вижу только в тебе. Свои последние часы я также уделю тебе, отдам все, что могу, все, что должен тебе отдать. Теперь, когда я знаю, сколько мне осталось, я понимаю, как важна твоя жизнь, как я дорожу тобой. В последний месяц моей жизни ты была для меня светом в окне, освещала мою жизнь и наполняла ее теплом и смыслом, я впервые с момента обращения в проклятого не чувствовал себя неприкаянным призраком. И пусть я взял тебя под защиту, пусть я не знал, что умру потом, спасая тебя от гнева Церкви, я не жалею о своем решении, и не спас бы себя, если бы мог вернуть время вспять. Потому что из таких, как ты, рождается будущее Десилона и Человечества, ты — одна из тех, кто принесет свет знаний людям, сдвинет с места прогресс во времена застоя и презрения к правде. Ты в свои семнадцать уже ученый, лекарь и алхимик, пусть даже тебя разочаровал путь лекаря, твое стремление понять мир приведет Человечество в лучшие времена. И если ты будешь оплакивать меня, не убивайся и не лей слезы слишком долго. Северяне верят, что вместе с лишними слезами уходит память. Именно поэтому я тогда сказал, что алхимикам нельзя лить слезы.

Что-то кончается. Цикл начинается вновь, давая начало новой жизни, новым людям. Мой путь окончен, а твой только начинается. Так прими же мое благословение, и помни, что я люблю тебя так же сильно, как любил тебя твой отец. Не горюй и живи дальше вольной жизнью, живи так, чтобы однажды не проклинать себя.

Навеки твой, Филипп Эстер».

Ванесса снова грустно улыбнулась и сложила лист вчетверо по складкам, убрала обратно в конверт. Она снова смотрела в сумку, перебирала в руках конверт с письмом, чек и рекомендательное письмо в Университет. Помимо книги «Виды болезней…» там была сменная одежда и пара предметов для наведения марафета: расческа, зеркальце, флакончик с духами, неведомо как оказавшийся там. В конце концов, девушка решила, что все-таки нужно поспать. Она спала урывками, бодрствуя порой по два дня, и теперь чувствовала себя разбитой и невероятно уставшей. Да, пожалуй, ей надо поспать. Потом в кои-то веки она нормально поест и наконец-то займется делом. Пора уже возвращаться в мир живых, а умерших оставить в царстве мертвых… И Солт, и Филипп, и Нил все равно с ней. Они всегда будут с ней.

Девушка скоро заснула. Поспать долго ей не удалось. В этот же день произошло событие, изменившее не только всю ее дальнейшую жизнь, но и ее продолжительность.

* * *

«Гордый» рассекал волнами море. Рядом с ним резал волны еще один корабль. Если бы корма фрегата не была охвачена огнем, можно было бы подумать, что второй корабль пристыковался к «Гордому» для торговли. Но черные клубы дыма взвивались в небо, языки пламени уже лизали бизань-мачту, сжигая паруса. С палубы далеко в море разносились звуки боя. Фрегат брали на абордаж. Причем вполне успешно.

Дверь в каюту капитана, в которой уже неделю жила Ванесса, вышиб верзила, через голый пояс которого была перетянута лишь широкая кожаная перевязь со щитом на ней. Его руки и торс закрывали плоские накладки из кожи. Увидев Ванессу, он погано усмехнулся. Второй пират, влетевший в каюту, ухмыльнулся так же неприятно. Его маленькие злые глазки нехорошо блестели. С широкого изогнутого клинка капала кровь.

— Ну что, Колеб? — Гоготнул первый верзила со щитом на груди. — Оттрахать сперва или сразу убить?

— В другой раз какой надо было бы оттрахать. — Шмыгнул носом второй пират. — Только вот ты сам капитана слышал. Все, говорит, что есть, тащите на корабль, ничего самим не брать, все будем делить.

— Ну, стало быть, и девку поделим. На всю команду!

Оба пирата гнусно заржали, первый тут же шагнул к Ванессе, второй присоединился к нему, чуть погодя. Девушка попыталась отгородиться от разбойников столом, но те сразу ее обошли, не обращая внимания на кинжал в ее руке. Применить его она не успела. Только первый пират приблизился, только она прицелилась для удара в живот, как все вокруг нее замелькало, руку пронзила боль. Кинжал выпал. Потом кто-то сильно ударил ее по голове, девушка обмякла.

Как сквозь мутную пелену она видела палубу, когда ее волоком вытащили по лестнице из каюты. Видела горящую бизань-мачту, видела кровь и драки. Как сквозь слои одеял слышала рев огня и крики раненных. Очень скоро крики начали стихать. К своему ужасу Ванесса поняла, что на «Гордом» больше некому защищаться. Ее подхватили чьи-то руки и поволокли по деревянному настилу на палубу соседнего корабля. Изо всех сил девушка старалась извернуться, но ее усилия только смешили пиратов. В конце концов, ее грубо бросили на уже новый настил. Куда более грубый и неприятно пахнущий. Но тут уже не пахло кровью.

Еще несколько минут она старалась прийти в себя, и ей это удавалось. Мутная пелена перед глазами медленно исчезала, слух возвращался. Во рту появился вкус крови. Ванесса попыталась сплюнуть, когда совсем рядом раздались тяжелые шаги.

— Так-так, деваха. Заплевывает палубу моего корабля?

