Обложка книги Жюля Верна «С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут» (1865 год). Герой книги путешественник Мишель Ардан предложил в качестве снаряда для пушки изготовить полый металлический цилиндр, заостренный с одной стороны. Выстрел произошел согласно намеченному плану и вагон-снаряд, унося первых космонавтов, отправился к Луне. Дальнейшая их судьба описана в продолжении романа «Вокруг Луны» (1869 год).
Так что же такое научно-фантастический очерк? Думается, ему можно дать очень простое определение. Это фантастический рассказ, построенный по канонам очерка. Изображаемый в нем предмет заведомо фантастичен, но изображается он при этом как нечто вполне реальное. Это может быть литературная мистификация с научным уклоном, как «Великие открытия…» и «Розыгрыш с воздушным шаром», когда автор намеренно вводит читателя в заблуждение. Но это может быть и другая разновидность жанра, в которой и автор и читатель прекрасно осознают всю фантастичность изображаемого предмета, но как бы договариваются считать, что и тот и другой верят в его реальность. Таковы «Клодиус Бомбарнак. Записная книжка репортера об открытии большой Трансазиатской магистрали (Из России в Пекин)» (1892) и другие романы-очерки Жюля Верна.
Существуют, вероятно, и пограничные разновидности жанра, когда сознание автора настолько специфично, что сам он верит в собственную выдумку, а читатели, наоборот, относятся к ней скептически. Так было, например, с Велимиром Хлебниковым, который настолько уверился в истинности своего «Очерка значения чисел и о способах предвидения будущего» (1911), что даже послал его министру А. А. Нарышкину.
Элементы очерка можно проследить в утопиях, где благополучие идеальных обществ строится на достижениях науки. В свою очередь научно-фантастический очерк испытывает явное влияние со стороны натурфилософских трактатов (в прошлом) и научно-популярных статей (сегодня), использует их как элемент жанра.
В России первые приближения к такого рода очерку (как художественному рассказу, предметом которого являются грядущие достижения науки и техники) можно найти в фантастических повестях В. Одоевского и Ф. Булгарина. «Едва мы взошли на террасу, как увидели вдали огромный шар, к коему подвязан был большой плашкот (здесь: гондола. - Прим. авт .) в виде птицы, размахивавшей крыльями и хвостом необыкновенной величины. Черный дым вился струей за судном и с первого взгляда удостоверил меня в существовании паровой машины» - так еще в 1824 году описывал управляемый воздушный шар на паровой тяге Фаддей Булгарин в «Правдоподобных небылицах, или Странствовании по свету в ХХIX веке» (см. «Наука и жизнь» № 8, 2005 г.).
Иной, электрический, принцип тяги предложил Владимир Одоевский в эпистолярной повести «4338-й год» (1835): «…дорожний гальваностат (воздушный шар, приводимый в действие гальванизмом. - Прим. В. Ф. Одоевского ) быстро спустился к платформе высокой башни, находившейся над Гостиницей для прилетающих; почтальон проворно закинул несколько крюков к кольцам платформы, выдернул задвижную лестницу, и человек в широкой одежде из эластического стекла выскочил из гальваностата, проворно взбежал на платформу, дернул за шнурок, и платформа тихо опустилась в общую залу…»
Помимо научно-технических диковинок в повестях описаны утопические нравы жителей будущего, в чем заметно влияние романа-утопии французского писателя Луи Себастьена Мерсье «2440-й год» (1770).
Но первым (и, пожалуй, единственным) русским очеркистом-фантастом, оказавшим заметное влияние не столько даже на литературу, сколько на общество в целом, был К. Э. Циолковский. Действительно, трудно переоценить значение его идей для развития отечественной космонавтики, а ведь многие из этих идей изложены именно в художественной форме в сборнике «Грезы о Земле и небе». Здесь и полет в космос на многоступенчатой ракете, и космические оранжереи, и искусственные обитаемые кольца вокруг планет, и заселение астероидов, и путешествие к звездам целых поколений переселенцев, сменяющих друг друга!
«Мы отправляемся к Меркурию… этой ближайшей к Солнцу планете, которая к нему в 2Ѕ раза ближе Земли и освещается им в 7 раз сильнее. Когда я удалился от лунной поверхности на сотню-другую верст и взглянул вниз, то увидел вместо нее золотую чашу, занимавшую ровно половину неба; она была испещрена кружками и зазубрена. Другая половина неба была черна, усыпана звездами и украшена царственным Солнцем…» («Изменение относительной тяжести на Земле».)
Автором двигало желание популяризовать науку, поделиться размышлениями о будущем человечества. И не только абстрактными размышлениями, но и математическими выкладками, слишком смелыми для своего времени, чтобы быть опубликованными в «серьезных» научных журналах! Разумеется, автор был далек от того, чтобы пытаться выдать свой рассказ за правду. Напротив, он явно иронизирует над самим собой: «Жители, т. е. марситы, очень милы, но очень осторожно обходились со мною, боясь обжечься. Если на Меркурии и Венере меня употребляли в качестве холодильника, то здесь мною пользовались как хорошо истопленною печью…»
Постепенно первый энтузиазм, вызванный успехами науки и техники, поутих. Нотки разочарования слышны уже в очерке-рассказе «Филмер» (1902) Г. Дж. Уэллса о малодушном горе-изобретателе, испугавшемся собственного изобретения. Позднее энтузиазм и разочарование будут сменять друг друга с периодичностью дня и ночи. Да, великие открытия и изобретения несут научно-технический прогресс, но не обязательно прогресс социальный и духовный. С равной возможностью они могут использоваться как во благо, так и во зло человечеству. Отсюда - кризис веры в науку. И если мистификации Эдгара По и Ричарда Локка, очерки Циолковского, канувшие в Лету научно-фантастические «репортажи» эпохи первых полетов в космос полны веры в неограниченные человеческие возможности, то известный польский «пессимист» Станислав Лем в «Сумме технологий» (1964) и особенно в «Мегабитовой бомбе» (1999) задумывается больше о последствиях.
Разочарование в светлом будущем, вызванное в нашей стране в послепере-строечное время развенчанием социальных иллюзий, заставило новых очеркистов смотреть не в будущее, а… в прошлое. Отсюда тяготение к альтернативной и криптоистории, наиболее ярко воплотившееся в больших научно-фантастических исследованиях Антона Первушина, таких как «Астронавты Гитлера» (2004), «Космонавты Сталина» (2005) и др.
Современный научно-фантастический очерк, как и вся научная фантастика, демонстрирует удивительное жанровое разнообразие. Он больше не требует безоговорочной веры; у него другие цели. Будоражить воображение - и предостерегать, заострять интерес к проблемам истории и науки, не давать закоснеть в догмах и прописных истинах. Но, как и раньше, в основе жанра - «достоверность и правдоподобие», вплоть до неразличимости с реальностью, и это главное!
This file was created
with BookDesigner program
15.03.2018