Саламатин загнал коня и явился в табор Джантая. Его короткий рассказ подействовал, как труба горниста, когда она ночью в спокойной казарме, разрывая уши, ревет тревогу. Кондратий выслушал его и приказал седлать лошадей. Будай в первый раз за полгода оживился. Джантай слышал об унижениях сына и поглядывал на Черного Баклана. Тот, смеясь, задирал голову к небу. Джантай слушал воркующий смех Баклана, разглаживал седые клочья бороды и глядел, как возились у лошадей его джигиты.

В несколько минут все было готово. Пограничники, оставив вьюки, выглядели бодро и весело. Они знали, что им предстоит короткая прогулка и схватка. Кондратий, сверкая глазами, осмотрел свой знаменитый карабин и только что хотел подать команду, как Джантай поднял руку.

По пастбищу приближались двое. Всадник шагом ехал на коне и без всякого милосердия тащил за собой пешего человека. Эго был посланный Байзака. Он волок на аркане Батрхана. Перед рассветом он поймал беглеца недалеко от Джантая.

Несколько часов Батрхан, сам не зная куда, шел, судорожно вцепившись в петлю, которая обвивала его шею. Всадник приблизился и важно сошел с коня. Аркан ослаб. Батрхан сорвал его со своей ободранной шеи и опустился на траву. Он озирался бессмысленными, налитыми кровью глазами и тяжело дышал. Гонец низко поклонился Джантаю, презрительно глянул через плечо на Кондратия и сказал:

— Меня прислал один большой человек. Я не буду называть его имя, но все, что я скажу, — правда.

Потом он бегло оглядел вооруженный отряд и обратился к Джантаю:

— Если пограничники поедут в погоню, то ханум умрет, Алы тоже умрет.

Парламентер хотел еще что-то сказать, но Джантай ударил в ладоши, и его скрипучий голос крикнул:

— Кучь-Качь!

Несколько джигитов мгновенно сбили с ног посланца. Черный Баклан с ножом в руке сел ему на грудь. Посланный без всякого испуга стал читать молитву.

Джантай нагнулся, заглянул ему в глаза и прохрипел:

— Я дам тебе семь днем смерти, и семь дней ты будешь говорить со мной. Каждый день я буду отрывать по куску твоего тела.

— Все, что ты сделаешь со мной, будет с твоим сыном и с ханум, — без всякого страха ответил гонец.

Джантай задумался. Кондратий посмотрел на него и сказал:

— Сейчас они сильнее нас. Будем слушать, что они говорят.

— Хорошо, будем слушать, — проговорил медленно Джантай и сел на корточки рядом с задержанным.

Ои долго и внимательно смотрел в глаза посланца. Кругом все молчали. Сперва на лице гонца погасла наглость. Потом лицо стало желтым, и дикий, животный ужас появился в вытаращенных глазах, а Джантай все сидел и смотрел. Гонец чувствовал себя вещью в руках старого разбойника, и это сознание было хуже всякой пытки. Кондратий ласково положил руку на плечо Джантая.

— Может быть, этот человек встанет и будет говорить.

— Пусть разрежут на куски моего сына, но эта собака не будет говорить со мной как с равным.

Гонец с усилием поднялся на локте и сказал:

— Если я не успею рассказать тебе все и вернуться до намаза, Алы умрет!

— Судьба, — коротко ответил Джантай и вынул из-за пояса нож.

Пленник захрипел от ужаса, но Кондратий остановил руку Джантая.

— Кучь-Качь, отпусти этого человека, — твердо сказал он.

Гонца освободили, и он сел. Кругом на конях сидели пограничники. Недоумение и беспомощность были на их лицах. Кондратий был бледен, но спокоен.

— Господин, — сказал гонец, — твои лошади могут быть как ветер. В груди людей может быть сердце барса. Но удар ножа в грудь быстрее твоих коней. Выстрел в голову женщины будет самый первый в этом сражении.

Зеленые, ядовитые глаза Осы спокойно смотрели в глаза гонца. И при последних словах гонец невольно опустил голову.