Она подняла взгляд на того, кто говорил. Широкий здоровяк, кожа черная, один глаз слепой, брони нет. Завернутые рукава оборванного мужского платья черного цвета открывали стальные мышцы предплечий. Полы платья тоже рваные, левый край подола заткнут за пояс штанов, открывая взгляду рукоять узкого широкого изогнутого меча с односторонней заточкой.

— А начищать ее кто будет?

Ванесса не смогла ответить. Рядом с капитаном собиралось все больше пиратов, но это не было причиной ее молчаний. Она открыла рот и закашлялась, когда переменившийся ветер принес с палубы «Гордого» запах гари.

— Может, ты все-таки слизнешь то, что выплюнула? — Его глаза уперлись в ее глаза. Карие кружки блестели черным янтарем.

— Ну, мужики, что с ней делать! А! Кто скажет, что с ней делать!? — Капитан, видя, что его устрашение не возымело никакого эффекта, отвернулся от нее к своей команде и запальчиво кричал разбойникам, глаза которых жадно горели.

Ванесса перестала кашлять и плюнула капитану под ноги.

— Сам слизывай свои плевки со своей посудины, дерьма ты кусок. — Прошипела она сквозь зубы. Ее не услышали.

— Убить! Оттрахать! На корм акулам! — Тем временем вопила толпа пиратов все громче и громче.

— А кто будет драить палубу? А готовить? А радовать нас красивыми танцами? — В притворном изумлении вопрошал капитан у толпы.

— Убить! Оттрахать! — Кричали пираты.

Черный человек в рваном платье закончил разогревать толпу, повернулся к девушке. Воспользовавшись ее слабостью, схватил ее за волосы и приподнял.

— Ну! Кто первый к ней пристроится!? — Зверски закричал капитан пиратов. Мужчины зарычали еще веселее и яростнее, еще кровожаднее. К нему сделали шаг сразу несколько.

— Ну, налетай! Налета-а-ай!!

Человек с черной кожей явно упивался тем, что абордаж прошел так легко и успешно. А, может, всегда был скотиной. Он рванул девушку за волосы, поднимая ее на ноги. Вместе с болью в ней вспыхнула ярость. А когда она увидела, что капитан первым к ней тянется, намереваясь вне очереди сделать то, о чем с таким удовольствием кричали пираты, в ней что-то взорвалось. Взорвалось от ярости при мысли о том, что с ней будут делать что-то против ее воли, люди, одно существование которых было омерзительно ей. И которые были сильнее ее. Это приводило в ярость, выводило из себя. Это даже затмевало страх быть убитой.

Воспользовавшись тем, что она почти стоит на коленях, Ванесса ударила капитана кулаком в промежность. Ударила так сильно, как только могла. Пират застонал и согнулся. Ванесса ударила коленом в горло. Выхватила из-за пояса капитана короткий изогнутый меч и с криком ткнула им туда же. Клинок вошел неожиданно легко. Все вокруг замерло, включая пиратов. Раздалось хлюпанье, бывший капитан судна пиратов покачнулся, выпал из рук Ванессы, которая из-за неожиданно наступившей слабости не смогла удержать ни тело, ни меч. Покачнулся и упал лицом вниз на палубу, на рукоять, торчавшую из горла. Та вошла еще глубже. Острое лезвие с мокрым хрустом вышло из шеи под затылком. Наступила тишина.

Ванесса яростно смотрела на окружавших ее пиратов, стараясь не выдать страх, который постепенно начал ее охватывать. Усилием воли заставила колени не дрожать. Сжала кулаки, один из которых был весь красный от крови капитана. Пираты не решились подойти сразу. Что-то сдвинулось с места, сняло со всех мертвое оцепенение, когда в толпе мужчин тот самый пират с круглым щитом на груди вдруг радостно взвыл:

— Теперь я — капитан!! Капита-а-ан!

— Ура-а-а!! — Подхватили другие, когда до них дошло, что хорошо знакомый всем обычай только что имел место произойти. После смерти капитана новым становился его первый помощник заместитель.

После бравого крика нового капитана оцепенение, вызванное столь дерзким и неожиданным убийством старого, спало совсем, мгновенно появившийся в разбойниках страх тут же прошел. Девушке больше нечем было защищаться, и она понимала, что еще одного такого шанса ей не предоставят. Да и первого не простят. Пока все поздравляли нового капитана с должностью, двое держали Ванессу под руки, не давая ей и шагу ступить. Когда новый капитан обратил на нее внимание, один из удерживавших ее верзил спросил:

— Что будем с этой сукой делать?

— А что, оттрахать уже не хочется? — Запальчиво спросил капитан. Как бы и в шутку.

Все молчали, глядя на злобный взгляд Ванессы. Никому не хотелось.

— Убить! В море ведьму!! — Заверещал кто-то из толпы сзади. Остальные тут же подхватили крик своего собрата.

— Убить! В море суку! К акулам ее!!!

«Гордый» тонул, охваченный пламенем. А вокруг выброшенных за борт трупов действительно собрались акулы, привлеченные запахом свежей крови.

Уже совсем скоро Ванесса стояла на деревянном бортике у самого края палубы, связанная по рукам. Она не вырывалась. Чувствовала, что так ее только быстрее толкнут. Совсем рядом с местом, куда она должна была упасть, акулы драли тело Эрика. То одна, то другая хищница выбрасывала пасть из воды, впивалась зубами в плоть, билась всем телом, отрывая крупный кусок плоти, и затем уходила в сторону. Воды вокруг были бардовыми, подобно вину.

