Как Гр компас потерял

С дезинфекцией решили повременить. После ссоры с Нанайцем Гр был не в состоянии чем-либо заниматься. Душевное равновесие, восстановленное на юге, бесповоротно нарушилось: повсюду мерещились мокрые пятна на песке, в которых угрожающе проступали физиономии Систа и мелькала тень пропавшего корабля. Гр был подавлен. Он не выпускал из рук вырванное у зелёной птицы перо, говоря, что только в нём видит намёк на выздоровление. Как только супруги добрались до первого городка под Столицей, они сняли крохотную квартиру. Телега никуда не помещалась, её повесили на крюк за окном, а Фецир оставили у подъезда, привязав цепью к тому же крюку. Приближался Новый год. Чтобы порадовать себя и мужа, Ло предложила сходить в магазин за подарками, Гр равнодушно согласился. Отправились вдвоём.

Очутившись среди бесконечных витрин и полок, среди блеска ярких обёрток, Гр неожиданно повеселел. Поначалу он ходил за Ло, помогая жене выбирать крем от загара, а потом незаметно отстал, увлёкшись разглядыванием заводных игрушек. Ему понравился танк с двумя дулами – одно впереди корпуса, второе позади, – это показалось Гр забавным. Он сделал несколько выстрелов бумажными пульками и разочарованно поставил танк на место. В другом отделе приглянулся бинокль с козырьком от солнца, проходимец купил его для Вяза, чтобы сын перестал мучиться, разглядывая пролетающих мимо окна стрекоз. «Пора человеку рассмотреть красавиц!» – подумал заботливый отец и пошёл за хулахупом для жены, о котором Ло мечтала в связи с расплывшейся талией.

При мысли о талии он вспомнил о мечте, о которой уже и думать забыл. А тут почему-то вспомнил. Вспомнил, что несколько раз видел, как мечта примеряла купальник Ло, стягивая завязки в узел у себя за спиной. Гр оглянулся в поисках нужного отдела и, не увидев ничего подходящего, сел в пластмассовый автомобильчик. Супермаркет был настолько огромен, что ходить по нему не отдыхая было совершенно невозможно. Тут и там стояли скамейки и диванчики для взрослых и автомобильчики для эхывынских детей, которые отдыхать на скамейках ещё не умели, поэтому, щадя их силы, взрослые придумали эту игру. Громко сигналя, дети носились по супермаркету. Папы и мамы счастливо улыбались, глядя на малышей, и думали о незыблемости любви.

Никто из взрослых никогда не садился в автомобильчик, поэтому все были неприятно удивлены, когда Гр принялся гонять по супермаркету наравне с ребятишками, ликуя от возможности подержаться за руль. Такое поведение бросалось в глаза. «У него, что – детей нет? Или автомобиля?» – спрашивали эхвынцы друг у друга. Будь это их соотечественник, они не раздумывая, как и положено по закону, отправили бы хулигана в пустыню, на строительство искусственных оазисов, но что делать с залётным гражданином в рваных перчатках, они не знали. Люди неохотно расступались, оборачиваясь на резкий гудок пластмассовой машинки, словно раздумывая, а не выставить ли навстречу шлагбаум в виде вытянутой вперёд эхвынской ноги? Но, пока они думали, Гр благополучно проносился мимо, хлопая по пути крышками роялей и включая вентиляторы. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта вакханалия, если бы впереди не показалась вывеска отдела женских купальных костюмов. Обрадовавшись, Гр так газанул, что не рассчитал и врезался в стену. Раздался треск, похожий на тот, что он слышал во время бунта дороги, в глазах потемнело, и герой супермаркета потерял сознание.

Очнулся Гр от жуткого холода. Открыв глаза, бедолага увидел, что стоит, полуголый, в одних трусах и футболке в ярко освещённой витрине супермаркета и не может пошевелиться, ибо связан по рукам и ногам: широкая красная лента обвивала тело проходимца снизу доверху, заканчиваясь большим бантом у него на животе. За окном плавала вечерняя темнота, а за спиной – тишина пустого магазина. С потолка несло ледяным воздухом из включённого на полную мощность кондиционера. На полу стояла табличка. Согнувшись, Гр с трудом прочитал: «Человек, который не любит детей». Гр удивился. Он стал в напряжении водить глазами по сторонам в поисках эгоиста. Красный бант при этом сдвинулся, и к Гр тотчас подошла уборщица. Она поправила ленту, потрогала бант, проверяя, не развязался ли узел, и отошла подальше, чтобы оглядеть живой манекен. Эхвынка, должно быть, осталась довольна. Улыбнувшись, женщина прищёлкнула пальцами и вернулась к своим швабрам.

– За что? – прошептал Гр ей вслед. Видя, что его не слышат, закричал: – Зачем?!

– Затем, чтобы другим неповадно было! – не оборачиваясь ответила уборщица.

Злодейка удалилась в глубину магазина, оставив нарушителя слушать жужжание кондиционера. Гр страшно замёрз. Он постарался придвинуться поближе к одному из прожекторов, бьющих в него мощными лучами из углов витрины. Сделал несколько неловких прыжков, запнулся о собственную ступню, завалился на бок, ударился головой об пол и от страшной боли снова отключился. На этот раз он приходил в себя очень долго, потому что, когда сознание вернулось к нему, Гр понял, что наступило утро, судя по розоватому свету за витриной. При падении бант развязался, лента расслабилась. Освобождённый от пут Гр приподнялся на руках и, оглянувшись по сторонам, спросил у высокой блондинки, проходившей мимо него, на чистом английском языке:

– Ду ю спик инглиш, мадам?

