Что может быть в Латинской Америке красивее, чем Фиеста? Мы вышли на рейд Каракаса уже после захода солнца. И вдруг весь город и бухта озарилась взрывами. Я подумал, что революция. Но в небе расцвели георгины фейерверка. В Венесуэле был очередной праздник – Фиеста. Мы все были на борту «Мохового», а «Проскуров» отправился за бальзой в Аргентину. Зина с Жанной, как заворожённые, смотрели в небо. Зрелище было неописуемое.
А с берега лилась музыка. Все эти самбы, румбы, ламбады и пр. Душа просила праздника. И мы его себе устроили прямо в кают-компании.
Иллюминаторы были раскрыты, Лёгкий ветерок с берега доносил музыку и ароматы роз. Страна вечного праздника.
Утром началась погрузка бальзы, а мы отправились знакомиться с городом.
Вблизи всё смотрелось гораздо иначе. Город-то был весьма грязноватенький. А уж ароматы ну никак не напоминали розовую клумбу. Мы поспешили убраться обратно на корабль. К вечеру погрузка была завершена. Я осмотрел штабеля досок и бруса. Лев Кнэп умел держать слово. Весь товар был первостатейный. Можно было возвращаться. На рейде Нью-Йорка нас дожидался «Проскуров». Они уже загрузили насосы от Гаранчука и ждали только нас. Комрад решил идти с ними, как командующий эскадрой.
– Теперь уж Никуша не будет мне пенять, что я морями не хаживал! Ром-то будет покрепче эля. А одна креолка стоит четырёх японок! – сказал он. Спустили шлюпку и нас доставили прямо на таможенный остров, а «Моховой» и «Проскуров», не заходя в порт, взяли курс на Питер. Мы же, пробыв ещё с неделю в Нью-Йорке, сели на трансатлантический лайнер и отправились в Англию. А уж оттуда через Францию и всю Европу домой. Конечно же в Германии опять облобызались с кузеном Вилли. И намекнули, что в скором времени он сможет установить на свои дирижабли аппарат, который сможет связываться с землёй во время полёта. Кузен Вилли конечно же опять не поверил, но был очень признателен за нашу заботу. И даже больше того. Он не только подарил нам со своего дирижабля высотомер и указатель скорости, но даже разрешил нам разместить заказ на эти приборы на своих заводах. Близилась весна, и мы торопились домой. По Европе мы уже путешествовали в папенькином салон-вагоне со всеми вытекающими. А вытекало предостаточно, так как у нас с Зиной была даже и ванна. А Жанна с Плаксиным заняли опустевшее купе Комрада. Барон Марк Николаевич, майор Сигаев, Попов и Лёвушка ехали в другом вагоне в отдельных кабинетах. Но неожиданная и судьбоносная встреча произошла в Варшаве. В вагон постучался очень благообразный мужчина и испросил аудиенции. Не попросил разрешения войти, а именно испросил. Войдя он окинул нас взглядом и представился:
– Делоне Николай Борисович. Профессор сельхозинститута в Новоалександрии!
Это имя нам ни о чем не говорило. Разве что было несколько созвучно с актёром Аленом Делоном, но как-то не клеилось. Каково же было наше удивление, когда он завёл речь о летательных аппаратах тяжелее воздуха.
Всё, что мы лепили до этого, были просто детские игрушки в кубики. Если в сравнении с профессором Жуковским я чувствовал себя глуповатым, то рядом с Николаем Борисовичем я был совсем тупой. Вот человек, который нам нужен. Без него всё, что мы делали и будем делать, не имеет перспектив.
Мы хотели тут же пригласить его с собой, но увы. Чувство ответственности за своих учеников не позволяло ему бросить всё до окончания учебного года. Договорились о том, что как только настанут летние каникулы, то он прибудет к нам в Гамаюн, как персональный гость самого государя. Профессор Делоне дал согласие и мы ликовали. Расставались как могут расставаться ученики с любимым учителем. Только бы Луцкий хоть что-то бы родил за полтора года нашего отсутствия.
