«И я тебя люблю!» – дописала Трескунова вотсап нелюбимому мужу, добавила сердечко (потому что он тоже добавил) и отправила ему в шиномонтаж. Удалённый обмен утренними «какделами» наконец завершился, и Трескунова приступила к тяжкому офисному труду. Переложила стопку розовых стикеров на правый край стола. Довернула степлер на восемь градусов, добившись таким образом идеальной параллельности оного с мясистой папкой «АКТЫ ВЦРН ПВ/155/07 ДИМА». Расправила букет полосатых карандашей и кислотных маркеров в пластиковой «вазе» канцелярской подставки. Естественно, снова не обнаружила пузырёк корректора и пожелала коллеге Морозовой, слывшей канцелярским вором, редких волос и генетических заболеваний (а заодно и Крючковой – бытовала версия, что они работают в паре). Заменила безкорректорную пустоту дорогим немецким ластиком с иероглифами. Но вот настольный фэншуй подошёл к концу, обеденное яблоко погружено в ящик стола среди останков прошлых яблок и недовольно урчащий компьютер выведен из режима сна, хмуро уставившись на Трескунову снежными вершинами рабочего стола. Значит настало время кофе из личной кружечки, вприкуску с малюсенькими маковыми крендельками, которые, если есть их с закрытым ртом, так уютно хрустят… Но кофе подождёт. Очень скоро – Важный Ритуал.
– Девочки! Без двух одиннадцать! – Взвизгнула коллега Безрукавко. Из-за мониторов сурикатами высунулись женские головы всех цветов и оттенков «Лореаля».
– Блять, я не успела! – воскликнула коллега Яковчук, судорожно доводя глазную «стрелу».
Трескунова выудила из сумочного хауса пачку тонких сигарет, оранжевый «Крикет» и с волною коллег выплеснулась во двор бывшей городской усадьбы, с персиковыми стенами и деревьями в кадках, когда-то завоёванной офисами имидж-студий и адвокатских контор. Где-то там, за кованым забором, бушевала открытая Москва, а здесь, внутри, всегда было тихо и благостно.
Трескунова с коллегами образовали круг и закурили. Непринуждённым разноголосым щебетом замаскировали трепетное ожидание. Скоро явится ОН.
…ОН появился в их офисной жизни несколько дней назад. Первой засекла его своим зеленоглазым радаром коллега Безрукавко, как-то вышедшая покурить с кофе и заодно наорать на очередного диспетчера очередной службы доставки очередной ненужной хреновины для ванн. ЕГО она заметила как раз в момент произнесения «в суд!» в девятнадцатый раз, пожелала диспетчеру хорошего дня и замерла.
ОН вынырнул из-под шлагбаума, расправил широкие плечи, спрятанные под идеально прилегающий костюм, провёл изящной ладонью по дорогущей причёске и, двигаясь с уверенностью дворового некастрированного кота, унёс свой римский профиль в соседний корпус.
Отодрав нижнюю челюсть от собянинской плитки, Безрукавко сначала решила никому о НЁМ не рассказывать, чтобы не делиться. Но природа взяла своё, и тем же вечером офис в полном составе наблюдал ЕГО проходку обратно. Ровно через 17 секунд после ЕГО исчезновения охранник Ладушкин был прижат к стене и, пытаемый йогуртовым дыханием, выдал странную информацию: кто ОН, Ладушкин не в курсе, а корпус, в котором ОН предположительно трудился, никто не снимает. Исследования здания лишь подтвердили его слова – судя по цвету и запаху, в его стенах никто кроме голубей и бомжа не работал. Коллега Трескуновой сммщица «Нитро» Ниткина не обнаружила ЕГО ни в одной соцсети, за что подверглась общественному троллингу с её «дурацкими трёхмесячными курсами ни о чём». После двухдневного сменяемого наблюдения в окно коллеги Трескуновой вычислили, что ОН дефилирует по двору в 11 утра и 17 вечера, а при помощи мужниного бинокля коллеги Яковчук – что пальцы ЕГО чисты на предмет обручальных колец. С тех пор в офисе и завёлся Ритуал – в 11 и 17 весь коллектив, экстренно обученный Безрукавко искусству грациозного курения, высыпал во двор, чтобы пялиться на НЕГО и одновременно не обращать внимания (этим искусством весь женский штат владел в совершенстве ещё с малых лет).
– Идёт… – прошипела Морозова. Все затянулись и повернулись к НЕМУ рабочей стороной согласно самым залайканным фото в Инстаграме. Он прошагал мимо, обдав бабий круг чем-то дорогим и кензо-шанельным. Мельком посмотрел в их сторону и… скрылся в здании.
– Видели, как он на меня посмотрел? – с торжеством спросила Яковчук после паузы в три выкуренные сигареты подряд.
– С чёйта на тебя-то?!
– А на кого ещё? – ядовито ответствовала Яковчук.