Блондинка в ответ показала крупные, как у лошади, зубы, мотнула хвостом и, дико заржав, унеслась прочь. Гр сначала испугался, но потом сообразил, что, вероятно, находится на ипподроме и что надо делать ставки. Он беспокойно ощупал себя – ни рубашки, ни брюк на нём не было, одна сбившаяся, гладкая на ощупь лента, от которой становилось ещё холоднее. Гр снова обуял страх: с разных сторон на него наступали лошади. Чья-то рука повесила ему на грудь табличку с номером, а на его спину вспрыгнул жокей, который принялся бить Гр шпорами от сапог и хлестать что есть мочи хлыстом, требуя, чтобы он побежал. И Гр помчался. Он полетел по внезапно открывшемуся полю, хромая и сбиваясь с ритма. По неопытности он толкался в крупы впереди идущих лошадей и получал в ответ удары копытами в лицо. Гр хрипел, плевался, а хлыст всё сильнее впивался в его тело, и шпоры ранили бока…

Мокрый от пены, он в ужасе проснулся. Пригляделся к темноте и понял, что лежит в туристической палатке, что свободен и может двигаться. Гр выполз наружу и принялся судорожно оглядываться в поисках компаса, который всегда лежал в одном из карманов его брюк. Возможно, подарок Нанайца вывалился, когда Гр раздевали? Но нет: вокруг валялось всё что угодно, только не компас.

– Мама! Ло! – крикнул проходимец в тишину пустого зала, однако, понимая, что не дождётся ответа, заполз обратно в палатку. Положил под голову рюкзак, тщательно прикрыл ноги лентой, обхватил себя за плечи и уснул, согреваемый мыслями о Ло, которая наверняка, наверняка уже перерыла всю Эх-Вынию в поисках своего мужа.

 

Новый год, или Снова хандра

– С Новым годом, с Новым годом и с харо-о-о-ши-и-им днё-о-ом! – громко пела Ло, наводя в квартире порядок. Вернувшись из супермаркета с покупками в сумке, она не увидела рядом с собой мужа и решила, что Гр сбежал, как он частенько делал при подступах тоски.

Ло посмотрела на роскошное боа, на тапочки с лебяжьей опушкой, на шляпку и вспомнила, как ещё совсем недавно щеголяла на эхвынском юге. Ей захотелось устроить себе праздник, поэтому она так торопилась закончить уборку, чтобы успеть помыться до наступления Нового года и облачиться в красивую одежду. Ло давно нарядила маленькую пальму и сейчас двигала растение вместе с горшком поближе к окну, туда, куда падали солнечные лучи. Хорошо бы обойтись без гирлянд, которые съедали много электричества! Ах, это замечательно, если пальма будет сверкать сама по себе, освещённая естественным образом!

– Дорогой, – позвала проходимка мужа, забыв о его отсутствии, – помоги мне!

– Папа не пришёл из магазина, – басом ответил Вяз из другой комнаты, где он, сидя на корточках, проводил эксперимент – отрывал у стрекозы, залетевшей в открытую форточку, по одному крылышку с каждой стороны её слабого тельца и без особого интереса, словно заранее зная ответ, наблюдал, сможет ли стрекоза взлететь?

– Тем хуже для него, пусть попробует вернуться. – проворчала Ло, раздосадованная тем, что некому будет оценить её праздничный наряд. С чувством омерзения женщина оттолкнула от себя пьяную мечту, сообразив, что та трётся у её ног только потому, что потеряла хозяина. – Кыш! Пошла вон, попрошайка!

Обиженная мечта, так и непривыкшая к подобному обхождению, поскакала к холодильнику за «Маисовкой», но Ло опередила её, схватила несчастную за лапку и выбросила в форточку прямо на горячий асфальт.

– Она же растает, испарится, в ней же никаких жизненных сил нет, – равнодушно заметил Вяз, стоя на пороге комнаты и отрывая два последних крыла у стрекозы.

– Закономерный конец для мечты, – жёстко констатировала Ло.

Она со злости так резко двинула новогодним деревцем, что красная пятиконечная звезда, составленная из стеклянных трубочек и бусинок, упала на пол. Звезда была бы хороша для настоящей крепкой ёлки, но не для карликовой пальмы, на которой она не держалась. Раздался нежный звон разбившегося стекла – пальма из новогодней красавицы превратилась в пошлое, нелепо разодетое, тропическое растение.

– Это была моя последняя связь с родиной. Последняя, – трагическим голосом прошептала Ло, разглядывая уцелевшие бусинки, затем грустно добавила: – Кому нужна ёлка без звезды? – и без сожаления выбросила пальму в форточку вслед за мечтой.

– Теперь уж она точно погибла, – сказал уверенно Вяз, на лице парня блуждала саркастическая улыбка.

Эти слова в равной степени могли относиться как к мечте, которая, если и была ещё жива, то после удара горшком наверняка погибла, так и к стрекозе, бессильно дёргающейся в его руках. Эксперимент закончился победой практики, как и нужно было ожидать: стрекоза была беспомощна без крыльев.

Ло села на табуретку, соображая, что бы такое предпринять, чтобы снова обрадоваться и запеть песню, уборка закончена. Праздничное настроение исчезло вместе с разбившейся стеклянной звездой. До Нового года оставалось два часа.

– Ничем хорошим это, естественно, не кончится.

– угрюмо сказала Ло, имея в виду привычку мужа пропадать неизвестно где. Она замела на клочок газеты стеклянные осколки, растрёпанные пёрышки мечты, погибшую стрекозу и выбросила всё в мусорное ведро.

– Правильно, туда им и дорога, – заявил Вяз.

– Я на дискотеку! – крикнул юноша, скрываясь за дверью.

Ло раздумала принимать душ и переодеваться во всё красивое. На душе стало мрачно. Несмотря на то что в углу комнаты на табурете возвышался бидон, до отказа заполненный дезинфицирующим средством, тоскливое предчувствие охватило женщину. Муж совершенно отбился от рук. Он больше не реагировал на подкачку воздуха, не слушал команды и не боялся, что его поставят в угол. Кибитка прохудилась, истончились оглобли, перчатки протёрлись до дыр, и трудно было представить, что кто-то поможет получить новые. Паспорт Гр по-прежнему носил следы нарисованной Вязом бабочки, а под фотографией стояли фальшивые печать и дата. Будущее рисовалось страшной картиной, в которой не находилось места для радости. Углубившись в мысли о наступающем Новом годе, Ло не заметила, как пришёл муж.

