Общий вид

С высоты птичьего полёта Эх-Выния напоминала картину в стиле импрессионизма, бережно вставленную в широкую рамку, образованную берегом голубого моря на юге, зелёными горами на севере и синими полосками рек на востоке и западе. Таинственный художник постарался – от вида прекрасной страны, вольготно лежащей посередине пустыни, так и веяло праздником! Картина блестела на солнце, вся облитая ярким оранжевым светом.

Океан был спокоен и тих. Будто стараясь оживить его дыхание, мастер крупными мазками усилил волны, направив их в сторону плоского берега. Послушные желанию невидимого художника они легко набегали на мягкий песок, неслышно целуясь с пляжем, и так же легко отступали назад, унося с собой воспоминание о нежном прикосновении. Море было голубым, как и небо, которое ласково улыбалось ему с высоты и тоже стремилось к поцелую. Остроконечные горы напоминали корону с частыми зубцами, из-под которой с обеих стороны выбегали синие ленты рек, устремлённые к океану.

Основную часть занимала пустыня. Она не имела чётких границ, их без конца нарушал своевольный ветер, беззаботно гулявший над песчаными просторами, то сужая, то расширяя их. Повсюду просматривались яркие пятна зелёных оазисов. Самые маленькие, размером с танцевальную площадку, выглядели неровными кляксами, сделанными художником по неосторожности, а крупные, бывшие под стать хорошему лесочку, казались тщательно прорисованными цветами с множеством лепестков.

Каждый, кому посчастливилось взглянуть на картину сверху, испытывал непреодолимое желание добраться до этих оазисов, чтобы убедиться в существовании тончайшей, смешанной с запахами экзотических растений прохлады, чтобы услышать птичьи голоса, перебивающие журчание водопадов, и увидеть роскошные травы. При взгляде на картину так и хотелось прыгнуть голышом в океан, проплыть по одной из речек или побродить в прекрасных садах, раскинутых по их берегам. Нигде, кроме Эх-Вынии, нельзя было найти таких диковинных фруктов, которые эхвынцы выращивали на своей земле, отправляя затем по всему миру.

Кроме дуриана и рамбутана, они разводили дельфинов и разбивали парки, мечтая о том времени, когда страна превратится в сплошной дендрарий. Часть жителей работала на севере, где располагались фабрики и заводы, производившие необходимую для жизни утварь. А часть – на юге, там находились морские верфи. Все были заняты делом: кто-то строил мосты и аэродромы, а кто-то втыкал ростки бамбука в землю и ждал, пока они вырастут до крыши его дома, чтобы сделать из него нужную вещь вроде подзорной трубы или кресла-качалки. Все активно трудились, используя каждый кусочек земли, но в горные леса не лезли, оставив их освоение на «потом».

По характеру эхвынцы были спокойными, необыкновенно гостеприимными людьми. Они никогда не раздражались, понимая, что в этом мало толку, и старались вести себя аккуратно, чтобы на них тоже никто не раздражался. Такой принцип поведения говорил об уверенности в себе, о том, что эхвынский народ знал кое-какие секреты, позволявшие всегда оставаться здоровым, жизнерадостным сообществом. Северные жители могли показаться более суровыми, чем южные, и это было вполне естественно, если вспомнить, что в древности из-за гор на Эх-Вынию постоянно нападали чужеземцы. Иностранцы, прибывающие в страну в большом количестве, стремились уехать в центр, поближе к знаменитым банановым лесам, о которых они слышали, что там всё из натурального золота. Но никто и никогда не видел банановое чудо, эхвынцы строго охраняли свои заветные леса и не пускали туда чужеземцев.

 

Банановый лес

В каждом эхвынском городе был свой банановый лес, пусть небольшой, но самый настоящий. В нём росло такое множество различных деревьев, странным образом соседствующих друг с другом, что он казался не лесом, а роскошной ботанической фантазией. Эхвынцы любили его, считая, что нет ничего прекрасней, чем это романтическое место, куда они время от времени приходили, чтобы нарвать бананов или просто побродить между деревьями.

