— Опять проспала? — Сказала Полина сразу, как только я открыла глаза.

— Я легла спать после полуночи.

— И чем же вы занимались, позвольте полюбопытствовать?

Всё случившееся со мной вчера напоминало дурной сон. Говорить об этом мне не хотелось. В конце концов, зачем осложнять жизнь моей соседки по комнате своими проблемами?

— В Сети была.

— Вопросы распечатала?

Я молча покачала головой.

Полина фыркнула так, что мне сразу стало понятно, насколько она не одобряет моего поведения.

— Бахмурова, иди умойся, а? На тебя жутко смотреть!

Я поплелась в душевую. По пути успела бросить взгляд на часы. Без четверти девять.

Цейтнот.

По начавшей уже складываться традиции в девять часов утра мы собрались в зале на первом этаже.

— Мы назовём этот зал — актовым, — сказала мне Полина, усаживаясь на сцену, высота которой позволяло применять её край вместо скамейки.

— А почему именно актовым? — Я смахнула с покрашенных облупленных досок далеко не гипотетическую пыль и устроилась рядом.

— Звучит красиво.

Мои губы против воли расползлись в улыбке.

— Ты у меня разрешение спрашиваешь, как этот зал назвать, или ставишь в известность об уже совершившемся факте? Тогда зачем ты это делаешь?

— Бахмурова, с тобой общаться невозможно! — Скривилась Полина. — Как я сразу не разглядела, какая ты вредная!

— Ты здесь главная, в любой момент можешь дать команду — и я поменяюсь местом с тем, кто тебе больше понравится.

— Ну уж нет!

Вот и пойми её логику!

Никита появился самым последним, покрасневший, заспанный, но чем-то очень довольный.

— Так, ребята, — поднялась на сцену Полина, все по привычке замолчали, — с каждым днём жить всё веселее и веселее, — объявила она, губы её скривились в иронической усмешке. — Вчера вечером я была у Красной Шапочки и узнала много всякой информации. Первое и самое главное: во всей «Штуке» только двое взрослых и к нам они не имеют никакого отношения. Вообще. Можно даже сказать, что они напрочь отсутствуют. Обслуживающего персонала тоже нет, так что ухаживать за нами никто не будет. Роботов-уборщиков из здания нашего холла забрал прошлый курс, потому что это они их купили. Не будем наводить порядок — весь холл превратиться в свалку. Деньги на все свои потребности мы тоже должны зарабатывать сами.

— Как? — Спросил кто-то из мальчиков.

— Работать мы будем в Сети — это вне всяких сомнений. Чем именно придётся нам заниматься — этого я пока сказать не могу. Сегодня вечером я перепишу все ваши увлечения, хобби, интересы, кто чем занимался, может кто-нибудь уже работал в Интернете. Только после этого я смогу сказать, в какую область деятельности нам придётся окунуться.

Полина говорила ещё долго, но ничего нового я больше не услышала. Разговор в основном вертелся вокруг организационных проблем, связанных с жизнью в холле.

— Простыни нам тоже самим стирать? — Обескуражено спросила девочка, стоящая рядом со мной.

— Заработаем деньги — купим роботов. А пока придётся всё делать самим.

— А если из дома привезти?

— Для начала можно. Но лично у меня не хватит совести сидеть у папы на шее. Мы уже достаточно взрослые, чтобы заботится о себе сами. Да здесь и не принято это. Всё оборудование, любая вещь длительного пользования — всё это должно приобретаться на общие деньги и принадлежать всему курсу, а не только одному человеку. Навряд ли чьи-нибудь родители согласятся работать на сорок человек.

— И когда нам всё это успеть? И работать, и учиться, и ещё неизвестно, чем заниматься!

— Мы не первые, — ответила Полина так быстро, словно ждала этого вопроса. — Из этой «Штуки» вышло полтора десятка выпусков. Все как-то учились. И мы сможем.

Снова посыпались десятки вопросов. Полина отвечала. На мой взгляд, иногда она молола сущую чепуху, но делала это столько уверенным тоном, что никто не мог заподозрить подвоха.

— А когда можно домой ездить?

— Вообще-то — в любое время.

— Даже сейчас?

— Да. Но не нужно забывать, что каждый месяц — экзамен.

— А отпрашиваться ни у кого не надо?

— Разве что — у меня.

Последнюю фразу Полина мурлыкнула очень мягко, тем не менее, внимательно оглядывая ребят. Я на несколько мгновений почувствовала на себе её цепкий обеспокоенный взгляд. Всё прошло без сучка и задоринки: никто не запротестовал. Полина, похоже, до сих пор не могла привыкнуть к своей должности старосты курса и после очередной опасной фразы ждала, что кто-нибудь возмутиться тем, что она не в меру раскомандовалась.

— Ребята, хватит! — Наконец, попросила она. — Теперь Я вас кое о чём спрошу. Кто-нибудь из вас понимает, зачем все эти сложности?

Никто не ответил.

— А я понимаю, — в полной тишине продолжила девочка. — В политике существует такое понятие как «Навигаторская команда». Если в Сенат приходит новый Навигатор, то он, как правило, за очень короткий срок меняет большинство подчинённых на своих, уже проверенных людей, которых знает ни один год и на которых может положиться как на себя самого. — Она помолчала несколько секунд, собираясь с мыслями. — Из нас пытаются создать такую команду. Если мы будем вместе работать, вместе учиться, вообще — всё делать вместе, то если кто-нибудь из нас придёт к власти… к ОЧЕНЬ большой власти, то он будет иметь возможность выбрать тех, на кого можно положиться. У меня всё.

Полина сошла со сцены. Её место тут же занял Никита. Он без обиняков приступил к делу.

— У нас сегодня намечается заварушка. Кто умеет драться?

Сразу вызвался Рома. Он полез на сцену. Марина попробовала его удержать, но не тут-то было.

— По лицу бил когда-нибудь? — Спросил его Никита.

Рома огорчённо покачал головой.

Мальчик надолго задумался.

— Ладно, оставайся, — наконец, решил он. — Кто ещё?

Ребята принялись переглядываться между собой.

— Я на секцию карате ходила! — Сказала полная русоволосая девочка. Я вспомнила, что она живёт в комнате напротив нашей.

— Имя?

— Катя. Агалакова.

Никита мельком он оглядел крепко сбитую фигуру девочки, и на его лице промелькнула странная гримаса

— Ты не смотри, что я такая толстая, — обиделась Катя, словно прочитав его мысли. — Мне тренер говорил, что это хорошо.

— Чего тут хорошего?

— Если бы я была худой, меня одним пальцем можно было бы с ног свалить. Да и удар у меня сильный. Так наверну, что мало не покажется!

— Охотно верю. Считай, что ты меня уломала. Добро пожаловать в нашу команду. — Это всё? — Осведомился он, обращаясь ко всем присутствующим, потом повернулся к Полине. — Это — те самые двое, о которых мы с тобой говорили вчера.

— Мы с тобой договаривались о двух мальчиках, — сухо напомнила ему Полина. Наверное, ей не очень нравилось, когда кто-нибудь командовал теми людьми, которых она считала «своими».

— Откуда я знал, что всё так повернётся.

— Ладно, бери, что с тобой делать.

— А нас никто не будет спрашивать? — Осведомилась Катя. В её голосе не было ни агрессии, ни возмущения, только любопытство.

Никита вопросительно взглянул на Полину. Та молча покачала головой.

— Нет, никто, — ответил он.

Катя пожала плечами и отошла в сторону, словно узнала всё, что хотела, приняла информацию к сведению — и не больше. Казалось, что услышанное не произвело на неё ровно никакого впечатления.

— Ладно, если больше желающих нет, всех остальных я рекрутирую на одно только сегодняшнее утро. Барышни могут уходить.

Девочки захихикали, я — тоже. Меня ещё никогда не называли барышней.

— И что вы с ними будете делать? — Осведомилась практичная Полина. — Я имею в виду, с теми пацанами, которых вы поймаете?

— Дурное дело нехитрое, — сказал Никита. — По башке — и в кусты, всего делов-то. Пусть лежит, соображает, стоит ли с нами дальше связываться.

— Их нужно допросить.

— Чего? — Изумился Никита. — И что у них спрашивать? Как они докатились до такой жизни?

— Я найду, что спрашивать. Нужно только найти безопасное место, чтобы их свои не отыскали.

— Есть такое место. Тут совсем недалеко заброшенный домик стоит, прямо в лесу, туда и потащим.

— Ты уверен, что он заброшен?

— Там плесени — по колено! Я, когда в первый день приехал, туда заходил.

Это убедило Полину.

Мальчишки оставались в зале минут десять, наконец, вышли и направились к выходу из холла.

Дальнейшие события я могу реставрировать из чужих рассказов. Всё случилось на удивление быстро. Пока Полина раздумывала, стоит ли нам выходить на улицу или лучше остаться в здании, мальчишки всей гурьбой прошли несколько метров и вровень в том самом месте, где это случилось вчера, дорогу им преградили четверо ребят.

— Ну, что, пацаны?… — Едва успел сказать один из них.

Наши мальчишки окружили ребят, а потом принялись молча и сосредоточенно их бить.

Стоя за дверью, мы прислушивались к тому, что происходит на улице, но ничего нельзя было различить.

— Может помочь ребятам? — Тихо спросила Марина.

— Мы им только мешать будем. Сиди! — Не совсем вежливо оборвала её Полина. Она приоткрыла дверь, заглянула в образовавшуюся щелочку, быстро закрыла и шумно перевела дыхание.

— Правильно говорят: ждать и догонять хуже всего, — сказала она.

Вскоре появился запыхавшийся и весёлый Никита.

— Всё, барышни, пойдёмте!

Когда мы появились, связанного обрывками каких-то верёвок щуплого белобрысого мальчишку засовывали в мешок, настолько большой, что он туда мог уместиться не один раз.

— Где вы такой мешок нашли? — Спросила Полина.

— В чьей-то комнате валялся, — отмахнулся Никита, руководящий процессом заталкивания пленника мешок. — Вы совсем идиоты?! — Заорал вдруг он. — Сверху на него мешок оденьте — и всё!

Больше всех в драке досталось Ромке — он сильно хромал, правая бровь у него оказалась рассечена. Увидев это, Марина ойкнула, вытащила свой носовой платок и принялась вытирать ему лицо, что-то укоризненно выговаривая.

— Да ладно тебе! — Слабо отбивался мальчик, которому, похоже, было неловко перед остальными ребятами.

— Не вертись, кому говорю! — Шептала Марина, слюнявя тонкую ткань и вытирая остатки крови. — Вечно тебе больше всех нужно! Зачем ты в драку полез? Будто без тебя не смогли бы обойтись!

Я единственная стояла рядом и всё хорошо слышала. Занятая лечебными процедурами, Марина не обратила на меня никакого внимания.

— Хватит, наверное, сюсюкаться, а? — Бросил Никита, проходя мимо них.

Ромка вспыхнул и отошёл в сторону.

Пленник начал громко мычать.

— Только тявкни! — Хриплым шёпотом предупредил Никита, наклоняясь к мешку.

Связанный несколько раз дёрнулся, потом понял, что это бесполезно, и затих.

— Он не задохнётся? — Озабоченно спросила Марина, которая умудрялась оказываться в центре всех событий. — Наверное у него насморк, что-то больно громко сопит.

— Это он от злости. А ты бы не злилась, если бы тебя вот так вот повязали?

— Я бы ещё и кусаться начала, — вздохнула девочка.

Полина появилась откуда-то сбоку, совсем не оттуда, откуда её ждали.

— Что, уже?

— Клиент готов, — самодовольно доложил Никита.

— А остальные где?

— Разбежались.

— Ха!

— Нам и этого за глаза хватит.

— Смотря с какой стороны посмотреть.

— С какой ни смотри. Главное — выбрать нужный метод воздействия. Я вот, например, слышал, в средние века, чтобы заставить кого-то заговорить…

— Давайте молча. — Попросила Марина. — Не надо заставлять его нервничать, нам ещё с ним работать.

— Добренькая ты наша, — хмыкнул Никита. — По голове мы ему дали, кляп в рот засунули, в мешок запихнули — куда уж больше! Если мы при этом будем молчать — он вообще рехнётся.

— Ты не бойся, — ласково сказала Полина в сторону мешка. — Мы тебя убивать не будем, чуть-чуть помучаем — и всё

Связанный забился с новой силой.

— Хватит над ним издеваться, — снова сказала Марина. — Человек же всё-таки! — её красивое личико омрачилось гримасой страдания, словно только что связали и засунули в мешок не постороннего мальчишку, а её саму.

Ребята тащили извивающийся и мычащий мешок через лес втроём, часто меняясь. Один раз даже удалось несколько шагов протащить мешок мне, пока какой-то мальчишка не оттолкнул меня:

— Куда лезешь?

Я не обиделась.

Со стороны мы, наверное, были похожи на шайку малолетних преступников, стащивших на складе интересный мешок и теперь ищущих место, где его можно растормошить. Только вот этот мешочек время от времени подозрительно дёргался.

Когда остановились передохнуть, Полина сказала, что «клиента» нужно было затащить в корпус, а не таскать по всему лесу.

— В корпусе его сразу найдут, — возразил мальчик. — Кто знает, вдруг их карточки и на наш холл работают?

От быстрой ходьбы у Марека постоянно запотевали очки, поэтому он сильно отставал. Когда он в очередной раз остановился и принялся протирать линзы уголком грубой куртки, я подошла и протянула ему свой носовой платок.

— Думаешь, я буду твои сопли по моим очкам размазывать?

Я уже начала привыкать к постоянной грубости этого парня, поэтому после его слов не испытала особенного потрясения.

— Я этим носовым платком ни разу не пользовалась.

— Тогда ладно.

Он невозмутимо принялся протирать свои очки моим носовым платком, закончив, протянул платок мне.

— Считай, что я тебе его подарила.

— Зачем? И чего ты вообще ко мне привязалась?

— Я думала, что психологи такие вопросы не задают.

— Почему — не задают? — Не понял Марек.

— Слишком уж простенький вопрос. Сам бы мог догадаться.

Впервые я видела озадаченного Марека. Ответить-то он мог, но обнародовать этот ответ — нет. Я его понимала.

Мотивы своего поведения я, само собой, знала. У меня этот толстенький мальчишка с несчастным выражением на лице вызывал острую жалость. Находясь рядом с ним, я испытывала чувство, которые переживает устроенная во всех отношениях взрослая девочка по отношению к своему незадачливому младшему брату. Марек, похоже, тоже это понимал, но ни за что не признался бы в этом.

— А ты вправду психологией увлекаешься? — Спросила я, чтобы прервать это не в меру затянувшееся молчание.

— Я преподавал её.

С моей точки зрения, это было серьёзное заявление. Мне было известно, что способности суперов частенько используют в своих целях вполне серьёзные и солидные учреждения. Даже мне два раза предлагали штатную должность в НИИ биохимии. Папа строго-настрого запретил мне даже думать об этом.

— Котёнок, тебе чего не хватает? Денег? Известности? Чего-то ещё?

Себе я такие вопросы не задавала.

— Нет вроде бы…

— Вот поэтому сиди и не дёргайся. У тебя, Настёна, ещё всё впереди.

Частенько можно было видеть в какой-нибудь конторе или лаборатории пяти — шестилетнего малыша, на которого сначала все бегают смотреть, как на местную достопримечательность, потом привыкают; это не выходит за пределы нормы. Однако супер на преподавательской должности — явление крайне редкое, если не сказать больше. Психологию в школе не изучают, значит Марек преподавал, как минимум, в институте. Неминуемо возникали вопросы, извиняюсь за невольную тавтологию, психологического характера. Мало кто из взрослых согласились бы на то, чтобы их обучал ребёнок, пусть даже очень умный. А вот Мареку удалось пробиться на такую должность. А значит он не так прост, как это кажется на первый взгляд. За его глупенькой и, если совсем уж честно, малосимпатичной внешностью скрывается недюжинный ум. И эти фокусы с браслетом и карточкой не давали покоя, словно больной зуб.

Подружиться с этим парнем на всякий случай, что ли?

— Марек, а покажи какой-нибудь фокус.

— Я что тебе — фокусник?

— Я имею в виду, психологический.

— Нет.

— Ну, пожа-алуйста.

Таким жалобным голосом я могла упросить сделать всё что угодно папу. На Марека это тоже подействовало.

— Отвечай быстро, — сказал он. — Какого цвета холодильник?

— Белого.

— Что пьёт корова?

— Воду.

Марек надолго замолчал.

— И это всё? — С интересом осведомилась я.

— Всё, — мрачно ответил мальчик.

— А в чём соль?

— Ты ответила неправильно.

— Что же, по-твоему, может пить корова?

— Нет, так-то ты ответила правильно, но все обычно отвечают — молоко. А вот это уже неправильно.

Я даже остановилась.

— Ничего не понимаю.

Марек уже сам был не рад, что связался со мной.

— Это называется методом жёстких языковых штампов-ассоциаций. Мозг нормального человека, получив в короткий момент времени сумму ассоциаций «холодильник — белый — корова — пить», не может дать иного ответа, кроме как «молоко».

— Но я же ответила про воду?

— У тебя голова по-другому устроена.

— Теперь всё понятно. — После длительной паузы, чтобы не оказаться совсем уж невежливой, я сказала. — Здорово.

Притвориться у меня не получилось; при этих словах мой голос был такой, словно я думала ровно наоборот. Марек обижено засопел и отстал.

Вот как бывает. Просто так, ни за что ни про что, человека обидела. Тем более, того, с кем собиралась подружиться.

Откуда ему было знать про особенности моего мышления? Я и сама вообще-то про это забыла. Одно время я пыталась разобраться, почему ответы на многие психологические тесты у меня разняться с ответами прочих людей, неважно, суперов или нет. Я чувствовала небольшую разницу в психологических параметрах, но в чём именно состоит отличие — этого я уловить не могла. Перечитав множество литературы, я стала подозревать, что основное отличие моего мозга от мозга других людей — жёсткое структурирование данных. Сейчас я постараюсь объяснить попонятнее.

Как правило, люди, воспринимая информацию, просто «запоминают» её, то есть пытаются сохранить её, «наслаивая» на всё то, что уже имеется в голове. Из-за этого самые различные факты, выводы из них, даты, числа, имена, номера телефонов — всё это смешивается между собой настолько, что срабатывает предохранительный психический клапан: та информация, что была накоплена в период бодрствования, за ночь почти полностью стирается, остаётся только самое необходимое, а, зачастую, что-нибудь глупое и бесполезное. Представьте себе компьютер, все файлы в котором смешаны между собой без всякого подобия структуры. Пользоваться подобным механизмом почти невозможно. Голова среднестатистического человека напоминает именно вот такой горе-компьютер.

Главная особенность моей памяти состоит в том, что я никогда ничего не забываю. С самого детства (хотя, я и сейчас не очень взрослая)… скажу точнее: с того момента, как я себя помню, каждый факт, любую воспринимаемую информацию я оставляю в жёстко структурированной ячейке, включающей заголовок, ключевые слова и список таких же «ячеек», с которыми может быть связана искомая. Например, я узнаю, что Наполеон родился в 1769 году. Я не просто запоминаю данную дату. Я отыскиваю в памяти ячейку с заголовком «Наполеон» (заполненную, кстати сказать, не так полно, как мне этого хотелось бы), и оставляю дату его рождения там. Заодно заношу год в список ключевых слов. Интересно, а что там у нас в ячейке «1769»? О, да тут много всего! Окончание англо-майсурской войны, год рождения Аракчеева, получение Айркрайтом патента на прядильную машину, год рождения немецкого поэта и историка Арндта, первая архипелагская экспедиция русского флота…

Это по алфавиту.

И таких наименований — больше полутора сотен. Каждый факт имеет ссылочку к другой ячейке, там — десятки других подобных ссылок. Иногда, когда мне нечем заняться, я могу просто лежать с закрытыми глазами и путешествовать по памяти словно по Интернету. Иногда я забираюсь в такую глубину, что сама удивляюсь, каким образом, когда и — главное — для чего я всё это запоминала. Впрочем, особенно удивляться тут нечему — на самом деле всё очень просто и логично. Когда любому фактику, даже самому крохотному, отведено отдельное место, как можно его забыть?

Резюме: мало обладать головой, нужно уметь ею пользоваться.

Думаю, уже стало ясно, почему на вопрос Марека я ответила не так, как он этого ожидал. Для меня все перечисленные нашим доморощенным психологом слова лежали в разных семантических «ячейках» памяти, они не пересекались между собой ни в каких областях.

Через несколько минут у меня возникло подозрение, что мы заблудились. Мы шли уже довольно долго, Никита чаще оглядывался назад, чем смотрел вперёд, глаза его начали нехорошо бегать. Мне стало его жалко. Если кто-нибудь из ребят поймёт то же, что и я, парень окажется в луже. Да и мешок тяжёлый, такой лишних пару метров пронести — это уже проблема. А сколько мы зря пробегали?