Ее держал сам новый капитан. За их спинами кричали проклятия пираты.

Недолгое время новый капитан молчал. Тоже смотрел на акул. Но бросать ее вниз он не спешил, видимо, наслаждаясь моментом. Как потом оказалось, не только из-за этого.

— Слыш, малявка. — Пробасил великан со щитом на груди. — Не хочешь умирать?

Ванесса молчала.

— Ты мне по вкусу пришлась. А я капитан. Смекаешь?

Она не ответила.

— Разумеется, помилование за просто так ты не получишь. — Не прекращал говорить капитан. — Хоть я тебе и благодарен, что ты того выблядка чернозадого прирезала, но ты таки убила члена команды. У нас такого не прощают. Однако, если ты…

Ее пленитель выдал театральную паузу. Девушка повернула голову ровно настолько, чтобы взглянуть на него прищуренными глазами, горящими ненавистью и презрением.

— Если ты присягнешь мне в верности, поклянешься быть моей служанкой и не попытаешься убить меня, то я тебя оставлю. И ты будешь жить.

Ноги под ней уже подкашивались, стоять на узком бортике на полусогнутых ногах было тяжело. И спина, и шея ныли. Однако это ей не помешало сделать то, что она задумала. Ванесса собрала силы, подтянула язык и плюнула ему в лицо.

Лицо капитана отразило сначала непонимание, потом ярость. Он схватил ее за веревку, которой были связанны ее запястья, толкнул в море. В последний момент рванул на себя, так что та едва устояла на бортике. Суставы едва не вывернулись от такой нагрузки. Ванесса с трудом сдержалась от стонов, ругательств и всхлипов, звуков, способных выдать любое проявление слабости.

— Тебе действительно плевать на то, что я могу с тобой сделать? — Его испепеляющий голос звучал над самым ее ухом.

Несколько секунд было сравнительно тихо.

— Очень мягко говоря. — Процедила девушка.

— Почему?

— Потому что я уже потеряла все, мать твою! Последний дорогой мне человек умер неделю назад, у меня нет ничего, ни друзей, ни родных, ни дома, ни денег, вообще ничего, кроме тех вещей, которые Филипп оставил мне на память! А теперь проваливай вместе со своими шакалами и оставь меня одну, чертов пират!

— И ты не признаешь ничью власть, ни перед кем не встанешь на колени?

— Да будь ты хоть сто раз Бессмертным…

— Но у тебя ведь еще осталась твоя жизнь.

— И ты предлагаешь быть твоей служанкой? Быть рабыней всю жизнь и ложиться под тебя по ночам? — Ванесса задыхалась от злости. — Да я скорее сама себе горло перережу, чем буду служить такому ничтожеству, как ты! Жалкому, поганому шакалу, убивающему других ради денег и удовольствия! Слушай меня, пират, ты закончишь жизнь на петле! Жил, как шакал, и сдохнешь, как собака.

Капитан мрачно смотрел на нее. Ванесса уже еле дышала от ярости, не отрывая взгляда от глаз капитана. И тут она поняла, что в них кое-что изменилось. Когда пират схватил ее в трюме, этого не было. Не было молочно-белого свечения изнутри его темных карих глаз.

— Как хочешь. — Сказал он и толкнул ее с борта в море.

Не долетев до воды, Ванесса почувствовала страх долететь до дна. Тут же этот страх подхватил ее тело и вырвал из кошмарной реальности. Еще секунду она видела обрывки: исчезающее море, акулы, исчезающий корабль. А потом все исчезло и остался только страх, побуждающий к действию…

Непередаваемо правдоподобный кошмар закончился, когда Ванесса вскочила с постели, гонимая страхом. Она поняла, где находится, и к ней пришло облегчение. А вместе с ним и горе.

* * *

Сердце продолжало натужно биться даже спустя время. Девушке редко снились сны, способные посоперничать с реальностью, но этот был как раз из таких. И нужно было, чтобы он оказался кошмаром! Все-таки Ванессе было страшно. Пусть во сне она вела себя храбро перед капитаном, пусть совершенно искренне собиралась умереть, лишь бы не попадаться ему в лапы, липкий страх пережитого кошмара не отпускал ее. Сначала девушку даже трясло, но это быстро прошло. Спустя где-то полчаса времени, проведенного лежа в абсолютной темноте, Ванесса более-менее успокоилась. Но страх и беспокойство ее не отпускали. Они держались за нее, как морские желуди за днище фрегата, даже не думая куда-то исчезать. Это начало ее раздражать и пугать еще больше. А потом возникло навязчивое ощущение, что кроме нее в комнате кто-то есть. Или вот-вот появится.

«Бред, — говорила она себе, — у тебя разыгралось воображение. Это все остатки стресса, и после всего, что произошло, у тебя развилась паранойя».

Ванесса лежала в тишине, чувствуя, как громко бьется ее сердце. Вставать с кровати почему-то было боязно. Может, потому, что вокруг было темно, хоть глаз выколи, и темнота вместе со страхом давила на нее… Погоди-ка…

Догадка появилась внезапно. От нее в груди похолодело.

«Какого черта тут темно? Когда я читала письмо Филиппа, свечи горели. Почему они погасли?»

А сколько я спала?