– Кыс-кыс-кыс! – услышала она и обернулась.

В дверях стоял полуголый Гр, весь увитый красной атласной лентой. Его глаза горели огнём человека, перенёсшего сильный стресс, а ноги подгибались. Не замечая жены, Гр звал мечту, держа в руках розовый бюстгальтер.

– Не ищи! Нет больше твоей подружки! – с радостью оттого, что делает мужу больно, гневно крикнула Ло. – Выбросила в форточку твою любовь! А сверху уронила горшок с новогодней ёлкой! Всё, кончилась твоя мечта!

Несчастный посмотрел на Ло. Казалось, он не узнавал жены, но смысл её слов постепенно доходил до него, судя по тому, что лицо мужчины делалось свирепым. Он захотел что-то сказать и не смог, громко икнув. От бессилия что-либо исправить Гр рывком схватил разбросанную на кровати одежду Ло, в ярости разорвал её и выскочил на улицу.

– Иди к той, с кого ты снял эту тряпку! – Ло бросила ему вслед розовый бюстгальтер.

Дверь захлопнулась.

 

Среди айсбергов

Верхушки далёких айсбергов кололи низкое небо.

Сбросив лыжи, Нанаец сидел на корточках посреди молчаливой снежной пустыни и уныло качал головой. Безмолвные просторы, безучастные и холодные, наводили тоску. Вокруг расстилалась равнодушная ко всему Арктика. Путешественник легко добрался до полюса и даже выловил небольшой по размерам айсберг и принялся греть лёд своим горячим дыханием, но уже через час у мечтателя покраснели и распухли руки, а губы перестали чувствовать друг друга. Нанаец понял, что проделал длинный путь напрасно: затея оказалась невыполнимой. Добыть питьевую воду из айсбергов оказалось непросто.

Возможно, впервые за много лет он позволил себе расстроиться, воспользовавшись тем, что находится в ледяном безмолвии, где его никто не видит. Вчерашний рассветчик, оптимист задумался над бестолковостью своего пижонского образования, которое, может быть, и выручало когда-то, но в условиях мирового кризиса стало бесполезным. Вести рассведческую деятельность было незачем, в мире открыто воровали друг у друга не только идеи, но и чужие перчатки, уходя из гостей. Не брезговали ничем. Вот и Гр не удержался, стащил у него из-под носа Фецир вместе с новенькой телегой. Не оправдали надежд айсберги.

Что теперь делать? Специальное образование в некотором смысле даже мешало поиску решения. Потому что вместо осмысления новых стратегий приходилось тратить время на жалость к разбитой Родине, вот как сейчас, например. Его вдруг пронзила острая боль за родную страну, за её опустошённые хаосом пространства. Эта большая боль смешалась с другой болью, поменьше, идущей от подлого поступка Гр, от огорчения за собственную беспечность. Нанаец застонал. Стон был похож на звуки хомуса. В них слышалось столько тоски и печали, что сидящая неподалёку мечта тоже застонала, приняв на себя часть вины своего хозяина.

Когда наконец звуки хомуса, замороженные холодным воздухом, смолкли, Нанаец перешёл к размышлениям о философичности жизни – в том смысле, что понял, как много в ней неожиданностей. Идея, ради которой он обошёл эхвынские дороги, придумал ДЗ, смастерил дезинфектатор, потеряла свою актуальность, но вовсе не потому, что Гр отнял у него машину. Нет, начинать всеобщую дезинфекцию в условиях мировой эмоциональной нестабильности было очень опасно: обозлённые люди становились равнодушными не только к чистоте планеты, но и к личной гигиене. По слухам, кое-где наотрез отказывались от туалетного мыла, а вместе с ним и от романтики отношений. Всё упростилось и огрубело. В последний приезд на родину Нанаец не смог купить билет на самолёт, чтобы вернуться в Эх-Вынию. Лётчики всеми способами отнекивались от полётов, боясь браться за штурвал. Пилоты опасались подвохов со стороны политиков, перепутавших все дорожные карты. Пришлось возвращаться с помощью воздушного змея.

«Эх, что-то я сделал не так, – думал изобретатель, – если позволил Гр сбить мои планы. Политики политиками, но роль дезинфекции в истории ещё никто не отменял. А теперь, что ж, надо ждать потепления обстановки в мире, прежде чем браться за уничтожение пыли на дорогах». Нанаец ощущал себя человеком, внезапно выброшенным в открытый океан. По прошлому опыту он, разумеется, знал, что, оказавшись в воде, нужно оглядывать её поверхность, чтобы вовремя заметить проплывающие мимо предметы, вроде боксёрских перчаток или надувного матраца. Знал, что, если сильно повезёт, можно ухватиться за мощный загривок белого медведя или вскарабкаться на обломок айсберга и доплыть на нём до берега, орудуя замёрзшим шарфом вместо весла. Что ж. Нанаец решительно встал и огляделся. Он, кажется, знал, что нужно предпринять в первую очередь.

Вот что бывает, когда пожалеешь Родину: тотчас следует боль от перенесённого предательства, затем наплывают философские размышления, а за ними приходит осознание своих поступков.

 

Костёр, или Северное сияние

Серое небо отодвинулось от верхушек айсбергов – над снежной пустыней прибавилось воздуха. Стало легче дышать. Нанаец вывернул карманы своих брюк наизнанку и стоял, наблюдая, как из них ворохом сыплется разная мелочь. Потом вытряхнул содержимое рюкзака прямо на снег и присел на корточки: перед ним валялась груда ненужных вещей, которые напомнили ему о его же ошибках.

– Японский городовой! – выругался путник, неприятно поражённый видом своих глупостей, таких очевидных на фоне сияющей снежной белизны. Одна только маленькая фотография – его жена и две дочери на фоне далёких синеющих гор – привлекла внимание Нанайца. Он бережно вытянул снимок из кипы пожелтевших квитанций, сунул его во внутренний карман тёплой, подбитой искусственным мехом куртки и продолжил разглядывать своё прошлое.

