Несколько последующих дней Ахайя почти не вспоминала о пленнике, хотя и не забывала о нём. Дерзкий корсар с глазами виола не выходил у неё из головы. Вначале она, и в самом деле, намеревалась его повесить, но потом передумала и решила приручить, как в своё время приручила Дракона. Однажды, после обеда, когда замок притих в послеполуденной неге, пережидая дневной зной, она вошла под мрачные своды Башни Узников и поднялась на третий уровень, где находилась камера Дайда — если это его настоящее имя. Возле двери томился часовой, присев на корточки и позёвывая. Но, увидев госпожу, тут же вскочил и старательно вытянулся, приветствуя её взмахом руки.

— Я войду, — сказала Ахайя, — а ты будь настороже. — Не думаю, что потребуется твоя помощь, но всё же…

— Можете на меня рассчитывать, госпожа, — с готовностью вытянулся стражник.

Женщина отодвинула тяжёлый засов и вошла.

Верхняя комната Башни Узников — самая большая, светлая, чистая и сухая. В ней находились узкое ложе, стол, табурет, и даже камин для холодных ночей. В стенах прорезаны два узких зарешеченных окна.

Когда Ахайя вошла, узник лежал, отвернувшись к стене лицом. Одетый в чистую холщовую рубашку и узкие полотняные штаны. Кожаные сандалии аккуратно стояли на полу.

Дайд не повернулся на звук открывшейся двери: то ли спал, то ли игнорировал посетителя. Женщина неторопливо прошлась по комнате, заглядывая во все уголки, даже за туалетную ширму, и удостоверилась, что везде царят чистота и порядок, а узник ни в чём не нуждается. Затем пододвинула табурет ближе к двери и села, облокотившись о стену спиной.

— Просыпайся, Дайд, я пришла с тобой поговорить, — произнесла повелительно.

Мужчина медленно повернулся и посмотрел на женщину ленивым взглядом. Облокотившись о согнутую руку, насмешливо изогнул полные губы.

— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть…

— Думал, мы увидимся уже на крепостной стене, когда тебя поведут вешать?

— Что-то вроде этого.

— Ты всё ещё считаешь меня кровожадной ведьмой?

— А это не так?

— Всё зависит от обстоятельств. Иногда я бываю беспощадной, а иногда могу быть великодушной.

— И какая ты сейчас?

Ахайся вытянула ноги и скрестила в лодыжках. Руки сложила на груди.

— Я понимаю, что ты не питаешь ко мне любви, но это не значит, что нужно быть невежливым. Может, хотя бы поднимешься?

Дайд неторопливо поднялся и сел, облокотившись спиной о холодную шершавую стену и поджав под себя ноги.

— Спасибо… Можешь ответить на один вопрос, только честно и откровенно?

— Постараюсь… Если ты до сих пор не заметила, то хочу обратить твоё высокомерное внимание, что я всё время отвечал на вопросы честно и чересчур откровенно.

Ахайя пропустила сарказм мимо ушей и продолжила:

— Сколько в тебе виольской крови?

Мужчина нахмурился и раздражённо буркнул:

— Это так заметно?

— Для того, кто хорошо знает, как выглядят чистокровные виолки — да.

— У тебя есть подружки-виолки?

— Я бы не назвала их подружками, — улыбнулась женщина. — Они были моими наставницами, но подругами — никогда.

— Разве ты дочь виолки? — недоверчиво посмотрел на женщину пленник.

— Нет, конечно. Я была ученицей в Школе Меченосцев. Слышал о такой?

— Нет.

— Это в Ландии. Ещё её называют крепостью св. Лианны.

— Никогда не слышал…

— В этой Школе виолки с Оллина обучают мальчиков и девочек воинскому искусству. Я одна из выпускниц этой Школы. Нас ещё называют «мечеными».

— О «меченых» я слышал.

— Так ты виол? — снова вернулась к своему вопросу женщина.

