ГЛАВА I

«МИР ПРИНАДЛЕЖИТ НАМ!»

Сантер обнял Перлонжура и повел в комнату.

— Садись, старик! — сказал он, подвигая самое удобное кресло. И еще раз с волнением повторил: — Старик!

Перлонжур сел, бросив на стол шляпу с плащом. Сантер буквально пожирал его глазами.

— Ну как? — не выдержал он наконец. Но Перлонжур не отвечал.

За пять лет бурных скитаний он ничуть не постарел. Все те же светлые, непокорные волосы, все тот же упрямый лоб, все тот же холодный взгляд голубых глаз и этот обиженный, насупленный вид, способный обескуражить кого угодно.

Сантеру так хотелось прижать к груди вновь обретенного друга! Но что-то удерживало его, мешало подойти к Жану, снова обнять его. Он никак не мог решиться на это. В глазах Перлонжура Сантер видел настойчивый вопрос, и от этого взгляда ему стало не по себе, он томился, поправлял манжеты, пытаясь отыскать нужные слова или хотя бы принять достойный вид. Подумать только, пять лет!..

— Старик, дорогой, как же я рад тебя видеть! — молвил он без особого энтузиазма.

— Я тоже рад, — вежливо ответил Перлонжур.

— Ты нисколько не изменился… Лицо немного вытянулось, и глаза посветлели… В плечах, мне кажется, стал пошире… Вот и все.

— Да, — сказал Перлонжур. — Это все!

Он встал и, сунув руки в карманы, прошелся по комнате. Чувствовалось, что ему не сидится на месте.

— Ты давно здесь?

— Да дней восемь… Нет, девять, — сказал Сантер. Перлонжур остановился у окна и стал выстукивать на запотевших стеклах какой-то марш. Потом, не оборачиваясь, спросил:

— Достиг всего, чего хотел?

Жоржу. Сантеру показалось, что голос его прозвучал как-то неуверенно, приглушенно.

— Да, я… Теперь я богат, Жан!

— Очень богат?

— Да, очень.

Перлонжур повернулся наконец, горькая складка притаилась возле его губ.

— Поздравляю! — сказал он. И, помолчав, добавил:

— Тебе всегда везло…

Сантер в замешательстве, чуть ли не с упреком взглянул на него. Эта встреча рисовалась ему совсем иной. Его огорчало, что он не может дать волю своей радости, отпраздновать вместе с другом величие предпринятого дела, а главное, воздать должное собственному успеху.

— А ты?.. — спохватился он вдруг.

С невозмутимым видом Перлонжур вытащил из кармана однуединственную сигарету и закурил ее, воспользовавшись самой обычной металлической зажигалкой.

— Я?

Он выпустил в потолок кольцо дыма.

— Пфф!.. Гол как сокол.

И не дав Сантеру опомниться, продолжал:

— Ты удивлен? А между тем этого следовало ожидать. Разумеется, у меня были взлеты и падения. Зато теперь…

Он пожал плечами.

— Прекрасно, — заявил Сантер. — Я заработал достаточно, так что хватит на двоих, на троих и даже на шестерых!

Перлонжур тряхнул головой.

— Нет! Узнаю тебя, Жорж, но отказываюсь. Через неделю снова уйду в море. Не хотелось пропускать назначенную встречу, только видишь ли…

Сантер ударил кулаком по столу.

— А ну, хватит! — крикнул он. — Ты что, забыл наш уговор?.. Не могли же мы все разбогатеть… Если сложить нас с тобой, получится нечто среднее… И это по чести, уверяю тебя!

Он схватил руку Жана и крепко сжал ее.

— В счастье и несчастье, помнишь?.. Наш девиз!.. Давай рассказывай, Жан.

Перлонжур покачал головой.

— Да нечего, Жорж, рассказывать. Нечего. Я проиграл, вот и все! И хочу…

Голос его стал резким.

— Я хочу один расплачиваться за это. Что же касается остальных… Если среди них найдутся такие, кому повезло не больше, чем мне, надеюсь, они поступят точно так же и не станут ничего требовать, хотя бы из чувства собственного достоинства. Будет чертовски несправедливо, если тем, кто добился успеха, придется взваливать на себя заботу о других. Ты славный парень, но настаивать совершенно бесполезно.

— Идиот, — проворчал Сантер.

Он был вспыльчив, и отказ Перлонжура вывел его из себя.

— Согласно уговору, уговору, который ты поклялся выполнять…

Однако друг не дал ему договорить и, взяв за руку, устало сказал:

— Оставь! У нас еще целая неделя для споров. Может, к тому времени и другие подоспеют… Ну а сегодня я, конечно, счастлив видеть тебя…

Он произнес эти слова с привычным для него выражением лица: замкнутым, холодным, немного обиженным, и Сантер сразу же забыл обо всем на свете, даже о причине своего внезапного гнева. Прежде из всех пятерых его товарищей Перлонжур вызывал у него наименьшую симпатию, но в эту минуту он воспылал к нему поистине братской любовью, смутившей его самого, к тому же он не знал, как ее выразить.

Часы пробили восемь, и это вывело его из-затруднения.

— Ты прав, — заметил он. — Давай хоть сегодня порадуемся нашей встрече. Восемь часов… Приглашаю тебя на ужин в «Бореаль».

Перлонжур нахмурил брови.

— «Бореаль»? Это что такое?

— Шикарный ресторан, старина… Наверно, ты давненько не заглядывал в такого рода заведения, а ведь раньшето был, помнится, завсегдатаем.

— Да, давненько… — в задумчивости проговорил Перлонжур, беря в руки плащ со шляпой. — Пошли!

Через пять минут они уже были на улице. Погода стояла теплая, в темноте вспыхивали огни реклам.

Приятели шагали бок о бок, с упоением вдыхая свежий воздух. Походка у них была мягкой, упругой. Шли они молча. Стоило ли разменивать на слова переполнявшую их радость: да, им вновь довелось встретиться в славном старинном городе доброй старушки Европы, оба выглядят отлично, и нет у них других забот, кроме как провести вечер в ярко освещенном ресторане, рассеянно внимая ритмам джаза.

Едва переступив порог «Бореаля», Перлонжур оттаял. Их появление привлекло всеобщее внимание, две или три молодые женщины, разнаряженные, словно жертвы, приготовленные для заклания, повернули слегка головы, чтобы получше разглядеть этих широкоплечих, загорелых парней, с глазами, отражавшими блеск неведомых небес: казалось, они явились прямо из Гонолулу или с Мадагаскара.

За неделю Сантер уже успел освоиться с городской жизнью. Перлонжур же испытывал необычайное удовольствие, выбирая меню, советуясь с метрдотелем, расспрашивая о марках лучших вин. В конце концов он не устоял и попросил Сантера, сидевшего спиной к стене, поменяться с ним местами, чтобы иметь возможность рассматривать зал и наслаждаться изысканностью модниц.

— Ну и платья, — смущенно заметил он, — небеса Китая меркнут в сравнении с ними!

Его намерение уехать тут же обратно, снова уйти в море подвергалось — он сознавал это — тяжкому испытанию. А уж после омара поамерикански даже ему, бунтарю, жизнь показалась не только сносной, но и вполне приятной, о чем он, не удержавшись, тут же поведал Сантеру, взиравшему на друга растроганным взглядом.

— Газету! — потребовал Перлонжур.

Он наскоро, с видом человека рассеянного или слишком занятого просмотрел по диагонали первую страницу. Потом сложил газету и сунул в карман пиджака.

— Недурное винцо!.. Не то, что там…

— Где? — осторожно спросил Сантер.

— Да во Франциско! — сдался наконец Перлонжур. И он выложил все.

Сантер слушал его с восторгом. Время от времени то или иное имя, вырвавшееся, словно снаряд, вызывало у него приятную дрожь. Он тоже предался воспоминаниям, вновь переживая минувшие пять лет: где он только не побывал в погоне за богатством!

Теперь он его получил, добился. Пожалуй, он был богаче любого азиатского принца. Да, он возвратился, скоро, должно быть, вернутся и остальные четверо. Удалось ли им преуспеть? Или они, подобно Перлонжуру?..

Мимо прошла женщина в наброшенном на плечи манто из лис, в воздухе остался аромат ее духов.

— Духи Асунсьон, — машинально отметил Сантер. Перед глазами его возник образ женщины, сидевшей не так давно в том самом кресле, куда два часа назад он усадил Перлонжура; Сантер снова видел ее, видел ее серое муаровое платье с оборками, нитку розового жемчуга на золотистой шее… Асунсьон… Неужели он ее любит? Увы, эта женщина не для него и, вероятно, никогда не будет принадлежать ему.

— Вот и все! — сказал в заключение своей исповеди Перлонжур.

— Старик! Дорогой! — расчувствовался Сантер.

Его рука схватила лежавшую на столе руку Жана, крепко сжала ее.

— Гарсон! — крикнул он и, не дожидаясь ответа, в нетерпении добавил: — Метрдотель!

Отодвинув стул, он бросил на скатерть банкноту, приковавшую очарованный взор Перлонжура, в глазах которого вспыхнул и тут же погас огонек.

— Вот, возьмите.

Когда они вышли, стояла глубокая ночь, но было еще тепло.

— Пройдемся немного, — предложил Сантер. — Потом возьмем такси, и я провожу тебя… Ты остановился в гостинице?

— Да.

— Завтра же переедешь жить ко мне! Дада, старина! Мне скучно одному. Будем вместе дожидаться других. Не дальше, чем через неделю, все они будут здесь… И если хоть один из них привезет столько, сколько я, тогда…

Ему вспомнился боевой клич, вырвавшийся из шести глоток пять лет назад. Его захлестнул энтузиазм, свойственный ему от природы, и снова он забыл обо всем на свете.

— Тогда мир будет принадлежать нам! — воскликнул он, сжимая в объятиях Перлонжура.

Они остановились в верхнем конце улицы под расплывчатым светом фонаря. Сантер глядел то на круглую луну, то на крыши домов, убегавшие вниз и растворявшиеся во тьме, окутавшей нижнюю часть города. Его переполняла радость, и он повторил, уверенный в своем могуществе, могуществе всех шестерых.

— Да, мир принадлежит нам!

Перлонжур прислонился к фонарю. Этот изысканный ужин, старые, выдержанные вина, тепличная атмосфера, в которую он вновь погружался, точно в ванну с благовониями, опьянили его, наполнили радостью и приятным утомлением.

— Ну как? — спросил Сантер.

— О, я остаюсь! — ответил Перлонжур. — Клянусь тебе, я остаюсь! Я весь выпотрошен…

Он вытащил из кармана газету и стал обмахиваться ею, держа листок обеими руками. И вдруг, в тот самый момент, когда он поднес его к лицу, взгляд его сосредоточился. В глазах, обращенных к Сантеру, застыло горестное изумление.

— Боже! — едва слышно произнес он, пальцем показав своему другу заметку, помещенную в рубрике последних происшествий:

ПРИБЫТИЕ В МАРСЕЛЬ «АКВИТАНИИ»

Сантер выхватил у него газету и прочел подзаголовок:

Несчастный случай во время плавания.

— Что? Что такое? — забеспокоился он, весь во власти мрачного предчувствия.

Глаза его так и впились в хмурое лицо Перлонжура.

— Один из наших?.. Да?.. Перлонжур опустил голову.

— Намот… Читай.

Пропустив первые два абзаца, Сантер прочел: Ночью спустя час после того, как «Аквитания» покинула ПортСаид, с верхней палубы раздался крик: «Человек за бортом!» Спасательная лодка тотчас была спущена на воду. Увы! Несмотря на длительные и тщательные поиски, отыскать пассажира, упавшего с парохода, так и не удалось, надежды на его спасение не осталось. Потерпевшим оказался М.А. Намот, возвращавшийся из Пекина. Причина несчастного случая, сильно омрачившего конец плавания, не установлена.

Страшно побледнев, Сантер молча смотрел на Перлонжура, потом с усилием прошептал:

— Анри… Бедняга Анри!

Повисло тягостное, тревожное молчание. Первым заговорил Перлонжур.

— Они назвали это несчастным случаем, — молвил он.

 

ГЛАВА II

ШЕСТЕРО ЖИЗНЕРАДОСТНЫХ ПАРНЕЙ

В ту ночь Жорж Сантер почти не спал.

Пока он раздевался и ложился, образ Анри неотступно стоял у него перед глазами. И сколько ни старался он, как послушный ребенок, закрывать глаза, заснуть ему так и не пришлось: напрасно ворочался он с боку на бок, вытягивался на спине или свертывался калачиком.

Глубокая печаль и уныние пришли на смену переполнявшей его весь вечер радости. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Нервы его были напряжены до предела. Даже величавый образ Асунсьон не мог прогнать из его памяти Анри. Мысленно Сантер снова и снова обращался к Анри, вспоминал его манеру брать сигарету, когда он с небрежным изяществом садился в кресло, рассеянно проводя рукой по волосам… Анри… Он так любил его!.. И вот теперь…

Неужели он и в самом деле погиб, став жертвой какой-то глупой случайности? Неужели Намот не вернется, никогда не вернется?..

Именно ему, самому старшему из них, пришла в голову эта идея, когда однажды ночью он проиграл в покер последние деньги… Жоржу Сантеру вспомнился красный салон, утопавший в дыму восточных сигарет, окна которого выходили в Парк принцев, все они — четверо еще не вернувшихся, Перлонжур и сам он — собрались там в тот вечер. Осушив последний стакан и слегка покачиваясь после столь обильных возлияний, Намот встал, распахнул окно, выключил проигрыватель и, повернувшись всем корпусом, спросил своим звучным голосом:

— А вы что об этом думаете? Сколько же можно еще терпеть, до каких пор мы будем так жить?

И не нашлось никого, кто бы, выдержав его ясный взгляд, сказал, что собирается и дальше «так жить».

Тогда Намот посвятил их в свои замыслы. Все шестеро разлетятся по белу свету. Завтра, послезавтра, через неделю, через две или через три, а может, и через месяц. Наймутся бортпроводниками, кочегарами, механиками, радистами, станут эмигрантами, да кем угодно. Главное — уехать. Порвать всякую связь со Старым Светом, отречься от этого идиотского существования, от этих дурацких ночных бдений, бежать, скрыться от самих себя. Каждый будет работать, не покладая рук, в течение пяти лет. Все шестеро были молоды: самому старшему, Намоту, минуло тридцать два, а самому младшему, Перлонжуру, — двадцать четыре. Что значили для них тогда эти пять лет? Зато открывалась возможность увидеть прекрасные страны, женщин, о которых можно только мечтать, истоки великих рек, растения, ни на что не похожие, словом, обогатиться воспоминаниями, которые будут согревать их, когда придет старость. А кроме всего прочего, открывалась возможность — и это самое главное — составить себе состояние… «Составить состояние» — волшебные слова…

К утру они обо всем договорились. И поклялись. Поклялись — что бы ни случилось с ними — хранить верность уговору, связавшему их в ту ночь, главное условие которого заключалось в том, что через пять лет все добытое каждым из них станет достоянием всех шестерых. Кроме того, они постановили встретиться в определенное время в условленном месте… То были незабываемые минуты! В который уже раз за эти пять лет Жорж с волнением вспоминал мужественные лица своих друзей, шестерых жизнерадостных парней, которые с пустыми карманами, с открытыми сердцами и песней на устах отправились навстречу неизвестности. Сколько надежд породила эта бессонная ночь! Опьяненные мечтами, они обменялись рукопожатиями и клятвами и расстались, не ведая, что их ждет впереди, но уповая на будущее.

Одного за другим их заглатывали вокзалы, порты, дороги, и они исчезали, без особой печали порывая со своим прошлым. Да и о чем было печалиться? Никто из них не испытывал ни малейших сожалений, кроме Грибба и Перлонжура. И тот, и другой покидали в далекой деревушке старую мать, предусмотрительно скрыв от нее возможный срок своего отсутствия. Обе они, эти старые мамы, жившие в старых, обветшалых домах, так и не свыклись с мыслью о разлуке и ждали, ждали наперекор всему и всем, питая упрямую надежду снова увидеть в недалеком будущем «своего мальчика». Сосредоточив все свои силы и помыслы на ожидании, подчинив этому ожиданию всю жизнь, обе они, хрупкие и неустрашимые, ждали до сих пор, каждая в своем домике, разодетые, как на праздник, и, заслышав у порога чьито шаги, всякий раз вздрагивали…

Сантер подумал, что одна из них очень скоро будет вознаграждена за свое долготерпение, и с непонятной тревогой спрашивал себя, перепадет ли и на долю другой, матери Грибба, такое же счастье… Где сейчас Грибб? А Тиньоль? А Жернико?..

Что, если кто-то из них, вроде Перлонжура, возвратится побежденным, неужели этот неудачник тоже восстанет, откажется воспользоваться победой остальных, добытой упорным трудом? Ох, уж этот Перлонжур!.. Конечно, от предложения Сантера он отказался из деликатности, из дружеских чувств. Но уговор остается уговором и клятва — клятвой. Все за одного, один за всех! Разве не поклялись они, не поклялись перед Всевышним разделить поровну плоды пятилетнего труда?.. Ведь в концето концов именно это заставило их решиться, они были уверены, что неудача не станет преследовать всех шестерых, что по крайней мере двое из них вернутся не только с грузом надежд, но и с туго набитым кошельком, добившись, вроде Ротшильда или Форда, настоящего богатства. Словом, «на коне», как говорил Намот… А Перлонжур, видно, забыл все это, забыл торжественные клятвы, которыми они обменивались, как в бреду, забыл их своего рода священный союз… Но ничего, Сантер сумеет убедить его, Сантер да и все остальные — трое оставшихся: Грибб, Тиньоль, Жернико, — которые будут здесь через неделюдругую, а может, даже и завтра?

Пробило три часа, и Сантер снова повернулся на другой бок.

Удивительная всетаки штука — жизнь, полная приключений!.. Пять лет назад кто из них, не считая его, Сантера, мог с уверенностью сказать, что будет сыт через несколько дней? Перлонжур, Грибб и Тиньоль всю свою молодость перебивались, как могли, работая где придется и тратя заработанное за день в ночных кабаре. Намот и Жернико, сыновья почтенных родителей, очень скоро, как говаривал все тот же Намот, «пустили по ветру свое состояние», положив тем самым конец великодушию и щедрости папаш, которые и знать их больше не желали.

Сантер в ту пору был единственным, кто не считал эти пять лет изгнания последним шансом на спасение. Он был страстным любителем скачек и почти все время проводил на ипподроме, а в минуты передышки сочинял стихи; ему даже удалось собрать некоторые из них в тонкую книжицу, которая бойко разошлась, к величайшему возмущению Намота. Его на эту авантюру толкнули жажда приключений и то необъяснимое волнение, какое еще мальчишкой он испытывал в порту на рассвете, когда в тумане раздавался тревожный зов сирены и звучали последние слова прощания…

Сантер приподнялся на постели и включил свет. В дверь кто-то позвонил.

Молодой человек жил в одной из квартир огромного дома с двумя выходами… Кто бы это мог быть, консьерж или?..

Звонок прозвенел во второй раз, нарушив безмолвие квартиры.

— Кто же это всетаки? — задавался вопросом Сантер. — Болван Жозеф и не подумает, конечно, побеспокоиться!

Жозеф был его слугой…

Молодой человек встал, сунул ноги в домашние туфли, накинул халат и пошел открывать.

— Вам телеграмма, месье.

— Телеграмма?

Тот, кто принес телеграмму, тут же исчез, быстро сбежав по лестнице.

Сантер запер дверь и, прислонившись к ней, прочитал телеграмму.

БЫЛ С НАМОТОМ НА АКВИТАНИИ ТЧК ПРИЕДУ ЗАВТРА ЕСЛИ СМОГУ ТЧК ЖЕРНИКО

 

ГЛАВА III

ВЕЧЕР НА БЕРМУДСКИХ ОСТРОВАХ

Отпустив слугу на весь вечер, Сантер сам пошел открывать дверь. В знак приветствия Асунсьон слегка наклонила голову и что-то сказала своим мелодичным грудным голосом. Затем, уверенно прошествовав мимо хозяина — причем на первый взгляд могло показаться, что уверенность эта обусловлена привычкой, — направилась прямо в гостиную и села в тени, поспешно подняв вуалетку.

— Итак, я снова его увижу… — задумчиво произнесла она.

Голос ее звучал мягко, ровно, пожалуй, даже немного монотонно. Она, конечно, была взволнована, но вида не подавала.

— Вот что он написал мне, — сказал Сантер, протягивая ей телеграмму Жернико, ту самую телеграмму, содержание которой он уже сообщил ей час назад по телефону.

Затем он встал и, заложив руки за спину, принялся шагать по комнате, не поднимая глаз, чтобы не видеть Асунсьон…

И в самом деле, зачем на нее смотреть, восхищаться ею, с благоговением взирать на нее — чтобы полнее воссоздать ее образ, когда она уйдет? Бессмысленная пытка. Эта женщина не для него, он это знал. Если бы еще со временем… Но к чему тешить себя обманчивой надеждой…

Получив прошлой ночью телеграмму Жернико, Сантер не ложился больше, а, налив себе виски, стал дожидаться утра. Но мысли его приняли уже иное направление, и беспокоился он теперь совсем о другом, он думал об Асунсьон. Еще неделю назад он был с ней незнаком. А на этой педеле виделся с ней всего два раза, однако ему казалось, что он любит ее. И в самом деле, она нанесла ему два коротких визита, но после этого он буквально лишился рассудка, продемонстрировав прискорбное отсутствие здравого смысла.

— Странная телеграмма! — тихо сказала Асунсьон. — Вы не находите, месье Сантер?

— Странная? — повторил молодой человек, прервав свою нескончаемую прогулку вокруг стола. — Странная?..

Он едва осмелился взглянуть своей собеседнице в лицо.

— Нет, не могу этого сказать, мне она не показалась странной.

Молодая женщина покачала головой.

— А почему он написал: «Приеду завтра, если смогу»? Вы полагаете, что-то может его задержать, пускай хоть на час, и он не поспешит к вам… ко мне?

— Признаюсь, это и в самом деле не очень понятно, — согласился Сантер.

— Телеграмма странная, — твердо повторила Асунсьон. — И он… он даже не предупредил меня!

— Откуда ему знать, что вы здесь?

— О, мне кажется, он должен слышать зов сердца. Молодая женщина подняла на Сантера большие, бархатные глаза.

— Вы его друг, — сказала она, — его лучший друг, мне думается. О вас он рассказывал мне больше всего…

Сантер судорожно сжал руки. Какой злой дух вселился в него вдруг? Он сделал шаг в сторону своей гостьи и прошептал дрожащим голосом:

— Дружба порой давит тяжким грузом…

— Что вы хотите этим сказать? — молвила Асунсьон, открывая сумочку и доставая крохотный портсигар золотистозеленого цвета.

Что он хотел сказать?.. Сантер плотно сжал губы: для ответа ему хватило бы и трех слов, а на ее родном языке всего двух. Но он не имел права… Жернико был его другом. Эта женщина принадлежала Жернико. И ее нельзя было поделить, словно добычу, привезенную из Маньчжурии или Хайнаня!

Сантер жестоко осуждал себя. Неясная надежда, в которой он едва решался себе признаться, родившаяся в ту самую минуту, как эта женщина вошла в его жизнь, ожидание непредвиденного вмешательства Провидения, не скрывалось ли за всем этим тайное желание, заключавшееся в том, чтобы Жернико не вернулся?

Да, Сантер дошел уже до этого! Он, верный друг, надежный товарищ, прекрасный брат, он в самом деле так думал, он говорил себе, что, быть может, Жернико не вернется и что-тогда ничто уже, ничто на свете не помешает ему признаться в своей любви Асунсьон.

— Что вы хотите этим сказать? — еще раз тихонько повторила она.

— Я… Я уже не знаю! — пробормотал Сантер, рухнув в кресло.

Он обхватил руками голову… Почему эта женщина обратилась к нему? Почему у нее недостало мужества подождать еще несколько дней? Зачем она дважды приходила и садилась здесь, скрестив ноги, улыбаясь ему своими алыми губами и ласково обволакивая его теплым взглядом? А ведь он с первого раза заверил ее, что не получал от Жернико никаких известий, что ничего не знает о нем, точно так же, как она, и понятия не имеет, где он провел эти пять лет. Кроме того, он обещал предупредить ее, как-только получит весточку о его возвращении. Но нет, она не захотела ждать! Через три дня, то есть позавчера, она снова пришла и заявила ему своим безмятежным голосом, что беспокоится, страшно беспокоится, что вот уже два года, как она не видела Марселя, что с тех пор не получила от него ни единой строчки, поэтому с ним наверняка что-нибудь стряслось…

— Простите, — возразил Сантер. — Вы же сами сказали мне, что не оставили ему адреса!

Но вскоре он понял всю бесполезность разговоров на эту тему… Доказывать Асунсьон свою правоту было глупо, оставалось признать ее правоту.

— Девять часов, — сказала молодая женщина. — Как вы думаете, долго еще ждать?

Сантер ничего не ответил, во всяком случае, ответил не сразу. В доме царила тишина, в гостиной было очень душно. Надвигалась гроза. А тут еще это ожидание, ожидание, длившееся годы, которому, казалось, конца не будет…

Внезапно вскочив, он открыл маленький шкафчик и достал оттуда четыре стакана, сосуд для приготовления коктейлей и пузатые бутылки.

— Видите, я нисколько не сомневаюсь, что он придет! Сейчас приготовлю коктейли…

— Почему четыре? — спросила молодая женщина.

— Вы, он, Перлонжур и я… Получается четыре.

— Но вашего друга Перлонжура еще нет?

— Он поехал навестить свою старую матушку. Должен скоро быть.

«Чинзано», «Джильбейс», кусочки льда, лимонный сок — Жорж смешал все это.

— Боже! — вздохнул он. — До чего же жарко… Ночью обязательно будет гроза…

— Вы думаете?

Асунсьон погасила в пепельнице сигарету, и это дало возможность Сантеру еще раз полюбоваться прелестным изгибом ее обнаженной руки.

— Мне вспомнился тот вечер, когда я познакомилась с Марселем на Бермудских островах, — медленно произнесла она.

На мгновение она умолкла в задумчивости, — Madre! Это был безумный вечер. Сантер затаил дыхание. Он понимал, что молодая женщина, измученная изнурительным ожиданием, хочет поведать что-то о себе, о них.

Но, оказалось, она вовсе не собиралась исповедоваться. Вот что она рассказала.

— Мы смотрели на море, оно было похоже на голубой бархат. Он говорил мне милые глупости, например: «Мне хотелось бы сшить вам такое платье…» Потом заявил: «Вы прекрасны, и я люблю вас. Если пожелаете, я сделаю вас принцессой, королевой, вам все будут завидовать». Я спросила его: «А что вы потребуете взамен?» Он долго смотрел на меня, потом ответил: «Ничего». И я тут же решила отдать ему все… На другой день вечером он уезжал в Чарлстон.

У Сантера перехватило дыхание.

— И поверив этим словам, вы храните ему верность, дожидаясь его два года? — спросил он хриплым голосом.

— Конечно.

— Боже мой! — простонал Сантер.

Возможно ли, чтобы ему довелось встретить такую женщину и тут же потерять ее? Он почувствовал острую боль в груди. Его желание поскорее увидеть Жернико улетучилось! Он потерял всякий интерес к нему, хотя совсем недавно сгорал от нетерпения, надеясь не только увидеть его, но и услышать из ого уст подробности о гибели Намота. Какое это теперь имело значение! Для пего не существовало ничего и никого, кроме этой женщины, которую он любил, и собственных невыносимых страданий.

Он снова устремил па нее горящий взор. Быть может, ему в последний раз суждено смотреть на нее так. Он с восхищением глядел на ее тяжелые, иссинячерные волосы, ее бездонные зеленые глаза, стройную фигуру, белые обнаженные руки. В тот вечер па ней было неяркое голубое платье, и единственным украшением был маленький золотой крестик па цепочке, пять раз обвивавшей ее тело.

Послышался бой часов, и это вывело Асунсьон из глубокой задумчивости.

— Десять часов, — молвила она. — Почему его до сих пор нет? Почему он не может позвонить, если что-то его вдруг задержало?

— Он не смог бы дозвониться. Мой телефон неисправен…

— Однако вы мне звонили?

— Да, но не отсюда. Гроза приближалась.

— Мне страшно, месье Сантер, — сказала вдруг Асунсьон, хотя в голосе ее не ощущалось волнения.

Стараясь утешить ее, Сантер силился изобразить на своем лице улыбку.

— Страшно!.. Чего же вы боитесь? Вместо ответа последовал еще один вопрос:

— Как вы думаете, что может послужить причиной падения человека в море?

Тут позади них раздался легкий шорох и послышался голос:

— Причиной может быть, например, преступное нападение.

 

ГЛАВА IV

СТРАХ ПЕРЕД ГРОЗОЙ

— Дорогая! — прошептал Жернико, заключив Асунсьон в объятия.

Поцеловав молодую женщину в губы, он, легонько оттолкнув ее, двинулся к Сантеру и молча обнял его. Затем отступил на несколько шагов, и тут только Жорж смог хорошенько разглядеть его, заметив, как он изменился.