Ошибки лежали большим неуклюжим комом. Во все стороны торчали непонятные по своему назначению резиновые пики, бумажные скрепки, пластилиновые камни. Нанаец принялся перебирать хлам, торопясь покончить с этим делом быстрей, чтобы не замёрзнуть. Впрочем, он скоро убедился, что тут одни сплошные никчёмности. Старый доллар, приклеенный к марке техасского торгового дома, чёрные очки в клеточку, завёрнутые в Зингапурский контракт пятилетней давности, высохшая рыбья шкурка, картонная коробка с разноцветными морскими звёздами, чертежи рыболовецкого траулера, пакет из-под сока, сморщенный рыбий пузырь – всё вызвало в нём чувство отвращения, напомнив о ненужном, пустом, несущественном. Каким всё показалось жалким, ничтожным на фоне спокойных вечных снегов! К чему эта рухлядь? Какой в ней прок? Вот почему была так тяжела его походка в последнее время! Собственные ошибки, тяжким грузом давившие на плечи, не позволяли быстро шагать.

– Как же я захламился! – сказал вслух Нанаец.

Почему он не догадался избавиться от них раньше, это уже не имело значения. Нанаец выпрямился и ногами сгрёб мусор в одно место. Постояв в небольшом раздумье, вынул из рюкзака флакончик с ДЗ и вытряс несколько капель на кучу старых предметов. Спичек, чтобы поджечь, не оказалось, тогда он развернулся спиной к ошибкам и оглушительно пукнул. Далёкие айсберги недовольно вздрогнули и предостерегающе покачали своими верхушками. Им не понравился звук, но то, что за ним последовало, заставило их снова застыть в удивлении.

Мощное пламя охватило свалку. Взвившись до самых небес, оно осветило красным светом застывшие снежные просторы, мечту, одобрительно следившую за действиями человека, и пустой рюкзак. Не ожидавший подобного эффекта, потрясённый силой природы, Нанаец резко отпрянул в сторону. Он пристально смотрел на яркий огонь, заворожённый его причудливой формой, и думал о том, что огонь похож на живой цветок. Глядел, как отрываются лепестки у цветка, устремляясь в чёрное небо, и как исчезают в нём, рассыпаясь от холода и смешиваясь со звёздами. Полярная ночь молчала.

Нанаец был спокоен. Теперь ничто не будет мешать движению, можно заново, налегке обходить все дороги и, переждав мировой кризис, приступать к дезинфекции. Встав на лыжи, человек поманил за собой зелёную птицу, перелетевшую в сторону от костра, оттолкнулся палками и уверенно заскользил по твёрдому снегу, подальше от разгорающегося огненного цветка. Прочь от своих прошлых ошибок!

А где-то в жаркой Эх-Вынии в это же время Гр без дела валялся в старой телеге среди скользких арбузных корок. Кибитка упала с крюка и теперь стояла под окнами квартиры. И телега, и особенно Фецир, потерявший швабры и тряпки по пути с юга, вызывали любопытство жителей дома. Эхвынцы думали, что это реквизиты боевика, и всё ждали, когда же начнутся съёмки фильма. Гр спускался сюда, когда ему бывало грустно, сегодня был именно такой вечер. Любитель «Маисовки» печально, без всякой надежды глядел в темнеющее тихое небо, стараясь отыскать в нём Полярную звезду.

Всполохи костра на юге небосклона заставили проходимца вздрогнуть и подняться во весь рост. «Нанаец! Знак подаёт! Включил Северное сияние!» – пронеслось в его голове. Гр стал судорожно что-то искать на дне телеги, разгоняя пьяных стрекоз. Среди груды пустых бутылок нашёл самодельный компас, бывший когда-то будильником с треснувшим стеклом. Попытался вытряхнуть застрявшие под стеклом арбузные семечки, но, побоявшись, что потеряет время и пропустит сияние, бросил это занятие. Поддел через трещину, с помощью тростинки, большую стрелку, повернув её в сторону Северного сияния, и трусцой побежал к отблескам надежды.

 

Встреча шестая. Пепелище

Гр бежал очень долго, насколько мог, быстро, напрягая остатки сил, растраченных на пьянки со стрекозами. Он бежал и ничто не могло его остановить, потому что впереди его ждала встреча с Нанайцем, который наверняка давно простил своего напарника, если решил подать ему знак, как обещал. Эта способность бывшего товарища выполнять обещания, так всегда раздражавшая Гр, сегодня не казалась ему странной. Он торопился достичь Полярного круга, пока не исчезли из виду искры манящего надеждой костра, уже начавшие медленно таять. Его шорты намокли от пота, футболку он и вовсе сбросил в Эх-Вынии. Не обращая внимания на смену пейзажа, упрямец бежал вперёд, выставив впереди себя правую руку с компасом.

Через несколько дней пути Гр остановился, с трудом перевёл дыхание и оглянулся. Вокруг ничего не было видно, один белый густой туман перед глазами. Проходимец догадался протереть запотевшие стёкла очков, после чего понял наконец, что очутился посреди огромной снежной равнины, по сторонам которой теснились угрюмые айсберги. А в центре, как раз там, где он стоял, ещё теплился слабый костёр. Его последние искры устремлялись в чёрное небо. Подхваченные усиливающимся ветром искры разносились далеко вокруг, слабо освещая тёмный воздух рядом с Гр.

Нанайца нигде не было видно, только маленькая ракушка, каких много валялось на берегу эхвынского океана, чёрным пятнышком блестела в подтаявшем снегу, говоря о недавнем присутствии здесь человека. Костёр догорал. От него на запад шли чёткие следы лыж, теряющиеся между сугробами. «С утра пораньше пошёл растапливать айсберг, скоро придёт», – подумал Гр, чувствуя, как сильно он замёрз и устал. Мокрые шорты встали колом на морозе, а борода превратилась в сосульки.

