ГЛАВА 22

Все обитаемые планеты одинаковы.

Оранжевое небо и фиолетовая трава – досужие вымыслы фантастов. Если планету признали пригодной для жизни, то в её атмосфере кислород – в достаточном для дыхания количестве, и небо – однозначно – будет голубого цвета. И процесс фотосинтеза одинаков на всех планетах в любой части галактики, поэтому растительность, поглощающая углекислый газ и выделяющая кислород, может быть только зелёного цвета – и никак иначе. Высота деревьев и форма листьев, конечно, различаются, но к этому быстро привыкаешь.

На Весте-5 Полина не ожидала увидеть ничего нового, и не ошиблась в своих предположениях.

Ещё одно интересное наблюдение: чем менее развита планета, тем более внушительнее и современнее на ней главный космопорт. Там, где люди опустились почти до феодального уровня существования, оборудование космопортов, как правило, может посоперничать с таковым же Земли, хотя, кажется, что может быть более оснащено технически, чем главная планета человечества и её ближайшие сателлиты?

Белоснежный "Шаттл" – точная копия земного – мягко коснулся асфальта и побежал по полосе. В самом конце пути асфальт вдруг разверзся, и летательный аппарат невозмутимо покатился по подземным уровням, за окнами мелькали цепочки бледных серо-жёлтых фонарей, какие-то непонятные переплетения проводов, в разные стороны разбегались ответвления ходов… Это живо напомнило Полине питерское метро, не хватало только голографических экранов с рекламой.

Вскоре величаво вплыли в обширное светлое помещение. В центре зала висел фанерный плакат, где на ядовито-желтом фоне мужчина в каске с мужественными чертами лица призывно манил рукой куда-то вниз и влево, к будочкам таможенной охраны, а из его рта вылетали буквы "Добро пожаловать на Цитрею!"

"Пошло и некрасиво", – подумала Полина. Сойдя с трапа, она постаралась затеряться среди других пассажиров. Это удалось сделать без особенного труда: вокруг царила такая сутолока, что было непонятно, кто чей ребёнок; кто один, а кто с родителями.

Седоусый таможенник, нахмурившись, взглянул на декларацию.

– Фамилия!

Девочка чуть не ляпнула: "Иванова!", но вовремя осеклась.

– Брагина.

– Имя!

– Екатерина.

– Отчество!

– Михайловна.

– Возраст!

– Десять.

– Род занятий?

– Школьница. Супер, – на всякий случай уточнила она.

– Это понятно, – отмахнулся тот. – Цель поездки на Весту-5?

– Отдых.

Это слово показалось Полине легкомысленным и каким-то детским, она поёжилась под невозмутимым взглядом собеседника.

– Виза предоставлена на три месяца, – сказал таможенник.

– На два.

– На два месяца двадцать четыре дня, – уточнил старик, с какой-то непонятной усмешкой разглядывая собеседницу.

– Ладно, – согласилась девочка. – Если совсем уже точно, то да, на два месяца двадцать четыре дня. А что смешного?

Тот опять хмыкнул.

– Всё в порядке, проходите.

– А вещи не будете смотреть?

– И так всё понятно.

И повернулся к женщине, которая шла вслед за ней:

– Фамилия!

Полина с видимым усилием сняла со стола чемодан.

– Тоже мне… Таможенники… – пробурчала она про себя.

Ей не понравилось, что к ней отнеслись, словно к ребёнку. Будто она не может набить сумку какими-нибудь наркотиками. Или что там ещё можно провозить контрабандой?

– У нас своего дерьма навалом, – бросил таможенник, словно отвечая на её мысли.

Девочка вспыхнула, увидев на голове старика тоненький серебряный обруч. Она не ожидала, что у таможенника будет ментоскоп. На Земле использование прибора для чтения мыслей было строго регламентировано, здесь же, похоже, на соблюдение прав человека не обращали столь пристального внимания.

Заторопившись, она пошла к стеклянной двери, с двух сторон которой находились будки с охраной. Видеокамеры на будках проводили её дружным гулом сервомоторчиков.

"Помешались тут все на этих видеокамерах, что ли! На каждом углу понатыкано, словно и из дома никуда не уезжала!"

Табличка на стене сообщила, что "Шаттл" приземлился на третий этаж подземного уровня. Полина, с видимым усилием продвигаясь по узенькому коридору перехода, а потом путаясь в лабиринтах ходов подземной части космопорта, измучилась до предела. Все вещи у неё были упакованы в клетчатый бело-синий чемодан и большую, высотой чуть ли не с её рост, сумку на колёсиках с многочисленными кармашками и отделениями. Весила эта сумка чуть ли не больше её самой и тащить её – было то ещё удовольствие.

Полину все обгоняли. Какой-то мужчина в сером поношенном плаще больно задел её краем своей сумки и даже не извинился. Девочка вспыхнула, хотела что-то сказать, но обидчик уже затерялся в толпе. Она остро почувствовала свою незначительность. Самым обидным было то, что, если бы она была тут с папой, то перед ними все расшаркивались, сейчас же ни во что её не ставят. Лицемеры!

– Идиотская планета, – пробурчала она. – Идиотский космопорт. Вообще, всё тут идиотское! – И с силой пнула кстати подвернувшийся под ноги мелкий камушек.

Даже убрать в зале по-человечески не могут, целые глыбы под ногами валяются!

Очередная лестница, наконец, вывела её наружу, на нулевой уровень.

Полы в здании космопорта из дорогого зелёного мрамора. Если бы не багаж, то можно было бы разогнаться и прокатиться по скользким плиткам. Пару малышей уже самозабвенно катались, ухватившись за родительские сумки.

Полина одёрнула себя: о чём это она думает? В кармане – удостоверение супера, она уже совсем взрослая, а в голову лезут всякие детсадовские мысли.

Более чем просторный главный зал кишел людьми. Их так много, что кажется, будто здесь собралось всё население планеты; что все куда-то летят, кого-то встречают, кого-то куда-то провожают; или, если ни то, ни другое, ни третье, то, по крайней мере, просто пришли сюда на всё это поглазеть.

Динамики оказались настроены очень плохо, от объявлений посадок-взлётов девочка невольно съёживалась, настолько громким и неприятным был звук. Вдобавок ко всему диктор попалась к каким-то трудноуловимым, но очень неприятным дефектом речи. Самые обычные слова получались резкими и гортанными, словно собачий лай.

На громадном табло в торце зала весело перемигивались зеленоватые строчки. Полина нашла свой рейс.

"СОЛНЦЕ-3 – ВЕСТА-5… прибытие – 6.02"

И про себя чертыхнулась. Оказывается, сейчас здесь раннее утро. Никакого сервиса! Могли бы ещё в "Шаттле" сказать, во сколько прибывает рейс и…

Следующая мысль заставила её остолбенеть.

Когда она путешествовала с папой (в основном на курортные планеты), как-то само собой подразумевалось, что климат в месте прибытия достаточно мягкий. А здесь?! Вдруг тут самый разгар зимы, а из самых тёплых вещей у неё только свитер на самом дне сумки?

Хотя…

Девочка завертела головой. Вокруг никого в тёплой одежде не видно.

"Фу, пронесло!"

Увидев на стене стрелочку с надписью "ГОРОД", Полина заторопилась в указанном направлении. Когда она выходила из здания космопорта на улицу, колёсики сумки застряли в рёбрах сливной решётки сразу за дверью. Девочка замешкалась. Держа в одной руке чемодан, который с каждой секундой становился всё тяжелее, другой она тянула за собой сумку. Когда та выкатилась, наконец, на улицу, одно колёсико принялось вихлять из стороны в сторону.

– Этого ещё не хватало, – пробормотала девочка, останавливаясь и вытирая мокрый лоб.

И какой только идиот поставил сливную решётку рёбрами по ходу движения, а не поперёк?

Потом она взглянула вверх. Лоб был мокрый совсем не от пота: моросил нудный мелкий дождь. Такой, который может идти день, два, три, неделю… Ветер дул не сильно, но назойливо, по небу обгоняя друг друга, мчались низкие рваные тучи. В общем, на Весте-5, точнее, в том месте её где очутилась Полина, тянулась зауряднейшая среднеширотная земная осень.

Девочка прошла по монументально-обширной площади, в центре которой сооружалось нечто непонятное, напоминающее абстракционистскую скульптуру, дошла до крохотного скверика и плюхнулась на первую попавшуюся скамейку. Скамейка оказалась неудобной и угловатой, вдобавок ко всему, мокрой. Полина вскочила, потом махнула рукой, и уселась на место.

Ещё раз посмотрела на скульптуру. Что бы она значила?

И тут же подумала, что тут удивляться нечему, планета освоена в первую волну эмиграции, тогда всё делали на совесть. Это сейчас, когда освоение астрообъектов, пригодных для жизни, поставлен на поток, принцип биоконструкторов "быстрее и больше" перешёл в область самого обычного строительства. На планетах, освоенных совсем недавно, любые, даже самые монументальные сооружения похожи на пластиковые ярко раскрашенные игрушки. Со стороны всё выглядит очень даже красиво: скульптуры самых претенциозных очертаний, крохотные уютные домики весёленькой расцветки, пёстрые, словно ранцы первоклашек, автомобильчики. Такие города – для прогулок, но не для жизни.

Здесь всё совсем по-другому. Дома солидные, из полновесного силикатного кирпича, на крышах – самый настоящий шифер. И памятник на площади, хоть жуткий по конструкции, но такой… основательный. Чем-то, кстати сказать, похож на средневековую полуразобранную швейную машинку. Сюр – да и только. Кажется, что весь город построен вокруг этой непонятной скульптуры, а она стояла тут изначально, с момента создания не только города, но и всей вселенной.

Полина вытащила из кармана черепашку, которая закрутила головой, тщетно пытаясь понять, где находится.

– Чапочка, если бы ты знала, как далеко мы сейчас от дома, ты бы умерла от страха, – шепнула она, приблизив зверька к губам. – Хотя, вряд ли бы ты это поняла. Иногда мне становится жаль, что я тоже не земноводное.

Так же аккуратно, как и вытаскивала, она положила черепашку в карман.

Ладно, это всё лирика. Что теперь делать?

Полина оглянулась по сторонам, словно ожидая, что кто-нибудь подойдёт и предложит свою помощь. Нет, все бежали мимо, никому не было до неё никакого дела. Будто тут каждый день сидят на скамейках под дождём маленькие девочки с тоскливым выражением лица и в окружении своих сумок.

В том, что выражение лица у неё тоскливое – в этом Полина не сомневалась. Все её знакомые, Бахмурова, другие подруги, папа, даже Никита успел что-то буркнуть – все они частенько говорили, что лицо у неё очень выразительное; стоит ей только что-нибудь подумать – и это сразу видно.

Дождь намочил волосы и начал капать за воротник кофточки. Это было неприятно. Девочка поёжилась. Впервые она оказывалась в положении, когда будущее зависело только от неё и ни от кого больше. Если она найдёт способ, как добраться до нужного адреса – всё будет хорошо, если нет – так и останется сидеть здесь, на скамейке, под дождём. И никто не поможет.

Полина подумала, что раньше вокруг неё всегда были люди, к которым она могла обратиться за помощью, которыми она командовала, которым можно было поплакаться в жилетку, и которые тем не менее всегда ей помогали. А она это не ценила и принимала как должное. В конце концов, раньше она чувствовала постоянную заботу отца, который, даже если его не было поблизости, всегда был готов прийти на помощь в любых, даже мельчайших затруднениях. Теперь же командовать стало некем: она осталась в полном одиночестве.

Внезапно для себя Полина разозлилась на собственную беспомощность. Сидит тут и жалуется сама себе на свою же судьбу, того и гляди вот-вот разрыдается! Этого ещё не хватало! Будто больше дел нет! Пора всё-таки всё-таки вспомнить, что ей не пять лет, даже не шесть и не семь. Целых десять. Самое время изживать в себе наработки детского возраста и становится взрослее.

Что бы сделал любой взрослый на её месте? Правильно! Отыскал бы такси. Где-то здесь, рядом с космопортом, должна быть стоянка таксогравов. Чего уж проще! Вводишь в компьютер адрес – и оно тебя везёт в любое место этой планеты. И как она раньше до такого не додумалась? Не иначе, какое-то помутнение нашло!

Воодушевлённая, Полина вскочила, бодро отряхнулась, словно собака, вылезшая из воды, и зашагала вперёд. Колёсико сумки жалобно поскрипывало…

Через полчаса, обойдя космопорт по периметру, девочка, измученная до предела, промокшая и замёрзшая, добралась до знакомого скверика и плюхнулась на ту же самую скамейку, откуда и начала свой поход.

– Такого просто не может быть, – сказала она. – Стоянки таксогравов нигде нет!

В голове мелькнула мысль, что, если она будет говорить сама с собой, это будет несколько симптоматично, поэтому, чуть поколебавшись, вытащила из кармана черепашку. Чапка, снова оказавшаяся перед лицом хозяйки, вздохнула почти по-человечески. В куртке, которая промокла насквозь, ей было не очень уютно, лапки чуть подрагивали. Полине стало её жалче, чем себя. Она пользовалась всеми привилегиями дочери Сенатора, поэтому временные затруднения, вполне возможно, для каких-то высших сфер – это расплата за её более чем обеспеченную прошлую жизнь. Но бедненький зверёк – он-то в чём виноват?

Полина чмокнула Чапу в аккуратный носик. Черепашка забавно сморщилась, но не отвернулась, видимо, привыкла к такому обращению.

– Ладно, не переживай, всё будет в порядке, – шепнула она зверьку и положила своего портативного собеседника в карман кофты – там было суше, чем в куртке.

Девочка снова двинулась в путь.

Ничего, что хотя бы отдалённо напоминало знакомые средства передвижения, не было. Прилетающие пассажиры вместе с объёмным багажом втискиваются в автобусы, (память услужливо подбросила это словечко, автобусы существовали на Земле много-много лет назад, но воочию их видеть не приходилось), и те, набитые до предела, уезжают в неизвестном направлении.

– Идиотская планета! – Со слезами вполголоса снова пожаловалась сама себе Полина, глядя куда-то поверх обтекаемой крыши космопорта, кусочек которой виднелся из-за раскидистых крон деревьев. – Идиотская! …

Других определений в обширном словарном запасе Сенаторской дочери не находилось.

Справочную космопорта обслуживал компьютер. Занудный механический голос около минуты повторял, что запрос обрабатывается, а потом радовал, что в базе данных подобных сведений не содержится. С ним девочка провозилась почти час, пытаясь сформулировать вопрос о местонахождении Жардэнроз как можно более понятнее. Она потеряла всякое терпение, когда сообразила, что добралась до такого уровня упрощения, что даже слабоумный малолетний ребёнок давным-давно понял бы её – а комп со всеми своими мозгами почему-то тупил. Значит, она явно завысила его возможности.

Автобус – совершенно варварский транспорт. Гравусы – земной аналог автобусов, только не на колёсах, а на антигравитационной платформе, не в пример удобнее и практичнее, а главное – вместительнее. Только где их тут найти?

К полудню, после нескольких часов скитаний, она дошла до такого состояния, когда была готова ехать в Жарденроз даже на автобусе.

На Земле есть два основных вида пассажирского транспорта – гравы и гравусы. Гравы – индивидуальное средство передвижения. Бывают, конечно, и такие, что в них могут уместиться человек восемь-десять, однако это редкость, в основном гравы рассчитаны на два или четыре человека.

Гравусы – те же гравы, только более вместительные. В них без всякого труда может устроиться со всеми удобствами и с объёмистым багажом несколько десятков человек.

Автобусы Цитреи, как сразу поняла Полина – аналоги земных гравусов, в которых вместо антигравитационной платформы базу движения составляют колёса. Пользоваться услугами здешнего транспорта со своими сумками и чемоданом Полина, по некотором размышлении, всё-таки не рискнула – слишком уж варварский транспорт. Тем более, каждый автобус шёл в совершенно определённом направлении. А как отыскать нужный маршрут?

Девочка пыталась спрашивать у проходящих мимо людей, как попасть (она опускала глаза в бумажку) в Жардэнроз. Никто не знал, все были не местные. Потом она просто бродила между автобусов, читая висящие спереди таблички. Никакого упоминания о Жардэнроз! А ведь такое хорошее название. В переводе с французского "розовый сад". Сначала оно ей даже понравилось, потом стало привычным, а сейчас стало вызывать глухое раздражение.

Полина поёжилась. Кофточка промокла насквозь. Сейчас воспоминания о каюте звездолёта грели душу. В любой момент можно было завернуться в одеяло и уснуть. А тут? Разве что лечь на скамейку? Схватят, как пить дать! Не может быть, чтобы тут совсем не было патрульной службы. За время своих блужданий Полина не встретила ни одного человека в форме, но была уверена, что стоит ей только сделать что-нибудь не так – и Патрульные тут же выскочат из каких-нибудь кустов, словно чёртики из коробочки. На этих варварских планетах всегда так – служители закона появляются в самый неподходящий момент.

А самое печальное – Полина твёрдо знала, что нельзя обращать на себя внимание официальных органов. Никаким образом. Иначе у папы появятся лишние проблемы. А зачем они ему свыше тех, что уже есть?

Она опять поплелась по асфальтовой дорожке. Всё-таки идти немножко веселее, чем сидеть.

Вскоре её инициативность была вознаграждена. Завернув в небольшой дворик, огороженный забором из потемневших от времени досок, Полина очутилась на автостоянке. Здесь находились около полутора десятков автомобилей всех размеров и расцветок. Они были похожи на разбегающихся тараканов, которых сфотографировали в темноте при свете фотовспышки. Надпись на фанерном щите около входа гласила, что здесь можно нанять такси.

Который раз девочка попеняла на свою несообразительность. Действительно, откуда на Весте-5 таксогравы? Гордым словом "такси" здесь называются, оказывается, вот эти крохотные автомобильчики. На Земле их можно встретить разве только в музеях.

Полина вообще с трудом понимала, как можно в них передвигаться. Они ведь не летают, а ездят. И у них даже нет воздушной подушки, а самые обычные колёса. Ведь ТАК будет трясти! Где бы они с папой не оказывались, к их услугам всегда были самые современные, самые комфортабельные виды транспорта. То, что где-то есть вот такие динозавры от техники, она даже не задумывалась.

Впрочем, выхода не остаётся. (Интересно, сколько раз за последние несколько дней ей пришлось повторить эту фразу?)

Таксисты бродили тут же, около своего транспорта. Кто-то курил, кто-то читал газеты, многие просто разговаривали. На появившуюся Полину никто не обратил внимания. Её, наверное, трудно было принимать всерьёз.

Морщась от запаха табачного дыма, которого Полина на дух не переносила, девочка подошла к первому попавшемуся мужчине, который ел что-то, завёрнутое в газету.

– Здравствуйте!

Тот смерил её с головы до ног оценивающим взглядом, понял, что клиентом она быть не может, хмыкнул:

– Привет! – и отвернулся.

Полине этот взгляд не понравился. Она также не осталась в восторге от презрительного подёргивания усов.

Девочка отошла в сторону. Нужно было понаблюдать за таксистами и решить, кому можно доверять. Её давешний собеседник увидел стоящие неподалёку сумку и чемодан – и повернулся опять.

– Где твои родители?

– Я одна.

Тот поднял брови.

– У меня удостоверение, – пояснила девочка.

– Что за удостоверение? – Заинтересовался водитель.

Полина поняла, что, если ответит, диалог окажется долгим, а продолжать его не хотелось.

– Это неважно, – бросила она и отошла на несколько шагов в сторону.

Таксист пожал плечами и вернулся к прерванной трапезе.

Девочка вернулась к своему багажу и уже оттуда принялась исподтишка оценивать персонажей. Один был толст, второй – лыс, третий – просто неприятен, четвёртый… Девочка вздохнула. С ним бы она точно не села в одну машину. Причём она даже сама не могла объяснить, почему. Взгляд у него был какой-то не такой, как надо.

Жуть!

И тут она увидела СВОЕГО таксиста. Полноватый светловолосый парень лет двадцати, может чуть больше. По-деревенски простое лицо, россыпь веснушек, солнечные очки, поднятые на затылок… Он сидел на бетонной тумбе, к которой приткнулся нос его машины, и лузгал семечки. Иногда он вытягивал губы, словно что-то насвистывая, и, казалось, был целиком поглощён своими мыслями.

Полина подошла к нему и робко тронула за плечо. Тот обернулся. В глазах его мелькнуло удивление.

– Здравствуйте.

– Привет.

– А Вы таксист?

– Вроде как.

– Я бы хотела воспользоваться Вашими услугами.

Таксист юмористически хмыкнул. Девочке самой стало смешно от такой формулировки.

– Ты уверена?

– Да.

– А где твои родители?

– Далеко. Я одна. У меня удостоверение.

– Что за удостоверение?

Полина протянула таксисту свою карточку. Тот долго читал её, шевеля губами, так читает полуграмотная старушка долгожданное письмо от своего сына.

– Ничего не понял, – сказал он, возвращая удостоверение обратно.

– Я имею все гражданские права взрослого гражданина, – терпеливо пояснила Полина.

– Где же это такое теперь выдают?

На них стали обращать внимание. Девочке стало не по себе, и она постаралась побыстрее закончить разговор.

– Давайте сядем в машину, и я объясню всё по дороге.

– Ладно, – пожал тот плечами.

Пока он открывал багажник, Полина подтащила сумки. Вместе, они уложили их и, провожаемые внимательными взглядами, уселись в машину.

– Поехали! – Сказала Полина.

– Куда?

– Хотя бы за угол. Мы тут как на сцене.

Водитель безоговорочно подчинился. Полине понравилась такая покорность.

"Хорошо всё-таки быть взрослой, – подумала она. – Командовать своими сверстниками – это одно, а когда тебе подчиняются люди, старше тебя в два-три раза – совсем другое"

И зажмурилась, ожидая начала движения. Машина тронулась на удивление мягко.

 

ГЛАВА 23

Они выехали на знакомую площадь, но за углом, как этого ожидала Полина, останавливаться не стали. Таксист прибавил скорость. Вскоре здание космопорта осталось позади. Потянулись поля.

"Интересно, куда это он меня везёт?! – Мелькнула паническая мысль.

Наконец, съехав на обочину, машина взвизгнула тормозами и замерла.

– Ну, теперь рассказывай.

Таксист не потребовал, а попросил. Немного юмористически, словно ждал какого-нибудь анекдота.

Полина оценивающе посмотрела на своего нового спутника и лишний раз убедилась, что он – именно тот, кто ей нужен.

– Вот! – Протянула она ему изрядно потрёпанный листок бумаги. – Мне сюда.

Парень прочитал адрес, и его лицо резко изменилось:

– Опочки!

– Что? – Испугалась девочка.

– Боюсь, малышка, я не смогу тебе помочь.

– Почему? – Голос у Полины стал такой, словно она вот-вот расплачется. (Кстати, она нисколько не притворялась).

– Ты знаешь, где это?

Та молча покачала головой.

– Это очень далеко.

– И что?

– Такой рейс будет стоить столько, что тебе будет дешевле купить машину самостоятельно и добраться на ней.

– Деньги тут не при чём. Я Вам заплачу сколько угодно, только довезите, а?

– Ты настолько богата, что можешь прямо вот так просто выложить наличными две тысячи?

– Могу! – Голос Полины обрёл необходимую твёрдость.

– Я на большие расстояния не езжу. Мы можем вернуться на стоянку, и я покажу, кто из ребят специализируется на дальних перевозках.

– Я не хочу, – насупилась Полина. – Я боюсь, если честно. – (Ей стоило больших усилий сделать это признание) – Там уроды какие-то. Я с ними не поеду!

– Что же мне с тобой делать?

Водитель задумался, взъерошив волосы. Девочка с надеждой смотрела на него. Ей казалось совершенно немыслимым, что нужно будет из этого уютного автомобильного мирка опять возвращаться на стоянку, на пронизывающий ветер и дождь, с кем-то разговаривать, кого-то упрашивать, снова обо всём договариваться…

– Ладно, – решился водитель, не выдержав Полининого умоляющего взгляда, – так и быть, довезу я тебя. Если всё будет нормально, завтра утром будем на месте. И по поводу двух тысяч я слегка погорячился. Полторы будет достаточно.

Она была готова броситься ему на шею и, наверное, от переполнявших её эмоций, сделала это, если бы не сидела на заднем сиденье.

Машина снова тронулась.

– У Вас случайно капусты нет? – Через минуту спросила Полина.

– Капусты?! – Удивился таксист. – Какой ещё капусты?

– Ни за что не поверю, что тут не знают, что такое капуста! Овощ довольно неприхотлив, а планета у вас аграрная. По крайней мере, в брошюре так было написано.

– В какой ещё брошюре?

– В рекламной. Её я прочитала, когда сюда летела. А потом я ещё по энциклопедии проверила.

– Ничего не понимаю.

– А Вам и не надо понимать. Ну, так что, у вас там в багажнике пару кочанов не завалялось? Если можно – сырых и свежих.

– Представь себе – нет.

– Жаль.

Таксист долго молчал, наконец, не выдержал:

– Зачем она тебе?

– Давай сначала на что-нибудь поспорим?

– Об этом – потом.

– Тогда – на что?

– На щелбан, допустим. Только физически я пока немного слаба, поэтому я три буду тебе бить (да ты их всё равно не почувствуешь!!). А ты – мне, если продуешь – один.

– Согласен. Так о чём спор?

– О какой-нибудь ерунде. Придумай сам!

– Так я… так сразу, и не могу… Давай лучше ты!

– Давай! – Охотно согласилась Полина. – Спорим, что у меня в кармане черепаха сидит? Я скажу, что сидит, а ты скажешь, что нет. Хорошо?

– Хорошо.

– Подставляй лоб!

– Так я же ещё не сказал!

– Так говори!

Таксист несколько секунд помедлил:

– Знаешь, – сказал он, – у меня такая работа, что я уже ничему не удивляюсь. И, если ты хотела меня перехитрить, у тебя ничего не вышло. Где твоя черепаха?

Девочка, вздохнув, извлекла зверь из кармана.

– Вот она. Как тебе? Красавица, правда?

Таксист молчал минуты две.

("Всё-таки удивился, – с удовлетворением отметила Полина")

– А почему она такая маленькая? На вашей планете все черепахи такие?

– Это карманный вариант, – пояснила Полина. – Портативный, если Вам так будет понятнее.

– А-а.

– Я её сегодня только один раз кормила, и то – утром и увядшим листиком салата, который со вчерашнего ужина в звездолёте остался. Скорее всего, Чапка жутко голодная.

– Чапка?

– Чапа. Так черепашку зовут.

– А что она ест?

– Вообще-то всё, даже солёные огурцы. Но это когда совсем припрёт. А больше всего она капусту любит.

– Поня-ятно. Ладно, около первого же овощного магазина остановлюсь.

– А не проще на каком-нибудь огороде сорвать? Или у аборигенов купить…, – Полина осеклась и покраснела. – Я имею в виду, у местных жителей, – поправилась она.

Водитель усмехнулся и ничего не ответил.

По мокрому шоссе в ореоле брызг проносились редкие автомобили.

Сначала Полина смотрела в окно, потом ей это надоело. Там всё равно не было ничего интересного: поля, леса, какие-то деревеньки с низенькими, вросшими в землю домами.

Дождь пошёл сильнее.

Полина уложила черепашку в карман, задремала и очнулась только тогда, когда машину тряхнуло на ухабе. Завертела головой, зевнула.

– Я долго спала?

– Минут двадцать.

Наступила пауза.

– Кстати, а как тебя зовут?

– Пьер.

– Это, вроде, французское имя, да?

– Ага, – охотно отозвался таксист. – Только после того, как все драпанули с Земли, всякие национальности потеряли значение. Что Англия, что Испания, что Россия… – всё одно. Теперь имеет значение только название планеты.

Последнее Пьер произнёс с непередаваемой горечью. Полина, подняв брови, взглянула на него.

– А что тут плохого? Земля объединилась. Войны потеряли свой смысл. Единое всемирное правительство…

– Цитируешь учебник?

Девочка смутилась, словно её поймали на чём-то стыдном.

– А что, я не права?

– Как тебе сказать… Одно дело – теория, другое – практика… Ты с Земли?

– Как ты догадался? – Удивилась Полина.

Пьер пожал плечами:

– Какая-то ты такая… холёная…

– Это комплимент?

– Что-то вроде.

– Спасибо.

– Ну, и как там у вас на Земле?

– Крутится понемножку.

– Всегда мечтал побывать на вашей планете. Говорят, у вас там красиво.

– Ну-у… По крайней мере, лучше, чем в некоторых колониях.

– Часто путешествуешь?

– Каждые каникулы.

– Здорово. Твой папа, наверное, шишка?

Полина долго молчала.

– С чего ты взял?

– Это ведь деньги громадные нужны, чтобы и на Земле жить и каждое лето куда-нибудь летать.

– Так, немножечко.

– Что – немножечко? – Не понял Пьер.

Девочка промолчала.

– Как, ты говоришь, тебя зовут?

– Я ничего не говорю.

– Значит, думаешь. Громко.

– Полина… То есть Катя.

– Так Полина или Катя?

– У меня двойное имя, – попыталась выкрутиться девочка. – Папа хотел меня назвать Полиной, а мама – Катей. Вот и назвали Полина-Екатерина. Но мне больше имя Полина нравится.

– Интересное имя. Необычное.

– Очень даже обычное. У нас в школе было шесть Полин и две из них – Ивановы.

– Вот я и твою фамилию узнал.

Она закусила губу: так глупо проколоться. Сначала забыла, что я теперь Катя, а не Полина, а потом как-то само собой вырвалось про фамилию.

– Велика важность! У нас каждый десятый – Иванов.

– Не знал. Говорят, у вас, на Земле, петрушка началась?

Полина отвернулась, глядя в окно. Она старалась выглядеть как можно более безразличной.

– Что ещё за петрушка?

– Лопнул банк "Галактические кредиты". Слышала?

– Кое-что. Я пять дней летела сюда.

– А во всём оказался виноват, знаешь, кто? Сенатор! Во всех газетах писали.

Девочка сцепила руки так, что костяшки пальцев побелели.

– Сенатор Земли? – Уточнила она, будто это могло что-то изменить.

– А то кто же! – Оживился Пьер.

– Я за тысячу кредиток в любой газете могу опубликовать, что губернатор вашей Цитреи по ночам играет в оловянных солдатиков. Ты тоже этому поверишь?

– Так ведь… все же говорят.

Полина сделала вид, что его не слышит, и продолжала смотреть в окно, потом поинтересовалась:

– У вас тут, на Цитрее, мобильники есть?

– На юге кое-где, – охотно ответил Пьер. Он обрадовался тому, что собеседница сменила тему, которая явно её тяготила. – А нам и обычных телефонов хватает.

– Нафталин! – Буркнула девочка. – Как вы вообще тут живёте?

– Нормально живём, – невозмутимо пожал плечами водитель, ловко обогнул большегрузную машину, которая ехала слишком медленно, хмыкнул, взглянув в зеркало заднего обзора над головой на юную пассажирку. – Ты чего такая колючая?

– Будешь тут колючей…

– Это из-за вашего Сенатора, да?

Впервые за последние несколько минут Полина взглянула в сторону Пьера. Тот, уловив это движение, тоже повернулся к ней.

– Ладно, извини. Если бы я знал, что вы, земляне, такие патриоты…

– Просто неприятно, когда обливают грязью ни в чём не виноватого человека. Без всяких на то оснований. Будто презумпцию невиновности уже отменили.

Последовала долгая пауза.

– Ты откуда такие словечки знаешь?

– Какие?

– Ну… Презумпция…

– Я ещё много всяких словечек знаю, – не сдержавшись, похвасталась девочка. – термодинамический потенциал, радиус коагуляции М-поля, кривая социологического напряжения…

– И что это за кривая? – Полюбопытствовал Пьер.

– Вот такое вот, – Полина начертила в воздухе какую-то сложную фигуру, надолго задумалась, и, наконец, нашлась. – А давай я тебе лучше скажу, что такое радиус коагуляции!

– Нет уж! Если ты такая умная, рассказывай об этом, как его… напряжении.

– Ты даже название запомнить не можешь, а всё чего-то требуешь!

– Не ставил себе такой задачи – вот и не могу. Зачем мне голову всяким мусором засорять? То, что мне нужно, – механику – я знаю досконально.

– А я так же досконально знаю политологию.

– А я знаю, что такое карбюратор, – насмешливо парировал Пьер. – И что?

– В социальных науках понятий больше, чем запчастей у твоей машины. Так что всё равно я выиграю! Не стоит и начинать!

– Ладно, не буду.

Полина порозовела, увидев, что Пьер улыбается. Она раззадорилась по-настоящему и только сейчас поняла, что собеседника этот диалог только развлекает.

– Тоже мне! – Пробурчала она, немного подумала и изрекла. – Человек начинает издеваться над своим ближним, только если чувствует свою ущербность.

Потом с любопытством воззрилась на своего собеседника, ожидая его реакции.

Тот погрузился в длительные размышления, затем, ничего не надумав, крякнул:

– Да ты, я вижу, философка.

– Философ. Это существительное общего рода.

– Как это – общего?

– Ну, это значит, что его можно применять и к мужчинам и к женщинам. Так же, как "педагог", "учитель", "врач"…

– А "учительница"?

– "Учительница" – женский род. То, что какое-то слово имеет общий род, это не значит, что оно не может изменяться по родам, как прочие.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Я в "Штуке" учусь, – похвасталась Полина. – Слышал о такой?

– Не-а.

– У вас тут, наверное, информационная блокада, да? – Деланно печально подвела она итог.

– С чего это вдруг?

– Про "Штуки" знают все. Ты – первый, кому это неизвестно.

– Первый, но не единственный. И что же это такое?

– Учебное заведение для особо одарённых детей. Школа юных талантов. ШЮТ. На слэнге – "Штука". Всё просто.

– Ты, значит, у нас – особо одарённый ребёнок? – Осведомился Пьер, тщетно стараясь скрыть усмешку.

– Да, – мурлыкнула Полина. – А что, разве не видно?

– Вообще-то видно. С первого же взгляда. По крайней мере, как только ты подошла ко мне на стоянке и ещё даже ничего не сказала, а я уже понял…, – Пьер замолчал.

– Что – понял? – Нетерпеливо воскликнула Полина.

– Что ты не просто одиннадцатилетняя девочка.

– Мне десять лет.

– Я подумал, что все одиннадцать. А то и двенадцать.

Полина фыркнула:

– Если это комплимент, то очень плохой. Неужели я в самом деле такой старухой выгляжу?

Тут уже и Пьер не удержался от улыбки.

– Извини. Не хотел тебя обидеть.

– Я не обидчивая. А на нашем курсе я вообще староста, – невпопад ляпнула девочка.

– Здорово. А я в нашем гараже – завгар.

– Это кто такой?

– Заведующий гаражом.

Полина, наклонив голову, словно курица – на червяка, взглянула на спутника.

– Не тянешь ты на заведующего. Даже гаража.

– Анекдот такой есть. Рассказать?

– О завгаре?

– И о старосте курса.

– Расскажи. Попробую оценить местный юмор.

– Встретились как-то верблюд и прапорщик. Верблюд спрашивает: "Ты кто?". Прапорщик (воровато оглянувшись по сторонам, шёпотом): "Генерал! А ты кто?" Верблюд (воровато оглянувшись по сторонам, шёпотом): "Лошадь!"

Сначала Полина развеселилась, потом вспыхнула:

– Между прочим, я тебя не обманываю!

– Я тебя тоже… так, не особенно, – нашёлся Пьер. – Я просто не уточнял, что в гараже работаю я один. А при таком раскладе я имею полное право считать себя завгаром.

– На моём курсе сорок человек, – сухо сказала Полина.

– Ого!

Это было сказано так уважительно, что Полина смягчилась:

– А ты представляешь, каково мне: сорок человек – и все умники, просто жуть.

– Такие как ты?

– Почти.

Она бы ещё добавила, что вдобавок к этому в "Штуке" – ни одного взрослого, но вспомнила о браслете с микрофоном и решила промолчать. Кто его знает, вдруг он и здесь работает. И так понаговорила больше, чем нужно.

– Трудно?

Девочка молча вздохнула.

– А я сейчас даже не представляю, каково это – в школу ходить, – словоохотливо поддержал беседу водитель. – Смотрю на бедных детишек, как они встают каждое утро в одно и то же время и плетуться в одну и ту же школу, в один и тот же класс – и так на протяжении восьми лет – страшно становится. Сейчас я бы так не смог.

– Почему?

– Здоровья бы не хватило, – пояснил Пьер. – В детстве как-то проучился, десять лет проскочило – я и не заметил. А сейчас…, – он не договорил.

– Думаешь, для детей время быстрее летит?

Пьер улыбнулся:

– Ты говоришь так, будто сама не ребёнок.

Полина задумалась.

– Я не ребёнок, – наконец, сказала она.

В её голосе не было ни тени юмора.

 

ГЛАВА 24

Пьер даже повернулся, чтобы посмотреть на юную спутницу:

– Уверена?

– Абсолютно. Или, считаешь, люди взрослеют только тогда, когда попа в качелю перестаёт влезать?

Пьер расхохотался:

– Что-то вроде того.

– Ты так говоришь, потому что никогда не думал об этом. А когда подумаешь, хотя бы чуть-чуть, сам поймёшь, насколько не прав.

Пьер пожал плечами.

– Ты, к примеру, сколько языков знаешь?

– Стандарт и французский. Правда, французский – не очень? – признался он и тут же оправдался. – На нём вообще тут мало кто говорит. А я его выучить хочу. В совершенстве.

– Зачем?

– Просто, интересно. Красивый язык. А почему ты вообще об этом заговорила?

– Мне, например, десять лет, а я знаю пять языков.

– Какие?

– Русский. Испанский. Немецкий. Итальянкий, – принялась перечислять Полина. – Немножечко – латинский. Остальные – так, поверхностно.

– Поверхностно – это как?

– Полсотни слов. Только чтобы самый примитивный разговор поддержать.

– Я думал, лингвистикой только полиглоты занимаются.

– Я и не думаю заниматься никакой лингвистикой. Пять языков – это так, в рамках общего развития. Тем более, знать языки – это не главное, надо бы знать такие простые вещи.

– А что главное?

– Понимать тенденции их развития. Если мне позарез надо будет изучить, допустим, итальянский, я это сделаю гораздо быстрее, чем среднестатистический человек. У меня есть база из латыни, поэтому мне будет просто изучить любой язык романской группы. Испанский, португальский, итальянский…

– Французский тоже?

– Ага. Тем более, я его знаю чуть-чуть лучше остальных, которые знаю поверхностно, – чуть путанно пояснила она.

– Давай по-французски поговорим?

– Чем тебе стандарт не нравится? – Поинтересовалась девочка.

– Стандарт произошёл от русского. А мой родной – французский.

– И ты его хорошо знаешь?

Пьер сказал несколько фраз. Полина прислушалась, наклонив голову, потом попросила повторить. Пьер повторил.

– Нет, галактических языков я не знаю, – ответила она на стандарте. – Даже в общем. Они слишком сложные. Чтобы их изучать, нужно сначала освоить десяток узкоспециализированных предметов.

– Например? – Пьер упорно продолжал говорить на французском.

Полина так же принципиально отвечала на русском.

– Ксенопсихология одна чего стоит.

– При чём тут она?

– Языки других рас отличаются от наших, гуманоидных языков, как, например, – Полина задумалась, – планиметрия от стереометрии. Вроде бы предмет один и тот же – геометрия, а уровень совсем разный. Именно поэтому, прежде чем изучать инопланетные языки, как минимум нужно знать основы мироустройства чужой расы, основы мироощущения и вообще… много всего.

– Ты, наверное, отличница среди своих?

– С чего ты взял?

– Слишком умная.

– Отличники редко добиваются чего-нибудь в жизни.

– Сама додумалась?

– Папа говорит. А для таких вот как я – твёрдых хорошистов – открыты все двери. Хорошисткой я была в обычной школе, – пояснила девочка, – пока в "Штуку" не поступила.

– Странное название – "Штука".

– Нормальное название. Мне нравится.

– Скорее всего, ты просто привыкла.

– Может быть.

– А в "Штуке" ты как учишься? На тройки съехала? Или тоже хорошистка?

– У нас там совсем другая система оценок.

– Это какая же?

– Нам за каждый зачёт дают определённое количество очков. Если на карточке окажется меньше минус двухсот пятидесяти – можно ехать домой.

– И многие уезжают?

– Пока нет, – ответила Полина, не уточняя, что сама успела проучиться всего три дня. – Тем более, им и ехать некуда. Не в обычные же школы возвращаться!

– И чем же это плохо – в обычной школе учиться?

– Всем. Там в пятнадцать лет только интегралы начинают проходить, а я интегральное счисление уже в четыре года знала.

– Что – серьёзно?! – не поверил Пьер.

– Серьёзно. – Полина изобразила губами аккуратную улыбку. – Я умная. И даже очень. Сколько раз тебе уже об этом говорила, а ты всё почему-то не можешь привыкнуть к этой мысли.

– Вижу. А кем ты хочешь быть когда вырастешь?

– Пока не придумала

– С твоим знанием языком вполне можно стать переводчиком. – Он вполголоса ругнулся, когда обогнавшая их машина обдала лобовое стекло грязью, и с опаской покосился на спутницу: не услышала ли.

– Фу! – Скривилась девочка. – Скажешь тоже! Идёт какой-нибудь раут, все кушают, а переводчик сидит и по-щенячьи смотрит на каждого, ждёт, кто что сказать изволит. А стоит ему только что-нибудь взять в рот, тут же по закону подлости какой-нибудь второсортный министр начинает нести какую-нибудь первосортную ерунду. Жевать и глотать – долго, выплёвывать – неприлично. А переводить надо. Бедный переводчик давится, запоминает – а на него всё смотрят как на идиота… Мне это надо?

– Странными категориями ты оперируешь, – вполголоса заметил Пьер. Полина сделала вид, что этого не расслышала, и в который раз попеняла себя за невнимательность. Разве может обычный земной ребёнок, пусть даже супер, в качестве примера говорить о Навигаторах?.

– Если бы я и стала изучать языки, то на отделении ксенолингвистики, – сообщила она в завершение своего монолога.

– Но ты же сказала, что это сложно.

– Зато интересно, – парировала девочка. То, что интересно, всегда сложно. Я как-то даже хотела китайский выучить. В совершенстве. Представляешь, как это круто, одной изо всей школы знать китайский?!

– А почему не выучила?

– Да ну их, – отмахнулась Полина. – Кому это надо? Все китайцы давным-давно на стандарте говорят. Никто из них своего языка почти не знает. А те, которые знают – они его в школе изучали. Как второй.

– Вот и я говорю. Культурные традиции потеряны. Представляешь, на всей нашей планете не осталось почти никого, с кем можно поговорить по-французски! Хотя все – выходцы из старой Франции.

– Которая на Земле? – Уточнила Полина.

– Да! – С горячностью подтвердил Пьер.

Девочка с интересом взглянула на него.

– Ты так просто можешь говорить за всю планету?

Пьер немного смутился.

– Ну-у, – протянул он, – не то, чтобы за всю…

– Даже я, – девочка сделала ударение на местоимении, – не могу отвечать за всю Землю, а ты, просто так…

– Не просто так. Я "Трёх мушкетёров" читал.

– Я тоже. И что?

– Знаешь, как там всё интересно…

– Поздравляю! Сведения о Земле у тебя устарели как минимум лет на шестьсот.

– Я знаю. Тем не менее… хорошо же там было, а?

Полина хмыкнула. Пьер начинал ей нравиться всё больше и больше. Она бы ни за что ему в этом не призналась, но однажды она сама в один присест проглотила трёхтомник Дюма, упросила отца на следующие же выходные слетать во Францию, и долго за руку с ним бродила по узеньким мощёным улочкам Парижа. После американской катастрофы двадцать первого века большие города перестали существовать. Не обошло это и Париж, из которого сделали город-музей. Там всё, даже камни мостовых, напоминали о старине. О чём только тогда она не перемечтала! Даже отец не знал, как она хотела стать принцессой, чтобы в неё был влюблён прекрасный принц, чтобы за неё дрались на дуэли… Тогда она извиняла себя тем, что полагала, будто все девочки такие романтичные. Потом все эти мечтания казались ей смешными и стыдными. Она старалась о них не вспоминать. Сейчас же оказалось, что романтичными бывают не только девочки, но и мальчики. Точнее, дяди.

– А почему ты так долго не хотел со мной ехать? – Спросила Полина, чтобы спросить хоть о чём-то. Ей казалось, что если она будет сидеть и молчать, то Пьер догадается, о чём она думает.

– Две минуты – это, по твоему, долго?

Полина задумалась.

– Я сразу повёлся, – даже с какой-то горечью поведал Пьер. – Со мной раньше такого никогда не было.

Полина улыбнулась, от чего на её щеках появились аккуратненькие ямочки.

– А почему? – Кокетливо поинтересовалась она. И с интересом взглянула в зеркало заднего обзора над головой своего спутника, пытаясь поймать его глаза. Она услышала не совсем то, что ожидала, и потухла.

– Жалко мне тебя стало.

– Почему это? – В голосе девочки прорезался неожиданный басок.

Пьер промолчал.

– Ну и ладно, – буркнула Полина. – Очень надо.

Некоторое время ехали молча. Полина нянчилась с черепашкой и исподтишка, стараясь, чтобы это было не очень заметно, наблюдала за своим неожиданным спутником. Который раз она думала, как же всё-таки хорошо, что она выбрала именно его. И как здорово получилось, что он согласился её везти. Сейчас ей почему-то показалось, что на дальних перевозках специализируется тот, с неприятными усиками.

– Хочешь что-нибудь послушать? – Прервал её размышления Пьер.

– Что?

Тот вытащил из бардачка завёрнутый в целлофановую упаковку диск, вставил его в проигрыватель. Тут же ударили аккорды мелодии со знакомым мотивом.

Всё

В тумане, волчьи тропы

Кочки

Посреди болота

Целый

Век идём по следу

Ни души

В округе нету.

Темнота

Дыры чёрные вокруг

Наши ноги

Тонут в мгле бездонных луж

Крест на небе

Под ногами кровь и ад

Мы дойдём

Нет у нас пути назад

Мы

Оружье на прицеле

Держим

И стремимся к цели

Лес

Хрипит и воздух стонет

Нас

Ничто не остановит

Темнота

Дыры чёрные вокруг

Наши ноги

Тонут в мгле бездонных луж

Крест на небе…

– Выключи! – Слабым голосом потребовала Полина.

Пьер нажал на паузу.

– "Лунные дети", – даже с какой-то обидой в голосе сказал он.

– Мне не нравится.

– Я думал, у вас на Земле это модно.

– Было модно. Три года назад. Нафталин! – Кратко пояснила она. – Даже тогда мне это не нравилось. Тем более, сейчас.

– Почему?

– Не нравится – и всё тут! У тебя больше ничего нету?

Пьер извиняющееся пожал плечами.

– Ну и ладно, – решила Полина. – Давай просто поболтаем. Так интереснее.

– О чём?

– О чём-нибудь. Расскажи мне про Цитрею.

– А чего тут рассказывать? Живём потихонечку. Никому не мешаем…

– Никому не мешаем, – перекривляла его девочка. – Чем вам Земля-то не угодила?

– Это ты о чём? А-а, – понял он. – Так это не я. По мне, так вообще, чем больше начальства, тем лучше. Защищённее себя чувствуешь.

Полине стало смешно. "Это не я". Совсем детское оправдание. Словно мальчик в детском саду.

– Во всём, значит, виновато злое правительство? – Уточнила она

– Не такое-то оно уж и злое, – флегматично ответил Пьер – У людей свои цели, у них – свои.

– У вас в правительстве, значит, не люди сидят? Зомби?

Пьер вздохнул.

– Согласись, не могу же я оправдываться за целую планету?

– Если я правильно поняла, то заварушка у вас тут была ещё та. Восстали все – от младенцев до стариков.

– Так когда это было…, – отмахнулся Пьер

– Двенадцать лет назад, – сухо, словно справочный автомат, сказала Полина.

– Тогда мне было десять лет.

– Самый возраст, чтобы патроны подносить. Или часовых к взрослым дядям в подворотни заманивать.

– Зачем – заманивать?

– Что, книжек про войну не читал? Идёт патрульный по улице, а из подворотни пацанчик грязненький выбегает, что-нибудь лепечет, типа, помоги, тянет его за собой, только солдат за угол зайдёт – его два здоровых мужика дубиной по голове – и адью. А пацанчик убегает новых жертв искать.

– Ничего подобного! – Горячо возразил Пьер. – Я вообще в ополчении не участвовал. Вот отцу досталось – будь здоров. До сих пор левой рукой кушает.

– А что он говорит по поводу восстания? – Заинтересовалась Полина.

– Говорит, дураком был. Пообещали каждому по земельному участку – вот он и согласился. Всё было в розовом свете. Даёшь свободу! Демократическую конституцию! Демократию! Будь она неладна, эта демократия!

– Демократией пользоваться надо уметь. Любую, даже самую хорошую идею, можно извратить до абсурда.

– Ты против демократии?

– Я против того, что иногда называют демократией. Американские Штаты тоже, кстати, гордились, что они – демократическая держава. И чем всё закончилось?

– Не надо всё смешивать в одну кучу. Мухи, как говорится, отдельно, котлеты – отдельно. Политика и катастрофа в биологической лаборатории – это совершенно разные вещи!

– Ага, как же! Если бы лаборатория была мирная – это одно, я бы тогда даже и не спорила. Но ведь она была военной и относилась к какой-то спецслужбе, не помню уж, как там эта структура называлась. – Полина перевела дыхание. – Ты вообще как – историю знаешь? Почему тогда мне приходится объяснять такие простые вещи? Только при извращённой демократии возможно положение, когда Навигаторы, которые призваны исполнять волю народа, делают такое, под чем ни один психически полноценный человек не подпишется.

– Ты имеешь в виду, что сейчас у вас на земле нет ни одной секретной военной лаборатории?

Полина покраснела. По-настоящему: лицо побагровело, покраснела даже шея под вырезом кофточки.

– Все наши лаборатории контролируются Навигаторами, – пролепетала девочка. – А они знают, что делают.

Пьер вдруг очнулся. Он понял, что говорит всего-навсего с ребёнком.

Полина правильно поняла его замешательство.

– Я просто политологией увлекаюсь, – зачастила она. – Очень даже интересная наука. Тем более, я говорила, что умная, а ты не верил. Теперь убедился?

Полина была готова говорить всё, что угодно, лишь бы Пьер снова не затронул прошлую тему.

Он нейтрально пожал плечами, его можно было понять и так и так.

– Я вот только одного не могу понять, сколько можно на одни и те же грабли наступать? Одно и то же повторяется всюду: сначала требование независимости от Земли, потом получение этой самой независимости, и наконец стремительное падение до первобытнообщинного уровня развития.

– Насчёт первобытнообщинного – это ты, конечно, загнула.

– Загнула, – согласилась девочка. – Но, согласись, после того, как вы получили автономию от Земли, жить здесь стало немножко хуже.

Пьер пожал плечами:

– Лично мне удобств хватает.

Полина засмеялась:

– Понимаешь, для меня все эти ваши удобства, – она выразительно обвела взглядом салон автомобиля, – примерно то же самое, что для вас – каменный топор.

– Мне удобно.

– Ты просто не знаешь, что такое удобство на самом деле. А с точки зрения самой примитивной рациональности введение новых технологий гораздо дешевле и проще, чем реанимация старой техники. И только из-за вашего поведения двенадцать лет назад никто не горит желанием везти на Цитрею что-то новое. До сих пор, наверное, пашете поля на тракторах, которым лет двести – не меньше.

– Ну, по поводу двухсот лет – это ты снова загнула. Не может быть, чтобы старые технологии так долго работали. Хотя да, техника у нас старовата. Этой машине, на которой мы сейчас едем, знаешь, сколько лет?

– Лучше не говори. Мне так спокойнее будет.

– Ладно, не буду.

 

ГЛАВА 25

Снова заморосил дождь. Капли чертили на стекле длинные полосы, похожие на треки элементарных частиц.

– У вас на Земле все такие умные, как ты? – Спустя минуту спросил Пьер.