– Пошли. Ни на кого он не смотрел. – Грустно вздохнула Никиткина, закашлялась и ввинтила окурок в табличку «НЕ КУРИТЬ ПОД ОКНАМИ!!!».
– Нечего тут ловить. – Резюмировала Безрукавко и вынесла вердикт: – Педик он, вот что. Я сразу поняла.
– Чо ж ты выпираешься тогда всё время? – резонно спросила Трескунова.
– За компанию! – огрызнулась та, пойманная на отсутствии логики. Отряд смотрящих понуро вернулся в офис.
…Трескунова раскрыла папку «АКТЫ ВЦРН ПВ/155/07 ДИМА» и отрешенно уставилась на файлы, мысленно подгоняя стрелку часов к 16:59. Честно говоря, она бы так смотрела в любом случае – как и все в офисе, она не до конца понимала, чем занимается их фирма. Что-то там связанное с полиграфией и металлопрокатом. Глубже Трескунова не вникала – её работа заключалась в распечатывании актов для некоего Димы (возможно даже её босса) и проверки текста на орфографию, за что Трескунова получала двадцать тыщ на карту и столько же конвертных. Её ближайшей карьерной целью было кресло коллеги Безрукавко. Во-первых, оно было удобней, во-вторых Безрукавко получала на десять тыщ больше, потому что что-то подписывала раз в квартал. Но Безрукавко впилась в него нарощенными ногтями и отказывалась даже беременеть. Отчаявшись расписывать Безрукавко все прелести личных детей, Трескунова поставила себе цель обскакать её хотя бы в плане НЕГО. У неё был план, и сегодня она намеревалась его осуществить. «И я тебя (сердечко сердечко)». Отстань, Трескунов. Не до тебя.
… – Дайте зажигалку ктоньть? – проверещала Ниткина, которая всё вечно забывала. – А где Трескунова?
Все огляделись – Трескунова подозрительно отсутствовала.
– Сдалась. – Произнесла Безрукавко. – Ну и хорошо. Шансов больше.
Дверь раскрылась, и цокот шпилек, разорвавший тишину усадебного двора, прозвучал как расстрел. Трескунова подиумно вышла в свет, поправив доселе припрятанный в сумочке пуш-ап.
– Эй! Это нечестно! – запротестовала Безрукавко. – Ты переобулась! У нас был договор – только в сменке, алё, где кеды?!
– Сиськи?! Откуда сиськи?! – завопила воришка-Морозова.
Коллеги судорожно выхватили телефоны и посмотрели на время. Без минуты пять. Они поняли, что они ничего не успеют с собой сделать. Потому что минута для красивой женщины – это Ничто. Это даже не миг. Красивая женщина даже моргает дольше. Чтобы все увидели, какие у неё сногсшибательные ресницы. Минуты, конечно, хватило бы, чтобы убить Трескунову, а труп спрятать в кадку под дерево. Но красивые женщины никогда не пойдут на такое некрасивое, неизящное преступление.
Дверь ЕГО здания распахнулась – и вышел ОН. Сделав пару идеальных шагов, ОН идеально остановился и посмотрел в сторону женского коллектива. Без транспортиров и аппаратуры фотофиниша было понятно – ОН смотрел на Трескунову. И улыбнулся ЕЙ. Улыбнулся так, что лица коллег тут же покрылись лёгким загаром.
– Сука. – Не открывая рта, выпалила Безрукавко.
– ****ец твоим карандашам. – Подумала Морозова и подмигнула Яковчук. Развернувшись нерабочей стороной, понурые соперницы Трескуновой ретировались в офис.
ОН продолжал смотреть на одинокую победительницу и улыбаться. Трескунова почувствовала, что её лицу скоро понадобится крем «50+», и очень-очень случайно глянула в ЕГО сторону.
– Приветик… – томно промямлила она ЕМУ. ОН молчал. Она сделала цокающий шаг в ЕГО сторону. В исправленный нос нежно ударил ЕГО кинзо-шанелевый аромат. ААААААААА!
«Я хочу ЕГО поцеловать. Хочу-хочу-хочу. Трескунов козёл. Явно мне изменяет. Точно себе говорю. УУУУУУУ!!!!».