Жернико, всегда такой спокойный, уверенный в себе, вернулся похудевшим, с заросшим бородой лицом, с растерянными глазами, глядевшими в одну точку. Волосы взлохмачены, галстук повязан коекак. Вцепившаяся в пуговицу пиджака левая рука дрожала…

Эту глубокую перемену Асунсьон, должно быть, заметила точно так же, как и Сантер. Она застыла па месте от удивления, когда Марсель оттолкнул ее, чтобы схватить в объятия друга. какое-то время она, видимо, ждала, что Жернико после братских излияний вернется к ней. Но этого не случилось. Он остался стоять посреди гостиной, сгорбившись и глядя прямо перед собой.

Тогда она сама подошла к нему и, положив руки ему на плечи, приподнялась на мысочках, подняв к нему свое прекрасное, взволнованное лицо. Но он, казалось, не видел ее, его хмурый взгляд попрежнему был устремлен в одну точку.

— Как ты вошел, черт возьми? — вмешался Сантер.

— Через дверь, — не поворачивая головы, ответил Жернико. И добавил: — Ты плохо закрываешь двери.

— Но консьерж обязан…

— Его там не было.

— Ты пришел пешком?

— Я приехал па такси.

— А почему мы ничего не слышали?

— Потому что я остановил машину на углу улицы.

И во второй раз осторожно, но решительно высвободившись из объятий Асунсьон, Жернико упал в кресло.

— Боюсь, скоро разразится гроза… — пробормотал он и добавил как бы про себя: — Я не выношу грозы.

Асунсьон взглянула на Сантера. На лице ее была написана растерянность. Она не узнавала этого человека, сидевшего перед ней с удрученным видом, с землистого цвета лицом, объятого непонятным страхом. Неужели это он говорил ей тогда: «Я сделаю вас королевой…»?

Вдалеке прогремел глухой раскат грома. Жернико вздрогнул.

— Гроза! — прошептал он. — Гроза!..

В голосе его слышался неподдельный ужас.

И Сантер вспомнил… Еще пять лет назад Жернико, который в ту пору, казалось, не боялся ни Бога, ни черта, приходил в неописуемое волнение при виде молнии и, пока бушевала гроза, пребывал в состоянии полной прострации. Тем не менее только этим нельзя было объяснить охватившую его теперь тревогу.

Сантеру неловко было расспрашивать Жернико, но страдальческое молчание Асунсьон вынудило его пойти на это.

— Марсель! — начал он. Жернико поднял на него глаза.

— Как погиб Намот?

— Его, должно быть, выбросили за борт, — ответил Жернико.

Сантер содрогнулся.

— Марсель! Давай начистоту. Уж не хочешь ли ты сказать, что Намота убили?

Жернико понуро опустил голову.

— Да, — молвил он, — именно это я и хочу сказать. Сантер придвинул к нему свое кресло и взял его за руку.

— Что с тобой? — с тревогой спросил он. — Ты болен?.. Да говори же ради всего святого!

— Я боюсь грозы, — едва слышно повторил Жернико. Сантер возмущенно пожал плечами.

— Безумие! Не станешь же ты утверждать, что-только это довело тебя до такого состояния! Ты погляди на себя, старик! У тебя вид испуганного, затравленного человека… Да, затравленного!

— Замолчи! — глухо произнес Жернико. — Откуда тебе знать…

— Вот я и хочу узнать. Выкладывай.

— Так вот…

Жернико умолк в нерешительности, бросил на Асунсьон отчаянный взгляд и наконец сказал:

— …Я приговорен.

— Что? — воскликнул Сантер. — Приговорен! К чему приговорен?

— К смерти, — прозвучал едва внятный ответ. Сантер вскочил на ноги.

— Ты пьян или сошел с ума! — закричал он. — Что все это значит? Аа! Клянусь, либо ты объяснишься, причем немедленно, либо…

Оглушительный удар грома не дал ему договорить, по стеклу забарабанил дождь.

— Гроза! — простонал Жернико. — Боже, как мне тяжко!..

И он заломил руки.

Взгляды Асунсьон и Сантера снова встретились. Возвращение Жернико, казалось, скорее сблизило их, нежели отдалило друг от друга. Обоих постигло жестокое разочарование. Асунсьон заподозрила, что два года жизни потратила впустую, теша себя иллюзией, а Сантер горевал о том, что потерял друга.

Он первый опомнился… Этот жалкий на вид человек был когдато открытым и крепким парнем, верным товарищем и в радости и в горе. Ему во что бы то ни стало надо помочь.

— Послушай, старина, — начал Сантер, стараясь переубедить его, — я не знаю, что с тобой сталось за эти два года. Сегодня ты выглядишь больным. Поверь, рядом с нами тебе нечего бояться. Почему ты не хочешь довериться мне? Ты сказал, что Намота выбросили за борт… А кто выбросил?

Жернико с беспокойством огляделся вокруг.

— Я не могу сказать тебе кто. Но возможно… Дверь хорошо заперта? Тебе бы следовало проверить…

Сантер безропотно повиновался. Он и сам ощущал теперь какуюто нервозность, испытывал легкое беспокойство. Однако настроенный весьма решительно, он наполнил стаканы коктейлем и выпил свой залпом.

Жернико к стакану не притронулся, он поднес руки к вороту и резким движением расстегнул его. Лицо его блестело от пота.

— Да… да… Я скажу тебе… Но как быть?.. Мне самому мало что известно. Я скорее догадываюсь, понимаю… Да, я понимаю, и это главное!..

Удары грома следовали теперь один за другим. Вцепившись в подлокотники кресла, Жернико продолжал:

— Сантер, ты веришь в предчувствия?.. Тебе доводилось когданибудь переживать наяву самый настоящий кошмар?.. Со мной это случилось… Первое предупреждение я, думается, получил еще в Пекине, уже тогда я в какой-то мере предвидел драму на «Аквитании». Накануне я встретил Намота. Он сказал мне, что разбогател, стал, как и я, богат. Но и он тоже, как мне показалось, опасался какой-то неведомой беды. «Хочу поскорее уехать из Пекина, — признался он мне. — Здесь трудно не нажить себе врагов, к тому же многие теперь, конечно, знают, что денег у нас пропасть. Мне это не нравится!» Мне тоже это не правилось, я испытывал такое же точно беспокойство, а после разговора с ним встревожился еще больше. Однако, по мере того как мы удалялись от берегов Азии, Намот приходил в себя, повеселел. Он с энтузиазмом рассказывал мне о своих приключениях, без конца вспоминая тебя и остальных наших друзей. Да и сам я стал гораздо спокойнее и готов уже был во всем винить тамошний климат, сыгравший, видимо, с нами шутку на свой лад, как вдруг произошла эта драма. Бесполезно расспрашивать меня об этом. Я знаю не больше того, что рассказали газеты… Но…

— Но? — переспросил Сантер.

— Я первым очутился на верхней палубе, понимаешь?

И…

— И?

— Я заметил убегавшего человека…

— Ты в этом уверен? Жернико покачал головой.

— Нет, ни в чем я не уверен. Видишь ли, ночные тени… Если бы я был уверен!.. Но нет, я не могу ничего утверждать, и это самое ужасное…

Воцарилось молчание. Гроза, видимо, стихала. Дождь продолжал стучать в стекла. Часы пробили половину.

— Бедняга! — молвил Сантер. — Неужели ты не понимаешь, что твои страхи — плод воображения, их породили предчувствия или просто злая лихорадка! Ведь доказательств нет никаких, вполне возможно, что Намот по чистой случайности упал в море. И уж совсем я не могу взять в толк, почему ты считаешь себя приговоренным…

Прежде чем ответить, Жернико несколько раз вытер платком пот со лба.

— Я не собираюсь убеждать тебя. Но берегись! Приговорен не я один. Другие тоже, в том числе и ты.

— Вот как! — воскликнул Сантер. — Ты что, смеешься над нами?

— Ты осужден, — сказал Жернико. — Тебе следует знать это.

— Послушай, а не курил ли ты, случаем, в Пекине опиум?

— Конечно, курил! Только не думай, что это помутило мой разум. Напротив! Совсем напротив, благодаря этому снадобью я так быстро все понял.

Сантер только руками развел.

— Марсель, ради нашей дружбы с тобой, ради… ради любви Асунсьон, завтра же ты начнешь курс лечения.

— Да никакой я не наркоман! — в ярости воскликнул Жернико. — Ты не веришь моей проницательности. Ты упрекаешь меня в том, что я полагаюсь на предчувствия. Но…

Голос его дрогнул.

— …вспомни, каким я был пять лет назад. Разве я похож был на труса? А вы… — в смущении обратился он к Асунсьон, — разве два года назад я не был достоин вашего доверия? Ведь вы обещали ждать меня, поверив нескольким словам, которыми мы обменялись где-то меж небом и морем…

Сантера охватило волнение.

— Марсель, я готов тебе поверить. Если тебе угрожает опасность, тебе или всем нам, что ж, будем бороться с ней вместе, бок о бок… и мы победим! Но для этого ты должен сказать мне все… Не может быть, чтобы ты рассказал мне все, что знаешь.

Жернико долго смотрел на друга, потом прошептал:

— Мне кажется, наш враг носит темные очки и у него рыжая борода…

В этот момент на улице послышался свист. Словно кто-то подавал сигнал.

 

ГЛАВА V

ТЕМНЫЕ ОЧКИ, РЫЖАЯ БОРОДА

— Вы слышали? — спросила Асунсьон.

— Должно быть, швейцар из гостиницы хочет остановить такси, — заметил Сантер.

— Кстати, моя машина все еще ждет на углу улицы, — спохватился Жернико. — Я оставил там вещи Намота и собственный багаж.

— Что за идея — остановить такси так далеко!.. Значит, ты боялся, что за тобой следят?

Жернико кивнул головой и знаком призвал друга к молчанию. А сам тем временем, казалось, прислушивался к доносившимся с улицы шумам. Сантер подумал было, что Марсель надеется опять услышать свист или что-то в этом роде, но вскоре понял свою ошибку.

— Гроза уходит? — спросил Жернико. Потом, немного помолчав, добавил: — Думаю, что на сегодня все…

— Конечно! — обрадовался Сантер. — Теперь ты можешь вздохнуть спокойно!

Он подвинул к Жернико коктейль, приготовленный незадолго до его прихода.

— Выпей. Это сразу ставит человека на ноги. Жернико последовал его совету, и легкий румянец не замедлил появиться на его щеках.

— Мне уже лучше! — с удовлетворением отметил он. — Гораздо лучше! Наверное, я произвел на вас странное впечатление… тягостное впечатление? Но гроза — тыто это знаешь, Сантер, — страшно действует мне на нервы, отнимает все силы. Если во время грозы загорится дом, я пальцем не смогу пошевелить, чтобы погасить пожар… Будь любезен, Жорж, сделай мне еще коктейль.

— С удовольствием, — отозвался Сантер.

Не пройдет и двух минут, как с Жернико можно будет поговорить всерьез. Он искренне радовался этому, хотя и не мог избавиться от назойливого чувства беспокойства.

Что же касается Асунсьон, то она, не поднимая глаз, теребила в руках свой золотой крестик. Лицо ее снова стало непроницаемым, и Жернико избегал смотреть на нее.

К величайшему удивлению Сантера, он первым нарушил молчание.

— Этого человека я встретил как-то вечером на одной из улиц Пекина, — рассказывал Жернико. — Глаза его скрывали темные очки, но я готов поклясться, что они смотрели на меня. Когда же на «Аквитании» я оказался на верхней палубе всего через несколько секунд после смертельного падения Намота, мне почудилось, будто я видел убегающего человека, помнишь, я говорил тебе об этом. Мне почудилось также, что у человека этого была борода; осанка и весь его облик напомнили мне того… Хотя, конечно, я мог и ошибиться, ведь стоит однажды увидеть чьето лицо и запомнить его, как оно будет потом всюду мерещиться… Беда в том, что эти темные очки и эту яркую бороду мне довелось увидеть еще раз!.. Случилось это в тот момент, когда такси, на котором я к тебе приехал, отъезжало от вокзала. Незнакомец неподвижно стоял на краю тротуара, причем нисколько не таясь, и в ту же минуту меня пронзила уверенность, что он следовал за нами от самого Пекина, что это он бросил Намота в море — возможно, сначала оглушив его, — и что завтра, если не раньше, он возьмется за меня, за всех нас…

— Но почему? — изумился Сантер.

— Почему?.. Мне пришла в голову одна мысль, — ответил Жернико. — Конечно, это всего лишь предположение, которое, однако, все объясняет. Представь себе на минуту, что этот человек — либо кто-то другой — узнал, что мы с Намотом разбогатели, узнал и о том, какой договор мы заключили пять лет назад, договор, который связывает нас всех шестерых…

— Ну и что?

— А то, что этот человек, убив Намота, убьет потом и меня, убьет тебя, убьет нас всех, одного за другим!

— Это совершенно немыслимо! — возразил Сантер.

— Отчего же? Послушай… Мы должны поделить пашу… нашу добычу. Не знаю, добились ли чего остальные, но…

— Перлонжуру не повезло.

— Неважно! Тиньоль и Грибб тоже могут вернуться ни с чем, бедными, как Иов. Но в результате дележки они станут богатыми. И вот что получается… Нам шестерым — шестерым минус один уже! — причитается определенная доля богатства, которое исчисляется миллионами. Каждый раз, как один из нас исчезает, доля тех, кто остается, соответственно увеличивается. Если дьявольская сила, которая, как я чувствую, нацелена именно на это, обрушится па пас, возможно, очень скоро в живых останется лишь кто-то один из наших. В руках его сосредоточится значительное состояние… И тогда тот нанесет свой последний удар!

— Воображение у тебя сказочное, — усмехнулся Сантер. — То, что ты рассказываешь тут, намного увлекательнее любого американского фильма. Только не выдерживает никакой критики.

— Это почему же?

— Жизнь далеко не роман с продолжением. Тебя послушать, так человеку этому пришлось бы дожидаться целых пять лет, причем без всякой уверенности в нашем успехе: мы все могли вернуться с пустыми карманами!

— Необязательно, он мог узнать об этом много времени спустя после нашего отъезда, например, два года назад или год, а может, и всегото полгода.

— Но как? От кого?

— Одному Богу известно.

Несмотря па все свое желание со вниманием выслушать невероятную историю, изложенную другом, Сантер не мог согласиться с доводами Жернико. Тот почитал мельком увиденного незнакомца поистине злым духом, наделяя его нечеловеческими возможностями, и на основании чего?.. Какогото кошмара, неясных предчувствий. Рыжий человек, которого он встретил час назад?.. Да в мире столько рыжих людей!

— К тому же твоему предполагаемому убийце пришлось бы уничтожить не шесть, а восемь человек, может, даже и больше! — продолжал Сантер. — Вспомни, о чем мы договаривались: если Перлонжур и Грибб умрут, их старые матери должны получить причитающуюся им долю. Ты, Намот, Тиньоль и я не сочли нужным указывать наследников, однако Тиньоль может вернуться женатым…

— Гм, в глазах человека с рыжей бородой, если он действительно таков, каким мне представляется, человеческая жизнь ничего не стоит… Одной больше, одной меньше!..

Сантер покачал головой.

— Нет, старик, нет! Тебе меня не убедить. Намот, должно быть, попросту упал в воду.

— Каким образом? Остается предположить, что в ту ночь он был пьян. Но это неправда. Я расстался с ним за четверть часа до несчастного случая, оставил его веселым, жизнерадостным. Надеюсь, ты не думаешь, что у него закружилась голова или что он шагнул за борт под воздействием злого недуга? Это еще более невероятно, чем все мои домыслы и предположения.

— Но полиция тем не менее согласилась с версией несчастного случая.

— Естественно, это так удобно…

Помолчав немного, Жернико заговорил вновь:

— Возможно, это не спасет меня от уготованной мне участи, но все утро и отчасти вторую половину дня я занимался тем, что прятал в надежное место все, что привез оттуда. В этом отношении я теперь спокоен, никто, кроме меня, не знает места, где вам следует искать мою долю, если… если я стану жертвой несчастного случая, который произошел с беднягой Намотом. У меня не было времени открыть его чемоданы, но мы пошлем за ними и, если ты не против, проверим вместе их содержимое. Я почти уверен, что у него ничего не могли украсть…

— Ты поступил крайне неосмотрительно, оставив их в такси, ведь шофера ты наверняка не знаешь!

— О! Я записал номер машины… и было бы еще неосмотрительней остановиться возле твоего дома.

Сантер был иного мнения. Жернико оказался во власти навязчивой идеи. Он придумал себе преступного демона, но нисколько не опасался самых обычных воров. Поэтому Жорж немедленно позвонил по внутреннему телефону консьержу, попросил его расплатиться с водителем такси и доставить вещи Намота и Жернико в вестибюль, куда он собирался прийти за ними вместе со своим другом.

— Ты останешься здесь, вместе со мной и Перлонжуром, — решил он. — Будешь спать в моей постели. Выглядишь ты усталым и больше нас нуждаешься в отдыхе. Перлонжура положим на диван, меня — в кресло. А завтра видно будет. Может, получим весточку от Тиньоля и Грибба.

Он умолк, с изумлением глядя на Жернико. Тот расстегнул жилет и распахнул рубашку.

— Вот, посмотрите!

Сантер и Асунсьон подошли поближе.

На груди Жернико они увидели татуировку, расположенную таким образом:

— Что это? — спросила Асунсьон свойственным ей бесстрастным тоном. — Мне кажется…

— С помощью этого можно отыскать место, где я спрятал то, что… привез! — прервал ее Жернико. — На борту «Аквитании» находился матрос, слывший мастером в искусстве татуировки. Я давно уже принял решение сбить с толку нашего неведомого врага, замести следы, прибегнув к излюбленному пиратскому способу, кроме того, в тот момент я уже знал, где спрячу свою долю, и потому обратился за помощью к этому матросу. Завтра…

Он умолк в нерешительности, потом продолжал:

— Завтра, Сантер, ты получишь ключ к этой шифровке… И тут в первый раз после своего возвращения он засмеялся:

— …потому что этой ночью в твоем обществе да еще в присутствии Перлонжура, я думаю, мне нечего бояться!

— Madr?! — с живостью отозвалась Асунсьон. — Не следует говорить таких вещей, дорогой, не стоит искушать судьбу.

Сантер оторвал наконец взгляд от груди Жернико. Встретившись глазами с Асунсьон, он невольно опустил их, почувствовав, как к щекам подступает румянец. Ибо под татуировкой Жернико, расположенной слева, он успел различить другую, сделанную несомненно раньше, молодой женщине лучше было бы не видеть ее.

А та, взяв Жернико за руку, молвила с ласковым укором в голосе:

— Я надеялась побыть с вами какое-то время наедине, но теперь, мне думается, лучше отложить это на завтра, не так ли?

— Я могу оставить вас… — начал было Сантер, но тут же умолк: на улице снова раздался свист.

Жернико взглянул на него.

— Здесь поблизости есть гостиница?

— Да, напротив.

— Ну что ж, вполне возможно, что неутомимый швейцар опять ищет такси, но мне хотелось бы внести в это дело ясность!

Жернико подошел к окну и распахнул его настежь. В комнату ворвался свежий воздух.

Сантер тоже приблизился к окну и в одном из окон гостиницы на противоположной стороне пустынной улицы увидел свет.

Затем на фоне освещенного окна появился чейто силуэт. То был высокий, широкоплечий человек. Казалось, он стоял неподвижно, однако, приглядевшись повнимательнее, Сантер заметил не только бороду с очками, но увидел, что-тот медленно поднимает правую руку.

— Боже милостивый! — воскликнул он в ужасе. — Марсель, пригнись!..

— Поч… — только и успел сказать Жернико. Раздался выстрел.

Безуспешно попытавшись уцепиться за шторы, Жернико рухнул на пол.

 

ГЛАВА VI

НАПАДЕНИЕ

Сантер опустился на колени.

— Марсель! — простонал он. — Бедный мой Марсель!

Смертельная бледность разлилась по лицу Асунсьон, откинувшейся на спинку кресла. Губы ее дрожали, руки сомкнулись на маленьком золотом крестике.

— Неужели?.. — прошептала она. Но закончить фразу так и не смогла.

Осторожно приподняв Жернико, Сантер положил его голову себе на колено. Его охватило жестокое отчаяние, яростное, безмолвное отчаяние. Машинально гладил он мокрые от пота виски своего друга.

— Прости, старина… — шептал он. — Это из-за меня… Моя вина… Я не хотел тебе верить… Прости!..

Жернико открыл глаза и разжал губы. Лицо его исказилось от боли. И всетаки он нашел в себе силы изобразить некое подобие жалкой улыбки.

— Он… Он всетаки доконал меня! — удалось ему наконец сказать.

После этого Жернико снова закрыл глаза, и Сантер почувствовал, как дрожь пробежала по его могучему телу.

— Отнеси… Отнеси меня на кровать!

Сантер подхватил его на руки, точно перышко. Распрямившись у самого окна, он отметил, что фасад гостиницы на противоположной стороне улицы закрыл свой светящийся глаз, все вокруг дышало спокойствием. Стало быть, никто не слышал выстрела, никто не подал сигнала тревоги?

Сантер с Жернико на руках повернулся к Асунсьон, застывшей, словно статуя.

— Скорее! Сообщите в полицию!.. Нельзя терять ни минуты!

Преодолев в несколько шагов расстояние, отделявшее его от двери, ведущей в спальню, он толкнул ее ногой. Затем осторожно положил Жернико на кровать.

Что делать? Бежать в гостиницу напротив, перетрясти ее сверху донизу и убить как собаку первого попавшегося человека с рыжей бородой и в темных очках? А может, лучше, не теряя ни секунды, поднять на ноги ближайший полицейский участок или вызвать врача? Хотя прежде всего следует, наверное, самому оказать помощь раненому…

Сантер безотчетно последовал этому последнему решению. С мокрым полотенцем в руках он вернулся к Жернико, но тот энергично затряс головой.

— Нетнет! — задыхаясь, прошептал он. — Но… не стоит труда… Я… Я свое получил…

У Сантера сжало горло. Понадобилось время, чтобы он пришел в себя и смог ответить, схватив Жернико за руки и пытаясь оторвать их от раны:

— Не валяй дурака!.. Я все сейчас сделаю…

— Нет, Жорж, — упорствовал Жернико, явно терявший последние силы. — Я… Прошу тебя!.. Беги скорее в гостиницу… надо…

— О! Клянусь, я отомщу за тебя!.. Но сначала…

— Оставьте его! — послышался голос.

Сантер обернулся: перед ним стояла Асунсьон.

— Оставьте его, я буду за ним ухаживать, а вы бегите за врачом.

Сантер отбросил всякие сомнения.

— Вы правы. Оставляю его на ваше попечение. Мужайся, старик! Мы тебя вытащим…

Дверь спальни с другой стороны выходила на лестничную площадку. На пороге Жоржа Сантера вновь одолели сомнения. Разумно ли бросать сейчас друга? Однако над ним уже склонилась Асунсьон, лицо ее озарилось нежностью. Разве можно найти более преданную сиделку, столь же заинтересованную в спасении Жернико?

Сантер буквально скатился по лестнице и наткнулся в вестибюле на консьержа, который согласно полученным указаниям вносил последние чемоданы Жернико.

— Что вы здесь делаете? — воскликнул Жернико.

— Но… — начал было тот.

— Неужели вы ничего не видели, ничего не слышали? Консьерж отрицательно покачал головой.

В нескольких словах Сантер ввел его в курс событий. Затем велел ему мигом бежать за помощью в полицейский участок, расположенный на углу улицы.

Сам же он кинулся в противоположную сторону. Сантер знал, где живет доктор Тьено, это было совсем недалеко, и счел более разумным положиться на проворство собственных ног, нежели дожидаться такси или частной машины, чтобы вступать потом в переговоры с ее водителем.

Несмотря на частые, настойчивые звонки, Сантеру пришлось ждать добрых пять минут — целую вечность! — прежде чем отворилась дверь. Затем еще пришлось объяснять ситуацию доктору, помогать ему натягивать пиджак, искать его чемоданчик…

На улице оба припустились богом. Однако доктор Тьено был несколько тучен, и это затрудняло их быстрое продвижение. И сколько бы Сантер, сгорая от нетерпения, снедаемый беспокойством, ни торопил его, пытаясь увлечь за собой, долго бежать толстяк все равно не мог.

Но вот наконец они у цели. Оба ринулись в вестибюль, Сантер открыл дверцы лифта, расположенного в глубине, возле двери черного хода, от которой его отделяло несколько ступенек.

— Входите скорее!

Доктор повиновался, однако, захлопнув дверцы и нажав на кнопку, молодой человек обнаружил, что лифт и не думает трогаться с места.

— Черт возьми! — выругался он.

Пришлось снова открывать дверцы, возвращаться назад и бежать вверх по лестнице. Тут они услыхали чьито шаги.

— Кто там? — крикнул Сантер.

— Перлонжур, — раздался спокойный голос. — Это ты, Жорж?

Сантер с доктором догнали Перлонжура на площадке второго этажа. Нескольких слов оказалось достаточно, чтобы рассказать ему о случившемся.

На третьем этаже дверь, ведущая в спальню, оставалась полуоткрытой. Сантер толкнул ее и в изумлении остановился на пороге…

Жернико на кровати не было, простыни валялись на ковре.

Молодой человек с криком бросился в соседнюю комнату и снова замер.

Возле застекленной двери, соединявшей спальню с гостиной, раскинув руки, лежала на спине Асунсьон, голова ее была закутана плотной серой кисеей, крепко стянутой на шее тонким шелковым шнурком.

 

ГЛАВА VII

ГОСПОДА ИЗ ПРОКУРАТУРЫ

Месье Эрбер Воглер, судебный следователь, занял место возле окна гостиной, за маленьким столиком, на который он, очевидно, с целью доказать свое превосходство, водрузил набитый бумагами кожаный портфель. У того же стола расположился судейский секретарь, а месье Даниель Вуссюр, заместитель королевского прокурора, стоял в глубине комнаты, прислонясь спиной к камину и держа руки в карманах.

Представитель судебной власти месье Воглер отличался острым умом. Не было, пожалуй, такой области, в которой он не был бы сведущ, проявляя во всех сферах исключительную компетентность. В свое время он заинтересовался вопросом наводнений и изложил в весьма спорном труде перечень предупредительных мер, которые надлежало принимать, дабы избежать повторения подобных бедствий. Вскоре после этого он написал серию статей, в которых с редкостным авторитетом восставал против вырубки лесов. Он задавался вопросом, следовало ли — или, наоборот, не следовало — возобновлять велогонку под эгидой общественной благотворительности, и самолично подготовил эскиз новой полицейской формы. Евгеника и хиромантия нашли в нем ревностного защитника, обо всем, вплоть до оккультных наук, он говорил со знанием дела. Многие псевдонаучные журналы публиковали его «вещи». Однако все его триумфы не выходили за рамки популярной грамматики и трактата по современной истории, употребляемых ныне как в официальных школах, так и в немалом числе независимых школ. Он постоянно носился в поисках научных и литературных новинок, всегда был полон энергии, и еще какихнибудь пять лет назад о нем говорили как о страстном любителе полемики. Единственно, к чему он относился с полнейшим равнодушием, это преступление во всех разнообразных его проявлениях. Однако это обстоятельство нисколько не вредило его карьере, ибо он умел окружать себя знающими дело сотрудниками, и в конечном счете имя Воглера всегда произносилось с уважением, и к наградам в первую очередь всегда представляли именно его. Причем никто ни разу не заметил, что этот человек, о котором, можно сказать, ходили легенды, один похоронил не расследованных до конца дел больше, нежели шестеро его предшественников, вместе взятых.

— Согласитесь, это была странная идея, — заявил месье Воглер, — такая идея могла родиться только… как бы это получше выразиться?.. в воспаленных умах. Удача никогда не спешит, гласит мудрость наших отцов. Впрочем, оставим это! Я полагаю, было бы неплохо послушать сейчас мадемуазель Асунсьон. Хотя лично я предпочел бы произносить ее имя на французский лад — Асансьон. Вы свободны, месье Сантер. То есть я хотел сказать, что вам не следует покидать нас надолго. Вы можете понадобиться мне.

— Хорошо, — сказал Сантер.

И он вышел, не добавив больше ни слова.

Велико было его разочарование. Первый день расследования не дал никаких результатов. Допросы консьержа и водителя такси, на котором Жернико приехал с вокзала, тоже ничего не прибавили. Следы крови — группа «0», пациент здоров, свидетельствовали результаты анализа, — вели из спальни к лифту и там исчезали. Кроме того, судебный следователь дал понять, что возобновление расследования, проводившегося па борту «Аквитании» после гибели Намота, не имело практически никакого смысла. Мало того, инспектор, которому поручено было проверить гостиницу «У двух церквей», откуда стреляли, вернулся ни с чем. Гостиница эта оказалась третьеразрядным заведением, где не имели обыкновения записывать в регистрационную книгу приезжих, если они проживали там менее двухтрех дней. Хотя в общемто особого значения это не имело, так как неизвестный в любом случае непременно записался бы под вымышленным именем. Зато привлекало внимание другое обстоятельство: ни управляющий, ни швейцар, да и вообще никто из персонала гостиницы не заметил человека с рыжей бородой и в темных очках. Комнату, расположенную напротив квартиры Сантера, занимал высокий, широкоплечий мужчина с загорелым лицом, он заявил о своем намерении прожить там две недели, причем багаж его, видимо, остался на вокзале. Он даже отдал швейцару квитанцию, поручив ему вызволить этот багаж. Однако среди ночи неизвестный тайком покинул свою комнату, не оставив за собой никаких следов. Инспектор изучил квитанцию, которая оказалась давнымдавно просроченной, и произвел обыск в спальне, тоже оказавшийся безрезультатным.