– "Штука" – это элитарное учебное заведение. И не просто элитарное, а очень элитарное, извиняюсь, конечно.

– За что извиняешься?

– За оборот. Прилагательное "элитарное" в своей семантике уже подразумевает наличие превосходной степени. Масло масляное получается.

– Луна лунявая, – поддакнул Пьер.

Полина пропустила шутку мимо ушей.

– Обычные дети начинают проходить основы политологии в десятом классе, – продолжила объяснять она, – а мы это проходим уже сейчас. И мне почему-то кажется, что ни один из моих одноклассников, несмотря на их более чем нежный возраст, если бы он очутился в правительстве земной колонии, не стал бы требовать независимости.

– Ага, только их там и не хватает.

Полина хмыкнула:

– Был у нас один такой правитель, который всерьёз полагал, будто кухарки могут управлять государством. Ничем хорошим это не закончилось. Россия вообще тогда едва выкарабкалась. Если бы пять веков назад Соединённые Штаты Америки не стёрло бы с лица земли, стандарт произошёл бы от английского, а не от русского.

Они въехали в какой-то небольшой посёлок, и он стал больше внимания обращать на дорогу.

Полина с интересом разглядывала трёхэтажные дома из крупного белого кирпича, малышню, возящуюся на детских площадках, чистеньких старушек, которых было почему-то очень много. Между раскидистых деревьев на натянутых верёвках весело колыхалось на ветру бельё.

Она вдруг почувствовала себя здесь очень уютно. Какая-то своя прелесть была в такой вот простоте жизни, когда всё у всех на виду, нет никаких компьютеров, идентификационных карточек, скоростных магистралей, гипер-переходников.

Посёлок остался позади. Снова потянулись поля, перелески. Крупные белые облака, плотные и пушистые, похожие на клочки ваты, плыли по ярко-голубому небу, словно громадные каравеллы с белоснежными парусами.

– Можно я окно открою? – Спросила девочка.

– Да, конечно.

Она долго возилась со всякими замочками, кнопочками и переключателями, наконец, стекло дрогнуло и чуть опустилось вниз.

– Только полностью не открывай, а то продует.

Вместо ответа Полина высунулась из окна и с восторгом принялась глотать обжигающий от быстрого движения воздух. Не так часто ей приходилось чувствовать такую вот непонятную безотчётную радость. Хотелось кричать какую-нибудь ерунду и хлопать в ладоши.

Впрочем, скоро ей стало холодно, и она забралась обратно в машину, а потом и закрыла окно.

– Прогулялась?

– Ага.

Вскоре они остановились пообедать в каком-то придорожном кафе. Пьер заказал себе какой-то плов и несколько бутербродов с рыбой. Полина, несмотря на все последние злоключения была почему-то совсем не голодна, и ограничилась бутылкой лимонада и булочкой с повидлом. Точнее, сначала она думала, что внутри что-то мясное (спросить постеснялась), потом оказалось, что начинка очень похожа на вишнёвый джем. Булочки ей настолько понравились, что она купила ещё две и доедала их уже в дороге.

Чапа с энтузиазмом принялась жевать капустный лист, искоса поглядывая на лежащий неподалёку громадный кочан.

– Не переживай, – никому не отдам, – успокоила её Полина. – И сама не съем. Это только тебе.

– С кем это ты? – Повернулся к ней Пьер.

– С земноводным. Она пол-дня проголодала, теперь всё не может поверить, что трудные времена прошли.

– А ты уверена, что это черепаха?

– Но не крокодил же!

– А вдруг это черепах?

– Да ты посмотри на её мордочку! – Полина поднесла зверька к самому носу собеседника. – У мальчиков таких не бывает!

Пьер отшатнулся.

– Ладно, верю! – Поспешно сказал он.

Потом Полину опять потянуло в сон, и она немного подремала, стараясь сделать так, чтобы Пьер этого не заметил. Так как она сидела на заднем сиденье, было просто: достаточно было устроиться за спиной водителя и держаться по возможности прямо. Мерный шум двигателя убаюкивал…

– Я вот только одного не понимаю, – медленно и, как показалось Полине, вкрадчиво заговорил Пьер, отчего она сразу же, словно от удара, проснулась. – Ты, умная, вроде бы, девчонка, должна понимать простые вещи. Почему ты так защищаешь вашего Сенатора?

– Может быть, я патриот.

– Тогда – да, – согласился водитель

Полина долго молчала, наконец, с усилием выговорила:

– А что в новостях говорят?

– Сенатор под стражей.

– Это я уже слышала.

– От всего отпирается. Только вот он зря это делает. Тут однозначно понятно, у кого рыльце в пушку. У него дома обыск сделали. Столько всего нашли, что и доказывать больше ничего не надо.

– Останови! – Вдруг потребовала Полина, бросая черепаху в карман.

Пьер безропотно повиновался и только после этого спросил, зачем.

– У меня компьютер там, в сумке, сзади. Поможешь вытащить?

– Куда я денусь…

Когда автомобиль тронулся с места в очередной раз, Полина открыла крышку персональника и сосредоточенно застучала по клавиатуре.

– У вас тут что, сетей нет? – С глубоким изумлением в голосе осведомилась она через минуту.

– Каких ещё сетей?

– Любых! Что, не знаешь, какие сети бывают?! – Разозлилась Полина. – Меганет, Супернет, Интернет…

– Интернет есть, только он телефонный.

– А Меганет куда делся? У вас тут что, ретрансляторов тоже нет?! – Она посмотрела через окно на небо, словно отсюда, из машины, могла разглядеть вращающиеся на орбите спутники.

– Вроде были, но их недавно отключили, – ответил Пьер с таким виноватым видом, словно сам был инициатором этого отключения. – Сказали, финансово невыгодно.

– Конечно! – Сварливо бросила Полина. – У вас тут на всю планету десятка два компьютеров – и те "Пентиумы".

И принялась что-то быстро печатать на клавиатуре, шевеля губами и напряжённо щурясь.

Пьер откровенно любовался на неё. В полумраке у Полины было на редкость красивое и выразительное лицо.

– Что ты там печатаешь? – Наконец не выдержал он.

– Отстань!

Девочка отмахнулась от него, словно от надоевшей мухи. Пьер вспыхнул, но промолчал.

Печатала она долго, часа два. Несколько раз, когда машину начинало трясти, раздражённо просила ехать потише, потому что не попадает в клавиатуру. Наконец, захлопнув крышку, уставилась в спинку кресла прямо перед собой с таким отрешённым видом, словно решала в уме сложную математическую задачу…

Вечерело. На фоне розового закатного неба вдаль уходил ровный ряд телеграфных столбов.

Снова захотелось спать. Полина изумлялась, каким образом Пьеру, невзирая на однообразие дороги, удаётся не клевать носом. Он вёл машину, думая о чём-то своём, изредка улыбаясь своим мыслям. Иногда он бросал взгляд через зеркало заднего обзора на сидящую на заднем сиденье девочку, которая осоловелыми глазами смотрела на лобовое стекло, тщетно борясь с дремотой. Наконец он решительно свернул с дороги, туда, где переливалась вывеска какой-то придорожной забегаловки. Когда машина притормозила, Полина очнулась от полудрёмы.

– Что случилось? – Спросила она.

– Давай поужинаем.

– Угу.

Полина привычно начала рыться по карманам, вспоминая, куда положила бумажник.

– А можно тебя угостить? – Поинтересовался Пьер, глядя куда-то в сторону.

Полина фыркнула:

– Если хочешь – пожалуйста, – передёрнула она плечами. – Только не вздумай за мной ухаживать, я ещё маленькая.

– Ты, никак, удостоверение потеряла?

Девочка схватилась за карман.

– Ну и шуточки у тебя, – дрожащим голосом заметила она.

– Ты сама первая начала, – парировал Пьер. – Удостоверение, удостоверение… Будто свет на нём клином сошёлся. Чуть что, так сразу…

– Ты ничего не понимаешь. Я без него вообще не имею права без сопровождения взрослых покидать пределы родной планеты.

– Как много иногда зависит от обычного кусочка пластика… Ладно, пойдём? – Увидев, что спутница замешкалась, он ободряюще дотронулся до её локтя. – Не беспокойся, я если и буду за тобой ухаживать, то только в самой лёгкой форме. Мороженного куплю там, кофе, в машину помогу сесть, ты всё-таки дама.

– Ладно, пошли, – буркнула Полина, а про себя подумала, не хватало ещё того, чтобы Пьер подумал, будто она боится.

И первая вылезла из машины. Немного постояла, разминая затёкшие ноги. Пахло свежестью: здесь совсем недавно прошёл дождь.

Небольшая асфальтовая площадка была залита светом, с одной стороны которой темнели очертания заправочных автоматов, с другой струились светом призывно распахнутые двери бара. Девочке показалось, что вокруг глубокая ночь. Яркие переливающиеся по периметру площадки разноцветные фонарики, тянущиеся от одного фонаря к другому, очень напоминали новогодние ёлочные гирлянды и делали цвет неба темнее, чем он был на самом деле.

В тишине эхо от шагов звонко металось между пустынными стенами строений, свет блестел, отражаясь от мокрого после недавнего дождя асфальта.

Внутри было полутемно и уютно, как в любом дорожном кафе. За столиками никого не было. Полина замялась на пороге, она не привыкла ходить по подобным заведениям, тем более, в одиночестве. Пьер, оказавшись рядом, тихонько толкнул её вперёд

Бармен оказался толстеньким лысоватым человечком. Этакий гротескный бармен из дешёвых комедийных фильмов. Из-за стойки была видна только его голова. Полина поднялась на цыпочки, чтобы рассмотреть его полностью, и хихикнула, увидев, что он спит, скрестив руки на груди и положив ноги на стул перед собой.

Пьер кашлянул. Бармен вскочил, опрокинув стул. Заулыбался, увидев посетителей.

– Добрый день! Чего желаете?

Он вытирал заспанные глаза и суетливо оглядывался по сторонам, словно пытаясь определить, не оставил ли на видном месте чего-нибудь компрометирующего.

– А что у Вас есть?

Полина заметила, что её присутствие слегка смущает обоих мужчин, и отправилась искать удобный столик. Усевшись в самом углу, около окна, она поставила локти на стол и двумя руками обхватила голову. В такой позе и застал её Пьер.

– Ты не заболела?

Она подняла глаза.

– Нет, просто немножко устала.

– У меня спальный мешок есть. Когда покушаем, можешь накрыться им и поспать на заднем сиденье.

Девочка кивнула.

Несколько минут они просидели в полной тишине. Где-то натужно тикали часы. По дороге за окном проносились далёкие фары проезжающих мимо машин. Полину опять начало клонить в сон, она резко вскидывала голову и глубоко вздыхала, борясь с подступающей дремотой. Потом пришёл хозяин и поставил перед каждым налитый доверху полупрозрачный пластиковый стакан. Полина с опасением понюхала содержимое; оно, по консистенции и по цвету, очень напоминало пиво. Пьер сделал то же самое и с облегчением сказал:

– Это лимонад такой. Я лимонад заказывал, – зачем-то пояснил он.

– Ага, – кивнула девочка.

Стараясь, чтобы со стороны это выглядело красиво, она сделала глоток, и чуть не поперхнулась. Хотела спросить, что это за лимонад такой – приторно-сладкий, да ещё и без всякого намёка на то, что когда-то был газированным, но промолчала. Делать любое постороннее телодвижение, кроме как сидеть и пялиться в пустоту, было лень. Впрочем, в лимонаде был какой-то стимулятор, потому что вскоре Полина почувствовала резкий прилив сил. Она не была уверена, что потягивающийся человек – это привлекательное зрелище, поэтому, сидя прямо перед Пьером, потягиваться не стала, сдержалась, но движения её стали более оживлёнными. Это не укрылось от внимания таксиста, тот довольно кивнул.

– У тебя диатеза нет? – Как бы невзначай поинтересовался Пьер. Полина бросила на него такой уничтожающий взгляд, что тот поспешил поспешно оправдаться. – Я клубнику со сливками заказал.

– А что ещё?

– И кофе с булочкой.

– Когда я была маленькой, – хмыкнула Полина, – и верила в фей, то полагала, что они кушают только цветочный нектар и пьют росу с травинок. Мне кажется, что про девочек ты думаешь то же самое.

– Что ты имеешь в виду? – Удивился Пьер.

– Я бы от жареной картошки не отказалась бы, – кротко вздохнула в ответ его собеседница, – или от шашлыка какого-нибудь.

– Ага. – Смутившись, Пьер ушёл.

Он долго спорил о чём-то с хозяином, а когда возвратился, буркнул, садясь на свой стул:

– Говорит, что горячее только днём, когда тут прислуга работает. Едва удалось уговорить его приготовить бифштексы.

– Какие-нибудь замороженные полуфабрикаты… Ладно, ладно, дареному велику спицы не считают. – Полина улыбнулась. – Кстати, могу поспорить на что угодно, ты с мамой живёшь.

– Как ты догадалась?!

Изумление Пьера было таким неподдельным, что девочка заулыбалась ещё шире.

– У тебя на лбу это написано. Знаешь, есть такой тип людей, которые с мамами живут. Даже если мама давным-давно умерла, у него жена и трое детей и всё равно он живёт с мамой. Это стиль жизни. Такое уже не лечится.

– Издеваешься, да? – Попробовал обидеться тот.

– Почему, стоит мне только начать говорить, что я думаю, и все тут же говорят, что я издеваюсь? – Она широко зевнула, вежливо прикрыв рот рукой. – Есть у меня в школе один приятель, который всегда что думает, то и говорить, у него даже прозвище соответствующее – Кошмарик. Психолог наш местный. Его никто не любит, хотя сам по себе – он очень даже неплохой парень.

– Я тоже могу поспорить на что угодно, что у тебя с твоим характером друзей нет вообще, – не остался в долгу Пьер.

– У меня их выше крыши, – самодовольно хмыкнула Полина.

– Друзей не может быть много. Один. Или два. Ну, максимум три. Когда их много, то это уже приятели.

– У меня есть друг, – задумчиво опровергла его девочка. – Один. Точнее, подруга. Бахмурова.

– Как мне жалко эту твою Бахмурову…

– Почему это?

– Это единственный человек, у которого хватает сил тебя терпеть. Представляю, как ей достаётся…

– Ну, знаешь! – Вскочила с места Полина, едва не перевернув эфемерный столик. Пьер кое-как успел схватить качнувшиеся стаканы с лимонадом.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Полина – стоя, Пьер – сидя на своём месте. С двумя стаканами лимонада в руках у него был донельзя глупый вид.

Наконец, девочка плюхнулась обратно на стул, Пьер извиняющееся пожал плечами:

– Ладно, замнём, что ли? Кажется, я какую-то ерунду сморозил.

– Мне кажется, тоже, – ледяным голосом отозвалась Полина.

Она посмотрела на широкое добродушное лицо Пьера, и ей почему-то расхотелось злиться. Есть такие люди, на которых долго сердиться невозможно, он был именно из таких.

– Ладно, так уж и быть, замнём, – согласилась она.

Из кухни явственно запахло чем-то горелым.

– Ты женат?

– Нет. А зачем тебе?

– Просто. Интересно. А братья-сёстры есть?

– Нет.

– Один, значит, живёшь?

– С мамой.

– Мама – не в счёт, – отмахнулась Полина. – И не скучно тебе?

– Не особенно. Я людей не очень люблю.

– Людей надо любить. Они большей частью – неплохие ребята.

Несколько минут прошло в полном молчании. Потом Пьер рассказал анекдот, второй, следующий… Полина смеялась, кивала… Постепенно началась обычная болтовня, когда говоришь много и долго, а потом не можешь вспомнить содержание беседы.

Время пролетело незаметно. Хозяин принёс две порции бифштекса, рис с очень острой приправой. Девочка попробовала его, у неё перехватило дыхание, но она самоотверженно доела порцию до конца, чтобы не обижать спутника.

"Жалко, что он не курит, – подумала она, – тогда бы я смогла ему прикурить, просто дохнув на сигарету" – и долго сидела отвернувшись от Пьера, с открытым ртом.

Клубника со сливками оказалась выше всяких похвал. Пьер пошептался с барменом, и тот вскоре принёс большое пирожное на вычурной ярко-красной тарелке. Девочка вопросительно взглянула на своего соседа по столу, тот, улыбаясь, кивнул, и с такой же улыбкой стал смотреть, как она принялась уплетать за обе щёки предложенное, даже забыв соблюдать необходимую грациозность. Он очень походил на радушную бабушку, смотрящую на пьющую молоко внучку.

После пирожного Полина украдкой облизала пальцы, а когда, спустя минуту, Пьер взглянул на неё, чинно вытерла их салфеткой.

– Ну, что, Полина, пойдём? – Весело спросил он, посчитав её жест за намёк, что ужин пора заканчивать.

– Ага.

Пьер прошёл к стойке и, закрывая происходящее там своей широкой спиной, расплатился. Полина оценила его деликатность.

Попрощавшись с хозяином, они вышли на улицу. Свежий ночной воздух приятно бодрил.

Когда машина тронулась с места, девочка поймала взгляд своего спутника и как можно более обаятельнее улыбнулась.

– Спасибо, – сказала она. – За мной ещё никто никогда так не ухаживал.

– У тебя ещё всё впереди, – отозвался Пьер так быстро, словно ждал этих слов и приготовил ответ. – Вот вырастешь, через три-четыре года за тобой так будут бегать… – Он осёкся, словно сказал что-то не то, что хотел, потом хмыкнул. – Рад, что я оказался первым.

Смотреть на ночную дорогу оказалось довольно тоскливо.

– Ты что, вообще спать не будешь? – Сонным голосом поинтересовалась Полина, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Я на работе не сплю.

– А-а. Тогда, спокойной ночи.

Пьер в ответ молча кивнул.

От спального мешка она отказалась. Впервые в жизни Полина уснула сидя. Раньше она ни за что не могла бы себе представить, что это вообще в принципе возможно. Вообще, всё, что происходило с ней на протяжении последней недели, было для неё в первый раз…

Спала она очень беспокойно. За ночь несколько раз просыпалась, но едва ли это помнила. В голове остались какие-то сумбурные эпизоды. Лицо Пьера в свете фар, когда тот с канистрой идёт вокруг машины. Его разговор с какими-то людьми, машина которых сломалась, Пьер тащил её на буксире, дверца кабины была полуоткрыта, он что-то кричал в темноту…

Когда девочка открыла глаза, вокруг висел плотный туман. Автомобиль настороженно пробирался сквозь его густую пелену. Разделительная дорожная черта тянулась по влажному асфальту медленно и безостановочно, словно удав из норы. Полина даже помотала головой, отгоняя наваждение.

Пьер сидел на своём месте. Он сильно наклонился вперёд, будто хотел упереться лбом в стекло. Почувствовав движение, он бросил быстрый взгляд на Полину.

– Проснулась?

– Угу…

Девочка издала стон, разминая затёкшие члены. На лице её застыла мучительная гримаса. Тело болело невыносимо.

– Такое ощущение, – страдальческим голосом пожаловалась она, – будто меня на мясорубке прокрутили, а потом кое-как склеили назад.

– Это с непривычки, – компетентно пояснил её собеседник. – Скоро всё пройдёт. Ты в туалет не хочешь?

Полина вспыхнула. Пьер понял, что воспитание не позволит ей ответить утвердительно, и быстро нашёлся.

– А я хочу, – сказал он. – Ты не против, если я тут остановлюсь и отойду минут на десять?

– Не против.

Когда они продолжили путь, Полина, уже изрядно повеселевшая и посвежевшая, ёрзала на месте, смотря то в одно, то в другое окно.

– Мы скоро приедем?

– Часа через четыре.

Ей стало как-то тоскливо. Весь вчерашний день вспоминался, словно очаровательный момент жизни многолетней давности.

Разговор не клеился. Пьер отвечал односложно и как-то так, что не было возможности что-нибудь ему ответить.

Девочка замолчала и уставилась в окно.

Если долго смотреть на дорогу, то кажется, что машина стоит на месте, и сам асфальт бесконечным серым полотенцем мчится под колёса.

Медленно текли минуты.

Полина всё чаще посматривала на Пьера. Украдкой. И внимательно, словно хотела запомнить черты лица. В её жизни было не так уж много людей, которые ей нравились и с которыми нужно было прощаться навсегда. Этого она делать не умела.

А что говорить в конце? "До свидания?" Как-то неправильно. Какое ещё свидание? Не будет больше никаких свиданий! "Прощай"? Слишком претенциозно. И грустно. "Ещё увидимся"? Да, пожалуй, последнее сойдёт.

Очередной городок ничем не отличался от предыдущих. Такие же старые вросшие в землю деревянные домишки, глядевшие на мир через тёмные провалы неровных окон, потемневшие от сырости и нестройно стоящие вдоль дороги, словно слепые нищие на паперти. Во дворах – оборванные грязные детишки, скучающие молодые балбесы, старики, словно мумии сидящие на скамейках с трубками в зубах, пыльная зелень немногочисленных деревьев и висящее на протянутых верёвках бельё. Перед одним из таких домов Пьер остановил машину. На всякий случай взглянул в бумажку, сверяясь с адресом. По его лицу девочка поняла. Точно. Здесь.

– Всё, Полина. Прибыли, – он старался говорить ровно, но в конце голос у него немного дрогнул, и стало ясно, что кажущееся спокойствие давалось ему громадным напряжением душевных сил. Не она одна, значит, переживала и беспокоилась.

Дом, к которому подъехала машина, немного отличался от остальных. В выгодную сторону, он был обнесён живой изгородью. Из-за пышной растительности виднелась жестяная крыша с круглым чердачным окном. Фасадные доски, недавно подновлённые, были жёлтого цвета, с небольшими рыжими проплешинами.

– Спасибо, Пьер. Ты очень хороший. Мне было с тобой интересно. – Эти слова вырвались у Полины неожиданно для неё самой. Она сама не ожидала, что скажет что-нибудь подобное, и удивилась сама себе.

– Мне тоже с тобой хорошо было.

– Сколько я тебе должна?

Пьер сильно смутился.

– Восемьсот, – сказал он, глядя в сторону.

– Ты уверен? – Полина укоризненно покачала головой. – Сначала вроде бы речь шла о полутора тысячах. Мой папа всегда говорит, что любой труд должен быть оплачен. И нет ничего стыдного в том, что ты берёшь с меня деньги. Тебе же не стыдно было меня везти? Нет. А почему ты стыдишься брать деньги?

– Я не стыжусь… Я… это…

– Будто я не вижу.

Полина отсчитала пятнадцать сотенных кредиток, почти насильно сунула в руку Пьера.

– Вот, возьми!

Они остановились, глядя друг на друга. Полина вдруг увидела Пьера таким же, как на автостоянке в космопорте – большим и добродушным, словно сытый кот на подоконнике.

– Ну, ладно, – сказала она, – надеюсь, ещё встретимся. Жизнь большая.

– Какие наши годы, – он говорил монотонно, словно артист, делающий вычитку пьесы. – Встретимся. – Потом вдруг оживился, засуетился. Принялся хлопать себя по карманам, чуть не выронил деньги, о которых, похоже, забыл, небрежно сунул их в нагрудный карман рубашки. – Я… это… записная книжка куда-то задевалась… А, вот она! Я тебе телефон мой напишу. Я вечером почти всегда дома. Если надо будет что-нибудь – звони… Ладно?

– Хорошо, – улыбнулась Полина. – Обязательно позвоню. Мне же через три месяца нужно будет ехать обратно в космопорт. Довезёшь?

– Спрашиваешь! – И взяла протянутый листок.

Пьер помог своей пассажирке вытащить из багажника сумку и чемодан.

– Может тебя проводить?

– Да нет, спасибо, лучше уж я сама. Тут совсем немного.

– Тогда пока?

– Пока.

Она взяла в одну руку чемодан, в другую – сумку и медленно пошла к увитой плющом калитке. Из-за живой изгороди виднелся маленький кусочек дома – выкрашенная зелёной краской металлическая крыша и круглое слуховое оконце на чердаке.

Колёсико сумки жалобно поскрипывало.

"Всё-таки оно цело, – подумала Полина. – Как я и надеялась. Хотя должно было сломаться ещё в космопорте. Тогда бы проблем у меня было гораздо больше. Хорошо, если бы мне всё это время, что я буду тут, так везло"

Девочка ожидала услышать звук отъезжающей машины и, не услышав, обернулась. Пьер стоял, глядя ей вслед.

– Полина! – крикнул он.

– Что?

– Скажи, кто твой папа!

– Ты уверен, что хочешь это знать?

– Да!

– А ты со мной не перестанешь дружить после этого?

Пьер промолчал. Смысл вопроса был странным.

– Нет, не перестану! – Наконец, ответил он.

Полина оглянулась по сторонам, чтобы никто не услышал.

– Сенатор Земли! Только никому не говори, ладно?

И зашла в калитку, которая захлопнулась за ней.

В этот момент колёсики сумки сломались. Одновременно. Оба.

 

ГЛАВА 26

Раньше я бы ни за что не подумала, что, как какая-нибудь расфуфыренная средневековая барышня буду писать дневник. А теперь придётся. Вокруг меня начинает происходить много такого, о чём, мне кажется, будет небезынтересно вспомнить в дальнейшем.

Многие великие люди писали дневники. Чем я хуже их?

Начать придётся с очень неприятной вещи. Третьего сентября 2598 года лопнул банк "Галактический кредит". По многим причинам банкротство именно этого учреждения отразилось на моей жизни не самым лучшим образом. Постараюсь объяснить, почему.

В самом событии не было ничего из ряда вон выходящего (подобные казусы на финансовом рынке происходят регулярно). Но здесь следует учесть одно обстоятельство. "Галактические кредиты" являлся вот уже на протяжении полутора сотен лет являлся и является до сих пор самым крупным банком нашей солнечной системы. По статистике финансовых аналитиков, через него проходило больше десяти процентов всех денежных активов нашей планеты. На этом банке были "завязаны" сделки сотен тысяч других мелких и крупных банков, больших и малых предприятий, множества частных лиц. Короче говоря, на "Галактическом кредите" держится экономика всей нашей планеты. Именно потому, из вышесказанного это подразумевалось само собой, все наши сбережения – и мои, и папины, и вообще всех, кто имеет какое-либо отношение к Навигации, хранились только в "Галактическом кредите" и никак иначе. После крушения банка, мало того, что папа вкупе с остальными высокопоставленными лицами остался ни с чем, грозила сколлапсировать вся земная экономика – счёт пошёл на часы, а то и на минуты.

Только человек, абсолютно несведущий в финансовых делах, мог не поразиться, что подобный монстр бизнеса упал сразу, весь, и без всяких к тому прелюдий. Первые несколько часов прошли в полном хаосе. Потом началась работа специалистов из службы.

Даже самое поверхностное первоначальное расследование выявило множество крайне интересных фактов. Один из них был особенно впечатляющим. Оказывается, в банке более десяти миллионов рублей было зарегистрировано на имя Германа Иванова. Это была большая сумма не только для частного клиента, но и для промышленной организации. Имело место быть грубейшее нарушение текущего законодательства. Никто не имел права хранить в любом банке настолько крупную сумму, тем более, Сенатор – гарант соблюдения законодательства.

Тут же возникал закономерный вопрос: а откуда, собственно говоря, у земного Сенатора на счету подобная сумма. Честным путём её невозможно заработать в принципе, если только не вкалывать несколько сотен лет, причём при этом не есть, не спать и не одеваться.

Навигаторы среагировали мгновенно: уже через четыре часа после банкротства "Галактического кредита" моего папу задержали вплоть до выяснения возникших вопросов.

Из сообщений в Графонете, которые я успела прочитать перед отъездом, я сумела уяснить, что его просто-напросто подставили. Причём очень хитро и грамотно. Никогда бы не подумала, что на одного человека можно вылить столько грязи. Даже заслуги поставили в вину; припомнили второй срок его сенаторства.

Не представляю, как папе удалось успеть отправить меня на Весту-5. И, тем более, не представляю, как мне удалось улететь с Земли. Я покидала Солнце-3 (то бишь Землю) вечером, к этому времени папа уже полдня сидел под стражей.

Я летела на Цитрею пять дней. И всё это время пыталась представить, что бы могло со мной случится, если бы я осталась на Земле.

Будь я оптимисткой, то до сих пор пребывала бы в твёрдой уверенности, что меня никто бы не посмел тронуть. По принципу любого современного законодательства в стиле сын за отца не отвечает и всякое такое. Но я – жуткая пессимистка, поэтому, уверена, меня бы сразу спрятали в какое-нибудь укромное место и принялись бы давить на папу. А так как я у него единственная близкая родственница (тем более, – дочь, не абы кто), думаю, шантаж оказался бы более чем успешен.

Короче, то, что папа в спешном порядке отослал меня на Цитрею, я считаю единственным оптимальным выходом из сложившейся ситуации. Будь у меня дочка и окажись я в том же положении, что и мой папа, я бы сделала бы то же самое.

Жаль только, что я как раз начала обучение в "Штуке" – единственное, что заставляет меня беспокоиться. Порядки там, скажем так, не сахар. Выкинуть за борт могут в любую минуту, даже не особенно аргументируя свои действия (я имею в виду, без особенных "косяков" с моей стороны). Да и ребят, которые со мной учаться, придётся зря поволноваться. Откуда им беднягам знать, что со мной всё в порядке и я – максимум через пару месяцев,- планирую вернуться. Может Красная Шапочка всем сообщит?

Нет, вряд ли. Тем более, перед самым моим отъездом мы с ней здорово поцапались. Хоть это больше похоже на анекдот, чем на реальный факт, но она на полном серьёзе решила стать следующей после моего папы на посту Сенатора Земли и принялась использовать меня в качестве главного исполнителя своего безумного замысла. Если вы скажете, что это такая шутка, это значит, что вы никогда не имели дела с моей виртуальной директриссой. Я быстрее поверю, что термометр может пошутить и вместо 36 и 6 догонит ртуть до 39 и 2, чем то, что Красная Шапочка начнёт показывать своё чувство юмора.

Ладно, хватит о ней. Есть такие вещи, о которых даже думать лишний раз неприятно. Закончу лучше про папу.

Не скажу, что особенно за него опасаюсь. Во-первых, обвинения против него абсурдны, во-вторых, я твёрдо убеждена, что он сможет выкрутиться из любых ситуаций, иначе бы он не занимал свой нынешний пост. Но всё равно неприятно, что такое вот случилось.

Жизнь дочери сенатора, мне кажется, имеет больше минусов, чем плюсов. Как бы я хотела, чтобы папа был каким-нибудь послом или министром! Насколько проще жилось бы тогда и ему, и мне!

Давеча я познакомилась с Пьером. Он – таксист, вёз меня из космопорта в Жардэнроз. Пьер – довольно хороший парень. По крайней мере, я ему сразу доверилась, ещё на стоянке, и, чем больше проходило времени, тем больше и больше он мне нравился. Подумать только, даже книги, несмотря на разницу в возрасте, мы читаем одинаковые!

И, что самое печальное, я почти уверена, что, когда я сказала ему при прощании, кто я такая, он перестал ко мне относиться так, как раньше. Он считал меня за обычную девчонку, которая упивается своей недавно обретённой самостоятельностью, тычет своим удостоверением всем и каждому по поводу и без повода; вообще, делает множество по-детски глупых вещей.

И пусть бы он так считал!

Вообще, я заметила, что всем взрослым нравится общаться с маленькими глупенькими девочками. Пьер слегка насмехался надо мной, слегка подтрунивал, в каждом его жесте, в каждой фразе было видно некоторое пренебрежение. Я даже это готова была вытерпеть. А потом, из-за какого-то глупого девчоночьего озорства, я взяла, да и ляпнула, кто я есть на самом деле. Сомневаюсь, что теперь Пьер относится ко мне иначе, чем все те, кто меня окружает. Иногда мне хочется просто поболтать с кем-нибудь, побаловаться, и – главное – перестать видеть вокруг себя подобострастные физиономии. Как же я устала от всего этого!

Я знаю, что некоторые девчонки из моего старого класса пишут дневники. Видела некоторые записи и была очень удивлена тем, что многие, делая записи, обращаются к дневнику, словно к живому существу. Сейчас я замечаю то же самое у себя. Хочется признаться в одной вещи. Именно дневнику – и никак иначе. Иногда я веду себя совершенно по-уродски. Вчера, к примеру, я наорала на Пьера. Он сказал, что у нас дома проводился обыск. Я только представила, как какие-то подозрительные типы роются в моих вещах, и тут же вспыхнула словно пересушенный порох, а потом, бросившись читать новости и обнаружив полное отсутствие всех компьютерных сетей, два с половиной часа играла сама с собой в крестики-нолики. На компьютере, конечно же, не на бумаге. А Пьер, наверное, думал, что я печатаю что-то серьёзное. Даже поглядывать стал на меня как-то уважительно.

Сколько папа не пытается отучить меня от вспыльчивости, иногда всё-таки прорывается. Что делать, если уж у меня такой характер. Всеми силами пытаюсь исправиться, но не очень получается…

Действие моего дневника начинается на планете Веста-5. Если честно, это такое жуткое место, что даже представить себе невозможно. Я сразу подумала, что каникулы у меня начинаются – лучше не придумаешь. Точнее, думаю я это постоянно, с тех пор, как мне позвонили по телефону и сказали, что нужно срочно куда-то лететь. С этого момента всё у меня стало идти наперекосяк.

Ещё в пути, очутившись в новой каюте и получив доступ к своим личным вещам, я сразу же вывела на экран личного компьютера всю возможную информацию о Весте-5 (у меня на квазодиске загружен полный вариант галактической энциклопедии). Всё, что я узнала, ввергло меня в уныние.

Местное название Весты-5 – Цитрея. У меня это сразу вызвало смутные ассоциации с лимоном. Не знаю, почему, скорее всего это "цитр" – это в переводе с латыни что-то, связанное с лимоном. Освоение Цитреи началось около 2050 года, при первой волне эмиграции. Планета пережила все колониальные болезни, самой главной из которых было требование независимости от Земли. Это было выражено в ультимативной форме двенадцать лет назад, и настолько резко, что между двумя планетами чуть не вспыхнула война. Всё обошлось мирно. Благо, космические войны – это очень редкое явление, они требуют слишком много средств.

Цитрея имела достаточно природных ресурсов, чтобы прокормить своих обитателей и даже что-то отправить на экспорт на ближайшие планеты – но не больше. После получения независимости Веста-5 начала резко отставать в техническом развитии. Это была классика развития обычной планеты, вышедшей из-под юрисдикции Земли. Механизмы ломались, не хватало людей, чтобы их чинить, а новые закупать было дорого. Как любая планета с хорошим климатом, Цитрея относилась к разряду аграрных, поэтому большинство поселенцев были фермерами. Они бросали трактора, косилки, комбайны и переходили на более простые – косы, плуги и тому подобные средневековые орудия труда. Уровень развития постепенно понижался, приближаясь к феодальному.

На социологических сайтах я видела ролики о таких планетах. Жуткое зрелище. Особенно по сравнению с Землёй.

Успокаивает только одно: на Цитрее упадок только начинался.

Перейду непосредственно к событиям сегодняшнего дня.

Про Пьера больше писать не буду. Почти уверена, что мы с ним больше никогда не встретимся. Достаточно того, что он меня привёз по написанному папой адресу, я сказала ему, что мой папа – Сенатор, и этим будто подвела большую жирную черту под нашей дружбой. Жаль. Он мне как раз оставил свой номер телефона, только вот я по нему звонить даже не собираюсь…

У моей сумки сломались колёсики. Сразу два. Это было достойным окончанием неудачной поездки. Хорошо, что всё это случилось уже тогда, когда я находилась в нескольких шагах от нужного дома. Точнее, тогда я ещё только полагала, что приехала правильно, но не была до конца в этом уверена. Я наспех нацарапала на листике бумаги адрес под диктовку незнакомого человека, кто знает, вдруг он ошибся в какой-нибудь мелочи вроде номера дома? Или где-нибудь в другом полушарии есть ещё один город Жарденроз, где меня кто-нибудь ждёт…

Понимаю, это звучит абсурдно: отправить своего ребёнка на отдалённую планету с кусочком бумажки в руке. Но папу можно понять: он меня просто-напросто спасал. В самом пошлом смысле этого слова.

То, что новоявленные родственники никакого понятия о моём приезде не имели – в этом я была почти убеждена. Необходимость долгих и запутанных объяснений энтузиазма мне тоже не прибавляла. Поэтому можно представить, о чём я думала, влачась по аккуратной асфальтовой дорожке к крыльцу, которое возвышалось вдали словно трон какого-нибудь древнего правителя. Сломанную сумку я оставила около калитки. Катить её я кое-как могла, но протащить просто так – это было выше моих сил. С обоих сторон дорожка была усажена пышным кустарником с большими розовыми цветами. Крыжовник? На Земле у него цветы гораздо меньше. Впрочем, почти все земные растения в условиях, отличных от земных, мутируют почти до неузнаваемости.

Прямо посреди дорожки лежала пластиковая лейка без носика. Я аккуратно обошла её. Жуткий бардак! У нас дома предметы садового инвентаря никогда под ногами не валяются.

Палисадник стал чуть ниже, я остановилась и приподнялась на цыпочки, заглядывая в глубину сада. Ветхий сарайчик, рядом – плазмоцикл, довольно потрёпанный, но, похоже на ходу; несколько скамеек, стоящих друг напротив друга; нечто, похожее на беседку; качели. Ничего интересного. Я пошла дальше.

И тут из кустов, прямо мне под ноги выкатился робот. Небольшой, размером с ладонь.

– Здравствуйте, – густым басом поздоровался он. И уехал обратно. Я успела заметить только тоненькие усики антенн и глаз на конце гофрированной трубки.

Любого человека можно испугать простым похлопыванием по плечу, нужно только застать его в том месте, где он, по собственному глубокому убеждению, находится один. Это называется эффектом неожиданности.

Я испытала это на себе. На Земле с такими роботами балуются дети. На любой другой планете, держащейся в русле современной цивилизации, подобные игрушки тоже не редкость. Но здесь…

Я некоторое время смотрела в то место, куда исчезло механическое устройство, и, когда потревоженная им трава перестала качаться, двинулась дальше. Теперь я уже внутренне была готова ко всяким сюрпризам. Эта моя готовность оказалась очень кстати.

Только я взошла на крыльцо и подняла руку, намереваясь постучать, как дверь распахнулась. На пороге возникла женщина необъятных размеров. Я даже сделала шаг назад, то ли от неожиданности, то ли чтобы разглядеть её полностью. Она была в цветастом платье и в крохотном (по сравнению с её фигурой) фартуке.

– Здравствуй, милая! – Запричитала женщина. – Как доехала? Хорошо?

Именно "запричитала", по-другому её стенания назвать было трудно.

Я кивнула, чувствуя себя совершенно по-идиотски.

– Ты одна?

– Ага…

– А тебя как зовут? – Лицо хозяйки, до этого лучившееся радушием вдруг посуровело.

– Полина.

– Полина!! – Взвизгнула женщина и с такой силой обняла меня, что я явственно услышала, как у меня в позвоночнике хрустнула какая-то кость. И ноги оторвались от земли, признаться, довольно необычное состояние. От её фартука приторно пахло рыбой.

Я едва смогла что-то пискнуть. Так пищат котята, если их сильно сдавить в ладони. Женщина поставила меня обратно.

– Я ведь тебя такой крошкой видела последний раз! Ты тогда родилась только несколько часов назад! Впрочем, что это я? Проходи, проходи, ты, наверное, голодная? Сейчас обедать будем!

Она повлекла меня за собой.

– Тут небольшой беспорядочек, ты не обращай внимания…

"Беспорядочек" – это было слабо сказано. Увидев гостиную, я поняла, каким был мир до его создания. И, полагаю, слегка вытаращила глаза. В комнате не было ни одной целой вещи или детали интерьера. Все стёкла и зеркала оказались разбиты. Цветочные горшки, столовые приборы, какие-то запчасти то ли от визора, то ли от компьютера – всё это, тоже искорёженное и разбитое, в полном беспорядке валялось на полу.

Хозяйка торопливо повлекла меня дальше.

– Мы там ремонт начали, – пояснила она.

– А вы при ремонте всегда визоры разбираете и ломаете стулья? – Поинтересовалась я невинным голосом.

Мой вопрос остался без ответа.

Мы прошли несколько комнат. Как я поняла, какая-то катастрофа произошла именно в первой, все остальные имели более-менее приличный вид. Мне некогда было рассматривать интерьеры. Единственное, что я сразу отметила – жуткая теснота вкупе с большим количеством разнокалиберной мебели. Всюду лежали какие-то коврики, половички, окна занавешены шторами разных цветов и размеров… Короче, такого бардака я ещё никогда в жизни не видела. У меня дома такого беспорядка не было даже в служебных помещениях для хранения инвентаря.

Хозяйка ввела меня в столовую. Такого поворота событий я не ожидала. С корабля – на бал!

Добрых два десятка человек, сидящих за длинным столом, повернулись ко мне. Я была готова провалиться сквозь землю. Если бы не этот проклятый чемодан, который я по инерции тащила за собой и который нужно было оставить ещё на крыльце, я бы чувствовала себя более уверенно. Впрочем, на меня никто особенного внимания не обратил, головы тут же уткнулись в тарелки.

– Садись, Полиночка! Сумку оставь около двери, не бойся, её никто не возьмёт.

Если бы это было сказано кем-то другим, я бы оскорбилась, однако из уст хозяйки это звучало очень естественно. Создавалось впечатление, что тут каждый день пропадают чужие сумки.

Боже, куда я попала!

 

ГЛАВА 27

Я бегло оглядела стол и не увидела свободного места. Хозяйка уже собиралась куда-то умчаться, мне пришлось совсем по-детсадовски придержать её за подол платья.

– А куда – садиться?

Она в некотором замешательстве оглядела собравшихся, потом бесцеремонно принялась раздвигать стулья.

– Вот – сюда!

Я очутилась между двумя дедушками. Точнее, один из них был дедушка, а второй – грузный дядька в летах, на голове у него была обширная лысина. Сначала я долго рассматривала эту лысину, гладенькую и розовую, словно попка младенца, и только после этого обратила внимание на то, что именно здесь едят.

Никогда бы не подумала, что за столом с вареной картошкой и обычной селёдкой можно устроить такое пиршество! Ещё тут стояли бутылки с чем-то, очень напоминающим квас, банки с простоквашей, кое-какие салаты, всяческие приправы.

Я никогда не считала себя сибариткой: могу съесть всё, что угодно и носить любую одежду, могу жить даже в пещере и пользоваться уличными удобствами. Однажды, когда мне было не больше пяти, мы с папой проводили каникулы на каком-то полузаброшенном тихоокеанском острове, папу срочно вызвали на орбиту. Он забыл оставить мне код карточки, и мне три дня подряд пришлось питаться одними рыбными котлетами (больше в том возрасте я ничего делать не умела), жить в ветхой хижине из сплетённых между собой прутьев и спать в спальном мешке под хлипким брезентовым навесом. Я не могла даже вызвать грав, чтобы слетать куда-нибудь нормально поужинать; в первый же день мобильник соскользнул с руки во время купания.

И даже после этой робинзонады, когда папа наконец-то появился, я бросилась ему не шею и ни единым словом не упрекнула в происшедшем. Напротив, у меня не осталось никакого неприятного осадка. Жить в полном одиночестве, на необитаемом острове, без привычных удобств, оказалось легко и просто

Сейчас же, сидя за обеденным столом и разглядывая предлагаемые блюда, я почувствовала себя не очень уютно. Всегда полагала, что картофель можно употреблять в виде пюре, максимум – нарезанным тоненькими ломтиками. Здесь же, на столе, в глубоких пластиковых тарелках громоздились горы целых, абсолютно не очищенных от кожуры клубней! Я была в таком смятении, что, к примеру, могла бы не удивиться, окажись они сырыми. Хорошо, что кому-то пришло в голову их сварить.

Про селёдку могу сказать то же самое.

Я привыкла кушать тоненькие аккуратные ломтики, купленные в магазине. Но когда на общей тарелке лежит целая, словно только что вытащенная из воды рыба, со всеми анатомическими подробностями, включая открытую в беззвучном крике пасть и вытаращенные от ужаса глаза, а окружающие, нимало не смущаясь, с намерением съесть, огромными кухонными ножами анатомируют это существо, которое каждой клеточкой своего тела кричит, что когда-то было живым – всё это здорово нервирует.

Забыла сказать ещё кое-что. Я была голодна. То, чем кормил меня Пьер, нельзя назвать едой в полном смысле этого слова. Более чем уверена, таксист даже не подозревал, что у суперов, в отличии от обычных людей, более активный обмен веществ. Если простому малышу на завтрак достаточно съесть тарелку манной каши, пару бутербродов и выпить стакан чая, супер съедает три тарелки каши, десяток бутербродов и выпивает полтора литра чая, после чего остаётся слегка голодным.

Именно поэтому, преодолев все возможные и невозможные психологические барьеры, я влилась в толпу. Выражаясь более точным языком, я начала вести себя так же, как остальные. С точки зрения этикета… Эх, какой уж там этикет! Я положила себе в тарелку большой кусок солёной рыбы, несколько картофелин, и стала их прямо руками окунать в масло и есть. Благо, на меня никто не обращал внимания. И, не знаю почему, оказалось намного вкуснее, чем если проводить трапезу по всем правилам.

На Земле у меня есть хороший знакомый, некий Андрей Сидорович. На вид ему лет сорок-сорок пять. Он – отставной полковник. Однажды папа попросил его обучить меня правилам поведения в обществе. Эти занятия начались три года назад и окончились совсем недавно, и не потому, что я научилась всему, чему можно, а из-за моего отъезда в другое учебное учреждение. Так вот, если бы дядя Боря увидел, как я веду себя за столом, он бы сразу уволился и в дальнейшем постеснялся бы говорить, что потратил несколько лет своей жизни на моё обучение. Впрочем, здесь все так ели.

Увидев, что на меня никто не обращает внимания, я начала оглядывать сидящих за столом. В этом доме я предполагала прожить неопределённое время; было бы не плохо сразу прикинуть, с кем тут можно сойтись, а с кем – даже не стоит пытаться.

Три девушки от пятнадцати до восемнадцати – их я сразу отмела, с такими не стоит и пробовать знакомиться. Не обязательно быть психологом, чтобы понять, что девушки в этом возрасте увлечены или сами собой или парнями; а если и выбирают себе подруг, то из сверстниц; вдобавок ко всему, из тех, на фоне которых они будут "смотреться". Не хочу хвастаться, просто констатирую факт: я для них слишком красива.

Ещё за столом присутствовали два ребёнка, лет восьми-девяти, одинаковых, словно две капли воды, тоненькие, рыжие, смешливые, с длинными до плеч волосами. Я даже не сразу поняла, кто это, мальчики или девочки. Впоследствии оказалось, что они двойняшки, один – мальчик, вторая – девочка. Про себя я отметила, что, пожалуй, к ним можно будет потом подойти, попробовать наладить контакт, вдруг что-то да получится. Малышам в таком возрасте, как правило, не хватает общения.

Мальчик лет двенадцати сидел на дальнем конце стола и задумчиво поглощал содержимое своей тарелки. По его отстранённому виду было понятно, что он навряд ли замечает, что кушает. Если, допустим, кто-нибудь отодвинул бы его тарелку и на её место поставил другую, думаю, он бы на это не обратил внимания.

"Ещё один", – отметила я.

Больше за столом детей не было.

Всего трое. Негусто.

Из взрослых можно было отметить двух-трёх человек. Во-первых, хозяйку, которая, словно большой дирижабль носилась по комнате, умудряясь никого не обделить вниманием. Она, несмотря на свои более чем внушительные размеры, двигалась с лёгкостью и маневренностью торпедного катера, расставляла на столе посуду, подносы, графины, убирала опустевшие блюда. У неё как-то получалось ничего не опрокинуть и даже не задеть, всё делать аккуратно и быстро.

Следующим моё внимание привлёк довольно колоритный дедушка во фраке и с бабочкой. Он чем-то походил на швейцара в дорогом отеле. В одной из книг я прочитала, что люди моего возраста склонны видеть во всех, кому больше тридцати, дедушек. В данном случае это был действительно дедушка. Я полагаю, ему было лет шестьдесят, может, даже чуть больше. Старик сидел во главе стола, на месте, которое в исторических фильмах любили занимать ветхозаветные патриархи, императоры, короли и прочие царствующие особы. Одет он был более чем изыскано, но в своём наряде, больше приличествующем дипломату на рауте, чем главе семейства за обеденным цитреанским столом, по сравнению с прочими людьми, одетыми обычно, он выглядел слегка нелепо.

– Импрессионизм, – вещал дедушка с набитым ртом, – это единственное правильное направление из всех, что дало нам искусство. (Если бы я имела за этим столом право голоса, я бы с деланной невинностью поинтересовалась, был ли он в детском садике, а после его положительного ответа спросила бы, неужели его там не учили, что говорить с набитым ртом неприлично). – Он уже отступил от прокрустова ложа классицизма и пока не добрался до анархии модернизма. Золотая середина… гм-м…

Он закашлялся. Я сразу потеряла интерес к его речи. Искусство никогда не было моим коньком.

А вдруг тут все такие?

Я с опаской оглядела присутствующих и успокоилась; оратора никто не слушал. Он был из тех людей, которым главное – говорить, неважно, воспринимает ли кто-нибудь его слова.

Кстати, а по поводу импрессионизма – это довольно дельная мысль, надо бы запомнить. И про прокрустово ложе классицизма и про анархию модернизма – всё верно, могу подписаться под каждым словом.

Последним, кто меня заинтересовал, это был плотный мужчина в сером свитере, лет, наверное, сорока-сорока пяти. Верхняя половина лба у него была очень белой, нижняя – сильно загорелой. Это – главный признак, по которому можно отличить звездолётчика от прочих смертных. Из-за такого характерного загара некоторые невежливые люди называют космонавтов обезьянами.

Меня заинтересовала не столько его профессия (не совсем обычная, однако довольно распространённая), сколько поведение. Незнакомца, казалось, так же, как и меня развлекало всё, происходящее за столом. Он не участвовал в общем разговоре, спокойно обедал, как-то свысока оглядывал окружающих. На миг его глаза задержались на мне. Я невольно поёжилась и опустила взгляд, словно мышка перед удавом. Очень неприятно чувствовать чьё-то моральное превосходство.

Неожиданно совсем рядом прозвучало знакомое название. "Галактические финансы". Я насторожилась и прислушалась к разговору. Говорила высокая чопорная дама, по всем признакам напоминающая старую деву.

– … И, что самое интересное, на его персональном счёте обнаружилось больше десяти миллионов рублей! Это как же он их заработал?

– Мешки по ночам разгружал! – Сострила сидящая рядом женщина средних лет с сильно завитыми волосами.

– Я Вам скажу милочка, – перебила её сидящая рядом старуха, – что нам пудрят мозги. На самом деле все тамошние Навигаторы спят и едят на золоте. И об этом все давным-давно знают. А главный-то Сенатор столько нахапал, что его свои же и сдали!

– Ну, наконец-то, Сенатор арестован!

– Это для нас, для черни. – Последнее слово старуха произнесла таким тоном, что стало ясно, что себя она "чернью" ни в коем случае не считает. – На самом деле, он сидит у себя в резиденции, попивает кофе и смеётся над нами.

Наглая ложь! Я чуть было не вскочила с места и только большим усилием воли сдержала себя в руках.

Однако эти слова заставили меня задуматься. Даже после этих слов на меня не обратили внимания! ВООБЩЕ! Но этого же просто не может быть! Неужели никто не знает, кто я такая?

В конце концов, даже если я ошиблась номером дома и попала не туда, неужели никто из них не смотрит телевизор?! Не скажу, что я звезда экрана, но единственная дочь сенатора Земли по любому должна примелькаться всем и каждому, в каком бы медвежьем углу галактики тот бы не жил.

Я почувствовала себя самозванкой. Даже обед, с гастрономической точки зрения, перестал меня интересовать; кусок в горло не лез. Какой уж тут обед, если с минуты на минуту может появиться настоящая Полина, которую они ждут! И тогда всё раскроется. Ни разу в жизни со мной не происходили такие казусы.