Первым делом все бежали к тянь-шаньским елям, чтобы удостовериться, что у великанов полный порядок и что они надёжно подпирают небо своими широкими плечами. Стройные тополя по сравнению с могучими долгожителями казались юнцами. Эхвынцы веселились, видя, как эти строгие с виду деревья пугали простодушных гигантов волнами белого пуха, который они внезапно обрушивали на них. Извилистая лиана и пятнистый кактус принимали пух за облако и начинали кокетничать перед ним, что вызывало всеобщий смех. Эхвынцам нравилось, пристроившись под каштанами, следить за молодыми берёзками, дружно бегающими по лесу, или смотреть на старый дуб, который день и ночь наблюдал за акацией, нервно кутающейся в ажурную накидку. Гордые кипарисы изо всех сил тянулись в далёкое небо, показывая собственную исключительность. Манго, в густой листве которых пели птицы, а белки читали стихи, напоминали волшебные храмы искусства.

Эхвынцев не удивляло, что все деревья в банановом лесу имели характеры, не позволявшие им смешиваться друг с другом настолько, чтобы грушу нельзя было отличить от лимона, а мандарин от винограда. Деревья уважали коллектив и прекрасно уживались вместе, возможно, потому, что здесь никогда не было борьбы за солнце, ведь его лучи умудрялись проникнуть даже под низкий папоротник у самой земли, или же потому, и это было скорее всего, что в банановом лесу росли бананы. Именно они создавали атмосферу ботанической сказки, в которой не было места вражде. Благодаря этим плодам лес казался жёлтым. Он походил на один огромный душистый букет!

Банановые пальмы покрывали землю плотным, шелковистым на ощупь слоем, что не мешало им выглядеть как тропические деревья. Эта их дивная способность быть травой и деревьями одновременно изумляла эхвынцев, считающих, что подобное возможно только в мечтах. Бананов было так много, что отсвет от их кожуры, падая на остальной лес, окрашивал всё в золотистые тона, благодаря чему деревья превращались в фантастические, странные персонажи. Эхвынцы даже не пытались придумать названия сказочным фигурам, потому что были не в силах постичь замысел природы.

Они просто молчали и терпеливо наблюдали за жизнью растений, дожидаясь момента, когда истина вдруг откроется им. Иногда они поднимали руки вверх и с большой осторожностью ощупывали тончайшие золотые нити, которые словно паутинки пронизывали лес, и долго рассматривали, размышляя, зачем они здесь висят. Кто-то пробовал нить на вкус, но ничего не чувствовал, ибо она сразу таяла, оставляя на зубах золотистый несмываемый след. Вот почему эхвынцы имели такие лучезарные, ни с чем не сравнимые улыбки!

Лес и при свете луны оставался жёлтым, а нити блестели, будто обрызганные чьей-то щедрой кистью, и то ощущение счастья, которое возникало у людей, когда они попадали в банановый лес, не покидало их и ночью. Эхвынцы любили лес и берегли его. Зная понаслышке историю с Бунтарной Комнатой, они никогда не пускали сюда иностранцев, опасаясь, что история повторится и на их родине. Национальные скоростные трассы строились таким образом, чтобы обойти банановые леса стороной.

 

Дороги

Широкие ленты удобных автомобильных дорог были гордостью Эх-Вынии. Они тянулись с севера на юг и с востока на запад. Самыми просторными были северные, ведь именно эти магистрали предназначались для основного потока легковых машин. Дело в том, что эхвынцы любили быструю езду. Поэтому, не имея возможности устраивать спуски на горных лыжах, они построили горные дороги, которые на деле оказались более надёжными по сравнению со снежными трассами, так как не зависели от капризов погоды. И зимой, и летом по дорогам носились автомобили, устремляясь вниз с такой скоростью, что сидящим в них людям приходилось вставлять в уши ватные тампоны, чтобы не испортился слух.

Северные дороги начинались высоко в горах и заканчивались у берегов океана, упираясь бетонными пятками в огромные причалы с пришвартованными к ним пароходами, издалека напоминающими толстых морских чаек. Здесь скорость обрывалась. Владельцы автомобилей пересаживались на пароходы и уплывали в кругосветные путешествия, а возвращались назад с единственной целью – скорей забраться на гору, чтобы снова ринуться вниз.