По прибытии в Питер, я первым делом посетил кузена Николушку. Отчитался обо всём. Доложил, что великий князь Кирилл ведёт сейчас свою эскадру через Атлантику малым ходом. Проводит испытания турбин и тренирует экипажи. Это тебе не Гибралтарским коридорчиком пройти.
Атлантика! Про золотишко особенно в подробности не вдавался. Мол намыли сколько смогли. На те деньги построили пару броненосцев по проекту Варяга, но с особенностями. Да ещё и на дюжину эскадренных миноносцев деньжата остались. Попозже закажем.
Государь был поражен масштабами нашей деятельности. Но я его остудил:
– Погоди! То ли ещё будет. Не забывай, как ты сам десятки миллионов заработал одним росчерком пера. Помнишь: – Сэкономленный цент, это заработанный цент!
Из Зимнего сразу поехали в Гамаюн. Его было и не узнать. Новая гостиница о двух этажах. Целая улица Зарубинских особняков. Всё из кирпича, добротно. Рядом с ангаром уже заложили ещё один, да побольше прежнего. Жизнь налаживалась. Фроловский всё рассказал и показал. Ждал только нас. Учлётами записалось десяток корнетов. Все были мне хорошо знакомы. Каждое воскресенье приезжали летать на тренажере. Освоили его полностью. И даже хотели всё лётное поле лопатами от снега очистить, лишь бы скорее начать полёты. Я глянул список первых учлётов. Всё те же знакомые имена, что подходили ко мне на выпускном в училище: Аверьянов, Посохин, Матвеев, Ламин, Вдовин, Павлов, Голубцов, Сиченко, Но добавилось и пара офицеров постарше. Штабс-капитаны Зубов и Маркелов. Оно и к лучшему – будет кому осадить молодых, если зарвутся. Полковник Волков пока ещё был у себя в Лопасне.
Встреча с Сэром Бэрримором была трогательной. Он все пытался меня чмокнуть, а когда конюхи отошли, то копытом поковырял в углу и отрыл несколько морковок. Сам недоедал, а для меня приготовил гостинчик. Пришлось принять вкусняшку и похрумтить с ним за компанию. Иначе кровная обида. Да и мне каратин опять лишним не будет.
К Луцкому пришлось ехать в Москву. Оба завода, и ЗИЛ, и Авиамотроный уже подвели под крышу, но станки и оборудование пока не завезли. Первые же моторы «Звёздочки» пока собирали на велосипедной фабрике Дукса. Крупные детали для них отливали на Урале, а вот мелкие, но точные деталюшки пораскидали заказами по заводам Европы. Очень оригинально Луцкий запатентовал поршневые кольца. Выглядело, как уплотнение к каким-то деталям дизельной мельницы. Никто даже и внимания не обратил на этот международный патент. Но теперь только попробуй кто их употребить хоть в чём – сразу в кабалу загоним. Мотор «Звёздочка» появился уже как с полгода. Уверенно выдавал 70 лошадок. Этого было вполне достаточно для взлёта без битюгов. Основой послужил всё тот же Анзани. Только цилиндры маленько увеличили и снизу ещё пару прилепили. Гоняли их уже полгода на всех режимах. Когда первые движки трещали и ломались, то их разбирали и выявляли дефектные детали, усиливали их и испытывали снова. Последние месяца два они и не ломались вовсе. Совсем другая картина была с «Семёрочкой». На опыте Звёздочки его с нуля делали сами. Пока были готовы только чертежи и несколько опытных образцов. Но работа кипела.
Не отставала и группа по моторам для «Волги» и «Чайки». Им было полегче. Всё же не приходилось бороться за каждый грамм веса. Да и водяное охлаждение было куда как надёжнее.
– Борис Григорьевич! Скоро весна, снег сойдет. Сколько к тому времени сможете «Звёздочек» изготовить? Только без горячки, а качественно.
– Готовых уже есть полтора десятка. До Пасхи ещё штук 30–40 соберем. Проблема в другом. Рабочий день на Дуксе 12 часов. А ходят тут всякие социалисты и подбивают рабочих к забастовкам и требуют 10-часового рабочего дня. И что делать? Как от них избавиться? Эти социалисты-шантажисты денег требуют. Или забастовка.