Теперь я деланно-внимательно рассматривала клубни картошки, лежащие у меня в тарелке, и не имела смелости даже на миг поднять глаза, опасаясь, что меня могут узнать. Так какую же Полину они в конце-концов ждали?!

Жуть!

Я едва дождалась окончания трапезы.

Когда все зашумели и стали подниматься из-за стола, ко мне подошла хозяйка.

– Полиночка, пойдём, я провожу тебя в твою комнату.

Я молча подчинилась и поплелась вслед за ней. Я была совсем не в том состоянии, чтобы проявлять инициативу и мечтала только об одном: быстрей бы всё это закончилось. Больше всего мне хотелось остаться в полном одиночестве и привести свои мысли в порядок.

– Мишель! – Позвала хозяйка. (Я даже не представляю, как её зовут!!) – У тебя в комнате две кровати?

Рядом появился мальчик, который "медитировал", сидя за обеденным столом.

– Две, – подтвердил он, впервые посмотрел на меня, и я сразу поняла, что он меня узнал. В его взгляде я прочитала знакомые эмоции: страх, восхищение, недоверие, что-то ещё такое, что трудно выразить общедоступными словами.

Хоть кто-то меня узнал. Приятно, конечно, но не вовремя. Именно сейчас я бы предпочла остаться инкогнито.

Мы, втроём, пошли наверх. И только когда я поднималась по лестнице, до моего сознания дошёл факт: если хозяйка спрашивала про две кровати, это значит, что я буду жить в одной комнате с этим пацаном?! Неужели хозяйка не понимает хотя бы того, что он – мальчик, а я – девочка?

– Простите…

– Да, милая моя?

Я не представляла, как сформулировать проблему, и, чтобы не молчать, очень вовремя вспомнила про оставленную около калитки сумку

– У меня там багаж кое-какой остался…, – вместо этого пробормотала я.

– Где?

– Около калитки. У сумки … колёсики сломались…

Я была сама себе противна в эту минуту.

– Томас!

– Я здесь, дорогая.

Откуда-то появился тот самый дедушка – любитель искусства, который разглагольствовал, сидя за столом. Сейчас в своём фраке, с бабочкой на фоне потёртого и пыльного настенного ковра, он выглядел ещё более нелепо.

– Принеси сумку. Она около калитки на улице.

В новой обстановке более остро чувствуешь мельчайшие детали, на которые не обращаешь внимания в повседневной жизни. Я, наверное, на всю жизнь запомнила каждую ступеньку в крутой скрипучей лестнице, по ней мы шли на второй этаж; приторный запах кухни, волнами поднимающийся снизу; засаленные тесёмочки фартука у хозяйки, которые маячили у меня перед глазами (та шла двумя ступеньками выше).

Комната оказалась так себе, не большая и не маленькая. И была бы, наверное, в меру уютная, если бы только не напоминала мультяшную лабораторию сумасшедшего профессора. Какие-то платы, радиодетали, приборы неизвестного назначения, полуразобранные и полностью разобранные роботы, торчащие во все стороны провода…

– Мишель, опять у тебя тут бардак! – Сказала хозяйка. Насколько я поняла, она проговорила это только для того, чтобы что-то сказать; на самом деле, то, что здесь творилось, было для неё привычным делом.

– Только вчера утром убирался, – пробурчал в ответ мальчик.

Что-то шепча себе под нос, женщина удалилась.

Мишель услужливо смахнул со стула пригоршню радиодеталей:

– Присаживайся!

Я потрогала рукой седушку, протопала мимо стула и уселась на его кровать, пояснив:

– Грязно.

– А-а.

Мы замолчали.

– Меня Мишель зовут, – смущённо представился мальчик.

– Неужели? – Деланно удивилась я. – Никогда бы не подумала. А так на Серёжу похож.

– На какого?

Глядя на его вытянувшееся лицо, я, не сдержавшись, фыркнула, хотя весёлого в его вопросе было мало. Это чудо природы, оказывается, шуток не понимает. Не люблю таких. Хотя внешне (я украдкой оглядела его), он очень даже симпатичный. По крайней мере, в моём вкусе. Мне такие мальчишки импонируют.

– Это всё твоё? – Уточнила я, широким жестом обведя комнату.

– Вроде как.

– И ты во всех этих финтифлюшках разбираешься?

– Немножечко.

Наверное, Мишель ждал похвалы в свой адрес (вот, мол, ты какой умный, я и не подозревала), вместо этого я поставила сумку на стул, открыла её и принялась разбирать вещи. Мальчик некоторое время хлопал глазами, стоя в отдалении, потом подошёл ко мне.

– Помочь?

– Думаешь, ты лучше меня в моих платьях разобраться сможешь?

Мишель дёрнулся, словно я его ударила и быстро-быстро заморгал глазами. Мне даже стало его жалко.

– Мы поменяемся местами, – пришлось мне тут же предупредить моего невольного соседа, чтобы он с самого начала много о себе не воображал. – Я буду спать на кровати около окна.

Из опыта моего общения с мальчишками, я вывела для себя несколько непреложных правил, одно из которых заключается в необходимости сразу ставить их на место.

– Ладно, – сказал мальчик.

Похоже, он и так, находясь рядом со мной, чувствовал себя не в своей тарелке, а моя напористость вообще вывела его из равновесия.

– И занавеску повесишь. Вот здесь, – показала я рукой, разделив комнату на две неравные части. Себя, само собой, не обидела.

– Как?

– Ты на самом деле не знаешь, как?! Чему вас только в школе учат! В одну стену гвоздь забиваешь, потом в другую, между ними протягиваешь верёвочку – и всё. А шторку я где-нибудь отыщу, это не проблема. В этом доме, похоже, отыскать можно всё что угодно, даже атомную бомбу. Что за бардак тут творится! Нашли мне соседа!

– Они думают, ты моя сестра, – объяснил Мишель.

– Сестра-а? – Задумалась я. – Родная?

– Родная.

– Мы с тобой ни с какой стороны не похожи.

– Почему сразу не похожи? У тебя русые волосы – и у меня тоже.

– Если только это… А где твоя настоящая сестра? Когда она приедет?

– Она не приедет.

– Точно?

– Точно.

– Чудненько! А почему?

 

ГЛАВА 28

Тут дверь в комнату без всякого стука отворилась и показалась спина дедушки, который тащил сумку.

– Уф, – вытер он мокрый лоб. – У тебя тут что – кирпичи?

– Тряпки всякие, – я приняла ношу и дальше по комнате потащила сумку сама.

– Спасибо, дядя Томас, – сказал Мишель вместо меня. (Мне даже стало совестно) – Тебе помочь, Полька?

Я чуть не выронила сумку. Так меня ещё никто не оскорблял.

– Помоги. – Это я сказала громко, а сдавленным шёпотом в самое ухо мальчика добавила. – Ещё раз так меня назовёшь – в глаз получишь.

– Тряпки? – Заинтересовался дядя Томас. – Какие тряпки?

– Чтобы носить. Одежда, говоря иначе.

– И она так много весит?

– Я всё очень плотно складывала.

Из-за неплотно занавешенных штор прямо мне в глаза ударил луч солнца. Я рефлексивно зажмурилась, досадливо дёрнула головой. Когда мои глаза привыкли к свету, хозяин дома, чем-то необычайно воодушевлённый стоял рядом.

– Ну-ка посмотри на меня! – Скомандовал он.

Я посмотрела.

– Теперь повернись чуть в сторону.

Я повернулась.

– В другую.

Повернулась в другую.

– Взгляни в окно.

Тут я не выдержала.

– Это ещё зачем?!

Вместо ответа он подошёл ко мне, приподнял подбородок и принялся внимательно, словно филателист марку, разглядывать моё лицо.

Одна из возможностей пройти мимо очень злой собаки – перешагнуть через неё. Восемь шансов из десяти: она удивится так, что даже не гавкнет. То же произошло и со мной. Я бы ни за что не потерпела подобного обращения с моей персоной, однако так была ошарашена бесцеремонностью и внезапностью действа, что только безропотно хлопала глазами.

– Великолепный типаж… – Бормотал он. – Классическая линия подбородка… Греческий нос с небольшим изломом, что, впрочем, придаёт особый шарм… Полные губки, чуть опущенные вниз… – Слушая этот монолог, я поняла, что чувствует блоха под микроскопом дотошного учёного. – Эти очаровательные ямочки… – продолжал бормотать дядя Томас. – Ресницы густые, чуть длиннее стандарта… И этот стойкий ровный загар… Нет, Полина, я тебя определённо нарисую…

– Нарисуете? Меня?

– Именно! – Он даже подпрыгнул на месте от нетерпения. – Пойдём! Прямо сейчас!

Нет, в этом доме определённо все сумасшедшие!

Со взрослыми я привыкла вести себя корректно, поэтому насколько можно вежливее я выпроводила неожиданного посетителя за дверь.

– Вы уж извините, но я устала и хочу поболтать с Мишелем, я его целую неделю не видела. Давайте потом, а? До свидания!

Я даже закрыла дверь на щеколду, чтобы избавиться от нежданных гостей.

– Ходят тут всякие…

– Он хороший, – заступилась за дядю Томаса Мишель.

– Ага, – парировала я, – когда спит зубами к стенке. Врывается, как к себе домой. Давай, говорит, нарисую… Маньяк какой-то…

– Вообще-то это и есть его дом.

– Если он любит принимать гостей, то пусть ведёт себя с ними соответствующе. А по всем международным нормам, кстати, если человека поселили в какое-либо помещение в качестве гостя, то всё помещение переходит под его юрисдикцию.

– Это как?

– Пока я здесь гощу, в этой комнате главная я, а не он. Вот!

– Ты умная, Полина.

– В ближайшее время сможешь убедиться, насколько ты прав. Буду рад, если тебе это понравится. Обычно это вызывает неприязнь.

– У меня не вызовет. Я вообще люблю умных женшин.

Я фыркнула:

– И часто они тебе встречались?

Мальчик надолго задумался.

– Ну, вообще-то, – протянул он, – не так чтобы часто, точнее, не очень часто, в смысле, не так, чтобы не очень часто, но так, немножечко… Вот, короче, как, – завершил он.

Мы замолчали.

– Хочешь, я тебе рацию покажу? – Оживился Мишель. – Я сам её сделал!

– Покажи.

Мне даже не пришлось притворяться заинтересованной. В самом деле, было интересно, такой ли уж умный Мишель, как это кажется со стороны.

Увидев вышеупомянутое устройство, я даже дар речи потеряла. Представьте себе телефонную трубку, такую, какая едва умещается в ладони (их можно увидеть в фильмах про восемнадцатый век), потом дрелью просверлите в трубке отверстие, всуньте в него телескопическую антенну от не менее древнего аналогового радиоприёмника – и вы получите представление о рации.

‹ ПРИМЕЧАНИЕ: Будет нелишним упомянуть, что героиня не совсем прилежно изучает историю, поэтому ей не возбраняется делать хронологические ошибки. Внимательный читатель отметит, что эта – не первая, да, кстати, и не последняя. Для Полины, с высоты её времени, что шестнадцатый, что восемнадцатый, что двадцатый век – всё едино. В восемнадцатом веке, само собой разумеется, телефонов ещё не изобрели. АВТОР ›

– И оно работает?

– Да! Вот, смотри, тут две кнопки. Одна: это включение-выключение, а вторая – чтобы говорить, нажимаешь на неё – и сразу включается вторая рация. Скажи что-нибудь!

– Что? – Послушно произнесла я в микрофон. Мой голос, усиленный динамиком, послышался из какого-то картонного ящика с инструментами в углу комнаты.

– Во! – Обрадовался Мишель. – А я всё не мог найти, куда я вторую засунул.

– Ты чего, сам этого не мог сделать?

Я с интересом ожидала ответа. Мишель знакомо заморгал. Я уже поняла, что он всегда так делал, когда был растерян.

– Я забыл.

Если ставить гениальность людей в прямо пропорциональную зависимость от их рассеянности, то мой новый знакомый, пожалуй, – новый Эйнштейн. Или Горский. Впрочем, последний, как я помню, был довольно собранным человеком. А вот про Эйнштейна существует множество анекдотов. Больше всего мне нравится про то, как однажды к нему домой пришли гости. В самый разгар беседы знаменитый учёный вдруг взглянул на часы, заторопился, принёс извинения за то, что засиделся в гостях, и ушёл к себе домой.

Из своего же дома.

Полночи бродил по улицам, назад пришёл только под утро и, похоже, так и не уразумел, что произошло на самом деле.

Однако я отвлеклась.

– У вас тут что, мобильников нет? – Задав этот вопрос, я вспомнила, что то же самое спрашивала у Пьера. Мишель ответил так же.

– На юге две мобильных сети. В нашем городе берут только спутниковые телефоны, но они дорогие.

Я не могла не восхититься:

– Ну, вы даёте! – говоря "вы", я не начала обращаться с Мишелем вежливо, в этом невольном восклицании я имела в виду всё население планеты в общем. – Я такое только в учебниках истории читала. И из политологии я что-то похожее припоминаю. "На слаборазвитых планетах от первого до четвёртого уровня КСР, формирование цивилизаций географически проходит по планете с юга на север, что обусловлено большей частью климатологическими причинами"

Это была очень точная цитата, потому что именно этот вопрос я сдавала на вступительном тесте, а приехав домой, тут же посмотрела, правильно я ответила или нет.

– А ты как-нибудь попонятнее можешь объяснить?

– Если по-человечески, то на совсем диких планетах всё культурное и техническое развитие начинается с юга, потому что там теплее.

– Вы что, в школе такое проходите? – Удивился Мишель.

– Да! – Самодовольствие из меня так и пёрло.

(Написала и задумалась, культурно ли я выражаюсь. Потом вспомнила, что никто, кроме меня этот дневник читать не будет. Постоянно забываю об этом)

– Школа у нас… такая, немножко особенная… Даже я пока ещё не могу к ней привыкнуть, хотя сама в ней учусь.

Мне пришлось вкратце рассказать мальчику, что такое "Штука", и как мы там учимся. Про браслет с микрофоном я как-то забыла, а, вспомнив, тут же замолкла. Кто знает, работает тут, на другом конце обитаемой вселенной эта штуковина или нет. А если работает, то не сочтёт ли тот, кто прослушивает канал, опасным всё, что она рассказывает.

– У вас там вообще взрослых нет? – Недоверчиво прищурился мой новый приятель.

– Вообще. В школе – директор и завуч, а в холле – только ребята.

– А как же вы там… – он запнулся и, судя по всему, сказал первое, что пришло в голову, – не дерётесь?

– Некогда. Да и компьютер за нами присматривает через видеокамеры. Если что – вмешивается. Снимает очки.

– Что за очки?

– Долго рассказывать. На ежемесячном экзамене каждый ученик за свои знания получает определённое количество очков. А потом очки за всякие провинности снимаются, иногда – сразу по многу, иногда – по мелочам. Если очков минус двести пятьдесят – можешь ехать домой.

– И что? – Не понял Мишель.

– А учиться в обычной школе – это так неинтересно, что даже не знаю, как об этом сказать… Ладно, хватит об этом, давай о более насущных вещах поговорим. Скажи, как так получилось, что меня приняли за твою сестру?

– Мы с тётей Анфисой недавно про мою сестру говорили, она всё спрашивала, когда та приедет. Ну, я и сказал, что скоро, чтобы отстала. А она, наверное, запомнила.

– Анфиса – это хозяйка? – Уточнила я.

– Ага.

– Ну и имечко у неё.

– Нормальное имя. Я уже привык.

– Это взаимоисключающие вещи.

– Да?!

– Как ты думаешь, – я перешла на доверительный тон (Надеюсь, у меня это получилось) – я не очень стесню здешних, если побуду тут… некоторое время?

– Тут вообще куча всяких гостей, – отмахнулся мальчик. – Половины из них никто не знает. Дядя Томас – художник, "творческая личность", – последнюю фразу он произнёс так, словно пытался кого-то перекривлять, – приедет на какую-нибудь выставку, перезнакомится со всеми, раздаст наш адрес, потом к нам целыми косяками приезжают. А дядя Томас и сам половину из них едва может вспомнить. Сейчас тут ещё затишье, потому что конец сезона. Обычно летом тут столько всех, что на полу спят. Так что оставайся, ничего страшного не случится.

– Какой у вас месяц?

– Август. Четырнадцатое, – уточнил он.

– А у нас на Земле – сентябрь.

– Ты с Земли?!

– Ты разве меня не узнал?

Вопросом на вопрос отвечать неприлично, но фраза вырвалась у меня сама собой.

Мишель долго меня рассматривал. Он делал это так внимательно, словно у меня на голове росли разноцветные рожки.

– Нет, не узнал.

– А почему тогда ТАК на меня смотрел, когда в первый раз увидел?

– Как?

– Ну-у,- некоторое время мне пришлось выбирать сравнение, – будто я – дочка самого Сенатора Земли.

Мишутка хмыкнул, шутка ему понравилась.

– Я просто подумал, что ты очень красивая.

Не знаю, чего он добивался такой прямотой, но после этих слов его лицо стремительно, словно созревающий помидор, принялось наливаться краской. Я тоже поспешила перевести разговор на другую тему:

– Я совсем не шутила. Новости по визору когда-нибудь смотрел?

Мишутка во все глаза уставился на меня.

Прошло минут пять.

– По-моему, теперь я тебя узнал, – тихо сказал мальчик. – Тебя в самом деле зовут Полина. И фамилия у тебя как у Сенатора, потому что ты – его дочь… Или всё-таки ты просто очень похожа на неё? – Совсем жалким голосом, с надеждой осведомился он, и ещё внимательнее вгляделся в моё лицо. Я не выдержала этого взгляда и опустила глаза. Второй раз в этом доме.

Что ещё мне оставалось делать? За последние дни я устала от постоянного вранья, и мне нужен был хоть один человек, которому я могла довериться. Почему бы не Мишелю? Сразу видно, что он мальчишка хороший, открытый со всех сторон, словно бабобаб посреди пустыни.

– Да, мой папа – Сенатор Земли, каким бы невероятным тебе это не казалось.

Мы замолчали. Мишель, наверное, был ещё слишком мал, чтобы понимать, что значит быть дочерью самого высокопоставленного человека обитаемой части вселенной, и что значит моё пребывание здесь.

Его комментарий оказался более чем кратким.

– Ой!

Это слово, сказанное шёпотом, чуть не довело меня до истерики. Я едва прекратила смеяться. И совсем не обиделась бы на Мишеля, если бы он дал мне пощёчину. Вроде бы именно так приводят в чувство слабонервных барышень.

– Всё-таки ты Полина, – шёпотом сказал Мишель, – Иванова. Самая настоящая. А я тебя по телевизору видел! И уже тогда сразу подумал, какая же ты красивая!

Я кивнула, против воли широко улыбаясь. Меня многие по телевизору видели, я к этому привыкла с детства и не особенно обращала на это внимание, теперь, наверное, первый раз в жизни я была по-настоящему польщена.

– Вот что, Мишутка, давай сделаем так, – я задумалась на несколько секунд, потом продолжила, – я некоторое время побуду твоей сестрой, а ты никому не будешь говорить, кто я такая на самом деле. – И, стремясь предотвратить возможные возражения, поспешила добавить. – Я не прошу тебя никого обманывать, просто не болтай лишнего. Сейчас все думают, что я твоя сестра – и ладно, не стоит их разубеждать. Договорились?

В этом монологе я первые назвала его по имени. Причём что-то такое было в лице моего нового знакомого, что мне хотелось называть его Мишутка – и никак иначе. Он не возражал.

– Договорились. А зачем это?

– Тебе сколько лет?

– Десять.

От неожиданности я сделала паузу. Я-то думала, что ему двенадцать и уже приготовила ответ, что маленьким девочкам отвечать вопросом на вопрос невежливо. Теперь оказалось, что мы ровесники, хотя он на полголовы выше. Здоровый пацан, что тут говорить. Пришлось переигрывать заготовку с точностью до наоборот

– А мне – одиннадцать. Мал ты ещё вопросы мне задавать!

Мишель обиделся:

– Вот как?!

Я поняла, что перегнула палку, сообразив, что Мишутка мне может сделать гораздо больше гадостей, чем я – ему, пришлось трубить срочное отступление.

– Ладно, я пошутила. Не злись.

– Я и не злюсь, – тут же остыл мальчик.

– Только никому не говори, что я не твоя сестра, ладно?

Теперь, задним числом я понимаю, что моя последняя фраза была лишней. Во-первых, – повтор. Во-вторых, я на несколько секунд перестала контролировать себя, мой голос прозвучал совсем уж жалобно.

– Договорились.

– А теперь расскажи о себе.

– Зачем?

Я так "ласково" взглянула на него, что он не выдержал этого и отвёл глаза.

– Ты на самом деле не понимаешь, зачем, или издеваешься надо мной?

– Не понимаю.

– Если уж я решила притворяться твоей сестрой, мне надо иметь хотя бы приблизительное понятие о твоей жизни.

– А, тогда ладно!

Я заметила, что люди любят рассказывать о себе. В моём лице Мишутка нашёл благодарного слушателя. Около получаса он вываливал на мою бедную голову галлоны всякой информации, и нужной, и не очень, и совсем уж бесполезной. Зато по прошествии этого времени я стала иметь о нём более-менее полное представление.

Он оказался довольно интересным персонажем. Родился Мишель, как и следовало ожидать, на Цитрее. Родители у него были не очень обеспеченные люди, поэтому за пределами своей планетной системы он был только два раза, и то недалеко: со школьной экскурсией на орбитальном модуле "Веста-Б" и по детской путёвке в лагере отдыха на Альционе-9. Мы с папой всегда бываем на самых лучших курортах, эти названия мне ни о чём не сказали.

С самого нежного возраста он увлекался техникой во всех её видах. Родители давно махнули рукой на постоянный беспорядок в комнате сына, на то, что там постоянно что-то искрилось, взрывалось, гудело. По дому во всех направлениях ездили, летали, ползали роботы всяких форм и размеров. Когда он отыскал в библиотеке книгу "Основные принципы конструирования интеллектуальных блоков" роботы начали говорить. Мишель не мог выстроить даже примитивную интеллектуальную систему по всем правилам инженерного искусства. Его роботы были вздорны, принципиальны и эгоистичны. Мишель ввёл в микросхему новую составляющую, уверив родителей, что от этого характер машин изменится; у него снова получилось что-то не так, и роботы стали выяснять отношения между собой. Это оказалось последней каплей.

– Нам надо отдыхать от сына хотя бы в каникулы, – сказал отец. – Что, если взять абонент в какой-нибудь летний лагерь?

Разговор происходил на кухне, глубокой ночью. Мишель услышал его по чистой случайности.

– Нам на этот лагерь несколько месяцев нужно работать. – Ответила мама. Она всегда была очень практичным человеком. – У меня есть идея получше. В Жардэнроз живут мои дальние родственники, они очень гостеприимны, у них постоянно кто-то живёт. Я могу договориться, и Мишель каждые каникулы будет ездить туда.

– Думаешь, это удобно?

– Для нас? Ещё как!

Так мальчик на каждые каникулы стал приезжать сюда.

– Трогательная история, – со вздохом сказала я, поднимаясь со своего места. – Чуть не тронулась, пока ты её рассказывал.

– Издеваешься?

– Немножечко.

– Ну, если немножечко, тогда ладно.

Я продолжила разбор багажа, удивляясь, как за несколько минут поспешных сборов умудрилась напихать столько всего, что и за полчаса не разобрать.

– Можно я твой компьютер посмотрю? – спросил Мишель.

– Можно. – Хорошо, что копаясь в сумке, я тем не менее краем глаза продолжала следить за происходящим в комнате, и едва успела выкрикнуть. – Стой, я пошутила!

Мишутка остановился, словно по команде "Замри".

В одной руке у него была отвёртка, в другой – плоскогубцы. Маниакальный блеск в глазах медленно угасал. Похоже, выражение "посмотреть" мой новый знакомый воспринимал немного, как бы это так сказать, в другом контексте, нежели я.

– Что такое?

Он искренне не понимал, в чём дело.

– Я тебе его потом покажу. Сама. Без всяких инструментов.

 

ГЛАВА 29

Вскоре все мои вещи были разложены по полочкам. Мишелю пришлось все свои приборы и механизмы перетаскивать на свою половину, от чего беспорядок в комнате приобрёл совсем уже глобальный характер.

– Пойду я прогуляюсь, пока ты порядок здесь будешь наводить. Только персональник мой не трогай!

– Ты когда придёшь? – Разволновался Мишутка.

– Когда наша комната перестанет напоминать свалку. Тебя самому приятно в таком бардаке жить?

– А когда она перестанет… это – напоминать?

– Это зависит только от тебя. Так что давай, вкалывай. Я не тётя Анфиса, мямлить не буду – сразу в лоб дам!

Мальчик смутился настолько сильно, насколько это вообще мог сделать человек. Про себя я решила, что теперь буду вести себя помягче. Похоже, в его жизни до сих пор не было людей, которые его обижали. Интересно, в нашей "Штуке" он хотя бы полчаса проучился бы?

Я вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я почувствовала себя хищником на чужой территории. Хотя, какой из меня хищник! Я, скорее, была котёнком, который впервые осмелился выбраться за пределы родной коробки и теперь, принюхиваясь к незнакомым запахам, настороженно пробирается по незнакомой территории.

В геометрическом центре второго этажа располагалась лестничная площадка, от которой отходило три длинных коридора. Может быть изначально дом и был выстроен прямоугольным, но потом владельцы принялись подстраивать к нему всякие верандочки, подсобные помещения, кладовки и теплицы. Дом неконтролируемо, словно раковая опухоль, разрастался в разные стороны, занимая всё возможное для жизни пространство.

Ко времени моего появления ему исполнилось лет двести, не меньше, и он стал напоминать полуразложившуюся медузу. Почему у меня возникли именно такие, не очень аппетитные ассоциации, сейчас объясню. Дело в том, что медуза в нормальном, если можно так сказать, живом виде – это очень даже симпатичное и элегантное существо. Но, стоит ей полежать на берегу пару дней, она распухает, теряет стройность форм и очертаний и единственное чувство, которое вызывает – омерзение.

Не скажу, что новый дом был именно омерзителен – в русском языке есть множество менее резких синонимов, но определённое чувство дискомфорта я всё-таки испытывала. Я привыкла к земным архитектурным стандартам, и меня раздражало буквально всё, и неровные стены, и непропорционально низкие потолки, но больше всего – полное отсутствие всякой симметрии. В комнатах не было ни одного прямого угла, даже расположенные напротив друг друга стены почему-то визуально оказывались явно различной длины.

Никого не встретив по пути, я добралась до лестничной площадки, некоторое время размышляла, куда можно пойти дальше, наконец побрела по одному из коридорчиков, который был узким и тёмным, по обе стороны тянулись одинаковые двери. Одна из них оказалась полуоткрыта. Я не могла не заглянуть внутрь.

Комнату подготовили к ремонту. Обои со стен были аккуратно отодраны, паркет с полов снят, а посреди пустого помещения вровень над голой электрической лампочкой возвышалась стремянка.

Я прошла дальше по коридору, но все остальные двери оказались закрытыми. Я вернулась обратно к лестнице. На первом этаже слышались многочисленные голоса. Решив, что для первой вылазки впечатлений достаточно, я побрела к себе. Не особенно задумываясь, толкнула дверь, и только закрыв её, с ужасом поняла, что оказалась не в своей комнате.

Даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что тут живут девушки или, по крайней мере, женщины – всюду царил порядок, на подоконнике жили разнокалиберные горшочки с комнатными цветами, а везде, куда не падал взгляд, были какие-то непонятные рюшечки, кружева,кашпо и крохотные плетёные коврики.

Среди всего этого я не сразу заметила владелицу апартаментов. Девушка лет семнадцати-восемнадцати полулежала на диване и читала толстенную книгу в солидной чёрной обложке. За обедом я эту девчонку не видела. Чёрные кудрявые волосы закрывали её лицо, поэтому сразу я не смогла разглядеть, симпатичная она или нет. Потом девушка подняла голову и с удивлением уставилась на меня. Мне сразу стало понятно, что до того универсального эталона, который лично я считаю красотой, ей далеко.

– Ты кто?

– Полина.

– Понятно, – вздохнула та. – А почему не стучишься?

– Я двери перепутала. Думала, это моя.

– Понятно, – снова повторила девушка. – Я тебя тут раньше не видела.

– Я Вас тоже.

Та подняла брови. Похоже, её удивило обращение на "Вы".

– Ты кого-нибудь из здешних знаешь?

– Тётю Анфису. Дядю… как там его…

– Томаса, – подсказала моя собеседница.

– Томаса, – кивнула я. – И ещё Мишутку… То есть, Мишеля.

– А, этого…

– Вас как зовут?

– Натали. Можно просто Наташа.

– А Вам как больше нравится?

– Просто – Ната… И вообще, – вскочила она со своего места, – хватит "выкать", это выглядит совершенно по-дурацки!

– А если я буду "тыкать" – это будет невежливо.

Поняв, что приглашения не дождусь, я сама прошла в глубину комнаты и уселась в первое попавшееся кресло.

– Слишком ты вежливая, как я погляжу.

– Это – норма взаимоотношений между людьми. Или ты что-то имеешь против?

Наташа вытаращилась на меня так, словно услышала что-то совсем уж несусветное.

– Норма… взаимоотношений…, – пробормотала она.

– Вот именно.

Пока девушка тужилась, пытаясь найти достойный ответ, я украдкой оглядывала её комнату. Некоторые вещи меня слегка удивили. К примеру, на трюмо с высоким зеркалом зачем-то стояли несколько подсвечников с оплывшыми свечами. Рядом с ними стояла небольшая картонная коробка, в которой с горочкой было насыпано нечто, по консистенции и по цвету напоминающее самую обычную землю.

Свечи – это понятно, может быть, тут часто выключают свет. Но зачем земля? Ага, понятно, для комнатных цветов.

Но на столике рядом с трюмо лежали ещё более необычные вещи, которые совсем уже не вписывались в интерьер среднестатистической девичьей светлицы – пучки с корешками каких-то растений, несколько камешков, похожих на морскую гальку, деревянный, потемневший от времени крест длиной сантиметров тридцать, пара головок чеснока и нечто, похожее на засушенную заячью лапку.

– Колдуешь помаленьку? – Сразу поняла я.

– Ага. Как ты догадалась?

– Я догадливая.

– А зачем?

– Чем тут ещё заниматься? Скука смертная. У тебя парень есть?

– Мне одиннадцать, – сказала я, на всякий случай состарив себя на год.

– Значит есть, – в меру своей испорченности поняла Наташа. – И как ты с ним?

Я пожала плечами.

– Вот, и у меня то же самое.

– Ты хочешь какого-то парня к себе наколдовать? – Поняла я.

– Не какого-то, а Владьку. И называется это не наколдовать, а заговор на любовь.

Девушка с громким звуком захлопнула книгу и отложила её в сторону. Я успела увидеть надлись на обложке "Практическая магия".

– А как другие относятся ко всему этому?

– Никак. Они ни во что не верят. А ты веришь?

– Не особенно.

– Хорошо, что ты не обманываешь. А то Катька, когда приехала, сразу врать начала, верю, мол, сама всем этим иногда занимаюсь, гороскопы читаю, а за спиной гадости рассказывает, думает, я не знаю… Хочешь погадаю?

– Ну, давай, – сразу же согласилась я. – А как?

– Как хочешь. Я по всякому умею. Самое простое – это по линиям руки. Сразу могу всё рассказать.

– Давай!

На всякий случай я украдкой вытерла ладони об костюм и протянула одну из них моей собеседнице.

– Правую, – сказала та. – На левой видно только прошлое. Или ты хочешь узнать, что было раньше?

Я не убрала руку.

– Мне и так это известно. А вот тебя проверить не помешало бы.

От моего тона Ната смутилась. Цепко схватив ладонь, она принялась внимательно рассматривать линии.

– Холм Венеры, – с глубоким удовлетворением в голосе сказала она. – Большой!

– И что?

– Значит ты влюбишься.

– Когда?

– Ну-у… Когда-нибудь.

– Само собой, – хмыкнула я, – куда же я денусь. Но ведь ты говорила, что по левой видно прошлое, а не будущее.

– Ах, да, – вспомнила девушка и тут же нашлась. – Ну, значит ты уже влюблялась.

– Я тебе минуту назад об этом говорила!

Ната снова суетливо уткнулась в мою ладонь.

– Линия жизни длинная, значит долго жить будешь.

– А я думала, что на левой ладони её нет, – бесхитростно удивилась я. – Тут ведь только прошлое? Или нет?

– Не совсем. Линия жизни – она такая… Универсальная…

– Тогда понятно.

– У тебя была несчастная любовь! – Вдруг брякнула доморощеная гадалка.

– С чего ты взяла? – Откровенно удивилась я.

– Но ведь была же? – Принялась допытываться Ната.

– Она и сейчас есть.

– Несчастная?

Я задумалась:

– Не знаю, что ты имеешь в виду. Я даже не уверена, что это любовь. Просто есть мальчишка, который мне понравился немножко больше, чем все остальные. Мы ещё не выясняли отношения, да и вряд ли до этого скоро дойдёт. А может и вообще не дойдёт… Это любовь?

– Как-то у тебя всё запутанно, – поскучнела девушка. – Даже не знаю… может и она, может и нет. Лучше я ещё ладонь почитаю!

– Читай.

– У тебя линия судьбы какая-то многослойная. Будто ты не одна живёшь, а тебя трое или четверо.

– Имеешь в виду, что я – параноик?

– Может быть. А может, ты просто, такая… двуличная… Точнее, многоличная. Всегда перед всеми притворяешься.

– Есть такое, – согласилась я, вызвав у Натки взрыв восторга.

– Во, видишь, я угадала!! – С новым энтузиазмом она снова принялась водить носом по моей ладони.

– Один раз ты сильно болела и даже, может быть, была в реанимации, – через минуту доложила она результаты очередных наблюдений

– С чего ты взяла?

– Видишь, тут линия жизни только начинается – и сразу прерывается. А потом продолжается снова.

– И что это значит?

– Когда ты была совсем маленькой, с тобой что-то случилось. Будто ты умерла ненадолго, а потом снова ожила.

На миг мне стало нехорошо. Натка попала, как это называется, пальцем в небо. Моя мама умерла сразу, как только я родилась, а потом и меня пришлось выводить из несколькоминутной комы.

Увидев моё лицо, Наташа встревожилась:

– Я опять угадала?

– Почти, – поднялась я из кресла. – Ладно, правую руку на следующий раз оставим, хорошо?

– Ага! – Обрадовалась девушка. – Хочешь, кофе приготовлю? У меня и чайник есть.

– Как-нибудь в другой раз. Ты одна здесь живёшь? – Оглядела я комнату, в которой в разных углах стояли три кровати

– Не, с Катькой, но она всегда где-то бегает. Так что можно сказать, одна. Короче, заходи в любое время, я ещё много всего интересного знаю.

Когда я появилась в нашей с Мишуткой комнате, тот как раз заканчивал перекладывать местами аксессуары своего хобби.

Усевшись на свою кровать, я некоторое время наблюдала за этим процессом, потом саркастически осведомилась:

– И это ты называешь наведением порядка?

– А что?

Мне оставалось только вздохнуть, что я и сделала:

– Да ладно уж, ничего.

Несколько минут мы помолчали, потом я поинтересовалась:

– Как тебе Наташа?

– Нормально. А что? Она тебе гадала, да?

– Точно.

– Она всем гадает. Что-нибудь сошлось?

– Один раз она угадала, – дипломатично ответила я. – Может быть случайно, может нет, кто знает.

– А что она угадала? – Заинтересовался мальчик.

– Не скажу. Это слишком личное.

– Я-то думал, мы друзья!

Я внимательно посмотрела на Мишутку. Видик у него был тот ещё! Никогда бы не подумала, что он способен обижаться.

– Мы и есть друзья. Только я не люблю обманывать без особенной в том необходимости. Именно поэтому я сказала тебе правду, что ничего не скажу. В противном случае я могла бы наплести ерунды с три короба – и тебе бы пришлось мне верить на слово, потому что проверить ты всё равно не сможешь. Логично?

Мальчик подумал и согласился.

– Теперь я тебя больше уважать буду! – Сказал он и невозмутимо продолжил уборку.

Я осталась неподвижно сидеть на постели, хлопая глазами словно старая механическая кукла.

И как расценить эту сентенцию?

В психологии есть тип людей, которые что думают, то и говорят. Как правило, это очень расчётливые и холодные люди, ярко выраженные интраверты. Однажды, рассчитав все минусы и плюсы, они избрали линию своего поведения в отношениях с другими людьми – предельную откровенность. Именно она заставляет прочих людей в ужасе шарахаться от подобных психологических маргиналов, которым даже задать простенький вопрос "Как дела?" чревато, ибо в ответ можно услышать что угодно, от подробного описания всех своих болячек (после этого пару дней подряд при виде любой еды испытываешь стойкий приступ тошноты), до констатации факта, что у меня-то, мол, всё в порядке, а вот ты, приятель, за последнее время сдал; всего год прошёл, а уже пополнел, осунулся, да и постарел лет на пятнадцать, не меньше. Что, болеешь? Или дома какие-то проблемы?

Такие люди постоянно на грани фола, но они всегда выигрывают, потому что нельзя привыкнуть к их абсолютной честности на общем фоне остальных людей, когда каждый обманывает всех, кого можно, – ближних и дальних родственников, хороших и не очень хороших знакомых, друзей, врагов, совсем незнакомых людей, но чаще всего – самих себя.

Мишель таким не был.

Может он в самом деле такой наивным, каким кажется на первый взгляд?

Я размышляла над этой, в общем, не самой глобальной проблемой бытия, с четверть часа, но так и не пришла ни к каким определённым выводам. В итоге я порадовалась, что Мишель оказался куда более интересным персонажем, чем я предполагала – и это очень даже хорошо. По крайней мере, скучать мне в этом доме не придётся.

Часы на стене прокуковали шесть раз. Я автоматически взглянула на время, про себя отметив, что сверху, вместо привычной цифры "12" находится "10". То есть на Цитрее в сутках не двадцать четыре, а двадцать часов. Нужно запомнить. На моём мобильнике был первый час ночи. Вроде бы уже пора спать, а за окном ещё светло. С этими несовпадениями межпланетного времени и часовых поясов одна морока!

Только я включила компьютер, дверь без всякого стука распахнулась, в комнату, толкаясь и смеясь, вбежали те самые рыжие дети, которых я видела за обедом. Один из них догонял другого. Увидев меня, первый остановился.

– Ой, привет! В догонялки будешь?… Ой! – Последнее восклицание относилось к тому, что его обдали; ему оставалось только хлопать глазами, глядя на своего партнёра, который, пользуясь всеобщим замешательством, на четвёртой скорости выбежал из комнаты.

Я выключила монитор.

– Будешь? – С тоской в голосе повторил мой малолетний собеседник.

На разных концах галактики даже физические константы могут слегка варьировать. Самые устойчивые на этом свете – это законы детского мира. Они неизменны, где бы вы ни очутились. Это я веду к к тому, что я сразу поняла, что, если соглашусь, мне придётся водить. Не слишком приятная перспектива.

Но ведь я не соглашусь – это однозначно. Ещё не хватало бегать с этими малышами по всему дому, визжа и хохоча, словно сумасшедшая. Представляю, что было бы, если бы я там, на Земле, себя так повела. Точнее, не представляю. Мне это даже в голову не могло бы придти.

И тут же в голове мелькнуло: а что, если попробовать? Ведь меня же тут никто не знает. Кроме Мишутки. А он никому не скажет, как мы договорились. Подумаешь, повеселюсь вместе со всеми. Никому и в голову не придёт выяснять, кто я такая. Тем более, жаловаться на моё поведение журналистам.

– Давай начала выясним: ты кто?

– Как это?

– Девочка или мальчик?

Мой собеседник не удивился. Похоже, для него подобные вопросы были не в диковинку.

– Девочка. А вот он, – она кивнула в сторону полуоткрытой двери, – мальчик.

– А зовут тебя как?

– Августа. Ударение на "у".

– Гм-м… Ну и имечко.

– А меня зовут Фердинандом! – Перебил её брат. – И я на три минуты старше. А тебя как зовут?

– Полина.

– А фамилия?

– Води! – Вместо этого крикнула я, хлопнула Августу по плечу и выбежала из комнаты.

 

ГЛАВА 30

Никогда бы не подумала, что бегать настолько занятно! К нам присоединился Мишель. Добрых два часа мы носились друг за другом по дому, бесились, визжали и смеялись, словно сумасшедшие! И никто нас за это не ругал! Наверное, впервые в жизни я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Потом как-то неожиданно всё кончилось. Я вдруг обнаружила себя сидящей в какой-то комнате на большом диване в окружении моих партнёров по игре.

– ЗдОрово! – Пытаясь отдышаться, сказал кто-то из двойняшек и тут же пояснил. – Я – мальчик.

– Фердинанд? – Уточнила я.

– Можно просто Федя, – махнул тот рукой. – А ты откуда?

– Издалека, – отмахнулась я. – Да это и не важно.

Нравятся мне дети, честно признАюсь, только не суперы, а обычные, от которых можно вот так отмахнуться, чтобы не отвечать на важный, в принципе вопрос, и они тут же об этом забывают.

– У меня котёнок есть, – Сказал Федя. – Маленький, глаза только открылись. Хочешь посмотреть?

– Хочу! – С готовностью согласилась я, нисколько не притворяясь; мне на самом деле было интересно.

Котёнок оказался очень красивым, рыженьким, с трогательным розовым носиком. Он постоянно пищал и сучил лапками.

– Какой красивенький! – не удержалась я от восклицания и не смогла не похвастаться. – У меня в доме тоже кот живёт. Мы его Шахматистом зовём.

– Почему?

– Потому что он чёрно-белый.

– В клеточку?

Я фыркнула, покачала головой.

– Он говорить умеет.

– Как это?

– Через синтезатор речи.

– Эти синтезаторы – такие дорогущие! – Огорчённо произнёс мальчик. – К нам в магазин однажды завезли…

Мне не часто приходилось обращать внимание на стоимость вещей. Я подумала, что, да, пожалуй, синтезатор – довольно дорогая штука. Папа на дни рождения никогда не дарит мне дешёвых подарков. Впрочем, о том, что это – подарок, говорить, наверное, не стоит, иначе следующий вопрос будет о родителях, и опять придётся выкручиваться.

Прибежала Августа, и они с Фердинандом слегка поссорились, решая, кто будет кормить котёнка. Глядя на них, я не могла сдержать невольной усмешки. Мне и раньше не часто приходилось иметь дело с обычными детьми, а после того, как я начала учиться в "Штуке" мой круг общения включает в себя только моих одноклассников. Теперь же, глядя на рыжих близняшек, я испытывала к себе непонятную жалость.

– У Полинки синтезатор есть! – Сказал Фердинанд. – На коте. Поэтому кот умеет разговаривать.

– И что он говорит? – Заинтересовалась Августа.

– Ерунду всякую, – отмахнулась я. – Про еду всегда думает.

– Что?

– Ну, например, – я помолчала, вспоминая. – Прихожу, а он мурлычет: "Сегодня на столе мышка сидела, ну, я подумал, пусть сидит. Вот если бы там рыбка сидела – тогда да. Только они сидеть не умеют…"

– А ты ему что сказала?

– А я синтик выключила. Мне уроки нужно было делать.

– Я ненавижу уроки готовить, – сказал Фердинанд. – Если бы родители не заставляли, вообще никогда ни одного урока не сделал бы!

"Вот в этом, – подумала я, – одно из главных отличий суперов от обычных детей. Никакому суперу в голову бы не пришло вместо обычного приготовления уроков заняться чем-нибудь ещё или вообще ничем не заниматься"

– Меня никто не заставляет, – похвасталась я. – А я всё равно делаю.

Августа так сверкнула глазами, что я сразу поняла, как она мне завидует.

– А зачем? – Спросил мальчик.

– Мне самой хочется. Потому что интересно. И вообще, быть умной – интересно.

– А про людей что котик говорит? – Спросила его сестра.

– Меня он почему-то не любит, – с огорчением поведала я. – А папу – просто обожает. Я кормлю его всякой вкуснятиной – всё равно.

– Папа ему не надоедает – вот он его и любит, – рассудительно сказала моя собеседница.

Я только порадовалась её интеллекту. Лишний раз убеждаюсь, что Бахмурова, когда сказала однажды, что мы – девочки – умнее мальчишек – оказалась права.

Августа так заинтересовалась нашим разговором, что забыла о котёнке, которого кормила. Тот начал захлёбываться молоком. Девочка ойкнула и опустила глаза.

Мы болтали довольно долго.

Вскоре в комнату заглянула одна из девушек, которых я "забраковала" за обедом, чуть полноватая, черноволосая но довольно красивая.

– Чего это вы тут сидите?

Ни "здравствуйте" тебе, ни "как дела", ни "как тебя зовут" ("как ВАС зовут" – это моя собеседница, пожалуй не спросила бы даже под дулом бластера). Я едва сдержалась, чтобы не нагрубить в ответ. Но начинать знакомство с констатации факта, что человек не умеет себя вести – это, по-моему, не совсем правильно.

– Здравствуйте. Меня зовут Полина. А вас?

Я бы с удовольствием сделала книксен, к сожалению в школе нас таким вещам не учат, а повторять подсмотренные в старых фильмах движения, чтобы не показаться смешным, нужно хоть с какой-нибудь предварительной подготовкой. Впрочем, и моего приторно-вежливого голоса оказалось достаточно: девушка удивлённо расширила глаза.

– Екатерина… Катя, то есть…

– Очень приятно познакомиться, – завершила я процедуру знакомства с Наташиной соседкой. Продолжать в таком же духе я не рискнула, иначе Екатерина поняла бы, что я над ней издеваюсь. – Так что Вы хотели? Но, впрочем, если хотите, можем перейти на "ты".

– Тётя Анфиса просила картошку почистить… Вас… – Пролепетала девушка и сразу стала похожа на девочку. – Вот… – И боком протиснулась в полуоткрытую дверь.

На меня это известие не произвело никакого впечатления. И не потому, что я такая хозяйственная, а потому что я просто напросто не представляла себе, что это такое. Для меня слово "картошка" ассоциировалось с нагретой камерой пищесинтезатора и с циферками от 37 до 44 (именно так обозначались блюда, содержащие картофель в том или ином сочетании).

– Ладно, – сказала я, скорее, самой себе, чем кому либо ещё, и повернулась к примолкшим с появлением Наташи ребятам. – Поможете?

Они замялись. Фердинанд бросил хитрый взгляд на сестру.

– Вообще-то это женское дело, – сказал он.

Я чуть не расхохоталась. Федя, оказывается, тоже не промах. Вот уж не ожидала, что эти малыши могут оперировать такими категориями.

Августа же отреагировала более чем стандартно.

– Дурак!

И котёнок пискнул, словно повторил то же самое, только по-своему, по кошачьи

Федя, наверное, подумал то же самое, и на писк неразумного зверька, как мне показалось, обиделся больше, чем на заявление сестры. Я решила, что пора вмешаться.

– И тут киска крикнула "ура", – сказала я.

Ребята расхохотались. Это сразу разрядило атмосферу. И как-то сразу получилось так, что картошку мы будем чистить все вместе.

До сих пор не могу не похвалить себя за предусмотрительность. Чистка картошки оказалось самым жутким занятием из всех, которыми мне пришлось заниматься в моей жизни.

По сравнению с нашей, земной, кухней, сердцем которой являлся бесшумный аккуратненький пищесинтезатор обтекаемой формы, а всё остальное – шкафы, тумбочки – просто вместилищем посуды, эта показалась мне сущим адом. На печке (или, как там это называется?) кипели жуткого размера кастрюли, тётя Анфиса над ними напоминала Мефистофеля над адскими котлами, кончики косынки торчали над головой наподобии маленьких рожков, не хватало только остренькой бородки. Невыносимо воняло какими-то овощами.

Я оторопело остановилась на пороге.

– Проходи! – Толкнул меня в спину Мишель.

Мы примостились на небольшой скамеечке около стены.

– Полведра картошки – это ещё ничего, – философски вздохнула Августа. Я уже научилась отличать её от брата по более тонким чертам лица. – Однажды мы полмешка чистили – вообще полночи просидели.

У меня так и чесался язык спросить, не используют ли они пищесинтезаторы, но решила не рисковать. Похоже, на Цитрее развитие техники ещё более примитивнее, чем я ожидала.

Некоторое время я внимательно разглядывала, как ребята чистят картошку, потом постаралась скопировать их движения сама и, естественно, сразу же порезалась.

– Нож сильно острый, – сказала я, зажимая рукой пораненный палец.

– Тётя Анфиса! Полина порезалась! – Крикнул Мишель. – Где у нас бинты?!

– Там в комоде, в верхнем ящике посмотри! – Тётя Анфиса очутилась рядом, посмотрела мой порез. – Хорошо ещё, что не сильно, – сказала она.

Мы с Мишуткой ушли в другую комнату, где мальчик довольно умело принялся меня бинтовать.

– Ты что, картошку чистить не умеешь? – Шёпотом спросил он меня.

– Ни разу ничем подобным не занималась, – так же шёпотом ответила я.

– Тогда просто сиди и ничего не делай, теперь тебе можно, ты порезанная. Мы сами всё сделаем.

– Фигушки! – Не совсем вежливо перебила я его. – Только ты помедленнее чисти, чтобы я могла разглядеть.

Во мне заговорило папино воспитание. Он всегда говорил, что от работы отлынивать нельзя, особенно если её за тебя собираются делать другие люди.

– Ладно.

Мы вдвоём вернулись на кухню и продолжили.

Я измучалась до предела, однако под конец у меня даже кое-что начало получаться.

– Я всё равно быстрее чищу, – сказал Фердинанд.

– Хвастаться неприлично, – заметила я.

– Кто хвастается?

– Ты хвастаешься.

– Я не хвастаюсь. Я и вправду быстрее всех чищу.

Мне хотелось сказать, что если я сама начну хвастаться, то обгоню его по всем параметром; всё-таки есть гораздо больше вещей, в которых я разбираюсь лучше его, однако мне пришлось промолчать. Ещё не хватало, чтобы во мне заподозрили супера. Хотя, больше чем уверена, никто из обитателей здешнего дома не представляет, кто это такие.

– Ладно, проехали. Картошка не стоит того, чтобы из-за неё ссориться.

Через полтора часа мы выбрались на улицу. Я зажмурилась от яркого, с непривычки, солнца.

– А нам завтра в школу, – вздохнул Фердинанд.

– У меня… у нас, – поправился Мишутка, – тоже каникулы через шесть дней заканчиваются, – и посмотрел на меня.

Вот это новости. Я едва смогла сдержать стон отчаяния. Только начало всё складываться – и на тебе! А что мне через шесть дней делать? Ехать с Мишуткой я не могу, если останусь тут, тоже возникнут разные вопросы.

– Ты чего такая серьёзная стала? – Спросила Августа, внимательно глядя на меня.

– Не люблю учиться, – сообщила я, хотя с час назад убеждала людей в противоположном.

– Я тоже, – заулыбалась девочка. – Давай в прятки!

– Это как?

Однако Августа то ли не поняла вопроса, то ли не расслышала. И куда-то помчалась, крикнув: "До ста!".

Мишутка объяснил мне, что она имела в виду.

Вскоре нас позвали на ужин. Невыносимо длинный день наконец подошёл к концу.

Теперь по праву близкого родственника я сидела рядом с Мишелем. Он, как всегда, о чём-то размышлял. Я даже видела – честное слово! – как он окунул в варенье малосольный огурец и, не поморщившись, проглотил!

– О чём ты всегда думаешь?- Спросила я, как только мы очутились в нашей комнате.

– С чего ты взяла?

– За едой у тебя такой вид, будто ты сам с собой в шахматы играешь.

– В шахматы? Нет, пожалуй, не в шахматы… Полиночка, а можно блоком памяти твоего компьютера воспользоваться?

– Надолго?

– На день. Мне кое-что нужно сделать, а памяти не хватает. Физической, – уточнил он.

Интересно, какая она ещё бывает? А если он имеет в виду виртуальную, откуда он такие слова знает? И где я ему тут, на Цитрее, её возьму?