Автомобильные шоссе отважно вклинивались в пустыню, энергично пробирались между барханами и постепенно расходились в разные стороны. На пути они несколько раз пересекались более узкими дорогами, теми, что соединяли восточные и западные районы страны. Транспортная система Эх-Вынии напоминала раскрытый веер, днём украшенный клумбами пионов, а вечером расцвеченный всплесками ярких фонарей. В целях экономии электричества страна могла свернуть веер, оставив одну главную магистраль, но подобное случалось редко. В основном дороги были открыты, рассчитанные на то, что каждый эхвынец может воспользоваться правом получить дозу радости, когда, схватившись за руль автомобиля, он выезжал на трассу. В этот момент наступал праздник длиною в такое количество часов или дней, какое человек отводил на дорогу! Эхвынцы сливались с ней душой и телом, забывая обо всём, что оставалось позади.

Заботы отступали перед надеждами на новые надежды, голова кружилась от ощущения свободы – это было именно то, ради чего прокладывались эхвынские трассы. Здесь казалось, что проблемы, живущие снаружи автомобиля, можно решить с той же скоростью, с какой двигалась машина, поэтому все старательно давили на газ, ожидая от дороги подсказки. Часто случалось, что, проехав полдня и затормозив для перекуса, эхвынец уже знал, что делать дальше, поэтому при первых же признаках хандры каждый садился в машину и, зная чудесные свойства дороги, устремлялся вперёд, уверенный, что всё образуется само собой. Обычно решение приходило незаметно, без внутренней борьбы и внешних усилий. Оно будто складывалось из мелькавших перед глазами знаков и весёлого смеха попутчицы, которую всегда можно было взять с собой. Шелест шин, шум ветра и мелькание улыбок придавали путешествию очарование.

По тому количеству машин, которое двигалось по автострадам, можно было подумать, что жители только и делают, что бегут от проблем, но это было не так. Многие, и чуть ли не большинство, ездили ради собственного удовольствия, чтобы отвлечься от суеты и оживить инстинкты. Это никем не осуждалось, напротив, приветствовалось! Все понимали важность такого явления, как дорога. Долгая езда чередовалась с не менее долгим отдыхом, а то и другое было полезно для здоровья. Каждый знал, садясь за руль, что дорога позаботится о нём, что ему ничего не останется делать, кроме как упиваться чувством радости, которое непременно возникнет в груди и будет рваться из неё и лететь вперёд, наперегонки с прекрасным автомобилем.

В местах пересечения дорог стояли двухэтажные площадки, устроенные по принципу римских бань. Усталые эхвынцы здесь отдыхали. Раздевшись у входа, они шли в помывочный зал и, опустившись в ароматную ванну, долго лежали, разговаривая друг с другом о пустяках, выставляя ноги из воды, чтобы банщики сделали пяточный массаж. После, завернувшись в простыню, поднимались на открытую террасу, где находились уютные лежанки, и ждали, когда принесут обед. Хозяин, безошибочно угадывавший вкусы гостей по маркам автомобилей и пуговицам на рубашках, приносил их любимые блюда. Разомлев от еды и свежего воздуха, эхвынцы засыпали, а проснувшись, просили горячего чаю. Выпив несколько кружек, они вновь отправлялись в путь.

Кроме счастья, дороги одаривали людей чувством сопричастности к замыслам родины, что делало жизнь торжественной, приподнятой над буднями. Все понимали – планы центра не скроются от их глаз, ибо трассы были проложены так удачно, что ни одно, даже малейшее, движение не оставалось незамеченным. Эх-Выния двигалась, ела и спала одновременно. Сесть за руль автомобиля, чтобы отдохнуть от рутины, – это ли не счастье? Любой человек был уверен: на дороге всегда найдётся место для его автомобиля, в котором могла уместиться и вся его большая семья.

 

Любовь и дети

В эхвынских семьях царила любовь. Не удивительно! Здесь женщины рожали столько раз, сколько хотели, а даже если и не хотели, то всё равно рожали, потому что так получалось, что природу ничем нельзя было перешибить, поэтому эхвынские семьи просто купались в любви. Мужчины любили женщин, считая, что без них невозможно постичь смысла жизни. Женщины отвечали им терпеливой снисходительностью, замешанной на всё том же чувстве любви. Они никогда не злоупотребляли своей властью над мужчинами, видя, как те заискивают перед ними, опасаясь, что женщины откажут им в том, в чём они, мужики, так сильно нуждались. Ведь от этой нужды потом рождались дети, которых любили и мужчины, и женщины, и это было непреходящим во все времена.