— Мы все когда-нибудь умрем, — холодно сказал Оса. — Говори, зачем приехал.

Гонец встал на ноги и под общими взглядами ненависти заговорил уверенно и спокойно. Он понял, что будет жив, и мало-помалу вся его наглость вернулась к нему.

— Ты сам должен выбрать. Когда ты уезжал из города, ты получил письмо.

— Это все?.. — холодно сказал Кондратий.

Гонец молчал.

— Что получу я, если отдам опий?

— Тебе отдадут всех пленных, — ответил гонец.

— А если я не соглашусь?

— Их убьют, и он перейдет границу, — сказал гонец.

Этот простой, короткий ответ заставил содрогнуться старых пограничников, стоявших кругом. Оса стоял, опершись на карабин, и думал. Джантай безучастно смотрел на него и ждал его решения. Наконец Оса поднял лицо, и лукавство скользнуло по его губам, то веселое лукавство, которое приводило в томительный трепет Байзака. Оса мягко посмотрел на гонца и сказал:

— Твои слова большие, про них надо, долго думать. Сколько дней я имею для ответа?

— Пять, — ответил гонец.

По лицу Осы разлилась приветливая улыбка. Он понял, что не ошибся. Он хотел выиграть время, но отец контрабанды также нуждался в нем, чтобы успеть уйти. По-видимому, скачки шагом должны были продолжаться, и Кондратий мог надеяться на победу. Отдышавшийся Батрхан бросился вперед, упал на колени перед ним и завопил:

— Мариам, Мариам!

Судорога прошла по лицу Будая. Оса быстро оглянулся на Батрхана и с одного взгляда понял, что перед ним бежавший от контрабандистов.

— Что это за человек? — спросил он у гонца.

— Это твой враг, — ответил посланец. — Он мог погубить тебе все дело. Он хотел убежать вперед и позвать вас. Алы и ханум были бы убиты, если бы я его не догнал.

— Ты хороший человек, — сказал Оса и пожал руку гонца… — возьми этого человека себе.

Ропот недовольства послышался кругом.

— Что же это?.. Своих выдавать… — проворчал кто-то.

Оса огляделся кругом, и все затихли.

— Я не знаю этого человека, — равнодушно сказал Оса гонцу. — Он мне не нужен.

Оса видел, что гонец не верит ни одному его слову, но, однако, добавил еще более откровенно:

— Говорю тебе, я его не знаю. Возьми его на аркан и веди, куда хочешь. Передай мой поклон твоему господину, и скажи, что через неделю я буду отвечать. Иди с миром.

Гонец вскочил на коня, набросил веревку на Батрхана и крупным шагом тронулся назад. Следом бежал Батрхан. Он держал веревку обеими руками. Оса неподвижно стоял на месте и смотрел им вслед. Через каждые десять- двадцать шагов посланец оглядывался и дергал веревку. Батрхан спотыкался и падал, снова вскакивал и опять бежал, чтобы не быть задушенным.

— Кондратий, ты — предатель, — сказал Будай. — Ты предал этого человека. Он был за нас.

— Зачем ты послал назад этого человека? — спросил Джантай.

— Чтобы он сказал твоему сыну, что мы имеем пять; дней времени, — любезно улыбнулся Оса.

— Ничего он не скажет, гонец его задушит за первым бугром, — возразил Будай.

— Он привел его на аркане, — медленно заговорил Оса. — Только враг может волочить на веревке моего друга. Но я не знаю этого человека. Я сказал правду. Гонец мне не поверил именно потому, что я не солгал.

— Раз он тебе не поверил, он его задушит, — упрямо возразил Будай.

— Именно этого он не сделает, чтобы не портить отношений в самом начале, и поэтому мой вестник дойдет до Алы.

Будай неодобрительно качал головой. В это время гонец скрылся за холмом. Оса порывисто повернулся к пограничникам и звонко скомандовал:

— Шагом ма-арш!

— Что ты делаешь?! — спросил Будай.

