Пробки выбило около полуночи.
Мишель до упора передвинул ползунок реостата, из-под контакта выскочила бледно-голубая искра, раздался сухой треск – и большой двухэтажный особняк погрузился во тьму. За стеной тут же раздался короткий девчоночий визг.
"Наташка, будь она неладна! И чего она только так поздно ещё не легла? Опять, наверное, за своими гаданиями сидит!"
Эти мысли пронеслись в голове за считанные доли секунды.
Мальчик едва успел выскочить из рубашки, благо та была почти расстёгнута, и нырнуть в кровать, напоследок укрывшись с головой одеялом.
Дверь в комнату тут же распахнулась. Сквозь одеяло стало различимо пятно света от карманного фонаря.
– Мишенька, ты спишь? – Ласково спросил сладкий-сладкий голос.
Понятненько – Виктор Иванович. Ему всегда до всего, происходящего в доме, есть дело. Вот только проблема: он – единственный из этой семейки, кто ни при каких обстоятельствах не может говорить таким тоном. Значит – дело совсем швах.
– Мишуточка!
"Прямо Сахар Медович!", – с ненавистью подумал мальчик, стараясь не дышать.
Раздался звук закрываемой двери. Мишель некоторое время лежал неподвижно, боясь поверить в происходящее. Неужели всё обошлось?
Он с облегчением перевёл дыхание, высунул голову из-под одеяла, принюхался – и чуть не застонал от отчаяния: в воздухе клубился едкий запах горелой изоляции и жжёного пластика. Такой жуткой вони, от которой щипало в глазах и хотелось чихать, Виктор Иванович не мог этого не почуять. Капитан космопоиска не может быть дураком по определению он, само собой, сразу сообразил, что эпицентр энергетической аварии – именно здесь, в этой комнате.
"И что теперь будет? – с тоской подумал мальчик, усаживаясь на краешек кровати и зябко кутаясь в одеяло. – Виктор Иванович, конечно, всё расскажет тёте Анфисе, – экстраполировал он ситуацию на полчаса вперёд. Та прибежит и будет кричать. Ладно, это ещё пережить можно. Но если она что-нибудь отнимет у меня до конца каникул – вот это на самом деле будет плохо. У меня тут все детали нужные…"
Следующие десять минут были посвящены лихорадочной уборке. В конце-концов в комнате возникло даже некоторое подобие порядка, чего, если честно, тут не наблюдалось как минимум года три. Все самые необходимые детали пришлось спрятать под кровать и сверху занавесить одеялом, а то, что не уместились – запихать в нижний ящик стола.
Мишель оглядел комнату, освещённую отблесками лунного света, одел брюки и принялся ждать экзекуции.
Минутная стрелка фигурным концом докарабкалась до самой верхней цифры "10" и начала опускаться вниз. Никто не приходил. По коридору протопали чьи-то тапочные подошвы – и вновь наступила тишина. Вскоре стих гул голосов на первом этаже – и дом вновь стал погружаться в сон.
Ночью, значит, ничего чинить не стали и электричество решили посмотреть завтра, чтобы в темноте не копаться. В этом нет ничего необычного – такое происходит не впервой. Там работы на каких-то десять минут – продукты из холодильника отнести в погреб или на веранду, выключить котлы – и можно ложиться спать.
Только непонятно, куда делась тётя Анфиса. Не может такого быть, чтобы она не пришлась читать свои нотации.
"Или Виктор Иванович не почувствовал, как здесь пахнет? Этого просто не может быть! Значит меня завтра ругать будут!"
С этими мыслями мальчик быстро разделся и уснул.
Но на следующее утро его ругать не стали, так как произошло событие, перед которым померкли все его предыдущие "подвиги". Августа и Фердинанд, восьмилетние рыжие близнецы-двойняшки, опрокинули шкаф в прихожей.