— Не всё ли равно?

— Не уходи от ответа. До сих пор ты не скрывал даже то, о чём можно было и промолчать.

Дайд дёрнул плечом. Было видно, что эта тема ему неприятна, но и не ответить он не мог, раз до сих пор был предельно откровенным.

— Да, я виол, — нехотя признался он. — Моя мать — виолка. Отца я не знаю, так как мамаша убила его, когда я был ещё младенцем. Я вырос у чужих людей и ненавижу виолок!

— Да, их обычаи и законы кажутся странными даже мне. У меня есть супруг и сын, и я люблю и уважаю их обоих, несмотря на то, что они мужчины. С Астоном мы хорошие друзья, а малыша я обожаю. Хотя меня воспитывали виолки, десять лет прививая свои жизненные взгляды и ценности, я не всё переняла у них.

— Рад за тебя… — процедил Дайд.

— А теперь, если нетрудно, назови своё настоящее имя. Ведь Дайд — это по-ассветски «мертвец». А ты пока живой.

— Я не хочу умереть с именем, которое дала мне мать при рождении.

— Но и это не очень подходящее.

— Разве? Ведь я почти мертвец. От могилы меня отделяют считанные часы или дни.

— А может, года…

— Рано или поздно, но ты меня повесишь.

— Я передумала.

— С чего бы вдруг?

— У меня сегодня великодушное настроение.

— Завтра оно может измениться.

— Завтра будет завтра.

— Ты прощаешь мне покушение на свою драгоценную лошадь? — язвительно скривился мужчина.

— Ты уже поплатился за это.

— Но я ведь признался, что был корсаром.

— Что мне до этого? Я не королевский судья, — дёрнула плечом Ахайя.

— Значит, мне прощены все грехи?

— Аминь.

— Тогда я свободен и могу идти?

— Я ничего не говорила об освобождении.

— Но ты ведь простила меня.

— Я лишь отменила смертную казнь.

— И заменила её пожизненным заключением?

— Возможно.

— И считаешь, что поступила великодушно?!

— Разве нет?

— Мне такая доброта не нужна. Лучше болтаться в петле на свободе, чем гнить в этой клетке.

— А чем здесь плохо? — удивлённо приподняла брови женщина. — Чисто, уютно, тепло и сытно. Живи и радуйся, — Ахайя встала и отодвинула ногой табурет. — Ну что ж, я, пожалуй, пойду. Извини, если прервала твой послеобеденный отдых.

— Так скоро уходишь?

— Хочешь, чтобы я осталась?

Дайд некоторое время помолчал, колеблясь, затем произнёс, не глядя на женщину:

— Я хочу отсюда выйти. Я не могу долго находиться в четырёх стенах. Или убей меня, или отпусти.

Ахайя тоже помолчала, словно раздумывая, а затем спросила:

— На что ты пойдёшь ради свободы?

Дайд поднял глаза и пристально посмотрел на женщину.

— А что ты мне можешь предложить?

— Наденешь ли ты ошейник раба, чтобы только выйти отсюда?

Корсар горько и презрительно рассмеялся.

— Ты называешь это свободой?

— Относительной. Ты будешь свободен в пределах замка.

Глаза мужчины слегка сузились, и Ахайя догадалась, о чём он подумал.

— Только не мечтай, что выйдя отсюда, сможешь убежать при первом удобном случае.

Дайд криво усмехнулся, и женщина поняла, что угадала направление его мыслей.

— Скажи, что ты умеешь делать?

— Драться, — пожал плечами корсар.

— А ещё?

— Говорят, неплохо пою. Умею играть на аккордо.

— Весьма интересно… Ладно, я подумаю над твоей просьбой и сообщу своё решение, — произнесла Ахайя и вышла.