Я глубоко задумалась. С одной стороны, отказывать невежливо, но с другой, если в моём компьютере что-нибудь перемкнёт, починить его можно будет только на Земле. А провести два с половиной месяца без персональника – этого и врагу не пожелаешь, не то что себе любимой.

– Давай я тебе завтра отвечу, а?

– Ладно, – согласился мальчик, явно ободрённый тем, что я сразу не отказала.

Потом мы натягивали найденную в какой-то дальней кладовке шторку. Мишель мне активно мешал, делая вид, что помогает. Наконец, шторка была повешена. Криво, некрасиво, сильно обвисая в середине, она, тем не менее, прочно перегородила комнату.

– К тебе можно? – Тут же спросил Мишель, просовывая голову в отверстие между шторой и стеной, только я успела присесть на кресло, чтобы отдышаться.

– Заходи, чего уж там. Только в следующий раз стучаться надо.

– Об штору?

– Хотя бы.

– Ладно. Ну, как тебе у нас дома? – Поинтересовался он, присаживаясь рядом на стул.

– Не очень, – осторожно ответила я. – Неуютно тут, словно на вокзале, комнаты большие, бардак жуткий, какие-то люди всюду ходят…

– Зато здесь весело. Вчера двойняшки шкаф в прихожей опрокинули, вообще чуть весь дом не развалился.

– Прихожая – это самая первая комната, да?

Он кивнул

– Я думала, там всегда так, – проговорила я, вспомнив удивление, которое испытала, только войдя в дом.

– Нет, не всегда. А этот шкаф – он давно уже на честном слове держался, – не понимаю, как он раньше не упал.

Мишутка ёрзал на стуле, словно гость, чувствующий, что пришёл совсем некстати, но не находящий предлога для того чтобы уйти.

Как всё-таки изменчива бывает человеческая жизнь! Ещё несколько дней назад я не представляла, что мне придётся жить в одном доме с абсолютно незнакомыми людьми на одной из второстепенных планет Федерации. А Мишель, кстати, не подозревал, что на второй половине комнаты, которую он привык считать своей, будет жить девочка, которую он до этого видел только по визору.

– Полина!

Задумавшись, я отозвалась не сразу.

– У?

– Я сегодня новости специально посмотрел.

– И что? – Мой голос похолодел градусов на двести.

– Там про твоего папу говорили.

Я повторила вопрос, таким же тоном.

– Сказали, что… твой папа… он на самом деле какие-то странные операции проворачивал… финансовые, я имею в виду… незаконные, в смысле…, – мальчик не успел договорить.

– Дурак ты! – Заорала я.

– Я просто спросил…

– Надо хоть немножко думать, прежде чем спрашивать, – я корила себя за эту неожиданную вспышку гнева. – Если бы мой папа на самом деле был виноват, то в любом случае сделал бы так, чтобы подумали на кого угодно, только не на него.

Дверь распахнулась, судя по звуку, от удара ноги.

Кто-то из близнецов появился на моей половине комнаты, явно убегая от другого.

– Он меня обзывает! – Последовал краткий доклад. Я поняла, что это была Августа.

Вслед за ней появился её брат. Вид у него был настолько взъерошенный, что сразу становилось понятно: он только что получил в глаз. Я даже подозревала, от кого.

Они стали выяснять отношения прямо передо мной.

– Сколько раз тебе говорить, чтобы ты меня так не обзывал! – Вспылила девочка.

Я решила заступиться.

– Будешь обзываться – по уху получишь, – пришлось пообещать мне.

– По какому? – Поинтересовался Федя.

– По левому.

– Гуська! – Сказал Фердинанд сестре, прикрывая рукой левое ухо.

– Во, опять он обзывается!

Я хлопнула Фердинанда по правому.

– Обманщица! – Закричал мальчик.

– Это смотря с какой стороны посмотреть, – рассудительно заметила я. – С моей стороны твоё правое ухо – это левое, так что всё правильно.

Тот долго молчал, размышляя.

– Ты хитрая, – наконец, сказал он.

– Вот-вот, – поддакнула я. – Поэтому лишний раз со мной лучше не связывайся. А теперь быстро по кроватями, уже поздно. Да и мне пора спать.

Они меня послушались. Или из-за того, что я на несколько лет старше, или просто привыкли подчиняться любому, у кого командный голос.

– Мишутка! – Осмелилась задать я, наконец, вопрос, который мучил меня последние несколько часов. – А что же я буду делать, когда ты уедешь?

– Как – что?

– Ведь тёте Анфисе нужно будет объяснять, почему ты уехал, а я осталась?

– Тут в каждой школе своё расписание, – отмахнулся тот.

– Свой учебный план, – уточнила я.

– В школе Федьки, например, занятия идут вовсю, в моей – каникулы закончатся совсем скоро, а в твоей, допустим, только начались. Так всем и скажешь. Как тебе такая идея? А если хочешь, поехали вместе со мной, ко мне домой. Скажем, что ты родственница кого-нибудь, кого тётя Анфиса хорошо знает.

– Я подумаю. А если кто-нибудь узнает?

– Никто не узнает. Тут с гостями такой бардак, ты даже не представляешь. Ещё пару раз почистишь картошку – и сама тётя Анфиса будет уверена, что тебя знает несколько лет.

– На меня она не произвела впечатление забывчивой особы, – вздохнула я.

Тут было, о чём подумать.

Упав в кровать, я не смогла не пожаловаться:

– Жутко хочу спать! Никогда так сильно не уставала!

– У вас на Земле в сутках сколько часов? – Поинтересовался Мишутка со своей половины комнаты. – Двадцать шесть?

– Двадцать четыре.

– Тогда всё понятно.

Мы погасили свет.

Но вместо того, чтобы лечь спать, я принялась надиктовывать дневник. Из-за того, что говорила шёпотом, программа распознавания делала забавные ошибки. Чего только, например, она не печатала вместо слова МИШЕЛЬ, чаще всего – вермишель.

Кстати, я начала понимать писателей. Мне приходилось много писать раньше, но это были большей частью лекции. Теперь же, глядя на послушно возникающие из ничего строчки, которые могли бы не появиться, но возникли благодаря мне; которые, может быть, кто-нибудь когда-нибудь прочитает и поймёт, всё, что я чувствовала, о чём думала, что переживала, я ощутила радость творца. (Специально сказала это слово значительным голосом, но программа всё равно напечатала его с маленькой буквы. Ну и ладно, не буду исправлять, жутко хочется спать!)

Потом я долго лежала в постели, глядя на две больших луны за окном и пытаясь разобраться в своих чувствах. Впервые, наверное, я так отчётливо поняла, что значит быть дочерью сенатора. По контрасту. Сегодня целый день со мной обращались так, словно я – самая обычная девчонка, даже не очень умная. И мне это понравилось! Я даже подумала, что на следующие каникулы попрошу папу куда-нибудь отправиться инкогнито, чтобы никто не знал, кто мы и откуда, и пожить обычной жизнью обычной семьи. Снимем такой вот домик на крохотной аграрной планетке. Папе тоже, я думаю, понравится. Интересно, он когда-нибудь так пробовал?

 

ГЛАВА 31

Полина сидела на постели в позе лотоса и что-то печатала на клавиатуре лежащего на коленях персональника.

– К тебе можно? – Спросил Мишутка.

Девочка подняла голову от компьютера и несколько секунд непонимающе смотрела на раннего посетителя. Затуманенный чтением взгляд постепенно прояснился.

– Заходи.

– Ты уже не спишь?

– Как видишь. – Полина мягко улеглась на подушку, закинув руки за голову. – Не понимаю, зачем задавать вопросы, ответы на которые и так очевидны.

Видимо, произнесённая сентенция оказалась слишком сложна для мальчика, тот несколько секунд помолчал.

– Я думал, ты поздно будешь вставать.

– У меня не настолько барские замашки.

– И что ты делаешь?

– Учусь, – мурлыкнула она со своего места. – Ведь что-то делать нужно, пока все спят.

– И давно ты так… учишься?

– Часа полтора. А что?

– Могла бы меня разбудить.

– Это ещё зачем? – Вытаращила глаза Полина.

– Ну-у, тебе же скучно, наверное, одной тут сидеть? – Засмущался Мишель.

– Думаешь, смог бы меня развлечь? – Легко спрыгнув с кровати, девочка поправила аккуратно застеленную накидку. – Ты слишком самоуверен, не находишь?

– Не-а.

– В любом случае, есть вещи, которые можно всегда исправить. Эта – как раз из таких. Можешь начинать развлекать меня прямо сейчас, я не обижусь.

– Завтракать будешь?

– Ага. Во сколько тут завтрак?

– Ни во сколько, каждый завтракает, когда ему вздумается. Тётя Анфиса говорит, что на каждого не угодишь. Один встаёт в шесть, другой – в девять, кто-то – вообще в двенадцать. Поэтому там, на кухне, постоянно кипит чайник и навалена целая гора бутербродов.

– Всё, пошли! – Вскочила Полина. – Завтракать и гулять! – Ей стал надоедать не в меру затянувшийся диалог.

Проходя мимом аквариума, она сунула внутрь несколько крохотных листиков капусты. Дремавшая черепашка оживилась и принялась мерно двигать челюстями.

Подошёл Мишутка.

– Давно у тебя этот зверёк? – Спросил он.

– Два года. Сначала хотела с собой в школу взять, потом подумала, а вдруг там животных держать не разрешат.

– А оказалось?

– Оказалось, там можно кого угодно держать, хоть крокодилов, это всем по барабану, ну, разве что сами ребята возмутятся, что их всё меньше и меньше становится. Только мне с ними даже договариваться не нужно – я там главная. Как скажу, так и будет.

– Как это – главная?

– Староста класса.

– Это потому, что ты лучше всех учишься?

Полина поморщилась:

– Не совсем. Просто как только я появилась в первый же день все сразу поняли, что у меня врождённая способность к руководству.

Мальчик едва заметно усмехнулся. Полина подозрительно посмотрела на него.

– А вот что там сейчас без меня происходит – даже представить себе не могу, – продолжила она, внимательно наблюдая за лицом своего собеседника. – Вряд ли Бахмурову будут слушаться, больше пары дней на должности моего врио она не протянет.

– А что такое врио?

– Временно исполняющая обязанности.

– И почему же она… не протянет?

– Беззубая. Никогда ни с кем не спорит. Не ругается. Чуть что – сразу краснеет словно кисейная барышня.

– Какая-какая?

– Кисейная.

– И что это значит?

– Да ну тебя! – Обиделась Полина. – Чего ты к каждому слову придираешься! С тобой нормально разговаривать нельзя.

– А что нужно делать, что бы можно было?

– Толковый словарь читать. Хотя бы иногда. Чтобы ход беседы глупыми вопросами не перебивать.

– Ладно, буду читать.

Полина фыркнула:

– Да ты и сам как Бахмурова. Она чуть что – сразу же хвостик поджимает и бормочет: "Да, Полиночка, конечно, Полиночка, сделаю, как ты хочешь, Полиночка"

– Наверное, ты не очень её любишь, – предположил Мишель.

– Это почему?

– Ну, если такие вещи про неё говоришь.

– Ничего особенного я про неё не сказала, – запротестовала Полина, – только то, что она тихоня. И немножко расширила это понятие. А вообще-то она девчонка очень даже ничего. По крайней мере, гораздо лучше некоторых моих знакомых… Ты ещё не забыл, что мы собрались завтракать?

– Забыл, – встряхнулся мальчик.

– Короткая же у тебя память. Говорят, только у девчонок такая.

– Просто с тобой болтать интересно. А то, все, кто тут живут, глупы как куры, только анекдоты умеют рассказывать.

– Это – тоже немаловажно, – заметила Полина. – Хорошие?

– Старые и совсем не смешные.

– Тады – ой. В любом случае, спасибо за комплимент.

– Какой ещё комплимент? – Не понял Мишель. – Я ничего такого не говорил!

– Не сопротивляйся! – Засмеялась девочка. – Это и был самый настоящий комплимент, причём очень витиеватый и тонкий. Ты сказал, что я хорошая собеседница, а значит – умная, для меня это – самая лучшая похвала. Ладно, побрели пищу добывать (извиняюсь за такой первобытный жаргон)! – И нахлобучила на голову приятеля подвернувшуюся под руку бейсболку. Тот нисколько не возмутился, только поправил её, чтобы козырёк лежал ровно.

Проходя через половину Мишеля, Полина мельком оглядела интерьер и поняла, что вчерашние усилия по наведению порядка пошли даром: всё только усугубилось. Если раньше вещи, хотя и лежали в беспорядке, то на своих привычных местах, теперь возникало ощущение, что всё вывернуто наизнанку.

– Я не закончила про черепашку, – вспомнила девочка, когда они спускались по лестнице. – Когда я её с собой в школу не взяла, то получилось, что я вроде как её предала. А теперь я её с собой взяла, чтобы хоть как-то компенсировать своё моральное свинство.

На кухне, усевшись на ту самую скамейку, на которой вчера чистили картошку, они принялись наспех завтракать. На ребят никто не обращал внимания. Тётя Анфиса снова пребывала около плиты.

– Интересно, она хоть сама понимает, сколько времени тратит на приготовлении пищи? – Шёпотом спросила Полина.

– У неё работа такая, – так же тихо пояснил мальчик. – В смысле, домашние обязанности.

– И что, больше она ничего не делает?

– А что ей ещё делать? Все деньги для нас дядя Фред зарабатывает. А тётя Анфиса ведёт домашнее хозяйство.

– Никогда бы не подумала. Всегда считала, что на планете, подобной Цитрее, искусство может быть только развлечением, но никак не способом добывать средства к существованию.

В холодильнике им удалось отыскать большой кусок сыра и тарелку с творогом. Мишель откуда-то притащил кипящий чайник и баночку с заваркой.

– А сахар? – Поинтересовалась девочка.

– Сахар вчера забыли купить, сейчас варенья принесу!

Чай заварили прямо в кружке, закрыв его разделочной доской, которую Полина даже понюхала, прежде чем

– Ситечка нету! – Сразу сказал Мишель.

– Какого ещё ситечка?

– Чтобы заварка в рот не лезла, когда мы чай пить будем.

– Это лишнее.

– Хорошо, что ты так думаешь.

Вскоре завтрак был укомплектован.

– Мы прямо как туристы, – сказала Полина.

– Почему?

– Я однажды видела на картинке, как они сидели вокруг костра и тоже что-то ели, как и мы, у них колбаса прямо на траве лежала.

– А у нас не трава, а скамейка, – ответил Мишель.

– Всё равно очень похоже. Полевые условия. Я так думаю, ситечка у тех туристов тоже не было.

Сразу после импровизированного завтрака ребята пошли гулять, Мишель пообещал показать Полине город. Девочка едва смогла увернуться от дяди Томаса, который не потерял надежды заполучить её в своё распоряжение в качестве натурщицы.

– Полина, дорогая, ты сегодня свободна? – Прокричал он, когда ребята уже были около двери.

Девочка притворилась глуховатой:

– И Вам тоже! Большое спасибо!

И, очутившись около калитки, где её ждал новоявленный экскурсовод, слегка запыхавшись, она поинтересовалась:

– Этот болезный со всеми так?

Мальчик вздохнул:

– Если бы он не умел рисовать – это полбеды. А то ведь рисует, да ещё как! Когда он меня нарисовал, я вообще подумал, что это фотография. Только картина получилась чуточку лучше, чем я на самом деле.

– Что, правда? – Заинтересовалась Полина. – Тогда я, пожалуй, всё-таки найду время зайти к нему.

– Тогда три-четыре дня из своей жизни можешь смело вычеркнуть. И всё это время тебе придётся просидеть в одной позе с тупым выражением лица.

– Почему обязательно с тупым? – Обиделась девочка.

– Потому что лицо бывает умное, когда оно изменяется. А попробуй сделать умное лицо хотя бы на минуту и потом посмотри на себя в зеркало.

Полина украдкой погримасничала и согласилась:

– Наверное, ты прав.

Вчерашний вид из окна автомобиля её не очень впечатлил и уже заранее девочка настроилась на отрицательные эмоции. Тем удивительнее оказалось, что городок оказался очень даже симпатичный. Узенькие улочки, утопающие в зелени, маленькие, словно игрушечные, домики в два-три этажа с миниатюрными лепными балкончиками, низенькие изгороди, увитые плющом – всё это очень походило на лубочную картинку или на симпатичную декорацию к какому-нибудь простенькому любительскому спектаклю.

Утренние улицы были пустынны. Редкие прохожие были похожи на тараканов – появлялись так же неожиданно, где-то на периферии зрения и исчезали, стоило только повернуться в их сторону. Яркое солнце било прямо в глаза, заставляя щуриться и беспричинно улыбаться.

Городок напоминал земные провинции, где вся жизнь сосредотачивается вокруг двух-трёх магазинов. В Жардэнроз такими торговыми точками были хозяйственный, продуктовый и – почему-то – канцелярских принадлежностей.

– У вас тут писатели, наверное, живут?

Мишель сначала не понял вопроса и, только проследив направление взгляда своей спутницы, сообразил:

– Это только написано, что там канцелярские принадлежности, а на самом деле там всякая мелочь продаётся. Даже мыло. И мороженое. Давай я тебе мороженое куплю?

Полина задумалась. С одной стороны, денег у неё было столько, что можно было купить эти три магазина со всем их содержимым, а Мишеля, судя по всему, эта покупка ввергнет в пучину финансового кризиса. С другой стороны, зачем обижать человека, который собрался немного порыцарствовать? Тем более, отказываться от робких знаков внимания со стороны представителя противоположного пола Полина не собиралась; любой девочке приятно, когда за ней ухаживают.

– Ладно, покупай своё мороженое, – смилостивилась она, – только, пожалуйста, в продуктовом магазине, ладно? Мне так будет спокойнее.

Мальчик убежал.

Полина устроилась на первой подвернувшейся скамейке, рядом с молодой женщиной, которая дремала, автоматически покачивая стоящую перед ней коляску. Сначала Полина хотела поздороваться и о чём-нибудь поболтать с молодой мамашей, но потом передумала и всё время просидела молча, лишь изредка косясь на соседку.

Вскоре появился Мишель.

– Во, держи! – Протянул он подруге белесый от льда свёрток. Свой он уже распечатал и даже успел надкусить.

– Пойдём?

– Ага!

Только отойдя на десяток метров, девочка кивнула за спину:

– Ей лет двадцать, да?

– Не знаю, не заметил. А что?

– Не понимаю, как в её возрасте можно так безвкусно одеваться? Одна только её косынка чего стоит! Если бы меня заставили вот так, на затылке, завязать платок и выйти на улицу, я бы лучше удавилась!

– Так прямо бы и удавилась? – Не поверил Мишутка.

– Ну, может, не удавилась бы, – тут же сдала позиции Полина. – В любом случае, меня насильно пришлось бы тащить в какое-нибудь людное место.

– А мне, например, всё равно, во что люди одеты, – сообщил мальчик. – Я, например, если сейчас отвернусь, даже не смогу сказать, во что ты одета, хотя мы целое утро вместе ходим.

– Это всего-навсего классическая ненаблюдательность в паталогически тяжёлой форме и ничего кроме, – ответила Полина, однако вид у неё был слегка обескураженный и даже обиженный. Если бы Мишель догадывался, насколько тщательно она выбирала сегодняшний наряд, то более внимательно отнёсся к внешнему виду своей спутницы.

Даже по земным меркам мороженое оказалось немного странноватым: слишком кислое и одновременно слишком сладкое, к тому же вызывающе зелёного цвета. Полина долго разглядывала его, прежде чем решилась попробовать.

– Ну? Как – Озабоченно поинтересовался Мишель.

– Всё в порядке, не переживай.

Угостив свою новую подругу, мальчик, судя по всему, почувствовал себя увереннее.

– А у вас там, на Земле, какие компьютеры? – Спросил он.

– Обычные.

– Как у нас?

– У вас – это не компьютеры, а… даже не знаю, как бы так выразиться помягче, чтобы тебя не обидеть. Вместе со всеми аборигенами. Наши археологи говорят, на Земле такими в средние века пользовались.

– У вас там компьютеры с какой разрядностью процессоров? – Продолжал допытываться мальчик.

– Разрядность процессоров – это нафталин.

Мишель некоторое время хлопал глазами.

– То есть – как?

– Ты мне дикаря напоминаешь, – ответила ему дочка Сенатора и, чтобы он не очень обиделся, поспешила добавить, – которые представляли себе развитие цивилизации в том, что в далёком-далёком будущем по морям будут плавать громадные байдарки с вёслами километровой длины. На большее у них интеллекта не хватало. Думаешь, тараканы не мечтают о прогрессе?

– Думаю – нет, – осмелился высказать предположение Мишель и очень обрадовался, когда Полина легко согласилась:

– Я – тоже. Но если бы мечтали, то обязательно видели бы его в увеличении размеров крошек хлеба, которые сыпятся с обеденного стола.

Просто идти по тротуару было скучно и банально. Полина вскочила на бордюр и дальше пошла уже по нему, балансируя руками и изредка опираясь на плечо спутника.

– Тогда скажи, как может быть компьютер без разрядности процессора? Может, в ваших компьютерах и памяти нет?

Девочка скривила губы в улыбке. Она поняла, что Мишутка издалека начал вчерашнюю тему о карте памяти.

– Есть, но она не основная. Видел мой персональник?

Мальчик кивнул.

– Это и есть компьютер, только небольшой. Его удобно носить с собой. У него не столь много функций, как у обычного, стационарного, да и в Сеть с него выходить не очень удобно. Но строение у них одинаковое. И у того, и у другого есть небольшой объём внутренней памяти, но это только для того, чтобы можно было работать в таких вот местах, как эта планета, где Графонета нет. Но такое бывает очень редко. На всех планетах Земной Федерации Ответь: в чём вообще вообще смысл памяти?

– Хранить информацию! – Быстро сказал Мишель.

– Верно. А если на нашей Земле нет ни одного компьютера, который не был бы подключен к Графонету, то возникает закономерный вопрос: почему функцию хранения данных не перенести в Сеть? Понимаешь?

– Пока – да. Здорово ты объясняешь! – Восхитился Мишель. – Прямо как будто лекцию читаешь!

– Каждый компьютер в сети обладает виртуальной платформой, – невозмутимо продолжила девочка, – именно на ней и располагаются почти все комплектующие. А блоки памяти в виртуале не имеют ограничения на объём.

– Как – вообще?!

– Вообще.

Ей пришлось кратко объяснить механизмы виртуальных платформ и описать основы строения современных компьютеров.

Мишель долго молчал, "переваривая" услышанное.

– Не понимаю, почему у нас на Цитрее всё такое отсталое! – Воскликнул он. – Даже интернета нормального – и то нету!

– Сами виноваты, – хмыкнула Полина. – Кто хотел быть независимым от Земли?

– Не я!

Полина расхохоталась, а, отсмеявшись, сказала:

– Недавно с одним таксистом болтала о здешнем Навигаторстве… то бишь политике. Даже он – взрослый дяденька – не смог найти оправдание простенькому в общем-то факту вашей истории. Так что тебе даже не стоит и пытаться.

– О чём вы с ним разговаривали? – Заинтересовался мальчик.

– Он тоже плакался, что тут всё плохо, а когда я объяснила, почему, стал оправдываться, что революцию плохие дяди устроили, а сам он был маленький и вообще не при чём.

– Так он же в самом деле был маленький! – Удивился Мишель. – Или нет? Это же когда-а было!

– Возраст тут не при чём. Важна тенденция. Однажды весь ваш народ захотел независимости – и он её получил. Думаешь, если бы заварушка началась не тогда, а лет через пять-десять, ты бы со своими приятелями не полез на баррикады?

– Не-а.

– Это тебе так кажется. Некоторые христиане до сих пор косо смотрят на евреев из-за того, что те распяли Бога. Им невдомёк, что, если бы Христос пришёл в мир сейчас, в двадцать шестом веке, Его бы опять уничтожили. И как раз те же самые христиане. Читал легенду о великом инквизиторе?

– Не-а…

Полина осеклась.

– А, ну, да…

– А что это за легенда? – Заинтересовался мальчик.

– Ерунда, давай забудем, это слишком сложно для тебя. Просто усвой на будущее, что ошибки прошлого только выглядят глупыми. На самом деле, стоит только представиться любой возможности, даже самой крохотной, они будут повторены в гораздо большем масштабе, с применением современного развития технологий.

– И совсем это для меня не сложно! А если мне, к примеру, хочется, чтобы наша Цитрея была по прежнему частью Земли?

Полина аккуратно пожала плечами:

– В этом всегда была проблема любого социального устройства, включая здешнюю демократию. Сколько людей, столько и мнений. Всем не угодишь. С точки зрения любой статистической выборки голосование более ста человек даже по самому простому и очевидному вопросу даёт соотношение девяносто пять к пяти.

– Вот сейчас я не совсем понимаю.

– Тут и понимать нечего. Из ста человек в любом случае найдётся пятеро недовольных. Только почему-то все, с кем я начинаю дружить на Цитрее, относятся к числу таких маргиналов.

– Марги…налов?

– Маргинал – тот, кто в меньшинстве, – пояснила Полина. – Только мне кажется, что здешнее меньшинство – на самом деле – большинство. И в данной конкретной ситуации это самое печальное. Не понимаю, чем вам не нравятся наши Навигаторы.

Улочка, по которой они шли, сделала поворот и нырнула вниз в сень густых деревьев. Сразу стало холодно, влажно и неуютно. Где-то вдали, около горизонта, среди зелени, блеснула лента реки.

– А что бы ты сделала на моём месте? – Осведомился Мишель. – Если бы тоже жила на Цитрее и тебе бы не всё нравилось?

– Революцию бы устроила.

Глаза мальчика вспыхнули:

– Что – правда?

– Шучу, конечно. Я всегда являлась более чем законопослушным членом общества. И являюсь, кстати сказать, до сих пор.

– Почему?

– У меня характер такой. Я очень послушный ребёнок. Да и положение папы обязывает. Ещё не хватало, чтобы дочка самого Сенатора занималась в кружке начинающих диссидентов.

– Начинающих – кого?

– Это не важно! – Отмахнулась девочка.

– Так что бы ты сделала? – Продолжал допытываться Мишель.

– Демократия – это вообще, довольно примитивная система, – вслух принялась раздумывать дочка Сенатора. – В законодательном учреждении формируется какой-нибудь закон, который потом выносится на голосование в правительственную структуру… Какая-какая она у вас тут называется?

– Не знаю, – смутился Мишель, – парламент или Дума… может как-то ещё…

– Допустим, парламент, – Полина поморщилась, словно само слово вызывало у неё мигрень. – Сколько людей в парламенте?

– Штук сто. Или двести.

– Я вижу, ты не особенно увлекаешься политикой, – улыбнулась девочка.

– Ага.

– Это плохо. Любой образованный человек обязан знать устройство того общества, в котором обитает. Ладно, я продолжу. Если учесть, что мы с тобой относимся к разряду рядовых избирателей и нас не так много, канонические методы воздействия мы можем исключить. Остаются партизанские методы борьбы. В переносном смысле, конечно. У нас на Земле до недавнего времени был один-единственный человек, который оказывал реальное влияние на политическую ситуацию. У неё, так же, как у нас с тобой, не было особенных полномочий – только голова и желание изменить мир.

– У неё? – Заинтересовался Мишель. – Она женщина?

– В Сети у неё был ник Валькирия. А фамилия вроде бы Митникова. Она была очень умной тётенькой – работала журналисткой в сетевых изданиях – писала громадное количество статей, в том числе и на политические темы. Именно её статьи в последние два года формировали общественное мнение целой планеты.

– Валькирия? – Задумался мальчик. – Интересный ник.

– По-моему, самый обычный. Не лучше и не хуже других. По крайней мере, второго дна я в нём не нашла.

– А почему ты говоришь, что она "была"?

– Валькирия погибла. Несколько дней назад, как раз перед тем, как я уехала из дома.

– Её убили?

– Какие гадости ты говоришь! – Поморщилась Полина. – Конечно же нет! Она каталась на яхте и выпала за борт.

– Или её сбросили, – гнул свою линию мальчик. – Если ты говоришь, что её статьи формировали…, – он не договорил, забыв фразу Полины, – значит она многим мешала.

– Как бы да, – согласилась Полина. – Валькирия не очень одобряла земные методы управления и довела наших Навигаторов до того, что они даже объявили награду за любую информацию о ней. Но убивать её – это уже слишком.

Мишель остановился и, наклонив голову, принялся разглядывать свою подругу, причём так долго, что Полина не выдержала:

– Что такое?

– Не понимаю я тебя. Папа у тебя – Сенатор, сама ты – очень умная, но иногда так тупишь, что это ни в какие ворота не лезет.

– Туплю? – Оскорбилась дочь Сенатора. Кстати сказать, она впервые в жизни услышала это слово.

– Тупишь, – спокойно подтвердил Мишель. – Неужели ты всерьёз считаешь, что при таком раскладе Валькирия утонула сама?

– Это ты тупишь, – отозвалась Полина. – Не нужно сравнивать вашу волчью демократию и наш институт Навигаторства. Это у вас тут слишком ретивую журналистку могут сбросить за борт – и никто не понесёт за это никакой ответственности. Много веков назад у нас было точно так же. А сейчас у нас всё максимально прозрачно и честно – все действия и указы Навигаторов тут же обнародуются, ни одно их движение не остаётся незамеченным.

– Это только так говорят. На самом деле, они столько всего крутят, что нам и не снилось.

– А вот и нет! – Засопротивлялась Полина. – Навигаторство – самое передовая форма государственности. Вот так!

 

ГЛАВА 32

Усевшись на корточки, Полина принялась что-то разглядывать под ногами.

– Что там?

– Лягушоночек. Совсем крохотный. Как ноготь. Никогда бы не подумала, что такие крошки в лягушачьем роду вообще бывают. Ладно, – вскочила она, – пошли дальше, не будем ребёнка пугать, он и так чуть не умер от инфаркта, когда я его схватила! Так на чём мы там остановились?

– На том, что у вас всё максимально прозрачно и честно.

– А перед этим о чём мы говорили?

– О революции.

– Дохлый номер. Чтобы расшевелить ваше болото нужен не один год работы и сотни полторы преданных бойцов.

– Почему это у нас здесь болото? – Попытался обидеться Мишель.

Ребята как раз подошли к месту, где поперёк дороги лежало толстое дерево. Кое-где трава уже успела прорасти сквозь отслоившуюся при падении кору. Куцая почерневшая верхушка ясно указывала, что биография лесного великана закончилась от удара молнии.

– Вот, – подбородком указала Полина, – самый яркий пример. Столько тут лежит ЭТО?

– Года два.

– И за это время не нашлось никого, кто бы убрал дерево. Все ходят, перепрыгивают, вон, даже объезд по кустам сделали, а убрать ствол ни у кого руки не поднимаются. Болото и есть! – Убеждённо закончила Полина.

– При чём тут это? Дерево – это мелочь!

– Из таких мелочей для внимательного наблюдателя складывается общая картина. У нас на Земле, к примеру, это такое дерево не пролежало бы и получаса. Обязательно бы какой-нибудь прохожий связался бы с уборщиками – те бы прилетели и всё убрали.

– Даже в лесу?

– А чем лес отличается от города?

– Там люди реже ходят.

– Но ведь всё равно ходят, верно?

– Странные ты какие-то вещи говоришь! – Буркнул обескураженный Мишель. – Если по твоему, то наших дворников нужно заставлять не только тротуары подметать, но и тропинки в лесу.

– У нас примерно так всё и происходит.

– Дворники ходят по лесу и подметают листья? – Не поверил мальчик.

– Образно выражаясь – да. Я всё ещё не забыла, что вчера пригласила тебя ко мне в гости, – засмеялась Полина. – Вот когда прилетишь – своими глазами увидишь, как мы там живём. Тебе понравится, я не сомневаюсь!

– Почему ты так уверена?

– На Цитрее не только техника – на уровне средних веков, но и социальное устройство, – объяснила она. – Демократия давным-давно отжила своё. И именно она является базой для всех здешних "болячек".

– Но ведь она же теперь всюду! – Возразил мальчик.

– Начнём с того, что демократия в том смысле, в котором её понимают большинство людей, – это утопия. Так же, как коммунизм. Или как идеальное государство Платона. Эти вещи – из тех, что никогда не работали, не работают и работать не будут, сколько бы усилий для этого не прикладывали.

– Почему?

– Демократии не может быть в принципе. Если бы все люди были одинаковыми и по всем вопросам имели одно и то же мнение – тогда демократия имела бы возможность существовать. В двадцатом веке, насколько я помню, – Полина задумчиво погладила подбородок, – почти во всех странах Земли тоже существовала демократия. Но она только называлась так, на самом деле это была максимократия.

– А чем она отличалась от демократии?

– Демократия власть народа. А максимократия – власть большинства. Если, допустим, голосование по какому-нибудь вопросу даёт результат сто против девяносто девяти, закон принимается, невзирая на то, что результат перевесил один-единственный голос. Демократией – властью народа – это назвать трудно, а вот максикратией – это сколько угодно, ни с какой стороны не придерёшься.

– Так значит у нас эта самая… максикратия?

– Верно. Именно её почему-то все обзывают демократией.

– Думать не хотят.

– Точно, – согласилась Полина.

– И чем тебе наша максимократия не нравится?

– А чем тебе не нравится кремень?

– Что это такое?

– Та штука, которой в древности огонь добывали.

– Так он же…, – растерялся Мишутка, – это… устарел. Сейчас спички есть. Или пьезо-зажигалки, если нужно газовую плиту зажечь…

– Ага, – довольно кивнула девочка. – Именно поэтому мне не нравится демократия. Мало того, что она по своей сути – лжива, так ещё и морально устарела. – Полина вдруг фыркнула. – Никогда бы не подумала, что, оставшись наедине с симпатичным мальчишкой, я всерьёз буду обсуждать такие проблемы!

Полина всегда думала, что "покраснеть как помидор" – это образное выражение. Теперь она убедилась в обратном. Мишутка побагровел так, что среднестатистический томат на фоне его лица выглядел бы дыней. Ни у Полины, ни у её отца никогда не было проблем со здоровьем, поэтому во всяких медицинских тонкостях она не разбиралась, однако подобный цвет лица у живого человека ей приходилось видеть впервые.

– На Земле со времени американской катастрофы существует институт Навигации, – поспешно продолжила она. – С моей точки зрения – это самая совершенная социальная система.

– Почему? – Быстро спросил Мишель, донельзя обрадованный изменением темы.

– Это элементарно, – взмахнула прутиком в воздухе Полина. – Выбираются самые-самые умные люди на планете и именно они отвечают за сохранение порядка и законности. С тех пор как закончилась война и до сих пор власть в руках держит именно этот узенький круг людей. Их ровно двадцать пять.

– Почему? – Повторил мальчик.

– Не знаю. Так повелось издавна.

– А кто их выбирает?

– Компьютеры.

– Не знаю, как вы там, на земле всё решаете, но я бы никогда не решился доверить судьбу целой планеты бездушной машине, которая только и умеет что перерабатывать информацию.

– Ты не видишь очевидного плюса. Машины беспристрастны. И они ошибиться не могут.

– Зато могут ошибиться люди, которые их программируют.

– А если честно, мне самой не очень понятно, кто и как выбирает Навигаторов, – призналась Полина, – я озвучила официальную версию. А подробности выяснить довольно трудно. Это относится к закрытой информации.

– Это как?

– А так, что, если её узнает кто-нибудь из злодеев, это может пробить брешь в планетной безопасности. Именно поэтому никто ничего не знает. Почти никто, – поправилась девочка.

– Но ведь ты же не злодей. Да и я… так… не очень… наверное.

– Мало того, что я не злодей, я ещё и дочка самого главного Навигатора – Сенатора, – не без самодовольства сообщила девочка, – и то я о многих вещах только догадываюсь. Да и не очень-то стремлюсь узнать, если честно. От многих знаний – многие печали, слышал такое?

– Ага.

– Ну, вот.

Мишель задавал вопросы, ответы на которые были очевидны любому земному детсадовцу. Но иногда забирался в такие дебри, что приходилось юлить.

Домики, стоящие по обеим сторонам дороги, растворились в густой листве деревьев. Сразу стало темно и неуютно.

Полина схватила спутника за руку.

– У вас тут хищников нет? – Голос невольно дрогнул.

– Биоконструкторы, когда заселяли Цитрею, привезли штук триста, – вспомнил он, – И они, само собой, размножились. Но здесь они не водятся. Им тут не очень тепло.

Полина тут же отпустила Мишутку.

– Ты не представляешь, как это сложно – быть биоконструктором, – поведала она. – Прикинь, сколько всяких параметров им приходится настраивать, чтобы начать заселять новую планету. Да и потом, когда уже и животный и растительный мир будут сформированы, ещё не суть, что все они смогут ужиться друг с другом.

– Но ведь у них всякие справочники есть?

– Когда работаешь с живой природой, никакие справочники не помогут. Из-за какой-нибудь невиданной засухи засохнут все кусты одного вида и начнут неконтролируемо размножаться крохотные цветочки, которые до этого были едва заметны и никому не мешали. Из-за необычного климата крохотные мышки отрастят зубы чуть острее, чем обычно, и начнут есть кошек. Короче, проходит лет двадцать, планета уже населена первыми поселенцами – и тут вся природа начинает сходить с ума. А биологам за всё это отвечать. Врагу не пожелаешь! – Убеждённо закончила она и с беспокойством осведомилась. – Ты уверен, что тут ничего такого… нового не появилось? Люди в последнее время не исчезали?

– Не понимаю, почему ты вдруг такой испуганной стала?

– Мне редко приходилось гулять в безлюдных местах в полном одиночестве, – призналась Полина. – Обычно или папуля рядом или кто-нибудь из охраны. Поэтому я слегка опасаюсь всяких неожиданностей.

– Почему в полном одиночестве? – Обиделся Мишель. – А я?

– Точно! – Сокрушённо кивнула девочка. – Это усугубляет положение. Мало того, что самой придётся от хищников удирать, так ещё и тебя на своих хрупких плечах вытаскивать!

Мишутка обиженно промолчал.

Лес закончился так же неожиданно, как и начался. Потянулись бесконечные пшеничные поля, по которым от порывов ветра бродили почти морские волны.

– Красиво! – Прошептала Полина. – Словно у нас на Земле!

– На Цитрее лучше! – Убеждённо сказал Мишель.

– А вот и нет!

– А вот и да!

– Ну, и ладно.

Спор закончился, так и не успев начаться.

Ребята шли по широкой дороге, пока она не закончилась большим камнем, от которого в разные стороны отходили три других дороги – поменьше.

– Мы будто в сказке очутились, – улыбнулась Полина. – Только надписи не хватает, что будет, если пойдёшь направо, налево или прямо… Хотя, прямо – это и так понятно, что будет, тут и писать ничего не нужно.

– И что же? – Заинтересовался Мишель.

– Что, в самом деле не догадываешься?

– Не-а.

– На камень наткнёшься.

Мишель фыркнул.

Не сговариваясь, ребята устроились на камне. Вдали паслось живописное стадо пёстрых коров.

Впереди зашумела река.

– Полин, а ты умеешь плавать? – Заинтересовался мальчик.

– Как рыба, – самодовольно хмыкнула Полина. – Даже, наверное, лучше. Когда папа видит, как я купаюсь, он меня всегда русалочкой называет. Ему почему-то кажется, – она сморщила облупившийся на солнце носик, – что я от этого буду в восторге. Но только представлю себе среднестатистическую русалку – зелёную, склизкую, с раздвоенным хвостом и с мокрыми спутанными волосами, от которой жутко воняет рыбой – страшно становится. Не понимаю папулю: как можно занимать самую высокую должность из всех возможных и иметь настолько романтичный взгляд на некоторые вещи.

– Ты говоришь так, словно сама знакома с целым семейством русалок.

– Я просто включаю логику. Подумай сам, если у русалок будет самая обычная человеческая кожа, смогут ли они постоянно жить в воде?

– А почему нет?

– Потому что наша кожа приспособлена для обитания в сухих и тёплых местах. Пробовал когда-нибудь часок-другой даже в самой тёплой воде покупаться?

Мишель даже передёрнулся от неприятного воспоминания. Однажды в рекордно жаркий день ему хватило ума пол-дня просидеть в реке, уже вечером температура поднялась настолько, что пришлось вызывать доктора, который тут же увёз его в больницу, бросив напоследок, что такое сильное переохлаждение может закончиться чем угодно, вплоть до летального исхода. Тогда, помнится, Мишутка не знал этого слова и только сейчас, задним числом, вспоминая эту фразочку и свою полуторамесячную больничную эпопею, чувствовал на спине мурашки гусиной кожи.

– Вижу, что пробовал, – хмыкнула Полина, которая заметила изменившееся лицо своего собеседника. – Как, понравилось?

– Не очень.

– Что и требовалось доказать. Так что у гипотетических русалок нормальной кожи, как ни крути, быть не может. Она будет, как минимум, склизкая, с внешней жировой оболочкой. – Поставив локти на колени, а подбородок устроив на сплетённых пальцах рук, Полина продолжила рассуждения. – Теперь поговорим о волосах. Представляешь, какими они будут, если человек постоянно плавает?

Мишель страдальчески сморщился:

– Может не будем о русалках, а?

– С чего это?

– Как-то глупо о них рассуждать.

– Верно. Я и не подумала.

Диалог сам собой увял.

Вскоре они пошли дальше. Наконец впереди в ветвях прибрежных кустов блеснула вода.

– Что это за река?

– Лембэкс.

– А почему она так называется?

Мишель пожал плечами.

– Ты вообще во французском как, разбираешься?

– Чуть-чуть.

– На стандарт "Лембэкс" переводится как "кусок" или "обрезок". Что бы это значило?

– Никогда не интересовался.

– Ты на редкость нелюбопытный, с тобой даже неинтересно… Иногда, – поспешно добавила Полина, чтобы слова не прозвучали слишком резко.

Её спутник всё равно помрачнел.

– Жалко, что я купальник не взяла, а то бы мы сейчас покупались, – попробовала она перевести разговор на другую тему.

Ей это удалось: Мишутка тут же забыл про все свои обиды и через полминуты они уже беспечно болтали совсем о других вещах.

"Как же всё-таки просто общаться с обычными детьми, – подумала Полина – Интересно, а что сделает Мишутка, если узнает, что я – супер, то есть не совсем человек? Наверное, он так же, что и тот дяденька на Земле, которому я помогала тащить сумки, спросит, могу ли я в уме перемножать пятизначные числа или что-нибудь в этом роде. А если я отвечу, что у меня этого не получается, то подумает, зачем тогда говорить об отличии суперов от простых смертных"

Полина почему-то снова вспомнила свою соседку по комнате. Она тоже в уме многозначные числа умножать не умеет, но её отличия, даже от суперов, очень даже заметны уже после нескольких минут общения. Стоит только при ней о чём-нибудь обмолвится, она это тут же запоминает, состыковывает в своей голове с другими такими же обмолвками, анализирует – и вот уже оказывается, что ей известно обо всех окружающих и о всём, происходящем вокруг, больше, чем всем остальным вместе взятым. И происходит это у неё неосознанно; специально она ни о чём таком не думает, а аналитические процессы происходят где-то там, внутри головы, на подсознательном уровне, там же информация сохраняется в каких-то непонятных ячейках, а когда это нужно, выскакивает наружу.

– О чём ты думаешь? – Поинтересовался Мишель, с интересом заглядывая Полине в лицо.

– Подругу одну вспомнила. Далёкую, – вздохнула та.

– Далёкая – это антоним недалёкой? – Лукаво осведомился мальчик.

Ей сразу подумалось, что дать вчера оценку чувству юмора Мишутки она явно поторопилась.

– Остряк!

Тот заулыбался, наверное, решив, что новая подруга произнесла комплимент.

Ребята долго бродили по берегу реки, пока не добрались до большого деревянного моста.

– Ну, что на тот берег пойдём? – Спросил Мишель.

Полина автоматически опустила взгляд на мобильник. Часы показывали половину четвёртого ночи. Она нахмурилась.

– Сколько времени здесь?

У Мишутки часов не оказалось.

– Часов восемь. Дня, – уточнил мальчик.

– Понятно, что не ночи.

– У нас восемь ночи не бывает, – педантично сообщил Мишель. – Только восемь утра, дня или вечера.

– Ого! – Изумилась Полина. – Сколько же у вас в сутках часов?

– Тридцать.

– А я думала, двадцать, – пробормотала она.

– Кто тебе это сказал? Федька с Гуськой? Слушай их больше! Они такие – что-нибудь придумают, обманут, а потом сидят, хихикают.

– Они тут не при чём. Я сама так решила, – сокрушённо сообщила Полина. – Посмотрела, что у вас циферблат десятичасовой и сделала далеко идущие выводы.

– Так ведь десять кратно не только двадцати, но и тридцати. И даже сорока.

Рассудительности двенадцатилетнего мальчишки можно было только подивиться. Полина этого не оценила.

– На обитаемых планетах сорок часов в сутках быть не может! – С ходу опровергла она.

– Почему?

– Тогда планета должна быть или большого диаметра или находиться далеко от звезды. Ни то, ни другое не способствует мягкому климату. Даже тридцать часов и то – довольно редкое явление. А если и размер у планеты нормальный, а расстояние от центрального светила в пределах нормы, а в сутках всё равно сорок часов, значит планета почти не вращается вокруг оси и гравитации у неё почти нет. Да и плотность почвы в этом случае внушает опасения.

– Какая же умная, Полина! – Восхитился Мишель.

– Да, я такая, – нисколько не смутилась девочка.

Потом они стояли на мосту и смотрели на плывущую внизу воду. Полина пнула вниз подвернувшийся под ногу мелкий камешек.

– Думаю, на сегодня развлечений хватит. Как бы нам на обед не опоздать.

– Не опоздаем. Мы поздно обедаем.

– Во сколько?

– В два.

– А сейчас восемь?

– Угу.

– Значит, через шесть часов?

– Точно.

Полине понравилось получать комплименты, и она не смогла не похвастаться:

– Вот видишь, я уже к вашему летосчислению начинаю привыкать. Можно было бы, конечно, мобильник настроить, – принялась вслух раздумывать она. – Только неохота копаться. Он у меня наворочен по самому последнему слову техники. Функций столько, что голову сломать можно. Ещё строну что-нибудь не то – вообще время перестанет показывать. А потом ещё обратно нужно настраивать. Мрак, короче! Лучше уж у тебя время буду спрашивать – так проще.

– А можно я посмотрю?

– Что?

– Твой мобильник.

– Пожалуйста!

Мишель недоумённо повертел в руках тоненький браслетик.

– И как оно работает?

– Не "оно", а "он". Вот, видишь, тут крошечный экранчик?

– Не-а… А, да, теперь вижу.

– Если пальцем вот здесь вот, снизу нажать, то на ладонь проецируется время. Только сейчас светит солнце, поэтому не очень хорошо вид..

– Ого!!

Девочка отшатнулась:

– Ты чего орёшь?

– Я никогда такого не видел! Как цифры могут появляться прямо на ладони?!

– Это не повод, чтобы меня пугать. На коже у тебя ничего не появляется. Я же тебе сказала – ты видишь самую обычную проекцию.

– Здорово! – Прошептал Мишель. – А где тут остальные кнопки?

– Ты больше не будешь кричать? – Опасливо осведомилась Полина.

– Постараюсь.

– Вторая кнопка сверху экрана – это включение голосового управления. Только нажмёшь на неё – и можно подавать команды.

– Какие?

– Так их сотни, если не тысячи, – пожала плечами девочка, – все и не упомнить. Есть специальные руководства по управлению мобильниками, у нас на Земле их в Графонете можно за несколько секунд отыскать. А здесь…, – она не договорила.

– А машину времени у вас на Земле ещё не сделали? – Дрожащим голосом поинтересовался он.

– Нет. А зачем тебе?

– Я хочу машину времени построить, – поведал Мишель и посмотрел на собеседницу озабоченно, словно именно от неё зависело, сможет он это сделать или нет. – Давно уже хочу. С пяти лет. Даже с четырёх. Именно поэтому я техникой увлекаюсь.

Полина пожала плечами с видом "у каждого свои тараканы в голове, тут уж ничего не поделаешь"

– Как ты думаешь, получится?

– Мишутка, ты – шедевр природы. Второго такого не найдёшь. Тебе этого ещё никто не говорил?

– Нет…, – мальчик не понимал, похвалили его или отругали и на его губах заиграла привычная растерянная улыбка.

– Рада, что я первая. Машину времени невозможно построить в принципе. – Полина старалась быть терпеливой. – Нам об этом ещё в детском садике говорили.

– Нам – нет.

– Я и вижу.

– Почему – невозможно?

– Знаешь байку, как Меганет изобрели?

– Нет, никогда не слышал.

Полина пнула вниз ещё один камешек.

– Ты историю Земли как, изучал в школе?

– Изучал. Но я её не очень люблю. Зачем мне история Земли, если я на Цитрее живу?

– Но об основных вехах хотя бы имеешь представление?

– Это как?

– Про биологическую катастрофу в сто тридцать третьем слышал ?

– Да.

– А про третью мировую войну, которая началась сразу после неё?

– Ага.

– Война шла почти четырнадцать лет, до сто сорок седьмого года. А потом началось самое жуткое время во всей истории Земли.

– Почему – жуткое? – Удивился Мишель. – Война же закончилась!

– Я сужу по результатам. Человечество опустилось в своём развитии и чуть ли не до феодального века. Почти вся техника была разрушена. Ни одна отрасль промышленности не функционировала. Толпы мародёров бродили по улицам разрушенных городов, пытаясь отыскать продовольствие или хоть что-нибудь, что можно продать или обменять на съестное. Насиловали, грабили, убивали на каждом шагу. В двадцать второй век человечество вступило с двадцатью миллиардами жителей, а завершило его с девятьюстами миллионами.

– Тогда появились первые Навигаторы, – вставил Мишутка.

– Точно! – Кивнула девочка. – Именно они вывели человечество из глобального кризиса.

– А при чём тут машина времени?

– Сейчас доберёмся и до неё. Основное внимание Навигаторы уделили науке и технике. Они поставили задачу к 2200 году вывести технологии на уровень 2000 года. Задача была почти невыполнимая, слишком уж мало было ресурсов – и природных, и человеческих, чтобы за полсотни лет разрулить сложившуюся обстановку. Но каким-то образом у Навигаторов кое-что начало получаться. На развитие точных наук, которые априори считались основой развития технологий, выделялись громадные средства – и в институты поступали тысячи молодых людей. Большинство, конечно, звёзд с неба не хватали, просто хотели хорошего заработка и непыльной работы. Но были и настоящие фанаты своего дела. Именно о них и пойдёт речь… – Полина легко вспорхнула на шаткие перильца моста и, опасно балансируя в сидячем положении руками, тоном древнего сказителя продолжила. – Собрались однажды учёные-диссиденты, которые были настолько умными, что им было тесно в рамках классической науки. И захотелось им сделать нечто такое, после чего их имена помнили бы все люди на протяжении многих столетий. Предводительствовал этой командой некий Андрей Фурман – непонятный в общем-то человечек, который держал связь со своими подельниками… пардон – соратниками, по компьютерной сети, которую тогда только-только восстановили. До сих пор никто не знает, кто это такой и какими вообще науками занимался. Неплохо, вроде бы, знал математику, программирование, мог поддержать разговор о теории относительности – а вообще-то он был великолепным организатором. Только представь себе, Мишутка, как он шифровался, и, главное, непонятно, зачем: пять лет руководил двумя десятками людей, изыскивал где-то финансы, доставал навороченную технику, короче, делал всё, чем на его месте занимался бы руководитель любой крупной лаборатории. Когда вместе собираются фанаты-маргиналы, увлечённые общей идеей – это может стать страшной силой. Так же случилось и в данном конкретном случае.

Первые результаты, правда, появились не сразу – лишь через два с половиной года работы. Но и они внушили уважение…, – забыв, где сидит, Полина опасно качнулась на эфемерной жёрдочке.

– Тихо, не упади!! – Вскрикнул Мишель.