Только я собралась утвердиться в своих подозрениях, прямо перед нами очутилась крохотная деревянная избушка. Я такие видела только в исторических фильмах. Стены были сложены из толстых, плотно подогнанных друг к другу брёвен, окна закрывались самыми настоящими ставнями, один из которых висел на одной петле. Экстерьер завершала тонкая коричневая от ржавчины труба. Никита, казалось, удивился этой избушке больше, чем все мы вместе взятые.

— Как в сказке! — Восхищённо воскликнула Марина. — Прямо избушка на курьих ножках! — И посмотрела на меня так, словно ожидала, что я вместе с ней разделю её радость.

Внутри оказалось сыро и темно. Единственное окно почти не давало света. Пахло чем-то затхлым. Потемневшие от постоянной сырости полы немилосердно скрипели. В одном углу стояла кровать, в другом — старый колченогий стол, какая-то тумбочка — это была вся обстановка.

Ребята затащили мешок с пленником и бросили около порога.

Никита даже потёр руки от удовольствия.

— Сначала нужно предупредить по поводу очков, — сказала Полина. — Если с меня сейчас эти идиотские баллы будут слетать с такой же скоростью, как и вчера, я до вечера не доучусь.

— Хорошо, — коротко ответил Никита.

Мы сняли с головы мальчишки мешок. Он растерял весь свой гонор, губы у него дрожали, глаза цеплялись за каждое увиденное лицо.

— Привет, котёнок! — Поздоровался Никита, присаживаясь перед ним на корточки. Пленник ничего не ответил, только с испугом уставился на мальчика, угадав в нём главного (по крайней мере, на этом допросе).

— Для начала позвони своим подельникам и объясни, что если с нас слетит хоть один балл, из школы ты вылетишь через десять секунд. Вот твоя смерть, — Никита помахал перед лицом мальчишки его карточкой, которую незаметным движением фокусника извлёк у него из-за пазухи. Карточка была вставлена в пластиковый футляр со шнуром. — Выбросим в окно — и дело с концом, — сообщил Никита, преувеличенно аккуратно снимая с шеи пленника шнурок. — Сколько у тебя тут? Минус сорок? Фу! У меня и то больше. Как же ты так, птенчик, с других очки снимаешь, а со своими разобраться не можешь?

— Дайте рацию, — хрипло сказал мальчик.

Никита, не глядя, протянул руку назад. Андрей вложил ему в ладонь рацию и отступил назад.

— Живут же люди, — сказал Никита, разглядывая диковинный механизм.

Я стояла слишком далеко, поэтому не совсем точно увидела, что же так заинтересовало Никиту. Скорее всего, сам факт того, что есть что-то, что может работать, даже если мобильники оказываются вне зоны действия. Рация, размерами больше похожая на кирпич, чем на средство связи, внушало почтение только одними своими размерами.

— Я тут, у них, — сказал мальчик в микрофон, нажав несколько кнопок.

— Тебя схватили? — Насмешливо поинтересовался голос, настолько высокий, что было непонятно, кому он принадлежит, мальчику или девочке.

— Да.

— Выкручивай сам, Серёга, не надо было тормозить. Скажешь что-нибудь лишнее — пеняй на себя. Удачи!

— Вот сволочь рыжая! — С чувством сказал мальчишка, отключив рацию.

Никита самодовольно хмыкнул.

— Для начала ты нам подаришь рацию, — сказал он. — И объяснишь нам, как она работает.

— Я не знаю. Мы в прошлом году рации у пятого курса купили.

— За что?

— За полторы тысячи очков каждая.

— Ага…, — задумался Никита.

Рядом оказалась Полина, которая с интересом наблюдала за ходом допроса.

— Баллы на карточках — обычная форма расчётов между курсами? — Быстро спросила она.

— Только между старшими, — ответил Сергей, вытаращенными глазами глядя на дочь Сенатора. Судя по всему, её одну сейчас он испугался больше всего того, что происходило с ним до сих пор. — Которые умеют с очками работать.

— Что значит — работать?

— Начислять себе очки и снимать.

— Если они начисляют себе какое-то количество очков…

Полина не договорила. Пленник понял её правильно и закончил:

— Точно такое же количество очков нужно с кого-нибудь снять.

— Например?

— С младшекурсников.

— Разрешение на это даёт Красная Шапочка?

— Нет.

— Как? — Удивилась Полина.

— Это не её компетенция. Если ребята смогут понять, как работает система начисления и снятия баллов, значит им уже можно работать с ними. Если нет…, — он едва заметно шевельнул плечами.

— Когда вы научились работать с баллами?

— Недавно, — опустил глаза Сергей.

— Врёт! — Встрял Никита, всё это время внимательно глядящий на него.

— Не вру!

— Не зли меня, котёнок, — с недоброй ухмылкой произнёс Никита. — Тебе в «Штуке» надоело учиться, да?

— Мне его жалко, — прошептала мне на ухо Мариша, — а если бы Никиту так кто-нибудь поймал — тогда бы что?

— Никита бы не стал разбоем заниматься, — так же шёпотом ответила я ей.

— А если бы стал? — продолжала допытываться моя подруга. — Тебе бы его ни капельки не было жалко?

— Нет! — Мой голос прозвучал, наверное, излишне резко. — Тогда я бы первой его карточку спрятала бы куда-нибудь.

Марина ничего не ответила, но как-то незаметно отстранилась от меня.

Допрос продолжился совсем в другом направлении.

— Кто здесь главный?

— Красная Шапочка! — Быстро ответил мальчик.

— Кроме неё? — Раздражённо осведомилась Полина.

— На каждом курсе свой старший.

— А Михаил Сергеевич?

На сей раз пленник надолго задержался с ответом.

— Я не знаю, чем он занимается.

Я вышла на улицу, заподозрив, что ничего нового больше не услышу.

Какой-то мальчик сидел на корточках, обхватив руками колени. Я подошла к нему, уселась рядом. Он поднял голову.

— Что?

Он оказался мне незнаком. Черноволосый, с короткой стрижкой, узкие, упрямо сжатые губы, внимательные глаза. И, в общем, если совсем уж честно, мог бы быть посимпатичней.

— Ничего, — ответила я. — Просто вижу, ты скучаешь, решила хоть как-нибудь тебя развлечь.

— Не нужно меня развлекать.

Мы замолчали.

— У тебя брат или сестра есть? — Вдруг спросил он.

— Сестра. Санечка.

— Младшая?

Я кивнула.

— Супер?

— Нет.

— Тебе повезло. У меня брат — супер. Старше меня на пять лет. В этом году «Штуку» заканчивает. Сколько раз домой приезжал — и хоть бы слово сказал, что тут творится.

— Он в какой «Штуке» учится, в нашей?

— Нет, в Израиле.

— А-а, — я украдкой взглянула на лицо моего собеседника. Глаза у него были тоскливыми.

— Не знаю, почему тебе так не нравится, что он никому ничего не рассказывает, — продолжила я. — Я, например, дома ни за что не скажу, как тут ко мне относятся. Тем более, Сашке. Думаешь, если они будут знать, как здесь над нами издеваются, нам будет лучше? Или им?

Мальчик вздохнул и отвернулся. Да, сегодня явно не мой день. С Полиной чуть не повздорила из-за сущей ерунды — раз, хотела подружиться с Мареком — не вышло, Маринка из-за меня за что-то надулась, теперь вот этот мальчишка…

— Тебя как зовут?

— Коля, — с неожиданной симпатией отозвался мой спутник. — Я тебе даже фамилию скажу: Белохвостиков, ты только не смейся.

— Чего тут смеяться, очень даже красивая фамилия. — Я вспомнила, что видела её во вчерашнем списке. Только мне казалось, что её обладатель — как минимум блондин. — А меня зовут Настя.

— Ага, — кивнул он, видимо не зная, о чём можно говорить дальше.

Несколько минут мы посидели молча.

— Ты Иванову давно знаешь? — Вдруг спросил он.

— Только вчера познакомились.

— Да? — В голосе Коли послышалось недоверие. — А с этим… как его…

— С Никитой? Я тоже знаю его со вчерашнего утра, как и Полина.

— А чего же вы тогда, — мальчик замолчал, подыскивая слова, — вместе держитесь?

— Так уж получается.

— Сошлись характерами?

— Точно!

— А можно к вам?

Я расхохоталась.

— Раньше в Великобритании существовали закрытые клубы. Думаешь, у нас что-то вроде этого?

Коля смутился и ничего не сказал.

— Добро пожаловать. Ты уже с нами. Расписываться нигде не нужно.

— Да я и так… Не собирался…, — смутился мальчик.

— Считай, что я неудачно пошутила.

— Ты ведь с Ивановой в одной комнате?

— Угадал.

— И как она тебе?

Я задумалась. Полина — это не тот человек, о котором можно болтать с первым встречным.

— Ещё не разобралась. Я её не так давно знаю. На первый взгляд — обычная девчонка. Не представляю, что ещё ты ожидаешь от меня услышать.

— Ничего особенного. — Коля хмыкнул. — Никогда бы не подумал, что когда-нибудь буду учиться в одной школе с дочкой нашего Сенатора.

— Я тоже.

— А у тебя папа кто?

— В службе спасения работает.

— А у меня главная в семье — мама. Она в банке работает.

Так мы сидели, разговаривали, я время от времени поглядывала на дверь нашей избушки. Допрос, похоже, как я и предполагала, перестал быть интересным; ребята потянулись на улицу.

Я так увлеклась разговором, что даже не заметила, как рядом появилась Полина.

Коля от неожиданности ойкнул и вскочил, застывая по стойке «смирно».

— Настюха! Мне нужно с тобой поговорить! Срочно!

Я уже упоминала о том, что у неё на редкость выразительное лицо. Сейчас, увидев подругу, я всерьёз испугалась: такой взъерошенной я её ещё никогда не видела.

Полина цепко схватила меня за локоть и потащила за собой. Когда мы отошли метров на десять, она, наконец, отпустила мою руку.

— Настя, мне нужна твоя помощь!

— Хорошо, что случилось? — Залепетала я, уверенная, что произошло что-то совсем уж плохое.

— Помнишь, как Машу вчера вырвало прямо внутри костюма?

— Помню.

— Мы костюм так и не помыли. А сегодня, может быть, мы будем заниматься совсем в другой аудитории Если ребята кто-нибудь из старшекурсников влезет в этот костюм… Даже не знаю, кому за это достанется. Меня в любом случае не обойдёт. А у меня и так очков меньше, чем у всех.

Я всё поняла.

— Мне больше некого попросить, Настенька, — Полина обняла меня за плечи, вгляделась в лицо. — Пожалуйста, помой тот костюм, а? Если ещё не поздно.

Ненавижу, когда меня о чём-нибудь просят так вот униженно. И Настенькой она назвала меня впервые за время нашего знакомства.

— Я Машку не могу попросить, сама понимаешь…, — продолжала лепетать девочка.

— Ладно! — Не совсем вежливо прервала я её. — Я всё сделаю. Только не надо меня больше называть Настенькой.

— Почему? — Полина вытаращила глаза так забавно, что я фыркнула. — Тебе не нравится?!

— Очень даже нравится. Но ТЕБЕ это не идёт.

Никогда в жизни, наверное, я так быстро не бегала, и до учебного корпуса добралась за десять минут, хотя в самом начале пути не была уверена, что вообще смогу его найти.

Среди множества разнокалиберных листочков с расписаниями я отыскала нашу вчерашнюю аудиторию. Вчера мне это не удалось, сегодня она оказалась на листочке с надписью «2 КУРС». Тут же стояло и время начала занятий — 7.30. Они занимаются уже два часа. Молодцы, рано просыпаются! Только вот мне от этого совсем плохо. Можно надеяться только на то, что внутри костюма существует автономная система очистки, которая сработала ещё вчера.

Беглым взглядом я окинула остальные стенды с расписаниями. Свободных аудиторий на сей раз оказалось четыре. Можно будет выбирать, так, что ли?

Я уже почти подошла к лифту, как неожиданно моя карточка булькнула. Не так, как я к этому привыкла, когда снимают очки, а совсем по другому; удовлетворённо, что ли, словно заряженный под завязку персональник.

Дрожащими руками я вытащила из кармана карточку и почувствовала, что мне трудно дышать. Такого просто быть не может! Вместо моих родных ста пятидесяти баллов на ней горела надпись «185246». Я даже не представляла, что дисплей карточки имеет такую разрядность!

Кажется, тогда я начала глупо улыбаться, не в силах поверить в происходящее. Несколько минут я стояла, привалившись к стене и пытаясь собрать в одно целое разбегающиеся мысли. У меня почти двести тысяч очков. Такое вообще может быть? И что мне теперь с ними делать? А главное, как теперь мне жить среди ребят, у каждого из которых не больше полутора сотен?

Чем больше проходило времени, тем больше я понимала, что такое количество очков — это очень и очень неприятно. А какими глазами мне теперь смотреть на Полину, у которой — минус двести?!

Вспомнив, наконец, зачем я здесь, я поплелась по коридору, продолжая разглядывать злополучную карточку. Век бы её не видеть!

Вдруг количество моих очков стало прежним. Я прошла несколько шагов, пока не осознала этот факт, потом резко остановилась и пошла обратно.

Мне удалось отыскать ту гипотетическую черту, за которой очки резко увеличиваются, каждый раз на произвольное, но очень большое количество. Стоило мне только шагнуть обратно, количество очков становилось прежним.

Я несколько раз прошла туда-сюда, но потом опомнилась. У меня есть вполне серьёзное и важное дело, а я тут занимаюсь всякими глупостями.

Уже подходя к двери вчерашней аудитории, я почувствовала что-то неладное. Предчувствие меня не обмануло. Приоткрыв дверь, я увидела нелепо болтающиеся в воздухе человеческие фигуры в костюмах. Меня сразу заинтересовали странные позы учеников. Никогда бы не подумала, что где-то в нашей «Штуке» существуют места, в которых можно вести себя так, как это делали они. Кто-то сидел в позе лотоса, кто-то… возлежал (так вроде называется, когда человек лежит на боку, поставив под голову локоть), ещё один человек лежал на спине в строго горизонтальном положении и не шевелился вообще, а кто-то скакал на лошади (по крайней мере, это — первая ассоциация, которая у меня возникла; будь я более испорчена в моральном отношении, вполне могла бы подумать что-нибудь неприличное)

Среди всего этого, на полу, стояли две девочки и о чём-то весьма ожесточённо спорили. Негритянка лет двенадцати с многочисленными тоненькими косичками и рыжеволосая девочка с некрасивым нервным лицом.

На скрип приоткрываемой двери они обернулись.

— Чего тебе? — Не совсем вежливо бросила рыжеволосая.

— Мне костюм помыть нужно.

Девочки ошарашено уставились на меня.

— Так это ты? — Удивилась негритянка.

— Вот, — глубоко оскорблённым тоном процедила рыжеволосая, с непонятной ненавистью глядя на свою собеседницу, потом повернулась ко мне. — С какого курса, с первого?

Я кивнула.

— Вчера мы немножко поссорились с Красной Шапочкой…

— Не надо здесь её вспоминать! — Быстро сказала рыжеволосая девочка. — И вообще, вам вдвоём будет теперь проще объяснить ей, что тут было. Меня это не интересует. Разбирайтесь сами!

Саня, если меня в это дело впутаешь — пожалеешь!

— ЗачемКр… ей что-то объяснять? — Не поняла я.

— Потому что она сейчас сюда придёт.

— Для чего?

— Это ты у неё спроси, — кивнула она на негритянку. Быстрыми шагами, ловко уворачиваясь от нелепо двигающихся ребят в костюмах, прошла к своему, принялась возиться со всякими застёжками, озабоченно поглядывая в нашу сторону, наконец, закрыла щиток шлема и полностью покинула реальный мир.

Я подошла к негритянке ближе. Опасаюсь давать эстетическую характеристику лицам своего пола и другой расы, тем не менее не могу не упомянуть, что на мой взгляд Саша была довольно красивой, и ещё, она не вызывала чувство неестественности, как это всегда бывает, когда рядом оказывается чернокожий человек. Просто, обычная девчонка, разве что свет кожи чуточку не такой.

— Меня Настей зовут.

— Мне-то что?

Александра смотрела на меня совсем не дружелюбно. Сначала я заулыбалась, потом моя улыбка потухла.

— Что случилось?

— Ты знаешь, что я Красную Шапочку сюда вызвала?

— Зачем?!

— Потому что это её обязанность — поддерживать порядок в учебном корпусе. Нам и своего холла хватает. Сегодня с утра залезаю в костюм — а там такой запах… И попробуй разберись, кто виноват! Ты что, раньше не могла прийти?

— Не могла. Мне только что сказали.

— А у самой головы нет? Нагадила — и в кусты.

— Вообще-то, это не совсем я. Меня попросили.

— Нагадить?

— Нет, убрать.

Негритянка задумалась.

Она поймала мой взгляд (я как раз разглядывала ребят в скафах у неё за спиной), и очень засмущалась.

— Ты тут третий день учишься и уже прогибаешься? — Хмыкнула она. — Начало хорошее. — И сделала шаг вперёд, оттесняя меня к двери.

— Ничего я не прогибаюсь! — Возмущению моему не было предела. — Меня просто ПОПРОСИЛИ. Если заставить мыть костюм ту, кто на самом деле виноват, то она отсюда вообще уедет.

Мы стояли в нескольких шагах друг от друга. И тут вровень между нами в воздухе начал материализовываться какой-то предмет. Я непроизвольно ойкнула и сделала шаг назад, увидев, что это появляется Красная Шапочка. Она была в том облике, к которому я уже привыкла: платьице, передничек, большущая корзина в руках. Только через несколько секунд, когда через её тело перестали просвечивать детали окружающего пейзажа, я вдруг сообразила, что всё это происходит в реальном мире, и второй раз в жизни чуть не грохнулась в обморок.

В виртуале возможно всё. Программист берёт подпрограммку с видом какого-нибудь чудовища, вводит в компьютер сетевые координаты того места, где эта подпрограммка должна внедрится — и вот уже весь виртуальный мир наблюдает материализацию чудовища во всех, как говорится, красках.

Это в Сети.

Но что вы можете сказать о подпрограмме, которая выходит из компьютера и бродит по реальному миру?! Я скорее поверю в ожившего покойника!

— Александра Хорд, — сказала Красная Шапочка, — у вас — минус двести восемнадцать очков. Бахмурова Анастасия — у вас — плюс сто пятьдесят очков. Теперь я вас слушаю.

Мы молчали. Не знаю, настолько сильные эмоции были написаны у меня на лице, но Красная Шапочка вдруг подошла ко мне, аккуратно протянула свой мизинец.

— Потрогай!

Я дотронулась и отдёрнула руку, словно обжёгшись.

— Убедилась, что я реальна? А теперь рассказывайте!

Мы снова молчали. Впервые мне довелось видеть Красную Шапочку очень близко и довольно продолжительное время. Я смотрела на её колени, на незагорелые тоненькие икры ног, белые, чуть запылившиеся носки, изрядно потёртые сандалии. Меня поразила крохотная дырочка на одном из носков. В виртуале прорисовка таких мелочей «кушает» львиную долю программных ресурсов. А в реале?

Что-то я совсем запуталась… Или я сейчас в виртуале? Но ведь Красная Шапочка — вот она, передо мной…

В то время я даже мысли себе не допускала, что это просто загримированный под компьютерный персонаж обычный ребёнок. Не знаю, поймёте вы меня или нет, но каждый раз при появлении Красной Шапочки создавалась какая-то особая психическая аура, атмосфера, не представляю, как это будет правильнее назвать. Короче, вы твёрдо уверены, что перед вами — именно она и никто больше.

— Я жду ещё десять секунд.

Я решилась взглянуть Красной шапочке в лицо и который раз поразилась, насколько хищные у неё глаза. Красивые, но хищные.

— У меня костюм был грязный, — наконец, запинаясь, проговорила Саша. — В него кого-то стошнило.

— Тебя? — Спросила Красная Шапочка, поворачиваясь ко мне.

— Да, — потупилась я.

— Не ври. Минус пятьдесят.

Моя карточка булькнула

Саша странно дёрнула губами, словно хотела то ли засмеяться, то ли заплакать.

— И что вы предлагаете мне сделать? — Теперь Красная Шапочка обращалась к нам обеим.

— Ничего, — едва слышно прошептала я. — Мы сами разберёмся. Извините за беспокойство. Спасибо, что пришли.

Лицо Красной Шапочки вытянулось. Это было так по-человечески, что я потеряла всякие сомнения, что она более чем реальна. Не один компьютерщик, каким бы одарённым он ни был, такую эмоцию нарисовать не сумеет.

— Ты что — идиотка? — В её обычном монотонно-металлическом голосе впервые прорезались человеческие интонации. — Где? — Тут же осведомилась она без всякого перехода. Мы ничего не успели ответить.

Глаза Красной Шапочки сузились, словно она прислушивалась к чему-то, неслышному нам, потом она коротко и деловито осведомилась. — Насколько она большая? — Помолчала ещё несколько секунд. — Зону нестабильности перекрыть, всё крыло первого этажа проверить на вирусы. Провести общий тест на стабильность реала и виртуала. Если коэффициент больше ноль — семь — срочно доложить!

Она озабоченно направилась к выходу, только около двери вспомнила о нас.