– Так с этим всё просто. Они ведь Вас 10-часовым рабочим днём пугают, а вы им в пику объявите 8-часовой день, но в две смены. При той же оплате. Да их сами работяги в бараний рог согнут и к фабрике близко не подпустят. А у нас получится 16-часовой рабочий день. Да, рабочих будет вдвое больше и затраты возрастут. Но для казны это даже не копеечки, а гроши.
– Так нас же Дукс живьём сожрёт и со своей фабрики выпрет!
– Не выпрет. Вы над своим цехом повесьте вывеску, что это Императорский цех. И кто посмеет тогда хоть что-то вякнуть? А уж когда Авиамоторный завод запустим, то и сами уйдём и половину рабочих заберём. Вот тогда Дукс и почешется. Но его забижать не надо. Стране велики тоже нужны. А Вы ему в утешение разработайте маленький двухтактный движок кубиков на полсотни для велосипеда. И получится мотопед для народа. Да он на этом озолотится и каждый день за вас Бога молить станет.
– А ведь и вправду так лучше будет. Мы ведь на госзаказе – чего нам бояться?
– Я ещё с недельку в Москве пробуду. Перед отъездом снова загляну к Вам. А пока отправьте готовые моторы в Гамаюн – они нам там очень пригодятся.
Конечно же я навестил Николая Егоровича Жуковского. Проговорили с ним с обеда и до вечера. Я-то больше слушал. А вот он сетовал на то, что нет у него пока студентов, кто бы загорелся идеей воздухоплавания. Пытался создать кружок из энтузиастов, но после пары заседаний кружок развалился.
Я его утешил, как мог, что в любом начинании главное это вызвать интерес широких масс. А наше начинание относится к обороне и до поры приходится многое держать в секрете.
Съездил я и в Раменское. Посмотрел, как идёт строительство ЦАГИ. Познакомился с полковником Благовым Виктором Михайловичем. На редкость чуткий и грамотный командир. Ему не надо было разжевывать, чего мы хотим добиться от ангара с мощнейшими воздуходувами. Всё понял ещё давно, при встрече с Жуковским. А сейчас гнал строительство к финишу!
Зинуля гостила у тётушки и всё никак не могла наговориться с ней и с сестричкой Оленькой. Отдала в пошив собольи шкурки и уже через три дня щеголяли по Кузнецкому мосту в новеньких шубках.
Великий князь Сергей Александрович, тогдашний генерал-губернатор Москвы, дважды присылал им билеты в Большой театр в Императорскую ложу. Тут уж Зинуля являлась во всём блеске своих наград, а я был так – сбоку припёка. Но со своим троюродным дядюшкой я имел серьезную приватную беседу.
– Дядя Серёжа! А как у тебя сейчас используется Петровский Путевой дворец?
– Так пустует он, но не в запустении. А тебе-то он зачем?
– Ты ведь про наш аэроклуб в Гатчине слыхал? Так там просто баловство одно на потеху Государю. А настоящие-то дела хотим начать здесь, на Ходынке. Под твоей властной рукой. Государь одобрит такое решение. Уж скоро три года с тех пор, как Ходынка-то горем обернулась. Вот и надо эту горесть из людской памяти-то поубавить. А то ведь по-прежнему туда вдовы ходят да свечки над рытвинами жгут. Того и гляди ты можешь в опалу попасть. Виновного-то надо назначить. Ты про наши вещие сны слыхал?
– О тож! Про них который год много судачат.
– Так вот очень нехороший сон мы про тебя с братом видели. Ну очень нехороший. Будто ты на Красной площади восходишь перед народом на место Лобное, а на тебе не мундир, а саван. Смекаешь теперь, кого могут крайним объявить и покарать?
– И что присоветуешь, племяш?