– Не упаду, не бойся! – Она цепко ухватилась за плечо мальчика. – Теория относительности пошла вразнос. И вдруг выяснилось, что многие результаты не состыковываются с новейшими данными. Время, которое до некоторых пор считалось незыблемой величиной, вдруг оказалось зависимым от многих величин, которые теоретически (подчёркиваю – теоретически) можно изменить. Это стало настолько революционным открытием, что Навигаторы все исследования тут же засекретили. Последнее, что дошло до сведения широкой общественности, это информация, что маргинальные учёные на полном серьёзе вознамерились построить самую настоящую машину времени.

– И что? – Насторожился Мишель. – У них получилось?

– Если ты сам пытаешься сделать то же самое, то должен бы, как минимум, знать окончание этой истории.

– Издеваешься, да? – Убитым голосом осведомился мальчик.

– Почему? – Искренне удивилась Полина. – Если бы я, к примеру, захотела изобрести машину времени, я бы не стала поступать так, как это делаешь ты.

– А как делаю я?

Девочка фыркнула:

– По-моему, это ты надо мной издеваешься, а не я над тобой. Впрочем, есть мнение, что некоторые аспекты собственного личностного бытия со стороны виднее. Ладно, обрисую, как твоё хобби выглядит со стороны…

Полина наконец спрыгнула с перил мостика.

– А то ещё спихнёшь меня, – пояснила она, – всё-таки обидные вещи буду говорить.

– Не спихну!

– Ещё как спихнёшь! А теперь по существу вопроса. Как я понимаю, ты насмотрелся фантастических фильмов, а потом принялся бродить по свалкам электроники и собирать всякие старые детали. И всё это для того, чтобы однажды собрать внешне нечто похожее на киношную машину времени, которая будет стоять посреди комнаты и внушать почтение одними своими размерами. Этим ты удовлетворишь все свои амбиции. Антракт. Занавес.

Мишель насупился, но промолчал.

– Но это ещё не конец истории, – безжалостно продолжила девочка, упорно смотря себе под ноги, на выбеленные солнцем брёвна мостика. – Ещё тебе нужно будет удовлетворить амбиции всех своих родителей, родственников и знакомых. Некоторые способности к технике у тебя есть, что явно видно по твоему вчерашнему подарку. У меня дома несколько приятелей твоей возрастной категории – так что имеется, по чему судить. Обычному мальчишке твоего возраста даже самую простенькую рацию соорудить – это то же самое что мне – "Шаттл" отремонтировать. – Полина незаметно перевела дыхание. – К сожалению, тот потенциал, что у тебя есть, быстро потухнет. Родители заставят тебя пойти учиться на инженера в какой-нибудь третьесортный ВУЗ. Уже на втором-третьем курсе ты женишься, девчонки таких как ты любят. К окончанию института у тебя появится ребёнок… мальчик – мне так кажется, – уточнила Полина. – И ты погрязнешь в мелких бытовых проблемах. Если в твоём окружении найдётся человек, который однажды убедит тебя писать кандидатскую, то этим ты будешь заниматься всю оставшуюся жизнь – урывками, запираясь по ночам в какую-нибудь кладовку, чтобы никто не мешал. К тому времени у тебя родится ещё один мальчик и девочка – младшая. А трое детей – это уже не шутка. Лет через десять тема твоей диссертации потеряет всякую актуальность, да и энтузиазм твой растворится в бытовухе. Только и останется тебе, что время от времени, как правило, перед новогодними праздниками, наводя порядок в шкафах, доставать из укромного уголка старую папку с бумагами и вспоминать, какой ты был в детстве умный и горячий. Думал, что сможешь перевернуть весь мир, а мир тебя растоптал, а этого, что самое обидное, никто даже не заметил.

Будто не замечая окаменевшего Мишутки, Полина пробежалась по мостику и уже с земли крикнула:

– Ну, что, пошли домой?

Мальчик сделал шаг в её сторону и вдруг мягко осел на настил. Со стороны показалось, будто он вдруг захотел спать и решил устроиться на том же месте, где стоял.

 

ГЛАВА 33

Вскрикнув, Полина бросилась к нему. Ей не раз приходилось видеть людей, падающих в обморок, но рядом всегда находился кто-то, кто приводил их в сознание. Или болящие возвращались в реальность сами по себе, без посторонней помощи. Но она даже примерно не представляла, как это можно сделать самой, тем более, в полевых условиях, без медицинского анализатора, без лекарств, без персональника с универсальной энциклопедией и даже без элементарного нашатыря.

В голове метались лихорадочные обрывки мыслей. Сразу нужно сделать искусственное дыхание… Хотя – какая ерунда – зачем его делать, Мишутка же не утонул! Тогда – прямой массаж сердца… Тоже – полная чушь! Прямой делается хирургом, когда тот грудную клетку пациента вскрывает. Да и не прямой вряд ли понадобится. Сердце ведь не останавливается, когда человек падает в обморок? Вроде – нет. Тогда – что делать? Ничего? Сам очнётся? Ладно. Пусть так. Но если Мишутку просто оставить лежать – это, наверное, будет как-то не совсем правильно. Может пару пощёчин дать, чтобы быстрее оклемался?

Когда запыхавшаяся Полина подбежала к неподвижно лежащему телу, ей показалось, что Мишуткина голова вывернута под неестественным углом, и она сама чуть не грохнулась в обморок, но именно в этот момент он глубоко вздохнул, и та с облегчением перевела дыхание. Всё в порядке – его шея не сломана.

Очнулся мальчик от того, что кто-то довольно сильно хлопал его по щекам. Он разлепил веки, с трудом сфокусировал зрение и увидел белое как мел лицо подруги.

– Ты чего, Мишенька? – Лепетала она. – Что с тобой? Ты очнулся? Всё в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Мишель, опираясь на её плечо, сел.

– Здорово я головой приложился! О-ой…, – простонал он, схватившись рукой за затылок. – Больно-то как!

– Что – правда? – Испугалась Полина. – Настолько сильно?

Тот надолго задумался.

– Да нет, не особенно, – в голосе прозвучало явное сомнение. – Это сначала так показалось. Но всё равно теперь, наверное, шишка будет…

– Шишка – это не самое плохое при данных обстоятельствах. Ты вообще помнишь, что с тобой было?

Мишель потрогал затылок другой рукой:

– Не совсем. Мы вроде о чём-то разговаривали, да?

– Ну-у, можно сказать и так.

– А потом – что? – Нахмурился мальчик. – У меня солнечный удар, да?

– Не совсем. Можно сказать, что солнечный удар был, а вообще-то, если честно, не совсем он…. То есть удар, но не очень солнечный… Понимаешь?

– Не-а…

– Давай не будем пока об этом, хорошо?

– Ладно.

Мишель поднялся на ноги, несколько секунд постоял, покачиваясь, потом сделал шаг, другой, с облегчением перевёл дыхание:

– Вроде всё в порядке…

– Ты уверен?

– Ага.

– Сам идти можешь?

– Вроде, да.

– Попробуй!

Мальчик сделал несколько шагов. Полина схватила его за плечо:

– Лучше вместе пойдём, ладно?

– Ага! – Заулыбался тот.

Хотя Полина была полностью выбита из колеи, она по своему обыкновению не смогла не съехидничать:

– Теперь-то вижу, что ты в норме.

– Пойдём назад?

– Да уж, – обескураженно кивнула она, – хватит на сегодня впечатлений. Я так думаю. Или ты ещё хочешь пройтись?

– Не! – Испугался Мишутка. – Я – точно не хочу!

И потрогал затылок.

– Я тоже.

– Тогда пошли обратно?

– Пошли!

– Говорят, если идти домой, то путь кажется гораздо короче, – неуверенно заметила Полина, когда ребята, оставив злополучный мост за спиной, углубились по узенькой тропинке в лес. – Самое время это проверить. Как ты думаешь?

– Ага.

Солнце зашло за тучу. Сразу, как это бывает только осенью, стало холодно и неуютно.

Девочка ещё сильнее ухватила спутника за руку и заискивающе поинтересовалась:

– Ты мне ещё мороженого купишь, а? Оно мне понравилось. Очень даже вкусное было…

– Знаешь, я, кажется, вспомнил, что случилось…

Полина помрачнела, высвободила свою ладонь:

– Теперь ты на меня жутко злишься, да?

– За что?

– За то, что я тебе столько гадостей понаговорила. Подумать только: довела тебя до потери сознания! Никогда себе этого не прощу!

– Я сам виноват! – Буркнул Мишель. – Подумать только – в обморок грохнулся. Словно девчонка слабохарактерная. Или как припадочный какой-то.

– Зря ты так на девочек наговариваешь, – снова не сдержалась Полина. – Я, к примеру, за всю свою жизнь ни разу не упала в обморок.

И сразу вспомнила, как она чуть не упала в обморок в космопорту. Но ведь не упала же – так, потеряла сознание на несколько секунд, потом всё обошлось.

– У тебя просто никогда не было приятелей, которые говорили бы тебе всё, что думают.

– Ага, как же, много ты знаешь…, – начала Полина и осеклась. Она вдруг поняла, что ответить нечего. Мишутка попал в цель. Почему – второй вопрос. То ли это случилось совершенно случайно, то ли он наконец уяснил статус Полининого отца и понял, что вокруг неё только те люди, которых она сама считает нужным держать около себя.

– Извини, ты полностью прав. Таких людей у меня в самом деле нет. А я в самом деле поступила совершенно по-скотски.

Если бы Мишель знал свою спутницу чуть лучше, то по этим словам сразу бы понял, насколько виноватой та себя чувствует. До сих пор в жизни Сенаторской дочери было всего два человека, перед которыми она могла извиняться – её отец и Красная Шапочка – виртуальная директриса школы Навигаторов. Теперь вот появился третий.

– Да ладно, чего уж там…

– Ты меня простишь?- Допытывалась девочка.

Мишель взглянул на её обеспокоенную гримаску и широко улыбнулся:

– Уже простил… А откуда ты узнала?

– Что?

– Ну, о чём ты говорила…

– Ниоткуда. Я тебе наболтала всякой ерунды – ты и поверил! Я просто позлить тебя хотела!

– Ты не такая вредная, чтобы просто захотеть меня позлить, – робко заметил Мишель.

– Если это комплимент, то спасибо.

– А всё-таки?

– Хорошо. Я скажу, чего я хотела, – решилась девочка. – У меня было самое христианское желание сделать всё от меня зависящее, лишь бы ты не закончил свою жизнь так, как я это экстраполировала.

Она вполне могла бы сказать это на китайском или, к примеру, на древнегреческом – Мишутка понял бы ровно столько же.

– Это как?

– Знаешь, что такое экстраполяция?

– Нет.

– А ещё техникой занимаешься! – Укорила его Полина. – Таких примитивных вещей не знаешь! Экстраполяция – это моделирование. Вот, смотри, – Полина схватила прутик и нарисовала на земле небольшой крестик, рядом – ещё один, чуть в стороне – третий. – Где будет четвёртый? – Спросила она.

– Здесь! – Ткнул в землю пальцем Мишель.

– Верно. – Девочка нарисовала в указанном месте последний крестик и отбросила прутик в сторону. – Это и называется экстраполяцией. Когда ты знаешь, где первые три точки, то можешь предположить, в каком месте будет следующая.

– А при чём тут это?

– Я посмотрела, как вы тут живёте, немного пообщалась с тобой и вслух прикинула, как у мальчишки твоего склада характера и твоего склада ума может развиваться биография.

– В смысле, ты всё придумала? – Вскинулся мальчик. – Про диссертацию, детей, что жизнь растопчет… и всякое такое?

– Об этом я тебе и говорю!

– А откуда ты узнала, сколько их будет? И что первый мальчик будет?

– Просто предположила.

Мишель долго размышлял, наконец, качнул головой:

– Не верю.

Полине вдруг стало смешно:

– Почему?

– Ну-у, у тебя такие глаза были, когда ты это говорила…

– Какие? – Подозрительно сощурилась дочка Сенатора. Это получилось так выразительно, что Мишутка передёрнулся.

– Словно у прорицательницы какой-нибудь.

Полина фыркнула:

– Слишком мало хорошего ты в этой жизни сделал, чтобы у тебя просто так карманная пифия появилась. Это ещё заслужить нужно… – И тут же перебила сама себя. – Только не спрашивай, кто такая пифия

– А как бы ты стала делать на моём месте?

– Я тебя перестала понимать.

– Ну, ты в самом начале сказала, что не стала бы собирать старые детали… и всякое такое… Когда мы о машине времени говорили…

– Думаю, тебе такой вариант не пойдёт.

– Это почему же?

– Потому.

– Ты прямо как какая-то детсадовка отвечаешь! – Обижено пробурчал Мишутка.

– Спасибо за комплимент, – невозмутимо отозвалась я. – Любой женщине приятно, когда преуменьшают её возраст. А ты сделал меня аж в два раза моложе, чем я есть.

– А всё-таки?

"Вот ведь прицепился!" – Подумала девочка. А ведь что-то отвечать нужно, невзирая на то, что в голове – ни одной дельной мысли.

– Не буду я тебе ничего говорить!

– Почему?

– У тебя глаза слишком…, – она запнулась, не находя нужного определения.

– Это какие же у меня глаза? – Насторожился Мишутка.

– Решительные, вот какие! – Докончила дочка Сенатора. – Будто всё, что я тебе сейчас скажу, ты будешь выполнять денно, нощно, без всяких перерывов на сон и еду.

– Точно!

– Поэтому я тебе ничего не скажу. Мала я ещё, и духовно, и физически, чтобы быть чьи-то гуру.

Вряд ли мальчик знал, что такое "гуру", но он ничего не спросил.

Некоторое время мы шли молча.

– Не хочу быть инженером! – Вдруг сказал Мишель. – И трёх детей не хочу! Вообще ничего не хочу из того, что ты говорила.

– Тогда чего же ты хочешь? – Полина не смогла сдержать интерес. – Славы? Денег? Чего-то ещё?

Мишутка задумался, чем слегка удивил собеседницу. Ей казалось, что он скажет "Ты что – дура? Машину времени я хочу построить!", но он надолго задумался.

– Не знаю, чего я хочу, – наконец, признался мальчик. – Чтобы меня все знали – было бы, конечно, неплохо. Да и деньги бы не помешали. Только мне всё это не очень-то нужно. Мне проще казать, чего я не хочу. Вот того, что ты говорила, я точно не хочу!

– Чем тебе не нравится? Процентов девяносто пять людей дали бы многое за спокойную и размеренную семейную жизнь.

– Девяносто девять!

– Откуда такая точность?

– Одним процентом быть приятнее, чем пятью.

Полина рассмеялась. Чувство юмора у её сводного брата, оказывается, не просто есть, а оно очень даже на уровне.

Кстати – точно! До сих пор она не представляла, как про себя можно называть мальчика. Просто знакомым – язык не поворачивается. До родного брата не дотягивает, как ни крути. А вот сводный брат – это в самый раз.

– Ну так чего? – Уныло спросил Мишутка, не зная, что несколько секунд назад стал родственником самой Полины Германовны Ивановой.

Она до того расчувствовалась, что едва вспомнила, о чём они разговаривали совсем недавно.

– Я бы могла посоветовать тебе почитать биографию Горского, но вряд ли ты там найдёшь что-нибудь дельное. Хотя Александр Викторович и был гением, но о его личной жизни практически ничего не известно.

– Жаль.

– Ладно, так и быть, – смилостивилась девочка, – слушай программу-минимум. Во-первых, тебе нужно перейти от практики к теории. В школе как учишься? Отличник?

– Не, на четвёрки.

– Это плохо. Тебе нужно стать отличником. И не только в математике, физике, химии и прочих точных науках, но и во всех остальных. Не знаю, как у вас тут на Цитрее, но на Земле всегда ценилось не столько само образование, сколько интеллект и общий кругозор. Вот, допустим, ты, разбираешься в электронике, но "плаваешь" в истории и политологии. Как тебя можно назвать образованным человеком?

– Ну-у, да, – был вынужден признать Мишель.

– После того, как станешь отличником, точнее, во время этого процесса, тебе нужно перерыть все библиотеки и разыскать все возможные материалы по физике пространства-времени. Особенное внимание удели трудам Андрея Андреевича Фурмана, я тебе о нём только что рассказывала, работам его коллег и последователей.

Можешь создать в Интернете свою страничку и публиковать небольшие отрывки из прочитанного, пересказанные своими словами. Ничего нового ты не напишешь, но, учитывая твой возраст, если какой-нибудь специалист случайно наткнётся на твои конспекты – можешь считать, что путь в большую науку тебе открыт. Если же твою страницу не заметят, что вероятнее всего, то хоть научишься связно выражать свои мысли – и то хорошо. Поступить тебе нужно – во что бы то ни стало – в самый престижный здешний ВУЗ. Представляешь, о чём я?

– Ага!

– Тогда слушай дальше. Как я уже сказала, женишься ты рано, что не очень хорошо. Если в самом деле хочешь устроить научную карьеру, чем позже это случится, тем лучше. И, надеюсь, жена не будет препятствовать твоей карьере. При должной расторопности, уже в ВУЗе ты сможешь начать серьёзную работу, главное, чтобы твоё рвение заметили преподаватели. Учись притворятся, Мишутка – в жизни это пригодится. Занимайся не тем, что тебе интересно, а тем, в чём заинтересованы твои руководители. Это даст тебе возможность роста. А дальше – аспирантура, научная степень, собственная лаборатория – и возможность вести любые исследования, какие только захочешь. Хоть машину времени придумывай – этому никто препятствовать не станет.

Мишель задумался.

– Что, – усмехнулась Полина, – не готов всю свою жизнь положить на алтарь науки?

– Я никогда не думал об этом такими словами.

– "Такими категориями" – поправила его подруга. – А ты подумай. Зачем тебе машина времени? – Перешла она на инквизиторский тон.

Мальчик надолго задумался.

– Ну, – наконец, сказал он, – никто не смог построить, а я построю.

– Самое обычное пошлое честолюбие?

Мишель ничего не понял, но на всякий случай кивнул.

Полина вздохнула:

– У тебя хоть есть, перед кем выпендриваться?

– Это как?

– Хвастаться будешь перед друзьями, родственниками и знакомыми?

Мальчик застенчиво согласился.

– …и вообще перед всеми, – добавил он.

– Перед всеми? Эк ты загнул!

 

ГЛАВА 34

Ребята вышли из леса совсем не в том месте, куда в него заходили. Полуразрушенные деревянные домишки сменились пейзажем заброшенной промзоны: бетонные заборы, кучи строительного мусора, длинные коробки заводских корпусов…

– Я когда первый раз тут проезжала, мне показалось, что на Цитрее до сих пор война идёт, так тут всё запущено.

– Война давно кончилась, но вот потом у нас наступил экономический кризис – и два больших завода в Жарденроз закрылись.

– Вы хотели независимости – вот и получили её по полной программе, – объяснила Полина. – Вы ведь не захотели подчиняться нашим Навигаторам – они и оставили Цитрею на самообеспечении – что сможете вырастить, то и будете кушать, что сможете собрать на заводах, тем и будете пользоваться. С одной стороны, всё честно, но с другой…, – Полина остановилась перед большущей лужей, сначала хотела перепрыгнуть, но потом принялась осторожно обходить по краю. – Мишутка, я тебе сейчас скажу одну вещь, но ты только никому больше не говори. Договорились?

– Ага, – обрадовался мальчик и с интересом принялся ждать продолжения.

– До сих пор я говорила тебе только то, что должна говорить благовоспитанная дочка земного Сенатора. Только я не совсем благовоспитанная, точнее – совсем не благовоспитанная. Скорее наоборот.

– Это почему же? – Насторожился Мишель.

– Потому что в своё время читала статьи Митниковой и любила думать СВОЕЙ, а не чужой головой. – Полина сделала паузу, чтобы перевести дыхание. – Поэтому я сказала тебе то, что должна была сказать, а думаю я совсем по-другому.

– Например?

– Например, мне не совсем понятна политика Навигаторов в отношении к тем планетам, которые отказались вступать в Федерацию или вышли из неё. Политические ограничения – это ещё куда не шло, но жёсткие экономические санкции… – Девочка обернулась к Мишелю. – Ты хоть знаешь, что Навигаторы наложили на Цитрею эмбарго на ввоз товаров первой необходимости, на ввоз продуктов, капиталов, товаров высоких технологий?… Эмбарго – это запрет, – объяснила Полина, упреждая очевидный вопрос.

– Я не знал про санкции. И что это значит?

– Это значит, что Навигаторы обидчивы, словно детсадовцы, – Полина с видимым удовольствием процитировала фразу из статьи Валькирии – считала её очень удачной. – Вместо того, чтобы оставить Цитрее все очевидные права и полномочия, которые должны быть у любого автономного политического образования, Навигаторы, словно вымещая обиды, "перекрывают кислород" целой планете. И это невзирая на то, что никаких особенных поводов для недовольства не было.

– А война?

– Это была не война! – Отмахнулась Полина. – Я изучила все возможные материалы ещё в звездолёте, продолжила здесь – всё равно по утрам заниматься нечем. Сначала мне тоже показалось, что здесь происходило что-то серьёзное. Потом я подумала, прикинула, поговорила с местными – и разуверилась. Джентльменский минимум для того, чтобы какая-нибудь стычка стала называться войной – это наличие многочисленных жертв и с одной, и с другой стороны. В противном случае на заварушку навешивается ярлык дипломатического конфликта и дело отправляется в пыльный архив. Что и случилось. Навигаторы отделались лёгким испугом, у цитреанцев на два с половиной миллиарда населения планеты – двести убитых и полторы тысячи раненых. Если говорить о глобальной политике, то такие цифры – не серьёзны.

Мишелю цифра в полторы тысячи раненых показалась очень большой, но он решил промолчать.

– Резюме, – Полина наклонилась и подняла с земли прут и дальше пошла, уже размахивая им, – у Навигаторов не было поводов применять к Цитрее какие-то бы то ни было санкции – Земле вы не сделали ничего плохого, тем не менее, эмбарго было наложено и, несмотря на то, что правительство сменилось уже два раза, до сих пор экономические запреты не сняты. Валькирия однажды писала про это.

– Ей тоже не нравились Навигаторы?

– Ей всё не нравилось. – Решив, что фраза прозвучала слишком резко, Полина уточнила. – Настоящие диссиденты сидят при любой власти. Валькирия всегда находила, что можно покритиковать.

– Вредная, наверное, была тётка.

– Точно, – согласилась Полина. – Но умная.

Когда ребята возвратились домой, солнце уже висело над головой.

– Почти полдень, – сказал Мишель.

– До сих пор не могу привыкнуть к здешнему счислению времени, – без умолку щебетала Полина. – Если бы мы на Земле столько времени болтались, неизвестно где, домой бы возвратились как раз к ужину… Ой! – Она остановилась с видом человека, на которого внезапно снизошло озарение.

– Ты чего?

– Я только сейчас подумала! Ты вчера вечером говорил, что тебе десять лет. Но если здесь в сутках сорок часов, то сколько же тебе лет в переводе на наши, земные, мерки? – В её глазах мелькнул самый настоящий ужас.

– Тоже десять, – запинаясь, ответил Мишутка. – А почему нет?

– Этого не может быть! Ты что, в самом деле ничего не понимаешь?! За один ваш день у нас на Земле без восьми часов проходит два дня! – Тебе, значит, сейчас…, – Она на секунду запнулась, подсчитывая и растерянно закончила, – шесть лет… Фигня какая-то получается! На шесть лет ты по любому не выглядишь. Скорее на двенадцать.

– Это потому что у нас в году восемь месяцев.

Полина со всех сил пнула подвернувшуюся под ногу ветку:

– Всё, хватит об этом! Голову сломать можно! Она мне ещё нужна! Будем считать, что тебе столько же, сколько и мне – и на этом закончим!

Около дома царило непонятное оживление. Все, с кем Полина успела и пока ещё не успела познакомится, одетые в жутко грязные вещи, таскали доски, фанерки, мешки, грязные пакеты.

– Я всё понял! Это они порядок в комнате наводят, где вчера шкаф свалился!

– И что? – Осторожно спросила Полина, уже предполагая, чем всё закончится.

– Сейчас припашут! – Вздохнул мальчик. – Вряд ли мы сможем отвертеться.

Он оказался прав. Дядя Альфред в позе адмирала Нельсона на палубе боевого корабля, -- скрестив руки на груди и гордо глядя вперёд – стоял на крыльце и, судя по всему, руководил процессом. В рабочем комбинезоне он выглядел нелепо, словно боксёр в балетной пачке.

Увидев появившихся ребят, он ласково поманил их рукой.

– Дети, вы где были? – И, не слушая ответа, принялся объяснять. – Доски слишком тяжёлые для вас, поэтому вы будете наводить порядок внутри помещения, где работают девочки.

– Я не девочка! – Запротестовал Мишутка.

– Да-да, конечно, – успокоила его Полина и увлекла за собой.

– Будто не понимаешь! – Зашептала она. – Мальчик, девочка – какая тебе разница, как тебя называют. Хоть горшок! Хочешь доски таскать, что-ли? Ты прямо как младенец – совсем никакого лукавства!

Мишутка так и не понял, обругала его новая подруга или похвалила, но на всякий случай объяснил:

– Обидно, когда девочкой называют.

– Меня уже десять лет девочкой называют-я же терплю. И Гуська, вон, терпит, да?

Один из близнецов, жутко грязный, словно его только что уронили в лужу, как раз вытащил на крыльцо два мешка с оторванными от стены обоями, и остановился, оглядывая окрестности и размышляя, куда бы всё это определить.

– Детишки, давайте быстрее! – Поторопил ребят дядя Альфред.

– Я не Гуська! – Запоздало возмутился близнец. – Я-Фердинанд!

– Федька, значит, – засмеялась Полина.

– Ладно, можно Федька, – обречённо согласился мальчик. – По любому лучше, чем Гуська.

Они зашли в дом.

Самая грязная работа досталась вчерашним девчонкам-подросткам, которые мыли полы-точнее, тряпками равномерно размазывали по полу грязь. Они были так заняты, что не обратили на нас никакого внимания.

Тут же крутились Фердинанд и Августа. Столкнувшись с ними обоими в дальнем углу комнаты, Полина застыла, во все глаза разглядывая близнецов. Фердинанд сам по себе особенного впечатления на неё не произвёл, вместе же с сестрой он составлял незабываемую пару. Никогда в жизни дочери Сенатора не доводилось встречать таких грязных детей!

– Ну, ребята, вы и даёте! – Вырвалось у неё. – Я бы на вашем месте не рисковала!

– Почему? – Хором спросили они.

– Родители, если вас увидят, могут решить, что проще родить новых детей, чем отмыть старых.

Близнецы захихикали.

– Мы сразу отмоемся! – Сказал первый.

– Нас не нужно отмывать, мы самостоятельные! – Подтвердил второй.

При встрече с этой парочкой у Полины каждый раз возникало непреодолимой желание разобраться, кто из них мальчик, кто – девочка.

– Вы шуток вообще не понимаете! – Сказала она. – Никогда не видела таких скучных детей!

Выдвинув эти обвинения, Полина привалила к стене доски и с интересом принялась ожидать дальнейших событий.

Ребята отреагировали мгновенно.

– Это мы-то скучные?! – Завопил первый близнец.

– Понимаем-не понимаем – какая разница, – флегматично отозвался второй.

– Ты Августа! – Тут же определила Полина.

– Как ты узнала? – Расширила глаза та.

– Слишком ты умная. Федька бы такого не сказал.

– Меня Фердинандом зовут! – Обиделся мальчик.

– Ого! – Удивилась девочка. – Может тебя ещё по имени-отчеству величать? А ещё пару минут назад был на просто Федьку согласен. С какой радости тебя так штормит?

– Пару минут назад ты с нами с двоими дружила, – объяснил Фердинанд. – А сейчас – с Гуськой.

– С чего ты взял? – Искренне удивилась Полина.

Фердинанд задумался.

– Ты сказала, что она умная, а вчера ты этого не говорила. Значит с ней ты сегодня дружишь больше, чем со мной.

Полина подняла брови. Так она делала всегда, когда ситуация ставила её в тупик.

– Ты уверен?

– Ага! – Важно кивнул мальчик.

– Я не Гуська! – Снова опоздала вставить его сестра.

– Вообще-то я очень обидчивая, – нашлась Полина. – Но, если ты будешь говорить, что с Гуськой я дружу больше, чем с тобой, я с ней в самом деле буду дружить больше. Или вообще только с ней буду дружить. Ты согласен? – С иезуитской ласковостью уточнила она.

Фердинанд тут же дал полный назад.

– Не, ты с нами с обоими одинаково дружишь! Я просто пошутил!

– Я искренне рада, что ты, наконец, это понял.

"Вот бы все мои проблемы разрешались так просто", – мелькнуло у Полины в голове.

– Хватит болтать, нам бы помогли! – Недовольно бросила, проходя мимо, одна из девушек (по-моему, Наташа, которая вчера гадала).

Полина не нашлась, что ответить. Ей было просто-напросто стыдно.

Она поспешно взвалила на плечо первый попавшийся мешок и выскочила на улицу. На крыльце навстречу ей попался вчерашний звездолётчик.

– Не тяжело? – Вежливо осведомился он.

– Нормально.

– Помочь?

– Если Вас не затруднит.

Космонавт с удовольствием рассмеялся, отчего его лицо, наполовину белое, наполовину загорелое, стало похожим на маску клоуна.

– Что смешного? – Недовольно осведомилась Полина.

– Не ожидал встретить в этой глуши настолько светскую особу.

– Это что! – Отозвалась дочка Сенатора, её настроение мгновенно изменило полярность. – Папа мне рассказывал, что, когда я была совсем маленькой и у нас дома собрались гости, я вылезла из-за стола и громогласно объявила: "Господа, приношу вам свои искренние извинения, но по причинам личного характера вынуждена экстренно вас покинуть – мне нужно на горшок…" Некоторые до сих пор мне это вспоминают, хотя сколько уже времени прошло!

Космонавт опять расхохотался, на глазах его выступили слёзы:

– Ну, ты даёшь! Вот уморила! Так и сказала?

Полина преследовала одну-единственную (хотя и не совсем христианскую) цель: хотела похвастаться хорошими манерами и ничего больше, поэтому весёлость нежданного собеседника ей не очень понравилась.

– Так и сказала, – подтвердила она, уже сожалея о своей внезапной откровенности. – Видите, какой я была вежливой даже в глубоком детстве. Так что, сейчас, когда мне уже десять, этому удивляться не стоит.

– А сколько лет тебе было тогда?

Полина напряглась. Слишком опасный вопрос. Ещё не хватало, чтобы он заподозрил в ней супера!

– Не помню. Была слишком маленькой. Это мне папа рассказывал…, – и снова прикусила язык, но было уже поздно.

Любой другой ребёнок на её месте сказал бы "мама рассказывала", у ней же просто язык не повернулся так сказать-рядом всегда был только папа.

Звездолётчик, похоже, не заметил этой оговорки (или сделал вид, что не заметил) -- его кто-то окликнул-и он ушёл, даже не кивнув на прощание.

Полина продолжала таскать мусор, но теперь её мысли были заняты звездолётчиком. Этот дяденька не понравился ей ещё в первый раз, когда она увидела его за столом, теперь же не нравился всё больше и больше. Почему – этого она пока понять не могла. Может быть потому, что выглядел самым вменяемым из всех живущих в доме, что в её ситуации выглядело опасным.

Полина вздохнула, почувствовав, что грядут серьёзные проблемы, и решила лишний раз на них не нарываться, сведя общение с опасным домочадцем к минимуму.

Уборка затянулась до вечера. К себе в комнату ребята вернулись, когда уже начало темнеть.

– Как прошёл день? – Нашёл в себе силы завести великосветскую беседу Мишель.

– Жутко, – едва шевеля языком ответила Полина. Она лежала на своей постели прямо поверх покрывала и прикидывала, насколько это будет воспитанно, если она уснёт прямо так, не раздеваясь – сил на это, а также на уже не было. – Ещё два-три таких дня – и я – труп.

– Если к завтрашнему утру Федька с Гуськой ничего не опрокинут – будем отдыхать.

– И часто они так… развлекаются?

– Шкаф уронили в первый раз.

– В честь моего приезда, – усмехнулась девочка.

– Ага. Как раз в тот самый день.

– Во сколько это было?

– Часов в восемь.

– Я как раз ехала на такси. И даже не представляла, где окажусь через несколько часов.

– На такси? – Удивился Мишель. – От космопорта?

– Точно. Я что-то сделала не так?

– Это же дорого!

– Деньги у меня были. И до сих пор есть, – поправилась она. – Да и парень оказался нормальным – мы с ним быстро нашли общий язык.

– Что за парень?

– Пьер, – ответила девочка, потом вздохнула. – Представляешь, в самом конце я ему сказала, что я – дочь Сенатора Земли.

– И он поверил?

– Не знаю. Я сразу ушла.

– А зачем ты ему это сказала?

Полина пожала плечами, что у неё, в горизонтальном положении, не очень получилось:

– Не знаю. Дура потому что!

– Ты не дура, – возразил мальчик. – Ты очень умная.

– Подлизываешься? Всё равно спасибо. Давай спать, а?

– Ага, – сказал мальчик и не ушёл.

– У тебя что-то ещё?

– Мы там, около моста не договорили… Я про карту памяти.

– Для машины времени?

Мишель кивнул.

– Давай завтра, а? – Жалобно попросила Полина. – Здесь даже Интернетом не пахнет, поэтому всё, что у меня есть – только на этой карте. Ещё не хватало, чтобы всё это пропало.

– Ладно, давай завтра, – поскучнел мальчик. – Спокойной ночи!

– И тебе.

На этом день не закончился. Минут через сорок её растормошил один из близнецов.

– Пойдём ужинать! – Он потянул её за ухо. – Слышь? Ужинать пойдём! – И дёрнул за второе.

Полина долго не могла понять, чего от неё хотят, а когда поняла, ответила так, что ребёнок исчез – будто корова языком слизала.

– Ого, – тихонько удивился со своей половины Мишель. Полина открывалась ему каждый раз с новой стороны. Вроде бы дочка Сенатора, очень умная и воспитанная девочка, но только что выругалась так, что сам Виктор Иванович покраснел бы, услышав это.

И ещё Мишель подумал, что никогда в жизни не встречал девочку, хоть немного похожую на Полину.

 

ГЛАВА 35

Проснулась я, как всегда, рано, когда в глаза ударили первые лучи солнца. Тело болело невыносимо, словно ночью меня разобрали на составляющие, а потом абы как склеили обратно.

– Всё-таки физическая работа не для меня, – прошептала я вместо того, чтобы пожелать себе доброго утра.

Да и какое оно было доброе!

Тем не менее, я проделала обычные утренние процедуры – умывание, расчёсывание, чистка зубов – ещё не хватало перестать за собой следить – по-моему, это низшая точка человеческого падения.

Мишутка спал, уютно свернувшись калачиком под тоненьким одеялом. Остановившись, я долго с улыбкой смотрела на него. Я сама стеснялась себе в этом признаться, но мальчишка мне откровенно нравился. Очень симпатичный, добрый, а – главное – простой. Вот бы мне достался в будущем такой муж – я бы в нём души не чаяла. Только где у нас на Земле таких ребят отыскать? До сих пор, за десять лет жизни, подобных я пока не встретила. Да и я ему вроде бы не безразлична…

Впрочем, это всё лирика.

Я заторопилась на свою половину. Ещё не хватало, чтобы Мишутка проснулся и увидел, как я пялюсь на него с совершенно идиотской улыбкой.

Учиться совершенно не хотелось, а хотелось ничего не делать, валяться на постели, и по-кошачьи жмуриться под яркими лучами последнего летнего солнца. Но есть такое слово – "надо".

Сколько раз пеняла на себя, что не смогла забрать из школы список вопросов к экзаменам, теперь приходится заниматься наобум. Чисто теоретически мне нужно изучать те дисциплины, в которых я ориентируюсь не очень – к таким относятся, допустим, точные науки, но, потворствуя собственной лени, я читала то, что мне интересно – учебники по социологии, политологии, истории и другим социальным наукам.

Только я с головой окунулась в перипетии войн Алой и Белой Розы, тут же появился Мишутка. Он тихонько уселся в стороне и принялся исподтишка разглядывать меня, делая вид, что читает свою книгу. Мне такое внимание, если честно, льстило, но слегка раздражало. Я решила проверить сама себя, смогу ли работать, не обращая внимания на внешние раздражители.

Минут через двадцать поняла – получилось. Средневековая история Европы оказалась куда интереснее происходящего здесь и сейчас в этой комнате.

"Вот не примут меня обратно в "Штуку", – замелькали в голове упаднические мысли, – пойду в институт историю преподавать. А ещё лучше – в школу; там дети меньше, они более восприимчивые… Интересно, cпособна я на такое: всю жизнь учить малышей и больше ни к чему не стремиться? Вряд ли. Какие у меня будут перспективы? Стану директором школы, может быть, войду в список лучших учителей – и всё. О карьере Навигатора придёться забыть. Как-то тоскливо. Я всегда стремилась к чему-то большему…"

 

ГЛАВА 36

– Ты уже перестала учиться? – Осторожно поинтересовался со своего места Мишутка.

– Что? – Очнулась я от своих мыслей.

– Ты уже перестала учиться? – Терпеливо повторил мальчик.

Я отложила в сторону книгу:

– Получается, что да. Что ты хотел?

– Я хотел тебе кое-что подарить. На, держи!

Он аккуратно положил на кровать небольшую прямоугольную коробочку.

Я посмотрела на Мишутку. Мишутка смотрел на меня и молчал.

– НУ?

– Что – ну?

– Не хочешь объяснить, что это такое или ждёшь, когда я спрошу?

– Это робот. Очень хороший, с искусственным интеллектом.

– А почему у него лап нет? Или хотя бы колёсиков? Как он будет за мной бегать?

– У него совсем другое предназначение. С ним можно разговаривать.

– Разговаривать? Можно попробовать?

– Попробуй. Его зовут…, – мальчик замялся, – Робби.

– Избито. У тебя нет фантазии. Эту железку вполне можно было бы назвать…

– Это не железка! Знаешь, сколько я над ней сидел? Месяца два! У неё… То есть, у него, не просто искусственный интеллект, этот робот – самообучаемый.

На Земле подобные игрушки интегрированы в каждый грав в качестве бесплатного развлечения (впрочем, я уже об этом писала). Но для Мишутки, похоже, этот подарок был вопросом жизни и смерти. Утрирую, конечно; если я откажусь от него, вряд ли мой сосед по комнате прикажет долго жить, зато обидеться может – смертельно.

– Спасибо, Мишенька. Мне ещё никто никогда не дарил таких подарков.

От моей улыбки мальчик снова начал смущаться.

– Так уж и не дарил, – сказал он. – У тебя папа – Сенатор, он, наверное, тебе такие дорогущие подарки делает.

– Он покупает их в магазинах. А ты потратил два месяца своей единственной жизни на то, чтобы меня порадовать. Неужели ты думаешь, я не способна это оценить?

Я видела папу, сразу после того, как его избрали на третий срок Сенаторства, но его радость была ничто по сравнению с восторгом Мишутки.

– Значит ты довольна?

– Ещё как! – Подтвердила я. – Привет!

– Здравствуй, – с некоторым удивлением отозвался мальчик.

– Это я не тебе! – Отмахнулась я и поглядела на ящичек.

– Его включить нужно, – сказал Мишутка.

– Раньше не мог сказать?

От тона моего голоса мальчик сделал шаг назад.

Я нажала единственную кнопку, которая была на механизме и повторила:

– Привет!

Прибор зашипел и голосом моего соседа по комнате сообщил:

– Я мыслю, следовательно существую.

Конечно, чей ещё голос кроме своего Мишель мог записать в качестве шаблона.

– Декарт? – Уточнила я.

– Он самый, – отозвался прибор.

– Я забил сюда много баз данных по философии и всяким… таким… умным наукам, – объяснил мальчик.

– А по политологии?

– Не знаю. Я не запомнил. Там много всего было.

– А я-то никогда не верила, что робот может быть умнее человека.

– Почему?

Я даже не сразу поняла, кто это сказал – у них были абсолютно идентичные голоса.

– Ты вложил в мозги этой машинки слишком много такого, в чём сам не разбираешься.

– Но ведь вложил же.

– Чтобы записать информацию на твёрдый диск много мозгов не нужно.

Вот дёрнул меня чёрт за язык! Только что Мишутка был на седьмом небе от счастья – и вот уже сидит, будто в воду опущенный.

– А вообще-то ты молодец, – попыталась я разрядить обстановку. – Философия – очень полезная наука. Как сказал Диоген, она позволяет быть готовым ко всякому повороту судьбы.

– "Философия даёт готовность ко всякому повороту судьбы", – педантично поправила меня коробочка голосом Мишеля. – Только для меня Диоген – не авторитет.

– Это почему же? – Заинтересовалась я.

– Он был циником. В самом плохом смысле этого слова.

– Не вижу в этом ничего плохого.

– У вас прорехи в образовании, молодой человек. Или в воспитании.

– Я – молодая леди, если уж на то пошло.

– Тем более. Когда Диоген увидел прихорашивающуюся старушку, то сказал: "Если для живых – ты опоздала, если для мертвых – поторопись".

– У него было чувство юмора, – возразила я.

– А ещё он прилюдно занимался рукоблудием, – тоном заядлого ябеды поведал робот, – и при этом сожалел, что чувство голода нельзя успокоить поглаживанием себя по животу.

Я медленно подняла глаза на Мишеля. Тот сам был в шоке.

– Я не знаю, что он такого говорит! – Начал сбивчиво оправдываться мальчик. – Там ещё базы данных со всякими историческими фактами… И это…

– Это! – Перекривляла я его, сделала интригующую паузу и объявила. – В общем, громадное спасибо, Мишутка. Это на самом деле чудесный подарок! Такого ни в одном учебнике не прочитаешь. Теперь у меня хоть есть, с кем в свободное время можно поболтать. – И не глядя на его засветившееся лицо, продолжила. – А теперь давай позавтракаем и сходим прогуляться, у меня есть к тебе одно дело.

– Ага, я сейчас!

На кухне кипела обычная работа: тётя Анфиса чародействовала над кастрюлями, старшие девчонки в полном составе чистили овощи. Стараясь особенно не попадаться никому на глаза, мы наскоро перекусили и через четверть часа были готовы к прогулке.

– Что-нибудь нужно брать с собой? – Спрашивал Мишутка.

– Нет.

– А что за дело?

– Ничего особенного, не беспокойся. Мы могли бы поболтать прямо тут, в доме, но очень уж хорошая погода, не хочется сидеть дома.

Мы прошли по узенькой улочке, свернули в сторону и вскоре очутились за пределами Жардэнроз. До сих пор затрудняюсь разобраться в нём с точки зрения административно-территориального деления. Город – слишком громко, деревня – тоже не подходит. Ладно, пусть будет посёлком. Не совсем точно уверена в значении этого слова, но мне кажется, что это нечто среднее между городом и деревней.

– Мишутка, как тут можно в Меганет выйти?

– Тебе очень надо?

Я кивнула.

– Это дорого.

– Что – дорого?

– В Сеть выходить.

– Неважно, – отмахнулась я.

Мальчик задумался.

– У одного моего друга папка работает в городском управлении. Можно с ним договориться.

– С кем, – уточнила я, – с другом или с его папкой?

– С ними обоими.

– Сегодня после обеда это сделаешь?

– Хорошо.

– А если я вдруг решу к тебе в гости поехать, у тебя там есть возможность выйти в Меганет?

– У нас в школе компьютер стоит в кабинете у директора, только я не знаю, есть там выход в Сеть или нет.

– И всё?

– Ещё у папы на работе… наверное…

– Негусто.

– Ага.

Мишель был огорчён куда больше моего, по крайней мере, мне так показалось.

– А зачем тебе в Сеть выходить? – Спросил он, наконец.

– Жить, получая информацию от соседей по обеденному столу – это для меня уже слишком. Навряд ли так можно узнать что-нибудь стоящее.

– Ты что, без новостей совсем не можешь жить?

– Я не представляю, что сейчас с папой, – тихо ответила я. – Мне проще, я тут спряталась и живу себе потихоньку, а каково ему?

– Это правда, что он в тюрьме?

– Правда. Он отправил меня сюда – я даже ничего понять не успела. И сейчас не понимаю, почему именно сюда, а не куда-нибудь ещё.

– А ты уверена, что он никогда не встречался с дядей Томасом и тот не дал ему наш адрес?

– Уверена. У моего папы совсем другой круг общения. Ты даже представить не можешь, что это значит – быть Сенатором Земли.

Мы замолчали и долго сидели, думая каждый о своём. Иногда молчание говорит больше, чем любые слова. Мне почему-то показалось, что за эти несколько минут мы стали ближе, чем за два прошедших дня, настолько, насколько близки могут быть два человека, не знавшие ничего друг о друге ещё сутки назад. И дело было не в том, что мне во что бы то ни стало нужно было поплакаться кому-нибудь в жилетку, а рядом никого, кроме Мишутки не было, я подсознательно ощущала, что Мишель – очень хороший.

Его приятель жил недалеко, на соседней от нашей улицы, и оказался высоким веснушчатым парнем, похожим на кролика, передние верхние зубы у него чуть выдавались вперёд.

Мы познакомились. Причём Мишутка так официально представил нас друг другу, что под конец мы не выдержали и дружно фыркнули. Мишель смотрел на нас так напряжённо и выразительно, что я поняла, о чём он думает: решает, обидеться на нас или рассмеяться вместе с нами.

Наконец, решив, он несмело хихикнул, чем вызвал новый взрыв смеха с нашей стороны.

Смех сближает.

– Ты вообще кто? – Спросил Серж (моего нового знакомого звали именно так).

– Ты ещё раз хочешь со мной познакомиться? Понравилось?

– Нет, я имею в виду, откуда?

– Я его сестра, – сказала я и кивнула на Мишеля.

Серж взглянул на Мишутку обиженно, словно тот щёлкнул его по носу и убежал. Причина обиды сразу же стала понятна.

– А ещё друг называется! Даже не сказал, что у тебя ТАКАЯ сестра есть!

Эта фраза вылила флакон елея на моё больное самолюбие.

– Вот спасибочки! Если честно, то люблю, когда мне комплименты говорят. Особенно такие вот хитрые.

Серж смутился.

– Это не комплимент. Зачем мне тебя обманывать… Это на самом деле так…

Похоже, у него было неправильное представление о значении некоторых слов.

– Ладно, теперь давайте поближе к делу, – сказала я, и мой новый знакомый насторожился.

Я объяснила Сержу, что именно привело меня к нему. Он заметно огорчился.

– Я с папкой вчера поцапался. Навряд ли он сегодня будет меня слушать.

– Что, вообще ничего нельзя сделать?

Моё донельзя расстроенное лицо заставило его надолго задуматься.

– Не, – наконец, сказал он. – Извини. Через неделю – это ещё можно, а сейчас…

Мы ещё несколько минут поболтали о всяких мелочах. Мало того, что Серж меня не узнал (а если и заподозрил что-нибудь, то сразу отмёл свои подозрения, слишком уж невероятно появление дочери земного сенатора на Цитрее), я ему понравилась. Такие вещи, как мне кажется, рефлексивно понимает каждая девочка, если только ей больше нескольких месяцев от роду. Мы с ним договорились, что, если завтра будет хорошая погода, можно вместе пойти на пляж. (Как я поняла, купание – единственное здешнее развлечение) Потом мы с Мишуткой пошли домой.

– У меня есть идея, – сказал он.

– Ну?

– Можно зайти к Виктору Ивановичу.

– Кто это такой?

– Брат дяди Томаса. Он звездолётчик.

Я сразу вспомнила вчерашнего человека в сером свитере, который сидел за столом. Потом мы пересеклись во время уборки. Больше за весь вчерашний день я его ни разу не видела.

– А он дома? Ты уверен?

– Он почти совсем никуда не выходит. Его комната на втором этаже, в левом крыле.

Мы пришли домой.

– Мишель, сходи в магазин! – Тут же раздался голос тёти Анфисы, которая увидела нас в окно.

– Ну, вот! – Обескуражено развёл руками мальчик.

Я сочла нужным его успокоить:

– Ладно, топай, без тебя справлюсь.

И поднялась на второй этаж. Почему-то на цыпочках прошла по коридору, внимательно разглядывая двери. Мне казалось, что дверь звездолётчика чем-то должна отличаться от прочих дверей. Я почти не ошиблась. Только я подошла к последней, из-за неё послышался громкий голос.

– Ты придурок?! – Орал звездолётчик, явно по телефону. – Эта посудина на моих глазах на полной скорости за секунду превратилась в блин! Я что, по-твоему, гравитационный удар от торпеды не отличу?!

Я немножко подождала и, ничего не услышав, решила, что разговор закончен и тихонько постучала в дверь.

– Подожди, ко мне кто-то пришёл!

Этого ещё не хватало! Я про себя чертыхнулась. Но, больше ничего не оставалось, мне пришлось войти в комнату.

– Здравствуйте, Виктор Иванович!

Надеюсь, я ничего не перепутала, на имена у меня хорошая память.

Он сидел в кресле, спиной ко входу. Правая рука с браслетом мобильника была поднята на уровень лица, поэтому из-за спинки кресла виднелся лишь локоть в цветастой красно-чёрной в клеточку рубашке.

– Кто там ещё? – Буркнул он, поворачиваясь (кресло оказалось вращающимся), и осёкся, увидев меня. Машинально застегнул расстёгнутую на груди рубашку.

– Привет, коли не шутишь. Присаживайся, – он кивнул на стул в глубине комнаты.

Я уселась, всем своим видом выражая смирение и воспитанность. Он нажал кнопку выключения мобильника. Я только подивилась такому бесцеремонному окончанию телефонного разговора.

– Ну, давай знакомиться. Как меня зовут, ты уже знаешь. А кто ты такая?

– Полина.

Он улыбнулся, из-за чего сразу стал похож на доброго дядюшку из какого-нибудь детского фильма.

– И всё?

– И всё.

Я могла бы, конечно, назвать свою фамилию, но решила не рисковать. Если скажу настоящую, это чревато, а говорить выдуманную – обманывать не хочется. По крайней мере, пока обстоятельства не вынудят. И, кстати, я даже не представляю, какая у Мишутки фамилия, хотя называюсь его сестрой. Ужас!

– Ладно, – кивнул Виктор Иванович. – С этим всё выяснили. Теперь давай поговорим о том, что привело Вас в мои скромные апартаменты. Обычный визит вежливости?

Похоже, он перестал куда-либо торопиться, потому что заговорил длинно и цветисто.

Я покачала головой.

– Так я и думал. Старость, детка, это не радость. Прошли уже те времена, когда красивые дамы приходили ко мне просто так, поболтать о жизни.

– Вы совсем не старый.

– Спасибо за комплимент, – хмыкнул мой собеседник. – Это за то, что я назвал Вас красивой дамой? – Он не дождался ответа и поинтересовался чуть более серьёзным голосом. – Так зачем же Вы всё-таки ко мне, позвольте полюбопытствовать?

– От Вас в Меганет можно выйти?

– В Мегане-ет? – протянул Виктор Иванович.

Я разозлилась. Он разговаривал со мной дурашливым голосом, словно с каким-нибудь малышом, который просит дать ему штурвал истребителя, чтобы порулить. Казалось, что того и гляди он скажет: "Ещё чего захотела".

Тем не менее, мне удалось сдержаться, а Виктор Иванович, подумав, включил свой персональник. Это оказалась не самая новая модель, (даже монитор у него был не виртуальный, а физический). Судя по потрёпанному пластиковому корпусу с облупленной краской, персональник побывал во многих переделках.

Я таких людей откровенно не понимаю. Чего уж проще поменять старую модель на новую, у которой и память побольше и быстродействие гораздо выше. Зачем пользоваться всякой рухлядью?

– Бери, – он подвинул персональник ко мне по крышке стола.

– Спасибо.

Не ожидала, что всё будет так быстро. Виктор Иванович даже никакие каталоги не отключил, словно домохозяйка, у которой от окружающих нет никаких тайн.

Работать на чужом компьютере – удовольствие ниже среднего. Особенно, если компьютер допотопный, а операционная система ещё более древняя. Когда она появилась, моему папе, подозреваю, было не больше лет, чем мне сейчас.