— Антоний, я отдал этого несчастного только для то» го, чтобы гонец двигался медленно. Как ты думаешь: мы на своих конях за пять дней сможем проследить, куда пошел человек пешком, или нет?

Оса приблизился к строю и, обращаясь к пограничникам, сказал:

— Если вы упустите его из вида, это будет очень плохо. Но если он увидит, что вы за ним следите, будет еще хуже, он задушит этого бедняка и уйдет сам.

Пограничники на ходу рассыпались и тронулись к холмам. Это был необычайный разъезд, который выслеживал лисицу. Оса ехал позади, посередине растянувшихся всадников, и ему было видно всех. Одни подолгу стояли на месте. Другие спешились и прятались вместе с конями за утесами и ползли к гребням скал, оставив внизу коней, третьи долго неслись вскачь и вдруг замирали на Одном месте.

Так прошло часа два. Вдруг рассеянные крики раздались впереди. Оса пришпорил коня. Один из пограничников во весь опор мчался к нему.

— Он его на коня посадил сзади себя, рысью поехали! — кричал пограничник.

— В карьер пошли! — орал другой.

«Неужели он все понял?» — подумал Оса и приказал Преследовать гонца, не теряя его из виду.

Джигиты Джантая рассыпались по местности. Кони пошли полным ходом.

Далеко впереди открылась ложбина, и показалось несколько юрт. Кондратий созвал пограничников и сказал Джантаю:

— Пусть джигиты подождут до ночи. Если от юрт кто-нибудь поедет, мы перехватим каждого. А пока пошли кого-нибудь и узнай, чьи это юрты. Мы никуда не двинемся до ночи.

Пограничники и джигиты Джантая собрались в лощине. Никогда со дня отправления экспедиции не было такого тяжелого, подавленного настроения. Оса сидел на камне и чертил шомполом по земле. Будай, растянувшись в стороне за камнем, курил опий. Несколько человек залегли между камнями и неотступно следили за юртами. Никто не произносил ни слова.

День клонился к вечеру, но никто не вспомнил о еде. Кондратий приказал открыть несколько банок консервов, но сам есть отказался. Пограничники повиновались неохотно, а многие вовсе не стали есть. Лошади понуро стояли на голых камнях.

Кондратий долго о чем-то думал, потом подозвал Будая.

— Сядь! — сказал Кондратий. — Хочу поговорить с тобой.

Будай молча повиновался.

— Джантай. — сказал Оса, — пять дней мы имеем впереди. Если мы ничего не сделаем, пусть случится так, как угодно судьбе, но я не отдам опия. Ведь его уже повезли в город.

Суровое лицо Кондратия стало теплым, обыкновенным, и весь он как будто обмяк.

— Будай, мы принесли — большие жертвы. Нам подставили под удар незнакомых людей, запряженных в кабалу, и мы прекрасно знали, что делали, потому что иначе действовать не могли. — Он горько улыбнулся и добавил: — Мы связаны временем и необходимостью. Поэтому силой мы добывали опий и добыли его. — Лицо Кондратия стало жестким, и глаза заблестели металлическим блеском. — Если я вынужден заботиться об аптекарских складах, то я буду делать это как следует. Я утешаюсь только тем, что, вероятно, года через два все наладится. Феофан — дельный малый. Кооперирование налаживается, а пока что мы вынуждены бороться и отнимать опий силой, иначе население будет отравлено. Кабала, черт возьми, разрастается в какое-то крепостное право, а два-три негодяя набьют карманы золотом и уедут в Китай, чтобы там продолжать свое дело.

— Правда твоя, — ответил Джантай. — Я знаю, тыне торговец опиумом. Ты не можешь продавать его туда и сюда.

— Алы умрет, — честно и прямо сказал Оса.

— Да! — глухо ответил старик.

— Марианна погибнет, — проговорил Оса, обратившись к Будаю.

— Может быть, она уже умерла. Разве они не могут солгать? — ответил Будай.