Родители нежно заботились о малышах, с интересом наблюдая за тем, как они растут, и без страха дожидались момента, когда уже дети станут о них заботиться. Эхвынцы считали, что ребёнок приходит в мир за своим добром или – со своим добром, что, в принципе, одно и то же, поэтому охотно впускали в свою жизнь всё новых и новых её участников, надеясь, что с их приходом «добра», то есть богатства, станет больше.

Тут стоит уточнить, под «богатством» эхвынцы понимали не просто одежду, дом или автомобиль – пустяки, этому давно никто не удивлялся! – а то дополнительное чувство любви, которое зарождалось в семьях, когда появлялся новый ребёнок. И это чувство развивалось, оно росло и крепло – в соответствии с увеличением количества членов семьи, что позволяло иностранцам думать об эхвынцах как о самых отъявленных эгоистах. Ещё бы! Рожают без устали детей, не страшась последствий, пребывая в уверенности, что всё будет хорошо.

Эхвынцы считали: один ребёнок – это один шаг к любви, два ребёнка – два шага, три ребёнка – уже три шага, а четыре – настоящее шествие, непрерывное, величественное. Они часто повторяли: «Чем больше сделаешь смелых шагов в рождении детей, тем ближе подойдёшь к той любви, которую хочешь иметь». Подобный взгляд на жизнь вообще и на любовь в частности создавал в Эх-Вынии атмосферу здорового состязания, всем хотелось похвастаться друг перед другом своей многочисленной семьёй и царившим в ней духом любви.

На тех же, кто не участвовал в соревновании, эхвынцы смотрели косо, жалко и с подозрением, обвиняя ленивцев в подражании Западу. Они предлагали отщепенцам чаще заходить в банановые леса для подпитки национальной энергией и отправляли их в пески, подумать над жизнью, а заодно посадить оазисы. Эти неестественно яркие, лишённые непринуждённости в ландшафте искусственные оазисы привлекали большое внимание иностранцев, ничего не понимавших в натуральной среде, поэтому эхвынцы радовались, что такие места хоть кому-то интересны, и продолжали засылать не способных к любви эхвынцев в пустыню.

Правда, растущее число искусственных зон отдыха вызывало у многих тревогу, потому что для всех становилось очевидным – в нравственном облике народа происходят сдвиги, размывающие мораль и уменьшающие общее количество любви, так необходимой для укрепления национального иммунитета. В связи с этой проблемой правительство жёстко следило за выпуском воздушных змеев, имеющих исключительное значение в становлении эхвынского характера.

 

Воздушные змеи

Традиция отправлять бумажных змеев в небо пришла из такого далёкого прошлого, что никто толком не знал, что она означает. Все занимались этим делом ради забавы, не задумываясь о смысле игры. Множество ярких конструкций в форме причудливых растений, диковинных насекомых, животных и рыб каждый день поднималось вверх, превращая воздушное пространство над страной в неповторимый парк. Можно предположить, что именно желание сделать небо похожим на банановый лес заставило первобытного эхвынца смастерить из рыбьей кожицы первого змея, раскрасить его в зелёный цвет и запустить над жилищем. Никто не может сказать определённо, сколько прошло с того времени лет, ясно одно – змей прижился.

За несколько тысячелетий он изменил свои формы, полюбил бумагу и наплодил такое большое потомство, которое едва умещалось в эхвынском небе, временами образуя там змеиное столпотворение. Тысячи змеев парили в воздухе, закрывая крыльями горизонт. Всем казалось, что это летают детские сказки. Эхвынцы радостно смеялись, пытаясь потрогать пробивающиеся между хвостами воздушных змеев солнечные лучи, и с хохотом показывали на белые облака, которые, робея перед народной фантазией, торопливо разбегались, освобождая место для бумажных завоевателей.

По стране носились счастливые люди. Задирая головы, крича и прыгая от восторга, они дёргали за верёвки, понуждая змеев взлететь как можно выше. Удивительно, но никто не мешал друг другу! В последний момент перед тем, как столкнуться, кто-нибудь ловко увёртывался, и толпа продолжала двигаться хаотично, как и прежде. Правда, если на пути попадался иностранец, все тут же останавливались и начинали недоуменно оглядываться, не понимая, что произошло. Подождав, пока смущённый человек удалится, люди снова приходили в движение. Они бежали туда, куда их звал воздушный товарищ. Они глядели в небо, где распускалась волшебная крона большого дерева, корни которого начинались в их руках. И это было восхитительно. Эхвынцы на секунду замирали, сражённые силой коллективного труда, и неслись дальше, не замечая иронического скепсиса, который в виде презрительной усмешки посылали им вслед иностранцы, стоящие на обочине веселья и злобно покусывающие ногти.