Вторая мысль точно сняла гору с ее плеч. Ну конечно. Она всего-то спала слишком долго, свечи догорели и потухли. Стыдно не додуматься до этого сразу…

Она встала с кровати, все еще ощущая, как тьма давит на нее. Однако страх уже был ей подконтролен и не руководил ею, тень кошмара уже была достаточно далеко. В темноте Ванесса на ощупь нашла трутницу, рукой нащупала свечи… Которые не догорели. Что-то их погасило. Сквозняка в каюте нет, что тогда? Может, Эрик заходил, увидел, как дочь его бывшего капитана спит, и погасил свечи?

Только от трутницы вспыхнула последняя свеча, что-то мягко ткнулось ей в ногу. Раздалось мяуканье. Девушка опустила взгляд вниз и увидела черного зеленоглазого кота. Невероятно ей знакомого.

— Привет, котик. — Она с легкой улыбкой взяла его на руки. На это раз удивление было приятным. — Как ты здесь оказался? Все-таки забрался на корабль раньше нас?

Кот мурлыкал, довольно свернувшись калачиком у нее на руках. На сердце у Ванессы как-то стало теплее и не так темно. С котом на руках она бесцельно прошлась вдоль комнаты, теперь она чувствовала, что по-настоящему успокаивается, вид безмятежно дремлющего зверя, близкого и ласкового, успокаивал. Все чувства, которые в ней вызвал кошмар, быстро исчезали. Исчез страх, подавленность, даже горе от недавней гибели Филиппа притупилось. Но одно чувство ее все же не покидало. Ванессе по-прежнему казалось, что в ее каюте кто-то есть. Кто-то, кого она не видит, но кто видит ее. Когда девушка вновь проходило мимо лестницы, ведущей к выходу из каюты, в голову ей пришла мысль: «Нужно подняться на палубу и найти Эрика. Рассказать ему об этом чувстве. Знаю, глупо, но… Так надо. Я не хочу это больше чувствовать, черт возьми!»

Она сделала первый шаг к ступенькам. Внезапно кот поднял голову, глядя поверх локтя девушки куда-то за ее спину круглыми от страха глазами. Затем яростно зашипел.

Тут раздался звук потухшего от ветра пламени, и в комнате мгновенно стало темно. Кот с мявом спрыгнул с ее рук и куда-то умчался. Ванесса коротко вздохнула и тут же крепко сжала губы. Параноидальное ощущение чего-то недоброго мгновенно переросло в настоящий ужас.

Кто-то задул свечи, значит, кто-то или что-то за ее спиной, в темноте. Это не паранойя. Нужно выходить из каюты. Сейчас день, все будет хорошо…

Тут из темноты со стороны свеч раздался голос, и этот звук парализовал Ванессу страхом.

— Не слишком темно?

Голос из темноты был приятным, бархатным, успокаивающим, каким мог говорить только оратор с многолетней практикой. И в то же время в нем слышался рокот далекой бури, которая не имела ничего общего со знакомыми ей земными штормами. В нем была слышна сила, голос из темноты был как огонь, который может испепелить ее при желании в одно мгновение, но который вместо этого согревал.

— Я не люблю свет, тем более от огня. Тени излишне подвижные, а свет неравномерный. У огонька слишком светло, вдали от него — темень. Огонь бросается в крайности, всегда и во всем, в нем нет постоянства, с ним нельзя уверенно разглядеть будущее, и это в нем мне не нравится. Но если хочешь, одну свечу я могу зажечь.

Ванесса медленно шла к двери, стараясь ступать бесшумно. Кто бы это ни был, он вошел без двери, был чем-то незнакомым и пугающим. Он был здесь, когда она спала, и это он задул свечи. От существа из темноты веяло всем тем, от чего девушка бежала, и потому Ванесса крадучись приближалась к ступенькам. В том, что это был не человек, у нее сомнений уже не оставалось.

— Не нужно убегать. Дверь заперта, с корабля не убежишь. Да и какой в этом смысл, если я хочу только поговорить?

Спиной вперед она ступила на первую ступеньку. И тут голос раздался за ее спиной, со стороны входа:

— Так мне зажечь свет или нет?

Девушка отпрянула, точно дикая кошка от бросившейся на нее змеи. Однако тот, кто скрывался в темноте, не собирался атаковать. Ванесса глядела в темноту со стороны ступеней, которая уже не была такой темной. Она видела два горящих глаза. Глаза были чуть больше человеческих, цвет их нельзя было разобрать, но они светились изнутри слабым молочно-белым светом, как будто его что-то приглушало. Ванесса вздрогнула, вспомнив, как в ее кошмаре точно такой же свет лился из глаз капитана со щитом на груди. Как будто внутри каждого глаза горело по фонарику, а гигантская радужка глаз существа была из мутного темного стекла. Или обсидиана.

Он долго смотрел ей в глаза. Ванесса думала, видит ли он ее или нет, через минуту привыкла к странным глазам и к тому, что ее застало врасплох совершенно чуждое и непонятное ей существо. И тут она почувствовала, как на смену испугу приходит интерес. Легкий азарт от встречи с чем-то необычным, желание прикоснуться к огню и тут же одернуть руку, провести рукой по тонкой корке наполовину застывшей лавы.

— Почему одну?

— Потому что больше я не зажгу и тебе не разрешу.

— Это моя комната. — Смелее настояла она. — И мой подсвечник.

— Но ты ведь не хочешь, чтобы я ушел?

Вопрос застал ее врасплох. Она не знала.