— Минус триста, — бросила она, остановившись на мгновение. — Если ещё раз из меня шута сделаете — вылетите из «Штуки» без всякой арифметики.

Я долго смотрела на закрывшуюся дверь, а когда повернулась к Саше, то увидела, что опустилась на корточки и плачет, как-то трогательно по-детски закрыв лицо ладошками.

Я выхватила из кармана карточку. Там было сто очков. Всё правильно. Это те, которые остались у меня после того, как Красная Шапочка сняла пятьдесят за неудавшийся обман. А как же триста? С каждого или с нас обеих? Но ведь у Саши — минус двести восемнадцать. Это значит, её только что отчислили?!!

Я уселась рядом с ней, хотела обнять за плечи, но потом решила, что не стоит так фамильярничать с не очень знакомым человеком.

— Как очки делить будем? — Подняла она заплаканное лицо. — По-братски?

— Это как?

— Сто пятьдесят с меня и сто пятьдесят — с тебя?

— Но ведь у тебя тогда…

Саша опять разрыдалась.

— Может быть с нас очки вообще не будут снимать? — Несмело предположила я, стараясь не смотреть на её вздрагивающую спину.

— Будут, — едва смогла сказать Александра. — Если Красная Шапочка сказала — обязательно слетят. Триста она сняла с нас двоих. Мы сами должны договориться, с кого сколько, иначе через десять минут триста слетит и с тебя, и с меня.

— Тогда только с меня. Так можно?

Саша перестала плакать и недоверчиво уставилась на меня.

— Ты серьёзно?

— Моя карточка вполне может это выдержать в отличие от твоей.

Саша всё ещё не верила и смотрела на меня таким недоверчивым взглядом, каким смотрит бездомная собака на человека, протягивающего ей очень хороший кусок мяса.

— Просто скажи: «С меня — триста», — прошептала девочка.

— С меня — триста, — твёрдым голосом проговорила я.

Моя карточка булькнула. Я даже не стала смотреть, что там осталось, чтобы лишний раз не огорчаться. И так знала: минус двести. Как у Полины. Эх, осталось бы у меня хоть немножечко из тех очков, что вдруг появились на первом этаже! Кстати, уж не с этим ли эффектом связано экстренное исчезновение Красной Шапочки? Хорошо бы спуститься вниз и выяснить кое-какие подробности. Если перекрыта та часть зала, где моя карточка начала неправильно работать, то тут и сомнений быть не может. Только вот её слова по поводу соотношения реала и виртуала… Не скажу, что я спец в интернетовских технологиях, но тут даже не нужно быть супером, чтобы понять, что такого просто-напросто быть не может. Какое ещё соотношение реала и виртуала? Возникает впечатление, что виртуал иногда проникает в наш реальный физический мир. Подтверждение тому — Красная Шапочка. Несмотря на то, что это — самая обычная компьютерная программа, она разгуливает по «Штуке» так невозмутимо, словно наша школа — это пространство сайта. Но ведь сайт — это просто набор ноликов и единиц в биосхемах компьютера… Опять я начинаю путаться…

Я уже перестала удивляться всему. Даже если бы стены класса, где мы сейчас находимся, разрушились и мы с Сашей очутились бы в болоте под бесконечным проливным дождём, я бы восприняла это как данность и ни капельки этому не удивилась бы.

Зато удивила меня Саша. Вместо того чтобы поблагодарить, она уставилась на меня откровенно неприязненным взглядом.

— И чего ты хочешь?

— В каком смысле? — Тогда я её на самом деле не поняла.

— Если ты думаешь, что я за эти триста очков костюм буду мыть, то ты просто дура.

— Ничего я не думаю! — Ответила я более резко, чем это было необходимо. — Где тряпка какая-нибудь?

Саша проводила меня в туалет, разыскала ветошь, показала, где можно взять ведро и налить воду. Только когда я принялась разбирать неудобный костюм на составные части, она, наконец, не выдержала.

— Ты и в самом деле собираешься его мыть?

— Будто не видно! — Настроение у меня было не самое радужное. Благодаря какой-то незнакомой девчонке у меня за один раз пропало триста очков — это раз; мне предстояла грязная и неприятная работа — два; та самая незнакомая девчонка, которую я, можно сказать, спасла, сидит прямо передо мной, обзывает меня всякими нехорошими словами и разве что не хихикает — три…

Ну и что с того, что её зовут, как мою сестру? Если всех Саш в школе жалеть, то карточек всего нашего класса не хватит, чтобы их ублажить!

— Слушай, Настя! — Лицо девочки озарилось. — Ты же говоришь, что ты тут не при чём? Это ведь не тебя туда стошнило? Нет! Пригони девчонку, которая занималась в этом костюме — и пусть себе чистит.

— Нельзя — её. Иначе она из «Штуки» уедет.

Грудная пластина оказалась намертво прикреплённой к корпусу. Я отчаялась её снять и принялась разбирать плечи, благо составные части костюма были скреплены между собой так, что их можно было разобрать без применения инструментов.

— Ну и что? — Спросила Саша. — Пусть уезжает. Меньше народа — больше кислорода. Проще учиться.

— Я очень надеюсь, что на втором курсе не буду говорить, как ты сейчас.

Яна хмыкнула.

— Если будешь всех жалеть — больше трёх месяцев здесь не проучишься.

Интересная дата. Почему именно больше трёх месяцев, а не больше двух или, к примеру, одного?

— А у нас все такие. Мы друг друга жалеем.

— И у всех одинаковое количество очков? — Насмешливо поинтересовалась Саша. — Каждый вечер собираетесь и делитесь друг с другом? То-то я смотрю, почему ты такая добренькая. Для всего курса триста очков — это не очень много. С каждого — семь с половиной.

Я прикинула, сколько это будет, если триста разделить на сорок. Да, верно, семь с половиной. Быстро считает, молодец!

— Это самый настоящий рекорд! — Продолжала куражиться Саша. — Я почти уверена, что ни на одном курсе нашей школы коммунизма ещё не было. А кто у вас Генеральный секретарь?

— У нас Генерального секретаря нет, — ответила я, вспомнив, что на втором курсе, как говорила Полина, неизвестно-что-именно. — И Президента — тоже. А главная у нас — Иванова. Мы ещё не придумали, как её называть.

Глаза Саши, и без того большие, стали ещё больше.

— Полина?!

Я кивнула.

— Ничего себе! — Ошарашено пролепетала моя собеседница. — Наши девчонки, конечно, болтали, что она теперь в нашей «Штуке» в этом году учится, но я не верила. И как она — сильно зверствует?

Словечко Александра отыскала — лучше не придумаешь. Это Полинка-то наша зверствует?

— Да нет, она нормальная, чего ты сразу так на неё…

— Вначале — они все нормальные. Посмотришь, что из неё через месяц будет.

Спохватившись, Саша судорожно расстегнула верхнюю пуговицу кофточки, пошарила рукой за пазухой, вытащила оттуда карточку, которая, как и у нашего утреннего пленника, висела на шее на цепочке, взглянула на неё и заметно успокоилась.

Непонятно, чего она так взъерошилась, что такого опасного сказала?

— Я с ней в одной комнате живу, — зачем-то брякнула я.

Сама не знаю, чего я хотела этим добиться, но уж точно не того, что получилось. Услышав мои слова, Саша ойкнула и отступила на шаг, с испугом глядя на меня.

— Что — правда? — Прошептала она. — Тогда я… я сама всё тут помою… ты только не волнуйся, ладно?

Тут я впервые за всё время пребывания в «Штуке» разозлилась по-настоящему.

— И что с того, что она со мной в одной комнате живёт? Из-за этого меня нужно бояться?

— Я тебя не боюсь, — смутилась Саша. — Просто я…

Всё оставшееся время, пока я мыла костюм, она, присмиревшая, сидела в стороне, посверкивая белками глаз. Несколько раз девочка порывалась мне что-то сказать, но не решалась.

Когда я закончила, Саша зачем-то проговорила.

— Мы их скафами называем.

— Кого?

— Ну, вот эти вот, — она указала подбородком на интернет-костюмы, — а то ты каждый раз говоришь «костюм», «костюм», а это неудобно.

— Ты мне лучше скажи, — попросила я, вытирая ладонями мокрый лоб. Мы стояли в туалете, и я мыла ведро, — ты по поводу того, что можно делиться очками шутила или нет?

Саша сначала не поняла.

— Ах, да, — вспомнила она, — ты же ещё ничего не знаешь! Говоришь имя, кому ты хочешь перевести очки, количество очков — и они тут же переходят на карточку того человека. Знаешь, что, — у Саши был такой вид, словно она на что-то решилась, — я в библиотеке в восьмом зале сижу. Если найдёшь меня — присаживайся, там и поболтаем.

Она убежала, так и не поблагодарив меня за те усилия, что я на неё затратила. Я едва ли обратила на это внимание, всё моё существо переполняла громадная радость. А ведь Полина могла бы уехать домой, так и не узнав, насколько просто было её спасти. (Долго думала, брать ли последний глагол в кавычки, но потом решила, что не стоит; спасение нашего «Генерального секретаря» должно стать самым настоящим, без всяких кавычек. А вот «Генеральный секретарь» — это, вне всякого сомнения, более чем сомнительный титул, вот его нужно обозначить кавычками. И вряд ли Полина согласится им стать.)

Две из свободных аудиторий, номера которых я запомнила, оказались на другом этаже. Лифт упорно возил меня с этого этажа на первый и обратно; на другой попасть не получалось. Те же аудитории, которые я могла осмотреть, оказались пустыми. Время — почти одиннадцать. Где так долго могут бродить наши ребята?

Та часть зала около лифта, где у меня в прошлый раз прибавилось количество очков, оказалась огорожена стойками с натянутыми между ними верёвками, вдоль которых бродили хмурые старшекурсники с красными повязками на рукавах.

Я посчитала, что немного начинаю разбираться в особенностях здешней жизни. Похоже, кто-то из учеников пытается разобраться в системе начисления и снятия очков. Времени было много: целое лето. Они думали, прикидывали, вычисляли и сейчас, в первые дни нового учебного года, проверяют свои летние выкладки.

Ну и ладно, удачи.

Только бы среди этих ребят не оказались такие, какие пристают к нам уже второй день. Или, может, это и есть они?

Все наши ребята оказались на крыльце. По тому молчанию, которое установилось при моём появлении, я поняла, что ждали именно меня.

— Где тебя носит? — Недовольно осведомилась Полина. На этом её выговор и ограничился; всё-таки она считала себя мне обязанной.

Неожиданно мне бросилось в глаза, как сильно она изменилась за несколько последних дней — похудела, осунулась, даже в глазах у неё появилась какая-то сумашедшинка. Казалось, что Полина за три дня прошедших дня повзрослела сразу на несколько лет.

Как она была не похожа на ту девочку, какой я впервые увидела её, когда она весело болтала с дежурным старшекурсником! Мне и самой казалось, что времени с тех пор прошло — месяц, не меньше.

Я уже упоминала, что очень не люблю быть в центре всеобщего внимания, но новая информация была настолько важной, что её нельзя было удерживать.

— Ребята! У меня есть для вас новость. Очень хорошая! — Я стояла на крыльце, словно на трибуне, все смотрели на меня снизу вверх. Как это ни странно, но у меня не было обычной робости. Может я начинаю привыкать к новой жизни? Общение с моей соседкой по комнате явно идёт мне впрок. С кем поведёшься, как говориться…

Я кратко пересказала, что мне удалось узнать про возможность делиться друг с другом очками. Закончила я свой монолог просьбой, хоть немного помочь Полине, у которой минус двести; мне показалось, что сама она попросить об этом напрямую постесняется. Я, например, про себя сказать постеснялась, хотя у меня было столько же.

— Пятьдесят моих — Ивановой! — Раздался первый несмелый голос.

— Семьдесят!

— Сто!

Ребята соревновались в щедрости, а Полинина карточка булькала беспрерывно.

Через минуту у Полины оказалось больше трёх тысяч очков. Сколько именно, я разглядеть не смогла: она быстро сунула карточку и расплакалась.

Впервые я видела, как она плачет по-настоящему, совсем по-младенчески закрыв лицо двумя ладошками, съёжившись и отвернувшись к стене. Я хотела её успокоить, но она только дёрнула плечом. Прошло много времени, прежде чем она успокоилась и, всё ещё продолжая всхлипывать, повернулась к ребятам, которые стояли перед ней, но смотрели в стороны: им было неловко видеть плачущую Полину.

Какой-то мальчишка года на два старше нас вышел из дверей школы и замер, очутившись на импровизированной трибуне и перед своеобразным митингом. Боком-боком, он прошёл мимо нас и быстрыми шагами стал удаляться прочь, беспрестанно оглядываясь.

Это разрядило всеобщую атмосферу, ребята рассмеялись. Полина тоже несмело улыбнулась.

— Когда моего папу выбрали Сенатором, — заговорила она прерывающимся от волнения голосом, — в самой первой своей речи он сказал, что постарается оправдать возложенное на него доверие. Я хочу повторить то же самое. И ещё. Если уж так получается с очками, я вам обещаю, что или мы всем курсом доучимся до конца или все сразу разъедемся по домам. Вот…

Это был очень трогательный и патетический момент. Забегая вперёд, с сожалением скажу, что за весь период нашего обучения в «Штуке» — единственный. Больше такого никогда не повторялось. Да и Полине, как мне кажется, уже через несколько минут стало стыдно за своё поведение, за то, что совершенно неожиданно для себя на виду у всех так расчувствовалась. А жаль. Мне, например, понравилось. Кажется, что за какую-то минуту мы все стали друг другу настолько близки, насколько это вообще было возможно.

Стало уже традицией, что именно я сообщала номера свободных аудиторий. Некоторые ребята подозрительно щурились в мою сторону, словно пытаясь разгадать секрет, как я так быстро могу их определять.

На сей раз свободная пара аудиторий находилась не напротив друг друга, а в противоположных концах здания.

— Мальчики — направо, девочки — налево, — распорядилась Полина излишне суховатым голосом. После происшедшего ей было немного не по себе.

— А можно наоборот? — Пошутил какой-то мальчишка.

— Можно, — не без юмора «позволила» Полина. — Девочки — налево, мальчики — направо.

Мы разошлись.

— Всё в порядке? — Шёпотом спросила она меня.

Я кивнула. Можно было бы сказать, конечно, сколько у меня очков, но я решила погодить с этим до вечера. А то как-то некрасиво получится, всё равно что брать в долг у человека, который час назад получил наследство. А до вечера со своим балансом я решила кое-как доковылять: всё-таки у меня работа не такая опасная, как у Полинки. Да и по жизни я не особенно высовываюсь.

Кстати, интересно, заметила ли Полина, что я ей баллы со своей карточки не переводила?

Аудитория оказалась как две капли воды похожей на вчерашнюю. Девочки забирались в костюмы, весело переговариваясь. Полина была задумчивой.

— Столько всего нужно сделать, — сказала она (наши костюмы висели рядом) — на обычный сайт можно спуститься с платформы персональника, понахватать всякой всячины — и подняться опять. А тут конструкция сайта — нечистый ногу сломит. Сейчас опять будет ночь, дождь, где наши домашние платформы искать — ума не приложу! И ещё не понятно, где нас выкинет! А на платформы как забираться? Маразм!

— Ты бы с Никитой поговорила, — предложила я. — Он целыми ночами в Сети висит. Наверняка об этом сайте он сейчас знает больше, чем все мы вместе взятые.

— Это дело! — Согласилась Полина, повеселев.

В Сеть нас выбросило внутри нашего корпуса. Увидев перевёрнутую мебель, мне сразу подумалось, что здесь, в «Штуке», очень неприятная традиция устраивать погромы жилых помещений. Хорошо, что пока только виртуальных и до нашей с Полиной комнаты в холле пока ещё никто не добрался. Не хватало ещё, чтобы и там кто-нибудь «навёл порядок»!

— Как тебе твоя платформа? — Подошёл ко мне Никита. Со вчерашнего дня я отвыкла видеть его маленьким, поэтому не смогла сдержать невольной усмешки.

— Я ещё там не была.

— Увидишь — не падай.

— Хватит мне падать. НапАдалась уже.

— Я в переносном смысле.

— После того, как я тебя увидела в оболочке старика-рокера, я уже ничему, связанному с тобой, не удивлюсь. Только вот если Красная Шапочка узнает, что ты разгуливаешь, пусть даже по своей платформе, не в этой оболочке, какая сейчас у тебя, у тебя будет куча проблем.

— А кто скажет? — Подозрительно прищурился он. — Не ты случайно?

Я заверила его, что нет, очень мне нужно на своих же наговаривать.

— Тогда всё в порядке.

— Скажи мне Никит, — я помолчала, собираясь с мыслями. — А может компьютерная программа по реалу бродить?

— Запросто! В виде дисков, — принялся перечислять он, — в виде распечаток разных…

— Нет, я про другое…, — прямо между нами из-под пола вынырнула какая-то наша девочка, мы отпрянули в разные стороны, потом продолжили разговор. — Я сегодня Красную Шапочку видела. В реале. Она даже дала до себя дотронуться.

Никита смотрел на меня гораздо дольше, чем Полина вчера. И взгляд у него становился таким же, как у неё — участливым и понимающим.

Как раз в это время подошла Полина.

— Иванова, — сказал мальчик, — ты бы поменьше Настю нагружала, что ли? Я не знаю, что вы там вечерами у себя в комнате делаете, но у неё компьютерные глюки оживают.

— Этот компьютерный глюк, как ты его называешь, триста очков с моей карточки снял!

Ребята, удивительно похожие, воззрились на меня. Первой опомнилась Полина.

— Бахмурова! — С угрозой в голосе начала она. — Совокупное количество очков на всех карточках — это фонд курса. Если ты такими темпами будешь разбазаривать народное достояние…

— Я, что ли, сама эти очки ей вручила, а? — Огрызнулась я, потом мне стало смешно. «Народное достояние»! Нашла словечко. И вправду, Генеральный секретарь, кто ещё будет оперировать такими категориями.

— Вот что, Наська, — предложил Никита, — расскажи свою биографию за сегодняшний день, только чтобы интересно было, а мы послушаем, а вместе решим, что с тобой делать.

Он, конечно, же шутил, но у меня такое чувство юмора прилива энтузиазма не вызвало.

— Давайте потом, в реале. Сейчас времени нету. Полина, ты вроде хотела с кем-то поговорить?

— Ага! — Она увлекла Никиту за собой, и они вполголоса принялись совещаться.

Вскоре мальчик ушёл.

— Сказал, что сейчас приведёт свою платформу, — доложила мне Полина, — а на ней уже мы доберёмся до наших.

— А как он её найдёт? — Полюбопытствовала я.

— Это его проблемы, — отмахнулась Полина.

— Хорошо, что он не вспомнил, как ты обещала, больше ни в чём кроме охраны его не использовать.

— Охрана — это работа, а то, что я его прошу сделать здесь — для него это так, развлечение.

Под Полининым руководством мы принялись наводить порядок в корпусе. Сначала она просто давала указания, куда и что складывать, потом не вытерпела, и сама принялась работать наравне со всеми.

— Пока им объяснишь, — буркнула она, проходя мимо меня, — проще всё самой сделать.

Куча мусора посреди помещения неумолимо росла. Наконец, появился Никита.

— Разойдитесь, чтобы я кого-нибудь из вас не форматнул, — сказал он и снова ушёл.

Очень долго ничего не происходило, потом куча мусора дрогнула, и составляющие её обломки принялись медленно расползаться по тем местам, где были до этого. Ребята, жавшиеся к стенкам, ошарашено наблюдали за всем этим.

— По-моему, форматирование — это как-то по-другому, — сдавленным голосом выразил общую мысль кто-то из мальчишек.

— Ребята! — Попросила Полина. — Когда Никита сюда войдёт, закройте свои уши ладонями, я буду сильно ругаться.

Когда интерьер нашего корпуса стал точно таким же, как был в то время, как мы в нём появились, вернулся Никита. Уши, само собой, никто не закрыл, ребята, напротив, с интересом принялись наблюдать, что сейчас будет.

— Я применил обратный операнд времени, — сообщил мальчик. — Подумал, что так будет лучше.

— Что ещё за обратный операнд? — Слабым голосом осведомилась Полина.

— Это гораздо эффективнее, чем если всё отформатировать, а потом заново программировать каждую вещь, — принялся объяснять он. — Правда придётся немного подождать, но что делать. Теперь время здесь будет течь с такой же скоростью, как и раньше, только в обратную сторону. К завтрашнему дню всё станет точно таким же, как было вчера.

— А потом придёт Красная Шапочка и начнёт наводить порядок, — пошутил кто-то из ребят и ойкнул.

— Ты чего?

— По-моему, у меня с карточки очки слетели.

— А ты болтай побольше, — посоветовали ему в ответ.

— Ребята! — Сказала Полина. — Не нужно лишний раз говорить… сами понимаете, о ком. У нашего курса не так-то уж много очков.

— Так что же, теперь о ней вслух даже вспомнить нельзя? — Удивлённо спросил кто-то.