– Так за советы нет ответа. А ты вели всю Ходынку крепким забором огородить, да разровняй всё гладенько, что бы поле было, как стол. А мы с братом будущим летом там свои полёты учинять будем. Вот и станет Ходынка не укором в бездеятельности властей, а символом прогресса. А в Петровском дворце мы свой штаб организуем. Вот так по-тихому всё и забудется. А уж государю мы в уши надуем, что без тебя бы нам ничего бы и не организовать было. Глядишь, и не придётся менять тебе мундир на саван.
– Ох, князь Андрей, и мудер же ты не по годам.
– То что я мудер ещё тот, и без тебя известно! – и мы оба расхохотались. Перед отъездом из Москвы снова навестил Луцкого. Он провел меня к стенду с первым движком-Семёрочкой. Сегодня планировали первый запуск.
От греха отошли подалее. Долго его крутили, а он не хотел заводиться. Уж и смесь регулировали, и опережение выставляли, а он никак. Тогда я и присоветовал свечи поменять. Старые-то уже забрызганы. И в ноздри ему маленько эфира плеснуть, что бы хоть схватился. Так и сделали. Крутанули, движок чихнул и завёлся. Работал не особо ровно, но работал. Разок даже на максимум его вывели, так он показал 400 лошадок. Луцкий был поражен такой мощью. А вот я не очень. Подобный мотор на моём первом вертолёте Ми-1 без малого почти 600 лошадей выдавал. Ну да лиха беда начало.
– Борис Григорьевич, изготовьте с дюжину таких и установите на стенды. Гоняйте их до помутнения разума. Ломаться будут обязательно. Это и называется «детскими болезнями». Ребёнок-то в детстве должен переболеть и корью, и ветрянкой, и свинкой. Так же и ваше детище должно всё пройти. А уж когда убедитесь в надёжности, тогда на новом заводе и приступайте к серийному выпуску. А пока сроку Вам год. До будущей весны доведите его до ума. Нам таких моторов понадобится очень много. Крепить-то их к раме аэроплана как планируете?
– Так вот по всей окружности корпуса 16 отверстий под болты. Крепите к чему хотите, хоть к лисапету! – улыбнулся Луцкий.
– Вы мне сейчас точный чертёж этого корпуса сделайте с отверстиями. Важен мне не сам корпус, а именно обод с дырками под болты. По ним и раму делать будем. А пока вот Вам десять тысяч рублей. Раздайте всем премию, за ввод первой «Звёздочки» и первый запуск «Семёрочки». Кому и сколько – вам решать. Но так, что бы обойдённых не было. Даже дворнику, что крыльцо метёт – и тому наградные выдайте. А вас самого Государь отдельно отблагодарит – это уж моя забота.
– Не за награды тружусь, но за идею!
– Самая лучшая идея хороша тогда, когда поддержана сверху и подкреплена деньгами снизу – проверено веками! – На том и распрощались.
С тётушкой и Оленькой прощались ненадолго. В мае ждали их на каникулы в Гатчину. Летом-то в Гамаюне прелесть как хорошо. Да и Оленьку пора было выводить в свет на детские праздники – всё же графиня уже. А осенью – в Смольный.
В Питере нас уже ждал Кондрат. Привёл он свою эскадру. И разгрузить успел бальзу на склады Шароглазова. Государь сам приезжал взглянуть на диковинные лесовозы. Но виду не подал, что ничего не понял. И за что такие деньжищи плачены. Ни башен, ни пушек. Просто две ровных палубы друг над другом – хоть строевые ученья проводи. Мы до времени не стали его посвящать в наши замыслы.
Уже с братом вдвоём навестили мы и Тринклера. Он уже закончил техноложку, экзамены сдал заранее и теперь решал проблему, на какой бы заводик пристроить своё детище ДГТ – двигатель Густава Тринклера.
– Ну с заводом мы вам поможем – это не вопрос. А что вы на нем изготовить-то хотите?
– Так первый свой движок с четырьмя цилиндрами. Испытать его как следует, а уж потом на его основе можно фантазировать – хоть 8, хоть 48 цилиндров в ряд установить на одном валу. Смотря что нужно заказчику.