Выходя из гостиной, Сантер столкнулся с Асунсьон, лицо ее, несмотря на краску, показалось ему бледным, осунувшимся.

— Итак, мадемуазель, — начал месье Воглер, — стало быть, это вы, после того как месье Сантер ушел за доктором, оставались наедине с пострадавшим?

Асунсьон кивнула головой в знак согласия.

— Вы в состоянии рассказать нам о том, что произошло с момента ухода месье Сантера до его возвращения? Он уже поведал нам обо всем, однако нам хотелось бы услышать это из ваших собственных уст… Записывайте, Крупле.

Асунсьон села на стул, галантно подвинутый ей помощником прокурора.

— Не думаю, что смогу сообщить вам нечто важное… Месье Жернико умолял своего друга оставить его и бежать в гостиницу напротив, откуда стреляли…

— Вам не удалось разглядеть внешность убийцы?

— Нет. Тогда я предложила месье Сантеру уступить настоятельным просьбам друга, оставить нас и пойти за доктором. Затем я села в изголовье раненого. Глаза его были закрыты, он едва дышал, судорожно прижав руки к груди… Когда я склонилась над ним, он спросил чуть слышно, ушел ли его друг. Я сказала, что он ушел, и умоляла его позволить мне промыть рану и хоть как-то перевязать ее до прихода доктора. Он покачал головой и стал что-то быстро говорить совсем тихо. Я ничего не понимала и решила, что он бредит. Я хотела заставить его выпить немного воды, но не смогла разжать ему зубы…

Асунсьон умолкла на мгновение, пытаясь, видимо, собраться с мыслями, затем продолжала:

— Когда я ставила стакан на ночной столик, Марсель сумел повернуться в мою сторону и сделал мне знак наклониться к нему поближе. Я повиновалась. Он попросил меня принести ему выпить чего-нибудь покрепче. Я сказала, что это безумие — пить спиртное в его состоянии. Но он настаивал, затем, видя, что я никак не могу решиться выполнить его желание, попробовал даже встать ценой немыслимых усилий. Тут уж мне пришлось уступить. По крайней мере, внешне… Вечером месье Сантер делал коктейли, и я знала, что мой стакан и стакан друга, которого он ждал, месье Перлонжура, остались нетронутыми. Я вышла из спальни в комнату, где мы сейчас находимся, и взяла стакан с этого стола…

Кивком головы молодая женщина указала на стол, за которым расположились судебный следователь и судейский секретарь.

— Дать спиртное Марселю в его состоянии — это значило наверняка погубить его… Я вылила содержимое стакана, который держала в руке, в тот, который недавно выпил месье Сантер, и наполнила его водой из сифона, тоже стоявшего на этом столе. Может, мне удастся обмануть раненого? — думала я. Попробовать, во всяком случае, стоило. Повернувшись спиной к столу, я пересекла гостиную. Но на пороге спальни остановилась. Кровать была пуста, простыни в беспорядке волочились по полу. В общем, все было в том виде, в каком застали это месье Сантер и доктор.

Рассказчица тихонько вздохнула, прежде чем закончить:

— Madr?! Я обезумела от страха. Два раза я громко звала Марселя, потом бросилась к кровати, мне подумалось, что месье Жернико, возможно, захотел встать и упал с другой стороны… Тутто мне и набросили на голову кисею. Кто? Этого я не знаю. Я пыталась сопротивляться, но кисея душила меня, а шею стягивала веревка или шнурок. Видеть я ничего не могла, потому что кисея была сложена втрое или даже вчетверо, и вскоре я потеряла сознание… Очнулась я на руках у месье Сантера.

Асунсьон взглянула на следователя, потом опустила голову и умолкла. Воцарилась долгое молчание, нарушаемое лишь поскрипыванием пера судейского секретаря. Затем месье Воглер повернулся к месье Вуссюру.

— Целый роман, можно сказать, фантастика… Что вы об этом думаете, господин помощник прокурора?

— Я полностью разделяю ваше мнение, дорогой друг, — ответствовал месье Вуссюр. — История довольно странная и запутанная. Этот пакт шестерых молодых людей и полная приключений жизнь, которую они вели в течение пяти лет, несчастный случай на «Аквитании» — если речь и в самом деле идет о несчастном случае, — рыжий мужчина, похищение пострадавшего, да, все это крайне запутано!

Он вздохнул.

Месье Воглер подал знак полицейскому, стоявшему возле двери, ведущей в спальню:

— Пригласите, пожалуйста, месье Сантера.

И когда тот снова появился в комнате, сказал:

— Я полагаю, месье Сантер, вам не терпится арестовать убийцу вашего друга, это в ваших интересах… Поэтому спрашиваю вас лишь для очистки совести: не опустили ли вы в своих показаниях какуюнибудь деталь, которая могла бы оказать существенную помощь правосудию?

Задумавшись на минуту, Сантер ответил:

— Мне кажется, я все сказал.

— А вы, мадемуазель? Месье Жернико был вашим женихом, не так ли?

Ответ удивил большинство присутствующих:

— Я в самом деле обязана отвечать на этот вопрос?

— Но… — начал месье Воглер.

— Нет, мадемуазель, — сказал месье Вуссюр, — ничто вас к этому не обязывает…

Наступило неловкое молчание. Асунсьон безмолвствовала.

— Подобно месье Сантеру, — опять заговорил месье Воглер, — вы не припоминаете, конечно, ничего такого, никакой, пускай даже самой незначительной, детали, которая?..

Молодая женщина покачала головой.

— Нет.

— Крупле, вы все записали?.. В таком случае, я думаю, нам нечего здесь больше делать. Как вы полагаете, господин помощник прокурора?

— Да, нечего, — с сожалением ответил месье Вуссюр, глядя на Асунсьон.

Месье Воглер встал. Надев с помощью своего секретаря — который тут же поспешил к помощнику прокурора — демисезонное пальто, он взял портфель, трость и шляпу. Затем обратился к Сантеру и Асунсьон:

— Прошу вас в ближайшее время не уезжать из города. Вы можете нам понадобиться в любой момент, чтобы прояснить какойнибудь вопрос в этом темном деле, или для очной ставки…

— Очной ставки? — воскликнул Сантер. — Значит, вы надеетесь отыскать в скором времени виновного?

Месье Воглер снисходительно пожал плечами.

— Для начала неплохо было бы отыскать пострадавшего! — возразил он, торжественно шествуя к выходу в сопровождении месье Вуссюра и месье Крупле.

Однако минуту спустя он снова открыл дверь.

— Воробейчик, вы идете?

Тут из самого темного угла гостиной послышался приятный голос:

— С вашего позволения, месье Воглер, я предпочел бы задержаться здесь ненадолго.

 

ГЛАВА VIII

КОКТЕЙЛЬ В ОБЩЕСТВЕ МЕСЬЕ ВЕНСА

Тогда — и только тогда — Сантер и Асунсьон вспомнили о присутствии третьего лица, сопровождавшего судебного следователя, которому удалось, укрывшись в тени, остаться незамеченным в силу своей скромности и в какой-то мере христианского смирения. Ни Сантер, ни Асунсьон ни разу не взглянули на этого человека, сидевшего в дальнем углу комнаты, лица которого почти не было видно, казалось, все его помыслы сосредоточены только на одном: он то и дело разглаживал складку брюк и поправлял галстук, украшенный восхитительной розовой жемчужиной. Вполне естественно, подумал Сантер, что остальные о нем забыли, удивительно, что каким-то чудом они уже на лестничной площадке заметили его отсутствие.

Итак, незнакомец, изъявив желание остаться, встал с низенького стула, на котором сидел в своем углу, и вышел на свет. И тут уж Сантер и молодая женщина по достоинству смогли оцепить элегантность его костюма, а главное, неподражаемый красноватокоричневый тон его поблескивающих ботинок, ясно было, что владелец проявляет о них совершенно особую заботу. Что касается возраста, то ему было явно за тридцать; роста он был высокого, наметившаяся лысина увеличивала его и без того большой лоб; о волосах незнакомец проявлял по меньшей мере такую же заботу, как о ботинках.

— Прошу великодушно простить меня за то, что вынудил вас еще какое-то время терпеть мое присутствие, — молвил он все тем же приятным голосом, каким разговаривал с судебным следователем. — А главное, прошу великодушно простить меня за то, что не спросил предварительно, не обременит ли вас мое присутствие. Только что вам назвали мое имя, но, возможно, вы его успели забыть? Просто диву даешься, с какой легкостью забывают обычно мое имя! Должно быть, из-за его иностранного звучания. Позвольте представиться: Венцеслас Воробейчик, или более скромно: Венс.

Сантер смерил этого человека взглядом с головы до ног и тут же почувствовал к нему неприязнь.

— И кто вы?.. — спросил он.

— Начинающий детектив, — ответствовал тот без тени улыбки.

Сантер тотчас понял, что следует незамедлительно делать выбор: человек этот может стать другом, а может стать и недругом. Он казался вкрадчивым, словно кошка, которая, продолжая тихо мурлыкать, способна была и когти выпустить. Однако Сантер, хоть и понимал, что такое поведение идет вразрез с его собственными интересами, никак не мог решиться на капитуляцию и проявить любезность по отношению к «врагу».

— Я полагаю, вы официально уполномочены вести расследование в связи со смертью моего друга Жернико?

— Скажем лучше «в связи с его исчезновением», так будет точнее.

С той минуты, как Воробейчик выплыл из тьмы на свет, Асунсьон не отрывала от него глаз. В противоположность Сантеру она чувствовала симпатию к этому человеку, такова была особенность месье Венса: отталкивать мужчин и привлекать женщин. Он внушал им доверие и без всяких усилий вызывал на откровенность. Они испытывали расположение к нему.

— Думаю, нам будет легче найти общий язык с вами, чем с обладающим воистину энциклопедическими познаниями месье Воглером… — сказала Асунсьон с обворожительной улыбкой. — Я предчувствую в вас друга, или я ошибаюсь?

То был самый настоящий ультиматум, цель которого сводилась к тому, чтобы вынудить собеседника открыться и обнаружить свои намерения. Однако месье Венс уклонился от прямого ответа, причем с такою же точно улыбкой, как у Асунсьон, в ответных его словах тоже прозвучал ультиматум, сформулированный по всем правилам:

— Я остался здесь после ухода судебного следователя с единственным желанием, мадам, поближе познакомиться с вами и попробовать заслужить, если возможно, ваше уважение… Увы! Это зависит не только от меня!

При этом он пристально смотрел на Сантера. Асунсьон тоже обратила к нему свой взор, и перед этой немой мольбой он не смог устоять.

— Прошу, в свою очередь, прощения за то, что погорячился. Смерть моего друга — вернее, двух моих друзей — причинила мне глубокое горе, а сегодняшние допросы вконец расстроили меня. Мне казалось, что с этим покончено, а тут как рак появились вы…

Он протянул руку инспектору.

— Позвольте пожать вашу руку, месье Воробейчик!

— О! Можете называть меня мосье Венс, — с улыбкой сказал полицейский. — Воробейчик — это, пожалуй, уж слишком!

Асунсьон присоединилась к их рукопожатию. Она угадывала в Воробейчике силу и испугалась, как бы Сантер не оттолкнул его, лишив их неоценимой поддержки.

— Стало быть, — задумчиво молвил детектив, — вы устали от допросов? Признаюсь, я тоже, и если бы я не опасался…

Он умолк в нерешительности.

— Говорите же! — настаивал Сантер.

— Если бы я не опасался пробудить воспоминания, тем более тягостные, что они связаны с недавними событиями, я бы не стал скрывать от вас желания отведать один из ваших коктейлей…

Асунсьон сочла своим долгом вмешаться:

— Мне тоже случалось готовить мудреные смеси. Не рискнете ли попробовать одну такую — моего… изобретения?

— С превеликим удовольствием, — заверил ее месье Венс, снова улыбнувшись.

Впрочем, судя по выражению его лица и всему поведению, говорил он вполне искренне.

«Странный тип, — подумал Сантер. — Что ему здесь нужно?»

А «странный тип» достал тем временем из кармана серебряный портсигар со своими тесно переплетенными инициалами «В. В.», открыл его и протянул сначала Асунсьон, затем Сантеру.

— Между нами говоря, что вы думаете об этом рыжем человеке?

— Но… — начал Сантер.

— Вы, конечно, как и я, считаете, что это миф, чистейшей воды обман?

— Видите ли…

— Ну что ж, вы, думается, недалеки от истины… Так оно и есть! Обман грубый, но рассчитанный на определенный эффект.

Сантер с изумлением воззрился на него.

— Вот он, ваш рыжий человек!

С этими словами месье Венс вытащил из кармана пиджака очки с томными стеклами.

— Или, по крайней мере, хоть часть его.

— Где вы их нашли?

— В номере гостиницы «У двух церквей». Сантер удивился еще больше.

— Полицейский ведь уже обыскивал эту комнату и ничего не нашел!

— Нда, но я побывал там до него! Предпочитаю все видеть своими глазами. Доверяй, но проверяй! Заметьте, что такой находки вполне достаточно, чтобы начисто уничтожить этот персонаж.

— Почему же?

— Можно ли вообразить себе убийцу, разгуливающего с рыжей бородой да еще в темных очках?.. Его опознают на первом же углу. Стало быть, и борода и очки служат для отвода глаз. И вот вам доказательство. Человек, который по необходимости носит очки, чтобы лучше видеть, не станет забывать их в гостинице, в особенности при известных вам обстоятельствах. Я близорук, хотя и не настолько, чтобы постоянно носить очки. Тем не менее они всегда при мне…

Месье Венс извлек из внешнего кармана своего жилета очки в роговой оправе.

— …Я ни за что не расстанусь с ними. Какой же из этого следует вывод? Человек, которого мы ищем, не нуждается в очках и, вполне возможно, не носит бороды. Честному человеку борода не помеха, но если в одно прекрасное утро он решит заняться преступной деятельностью, первое, что он сделает, — побреется, особенно если борода у него рыжая.

— К чему тогда весь этот маскарад? — спросил Сантер. — Чтобы скорее угодить в руки полиции?

— Видимо, он хочет привлечь к себе внимание! — заметил месье Венс.

И, повернувшись к Сантеру спиной, направился в спальню.

— Вы находились здесь, мадам, когда на вас напали? Поставив сосуд для сбивания коктейлей, Асунсьон присоединилась к месье Венсу.

— Да, здесь.

— Дверь, которая ведет на лестницу, была открыта?

— Мне кажется, полуоткрыта. Я в точности не помню…

— Стало быть, тот, кто напал на вас, мог прятаться только в этом месте?

Инспектор показал на угол, который образовывали застекленная створка двери, ведущей из спальни в гостиную, и дверь, выходившая на лестничную площадку.

— Возможно…

— Иначе и быть не может! — заявил месье Венс. Он в задумчивости воззрился на кровать.

— Я полагаю, для этой старинной вещи требуется парчовое покрывало, шитое шелком, или что-то в этом роде? — спросил он, наконец повернувшись к Сантеру.

Тот пришел в замешательство. Он посмотрел на Асунсьон, затем на кровать и только потом решился ответить:

— Разумеется… Но… Я не знаю, куда оно делось, это покрывало…

— Вы хотите сказать, что не знаете, куда его дели? На нем должны были остаться пятна крови. Думаю, что судебный следователь…

— Судебный следователь ничего не говорил мне об этом. А у меня это совершенно выпало из головы. И если бы вы не напомнили…

— Вероятно, человек, который унес тело вашего друга, взял покрывало, чтобы завернуть ого…

Пока Асунсьон готовила коктейли, месье Венс решил поговорить с Сантером.

— Когда вы вернулись с доктором, вы, конечно, воспользовались лифтом, чтобы быстрее добраться?

— Мы хотели им воспользоваться. Но он не работал, и нам пришлось подниматься по лестнице.

— Лифт не работал весь день или вы обнаружили это лишь в тот момент, когда вернулись?

— Я заметил это только, когда вернулся. Но не исключено, что лифт не работал весь день. Вы можете спросить у консьержа, он, верно, знает.

— И то правда, — согласился месье Венс. Взяв коктейль, он подошел к окну.

— Этот человек с бородой оказался ловким стрелком… Действовал он ловко, но рискованно. Не могли бы вы дать мне образчик вашего почерка, месье Сантер, вашего и ваших друзей? А у вас, мадам, не найдется нескольких написанных вами слов?

Не задавая лишних вопросов, Асунсьон протянула ему визитную карточку, на которой она нацарапала слова благодарности, да так и не отправила, но Сантер не выдержал и, роясь в ящиках маленького секретера, спросил всетаки:

— Вы коллекционируете автографы, месье Венс?

— Да, у меня уже набралось их с полдюжины, и все причем от знаменитых преступников, — не остался в долгу инспектор. — А это вещи месье Намота и месье Жернико?

— Только Намота. Вещи Жернико велел унести месье Воглер. Как будто бы «для изучения».

— Если вы не возражаете, завтра мне хотелось бы составить вместе с вами опись багажа месье Намота.

— Пожалуйста. Только скажите, в какое время. На день или на два я покидаю эту квартиру. Собираюсь поселиться в гостинице «Титаник».

— Вот как! — рассеянно произнес Воробейчик, думая уже о чем-то другом.

И в самом деле, немного помолчав, он спросил:

— Полагаю, связаться с вашими друзьями Тиньолем и Гриббом нет никакой возможности?

— Разумеется. Я ничего о них не знаю вот уже… Да, уже целых пять лет! Понятия не имею, где они сейчас находятся и когда вернутся.

Месье Венс бросил сигарету.

— И в этом вся загвоздка! Они не смогут постоять за себя…

Не собираясь, видимо, давать какихлибо разъяснений на этот счет, он кивнул на прощанье своим собеседникам и вышел, закрыв за собой дверь.

— Madr?! — воскликнула Асунсьон. — Он не притронулся к коктейлю.

Это показалось ей дурным предзнаменованием.

 

ГЛАВА IX

ОДНА ЖЕНЩИНА, ДВОЕ МУЖЧИН

Озерная гладь раскинулась у их ног. Они сидели на террасе за маленьким столиком, накрытым скатертью в голубую и белую клетку. Посредине в узкой хрустальной вазе доживала свои последние часы пронзительно красная гвоздика. Метрдотель, желая дать им насладиться последними прелестями уходящего лета, удалился, устранив предварительно помехи в радиоприемнике, служившем связующей нитью между этой террасой и внешним миром. На парке лежала печать особого великолепия, лебеди один за другим скользили по озеру к своему убежищу, оставляя за собой длинные борозды, отливающие изумрудом и слоновой костью.

— Сегодня первый воскресный день сентября, — молвил Сантер.

И, взяв двумя пальцами вазу с гвоздикой, осторожно поставил ее па соседний стол, чтобы без малейших помех любоваться Асунсьон.

На молодой женщине было темнофиолетовое платье с мягкими линиями, которое украшало пышное кружевное жабо. На груди с левой стороны сверкала бриллиантовая булавка. На безымянном пальце красовался миндалевидный оникс в тонкой платиновой оправе. И такой гармонией дышали тяжелая масса ее черных волос, видневшихся из-под огромной белой шляпы, ее чуть ли не помонашески строгое платье, золотистого цвета лицо, тонкое кружевное жабо и драгоценности, что, глядя на нее, а вовсе не на озеро, над которым поднимался легкий туман, и не на парк в его изысканном наряде пастельных тонов, Сантер сказал:

— Сегодня первый воскресный день сентября…

Что за странное существо эта женщина, думал он, эта уроженка Сеговии с бесстрастным, немного усталым голосом, вера которой ничуть не уступала по силе суеверию, два года дожидалась она человека, проведя с ним всего какихнибудь два часа, а после его трагического исчезновения не пролила ни единой слезинки! Какие мысли скрывал этот прекрасный, чуть низковатый и гладкий, словно стальной щит, лоб, придававший ее лицу выражение решимости и силы? На какой шаг могла толкнуть эту женщину отвага, таившаяся в строгой линии ее бровей и уголках губ? До чего могла довести ее любовь — или ненависть?

«Я люблю ее! Я люблю ее!» — в сотый раз повторял про себя Сантер. Он все готов был отдать ради того, чтобы сказать ей об этом, но ее загадочный взгляд вселял в него чувство неуверенности, лишал самообладания. Довольно было какогонибудь вопроса или конкретного признания, чтобы — если Асунсьон не ожидала их — уничтожить столь драгоценные минуты близости, часы, проведенные ими наедине, чаще всего в полном молчании, когда Сантер мог думать, что сердце молодой женщины бьется в унисон с его собственным, когда он мог убаюкивать себя столь ласковой и столь жгучей надеждой. Поэтому всякий раз, как он собирался заговорить, его охватывало сомнение, и в конце концов он отказывался от своего намерения.

И вот теперь, после того, как он сказал «это первый воскресный день сентября» и Асунсьон подняла на него свои прекрасные глаза и озарила его доверчивой улыбкой, словно вернувшись к действительности из далекой мечты, которую он не потревожил, а, напротив, приблизил к реальной жизни, Сантер вдруг осмелел и, протянув над столом руку, коснулся руки молодой женщины.

— Ну как, — начал он, показывая на парк, погружавшийся в мирную ночную дрему, — неужели здесь хуже, чем на Бермудских островах?

Асунсьон опустила голову, и он подумал, что она, быть может, не хочет, чтобы ее глаза со всей откровенностью поведали ему о его победе. Крепко сжав руку молодой женщины, с пересохшим горлом, он мучительно стал подыскивать жалкие слова, которым надлежало найти верный путь к ее сердцу.

Но она сама заговорила:

— Как ужасно оставаться в неведении и не знать, жив Марсель или умер?

Помолчав немного, Сантер заметил ворчливым тоном: — Этот Воробейчик не внушает мне никакого доверия. Он так ничего и не обнаружил…

— Почем вы знаете? Не такой он человек, чтобы кричать о своих находках на всех перекрестках.

— Он до сих пор не знает, каким образом удалось похитить Марселя. Консьерж ничего не видел и…

— Жорж, вы же сами послали его в полицейский участок!

— …и лифт не работал. Вы можете себе представить, чтобы рыжий человек тащил Марселя на своих плечах по лестнице? А на улице? Как могли его не заметить на улице? Кто это может себе позволить свободно разгуливать по улице, пускай даже в полночь, с окровавленным телом на руках!

— Но, — молвила Асунсьон, — у подъезда или за домом его могла дожидаться машина!

Ногти ее судорожно впились в скатерть. Она взглянула Сантеру прямо в лицо, и он увидел в ее глазах отчаянную мольбу.

— Жорж, скажите мне, вы верите… вы думаете, что Марсель еще жив или?..

Сантер покачал головой.

— Никто не сможет ответить на этот вопрос, дорогая. Это такая запутанная история: выстрел, похищение Марселя, нападение, жертвой которого вы стали, и эта татуировка…

— Татуировка… — задумчиво повторила Асунсьон. — Я все думаю, а может, Марселя похитили из-за этой татуировки?

— Не понимаю…

— Вспомните, что он нам говорил… только с помощью этой татуировки можно отыскать место, где он спрятал то, что привез из Пекина. А может быть, Марселя похитили, чтобы заставить его раскрыть тайну татуировки?

— Нетнет! — заверил ее Сантер.

Он говорил «нет» из принципа, потому что устал спорить и чувствовал, что молодая женщина опять ускользает от него, даже отсутствующий, а может, и мертвый Марсель попрежнему стоял между ними, разделял их. Однако в глубине души он не мог не признавать разумность рассуждений молодой женщины. Сам он об этой татуировке не подумал… А Воробейчик, интересно, подумал? Казалось, он не придал особого значения этой детали. Правда, Воробейчик, похоже, ничему не придавал значения.

Сантер наполнил бокал Асунсьон. Вся во власти своих мыслей, она выпила прозрачное вино маленькими глотками и поставила на стол пустой бокал. Сантер незаметно снова наполнил его, показав молодой женщине какуюто точку на озере, чтобы отвлечь ее внимание.

Спустилась ночь. Во тьме слышался неясный гул сливавшихся воедино голосов — и приглушенных, и звучных. Метрдотель включил лампу с розовым абажуром и принес новую бутылку. За тысячи километров, в Лондоне, савойский оркестр заиграл знаменитый вальс «Pagan Love Song».

Наклонившись вперед, Сантер заметил, как изменилось вдруг лицо Асунсьон.

— Madr?! — тихо сказала она хриплым, но, как всегда, мелодичным голосом. — Сколько воспоминаний!..

В присутствии молодой женщины Сантер не в состоянии был владеть собой. Но стоило ей воскликнуть «Madr?!», да еще таким тоном и с таким выражением лица, как он окончательно терял голову.

— Дорогая, — сказал он, — позвольте пригласить вас на танец… Быть может, я помогу вам воссоздать иллюзию?..

Асунсьон, видимо, колебалась, потом всетаки встала и подняла руки. Рискуя развеять обещанную иллюзию, Сантер пылко обнял ее и увлек далеко от лампы с розовым абажуром, на край террасы, откуда лучше всего было видно усыпанное звездами небо.

И вдруг, когда они оказались возле одной из дверей, ведущих с террасы в зал ресторана, раздался чейто голос:

— Добрый вечер.

Чары были нарушены. Танцующая пара остановилась. Сантер отпустил свою партнершу и шагнул вперед, вглядываясь во тьму.

Голос уныло продолжал:

— Надеюсь, что не помешаю вам веселиться…

— Это ты! — сказал Сантер, узнав наконец Перлонжура. В тоне его прозвучал невольный упрек, хотя он вовсе не хотел этого.

— Мне было скучно, — молвил Перлонжур, — вот я и…

— …и явился докучать нам? Ну что ж, и на том спасибо.

Асунсьон взяла Сантера за руку.

— Мне хотелось бы уйти…

— Как вам будет угодно, дорогая. Пойду схожу за вашим манто. Вы оставили его на стуле?

— Вот оно, — сказал Перлонжур.

Да, чары были нарушены! Сантер ничего но ответил, но рассердился не на шутку. Что означало это непрошеное появление друга? Он не говорил ему, что собирается ужинать с Асунсьон и тем более здесь… Значит, Перлонжур следил за ним?

Отстав, чтобы воздать должное метрдотелю за его усердие и добрые услуги, Сантер вышел из дверей, успев заметить, как в пяти метрах от него Перлонжур поспешно отстранился от Асунсьон.

Нахмурившись, Жорж торопливо спустился по лестнице, не глядя, прошел мимо друга и молодой женщины, открыл дверцу роскошной машины, купленной им накануне, и сказал:

— Садитесь вместе на заднее сиденье!

А сам сел за руль, сгорая от яростного желания разбить что-нибудь.

 

ГЛАВА X

СРОЧНО И КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

Мужчина достал с верхней полки чемодан и поставил его на сиденье. Затем, в который уже раз, высунулся из окна купе.

Он был среднего роста, коренастый. Узловатые руки, румяное лицо, очень светлые волосы, очень голубые глаза, маленькие, порыжевшие от никотина усики. На висках проступали вены. На нем был синий костюм хорошего покроя и пальто реглан бежевого цвета; в руках он держал мягкую фетровую шляпу, галстук украшала булавка с бриллиантом. Словом, на всем лежала печать не столь давней, по вполне солидной элегантности вечно кудато спешащих деловых мужчин и путешественников, обновляющих свой гардероб за двадцать четыре часа в первом попавшемся порту.

Путник втянул голову обратно в купе и закурил сигару, ловко откусив зубами ее кончик. Он с наслаждением сделал несколько затяжек, затем надел перчатки, которые ему наверняка доводилось носить не больше двух раз в жизни. Его буквально распирало от удовольствия, что одет он с головы до ног во все новое, что держит во рту отборную сигару и собирается выйти на перрон из купе первого класса.

Поезд подошел к большому задымленному вокзалу, окутанному уже вечерним сумраком. Открыв дверцу, путешественник крикнул носильщика и двинулся впереди него по перрону с видом человека, которого ничто не заставит свернуть с избранного им пути. Он то и дело оглядывался по сторонам, глаза его светились восторженным интересом, который никак не могла оправдать окружающая обстановка.

Выйдя с вокзала, путешественник позвал такси, но, прежде чем сесть в машину, долго стоял на тротуаре, бросая вокруг все те же восторженные взгляды. И уже садясь в такси, пробормотал какие-то непонятные слова, что-то вроде:

— Пять лет… Боже мой, как все переменилось!..

Спустя некоторое время он изумился, заметив, что машина не трогается с места, и сделал шоферу замечание. Тот весьма нелюбезным тоном ответил, что он терпеливо ждет, когда ему соизволят назвать адрес, по которому следует ехать.