— Если просто вспомнить, я думаю, можно, — ответила Полина. — Но ведь добром же её никто поминать не будет? — Потом её взгляд наткнулся на Никиту, они долго смотрели друг на друга. — Делай что хочешь, — наконец вздохнула девочка. — Ты меня уже утомил.

— Кто был на своих платформах и сможет их узнать со стороны? — спросил мальчик.

Оказывается, ребята из своих комнат в холле почти не выходили в Сеть, а те, кто выходил, даже не представляли, как эти платформы выглядят.

— Да ну вас! — Огорчился он. — Ладно, кто хочет со мной — пойдёмте, будем разбираться на месте!

Никитина платформа висела прямо около входа в наш корпус, выполняя функцию своеобразного козырька от дождя.

Пока мальчишки разбирались с платформами, мы под руководством Полины из фрагментов валяющегося мусора вытащили обрывки бумаг с вопросами и собрали из них целый экземпляр, который тут же размножили в сорока экземплярах.

— Сегодня сходим в библиотеку и осмотримся, — решила Полина. — А с завтрашнего дня вплотную начинаем заниматься учёбой. Иначе суета со всеми остальными вопросами грозит затянуться не на один день.

Прошло полчаса.

Мальчишки, смущённые, принялись просачиваться в корпус, ни на какие вопросы они не отвечали. Когда вернулся Никита, Полина потребовала объяснения.

— Все платформы болтаются в дальнем углу сайта. Сюда им подлёт запрещён.

— А как же твоя платформа? — Вкрадчиво поинтересовалась девочка. — Почему ОНА здесь?

— У меня там столько всего понапичкано…

— Откуда?

— Мы уже три дня в «Штуке» живём. Ты думаешь, что я всё это время только спал и ел?

Полина потёрла подбородок.

— Значит, ты можешь перепрограммировать остальные платформы, — сказала она полувопросительно.

— Не могу.

— Почему?

— Я не программист, — с непонятным вызовом ответил Никита, словно в этом факте была виновата его собеседница. — На этом сайте такая защита, что у меня программка каждые десять минут по всем швам трещит. Свою платформу я ещё могу поддерживать в рабочем режиме, а чужие — нет. Времени не хватит. И желания. Я не нанимался чужие компы налаживать.

— Тогда сделаем так, — тут же отдирижировала Полина. — Если ребятам или мне что-нибудь понадобится, будешь осуществлять связь между нашими платформами и сайтом.

— Ага, — тихонько сказал кто-то у меня над ухом. Я обернулась. Марек-Игорь стоял рядом и удовлетворённо кивал, углублённый в свои мысли и совсем не замечая меня.

— Ты чего такой довольный? — Не удержалась я.

Марек поднял глаза, увидел меня, лицо его на мгновение омрачилось.

— Не твоё дело!

— А всё-таки? Ну, пожа-алуйста, Маречек!

И снова моя уловка сработала.

— Она сказала «если ребятам или ей» что-нибудь понадобится.

— Ну и что?

— Она ребят на первое место поставила, а себя — на второе. А это очень даже хорошо.

— Ты молодец. Наблюдательный.

Марек недовольно фыркнул и отвернулся. Я покраснела, поняв, что тут, пожалуй, переборщила. Наверное, он сообразил, что я подлизываюсь.

Никита, наконец, соизволил возмутиться последними словами Полины:

— Ты сказала, что больше ни для чего меня не будешь занимать, только для охраны, — повторил он мою недавнюю фразу.

— Это в реале, — выкрутилась моя соседка. — А есть ещё виртуал. Это совсем другой мир. И обязанности тут у тебя будут совсем другие.

Никита вздохнул и кротко осведомился:

— Полиночка, может тебя куда-нибудь послать, а?

— И кому от этого хуже станет? — Спокойно осведомилась девочка. — Мне ты создашь только временные неудобства, а себе всю жизнь испортишь. Думаешь, я не отыщу среди нас ребят, которые за пару дней в программке здешних платформ разберутся? Отыщу, хотя и будет трудновато. А вот здоровье своё драгоценное в борьбе со мной ты себе попортишь, а потом уедешь домой. Тебе это очень надо?

Могу только предположить, что за мысли мелькали в голове у Никиты. Тем не менее, он согласился, едва заметно кивнув головой.

Я с облегчением перевела дыхание, а про себя подумала, что обязательно нужно будет вечером сказать Полине, чтобы она так сильно на Никиту не нажимала. Хоть я и не психолог, но почти уверена, что Никита — из тех ребят, которые могут один, два, три, двадцать раз стерпеть, а на двадцать первый всех врагов придётся собирать в одно целое из разных мусорных урн (Это я, конечно, образно выражаюсь). Полина хоть и пытается строить из себя опытного Навигатора, но неправильность её отношения к Никите видна невооружённым глазом.

Интересно, кстати, будет спросить, что думает по этому вопросу Марек; он не далее как минуту назад доказал, что анализирует такие мелочи, обращать внимание на которые ни одному нормальному человеку в голову не придёт. И его недовольство моей особой, кстати сказать, мне совершенно непонятно. Будь я мальчишкой — другое дело, среди лиц одного пола взаимная антипатия, ни на чём не основанная — обычное явление), но я — девочка, тем более, на взгляд многих (и на свой собственный) очень даже симпатичная. Не может быть, чтобы я не нравилась Мареку! Так, как он, ко мне ещё никто не относился. Нет, во что бы то ни стало я с ним подружусь, хотя бы из спортивного интереса!

Внешне переходы напоминают полупрозрачные теннисные мячики, висящие в воздухе. Во избежание путаницы их можно раскрасить в разные цвета или на каждом из них сделать надпись, куда он ведёт. У переходов есть второе название: ссылки; наверное, оно осталось от старого, неграфического, Интернета. Для того чтобы воспользоваться таким переходом, нужно сжать его обеими руками — и вы тут же попадаете туда, куда он ведёт.

В нашем корпусе нам удалось отыскать полтора десятка переходов. Шесть из них вели в библиотеку, ещё три — розового цвета, — в технические корпуса, остальные шесть — неизвестно, куда. Полина задумчиво жонглировала висящими в воздухе шариками. Наконец, решившись, обхватила руками один из них. Ничего не произошло, только шарик на несколько секунд вспыхнул изнутри багровым светом и вновь потух. Девочка недоумевающе захлопала глазами.

— Переход запрещён, чего тут непонятного, — пояснил Никита. — На этом Сайте много таких мест, куда нам доступ пока ещё запрещён.

— А ТЫ можешь туда пройти? — Полина выделила голосом слово «ты».

— Я — могу. Только смысла не вижу. Мне ещё в «Штуке» учиться не надоело.

— А всё-таки?

— Полина, ты вынуждаешь меня сказать какую-нибудь ересь. Территория Сайта прослушивается так же «плотно», как и наши комнаты, неужели ты этого ещё не поняла?

Девочка опустила глаза. Конечно, она всё это понимала.

— Ладно, если с платформами у нас ничего не получается, мусор расползётся по своим местам только завтра, пойдёмте в библиотеку, — решила она. — Хоть посмотрим, что там и как. Только распечатки с вопросами не забудьте захватить с собой.

Остальные переходы работали безукоризненно. Обхватив руками плотный тёплый от прикосновения чужих рук шарик, я даже закрыла глаза, а открыв их, увидела, что уже в библиотеке.

Полина уже выясняла отношения с каким-то мальчишкой с другого курса.

— Пятьдесят, — скучным голосом говорил он, глядя куда-то в сторону. — У других больше. А мне просто баллы нужны.

Иванова колебалась.

— А что ещё у тебя есть?

— Да всё что угодно! — Оживился старшекурсник, сообразив, что дело пошло. — Есть программы, чтобы передвигаться по воздуху, любые: от самых примитивных до навороченных. Оружие на любой вкус. И ещё…, — он наклонился и что-то прошептал в самое ухо своей собеседницы.

Полина размахнулась и со всех сил залепила ему пощёчину.

— Урод!

Мальчишка схватился за щёку и некоторое время насупившись разглядывал Иванову, потом резко повернулся и пошёл прочь.

— Кто это? — Подошёл к ней Никита.

— Торгаш, — презрительно бросила Полина, глядя вслед своему недавнему собеседнику. — Начал с копировальщиков, а закончил наркотиками. Пр-ридурок!

Последнее слово она произнесла так выразительно, что я невольно поёжилась. Зато Никита явно заинтересовался.

— Какими нароктиками?

— Тебе-то это зачем? — Подозрительно прищурившись осведомилась Полина.

— Просто интересно, чем тут люди занимаются. Нам тут ещё пять лет жить, надо же хоть примерно обстановку знать.

— ЭТО — тебе знать не нужно, — ответила она тоном, исключающим всякие дальнейшие расспросы. — И вообще, чадо малолетнее, если начнёшь заниматься чем-нибудь подобным, запомни — вылетишь из «Штуки» быстрее, чем кошка с собачьей выставки. И ни на какие твои заслуги не посмотрю. Понял? Не знаю, как другие относятся к сетевым наркотикам, но мой папка против, значит против и я. Вздую так же, как за настоящие. — Никита хотел что-то ответить, однако Полина холодным голосом предупредила. — Всё, вопрос закрыт.

Когда все ребята через переходы перебрались в библиотечный корпус, мы всей толпой двинулись по коридору первого этажа, прошли мимо залов с каталогами, мимо двери с цифрой один, два, три, остановились перед четвёртой дверью. Полина привычно пересчитала нас по головам. Я ждала, что она скажет что-нибудь вроде «Не отставайте» или «Не растягивайтесь», но она промолчала и решительно толкнула дверь. Войти красиво у неё не получилось: дверь открывалась в другую сторону.

Я уже привыкла к постоянным играм программиста сайта нашей школы с пространством, поэтому почти не удивилась, когда внутри небольшого, в общем-то, куполообразного корпуса за обычной комнатной дверью оказалась полная пустота. Вчера я заглянула в один из таких читальных залов и решила, что попала не туда. Оказывается — туда.

Прямо в воздухе висело три сильно чадящих факела, которые отбрасывали на пол едва видимые круги света. Только дверь за последним из ребят захлопнулась, факелы пропали, мы оказались в полной темноте.

— Не фига себе! — Не сдержался кто-то из ребят.

— Не ругайся! — Отозвалась Полина.

От их голосов не прозвучало ни малейшего эха, от чего можно было сделать вывод про обширность невидимого пространства.

— Пойдёмте вперёд, чего вы тут столпились! — Продолжила девочка и первой двинулась в темноту. Мы последовали вслед за ней. Вскоре нам пришлось возвратиться; впереди оказалась стена.

— Я недавно в байму такую рубился, — сказал кто-то из мальчиков. — «звёздный странник». Там на первых пяти уровнях точно такие же пещеры были и так же всё было в полной темноте.

— А в чём смысл — в темноте баймить? — Спросил девичий голос.

— Производителям нужно было, чтобы байма хоть чем-нибудь от других отличалась, вот они и напрограммировали: начало — в пещере и в полной темноте. А что ещё нового-то можно придумать?

Тут же развернулась обширная дискуссия, затрагивающая новейшие способы привлечения пользователей на свои сайты.

— А самое лучшее — это вообще — в космосе и на других планетах!

— Скажешь ещё! Самое интересное — это на земле, на твоей собственной платформе!

— Что там может быть интересного? Я свою платформу знаю лучше чем свои пять пальцев.

— В том-то вся суть. Когда ты всё так хорошо знаешь — и тут вдруг всякая чертовщина начинает происходить… У меня одна байма началась с того, что из под стола…

— Много вы понимаете! Вы вообще, наверное, настоящихбаймеров ни разу в жизни не видели.

— А ты видел?

— Я — видел! Самые сложные баймы — это, знаешь, какие? Это когда лунатик все твои мысли читает.

Лунатик — это было сленговое имя любого противника в Сетевой байме. Можно только догадываться про этимологию этого названия — при чём тут естественный спутник нашей планеты?

— Издеваешься? — Не поверил кто-то из девочек.

— А вот и нет! — Ответил тот же мальчик. — Наши ребята тоже думали, что ментоскопы в Сети это — какая-то туфта. А потом проверили — оказалось, что, да, на самом деле в некоторых играх мысли напрямую из головы читаются.

— Прямо в Сети? — Этот голос я сразу узнала: это спросила Мариша.

— Так я же тебе о том и говорю. Ты в того же «Странника» поиграй. Стоит тебе только подумать, что пойдёшь направо — и тут же все лунатики начинают вправо стрелять. У нас даже мастера появились: думают, что пойдут в одну сторону, а идут в другую — так и выигрывают.

Это дало мне пищу для размышлений. Одерживать победу только из-за того, что поступаешь не так, как думаешь — на это, по-моему, не каждый способен.

Например, я — пас.

Даже не представляю, как это можно: думать об одном, а делать совсем по-другому. Очень редко приходилось слышать о людях, которым удаётся обманывать ментоскопы.

Этот прибор — единственное техническое изобретение неземной расы. В 2477 году наши космонавты установили первый контакт с чуждой инопланетной расой, представителей которых сетевые СМИ тут же назвали макроранами (rana — лягушка (лат.) ПРИМЕЧ. АВТОРА), потому что они были похожи на земных лягушек, отличаясь от последних только громадным размером и наличием интеллекта. Ксенодипломатии в то время не просто не существовало: никто из Навигаторов в самом страшном сне не представлял, что может существовать дисциплина подобного рода. Именно поэтому к разумным лягушкам, живущих в другой части вселенной, отношение было снисходительным и в чём-то даже юмористическим. Снималось множество фильмов, в которых макрораны представали перед зрителями в роли недалёких созданий, живущих в пещерах и землянках, все помыслы которых были направлены на сохранение рода и на развитие ментальных способностей, которые, кстати сказать, были развиты у них не в пример сильнее, чем у землян.

В комедиях и даже драмах того времени наличие последней способности вуалировалось или подвергалось откровенной профанации. Зрители покатывались со смеху, разглядывая, как зелёное большеглазое существо, покрытое слизью, вместо того, чтобы спасти самую положительную и красивую героиню фильма, сидит в углу и тужится, пытаясь силой мысли обрушить не главного злодея шкаф, в то время как землянин, орудуя лазером и пулемётом, делает всё, что нужно сделать в такой ситуации, и, само собой, побеждает по всем параметрам.

Так продолжалось до тех пор, пока представители дипломатического корпуса не начали более чем явно выражать экспансионистские намерения.

— Наше существование связано с одной планетой, — ответил главныймакроран. — В вашем распоряжении — миллионы планет. Почему вы настаиваете именно на освоении нашей среды обитания? Вы считаете, что наша биологическая цивилизация не сможет противостоять вашей технической?

Вопрос был задан не по дипломатически жёстко. Представитель земной расы не привык к подобной прямоте, поэтому не нашёлся, что можно ответить.

Через месяц на всех компьютерах Земли, даже, говорят, на тех, которые по каким либо причинам не были подключены к Сети, на мониторах появилась одна и та же картинка — чертёж непонятного прибора.

«Это — демонстрация наших возможностей», — сообщил макроран, исполняющий роль дипломата.

Демонстрации хватило с лихвой. Больше земляне не помышляли ни о какой экспансии в мир макроранов. Сразу стало ясно, что нашей науке ещё долго не добраться до той планки, которую своим изобретением поставили макрораны: по их чертежам построили первый в мире когициоскоп — прибор для чтения мыслей. Чуть позже название упростили до ментоскопа. Сразу засекретить принцип действия прибора не удалось (как и всё гениальное, он был более чем прост), а потом уже стало поздно.

Правда, существовало одно НО: сердцем любого ментоскопа являлся чип, который обычная промышленность создать не могла. Учёные даже примерно не понимали, каким образом он работает. Это было очень обидно.

Однако макрораны поставляли эти чипы в неограниченных количествах. Взять их поставки на жёсткий контроль почему-то не получалось, постоянно выходило так, что в пунктах назначения контейнеров с чипами не досчитывались.

Именно поэтому очень быстро появилось множество самопальных модификаций основной схемы. Самый простенький — транслятор — одевался на шею домашнего животного, поэтому хозяин в любой момент мог точно знать, о чём думает его любимец. Самый же распространённый тип ментоскопа — официальный — служил атрибутом представителей власти.

Постоянно принималось множество законов, ограничивающих сферу применения ментоскопов. Один из них — самый последний — совсем недавно вообще запретил его продажу в Солнечной системе.

Принцип действия прибор прост: мозг любого существа, имеющего ту или иную степень интеллекта, излучает слабые биотоки. Ментоскоп воспринимает эти сигналы и перерабатывает в удобный для восприятия сигнал, как правило — аудио.

Я сразу задала себе вопрос: можно ли применять обычный интернет-костюм в качестве ментоскопа? Теоретически, для расшифровки биотоков мозга компьютер использоваться может. Для этого, правда, нужна большая и сложная программа, но последняя вполне может быть составной частью программы игровой. Однако для минимальной конфигурации ментоскопа нужно ещё устройство, которое являлось бы рецептором биополя. Обычный шлем для работы в Сети подобного компонента не имеет. Нет даже ничего, что хотя бы отдалённо напоминает это.

Значит то, о чём болтают ребята — это полная ерунда? Чтобы столько людей независимо друг от друга пришли к одному ошибочному мнению?

Как-то не очень в это верится.

Однако, я сильно отвлеклась.

Ребята разговаривали всё оживлённее и оживлённее и, казалось, полностью забыли о цели своего пребывания в темноте

— Что вы там разорались? — Раздался голос одного из старшеклассников, который появился откуда-то сбоку, на мгновение осветил себе лицо карманным фонариком.

— Слышь, мужик, где тут книги? — Спросил Никита.

— Новенькие? — Насмешливо поинтересовался незнакомый пользователь библиотеки. — Первоклашки? Пойдёмте!

Метров через десять мы подошли ко второй двери. Как я с облегчением отметила, за ней оказался самый обычный библиотечный зал — что ещё сказать. Шкафы с длинными полками, заполненные рядами книг в коричневых переплётах. Несколько мальчиков, сидевших на корточках и листающих толстые желтоватые страницы, оглянулись в нашу сторону. Помещение было довольно большим, не на одну сотню человек, а людей в нём было не больше десятка. Ровными рядами стояли столы, вместо стандартных стульев около них располагались кресла-качалки. Стен было не видно: всё пространство от пола до потолка занимали шкафы с книгами. Над каждым сидячим местом с потолка свисали большие лампы с зелёными абажурами.

Полина собрала всех вокруг себя.

— Так, ребята, — сказала она, — хватит нам ходить толпой, это уже становится смешным. По системному времени сейчас четырнадцать часов, в восемнадцать собираемся в нашем корпусе. В реал отсюда желательно не выходить. Никаких торговых операций не совершать, что бы и по какой угодно низкой цене вам не предлагали. В конфликты не вступать. То имя, о котором вы сами знаете, не упоминать. Ходите, осваивайтесь, постарайтесь за эти четыре часа ни во что не вляпаться. В крайнем случае, ищите меня, Бахмурову или Никиту…

Я даже вытаращила глаза от такого заявления. Я-то тут при чём?

Когда все начали расходиться, я подошла к Полине.

— Знаю, о чём ты спросишь, — не дала она открыть мне рот. — Просто к слову пришлось. Если вдруг и вправду кто-нибудь ребят подойдёт к тебе, постарайся уж как-нибудь разобраться. Если что-нибудь пойдёт не так, я тебя сильно ругать не буду.

И она ушла, оставив меня в полном одиночестве. В одной руке у меня была кипа бумаг с вопросами к экзамену, в другой — молоток, который я забыла оставить в корпусе. Вид у меня со стороны, наверное, был ещё тот!

И тут я вспомнила про Сашу. Не про мою сестрёнку, а про другую, негритянку, с которой познакомилась, когда чистила скаф. Что она там говорила? Что будет сидеть в восьмом зале? Сейчас — самое время продолжить знакомство. Полина нас зачем-то привела в четвёртый. Почему, интересно, именно в этот? Может «четыре» — это её любимое число?

Я, единственная из всех, вышла из читального зала и принялась пробираться к выходу. Факелы, являющиеся ориентиром входа, куда-то подевались. Мне долго пришлось бродить в полной темноте, пока я не нащупала на кирпичной, склизкой от постоянной сырости стене нечто, очень напоминающее дверь.

Это нечто и оказалось дверью, большой, деревянной и скрипучей. Сразу за дверью была крохотная площадка, от которой вверх вела винтовая лестница с высокими каменными ступенями. Вот так раз! Тут, оказывается, не две двери, и даже, наверное, не три, а гораздо больше. И все ведут в разные места, не только в читальный зал библиотеки.

Я очень любопытная, поэтому никогда бы не смогла себя простить, если бы не поднялась по лестнице и не посмотрела, куда она ведёт.

Подниматься пришлось долго. На стенах были нацарапаны непонятные символы, чем-то очень напоминающие китайские иероглифы (хотя, может быть, мне так кажется из-за того, что я ни одного из них не знаю), а каждая следующая ступенька казалась выше предыдущей.