Будучи не в силах сдвинуться с места, бедняга не стал дожидаться, когда потухнет костёр, а просто сел в его середину. Блаженное тепло разлилось по всему телу, напоминая эхвынский юг. Измученный страхами не успеть к Северному сиянию и долгой дорогой, Гр обхватил колени руками, уткнулся в них лицом, согрелся и незаметно уснул. Во сне снова вспотел, борода, царапавшая шею, оттаяла. Должно быть, пепел остыл, потому что Гр резко проснулся от холода. Вздрогнув, он открыл глаза и в ужасе закричал: рядом сидел белый медведь на корточках и курил трубку. Медведь, обернувшись на крик, вынул трубку изо рта и засмеялся:

– Шорты прожёг! Что теперь Ло скажет? Ты ведь замёрз бы совсем, если б я не оглянулся. Далеко ушёл. Остановился посмотреть, как танцуют искры от костра, и увидел, что они как-то разом заволновались все, будто их кто потревожил. Пришлось вернуться, чтобы понять, в чём дело, а тут ты… в пепле сидишь.

Несчастный хотел заплакать от радости, но вид Нанайца, с накинутой на плечи медвежьей шкурой, деловитый и строгий, остановил его. Он вышел из пепла и робко спросил:

– Костёр развёл… Где дрова-то взял?

– Это случайно вышло, сжёг старые ошибки, – вполне миролюбиво ответил Нанаец.

– А я подумал – Северное сияние, знак мне подаёшь. Значит, не звал? – расстроился Гр, ужасаясь тому, что напрасно старался: мучился, бежал, торопился.

– Не звал, – подтвердил Нанаец, но шкуру между тем перекинул со своих плеч на плечи Гр, чтобы тот согрелся.

Гр благодарно икнул. Чувство тревожной неуверенности постепенно покидало его.

– Много айсбергов растопил? – поинтересовался он с любопытством.

– Глупость всё это! Ребячество! – отмахнулся Нанаец. – Тут без Фецира не обойдёшься. Сначала нужно дороги на север проложить, продезинфицировать, чтобы не занести инфекцию во льды, а потом уж думать о том, как их растопить. Замкнутый круг.

Сказал он это всё таким тоном, что Гр стало понятно, старый приятель не намерен с ним драться. Это несколько раскрепостило его.

– А как же мечта? Всеобщая дезинфекция? – недоумевая спросил проходимец.

– Я заморозил её на время. Вот она, смотри! – Нанаец вынул из-за пазухи большую длинную сосульку. В отсветах несмелого невидимого солнца она сверкнула, задорно и весело, будто переняла эстафету у недавно погасшего костра.

Гр вырвал сосульку из рук бывшего коллеги и начал её грызть.

– Смешной ты, Гр, глупый. Любитель мороженого, – грустно улыбнулся путешественник. – ДЗ у меня украл вместе с машиной, телегу мою продал, поверил в сосульку. Эх ты! Вот дождусь окончания кризиса и займусь новым Фециром. С кредитом-то расплачиваться надо.

– А сейчас-то что будешь делать? – поспешно задал Гр вопрос, чтобы увести разговор в сторону от дезинфектатора.

– Бахчу разведу! Здесь! – беспечно ответил Нанаец.

Он поднял из пепла компас-будильник, вытряхнул себе на ладонь арбузные корочки и задумчиво посмотрел кругом.

– Дык… Снег же! – растерялся Гр.

– Дык смотри! – засмеялся Нанаец. Развернулся, присел и, поднатужившись, громко пукнул: снег медленно растаял под тёплым потоком воздуха, в нём образовалась небольшая лунка, куда неугомонный изобретатель бросил горсть тёплого пепла, положил сверху арбузное семечко и присыпал его всё тем же пеплом.

– Я знал, я знал, что они пригодятся! – закричал Гр, в страшном возбуждении сбрасывая с себя шкуру и пытаясь проделать то же самое. Но его физические усилия закончились жалким свистом, на который неизвестно откуда прилетела зелёная птица. Зыркнув на полуголого бородача зелёными глазищами, она угрожающе защёлкала клювом, но успокоенная жестом хозяина опустилась на снег. Гр несколько смешался от своего поражения и опять залез под медвежью шкуру.

– Смотри, простудишься, – с иронией сказал ему Нанаец, глядя, как бывший друг поспешно доедает сосульку.

Сам он, не тратя времени даром, пошёл работать. Снял с себя второй свитер, шарф, снял мягкие сапоги, сделанные из кожи змеи, надетые под унты, кинул всё гостю и отправился делать лунки.

…К тому моменту, как измождённые долгим кризисом умериканцы подползали к Арктике с обратной стороны земного шара в надежде поживиться там нефтью, у Нанайца уже раскинулась весёлая бахча среди вечных льдов, полосатой зеленью разукрасившая белые снега.

 

Арбузы в снегах

«Гринпис» забил тревогу. Никто ничего не понимал. На Крайнем Севере происходило что-то невероятное, не поддающееся никакому объяснению. Приборы отмечали наличие тёплого течения в Ледовитом океане! Да, конечно, это была всего лишь небольшая струйка, но она явственно прослеживалась, начиналась за Полярным кругом и продолжалась до самого юга. Один учёный сделал предположение, что кто-то по неосторожности оставил включённым кипятильник на дрейфующем айсберге ЩИ, известном своей красотой, а потому активно посещаемом туристами. От этого могло начаться его активное таяние. Но наверняка никто не мог сказать ничего вразумительного. Для начала решили просто понаблюдать за течением, изучить его состав, характер, ну а потом, если будет необходимость, принять меры, чтобы не допустить экологической катастрофы. Однако все заранее надеялись на лучшее.

Ничего этого Нанаец не знал. Он продолжал день за днём обходить лунки, внимательно осматривая плоды, и по мере надобности согревал их собственным теплом. Вид созревающих арбузов тревожил воображение Гр. Они напоминали ему Ло, телегу, стрекоз, вынуждая задумываться о будущем. Вечерами, когда усталый Нанаец, лёжа в сооружённой им яранге, почитывал газету, которую ему доставляла зелёная птица, Гр стал наведываться в гости к умериканцам.