Несколько следующих дней она не вспоминала о пленнике. Но как-то вечером, глядя на поющих и веселящихся в передней рабынь, празднующих день именин их подружки, она вспомнила о виоле, вызвала капитана Хорста и велела привести узника. Элану — свою любимую рабыню — послала в сокровищницу за аккордо — клавишным музыкальным инструментом с приятным звуком и складными мехами.

Когда стражники привели пленника, он выглядел подавленным и угрюмым. Равнодушно взглянув на женщину, опустил глаза.

Ахайя жестом отпустила стражников и велела Дайду приблизиться.

— У тебя плохое настроение? — поинтересовалась притворно-сочувствующе. — Тебя кто-то обидел или ты заболел?

— Со мной всё в порядке… — буркнул корсар.

— Вот и славно… Тогда не откажешься спеть что-нибудь?

Дайд покосился на женщину и насмешливо ответил:

— Настроение не простуда. Можно петь и с плохим настроением.

— Я рада, что к тебе вернулось чувство юмора. Садись, сейчас Элана принесёт аккордо, и ты исполнишь для меня один из своих шедевров.

Дайд опустился на резной стул напротив госпожи и сложил на груди руки.

— Не нравится мне твой вид… Ты какой-то бледный. Ты точно здоров?

— Я здоров, но у меня есть сильное желание кого-нибудь прибить… Не выношу клеток, и каждый день пребывания в камере для меня пытка.

— У тебя прекрасная комната. Что бы ты делал, если бы я посадила тебя в настоящую клетку в тёмном сыром подвале?

— Я бы разбил голову о прутья.

— Да, в тебе мало виольской крови… Ты нетерпелив и несдержан.

— Мне не нужна виольская кровь! Я сын своего отца! — с непонятной гордостью воскликнул мужчина.

— Если твой отец был таким же нетерпеливым и вспыльчивым, как ты, тогда понятно, почему твоя мать убила его. Наверное, он сам напросился на неприятности, как постоянно напрашиваешься ты.

Дайд вскочил. Лицо его побледнело, кулаки сжались, глаза яростно сверкнули.

— Не смей говорить плохо о моём отце! Ты… Что ты знаешь о нём?!

— А ты? — спокойно ответила женщина, нисколько не испугавшись внезапной вспышки. — Он умер, когда ты был несмышлёнышем. Ты его не помнишь, и судишь о нём по своим детским фантазиям.

— Конечно, тебе, аристократке, легко смеяться над чужими несчастьями! Наверное, твои родители тебя любили, у тебя была куча нянек, и, конечно же, твоя мать не убивала твоего отца из-за какого-то пустяка.

— Нет, мать его не убивала, — кивнула женщина. — А стоило бы… Когда мне было шесть лет, папаша на моих глазах убил мать… Он был пьяница и лентяй, пропивал все деньги, которые мать зарабатывала тяжким трудом, стирая чужое бельё. Однажды, когда он пропил последнее мамино приличное платье, и она начала упрекать его, он схватил большой мясной нож и всадил ей в грудь по самую рукоятку. Она упала, а этот негодяй начал пинать её ногами, уже мёртвую… Я подбежала и укусила его за ногу… До сих пор помню вкус его крови во рту! Он совсем озверел, мой «драгоценный» папаша, и убил бы и меня, если бы я не вырвалась и не убежала к соседям… Отца казнили, а я осталась сиротой и оказалась на улице. Слава Небесам, эмиссары Школы Меченосцев заметили меня и отправили в крепость. Если бы не они, даже не знаю, кем бы я сейчас была: рабыней, шлюхой?

Пока Ахайя говорила, Дайд слегка остыл и медленно опустился на место. Немного помолчав, он сказал:

— Не знаю, чьё детство было хуже… Извини за вспышку, но я не люблю, когда насмехаются над памятью моего отца. Да, я не помню его и просто выдумал для себя, но мне больно, когда смеются даже над выдумкой.

— Давай оставим наше прошлое и поговорим о настоящем. Я предлагаю тебе службу.

— Снова предложишь рабский ошейник?