Путешественник улыбнулся, обнаружив, что, несмотря на неоспоримый и очевидный прогресс, коснувшийся его родного города, нрав водителей такси не претерпел никаких изменений. Он бросил шоферу название одной из лучших гостиниц столицы, затем, вытянув ноги и удобно расположившись на кожаных подушках машины, погрузился в размышления, сравнивая свое сегодняшнее победоносное возвращение с плачевным отъездом пятилетней давности.

Проезжая по улицам, он как бы заново открывал для себя их названия; но вот такси остановилось возле гостиницы, на несколько секунд опередив другое, которое тоже сразу же застыло у тротуара. Уверенно шагнул он в просторный, светлый холл и не подумав обернуться: человек в его положении не станет оглядываться по сторонам, входя в роскошный отель.

Он потребовал лучший номер. Управляющий, которого профессиональное чутье никогда не обманывало, умел разбираться в людях и потому немедленно выполнил его желание, раскрыв перед ним регистрационную книгу гостиницы.

Распахнув пальто, неизвестный достал из внутреннего кармана пиджака ручку с золотым пером. Затем старательно вывел: Нестор Грибб.

Перед графой «Откуда прибыл» перо его на секунду замерло в нерешительности, затем начертало жирными, приплюснутыми буквами: из Виннипега.

Тем временем шофер такси, который его привез, обменялся несколькими словами с водителем другой машины, тоже остановившейся возле гостиницы, из нее вышел высокий мужчина с черной бородой и в пенсне с золотой оправой.

— Ты что, ехал за мной?

— Да. Так велел тип, который сел ко мне. Чокнутый какой-то, а может, из полиции… «Следуйте за этой машиной, — сказал он мне, — за твоей, старик, — и постарайтесь не отставать. За хорошие чаевые, конечно…»

Расписавшись в регистрационной книге, Нестор Грибб узнал у посыльного, где находится телефон. Затем, набрав номер, долго вслушивался в гудки, так и не получив никакого ответа. Вторая попытка тоже оказалась безуспешной.

— Ничего не поделаешь! — громко сказал мужчина, которого пустынные просторы научили разговаривать с самим собой вслух. — Может, мне следовало написать?.. Ладно, теперь уже ничего не поделаешь!

Выйдя из кабины, он наткнулся на человека, лица которого не успел разглядеть. Он сделал несколько шагов, потом обернулся. У человека была черная борода и пенсне в золотой оправе.

«Черт возьми, — подумал Грибб, — где же я видел этого типа?»

Вопрос этот не давал ему покоя и в зале ресторана гостиницы, где он ужинал час спустя. Потом в мюзикхолле, где он провел весь вечер после того, как снова и опять безуспешно пытался дозвониться все по тому же номеру. Раздумывал он над этим вопросом и возвращаясь пешком в гостиницу, и раздеваясь перед роскошным зеркалом в своей шикарной спальне.

Вызвав дежурного по этажу, Нестор Грибб велел принести ему бутылку минеральной воды и выпил ее целиком, прежде чем лечь в постель. Он был несколько раздосадован тем, что не смог дозвониться до своего друга Сантера, и даже засомневался, уж не первым ли из шести возвратился, явившись на свидание, о дате и месте которого они условились пять лет назад. Потом в конце концов заснул, ему снилось, будто он снова сражается с этим беспутным Линкольном, с которым они воевали два года, оспаривая право на открытие торговых меховых фирм…

Проснулся он рано, как «там», и был поражен окружавшей его непроницаемой тишиной. Растянувшись на кровати и наслаждаясь теплом, он закурил, не открывая глаз… Как все теперь будет легко и чудесно!.. Завтра он обнимет свою старую маму. Он привез ей шелковое платье, шаль с красной бахромой и коралловые четки с золотым крестиком…. Как она будет счастлива!..

В восемь часов он встал, выкурив целую пачку сигарет. Намыливая перед зеркалом подбородок, он принялся напевать:

Молвит старый Обадьях молодому Обадьяху:

— Без гроша я, Обадьях, без гроша. Молодой же Обадьях молвит старому в ответ:

— У меня же, Обадьях, ни шиша, ни шиша.

Но он давно отвык бриться: там он отпустил бороду, великолепную золотистую бороду в жестких завитках. А на борту его брили парикмахеры… Нет, в самом деле отвык, совсем разучился, и никакие квасцы не помогали остановить кровь, сочившуюся из порезов.

Облачившись наконец в свой синий костюм, он позвонил дежурному и потребовал завтрак. На подносе, который ему принесли, лежал большой серый конверт на его имя без почтового штемпеля, но с такой вот надписью: «Срочно и конфиденциально».

— Письмо… — счел своим долгом пояснить дежурный при виде изумленного взгляда Нестора Грибба.

Тот разорвал конверт и извлек из него сложенный пополам лист бумаги в клеточку. Он отпустил дежурного и только потом развернул листок, на котором незнакомой рукой было начертано большими печатными буквами:

Нестор Грибб никогда не читал газет. И посему ничего не знал ни о гибели Намота, ни о странном исчезновении Жернико. Он не понял.

 

ГЛАВА XI

ТРЕТЬЯ ЖЕРТВА

— Месье Воробейчик, можете вы ответить мне откровенно? — спросил Сантер.

Явившись час назад в гостиницу «Титаник», детектив вытащил его из постели и попросил открыть квартиру, чтобы он еще раз мог обследовать место действия. Сантер, которому так и не удалось побороть своей антипатии к детективу, нехотя согласился на его просьбу.

Взглянув на Сантера, месье Венс сказал с насмешливой улыбкой:

— Вы в самом деле думаете, что я могу откровенно ответить на ваш вопрос?

Сантер в этом сомневался, но поспешил заверить его:

— Разумеется. Скажите…

— Да, — машинально подхватил месье Венс.

— Как вы думаете, Жернико еще жив? Воробейчик прошелся по комнате.

— Не знаю! — неожиданно признался он. — Вы сказали мне, что месье Жернико как будто бы получил серьезную рану и потерял много крови, что его рубашка и покрывало были в крови…. Если у него достало силы пережить транспортировку из этого дома, не думаю, чтобы «рыжий человек» — будем попрежнему называть его так — пощадил его… Это противоречило бы его плану… Я скорее склонен думать — извините, но вы просили меня ответить вам откровенно, — что тело вашего друга в ближайшие дни выловят в канале…

Сантер невольно вздрогнул.

— А вам не кажется, что Марселя могли похитить из-за татуировки на груди? Быть может, в данный момент он находится в заточении и у него силой пытаются вырвать секрет его тайника? Ужасно так думать и не иметь никакой возможности броситься к нему на помощь, ведь это наш друг… Месье Венс пожал плечами.

— Женская выдумка! — только и сказал он.

— Вы так считаете?

Сантер покраснел и чувствовал, как краснеет.

— Однако я не вижу другой причины для похищения Марселя… Вы же сами…

— О, что касается меня, то я вообще не вижу никакой причины! — признался месье Венс и задумчиво добавил: — Хотя причина, разумеется, должна быть…

— Конечно! — согласился с ним Сантер. — Видимо, вы так и не узнали, каким образом могло осуществиться это похищение?

— Нет, — заявил месье Венс, — так и не узнал.

— А рыжий человек разгуливает тем временем на свободе. Я поклялся Жернико отомстить за него. И вот уже сколько дней…

— Ровно пять.

— Вот уже пять дней, как он исчез, как мы с его невестой в тревоге спрашиваем себя, жив он или мертв. Если он жив, ему надо помочь. А если мертв…

— …его невесте следовало бы сообщить об этом. Сантер подозрительно взглянул на месье Венса. Что имеет в виду детектив, на что он намекает?

— Извольте объясниться, — сухо сказал он.

— А что ж тут объяснять, дорогой месье Сантер! Если месье Жернико умер, об этом все должны знать и в первую очередь — мадемуазель Асунсьон. Хранить верность живому — дело вполне естественное. Но мертвому!.. По меньшей мере глупо, не так ли? Благородно, но глупо.

С этими словами месье Венс направился в спальню.

Сантер, онемев от ярости, услыхал вскоре, как он шарит там всюду. Инспектор открыл дверь, ведущую па лестничную площадку, вышел, потом вернулся; через полуприкрытую дверь, соединявшую гостиную со спальней, Сантер видел, как он опустился на колени возле кровати и стал внимательно разглядывать ковер… Что же надеялся отыскать полицейский? Чьито следы, пепел от сигарет, какуюнибудь ничтожную мелочь? Или хотел прочитать на гранатовом ковре историю похищения Жернико?

Жалкое ребячество… Сантер пожал плечами и, чтобы убить время, принялся один за другим открывать чемоданы и сумки Намота, сваленные в углу гостиной.

Изучая вещи своего бедного друга, Сантер предавался размышлениям. А поводов для глубоких и грустных раздумий хватало. Чудесное приключение, как называл он их начинание еще несколько дней назад, кончалось из рук вон плохо. Сначала первая таинственная смерть, потом исчезновение Жернико и этот неведомый преступник, который с неумолимой беспощадностью собирался сразить их всех шестерых, одного за другим… И еще — нет, главное, — Асунсьон, эта загадочная женщина, и странное поведение Перлонжура вчера вечером…

— Послушайте, — сказал Сантер довольно громко, чтобы Воробейчик мог услыхать его в другой комнате, — человек не может ведь улетучиться просто так! Вернее даже, два человека, причем один — умирающий… Неужели за пять дней вы так ничего и не нашли?

Ответ последовал не сразу.

— Нашел, однако, находки эти ничего не объясняют, а все осложняют… По крайней мере, в данный момент.

— Никаких свидетельских показаний?

— Никаких.

— Но…

Сантер в нерешительности умолк, потом всетаки продолжил:

— …вы говорили о смертельной опасности, нависшей над всеми нами… Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы защитить нас?

Раздался звонок внутреннего телефона.

— Должно быть, это консьерж, — сказал Сантер.

Он не торопясь снял трубку.

— Алло… Да?.. Что? Как вы говорите?.. Кто? Ну конечно!..

— В чем дело? — крикнул месье Венс из спальни.

— Это Грибб! Нестор Грибб! — закричал Сантер. — Это Грибб! Старина Грибб!

Сантер бросился к входной двери и широко распахнул ее.

— Он едет! Я слышу, как поднимается лифт! И Сантер выбежал на лестничную площадку.

Месье Венс поднялся с колен и отряхнул брюки. Ему любопытно было взглянуть на Грибба. «Уцелел всетаки!» — невольно подумалось ему. Он не спеша прошел в гостиную, чтобы не мешать излияниям двух друзей.

Раздавшийся внезапно пронзительный, отчаянный крик заставил его выскочить на лестницу.

Он увидел Сантера, стоявшего возле лифта и державшего на руках какогото мужчину. Голова и руки этого мужчины бессильно поникли, а в спине торчал кинжал.

 

ГЛАВА XII

МЕРТВЕЦ В ЛИФТЕ

По меньшей мере странные обстоятельства убийства Нестора Грибба предоставили месье Венсу возможность впервые показать себя во всем блеске в том таинственном доле, которое ему поручено было расследовать.

— Скорее! — приказал он Сантеру. — Позвоните консьержу и скажите, чтобы он явился сюда с двумя полицейскими.

— Но…

— Не теряйте ни секунды! Телом займусь я…

Он и в самом деле положил убитого на лестничной площадке лицом вниз, разглядывая, не прикасаясь к нему, кинжал, послуживший причиной смерти «третьего из шестерки». Его серебряная рукоятка была отделана мастерски, когдато, видимо, ее украшали драгоценные каменья, которые затем были выбиты из своих ячеек. Сделав такое открытие, инспектор едва заметно улыбнулся.

Он встал и в задумчивости воззрился на стоявшую перед ним кабину лифта.

— Ну что? — послышался сзади дрожащий голос. — Он умер?

— После такого удара?.. Конечно! Месье Венс долго глядел на Сантера, который только что снова вышел из квартиры, лицо его отражало множество обуревавших его чувств, в том числе печаль и ужас.

— Это… Это неслыханная вещь! — пробормотал Сантер, руки его тряслись. — Ка… Как он добрался сюда?

— Очень просто, на лифте!

— На лифте? — воскликнул Сантер. — С каких же это пор мертвецы управляют лифтом?

В эту минуту на площадке показались консьерж и два полицейских. Все трое отпрянули, заметив труп Нестора Грибба, однако прежде чем они успели чтолибо сказать, месье Венс отвел полицейских в сторону.

Он наскоро рассказал им о том, что произошло, и наказал незаметно следить за входом в дом, пропуская в квартиры только его жильцов. Кроме того, он попросил одного из них сходить за третьим полицейским, с тем чтобы тот присоединился к месье Венсу на площадке третьего этажа и подежурил там.

Оба полицейских собрались уже уходить, когда на лестнице послышались чьито шаги. Не прошло и минуты, как на площадке появился Жан Перлонжур.

— Боже! — воскликнул он. — Что это?

— Это, это тело вашего друга Нестора Грибба, которого убили десять минут назад, — сказал месье Венс. — Зачем вы сами сюда пожаловали?

Тон, каким был задан этот вопрос, заставил молодого человека вздрогнуть.

— Мне надо было поговорить с Сантером, — ответил он хриплым голосом. — Сначала я зашел к нему в гостиницу. Там мне сказали, что я найду его здесь…

— Могу я проявить нескромность и спросить вас, что вы собирались сказать вашему другу?

— Это сугубо личный вопрос.

Месье Венс заколебался было, потом отвернулся.

— Ступайте, время не ждет, — обратился он к полицейским. — А вы подойдите сюда.

«Вы» — это был консьерж. Весь дрожа, тот в испуге приблизился. За одну неделю два преступления в доме… Третьего он наверняка не вынесет.

— Не бойтесь ничего, — сказал месье Венс. — И скажите мне, каким образом этот человек вошел сюда?

Консьерж помолчал с минуту, собираясь с мыслями, потом ответил дрожащим голосом:

— Я находился у себя, когда он вошел в подъезд. Он сказал, что пришел к месье Сантеру. Я знаю друзей месье Сантера — вчера еще он снова назвал мне имена тех, кого ждет, — и когда этот… Этот господин заявил, что его зовут Грибб, я проводил его прямо к лифту. Затем вернулся к себе, чтобы предупредить месье Сантера… Вот и все.

— Если я правильно понял, вы самолично посадили его в кабину?

— Да, я… Я объяснил ему, как пользоваться лифтом, и я… Я сам закрыл за ним наружную дверцу.

— Вы видели, как поднимался лифт?

— Нет, месье. Он еще не тронулся с первого этажа, когда я вернулся к себе, чтобы позвонить месье Сантеру.

— Хотел бы я знать, почему.

— Этот… Пострадавший закуривал сигару, когда я уходил.

— Вы ничего больше не слышали?

— Нет. То есть… Я слышал, как закрылась внутренняя дверца.

— Если не ошибаюсь, в доме два выхода, и тот, что сзади, остается без присмотра?

— Да, он предназначен для поставщиков.

— Для поставщиков и, видимо, для убийц. Как работает лифт? Может лицо, которое находится внутри, открыть, если пожелает, внутреннюю дверцу и остановиться между этажами?

— Да, мосье. Но…

— Если лифт закрыт, могу ли Я снаружи дотянуться до кнопок управления, просунув руку сквозь решетку клетки лифта, и послать его таким образом на верхние этажи?

— Нет, месье. Если дверцы закрыты, до кнопок дотянуться нельзя.

Сантер, который, воспользовавшись этим разговором, отлучился, чтобы позвонить в прокуратуру, снова появился с листком бумаги в руках.

— Вот план первого этажа дома. Если это вам поможет…

— Спасибо, — сказал месье Венс, взяв план.

То, что убийца Нестора Грибба проник в подъезд через дверь черного хода и спрятался в этой части вестибюля, сомнений не было. Но дальшето что?..

— Вы сказали, что слышали, как закрывалась внутренняя дверца, когда входили к себе в комнату… Но если открыть наружную дверь, звук будет точно такой же?

Консьерж почесал в затылке.

— Пожалуй, что такой же, месье, ну или почти такой же…

— Ладно, — сказал месье Венс.

Он достал сигарету и закурил, погрузившись в раздумья. Сантер, Перлонжур и консьерж неподвижно стояли рядом, стараясь не мешать ему. На лестнице снова послышались шаги, на этот раз торопливые, и вскоре появился полицейский; не проронив ни слова, он застыл па краю площадки.

— Убийца, безусловно, прекрасно знаком с расположением здешних мест, возможно, он изучил дом во время убийства вашего друга Жернико, — снова заговорил месье Венс. — Я думаю, он проник в подъезд через дверь черного хода и спрятался в вестибюле, дожидаясь, пока Грибб войдет в кабину. Затем он присоединился к нему под какимлибо предлогом, а может, и просто так, совершенно открыто. Кинжал он, должно быть, прятал в рукаве. Отвлечь на какуюто долю секунды внимание своей жертвы и нанести сокрушительный удар — это для него сущие пустяки…

— Вы думаете? — возразил Сантер. — Какой же смелостью должен обладать этот человек, чтобы…

— Все говорит за то, что он человек смелый. К тому же особой смелости тут и не требовалось. Если бы консьерж заметил его до убийства, он бы назвался кем угодно, заявил бы, что вошел через дверь черного хода, и сообщил бы о своем намерении нанести визит одному из жильцов верхних этажей.

— Ну а потом? Потом? — настаивал Сантер. — Грибба я увидел сидящим на сиденье в глубине лифта, голова его упиралась в стенку, а шляпа сползла на глаза… Стало быть, он не мог…

— Ну, конечно, не мог! — воскликнул месье Венс. — Один вопрос, месье Сантер: когда вы открыли дверь лифта, кабина уже поравнялась с лестничной площадкой?

— Теперь, когда вы обратили на это мое внимание… Пожалуй, что нет! Я так торопился обнять Грибба, да и поведение его меня несколько озадачило, поэтому я открыл наружную дверь раньше, чем кабина лифта остановилась.

— В томто все и дело! — с явным удовлетворением заявил детектив. — Это вы остановили кабину! Она не сама остановилась!

— Какая разница?

— Разница огромная!

Сантер едва заметно пожал плечами.

— Возможно, я и остановил кабину. Но ведь не я же привел ее в движение, как вы думаете? А теперь объясните нам, каким образом она поднялась.

— Охотно, — сказал месье Венс. — Если, конечно, вы согласитесь помочь мне восстановить ход событий… Вы, — обратился он к полицейскому, — вы останетесь возле трупа. И что бы вы ни увидели в ближайшие пять минут, не трогайтесь с места. А вы… — Он повернулся к консьержу. Вы спуститесь вместе со мной и этим господином, который будет исполнять роль жертвы…

Он указал на Перлонжура.

— И наконец вы, — сказал он, обращаясь к Сантеру, — вы пойдете в гостиную и будете ждать там телефонного звонка консьержа… А затем, когда кабина поднимется сюда, освободите месье Перлонжура… Вы не слишком торопились снять трубку… Вот и сейчас тоже не следует торопиться.

Месье Венс закрыл дверцы лифта. Вместе с Перлонжуром и консьержем он спустился па первый этаж, велев первому войти в кабину, а второго отправив в свою комнату.

— Вот вы и убиты, мой дорогой! — сказал он Перлонжуру. — Живы, но убиты… Потерпите немного… скоро вы оторветесь от земли…

Примерно в это же время Сантер услыхал телефонный звонок и пересек комнату, чтобы снять трубку. Затем, выйдя на площадку, он, как и в первый раз, услышал шум поднимающегося лифта. А затем и увидел его, увидел и Перлонжура на том самом месте, где видел Грибба, и, кинувшись к двери клетки лифта, открыл ее, как-только кабина поравнялась с ним.

— Ничего не понимаю! — сказал Перлонжур. — Месье Венс помахал мне из-за сетки рукой, потом исчез. Я не прикасался к кнопкам. Кабина поднялась сама собой.

— Где Венс? — спросил, ничего не ответив на это, Сантер.

— Здесь! — послышался голос. Сантер в изумлении обернулся: инспектор спокойно спускался по лестнице.

— Теперь понимаете? — сказал он, ступив на площадку. — Убийца не отправлял лифт с первого этажа. Он вызвал его с четвертого…

— Боже милостивый! — молвил Сантер, вспомнив пророческие слова Жернико: «Дьявольская сила…»

Месье Венс окутал себя облаком дыма.

— Подведем итоги! Преступник, как я уже говорил вам, должен был спрятаться в вестибюле. Сделав свое дело, он выходит из лифта и закрывает за собой дверцы. Лифт в любую минуту готов тронуться. Консьерж тем временем снимает у себя в комнате телефонную трубку, чтобы предупредить месье Сантера… Тогда этот человек бежит вверх по лестнице и попадает, возможно, па эту самую площадку, когда вы, Сантер, вешаете трубку. С такою же быстротою он поднимается на четвертый этаж или — кто знает? — па пятый, и уже оттуда вызывает лифт, в котором находится труп Грибба. Но кабина не дойдет до четвертого этажа — или до пятого, — так как вы остановите ее по дороге…

— Ловко, но рискованно, — замечает Сантер, повторяя, не отдавая себе в этом отчета, слова своего собеседника.

— Это только так кажется. Вы же сами убедились, что на практике все выглядит иначе, результаты, я бы сказал, превосходят всякие ожидания…

— Почему бы убийце не скрыться через дверь черного хода, это ведь самое простое, — возразил Перлонжур.

— Кто его знает! Быть может, он и пытался это сделать, но увидел вас. Вы же пришли сюда сразу после того, как свершилось преступление, не будем забывать об этом. А может, он опасался, как бы консьерж не вышел снова после телефонного звонка, в таком случае он мог бы заметить его, подойти к лифту и поднять тревогу… Не исключено, что он действовал так из любви к острым ощущениям ИЛИ пристрастия к чисто сделанной работе. Прошу прощения за такие слова, но эта доставка на дом — дело рук своего рода артиста… А теперь, извините, я вынужден покинуть вас на несколько минут: мне надо попытаться отыскать наверху путь, которым воспользовался убийца, спасаясь бегством.

Сантер и Перлонжур увидели, как детектив сунул правую руку в карман пиджака и двинулся вверх по лестнице.

Долгое, время они стояли неподвижно, затем Перлонжур осторожно приблизился к телу Нестора Грибба, ревностно охраняемому полицейским.

С минуту он молча смотрел на него, потом прошептал:

— Бедняга!

— Жан! — заговорил, в свою очередь, Сантер. И голос его дрогнул.

Перлонжур повернулся к нему.

— Что?

— Надо… Нам надо защищаться! Жернико был прав. Придет и наш черед… Нам надо защищаться, Жан.

Тут как раз снова появился месье Венс.

— Я так и думал, — молвил он, сделав рукой неопределенный жест. — Крыша…

Казалось, он сам был удручен.

— Мне с трудом верится, что все происходило именно так, как вы нам объяснили, — не выдержал вдруг Сантер. — Неужели и в самом деле нет другого объяснения?

Месье Венс пристально посмотрел на него.

— Есть, — неожиданно сказал он. — Есть и другое… Но оно настолько ужасно, что я отказываюсь принимать его…

Бросив сигарету, которую он все это время не выпускал изо рта, месье Венс машинально раздавил ее каблуком и закончил свою мысль:

— По крайней мере, в настоящий момент.

 

ГЛАВА XIII

ФРИДА НА ВСЮ ЖИЗНЬ

— Молока?

— Нет, спасибо. — Лимон?

— Да, пожалуйста.

Сказав это, Сантер наклонился, со страстным любопытством вглядываясь в Асунсьон… Стало быть, ее очарование всегда будет предметом его неустанного восхищения?

Молодая женщина подошла к нему с чашкой в руках. Пять лет скитаний в условиях чаще всего омерзительных не помешали Сантеру, оказавшись в большом городе, быстро обрести свои привычки и снова стать безукоризненно светским человеком. Он взял из рук Асунсьон чашку и поставил ее на маленький круглый столик красного дерева, ловко придвинув его носком ботинка к своему креслу, и, прежде чем молодая женщина успела угадать его жест, привлек ее за руки к себе.

Не говоря ни слова, Сантер с восторгом смотрел па нее. На Асунсьон была узкая бордовая юбка и шелковая белая блузка. Колье из черного жемчуга резко выделялось на фоне ее матовой кожи. Она, как обычно, выглядела серьезной и вполне спокойной, уравновешенной, что совсем сбивало с толку молодого человека. В сотый раз он невольно задавался вопросом: испытывает ли эта женщина печаль из-за исчезновения своего жениха, а возможно, и его гибели? Вот уже час, как они вместе, и она пи разу не произнесла имени Марселя… Думает ли она еще о Марселе?

Ах! Как бы ему хотелось обнять ее, крепко прижать к себе и высказать наконец ей свою любовь!

Сантер неустанно думал об этом, воображению его рисовалась такая картина, но сам он оставался сидеть. какая-то сила удерживала его. «Наверное, — с досадой думал он, — это потому, что я не знаю, жив Жернико или умер…»

Он отпустил руки Асунсьон, и она преспокойно села напротив него, по другую сторону стола. А что, если эта женщина, так же как и он сам, стала жертвой неизвестности, пленницей безысходной ситуации?

«Она наверняка не любит больше Марселя, — думал Сантер. — Я чувствую, что она его больше не любит». Да и его ли она любила, ведь она так мало его видела и так многого о нем не знала! Скорее всего она любила образ, который сама себе выдумала и который его бесславное возвращение, должно быть, начисто уничтожило!..

Он старался вспомнить все свои встречи с невестой друга, начиная с того первого визита, когда она приходила к нему на квартиру, и вплоть до свидания, которое она подарила ему в первый воскресный день сентября и которое так некстати прервал Перлонжур. Он обдумывал малейшие ее жесты, сказанные ею слова, лихорадочно пытаясь отыскать в них некий тайный смысл, отвечающий его желаниям, чтобы иметь возможность считать их если и не признанием, то хотя бы поощрением. Однако Сантер был искренен не только с другими, но и с самим собой и потому вынужден был признать, что Асунсьон никогда не выражала по отношению к нему ничего, кроме дружеских чувств, причем косвенных, ибо причину этого дружеского расположения следовало искать в ее любви к Марселю… Но Марселя она, видимо, уже не любила, так что…

Надо было бы поговорить с ней. Сантер понимал это, однако ему не хватало мужества или, лучше сказать, смелости. Надо было поговорить с ней без обиняков, высказать ей все как есть и, отбросив всякие расчеты, вручить ей свою судьбу. Но Сантер не мог на это решиться…

— Прошу прощения, — сказала вдруг Асунсьон, услыхав звонок в дверь. — Боюсь, что Мария ушла…

Сантер хотел предложить свои услуги и пойти открыть дверь, но молодая женщина уже вышла из комнаты. Он слышал, как она обменялась с гостем несколькими словами, затем дверь отворилась. Он опасался увидеть Воробейчика. Но вместо него появился Перлонжур и без тени смущения протянул Сантеру руку; о том, что он здесь, его, верно, предупредила Асунсьон.

— Это ты! — удивился Сантер и, пожимая ему руку, добавил: — Что ты здесь делаешь?

— Наверное, то же, что и ты, — отозвался Перлонжур, бестрепетно созерцая свою попавшую в плен руку. — Изучаю испанский.

Сантер ушам своим не поверил. Но выразить своего негодования не успел, так как снова появилась Асунсьон а направилась к настойчиво звонившему телефону.

— Это вас, — сказала она Сантеру, протягивая ему трубку.

— Меня? — изумился Сантер, нехотя взяв трубку. — Алло! — сказал он сердитым тоном.

Закончив разговор и повесив трубку, он взглянул па Асунсьон, стоявшую к нему спиной, затем на Перлонжура, игравшего шкатулкой для сигарет. Смеются они, что ли, над ним? Может, этот телефонный звонок только для того и нужен, чтобы удалить его из этого дома, из этой комнаты, благоухающей тонкими, пьянящими духами? Неужели и в самом деле придется оставить Жана и Асунсьон наедине?.. Видимо, придется, Воробейчик был настроен весьма решительно.

— Не беспокойтесь, — сказал Сантер молодой женщине, собравшейся было проводить его до прихожей. — Я и так был чересчур назойлив! — добавил он с горечью и явным намерением нарушить покой тех, кого оставлял здесь.

Воробейчика он увидел на террасе ближайшего кафе, тот в нетерпении курил одну сигарету за другой, дожидаясь, когда он придет.

— Прошу прощения, месье Сантер, но мне была крайне необходима ваша помощь, а ваш слуга сказал, где можно вас найти…

Сантер тотчас решил, что слугу следует выставить вон.

— Что там еще случилось? — спросил он не слишком любезно.

— Из канала только что вытащили тело, — сказал месье Венс, останавливая такси. — Тело совершенно голого мужчины, голова его разбита винтом буксира. На груди мертвеца обнаружена странная татуировка… Я подумал, что вы, возможно, могли бы опознать его.

Сантер ничего не ответил. Эта новость вызвала у него разноречивые чувства. Он испытывал отвращение, жалость, неясную тревогу, но и тайное удовлетворение тоже. Получив неоспоримое доказательство смерти Жернико, Асунсьон обретет свободу. А Сантер знал, что, кроме него, такого доказательства никто дать не может…

Впервые в жизни он очутился в морге. Он избегал смотреть по сторонам, где вытянулись неподвижно застывшие формы, покрытые белыми простынями сомнительной чистоты.