Его большое тело дрожало. Он предпочитал считать ее мертвой, чем выносить ей смертный приговор.

Кондратий минуту помолчал, потом добавил:

— Мне жаль всех: Марианну, Алы, Джанмурчи и вот этого бедняка, которого я не знаю. Но клянусь, я не отдам опия!

Он был бледен, как полотно, но голос его звучал твердо, а меняющиеся глаза сверкали.

— А если бы вместо Марианны была твоя жена? — глухо спросил Будай.

Оса побледнел еще больше, потом твердо проговорил;

— Не отдал бы!

— И с ребенком?

— С ребенком, — еле внятно пролепетал Оса.

Снова потянулось томительное молчание. Оно продолжалось так долго, что им самим стало казаться, будто они сидят тут уже несколько дней, потупив глаза в землю.

Сумерки спускались на серые скалы. Холмы и утесы стали менее видны. Они как будто отодвигались и уходили в даль. День догорал медленно и бесцветно. Легкий ветерок, подувший из долины, принес с собой запах затхлой пыли.

Серые тени ложились на лица трех людей, а они все сидели, опустив глаза в землю, и молчали. Наконец Джантай тихо встал и безразличным голосом отдал несколько приказаний. Его джигиты пешком, с конями на поводу бесшумно стали скользить, как тени, вниз в лощину.

Прошло два томительных часа. Оса выслал всех пограничников, чтобы окружить юрты с другой стороны и не пропускать никого, кроме посланца. Потом он сел между Будаем и стариком, молчаливый, как истукан.

Прошло еще два часа. Вдруг Джантай поднялся; он прислушался, потом лег ухом на землю.

— Кок-Ару, — сказал он. — Я слышу далекий топот

Он не успел договорить, как в лощине послышался говор. Потом в темноте появились два всадника. Их кони шли вплотную, и поперек седел они везли длинный тюк.

— Так что пропустили того поганца, а этого сграбастали, — весело сказал грубый голос.

— Там больше никого нет? — спросил Кондратий.

— Никак нет, товарищ командир. Джигиты говорят юрты пустые стояли. Контрабанду ждали. Говорят, пришла, недалеко где-то шляется.

— А это кто? — взволнованно спросил Кондратий.

— Шавдах? — сказал один из джигитов.

Кондратий разочарованно пожал плечами, как после проигранной игры, и, приказав зажечь костер, чтобы пограничники могли погреться, обратился к Джантаю.

Отец, — сказал он, — я думал, что мы захвати

Байзака. Я думал, что он боится нас и прячется недалеко, отдельно от своих юрт.

Джантай хотел ответить, но где-то раздался вопль, который перешел в рев, а потом в хрипение.

Ближайший пограничник мгновенно бросился в темноту. Потом было слышно, как он выругался и, подойдя к Кондратию, проговорил виновато:

— Вот минутку не досмотрел — и убили.

— Что ты мелешь? — сурово спросил Кондратий.

— Ну, да. Шавдаха убили.

Из темноты вышел Черный Баклан. Он был залит кровью, как мясник. Пограничники отворачивались и плевали.

— Джантай, я спросил его обо всем, как ты приказал, — сказал Черный Баклан.

— Палач, черт, таким и сдохнешь! — сказал Саламатин.

Черный Баклан задрал голову кверху и засмеялся. Потом обратился к Джантаю и долго о чем-то ему говорил. Разбойник выслушал его и сказал, обращаясь к Осе:

— Поедем к юртам, возьмем много мяса и пять дней будем искать. Найдем!

Кондратий сел на коня и шагом повел отряд. Джантай подъехал к нему, коснулся стременем его ноги и сказал:

— Ты человек молодой. После того как я тебя поцеловал, ты мне — как сын. Черный Баклан хорошо сделал. Шавдах водил в Китай ханум. Зачем нам пустая голова Шавдаха? Шавдах — верный человек Байзака. Алы убьют, ханум убьют, сами жить будут? Не надо!

Джантай долго еще расхваливал Черного Баклада и, сидя в седле, горячо размахивал руками.