– И сколько времени Вам понадобится для изготовления и испытания своего двигателя?
– Надеюсь за каникулы управиться!
– Шутить изволите, Густав Васильевич. На это и года будет мало.
– Ничуть не шучу. За зиму я со своей группой подробные чертежи составил и разослал их порознь на ведущие заводы в Европе. На каждый завод по нескольку деталей. Что помассивнее – свои на Урале отольют. Одна беда – нет у нас станков для точного машиностроения. Всё к заморским заводчикам на поклон ходим.
– Погодите, будут и у нас такие станки. А для каких нужд указали эти детали?
– Так для лесопилки. В России много леса – пилить, не перепилить.
– Умно. Заводик я вам предоставлю. Адмиралтейские верфи подойдут?
– Да что вы, Кирилл Владимирович! Кто же нас туда пустит?
– Ещё как пустят. Даже под белы рученьки проведут! – обнадёжил Кондрат.
– Тогда дело за малым – собрать двигун и запустить для испытаний.
– Вас послушать, так можно уже и наверх докладывать! А ну как облажаетесь? Тогда что? – спросил брат.
– А Вы и не докладывайте, а лишь намекните. И не на самый верх, а только адмиралу Макарову. Он-то сразу поймёт всю выгоду от нашей затеи.
– Резонно. Так и поступлю. Да и вообще мы давненько не виделись со Степаном Осиповичем. Возникло много тем для обсуждения. Так что ждите от меня сообщения, когда сможете приступить к сборке ДГТ.
Встреча с адмиралом была очень продуктивной. Ему вообще ничего не надо было объяснять. Он с полувзгляда понял, для чего предназначались эти лесовозы. Хитро прищурился и спросил:
– С них что ли задумали запускать свои аэропланы?
– Так иначе бы зачем было огород городить! – сказал Комрад. – Пока дело за малым – ждём надёжного двигателя. Появятся надёжные моторы – сможем доставлять бомбы и торпеды на самолётах в любую точку глобуса.
– Как Вы сказали? Торпеды?
– Да. Где-то в Америке слышал. Так по-новому называются самодвижущиеся мины Уайтхэда.
– Хорошее слово – надо запомнить.
– А как бы нам выпуск этих торпед самим наладить, а не идти к британцам на поклон? Ведь свои-то раза в три дешевле будут.
– Так на то надо у них патент выкупить, а они не продают.
– А и не надо покупать. Надо свою изобрести и запатентовать.
– Изобретать уже нечего – всё изобретено.
– Торпеда движется за счет сжатого воздуха. А вот, если в этом воздухе распылить карбид кальция, вода попадет, то получится ацетилен и давление ещё возрастёт. Но нам-то большая дальность и не нужна – значит можно увеличить весовой заряд динамита. Вот вам и новая русская торпеда. И никакой патент не нужен.
– Интересные Вы вещи говорите, Кирилл Владимирович! Надо будет минёров озадачить. А куда Вы намерены на ваши лесовозы пушки ставить?
– А не будет никаких пушек. Ну разве что пару скорострелок Барановского, чаек пугать, что бы не гадили на палубу. Оружие авианосца – самолеты с бомбами и торпедами. Но для охранения потребуются и эскадренные миноносцы. Какие бы Вы нам посоветовали?
– Я бы предложил эсминцы проекта Зверева. Они самые быстроходные и манёвренные.
– Эти миноносцы – вчерашний день флота. Вам известен тип миноносцев «Лайтинг»?
– Конечно, известен. Но это же – позавчерашний день.
– Всё новое – это хорошо забытое старое, – возразил Кондрат: – На нём-то и паровичок стоял всего в 400 лошадок, а ход выдавал аж под 18 узлов. У нас же есть свой талантливый двигателист, который самого Дизеля за пояс заткнёт. И его движок о 4-х цилиндрах выдаст под полтысячи лошадей. А коли сделать 8 цилиндров, так и всю тысячу. А теперь прикиньте если при тех же габаритах, что у «Лайтинга» поставить двигатель Тринклера, то скоростёнка-то явно перевалит за 30 узлов и начнёт подбираться к 35-ти. И при этом он будет незаметен, дыма-то от мазута почти не видно – не сравнить с угольщиками. Торпед можно грузить побольше. Если все люки на палубе будут задраены, то он может идти в полупритопленном состоянии. Пусть над водой торчит только рубка и короткие трубы для забора воздуха и для выхлопа. Как вам такая идея?