Мужчина, шедший впереди инспектора и его спутника, внезапно остановился.

— Вот этот, — сказал он и приподнял простыню.

— Весьма сожалею, — начал было месье Венс.

Но Сантер отстранил его и с жадным вниманием склонился над обнаженным трупом. Он увидел вздувшийся живот и страшно изуродованную голову, представлявшую собой бесформенное месиво переломанных костей и искромсанного мяса.

— Ужасно! — невольно вырвалось у него.

На груди мертвеца видна была зашифрованная татуировка, которую Жернико показывал ему с Асунсьон в роковой день своего возвращения:

— Ну что? — молвил месье Венс. — Я не ошибся?

— Подождите… — сказал Сантер.

Оставалась еще одна деталь, та самая, которую он один в целом мире мог подтвердить…

Ему вспомнилось, как Жернико на глазах у своей невесты и его самого распахнул на груди рубашку. Вспомнилось, как он старался не смотреть на Асунсьон из-за второй татуировки, ползущей, словно змея, к левой подмышке.

Склонившись над трупом, он сразу же обнаружил ее, синефиолетовую на мертвеннобледном теле:

— Это он, Жернико! — заявил Сантер.

 

ГЛАВА XIV

ПОСМЕРТНОЕ ОБВИНЕНИЕ

Если, подобно стилю Людовика XV, стилю Ренессанса или эпохи Директории, существует «безликий стиль», кабинет, который занимал месье Венс в полицейском ведомстве, являл собой ярчайший его образец. Полки с картотекой на голых стенах, два огромных окна без штор, маленький столик, на котором стояла пишущая машинка, два стула для посетителей, ничем не примечательный письменный стол и самое обычное кресло — вот и вся обстановка. Портативная лампа с зеленым абажуром — как все портативные лампы, — до глубокой ночи освещавшая бювар детектива, корзинка для мусора, похожая на прочие корзинки для мусора, словом, все самое что ни на есть обыкновенное.

Месье Венс пребывал в глубоком раздумье, когда в дверь постучал полицейский и вручил ему визитную карточку Жоржа Сантера.

Он как раз обдумывал порученное ему дело, которое с мертвой точки так и не сдвинулось. Таинственные и трагические события последних двух недель давали, конечно, возможность строить самые разные предположения, причем кое-какие из них подкреплялись вполне солидными доказательствами. В процессе расследования он отметил множество интересных деталей, обнаружил кое-какие факты, о которых пока умалчивал, но все это, как сам он устало сообщил Сантеру, лишь запутывало дело. Он не сомневался, что в один прекрасный день находки эти помогут установить истину, однако его удручало то, что жизнь нескольких людей все еще находится в опасности, и бывали минуты, когда его охватывало глубокое уныние оттого, что он не в силах защитить и спасти их. Ни сомнения, ни подозрения тут не помогали. В нужный момент таинственный убийца все равно нанесет удар, и арестовать его, видимо, можно будет лишь тогда, когда он захочет пожать плоды своего кровавого труда и тем самым разоблачит себя…

А пока что полиции не удавалось взять нужный след. Для проформы решено было пересмотреть дело, открытое после драмы на «Аквитании», но результата это, разумеется, не дало, да и наивно было бы на что-то надеяться. Полное отсутствие свидетельских показаний и вещественных доказательств не позволяло скольконибудь прояснить и вопрос о похищении Жернико; тело его теперь было найдено, но проследить путь похитителя не было ни малейшей возможности; правда, на основании степени разложения трупа судебномедицинский эксперт смог установить, что в воду его бросили вскоре после похищения из квартиры Сантера, возможно, даже на другой день. Что же касается убийства Нестора Грибба — убийства, на котором лежала печать преступного мастерства, — то Воробейчик дотошно проделал весь путь, который избрал убийца, спасаясь бегством. То ость он поднимался на крыши, изучал соседние здания, открывал слуховые окна, исследовал все отверстия, лазил по чердакам, расспрашивал соседей. И все напрасно…

— Пусть войдет, — сказал он.

Минуту спустя явился Сантер, шагал он уверенно и торопливо, как и подобает человеку, намеревающемуся сообщить важные новости.

— Мы одни? Нас никто не может услышать? — спросил он на одном дыхании.

— Да, — сказал месье Венс, отвечая на первый вопрос. — Нет, — сказал он в ответ на второй. — Можете говорить без опаски.

Сантер сунул руку в карман.

— Сегодня после обеда я осматривал вещи Намота… и нашел там… вот это!

И он выложил на письменный стол инспектора конверт, содержавший несколько листков бумаги.

— Знаете, что это такое? — допытывался он, не отнимая руки от своей находки.

— Откуда мне знать?..

— Это своего рода обвинение, посмертное обвинение.

— Вот как?

— Читайте… Вот здесь… «Вскрыть Жоржу Сантеру, если я умру, не повидавшись с ним».

— Странно! — только и сказал месье Венс. — Не могли бы вы мне это оставить? Я прочитаю сразу же, как-только смогу.

— А вы не можете прочитать сейчас? Мне кажется… Детектив открыл конверт и насчитал шесть страниц убористого текста.

— Не могу. Времени сейчас нет. Но не беспокойтесь, я обязательно прочту это до вечера.

Сантер не в силах был скрыть своей досады. Он один располагал новыми сведениями, причем сведениями первостепенной важности; ему очень хотелось обсудить все это с инспектором, а тот не проявил пи малейшего желания изучить его находку.

Сантер встал.

— Очень жаль, что вы настолько заняты и не можете оторваться даже па десять минут, чтобы прочитать эти странички. Остается пожалеть моих друзей, да и меня самого, ведь мы беззащитны перед лицом этого презренного негодяя! — сказал он, раздраженно схватив шляпу и хлопнув на прощанье дверью.

Месье Венс улыбнулся. Он всегда был склонен симпатизировать людям, которые его не любили. Истина заключалась в том, что он хотел ознакомиться с «обвинением» Намота без свидетеля.

И по мере того, как он читал это обвинение, улыбка на его лице проступала все явственней. Средь нагромождения напыщенных фраз, всевозможных оговорок, целых строчек многоточий и восклицательных знаков, делавших письмо Намота похожим па приключенческий роман дурного толка, месье Венс обнаружил такую фразу, тут же перечитав ее еще раз:

Этот Смит зол теперь на меня до смерти, и я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день он меня прикончит.

Пожав плечами, инспектор продолжал чтение, из которого явствовало, что Анри Намот навлек на себя ненависть некоего Джона Смита. Намот считал этого прохвоста способным на все:

Он знает, что я богат и что наши друзья тоже богаты. Думаю, опасность грозит не только мне…

«Естественно!» — прошептал месье Венс.

Намот, который дописывал свое послание уже на борту «Аквитании», утверждал, что встречался со Смитом в Пекине дважды. Ему даже почудилось, будто он видел его па судне среди пассажиров третьего класса, однако фраза заканчивалась такими словами:

…может, это ошибка.

«Болван! — невольно подумалось месье Венсу. — Это письмо погубит тебя…»

Открыв один из ящиков письменного стола, он достал оттуда три образчика почерков — два мужских и одни женский — и, положив рядом, долго сравнивал с почерком того, кто писал письмо. Затем сложил все вместе в конверт, запечатал его и написал адрес:

Месье Омеру Маржо,

графологу,

улица Сет Тур, 8.

— Доставить срочно. Для исследования, — сказал он дежурному, прибежавшему на его вызов.

Затем снял телефонную трубку и набрал номер.

— Маржо?.. Говорит Венс… Отлично, мой дорогой. А вы?.. Я послал вам документы… Да, что-то вроде исповеди, наверняка подложной, и три образчика почерков… Да… Но я всетаки сомневаюсь: буквы уж очень разные… Да, конечно… Могу я на вас рассчитывать?.. Спасибо. До свидания.

Даже не положив трубку, он набрал кончиком карандаша другой номер.

— Месье Сантер?.. Да, прочитал… Очень интересно… Несколько неожиданно, но интересно… Этот Смит?.. О, в мире наверняка существует множество Джонов Смитов, и тысячи их — прохвосты… Не слишком оригинальное имя… Конечно, конечно… Вы нашли письмо в сумке?.. Нет? В чемодане?.. В одном из бумажников, лежавших сбоку?.. С левой стороны?.. Кстати, вы помните, я просил у вас образчик почерка всех ваших друзей?.. Вы дали мне только два… Вы обещали мне остальные, я хотел бы иметь их… Почему?.. Ни Намота, ни Жернико?.. А Перлонжура?.. Самому спросить у него?.. Договорились… Алло, еще один вопрос!.. Это обвинение в самом деле написано рукой Намота?.. О, для очистки совести… Вы хорошо знаете его почерк?.. Ладно… До свидания.

Месье Венс закурил сигарету и глубоко затянулся. Несмотря на всю свою ловкость, опасную ловкость, убийца на этот раз несомненно выдал себя.

 

ГЛАВА XV

ПОБЕДИТЕЛЬ АТЛАНТИКИ

Выйдя из дому, Сантер сразу заметил Перлонжура, неподвижно стоявшего на другой стороне улицы. Он и вида не подал, что заметил его, однако встречи избежать не удалось: Перлонжур уже переходил улицу, направляясь к нему…

Жан и в самом деле намеревался поговорить с Сантером, чтобы рассеять возникшее между ними недоразумение. Он подстерегал друга, решив во что бы то ни стало затащить его в ближайшее кафе, где они спокойно, без помех, смогут все обсудить. Перлонжур не без резона думал, что лучше встретиться с Сантером на нейтральной территории, чем идти к нему домой.

Молодой человек осыпал себя в последние дни горькими упреками. Почему он торчит в этом городе, куда вернулся лишь затем, чтобы повидаться с Сантером и заключить его в свои объятия? Старая мать успела поглядеть на него перед смертью; с возвращением сына жизнь подарила ей последнюю радость, па которую она уповала, так что делать ему здесь больше нечего. Да и бумажник его день ото дня становится все более тощим, а бесчисленные корабли устремляются в открытое море, и необъятный мир снова зовет его…

— Чего тебе? — спросил Сантер.

— Я хотел бы поговорить с тобой.

— Нам не о чем с тобой разговаривать.

Сантеру пришлось остановиться, ибо Перлонжур преградил ему путь, но на лице его застыло жесткое, суровое выражение. Глядя, как они стоят друг против друга, никто бы не подумал, что этих двух мужчин связывала когдато крепкая дружба.

— Я очень спешу, — сказал Сантер. — До свидания.

— Ты не можешь отказать мне, ведь всего несколько минут…

— Почему не могу?.. Повторяю, я очень спешу.

— Что я тебе сделал?

Этот вопрос несколько охладил Сантера. Он задумался. И в самом деле, что ему сделал друг? Пришлось признаться самому себе, что, по совести говоря, ничего плохого он ему не сделал.

— Ты думаешь, и правда надо?.. — начал он.

— Совершенно необходимо.

Сантер уступил столь решительному натиску, и через десять минут оба друга уже сидели за столиком тихого маленького кафе, где в этот час, кроме них, никого не было.

— Ну что? — спросил Сантер.

— Видишь ли…

Перлонжур, умолк. Он никак не ожидал, что будет настолько трудно выговорить коротенькую фразу, которая должна была послужить началом беседы: «Видишь ли, речь идет об Асунсьон!»

Одного упоминания этого имени было довольно, чтобы повергнуть себя в смятение, и он с грустью подумал, что Сантер, должно быть, испытывает то же самое. И хотя до сих пор они ни словом не обмолвились о своей любви, каждый из них с уверенностью — печальной уверенностью — мог сказать, что оба любят одну и ту же женщину, что оба они готовы умереть ради однойединственной ее улыбки.

— …речь идет о Жернико, — закончил свою фразу Перлонжур.

— Аа! — молвил Сантер, слегка удивившись.

— Ты уверен, что это его тело?

— Само собой.

— И само собой ты собираешься сообщить об этом Асун… его невесте?

— Да, — глухо произнес Сантер.

— А ты не боишься, что, поступив таким образом, заставишь ее… страдать?..

— Кого ее?

— Асунсьон.

— Нет.

Наступило молчание. Оба, казалось, собирались с силами для предстоящей борьбы.

— Ты не прав… — осторожно начал Перлонжур. — Она еще успеет узнать об этом…

— Чем раньше, тем лучше. Я как раз шел к ней, когда встретил тебя. Асунсьон должна знать, что она свободна…

— О! Если она любила Марселя, думаю, она не скоро станет свободной…

— Мертвых не любят.

— Ошибаешься. Некоторых мертвых можно любить больше, чем живых.

Щеки Сантера вспыхнули.

— Это ты обо мне?

— Я не понимаю…

— Да не валяй дурака! Мы здесь для того, чтобы говорить о ней и ни о ком другом. Таково было твое намерение, когда ты сегодня шел ко мне. Что, мужества не хватило? Или чистосердечия?.. Ладно, давай я скажу вместо тебя. Я не боюсь слов. Ты любишь Асунсьон.

— Да, — выдохнул Перлонжур.

— Я тоже, тоже ее люблю! Я люблю ее — надо ли говорить об этом? — больше жизни… О! Гораздо больше жизни!..

— Естественно, Жорж, иначе ты не любил бы ее.

— Я полюбил ее с первого дня, с первого раза, как она пришла ко мне, чтобы узнать, есть ли новости от Марселя…

— А я, — сказал, в свою очередь, Перлонжур, — я полюбил ее в тот вечер, когда исчез Жернико, когда я вошел вслед за тобой в квартиру, где она лежала без сознания… Понимаешь, я полюбил ее до того еще, как увидел ее лицо.

— Я полюбил ее раньше тебя! — воскликнул Сантер.

— Я люблю ее, — молвил в ответ Перлонжур, — с тех пор, как вообще стал думать о женщинах.

Воцарилось недоброе молчание. Только что произнесенные ими слова, подтвердившие все опасения и неясные страхи, заставили их призадуматься. Что станется теперь с их прекрасной, с их братской дружбой?

— Мы не виноваты… — тихо произнес Сантер.

— Она тоже! — сказал Перлонжур.

— А ты… Ты часто с ней виделся?

— Реже, чем ты.

Такой ответ наполнил сердце Сантера радостью. Его терзала жгучая ревность. И он невольно видел в своем друге самозванца, бесчестного соперника. Ему мнилось, что у него самого почемуто больше прав па эту женщину. До того, как вернулся Жернико, надежд у него не было никаких, он молча страдал, не предполагая, что судьба в один прекрасный день может оказаться на его стороне. Но теперь он не желал ни с чем мириться. Перлонжур… Что ж, пришла его очередь молча страдать!..

— Мне жаль тебя, — сказал он.

— Жаль меня?.. Почему? — спросил Перлонжур.

Ему вспомнились редкие минуты, которые он провел наедине с Асунсьон. Вспомнились их разговоры о разных вещах, их тихие, дрожащие голоса — так говорят только в церкви. Но больше всего ему запомнился смех, прекрасный жемчужный смех Асунсьон, она так смеялась, когда он в шутку спел ей, встав на одно колено и положив руку на сердце, мальгашскую песенку:

Не люби меня, подружка,

Как ты любишь пресный рис,

Полюби меня, как краба,

Он и вкусен, и красив.

Он наклонился к Сантеру.

— А она когданибудь смеялась с тобой?

— Нет, — признался Сантер.

И сразу почувствовал себя глубоко несчастным, потому что с ним она никогда не смеялась. Зато Перлонжур…

— Думаешь, она любит тебя? — спросил он дрожащим голосом.

— Я не смею на это надеяться.

Такой ответ окончательно вывел Сантера из себя. Если бы Перлонжур задал ему этот вопрос, он наверняка ответил бы: «Не знаю!» Так почему же Жан отвечает иначе?

— И правильно! — воскликнул он. — И не надейся. Она никогда не полюбит нас — ни тебя, ни меня.

— Во всяком случае…

Перлонжур помолчал немного, потом всетаки сказал:

— Выбирать, естественно, ей.

Сантер с ужасом посмотрел на друга. Стало быть, он настолько уверен в себе, что не боится этого выбора?

— Ты беден! — не выдержал он.

— Увы, я слишком хорошо это знаю! А ты богат…

Сантер прикусил язык: получил по заслугам, так и надо.

— Успокойся, — продолжал Перлонжур, — я вовсе не собираюсь отказываться от своих слов и помню, что сказал тебе в первый день, когда вернулся. Мне не нужны твои деньги и деньги других тоже… Я буду работать… Да, работать!.. Ты же знаешь, до сих пор мне ни в чем не везло… Но что касается Асунсьон, я всетаки хочу попытать счастья… Прости меня, старик…

Сантер вдруг растрогался.

— Тебе не за что просить у меня прощения! Было бы несправедливо, если бы кто-то из нас добровольно пожертвовал собой, в особенности ты… Но я тоже хочу попытать счастья…

Перлонжур кивнул головой. Он страдал оттого, что впервые в жизни не мог уступить врожденному чувству благородства. А ведь раньше он с радостью готов был пожертвовать особой ради друзей! Он принадлежал к числу тех, для кого счастье одаривать других не шло ни в какое сравнение с радостной возможностью самому что-то получить. Но сегодня…

— Я вел себя глупо, — заметил Сантер. — Я был зол на тебя, старик. Я тебя ненавидел, понимаешь? Я говорил себе…

Он заколебался на какое-то мгновение, не решаясь высказать до конца свою мысль, потом продолжал:

— …Может, это тебя — тебя, старина! — сразит первым после Жернико неведомый убийца… Я ревновал, я и сейчас ревную… Но ты должен понять…

— Да, — сказал Перлонжур. — Я тоже не представляю себе теперь, как дальше жить без этой женщины… Каким пустым кажется мир, если рядом нет любимого существа.

Оба чувствовали себя усталыми, измученными, словно после долгой изнурительной ходьбы. Несмотря на откровенность состоявшегося разговора, они избегали смотреть друг на друга. Поставив на стол пустой стакан и закурив сигарету, Сантер вопреки своему желанию не решался покинуть друга тотчас после взаимных откровений, это было бы, на его взгляд, неэлегантно и даже подло. А Перлонжур тем временем машинально вытащил из кармана свежую газету, которую купил, дожидаясь Сантера.

Всю первую страницу занимала статья, украшенная множеством фотографий.

ЮБЕР АРДСОН

ПЕРЕСЕК АТЛАНТИКУ

Его ожидают сегодня на аэродроме Э… Едва успев взглянуть на фотографии, Перлонжур вскочил с криком:

— Тиньоль!.. Жорж, это же Тиньоль!..

— Что ты говоришь?..

Сантер вырвал газету из рук Перлонжура. Тот все твердил: «Тиньоль! Старик, это Тиньоль!», а у Сантера буквы плясали перед глазами:

Аэроплан Ардсона взлетел после второй попытки. После первой попытки он скользил на протяжении пятисот футов…

— Посмотри на фотографии! — воскликнул Перлонжур. На одной из них авиатор стоял возле своего аэроплана, на другой он был изображен до пояса.

— Да, — молвил Сантер, — сомнений нет, это Тиньоль.

— Он взял другое имя… Наверное, чтобы сделать нам сюрприз…

— Чтобы ошарашить нас! О, это на него похоже!.. Но… Жан, может, он уже прилетел.

— Нетнет! Давай возьмем такси… Нам надо встретить его на аэродроме, устроить ему праздник.

И тут Перлонжур с Сантером переглянулись. Им пришла в голову одна и та же мысль, одни и те же образы возникли перед глазами: Намот, упавший в море с палубы «Аквитании», Жернико, сраженный нулей, Грибб, пронзенный кинжалом.

— Жан, надо предупредить Воробейчика… Кто знает, а что, если…

— Ты нрав. Поезжай. А я ему позвоню.

— Давай скорее. Я тебя подожду.

— Нет, старик. Хватай первое попавшееся такси. Зачем нам обоим опаздывать… Тиньоль наверняка очень огорчится, если не увидит никого из своих друзей… Без десяти четыре. А он должен прилететь в четыре. Тебе нельзя терять пи минуты…

— Венсу тоже! — крикнул Сантер, пускаясь в путь.

— Венсу тоже… Я его потороплю.

 

ГЛАВА XVI

С НЕУМОЛИМОЙ БЕСПОЩАДНОСТЬЮ

Месье Венс взглянул на часы.

— Четыре часа, — сказал он своим спутникам. — На аэродроме мы будем в четверть.

Дворец правосудия остался позади. Автобус устремился к летному полю, непрерывно подавая сигналы. Он походил на мчащуюся с лаем собаку.

Перлонжуру не пришлось долго убеждать месье Венса, что его присутствие там необходимо. Жернико и Грибб были убиты через несколько часов после возвращения… а Намот во время своего возвращения. За Тиньолем следовало установить неусыпнее наблюдение, чтобы не пополнять зловещий список.

Воробейчик внезапно поднял голову. И все двенадцать сопровождавших его инспекторов и полицейских, все, как один, сделали то же самое…

С каждой минутой рев мотора становился все громче.

— Это он! — воскликнул месье Венс.

И тут как раз в небе появилась огромная птица. Она летела довольно низко, и на белом стрингере полицейские смогли прочитать выведенное узкими и длинными синими буквами название: «The Pilgrim».

Месье Венс наклонился к шоферу.

— Скорее! Он будет там раньше нас.

Тем временем «Пилигрим» очутился над летным полем и под неистовые приветственные крики толпы, сбежавшейся со всех концов города и с трудом сдерживаемой полицейским кордоном, стремительно приближался к земле…

Едва прорезиненные колеса опустились на бетонированную площадку, как публика, прорвав заграждения, устремилась, размахивая шляпами и тростями, к аэроплану, который все еще никак не мог остановиться.

В этот самый момент автобус с Воробейчиком и его людьми подкатил к входу па аэродром, и сразу вслед за ним — такси, из которого вышел Сантер.

— Садитесь к нам! — крикнул ему месье Венс.

Однако дежурный получил строгое предписание: не пропускать на летное поле никаких машин без официального пропуска. Воробейчик в отчаянии наклонился к шоферу:

— Жмите!

И автобус, рванув с места, ринулся на поле, чуть не раздавив дежурного.

как-только авиатор Юбер Ардсон, он же Юбер Тиньоль, и его спутник Теодор Бат спустились с аэроплана, на котором они во второй раз после Линдберга преодолели Атлантику, их подхватила обезумевшая толпа, и оба очутились верхом на чьихто могучих плечах: началось их триумфальное шествие.

Юбер Тиньоль был худым и высоким. Лицо костлявое, острые скулы, выпуклый лоб, волосы редкие. Устало улыбаясь в ответ на восторженный гул бушевавшей толпы, он порылся в карманах комбинезона и, вытащив смятую пачку сигарет и коробку спичек, с жадностью закурил, делая торопливые, короткие затяжки. Затем огляделся вокруг, в нетерпении пытаясь отыскать средь колышущегося моря голов лица своих друзей.

Но на пути Сантера и месье Венса в эту минуту встали новые затруднения. Им пришлось выйти из-зажатой толпой машины, энергично работая локтями, они старались пробиться сквозь ряды зевак. Воробейчик приказал своим людям не спускать с авиатора глаз и всеми способами попробовать приблизиться к нему. Взглядом он искал Сантера, минуту назад находившегося рядом с ним, а теперь вдруг исчезнувшего.

Юбер Тиньоль — его недавний подвиг снова подтвердил это — не привык бездействовать. Ему надоело с триумфом восседать на чужих плечах, хотя любой другой на его месте толькотолько вошел бы во вкус. Наклонившись к мужчине, который нес его, он весьма любезно попросил того опустить его на землю. Мужчина расхохотался и еще крепче сжал ноги героя. Тогда тот без долгих разговоров начал бесноваться, как сущий дьявол, противясь всеми силами принуждению, и через пять минут на радость своим обожателям добился своего, вырвавшись на волю.

Очутившись на земле, Тиньоль, он же Ардсон, почувствовал легкое головокружение и вынужден был прислониться к подставленному кемто плечу. Затем, сделав несколько прыжков, чтобы размять ноги, он, прежде чем ктолибо успел разгадать его намерения, врезался головой в самую гущу своих поклонников и помчался к безлюдной части летного поля.

Огорчившись тем, что не увидел друзей, он почувствовал неодолимое желание обрести свободу движений и без промедления бежать к ним. Он сам виноват в том, что они не пришли встречать его. Напрасно он, желая поразить их, взял псевдоним. Никто из них, верно, не видел его фотографии, не узнал в Ардсоне Тиньоля.

Побег авиатора заметили многие, и если поклонники отказались от мысли преследовать его, то совсем иначе настроены были месье Венс, инспектора, которым надлежало охранять Ардсона, и некий персонаж высокого роста в черной фетровой шляпе с широкими полями, державшийся несколько поодаль и торопливо бросившийся к запасному выходу, куда направлялся Тиньоль.

— Так и есть! — решил месье Венс, припускаясь бегом. — Он сбежит от нас!

И принялся громко кричать:

— Ардсон!.. Тиньоль!..

Однако расстояние помешало авиатору услыхать свое имя. За спиной он улавливал лишь неясный гул — новый взрыв приветствий, подумалось ему, или ропот толпы, выражавшей недовольство тем, что жертва ускользает… Но это только подстегнуло его.

Через несколько минут он уже добрался до запасного выхода с летного поля. Ступив на узенькую разбитую дорожку, которая после двухтрех внезапных поворотов соединялась с шоссе, Тиньоль издал радостный клич. Он увидел автомобиль, который медленно приближался, подскакивая на ухабах.

Авиатор бросился ему навстречу и сделал знак остановиться. Высокий, бородатый шофер в надвинутой на глаза фуражке тут же повиновался.

Тиньоль назвал ему адрес Сантера и обещал щедрые чаевые, если тот, не теряя ни секунды, согласится отвезти его.

Водитель молча кивнул, и Тиньоль прыгнул в машину.

Пока она разворачивалась торопливо, насколько, правда, позволяло состояние маленькой разбитой дорожки, Тиньоль с раскаянием вспомнил о «Пилигриме». «Ничего! — успокаивал он себя. — Ват позаботится о нем…» И тут его осенила другая мысль.

«Где, черт возьми, я видел этого типа?» — подумал он.

Под типом он разумел водителя машины.

Когда месье Венс и его люди выбрались на маленькую разбитую дорожку, прошло уже пять минут с того момента, как машина скрылась за первым поворотом. Теперь уже она выезжала на шоссе.

Детектив с досадой поморщился. Он потерпел жестокое поражение. Самое лучшее, что можно сделать, решил он, это вернуться поскорее в город и установить наблюдение за квартирой Сантера, куда наверняка поспешил Тиньоль.

Увы! Через несколько часов вечерние газеты сообщали на первых страницах о сенсационном событии: исчезновении Юбера Ардсона, победителя Атлантики.

 

ГЛАВА XVII

МЕСЬЕ ВЕНС ВЫСКАЗЫВАЕТ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ

— как-только месье Венс придет, попросите его зайти ко мне в кабинет, — сказал месье Воглер.

И когда полицейский вышел, снова погрузился в чтение труда А. Пьерона «Роль мускульных ощущений в ориентировке муравьев».

Воробейчик не заставил себя ждать, но вид его не мог не вызвать удивления. Небритый, с мятым платком, торчавшим из верхнего кармана пиджака, он выглядел так, будто и не прилег за ночь.

— Добрый день, Венс, — сказал судебный следователь, пожимая ему руку. — Садитесь… Вы читали утренние газеты?

Он подвинул целую кипу газет своему сотруднику.

— кое-какие читал.

— «Экспресс»? «Об»? Месье Венс кивнул головой.

— Дают жару! — только и сказал он.

Месье Воглер закрыл «Роль мускульных ощущений в ориентировке муравьев», аккуратно положил книгу рядом с бюваром и заметил:

— Они правы… Намот на борту «Аквитании»… Жернико у Сантера… Грибб, тоже у Сантера… Вчера Юбер Тиньоль — или Ардсон, как вам угодно, — о котором нам до сих пор ничего не известно… Когда намечается пятая жертва?

— Очевидно, в самом ближайшем будущем.

— Это «очевидно» говорит о многом в плане ваших дедуктивных способностей, хотелось бы, однако, услышать и о возможностях защиты.

— Это порицание?

— Не будем горячиться, друг мой. Но, насколько мне известно, коекто из ваших товарищей горит желанием заняться этим делом. От вас зависит не давать повода для нареканий. Должен признаться вам, что я и сам подумывал, а не привлечь ли нам инспектора Малеза…

— Инспектор Малез настоящий ас… И, в общемто, второй человек будет не лишним в борьбе с убийцей Намота и его друзей.

И в заключение месье Венс счел нужным добавить:

— Вам известно, что у меня есть собственное состояние, это дает мне некоторую независимость, Я нисколько не стремлюсь к повышению в звании.

Месье Воглер отлично знал это, и, пожалуй, именно это обстоятельство заставляло его особенно ценить услуги, которые оказывал ему инспектор.