Это был не просто шкаф, а шкаф-монстр. Мебель такого размера промышленность выпускала в незапамятные времена, когда дома были не в пример больше, а комнаты – просторнее. Этот предмет мебели занимал больше трети комнаты и никто из домашних не мог вспомнить, каким образом его смогли втащить в дом. Даже в разобранном состоянии любая из его частей никаким боком не вписывалась ни в окно, ни в дверь.
– Его, наверное, поставили, когда здесь ещё стен не было, – однажды выдвинула предположение тётя Анфиса. Это и стало официальной версией появления шкафа.
Именно его близнецы и умудрились опрокинуть.
Следующим утром ровно в девять часов кукушка в комнате Мишеля высунулась из круглого отверстия часов, чуть откинулась назад, словно набирала полную грудь воздуха, но кукукнуть не успела – стены дома содрогнулись. Тоненько запела какая-то пружинка – и птица, провернувшись вокруг шеста, на котором пребывала всю свою сознательную жизнь, ткнулась пластиковым носом в корпус часов. По одному из стёкол окна побежала трещина, второе сразу целиком вывалилось на улицу.
И только после этого раздался грохот. Настолько сильный, что Мишель секунд за пятнадцать сумел преодолеть длинный коридор, пролёт лестницы, ещё один коридор – и очутился перед прихожей. Он ткнулся в спину Виктора Ивановича, который каким-то образом успел прибежать первым. Внутри комнаты ничего не было видно – за дверями клубилась пыль. Из этой пыли, переваливаясь с ноги на ногу, словно космонавт на луне, вышел кто-то из близнецов.
– Ого! – Шёпотом сказал он, немигающими глазами ошарашенно глядя прямо перед собой, и тут же оказался схваченным Виктором Ивановичем за ухо.
– Все живы?! – Голос бравого капитана космофлота впервые изменил своему обладателю и поднялся от густого баса до оперного дисконта.
– Это всё Федька! – Тут же заныл близнец, из чего Мишель сделал вывод, что пойманной оказалась Августа.
– Он жив?! – Допытывался Виктор Иванович.
– Он сказал, – без зазрения совести тут же принялась сдавать своего брата крохотная рыжеволосая девочка, – Федька сказал, чтобы у шкафа ножку подпилить, а потом…
– Феденька! – Ласково позвал Виктор Иванович, вглядываясь в клубы пыли. – Ты тут?
Точно таким же тоном капитан звал вчера его самого, от чего Мишелю стало не по себе.
– Я нечаянно! – Раздался из пыли прерывающийся сдерживаемыми рыданиями вопль. -Это всё Гуська! Она сказала, что если у шкафа ножку подпилить…
Стараясь не совершать резких движений, мальчик боком сдал назад, удалился на пару метров от эпицентра нынешней катастрофы – и тогда уже, ни от кого не скрываясь, со всех ног бросился в свою комнату. По пути ему встретились дядя Томас и тётя Анфиса, которым для приведения себя в порядок требовалось гораздо больше времени, чем всем остальным. Они, что-то шепча себе под нос и кутаясь в какие-то тряпки, спускались по лестнице…
Хотя, нет, Катька с Натой – тоже копушки жуткие. Они, наверное, из своей комнаты вообще только к обеду появятся. Девчонки, даже если начнётся конец света, не накрашенными и не причёсанными на Страшный суд ни за что не покажутся.
"Ни за что не женюсь!" – Подумав о своих соседках по коридору, который раз дал себе зарок Мишель. – Даже близко ни к одной девчонке не подойду! Стану женоненавистником и буду жить совсем один! А то попадётся какая-нибудь мымра – и вся жизнь пойдёт под откос"
Вообще-то мысли о мымре и о жизни под откосом были совсем не его, а дяди Андрея, который под хмельком любил пожаловаться племяннику на свою жену. Мальчик даже не совсем понимал, что такое "мымра" и каким образом жизнь может оказаться там, куда обычно скатываются сошедшие с рельс поезда, но сама фраза, особенно произносимая трагическим голосом, оказывала на мальчика почти магическое действие. Мишель, копируя интонацию, время от времени повторял эти словосочетания, и они всё больше ему нравились.