В самом конце лестницы оказался тупик: путь мне преградила каменная стена. Можно было ожидать чего угодно, только не этого. Зачем строить длинную лестницу в никуда? Я даже постучала по стене рукой, прежде чем вспомнила, что я в виртуале. Впрочем, и в виртуале, чтобы напрограммировать такую стену, тоже нужны определённые усилия. Вон как красиво и качественно всё сделано, каждый бетонный шовчик виден, будто наяву. Если бы я не знала, что действие происходит в виртуале, сама бы ни за что не догадалась.

Я уже развернулась, чтобы пойти обратно, но тут за стеной послышался звук, очень тихий, на пределе слышимости. Я приложила ухо к стене. Монотонный невыразительный голос повторял одно и то же:

— … регламентируется конституционным правом, а управление государством — административным правом, а также разъясняющими его процессуально-правовыми предписаниями… — И, после паузы, снова. — …Регламентируется конституционным правом, а управление государством — административным правом…

Мне стало настолько страшно, что я сама не помню, как добралась до нижнего этажа. Даже здесь, в полной темноте, я чувствовала себя уютнее, чем там, наедине с этим жутким голосом. Наверное, именно так могли бы разговаривать зомби, если бы таковые существовали.

Наверное, именно чувство страха подстегнуло меня: не прошло и минуты, и я выбралась в общий коридор. Дверь с надписью «ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ N4» захлопнулась за моей спиной с глухим стуком, словно крышка гроба. Первый раз в жизни я испытала настолько острую любовь ко всему человечеству: хотелось броситься на шею каждому встречному.

— Ну его, это четвёртый зал, — шёпотом сказала я сама себе. — Вообще больше никогда в него не зайду!

Я несколько раз прошла взад-вперёд по коридору. Последний читальный зал был десятым. Я долго колебалась, прежде чем осмелиться хотя бы приоткрыть её. За ней, как и за дверью четвёртого читального зала, оказалась темнота. Однако мне очень не понравилось, что на внутренней стороне двери, на плотной металлической обшивке зияли крохотные дырочки, очень похожие на пулевые отверстия. Не скажу, что я эксперт по оружию, но на баймовых сайтах иногда бывала, а там некоторые детали, особенно касающиеся экипировки игроков, довольно реалистичны.

Ну, и что мне было делать?

В конце концов я уселась на корточки рядом с восьмым залом, где училась тёзка моей сестрёнки, и привалилась спиной к стене, решив одной в зал не заходить. На сей раз блок защиты в скафе оказался включен, но мне от этого было не легче. Точнее, легче, но ненамного. Когда в тебя стреляют из оружия среднего калибра, пусть даже виртуального — это в любом случае приятным быть не может. А кто знает, вдруг и в этом читальном зале такие же перестрелки, как в десятом?

Который раз я ловила себя на мысли, что все мои мысли заняты тем, что я пытаюсь отыскать во всём происходящем логику. Однако это пока ни к каким явным результатам не приводило. Складывалось впечатление, что здешний уклад жизни смоделировал человек с полным отсутствием всякой логики или с логикой настолько извращённой, что нужно было быть по меньшей мере сумасшедшим, чтобы её понять.

Казалось, чего уж проще: сделать большой красивый зал, один на всех, тем более, нас не так-то уж и много, всего двести человек (пять курсов, на каждом — сорок учеников), одну часть зала отвести для картотеки, другую — для самого, собственно говоря, читального зала. Вместо этого мы должны бродить по разным комнатам, антураж которых больше напоминает баймовые сайты, чем серьёзные помещения для обучения, и решать множество проблем, которые к процессу обучения не имеют никакого, даже самого отдалённого отношения.

Как выглядит обычная работа в Сети? Человек, выходящий в Интернет, оказывается на платформе, которая принадлежит его компьютеру. Платформа парит в воздухе над громадной виртуальной планетой, на которой располагаются сайты. Если вам нужно войти на какой-либо сайт, вы вводите команду, ваша платформа срывается с места — и через несколько секунд вы оказываетесь над тем сайтом, адрес которого ввели. Вам остаётся только спуститься вниз, на сайт, а там уже можно делать то, за чем, собственно говоря, вы здесь появились. Если это библиотечный сайт — можно начинать рыться в базах данных, если игровой — бегать по всяким пещерам с сокровищами или по любым другим порождениям фантазии программиста. Существуют множество сайтов самых разных направлений и с очень отличным друг от друга оформлением, все сетевики стараются переплюнуть друг друга.

Но всё-таки существует вещь, которая объединяет любые сайты — функциональность. Например, новостной сайт как правило, имеет вид множества крохотных комнат, в каждой из которых — стол, кресло, визор, поисковик. Это — то, что необходимо для получения новостей из любого, даже самого отдалённого уголка обитаемой галактики в любом удобном формате.

Финансовые сайты, к примеру, имеют более сложную структуру. Кабинет пользователя оборудован мониторами, показывающими состояние рынка ценных бумаг на крупнейших биржах, органайзерами, справочниками, электронными устройствами порой самого неожиданного назначения. Однако и здесь всё строго функционально и удобно.

Сайт же нашей новой школы, с моей точки зрения, по этим двум параметрам вполне мог бы занять первое место. С конца, разумеется. Полагаю, если сайт учебный, то всё в нём должно направлено на исполнение именно этой задачи — получения и проверки знаний. Что же получается в итоге?

Платформы наших домашних компьютеров болтаются в дальней части сайта. Это — ладно. Но почему их нельзя подогнать ближе к корпусу? Почему доступ на территорию сайта разрешён только из костюмов, то бишьскафов в учебных кабинетах, но не с компьютеров в холле? Почему, в конце-то концов, выдача книг в здешней виртуальной библиотеке «на дом» не разрешается? Что страшного будет в том, если я скопирую нужный файл и дома, в полной тишине, находясь на своей родной платформе, спокойно его изучу?

Почему-то мне пришло голову, что, будь я сетевым программистом и меня кто-нибудь попросил бы сконструировать как можно более неудобный учебный Сайт, работа на котором должна из простого процесса превратиться в сущее мучение, то больше чем здешний программист я сделать бы не смогла.

И последний, самый главный вопрос: зачем?

Полина уже попыталась ответить на этот вопрос, сказав, что преодоление возникающих трудностей должно сплотить наш класс в единую навигаторскую команду. Не очень, если честно, в это верится. Слишком уж много этих трудностей. И все какие-то… нелепые, другое определение подобрать сложно.

Ребята проходили мимо, занятые своими проблемами, весело щебеча, словно обычные люди в простой школе. Мимо прошла стайка девочек. Никто почему-то не горел желанием входить именно в четвёртый зал.

Однако мои усилия, наконец, увенчались успехом: невысокий мальчик восточной внешности, то ли китаец, то ли японец, я не умею их отличать, решительно дёрнул на себя ручку двери.

Я вскочила на ноги:

— Можно я с вами?

Он бросил на меня быстрый взгляд.

— Кто такая?

— Настя. Бахмурова

— Я спрашиваю, с какого курса?

— С первого.

Он подумал секунду.

— Ладно, пойдём. Вопросов не задавать. Держись правой стороны. Голову лучше пригнуть.

— Зачем?

— Ты что — идиотка? Я сказал: вопросов не задавать.

Мы шагнули в темноту. Я хотела взять моего невольного спутника за руку, но тут резко отдёрнул ладонь, словно я собиралась сделать что-то неприличное.

Мне приходилось идти, ориентируясь только на звук шагов. Не представляю, каким образом мне удалось почувствовать опасность, скорее всего сработала интуиция, то, в литературе называется шестым чувством. Я присела — и тут же над головой пронеслось что-то большое и тяжёлое, похожее на лопасть громадного вентилятора. Я едва сдержалась, чтобы не закричать и дальше двигалась чуть ли не на четвереньках, хотя больше ничего подобного не происходило.

Заскрипела отрываемая дверь, недалеко от меня появился светлый проём.

Я хотела поблагодарить моего спутника, но тот уже ушёл. Ладно, не хочет — не нужно, за ним я не побегу.

Интерьер этого читального зала в точности напоминал таковой же четвёртого: шкафы с книгами, столы, плафоны с лампами над столами, ребята, листающие книги. Разве что зелени было много: то там то сям стояли глиняные тазы с большими комнатными растениями. Я мельком оглядела помещение: Саши среди занимающихся не было. Это, впрочем, ни о чём не говорило: читальный зал был слишком большим, чтобы его можно было охватить одним взглядом; Саша вполне могла сидеть в одном из укромных уголков, каких тут было множество.

Просто ходить по залу и разглядывать сидящих там ребят мне показалось не совсем приличным, для начала было бы неплохо взять какую-нибудь книгу — а там уже будет видно, чем заниматься дальше.

Я уселась на первое попавшееся место — в глубокий стул с мягкими подлокотниками, и углубилась в изучение вопросов. Молоток пришлось положить на колени. Вот ведь незадача: что мне теперь до вечера всюду его за собой таскать?

Первый вопрос: Понятие предмета социологии. Закон и право — определения, этимология терминов; основные положения государственного устройства.

И далее, и далее… И всего таких вопросов сто двадцать восемь. Часть из них относилась к высшей математике, часть — к наукам естественного характера, но основную долю составляла всё-таки социология и сопутствующие дисциплины.

Нужно было бы, конечно, сообразила я только сейчас, сходить в зал каталогов и только после этого рыться в здешних книжных шкафах, однако возвращаться обратно через тёмное пространство, в котором за просто так можно потерять голову, лишний раз не хотелось. Мне пришлось искать нужную литературу вручную.

Перебрав несколько сотен книг, я остановилась на «Введении в теорию современного правового государства». Это название показалось мне наиболее соответствующим теме первого вопроса. Книга оказалась изрядно зачитанной. Я прихватила ещё несколько книг из этой же ячейки, потом прошла к длинному столу в конце зала.

С одной стороны от меня оказалась симпатичная светловолосая девочка, как и всем здесь, включая меня, ей было не больше восьми. Она окинула меня быстрым взглядом, тряхнув высоким «хвостиком», и снова склонилась над своими записями. С другой стороны — двое мальчишек, которые не обратили на меня ровно никакого внимания. Пыхтя от усердия, они увлечённо вычерчивали какую-то суперсложную схему.

Я даже забыла, что хотела поговорить с Сашей и открыла первую страницу.

Странное ощущение, к которому я уже начала привыкать. Очередная серия длинного сериала под названием «Прощание с прошлой жизнью». И называется она, наверное, «Начало учёбы». Первая книга, которую я читаю. Первый абзац. Первая мысль, которую мне нужно вложить в свою голову в качестве студентки.

«Право служило и служит тому, чтобы упорядочить сосуществование людей в обществе путем разработки разрешающих и запрещающих нормативов. Понимание правовых проблем отдельной личности в значительной мере облегчается, если понятны взаимосвязи, определяющие их. Существование современного правового государства не мыслится без размежевания функций законотворчества, государственного управления и юрисдикции. Законодательство регламентируется конституционным правом, а управление государством — административным правом, а также разъясняющими его процессуально-правовыми предписаниями…»

Что-то в прочитанном показалось мне знакомым. Я перечитала ещё раз, и вдруг меня словно громом огорошило: это были те самые слова, которые говорил странный нечеловеческий голос за каменной стеной в конце лестницы!!

Так страшно мне никогда не было никогда в жизни. Каким образом обладатель этого голоса смог узнать, что именно я буду читать через несколько минут? Зачем он это говорил? И, главное, как он узнал, что я это услышу?

У меня так сильно затряслись руки, что это было заметно даже в виртуале. Не представляю, какую глупость я могла бы совершить, если бы именно в эту минуту не появилась Саша. Тряхнув многочисленными косичками, она невозмутимо уселась рядом со мной, достала из сумочки кипу брошюрок и принялась раскладывать их по столу в известном только ей порядке.

Краем глаза Саша, наверное, увидела выражение моего лица, бросила на меня быстрый обеспокоенный взгляд.

— У тебя такой вид, словно ты привидение увидела, — прошептала она.

Её неторопливые точные движения, которыми она перекладывала с места на место свои бумаги, позволили мне немного прийти в себя.

— Что-то вроде того, — пролепетала я.

— Тише, — Саша по-прежнему избегала смотреть в мою сторону.

Я снова принялась за чтение и опять наткнулась на злополучный абзац про то, что законодательство регламентируется правовыми нормами. Теперь я более чем уверена, что этот факт запомню на всю оставшуюся жизнь.

Чернокожая рука с длинными тонкими пальцами положила мне на страницу лист бумаги, на котором от руки было что-то написано. Я вздрогнула, удивлённо взглянула на Сашу, та делала вид, что она тут не при чём.

«НЕ СИНУС ПОКАЗЫВАЙ КОСИНУС ЧТО ТАНГЕНС ТЫ КОТАНГЕНС МЕНЯ ЛОГАРИФМ ЗНАЕШЬ ФОРМУЛА»

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что читать нужно через слово. Только вот что это за шпионские страсти?

С как можно более невозмутимым видом я положила записку в карман, показывая, что всё поняла.

Я листала свою книгу, привычно поглощая строчку за строчкой, автоматически запоминала прочитанное, но основная часть сознания была направлена на ожидание того, что сделает моя соседка по столу.

Мальчики, вычерчивающие схему, куда-то ушли, на его место уселся тот китаец, с которым я сюда пришла. На меня он не обратил ровно никакого внимания. Я решила отплатить ему тем же. Не хочет он со мной общаться — не надо. Сама я ему навязываться не буду.

Следующую записку Саша передала мне минут через десять. Как и в прошлой, нужные слова в неё перемежались со всякими математическими терминами. Смысл записки заключался в следующем: я должна была выйти в общий зал и ждать Сашу около лестницы на второй этаж.

Удивляясь сама себе (влезать во всякие авантюры — это было совсем не в моём характере), я встала со своего места, тоскливо взглянула на книги, которые намеривалась просмотреть. Теперь их нужно расставлять туда, откуда они были взяты. Если бы я только знала, столько бы не набирала!

Сверяясь со сложными буквенно-цифровыми обозначениями, мне удалось разместить все книги, не знаю уж, насколько правильно я это сделала..

Я вышла за дверь библиотеки, встала на четвереньки и, стыдно признаться, в такой вот более чем позорной позе преодолела расстояние до двери в большой мир, почти не ошибшись в направлении. Несколько раз в воздухе свистело что-то, напоминающее лопасти пропеллера, я падала и вжималась в пол. Всё обошлось.

— Ты чего тут делаешь? — Подозрительно осведомился проходящий мимо мальчишка, когда я добралась до места, указанного Сашей и остановилась, поджидая её.

— Просто стою. А что, нельзя?

— Нельзя. Проходи, не задерживайся.

Я сделала несколько шагов в сторону. Он удовлетворился этим и ушёл. Я возвратилась на прежнее место. Тут же появилась Саша, воровато оглянулась по сторонам, привычным движением приложила палец к губам, поманила меня за собой. Мы поднялись на второй этаж и очутились в длинном коридоре. Одна стена была пуста, с другой стороны тянулся длинный ряд одинаковых металлических дверей.

— Здесь почти никто не бывает, — сказала Саша. — Это закрытые фонды.

— А как сюда можно попасть?

— Только с персонального разрешения Красной Шапочки.

— У меня его нету! — Испугалась я.

— А мы сюда и не собираемся заходить. Нам дальше.

В конце коридора, в торце, оказалась ещё одна дверь, деревянная, самая обычная (если такое понятие можно применить к виртуальным предметам), за которой обнаружилось крохотное помещение. Как только мы вошли, включился свет.

Уборочные механизмы, стоящие вдоль стены при нашем появлении зажужжали, кое-кто даже тронулся с места, но потом всё быстро успокоилось.

Саша пропустила меня вперёд, потом вошла сама, плотно закрыла за собой дверь, привалилась к ней спиной.

— Всё! — Широко улыбаясь сказала она. — Здесь можно говорить всё, что думаешь. Тут прослушки не работают.

Я подняла брови.

— Не веришь? — Она задорно хмыкнула. — Красная Шапочка — уродка, каких ещё свет не видел. — После этих слов помолчала минуту. — Вот видишь, — сказала она. — И ничего не происходит. Это — дежурная фраза для проверки. Если бы я сказала это в коридоре, очки с меня слетели тут же. Значит, говоришь, ты с первого курса?

— Да.

— И много вы успели узнать?

— Смотря, что ты имеешь в виду.

Саша уселась на корточки, обхватив руками колени, несколько секунд раздумывала, глядя в пол перед собой, потом вскочила на ноги.

— Задавай мне любые вопросы, а я буду на них отвечать. Только ответь сначала на мой. Почему ты мне помогла?

Я решила сказать правду.

— У нас было одинаковое количество очков. Я только начала учиться, а ты учишься уже давно. Мне было бы не так обидно вылететь из «Штуки», как тебе.

Девочка долго молчала.

— Ты в Бога веришь? — Вдруг спросила она.

Я почему-то смутилась.

— Да нет, как-то не получилось.

— Я думала, что только верующие такие альтруисты.

Саша протянула мне руку. Я пожала её, не скрывая охватившей меня радости. Немудрено: это был первый здешний человек, с которым у меня получилось познакомиться.

— Значит мы будем дружить, Саша?

Саша задумалась очень надолго, мне даже показалось, что она обиделась, наконец, произнесла.

— Только чтобы об этом никто не знал. А мои ребята вообще никогда не должны видеть нас вместе.

— Почему?

— У нас в «Штуке» нет такого понятия как «дружба». Все сразу подумают, что, если я со старшего курса, а ты с младшего, то ты сошлась со мной только для того, чтобы что-нибудь получить, а я помогаю тебе из-за жалости, из-за альтруизма или из-за чего-нибудь ещё.

— Но ведь это не так.

— Я знаю, — Саша улыбнулась одними губами. — Ладно, давай, спрашивай, у нас мало времени. Иначе меня могут спохватиться.

У меня в голове роились миллионы вопросов, я даже не сразу смогла сформулировать первую фразу.

— Это правда, что вся территория школы под контролем?

— Да. Аудио- и видеодатчики. Объёмного сканирования. Слышала о таких?

Я о таких слышала, поэтому ответила утвердительно. Главное отличие подобных датчиков в том, что пространство прослушивается как бы изнутри. Если в обычных датчиках качество воспринимаемого ими звука зависит от дальности расстояния между датчиком и источником звука, то в объёмных каждый кубический сантиметр контролируемого пространства словно бы снабжён отдельным микрофоном, звук одинаково хорошо слышен на любом удалении.

— Даже если ты будешь с кем-нибудь переписываться записочками, информация всё равно дойдёт до Красной Шапочки, — продолжила моя новая подруга. — Так что нет ничего такого, о чём она бы не знала.

— Зачем ей это?

— Чтобы контролировать нас. Если я правильно понимаю, такой способ — один из немногих, которыми можно более-менее поддерживать порядок в нашей «Штуке».

— С этим можно бороться?

Саша аккуратно приподняла узенькие плечи.

— Только вот такими партизанскими методами. Каждый курс изобретает что-нибудь своё. Способов много, нужно только над этим работать… Я не технарь, поэтому не надейся, что я смогу тебе что-нибудь объяснить.

— Ты вообще-вообще ничего не знаешь?

— Почему же — вообще ничего… мне, например, точно известно, что Красную Шапочку, когда о ней разговариваешь, по имени называть ни в коем случае нельзя. Тогда Программа тут же включает все прослушки и начинает передавать запись всего разговора ей самой. Так она всегда узнаёт, что именно о ней говорят.

— Как же вы тогда общаетесь?

— Элементарно! Мы вместо её имени называем какие-нибудь числа, каждый раз — разные. Например, кто-нибудь говорит, «Сегодня пятнадцатая полсотни очков с одного пятикурсника сняла». А ему отвечают: «Тридцать шестая совсем обнаглела. Вот ведь не найдётся никого, кто выяснил, кто она такая в реале, чтобы настучать ей по морде». А третий говорит: «Вы, ребята, про свою семьдесят восьмую поаккуратнее болтайте, как бы чего не было. Много было таких крутых»

— А почему каждый раз числа разные? — Полюбопытствовала я. — Не проще её каким-нибудь одним числом называть или прозвищем каким-нибудь?

— Не проще. День-два-три её так поназываешь, потом Программа может догадаться, кто именно имеется в виду.

Мы замолчали.

— А как вы это место отыскали? — Показала я взглядом на стены помещения, в котором мы сидели.

— Нам о нём пятикурсники сказали. За пятьсот баллов.

— Проще собраться где-нибудь за пределами школы.

— Каждый раз, как нужно сказать что-нибудь важное, собираться не будешь.

— Это точно. Вы всегда ЗДЕСЬ сидите, если хотите сказать друг другу что-нибудь важное? — Я сделала ударение на слове «здесь».

— Иногда бывает. Это — не одно такое место.

— Мне о нём можно сказать ребятам?

— Нет! — Быстро ответила Саша. — И то, о чём я тут тебе рассказываю — об этом как-нибудь так говори, чтобы никто не догадался, что это всё я тебе рассказывала.

— Зачем такие сложности?

— Ты просто не знаешь Красной Шапочки. Она иногда ребят выгоняла и за менее серьёзные вещи. То, что я тебе рассказываю — вы обо всём этом сами должны узнавать

— А вообще — кто такая Красная Шапочка?

Моя собеседница вздохнула.