Эти люди давно делали ему какие-то знаки из-за высокого айсберга, то посылали в воздух красную ракету, то мигали жёлтым фонариком в ночи. Дождутся, когда Нанаец углубится в бахчу, и давай сигналить, приглашая Гр в гости. Забежав раз-другой на умериканский огонёк, проходимец приучился задерживаться у них допоздна. В ярангу он возвращался сильно вспотевшим, раскрасневшимся от выпитого виски. Увлечённый разведением арбузов Нанаец ни на что не обращал внимания. Агроном с нетерпением ожидал первого урожая, его не насторожило даже то, что Гр заштопал прожжённые костром шорты. Нанаец продолжал следить за арбузами и просматривать прессу, изредка делая пометки в календаре, висевшем на стенке яранги.

В одну особенно тёмную ночь, когда мечтатель крепко спал, а зелёная птица улетела на рыбную ловлю, Гр запустил голодных умериканцев на бахчу, продал им оптом созревшие арбузы! И пока они ползали по грядкам, собирая немалый урожай, спрятал полученные доллары под заплатку на шортах, накинул на себя медвежью шкуру и вскочил на лыжи. Он чувствовал себя физически окрепшим. Он был богат.

Не оглядываясь Гр побежал по упругому снегу, стараясь делать такие движения руками и ногами, чтобы было непонятно, в каком направлении он двигается. Это на тот случай, если Нанаец кинется преследовать его. Гр подпрыгивал, переворачиваясь в обратную сторону, ехал немного назад, потом снова прыгал и, опустившись, ехал чуть-чуть вбок от главного курса. И так несколько раз. Подобный вид езды сильно влиял на скорость, но зато след оставлял такой, что сам Шерлок Холмс встал бы в тупик при его виде.

Гр торопился. Он бежал к своей Ло.

 

Встреча седьмая. Удача за штурвалом

Лыжи с трудом скользили по горячему песку, а шкура белого медведя пудовой тяжестью давила на плечи, но Гр упрямо бежал вперёд, удаляясь от Северного полюса. Разгорячённый мыслями о скорой встрече с женой и том впечатлении, какое на неё окажут заработанные им доллары, он не заметил, как суровый зимний пейзаж сменился бескрайней песчаной пустыней. Желания опережали бег лыж: Гр уже видел себя в окружении стаи блестящих стрекоз, а Ло – в новенькой, долгожданной шубке. Его глаза затуманились мечтательной дымкой, и Гр заснул прямо на лыжах, завалившись на бок. Сгорая от духоты, мучимый жаждой, увидел он сон, похожий на прошлые миражи.

Бредёт будто он по грязной пустыне, едва передвигая ноги, из самых последних сил. Глаза слипаются от пота и пыли, от яркого солнца болит затылок, в ушах стоит нестерпимый звон. Хочется пить, но вода давно закончилась и колодца не видно уже который день. Вдруг перед ним возникает табличка, торчащая среди барханов, с надписью «Вода» на ней. Рядом лежит лопата. Гр хватает лопату и начинает копать под табличкой, однако натыкается на камни, которые острыми углами торчат из песка. Гр в отчаянии оглядывается и видит, что вокруг него целый лес табличек и на каждой написано «Вода».

Ошеломлённый, садится он на песок, и жуткий страх наполняет его сердце. Он понимает, что никогда, никогда не выйдет из этой бесконечной пустыни, потому что изнемог от жажды и не знает, куда идти дальше. Чтобы спрятаться от раскалённого солнца, он вырывает таблички и сооружает из них навес, и лежит там тихо и неподвижно, надеясь на случайный караван. Но караван всё не появляется, зато в небе слышится тарахтение самолёта, ближе, ближе, и вот взгляду изумлённого Гр, высунувшегося из-под навеса, предстаёт белоснежный самолёт, приземлившийся неподалёку. Из самолёта вываливается белый медведь в купальных плавках. Приблизившись, он наклоняется к Гр и весело говорит, едва не поперхнувшись от запаха:

– Ну и воняет же у тебя, дружище!

Медведь чешет лапой свой нос и при этом оглушительно чихает. В воздух поднимается столб песка, сквозь который Гр видит, что в руках у медведя лопата.

– Лопата есть, почему воды нет? – спрашивает зверь и принимается копать.

Через несколько минут колодец готов. Медведь аккуратно прикрывает его арбузной ботвой и направляется к самолёту.

– Ты куда? – осмеливается спросить Гр, тяжело поднимаясь на ноги.

Но медведь будто не слышит вопроса, он продолжает идти, однако, что-то вспомнив, вдруг поворачивается и спрашивает:

– Слушай, а это не шутка была – про три пера в шляпе? Такие дорогие?

– Не шутка, – отвечает ему Гр, – понимаешь, одно время Ло нужна была шляпка, она купила её с большим трудом. Но какая шляпка без пера? Ты ведь знаешь, женщины добьются, чего хотят! Вот Ло и продала телегу Нанайца.

– Понимаю, – говорит медведь, – на шляпке торчат перья, купленные на мои деньги, на песке Фецир, сделанный по моим чертежам, в телеге ДЗ, приготовленный моими руками, на твоих плечах шкура белого медведя, убитого мною! Нехороший ты человек, Гр. Всё время норовишь из-за угла пакость какую-нибудь сделать! Ну да ладно! – И шагает к трапу.

– Ты куда? – без особой надежды на ответ, слабо выкрикивает Гр, уже понимая, что ему вряд ли ещё раз представится случай встретиться с медведем. Не каждый день они летают над пустыней! Тот недолго думает и, наклонившись, произносит:

– В Мондон. Арбузы, которые ты продал, о-о-о-чень понравились умериканцам, нефть они так и не нашли, но устроили аукцион. Семечки от арбузов купили унгличане, так меня теперь в Унглию приглашают, чтобы бахчу там разбить. Извини, брат, спешу, надо кое-куда залететь, хочу янтарное кольцо купить для жены, очень она янтарь любит.