Как-то один неугомонный эхвынец, увлёкшись бегом, развил такую скорость, что не заметил, как поднялся в воздух вместе с бумажным змеем, и это стало открытием. Отложив наземные дела, люди всерьёз занялись полётами. Они поднимались в небо при первой возможности, забывая про дороги и про женщин, чтобы, очутившись на высоте, заняться осмыслением жизни. Многие начинали сочинять стихи, придумывать песни, рисовать картины, считая, что только через прекрасное можно прийти к истине. Скоро в Эх-Вынии развился новый вид искусства – воздушный, который включал в себя не только музыку и литературу с живописью, но и танцы.

Рождённая из невинного желания разукрасить небо, игра со змеями превратилась в национальное хобби, с одной стороны, и в большую проблему для международной авиации, с другой. Невозможно представить, что испытывал сидящий в кабине воздушного лайнера заморский пилот, когда видел за окном счастливое лицо эхвынца. Появившись на одну секунду, чтобы нахально улыбнуться, лицо исчезало. Скоро лётчики могли и без приборов определять, что самолёт пролетает над Эх-Вынией. Стоило немного зазеваться, как радостная физиономия уже торчала в иллюминаторе, вызывая панику среди пассажиров. Приходилось отклоняться от курса и лететь, ориентируясь на интуицию. Лавировать между юркими змеями было непросто, но запретить воздушные игры никто не смел – дорожа национальным самосознанием, страна оберегала свои традиции.

 

Праздники

Эхвынцы обожали праздники, когда разрешалось отключать телефоны, ужинать под звёздами, спать под солнцем и делать всё что хочешь! Кому это не понравится? Но эхвынцы любили праздники особенной любовью, которой они ни с кем не собирались делиться, это было чисто национальное, что невозможно постичь постороннему человеку. Большинство праздников возникало спонтанно, под влиянием сильных эмоций, которые вдруг охватывали эхвынцев, когда они даже мельком смотрели на родные пейзажи. Рождённые из чувства любви, из желания выразить эту любовь в ту же минуту, как она появлялась, праздники возникали в разных местах и в любое время и так же непредсказуемо исчезали, оставляя после себя приятное воспоминание и горячее желание всё повторить.

Бывало, что высокие чувства задерживались, тогда эхвынцы вставали под солнце, зажмурив глаза и зажав руками уши, и терпеливо ждали, пока их сердца наполнятся любовью. Можно представить, что творилось в стране, где праздники вызывались с такой лёгкостью! Они славились тем, что дарили людям раскрепощение. Человек, невзирая на пол и возраст, мог выразить свою неповторимую сущность, публично в ней признаться, надеясь найти поддержку общества. Каждый мог показать, что он собой представляет – в хорошем смысле. Все спешили, пока не закончится праздник, придумать такое, о чём можно будет вспоминать в простые, непраздничные дни, чем можно похвастаться перед соседями.

Как только эхвынец чувствовал приближение праздника в своей груди, он начинал вытворять такое, чего не мог позволить себе в будни. Кто-то принимался, как обезьяна, прыгать по деревьям, распевая государственный гимн, кто-то дразнил крокодила, пытаясь наступить ему на нос, кто-то втыкал иголки себе в руки, вставая рядом с кактусом. А некоторые делали вертикальный шпагат и, прижавшись щекой к колену поднятой ноги, декламировали стихи перед открытым океаном. То тут, то там попадались люди, скачущие на диких лошадях или вырывающие с корнями деревья, чтобы пересадить их на другое место.

Бывали случаи, когда эхвынцы, находясь ещё только в предпраздничном настроении, объединялись и переносили с юга на север целые оазисы. А когда праздник входил в силу, становясь массовым, в стране не оставалось ничего такого, чего бы люди не сделали ради любви к ней. Иностранец, впервые попавший в Эх-Вынию, вначале пугался, наблюдая за феерией эхвынских чувств, но скоро понимал, что происходящее его не касается, поэтому никуда не убегал, видя, как эхвынцы перетаскивают с места на место железную дорогу или как разбирают морской причал, притворившись касатками.