– …и жизнь пойдёт под откос! – Сказал он, усаживаясь на диван. Нет, всё-таки у дяди Андрея это получалось куда лучше. И трагичнее.
– Уже чуть не пошла, – шёпотом сконкретизировал он. – Если бы не шкаф.
Мишель щёлкнул выключателем – вспыхнул абажур. Электричество, значит, уже починили. Очень хорошо. Теперь, после шкафа в гостиной, про вчерашнее короткое замыкание уже точно никто не вспомнит.
Из под кровати тут же были извлечены и разложены по письменному столу запчасти вчерашнего механизма. Что тут могло коротнуть – так сразу и не понять.
Стул стоял в самом углу – проще было пододвинуть к столу кровать, что мальчик, ничтоже сумняшеся, и сделал. Картонная картинка, висевшая на стене, мягко спланировала на пол. Эфемерный призрак порядка, возникший предыдущей ночью, исчез, так и не материализовавшись воочию.
Мальчик почесал затылок. Это не помогло. Тогда он, прищурившись, принялся разглядывать детали на плате. Вот этот конденсатор, вроде бы, как-то неровно впаян. Может его перепаять? Хотя при чём тут конденсатор и короткое замыкание? Ведь свет вырубило, когда оказался включенным реостат… Точно! Реостат!
Починка заняла часа полтора. Под конец строптивый механизм тихонько гуднул, выбросил в пространство целый сноп искр, заставив мальчика лишний раз покрыться холодным потом, наконец на осциллографе мелькнула причудливо изогнутая синусоида.
Ура! Процесс пошёл! И не так-то это было сложно. Подумаешь – пробки один раз выбило.
В дверь тихонько постучали.
– Кто там?
– Это я. Можно?
– А, Сержик. Заходи!
Высокий веснушчатый парень, на вид одного возраста с Мишелем, неловко протиснулся в комнату.
– А чего ты тут делаешь?
– Присаживайся! – Сказал Мишель, не поднимая головы.
Серж плюхнулся на постель рядом с другом, некоторое время с интересом наблюдал за его манипуляциями, затем повторил.
– Так я всё-таки не понимаю – чего ты делаешь?
– Это осциллограф.
– А-а…
– Я вчера на чердаке нашёл. Думал – не работает, подключил – заработало. Я уже напряжение в розетках измерил, теперь вот всякие детали подключаю и смотрю, как напряжение изменяется…
– Понятно.
Они помолчали.
Серж снял куртку, аккуратно повесил её на спинку кровати.
– И не скучно тебе?
– Что? – Поинтересовался Мишель.
– Ну, со всем вот этим копаться?
– Не-е, интересно.
– А я думал – нет.
– Что – нет?
– Ну, не интересно.
Серж не умел выражать свои мысли, может быть поэтому друзей у него почти не было. Точнее – совсем не было. И Мишель оказался единственным, с кем он более-менее сошёлся. Оба приезжали в Жарденроз три раза в год, на каждые каникулы, и этого общения мальчишкам вровень хватало. Кто знает, если бы они постоянно жили рядом, то могли бы так дружить?
– Серёг, ты через какую дверь в дом зашёл?
– Которая в саду. А что?
– Помнишь большой шкаф в прихожей?
– Ага.
– Сегодня близнецы его опрокинули.
Серж вскочил:
– Чо, правда?!
Мишель молча кивнул.
– Я сбегаю, посмотрю!!
Он исчез.
Мишель кисло усмехнулся. Как можно всерьёз относится к жизни, в которой самое большое событие – опрокинутая мелкими мебель?
Только сейчас он понял, что на самом деле ему скучно.
Очень скучно.
Так скучно, что не описать никакими словами.
Но он не знал, что скучать ему осталось ровно три часа сорок восемь минут – как раз до конца обеда.