Гр подходит к самолёту и трогает его. Самолёт горяч от солнца. На фюзеляже чёткая надпись: «Фецир-2».

– Откуда? – спрашивает Гр с тоской в голосе.

– Удача помогла! Прилетела! – заметив недоумевающий взгляд Гр, радостно рычит медведь и поясняет с гордостью: – Видишь, теперь с воздуха буду работать. – Приподнявшись на цыпочки, он ласково гладит крыло самолёта.

– Возьми меня с собой, – мямлит Гр, ничего не поняв из объяснений медведя.

– Рад бы, да не могу, визы у тебя нет, да и экипаж не позволит. Я-то всего лишь пассажир.

При этих словах из кабины пилота выглядывает улыбающаяся во весь рот Удача, а за ней – зелёная птица, которая больно клюёт Гр в плечо. А медведь, вынув миндальные орешки из яркого матерчатого мешочка, подвешенного снизу к кабине пилота, и, подкормив ими птицу, говорит:

– Гр, мечту беречь надо, кормить, поить, только не водкой. Играть в развивающие игры, лишь тогда можно надеяться, что она ответит взаимностью, преподнесёт то, о чём ты и помышлять не смеешь в своём скудоумии! В худшем случае, мечту можно строить как дом. Кирпичик за кирпичиком, чтобы не вспугнуть, но никак не кусать за хвост и уж тем более не есть как морковку! Подумай об этом. – Взбегает наверх, убирает трап и захлопывает за собой дверь.

Белый самолёт взмывает в жёлтое от солнечного света небо, держа курс на запад. Гр провожает его взглядом и подходит к колодцу, чтобы напиться воды. Наклоняется и вдруг проваливается вниз. Понимает, что это не колодец, а страшная дыра, уже виденная им когда-то. Он летит в дыру, задевая руками и ногами тяжёлые грубые предметы, которые бьют его, рвут на нём одежду, цепляются за волосы и бороду, как будто стараются сорвать с него кожу. Есть ли тут окна, двери, чтобы ухватиться за ручку и выбежать? По темноте вокруг и по запаху Гр догадывается, что это дымовой проход, забитый сажей и заполненный угарным газом. Чем дальше, тем проход становится уже, и вот наконец уменьшается до размеров подзорной трубы. Гр, боясь, что сейчас застрянет и задохнётся, рвётся вперёд, слышит мощный взрыв и просыпается.

Ощупав в темноте пространство вокруг себя, он вспомнил, что лежит один, под украденной медвежьей шкурой, в шортах с зашитыми под заплаткой долларами. Резкий тошнотворный запах, похожий на запах гнилой арбузной корки, ударил в нос. Гр перевернулся на живот, намереваясь выползти на свежий воздух, и вдруг услышал негромкое жужжание снаружи.

– Медведь вернулся! Друг! – закричал он, торопясь высунуться из-под шкуры.

Знакомые стрекозы, облепившие со всех сторон медвежью шкуру, радостно загудели. Гр прикрыл ладонью глаза и огляделся. Прямо перед собой он увидел колодец, увитый свежей арбузной ботвой, брошенную неподалёку лопату и скорлупу от миндальных орехов. Гр посмотрел вверх: в жёлтом небе ему прощально помахала крыльями то ли зелёная птица-мечта, то ли белый самолёт большого белого медведя.

 

Депрессия в кармане

Из медвежьей шкуры Ло сшила шубку, по виду почти как норковую, о какой мечтала бог весть с каких времён, едва ли не с первого дня замужества! Такой удачи она и вообразить себе не могла, поэтому не стала ругать мужа за то, что он бросил отвязанную телегу без присмотра, прожёг шорты и потерял футболку. А когда узнала о зашитых в шортах долларах, и вовсе раздобрилась – выставила на стол «Маисовку» ради встречи.

Даже ночью Ло отказывалась снимать шубку, надевая её на голое тело перед сном, отчего Гр постоянно казалось, что рядом с ним лежит белый медведь. Гр будил его и начинал беседу – о способах разведения бахчи в снегах, о Мондоне, где наверняка слишком тепло для арбузов, о нефти, о самолётах. Медведь что-то бурчал в ответ, но как Гр ни прислушивался, ему не удавалось понять, чем именно недоволен сосед. Так проходила вся ночь, а утром Гр вставал вялым и долго ругал жену за устроенный маскарад. Доллары решили припрятать, мало ли как повернется жизнь, а пока раздумывали над тем, с чего начать дезинфекцию, с какой стороны? А главное, как действовать в сложившейся обстановке? Местное радио предупреждало: надо быть начеку – мировой бедлам продолжал усиливаться, его отзвуки, будто громовое эхо, докатывались до Эх-Вынии и не растворялись до тех пор, пока эхвынцы не поднимались все разом в воздух на воздушных змеях и не начинали читать стихи. Громовое эхо смолкало, напуганное мощью коллективной поэзии, и убегало туда, откуда прикатывалось.

В мире, уставшем от политических низких интриг, блуждал кризис. Он был в самом разгаре: повсюду бродили усталые злые люди с депрессией в карманах штанов. Они крепко сжимали её своими худыми, слабыми от голода руками, не понимая, откуда взялась и зачем привязалась к ним эта зараза. Было невозможно определить, они ли тискали депрессию, или это она так прилипла к пальцам, собрав их в кулак, что не было никакой мочи разжать руки.

Люди разгуливали по улицам деревень, городов, распугивая бездомных псов своим мрачным видом, и недоверчиво присматривались к жизни. Кое-кому порой удавалось открыть ладони, тогда граждане хватали лопаты и со всех ног бежали копать картошку, однако, разозлённая тем, что от неё отцепились, депрессия свирепо кусала их сквозь штаны, и бедняги, взвывая от боли, останавливались на полдороге.