Получив доступ к машине, я в первую очередь открыла системный монитор процессов, выключила некоторые подозрительные. Знаете, есть такие программки, которые перехватывают ввод с клавиатуры, записывают на диск все документы, даже несохранённые каноническим образом электронные письма, идентифицируют личные коды и сетевые пароли, вообще делают много такого, что для меня, мягко говоря, опасно.

Виктор Иванович внимательно наблюдал за тем, что я делаю. Я не поворачивалась, но точно знала, что он рядом, потому что чувствовала около уха его дыхание. Когда я проверила систему и начала готовить компьютер к выходу в сеть, он уселся напротив, подпёр подбородок рукой и принялся меня рассматривать, так невозмутимо и внимательно, словно я была картиной на стене музея.

Под этим взглядом я чувствовала очень неуютно и в создавшемся положении находила только один плюс: Виктор Иванович не видел того, что происходит на экране. Очень кстати; через минуту я бы сама попросила его поиметь совесть и перестать пялиться в монитор.

Минут пятнадцать я пыталась разыскать, каким образом можно включить узел выхода в сеть, потом оказалось, что он включен по умолчанию, но имеет неизвестную мне конфигурацию. Само собой, я постеснялась признаться, что ничего не понимаю, и смело принялась настраивать разные опции. Этим я добилась того, что компьютер нарисовал на экране большую фигу и отключился.

Обескураженная, я повернулась к Виктору Ивановичу. Тот беззвучно хохотал.

Несколько секунд я напряжённо размышляла, что можно сказать, чтобы пронять это бездушное существо. На каких струнах попытаться сыграть? На жалости? Ага, как же, дождёшься от таких, ещё больше засмеют. Внаглую потребовать соблюдать хотя бы минимальные приличия? У звездолётчиков в рейтинге достоинств требования морали тоже не на первом месте, они привыкли считать себя чуточку лучше прочих смертных. А что дозволено Юпитеру…

– Как вам не стыдно, – сказала я таким укоризненным голосом, каким говорит, наверное, воспитательница в яслях, когда малыш наделает мимо горшка. – Издеваться над девочками, самыми слабыми существами из всего людского рода – это последнее дело.

Судя по всему, я всё-таки выбрала единственную фразу, способную дать необходимый эффект. Виктор Иванович виновато крякнул.

– Ладно тебе…

Тут я решила, что самое время признаться не только в физической, но и в интеллектуальной слабости. На фоне первой и вторая будет не так заметна.

– Я не могу разобраться, что у вас тут. У меня совсем другой персональник, там система новая.

– Если хочешь, можешь состыковать наши компьютеры, – предложил мой собеседник, пытаясь загладить свою вину. – Тогда ты будешь работать на своём, к которому привыкла, а мой использовать в качестве передаточного звена.

Идея являлась более чем хорошей, что я не преминула сообщить.

Когда я принесла свой компьютер, Виктор Иванович не сдержался и присвистнул, брови его взлетели вверх. Конечно, тут было, чему удивляться. Таких навороченных машин и на Земле не больше сотни, а на такой захолустной планетке как Цитрея…

На стыковку ушло несколько секунд, производителями операционных систем эта технология была отработана до мелочей. Я соединила два компьютера кабелем, подумала, глядя в экран, потом откинулась на спинку стула.

– Что такое? – Вежливо осведомился тот.

– Синхронизацию отключите, – вежливо попросила я, глядя в крышку стола.

Знаю я эти штучки. После синхронизации (это ещё вопрос, как она настроена), пользователь второго компьютера не только может просматривать всю мою электронную почту, но и без всякого пароля в любое время входить в систему моего личного компьютера. А мне это надо?

– Хм…, – сказал Виктор Иванович и застучал на клавиатуре своего компьютера.

При этом он взглянул на меня как-то … уважительно, что ли.

– Ты откуда такая умная? – Поинтересовался он.

"Неважно", – хотела буркнуть я, но сдержалась. Зачем портить отношения с человеком, который ещё может пригодиться?

– У Мишеля спросите.

Ничего более оригинального я не придумала. Пусть Мишутка выкручивается, мне и так проблем хватает.

– Только не надо рассказывать сказки, – раздражённо махнул рукой мой собеседник. – Я его сестрёнку видел. Она ни с какой стороны не похожа на тебя. Тем более, та Полина только-только научилась говорить.

Во те раз! Такого поворота событий я не ожидала. И Мишель мне ничего не сказал, вражина такая-то! То-то он так уверенно сказал, что она не приедет!

И что мне оставалось делать кроме того, чтобы лгать до победного конца?

– Я – его двоюродная сестра.

Мне оставалось только надеяться, что Виктор Иванович не настолько хорошо знает всех родственников мальчика.

– Ну-ну…

Это его "ну-ну" мне совсем не понравилось.

 

ГЛАВА 37

Часы на стене пробили полдень.

Я принялась колдовать над клавиатурой. В Интернет мне удалось выйти без особого труда. С Меганетом возникли трудности. Единого стандарта не было, каждая планета придумывала свой способ совмещения своего, планетного, Интернета, с общей сетью.

Из принципа я решила отыскать способ проникновения в Меганет самостоятельно, билась добрых четверть часа, наконец сдалась.

– Девять, два дефиса, – хмыкнул Виктор Иванович, глядя на мой несчастный вид.

Меня даже пот прошиб после этих слов. Я ничего не успела спросить! Неужели у меня в самом деле такое выразительное лицо, что по нему можно читать мысли? Я украдкой оглядела голову моего собеседника.

– Ментоскопа на мне нет, – хмыкнул он в ответ. – Если ты об этом.

Эта фраза меня добила окончательно. Или на этой планете все телепаты? В таком случае я бы более уютно чувствовала бы себя на многолюдной улице без всякой одежды, чем в таком месте, где окружающим известны все мои мысли.

Если бы Виктор Иванович сказал что-нибудь про планету телепатов, о которой я только что подумала, у меня бы началась истерика. Но он промолчал, а я, наконец, минуя Супернет, которого, вполне возможно в этой планетной системе просто-напросто не было, выбралась на просторы Меганета.

Не прошло и минуты, как я очутилась в компьютерной сети своей родной планеты. Бродить по трёхмерному земному Интернету в двухмерном режиме мне приходилось очень редко. Я даже не сразу сориентировалась, где нахожусь. Кстати, ничего смешного. Если вы снимете на видеокамеру изображение своей родной квартиры, а потом покажете эту запись кому-нибудь из домашних, он тоже будет некоторое время соображать, где находится снимаемое место, хотя прожил в нём всю свою жизнь.

Я очутилась в большом многолюдном зале. Это очень напоминало космопорт Цитреи, только там были настоящие люди, а здесь – виртуальные. Вокруг суетилось множество зелёных человечков, таких, какими обычно рисуют людей очень маленькие дети: огурчик – тело, каждая конечность – палочка, вместо головы – кружочек, в кружочке – две точки глаз, пуговка вместо носа и чуть изогнутая линия рта. Обычная оболочка перемещающегося по сети. Иногда в толпе мелькало хорошо прорисованное человеческое тело, но это была редкость, такие тела продвигались через переходники станции гораздо медленнее, чем обезличенные, поэтому большинство пользователей всё-таки приносили красоту в ущерб скорости.

Я не имела даже такой примитивной оболочки, поэтому, несмотря на ветхость аппаратуры, передвигаться мне было не в пример удобнее, чем прочим. Пользователям сети я казалась просто маленьким кубиком, висящим в воздухе. Мне ничего не стоило подняться в воздух, над головами присутствующих и оглядеться.

Что я и сделала.

Сообразив, где нахожусь, я кротко вздохнула. Станция "Люкс". Одна из многочисленных станций земной сети, выполняющих функции стыковки Меганета с планетными Интернетами. Несмотря на название, станция была так себе, не плохая и не хорошая, с неплохой пропускной способностью, но постоянно забитая до предела. Хорошо ещё, что у меня с собой не оказалось груза в виде гигабайтов информации; через шлюз я проскочила практически без задержек.

Если бы мне нужно было перебраться куда-нибудь за пределы станции, с этом возникли бы некоторые проблемы: бОльшая часть транспортных средств земного Интернета предназначалась для пользователей, имеющих виртуальную оболочку, пусть даже самого плохого качества; мне бы пришлось искать какую-нибудь примитивную капсулу с голосовым управлением. Хорошо, что мои планы не были такими глобальными. Я ограничилась тем, что разыскала телеграфную кабинку.

Не знаю, что значило слово "телеграф" пару веков назад, сейчас, во времена Графонета, это стандартное средство внутрисетевой связи. То же самое, что мобильники в реале.

С замиранием сердца (не люблю говорить банальности, но тут я аналогов подобрать не могу – сердце у меня действительно почти остановилось) – я набрала идентификационный код папиной платформы.

Никто не отозвался.

Была крохотная доля вероятности, что папа ответит – одна тысячная процента – но когда эта доля не сработала, я испытала острое разочарование. За те пять дней, что я летела, вполне можно было бы решить возникшие проблемы.

Мне оставалось только оставить сообщение "до востребования", и вдруг осознала, в каком глупом положении очутилась. Я не представляла, что можно написать.

Спросить, что происходит с "Галактическим кредитом"? А смысл? Вряд ли мне сообщат больше того, что идёт по всем новостям. Просто попросить помощи? И даже не намекнуть, в чём эта помощь должна выражаться?

Я задумалась.

А почему бы и нет?

Ведь именно папа и направил меня на Цитрею.

Моё послание выглядело следующим образом:

"Сластёна – Бегемоту. Привет! Как ты? Всё ли у тебя в порядке? Очень за тебя беспокоюсь!!! Я на "Весте-5", живу у абсолютно незнакомых людей, не представляю, что мне делать дальше. Когда мне можно будет возвращаться? С Чапой всё в порядке, я её взяла с собой. Подпись: Сластёна. PS. Пиши на станцию "Люкс" до востребования – Сластёне"

В этом письме я особенно гордилась краткостью, которая, как известно, сестра таланта. Сластёной, как можно догадаться, была я. А Бегемотом – мой папа. Мы договорились, что при любых форс-мажорных обстоятельствах мы будем называть друг друга именно так.

И черепашку я упомянула не просто так. Папа всегда обвинял меня в эгоизме. Пусть он решит, что я вдали от родной планеты, потихоньку начала исправляться. Не такой уж я испорченный человек, если, сама находясь не в самом лучшем положении, думаю о других. Тем более, не просто о каких-нибудь мальчиках-девочках, с которыми успела подружиться, а о домашних животных.

Я зарезервировала новый почтовый ящик и "одела" на него пароль. Вот и всё, основная часть работы проделана.

В заключение я скачала в комп архивы нескольких новостных сайтов. Все говорили только о папе, но почему то вообще не вспоминали про меня. Ни словечка, ни буковки. Будто я десять лет назад умерла при родах.

Мне даже стало обидно.

– Всё? – Поднял брови Виктор Иванович, когда я выключила свой компьютер.

– Да, большое спасибо.

– Не за что. Быстро ты.

– Мне там особенно делать было нечего. Так, позвонила одной подруге.

– На Земле была?

Блин! Так глупо проговориться! Только в земной сети можно "позвонить", во всех остальных сетях это выглядит как "оставить сообщение в чате".

У меня не было времени придумать что-нибудь солидное, выдерживающее хоть какую-нибудь критику. Главное, чтобы Виктор Иванович не догадался, что я сама оттуда.

– У меня там подруга одна…, – пролепетала я.

– У меня так шустро не получается по вашему Графонету бегать, – медленно и размеренно ответил Виктор Иванович, – тыркаюсь, словно слепой котёнок. Насколько я понимаю, твой визит ко мне далеко не последний, да?

– Если Вы не против, я ещё пару раз выйду отсюда в Меганет.

– Да, конечно, заходи в любое время, – улыбнулся он.

Нехорошо улыбнулся. Настолько, насколько нехорошо можно совершить такое безобидное, вроде бы, напряжение мышц.

И только очутившись за дверью, я поняла, какую глупость совершила. Этот звездолётчик опять провёл меня самым идиотским образом. На такое даже обычный пятилетний малыш "не-супер"" не повёлся бы, а я повелась! Он сказал "бегать по ВАШЕМУ Графонету", а потом заговорил зубы, чтобы у меня не оказалось времени для самоконтроля. И я проглотила наживку, не поморщившись. Любая другая девчонка – не землянка – на моём месте обязательно бы зацепилась за эту фразу (- Это не мой Графонет! Что вы такое говорите?!). Я же пропустила её мимо ушей.

Если Виктор Иванович раньше и сомневался, то теперь он твёрдо уверен, что я с Земли. И в идентификации моей личности, похоже, проблем не возникнет, стоит ему открыть любой новостной сайт и покопаться в архивах.

Я чуть не расплакалась от собственного бессилия. Надо же, как глупо всё получилось! На первый же день моего пребывания в этом доме. Точнее, на второй, но от этого не легче.

Может прямо сейчас, пока я ещё стою перед дверью, пойти и поговорить без обиняков?

Даже не постучавшись, я толкнула дверь. Виктор Иванович сидел спиной ко мне, так же, как в прошлый раз. Он даже не повернулся.

– Заходи, Полина. Хочешь спросить, выдам ли я твою тайну?

Я уже устала удивляться чужой проницательности. Я уже начала привыкать, что здесь, на Цитрее, это в норме.

– Хочу.

– Не выдам. До тех пор, пока это напрямую не будет угрожать безопасности Федерации. И не надо так саркастически улыбаться. Я вполне законопослушный офицер флота и ты, прости, конечно, хоть ты очень даже миленькая, не стоишь того, чтобы я из-за тебя рисковал своей репутацией.

– Откуда вы всё знаете?

Он повернулся ко мне, взглядом указал на стул. Я села, не сводя глаз со своего собеседника. Так заворожено кролики смотрят на удавов.

– Полина, ты меня за идиота принимаешь? Может, ты ещё думаешь, что я твоего папу в выпуске новостей смогу не узнать?

Мне оставалось только вздохнуть.

– Я надеюсь, ты успела сбросить в свой персональник блок последних новостей?

Я кивнула, а потом, покачала головой и даже где-то глубоко внутри попеняла на себя за несообразительность – новости они ведь такие – появляются каждое мгновение. И то, что я всё-таки сбросила в персональник блок последних новостей – это ещё ничего не значит. Новая неожиданная мысль возникла у меня в голове, я даже не успела её сформулировать сама для себя, а губы уже прошептали:

– Папа освобождён?

Виктор Иванович не стал выдерживать водевильных пауз, не стал и готовить к неприятным известиям, а напрямую рубанул:

– Он сбежал из тюрьмы.

От неожиданности я покачнулась и возблагодарила Бога за то, что сижу, а не стою – иначе бы пришлось мне сейчас подниматься с пола.

– Если раньше тебя искали спустя рукава, скорее потому, что не делать этого как-то совсем уж глупо, то сейчас на твои поиски брошены значительные силы. – В падающем на голову утюге и то, наверное, можно было отыскать больше тактичности, чем в Викторе Ивановиче.

– С чего Вы взяли, что меня ищут?

– У меня свои каналы поступления информации. Я только одного не понимаю, – он задумался, – как они тебя до сих пор не отыскали?

– Почему же вы, – мой голос никогда не дрожал так сильно, как это было сейчас, – не сообщите куда следует?

– Зачем? – Он улыбнулся. У меня эта улыбка, если честно, в печёнках сидела. – Во-первых, приказа не было. Во-вторых, пока ты здесь, я могу более-менее контролировать твои действия. В-третьих, только никому этого не говори, ты лично мне крайне симпатична, и мне будет неприятно, если с тобой случатся лишние неприятности.

После этих слов я взглянула на Виктора Ивановича совсем другими глазами. Точнее, физически я продолжала сидеть, боясь поднять глаза, но вот относилась к моему собеседнику уже совсем иначе, чем минуту назад. Действительно, за что мне его не любить? Что он мне сделал плохого? Ничего. А вот хорошего – сколько угодно. И улыбка у него не противная, а самая обычная, человеческая. Отсутствие такта можно списать на то, что ему приходилось общаться большей частью только с себе подобными. Хорошим манерам учиться было негде. Среднестатистические матросики звездолётов от слов начальника падать в обморок не приучены. Не ожидал он этого и от меня.

– Ладно, иди, иди, – буркнул он, словно опасался, что я сейчас брошусь к нему на шею с благодарностями.

Я вышла, и долго стояла перед дверью, соображая, что делать дальше. Так ничего и не придумав, вышла на улицу. Там я встретила Мишеля, который как раз возвращался из магазина. Увидев меня, он чуть не выронил сумку.

– Что с тобой?

– Что со мной?

– У тебя такое лицо, словно ты привидение увидела.

– Плохой ты физиономист.

– Фи… зи… кто?

– Неважно. Ты хорошо знаешь Виктора Ивановича?

– Плохо. А что?

– Так я и знала.

Я уселась на крыльцо, обхватив руками колени. Наверное, у меня было очень тоскливое лицо. Мишель сел рядом, с опаской поглядывая в мою сторону.

– Полиночка! – Наконец, сказал он. _ что с тобой?

– Он меня узнал, – сказала я, тупо глядя прямо перед собой. – А на Земле столько всего произошло, что теперь мне уже точно нельзя туда.

– Кто тебя узнал? Виктор Иванович?

– Да. Он.

– И ты боишься, что он что-нибудь расскажет?

– Я вообще ВСЕГО боюсь, – шёпотом ответила я. – А папа сбежал из тюрьмы.

Для меня было бы правильнее молчать, но Мишель оказался настолько идеальным объектом, чтобы плакаться ему в жилетку, что я не могла упустить возможности сбросить излишнее нервное напряжение.

– Пойду сумку отнесу, – сказал мальчик.

 

ГЛАВА 38

Потом мы снова гуляли.

Мишутка оказался очень тактичным, точнее, я даже не знаю, как называется это качество. Он ясно понял моё состояние и не нарушал установившейся тишины. Я медленно качалась на качелях, едва ли осознавая, что делаю. Мишутка внимательно смотрел на меня, но только я бросала на него взгляд, тут же отводил глаза.

Затем я вдруг поняла, что нет смысла впадать в уныние: ничего страшного не случилось. Осознание этого наступило мгновенно, словно рубильник переключился. У моего папы есть любимая присказка: "Тебя уже расстреляли? – Нет! – А чего ты тогда нос повесила?" Действительно, что это со мной? Жизнь продолжается!

А то, что папа не в тюрьме – это скорее хорошо, чем плохо. Ведь когда находишься на свободе, то возможностей гораздо больше, чем в местах не столь отдалённых?

– Всё в порядке. Пойдём домой, Мишутка!

Моя улыбка ввергла Мишеля в пучину изумления. Наверное, он не представлял, что настроение человека может вот так вот быстро, как у меня, измениться.

– С тобой всё в порядке? – Недоверчиво осведомился он.

– Более чем. Нас пока ещё не расстреляли, а из всего остального как-нибудь выкрутиться можно.

– Как-то ты быстро…

– Если бы от моего плохого настроение зависело папино спасение – я бы переживала день и ночь. А так – ничего не изменится, только нервы себе испорчу. А нервные клетки, говорят, не восстанавливаются.

– Почему?

Я остановилась:

– Тебе в самом деле это интересно?

– Ага. А то все говорят – и никто не может объяснить, почему.

– Это просто, – улыбнулась я. – Наше тело состоит из нескольких видов тканей, клетки которых могут регенерировать. Чем проще уровень организации ткани, тем лучше эта ткань регенерирует. А нервные клетки – самые сложные из всех, поэтому они практически не восстанавливаются. Понимаешь меня?

– Ты вообще всё-всё знаешь?

– А ты, значит, меня проверяешь? – Догадалась я.

Мишутка замотал головой, но по его хитрым глазам я поняла, что оказалась права.

Вскоре из школы вернулись Фердинанд и Августа.

– Федька сегодня двойку получил! – Не замедлила мне сообщить девочка.

– Ябедничать некрасиво.

– А я не ябедничаю!

– Неужели? – В это слово я вложила весь возможный сарказм. – Как же, по-твоему, называется то, что ты только что сделала?

Августа недовольно фыркнула и ушла. Ну и ладно. Вообще, если честно, не нравятся мне эти рыжики, постоянно ябедничают друг на друга, дерутся между собой, делают много такого, что, по моему мнению, не должны делать по отношению друг к другу брат и сестра. Или, может быть, я просто слишком многого хочу от обычных детей, не суперов? В любом случае, если бы у меня был братик, тем более, двойняшка, я бы заботилась о нём больше, чем о себе самой.

Подходило время обеда. Представив, что мне придётся сидеть за одним столом с Виктором Ивановичем, я почувствовала, что аппетит у меня начинает пропадать. Он – довольно странный человек и совершает поступки, которые я не совсем понимаю. Как он тогда сказал? Что, пока я здесь, может меня более-менее контролировать. В каком смысле? Может он собирается следить за мной?

На обед я всё-таки пошла, и всё время просидела тихонько, словно нашкодивший котёнок, боясь даже поднять глаза от тарелки. Я даже не очень возмутилась тем, что тётя Анфиса попросила меня помыть посуду. Августа и Фердинанд убежали к себе в комнату, сказали, что им нужно делать уроки.

Мне помогал Мишель.

Каждый раз, когда я сталкиваюсь с какой-нибудь хозяйственной мелочью, мне кажется, что больше меня ничего уже не удивит, и каждый раз я ошибаюсь. Очистка посуды от остатков пищи в наполненном тёплой водой тазике произвело на меня неизгладимое впечатление, наверное, даже больше, чем вчерашняя чистка картошки.

– И мы из этих тарелок будем есть за ужином? – Уточнила я, втайне надеясь, что получу отрицательный ответ.

– Ага. А что? Вы на земле как-то по-другому моете посуду?

– Мы её вообще не моем.

– Это как? – Мишель чуть не уронил поднос со стаканами.

– Мы её кладём в шкаф, там она сама очищается ультразвуком. Через минуту – вся посуда как будто только что с завода.

Мальчик завистливо вздохнул.

– Ты не представляешь, как мне хочется хотя бы одним глазком взглянуть, как вы там на Земле живёте.

– Я тебе обязательно это устрою, – пообещала я. – Вот только вся эта петрушка со "Галактическим кредитом" закончится, я приеду домой – и тут же тебя в гости позову.

– Ты моих родителей не знаешь, – огорчился Мишель. – Они ни за что не согласятся. Я в позапрошлом году в детский лагерь на Альцион-9 хотел съездить, мне пришлось их чуть ли не месяц уговаривать.

– Как же они тебя СЮДА отпускают? – Не смогла не удивиться я.

– Здесь много взрослых, и они все за мной смотрят… Это родители так думают, – поспешил добавить Мишель.

– Я вас всех позову, – решила я. – И тебя, и всех родителей, и родственников, на целое лето, или когда тут у вас каникулы.

– А у тебя дома места хватит?

Я внимательно взглянула на собеседника.

Нет, поняла я, не издевается.

Он и в самом деле не понимает, что это значит – быть дочерью Сенатора Земли – главного Навигатора планеты. Наивность мальчика меня умиляла.

– У меня дома хватит места на всю вашу деревню. И ещё на пару таких же населённых пунктов останется.

– Что – правда?!

– Правда.

– Только не думай, что я тебе помогаю из-за этого.

– Не думаю, не волнуйся.

Мы продолжили чистить картошку, думая каждый о своём.

– Мишутка, мне позарез нужно узнать биографию Виктора Ивановича, – наконец, сказала я, придя к определённым умозаключениям, – во всех её неприглядных подробностях.

– Зачем тебе это?

– Думаешь, я слишком любопытна?

– Точно! – Согласился мальчик.

– Он знает про меня слишком много такого, что больше никто не должен знать. Он пока ещё не делает мне ничего плохого, но, думаю, это когда-нибудь произойдёт. И мне тоже нужен на него компромат. Надо же мне как-то, в конце-концов с ним воевать. Не морду же человеку бить – я культурная. Буду действовать цивильными методами.

– Ты так уж уверена, что все эти подробности будут на самом деле неприглядными?

– Просто так человек с Земли не будет скрываться на захолустной планете у полузнакомых людей. По себе знаю!

– Ну, если так…

– Короче, вот что, Мишенька, ты уж, будь добр, подумай, к кому можно обратиться, я со своей стороны тоже покумекаю.

Мальчик кивнул.

Очутившись в комнате, я всё-таки решила дать возможность Мишелю поработать с моей картой памяти. Если честно, то мне просто было интересно, что он с ней будет делать и сможет ли он что-нибудь с ней сделать вообще.

– У меня тут столько всего, – не смогла я сдержать сокрушённого вздоха. – Если всё это пропадёт, мне будет довольно туго

– Например?

– Одной музыки полторы сотни терабайт. И полная галактическая энциклопедия.

– Терабайт – это больше гигабайта или нет?

После этого вопроса я стала сомневаться в том, что Мишутка хоть сколь-нибудь сносно разбирается в технике. Это заставило меня утроить бдительность.

– Мою карту памяти ты собираешься всовывать вот в это, да? – Уточнила я, с ужасом разглядывая нечто, совсем не внушающее мне доверия. Больше всего это напоминало разобранный на запчасти пищесинтезатор. Какие-то непонятные мне детали были соединены между собой пучками пёстрых проводов, наружу высовывались разноцветные перемигивающиеся лампочки, под столом сочно гудит большой трансформатор.

– Ага. Ты не бойся, всё будет в порядке. Тем более, я твою карту подключу пассивно.

– То есть, напряжение на неё ты подавать не будешь? – Уточнила я.

– Ага, – обрадовался мальчик, сообразив, что некоторые технические термины мне известны.

– Надо было мне с утра что-нибудь замкнуть, – сказала я. – А ещё лучше, какой-нибудь здешний патефон с большой высоты уронить.

– Зачем? – Не понял Мишель.

– Если бы ты это починил, мне было бы гораздо спокойнее.

– А если бы нет?

– Тогда бы я тебя близко не подпустила к моей карте. Даже со связанными сзади руками.

– Не доверяешь, значит, мне?

– Извини – нет.

Мальчик тяжело вздохнул.

– Не дашь, значит, да? – Уточнил он. – Жаль. Я-то думал…

– Дам, что с тобой поделаешь. На, бери!

Мишутка просиял.

Чтобы не видеть, что он делает с картой памяти, я вышла в сад. Рыжики сидели за деревянным выбеленным солнцем столом и что-то рисовали на большом листе бумаги. Они были так увлечены этим процессом, что не заметили меня. Я подошла ближе и увидела, что это очень напоминает сильно примитизированный план какой-то местности.

– Что это?

Мой вопрос произвёл странное действие: Августа ойкнула и упала грудью на стол, закрывая бумагу, Фердинанд, напротив, вскочил с места.

– Мы просто… играем, – сбивчиво объяснил он.

Я подумала, что странные у них какие-то игры, но ничего не сказала и пошла дальше. Спорить с ними и что-то выяснять у меня не было никакого желания. Несколько минут я скиталась между куцыми яблонями, напоминая неприкаянную душу, бродящую по чистилищу, наконец, не выдержав, вернулась обратно.

Света в доме не было.

– Пробки выбило, – огорчённо поведал мне Мишель. – А твоя память цела, не переживай.

– Точно?

– Точно.

– А пробки почему выбило?

– Не знаю. Я тут не при чём.

– Ну, смотри! – Для порядка пригрозила я, уселась на подоконник, благо тот был достаточно широк, сверху оглядела комнату.

– А что ты вообще делаешь? – Поинтересовалась я. – Глобально. Я думала, что карту памяти можно использовать только для хранения информации, а тебе-то она зачем?

Мишель начал объяснять мне, каким образом карта памяти может быть использована и для той машины времени, что он собирается построить. Из его объяснений я мало что поняла

– Ладно, делай что хочешь, только чтобы мой персональник после этого не глючил.

– Ага!

– И не сотри ничего там, я в Сеть вчера с него выходила, у меня координаты остались.

– Не сотру, Полина, честное слово!

– А если с моим дневником что-нибудь случится, – продолжала я его стращать, потом остановилась, не в силах сразу придумать достойную кару, – то я…

– Ты разве дневник пишешь? – Удивился Мишутка. – Дай почитать!

Я так удивилась, что даже не нашлась, как можно ответить.

– А ты вообще всё-всё пишешь, да? – Допытывался мальчик. А про меня там что-нибудь есть?

– Там про всех есть. – Зловеще сказала я. – И про тебя, и про рыжиков, и про тётю Анфису с дядей Томасом.

– Как ты их называешь? – Рассмеялся Мишель. – Рыжики? Это точно! А где они?

– С чего это вдруг ты этим заинтересовался?

– Просто. Давно их не слышно. Обычно после этого падает что-нибудь очень большое.

– Вроде шкафа?

– Ага.

– Они в саду. Рисуют какую-то карту.

– Рисуют? Ну, тогда ладно, – успокоился мальчик.

Я улеглась на постель и принялась внимательно разглядывать потолок. Раньше я никогда не имела обыкновения спать днём, однако в этом доме всё было совсем по-другому. Сама себе я показалась мухой в паутине; точно также я постепенно увязала в медленном и густом, словно сгущенное молоко, течении здешнего времени. Я сама не заметила, как уснула.

Когда меня разбудил Мишутка, вежливо присев на краешек кровати, я долго не могла сообразить, какое сейчас время суток и что вообще происходит вокруг.

– Я пойду к Серёжке схожу, а?

– А чего ты меня спрашиваешь?

– Ну-у, я так…, – смутился он, – подумал… вдруг тебе скучно будет…

– Мишутка, ты мне ничего не должен. Можешь идти, куда хочешь, я не имею никакого права указывать, что и как тебе нужно делать. Понятно, чадо?

– Ага! Значит, можно, да?

Мне оставалось только вздохнуть, что я и сделала. Как же можно быть таким непонятливым?

 

ГЛАВА 39

От нечего делать я который раз просмотрела записанные день назад архивы с новостями, будто за ночь в них могло появиться что-то новое. Все статьи о папе я выучила почти наизусть. Они, кстати сказать, не дали мне никакой новой информации вдобавок к той, которую я узнала ещё на Земле перед самым отъездом. Все статьи повторяли друг друга, единственное, что их отличало – размер переполняющих авторов эмоций. Если бы я знала папу не лично, а по интернетовским статьям, то решила бы, что это – монстр в человеческом обличье, которого не то что в Сенат, близко к людям нельзя подпускать. И вообще непонятно, что он делает в правительстве вот уже девять лет.

Про побег папы было сказано всего в трёх статьях, которые я едва-едва смогла отыскать среди материалов официального Навигаторского сайта. Само собой, кому охота обнародовать собственную некомпетентность.

Только вот интересно, как эти статьи нашёл Виктор Иванович. Или он постоянно в курсе всех земных новостей? Зачем? Только из-за того, что я здесь?

От огорчения мне захотелось есть, и я пошла на кухню.

Там жизнь кипела вовсю. Тётя Анфиса что-то истирала в большом тазу, разговаривая с Наташей, которая стояла около плиты. Вовсю ревела водонагревательная колонка, поэтому разговаривать им приходилось на повышенных тонах.

Пригибаясь под этими голосами, словно под пулями, я подобралась к холодильнику, сделала несколько бутербродов из того, что первое подвернулось под руку, и выскользнула из кухни. Вроде бы меня даже никто не заметил. Это было очень хорошо: не хватало ещё вроде вот этой Натали целыми днями напролёт заниматься домашними делами.

Вернувшись в комнату, я пыталась начать учиться. На какой-то момент даже мелькнула крамольная мысль: может быть всё бросить и пойти куда-нибудь прогуляться? Учёба в "Штуке", вся моя прошлая жизнь вдруг показалась мне настолько далёкой и нереальной, что даже перестало вериться в возможность возвращения на родную планету. С тех пор, как я очутилась на Цитрее, мне казалось, что время остановило свой бег. Что бы я не делала, чем бы ни занималась, подсознательно пробивалось мысль о бесполезности всех моих действий.

Я уже начинала понимать мальчишек, которые всё своё свободное от учёбы время проводили на пляже. Правда, погода с каждым днём становилась всё холоднее и холоднее, недели через две, пожалуй, купание уже можно будет называть закаливанием. И что же тогда целыми днями делать? Местным проще, у них учебный год в самом разгаре, хоть есть, чем заниматься.

Может тоже в здешнюю школу пойти? Нелегально?

Это было глупо. Я точно знала, что никогда этого не сделаю, тем не менее, чтобы хоть о чём-нибудь думать, я принялась развивать мысль дальше. О "суперах", похоже, на Цитрее и слыхом не слыхивали. В школе, куда я приду, никто и не будет подозревать, что всю программу десятого класса (или какой тут последний?) я изучила в первые пять лет жизни. Вырисовывалось столько комичных ситуаций, что впору было писать сценарий комедийного сериала.

Я включила персональник и честно пыталась одолеть хотя бы первые пол-сотни страниц "Общего тензорного счисления", но уже на семнадцатой завязла в какой-то мудрёной формуле. Я до того погрузилась в работу, что напрочь забыла, где нахожусь, и долго пялилась в экран поисковика, который сообщал, что соединение с Графонетом отсутствует. Только потом вспомнила, что на Цитрее не то что Графонета или Меганета, даже внутреннего Интернета – и того нет. В полной галактической энциклопедии необходимые вопросы были приведены в самом общем виде. Пришлось во всём разбираться самой.

Больше до вечера ничего интересного так и не произошло. Сначала я готовила уроки, потом пришёл Мишутка и принялся что-то паять, два раза выбивало пробки, причём каждый раз он утверждал, что он тут не при чём. В конце концов мы сели ужинать.

– Зайди ко мне! – Коротко бросил мне Виктор Иванович, когда мы поднялись из-за стола.

На второй этаж мы поднялись вместе.

– Тебе письмо пришло, – сказал он, открывая дверь и не глядя в мою сторону. – Шустрым твоя Бегемотик оказался.

– Откуда вы знаете? – Растерялась я. – У меня же там пароль… И у Бегемота… тоже…

Виктор Иванович окинул меня сочувственным взглядом. Так бы я, наверное, смотрела на клиента психиатрической клиники, который на полном серьёзе убеждён, что он – Наполеон.

– Ты меня за идиота считаешь? Пароль… Тоже мне… Сластёна…

Лицо у меня вспыхнуло так сильно, что, казалось, кончики ушей вот-вот воспламенятся.

Я бы с удовольствием объяснила ему, что чужие письма читать неприлично, но сдержалась. Что ещё оставалось делать? Я целиком и полностью зависела от его доброго расположения ко мне. Если бы он только намекнул кому-нибудь, кто я такая…

Текст послания уже был распечатан на листе бумаги, который капитан молча протянул мне.

"Бегемот – Сластёне. оставайтесь тунцом тчк мы вам перезвоним тчк. Подпись: Бегемот."

– Это ещё не всё, – хмыкну Виктор Иванович. – Вот второе письмо.

Я взяла ещё один лист.

"Бегемот – Сластёне. невероятные обстоятельства тчк повсюду пахнет нефтью тчк. Подпись: Бегемот."

– Твой папа оказался умнее тебя. По крайней мере, свои сообщения он додумался зашифровать. Ты понимаешь, что здесь написано?

Я молча покачала головой.

– Совсем? – Удивился звездолётчик.

– Совсем. "Всюду пахнет нефтью…" Ерунда какая-то!

– Мне тоже так кажется. А про "оставайтесь тунцом" – тоже не в курсе?

– Не представляю, о чём это он.

Капитан озадаченно потёр подбородок.

– Очень странно, – сказал он.

– Это точно мой папа писал?

– Ответ пришёл на созданный тобой ящик. С того самого ящика, на который писала ты. Это достаточный аргумент?

– Достаточный.

– Ответ будешь писать?

– Нет! – Прошептала я. – Можно идти?

– Иди, я тебя не держу. – Виктор Иванович проводил меня долгим взглядом. Я чувствовала этот взгляд даже тогда, когда закрыла дверь.

Итак, всё запуталось настолько, насколько вообще может запутаться.

Я решила подумать обо всём этом потом; сейчас, в конце дня, голова отказывалась соотнести между собой даже самые простые факты. До отъезда моего новоявленного брата времени более чем достаточно.

Войдя в свою комнату, я протопала мимо сосредоточенно работавшего Мишутки, который меня вроде бы даже не заметил, оглядела свою половину комнаты, выбирая, где можно было бы примоститься, потом уселась на подоконник. Нет, что бы там мне ни говорили, а это – самое уютное в этом доме место. Если бы можно было, то я бы даже спала тут, благо, площади хватит с избытком, даже двум таким как я.

На улице уже сильно стемнело, но ни одна из двух лун ещё не взошла. Над горизонтом виднелось небольшое зарево, судя по его свету показываться собралась большая, голубого цвета.

Сидя на подоконнике, я чуть не уснула, и очнулась только тогда, когда в глубине сада краем глаза заметила какое-то непонятное движение. Я обернулась и успела заметить тень, которая прошмыгнула между низенькими кустами почти под моими окнами, потом появилась на асфальтовой дорожке, быстро прошмыгнула через неё и скрылась за углом сарайчика. Это был явно человек, только вот какой-то непропорционально маленький. Я сразу подумала о рыжиках. Хоть я Мишутку знаю всего второй день, но больше чем уверена, что он вот так вот бегать не будет. С другой стороны, рыжикам-то что ночью в саду делать?

На цыпочках я прошла через Мишуткину половину, только когда добралась до двери, осмелилась взглянуть на его постель и очень удивилась, увидев, что мальчика нет. Значит, в окне я всё-таки видела его?

Я спустилась на первый этаж. Из-под неплотно прикрытой двери кухни пробивался свет, я заглянула в щель. Одна из девушек, не Натали, а другая, сидела за столом и читала книгу, весьма вольготно устроив на столе длинные ноги в узких джинсах. Мне стало неловко, и я поспешно отошла. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь из взрослых застал меня подглядыванием.

Дверь на улицу оказалась открытой, чего я совсем не ожидала; мне казалось, что на ночь она должна была запираться на все замки.

Холодный воздух заставил поёжиться. Я сделала несколько шагов вперёд, хотела крикнуть "Кто здесь?!", но вовремя остановилась. Вместо этого метнулась в кусты, и, стараясь двигаться как можно тише, тихонько пошла к тому месту, где из окна заметила тень.

Бродить по ночному саду – не самое романтичное занятие. Это я поняла в первую же минуту, как только сделала самое идиотское из того, что только можно было сделать в моей ситуации: наступила на грабли. Мне удалось промолчать, но то, что я подумала, потирая рукой лоб, навряд ли можно было отыскать даже в самых больших словарях русского литературного языка. Потом я попала ногой, обутой в тряпочный тапочек, в какую-то канаву, и чуть не утопила его, наконец, поняла, что пора возвращаться. Оказалось, что окна в сад смотреть куда приятнее, чем бродить по этому самому саду в полной темноте.

И только я так решила, как неподалёку от меня послышался громкий шёпот.

– Я тебя другую лопату сказала принести, а ты принёс эту!

– Какую – другую?

– Я не знаю, как её зовут! Чтобы острая была на конце, а не закруглённая!

– Так бы и сказала, что штыковую!

Я потихоньку выглянула из своего укрытия. Так и есть – рыжики. Августа, измученная, с головы до ног перемазанная землёй, пыталась управиться с тяжёлой лопатой, которая была чуть ли не больше её самой. Фердинанд – такой же грязный, не было даже видно, где заканчиваются шорты и начинаются ноги, и измученный, словно негр на плантации в конце рабочего дня. Он как раз убрёл за новой лопатой.

Даже не рискну описывать, насколько я была удивлена тем, что здесь происходит. Садово-огородные работы исключаются однозначно. Какими бы шалунами не были эти малыши, ни одному взрослому не придёт в голову в качестве наказания заставлять их работать по ночам. Значит они что-то делают сами для себя. Что?

Испугать этих сорванцов, что ли? Искушение было велико, но я тут же отмела эту мысль. Антураж слишком располагает к испугу, если ещё и я сделаю что-нибудь не так, эта рыженькая малышка вполне может остаться заикой до конца своих дней. Постоянно жить с осознанием того, что какому-то человеку причинил зло, которое исправить уже нельзя – это не для меня. Поэтому из-за чисто эгоистических соображений мне пришлось похоронить свою идею и начать искать новые.

В конце концов, я решила украсть лопату. Это оказалось просто. Через минуту возни с тяжёлым грунтом девочка, утомившись, уселась на пригорке.

– Федька! – Тихонько позвала она, повернувшись ко мне спиной. Я схватила лопату, положила её себе на плечо и тихонько пошла прочь. Спрятав её в той самой канаве, куда провалилась по дороге сюда, я вернулась к ребятам. К этому времени Фердинанд уже вернулся обратно, отдал принесённую лопату сестрёнке, принялся искать вторую.

– Я её сюда вот положила! – Оправдывалась девочка.

– Из-за тебя мы никаких сокровищ не найдём! – Начал громко шептать Фердинанд. – Вечно ты что-нибудь теряешь!

– А ты опрокидываешь!

– Сам ты опрокидываешь!

Пока они переругивались между собой, я спрятала и вторую лопату.

Когда я вернулась во второй раз, ребята озадаченно смотрели друг на друга.

– Это ты спрятал! – Неуверенно обвинила брата Августа. – И первую, и вторую. Особенно вторую.

– Зачем мне её прятать, если я её сам принёс? Тем более, я всё это время с тобой был.

– Что же она тогда, сама ушла?

– Может я её не приносил?

– Приносил, я видела, – голос Августы начал дрожать.

– Пойдём посмотрим в сарае!

– Пойдём!

Перешёптываясь, совсем уже напуганные и присмиревшие, они ушли.

Я положила лопаты туда, откуда их взяла, на самое видное место, не стала дожидаться, чем всё это закончится, и вернулась домой.

Если бы у меня было настроение, я могла бы ещё не то устроить. Из самых добрых побуждений, кстати. Согласитесь, насколько скучно сначала нарисовать карту с сокровищами, а потом по ней же всю следующую ночь эти самые сокровища искать. Никакой интриги. А тут сплошное веселье: лопаты сначала пропадают, потом сами собой появляются. Самый настоящий пиратский роман!

Когда я добралась до своей комнаты, Мишутка раздетый по пояс сидел на постели, внимательно рассматривая какой-то механизм. Увидев меня, он застеснялся, набросил на себя одеяло.

– Я думал, ты уже спишь, – сказал он.

– Решила прогуляться, – объяснила я. – Там рыжики сокровища ищут в саду.

– В нашем? – Уточнил мальчик. – Откуда там сокровища?

– У них карта есть.

– А ты откуда знаешь.

– Подсмотрела.

– А карта настоящая?

– Настоящее не бывает! – Изнасиловала я прилагательное.

– Старая? – Всё ещё не верил Мишутка.

– Старая. Сегодня после обеда нарисовали.

И тут в темноте за окном раздался тонкий визг, потом – ещё и ещё. Наконец послышался топот. Никогда бы не подумала, что два маленьких ребятёнка могут так громко бежать.

"Лопаты нашли", – поняла я.

– Чего это с рыжиками? – Удивился Мишутка.

– Испугались чего-то, – равнодушно отозвалась я. – Моя память тебе ещё нужна?

– Прямо сейчас?

– Я дневник попишу.

– Ладно, на, – Мишель вытащил из кармана аккуратно завёрнутую в какую-то тряпочку карту и протянул мне. Эта тряпочка меня особенно умилила.

– Ладно, спокойной ночи!

– Ага.

Я не могла не заметить напоследок:

– Я думала, ты в свитере спишь.

– Зачем мне в свитере спать? – Удивился мальчик.

– А тебе не холодно, что у меня окно всегда открыто?

– Не очень.

– Тогда ладно.

С картой памяти ничего не случилось, что меня здорово порадовало. Мой персональник без труда открыл все сохранённые на ней файлы и каталоги.

На столе лежал говорящий робот – подарок Мишутки, о котором я напрочь успела забыть.

Я нажала кнопку.

– Привет!

– Вежливость – это искусственно созданное хорошее настроение, – не раздумывая отозвался ящик.

– А теперь кого ты цитируешь?

– Томаса Джефферсона.

– Кто такой?

– Американский политический деятель, третий президент США.

– У тебя богатая база знаний.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Ещё хочешь со мной поболтать?

– Всякое желание есть зачаток новой скорби.

– Понятно. Давай я тебя переименую.

– Никогда не давай имени живому существу, которое ты не собираешься держать у себя или которое ты собираешься съесть.

– Есть я тебя в любом случае не собираюсь. А держать у себя… Куда же я теперь денусь. А звать я тебя буду теперь, – я задумалась, – Советником. Не-е, это длинно. Совёнком.

– Совет – самая мелкая монета из тех, что имеются в обращении.

– Значит, ты не против?

– Мало пойти против всех, надо еще знать куда.

Я выключила Совёнка. Забавный всё-таки получился у Мишутки персонаж. Куда лучше, чем развлекательные блоки для общения на моей родной планете.

Около получаса я надиктовывала дневник, потом нас позвали на ужин. За столом рыжики сидели непривычно притихшие, только изредка перешёптывались между собой. Я, дабы услышать комментарии на недавние события, специально уселась рядом с Фердинандом, но не смогла услышать ничего интересного.

Вечер закончился достойным для этого дома образом. Когда я уже начала засыпать, Мишутка со своего места громко осведомился:

– К тебе можно?

– Я сплю!

– Полька, это же я!

У меня даже не хватило сил возмутиться. Ни тем, что Мишель меня так назвал, ни тем, что он после этих слов ввалился на мою половину и плюхнулся ко мне на кровать с таким невозмутимым видом, словно и эта часть комнаты, и кровать были, по меньшей мере, его собственные.

– У меня кое-что получилось!

– Давай завтра, а?

– Дай мне ещё раз память,а?

Дневник я закончила диктовать несколько минут назад, и карта памяти мне уже была не нужна, но я решила быть принципиальной.

– Спать! – Сказала я таким ледяным голосом, что мальчик не нашёлся, что можно ответить, и молча ретировался.

 

ГЛАВА 40

За три дня, которые Полина жила в новом доме, она сильно изменилась и теперь уже ничем не отличалась от обычной деревенской пацанки. Мишутка всё не мог поверить, что вот эта девчонка, чистящая картошку на скамейке для дойки коровы, с ободранными коленками, в цветастом фартуке и бесформенной косынке, – эта и есть та самая холёная "столичная барышня", которая даже на стул сесть не могла, предварительно не смахнув с него пыль.

Тогда она казалась ему такой же недосягаемой, как плывущие в небе облака. А потом всё образовалось, они подружились. В итоге Полина Германовна оказалась самой обычной девочкой, излишне, правда, амбициозной и эгоистичной, любила прихвастнуть, но что поделать, слишком уж высокое положение у неё занимал папа, чтобы дочка имела мягкий и податливый характер.

Мишутка никогда не страдал излишней болтливостью, однако чего ему стоило никому, даже самым близким друзьям даже словом не обмолвиться, кто такая Полина на самом деле! Одного только факта, что она с Земли сразу бы сделало её местной достопримечательностью; у здешних ребят совсем мало развлечений. А если бы кто-нибудь хотя бы краешком уха услыхал, что она – дочь земного Сенатора – тут бы началось такое!..

Полина незаметно для себя втянулась в жизнь маленького провинциального городка на окраинной планете Федерации. Теперь она без всяких посторонних эмоций исполняла нехитрые кухонные обязанности, чистила картошку, ещё какие-то овощи, напоминающие свеклу, только зелёные и очень твёрдые. Купалась в речке, которая, несмотря на небольшую ширину, оказалась довольно глубокой. Сдружилась со всеми детьми в округе – (правда, не нашла никого, с кем можно было бы завести более тесное, как с Мишуткой, знакомство). В свободное время позировала для дяди Фреда, который заставлял её закручиваться с головы до ног в какую-то простыню, и усаживал в кресло, и по форме и по размерам напоминающее трон.

Она сама могла бы позавидовать своему образу жизни, если бы не одно "но". С Земли после странного папиного послания не было никаких новостей. А те, которые доходили до неё через третьи – пятые – десятые руки, совсем не обнадёживали. К Виктору Ивановичу она заходить боялась, а за обедом – единственное время, когда они "пересекались", боялась поднять глаза от тарелки, чтобы не встретиться с ним взглядом.

И ещё, неумолимо приближалось время отъезда Мишутки, а девочка всё не могла решить, оставаться ли ей здесь или уезжать вместе с ним. С одной стороны, чем здесь плохо? К ней все привыкли, никто ни о чём не спрашивал (на редкость нелюбопытная публика), да и она уже "вписалась" в здешний коллектив. С другой стороны, единственным, с кем она сошлась – это был Мишутка, который проводил с ней всё своё свободное время. Как она будет тут без него, девочка не очень представляла. Хотя, нет, был ещё Серж, с которым она успела познакомиться на второй день пребывания на Цитрее…

В окно кто-то бросил камешек, и, так как оно было открыто, камешек упал на пол. От этого звука Полина проснулась.

Она долго не могла понять, что случилось. Ей снился дом. Ещё минуту назад она играла с отцом в какую-то замысловатую игру. Было очень обидно, потому что смысла игры она не понимала. А от того, что отец постоянно выигрывал, становилось ещё обиднее и выиграть хотелось в стократ сильнее.

Открыв глаза и увидев потолок, девочка долго лежала, не двигаясь и пытаясь сообразить, где находится.

Ещё один камешек упал на пол. Полина очнулась от странного оцепенения, вскочила с постели, как есть – в пижаме – подбежала к окну.

На улице, прикрывая глаза от низкого восходного солнца, стоял Серж.

– Ты чего, офонарел, кирпичами в окна швыряться?!

От неожиданности мальчик сделал шаг назад, хотя его собеседница находилась этажом выше.

– А где Мишель? – Запинаясь, спросил он.

– Тебе он зачем?

– По делу.

– По де-елу? – Она скопировала интонации Виктора Ивановича, потом взглянула на браслет мобильника, который теперь использовался лишь в качестве часов. – По делу в половине восьмого не приходят.

– А когда приходят?

– Как минимум, после завтрака.

– Почему?

– По земле!

– А во сколько у вас завтрак?

– До обеда!

Она захлопнула окно, нырнула под одеяло, даже укрылась им с головой, но спать уже расхотелось. Девочка поворочалась с боку на бок, потом принялась одеваться, что-то недовольно бурча себе под нос. До сих пор в её жизни был только один человек противоположного пола, который осмеливался её будить – её отец. Теперь вот еще и этот…

Хотя, с другой стороны, Полина была вынуждена себе признаться, что Сергей – как приятель, конечно, – парень очень даже ничего. Вначале ей не очень понравилась его внешность, показалось, что он некрасивый, потом она привыкла, и к его веснушкам, и к передним зубам словно у мультяшного кролика, и даже к тому, что мальчик относился к ней как к обычной девчонке, мог поспорить с ней, посмеяться, если она что-то делала не так (не обидно, а так, что ей и самой становилось смешно), и вообще, таких друзей у Полины ещё никогда не было. Даже Мишель – и тот – нормальный в общем-то парень (в чём-то даже умнее своих сверстников), несмотря на их постоянное общение, не забывал о том, что Полина – дочка Сенатора. Вряд ли он понимал в достаточной степени, что значит этот факт, тем не менее, относился он к своей подруге с некоторой настороженностью. Полине было не до решения всяких психологических этюдов, поэтому она особенно не задумывалась, из-за чего это происходит, из-за положения её папы или из-за природной робости самого мальчика. Для Сергея же она была самой обычной девчонкой, которых сотни и тысячи.

– К тебе можно?

Кстати, вот он – Мишутка, лёгок на помине. Голова из-за шторы торчит, словно кочан огородной капусты из земли.

"Интересными категориями я стала оперировать, – хмыкнула про себя Полина. – Это надо же: кочан капусты вспомнила. А три дня назад я даже не представляла, какой величины может быть эта самая капуста, хотя бы больше или меньше кулака"

– Валяй, заходи! А в следующий раз, спрашивать нужно прежде чем просовываешь голову. Вдруг я тут голая сижу?

– Не, если бы голая, – смутился мальчик, – я бы сразу увидел.

– В том-то и дело!

Мишель сделал несколько шагов, остановился, ухитрился дотянуться до стула, пододвинул его к себе, сел.

– Как спалось? – Осторожно поинтересовался он.

– Ой-ой-ой какие мы культурные. Фильмов, наверное, насмотрелся?

– Почему – фильмов?