— Всякое говорят. Мне, например, кажется, что это — программа.

— Почему?

— Слишком она… предсказуемая. И всегда всё знает. Человеку это трудно делать. А кто-то думает, что Красная Шапочка — это Михаил Сергеевич.

При упоминании этого имени я не смогла сдержать невольной усмешки. Саша это заметила.

— Вот. И все так смеются. А кто знает, чем он там в кабинете у себя занимается!

Мы помолчали.

— Я сегодня Красную Шапочку в реале видела, — у меня едва получилось произнести это твёрдым голосом.

Девочка кивнула:

— Она иногда выходит из компьютера.

— Как?!

— Откуда я знаю! — Досадливо поморщилась Саша. — Тут, в «Штуке», вообще столько всякой чертовщины происходит, что если во всём этом разбираться, трёх жизней не хватит.

— Это точно. Чертовщины, — подтвердила я, вспомнив голос за стеной.

— Только не вздумай кому-нибудь об этом сказать. Особенно когда приедешь домой.

— Почему?

— Как только мы выходим за пределы «Штуки», сразу включается подслушка в карточке. А по браслету сигнал передаётся сюда.

— То есть, пока мы учимся в «Штуке» нас контролируют постоянно? — Уточнила я.

Саша огорчённо кивнула.

— Но ведь так же нельзя жить!

— Получается, что можно. — Саша сжала мне ладонь, успокаивая. Руки у неё были холодными и сухими. — Не переживай. К этому быстро привыкаешь.

— К тому, что тебя постоянно контролируют? Не верю!

— Правильно, что не веришь, — тут же опровергла свои собственные слова Саша. — Но в любом случае, это всего на пять лет, так что…

Она встала, потянулась, разминая затёкшие ноги. Я продолжала сидеть, снизу вверх глядя на неё.

— А если на другую планету улететь и там всё рассказать кому-нибудь? Прослушка до туда достаёт?

— Попробуй. Вполне возможно, что, когда ты вернёшься, то окажется, что ты тут уже не учишься.

Я только вздохнула.

— Ты хочешь спросить что-нибудь ещё?

— Я много чего хочу спросить, только тебе это навряд ли понравится. Не хочу пользоваться твоей добротой.

— Ладно, чего уж там, пользуйся. Если бы не ты, я бы сейчас уже домой летела.

— А почему у тебя так мало очков на карточке?

Саша сцепила пальцы рук, словно на что-то решаясь.

— Это всё наши мальчишки. Только никому не говори.

— При чём тут мальчишки?

— Они к вам вчера подходили?

— И вчера, и сегодня. А когда мы не согласились исполнять, что они сказали, то очки с нас снимали. Кстати, а ты можешь хотя бы примерно описать механизм прибора, с помощью которого можно начислять и снимать очки?

Саша с новым интересом посмотрела на меня, в полутьме сверкнули белки её глаз.

— Ты технарь?

— Нет, я мальчишкам хотела сказать.

— Это слишком сложно. Да я и не знаю. Наши ребята над этим работают, но им ещё далеко.

— В смысле? Вы не умеете снимать очки? — Не поверила я.

— А что тут такого?

— А как же вчера..?

— Ага! — Хихикнула Саша. — Они куда-то позвонили — и очки слетели, верно?

— Ага.

— Они с пятикурсниками договорились. Знаешь, сколько тысяч наш курс заплатил за каждый такой звонок? Я даже говорить не буду — это полный антракт! Теперь мы все в жутком минусе. А у вас там какие-то боевики попались, наших ребят избили, а одного вообще куда-то утащили. Не знаешь, куда?

— Знаю. Его уже отпустили. Наверное.

Если бы только знать, что всё, происходящее вчера (да и сегодня утром, кстати сказать), — блеф, то можно было бы выбрать совсем другую линию поведения и избежать ненужных жертв!

— Я, кстати, против была, когда мы все голосовали, — извиняющимся голосом проговорила Саша, — трёх голосов не хватило, будь они неладны!

— Интересно, а ваш главный «за» был или «против»? У нашей Полинки, например, контрольный пакет акций, так вроде это называется — пятьдесят один процент в любом голосовании. Хоть она и говорит о демократии, но, мне почему-то кажется, как она захочет — так и будет. А у вас как?

— У Катьки-то? Да она вообще не голосовала. Сказала, что все эти голосования — полная ерунда.

Я даже дар речи потеряла от такого заявления.

— И вы её пустили командовать?

— Она ни у кого не спрашивала. Ты, кстати, её видела. Мы с ней разговаривали перед тем как Красная Шапочка пришла.

— Она рыжая такая, с косичками?

— Ага.

— Видела. И только тогда поняла, как нам с Ивановой повезло. Она ни за что бы ни сделала так, как эта ваша Катька. Ей бы даже в голову не пришло оставлять кого-то наедине с Красной Шапочкой. Она скорее сама бы из «Штуки» вылетела, чем подставила бы кого-нибудь из своих.

— Давай не будем об этом, ладно? У нас тоже многие Катькой недовольны.

— А революцию не получается устроить? — Полюбопытствовала я.

— Кому она нужна эта революция. — Горько вздохнула Саша. — Все сидят тихонько по своим комнатам, главное, чтобы их не трогали — и ладно, — она едва заметно улыбнулась. — Почему-то на всех курсах главные — девочки.

— Это потому, что мы умнее мальчишек.

— Мы не умнее, мы просто быстрее развиваемся, — поправила меня Саша. — А чуть позже наш интеллект выравнивается. А пацаны — они предприимчивые — вот и вылезают на все посты.

Мы ещё немножко пообсуждали девчоночьи проблемы, связанные с нашей нелёгкой жизнью в мире мальчишек. В конце концов, Саша заторопилась:

— Ладно, мне уже пора. Извини, конечно, но если кто-нибудь из наших узнает, что я тут с тобой болтала…

— Не бойся, не узнают. Я хотела ещё кое-что спросить. Зачем перед входом в читальные залы…, — я замолчала, не в силах подобрать нужные слова.

— Это как в баймах, — ответила девочка, — для того, чтобы войти в зал нужно преодолеть какое-нибудь препятствие. Я всегда в восьмом занимаюсь, там проще всего проходить, над головой большая железная штука кружится — и всё. Самое сложное — во втором: там пол качается, иногда на сто восемьдесят градусов переворачивается. Меня даже вырвало пару раз.

— А в десятом?

— Стреляют.

— Насмерть?

— Да ты что! — Непритворно испугалась Саша. — Больно, конечно, обидно, сколько бы ни прошёл, после каждого попадания к самому входу возвращаешься, но не насмерть, нет! В четвёртом самое главное — правильное направление выбрать. Если не туда пойдёшь — можно заблудиться и до вечера там проходить.

— Мы всем классом в самом начале туда зашли.

— И как — заинтересовалась Саша, — выбрались?

— Представь себе — нет. До сих пор там ходим.

Саша расхохоталась, сверкнув в полутьме белоснежными зубами.

— Ладно, теперь самый последний вопрос. Тут очень…, — я запнулась, подыскивая нужные слова, — очень трудно учиться?

Девочка тяжело вздохнула.

— Я много раз думала, что, где бы я теперь ни очутилась, что бы со мной ни произошло, хуже, чем здесь, мне никогда не будет.

Я взяла её ладонь в свою руку и не нашлась, что можно ответить. Девочка порывисто встала.

— Всё, мне пора.

— Когда мы сможем встретиться?

— Номер телефона запомнишь?

— Да.

Она назвала несколько цифр.

— Это — мой домашний телефон. На выходных можешь мне позвонить, я домой приезжаю примерно раз в месяц. Как-нибудь пересечёмся.

Мы расходились по отдельности, словно в старых шпионских фильмах, сначала вышла Саша, вслед за ней — я.

Как только я спустилась вниз, меня угораздило столкнуться с тем парнем, который уже сделал мне замечание несколько минут назад.

— Что ты делала на втором этаже? — Без обиняков спросил он.

В прошлый раз я ничего предосудительного не совершила, поэтому притворяться мне почти не пришлось, теперь же пришлось сделать значительное усилие, чтобы выглядеть спокойной.

— Я просто заблудилась. — Как можно более дружелюбным голосом объяснила я. — А что?

И очень не вовремя вспомнила, что на моей карточке — минус двести. Если этот мальчишка имеет желание и возможность снять с меня баллы, мне придётся туго.

— Ещё раз тебя в этом крыле увижу — пеняй на себя.

Он ушёл, а я, всё более ускоряя шаги, пошла по коридору к знакомой двери с цифрой «8». Когда я предыдущие два раза без приключений преодолела тёмное пространство между коридором и читальным залом, это придало мне чувство уверенности; я расслабилась, чего мне делать не следовало.

Мне показалось, что дверь совсем рядом, я приподнялась, и тут же затылок обожгло тупой болью. В глазах на мгновение потемнело, хотя, кажется, как может потемнеть в глазах, если вокруг и так полная темнота?

Полагаю, что некоторое время я даже провела без сознания, прежде чем рассудок не прояснился и я не смогла двигаться дальше. Само собой, теперь у меня даже помысла не возникало подняться на две ноги. Даже преодолев границу читального зала, я несколько шагов проползла на четвереньках. Несколько ребят, оглянувшись на меня, хихикнули. Это отрезвило меня. Стараясь сдержать стон боли, я выпрямилась в полный рост и направилась к шкафу с книгами, где стояло злополучное «Введение в теорию». Если бы дело происходило не в виртуале, а в реале, дело вполне могло бы закончиться сотрясением мозга и как минимум неделю пришлось бы носить бинты. Однажды я целый месяц пролежала в больнице с сотрясением мозга; не скажу, что у меня от этого остались самый радужные воспоминания.

Саши не было. Я уселась на своё прежнее место, оказавшись в полном одиночестве, что меня, кстати сказать, порадовало, и углубилась в текст.

Время летело незаметно. Я поднимала глаза к большим часам, висящим на противоположной стене и с удивлением замечала, что прошло полчаса, час, полтора часа, два… Когда стрелки изобразили без четверти шесть, я решительно захлопнула книгу.

Всё. Хватит. На первый вопрос я могла ответить без запинки. Совокупно с этим я узнала ещё множество вещей, которые вполне могут пригодиться для ответов на другие вопросы, не только по социологии.

Где-то в подсознании мгновенно, словно электрическая искра, проскочило несложное вычисление: сто двадцать восемь вопросов, на каждый — два часа, двести пятьдесят шесть часов, если заниматься по шесть часов в день — сорок два дня и шесть в периоде. Гораздо больше месяца, который остаётся до экзамена. Да, пожалуй, не стоит тратить на один вопрос так много времени. Часа будет вполне достаточно, тогда к экзамену можно будет успеть подготовиться.

Та-ак, а что там дальше? Вопрос номер два: «Векторное исчисление и теория матриц. Основы тензорного исчисления. Тензоры, их свойства, правила действий над ними»

Я чуть не вскочила с места. Как я вчера не задумалась над содержанием этого вопроса? Они что — офонарели?! Им теперь что — весь учебник по тензорному анализу пересказывать?! Тем более, несмотря на всю мою любовь к математике, о тензорах я имела самое общее представление.

Но моих знаний хватало, чтобы понять, что нет смысла разбираться в тензорном исчислении, если не имеешь представления про исчисление векторное, а чтобы освоить векторное нужно, как минимум, знать, что такое матрицы. И всё это в одном вопросе!! Тут не то что двух часов — недели будет недостаточно!

Перехода в наш корпус я не смогла найти, поэтому под привычным для нашего сайта проливным дождём мне пришлось бродить между корпусами, отыскивая наш. Все они были похожи один на другой, отличаясь друг от друга незначительно лишь размерами.

Во время своих блужданий я встретила нескольких наших ребят, совместными усилиями нам удалось добраться до корпуса. Мы, конечно, сильно опоздали.

— Семнадцать! — сказала Полина, глядя на меня. — Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один, — сосчитала она моих спутников. — А где остальные?

Я пожала плечами. Полина ушла. Я подошла к девчонкам, которые примостились вокруг разбитого дивана; из разорванной во многих местах кожи сиротливо торчали пружинки.

— Кто разбирается в тензорной математике? — Спросила я.

На меня воззрились так, словно я спросила что-то совсем несусветное.

— Я этим немножечко занималась, — отозвалась незаметная русоволосая девочка. — А тебе зачем?

— Тебя как зовут?

— Лена Прокопова.

— Полина сегодня утром предложила заниматься вместе, — объяснила я. — Это хорошая идея. Я это поняла уже на втором вопросе. Не знаю, как вам, но мне одной в этом не разобраться.

— И что? — Не понимала моя собеседница. — Хочешь, чтобы я это тебе объяснила?

— Не мне. Всем.

— Я не смогу — всем, — смутилась Лена.

— А мне бы одной объяснила?

— Тебе бы — да.

— Тогда и всем остальным сможешь.

— Не смогу.

Я не стала её переубеждать, потому что не представляла, как это можно сделать. Ещё несколько дней назад я была точно такой же, боялась вставить слово в разговор, в котором участвовало больше двух человек, чуть что — сразу начинала краснеть, а всё закончилось тем, что сегодня мне пришлось произнести речь перед четырьмя десятками не очень знакомых людей — и я ни разу не запнулась. В психологии это называется практическое преодоление комплексов.

Кстати, о психологии. У нас ведь есть Марек!

Он сидел в стороне от всех и что-то записывал в тоненькой тетрадке в клеточку. Когда я подошла, он тут же захлопнул тетрадь.

— Чего тебе?

Я кратко объяснила ситуацию. Марек оглянулся, на кого я показываю.

— Типичная тихоня, — тут же определил он. — Флегматико-меланхолический тип. Такую можно поймать только на чувстве вины.

— И что ты будешь ей говорить?

— Почему я? У тебя самой языка нету, что ли? Попытайся донести до неё мысль, что общество нуждается в ней, а она его посылает без всякой на то причины — вот и всё. Могла бы и сама, кстати, сообразить.

— Я не уверена, что у меня получится, — замялась я.

— Какие вы все, бабы, беспомощные! Ладно, сейчас я приду.

Он появился через минуту, бесцеремонно, словно ледокол, вклинившись в плавное течение нашего разговора.

— Эх, ты! — Сказал он, близоруко поверх очков вглядываясь в объект своей работы. — Тебя как человека попросили… Трудно, что ли?

И ушёл.

— Да нет, не трудно… — забормотала Лена, виновато хлопая глазами. — Ладно, я объясню, только…

Она даже не смогла придумать, что именно «только». Я в очередной раз восхитилась Мареком. Он всё-таки молодец, несмотря на все свои причуды.

— Наябедничала, — сказала мне Лена. Я даже не совсем поняла, спрашивает она или обвиняет.

— Я просто попросила его помочь нам.

— Всё равно ты наябедничала, не отпирайся.

На сей раз обвинение последовало от одной из девочек, которая с интересом слушала наш разговор.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — спокойно парировала я. — Наябедничать можно только начальству, а Марек — один из нас. Логично?

Это было логично, и со мной все согласились.

Время от времени открывалась дверь, и в корпус просачивались группки наших ребят — по два-три человека.

Только в восьмом часу вечера собрались все сорок.

— Нет, ребята, так не пойдёт, — сообщила Полина. — Было же сказано: в шесть часов.

— Мы заблудились!

— Переходов не было!

— А что, нельзя было догадаться, что всё так будет?

Мы дружно выбрались в реал.

Я ожидала, что школьные коридоры будут пустынны, и крайне удивилась, когда поняла, что вечером они ещё более оживлены, чем утром или днём. Многие ребята только заходили. Улучив момент, когда мы проходили мимо стендов, я пробежала глазами по расписаниям. Самые ранние занятия начинались в 6.10 и заканчивались в 17.40. А сейчас уже больше семи!

Вопрос: что тут все делают?

По дороге в холл я рассказала Полине про эпизод с Мареком и Леной.

— Преподавателя по математике ты отыскала, молодец, Бахмурова. А что касается Марека… Сколько бы ты его не хвалила, но какой-то он непонятный.

— Из-за того что назвался не своим именем?

— Хотя бы.

— А по-моему, он просто обычный грубиян.

— Ты хоть раз в жизни видела таких примитивных грубиянов?

— Нет.

— Вот. И я тоже.

— Радует только то, — сказала я, — что нам ещё пять лет с ним учиться, за это время по любому успеем выяснить, кто он такой.

— Лучше бы побыстрее. Помнишь, я тебя просила обойти наших ребят и проанкетировать их?

— Помню.

— Вот сегодня ты этим и займёшься.

Мне оставалось только согласиться, что я и сделала.

— Часика через полтора, ладно? Мне нужно подготовиться.

Очутившись в комнате, мы занялись своими делами, Полина принялась рисовать электрические схемы. Когда заканчивалось место на очередном листке, она брала следующий и состыковывала его с предыдущим наподобие мозаики. Я принялась составлять список вопросов, которые нужно будет задавать ребятам, но в голову упорно ничего не лезло. Не написав и полудесятка строк, я со вздохом отложила персональник в сторону. Полине в это время перестало хватать места на столе, и она со всеми своими бумагами переместилась на пол.

— Что это ты делаешь?

— Рисую пускатель антигравитационной установки.

— Зачем?!

В моём голосе прозвучала такое изумление, что моя соседка по комнате подняла голову и внимательно посмотрела на меня снизу вверх.

— Ты издеваешься? Как это — зачем? Мы же договорились: я нарисую схему пускателя, а ты в это время сделаешь схему питания…

— Когда?

— В библиотеке. Как раз перед тем, как я с Ромкой поругалась.

— Ты с Ромкой поругалась? — Продолжала недоумевать я. — Когда? Меня ведь там не было!

— Где тебя не было?

— В библиотеке. Точнее, в том читальном зале, где была ты с ребятами. Я сразу же ушла.

— Куда — ушла?! — Прервала меня Полина. — Я сразу же сказала, никому не расходится, и мы всё время были вместе, на виду друг у друга. Ты даже на минуту не могла никуда уйти. Тем более, мы с тобой за столами напротив сидели — визави, так, вроде, это называется?

Я долго молчала, приводя мысли в порядок, несколько раз испытующе взглянула на подругу, пытаясь определить, не шутит ли она. Нет, она не шутила. И лицо у неё было серьёзным, даже обеспокоенным. (Немудрено: соседка по комнате с ума сходит, тут любой начнёт волноваться!)

— Полина, — как можно мягче проговорила я. — Я тебе сейчас дословно процитирую твои слова, попытайся вспомнить, говорила ты их или нет. Только хорошенько вспомни, это очень важно.

— И что же я такого сказала? — Подозрительно осведомилась девочка.

— Как только мы вошли в читальный зал, — начала я рассказывать, тщательно подбирая слова, — кстати, в четвёртый, я не знаю, почему ты именно его выбрала, ты сказала, что ходить всей толпой — это уже становится смешным, поэтому можно разойтись, а в шесть часов назначила встречу в нашем корпусе.

— Ничего такого не было! — Возмутилась Полина. — Мне бы в голову не пришло такое ляпнуть! Я, наоборот, сказала, что первые несколько дней, что бы ни случилось, в Сети будем держаться вместе. Хватит с меня проблем в реале, чтобы ещё и в виртале с кем-то сцепиться!

Всё, что говорила Полина, было очень логично, настолько, что я уже была готова усомниться в правильности моих собственных воспоминаний. Действительно, Полина не за что бы ни отпустила ребят самостоятельно бродить по сайту «Штуки» в третий день их обучения, когда они ещё ничего не знают и с лёгкостью могут влипнуть в любую неприятную ситуацию.

Но ведь и я же не сумасшедшая!!

Несколько минут мы молчали.

— Мы ведь всё это время были рядом друг с другом, — пролепетала Полина, пытаясь осмыслить случившееся. — Не совсем рядом, но, по крайней мере, в куче. И никак не может быть, чтобы у тебя было одно, а у меня — другое.

— Если только…

— Что?!

— Если только нам не создавали индивидуальныйвиртуал. Для каждого.

— Бахмурова, окстись! Ты представляешь, сколько для этого нужно программных ресурсов?

— Представляю. Много. Но ты сама говорила, что правительство на нашем обучение экономить не намерено.

— Но не до такой же степени!

Очень вовремя пришёл Никита.

— К вам можно?

— Заходи, — сказала Полина.

— Чего это вы какие-то странные?

Мы сообщили новость.

Подойдите к первому попавшемуся человеку и скажите ему, что его фамилия на самом деле Мазардухниев и на самом у него десять братьев и двенадцать сестёр, а потом посмотрите ему в глаза.

У Никиты стали точно такие же.

— Вы офонарели, — сказал он.

— В каком читальном зале мы сегодня занимались? — Вместо этого спросила я.

— В тридцать восьмом.

— Их всего десять, — ответила я. — По крайней мере, в моёмвиртуале. — И мы все сначала были в четвёртом.

— Один читальный зал на всех, — тихо сказала Полина. — Зато такой большой, что в нём все ученики «Штуки» умещаются. И ещё на три таких школы места бы хватило.

Последовавшая немая сцена была достойна пера Гоголя.

— Я полагал, что хоть немного Интернет знаю, — слабым голосом сказал Никита. — Оказывается — я в нём вообще не разбираюсь. То, что вы сейчас говорите — у меня в голове не укладывается.