А тот между тем продолжал:

— Я бы даже сказал, что мне это вовсе не нужно… Так что не бойтесь задеть мое самолюбие. Дело, которое вы мне поручили, не совсем обычное и… Если хотите знать мое мнение, тут кроется что-то мерзкое.

— Мерзкое?..

— На мой взгляд, это самое подходящее слово. Более точного определения для действий убийцы и не подберешь, они в самом деле омерзительны.

Помолчав, месье Венс добавил:

— Словом, это пропащая душа.

Месье Воглер знал, что его собеседник человек глубоко верующий. Знал также и излюбленные выражения месье Венса, благодаря которым людям поверхностным после получасовой беседы с ним казалось, будто они постигли его целиком, хотя на деле это было далеко не так, но имто он представлялся обезоруженным.

— Я не сомневаюсь, что вы сделали немало интереснейших открытий, которые позволяют вам видеть это дело совсем в ином, непостижимом для меня свете, — сказал судебный следователь. — Вопрос не в этом. Убийце, я уверен, от вас не уйти… Но неужели вы и дальше позволите ему совершать преступления? Вот за что вас осуждают…

Постучав указательным пальцем по стопке газет, он продолжал:

— Еще две жертвы, и убийца добьется своего. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы спасти их?

Месье Венс покачал головой.

— Не две, а три жертвы… Хотя, может, и две, да только не те, о ком вы думаете…

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что Сантер и Перлонжур действительно подвергаются смертельной опасности, но не оба вместе… Либо Перлонжур, но тогда уж и его мать, которая, не забывайте, наследует его долю… Либо Сантер и мать Грибба, которая подвергается опасности и в том, и в другом случае…

И он повторил еще раз:

— Нет, не думаю, чтобы Сантер и Перлонжур вместе подвергались опасности.

— А почему, позвольте вас спросить?

— Да потому, что у меня есть все основания предполагать, что один из них и есть тот самый человек, которого мы ищем, — невозмутимо ответил месье Венс.

— Уж не хотите ли вы сказать, что один из них — убийца?

— Именно так.

Месье Воглер откинулся на спинку кресла, воцарилось молчание.

Воробейчик первым нарушил его:

— Вы только что спрашивали меня, нельзя ли их спасти… Можно… Если незамедлительно арестовать.

— Обоих?

— Обоих… Месье Сантер сообщил мне, о чем говорил его друг Жернико в злосчастный день своего возвращения. За полчаса до того, как его ранили, Жернико высказал предположение, что некий неизвестный, узнав о договоре, связавшем пять лет назад шестерых друзей, решил будто бы уничтожить их всех одного за другим, чтобы в конечном счете завладеть добытым ими богатством. Я не очень хорошо себе представляю, каким образом этот человек сможет осуществить свой замысел, не имея на это, в сущности, никаких прав. Богатство Сантера и его друзей заключается не в мешках золота, как в добрые старые времена. Скорее уж, думается, оно должно находиться в разных местах и вложено в земли, в какие-то фирмы и предприятия, разбросанные повсюду, согласитесь, украсть это практически невозможно. То есть, иными словами, вывезти.

— Разумеется, — подтвердил месье Воглер.

— Беда в том, что Жернико не продумал до конца выдвинутую им версию, — продолжал месье Венс. — Если и в самом деле допустить, что убийца вовсе не является неким неизвестным лицом, что это действительно кто-то из шестерых друзей…

Судебный следователь попытался было возразить, но его собеседник твердо повторил еще раз:

— …действительно кто-то из шестерых друзей. Как все в таком случае становится просто! Прежде всего он в курсе всех действий шестерки. Ибо нельзя не удивляться тому, что, начиная с момента гибели Намота, убийца всегда оказывался в нужное время в определенном месте, чтобы поразить очередную жертву сразу же после ее возвращения.

— Вы говорите о Намоте, но…

— Я предвижу ваше возражение. Сантер и Перлонжур находились здесь, когда их друг — случайно или нет — упал с палубы «Аквитании». Что ж, могу вам на это ответить следующее. Вопервых… Почему гибель Намота не могла быть случайной? Ведь в таком случае его смерть послужила бы толчком для убийцы, подала бы ему в какой-то мере мысль убить остальных своих друзей, а если бы его заподозрили, он вполне мог ответить: «Позвольте, как же так! Не было у меня возможности убить Намота…» Только на основании двух очевидных убийств — Жернико и Грибба — и одного исчезновения мы не имеем права утверждать, что и Намота, следовательно, тоже убили.

— Но Жернико уверял…

— Жернико вернулся больным и к тому же ничего определенного не утверждал. Вы можете также, чтобы опровергнуть мое предположение о несчастном случае, сослаться на пресловутое посмертное обвинение Намота… Однако у меня есть все основания думать, что обвинение это написано не Намотом: я сейчас вернусь к этому вопросу. Вовторых… Убийца может иметь сообщника, который находился на борту «Аквитании». Я склонен верить, что у убийцы действительно есть сообщник. Это объяснило бы множество разных вещей и, главное, бросило бы тень на третье лицо. Правда, в отношении этого лица мои подозрения не имеют под собой достаточно твердой почвы… Однако я продолжаю. Итак, убийца — один из шестерых друзей. В таком случае нетрудно распознать интерес, который толкает его на убийство, ибо он один останется в живых и…

— …и станет, следовательно, единственным наследником их общего состояния? А вы подумали о том, что тем самым он разоблачит себя?

— Необязательно. Этот человек воистину злой дух. Он, должно быть, предусмотрел все. Либо его безнаказанность обеспечит неопровержимое алиби, либо он отыскал что-то другое… Наверняка, мне кажется, отыскал что-то другое… Хотя подозрение, разумеется, рассеять не такто просто.

— А… если они погибнут все шестеро? Вернее, все восемь, ибо следует считать мать Перлонжура и мать Грибба?

— Что ж, тогда остается только третье лицо, то самое, о котором я сейчас упоминал… Однако я что-то плохо себе представляю, каким образом этому лицу удастся завладеть богатством шестерых друзей, сделать это ему будет еще труднее, чем Сантеру или Перлонжуру…

— Кто же это лицо? — спросил месье Воглер. — Я имею право знать.

— Зато у меня нет права сказать вам это. Судебный следователь заерзал в кресле.

— Безумная история! Невероятная! Самая смехотворная история за всю мою карьеру! А что вы думаете об этом Джоне Смите, который?..

— Наивная мистификация.

— Мистификация! — воскликнул месье Воглер в ужасе. — Неужели вы думаете, что у Намота перед смертью не было других забот, как разыгрывать своих друзей?

— Разве я не говорил вам, что посмертное обвинение Намота написано не им?

— А кем же, черт возьми, оно, повашему, написано?

— Убийцей.

— Кем?

— Вещи Намота были сложены в квартире его друга Сантера. В тот самый день, когда вы занялись расследованием обстоятельств исчезновения Жернико, я попросил у Сантера разрешения осмотреть этот багаж вместе с ним. Он ответил, что нам придется назначить встречу на завтра, так как он собирается провести два или три дня в гостинице. Я тотчас принял решение проникнуть к нему на квартиру ночью и осмотреть вещи в его отсутствие… Что я и сделал.

— Не слишком законная мера, — заметил месье Воглер. Пренебрежительно пожав плечами, месье Венс продолжал:

— Ничего особенного среди вещей Намота я не обнаружил. Уверяю вас, я перевернул и проверил все и в том числе, естественно, пресловутый бумажник в чемодане, где, как уверяет Сантер, он нашел письмо Намота… В тот момент его там не было…

— Но…

— Стало быть, кто-то положил его туда в последующие дни… Вопрос зачем? А затем, чтобы направить подозрение полиции по ложному пути, дабы она сломя голову бросилась на поиски предполагаемого Джона Смита… Само имя своей банальностью должно бы вызвать у вас подозрение относительно подлинности так называемого обвинения Намота… А что в этом обвинении конкретного?.. Ничего, ровным счетом ничего… Слова, слова… Повторяю, мистификация…

Месье Венс умолк на мгновение, затем продолжал:

— Я многого ждал от этого письма. Я надеялся, что и вы поймете ошибку, допущенную этим чересчур ловким убийцей… Ибо письмо его было ошибкой. Однако и это никуда нас не продвинуло. Я отдал сравнить почерк Сантера, Тиньоля и… и еще одного лица с почерком того, кто писал письмо. У Маржо, графолога, нет ни малейших сомнений. Никто из этих троих письма не писал. Но мне не удалось пока раздобыть и дать ему для сравнения образец настоящего почерка Намота, а также Перлонжура, который старательно избегает меня. Впрочем, это ничего еще не доказывает. Убийца, должно быть, не сам писал письмо, он, верно, дал его написать своему сообщнику или комуто, кто знает толк в фальшивках. Аа! Это крайне осторожный человек… и допущенная им ошибка, должен признать, совсем не так серьезна, как мне показалось вначале.

Месье Воглер вытянул под столом ноги и скрестил руки.

— Что вы собираетесь делать?

— Ситуация, как вы, наверное, догадываетесь, весьма деликатная. Я уже задавал несколько вопросов — правда, довольно беглых — Сантеру и его другу. А теперь… Как вы отнесетесь к хорошенькому аресту, самому что ни на есть противозаконному? Мы посадили бы под замок одного виновного, а другого невиновного — и это не просто предположение, а, в общемто, почти что уверенность… Но тогда мы могли бы совершенно спокойно искать тому доказательства, и уж, по крайней мере, однуто жертву удалось бы вырвать из рук убийцы. Если же вам не правится это — а я вижу, что вам это не нравится, — я могу срочно вызвать этих господ и подвергнуть их самому настоящему допросу по всем правилам… Алиби ну и все остальное…

— Мне это больше по душе! — признался месье Воглер. Опустив руки, он забарабанил пальцами по бювару.

— К тому же у нас нет доказательств, что Тиньоль в настоящий момент умер… Речь, возможно, идет всего лишь о бегстве?..

— Не смею на это надеяться.

— А исследование татуировки на груди Жернико ничего не дало?

К удивлению своему, судебный следователь увидел, как омрачилось лицо его собеседника. Казалось, тот почемуто внезапно перешел к обороне:

— Нет. Ничего скольконибудь полезного. Должен сказать, странная вещь эта татуировка, вернее, татуировки… Не менее странная, чем обнаруженная на теле Жернико рана…

Воглер изумленно поднял брови.

— Какая рана?

— Рапа на запястье. У Жернико не было ее в тот вечер, когда он вернулся. По всей видимости, ему нанесли ее уже после похищения… Конечно, это детали. Тем не менее может случиться так, что благодаря им в ближайшие дни я сумею пролить свет…

— Постарайтесь поскорее превратить этот свет в победный фейерверк! — воспользовавшись случаем, подхватил судебный следователь, которому все это порядком наскучило, ему не терпелось вернуться к своим муравьям.

Он встал.

— Извините, что я придал некоторое значение упрекам, адресованным нам прессой, — сказал он в заключение. — Не сомневаюсь, что вы распутаете это дело в самое ближайшее время.

— А если погибнет еще один человек?

Судебный следователь развел руками, мол, от судьбы не уйдешь, и месье Венс, не вдаваясь больше ни в какие подробности, вернулся к себе в кабинет.

Лицо его было сурово. Глаза блестели. Всем своим видом он словно хотел показать, что намерен, согласно излюбленному выражению полицейских с того берега ЛаМанша, «пощипать перья».

 

ГЛАВА XVIII

ТАЙНА АСУНСЬОН

— Садитесь, мадам, — сказал месье Венс.

Третье лицо, чье имя он час назад отказался назвать судебному следователю, находилось перед ним.

— Прошу прощения, что пришлось вызвать вас сюда… Но сегодня мне предстоит допрашивать других людей, и я просто не смог бы выбрать время, чтобы заехать к вам…

Выкладывая все это, он разглядывал свою посетительницу и, хотя, в общемто, был настроен против женщин, особенно против красивых — товарищи считали его женоненавистником, — не мог устоять перед соблазном и втайне восхищался этой женщиной.

Ее черный туалет был просто чудом, верхом совершенства, его можно было бы принять за траур, если бы не огромная хризантема цвета ржавчины, украшавшая корсаж. Месье Венс не без досады вынужден был признать, что она выглядит на удивление спокойной, словно пришла в гости к одной из лучших своих подруг. Он понимал, что придется действовать с величайшей осмотрительностью, что труднее всего ему будет добиться успеха, допрашивая эту женщину.

Первой в наступление с обворожительной улыбкой пошла Асунсьон.

— Не стесняйтесь, месье Венс, допрашивать меня по всем правилам, — сказала она немного нараспев — этот тон был одним из вернейших способов в ее арсенале, когда она хотела обольстить собеседника. — Я была несколько удивлена, что полиция не трогает меня, полагаю, что исчезновение Юбера Тиньоля, победителя Атлантики, толкнуло вас на крайние меры…

— Что вы имеете в виду, мадам?

— А вот что: меня ничуть не удивит, если я, в свою очередь, вызову подозрения у правосудия. Удел невиновных быть под подозрением, тогда как прохвосты спокойно разгуливают на свободе. Поэтому вы видите перед собой женщину, расположенную со всей искренностью отвечать па ваши даже самые нескромные вопросы. Знайте также, что вам не следует особо щадить меня в отношении исчезновения Марселя… то есть моего жениха… Месье Сантер рассказал мне, что с ним сталось…

Месье Венс почувствовал смущение. Он ощущал превосходство этой женщины, всегда относившейся к нему с явной симпатией. Достоинство, с каким она держалась, и очевидное стремление не уклоняться от вопросов детектива лишало того возможности действовать с нарочитой резкостью, хотя его первоначальное намерение было именно таково.

Ну как решиться сказать посетительнице, что он подозревает ее наравне с Сантером и Перлонжуром, как решиться расспрашивать ее о личной жизни, когда убийство жениха причинило ей, видимо, острую боль, повергло в глубокое горе, хотя внешне она всеми силами старалась не показывать этого?..

Месье Венс еще раз взглянул на Асунсьон, его поразило, с каким тщанием отнеслась она к своему туалету. Ему казалось, что горе лишь придает ей еще больше очарования; Асунсьон не поддалась обрушившемуся на нее несчастью и не махнула на себя рукой, а, напротив, являла постороннему взору редкую гармонию тканей и красок. «Есть такие, — думал инспектор, — кто никогда не открывает свою душу, и если уж гибнет, то гибнет молча…» И всетаки этого аргумента казалось ему недостаточно, в глубине души он даже сердился на эту женщину, испытывавшую горькие чувства, но не дававшую ни малейшего повода для жалости.

— Итак, месье Венс, что вы желаете обо мне знать? — тихонько продолжала Асунсьон. — Возможно, вы захотите узнать, где я была и чем занималась, когда убивали Намота и Грибба? Ибо, что касается моего жениха, то, как вам известно, я была рядом, когда его ранили из револьвера…

Месье Венс поднял руки в знак протеста. Он чувствовал себя смешным и ничтожным. Ему вдруг открылась беспочвенность его подозрений. Как эта хрупкая женщина могла быть причастна согласно собственным ее словам к убийству Намота и Жернико? Он подумал о сообщнике, существование которого не оставляло у него никаких сомнений, и задался вопросом, не могла ли Асунсьон знать об исчезновении своего жениха гораздо больше, чем говорила. Настолько было фантастично похищение Жернико, не говоря уже о том положении, в каком была найдена молодая женщина — голова закутана серой кисеей, вокруг шеи — шелковый шнурок! А этот обморок — ведь она так мужественно вынесла все последующие испытания — нельзя ли было разыграть его? И, наконец, вспоминая убийство Грибба, месье Венс невольно убеждал себя с некоторой долей наивности: «Уроженка Сеговии вполне способна всадить кинжал…»

Но, поглядев на изящные, тонкие руки молодой женщины, он снова устыдился самого себя, своих мыслей. Какой интерес могла извлечь испанка из гибели жениха и его друзей?.. Чего бы ему это ни стоило, инспектор решил выяснить по крайней мере это обстоятельство.

— Вы видите, сколь велико мое смущение, — любезно начал он. — Я бы все отдал, мадам, чтобы избавить вас от нового испытания. Однако общественность вполне резонно возмущается гибелью стольких людей, и мы обязаны использовать любое средство, чтобы пролить свет на это дело. Ваше приглашение задавать вам любые, даже самые нескромные вопросы заставило меня отбросить последние сомнения….

И месье Венс продолжал, стараясь не глядеть на посетительницу:

— Я не мог не заметить, каким вниманием окружают вас в последнее время месье Сантер и месье Перлонжур. Из этого можно сделать определенный вывод, возможно, ошибочный, я сразу готов признать это… Тем не менее я вынужден спросить вас, не собираетесь ли вы в скором времени стать женой одного из них?..

Вопрос рискованный! Однако реакция Асунсьон — Сантер и Перлонжур не раз уже имели возможность убедиться в этом — чаще всего обманывала всякие ожидания.

— Нет, пока еще нет! — просто сказала она своим теплым, мелодичным голосом. — Кстати, меня мучают сомнения… Возможно, я не совсем верно понимала необходимость говорить правосудию всю правду до конца…

Инспектор с любопытством посмотрел на посетительницу.

— Уж не хотите ли вы сказать, что скрыли какое-то обстоятельство, способное?..

— Судите сами. Я заявила судебному следователю, что Марсель Жернико был моим женихом. Это неправда…

Помолчав немного, она закончила свою мысль:

— Он был моим мужем.

Месье Венс откинулся на спинку кресла. Это запоздалое признание открывало перед ним неожиданные горизонты.

— Вы, верно, знаете, что я встретила Марселя на Бермудских островах, — продолжала молодая женщина. — С первой же нашей встречи он объявил, что любит меня.

На другой день он отплывал в Чарлстон. На борту корабля находился миссионер, и Марсель умолял меня немедленно соединить наши судьбы. О том, чтобы я разделила с ним скитания, и речи не было, но он надеялся таким образом крепче привязать меня к себе; этот брак вселял в него уверенность, что я буду преданно ждать его, придавал ему в какой-то мере мужества и силы, чтобы преуспеть в ближайшем будущем. Ему нетрудно было убедить меня, и мы соединили свои судьбы за несколько минут до его отплытия…

«Итак, — думал месье Венс, слушая рассказ Асунсьон, — она тоже имеет право на часть состояния шестерых друзей, она тоже может быть заинтересована в их смерти…»

— Вот почему, — сказала в заключение молодая женщина, — я не смогу выйти замуж в скором времени… Это будет второй брак…

Множество самых разных мыслей одолевало Воробейчика. Всего несколько минут назад в возможности стать женой Сантера или Перлонжура он видел для молодой женщины способ предъявить в один прекрасный день свои права. Но так как она была супругой одного из погибших и уже обладала такими правами, никакого особого интереса в новом браке у нее не могло быть. Следовало ли в таком случае думать — а легкость, с какой Асунсьон сообщила об этом, лишь подкрепляла такую версию, — что предполагаемое замужество должно было отвести подозрения полиции?

Раздался стук в дверь, и вошел дежурный: Жорж Сантер просил его принять.

Воробейчик, который горел желанием учинить ему допрос без промедления, встал, думая про себя: «От меня, моя крошка, тебе так легко не отделаться…»

Однако внешне никак не проявил своих чувств и проводил посетительницу с преувеличенной любезностью, всячески стараясь выразить ей свою симпатию. Он и в самом деле не мог избавиться от мысли, что если молодая женщина невиновна, то ей грозит неминуемая гибель.

В томто и заключалась странность этого дела: невиновный рано или поздно становился жертвой…

 

ГЛАВА XIX

САНТЕР НЕГОДУЕТ

«Но почему же сразу было не признаться в этом? — недоумевал месье Венс, вернувшись к себе в кабинет. — Почему сразу не сказать, что Жернико был ее мужем?.. Что его — стыдливость, желание оградить свою частную жизнь?.. Или, может…»

Прервав свои размышления, месье Венс поднял голову: в кабинет вошел Жорж Сантер.

— Что все это значит? — разразился он с ходу, не обращая внимания на протянутую руку инспектора.

— В чем дело? — изумился месье Венс.

— С каких это пор вы, желая встретиться с кемто из нас, посылаете за нами полицейского? Пускай в штатском, по всетаки полицейского…

Воробейчик развел руками, как бы извиняясь.

— Очевидно, мои указания неверно истолковали… Я всегонавсего распорядился, чтобы вас поставили в известность о том, что мне необходимо срочно поговорить с вами.

— Срочно?.. Да что вы… И поэтому меня тащат сюда как… как преступника?..

— Садитесь, прошу вас, — сказал месье Венс и сам снова сел за письменный стол. — Положение более чем серьезно, надеюсь, вы извините неуместное рвение одного из моих подчиненных.

Сантер ничего не ответил и остался стоять, опираясь на трость, с перчатками в руках.

— Вы сами поведали мне о предположении, высказанном незадолго до смерти вашим другом Жернико, — продолжал месье Венс. — Он утверждал — вероятно, вы помните это? — что какой-то неизвестный проведал тем или иным образом о пакте, связавшем вас и ваших друзей пять лет назад. Он еще добавил, вызвав у вас недоверие, что человек этот намеревается завладеть добытым вами богатством, неумолимо уничтожив вас одного за другим…

— К чему вы клоните? — сухо прервал его Сантер.

— Так случилось, что я вернулся к версии вашего друга Жернико и досконально изучил ее. На то были серьезные причины, окажите милость поверить мне па слово. И в результате я пришел к такому заключению: убийца не может быть неизвестным чужаком, ибо у него практически нет возможности завладеть состоянием всех шестерых, вернее, следовало бы сказать, девятерых…

Не обратив внимания на цифру «девять», Сантер подхватил насмешливым тоном:

— Естественно! Предположение было смехотворным! Я сразу сказал об этом Жернико, и не требуется большого ума…

— Ну не так уж оно смехотворно! — продолжал месье Венс, словно и не заметив оскорбительных интонаций своего собеседника. — Только требовалось, как я уже сказал, изучить это предположение досконально. Взяв его за отправную точку, я пришел к выводу, что убийцу следует искать в самом окружении жертв… и что один из вас шестерых и есть убийца! — закончил он громовым голосом.

Сантер сделал шаг вперед.

— Что вы сказали?

Он буквально задыхался от негодования, но месье Венс и глазом не моргнул. Не спеша поведал он своему собеседнику о разговоре, который состоялся у него утром с судебным следователем, по крайней мере, о части этого разговора, касавшейся избранной им системы рассуждений, которые и привели его к заключению, что убийцу следует искать среди шестерых друзей.

Сантер слушал его с нескрываемым интересом, и лицо его малопомалу покрывалось смертельной бледностью.

— Великолепно! — сказал он наконец. — А вы подумали о том, что трое из нас уже мертвы, а может, даже и четверо?

— Да, я об этом подумал.

— В таком случае вы, верно, решили, что… Голос Сантера дрогнул.

— …что убийцей должен быть кто-то из оставшихся в живых?..

— Разумеется, и потому мне тотчас пришла в голову мысль вызвать вас сюда, чтобы спросить, чем вы занимались в тот день, когда…

Месье Венс умолк. Лицо Сантера исказилось от гнева, и он двинулся на него. Очутившись возле стола инспектора, Сантер поднял кулак и обрушил его на бювар.

— Несчастный! Уж не хотите ли вы сказать, что я мог, — я! — покуситься на жизнь дорогих мне друзей?

— Весьма сожалею, — спокойно ответил месье Венс, — но обстоятельства вынуждают меня рассмотреть все возможные варианты…

— Вы оскорбили меня! — крикнул, потеряв над собой всякую власть, Сантер. — Ничтожный глупец, да вы понятия не имеете о величии нашей дружбы!.. Вы оскорбили меня и ответите за это!..

Месье Венс встал.

— Но прежде вы ответите на мои вопросы, месье Сантер.

Он позвонил.

— Попросите, пожалуйста, месье Крупле немедленно прийти сюда, — сказал он явившемуся на звонок дежурному. — Нужно будет записать показания.

Дежурный исчез, а Сантер вплотную подошел к месье Венсу.

— Я всегда испытывал к вам антипатию, вы мне ненавистны! Ядовитая гадина! Но мы еще встретимся и тогда…

Отстранив Сантера, инспектор занял свое место за письменным столом.

— Сожалею, — молвил он с полнейшим равнодушием. — Сожалею, но поступить иначе не могу. Я полагал, что вы имеете более точные представления о требованиях, порою тягостных, обусловленных нашим ремеслом. Предупреждаю, что обязан спросить вас, чем вы занимались в то время, когда совершалось убийство ваших друзей, причем ваши показания будут записываться… Если такой порядок вас не устраивает, скажите. У меня есть другие возможности, судебный следователь с превеликим удовольствием тут же подпишет ордер на ваш арест… Он обернулся.

— Входите, месье Крупле. Нужно запротоколировать ответы этого господина… Располагайтесь за маленьким столиком, там вам будет удобно…

Лицо Сантера попрежнему было мертвеннобледным, он никак не мог прийти в себя.

— Оставим на данный момент смерть вашего друга Намота, — сказал месье Венс, закуривая сигарету. — Если позволите, до того, как будет доказано обратное, я буду называть их вашими друзьями… Оставим также смерть и похищение Жернико…

— Черт возьми! Вы можете сколько угодно обвинять меня, изображая из себя великого инквизитора… Но раз другого выхода нет, мне, видимо, придется, чего бы это ни стоило, говорить на вашем языке. Так вот, каким образом, повашему, я мог совершить эти два преступления?..

— Намот мог погибнуть в результате несчастного случая, а Жернико мог убить ваш сообщник…

Сантер невольно сжал кулаки.

— Сообщник? Вот как… И у вас, конечно, имеются кое-какие соображения насчет личности этого сообщника?.. Надеюсь, вы не думаете, что это некий бесплотный Дух?..

— Нет, я так не думаю. Однако вы, насколько я понимаю, хотите поменяться со мной ролями, месье Сантер. Сожалею, но вынужден вам напомнить, что вопросы задавать надлежит мне. Вероятно… вы помните, что я отказался сообщить вам свои соображения по поводу убийства Нестора Грибба… Сама возможность такого ужасного предположения вызывала у меня глубокое отвращение… Однако сегодня я вынужден сказать вам об этом… Я уже объяснял вам в самый день преступления, каким образом убили Грибба… Но это могло произойти совсем иначе, причем гораздо проще…

— И убить его, конечно, мог я?

— Вот именно, вы. Вспомните, что я вышел на площадку только после того, как услышал ваш крик… И в самом деле, куда как просто было всадить кинжал в спину вашего друга, когда вы сжимали его в своих объятиях… а уж потом позвать меня. Что вы можете на это сказать?

Сантер сел. В полном изнеможении он схватился руками за голову.

— Я… Мне нечего сказать… Как опровергнуть клевету…

Мосье Венс покачал головой.

— Дело в том, что сказать вам по поводу этого предположения действительно нечего. Одному Богу известно, что произошло тогда на лестнице. Но мне хотелось бы помочь вам, месье Сантер… Можете ли вы поклясться перед Богом, что не убивали вашего друга Нестора Грибба?.. Предупреждаю вас, что в глазах правосудия это ничего не меняет, но лично мне всегда отвратительно думать, что можно принести ложную клятву и, быть может…

Сантер встал.

— Клянусь перед Богом, — тихо, но твердо произнес он, — что я неповинен в убийстве моего друга Нестора Грибба, а также…

— Не стоит продолжать… Вы, конечно, понимаете, что никто в мире не может сказать, убили вы Грибба или нет, ведь на площадке, кроме вас, никого не было. Естественно, если бы я смог доказать, что вы совершили другие преступления, вывод напрашивался бы сам собой… Быть может, следует задать вам и такой вопрос: вы, разумеется, отрицаете, что кинжал принадлежит вам, и вы его, конечно, не видели до того дня, когда было совершенно преступление?.. Можете записать ответ, мосье Крупле…

— Я это отрицаю, — сказал Сантер. И с сожалением добавил:

— …раз уж вы поставили меня в такое положение, что приходится что-то отрицать.

Месье Венс погасил в пепельнице сигарету.

— Я готов признать всю незаконность данного допроса, однако полагаю, что вы, так же как и я, не стали бы придерживаться формальностей, ибо истина дороже всего, и чем скорее мы ее установим, тем лучше… Кто знает?.. Если вы невиновны, ваша жизнь, возможно, зависит от того, как быстро мы проясним это дело… Но вернемся к исчезновению Юбера Тиньоля… На разбитой дороге, которая идет от запасного выхода с аэродрома, мы обнаружили следы колес автомобиля… Я не стал бы придавать этому обстоятельству большого значения, если бы похищение Тиньоля на автомобиле не объясняло его внезапного исчезновения… Наверняка таким образом его заманили в какуюто ловушку… В определенный момент мы находились вместе на летном поле… Потом я потерял вас из виду… Где вы были?

— Среди толпы.

— Я вас не заметил.

— В этом нет ничего удивительного…

— О возвращении Тиньоля вы узнали, находясь в обществе вашего друга Перлонжура, почему вы с ним рассталась?

— Перлонжур остался в кафе, чтобы позвонить вам, а я схватил такси…

— Что вы сделали, когда Юбер Тиньоль бросился бежать к запасному выходу с аэродрома?