– А там всегда все спрашивают друг у друга "как спалось, как спалось", словно их в самом деле это интересует… Впрочем, какие там фильмы, у вас же Интернета нет! Наверное, вы в театры ходите? – Предположила девочка. – В кинотеатры, – тут поправилась она, явно гордясь тем, какие необычные слова она знает.

– При чём тут фильмы – и Интернет? – Не понял Мишель. – Мы по телевизору фильмы смотрим.

– По телевизору? – В свою очередь изумилась Полина. – Эта такая штука, – она показала руками, – как компьютер, только большая и квадратная?

– Да.

– А можно я посмотрю? – Загорелась девочка. – Я такое только в музеях видела. У нас визоры виртуальные, в Сети, – пояснила она. – Выходишь в Интернет, надеваешь шлем – и смотри всё что хочешь. Нужно только название передачи набрать, фильма или чего ты там хочешь посмотреть, а телеканал сам всё отыщет и покажет, когда тебе это удобно. В прямом эфире у нас только новости смотрят и то не всегда.

– Вот здорово! Тогда наш телевизор тебе точно не понравится. У нас только два канала – первый и восьмой – и показывают там , что они хотят и во сколько они хотят. Самые хорошие фильмы ночью идут, когда меня спать посылают, – плаксиво пожаловался он. – А рекламы столько, что иногда и смотреть ничего не хочется.

Пока она брели по коридорам, Мишель продолжал поносить на чём свет стоит местное телевидение.

– Не понимаю, – наконец, не выдержала Полина, – если бы ты много лет прожил на благоустроенной планете, а потом попал бы в такой вот медвежий угол – то вполне мог бы возмущаться здешними порядками. Но ведь ты родился здесь и никуда дальше соседней деревни не выезжал – чего ты так кипятишься?

– Увидишь! – Пообещал мальчик.

И Полина действительно увидела. Во-первых, её очень разочаровал внешний вид самого телевизора. Деревянный ящик с зеленоватым стеклянным экраном в торце – ничего особенного.

Чем-то похож на визоэкраны, которые ставят в каютах звездолётов.

– А как он включается?

Мишель щёлкнул крохотным рубильником на передней панели.

Через пол-минуты из динамика раздался взрыв хохота.

– Я спросил у капитана, куда мы летим. Он сказал, что после скачка напряжения автопилот поменял курс и теперь мы зачем-то направляемся в другую часть галактики.

Ещё один взрыв хохота.

Появилась студия, наполненная людьми. Юморист на эстраде поправил громадную оранжевую бабочку на шее.

– Я, конечно, попытался объяснить, что у нас – пассажирский корабль и он должен лететь назначенным курсом. Капитан попросил меня вычислить, сколько будет 36 в 38-й степени. Я задумался. А компьютер, сказал он, на это вычисление потратит доли секунды, поэтому не думайте, что вы умнее компьютера. Куда автопилот ведёт корабль – туда мы и должны лететь – и никак иначе.

Камера снова показала крупным планом лица хохочущих зрителей.

– Переключи! – Потребовала Полина.

Мальчик вдавил в корпус телевизора выразительную чёрную кнопку.

– …лучший в мире шампунь! – Флакон причудливой формы на экране сменился аккуратной пластиковой коробочкой. – Прокладки "Суперстандарт", – произнёс проникновенный голос за кадром, – ваш надёжный помощник в критические дни…

Девочка побагровела, поспешно нажала следующую кнопку, потом третью, четвёртую…

– Почему больше ничего нет? – Спросила она, избегая смотреть на собеседника.

– Я же сказал, что у нас только две программы – первая и восьмая.

– А остальные куда делись?

– Они в городе показывают, а до нас не дотягивают, мощности передатчика не хватает, – компетентно пояснил Мишель. – Правда, пятый канал иногда включается, но это только когда погода хорошая.

Обратно в комнату возвращались в полном молчании.

– Я немножко позанимаюсь, – сказала Полина, очутившись на своей половине.

– Завтракать не будешь?

– Потом.

– Я могу прямо сюда принести, если ты хочешь.

– Я же сказала: не хочу, ты что – туп… – Полина осеклась. – Ладно, принеси. Кружку чая и сухарик какой-нибудь.

О сухариках Мишель имел самое извращенное представление, потому что притащил вафли, печенье, два вида пряников и какие-то булочки – и всё это на подносе!

– Ты, наверное, хочешь, чтобы я стала толстая и некрасивая, да?

– Почему? Я просто не знал, чего именно ты захочешь.

– Я же сказала: сухарика. Одному. Одну. То есть, одного. Тьфу ты, совсем запуталась! Я имею в виду – один. Может я на диете сижу. Может я худею.

– Куда тебе худеть, ты и так как стойка от микрофона!

– Это что-то тоненькое, да?

– Да.

– Будем считать, что это комплимент. Спасибо.

– Пожалуйста.

Полина склонилась над персональником, поставив рядом чай и тарелку с печеньем.

Мишель сидел в стороне. Так прошло десять, двадцать минут, полчаса.

– Что ты читаешь? – Наконец не выдержал он.

– Молодец, терпеливый. Долго ждал, прежде чем спросить. Только тебе это всё равно не будет интересно.

– А всё-таки?

Полина посмотрела на обложку перед тем как ответить.

– "Основы статистического анализа замкнутых экономических систем".

– И тебе это интересно?

– Не очень, – честно призналась девочка. – Тут столько воды налито, что любой в уныние придёт. Вот скажи, как тебе эта фраза: "В бухгалтерском балансе коммерческого предприятия значение активного акционерного капитала указывается по его номинальной фактической стоимости"? Не лучше ли написать, что "В балансе акционерный капитал указывается по номинальной стоимости"? И проще, и понятнее. Мишель несмело улыбнулся.

– Я и по твоему… не совсем понимаю… всё по отдельности – понятно, а вот вместе – как-то не очень… Вот…

Полина кивнула с таким удовлетворением, будто именно это и ожидала услышать.

– И тебе такое задают на дом?

Девочка пожала плечами:

– В том-то и дело. Я не совсем точно помню, что мы проходим в этом месяце. Приходится вспоминать по одному вопросу… Просила же Бахмурову распечатать, а она всё тянула до последнего, вот и дотянулась!

– Опять ты про неё заговорила. Это, наверное, твоя лучшая подружка?

– Мы с ней в одной комнате живём.

– А почему ты её всегда по фамилии зовёшь?

– Маленькая ещё, чтобы по имени-отчеству звали. Её все по фамилии зовут. Умная слишком, – буркнула девочка.

– Такая же умная, как ты?

Полина улыбнулась:

– Мы пока ещё не определились. Вот весовые категории у нас совпадают. В смысле, интеллектуальные.

– А давай погуляем, когда ты закончишь?

– Погуляем? – Скривилась девочка. – Ты меня, конечно, извини, Мишенька, но Жарденроз не располагает к прогулкам. Здесь нет ничего такого, на что можно было бы полюбоваться. Вчера я это поняла. Если только для того, чтобы поболтать – это можно.

– Тогда сходим куда-нибудь?

– Куда?

– Не знаю. На пляж, например. Погода хорошая.

– Несмотря на плюс восемнадцать и жуткий ветер? Ладно, сходим на пляж. Если больше идти некуда…

Полина снова склонилась над книгой, через минуту подняла глаза.

– Мишутка, а ты можешь на меня не смотреть?

– Почему?

– У меня от твоего взгляда уже затылок дымится. Вот ты бы, например, мог спокойно учить уроки, если бы на тебя кто-нибудь пялился?

– Не знаю, я не пробовал.

– Можешь поверить, это не самое приятное ощущение.

– Тогда что делать?

– Иди погуляй один, а я закончу и присоединюсь к тебе. Или хотя бы отвернись.

– Лучше я отвернусь.

Он даже стул поставил наоборот, и всё время просидел, повернувшись к ней спиной. Только время от времени он тяжело и громко вздыхал.

Полина украдкой нажала кнопку говорящего робота.

– Привет, – шёпотом сказала она.

– Добрый день!

Мишутка вздрогнул от звука своего голоса. Девочка улыбнулась и хотела выключить механизм, но то сообщил:

– Бездействие – преждевременная смерть.

Рука Полины остановилась в миллиметре от кнопки.

– Ты недоволен, когда я тебя выключаю?

– Недовольство – вечная движущая сила.

– Не понимаю.

– Работайте-работайте, понимание придёт потом.

Полина фыркнула и повернулась к приятелю:

– Мишутка, о чём это он?

Мальчик пожал плечами:

– Я запрограммировал его так, что пока он говорит только теми фразами, что есть в его базе данных. Потом, если ты будешь говорить с ним каждый день, два-три месяца подряд, он накопит достаточно материала и начнёт составлять свои фразы.

– Так я всё-таки не понимаю: ему нравится, когда я его выключаю или нет?

– Вряд ли. Если он ассоциирует выключение со смертью…

– Ассоциирует? – Повторила Полина. – Ты всё-таки умный, Мишутка.

– Почему? – Засмущался мальчик.

– Я больше чем уверена, что больше половины твоих сверстников даже слова такого не знают. – И захлопнула крышку персональника. – Ладно, хватит на сегодня, – решила она. – Пойдем, что ли?

– Пойдём.

Совёнок остался включенным.

Пока они шли к выходу, Мишель пытался поддержать спутницу под руку, словно девочка в любой момент могла споткнуться.

– Я вот одного не понимаю…

– Рада за тебя. Лично для меня, например, существует множество вещей, которые мне непонятны.

– А-а…

– Так чего же ты не понимаешь?

– Почему ты постоянно учишься? Неужели нельзя устроить для себя хотя бы один выходной?

– Нельзя, Мишутка. Вот ты, например, можешь не дышать?

– Минуту – могу, – похвастался мальчик. – Две, наверное. Но не больше.

– Так же и я не могу не учиться. Мне нужно, чтобы моя голова поглощала и перерабатывала информацию, иначе мне становится очень и очень плохо.

– Плохо – это как?

– Неприятно. Неуютно. Не знаю, как ещё это назвать. Всё равно что хочу дышать – и нет воздуха. А когда я узнаю что-нибудь новое, то всё становится в порядке.

– Ты очень интересная, Полина. Даже странная немножко.

– Я знаю, Мишутка, – вздохнула девочка. – Радует то, что я на Земле не одна такая.

На крыльце их встретил Серж.

– Привет!

Мишель кивнул. Полина произнесла замысловатую тираду, включающую в себя кроме приветствия замечание о хорошей погоде, вопрос о самочувствии собеседника и выражающую радость от встречи. Серж кисло улыбнулся. Он, как только выдавалась возможность, не упускал случая подтрунить над девочкой, Полина отвечала ему тем же. Кстати сказать, у неё это получалось гораздо удачней.

– Полина! – Начал мальчик, опомнившись от её предыдущего монолога. – Я вот что подумал…

– Ты, наверное, хочешь пригласить меня на пляж?

Серж удивился настолько, что целую минуту молчал, потом выдавил из себя:

– А как ты догадалась?

Полина расхохоталась в полный голос. Здешние кавалеры были на редкость однообразны. Пожалуй, пройдёт ещё день-два, подумала она, и, она как Бахмурова, сможет отвечать на все вопросы ещё до того, как их ей зададут.

– Полька, ты чего? – Удивился Мишель.

– Сколько раз тебе говорить, не называй меня так! – Сквозь смех едва могла сказать девочка.

– Ладно, не буду.

Отсмеявшись, она кивнула:

– Ладно, идёмте. Тоже мне… кавалеры.

Последнюю фразу Полина произнесла очень тихо, но её всё равно все услышали.

Мальчики не очень дружелюбно взглянули друга на друга, однако этим дело и ограничилось. Полина порадовалась, что у Мишутки хватило интеллекта не брякнуть, что он первый с ней познакомился. Хорош бы оказался братик!

 

ГЛАВА 41

Шли молча. Отводили руками в сторону низко висящие ветви, обходили какие-то колючие кусты, умудрились даже забрести в крохотное болотце.

Лембэкс была крохотной речушкой, один берег которой крутой и высокий – густо порос лесом, другой – пологий, песчаный и кое-где болотистый назывался пляжем (на всём его протяжении).

Мальчишки тут же принялись бегать друг за другом и швыряться песком.

Полина снисходительно наблюдала за ними, закрываясь рукой от солнца, потом ей это надоело, она обхватила руками колени, бездумно уставилась на воду, коричневую под ярким солнечным светом – и вдруг её словно током пронзило. Она вспомнила, как точно так же сидела на берегу Средиземного моря, точно так же смотрела куда-то вдаль. Когда это было? Здесь она – три дня… нет – четыре. (Вот время-то летит!) И шесть дней в пути. Десять дней назад. Полторы недели. А кажется. что прошло лет пять, не меньше, столько всего успело произойти.

Серж и Мишутка, запыхавшиеся, чем-то донельзя довольные, плюхнулись по обе стороны от неё.

– А ты чего тут сидишь? – Спросил Серж.

– Жду, когда вы меня развлекать начнёте, – кротко ответила девочка. – Пригласили меня сюда – а сами умчались как антилопы-гну.

– Какие антиопы? – Не понял Мишутка.

– "Гну". Есть такой подвид антилоп в Африке. Бегают как молоденькие. На козлов очень похожи, – с чувством сказала она. И только произнеся эти слова, прикусила язык. Она не хотела обижать мальчиков, тем более, антилопы Полине на самом деле всегда напоминали козлов – только были более упитанными, да и рога у них росли не в пример мощнее.

– На козлов – это плохо, – осторожно заметил Серж.

– Ага, – поддакнул Мишель.

– А давай я тебе новый анекдот расскажу!

Серж всегда старался казаться более находчивым, чем окружающие его люди, тем, что при каждом удобном случае он предлагал анекдот.

– Не надо. Знаю я твои анекдоты. Их ещё неандертальцы в своих пещерах, греясь вокруг костров, рассказывали друг другу.

– На самом деле новый анекдот, – заканючил Сергей. – Только что услышал.

– Ладно, – смилостивилась девочка. – Валяй!

Серж с энтузиазмом оглядел присутствующих.

– Короче так, – начал он. – Летит один мужик в звездолёте. И вот в электронной защите происходит какой-то пробой и автопилот у них начинает глючить. Звездолёт поворачивает совсем в другую сторону…

– Это про тридцать шесть в тридцать восьмой степени, что ли? – Не совсем вежливо перебила его Полина.

Тот вытаращил глаза:

– Откуда ты…?!

– Всё ясно, – вздохнула девочка. – Давайте лучше сыграем, кто первый на тот берег сплавает; у вас это немножко лучше получится. Может быть.

Сплавали раз пятнадцать. Мальчишки всегда побеждали, но кто бы знал, с каким трудом им это давалось. Главным стимулом было осознание того, каково им будет, если они не смогут перегнать самую обычную девчонку – их ровесницу.

Выиграли они и на этот раз. Полина выбралась на берег самой последней.

– Да ну вас! – Обиделась она, прыгая на одной ноге и вытряхивая воду из уха. – Вообще никакого такта! Победили слабую девочку – и рады как слоны. Нет чтобы по джентльменски поддаться…

– А почему как слоны? – Осторожно поинтересовался Серж.

– Слышал, как слоны дудят, когда возбуждены? Вот, у вас сейчас такие лица, что, если бы у вас были хоботы – дудели бы, не переставая.

– Давайте ещё раз сплаваем! – Вскочил Мишель.

– Давайте! – Кивнула Полина.

На сей раз она пришла первой. Она уже успела попрыгать по песку, вытряхивая воду из ушей, а ребята только подплывали к берегу.

– Вот теперь – спасибо! – Сказала она. – С вами прямо приятно становится общаться.

Они лежали в ряд, подставив тела по-осенне бледному солнцу.

– А теперь я буду учить вас вести светскую беседу, – объявила Полина. – Специально для тебя, Серёжа, запомни, а если нечем – запиши: рассказывать даме анекдоты и всякие смешные истории – это очень плохой тон. Исключением являются только случаи из собственной жизни, да и то, если дама с тобой очень хорошо знакома.

– А о чём тогда говорить, – спросил Мишель, – с незнакомыми… этими, как их… дамами?

– А вы подумайте, – сказала Полина.

– Я не знаю, – ответил Серж.

– Господи, с кем я связалась! – Надула губы девочка. – Комплименты нужно дамам говорить, чего тут может быть непонятного? Вот, например, сказал бы кто-нибудь из вас, что у меня красивые глаза – знаете, насколько лучше я бы стала к нему относится?

– У тебя глаза красивые! – Тут же вскочил Мишель. – И… ноги.

– Мал ты ещё про ноги говорить! – Лениво возразила со своего места девочка, – хотя…, – она подняла ногу, рассмотрела её очертания на фоне светлого неба, аккуратно опустила обратно. – Ладно, принимается. А ты что мне скажешь, Серёжа?

– У тебя уши красивые! – Брякнул Серж.

Полинины брови взлетели вверх:

– Что – правда? – Изумилась она и даже потрогала их. – Никогда не замечала!

– Красивые-красивые! – Подтвердил он. – И ещё, у тебя… это…

– Ну же! Неужели во мне нет больше ничего такого, что можно было бы похвалить?

– Ты вся красивая! – Наконец выдохнул мальчик.

Полина заулыбалась.

– Вот, Мишутка, учись, – менторским тоном сказала она, продолжая смотреть в безоблачное небо, – как комплименты нужно говорить. Я ВСЯ красивая – понял? А то: ноги красивые. Ну и что с того? А если я ногу сломаю – то всё, я сразу стану безобразной как смертный грех? Ил глаз выколю (не приведи, конечно, Господь!)?

– Прости, Полина, – смиренно сказал Мишель. – Просто я не знал, что можно вот так вт сказать, что ты вся красивая, а то я бы…

Полина расхохоталась. Это было очень хорошо: раскинувшись, лежать на песке, словно обнимая весь мир, смотреть в бесконечную глубину неба и смеяться.

Домой возвратились к вечеру. По дороге успели подурачиться и побегать друг за другом, поэтому в своей комнате появились взмыленные и запыхавшиеся, словно грузчики, разгрузившие фуру, полную пианино.

Полина сразу уселась за персональник, открыла архив новостей и принялась просматривать заголовки новостей, через минуту ткнула в клавишу отмены.

– Не могу так больше! – Пожаловалась она. – Я уже три дня читаю одно и то же, и каждый раз написано – самые последние новости. Мишутка, как ты думаешь, если я сейчас к Виктору Ивановичу зайду, он не сильно обидится?

– Заходи. Он вроде тебя любит.

– С чего ты взял?

– Он на тебя ни разу ни ругался.

– А что, разве он любит поскандалить?

Мальчик покачал головой:

– Скандалить не любит, но чуть что – сразу начинает орать. А с тех пор, как ты тут появилась – как отрезало.

– Думаешь, это из-за меня?

Мишутка посмотрел на довольное лицо своей подруги и кивнул:

– Конечно!

– А ты ничего нового про папу не слышал?

– Сначала его арестовали, а потом он сбежал.

– И всё?

– И всё.

– Это и я знаю, – вздохнула девочка.

– Откуда у твоего папы столько денег, так и не выяснили.

– Ага, как же! Выяснят они чего-то, жди!

Мишутка удивился.

Девочка несколько секунд помолчала, формулируя следующую.

– Мой папа занимает достаточно высокий пост, – осторожно начала она. – Причём настолько высокий, что количество его врагов превышает всякие разумные пределы. И все как один – люди с очень большим влиянием…

Полина уже рассказывала мальчику свою историю. Несколько дней назад она ещё недостаточно хорошо знала своего новоявленного брата, и повествование содержало большое количество разнообразных купюр всех форм и размеров. Теперь же Полина рассказала всё без утайки.

– И что твой папа? – Осведомился Мишель в конце.

Полина пожала плечами.

– Вот, как видишь, отправил меня сюда и сам пытается во всём разобраться.

– Ты, оказывается, тоже…, – мальчик не договорил. Полина поняла, что он вспомнил их первый разговор и понял ту насмешку, с которой были произнесены слова, что его папа – шишка.

– Что – тоже? – Тихо спросила Полина. – Я бы, например, многое отдала, чтобы мой папка был самым обычным, как все вокруг. Если не Сенатором, то Навигатором каким-нибудь. Или, хотя бы, таким, как у тебя, чтобы днём ходил на работу, и каждый вечер приходил домой – и дело с концом. Без всяких этих выкрутасов. А то живём как в дежурке скорой помощи, чуть где что случилось – и адью. А через неделю приезжает – весь худой, бледный, какую-нибудь безделушку подарит – и опять на месяц пропадает. Хорошо ещё, что часто меня с собой брать начал, когда я выросла… Думаешь, так лучше?

– А как же ты одна живешь?

– Я в этом году в "Штуке" учусь, и домой буду только на выходные приезжать. И то вряд ли. А уж в школе у меня развлечений достаточно – по этому поводу можешь не переживать.

– Я и не переживаю, просто… жалко тебя немножко.

– Жалеешь меня, значит? – Подытожила Полина. – Извини меня, конечно, Мишутка, но мне от твоей жалости не тепло не холодно. Так что занимайся жалостью сам по себе, чтобы я не знала. А то я теперь об этом знаю и у меня есть лишний повод расстраиваться. Ты этого хочешь?

– Знаешь, Полиночка, – решился мальчик, – я все сделаю, чтобы тебе было хорошо, честное слово. Пока ты будешь со мной, у тебя всё будет в порядке! Поехали ко мне домой, а? Я буду о тебе заботиться, обещаю!

Полине оставалось только вздохнуть, что она и сделала. Если общающиеся с ней люди начинали сентиментальничать, то она, как правило, обрывала их разглагольствования несколькими резкими фразами, которые действовали словно ушат холодной воды за шиворот. Сказать сейчас что-нибудь резкое Мишутке – это будет то же самое, что ударить улыбающегося младенца.

– Ты придумал, что будешь говорить своим родителям? – Спросила она после короткой паузы.

– Что-нибудь придумаю. Что ты моя подруга, например, и просто приехала погостить.

– Твои родители СЮДА приедут? – Полина сделала ударение на предпоследнем слове.

– Папа приедет. Забирать меня.

– А если он поговорит с тетей Анфисой – тогда что?

Мальчик задумался.

– Да, это проблема. Надо как-то выкрутиться.

– Вот и подумай, как выкрутиться. Пять дней уже осталось.

– Четыре, – поправил её Мишель.

– Как время-то летит!

 

ГЛАВА 42

Виктора Ивановича в комнате не оказалось. Двойняшек усадили за уроки. Без них в доме сразу становилось скучно. Полина побродила по большим пустынным комнатам, вышла в сад, вскоре вернулась обратно. Чтобы хоть как-то протянуть время до ужина пришла на кухню и сама вызвалась почистить хоть какие-нибудь овощи.

– Молодец, Полиночка, хозяйственная! – Похвалила девочку тётя Анфиса, её широкое доброе лицо расплылось в улыбке. – У нас завтра праздник, нужно будет готовить салаты, так что понадобится много овощей. Твоя помощь очень кстати.

– А что за праздник?

– День Независимости.

– Кого от кого? – Поинтересовалась девочка.

– Я не знаю, – растерялась хозяйка. – Просто, праздник такой…

– Он, случаем, не двенадцать лет назад появился?

– Да, – глаза тёти Анфисы расширились, – а откуда ты знаешь?

– Догадалась. Я умная. Ладно, давайте, что там Вам нужно чистить. А вам совет на будущее: прежде чем отмечать праздник, нужно хоть примерно представлять, откуда он появился. Даже первобытные люди, когда плясали вокруг костров, знали, почему они пляшут. А вы пляшете – и не понимаете, по какому поводу. Согласитесь, тётя Анфиса, не очень логично, правда?

Тётя Анфиса побагровела и ушла. Через несколько минут появилась, молча поставила перед Полиной громадный мешок с картошкой, и так же молча исчезла.

"Обиделась, что ли? – Размышляла Полина, принимаясь чистить овощи. – Я же ничего такого не сказала! Ну, подумаешь, сравнила её с дикаркой. Я разве виновата, что она в самом деле поступает не совсем умно? Ладно, если она обиделась – значит сама и виновата", – решила она с типично женской логикой.

Вскоре к ней присоединился Мишутка.

– Заставили всё это чистить, да? – Посочувствовал он. – Бедненькая!

– Никакая я не "бедненькая", я хозяйственная! – Объяснила Полина. – А чистить всё это я сама вызвалась. А то живу тут словно в доме отдыха, уже самой неловко.

Некоторое время они работали молча.

– Некачественно, – вздохнула девочка, вытащив из кастрюли с водой почищенную Мишелем картошку. – Почему всё, что ты чистишь, такое квадратное?

– У меня по другому не получается.

– Ты просто не хочешь учиться, вот у тебя и не получается. Свою первую картошку я почистила три дня назад – и сейчас у меня почему-то всё отлично выходит.

– Потому что ты умная.

– Мой интеллект тут не при чём. – Приподнявшись со скамейки, девочка оглядела кухню. – Никого нет, – сообщила она. – Мишутка, мне нужно поговорить с тобой.

– Так мы уже вроде бы разговариваем.

– Мы болтаем, а нам нужно именно поговорить, – она сделала ударение на последнем слове.

– Ладно, давай поговорим, – послушно согласился мальчик.

– У меня есть некоторая сумма денег. Вообще-то она не очень большая, я обычно оперирую куда большими суммами. Но для Цитреи я – самый настоящий миллионер. И ещё у меня имеется желание приобрести компьютер с выходом в Меганет. Каким образом это можно сделать?

– У тебя же есть компьютер!

– Но я же не могу через него выйти в сеть!

– И что? – Не понял Мишель. – Не проще ли найти подключение к Сети?

– Я об этом и говорю!

– Нет, ты говоришь о компьютере!

Полина надолго задумались. Её руки продолжали безостановочно чистить овощи.

– Я всё поняла, – наконец сказала она. – Просто у нас на Земле каждый компьютер уже включен в Сеть, и если существуют проблемы с подключением, то проще всего поменять комп.

– Нет, у нас интернет и компьютеры – это совершенно разные вещи.

– И как они соединяются?

– Модемом. Или проводом.

– Ну, проводом-то и у нас иногда персональники соединяются, когда нужно передать большой объём информации и в Сеть выходить нет возможности… Кстати, что такое модем?

– Большой объём информации, – повторил Мишель, явно впечатлённый полининой манерой изъясняться, потом удивился.- Ты что, вправду не знаешь, что такое модем?

Несколько минут ушло на выяснение этого вопроса, потом девочка решила:

– Я просто куплю модем, вот и всё!

– А ты уверена, что сможешь поставить его на свой компьютер?

– Это не компьютер, а персональник, – автоматически поправила его Полина.- Нет, не уверена. Всё-таки у меня самые последние модификации, а у вас тут позапрошлый век, если судить по технике нашей Земли.

– То-то и оно! – Глубокомысленно завершил Мишель. – Так что лучше тебе к Виктору Ивановичу бегать и выходить в Сеть там.

– Спасибочки! Общением с Виктором Ивановичем я сыта по горло. Ты ещё всего не знаешь, да я и не горю особым желанием объяснять; просто поверь на слово: чтобы выйти из ситуации с наименьшими потерями мне проще здешний комп купить. Кстати сказать, я с этого и начала.

– Он дорогой. Рублей двести стоит, не меньше.

– Я уже сказала, что деньги у меня есть! А двести рублей – это для меня вообще пол-копейки!

Глаза Мишутки завистливо сверкнули.

"Интересно, какой здесь прожиточный минимум? – Задумалась Полина. – Когда соберусь отсюда уезжать, было бы неплохо какие-нибудь денежки где-нибудь в уголку потихоньку оставить, только чтобы никто не догадался, что это я. Нужно хоть что-то хорошее этой семье сделать"

– Тогда ты не сможешь притворяться моей сестрой! – Сказал мальчик.

– Это ещё почему? – Удивилась Полина. – Что-то я потеряла нить твоих рассуждений.

– За мной тут смотрит тётя Анфиса, – объяснил Мишель. – И я всё делаю только с её разрешения.

– Неужели? – Успела вставить Полина.

– Чисто теоретически.

– Тогда ладно.

– А если ты купишь компьютер, тогда уже не сможешь притворятся моей сестрой.

– Это да, – потухла Полина. – Но только учти, когда я приеду к тебе домой, притворяться будет не перед кем. Не перед твоими же родителями!

– А что мы тогда им скажем?

– Ты ничего не придумал?

– Пока нет.

– Мне тоже пока ничего дельного в голову не приходит.

– Ты бы побыстрей думала, – заискивающе попросил Мишутка, – а то через три дня папа приедет, мне нужно как-то объяснить, что у него новая дочка появилась.

– Как всё запутано!

– Это точно.

Они замолчали, раздумывая каждый о своём.

– Кто такой Виктор Иванович? – Наконец спросила Полина. – Он чей-то родственник? Или просто знакомый?

– Не знаю.

– Как можно быть таким нелюбопытным! – Удивилась девочка. – Столько времени живёшь рядом с человеком и даже не знаешь, кто он такой. Я бы так не смогла. Он хотя бы постоянно тут живёт или временно?

– Когда я приезжал сюда в прошлые каникулы, – принялся вспоминать Мишель, – его, кажется, не было. А в позапрошлый – был.

– Не нравится он мне, – призналась Полина. – Не знаю чем, но – не нравится.

– По-моему, нормальный мужик. Только вредный – просто жуть. И порядок любит

– Это по-твоему. У тебя никакого жизненного опыта нет.

– А у тебя есть?

– У меня – есть. По крайней мере, в людях я умею разбираться куда лучше тебя. С этим, надеюсь, спорить не будешь?

– Нет, наверное… Полина, а можно я кое-что спрошу?

– Спрашивай.

– Если ты в людях умеешь разбираться, тогда скажи, какой я.

– Ты?! – Удивилась девочка. – Обычный.

– Совсем-совсем? – Огорчился Мишель. – И нет ничего такого, что тебе бы нравилось во мне? – Он чуть покраснел. – Или не нравилось?

– Ах, вот ты про что. Может быть я лучше ничего не буду говорить?

– Почему?

– Я приеду, понаговорю какой-нибудь ерунды – и уеду – а ты всю оставшуюся жизнь будешь комплексовать. Тебе это нужно?

– Как понять – комплексовать?

– Это значит, – Полина вытерла об фартук мокрую руку и поправила сбившуюся на глаза косынку, – что ты будешь думать о том, что я сказала и будешь пытаться исправиться, но у тебя это не будет получаться, потому что характер изменить сложно, но темперамент – абсолютно невозможно.

– Значит во мне темперамент плохой, да?

Глядя на искренне огорчённого друга, Полина, как это не парадоксально, едва сдерживала улыбку. Мишутка был ей очень симпатичен, за десять лет своей жизни она ещё ни с кем не чувствовала себя так легко и просто. Но больше всего ей нравилось, с какой серьёзностью он воспринимал все её слова. Никогда ещё Полине не приходилось чувствовать себя настолько значительной, даже исполняя обязанности старосты класса или командуя в "Штуке" четырьмя десятками суперов..

– У меня в школе есть один приятель, которого зовут Никитой, он – полная твоя противоположность. Стоит мне только что-нибудь ему сказать, он тут же начинает с этим спорить, я ему – слово, он мне – десять, и в конце-концов я оказываюсь полной дурой.

– И ты с ним дружишь?!

– А что делать?

– Перестать дружить.

– Зачем? Он хороший.

– Тебе, значит, нравится, когда с тобой спорят?

– Не очень.

– Тогда я тебя не понимаю.

– Я и сама себя иногда не понимаю.

Мишель задумчиво оглядел почищенную картофелину и бросил её в ведро.

– Тебе не нравится, что я с тобой никогда не спорю?

– Если одним словом, то да. Ты слишком мягкий.

– Я просто не хочу тебя чем-нибудь обидеть.

– Вряд ли у тебя это получится, даже если ты очень этого захочешь.

Это прозвучало как диагноз.

– Значит Никита тебе нравится, а я нет?

– С чего ты взял? – Удивилась Полина. – Я этого не говорила!

– Тогда как?

Девочка с преувеличенной аккуратностью почистила одну картошку, затем – вторую, третью, четвёртую, и только добравшись до пятой, слабым голосом попросила:

– Давай не будем об этом, а? Никита и в школе меня достаёт, ещё не хватало здесь о нём говорить. Его слишком много становится в моей жизни и я от этого не в восторге.

– Значит он тебе не нравится?! – Обрадовался Мишель. – Только ты первая о нём заговорила.

– Мишутка, какой же ты нудный! – Выпалив это, Полина поправилась. – Иногда. Бываешь.

Впервые в жизни она видела, чтобы человек с такой быстротой переходил от состояния веселья к полной подавленности.

– Ладно, больше не буду.

Когда вся картошка была почищена, Полина ещё раз попыталась достучаться до Виктора Ивановича. Ребята долго стояли перед дверью. Девочка боролась с желанием приложить ухо к двери, её останавливала только мысль, насколько нехорошим примером это окажется для Мишутки.

– Хватит, пойдём, – наконец, со вздохом произнесла она, – вряд ли сегодня у нас что-нибудь получится. Куда он мог исчезнуть, чёрт бы его побрал!

– Ого! – Удивился Мишель. – Ты и ругаться умеешь!

Полина смутилась.

– С вами тут не только этому научишься…

 

ГЛАВА 43

Виктора Ивановича в комнате не оказалось. Двойняшек усадили за уроки. Без них в доме сразу становилось скучно. Полина побродила по большим пустынным комнатам, вышла в сад, вскоре вернулась обратно. Чтобы хоть как-то протянуть время до ужина пришла на кухню и сама вызвалась почистить хоть какие-нибудь овощи.

– Молодец, Полиночка, хозяйственная! – Похвалила девочку тётя Анфиса, её широкое доброе лицо расплылось в улыбке. – У нас завтра праздник, нужно будет готовить салаты, так что понадобится много овощей. Твоя помощь очень кстати.

– А что за праздник?

– День Независимости.

– Кого от кого? – Поинтересовалась девочка.

– Я не знаю, – растерялась хозяйка. – Просто, праздник такой…

– Он, случаем, не двенадцать лет назад появился?

– Да, – глаза тёти Анфисы расширились, – а откуда ты знаешь?

– Догадалась. Я умная. Ладно, давайте, что там Вам нужно чистить. А вам совет на будущее: прежде чем отмечать праздник, нужно хоть примерно представлять, откуда он появился. Даже первобытные люди, когда плясали вокруг костров, знали, почему они пляшут. А вы пляшете – и не понимаете, по какому поводу. Согласитесь, тётя Анфиса, не очень логично, правда?

Тётя Анфиса побагровела и ушла. Через несколько минут появилась, молча поставила перед Полиной громадный мешок с картошкой, и так же молча исчезла.

"Обиделась, что ли? – Размышляла Полина, принимаясь чистить овощи. – Я же ничего такого не сказала! Ну, подумаешь, сравнила её с дикаркой. Я разве виновата, что она в самом деле поступает не совсем умно? Ладно, если она обиделась – значит сама и виновата", – решила она с типично женской логикой.

Вскоре к ней присоединился Мишутка.

– Заставили всё это чистить, да? – Посочувствовал он. – Бедненькая!

– Никакая я не "бедненькая", я хозяйственная! – Объяснила Полина. – А чистить всё это я сама вызвалась. А то живу тут словно в доме отдыха, уже самой неловко.

Некоторое время они работали молча.

– Некачественно, – вздохнула девочка, вытащив из кастрюли с водой почищенную Мишелем картошку. – Почему всё, что ты чистишь, такое квадратное?

– У меня по другому не получается.

– Ты просто не хочешь учиться, вот у тебя и не получается. Свою первую картошку я почистила три дня назад – и сейчас у меня почему-то всё отлично выходит.

– Потому что ты умная.

– Мой интеллект тут не при чём. – Приподнявшись со скамейки, девочка оглядела кухню. – Никого нет, – сообщила она. – Мишутка, мне нужно поговорить с тобой.

– Так мы уже вроде бы разговариваем.

– Мы болтаем, а нам нужно именно поговорить, – она сделала ударение на последнем слове.

– Ладно, давай поговорим, – послушно согласился мальчик.

– У меня есть некоторая сумма денег. Вообще-то она не очень большая, я обычно оперирую куда большими суммами. Но для Цитреи я – самый настоящий миллионер. И ещё у меня имеется желание приобрести компьютер с выходом в Меганет. Каким образом это можно сделать?

– У тебя же есть компьютер!

– Но я же не могу через него выйти в сеть!

– И что? – Не понял Мишель. – Не проще ли найти подключение к Сети?

– Я об этом и говорю!

– Нет, ты говоришь о компьютере!

Полина надолго задумались. Её руки продолжали безостановочно чистить овощи.

– Я всё поняла, – наконец сказала она. – Просто у нас на Земле каждый компьютер уже включен в Сеть, и если существуют проблемы с подключением, то проще всего поменять комп.

– Нет, у нас интернет и компьютеры – это совершенно разные вещи.

– И как они соединяются?

– Модемом. Или проводом.

– Ну, проводом-то и у нас иногда персональники соединяются, когда нужно передать большой объём информации и в Сеть выходить нет возможности… Кстати, что такое модем?

– Большой объём информации, – повторил Мишель, явно впечатлённый полининой манерой изъясняться, потом удивился.- Ты что, вправду не знаешь, что такое модем?

Несколько минут ушло на выяснение этого вопроса, потом девочка решила:

– Я просто куплю модем, вот и всё!

– А ты уверена, что сможешь поставить его на свой компьютер?

– Это не компьютер, а персональник, – автоматически поправила его Полина.- Нет, не уверена. Всё-таки у меня самые последние модификации, а у вас тут позапрошлый век, если судить по технике нашей Земли.

– То-то и оно! – Глубокомысленно завершил Мишель. – Так что лучше тебе к Виктору Ивановичу бегать и выходить в Сеть там.

– Спасибочки! Общением с Виктором Ивановичем я сыта по горло. Ты ещё всего не знаешь, да я и не горю особым желанием объяснять; просто поверь на слово: чтобы выйти из ситуации с наименьшими потерями мне проще здешний комп купить. Кстати сказать, я с этого и начала.

– Он дорогой. Рублей двести стоит, не меньше.

– Я уже сказала, что деньги у меня есть! А двести рублей – это для меня вообще пол-копейки!

Глаза Мишутки завистливо сверкнули.

"Интересно, какой здесь прожиточный минимум? – Задумалась Полина. – Когда соберусь отсюда уезжать, было бы неплохо какие-нибудь денежки где-нибудь в уголку потихоньку оставить, только чтобы никто не догадался, что это я. Нужно хоть что-то хорошее этой семье сделать"

– Тогда ты не сможешь притворяться моей сестрой! – Сказал мальчик.

– Это ещё почему? – Удивилась Полина. – Что-то я потеряла нить твоих рассуждений.

– За мной тут смотрит тётя Анфиса, – объяснил Мишель. – И я всё делаю только с её разрешения.

– Неужели? – Успела вставить Полина.

– Чисто теоретически.

– Тогда ладно.

– А если ты купишь компьютер, тогда уже не сможешь притворятся моей сестрой.

– Это да, – потухла Полина. – Но только учти, когда я приеду к тебе домой, притворяться будет не перед кем. Не перед твоими же родителями!

– А что мы тогда им скажем?

– Ты ничего не придумал?

– Пока нет.

– Мне тоже пока ничего дельного в голову не приходит.

– Ты бы побыстрей думала, – заискивающе попросил Мишутка, – а то через три дня папа приедет, мне нужно как-то объяснить, что у него новая дочка появилась.

– Как всё запутано!

– Это точно.

Они замолчали, раздумывая каждый о своём.

– Кто такой Виктор Иванович? – Наконец спросила Полина. – Он чей-то родственник? Или просто знакомый?

– Не знаю.

– Как можно быть таким нелюбопытным! – Удивилась девочка. – Столько времени живёшь рядом с человеком и даже не знаешь, кто он такой. Я бы так не смогла. Он хотя бы постоянно тут живёт или временно?

– Когда я приезжал сюда в прошлые каникулы, – принялся вспоминать Мишель, – его, кажется, не было. А в позапрошлый – был.

– Не нравится он мне, – призналась Полина. – Не знаю чем, но – не нравится.

– По-моему, нормальный мужик. Только вредный – просто жуть. И порядок любит

– Это по-твоему. У тебя никакого жизненного опыта нет.

– А у тебя есть?

– У меня – есть. По крайней мере, в людях я умею разбираться куда лучше тебя. С этим, надеюсь, спорить не будешь?

– Нет, наверное… Полина, а можно я кое-что спрошу?

– Спрашивай.

– Если ты в людях умеешь разбираться, тогда скажи, какой я.

– Ты?! – Удивилась девочка. – Обычный.

– Совсем-совсем? – Огорчился Мишель. – И нет ничего такого, что тебе бы нравилось во мне? – Он чуть покраснел. – Или не нравилось?

– Ах, вот ты про что. Может быть я лучше ничего не буду говорить?

– Почему?

– Я приеду, понаговорю какой-нибудь ерунды – и уеду – а ты всю оставшуюся жизнь будешь комплексовать. Тебе это нужно?

– Как понять – комплексовать?

– Это значит, – Полина вытерла об фартук мокрую руку и поправила сбившуюся на глаза косынку, – что ты будешь думать о том, что я сказала и будешь пытаться исправиться, но у тебя это не будет получаться, потому что характер изменить сложно, но темперамент – абсолютно невозможно.

– Значит во мне темперамент плохой, да?

Глядя на искренне огорчённого друга, Полина, как это не парадоксально, едва сдерживала улыбку. Мишутка был ей очень симпатичен, за десять лет своей жизни она ещё ни с кем не чувствовала себя так легко и просто. Но больше всего ей нравилось, с какой серьёзностью он воспринимал все её слова. Никогда ещё Полине не приходилось чувствовать себя настолько значительной, даже исполняя обязанности старосты класса или командуя в "Штуке" четырьмя десятками суперов..

– У меня в школе есть один приятель, которого зовут Никитой, он – полная твоя противоположность. Стоит мне только что-нибудь ему сказать, он тут же начинает с этим спорить, я ему – слово, он мне – десять, и в конце-концов я оказываюсь полной дурой.

– И ты с ним дружишь?!

– А что делать?

– Перестать дружить.

– Зачем? Он хороший.

– Тебе, значит, нравится, когда с тобой спорят?

– Не очень.

– Тогда я тебя не понимаю.

– Я и сама себя иногда не понимаю.

Мишель задумчиво оглядел почищенную картофелину и бросил её в ведро.

– Тебе не нравится, что я с тобой никогда не спорю?

– Если одним словом, то да. Ты слишком мягкий.

– Я просто не хочу тебя чем-нибудь обидеть.

– Вряд ли у тебя это получится, даже если ты очень этого захочешь.

Это прозвучало как диагноз.

– Значит Никита тебе нравится, а я нет?

– С чего ты взял? – Удивилась Полина. – Я этого не говорила!

– Тогда как?

Девочка с преувеличенной аккуратностью почистила одну картошку, затем – вторую, третью, четвёртую, и только добравшись до пятой, слабым голосом попросила:

– Давай не будем об этом, а? Никита и в школе меня достаёт, ещё не хватало здесь о нём говорить. Его слишком много становится в моей жизни и я от этого не в восторге.

– Значит он тебе не нравится?! – Обрадовался Мишель. – Только ты первая о нём заговорила.

– Мишутка, какой же ты нудный! – Выпалив это, Полина поправилась. – Иногда. Бываешь.

Впервые в жизни она видела, чтобы человек с такой быстротой переходил от состояния веселья к полной подавленности.

– Ладно, больше не буду.

Когда вся картошка была почищена, Полина ещё раз попыталась достучаться до Виктора Ивановича. Ребята долго стояли перед дверью. Девочка боролась с желанием приложить ухо к двери, её останавливала только мысль, насколько нехорошим примером это окажется для Мишутки.

– Хватит, пойдём, – наконец, со вздохом произнесла она, – вряд ли сегодня у нас что-нибудь получится. Куда он мог исчезнуть, чёрт бы его побрал!

– Ого! – Удивился Мишель. – Ты и ругаться умеешь!

Полина смутилась.

– С вами тут не только этому научишься…

 

ГЛАВА 44

Оказавшись в комнате, она тут же уткнулась в учебник. Мишель мрачно скитался из угла в угол, потом выпросил карту памяти и принялся что-то паять в своём углу.

Девочка нервно вздрагивала, когда он что-то ронял или с его стороны начинало особенно сильно пахнуть

Не успела Полина усесться на постели и включить персональник, в дверь постучали.

Мишутка сам открыл дверь.

– Что за церемонии? – Удивился он. – С каких это пор ты стучаться начала?

Катя с некоторым опасением оглядела комнату.

– Да ну вас! – Сказала она. – То стучись, то не стучись… Вы бы договорились между собой!

– А-а, – догадался мальчик, – это тебе Полина сказала, да?

– Ага. Она тут?

– Тут, – отозвалась девочка из-за занавески. – Между прочим, говорить о каком-нибудь человеке в третьем лице в присутствии этого самого человека – это не совсем прилично.

Катя задумалась.

– Но ведь я же не знала, что ты здесь, – сказала она.

– Ладно, не будем продолжать, – вздохнула дочка Сенатора. – По какому поводу ты здесь?

Катя снова долго молчала.

– Ты очень странно говоришь, – наконец, осторожно заметила она. – Будто для тебя русский – не родной язык.

– В языкознании, обороты речи, которыми я пользуюсь в общении с малознакомыми людьми, называются канцеляризмами. Слышала такое определение?

Девушка молча покачала головой.

– Чему вас только в школе учат!

– А зачем ты… Это… канцеляризмами говоришь?

– Так получается, – пожала плечами Полина. – Но всё-таки интересно, по какому… тьфу!… зачем ты здесь?

– Просто, хотела посмотреть, чем занимаетесь; спросить, может что-нибудь нужно.

Полина повернулась к приятелю:

– Мишутка, тебе что-нибудь нужно?

Мальчик молча покачал головой.

– Чай, кофе, кефир, сладости какие-нибудь, – продолжала искушать Полина. – Пользуйся, пока человек добрый. Сейчас он уйдёт – и вряд ли тебе ещё когда-нибудь так повезёт.

Девушка помрачнела.

– По-моему, ты хочешь со мной поссориться, – предположила она.

– Вообще-то нет, – дружелюбно отозвалась Полина. – Я просто учу тебя внимательнее относиться к своим словам. Ещё скажи спасибо, что я сама не начала перечислять, что нужно мне, а то бы ты умерла от старости ещё на середине списка.

– Спасибо. А что, тебе в самом деле так много нужно?

– Вообще-то не очень, в основном у меня всё есть. – (Мишель тихонько толкнул её в бок. Полина осеклась: очень не вовремя она забыла о своей роли Мишуткиной сестры). – Я симпатичная, умная, добрая, правда в меру, чтобы на голове не сидели, братик у меня – просто чудесный – что ещё нужно среднестатистической девочке?

На Мишутку Полина даже не смотрела, его реакция была ей известна: сидит, наверное, красный, как огнетушитель. Зато Наташа озадачилась: её красиво подведённые бровки поползли наверх.

– Думаешь? – С некоторым сомнением спросила она.

– Я в этом уверена. Хочешь докажу? – И нажала кнопку включения робота. – Что такое счастье? – Потребовала Полина ответа.

Совёнок молчал.

– Ну? – Поторопила она.

– Не торопись, дай подумать, – сварливо отозвался механизм. – Черепаха не спешит, потому и живет долго, а ты вечно куда-то торопишься.

– Вот уроню тебя нечаянно на пол…

– Счастье – это когда Бога чаще благодаришь, чем просишь! – Быстро сказал механизм.

– Во, видишь! – Сказала дочка Сенатора, повернувшись к Кате. – Что и требовалось доказать.

Вообще-то эти слова ничего не доказали, но гостья была так изумлена, как обычная металлическая коробочка ответила на вопрос, что не обратила на смысл фразы.

– Эт-то что?

– Робот, – объяснил Мишутка и тут же похвастался, – его я сделал.

– … и подарил мне! – С довольным видом докончила Полина.

– По-моему, это лучше тех штук, что ездят по нашему саду, – осторожно заметила девушка. – Те только ругаются между собой и путаются под ногами. А можно я что-нибудь у него спрошу? – И посмотрела на Полину.

– Можно, – разрешила та.

Катя надолго задумалась, потом, запинаясь пролепетала:

– Сколько я проживу?

– На тебя Ната не чихала? – Вежливо поинтересовалась дочка Сенатора. – По моему, гадания – это её амплуа.

– Пока мы думаем, как убить время, время убивает нас, – сказал механизм.

– У меня складывается подозрение, – медленно сказала владелица аппарата, – что мой Совёнок не горит желанием с тобой общаться.

– Почему?

– Потому что он только что очень вежливо и грамотно послал тебя! – Нетактично отрезал Мишутка.

Полина с удивлением взглянула на него: вот уж от кого-от кого, но от Мишутки она такой прямоты не ожидала. Или у них с Катей какой-то конфликт?

Надо бы разобраться на досуге.

– Мудрость не в том, чтобы послать, а в том, чтобы помочь пойти, – вдруг сказал робот.

Мы втроём долго ошарашенно смотрели друг на друга, потом оглушительно расхохотались.

Обстановка сразу разрядилась.

– Странный ты человек, – сказала Полина Кате – тебе интереснее болтать с роботом, чем с человеком, который его запрограммировал. Хоть понимаешь, что это не логично?

Та кивнула: да, мол, понимает, но, тем не менее, продолжала влюблённым взглядом пялиться на говорящую коробочку.

Полина бы могла упрекнуть её в глупости, но решила не лицемерить: проведя краткий самоанализ, счастливая владелица замысловатого механизма поняла, что говорить с Совёнком ей тоже куда интереснее, чем болтать с Мишуткой.

"А кто сказал, что мы – женщины – должны быть логичными?" – Подумала она.

Катя ещё немного посидела с ребятами и, чувствуя себя лишней, ушла к себе.

– Не умею я сходится с людьми, – пожаловалась Полина. – Половина из них мне кажутся глупыми, остальные – пресными.

– Как это – пресными?

– Безвкусными, словно церковные просфоры. Не интересными, словно анекдоты дауна. Серыми, словно средневековые кардиналы. Не знаю, как тебе ещё понятнее объяснить.

Вряд ли Мишель понял что-нибудь из её монолога, но решил больше ничего не спрашивать, иначе разговор грозил затянуться до бесконечности.

– Ты в Бога веришь? – Вдруг спросил Мишель.

– Чего это ты вдруг? – Удивилась Полина.

– Ну, ты про просфоры заговорила… Ты что, пробовала их когда-нибудь?

– Пробовала несколько раз, иначе бы не говорила про них. А в Бога, скорее не верю, чем верю.

– Почему?

– Слишком хорошо знаю историю религий, – отрезала девочка, таким тоном, что Мишель сразу понял – тему нужно закрыть.

Оказавшись в комнате, Полина принялась возиться с черепахой: накормила, попыталась попоить, но та активно сопротивлялась, смоченной в тёплой воде тряпкой начисто вытерла Чапе панцирь, под конец даже чмокнула её в носик. Мишутка наблюдал за подругой с гримасой ревнивого мужа, наконец не выдержал:

– Сколько можно бегать вокруг этого зверька?

– А это ничего что папа с мамой постоянно вокруг тебя бегают? – Спокойно осведомилась Полина. – Это тебя не смущает?

– Они бегают, потому что они меня родили и поэтому отвечают за меня, – чуть путанно пояснил мальчик

– У Чапы тоже никого кроме меня нет, – тихо ответила девочка, – и о ней никто больше не сможет позаботиться. А если она погибнет, то морально нести за это ответственность придётся именно мне. А к этому я не готова. Об этом ты не думал?

Мишель не ответил, но по его лицу стало понятно: ничего такого ему даже в голову не приходило.

Минут через десять, стоило только Полине углубиться в чтение, в комнату появился дядя Альфред.

– Полиночка! – Объявил он. – У меня сегодня прилив вдохновения. Я готов тебя рисовать!

Ей хотелось ответить, что ОНА не готова сегодня рисоваться, но художник пылал таким искренним энтузиазмом, что девочка смирилась.