— На кой мне цепной пёс? Если я надену на тебя ошейник, то должна буду приставить и охрану. Нет, рабов у меня достаточно. Я предлагаю тебе добровольную службу… Не стану скрывать, ты мне нравишься, Дайд… Тьфу! Имя вот только у тебя дурацкое.

— Альмар… Меня зовут Альмар.

— Прекрасное имя, и нечего его стыдиться!.. Ну, так что скажешь, Альмар?

— Какую должность предлагаешь? Конюха, воина, помощника повара?

Их разговор прервала Элана, принёсшая аккордо.

— Сначала спой мне, а потом поговорим…

Альмар взял инструмент, поставил на колени и пробежал пальцами по клавишам, растягивая меха. Затем устроился поудобней и заиграл. После небольшого вступления зазвучал голос — чистый сильный, высокий. Пел мужчина очень хорошо, Ахайе понравилось. Когда песня закончилась, она сказала:

— Я буду платить тебе два золотых в месяц. Плюс одежда и еда с моего стола. Отдельная комната и мальчик-раб в услужение. Тебя устраивают такие условия?

— И за что такие милости?

— За песни. Ты будешь моим бардом.

Альмар минуту помолчал, задумчиво перебирая клавиши, а потом взглянул в глаза женщины и ответил:

— По рукам, госпожа Ахайя.

— Но я не хочу, чтобы через несколько дней ты исчез.

— Не беспокойся, госпожа, — усмехнулся Альмар. — Только глупец бросает хорошее яблоко ради червивой сливы.

Ахайя наклонилась вперёд, положила узкую ладонь на загорелую руку мужчины и тихо произнесла:

— Я хочу, чтобы мы стали друзьями… А может, нас свяжет нечто большее, чем простая дружба… Кто знает? Мы два яблока с одной ветви, нам есть о чём поговорить. Если хочешь, я научу тебя кое-каким приёмам «меченых»…

— А я тебя игре на аккордо… — усмехнулся мужчина. — А что скажет твой супруг, увидев нас вместе?

— Он не скоро вернётся домой. Пусть тебя это не волнует — у нас с ним особые отношения, не буду вдаваться в подробности…

— Я беспокоюсь исключительно о тебе.

— Спасибо, но я знаю, что делаю. А сейчас тебя надо устроить… Эй, Элана, ступай и позови управляющего и дворецкого.

Рабыня подхватилась и поспешила к двери, а новоиспеченный бард вновь растянул меха и начал наигрывать разные мелодии. Играл он легко и непринуждённо, так же хорошо, как и пел. Женщина с наслаждением слушала, не сводя с мужчины восхищённого взгляда.

Когда вызванные явились, Ахайя представила им Альмара и приказала включить его в список слуг, занести в реестр на выплату жалованья, выделить комнату неподалеку от её апартаментов и предоставить мальчика-раба для услужения. Приказала также, чтобы портной снял с него мерки и пошил несколько красивых костюмов из шёлка и бархата. Ещё она велела выделить барду верховую лошадь, чтобы он мог её сопровождать во время прогулок.

Ни дворецкий, ни управляющий не выказали никакого удивления внезапным превращением пленника в фаворита, молча выслушали все распоряжения и записали пожелания.

Когда они остались одни, Альмар снова заиграл и запел. Затем он рассказал несколько забавных историй из корсарской жизни, и они весело посмеялись. Госпожа и бард болтали и хохотали, как старые друзья, и расстались только поздно вечером, когда женщина почувствовала, что устала и хочет спать. Весёлый смеющийся Альмар был намного симпатичнее и привлекательнее хмурого и злобного Дайда. Лёжа в одиночестве на большой, но пустой и холодной постели, Ахайя вспоминала проведённый вечер, и поняла, что невольно влюбилась в дерзкого, но обаятельного корсара, и хочет его не только как друга, но и как мужчину.

— Он будет, будет моим… — прошептала она, засыпая.