— У каждого своя виртуальная реальность, — подвела я итоги.

— Но зачем, зачем?! — Воскликнула Полина.

— Вот это нам и нужно выяснить, — мрачно сказал мальчик, — и чем быстрее, тем лучше.

Мы долго сидели, думая каждый о своём и время от времени косясь друг на друга. Наконец Полина не выдержала.

— Никита!

— У?

— Я там, в твоёмвиртуале, как себя вела?

— Как обычно. Задиралась вовсю. Показывала, кто там главный. Тебя Маришка в лужу посадила. Ты с ней о чём-то там поспорила, а она оказалась права.

Полина покраснела.

— Ничего этого не было! — Принялась оправдываться она. — Сам понимаешь. С Ромкой слегка поцапалась — это было, не спорю. И опять же из-за Маришки. Я ей замечание сделала, пустяковое, в общем-то, а он на меня сорвался, словно пёсик цепной. Только в его виртуале этого, наверное, не было. То-то я смотрю: он ходит, как ни в чём не бывало, даже улыбается мне, хотя я думала, что только мы в реал выйдем — он мне в лоб даст.

— За нами постоянно наблюдает Программа, — последнее слово Никита произнёс таким выразительным голосом, что написать его со строчной буквы было бы преступлением против истины, — анализирует каждый наш шаг, а потом в соответствии с этим моделирует поведение каждого из нас в сети. Вот и всё.

— Думаешь, я для каждого такая… — Полина запнулась, подыскивая нужное определение.

Мне пришлось подсказать:

— Эгоистичная.

— Как бы не так! — Последовало энергичное возражение. — Если бы я была эгоистичной, то заботилась бы только о себе.

— Необязательно, — сказал Никита.

— Обязательно! «Эго» — в переводе с латинского — «я».

— Можно удовлетворять свои амбиции заботясь о других. Вот если бы ты не стала главной на нашем курсе, что тогда?

Полинка посмотрела на него с видом мученицы первых веков христианства.

— Что тогда? — Рассеянно повторила она. — Не знаю. — Помолчала, раздумывая. — И вообще всё это ерунда! Я бы в любом случае, рано или поздно, стала главной. Есть у меня что-то такое…

— Харизма, — подсказала я.

— Может быть, — отозвалась моя подруга. — Это по-научному. А по-человечески, у меня столько эгоизма, что хватает энергии заботиться не только о себе, но и о других.

— От скромности ты не умрёшь, — фыркнул мальчик.

— Точнее, от её отсутствия, — поддакнула я.

У Полины стало такое несчастное лицо, что я тут же перевела разговор в более практическое русло.

— Надо бы ребятам сказать.

— Точно! — Подскочил Никита. — Прямо сейчас всех соберём.

— Не нужно никого собирать, — слабым голосом отозвалась Полина. — Сейчас всё равно нужно будет всех обойти, чтобы составить анкеты. Вот во время анкетирования каждому и объявишь. Ладно, Настя?

По этому вопросу я поняла, насколько Полина выбита из колеи последними событиями; обычно она меня называет Бахмуровой или Настюхой.

Я молча кивнула.

— Хоть что-то стало понятно, — заметил Никита. — Всё-таки три дня учимся, пора хотя бы один ответ получить, а то вокруг одни вопросы.

— И что за ответ? — Заинтересовалась Полина.

— Почему вход на сайт с платформ в холле запрещён.

— И почему же?

— Если каждый работает в своём виртуале, а тут появится кто-нибудь со стороны, то вся синхронизация может рассыпаться.

Тут мы перестали понимать происходящее и хором спросили:

— Как это?

Мальчик поморщился:

— Даже не знаю, как это объяснить. Ну, представь, ты в своём виртуале с Ивановой ссоришься, а Иванова в своём виртуале воркует с тобой как ни в чём не бывало. И тут врываюсь во всё это безобразие я на своей платформе с тутошнего компа. Что я увижу?

— И что же ты увидишь? Ты ведь, кстати, уже врывался сегодня. — Вспомнила Полина. — Ничего странного не заметил?

— Не обращал внимания, но вроде бы нет. Похоже, эти виртуалы вначале сосуществуют друг с другом, потом, чем больше мы совершаем действий, тем больше они расходятся. Время от времени, наверное, они даже соприкасаются, — принялся вслух раздумывать мальчик, — когда что-нибудь начинает идти одинаково, но ненадолго. Я влез в виртуалы утром, когда ещё ничего важного не успело произойти, тогда у всех нас был почти один виртуал. А вечером это навряд ли бы получилось.

— Только не пробуй этого второй раз, пожалуйста, ладно? — Тут же попросила Полина. — Не нравится мне почему-то всё это.

— А кому нравится? — буркнул в ответ Никита. — Сейчас я ребят приведу — попробуем с ними всё обсудить.

У меня вызвал подозрение тот факт, что он так ничего и не пообещал.

Через пять минут Никита привёл с собой ещё трёх мальчишек, одного из них я очень даже хорошо знала — это был Маринин Ромка, остальных двух я просто время от времени видела рядом с Никитой.

— Это Денис, это — Андрей! — Представил их мальчик. — Они в технике тоже немного шарят.

Ребята без лишних церемоний расставили стулья вокруг Полининого кресла и уселись на них, так, что моя соседка очутилась в центре полукруга. Я устроилась чуть поодаль.

Все долго молчали, никто не решался заговорить первым. Наконец, Никита откашлялся:

— Ребята, надо что-то делать, что ли?

Они заговорили одновременно, перебивая друг друга… Не рискну пересказывать содержание этого диалога, слишком уж много там было технических терминов, скажу только, что минут через двадцать разговор сам собой увял. Я слушала их со смешанным чувством жалости и стыда. Не скажу, что после разговора с Сашей я знала куда больше их, но то, что мне было известно — это было бы существенным дополнением в картину происходящих событий. Но я же обещала никому ничего не говорить! Только вот кому я это обещала — живому человеку или программе?

Впервые в жизни мне приходилось выбирать из двух зол: предать мою дружбу с Сашей (с которой, кстати, даже подружиться толком не успела) или оставить в полном неведении наших ребят. Я не была оригинальна и выбрала меньшее.

— Ребята! — Тихо сказала я. — Сейчас я вам кое-что скажу, только не спрашивайте, откуда я это знаю, хорошо? Полина, дай мне, пожалуйста, сто очков, а то у меня минус двести!

— Триста — Бахмуровой! — Сказала Полина. Наши карточки булькнули.

— Теперь рассказывай! — Потребовала она.

Я пересказала мой разговор с Сашей, почти дословно. Я ожидала, что с моей карточки начнут слетать очки, особенно когда перешла к способу, каким образом можно обмануть программу, называя вместо имени того персонажа, который всем набил оскомину (это я так сказала), что-нибудь ещё, например, любое число. Как ни странно, моя карточка оставалась безмолвной.

Реакция ребят на мой рассказ оказалась… как бы сказать поточнее… в общем — предсказуемой. Полина вытаращилась на меня так, словно видела впервые в жизни, Никита мрачно поглаживал подбородок, глядя на меня так, как смотрели, наверное, палачи, размышляя, как бы половчее отхватить своей жертве голову, остальные просто кривились, будто выпили что-то не то.

— Бахмурова! — Не выдержала, наконец, Полина. — Ты откуда всё это знаешь?

— Я же просила не спрашивать.

— А я буду! — Взвизгнула девочка. — Я должна знать, что происходит вокруг! — И тут же снизила тон голоса. — Или это в твоёмвиртуале было?

— Я не уверена, что это был мой виртуал. Точнее, я кое-кому помогла в реале, и за это он мне рассказал всё это.

(Я намеренно применила мужской род местоимения, чтобы ввести в заблуждение тех, кто решит выяснить, кто есть кто, в первую очередь — Красную Шапочку)

— И ты ему пообещала, что не скажешь, кто он такой? — Догадался Никита.

— Я пообещала, что вообще ничего никому не скажу. Даже то, что я только что сказала.

— Ладно, — потухла Полина. — Считай, что ты оправдана: своими тремя сотнями очков ты распорядилась с толком.

Следующие несколько минут мы сидели, молча глядя друг на друга. Разговор не получался. Как могло быть иначе, если каждое слово, сказанное здесь, могло стать известным Красной Шапочке? Если за любую удачную идею, высказанную вслух, могли слететь очки?

— Нам нужно собраться где-нибудь за пределами «Штуки», — сказал Ромка. — Нейтрализовать карточки гораздо проще, чем бороться с датчиками объёмного сканирования.

Никита кивнул.

— Я уже пытался разобраться с какими-то безделушками на сайте. Вся техника там — биотическая.

— Биотическая?! — Хором воскликнули остальные ребята.

— Биотическая, — спокойно подтвердил мальчик. — Как у ранов. Поэтому разобрать какой-нибудь механизм и посмотреть, что там внутри не стоит и пытаться — всё равно не получится. Максимум, что мы можем сделать — это обернуть карточки в какой-нибудь сильно экранирующий материал.

— В эти выходные можем встретиться у кого-нибудь дома, — предложил то ли Денис, то ли Андрей, я ещё не научилась их различать.

— Карточки я беру на себя, — вызвался второй из них. — На каких бы волнах они не передавали сигнал, его всегда можно экранировать. Я поэкспериментирую…

— Соберётесь у меня дома, — сказала Полина. — Места там достаточно.

— У тебя? Там одной охраны, наверное, — дивизия, — сказал Никита. — И тут — мы. Сомневаюсь, что нас подпустят хотя бы на пару километров к твоему дому, пока не проверят каждую митохондрию в наших клетках и лояльность к власти всех родственников до пятого колена. Не нужно мне такой радости.

Рома активно закивал: ему тоже это было не нужно.

Полина помрачнела, потом её лицо вновь озарилось радостью:

— У нас есть участок в Греции. Есть такой островок — Лемнос — это недалеко от Болгарии, у нас там дача. С охраной там никаких проблем не возникнет, мне нужно только предупредить их, что вы приедете. Я вам потом скажу, как туда можно добраться.

— Много там людей? — Деловито осведомился Никита.

— В охране? Человек десять, наверное, — растерялась Полина.

— Я имею в виду — вообще. Обслуживающего персонала.

— Не знаю, никогда этим не интересовалась. — Уловив несколько недоумённых взглядов, Полина сочла нужным пояснить. — Они приучены на глаза не показываться. Если я никого не вижу, откуда мне знать, сколько их там — двое, двадцать, двести…

— Ну, по поводу двухсот — это ты положим, загнула, — отозвался Ромка. — Не может там быть двух сотен человек.

— Ты просто не видел этой дачи. Там и две тысячи человек может уместиться, а мы о них никогда не узнаем.

— Полина! — Сказала я со своего места. — У меня такое предложение. Если уж мы решили собраться на твоей даче, этого не стоит делать из-за пятерых человек. Можно пригласить весь наш класс.

— Согласна! — Тут же ответила моя подруга. — Я бы и сама это предложила, только не успела. И ещё, Никит, ты натолкнул меня на одну очаровательную идею. В папиной резиденции есть один хитрый кабинет, где он ведёт все переговоры, его стены обшиты каким-то материалом, который не пропускает ни один вид излучения. Не помню, как он называется, но в его описании есть фраза про «абсолютную экранизацию». Я дам команду, чтобы к следующим выходным таким материалом обшили то помещение, где мы соберёмся. Тогда можно будет говорить всё что угодно без всякого опасения. Как вам такая идея?

— Ты представляешь, сколько это будет стоить? — С тихим ужасом в голосе спросил Денис.

— Папа будет только рад, если я позволю израсходовать на меня хоть какую-нибудь сумму, — отмахнулась Полина. — Тем более, я это не так-то уж и часто ему позволяю. Больше возражений не будет?

Никита выразительно посмотрел на Андрея, тот сразу заговорил, словно получил разрешение.

— Идея очень даже очень. Но почему бы не пойти дальше? Можно обернуть этим материалом наши карточки…

— Ты думай, чего говоришь! — Бросил Никита со своего места. — Я вот, например, сейчас подумал и сообразил, что ничего у нас не получится. Весь наш разговор до этого — полная туфта! Карточка должна постоянно подавать сигнал на браслет. А если ты обернёшь карточку — никакого сигнала не будет. И если мы соберёмся в экранируемом помещении — мы тоже исчезнем со всех датчиков. Это будет всё равно, что мы оставим карточку дома, а сами пойдём куда-нибудь прогуляться…

Ребята разошлись. У меня, наконец, пропало ощущение, что события последних трёх дней непонятны только мне, а все остальные, включая мою многоуважаемую соседку, ведут себя так (или, по крайней мере, хорошо притворяются), что всё в порядке, а если и происходит что-то не то, то это в пределах нормы.

Полина хотела снова приняться за чертёж, но отложила бумаги в сторону, с огорчением посмотрела на уже начерченные схемы, в позе лотоса уселась на своё любимое кресло, задумалась, подперев голову руками

— Не представляю, что теперь со всем этим делать, — сказала она. — Мы с тобой вообще ни о чём таком не договаривались?

— Нет.

— Жуть!

— Это точно. А на какой вопрос ты отвечаешь?

— На пятнадцатый.

— С какой стати?

— Мы договорились, что каждый возьмёт себе по одному… — она хлопнула себя рукой по лбу. — Ведь и этого тоже не было!

— Не было, — подтвердила я. — И по математике я лектора, получается, не смогла отыскать.

— Что ещё за лектор? — Заинтересовалась девочка.

Я рассказала всю историю с самого начала.

— Так не пойдёт! — вскочила Полина. — Именно в этом эпизоде я намерена разобраться до конца! Нужно хотя бы примерно прикинуть, насколько программе хорошо известен характер каждого из нас. Если я правильно понимаю, в этом эпизоде каждый из ребят вёл себя типически: Лена — стеснялась; ты — пыталась ей помочь с помощью Игоря, то бишь Марека; сам же Марек, то есть, Игорь, то есть, нет, правильно — Марек — помогал ей, причём в своей обычной манере.

— И что ты предлагаешь?

— Когда будешь опрашивать ребят, то обязательно поговори с каждым из них, что именно происходило тогда.

— Хорошо.

Хоть я и сказала «хорошо», но на самом деле мне было так плохо, что хуже не придумаешь. Если у каждого в нашей школе свой реал, то как быть с тем, что говорила мне Саша? И была ли она на самом деле или это — персонаж Программы, следящей за порядком? С другой стороны, Саша ведь, когда назначала мне встречу в читальном зале — она ведь в реале находилась?

— Так ведь жить нельзя! — Плаксивым голосом прервала мои размышления Полина. — Я уже начинаю забывать, что было в реале, а что — в виртуале. Минуту назад меня Никитка эгоисткой обозвал, ещё через минуту даст мне в лоб, а потом я забуду, где это было — в компьютере или на самом деле! И как мне себя с ним тогда вести в следующий раз?

— Такое, думаю, ты не забудешь, — улыбнулась я.

— Хорошее забывается быстрее, чем плохое, — философски заметила моя соседка.

— Ты по-прежнему считаешь, что все эти трудности — для того, чтобы крепче сплотить нас?

— А как иначе?

— По-моему, нас наоборот хотят как можно дальше развести друг от друга.

— Мне тоже иногда начинает так казаться, — подумав, ответила Полина, — и я бы с тобой охотно согласилась, если бы не одно громадное «но»: я не вижу в этом ровно никакого смысла.

— Я тоже.

А про себя я подумала, что, может быть, когда мы увидим во всём происходящем смысл, лучше нам от этого не станет.

— А по поводу твоего эгоизма… — решила я обнародовать давно не дававшую мне покоя мысль. — Всё равно ты бесчеловечная в самом нехорошем смысле этого слова. Вчера, когда Машку стошнило, что ты сказала в первую очередь? (Это, кстати, было в реале, я это точно помню) Не посочувствовала ей, не бросилась вслед успокаивать, а сразу про костюм принялась волноваться, что он внутри загрязнился.

— Я так и думала, что ты начнёшь обвинять меня во всех смертных грехах. Только вот согласись, Настюха, в мировой истории ещё не было примеров, чтобы кого-то в десятилетнем возрасте сверстники кого-то называли на «Вы», так ведь?

Я бы с удовольствием промолчала, но Полина смотрела на меня так выжидательно, что мне пришлось кивнуть.

— Вот, а меня вчера назвали на «Вы», если ты не заметила. Если бы я вела себя неправильно, ничего этого не случилось бы.

Я снова была вынуждена согласиться.

— Кстати, в первую очередь я подумала не про костюм, а про то, что моя мысль разделить мальчишек и девчонок по двум классам оказалась очень удачной. Если бы Машку стошнило при мальчишках, она бы этого не вынесла, как бы её нашКошмарик не уговаривал.

— Как ты нашего Марека назвала? — Фыркнула я, не сдержавшись. — Кошмарик? Это точно!

Полина сосредоточенно склонилась над своим персональником, через несколько минут подняла глаза:

— Кстати, Бахмурова, не забудь это записать где-нибудь.

— Что?

— Ну, то, что я тебе говорила, как меня на «Вы» назвали.

— Это ещё зачем?

— Когда через много-много лет в какой-нибудь энциклопедии знаменитостей будут писать мою биографию, было бы неплохо, чтобы упомянули об этом факте, который достаточно выразителен, чтобы…, — она не договорив, расхохоталась, опустив голову в ладони.

Я тоже несмело хихикнула.

Шуточки у неё, однако! А я уже было почти поверила в её претенциозность. Но в краешке сознания у меня осталось подозрение, что, может быть, она и не шутила.

— Ты чего на меня так смотришь? — Встрепенулась Полина.

— Просто так. А что — нельзя?

— Можно, смотри, что с тобой поделать. — Она встала с кресла, по-кошачьи грациозно потянулась, подошла ко мне, заглянула мне через плечо. — А что ты там пишешь?

— Составляю список вопросов к моему опросу. Даты рождения ребят нужно писать?

— Всё пиши. И даты рождения, и даты смерти, и имена всех родственников, и их даты рождения, адреса, имена собачек и кошек, сыновей и дочерей… Я потом сама разберусь, что мне нужно, что нет.

— Это ещё зачем?!

— Мне с ребятами пять лет учиться. Откуда я знаю, что мне завтра или послезавтра понадобится? Тем более, информация — это очень дорогое изделие, она никогда лишней не бывает.

— Считай, что ты меня убедила… Кстати, ты собаками никогда не занималась?

— Как ты узнала?! — Изумилась Полина. — Я тебе об этом никогда не говорила!

— Догадалась, — улыбнулась я одними губами.

Не рассказывать же мне, в конце концов, что анализировать порядок слов в предложениях меня научил Марек. Только заядлая собачница может в списке сначала поставить кошек и собачек, а потом сыновей и дочерей.

Все наши комнаты были пронумерованы. Я начала свой обход с той, на двери которой висела цифра «один» и вышла из неё через полтора часа. Тёзка Полины с фамилией Феоктистова и Илона Кравцова — обе дочерна загорелые, черноволосые, подвижные и очень-очень похожие друг на друга, словно две родные сестры, встретили меня так бурно, словно я была их самым близким родственником, который вчерашним вечером умер, а сегодняшним утром воскрес и теперь пришёл, чтобы сообщить про себя эту новость. Они напоили меня чаем с каким-то очень замысловатым домашним печеньем (мои домашние «пирожки» закончились ещё вчера), а потом так же осторожно, как Коля Белохвостиков, принялись меня расспрашивать, как давно мы — Никита, Полина и я — знаем друг друга

— Да что вы, сговорились, что ли! — Не выдержала я. — Мы все познакомились три дня назад!

Девочки переглянулись с таким видом, что сразу стало ясно: мои слова они не ставят ни в грош.

— Вообще-то я пришла задать вам пару вопросов, — сообщила я, решив, что пора, наконец, взять быка за рога. — Точнее, пятнадцать. Иванова досье на каждого составляет.

— Это ещё зачем? — Насторожилась Илона. Я отличала её от Полины Феоктистовой только по одежде.

Мне стало понятно, что им не понравилось слово «досье», которое я упомянула не совсем удачно. Немудрено, я бы от такого тоже вздрогнула.

— Было бы странно, если бы она, будучи главной нашего курса не знала, кем руководит.

— Руководит? Ну-ну, — бросила Полинина тёзка и отошла в сторону, давая понять, что тему развивать не намерена.

Это её последнее «ну-ну» мне очень не понравилось. Зачатки будущего бунта? При случае я решила намекнуть моей ненаглядной соседке, что не всё гладко и спокойно в датском королевстве. Или не стоит пока её волновать? Ладно, пройду всех ребят, а там видно будет.

Илона сначала принялась отвечать на вопросы, однако постепенно разговорилась, я едва успевала записывать, сколько у неё тётей и дядей, кто где живёт и кто чем занимается.

— Дядя Фред — это брат моей мамы, живёт на Цитрее, Жардэрроз 81-B, — рассказывала мне Илона. — Он художник. Я даже два раза к нему в гости ездила.

— Это не нужно… Говоришь, 81-B? — Я лихорадочно записывала.