В тот короткий миг, пока она думала над ответом, зажглась одинокая свеча. И эта единственная свеча горела с силой хорошего костра, озаряя добрую половину комнаты неровным светом. Перед девушкой стоял мужчина, в этом вопросе не оставляли сомнений очертания тела. Но тело это было целиком соткано из густых теней, которые не рассеивались при свете, черного тумана и дыма, на вид плотного, как камень. Глаза не утратили своего внутреннего света при свете свечи, они действительно были черными и как будто стеклянными. Бледные молочные тени-дымки падали на черный туман вокруг глаз и тонули в нем. Однако глаза теперь смотрели не на Ванессу, а на развернутый лист бумаги с четырьмя перегибами в его правой руке. Левой он держал конверт. Еще несколько минут девушка не решалась что-либо сказать. Первым заговорило существо из теней:

— Скажи, этот алхимик был хорошим человеком?

— Он не был человеком, но был наделен всем тем, что люди называют «человечностью». И он спасал меня от этих озверевших людей, которые пытались нас убить.

— Знаю. Я видел. — Бессмертный перевернул лист и еще раз пробежался глазами по бумаге. — Жаль, что он умер так рано. Он ведь мог прожить и еще сто, и тысячу лет. Хороший был человек, хоть и проклятый, мог бы принести столько пользы.

— Мне тоже его жаль. Но ты ведь пришел сюда не оплакивать его?

Глаза существа уставились на нее, не мигая. Девушке показалось, что в них мерцала искра раздражения, и она испытала робость. Но только на мгновение.

— Я пришел сюда для разговора о твоем будущем.

— О будущем?

— О нем самом. — Существо из тени движение руки отправило листок вместе с конвертом в полет. Ванесса не сразу смогла оторвать взгляд от парящих по воздуху, точно левитирующих бумаг. — Однако у людей есть очаровательный ритуал, который я всей душой одобряю. Ритуал вежливости, обмен именами. Жаль, что твое имя мне известно…

— Ванесса Аретин. — Девушка исполнила сдержанный реверанс перед существом. Она как-то сразу поняла, что вежливость в разговоре обязательна, как минимум желательна. Возможно, оттого, что от живой тени веяло властью и чем-то королевским. Чем-то, к чему тянулось существо девушки, на что хотелось ответить хотя бы элементарным почтением.

Призрак поклонился ей в ответ. Так же сдержанно, без лишнего почтения и подобострастия, но с должным уважением.

— Ликнуир, Пятый Бессмертный. — Проговорил он. — Слышала что-нибудь обо мне, я полагаю?

Ванесса кивнула. Почему-то в нее не закралось недоверие.

Трепета или какого-либо содрогания она тоже не ощутила. Зато увидела в его глазах что-то, похожее на удовлетворение или признание. Что-то, что окончательно укрепило собравшуюся в ней смелость и подтолкнуло сказать хоть несколько слов. Начала она с вопросов, тех, что вертелись у нее на языке, они появились вместе с воспоминаниями о сне, возвращенными к жизни появлением Бессмертного.

— Это ты был здесь все это время?

— Я. — Ответил он коротко.

— А сон?..

— Сон — моих рук дело. — Тут в его голосе появилось чуть больше заинтересованности, глаза чуть прищурились. Как показалось Ванессе, хитро. — Ну, как вышло?

— Один в один как жизнь, но… Зачем?

— Хотелось убедиться в твоей непокорности. — Он сделал жест рукой. В воздухе показались черные следы тумана и тут же рассеялись. — Я хотел знать, что ты не склонишь колени даже перед смертью, не то, что перед королем, князем или вовсе Бессмертным. Мне нужно было знать, что ты не признаешь ничей власти и ничей силы, что твоя гордость непоколебима, а твое желание — единственный закон и мерило твоим поступкам. Иначе говоря, я хотел увидеть, как ты изменилась.

— Изменилась? — Теперь уже в голосе Ванессы прибавилось заинтересованности.

— Начиная с момента смерти твоей матери до момента смерти Филиппа, твоего приемного отца, тебя вела судьба. И все, что тебе было ей уготовлено — измениться. Стать другой.

Ванесса почувствовала, что вот-вот услышит что-то очень важное, то, что нельзя пропустить мимо ушей даже случайно. Девушка слегка нахмурилась.

— Так, подробнее и ничего не пропуская. — Предупредила она Бессмертного. — О чем ты говоришь?

Он сделал шаг ближе. Это невольно заставило девушку напрячься.

— Ты замечала в своей жизни кое-какую… Несправедливость, скажем так? Уверен, что замечала.

— Еще скажи, что наблюдал за мной. — Не сдержалась от замечания Ванесса. Она усмехнулась, и тут же заметила изменение в бесформенном лице Ликнуира, на котором не было ни рта, ни носа, только глаза. Какая-то тень прошлась вместе с другими тенями, и Ванессе показалось, что он тоже улыбнулся в ответ. От этой «улыбки», которую дорисовало ее воображение, по спине прошелся холодок.

— Вовсе нет. Глупо думать, что у Бессмертного есть время и желание неотрывно следить за всеми смертными на этих землях. Но с самого рождения ты дала понять, что тебя ждет особый путь, и это был повод обратить на тебя внимание. Душу, связанную с Высшими сферами, мы чувствуем среди других, они выделяются ярко, четко, в первую очередь этой самой связью. Тебя до сих пор вела судьба, подводила к определенной цели. Смерть отца, Нила и Филиппа были частью судьбы, так же, как и смерть матери. Говоря прямо, это и была твоя судьба.