Оказавшись в студии, она не уселась, как привычно, на своё место, а подошла к накрытому мольберту, и решила взбунтоваться:

– Пока Вы мне не покажете, что нарисовали, я не буду позировать!

Дядя Альфред был в замешательстве:

– У меня такое правило: пока я не закончу работу…

– …заказчик не должен её видеть, – докончила Полина. – А я – не заказчик. Заказчик – это кто? Тот, кто захотел иметьэту картину, а это именно Вы. Поэтому я никак не могу являться заказчиком. Улавливаете мою мысль?

Дядя Альфред закивал:

– Я немножко другое имел в виду. Я хотел сказать, что не показываю картины тем, кого на них рисую.

– Хотел сказать, но не сказал, так ведь? – Уточнила Полина. – Значит, чисто теоретически, я этого не знаю.

Ей наскучил диалог. Удивляясь собственной наглости, девочка подошла к мольберту и рывком сбросила с него накидку.

Нарисованное на холсте заставило её окаменеть. С минуту расширившимися глазами дочка Сенатора разглядывала рисунок, затем медленно перевела глаза на художника:

– Это в самом деле я? – Спросила она.

Тот, волнуясь, кивнул. Взгляд девочки снова, будто притянутый магнитом, сполз на рисунок.

Раньше она могла часами пялиться в зеркало и видеть там самого обычного ребёнка. Конечно, девочка убеждала себя, что не ребёнок, тем более, не совсем обычный, но, если не кривить душой, Полина ничем особенным от своих сверстниц не отличалась.

На холсте Полина видела свои черты лица: глаза, брови, губы, волосы, нос, уши, всё по-отдельности принадлежало именно ей и никому больше. Но всё вместе – это было нечто такое, чему нельзя было дать определение. На рисунке Полина была возвышеннее, одухотворённее, в конце-концов красивее, чем есть на самом деле. Дядя Альфред изобразил её сидящей на большом камне на морском берегу в лёгкой белой накидке; девочка мечтательно смотрела вдаль, туда, где на горизонте виднелось крошечное пятнышко алого паруса.

"Ассоль! – Поняла она. – Я в образе Ассоль."

Картина была почти закончена, остались лишь кое-какие мелкие детали.

"Он ведь самый настоящий гений! Как я раньше не смогла этого разглядеть! НУ, и что с того, что малость чудаковатый, талантливые люди – они все такие. Вон, Ван Гог был таким идиотом, что ухо себе отрезал, а его картины до сих пор на аукционах покупают!" – Всё это пронеслось в голове Полины за считанные мгновения.

В другое время и в другом месте Полина попыталась бы сделать равнодушный вид и проронить какое-нибудь язвительное замечания, теперь же, неожиданно для себя самой, она заискивающе поинтересовалась:

– А когда Вы дорисуете, Вы куда денете картину?

– Тебе подарю, – как нечто само собой разумеющееся ответил художник. – Или ты хочешь оставить её мне? Не понравилось, значит?

– Ещё как понравилось! – С горячностью воскликнула Полина. – Я себя ТАКОЙ никогда не видела!

– Ты и есть такая, – с лёгкой улыбкой ответил Дядя Альфред. – Только это нужно разглядеть.

Следующие два с половиной часа она сидела как приклеенная, а когда в дверь заглянул Мишель, которого насторожило столь долгое отсутствие подруги, она сделала зверское лицо и цыкнула – тот сразу исчез.

Когда дядя Альфред сказал, что на сегодня, пожалуй, хватит, она подбежала к холсту и снова долго разглядывала своё изображение. Ассоль не была её любимым персонажем, Полина прочитала "Алые паруса" в глубоком детстве и тут же забыла. Только теперь она поняла, что, как любая девочка, готова ассоциировать себя с героиней Грина. Жажда счастья есть у любого человека. Мужчины самодостаточны, они по натуре – воины, и сами делают свою судьбу. А женщинам только и остаётся что сидеть на берегу и ждать своего принца.

– Вы скоро закончите? – Спросила она, выходя из задумчивости.

– Дня через два. Тут очень много мелких деталей, которые нуждаются в прорисовке. На сюжет композиции они не влияют, но создают общее впечатление от картины. А оно, зачастую, является основой картины.

– Вам, наверное, не дают покоя лавры Грёза? – Предположила Полина.

– Кого-кого? – Удивился дядя Альфред.

– Жан-Батист Грёз, – уточнила девочка. – Это такой художник. Родился во Франции, на Земле. То-ли в восемнадцатом, то-ли в девятнадцатом веке. Он тоже любил всякие милые девичьи головки рисовать.

– Грёз?! – Взревел живописец. – Как ты можешь сравнивать мои картины с пасторалями этого… этого…

– …масона, – услужливо подсказала Полина. – … этого сентиментального мазилы. …этого банального пачкуна холстов. – И извиняющимся голосом добавила. – Больше вроде, ничего в голову не лезет. Ах, да! Ещё он был транжирой – получил громадное наследство, но всё промотал и умер в бедности.

Дядя Альфред пребывал в замешательстве:

– Откуда ты всё это знаешь?!

– Я любознательная. И в школе хорошо учусь.

– Он в самом деле был масоном?

– И состоял в самой большой масонской ложе того времени. Название, пардон, не помню.

– Ты очень умная девочка, – запинаясь, произнёс мастер.

– Спасибо, – мило улыбнулась Полина. – Я это знаю.

В комнате её встретил Встревоженный Мишель:

– Я думал, ты вообще никогда не уйдёшь оттуда!

Не слушая его, Полина протопала мимо и улеглась на кровать, закинув руки за голову, а когда мальчик оказался радом, тихо проговорила:

– Дядя Альфред – великий художник.

– Он тебя красиво нарисовал?

– НЕ просто "красиво". Я там такая… такая…, – она не смогла отыскать определения.

– Ясно, – вздохнул Мишель.

Некоторое время они молчали.

– Что ты сейчас будешь делать?

– Учить тебя хорошим манерам.

– Это как?

– Например, в соответствии с этикетом, твой первый вопрос должен звучать так: "Какие у Вас планы на сегодняшний вечер?" А второй: "Что Вы имеете в виду?" Понял?

– Ага.

– Не "ага", а "Вы правы, мне всё понятно".

– Вы правы, мне всё понятно, – послушно повторил Мишель.

– Вот это другое дело.

– А зачем так говорить?

– Чтобы тебя собеседники считали за умную и воспитанную молодую леди… тьфу!… молодого человека.

– А я по-твоему, умный?

– Умный-умный, – успокоила его дочка Сенатора, – но вот что касается этикета, то с этим у тебя некоторые пробелы в образовании. Но это поправимо, не переживай.

Пока Полина пыталась разобраться в хитросплетении политики средневековой Европы после войны Роз, Мишель, выклянчив у неё карту памяти, тихонько копался на своей половине комнаты, изредка пованивая оттуда чем-то терпко-техническим.

– Поосторожнее с картой! – Крикнула она ему. – Если с ней что-нибудь случится, я тебе этого не прощу!

Она, конечно, пошутила, но мальчик после этого надолго затих, и только минут через двадцать раздался его голос:

– Не понимаю, почему карта памяти называется именно так, если она больше на спичечную коробку похожа.

– Карта – это звучит солиднее, – отозвалась Полина. – Коробочка памяти – согласись, – это что-то не то. Да и твёрдый диск старых компьютеров тоже на диск не очень-то походил. – Полина отложила персональник в сторону и продолжила размышления. – Вообще, довольно интересно: мы автоматически используем некоторые термины и понятия, и настолько привыкли к их звучанию, что абсолютно не задумываемся над тем, что значат исходные – оригинальные – слова. Например, фламенго на испанском – это и название птицы, и название танца. Те, для кого испанский – родной язык, об этом даже не думают. А ведь танец вровень копирует движения птицы. – Полина прислушалась к тишине и продолжила. – Или, например, "италия" в переводе с греческого – "земля телёнка". От греческого языка произошла латынь, а от латыни – итальянский язык; поэтому, как ни крути, итальянцы не могут не понимать названия своей страны. А ведь об этом никто из них не задумывается!

– Откуда ты знаешь?

– Наша с папой летняя резиденция – около Италии. У нас обслуживающий персонаж – через одного – из тех краёв. Я со многими из них разговаривала…

Мишель помолчал. Только тут Полина поняла, что не нужно было так прямо напоминать о своём статусе, а то Мишутка опять впадёт в уныние – успокаивай его потом.

– А когда ты ко мне приедешь, мы с тобой сходим в храм Артемиды, – поспешно сказала она. – его раскопали у нас на Лимносе ещё в двадцатом веке, а совсем недавно его решили реставрировать – я сама не знаю, закончили они там или нет, но в любом случае, даже не в отреставрированном виде он впечатляет. Ты археологией никогда не увлекался?

– Нет!

Голос Мишеля был изрядно повеселевшим. И объяснить это очень просто: Полина сказала "когда приедешь", значит она его будет ждать и её приглашение не было шуткой. Боже, как он предсказуем!

– Жалко, что нет. У нас там в Средиземье столько всего интересного, что тебе бы оттуда уезжать не захотелось бы. Я тоже к древностям весьма прохладно отношусь. Некоторые просто млеют, когда им выпадает возможность подержать в руках вещь, которой несколько веком. А меня это не особенно впечатляет. Почему – не знаю. Может я какая-то недоразвитая?

Мишель с такой горячностью принялся убеждать подругу, что её поведение – абсолютно нормально, что сразу же забыл обо всём остальном негативе.

"Мишель такой простой, что им манипулировать – ничего не стоит. – Подумала Полина. – Это даже не интересно"

– Ты мою карту памяти ещё не сжёг?

– Пока нет.

– Что значит "пока"? – Взвилась девочка. – А ну давай её сюда! У тебя на компьютере твёрдый диск есть – вот им и пользуйся! Зачем тебе обязательно моя карта памяти?

Мишель, чуть обиженный, появился через минуту.

– На, бери!

– Спасибо. Ты только не злись, я хочу дневник пописать.

– А это обязательно?

Полина передёрнула плечами:

– Вообще-то нет, но, если уж я начала и уже столько написала, как-то глупо всё сразу бросать.

– А интересно, когда ты жёсткий диск перестанешь называть твёрдым?

– Всё равно, твёрдый он или жёсткий, – ты ведь меня понимаешь.

Мишель вполне мог бы сказать подруге, что Полина постоянно придирается к каждому чужому слову, а сама временами несёт полную чушь. Но наяву он этого не сказал бы даже под страхом смертной казни – ссориться с Полиной ему хотелось меньше всего…

Проснулась Полина, когда за окном уже смеркалось.

– Сколько времени? – Спросила она.

– Половина десятого.

Девочка потрогала лоб и пожаловалась:

– Голова болит. Всё не могу привыкнуть к здешним суткам. Сначала всё было нормально, а теперь ночью не могу уснуть, а днём хожу как зомби – засыпаю на каждом шагу.

– А кто такие – зомби?

– Живые мертвецы. Это из сказок, на самом деле таких не бывает.

– Живые мертвецы. Всё равно что сухая вода.

– Или волосатое стекло, – фыркнула Полина. – Чего только не придумают от нечего делать.

– Слово интересное.

– Если оно тебя интересует с лингвистической точки зрения, то оно не склоняется. И не имеет множественного числа.

– А-а…

Полина переоделась в пижаму и нырнула под одеяло.

– Спокойной ночи! – Сказал Мишель из-за занавески.

– Угу. И тебе.

– Спасибо.

Но спать, как назло, расхотелось. Полина долго лежала, глядя в белеющий в темноте потолок и вспоминая школу. Как там ребята без неё? Как Бахмурова – справляется? А Никита – по-прежнему строит из себя крутого и махает кулаками по поводу и без?

"Завтра обязательно зайду к Виктору Ивановичу и скачаю последние новости! – Решила она. – И ещё раз постараюсь связаться с папой. Не верю, что он кроме двух идиотских телеграмм больше ничего мне не послал"

Здешняя однообразная жизнь начала ей порядком надоедать.

 

ГЛАВА 45

Мишутка с утра был не в духе: то ли не выспался, то ли унывал, что скоро нужно будет идти в школу.

На вопрос как дела, он что-то буркнул в ответ и начал перебирать книги на столе, судя по всему – учебники.

Сначала я с интересом наблюдала за ним, потом уточнила:

– Всё совсем плохо?

– Ты о чём?

– Ты сегодня совсем кисло выглядишь.

– Будешь тут кисло выглядеть… Завтра приезжает отец.

– И забирает тебя в школу?

– Точно.

– Никогда не понимала современных детей. Для меня получение знаний – насущная необходимость. В конце-концов, это попросту интересно. А ты так не считаешь?

– Считаю. Интересно, – без всякого воодушевления признал Мишутка. – Только я не знаю, что про тебя буду говорить.

Об этом-то я как раз забыла. Моё настроение тоже рухнуло ниже уровня плинтуса.

– Это плохо.

– Да, плохо, – эхом отозвался Мишутка.

Мы задумались.

– Что будем делать? – Спросил мальчик.

– Пока не знаю. К вечеру у меня варианты появятся. В крайней случае, уеду чуточку раньше, чем появится твой отец.

– Тётя Анфиса всё равно скажет, что ты здесь была.

– Придумаем, что ответить.

– А у тебя есть, куда ехать?

Я молча покачала головой.

– Значит, этот твой вариант не подходит.

– Ты сам можешь уехать домой чуть раньше приезда своего папы, – продолжала я фонтанировать идеями. – А я приеду с тобой и назовусь родственницей тёти Анфисы.

– И что я скажу папе? Да и вряд ли он согласится на это.

– Почему?

– Он меня одного никуда не отпускает.

– Ты далеко живёшь?

– Не очень. Полтора часа на автобусе.

– Странно. Тебе вроде не пять лет. И даже не шесть. Ты вполне самостоятельный человек. Вполне мог бы сам добраться до родных пенатов.

– Папе так не кажется.

– Мой папа всегда воспитывал во мне самостоятельность. Если я что-то могла сделать сама, он никогда не запрещал.

– Поэтому ты такая и выросла. Прилетела с Земли – и сидишь сейчас здесь. И всё у тебя в порядке. А меня даже в соседний район не отпускают.

– Ну, по поводу "в порядке" – это ты, допустим, загнул, – заметила я. – Если только в личной жизни. Да и то не очень – с папой кое-какие проблемы. А в общем, всё верно. Так ты не забывай, кто у меня папа. Если бы сам Сенатор Земли не умел воспитывать детей – это было бы вообще ни в какие ворота.

Мишутка помрачнел. Я заметила, что любое напоминание о моём статусе и о статусе моего папули ввергало его в уныние.

– Ладно, сильно не переживай, до вечера ещё много времени, я успею что-нибудь придумать. Ты, главное, мне не мешай, ладно?

Мальчик кивнул.

Я улеглась на свою кровать и принялась разглядывать потолок. Идея, что не нужно мешать думать, разонравилась мне минут через десять. Мишутка занимался на своей половине своими же делами, я же валялась на постели и тупо пялилась в потолок – и, как назло, в голову не приходило ни одной дельной мысли.

"Реальный хозяин этом доме… точнее – хозяйка – тётя Анфиса. Единственный человек, который сможет мне помочь, если что пойдёт не так, – именно она. А я с ней не в очень хороших отношениях. Чёрт меня дёрнул про этот день независимости заговорить!"

После нашего коротенького диалога хозяйка уже второй день дулась на меня. Я тоже не горела особенным желанием общаться с ней. Короче говоря, извиняюсь за газетный штамп, у нас установилось состояние зыбкого нейтралитета. Мы, конечно, изредка пересекались между собой – за завтраком, во время обеда, когда Мишутку просили почистить овощи (я ему помогала), но старательно не смотрели друг на друга.

До некоторых пор меня такое положение дел устраивало, но сейчас появилась необходимость всё поменять. Мало того, что я блюла свои шкурные интересы, так ещё и не люблю ссорится с людьми, особенно если нет особенного повода для этого – есть у меня такой пунктик.

Тёти Анфисы на кухне не было, что само по себе являлось нонсенсом. Мне показалось это настолько необычным, что я с трудом преодолела желание выйти из кухни и войти туда ещё раз – вдруг она всё-таки там появится.

Я побродила по дому, но отыскать кого-либо в таком большом строении не представлялось возможным, особенно если учесть, что все предпочитали находится в своих комнатах, а кто где живёт она даже не представляла. Я и свою-то комнату каждый раз находила с некоторым трудом.

– Видит Бог, я хотела помириться, – пробормотала я, скорее для собственного успокоения, – но, видно, не судьба. Ладно, как-нибудь в другой раз…

Через одну из боковых дверей, которую раньше не замечала, я вышла на улицу. В глаза ударили яркие лучи солнца, в лицо подул тёплый ветер.

Погода – совсем весенняя. В такое время не хочется думать ни о чём плохом.

Накаркала! Только я порадовалась, что место здесь тихое и пасторальное (в самом хорошем смысле этого слова), как увидела остановившийся около дома автомобиль. Довольно солидный автомобиль, если я хоть что-то понимаю в местном машиностроении. Оттуда вышел человек – мужчина лет сорока, тоже довольно солидной внешности, некоторое время оглядывался по сторонам, словно не был уверен, туда ли он попал, затем, увидев меня, быстро пошёл в мою сторону. Ноги стали ватными – почему-то я была абсолютно уверена, что он приехал за мной и сейчас мне придётся давать объяснения, как и зачем я оказалась на Цитрее.

– Добрый день! – Вежливо поздоровался мужчина. – Лакруа тут живут?

Я сначала отрицательно помотала головой, затем кивнула.

– А кто вам нужен? – Удалось, наконец, выдавить не своим голосом.

– Альфред Ибрагимович.

Я даже не сразу сообразила, что он имеет в виду дядю Альфреда, а когда сей факт добрался до моего сознания, мне даже стало легче дышать. Выходит, он сюда приехал совсем не за мной.

Или я ошибаюсь?

– Пойдёмте, провожу! – Предложила я, очень надеясь, что гость согласится и по дороге я как-нибудь постараюсь выведать цель его приезда.

– Пойдём, – кивнул тот.

Пока мы продвигались в сторону мастерской, я пыталась сформулировать вопрос, могущий пролить свет на цель приезда визитёра и в то же время не вызывающий никаких подозрений. В голову, кроме "Вы издалека к нам?", ничего не приходило. В конце-концов я решила ничего не предпринимать. Незнакомый мужчина не обращал на меня ровно никакого внимания. Точнее, обращал, но не больше чем на ребёнка, который вызвался куда-то проводить.

На пороге мастерской они встретились как старые знакомые, обнялись, пожали друг другу руки и тут же ушли,

Минут десять я сидела на крыльце, приходя в себя. Где-то в подсознании упорно тлела мысль, а чего я, собственно говоря, боюсь? Я никого не убила, не обокрала, мне в вину могут вменить только то, что я покинула Землю по поддельным документам. Да и какие они в конце-то концов, поддельные, если получены в Навигации по демографическому учёту, причём самым каноничным путём из всех возможных – по личной заявке Сенатора – главного Навигатора планеты. И пусть кто-нибудь попробует сказать хоть слово!

Но, как я сказала, эти мысли исподволь тлели в сознании, но всё не могли разгореться. Папа сейчас не в том положении, чтобы полагаться на его защиту. А самой чинить разборки с Навигаторами – к этому я не была готова.

Подъехала ещё одна машина, почти такая же, как первая. Я предпочла затеряться в саду. Провожать каждого приезжающего к дяде Альфреду… Мне показалось, что я смогу найти более позитивное занятие.

Кстати, что за сабантуй тут намечается? Мне даже не пришлось долго думать: сразу вспомнила, что именно сегодня на Цитрее День независимости. Похоже, гости начинают съезжаться.

Я вспомнила тётю Анфису с её полным непониманием происходящего, и мне стало смешно. Очень яркий образ: дикари, которые танцуют вокруг костра и даже не подозревают, по какому поводу. Думаю, хозяйка надолго запомнит наш разговор.

Кстати, я ведь собиралась извиниться? Ладно, после обеда обязательно это сделаю. Может тётя Анфиса немного выпьет и тогда с ней будет проще найти общий язык.

Прогуливаясь, я забрела за дом, и мне в нос сразу же ударил резкий запах краски. Некоторое время я пыталась отыскать источник вони, и вскоре обнаружила эпицентр благоухания. Посреди комнаты, где сначала рыжики уронили шкаф, а затем мы сообща наводили порядок, сидел Виктор Иванович и сосредоточенно смешивал в белом пластиковом ведре содержимое нескольких банок из-под краски.

Капитан поднял голову, увидел меня, и молча продолжил заниматься своим делом. Я почувствовала себя неловко: уйти просто так было бы не вежливо. Тем более, вчера вечером я решила, что сегодня во что бы то ни стало скачаю через компьютер Виктора Ивановича блок новостей с Земли.

– Вам помочь?

Капитан снова бросил на меня быстрый взгляд, едва заметно улыбнулся:

– Помоги, коли не шутишь.

Я засучила рукава:

– Что делать?

Моя готовность его позабавила:

– Никогда бы не подумал, что ты такая…, – он не договорил.

– Какая?

Капитан пожал плечами:

– Не знаю Просто – такая. – И тут же перевёл разговор на другую тему. – Я был бы не против, если бы ты очистила пол от старой краски. Вон там валяются две стамески – выбирай любую из них и принимайся за работу.

– ВЕСЬ пол?

В моём голосе прозвучал такой ужас, что Виктор Иванович невольно улыбнулся:

– Сколько успеешь. Остальное закончу я сам.

Или капитан тонкий психолог (что скорее всего), или сказал это без всякой задней мысли. Короче – следующие два часа были самыми жуткими в моей жизни. Я карябала пол приспособлением, больше напоминающим орудие труда первобытного человека, про себя проклинала всё на свете и не представляла, когда этот кошмар закончится.

Когда последняя половица была закончена, я, привалившись к стене долго сидела, бессмысленно глядя прямо перед собой. Работа была вроде бы не сложной. Но попробуйте хотя бы десять минут постоять на полу, на коленках, низко склонившись – и вы поймёте мои ощущения.

– Ты молодец, терпеливая, – сдержанно похвалил Виктор Иванович.

Я только кивнула. Я даже забыла, что хотела попросить компьютер с Сетью, Виктор Иванович сам предложил:

– Подобное рвение заслуживает похвалы. Говори сразу, чего хочешь.

– Мне бы новости скачать…

– Пойдём ко мне!

Мы оказались в его комнате.

Капитан прошёл мимо стола с компьютером подошёл к окну и сделал вид, что разглядывает что-то за стеклом, потом резко повернулся, будто решившись на что-то.

– Два года назад я встречал твоего папу. Не скажу, что хорошо его знаю, да и он вряд ли меня помнит. Но получилось так, что именно он решил мою судьбу.

Я напряглась. От такого вступления трудно ожидать чего-нибудь хорошего.

Повисла долгая пауза.

– И что? – не выдержала я через минуту. – Он поступил несправедливо?

– Вот именно, – сухо отозвался Виктор Иванович. – У него была возможность разобраться в неприятной истории и наказать истинных виновников. А вместо этого он предпочёл замять случившееся и наложить мелкие взыскания на всех участников событий. Не самое правильное поведение. Ты не находишь?

– Судить об этом находится вне моей компетенции. – Я старалась говорить ровно и безучастно, но не знаю, насколько у меня это получалось. – Это во-первых. Во-вторых, не знаю, во что вы там два года назад вляпались, но если вы в самом деле полагаете, будто у моего отца больше нет проблем кроме распутывания всяких мелкоуголовных дел, то вы гораздо глупее, чем я думала. Сенатор Земли, если вы не в курсе, решает проблемы совсем другой весовой категории.

– Хочешь поставить меня в положение человека, который оправдывается? – Понял капитан. – Ну-ну.

Он был абсолютно прав: я использовала довольно примитивную уловку, причём довольно топорно: начала спорить на пустом месте, не дожидаясь развития темы – и поплатилась за это. Последнее "ну-ну" было произнесено с нотками насмешки.

– Лучше не нукайте, а толком объясните, что случилось.

– Ты слышала что-нибудь про орбитальную станцию "Синяя комета"?

Я окаменела. Всё гораздо хуже, чем я предполагала. Я не ожидала когда-нибудь встретить человека, пострадавшего от моего давнего баловства, тем более, вот так вот – лицом к лицу.

– Слышала, – прошептала я одними губами.

– Я был рядовым сотрудником дежурной смены. Когда случилась эта история, Сенатор со своей командой какое-то время пытался разобраться, что произошло, но потом он посчитал, что проще всего будет наложить на всех взыскания и распустить по домам. Что он и сделал. Как тебе это?

Со стороны я выглядела, полагаю, довольно жалко. Виктор Иванович смилостивился:

– Не переживай, я всегда придерживался мнения, что дети не должны отвечать за поступки родителей, – хмыкнул он. – Тем более, как видишь, я здесь совсем неплохо устроился.

– Почему Вы не остались на Земле?

– На Земле меня ничего не держало. Тем более, находится в постоянном общении с теми людьми, которые знают, что я был уволен из рядов вооружённых сил не по собственному желанию – удовольствие ниже среднего.

– А зачем Вы мне об этом рассказали?

Он пожал плечами:

– Подчиняясь порыву, веришь-нет? Такое бывает не только у глупеньких легкомысленных девушек, но и у вполне взрослых самостоятельных мужчин.

Я не представляла, что можно на это ответить

Виктор Иванович сам спас положение.

– Ладно, давай свой комп, – сказал он. – И не заморачивайся, все в порядке.

Через пятнадцать минут с персональником подмышкой я вышла из его комнаты. Чувства меня терзали самые противоречивые. Капитан исполнил своё обещание и дал мне возможность скачать несколько полных новостных лент за последние несколько дней. Про папу, наскоро пересмотрев все материалы, я ничего нового не нашла: все СМИ тщательно пережёвывали события несколькодневной давности. Про побег Сенатора из тюрьмы упоминалось вскользь и очень витиевато. Если не знать, что именно произошло, можно было подумать, что то-ли в обход закона, его кто-то выпустил под подписку о невыезде, то-ли, используя собственные связи он каким-то образом использовал Навигаторов по охране порядка и те выдали ему разрешение на пребывание под домашним арестом… Вариантов я нафантазировала множество. Непреложно было ясно только одно: сейчас Сенатор находится вне пределов досягаемости представителей закона.

Для меня это скорее хорошо, чем плохо.

История, рассказанная Виктором Ивановичем, выбила меня из колеи. "Синяя комета". Кошмар всей моей жизни. Стоило мне один-единственный раз поступить неправильно…

Сколько мне теперь за это расплачиваться?!

И ещё одно не давало мне покоя: зачем Виктор Иванович рассказал мне свою историю? Может он подозревает, что в этом замешана именно я?

Нет, это уже паранойя! Если даже папа в своё время ни о чём не догадался, куда уж рядовому капитану космофлота, который к тому же не владеет особенными объёмами информации, хотя… таким ли уж рядовым сотрудником он был в то время, когда служил на Земле? Тем более, он не просто рядовой, прапорщик или даже старший лейтенант, а целый капитан. Это что-то да значит.

Или мои подозрения снова беспочвенны, а капитан нёс службу в таком месте, где даже уборщики – младшие офицеры?

 

ГЛАВА 46

Гости съезжались настолько активно, что, когда я появилась перед фасадом дома, за забором было припарковано больше десятка автомобилей.

В последнее время я заметила за собой то, чего раньше никогда не было: я начала боятся большого скопления людей, поэтому снова совершила круг вокруг дома и зашла через вторую дверь.

Виктор Иванович очищал пол от краски; делал работу, на которую я потратила два часа, и получалось у него это куда лучше, чем у меня. Скажу даже больше: по сравнению с тем, как это получалось у него, можно сказать, что я вообще не работала, только протёрла пыль. А капитан был настолько тактичен, что ни словом не намекнул мне об этом.

Он, поднял голову, вытер со лба пот:

– Что случилось?

– Почему Вы мне не сказали, что всё нужно было делать совсем по другому?

Мой собеседник посчитал нужным изобразить на лице удивление:

– Ты о чём?

Я устало мотнула головой:

– Вы прекрасно понимаете. Бережёте мои чувства?

Капитан несколько секунд подумал, потом рассмеялся:

– Ты меня раскусила!

– Не вижу в этом ничего смешного, – холодно заметила я.

– Не любишь, когда тебя жалеют?

– Не люблю, когда меня обманывают.

– Что же, – Виктор Иванович остался невозмутим, – можешь начинать ещё раз, с самого начала. Теперь ты знаешь, как нужно делать, – и показал на крохотный белый квадратик пола, который успел очистить.

Это был решающий момент. Я могла бы плюнуть на все свои принципы и уйти, но вместо этого взяла стамеску и принялась за работу.

Теперь всё оказалось гораздо сложнее. Если раньше я счищала с пола только ту краску, которая плохо пристала к доске, теперь мне приходилось очищать всю поверхность полностью, что было гораздо труднее.

Затылком я чувствовала взгляд Виктора Ивановича, но делала вид, что не замечаю этого и упорно продолжала скрести пол.

Капитан не выдержал первым.

– Зачем тебе это? – Спросил он.

Теперь уже мне пот заливал глаза.

– Вы о чём?

– Ты вполне могла бы спокойно уйти и заняться своими делами – тебе бы никто слова не сказал. Даже я. _ он помолчал. – Или ты меня боишься?

– Я похожа на человека, который Вас боится?

– Не особенно.

– Вот, и я о том же. Я обещала Вам помочь – и я помогу. И не нужно делать скидок на мой возраст; я, если Вы ещё не забыли, – супер. С нас всегда был спрос больше, чем с обычных детей.

Виктор Иванович вздохнул и ничего не ответил. Могу предположить, что моё поведение произвело на него нужное мне впечатление. А вслух он меня не стал хвалить только потому, что его лимит похвал в мой адрес на сегодняшний день был исчерпан, а перебор в данном конкретном случае – это всегда плохо. Похвалами можно испортить любого, даже самого положительного человека.

Мои принципы обошлись мне ещё в два часа потраченного времени и в стойкий тремор обеих рук. Виктор Иванович больше ничего мне не говорил, но смотрел на меня так, что мне было понятно без лишних слов: с некоторых пор он начал меня уважать.

– Нам пора! – Взглянув на часы сообщил, наконец, капитан. – Все уже собрались.

Кто – "все" – этого я спрашивать не стала – и так будет понятно, зачем лишний раз болтать языком.

Дома нас ждал праздничный обед. За столом, вкупе с уже знакомыми персонажами, находились ещё с десяток человек, которых я видела впервые в жизни. Я к ним особенно не приглядывалась. Впрочем, когда я заметила некоторые несуразности, то стала более внимательной. Дядя Альфред, по своему обыкновению, уселся во главе стола и с рассеянной улыбкой принялся принимать поздравления. Поздравляли почему-то только его, что меня очень удивило.

– У него сегодня, ко всему прочему, день рождения, что ли? – Уточнила я у Мишутки, который привычно устроился рядом со мной.

Мальчик, занятый то-ли едой, то-ли своими мыслями, передёрнул плечами.

На редкость нелюбопытный человек!

Кроме салатов, копчёностей и всяких вкусностей на столе было много разнокалиберной выпивки, начиная от шампанского и заканчивая какой-то самопальной субстанцией в плотно закрытых бутылках.

С другой стороны от меня устроилась Катя.

– Здравствуйте! – тихо поздоровалась девушка.

Я благосклонно кивнула:

– И Вам того же!

Мальчик с удивлением оглядел нас. Похоже, он всё ещё не мог привыкнуть, что мы называем друг друга на "Вы"

Я ещё раз оглядела присутствующих и отметила, что все незнакомцы – мужчины, всем – больше сорока, больше половины из них – в камуфляже, выправка у всех – военная.

Вряд-ли ошибусь, если предположу, что попала на профессиональный праздник здешних диссидентов. Именно эти ребята, если я хоть что-то понимаю в этой жизни, двенадцать лет назад вырвали из состава нашей Федерации крохотный кусочек под названием "Цитрея" и до сих пор гордятся этим нелогичным действом.

Только вот при чём тут дядя Альфред?

– Господа! – С бокалом в руке встал из-за стола очередной приглашённый. – Давайте выпьем за нашу родную планету, за нашу свободу, за тех, кто с оружием в руках эту свободу завоёвывал!

И опять все посмотрели на дядю Альфреда, который, единственный из всех, встал и выпил свой бокал стоя.

Мы с Мишуткой пили лимонад. Наташка пошепталась с Катей. Под шумок они хотела плеснуть шампанского и себе, но тётя Анфиса так взглянула в их сторону, что девушки засмущались и присоединились к нашей компании

Я наклонилась к Кате и шёпотом поинтересовалась:

– Ты хорошо знаешь дядю Фреда?

– Он – мой папа.

Я слегка смутилась – живу тут уже не первый день, такие вещи мне положено было знать – затем продолжила расспросы:

– А какое отношение дядя Фред имеет к сегодняшнему празднику?

– Двенадцать лет назад он командовал повстанческими отрядами на нашей половине материка.

Думала, такое бывает только в плохих комедиях: я как раз набрала полный рот лимонада и с шумом выплеснула всё на мою собеседницу. Катя коротко взвизгнула и принялась вытираться. На нас оглянулись. Я была так изумлена, что даже не извинилась.

Уж от кого, но от дяди Альфреда я такого не ожидала. Во-первых, я полагала, что творческие люди – все как один – пацифисты. Во-вторых, именно дядя Альфред не напоминал боевика, даже если подключить всё имеющееся в наличии воображение.

– На нашей половине – это как? – Пролепетала я.

– Он был здесь самым главным.

Это меня добило окончательно. Скажу красивее: это стало последним гвоздём в гроб, где упокоился мой здравый смысл.

Несмотря на испорченную кофточку, Катя выглядела довольной – она наслаждалась моим изумлением.

На дядю Альфреда я теперь смотрела совсем другими глазами и видела то, чего раньше в упор не замечала. Волевой подбородок, чуть опущенные уголки губ, тяжёлая складка посередине лба; взгляд, который только кажется рассеянным, на самом деле он – цепкий и внимательный.

Экстравагантная манера вести себя в обществе и одеваться, стали самой лучшей маскировкой из всех, которые только можно себе представить. Любой, не знающий дядю Альфреда достаточно близко, составит о нём такое же мнение, что и я несколько дней назад – что это чудаковатый престарелый художник, человек "не от мира сего", прирождённый пацифист, не способный ни на какие решительные действия.

Пили все и пили много. Минут через сорок тосты потеряли внятность и приобрели эмоциональность. Дядя Альфред накачался так, что его пришлось, придерживая с обеих сторон, увести к себе в комнату.

Мишутка встал из-за стола.

– Ты уже всё? – Удивилась я.

– Не люблю подобные сборища, – пояснил мальчик. – Сейчас все начнут распевать патриотические песни, а я этого на дух не переношу.

– Можно с тобой?

– Пошли.

Мальчик оказался прав: ещё не добравшись до второго этажа, мы услышали нестройное пение, доносящееся из столовой.

Оказавшись в комнате, я тут же устроилась у себя на постели и открыла персональник.

– Чем занимаешься? – Заглянул мне через плечо Мишутка.

– Учусь.

– Опять?

Я кивнула.

– Ты целые каникулы только и делаешь, что учишься!

– Это у тебя тут каникулы. А у меня на Земле уже начался учебный год. И пока я тут развлекаюсь, мои одноклассники грызут гранит науки. Не хотелось бы, приехав, оказаться тупее их.

– Грызут – что? – Не понял Мишель.

– Гранит науки. Это эвфенизм, означающий "упорно учиться".

Вряд ли Мишутка знал лингвистические термины, но уточнять ничего не стал.

– Ты в самом деле не понимаешь, зачем обычному человеку нужно учиться? – Спросила я, прерывая затянувшееся молчание.

– Ну, чтобы быть умным.

– Чтобы просто быть человеком. Стремление к знаниям – это единственное, что отличает Homo sapiens от других биологических видов. По-моему, самое позорное, что только может быть в жизни – это стать похожим на тётю Анфису.

– Почему? – Вскинулся мальчик.

– Разве ты не замечаешь, что она глупа?

– Глупа? – Озадачился Мишель.

– Вот именно! Она всю свою жизнь посвящает домашним делам и кухонной работе – и больше ни о чём даже думать не хочет! Не буду я перед ней извиняться, пусть даже не думает!

Некоторое время Мишель сидел рядом, разглядывая мелкий текст на экране монитора, перемежённый числами, датами и графиками, затем шумно вздохнул и удалился на свою половину.

Ещё пару минут я пялилась на экран, затем захлопнула крышку персональника. Перед Мишуткой я ещё могла притворяться, что занимаюсь чем-то полезным, но ломать комедию перед собой – надоело. Если бы у меня были хотя бы примерные темы вопросов, которые будут на экзамене, я бы ещё могла составить программу своих занятий и неукоснительно ей следовать. Сейчас же я проводила время так же, как у себя дома, год, два, три года назад – просто брала первую попавшуюся книгу большого объёма и тщательно изучала имеющуюся в ней информацию. Что-то было читать интересно, что-то – не очень, какие-то опусы навевали откровенную тоску. Чтобы предотвратить возможные пробелы в образовании, мне приходилось читать всё.

И это не было мазохизмом.

Большинство современных наук созданы на стыке базовых, основных. И как, скажите, при моём увлечении политологией и при стойком отвращении к точным наукам, можно разобраться в аналитической политологии? А каким образом при моей одержимостью историей и неприязнью к психологии, можно понять работы Льва Гумилёва или разобраться в сочинениях Ключевского?

Минут через двадцать в комнате появились близнецы и предложили поиграть в разбойников. Я не представляла, что это за игра, поэтому предпочла отказаться. Да и название мне не внушило большого доверия.

От нечего делать я принялась размышлять над тем, что к Мишелю скоро приедут родители и мне нужно будет как-то выкручиваться. Даже если я прямо сейчас соберусь и исчезну, вряд ли кто-нибудь из домашних не обмолвится, что здесь целую неделю прожила сестра Мишутки и она совсем недавно уехала.

– Я поняла, что нам нужно делать! – Ворвалась я на половину Мишутки.

– И что же? – Мальчик, как всегда, что-то паял, и от неожиданности чуть не выронил из рук паяльник.

– То, что ты мой брат – об этом знает только Виктор Иванович, а все остальные об этом лишь догадываются. Вот ты, Мишутка, например, говорил кому-нибудь, что я – твоя сестра?

– Нет.

– Вот, и меня никто не спрашивал.

– А почему мы тогда вместе живём?

– Это у тёти Анфисы нужно спросить. Поселить нас в одной комнате – это была её идея.

– Серёга знает! – Вдруг вспомнил Мишель.

Я отмахнулась:

– Это всё мелочи! Он – свой парень. Сам сформулируй, что ему можно соврать. Только не забудь как бы ненароком упомянуть, что это нужно мне – он в лепёшку расшибётся, лишь бы мне удружить.

– Думаешь? – Усомнился Мишель.

– Уверена.

– Он тебе нравится, да? – Голос мальчика дрогнул

– Как же ты меня достал! Ты вообще о чём-нибудь другом можешь говорить? "Нравится", "не нравится" – и так каждую минуту. А вообще, в данной конкретной ситуации главное – что я ЕМУ нравлюсь.

– Ему- да, конечно, – промямлил мой приятель. Вид у него был таким несчастным, что я смягчилась:

– Не переживай, он у меня не вызывает никаких чувств кроме дружеских.

Вскочив с постели, я подошла к коробочке, где временно обитала Чапа и принялась кормить черепашку приготовленными загодя листьями капусты.

На Мишутку я старалась не смотреть, потому что точно знала, что именно он спросит. И он спросил. Как раз теми же словами, что я и думала.

– А я вызываю? – И добавил совсем жалким голосом. – Какие-нибудь…чувства?

Я вздохнула. Ну, что ему было ответить кроме правды.

– Вызываешь. Я тебя считаю почти за брата.

Лицо у Мишутки стало таким странным, что мне сразу стало понятно: он ожидал чего-то другого. Если бы он только знал, чего стоит такое родство…

Когда внизу всё утихло, я подождала ещё немного и рискнула пробраться в столовую – праздничный обед вкусен, но слишком быстро усваивается.

Именно "пробраться" – другое слово подобрать трудно: по всему дому бродили незнакомцы, они громко переговаривались между собой и смеялись, из мастерской заплетающимся языком вещал дядя Альфред, на крыльце курили какие-то мужики.

– Не люблю, когда люди напиваются, – сама себе пожаловалась я. – Неужели им самим не противно чувствовать себя такими… ? – Я так и не смогла подобрать определение – не позволяли правила хорошего тона.

"Настоящий джентльмен, – вспомнила я папин афоризм, – даже глухой ночью, в абсолютно пустом доме, споткнувшись о кошку, назовёт её кошкой"

Любое место, где только что отшумел праздник, выглядит покинуто и тоскливо. Чем грандиознее праздничное мероприятие, тем печальнее смотреть на то, что от него осталось.

Столовая не была исключением. Стол был завален остатками пиршества, всюду стояли тарелки с недоеденным содержимым, пустые бутылки, валялись какие-то огрызки и растерзанные упаковки.

Тётя Анфиса наводила порядок. Больше в столовой никого не было.

Сначала я хотела утащить что-нибудь съедобное и потихоньку уйти, но потом совесть взяла своё.

– Вам помочь?

Хозяйка мрачно посмотрела на меня из под сбившегося платка и ничего не ответила.

Я молча принялась за работу. Мы перетаскали все тарелки в раковину. Я, уже имея необходимый навык, принялась их мыть, тётя Анфиса в это время вытирала столы. Съедобные отходы я собирала в отдельное ведро. Не представляю, зачем; наверное, ими кормили каких-нибудь домашних животных. По крайней мере, рядом сидела кошка и, глядя на ведро, плотоядно облизывалась. Я всё это считала самым настоящим варварством – у нас на Земле животные всегда ели специально сделанные для них корма и никому в голову не приходило кормить их отбросами с человеческого стола.

Помыв тарелки, я перешла на салатницы, стаканы и прочую мелочь. И, надо сказать, у меня стало неплохо получаться. В голову снова полезли негативные мысли: посуду мыть я научилась, полы обдирать умею, если у папы что-нибудь не станцуется, две профессии, как минимум, я уже освоила, уже не пропаду в этой жизни.

Молчание, царившее на кухне, было тягостным – по другому назвать сложившуюся ситуацию это значит – погрешить против истины.. Подчиняясь неожиданному порыву, я подошла к хозяйке:

– Тётя Анфиса!

Она вопросительно взглянула на меня. Я опустила глаза:

– Я хотела извиниться перед Вами. Однажды я поступила не очень вежливо и мне бы не хотелось, чтобы Вы на меня из-за этого обижались.

По недоверчивому выражению лица женщины было видно, что она не могла поверить в чистоту моих намерений и ожидала какого-нибудь подвоха. Я её не винила; сама была удивлена своим поведением.

– Я на тебя не обижаюсь.

Я позволила себе улыбнуться:

– Думаете, этого не видно? Хоть я, с Вашей точки зрения, и маленькая девочка, но в некоторых вещах разбираюсь не хуже взрослых.

Тётя Анфиса помолчала, потом с усилием выговорила:

– Ты очень умная, это я сразу поняла.

– Спасибо за комплимент. Можно считать это за знак примирения?

Та кивнула.

Я с облегчением перевела дыхание. Вот уж не ожидала, что всё получится так быстро и как-то спонтанно. Правильно про нас, про женщин говорят, что у нас отсутствует всякая логика и нами движут большей частью чувства. Казалось бы полчаса назад я сказала Мишутке, что не буду извиняться перед тётей Анфисой ни за какие коврижки, а тут гляди, как всё повернулось…

Дальше работа пошла веселее. Мы продолжали молчать, но теперь молчание не нагнетало психологическую атмосферу, а было обычным, которое устанавливается в помещении, где работают занятые своими делами люди.

Вскоре мы закончили. На прощание тётя Анфиса хотела мне что-то сказать, но промолчала. Я полагаю, что лишилась возможности услышать что-нибудь вроде "Не нужно кичиться своим интеллектом, это плохой тон" или чего-нибудь в этом роде.

 

ГЛАВА 47

На крыльце курил дядя Альфред. Я первый раз увидела его курящим. Скорее всего, он принадлежал к той породе людей, что ведут здоровый и трезвый образ жизни, а как только "срываются" – тут же пускаются во все тяжкие. Художник уже успел немного протрезветь, но его всё ещё ощутимо потряхивало.

Мне бы посочувствовать человеку, но я по-иезуитски хитро, так, что нельзя было подкопаться, принялась портить ему настроение.

– Здравствуйте, дядя Альфред! – Тон у меня был жизнерадостнее некуда. – Великолепный сегодня день, да?

Гений окинул меня страдальческим взглядом и ничего не ответил.

– Знаете, – интимным шёпотом поведала я, – бывают такие дни, когда всё из рук валится, не хочется ничего делать кроме как валяться на кровати и смотреть в потолок. А бывает, вот, вроде как сегодня, когда настроение просто зашкаливает, без всяких видимых причин, то-ли из-за хорошей погоды, то-ли из-за чего-то ещё… У Вас такого не было?

На дядю Альфреда было жалко смотреть, но я продолжала свою изысканную пытку ещё минут десять. Только по прошествии этого времени художник, наконец, произнёс первый звук, очень похожий на стон тяжело раненного человека.

– Что Вы сказали? – Осеклась я.

– Полиночка, – слабым голосом отозвался мой собеседник, – я не понимаю, чего ты хочешь?

Он закурил очередную сигарету и я увидела, что его руки ощутимо дрожат.

– Много чего, – я мечтательно зажмурилась, – Вы уверены, что Вам это интересно?

Дядя Альфред долго вникал в смысл фразы. Мне пришлось ему помочь:

– Или вы имеете в виду, чего я хочу именно от Вас?

– Именно от меня.

Думала я недолго, потом задала такой вопрос, что дядя Альфред сразу же пожалел, что вообще вышел на крыльцо.

– Чем вам наши… тьфу!… земные Навигаторы не угодили?

– Ты о чём?

– О том Сопротивлении, что Вы возглавляли двенадцать лет назад. Как Вас вообще туда занесло?

Бывший партизан долго молчал, затем удивил уже меня.

– Ты ведь в школе учишься, да? – Спросил он

– Верно.

– А теперь представь себя её директором.

Я фыркнула:

– С трудом, но представляю.

– Твоя школа маленькая и имеет стандартную, в общем-то, историю, – продолжил дядя Альфред совсем уже трезвым голосом. – Когда-то в городе была одна-единственная школа, достаточно большая, чтобы вместить в себя всех учеников. Но с течением времени детей стало больше, и Навигаторы решили выстроить вторую. Когда она была готова, некоторые учителя из старой школы перешли в новую, старому директору пришлось поделиться с новым администратором, то бишь с тобой, не только кадрами, но и учебно-материальной базой.

Я внимательно слушала, пока ещё не представляя, к чему клонит дядя Альфред.

– В самом начале нового учебного года директор старый школы пришёл к тебе и предложил свои услуги. "Ты, мол, человек на своём посту новый, я готов всячески тебе помогать. Пока ты обживёшься, пока сориентируешься в обстановке, пока сработаешься со своей командой… А у меня опыт многолетней работы"… В общем, уломал он тебя. Проходит год, два, три. Старый директор взвалил на себя бОльшую часть своих обязанностей – и вроде бы тебе жаловаться не на что, если бы не одно "но" – в своей собственной школе ты не чувствуешь себя хозяином. Учебные планы, квалификационные листы, табели о зарплате, накладные о приёме и выдаче матсредств – всё тянет на себе старый директор.

В этом месте я сообразила, зачем дядя Альфред рассказывает мне эту историю, и мне стало смешно. Вот ведь везёт мне на Цитрее: постоянно обсуждаю политические вопросы. Только вот с собеседниками не складывается. Одному едва-едва исполнилось двенадцать лет, второй – не очень хорошо себя чувствует, и даже не "после вчерашнего", а "после сегодняшнего".

– В один прекрасный день ты подходишь к директору и мягко намекаешь, так, мол, и так, поре бы уже и честь знать, я вроде как уже освоился и могу исполнять свои обязанности в полном объёме, посторонняя помощь мне не требуется. А он – ни в какую. Ты, говорит, вспомни из какого дерьма я тебя вытащил. Вспомни, благодаря кому работала твоя школа в первые годы своего существования. И приходится директору, чтобы восстановить статус кво, применять совсем не христианские меры.

– Понятно, – я опустила глаза. Крыть было нечем. Действительно, в межпланетных вопросах наши Навигаторы иногда вели себя неадекватно. Вместо того, чтобы предоставить автономию колониям, которые вполне могут существовать самостоятельно, они всеми силами пытались удержать эти планеты в своём подчинении. В чём смысл?

Впрочем, нужно было как-то спасать ситуацию. Критиковать действия правительства Земли я не собиралась ни под каким соусом.

– И чего вы добились этой своей свободой? Здесь, на Цитрее, по сравнению с Землёй и земными колониями, настолько всё неблагоустроенно, насколько это вообще возможно! Наши корабли сотню лет назад освоили гипер-пространство, а тут самая обычная кофеварка – это чудо современной техники!

– Ты говоришь так, будто не с Цитреи, а с Земли.

Я осеклась. Действительно, меня занесло куда-то не туда. Хорошо, если его затуманенные алкоголем мозги не позволят назавтра припомнить подробности нашего диалога. Теперь главное – не заострять внимания на опасной теме.

– Не цепляйтесь к мелочам. Лучше признайте мою правоту. Цитрея не сможет самостоятельно выкарабкаться из технологической ямы, куда по своей же вине и попала.

А теперь мы плавно приблизились к тому, с чего начался разговор с Мишуткой. Чтобы не слышать очевидных обвинений, которые на Цитрее, похоже, известны каждому младенцу, я наскоро распрощалась и упорхнула к себе в комнату.

Разговор оставил тяжёлое впечатление. Долгие годы я прожила в твёрдой уверенности, что наши Навигаторы всегда и всё делают правильно. Они – высшая инстанция любой истины. В этом убеждении меня старательно пыталась поколебать лишь Валькирия, своими статьями про недостатки нынешней социальной системы. Но всё это было слишком далеко от реальной жизни, от круга моих интересов, чтобы я обращала на это особенное внимание.

Теперь же я столкнулась с этим вплотную, лицом к лицу; двух коротеньких диалогов с не очень внятными собеседниками мне хватило, чтобы незыблемый, как мне всегда казалось, фундамент моих убеждений дал основательную трещину.

Получается, Валькирия в который раз оказалась права. Ладно, теперь будет о чём поболтать с папулей долгими зимними вечерами.

Чапа – на редкость прожорливое существо. Размерами – не больше кулака, а есть может часами. Уставится глазками-бусинками куда-то в пространство и мерно двигает челюстями, примерно одно-два движения в пол-минуты. Вот уж действительно – этому существу некуда торопиться.

Я кормила черепашку, пока не надоело, точнее, пока мне не помешал Мишутка, который со своей половины комнаты начал вонять чем-то резко-техническим.

Теперь уже я проявила любопытство, подошла к мальчику сзади и долго из-за его спины наблюдала, как он что-то выпаивает из большой неопрятной на вид платы.

– Продолжаешь заниматься машиной времени?

Мой удручённый голос заставил Мишеля подскочить на месте.

– Ты здесь? – Запинаясь, спросил он.

– Конечно. Где мне ещё быть.

– Испугала меня!

– Прости. Я спрашиваю, ты продолжаешь свой безнадёжный проект?

Мишутка выглядел виноватым, словно котёнок, опрокинувший со стола плошку со сметаной:

– Мне совсем чуть-чуть осталось, через пару дней я закончу.

– Ну-ну.

– Дай мне карту памяти.

– Одного не понимаю, у тебя что, нет какого-нибудь завалящего твёрдого диска?

– Полин, ты когда-нибудь жёсткий диск перестанешь называть твёрдым?

– Когда-нибудь – перестану. Сейчас дневник попишу и дам.

С дневником я управилась за двадцать минут. События сегодняшнего дня изрядно утомили меня. Сейчас я отдам Мишелю карту памяти и улягусь спать – и гори всё синим пламенем. Над всеми проблемами подумаю завтра. Как говорится, утро вечера мудренее.