Некоторые из иностранцев пробовали стоять, по примеру аборигенов, под солнцем, пытаясь вызвать праздничное настроение, но у них ничего не получалось. Сколько они ни били себя по ушам, сколько ни щурились, всё было напрасно. Никому не удавалось расслабиться до такой степени, чтобы можно было постичь свою тайную сущность. Как объясняли эхвынцы, для этого надо родиться на эхвынской земле или хотя бы раз побывать в банановом лесу. Но иностранцев туда не пускали, поэтому они с грустью бродили по Эх-Вынии, чувствуя себя вроде заморских птиц, которые прилетали сюда погреться на солнышке, а затем возвращались в родные края.

Да, бывали праздничные дни, которые планировались заранее и заносились в календарь, однако они нарушали гармонию, вносили хаос, народ их не уважал, считая обузой. Праздники появлялись на короткий миг или на долгие месяцы, но они никогда не оставались на годы, чтобы не смешаться с буднями и чтобы у людей не отпала охота их ждать.

 

Птицы

В этой стране не бывало зимы, поэтому люди с трудом отличали весну от осени, а осень от весны. Если бы не дети, которые каждый год, всегда в одно и то же время, дружно спешили в школу, и не естественное чувство тоски, которое рождалось в эхвынской душе всякий раз, когда в страну прилетали заморские птицы, эхвынцы совсем бы запутались, считая, что лето никогда не кончается. А так они понимали, видя, как открываются школьные двери, и слыша, как громко смеются дети, что на улице наступила осень. Всем становилось ясно – пора подумать о сборе урожая или о том, чтобы отправиться в отпуск. Эхвынцы бежали в огороды срезать кукурузу и затем разъезжались кто куда, радуясь тому, что природа всё устроила со смыслом.

Так же и перед вторым сбором урожая, когда подступал приступ тоски и накатывало беспокойное настроение, когда эхвынцы начинали всё чаще заглядывать в небо, ожидая прилёта заморских птиц, они понимали, что приближается весна. Её начало было таким же звонким, как и начало осени, только над городами и посёлками раздавались не детские весёлые голоса, а дивные песни перелётных птиц. Эхвынцы махали руками, приветствуя пернатых друзей, и чувство тоски уходило.

Птицы стаями слетались в Эх-Вынию, чтобы провести здесь беззаботную зимовку. Иногда их собиралось так много, что своим пением они заглушали работающие фабрики и заводы, гудение самолётов и рёв пароходов. Но эхвынцев это не смущало, птиц никто не прогонял, потому что считалось – чем больше в мире музыки, тем веселее в нём живётся. И то было правдой, потому что вряд ли ещё где-то, кроме Эх-Вынии, можно было встретить таких весёлых людей.

Вслед за перелётными птицами съезжались иностранцы. Притворившись голодными, они бегали по ресторанам и что-то там вынюхивали, подглядывали за поварами и надкусывали продукты, пробуя их на вкус. Несмотря на столь необычное поведение, эхвынцы не прогоняли гостей, видимо, по той же причине, по которой они мирились с нашествием заморских птиц – с ними было веселей.

Наблюдая за любопытными пришельцами, местное население от души хохотало, потешаясь над тем, с какой жадностью те поедали вымоченные в «Маисовке» бананы и большими глотками пили гранатовый сок, разбавляя его маисовой водкой. Но ещё больше их смешили попытки иностранцев заглянуть в эхвынские кастрюли в надежде найти там ответ на вопрос, почему так вкусны эти блюда, почему после эхвынской пищи люди становятся особенно энергичными, в отличие от европейской, которая действовала на них как снотворное.

Иностранцы не верили, что дело тут в обыкновенной дождевой воде, в которой эхвынцы мыли продукты, и в том праздничном настроении, с которым они готовили еду. Ощущая бессилие перед секретами чужой кухни, визитёры бурно матерились на родных языках и звучно хлопали себя по ляжкам, что вызывало восторг у эхвынцев. Покатываясь со смеху, местные жители пытались повторять незнакомые для них слова, легко угадывая смысл по интонации. Нахохотавшись, аборигены позволяли чудакам и дальше заглядывать в свои кастрюли, внимательно следя лишь за тем, чтобы любопытствующие ненароком не плюнули в них. Ведь, несмотря на природное добродушие, эхвынцы в вопросах национальной кухни были весьма щепетильными людьми.