Ванесса молчала. Она слушала, стараясь ничего не упустить, но чувствовала, как к горлу против ее воли подступает горький ком. Князь Тьмы говорил дальше:

— Мир, в котором ты живешь, создан Сарезом и Деей из последних сил. Он довольно удачный, но отнюдь не совершенный. Высшие силы в этом мире, которые определяют ключевые моменты настоящего и будущего, которые подводят нужного человека к каким-то целям, делам, свершениям, в твоем случае допустили ошибку. Высшими силами этого мира тебе было уготовлено стать черным магом, однако эта самая сила, которую вы называете судьбой, ошиблась и поместила душу, связанную с темной частью Высших сфер, не в то тело. Девочка, которая должна была стать жестокой, эгоистичной и тщеславной чародейкой, росла в любви и ласке, ей внушили мысли о благородстве, чести, самоотверженности, бескорыстной помощи, сострадании к убогим, непротивлении злу насилием. Ты была воплощением доброты, потомком Света, хотя должна была стать потомком Тьмы. И тогда этот несовершенный мир, видя, как отличается то, что есть, от того, что будет, призвал на помощь судьбу. Сначала смерть матери, потеря всего и психологическая травма на всю жизнь от увиденного. Потом череда потерь на Зеленом берегу. До этого у тебя было что-то родное, теплое, близкое, теперь у тебя нет совсем ничего, твою душу переполняет тьма, судьба потрудилась на славу. Ты прошла через такие страдания ради того, чтобы стать адептом черной магии, одной из тех немногих смертных, чью душу связывает с Высшими сферами поток силы. И эта сила уже при тебе, как только ты попадешь в Университет, ее сразу же обнаружат. Предначертанное тебе, как считает Судьба и этот мир, стоило пережитых тобой лишений.

Ванесса долго молчала, обдумывая услышанное. Горький ком стоял у нее в горле, и слова Бессметного были столь же невероятными, как и он сам. Однако его слова насчет силы показались ей заманчивыми. Что-то в ее душе сладко тянулась к тому, что говорил Ликнуир. «Неужели после всего этого кошмара меня может ждать награда? Компенсация за все страдания, справедливость?» — думала она, а сама спросила:

— И что тогда тебе надо от меня? Что ты хотел мне сказать?

— Дело в том, что та сила, которая в тебе раскрылась, она… Ничтожная. Она ничем не отличается от силы тех жалких фокусников, что преподают на закрытых кафедрах Университета. Это насмешка над тобой, а не справедливое воздаяние, и не цель, ради которой стоило лишиться твоей прежней жизни.

Недоверие все еще удерживало Ванессу от того, чтобы поверить призраку. Внутренний голос подсказывал ей, что могущественные бессмертные создания не будут вмешиваться в ее жизнь из бескорыстного желания помочь, девушка понимала, что Ликнуир будет манипулировать ее чувствами, чтобы добиться желаемого результата. И все равно ее сердце упало от его слов. Ванесса почувствовала, как к горлу подступает самая настоящая горечь, жгущая, словно раскаленный прут. «Нет, я не верю. — Думала она, ощущая, как скептицизм и нежелание верить в невероятное борются с горечью от услышанного. — Он меня обманывает, манипулирует мной. После всего этого ада меня не может ждать что-то жалкое, что-то ничтожное… Я не хочу верить, не хочу, не хочу!».

— Бытие определяет сознание, так считает Судьба. — Бессмертный говорил и говорил. Голос его был скорее доверительным, он не давил на Ванессу. Но от его слов у нее в горле завязывался тугой узел, который мешал дышать и выдавливал из глаз слезы. — Ты должна была родиться в нужном окружении, чтобы стать черным магом, тщеславным и жалким кукловодом трупов и болезней. А эта пародия на силу должна была тешить твое гипертрофированное и ничем не подкрепленное самолюбие до самой смерти. Такой была бы твоя жизнь, не родись ты в своей семье, такой Судьба планирует твою жизнь сейчас. Однако ради этой ничтожной цели ты потеряла абсолютно все, изменилась так сильно, что на твоей душе остались шрамы, которые никогда не заживут. Я не видел всего, что было в последний месяц, однако я видел, что для тебя отец был всем миром, Нил был любовью и справедливостью этого мира. А Филипп, похоже, был прекрасным наставником, заменившим тебе отца. Он взял тебя под защиту, пока тебя не мог защитить я, и за это я ему благодарен. Еще когда я открывал ему будущее, я делал это только потому, что знал: этот человек — праведный проклятый, который не поддался проклятию и жил честную, достойную жизнь. Я рад, что такой человек спас тебя, и мне жаль, что он умер, на самом деле. И все же, он умер. Мертвых не вернешь. — Тут его голос еле заметно изменился. Ванесса не заметила бы этого изменения, если бы горе не затуманило все остальные ее чувства, кроме слуха. Он как будто надкололся. Или это было эхо разбитого стеклянного шара. — Как ты думаешь, получить после всего этого какую-то ничтожную силу — достаточно? Справедливо? Честно?