Были такие, кто немного разбирался в ситуации, и понимал, что освободиться от зловредной гостьи можно одним только способом, не очень приличным, правда, зато верным. Надо было сорвать с себя штаны и, свернув в тугой узел, сжечь, как это делали когда-то в средневековье, спасаясь от чумы. Но это было слишком экстравагантно! Обнажиться перед честным народом означало сознаться в том, что ты полный неудачник, поэтому народ страдал, не имея надежды быть избавленным от укусов.

К счастью, кое-где, в закоулках, уже попадались бесштанные люди, видимо, те из несчастных, кто совсем уж отчаялся и был доведён до крайности. Они согласились предстать перед миром в чём мать родила, лишь бы отделаться от жуткой боли, которая становилась нестерпимой. В основном это были мужчины. Они поодиночке жгли костры в тёмных уголках улиц, ещё не догадываясь объединиться и свалить штаны в общую кучу. Таких смельчаков было немного, и их ещё мало кто понимал. Но они были, они существовали, и это ощущалось в воздухе, которым все дышали.

Люди терпели депрессию. По вечерам они заглядывали в чужие окна больших домов, пытаясь увидеть чужую счастливую жизнь, чтобы хоть мельком, хотя бы одним глазком, удостовериться в существовании счастья. Однако те, кто был счастлив, давно научились быть хитрыми: лукавцы наглухо закрывали горячие окна тяжёлыми тёмными шторами и строили вокруг домов толстые заборы, чтобы остальные не слышали, как они весело за ними смеются, как громко хохочут, хвастаясь друг перед другом ловкими пальцами.

В Эх-Вынии, как передавало радио, обстановка была полегче, возможно, потому, что от депрессии тут спасались в небе, куда злодейка не могла добраться в силу приземлённости своего характера, в силу низменности своей сути. Эхвынцы чаще, чем обычно, взмывали в воздух, дёргая воздушных змеев за хвосты, и с большей резвостью бежали в банановые леса. Здесь продолжали петь птицы, неподвластные мировым кризисам, и повсюду тянулись золотые нити, нескончаемые и надёжные, как само солнце, от всего леса исходил оптимизм. Можно было сказать, что мировые катаклизмы не страшили эхвынцев, тем более что они давно зашили все имеющиеся у них карманы по приказу своего правительства.

Гр не слышал команды правительства. С некоторого времени в правом кармане его штанов поселилась депрессия, может быть, даже это он сам её и поймал по всегдашней своей привычке хватать без разбору всё, что плохо лежит. А может быть, она просто запрыгнула в карман, когда увидела в нём дырку. Почувствовав укус в руку, Гр сразу подумал о зелёной птице-мечте и обрадовался, однако вскоре понял, что ошибся. Он хотел выбросить мерзавку, да не тут-то было. Воспользовавшись дыркой, депрессия отправилась гулять по всему телу Гр, кусая и щипая его в разных местах. Сколько он ни хлопал себя по бокам и ляжкам, укусы не прекращались.

В борьбе с гадюкой Гр осунулся и похудел. Под дужки очков, ставших большими, он придумал подкладывать обрывки газеты, чтобы они не съезжали на нос, а под фуражку – кусочки ваты, с той же целью. Многолетнее путешествие по Эх-Вынии чрезвычайно утомило его. Надежды на вольную жизнь колонизатора не оправдались, бедняга всё чаще задумывался о том, что неплохо бы вернуться, но – куда? На родине царил бардак. Об этом сказал знакомый писатель, с которым Гр неожиданно повстречался в один из особенно тоскливых дней, когда искусанный мерзкой тварью он слонялся по улицам города в поисках стрекоз. Скиталец обрадовался старому знакомому.

На этот раз встреча была долгой. Имея за плечами опыт поиска мечты, Гр хотел пофилософствовать, чтобы понять её зависимость от счастья, хотел похвастаться перед соотечественником своей бывалостью, лихостью и добытым богатством – долларами. Он поведал о своей жизни в Эх-Вынии. Его речь получилась более складной, чем при первой встрече, очевидно, потому, что сейчас он старался не торопиться, однако закончилась так же внезапно, как и в прошлый раз. Когда Гр дошёл до рассказа о дырках в карманах, о неравной борьбе со злодейкой-депрессией, он почувствовал, что страшно утомился. Не откланявшись, проходимец быстро убежал. На прощанье он крикнул, что собирается на пирамиду, хотя откуда взялась эта мысль, Гр и сам не знал. Одним словом, приврал на ходу.

Убежал и продолжил думать о том, где же теперь его родина: в российском ли Курске, где он родился, в Москве ли, где когда-то учился, в казахской ли столице, где служил, в украинском ли Харькове, куда переехала вслед за мужем сестра, или в белорусской деревне, откуда была родом жена? Ло, кстати, говорила: нельзя везти Вяза в страну, которая только и ждёт, чтобы забрать мальчика в армию. Она утверждала, что незнакомый с российской действительностью, далёкий от её идеалов Вяз не справится с потрясением и погибнет. С этим было трудно не согласиться. Жена иногда говорила разумные вещи.

С некоторых пор Ло страшно раздражала Гр своими разговорами, особенно о том, что они переживают кризис усталого возраста, опасный тем, что никто не знает, как с ним бороться, что кризис коварен своими непредсказуемыми последствиями. Наслушавшись ужасов об ухудшении обоняния и притуплении вкуса, о грозящем равнодушии к солёному и горькому, Гр лёг на телегу отдыхать. Он пробовал зазывать стрекоз, но те с брезгливым гудением пролетали мимо, всё чаще собираясь над кудрявой головой сына. Гр разозлился. Однажды он схватил рогатку и принялся гоняться за подружками, но только перебил окна в доме, чем напугал Вяза. Время шло, а сил не прибавлялось. Наверное, Ло была права: это усталый возраст давил на мысли, давил на всё тело. Зато депрессия бодрилась, она легко скакала со спины Гр в бутылку и обратно и не собиралась никуда уходить. Дни бежали быстро не только для Гр: «норковый» мех шубы, часто просушиваемый на солнце, скоро высох, шкура белого медведя начала расползаться – Ло не успевала штопать шубку…