Трескунова подлетела к НЕМУ вплотную и впилась в губы, несколько раз похлопав ладошкой по ЕГО бедру, потому что ОН – нахал. Странно. Почему-то вкус хлеба во рту. Пофигу. Его язык… Почему он такой твёр…
Крюк пробил ей щёку, обдав жуткой болью. Какая-то неведомая сила рванула их из реальности, оставив в прогретом воздухе еле заметную дрожь да недолгий вихрь тополиного пуха…
…Дышать стало невозможно. Трескунова открыла глаза и тут же стала сожалеть, что они у неё есть: её, всё ещё целующуюся с размякшими остатками ЕГО, с любопытством рассматривала огромная рыбина с развевающимися усами, лежащая на чешуйчатом брюхе. Исполинский карп лёгким движением плавника снял Трескунову с крюка. Трескунова стала задыхаться от ужаса и нехватки кислорода, и затрепыхалась в плавнике. Карп понял намёк и выпустил её в плетёный садок. Дышать стало легче. Трескунова шумно вздохнула, немного пришла в себя и огляделась. В мутном колеблющемся пространстве за жесткими прутьями она разглядела свою реальность – очертания усадебного дворика с персиковыми стенами и деревьями в кадках. Её коллеги, будто написанные крупными масляными мазками, разбредались с работы…
– Эй…! Девочкиииии!… Вызовите МЧС!!… – обессиленно шептала Трескунова, бредя параллельно им, хватаясь за прутья.
Но «девочки» не слышали и вскоре скрылись за шлагбаумом. Трескунова обо что-то оступилась. Глянула под ноги и превратилась в монумент себе. На дне садка лежали женщины. Много-много мёртвых, хорошо сохранившихся женщин. Здесь были княжны, белошвейки, фрейлины, экономки и горничные, Ударницы Социалистического Труда с соответствующими значками… Место было явно давно прикормленным. На грани обморока Трескунова схватилась за прутья и затрясла ими что есть мочи. Прутья пружинили, но не поддавались. Что-то тускло блеснуло внутри садка. Трескунова пригляделась – это была лакированная красная звезда на кожаной фуражке. Разводя руки для пущей скорости, она подошла ближе и разглядела обладательницу звезды. Это была увесистая комиссарша в кожаном пальто, перетянутым портупеей. В виске женщины Советской России зияла здоровенная дыра – видимо, большевистский поцелуй наживки был так же мощен, как и непобедимая Красная Армия. Ей повезло – она погибла сразу и без мучений, от рывка. На портупее что-то болталось. Ага, сабля в ножнах.
Трескунова обернулась – карп копался в каком-то ящике. Она осторожно вытащила саблю и на цыпочках двинулась к прутьям. В её реальности вечерело, и двор был еле виден. Надо спешить.
Удар ничего не дал, и Трескунова принялась пилить. Первый прут сдался достаточно быстро, но отобрал много сил. Карп что-то глотал из фляжки, не обращая на садок внимания. Распил второго прута показался вечностью. Надо разделаться с третьим – и вот она, свобода. Карп закрутил крышку и засунул под чешую. Трескунова почти допилила, когда карп уставился на неё своим холодным рыбьим взглядом. Сабля в руках Трескуновой «нырнула» вниз – третий прут был распилен. Женщина раздвинула прутья, боком просунулась вперёд и застряла. Что такое?! Бляцкий пушап, кто его вообще придумал!!! Карп оттолкнулся плавниками и рванул к садку, прижав усы к своей огромной башке. За садком вновь закончился кислород. Трескунова завертелась от нехватки воздуха, но это помогло – пушап треснул и подарил ей шанс. Организм запротестовал, требуя дышать, и в отместку забрал остатки сознания. Карп протянул плавник – но поздно: по реальности пошли круги, искривляя еле видимый силуэт Трескуновой, брякнувшейся на родимую собянинскую плитку…
… – Трескунов!!! Ты дома?!
– Да, мась! А чо ты была недоступна, я звонил раз шестьГОСПОДИ ЧТО У ТЕБЯ СО ЩЕКОЙ????????
– Ничего. Пирсинг неудачный.
– Пирс… зачем тебе…
– Решила тебя удивить, обновить наши отношения ПРОСТО НЕ СПРАШИВАЙ!
– У тебя сабля в руке?!
– Я сказала – не спрашивай! Что на ужин?
– Мы с детьми запекли рыбу…
– Отлично! Так ей и надо! Я сама её разделаю!
– Х-хорошо… Только хлеба нет…
– Чудно! Хлеб – не моё! Так, дети! Сегодня спите в наушниках!
– Почему, мам?
– Потому что мать с отцом будут заниматься термоядерным сексом до самого утра!
– Мась???!!!
– Плевать! Трескунов! Я тебя люблю!
– Я зна…
– Ни хера ты не знаешь! Я тебя сначала любила, потом десять лет не любила, а щас опять люблю! Шашки наголо!!! Где эта сраная запечённая рыба?!
…А в это время, в другой реальности, грустный карп собрал свои пожитки, взвалил на спину огромный садок и двинулся в сторону Большого Стеклобетонного Рифа, такого же исполинского, как и он сам, очень красивого и манящего яркими огнями даже через толщу межпространства. Карп расположился на берегу, достал из ящика тесто и вылепил красивую фигурку 90-60-90. Вставил ей в голову крючок и со свистом забросил к подножию Рифа, на самое дно. По слухам и атмосферному давлению он знал – попёр топ-менеджер.