Ванесса отвернулась от него, чтобы скрыть слезы. Бессмертный надавил на нее, сознательно или нет, но он причинил ей боль. Девушка плакала не из-за того, что поверила в насмешку судьбы, а потому, что Ликнуир выразил словами то, что все еще жило в ней. Ей страшно не хотелось верить в то, что это судьба обошлась с ней так жестоко, и что в будущем ее не ждет ничего, кроме темноты и жалкого существования. Ванесса старалась сдержать слезы, но они уже катились по ее щекам, она старалась унять свои чувства и не могла. Тогда она ощутила руку Бессмертного на плече, почувствовала, как он ее обходит. Ванесса попыталась отвернуться, Ликнуир удержал ее. Посмотрев на него с вызовом и злостью оттого, что он видит ее в таком состоянии, девушка увидела что-то в черных, светящихся молочным светом в глазах. Это было сожаление? Сочувствие? Усталость?

— Мир обошелся с тобой несправедливо. — Сказал он. — Забрал все и не дал взамен ничего, он — лишь несовершенное творение старших Бессмертных, он не видит всего и действует слепо, как ребенок, который ломает бесчисленные игрушки. Судьба — лишь инструмент, грубый, но острый. Она тебя изломала, изранила, мы оба это видим. И поэтому я предлагаю тебе свою помощь.

— Что тебе нужно от меня!?

— Я могу дать тебе то, что ты хочешь. Справедливость.

Ванесса застыла и внешне, и внутренне. Бессмертный выжидающе смотрел на нее. Было слышно, как за бортами корабля плещутся волны.

— Ты можешь это сделать? — Спросила она изменившимся голосом. Ванесса изо всех сил следила, чтобы надежда не отразилась в нем.

«Такие, как он, преследуют только свои цели. Он не поможет тебе просто так. Не верь ему» — Говорила себе Ванесса и не верила. Но так хотела верить…

— Мертвых уже не вернешь, страдания, которые ты перенесла, тоже не сотрешь. — Он протянул ей свою руку. Ванесса смотрела на него с сомнением, но ловила каждое его слово. От его голоса внутри нее билась странная надежда. — Поэтому я предлагаю тебе справедливость. Не ту, которая вершится бездумным творением старших Бессмертных, но ту, которую по праву можно назвать правосудием высших сил. Ты насильно принесла в жертву свою старую жизнь ради жалкой силы, отдала все и получишь чуть больше, чем ничего. Я же готов дать тебе настоящую Силу, которой позавидовали бы самые могущественные маги прошлого и даже некоторые Бессмертные. Готов дополнить неравноценный обмен судьбы могуществом, о котором можно только мечтать, возможностями, достойными божества, и знаниями, запретными для всех. Я готов сделать так, чтобы жертва, принесенная тобой, показалась тебе справедливой по отношению к тому, что ты получишь. Ведь я — над судьбой, над теми правилами, что установили Старшие Бессмертные. Просто скажи, и ты все это получишь.

Их глаза снова долго смотрели друг на друга. Бессмертный ждал ее решения, ответа, вопроса, чего угодно. Он был терпелив, умел ждать, он провел многие тысячелетия там, где есть только время, и нет пространства, материи и света. А Ванесса боролась сама с собой, она не знала, что стоит говорить, а чего не стоит. В конце концов, она решила, что правду будет сказать проще. Ведь именно этого он ждет от нее.

— Я очень хочу тебе верить, но не могу. — Сказала она с легким сожалением, надеждой, страхом, всем тем, что она испытывала тот момент.

— Почему же?

Ванесса до последнего думала, что Бессмертный придет в ярость от ее слов, но ее ждал только понимающий взгляд. Рука Ликнуира все еще была готова принять ее руку.

— Я знаю, что мне потом придется жестоко заплатить за это. — Ответила она без сомнений.

— Тебе не придется ничего отдавать взамен. Ты уже отдала жестокой судьбе все, что имела. Это мой дар тебе, подарок.

— Но зачем тебе это? Да, пусть я потеряла все и не получу ничего. Но ты предлагаешь мне свою помощь, предлагаешь мне все и ничего не берешь взамен. Какая тебе польза от того? Что ты от меня скрываешь?

— Я хочу помочь тебе не ради своей выгоды.

— Не верю.

— Зря.

— Тогда скажи, зачем тебе мне помогать!

— Потому что я хочу этого. На то моя воля. Такой ответ тебя устраивает?

— Но…

— Ладно. — Оборвал ее Бессмертный недовольным тоном и замолчал. Внутри у Ванессы все натянулось. Его молчание длилось недолго. — Вспомни все то, что у тебя было, и все то, что ты потеряла. Мать, священный предок каждого человека, погибла. Потом вместе с потерей отца, гибелью любимого и смертью учителя для тебя умер весь мир и его величие, справедливость и любовь близких, а приятные времена стали горькими воспоминаниями. Твоя старая личность умерла, в душе холод и тьма, а сердце от этих воспоминаний разбивается тысячу раз в одно мгновение. Я прекрасно знаю, что происходит у тебя в душе от этих мыслей, и не потому, что я могу это видеть, никто не может. Не потому, что я опытный манипулятор и подстрекатель, каким меня представляют люди. Я знаю о твоих чувствах потому, что я сам пережил подобные вещи. У меня тоже есть воспоминания, от которых сердце замораживается и трескается, но это не воспоминания о некогда счастливой, навсегда утерянной жизни, это воспоминания о веках, прожитых в аду. Века, наполненные отчаянием, несправедливостью, неведением и моим собственным безумием, от которого я так и не смог полностью убежать. И этот ад создали для меня Бессмертные, скрывая от меня ту силу, которая принадлежала мне по праву рождения. Они скрывали от меня тот факт, что я властвую не над Светом, а над Тьмой, и моя темная природа сводила меня с ума от недостатка власти, силы, от неудовлетворения естественного желания творить и быть властителем, быть ответственным за то, что я создал. Я пережил все это, пережил безумство и потерю физического тела, вечность в Небытие, но воспоминания живы. И то, что я вижу, глядя на тебя, напоминает мне об этом. Я больше не хочу это видеть.