— Я не видел, что он убежал. Повторяю, меня зажало в толпе. Я решил как можно скорее вернуться домой, думая, что Тиньоль, как-только выберется с аэродрома, приедет ко мне.

— Как вы добрались до дому?

— На такси.

— Не могли бы вы сообщить мне номер машины?

— Конечно, нет.

— Консьерж, разумеется, видел, когда вы вернулись домой?

— Нет, я вошел через дверь черного хода.

— К прискорбию своему, вынужден заметить следующее, месье Сантер: пока не будет доказано обратное, у меня есть все основания думать, что вы, по меньшей мере, имели возможность участвовать в похищении Юбера Тиньоля.

И в заключение месье Венс добавил:

— Однако успокойтесь. Этих фактов недостаточно, чтобы оправдать ваш арест. О чем я весьма сожалею, ибо я предпочел бы держать вас у себя независимо от того, виновны вы или нет. Тогда, по крайней мере, я спас бы хоть одну человеческую жизнь — вашу, если вы невиновны… С другой стороны, если вы виновны, я спас бы жизнь четырех людей… Ладно!.. А теперь я попросил бы вас еще раз рассказать мне во всех подробностях о возвращении вашего друга Жернико…

Десять минут спустя Сантер покинул кабинет инспектора. Его шатало, и ему пришлось возвращаться домой на такси. Прощаясь с ним, месье Венс просил его никуда не уезжать, так как правосудию он мог понадобиться в любую минуту. От его недавнего гнева не осталось и следа, па смену ему пришло глубокое, безысходное уныние.

«Теперь возьмемся за следующего!» — проворчал Воробейчик после того, как ушел Сантер.

Однако рассчитывать на то, что допрос Перлонжура даст больше, нежели допрос его друга, не приходилось. Он еще раз убедился, что дело слишком сложно, чтобы при помощи одних вопросов, как бы ловко их ни ставить, можно было разоблачить убийцу.

— Пригласите месье Перлонжура. Нет, подождите минуточку…

И он снял телефонную трубку.

— Да, Венс слушает… Обнаружен?.. Как? Что вы говорите?..

Он внимательно слушал, и лицо его все больше мрачнело.

Наконец он повесил трубку и повторил более жестким тоном:

— Пригласите месье Перложура.

 

ГЛАВА XX

ПЕРЛОНЖУР СКРЫВАЕТСЯ

Перлонжур вошел в кабинет и, последовав приглашению детектива, сел. Выглядел он как обычно, то есть был похож на обиженного ребенка, но уверенности в себе ему явно не хватало, не то что Сантеру.

Он украдкой взглянул на месье Венса, затем на секретаря.

— Я как раз собирался зайти к вам, месье Венс, когда один из ваших людей явился ко мне в гостиницу и сказал, что вы хотите срочно меня видеть. Он счел даже нужным проводить меня сюда, хотя, между нами говоря, беседа с ним не представляет особого интереса.

— Вы собирались зайти ко мне? Зачем?

— Я… Я хотел предложить вам свои услуги.

— Чего ради?

— Ради того, чтобы найти убийцу моих друзей.

— Слишком поздно! — сурово сказал месье Венс. — У меня уже нет возможности принять ваши услуги, по крайней мере, в том смысле, как вы это понимаете.

И точно так же, как Сантеру, он коротко, в довольно резких выражениях изложил положение дел своему собеседнику.

Тот слушал его не перебивая.

— Я ожидал этого, — сказал он детективу, когда тот умолк.

Однако месье Венсу показалось, что голос выдавал его, ибо звучал не так твердо, как хотелось бы Перлонжуру.

— Чего вы ожидали? — настаивал инспектор нарочито агрессивно.

— Всех этих подозрений… Быть может, следовало бы даже сказать: «этого обвинения»?.. В какой-то мере оно было неизбежно… Те из нас, кого еще не настиг убийца, попадают под удары правосудия… Ваши выводы — соблазнительные, ничего не скажешь, — не оставляют нам никакого выбора, делать нечего, придется, видно, дать убить себя, чтобы доказать свою невиновность!

Это замечание было чересчур справедливым, чтобы оставить месье Венса равнодушным.

— Увы, да, месье Перлонжур! Такова ситуация. Радоваться, я с вами абсолютно согласен, тут нечему, и, надеюсь, вы понимаете, что для вас жизненно важный интерес состоит в том, чтобы дело это разрешилось в самое короткое время. Ваш друг Сантер выразил глубокое возмущение, когда мне пришлось допрашивать его. От всей души надеюсь, что вы проявите больше благоразумия. Я говорил это месье Сантеру и повторяю вам: в данный момент мне не хотелось бы касаться гибели Намота… Но хотелось бы от вас услышать, где вы находились в тот день, когда стреляли в Жернико?

— Я ездил повидаться со своей старой матерью, которая живет в деревне В…

— Если не ошибаюсь, вы должны были встретиться с Сантером в тот же вечер у него на квартире?

— Да, это так. Но я опоздал на поезд и приехал позже, чем предполагал.

— Месье Сантер утверждает, что встретил вас на лестнице, когда возвращался домой вместе с доктором Тьено.

— Верно, я дошел как раз до площадки второго этажа, когда появились они…

— Полагаю, вы прямо с вокзала направились к другу?

— Нет, я задержался, встретив на перроне старого товарища по учебе, который уезжал за границу.

— Каким образом вы вошли в дом Сантера? Видимо, через дверь черного хода?

— Да, я привык ходить там, чтобы не отвечать каждый раз на вопросы консьержа.

Месье Венс записал в блокнот часы следования поездов, на которых ехал Перлонжур, собираясь тщательно проверить его слова.

— А теперь, с вашего позволения, вернемся к убийству Нестора Грибба. Согласитесь, случай довольно странный, но почемуто всякий раз, как совершается преступление, вы появляетесь там буквально через несколько минут… В тот момент я спрашивал вас об этом, однако вы отказались сказать мне, что привело вас к вашему другу. Вы заявили, что собирались поговорить с ним по личному делу. Вы и теперь не хотите отвечать на этот вопрос?

Перлонжур вздохнул.

— Мы с Сантером чуть не поссорились тогда из-за… из-за одной женщины. И в тот день я решил добиться окончательного объяснения с ним, что, впрочем, я и сделал двумя или тремя днями позже. Добавлю…

Казалось, он колебался.

— …что я не без труда решился на этот шаг. И в тот момент, когда я уже собирался войти в дверь черного хода, страх произнести непоправимые слова удержал меня, я прислонился к стене, чтобы еще раз обдумать положение, и… несколько минут, вероятно, провел так.

Аа! — молвил месье Венс. Молодой человек мог, конечно, провести эти десять минут совсем иначе, не так, как говорил. С другой стороны, ничто не вынуждало его к такому признанию, и, быть может, именно это обстоятельство послужило причиной того, что убийца Грибба — если он действовал соответственно выводам месье Венса, сделанным им в день убийства, — вынужден был бежать по крышам, не решившись из страха быть узнанным выйти через дверь черного хода и пройти таким образом мимо Перлонжура.

— Вы сообщили мне по телефону о возвращении Юбера Тиньоля, — снова заговорил детектив. — Что вы делали после того, как позвонили мне?

— Я остановил такси и попросил отвезти меня па аэродром.

— Я не заметил вас на летном поле.

— Ничего удивительного. Такси по дороге сломалось, и я потерял драгоценное время, пока искал другое. Когда я приехал на аэродром, толпа начала уже расходиться…

— Аа! — снова молвил месье Венс.

Не исключено, что молодой человек говорил правду, но отсутствие возможности найти свидетелей, которые подтвердили бы его слова, открывало широкое поле для всяческих подозрений.

— И вы, конечно, не запомнили номеров такси, на которых ехали к аэродрому?

— Конечно, нет.

— Что вы сделали, когда поняли, что приехали слишком поздно на встречу с вашим другом?

— Я вернулся к себе.

— На чем?

— На трамвае… Я… Я не очень богат, месье Венс.

— Это как сказать. Когданибудь вы станете очень богаты… если Богу угодно будет сохранить вам жизнь.

— Нет. С первой моей встречи с Сантером я выразил намерение отказаться от состояния моих друзей.

— Вас обязывает принять его пакт, который вы заключили пять лет назад.

— Ошибаетесь. Никто на свете не сможет обязать меня к этому.

— Такое бескорыстие производит, прямо скажем, приятное впечатление… Ктонибудь видел вас, когда вы возвращались к себе в гостиницу в тот вечер? Вообще мог бы ктонибудь подтвердить ваши сегодняшние показания?

После долгого раздумья Перлонжур сказал:

— Нет, не думаю. Ведь обычно не заботишься о свидетелях, если не знаешь, что над тобой тяготеет подозрение…

— Стало быть, мне приходится верить вам на слово, а моя… профессиональная совесть решительно восстает против этого! Мне думается, я буду вынужден задержать вас в прокуратуре.

Перлонжур страшно побледнел.

— Вы хотите сказать, что… что собираетесь арестовать меня?

Месье Венс молча кивнул головой.

«Ничего не поделаешь! — думал он. — Конечно, вина его доказана ничуть не больше, чем вина Сантера, но мне совершенно необходимо держать одного из них под замком. Вот тогда и посмотрим, как поведет себя преступник, будет ли он и дальше убивать. В настоящее время никаким иным действенным средством, способным пролить хоть какой-то свет на это дело, я не располагаю. Месье Воглер, наверное, будет не слишком доволен… Но ничего не поделаешь!»

— Я настаиваю на своей невиновности, месье Венс! — сказал Перлонжур дрожащим голосом.

Инспектор наклонился к молодому человеку.

— Хотелось бы вам верить. Но увы! Вы слишком скомпрометированы в убийстве Жернико и Тиньоля, чтобы…

— Но Тиньоль, может, еще жив!

— Он мертв. Мне только что сообщили, что труп его найден в канаве возле дороги, ведущей к деревне С., расположенной в восьми километрах от аэродрома. Вашего друга увезли, видимо, на автомобиле, его похититель — возможно, шофер, — вместо того чтобы доставить его в город, свернул к деревне… Какаянибудь поломка послужила ему, верно, предлогом, чтобы высадить Тиньоля из машины, и ваш друг был, очевидно, убит на месте. Его убили двумя выстрелами из револьвера.

— Ужасно, — пробормотал Перлонжур. Выглядел он при этом подавленным.

— Итак, — продолжал месье Венс, — я, стало быть, сообщил вам, что вы чересчур скомпрометированы в случаях этих двух убийств, поэтому я не могу оставить вас па свободе. Я уж не говорю об убийстве Грибба…

Тон его несколько смягчился.

— И всетаки не волнуйтесь: у меня есть все основания думать, что если вы невиновны, то ваше заключение продлится недолго…

Перлонжур, казалось, внезапно смирился со своею участью.

— Хорошо! — сказал он. — Есть, правда, одна вещь, в которой вы не можете мне отказать, месье Венс: мне надо заехать в гостиницу, чтобы взять там кое-какие необходимые вещи и позвонить одному человеку, который… который мне очень дорог.

— Можете позвонить из моего кабинета. А за вашими вещами я пошлю полицейского, только напишите ему список, что вам требуется.

— Нет, — продолжал настаивать молодой человек. — Вы не можете отказать мне в этом!.. Если хотите, поедемте со мной. Я подумал, что, может быть, швейцар заметил, как я возвращался вчера вечером, и что если я сам спрошу его…

— Ну хорошо, едем! — решил вдруг месье Венс.

Машина прокуратуры быстро доставила их по назначению. Молодой человек собрал на глазах у месье Венса коечто из своих вещей, затем они обратились с вопросом к швейцару.

Но тот ничего определенного сказать не мог.

— Столько народу входит и выходит, так что сами понимаете…

Однако эта неудача, казалось, не так сильно огорчила Перлонжура, как следовало ожидать.

— Я совсем забыл о телефонном звонке! — сказал он вдруг, открывая с левой стороны застекленную дверь.

— Только скорее! — машинально напутствовал его месье Венс.

Перлонжур в точности выполнил его указание. Застекленная дверь вела в узкий коридор, который, в свою очередь, вел во двор гостиницы. Когда месье Венс, спохватившись, отправился на его поиски, выяснилось, что Перлонжур скрылся.

 

ГЛАВА XXI

ПЯТАЯ ЖЕРТВА

Открыв ключом дверь своей квартиры, ту самую, которая вела прямо в гостиную, Сантер вошел в комнату и включил свет.

После визита к месье Венсу, визита, который произвел на него самое тягостное впечатление, он отправился ужинать в один из ресторанов в центре города. Собравшись было закончить вечер в мюзикхолле, он тут же передумал и решил пойти домой.

«Вопросы этой проклятой полицейской ищейки совсем сбили меня с толку, — думал он. — Лучше пораньше лечь спать…» Бросив на стул шляпу и трость, он подошел к столу, стоявшему посреди комнаты. Там на видном месте лежал большой серый конверт на его имя с надписью: «Срочно и конфиденциально».

Сантер упал в кресло и разорвал конверт. Внутри находился сложенный вдвое листок, на котором значилось:

«Итак, пришел мой черед!» — прошептал он, с горечью вспомнив обвинение, выдвинутое месье Венсом.

Он, Сантер, убийца своих друзей! Теперь довольно было показать эту бумагу инспектору, чтобы убедить его в своей невиновности. Но вот вопрос, успеет ли он показать ее? Уж не собирается ли неведомый убийца нанести ему визит этой ночью?

Сантер задумчиво воззрился на телефонный аппарат. Все зависело от него самого, он может предупредить месье Венса, и тот сразу устроит западню.

Да… Но, кроме того, что Сантеру неприятно было обращаться за помощью к инспектору, вполне возможно, что убийца бродит уже где-то поблизости и, заметив полицейских, откажется от своего пагубного намерения. Зато какое торжество для Сантера, если он сам, без посторонней помощи, сможет обезвредить и разоблачить загадочного убийцу!

Решение его было тотчас принято. Он не станет звонить месье Венсу, никого не позовет на помощь и не убежит из своей квартиры… Напротив, удобно устроившись в кресле, он будет дожидаться их общего неумолимого врага.

как-только Сантер почувствовал в себе решимость драться, им овладело величайшее спокойствие. Без волнения подумал он об Асунсьон, представив себе ее лицо, затем, обладая в достаточной мере и мужеством и чувством юмора, встал и достал с книжной полки «Надгробное слово» Боссюэ.

Потом придвинул кресло к столу, положил книгу рядом с собой и вытащил из кармана брюк браунинг. Тщательно проверив его, он сунул оружие в правый карман пиджака и сел в кресло.

«Прекрасно!» — подумал он.

В самом деле, лучше и быть не могло. Сидя возле телефона спиной к стене, он держал под контролем обе двери, ведущие в гостиную: ту, что выходила па лестничную площадку, и ту, что отделяла от гостиной спальню.

Он открыл «Надгробное слово», но не мог заставить себя сосредоточиться и погрузиться в чтение. Тогда воображению его стало рисоваться внезапное появление убийцы в том или другом углу комнаты.

«Он, верно, чувствует свою силу, если не устоял перед соблазном предупредить меня…»

В памяти всплыли слова месье Вепса, твердо заявившего: «Убийцу следует искать в самом окружении жертв… Один из вас шестерых и есть убийца!» Один из вас шестерых, теперь это сводилось к одному из вас двоих.

«У меня есть все основания думать, что это не я, — рассуждал Сантер, — и не менее веские основания думать, что это не Перлонжур!»

Впрочем, разве он не сказал инспектору: «Вы понятия не имеете о величии нашей дружбы?..»

Часы пробили половину. Сантер закрыл глаза. В этот час с улицы почти не доносилось никаких звуков, а в доме царила полнейшая тишина.

«Ты осужден…»

Ему вдруг вспомнилась пророческая фраза Жернико, но он тотчас прогнал ее… Стоило ли пять лет скитаться и вести жизнь, полную приключений, чтобы позволить одолеть себя страху в наглухо закрытой квартире в центре огромного города!

Нетнет, он не боялся. Он полностью владел собой. Разве что чутьчуть нервничал…

Закурив сигарету, он снова попытался вызвать в памяти волнующий образ Асунсьон. После последней своей встречи с Перлонжуром он не решался даже спрашивать себя, любит ли его эта женщина и будет ли когданибудь принадлежать ему.

Раздался бой часов, Сантер сосчитал удары. Десять. Придет ли этот человек сегодня ночью? Решится ли на такую неслыханную дерзость? Или скорее станет дожидаться, как делал это до сих пор, удобного случая?

Сантер внезапно выпрямился и, хотя не утратил власти над собой, не мог всетаки удержать охватившую его дрожь. Но вскоре взял себя в руки, повторяя, словно заклинание: «Ну ладно… Ладно…»

Комната неожиданно погрузилась во тьму.

Сантер заставил себя подождать с минуту, не двигаясь. Он чувствовал, как по щеке катилась капля пота.

Затем вцепился в подлокотники кресла, подумав: «Пробка выскочила… Наверняка пробка выскочила, а может, и авария какая… надо проверить…» Он встал и ощупью направился к окну, более светлый прямоугольник которого вырисовывался на ковре.

Увидев свет в окнах гостиницы напротив, Сантер подумал: «Ну, конечно… пробка выскочила…»

И в этот самый момент раздался звонок в дверь.

Сантер стиснул зубы. Он не дрогнет. Ведь не тряпка же он. Пять лет жизни, полной приключений… Сейчас увидим!

Сунув руку в правый карман пиджака, он твердым шагом подошел к двери и резко распахнул ее настежь.

В тусклом свете, сочившемся сквозь окно лестничной клетки и слабо освещавшем площадку, застыла чья-то высокая черная фигура.

— Кто вы? — молвил Сантер.

Мужчина, черты лица которого трудно было различить в полумраке, снял шляпу и голосом, показавшимся Сантеру почемуто знакомым, спросил:

— Я имею честь видеть месье Сантера?

— Да. Что вам угодно?

— Инспектор полиции Фредерик. Месье Воробейчик поручил мне охранять вас.

— Я не ребенок. И сам могу с этим справиться.

— Весьма сожалею, месье Сантер. Мне дали задание, я обязан его выполнить…

— Ладно… Входите.

Сантер отошел, пропуская инспектора. Где он слышал этот голос? Наверное, во Дворце правосудия… И кого всетаки напоминал ему инспектор Фредерик?

— Черт, ничего тут у вас не видно! — проворчал тот, наткнувшись на пуфик.

— Пробка только что выскочила, — сказал Сантер. — Щиток находится в шкафу на лестничной площадке. Если вы поможете мне, я улажу это…

Он направился к маленькому секретеру, на котором, знал, должен стоять подсвечник, чиркнул спичкой и зажег свечу.

Наполовину повернувшись спиной к своему гостю, он затылком чувствовал на себе его взгляд и вдруг отчетливо понял, что сам впустил врага, убийцу своих друзей. Его словно озарило. Никакой это не инспектор полиции. И наверняка это он выключил электричество.

С хрупким светильником в руках Сантер медленно направился к выходу на площадку и открыл щиток.

— Месье Фредерик!

Из тьмы появился мужчина.

— Да, месье Сантер?

— Не могли бы вы помочь мне? Подойдите поближе…

Мужчина сделал два шага вперед, и Сантер, подняв подсвечник, заметил, что на нем были очки в роговой оправе, а нижнюю часть лица скрывал шарф. С этой минуты последние его сомнения, если таковые еще имелись, рассеялись…

— Инспектор полиции… — задумчиво произнес он. — Прекрасное, должно быть, ремесло. Богатое всякими неожиданностями, волнениями, верно?.. Например, когда вы преследуете убийцу, гнусное существо, которое наносит удар исподтишка, когда вы настигаете его, чувствуете его, можно сказать, рядом с собой… Должно быть, это прекрасный момент?.. Будьте любезны, подойдите поближе, месье… Фредерик, не так ли? Представьте себе, я никак не мог вспомнить ваше имя!

Оба мужчины стояли теперь рядом перед щитком. Сантер еще немного поднял свечу и с трудом удержал дрожь: в очках так называемого инспектора не было стекол.

«Итак, он здесь… Это он… Он у меня в руках!» — думал Сантер.

В то же время он мучительно пытался вспомнить, где ему всетаки довелось видеть глаза этого человека. Ибо он их уже когдато видел. Взгляд этот Сантеру был знаком, хорошо знаком!

«Теперь самое время», — подумал он.

— Я попрошу вас подержать подсвечник и посветить мне, пока я проверю щиток…

— Давайте, — сказал мужчина, ничего, казалось, не подозревая.

Сантер отдал ему свой светильник и сунул руку в карман пиджака.

— Ни с места… или я буду стрелять! — приказал он, с живостью вытаскивая браунинг.

Воспользовавшись тем, что мужчину обременял подсвечник, он левой рукой сорвал с него шарф и сбил очки.

Но едва он сделал это, как тут же отступил, в ужасе прислонясь к стене.

— Ты! — пробормотал он, и в голосе его прозвучало неистребимое недоверие.

Больше он ничего не успел сказать. Неизвестный выстрелил в упор сквозь карман своего пиджака.

 

ГЛАВА XXII

«МАДАМ ПОХИТИЛИ!»

— Жаль! — сказал месье Венс. — Жаль, месье Воглер, что вы не разрешили мне арестовать их! Сантер был бы сейчас жив, а Перлонжур — в наших руках…

— Что делать? — простонал судебный следователь. — Что делать, Венс? Моей карьере теперь конец! Вашей, конечно, тоже, но вамто это ведь все равно.

— Ошибаетесь… Мне это далеко не безразлично, все вокруг будут говорить, что по моей вине погибло пять человек.

— Но тут нет вашей вины! Ято знаю, что вы ни в чем не виноваты! Что вы могли еще сделать?.. А мне, вы правы, мне следовало сразу же, как-только вы об этом сказали, подписать два ордера на арест, один — на имя Сантера, другой — на имя Перлонжура… А теперь…

Энциклопедический месье Воглер, как именовала его Асунсьон, уныло опустил голову.

— Вы, конечно, понятия не имеете, где скрывается Перлонжур? — спросил он спустя некоторое время.

— Понятия не имею… Но его поисками занимаются Анри, Вальтер и Кардо.

— Нет ни одной газеты, где бы не говорилось, что он убийца… Что будем делать?

— Я только что телеграфировал капитану «Аквитании», — сказал месье Венс бесстрастным тоном. — От его ответа многое зависит.

Он подчеркнул слово «многое».

— Но ему ведь придется всерьез заняться вашим вопросом. На это уйдет еще какое-то время.

Вернувшись к себе в кабинет, месье Венс рухнул в кресло и, закурив сигарету, попытался уточнить свою мысль. Мысль, на первый взгляд абсурдную… Ему вспомнилось, как совсем недавно он говорил Сантеру, что обнаружил множество интересных деталей, но что все они, казалось, еще больше запутывали дело. Он тогда добавил, что тем не менее нисколько не сомневается, что в конечном счете они в один прекрасный день помогут установить истину. И теперь этот день настал, тот самый день, когда, собрав все детали воедино, инспектору предстояло докопаться до сути.

«Боже милостивый, только бы пришел наконец ответ от капитана „Аквитании“!»

Пробило три часа, затем четыре. Месье Венс не шелохнулся. Он положил руки на стол, а голову — на руки. Казалось, он спал. Но вот он очнулся, придвинул к себе лист бумаги и сделал торопливый набросок. Потом долго размышлял над этим наброском и в конце концов, скомкав бумагу, сделал из нее шарик и бросил в корзинку.

В дверь постучали, и в кабинет вошел дежурный.

— Там женщина, она очень просит принять ее…

— Женщина? А имя свое она вам назвала?

— Нет. Сказала только, что служит у дамы, которую господин инспектор хорошо знает, и что ей необходимо сейчас же поговорить с господином инспектором… Она, похоже, совсем не в себе.

— Приведите ее.

Минуту спустя в кабинет вошла женщина средних лет. Месье Венс тотчас узнал ее: то была горничная Асунсьон. Сразу было видно, что она очень взволнована, и первое, что она сказала, это: «Мадам похитили!»

— Неужели! — молвил месье Венс с нарочитым сомнением в голосе, что обычно толкало бесхитростных людей на скорые и откровенные признания.

— Да, месье! — воскликнула посетительница, упав на стул, жалобно скрипнувший под ее тяжестью. — Я сказала все, как есть… Мадам похитили… Бедняжка, она вышла вчера вечером сразу после ужина… «Пойду прогуляюсь немного, Мария», — сказала она мне… А потом, вижу, возвращается примерно в половине одиннадцатого с каким-то господином… И такая бледная, просто как мертвец…

— А господин, как он выглядел?

— Этого я не могу вам сказать… О, сами понимаете, не потому, что не глядела на него… Он был высокий, это точно, в шляпе и в очках… И еще шарф… Но вот сказать, какой он, красивый или безобразный, я бы не смогла… Он почти все время поворачивался ко мне спиной, я так думаю, пожалуй, что и нарочно… Ну а я все стояла и смотрела, тут мадам и говорит: «Оставьте нас, Мария…» Она была так расстроена, сама не своя, я даже спросила, не надо ли ей чего… «Ничего не надо, — сказала она мне, — оставьте нас…» Тут я пошла к себе на кухню, а дверьто, само собой, оставила открытой… И все время слышала, как они спорили, у мужчины голос суровый, жесткий, а бедная мадам вроде как жаловалась или даже умоляла… У меня сердце все переворачивалось, только не могла же я оставаться там всю ночь… Я пошла спать, но, само собой, не могла сомкнуть глаз… Нечасто мадам принимает мужчин, а ведь такая красивая, и первоето время я очень удивлялась… А этого я ни разу не видела, он мне показался противным типом… Мужчина, который прячет лицо, дарованное ему самим Господом Богом, чего уж тут хорошего… И вот, пока я там изводилась, места себе не находила, слышу, дверь закрывается, а потом — голоса на лестнице, и снова дверь хлопает… «Входная, на улицу», — подумала я… Тут я встаю, открываю окно и высовываюсь… И что же я вижу?.. Мадам и этот мужчина переходят улицу… Он ее за руку держит, как будто тащит… Потом, вижу, в такси садятся… Я уж не знала, что и подумать… Мадам ушла посреди ночи, можно сказать, с неизвестным… Всю ночь я не могла заснуть, такто вот…

Месье Венс изо всех сил сдерживал себя, остерегаясь прервать рассказ доброй женщины. Он по опыту знал, что прибывать таких людей не распространяться попусту и говорить короче — только время терять.

— Сегодня утром я, как обычно, поднимаюсь в комнату мадам с завтраком… Стучу: никакого ответа… Снова стучу: опять никакого ответа… Делать нечего, я вошла… Мадам в комнате не было, и кровать была не разобрана… Вы, конечно, понимаете, мне совсем не понравилось, что она, как бы вам сказать, ну, в общем, не ночевала дома: мадам такая хорошая, порядочная… Ничего, думаю, придет и наверняка все объяснит мне…

— А она так и не пришла?

— Нет, месье!.. Вот я и решила, что ее похитили!.. Она такая красивая, а люди такие злые!.. Я пришла к вам, потому что мадам часто говорила о вас… И я подумала…

В этот момент зазвонил телефон.

— Одну минуточку, мадам, — сказал месье Венс и снял трубку.

Он слушал, что ему говорили, и лицо его постепенно прояснялось.

— Прекрасно, Вальтер. Не отставайте от него ни на шаг. Держите связь с месье Воглером… Что?.. Арестовать его?.. Нет, нет… Ни в коем случае, слышите?.. Следите за ним, но не трогайте… До свидания.

Повесив трубку, он повернулся к посетительнице.

— В котором часу ваша хозяйка ушла вчера из дому?

— Должно быть, около полуночи.

— Вы говорите, она села в машину? А поблизости есть стоянка такси?

— О, совсем рядом, на площади…

— Вы проводите меня… Воробейчик схватил шляпу и трость.

В этот момент в дверь снова постучали, в кабинет вошел дежурный и молча протянул инспектору голубой листок.

Тот торопливо развернул его, и горячая волна залила его щеки румянцем: значит, такая вещь была возможна!

Минуту спустя он покинул кабинет вместе с горничной Асунсьон, не перестававшей жалобно причитать.

На письменном столе, посреди бювара, остался лежать голубой листок, выскользнувший из рук Воробейчика.

Вот что там можно было прочитать:

МАТРОС ОТВЕЧАЮЩИЙ ПРИМЕТАМ СУДНО НЕ ВЕРНУЛСЯ ТЧК ИМЯ РАФАЭЛЬ ЭРМАНС ТЧК БЕЛЬГИЕЦ ТЧК СОМНИТЕЛЬНОЕ ПРОШЛОЕ ТЧК КАПИТАН ЛЕСЛИ

 

ГЛАВА XXIII

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ШЕСТЕРКИ

Мужчина шел быстро, втянув голову в плечи. Он поднял воротник не слишком теплого демисезонного пальто и инстинктивно выбирал наименее людные улицы; Время от времени он оборачивался и бросал вокруг подозрительные взгляды. Видимо, опасался слежки.

За ним и правда следили.

Такси, медленно катившее вдоль тротуара, приноравливало свой ход к ритму шагов мужчины, а пассажир в машине сидел, уткнувшись носом в стекло дверцы.

— Вот черт! — прошептал вдруг пассажир. — Да он идет к Сантеру!..