— Ага. Когда мы у него были последний раз, он собирался жениться. Как тётеньку звали — из головы вылетело, только помню у неё комплекция, за три дня на граве не облетишь, а бегает как девочка. У неё ещё три сына, совсем взрослых…

— Про сыновей не нужно, — перебила я её. — У меня тетрадка скоро закончится.

Полина оказалась менее разговорчивой, ответила на пятнадцать вопросов, которые я ей предложила; но сверх этого не сказала ни слова.

Уже собираясь уходить, я вспомнила о просьбе Ивановой.

— Девчата! У меня для вас новости. Совсем недавно мы вычислили, что виртуал в «Штуке» у каждого — свой.

— Это как? — Нахмурилась Илона.

Полина тоже поглядывала на меня с недоверием.

Я, как могла, объяснила положение вещей. Девочки ошарашено переглядывались, но мне ничего не говорили. Устав ждать, я поднялась.

— Ладно, пойду я. У меня только один, самый последний вопрос: мы сегодня в читальном зале вместе были или нет?

— Иванова сама нас распустила, — ответила Илона. — И все тут же разбежались.

До этих слов я была полностью уверена, что из читального зала ушла я одна.

Забегая вперёд, могу сказать, что именно в читальном зале виртуалы ребят разделились окончательно. Если до читального зала кое-что совпадало, то слова Полины о том, что можно расходиться слышали абсолютно все и все тут же разбежались! Полина, считая, что держит все нити руководства в своих руках, оказалась в глупом одиночестве!

Выйдя из их комнаты, я взглянула на часы и ужаснулась. Если на каждую комнату тратить полтора часа, а комнат — двадцать, это сколько же мне времени нужно?!

В следующей комнате оказались мальчишки.

— Мне нужно заполнить анкету, — сразу заторопилась я, поздоровавшись. — Меня Иванова послала.

Один мальчишка меня даже не заметил, он находился в Интернет-кресле. Второй, светловолосый, круглолицый, остриженный почти налысо, настолько смутился, что даже не пригласил меня сесть.

Я села сама.

— Фамилия, имя, отчество, дата рождения, — прочитала я первый вопрос.

— Дронов Алексей Вячеславович, родился года в СевернойЛатинии 25 сентября 2584 года.

— У тебя там папа с мамой жили?

— У меня нет родителей. Они на права не сдали. Я в детском доме жил.

— А ты их помнишь?

— Нет!

В его голосе послышалось лёгкое раздражение.

Я посмотрела на него и поняла, что Лёша меня не обманывает и на самом деле ничего не знает. У суперов, кстати, очень редко бывает, что они не помнят или не могут объяснить какие-нибудь обстоятельства своей жизни, потому что начинают воспринимать происходящее вокруг чуть ли не с первых минут после рождения.

Просмотрев остальные вопросы, я пришла в некоторое замешательство. Все они так или иначе касались родственников респондентов. А что делать, если ни одного родственника нет?

— Где был твой детский дом, Лёша?

— В ***.

Мне всегда казалось, что дети, выросшие в детских домах, без родителей, должны хоть чем-то отличаться от прочих детей. Например, я очень люблю Сашеньку; не представляю, как могла бы прожить без мамы; а папа, по-моему, — самый лучший из всех мужчин, которые есть вообще. Как можно существовать без осознания всего этого? Когда нет мамы, к которой можешь прибежать и пожаловаться на разбитую коленку? Когда нет папы, который, ты точно это знаешь, защитит тебя от всего плохого, что только может быть? Когда нет маленьких братика или сестрички, о которых можно позаботиться?

— Тебе плохо было в детском доме, Лёшенька? — Тихо спросила я. А потом подумала, что Лёша — первый и единственный мальчик, которого я назвала уменьшительно-ласкательным именем.

И не испытала при этом никакого дискомфорта.

— Почему же плохо? Хорошо, — улыбнулся мой собеседник. — За мной все ухаживали. Никто меня не обижал. А сюда меня отправили без всяких экзаменов. Нас там было шесть человек.

— Что же это за детский дом такой? — Удивилась я.

— Частный. Семейный. Очень маленький. И элитный. А папой у нас был дядя Вова. Очень хороший дяденька. Прямо как Михаил Сергеевич.

Это сравнение вызвало у меня целую бурю эмоций. С другой стороны, чем мне не понравился нынешний директор «Штуки»? Точнее, тот человек, которого считают за директора? Что он мне такого плохого сделал, что я сразу насмехаться над ним начала?

— И ещё у меня сестра есть.

— Родная?

— Нет, приёмная. Точнее, я приёмный.

— Ты хочешь сказать, что она — твоя сводная сестра?

Лёша молча кивнул.

— Как её зовут?

— Катя Мелетина.

— А отчество?

Лёша надолго задумался.

— Её папу Витей зовут.

— Значит, Викторовна.

— Может быть. Но это неточно.

— Где она живёт?

— Апрель-4, Четвёртая область, город Становой, 67.

— Это далеко.

Мальчик кивнул.

— А её родители тебя, значит, удочерили, то есть, усыновили?

— Нет, они меня почему-то не очень любят.

— Но ты же сказал, что Катя — твоя сводная сестра…, — растерялась я.

— Мы с ней договорились, что я буду её братом, но Катины родители…, — Лёша замялся.

— Тогда я просто напишу, что она — твоя лучшая подруга.

— А это надо?

— Что?

— Писать адрес, дату рождения, если она просто подруга.

— Надо, Лёша.

Он только кивнул, заранее соглашаясь со всем.

— Тебе, наверное, даже в гости не к кому съездить.

— Почему не к кому? Я в детдом могу поехать, если захочу. Или к Кате. Потихонечку, чтобы никто, кроме неё, меня не видел.

— А хочешь съездить ко мне домой в гости? — Предложила я, сама не ожидая того, что скажу.

— Зачем?! — Лёша вроде бы даже испугался.

— Просто так. Ребята часто друг другу в гости ходят. Не будет ничего такого, если ты приедешь ко мне.

Мальчик согласился. При этом у него было такое странное лицо, словно он ожидал, что я сейчас рассмеюсь или начну над ним издеваться.

Бедненький.

Наверное, все детдомовские дети — такие. Я больше чем уверена, что никогда в жизни он по-настоящему не отмечал свой день рождения. И никто никогда не дарил ему никаких подарков.

Я бы так не смогла…

Анкету я заполняла быстро. Лёшу с его отсутствием родственников было не о чем спрашивать. Увлекался он точным науками и, в основном, теоретической алгеброй. Довольно банально для супера, как мне показалось.

Его сосед в это время вышел в реал. Он снял шлем и, щурясь, стал оглядываться вокруг. Увидев меня, встрепенулся, вскочил с кресла:

— Здравствуйте!

Я сразу подумала про Полину, которая несколько минут назад хвасталась, что её называют на «Вы». Хотя, с другой стороны, не живи я с ней в одной комнате, на меня вряд ли бы кто-нибудь обращал бы особое внимание. И «тыкали» бы, словно обычной девчонке.

— Привет! Мне анкету нужно заполнить для Ивановой.

Он просмотрел список вопросов.

— Стасов Денис Викторович, — забубнил мальчишка так, словно отвечал скучный урок. — Родился 5 мая 2584 года в городе Донец Воронежской области…

Никаких сюрпризов Денис Стасов мне не принёс. Мама у него была медсестрой, папа работал главным заместителем управляющего в каком-то банке. В остальном его биография была самой заурядной из всех возможных. Я даже заскучала, пока мы не добрались до блока вопросов, связанных с родственниками. У него, так же, как у Илоны, их оказалось множество.

— Кем, говоришь, он работает?

— В строительной фирме, менеджером. А его жена — тётя Аня — стюардессой в Космофлоте. Она родилась на десять лет раньше его на Альтаире-4. У неё пять братьев и три сестры…

Я едва смогла сдержать стон отчаяния. Ну почему люди так плодовиты?!

Когда я закончила с записями, время приближалось к десяти вечера.

— Ребята, у меня для вас новость.

— А чего таким замученным голосом? — Осведомился Денис.

— Мне нужно будет сказать это ещё семнадцать раз.

— А почему не двадцать восемь?

— Комнат всего двадцать, в одной я уже была, Никита с Полинкой и так всё знают, так что…

На ребят новость о том, что у нас всех разные виртуалы, не произвела особенного впечатления.

— Я почти был уверен, что будет что-то похожее, — тихо сказал Лёша.

— Откуда?

— У меня есть один хороший знакомый в Сети, он много всякого о «Штуках» рассказывал. И говорил, что Сеть тут какая-то странная. Два человека могут зайти на один и тот же сайт, провести там целый день — и ни разу не встретиться друг с другом.

Я бы с удовольствием пообщалась с Лёшей на эту тему, но время меня начинало поджимать.

— Ладно, ребята, я пойду, мне пора…

Мы живём в холле всего три дня, и наши комнаты только-только начинают приобретать черты их владельцев.

В мальчишеских царит лёгкий мужской беспорядок, все вещи, как правило, свалены в какое-нибудь одно место, одежда пока ещё лежит в сумках, всё это вытаскивается на белый свет по мере необходимости.

Комнаты девочек отличаются порядком и какой-то даже гротескной чистотой. Всё аккуратно протёрто, вычищено, выбито и выстирано. Всякие мелкие детали — безделушки, салфеточки, а в комнате Мариши — даже плюшевые игрушки, создают ощущение особого девчоночьего уюта, который, по-моему, появляется сразу, стоит только любой девочке войти в первое попавшееся помещение помещение и переставить там с места на место несколько вещей.

Это было первое, о чём я подумала, когда очутилась в следующей комнате, настолько сильно она отличалась от стереотипов, что я успела выстроить. Книги — обычные, бумажные, которые сейчас можно найти разве что только в антиквариатных лавках, громоздились друг на друга, образовывая собой нечто вроде миниатюрных башен и стен между ними. Всё остальное пространство оказалось занятым всякими деталями и электронными приспособлениями, большинство из которых я видела впервые в жизни и могла только догадываться об их назначении. Непонятно, каким образом можно было всё это перевезти сюда, помниться, не было никого, кто заявился бы в «Штуку» с персональным фургоном.

А самое главное — это то, что обитатели этой комнаты оказались девочками!

Одну из них я немножечко знала — рыжеволосая, довольно плотная, но не толстая, она один раз имела возможность отличиться — как только Красная Шапочка разгромила наш виртуальный корпус и Полина оказалась настолько выбитой из колеи, что не могла связать двух слов, эта девочка пыталась взять инициативу в свои руки, точнее, Полина так подумала (но это не важно). Всё это закончилось ничем: дочка Сенатора оказалась не из слабонервных и быстро вырулила ситуацию в нужное русло. Тем не менее, эту рыжеволосую я имела возможность запомнить.

— Добрый день! — Сказала я.

— Привет, Бахмурова! — Ответила вторая девочка, не сходя со своего места. Она лежала на кровати с пакетиком орешков в одной руке и стаканом какого-то напитка в другой. Она была русоволосой, очень даже симпатичной (на мой взгляд), носила большие круглые очки, которые, кстати сказать, очень ей шли, однако мне не понравилось, что она выглядела очень уж развязной. Точнее, не знаю, насколько правильно я употребляю это слово. Попробуйте сами подобрать антоним к прилагательному «скромная».

Рыжеволосая захлопнула фолиант, который листала во время того, как я вошла в комнату.

— Тебе чего? — Спросила она.

— Иванова попросила меня заполнить анкету на всех учащихся.

— Что за анкета? — Русоволосая, наконец соизволила встать с кровати, долго шарила ногами под кроватью, пытаясь отыскать тапочки.

Я показала список вопросов. Сначала ей, потом рыжеволосой.

— Иванова слишком многое себе позволяет, — хором сказали они.

Хор получился очень слаженным; я даже заподозрила, что прежде чем это сказать, они долго и кропотливо тренировались.

Во те раз! Не хватало мне ещё каждому из респондентов объяснять, зачем и почему нужно анкетирование, да ещё и заниматься Полининой апологетикой!

— Девчата! — Устало произнесла я. — Иванова — единственная из нас, у кого столько эгоизма, что его хватает на четыре десятка человек. Вы об этом никогда не думали?

Они вытаращили глаза так, что я сразу поняла: да, они об этом не думали.

— Если кто-нибудь из вас будет готов каждую минуту вылететь из «Штуки», причём не за свои, а за чужие грехи — пожалуйста, Иванова готова предоставить вам такую возможность. Можете начинать прямо сейчас. Мне нужно будет только сбегать и сказать Полинке, что она уже не главная. Только не нужно уподобляться тем девчонкам, которые руководят сейчас на старших курсах. Они только называются старшими, а как только запахнет жареным — сразу убегают в кусты. Я сегодня утром видела одну такую. Она только узнала, что придёт Красная Шапочка — сразу сказала, что она тут не при чём — и прыгнула в скаф, и нам вдвоём пришлось во всём разбираться.

— В чём — разбираться? — Спросила рыжеволосая. — И как она могла от Красной Шапочки в скафе прятаться, если Красная Шапочка — в Сети? Что-то ты путаешь, Бахмурова!

— Вот-вот! — Поддержала её подруга.

Очень осторожно, дабы не сказать чего-нибудь лишнего, мне пришлось объяснить происходящее вокруг. Не скажу, что на девочек это произвело большое впечатление, однако на меня они стали смотреть не в пример дружелюбнее.

— Ладно уж, присаживайся, — сказала русоволосая. Я совсем забыла сказать, что во всё время моего монолога мне пришлось стоять перед девчонками, словно они меня допрашивали.

Я присела, разложила свои бумаги — и дальше всё пошло совсем уж хорошо, за исключением того, что к списку диссидентов, который пока что состоял из одного имени, прибавилось ещё два. Кстати сказать, рыжеволосую девочку звали Яной, фамилия у неё была — Кудрина. Вторая — русоволосая — оказалась Лилей Савкиной…

Свой обход я закончила в половине первого ночи. Совершенно измученная, я вернулась в комнату. За последние несколько часов я узнала столько нового, что хотелось сжать голову, дабы она не лопнула от переполнявшей её информации.

В первый день наш класс представлялся мне безликой массой, в которой ярко выделялось несколько человек: Полина, Никита, Мариша и, пожалуй, её друг Ромка. Постепенно из толпы «выявлялось» всё больше и больше людей: Марек, которого на самом деле зовут Игорь, Катя Агалакова, вызвавшаяся драться рядом с Никитой, Маша Серова, живущая в одной комнате с Маришей (та самая Маша, которая чуть не уехала)…

А за последние несколько часов я перезнакомилась с остальными ребятами, узнала множество всяких историй; впору было начинать писать роман — жизненного опыта у меня теперь было под завязку.

Список диссидентов пополнился до шести человек. По тщательном размышлении я решила Полине пока ничего не говорить: ребята, которым не нравилась её власть, не собирались предпринимать ничего опаснее чем пересуды за её спиной и тихие насмешки.

Многие из наших ребят успели поработать в разных научных учреждениях. До этого опроса я не предполагала, насколько часто используется труд суперов: из сорока ребят двадцать восемь уже имели стаж более двух лет. Я им даже позавидовала: жизненного опыта у них, наверное, куда больше моего. Что я видела в своей жизни? Пожалуй, ничего особенного — всё общение для меня ограничивалось членами моей семьи и немногочисленными соседями. А вот ребята, которые успели поработать, научились находить общий язык с совершенно посторонними взрослыми людьми, окунулись в круг проблем, который их интересует, вообще — они могут посмотреть на жизнь с другой — взрослой — точки зрения.

Полина спала, сидя за столом, обняв персональник и положив голову на клавиатуру. По монитору бегали ряды цифр.

Я потрогал её за плечо. Она глубоко вздохнула, но не проснулась.

Я, тоже вздохнув, уселась рядом. Она так хорошо спала, что было жалко её будить.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, Полина с непринуждённостью просыпающегося зверя перешла от сна к бодрствованию.

— Сколько времени?

— Скоро час.

— Ты закончила?

— Да.

— И что?

В ответ я молча протянула Полине солидную кипу листов: тетради, которой я начала свой опрос, не хватило.

— Ничего себе! — Изумилась она.

— Люди любят о себе рассказывать. Здесь, кстати, далеко не всё из того, о чём они говорили.

— Это можно как-нибудь упорядочить?

— На это нужно время. И какая-нибудь программа для работы с базами данных. Это — как минимум.

— Всё так сложно?

— Ты не представляешь, насколько. Тут столько всего…

Полина принялась раскладывать принесённые мною бумаги на манер карточного пасьянса.

— Какие-нибудь предложения-пожелания-жалобы-просьбы были? — Осведомилась она, не поднимая головы.

— Были. Все жалуются, что зарядка в пищевиках почти закончилась. Некоторые уже друг к другу кушать ходят.

Полина рассеянно кивнула, продолжая раскладывать бумаги, чем очень напомнила мне Сашу в библиотеке, которая делала то же самое со своими брошюрами.

Я сходила в душ, переоделась в пижаму, улеглась в постель, но ни тут то было

— Кстати, как там Лена?

— Какая ещё Лена? А-а, Прокопова… Она и вправду относится к … как там говорил Марек … к флегматико-меланхолическому типу… говоря иначе — стесняется всего, чего можно и чего нельзя, великолепно знает математику, но при этом лекции читать напрочь отказывается.

— Ты её убедила?

— Ага. Посмотрела на неё поверх очков и сказала: «Тебя же как человека попросили, а ты…»

— А где ты очки достала? У Марека одолжила?

— Я просто представила, что они у меня есть.

— А она?

— Согласилась, куда ей было деться.

— Значит способ Марека сработал?

— На все сто. Кстати Марек не имеет ко всему этому никакого отношения.

— Что, — явно огорчилась Полина, — совсем?

— В его виртуале ничего похожего не было. А когда я задала ему задачку, сказала, одна девочка, которая относится к такому-то психологическому типу, не хочет делать то-то и то-то, и не потому, что такая вредная, а из-за своей природной застенчивости. Он, почти не раздумывая, сказал то же самое, что в моёмвиртуале. Дословно.

Полинино лицо омрачилось настолько сильно, насколько это вообще было возможно. Я её понимала, потому что испытывала похожие чувства. Если мне точно известно, что кто-то знает обо мне больше, чем знаю о себе я сама — это одно, но когда этот же самый тип притворяется мною перед четырьмя десятками моих одноклассников, причём так, что последние не подозревают подмены — это уже совсем другое.

И ещё мне подумалось: если то, что происходит на нашем сайте втиснуть в тесные рамки наших земных законов, или хотя бы в более просторные рамки законов Федерации, то обнаружиться хотя бы что-нибудь, в чём не было бы нарушений?

Я уже почти начала засыпать, но тут Полина осчастливила меня сообщением:

— Хотела найти что-нибудь общее.

— И что — нашла? — Полюбопытствовала я.

— Нашла. Почти все наши мальчишки увлекаются гонками и гоночными гравами. Завод открыть по их изготовлению, что ли?

— Думаешь, потянем? Завод — это тебе не фирма по разведению огурцов. Слишком серьёзное предприятие. Даже если мы все будем его обслуживать, нам некогда будет учиться. Плюс ко всему прочему нам слишком часто придётся общаться со всякими взрослыми. А ты сама говорила, что чем меньше мы будем общаться с окружающим миром, тем лучше.

— Ладно, помолчи, я пошутила, — она снова склонилась над бумагами.

— Кстати, твой Никита — чемпион района, — пробормотала она через несколько минут. — По гонкам на гравах.

— Он настолько мой, насколько же и твой, — спокойно отпарировала я, переворачиваясь на другой бок, подозревая, что уснуть в ближайшее время у меня не получится.

Полина хмыкнула.

— Вот ещё кое-что, Настюха, ты вроде хвасталась, что умеешь решать логические задачки, вот тебе одна из них: что общего ты видишь во всей этой кипе информации?

— А ты подумай.

— Ничего не придумывается.

— Плохо ты думать умеешь.

Полина подняла брови.

— Ты уже что-то нашла?

— Тут и искать особенно нечего. Ты читай, читай, Я там много чего написала. Ответ напрашивается сам собой.

Полина машинально опустила взгляд в бумаги, потом снова подняла глаза:

— Бахмурова, не зли меня. У меня времени и так мало, тем более, уже половина второго ночи, а тут ты ещё свои шарады загадываешь. Говори, что ты там нашла!

— Ты не обратила внимания на родителей наших ребят. Папы четырёх из них работают в банках, а мама Коли Белохвостикова — вообще президент «ГАЛАКТИЧЕСКОГО КРЕДИТА»

Полина ахнула:

— Это же самый большой банк в солнечной системе! То-то я всё думала, почему мне показалась знакомой Колькина фамилия! Даже мамку его теперь припоминаю. Серьёзная такая вся из себя тётенька, в очках, в костюме, на который несколько гравов купить можно, чем-то идеальную журналистку из дешёвенького фильма напоминает.

Она говорила что-то ещё, склоняя Колину фамилию во всех возможных вариациях, но я этого уже не слышала, потому что всё-таки смогла заснуть. Кстати, впервые в жизни (если, конечно, не принимать в расчёт новогодних ночей) мне приходилась засыпать настолько поздно.