Ванесса умолкла. Но Ликнуир, видимо, ждал от нее хоть какого-то ответа, поэтому девушка сказала то, что было у нее на уме. Уже не задумываясь о последствиях.

— Получается… Тобой движет какое-то личное чувство?

— Именно. И я надеюсь, тебе хватит ума не лезть не в свое дело и спрашивать, что это за чувство. Как говорится, умному достаточно. Все-таки эмоции — страшная сила, я и так слишком многое рассказал тебе… Впрочем, это не фатально. Перейдем к твоему вопросу насчет оплаты. Я достаточно силен, в моем подчинении Тьма, которая старше Первородного Огня и Света. У меня есть все, зачем мне что-то отбирать у тебя? Хотя нет, кое-что я хочу взамен. Я помогаю только тем, кто достоин моей помощи. И надеюсь, что ты воздашь мне то же, что я воздам тебе. Буду рассчитывать на ответную доброту и уважение, на помощь, если она мне вдруг понадобится. Как видишь, это все чисто человеческие чувства. Сочувствие, симпатия и уважение, желание видеть справедливость. Среди них нет корысти. Теперь ты мне веришь?

Ванесса кивнула. Сомнений у нее не оставалось, однако страх, который угрем ворочался у нее в животе, теперь разыгрался не на шутку. Ванесса начала по-настоящему осознавать, что если она согласится на его предложение, то вся ее последующая жизнь изменится. Бессмертный может сделать с ее жизнью что угодно, если она доверится ему. И она будет совершенно беспомощна, не сможет помешать осуществить задуманное. Сейчас от ее выбора зависело все. У нее был выбор между жалким существованием, возможно, простой жизнью, и жизнью, обещанной Ликнуиром. С риском быть превращенной в еще большее ничтожество, слугу или попросту выпитой досуха этим призраком.

— Я все равно боюсь.

— Так возьми же мою руку, и после этого ты больше ничего не будешь бояться. Сила, могущество, знания взамен тех силенок, что подготовила для тебя судьба, настоящий смысл в долгой, очень долгой жизни взамен жалкому существованию, ты ведь об этом хочешь попросить? Я знаю, что об этом, я готов тебе это дать прямо сейчас. Только возьми мою руку и не бойся ничего.

Ванесса робко подняла руку. Она остановилась на полпути. Страх стиснул ее изнутри, какая-то часть ее души вопила, кричала, что Ликнуир сделает с ней что-то ужасное. Страх был настолько сильным, что Ванесса уже собралась одернуть руку и отказаться, лишь бы избавиться от призрака и страха перед выбором. И тут перед ее мысленным взором промелькнули картины, которые рисовал ей Бессмертный. Жалкое существование, жалкие силы. Жалкая, бесцельная, рабская жизнь в руках глупой Судьбы. Если даже все это ложь — знание того, что судьба обошлась с ней несправедливо, бросила, выпив досуха и разбив на части. Обычная жизнь девушки с израненной душой. Внутри Ванессы вспыхнула злость. Никогда, подумала она. Никогда я больше не буду игрушкой в руках высших сил, в руках богов.

Она вздохнула, стиснула зубы, в глазах блеснула решительность, пальцы на руке сжались в кулак. Секундой позже она их распрямила и крепко сжала ладонь Бессмертного.

Его рука была мягкой и теплой и совсем не походила на сотканную из дыма. Вдруг она почувствовала, как молния проходит через нее, как ее душа вырывается из тела. В глазах у нее появился белый свет, который ослеплял, а мгновением позже Ванесса ощутила, как ее сознание раскрылось, развернулось до гигантских масштабов, и как его что-то касается. А потом ослепительный свет пропал, и она оказалась одна посреди гигантского океана. Он раскинулся под ней, над ней и перед ней, со всех сторон, бурлил и выл, рокотал от силы, той чистой энергии, из которой состоял. Больше всего это было похоже на океан огня, который был жидкостью, и его ворочал изнутри, снаружи и отовсюду мощнейший ветер. Это была стихия, непохожая ни на одну другую, само воплощение величия, могущества, силы. Стихия всех стихий. Квинтэссенция. Пятая эссенция, пятая стихия, способная раздавить хрупкий материальный мир. И теперь Ванесса была связана с этим океаном какой-то незримой связью, а океан был связан с ней.

Мощь, которая ей открылась, пьянила, возбуждала, взрывалась в ее мозгу огнями счастья.

Видение длилось всего мгновение, и это мгновение показалось Ванессе минутой, растянутой на час. А затем прошло. Исчез и белый свет перед глазами. Ванесса снова оказалась в каюте, моргнула, не сразу поняв, где находится. Она оглядела каюту и увидела, что Бессмертного больше нет рядом. И только потом, оглядев каждый уголок со своего места, она крепче сжала пальцы и ощутила, что ее руки заняты чем-то твердым и тяжелым.

В каюте было пусто. Не было ни Бессмертного, ни кого-либо из людей, кроме девушки. В руках у нее был толстый черный фолиант с посеребренными по краям страницами.

Снаружи волны лизали борта корабля.