И он не ошибся.

Жан Перлонжур, сбежав накануне от месье Венса, провел ночь в сомнительной гостинице, потом долго блуждал, как потерянный, и наконец решил укрыться в квартире Сантера. Из утренних газет он узнал о том, что его друга убили, и не строил особых иллюзий на свой собственный счет. Если он ускользнет от убийцы, его все равно арестуют, и он не сможет доказать свою невиновность. Так что не лучше ли самому отыскать убийцу, пойти ему навстречу…

Проникнув в дом через черный ход, Перлонжур добрался вскоре до третьего этажа. Так, стало быть, здесь, на этом самом месте, Сантер вчера… Горло его сжалось, и на мгновение он почувствовал себя самым несчастным человеком, ведь у него убили всех его друзей.

Затем он подошел к двери квартиры и обнаружил, что она опечатана. Ну и что, в егото положении… Сорвав печати, он вставил в замочную скважину ключ, который Сантер дал ему после его возвращения, пригласив пожить у него. В ту пору Перлонжуру и в голову не могло прийти, что ему, хоть и с опозданием, придется воспользоваться этим приглашением да еще при таких обстоятельствах…

Он вошел в гостиную, закрыл за собой дверь и чуть приоткрыл ставни. Затем в полном изнеможении упал в кресло.

Накануне он был, конечно, не прав, поддавшись порыву и скрывшись. И теперь не было такого человека, который не считал бы его убийцей. А если бы он, напротив, позволил взять себя под стражу, испытание его продлилось бы всего несколько часов, и к настоящему времени решительно все убедились бы в его невиновности.

Увы! Он не сумел устоять, испугавшись тюрьмы. «Когда Асунсьон узнает…» — подумал он, и этого оказалось достаточно, чтобы он решился не расставаться со свободой. К тому же… К тому же было тут и другое… Ему хотелось самому отыскать убийцу, помериться с ним силами, отомстить за своих лучших друзей. Но он не подумал о том, что у него практически нет никаких средств для осуществления этого плана; он простонапросто сказал себе, что, если его возьмут под стражу, ему придется расстаться со своей мечтой, предоставить другим заботу наказать виновного и… защитить Асунсьон. Ибо он знал — молодая женщина поведала ему о своем замужестве — жизнь Асунсьон тоже в опасности.

Но как заставить полицейских поверить своим чувствам? В его бегстве они не увидят да и не могут увидеть ничего другого, кроме признания своей виновности.

Быть может, уже сейчас известно, где он находится? И может, сегодня же вечером его арестуют? Он совершил непростительную ошибку, когда кружил возле дома Асунсьон. За домом наверняка установлена слежка, и вполне возможно, что какой-то инспектор увидел его и пошел за ним. По дороге сюда он много раз оборачивался и не заметил ни одного подозрительного человека, но это еще не причина…

Малопомалу густой сумрак проник в гостиную. Молодой человек подошел к окну и взглянул па небо. Темные тучи и сильный ветер предвещали близкую грозу.

Перлонжур сел в кресло, и где-то в самой глубине его существа родилось неодолимое желание, которое он выразил вслух такими словами:

— Пускай убийца узнает, что я здесь… Пускай он решит сразить меня сегодня, как вчера он сразил Сантера!..

В этот самый момент большой серый конверт выскользнул из-под двери, и он понял, что желание его исполнилось.

Он вскочил, подбежал к двери и открыл ее. По лестнице убегал мальчишка. Перлонжур поймал его.

— Это ты, шалопай, сунул мне под дверь письмо?

— Да, месье! — захныкал мальчик. — Вы не сделаете мне ничего плохого?

— Скажи мне, кто тебя послал…

— какой-то господин, я его не знаю… Он позвал меня, когда я проходил мимо террасы кафе напротив, и сказал: «Вот тебе сто су. А это сунь под дверь квартиры третьего этажа вот этого дома…» Больше я ничего не знаю, месье, клянусь вам!

— Пошли со мной, — сказал Перлонжур.

Не отпуская мальчишку, Перлонжур вернулся в квартиру, подошел к окну и, показав на террасу кафе, где сидели всего два клиента, спросил:

— Кто из них твой господин?

— Никто, — ответил парнишка. — Он уже собирался уходить, когда подозвал меня.

— Как он выглядел?

— Высокий, в черной шляпе и в очках. Лица его было почти не видно…

— Хорошо, — сказал Перлонжур. — Держи, это тебе… А теперь ступай.

Мальчишка не заставил просить себя дважды и только чудом не сломал себе шею на лестнице.

Перлонжур снова запер дверь и вскрыл конверт. Как он и ожидал, в нем находилось роковое предупреждение:

Ставни яростно стучали о стену, и Перлонжур, обернувшись, подумал: «Великий Боже! Да это настоящая буря!»

Он запер ставни, затем открыл маленький шкафчик с ликерами и приготовил себе коктейль.

Как и Сантер накануне, он был спокоен, уверен в себе. Как Сантер, он был преисполнен решимости убить или быть убитым.

Только у негото не было оружия.

 

ГЛАВА XXIV

КОНЕЦ КОШМАРУ

— Подождите здесь, — сказал месье Венс безутешной горничной Асунсьон.

Он выскочил из автомобиля еще до того, как-тот остановился, и направился к группе таксистов, что-то горячо обсуждавших возле своих машин.

Увидев его, мужчины разом смолкли, подозрительно поглядывая на него. Инспектор, не задумываясь, вытащил свое официальное удостоверение.

— Не отвозил ли кто из вас минувшей ночью мужчину и женщину; мужчина высокий, в черной фетровой шляпе, с шарфом и в очках, женщина среднего роста, очень красивая.

Таксисты о чем-то пошептались, подталкивая друг друга локтями. Затем один из них вышел вперед и сказал весьма нелюбезным топом:

— Ну, я.

— Нельзя ли узнать, куда вы их отвезли?

Шофер как будто бы заколебался, потом всетаки ответил:

— Они остановили меня на улице Амеркёр.

— Почему вы говорите: «Они остановили меня»?

— Да потому, что они там вышли!

— А может, потому, что им нужна была не улица Амеркёр, а что-то другое?

Водитель с удивлением уставился на инспектора.

— Какой адрес они вам дали? — настаивал месье Венс.

— Мужчина сказал мне: «Остановитесь в конце улицы Амеркёр».

— Дальше они пошли пешком?

— Вполне возможно.

— Предупреждаю! — сказал месье Венс. — Мужчина этот — убийца, и не просто убийца — на его совести пять человек. Он мог убить и молодую женщину, которая была с ним… Мне нужны точные сведения. Это вопрос жизни и смерти, к тому же за оказание помощи вы получите награду… Я полагаю, вас заинтриговал вид ваших пассажиров и, высадив их там, где они попросили, вы всетаки последовали за ними… Так ведь?

— Воистину так! — согласился шофер. — Скажите, а этот мужчина… не он ли убил пятерых друзей? Я как раз говорил приятелям…

— Это он! — поспешно прервал его месье Венс. — Вы не видели, куда он вошел? Нельзя терять пи минуты.

— Ну, конечно, я следил за ними! Я не знаю названия улицы, где находится дом, куда они вошли, но мог бы найти ее… Это узенькая улочка, возможно, тупик, а дом — третий слева…

— Проводите меня туда…

Пока шофер садился за руль своей машины, Воробейчик вернулся к автомобилю, на котором приехал, и объяснил в двух словах горничной Асунсьон, что они едут на поиски ее хозяйки.

— Я сяду в такси, — сказал он своему водителю. — А вы поедете за мной…

Минуту спустя обе машины торопливо двинулись в путь одна за другой.

Вопреки тому, что он сказал шоферу, надеясь тронуть его, инспектор не думал, что Асунсьон грозит смертельная опасность. что-то непредвиденное могло случиться ночью, наверняка произошла какая-то неожиданность, но теперь, когда, получив ответ капитана Лесли, он коечто узнал относительно убийцы, месье Венс уже не опасался за жизнь молодой женщины. Его больше тревожила судьба Перлонжура.

Вид третьего дома слева на узенькой улочке, которую нашелтаки шофер, был малопривлекателен.

Наказав горничной оставаться в машине, инспектор вошел в сумрачный вестибюль, где стоял отвратительный запах горелого сала.

Из маленькой, низенькой дверцы выскочила какая-то мегера.

— В чем дело? — злобно спросила она. — Чего вам надо? С дерзким видом разглядывала она троих мужчин, стоявших перед ней.

— Это вполне приличный дом и…

— Хватит болтать, — сказал месье Венс. — Этот приличный дом служит убежищем убийце.

— Что вы такое говорите? — завопила старуха. — И не стыдно вам…

— Я же сказал вам: хватит болтать, а не то упрячу за решетку, ясно? Мужчина и женщина вошли сюда минувшей ночью. Мужчина — высокий, в очках, вчера на нем был шарф и черная фетровая шляпа… Где его комната?

— Если вы имеете в виду месье Раймона, то он проживает на третьем этаже, комната 21.

— Месье Раймон похож на описанного мной человека?

— Да.

— Как давно он здесь поселился?

— Не могу вам точно сказать… Думаю, недели три.

— Этой ночью он вернулся с дамой?

— Ну, знаете, мой господин!.. Я не слежу за своими жильцами…

— Он вернулся этой ночью с дамой?

— Ну… Мне кажется, да.

— Вы видели, как ктонибудь из них выходил?

— Я видела, как вышел мужчина.

— Когда?

— Сразу после полудня.

— Он не возвращался?

— Нет.

— Пошли! — сказал месье Венс.

Дверь комнаты № 21 была заперта на ключ. Инспектор постучал, причем не один раз, но ответа так и не добился. Тогда он приналег на нее хорошенько и выбил плечом. Дверь с грохотом упала внутрь комнаты.

Там стояла кромешная тьма. Месье Венс достал из кармана фонарик и направил его луч на окно. Ставни были закрыты, а занавески из облезлого плюша задернуты.

Месье Венс скользил фонариком то вправо, то влево и вдруг вскрикнул от неожиданности. В углу комнаты он заметил распростертую человеческую фигуру, прикрытую испачканным кровью покрывалом.

Вручив фонарик одному из своих спутников, он бросился туда и, приподняв покрывало, обнаружил лежавшую на спине Асунсьон. Она была крепко связана простыней, разрезанной на узкие полоски, глубоко в рот был засунут кляп. Асунсьон была без сознания:

Через минуту инспектор освободил ее и с помощью своих спутников отнес на лестничную площадку. Одного из них он послал за успокаивающим лекарством, а заодно велел пригласить горничную испанки.

Понадобилось немало усилий, чтобы привести Асунсьон в чувство. Наконец она открыла глаза, медленно провела рукой по лбу, поглядела на склонившегося над ней инспектора, на горничную, сочувственно качавшую головой, на двух шоферов.

Тут память внезапно вернулась к ней.

— Madre! — воскликнула она. — Жан!.. Она лихорадочно схватила руки месье Венса.

— Спасите его! Прошу вас, спасите!.. Он пошел убивать его!..

— Он так и сказал вам?

— Дада… Который… Который теперь час?

— Около шести.

— Вот уже четыре часа, как он ушел отсюда… О, Боже! Вы не дадите совершить ему это последнее преступление!..

По глазам месье Венса она поняла, что он все уже знает.

— Найдите телефон, — приказал детектив одному из шоферов. — Позвоните во Дворец правосудия… месье Воглеру, судебному следователю… Спросите его от моего имени, есть ли известия от Вальтера, инспектора Вальтера… Знает ли он, где находится месье Перлонжур… Скорее, не теряйте ни секунды!

Затем, вернувшись к Асунсьон, спросил:

— Где вы его встретили, как он затащил вас сюда?

— Вчера вечером я хотела поговорить с месье Сантером… Да, я должна была дать ему ответ… Но когда я вошла в вестибюль, мне встретился мужчина, мужчина, которого я узнала… Я уже готова была закричать от удивления, но он схватил меня за руку и потащил, приказав молчать… Я сразу все поняла, месье Венс, но он грозил, если я заговорю, убить Жана… Он проводил меня домой и осмелился посвятить меня в свои планы… Я должна была стать его соучастницей!.. Я хотела прогнать его, но он был сильнее меня… Он вынудил меня пойти с ним, снова угрожая, если я сейчас же не подчинюсь ему, погубить еще одного человека… Он уверял, что знает, где найти Жана… Что я могла против него? Я пошла с ним. Он привел меня сюда. Весь остаток ночи он терроризировал меня, пытаясь сломить мою волю… Я сопротивлялась, как могла… Наконец он сказал мне, что идет убивать Жана, а меня связал по рукам и ногам, так что я не могла шевельнуться, да вы сами видели…

Рыдания душили молодую женщину.

— Месье Венс! Месье Венс!.. Вы ведь спасете его, не правда ли?..

Инспектор встал.

— Обещаю вам, по крайней мере, попытаться… Поручаю вас заботам горничной… Нетнет, оставайтесь здесь… Вы ничем не в силах мне помочь…

В этот момент появился шофер месье Венса, которого он посылал звонить.

— Инспектор Вальтер сообщил судебному следователю, что месье Перлонжур находится сейчас в квартире месье Сантера.

Воробейчик бросился к выходу.

«Великий Боже, — думал он, — сделай так, чтобы я успел вовремя!»

Когда он вышел па улицу, гроза бушевала вовсю.

* * *

Допив коктейль, Перлонжур подошел к окну. Дождь заливал стекла. Жалобный вой ветра с каждой минутой становился все пронзительней.

Молодой человек улыбнулся: теперь, дожидаясь появления убийцы, он понял, что привело его в квартиру Сантера: то было неосознанное желание встретиться с чудовищем.

Он прислушался: ему вдруг почудились шаги на лестнице.

На цыпочках пошел он к двери, однако ему оставалось сделать еще шагов пятьшесть, когда она внезапно распахнулась.

— Не беспокойтесь, — послышался голос. — Это я, Венс.

Инспектор закрыл дверь и подошел к Перлонжуру. С него ручьями текла вода.

— Простите, что я несправедливо подозревал вас! — сказал он, протягивая молодому человеку руку. — Теперь я знаю, кто убийца… Будем ждать его вместе…

Множество противоречивых чувств одолевало Перлонжура.

— Бесполезно, — сказал он после некоторого молчания. — Он уже не придет…

В голосе его звучало горькое сожаление.

— Почему вы решили, что он не придет?

— Он, верно, видел, как вы вошли…

— Не думаю, потому что я выбрал путь, которым он гам воспользовался после убийства Нестора Грибба. Я вошел в соседний дом и пробрался по крышам… Поэтому я и вымок.

Перлонжур прислушался.

— Гроза, кажется, кончилась…

— Это она вас спасла. Теперь уж он скоро придет… У вас есть оружие?

— Нет.

— Тогда я встану у двери…

Мужчины смолкли. Глубокая тишина воцарялась после грозы.

Чтобы нарушить тревожное ожидание, Перлонжур спросил, хоть и опасался рассердить инспектора:

— А вы не хотите сказать мне, кто… кто… кто это?

— Не стоит. Вы все равно не поверите. Впрочем, вы сами его скоро увидите…

— Но откуда вы узнали?..

— Из ответа капитана «Аквитании»… А теперь молчите.

«Аквитания»… При чем тут «Аквитания»?» — думал Перлонжур.

И вдруг в голове его зародилась безумная мысль: «И то правда, тела Намота так и не нашли, ведь до сих пор неизвестно в точности, как он погиб… А что, если он не погиб?.. Если это он?..»

Перлонжур тряхнул головой.

«Бред какой-то, с ума я, что ли, сошел…»

И в этот момент дрожь пробежала по его спине.

За дверью послышался шорох… Злодей был тут.

Перлонжур прислонился к спинке кресла. Колени у него подгибались от волнения, от страха. Никогда бы он не подумал, что чьето близкое присутствие может вызывать такой ужас…

Во мраке он заметил, как рука инспектора осторожно поднялась и легла на ручку двери.

Повернувшись к нему, месье Венс шепнул едва слышно:

— Возьмите мой фонарик… Здесь, в левом кармане пиджака… как-только дверь откроется, направьте луч света прямо перед собой, на него…

И, помолчав, добавил:

— Вы готовы?

— Да.

Инспектор рванул дверь к себе, луч карманного фонарика выхватил из тьмы лицо.

— Ни с места… буду стрелять!

Но в ответ раздался громкий хохот, и лицо, на мгновение появившееся в луче света, снова погрузилось во мрак. Почти тотчас на лестнице раздались торопливые шаги.

Месье Венс тут же выскочил на площадку и повернул выключатель. Свесившись через перила, он поднял браунинг и всадил пулю в спину спускавшегося человека, тот упал…

Инспектор повернулся к Перлонжуру, лицо которого выражало неописуемый ужас: он узнал того, другого.

— RIP! — молвил месье Венс. — Надеюсь, на этот раз он в самом деле мертв!..

 

ГЛАВА XXV

СЛОВО МЕСЬЕ ВЕНСУ

Воробейчик был доволен: это чувствовалось по безупречной складке его брюк.

— вообще-то мне сразу показалось подозрительным исчезновение покрывала, к тому же вся эта фантастика с похищением… Но, разумеется, тогда еще я был далек от мысли заподозрить Жернико.

Он палил себе в стакан с виски воды из сифона, закурил сигарету и продолжал:

— До сих пор не могу понять, как это меня раньше не насторожило такое несусветное нагромождение всего и это картинное представление… Ну а потом нашли тело — во всяком случае, то, что мы сочли его телом, — и я не сразу догадался тщательно исследовать обе татуировки…

— Но всетаки они заставили вас телеграфировать капитану Лесли?

— Да. Я попросил его проверить, не было ли среди его экипажа во время последнего плавания матроса, грудь которого украшали татуировки наподобие тех, что обнаружили на груди Жернико. Вы помните, он ответил мне, что моряк, приметы которого были схожи с переданными мной, на судно не вернулся; звали его Рафаэль Эрманс, и прошлое его было весьма сомнительно… Тогдато я и уверовал в свою правоту.

— Но как вам пришла мысль, что тело, выловленное в канале, могло оказаться не телом Жернико?

— из-за обычной фразы, сказанной самим Жернико в день возвращения и переданной мне затем нашим другом Сантером… А фраза такая: «Был на борту „Аквитании“ один матрос, слывший мастером в искусстве татуировки, к немуто я и обратился». Следовательно, татуировки должны были быть недавними, по крайней мере, одна из них… А специалист, которому я поручил исследовать татуировки на выловленном трупе, заявил, что они сделаны лет шестьсемь назад. Зато рана на запястье, та самая рана, которой не было у Жернико, когда он вернулся, оказалась совсем свежей. Я велел сделать анализ крови утопленника. Кровь группы «О», пациент здоров. Как ни странно, но именно эта деталь, которая должна была бы окончательно убедить меня, что передо мной — труп Жернико, напротив, насторожила меня. В самом деле, откуда эта свежая и неглубокая рана? Ей нельзя было найти объяснения, если Жернико покинул дом Сантера мертвым. Нельзя было объяснить ее и в том случае, если он покинул его умирающим. Можно было предположить, что ее нанес ему похититель. Но зачем?.. Она походила на быстро зарубцевавшийся надрез, который человек сделал, решив, например, перерезать себе вены или, что ближе к истине, добыть какое-то количество собственной крови. Я не понимал также, зачем понадобилось убийце Жернико выставлять себя на всеобщее обозрение, демонстрируя темные очки и рыжую бороду. А эти свистки, которые слышали Сантер и вы, мадам, чертовски напоминавшие какие-то сигналы? Ну и, наконец, почти полная невозможность похитить умирающего, унести его на плечах… Вспомните, ведь лифт в ют день не работал.

Осушив свой стакан, месье Венс продолжал:

— И зачем эта татуировка: Фрида на всю жизнь? Такой человек, как Жернико, не станет клясться в вечной любви никаким Фридам, в особенности если он женат па женщине, которую любит и встреча с которой в конечном счете погубит его. С другой стороны, спрятанные сокровища — это чересчур уж старый трюк, вот я и пытался найти иное объяснение татуировкам, тем более что судебномедицинский эксперт вовсе не был убежден, что голова выловленного трупа была изуродована винтом буксира… Это мог сделать убийца перед тем, как бросить труп в воду. На основании этих и коекаких других данных я стал рассматривать дело в ином свете и даже могу дать вам сегодня все возможные разъяснения относительно поведения убийцы в тот или иной момент…

Прежде чем продолжить, инспектор закурил новую сигарету.

— Кто из всех вас имел возможность убить Намота?

Жернико, так как он находился на корабле вместе с ним. Думается, смертоносный замысел родился у него еще в тот день, когда он встретил вас, мадам, на Бермудских островах. Уже тогда он решил изобразить из себя мертвеца и использовать вас, чтобы добиться своей цели… О, мне кажется, он любил вас, если, конечно, такое существо вообще способно любить! Да, если вдуматься хорошенько, он наверняка вас любил — его поведение в последний день яснее ясного доказывает это, — но поначалу он видел в вас только средство, при помощи которого хотел осуществить свои замыслы, присвоить состояние своих друзей… Он рассчитывал — вы сами мне об этом сказали, — что вы станете наследницей, будучи его вдовой и обладая такими же точно правами, как жертвы, чьим богатством он хотел завладеть. Через какое-то время он тем или иным способом выманил бы вас за границу. И уж тогда держал бы вас в своих когтях, и вас, и миллионы, принадлежавшие его друзьям… Но судьба распорядилась иначе, вы встретились с ним после того, как он убил Сантера, он потерял голову и решил идти вабанк…

— Мне хотелось бы услышать, что вы думаете о его возвращении, — сказал Перлонжур.

— Сейчас дойдем и до этого. Итак, стало быть, на борту «Аквитании» находился матрос, набивший руку в искусстве татуировки и сам носивший на груди украшения, которые показывал вам Жернико. Жернико завел дружбу с Эрмансом, наверняка пообещав ему часть богатства, которым рассчитывал завладеть, и без особого труда сделал его своим сообщником. Он до мельчайших подробностей продумал свой план, уже тогда решив убить и сообщника, чтобы заставить таким образом поверить в собственную смерть. Поэтому он сделал себе такую же точно татуировку, как у Эрманса, и явился к Сантеру, не сомневаясь в своем успехе. В тот вечер он собирался привести в исполнение задуманное, это была серьезная партия. Он предусмотрел все ходы, нужные эффекты. Все меры — вплоть до выключения телефона Сантера — были приняты. Эрманс поселился в одном из номеров гостиницы «У двух церквей» и там, укрывшись от посторонних глаз, надел очки с темными стеклами и приспособил накладную бороду, чтобы полностью соответствовать приметам, о которых Жернико поведал Сантеру. Эрманс должен был дожидаться, пока его сообщник сам откроет окно напротив и встанет в его проеме. Затем он должен был выстрелить в него, позаботившись сначала, чтобы его увидели. Стрелять он, конечно, должен был холостыми патронами, а затем ему следовало скрыться… Что же касается Жернико, то ему надлежало заронить страх в душу Сантера, подготовив в какомто смысле к собственной гибели… Но тут возникло непредвиденное обстоятельство — разразилась гроза.

Месье Венс умолк, и Асунсьон, наклонившись к нему, спросила:

— Немного виски?

— Спасибо, с удовольствием! Ах, сколько хлопот доставила мне эта гроза! Я не понимал. Не мог понять по той простой причине, что, несмотря на всю свою ложь, Жернико был искренен, когда утверждал, что больше всего на свете боится грозы… У этого демона зла была слабость: молнии, раскаты грома лишали его сил… Так вот, Жернико рухнул в кресло, не имея возможности привести в исполнение свой план, пока не кончится гроза. Тогда его сообщник, потеряв терпение, свистит, как было условлено, чтобы привлечь его внимание. Жернико, пытаясь преодолеть слабость, выкладывает свою историю, показывает татуировки, благодаря которым надеется оправдать свое похищение… Между тем Эрманс свистит во второй раз, и, так как гроза наконец стихает, Жернико идет к окну, распахивает его и встает на самом виду. Эрманс стреляет. Жернико падает, прижав руки к груди. Причем в одной руке он держит пузырь, наполненный кровью, принадлежащей Эрмансу, который, поддавшись на какуюто хитрую уловку, согласился дать ее ему незадолго до этого, порезав себе запястье. Жернико сжимает пузырь, он лопается. Льется кровь. Разве могли вы тогда заподозрить хоть что-нибудь? Он просит отнести его на кровать, но не хочет отнимать рук от раны… по той простой причине, что никакой раны нет. Затем с поразительной ловкостью — при вашем невольном пособничестве, мадам, — он удаляет своего друга Сантера. Получив от вас ответ на свой вопрос и удостоверившись, что вы с ним остались одни, он требует спиртного. Почему именно спиртного? Да потому, что вам пришлось бы пойти в таком случае в гостиную и на минутку отлучиться из спальни. как-только вы поворачиваетесь к нему спиной, он соскакивает с постели и прячется за дверью, ведущей из спальни в гостиную. Когда же вы возвращаетесь в спальню, он набрасывается на вас сзади, и вот вы уже не можете пошевелиться. И наконец, последняя предосторожность: он уносит покрывало, чтобы подумали, будто похититель завернул в него тело… Итак, дело сделано. В ту же ночь или на другой день доходит очередь и до его сообщника Эрманса. Он убивает его выстрелом в грудь и уродует до неузнаваемости лицо, а потом бросает труп в канал. Теперь он спокоен: кто может додуматься, что он жив? И он продолжает свое страшное дело. Убивает Грибба, — каким образом, я уже объяснял вам в самый день убийства. Стараясь обезопасить себя, он переусердствовал и совершил ошибку, проникнув к Сантеру и сунув в багаж Намота так называемое обвинение против некоего Джона Смита. Он не сам писал это письмо — потом у меня был случай сравнить его почерк, — наверняка поручив написать его какому-нибудь мастеру по фальшивкам, и это, безусловно, пошло бы ему на пользу, если бы я уже не осмотрел вещи Намота в ночь после убийства Жернико. Когда Тиньоль приземлился на аэродроме Э…, убийца поспешил туда и стал подстерегать его, как подстерегал после возвращения Грибба. Ждал удобного случая. И случай этот не замедлил представиться, когда авиатор сбежал с летного поля. Оказавшись раньше его у запасного выхода, Жернико заманивает его в машину, едет в сторону деревни С…, изображает поломку, чтобы заставить Тиньоля выйти из автомобиля, убивает его двумя выстрелами и бросает тело в канаву. Уверенный в своей безнаказанности, он проявляет неслыханную дерзость. Верх рисовки преступного маньяка: он предупреждает Сантера, что настал его черед. А Сантер, вместо того чтобы позвать меня, решает один на один бороться с убийцей, и вполне возможно, что ему в конечном счете удалось бы одержать верх, если бы не лицо убийцы. Увидев его, он был так поражен, что не сумел выстрелить первым… Затем Жернико убегает и тут как раз встречает нас, мадам. Он теряет голову…

Месье Венс улыбнулся одними глазами.

— Мне кажется, месье Перлонжур первым готов подтвердить, что тут действительно можно по меньшей мере потерять голову. Эта неожиданная встреча разрушила план убийцы. Он решает принять срочные меры, тащит вас в свое гнусное жилище и связывает по рукам и ногам. Что делать? Он догадывается, что полиция не замедлит воспользоваться ошибкой, которую он допустил, сев в такси, стоявшее рядом с вашим домом. Он мог бы бежать, бежать немедленно и все равно остался бы в выигрыше… хотя бы частично, так как состояние, которого он добивался, поделили бы на четыре части, а не на девять, и у него оставалась бы надежда выманить вас когданибудь за границу. Но тут вступает в силу психологический фактор. Жернико знает, что вы его больше не любите, мало того, ненавидите и что его друг Перлонжур заменил его в вашем сердце. К его ненависти примешивается дикая ревность. Он хочет «заполучить шкуру» своего бывшего друга, как «заполучил шкуру» всех остальных. Перлонжур, со своей стороны, тоже ищет убийцу. Как магнит притягивает железо, так вы притягивали друг друга. Однако успех этого дела — если можно так выразиться — зависел от быстроты, с какой оно велось…

Воробейчик погасил сигарету.

— Месье Перлонжур, он держал вас в своих руках. Безоружный, что вы могли против него? Ничего, не так ли? И тут случилось своего рода чудо… Разразилась гроза… Преступник на какое-то время выбыл из игры, что позволило мне добраться до квартиры Сантера и прийти к вам на помощь…

Наступило молчание.

— Подумать только, мадам, — смиренно заговорил детектив, — я дошел до того, что подозревал вас! В самом деле, я видел интерес, который вы могли извлечь, будучи женой Жернико, не думая о том, какой интерес представляло для него быть вашим мужем… Пропащая душа, вот что он такое… Подумайте о его дьявольской смелости! Он говорил Сантеру: «Ты приговорен, ты тоже осужден», зная, что-тот погибнет от его руки… Я никак не мог решиться представить себе это… Такая гнусность!.. Видно, мне в самом деле многое еще предстоит узнать о жизни и о тех, для кого отнимать ее у ближних становится ремеслом! Он встал.

— Извините, я должен покинуть вас… Уже поздно, очень поздно… Желаю вам безоблачного счастья.