– Поразительно! Но это ведь получится не надводное судно, а полуподводное. Да такие суда произведут революцию во всех флотах мира. Ход морских сражений полностью изменится. Надо будет менять не только тактику боя, но и стратегию в целом. Меня вот очень беспокоит резкое усиление военного флота Японии. Они строят огромные линкоры с множеством огромных пушек. Но ни один из них не сможет устоять и часа против полудюжины таких вот мини-эсминцев. А стоить такие кораблики будут буквально копеечки.
– Господин адмирал! Вы мыслите в очень правильном направлении. И не важно, сколько они будут стоить – пусть хоть золотыми получатся. Денег на это мы отвалим без меры. Причём своих денег.
– Так отчего же своих то? Или в казне пусто?
– Казна Российская, слава Богу и Государю не оскудела. Но супостат-то не дремлет. Наверняка в штабах окопались осведомители вражеских разведок. И любые крупные затраты, сразу насторожат неприятеля. А по нашему плану денежки вообще потекут аж из Америки на постройку рыболовных сейнеров за полярным кругом в городе Романов-на-Мурмане. Государь сейчас туда чугунку тянет. А нам бы надо там много верфей построить. Самые крупные детали для верфи в вагонах не перевезти. Вот и сгодятся наши лесовозы. Палубы-то огромные. Но первый шаг – дать Тринклеру полную свободу для технического творчества. И не где-то, а на верфях Адмиралтейства. Там хоть секретность соблюдается! – отметил брат.
– Вот и пусть одновременно Тринклер разрабатывает новый двигатель, на Мурмане возводят верфи, а тут проектируют эсминцы нового поколения.
Габаритные части для верфей князь Кирилл за несколько рейсов за угол туда доставит. И будет у нас к началу века XX свой Северный флот. Я даже прикинул кого Главкомом этого флота назначить. Помните лейтенанта Колчака? Он сейчас штудирует всё о Северном Ледовитом океане. Как прикрытие его занятий – покорение Северного полюса! А скрытая сверхзадача – прохождение от Кольского полуострова до Берингова пролива за одну навигацию. Северным морским путём. Как вам такой расклад? Но нужен такой руководитель проекта для новых полуподводных эсминцев, чтобы загорелся всей душой. Ведь в любом новом деле нужен свой Прометей! – поддержал я брата.
– Есть у меня такой! – ответил адмирал: – Николай Николаевич Рожков. У него-то и образование гуманитарное. И на службу он был принят добровольцем, как прапорщик мирного времени по адмиралтейству. А так полюбил флот, что за несколько лет службы получил чин лейтенанта, хотя Морской корпус и не заканчивал. Вот он одержим подводным флотом! – сказал адмирал.
– А как бы с ним поближе познакомиться?
– Да нет ничего проще. Вы где сегодня ужинаете?
– Как всегда в «Астории».
– Вот я его сегодня и приглашу туда с супругой. Надеюсь, что мне-то, старику, он не откажет.
– Только предупредите его, пожалуйста, – за столом никаких разговоров по службе. Всё же это ресторан – чужих ушей будет много. Князь Кирилл теперь знаменитость, Атлантику пересёк на лесовозах, графиня Зинаида Павловна, так та вообще первая в мире женщина-пилот и Герой России.
Есаул Плаксин спас жизнь президенту САСШ – сплошные знаменитости. Наверняка журналисты всех мастей каждое наше слово будут улавливать. Да и официантов подкупят. А потом такого наплетут в газетах, что хоть вешай их. Вот и пусть обсуждают новую моду на длину подолов, а не новые эсминцы! – усмехнулся я. Прощаться не стали ибо вечером встретимся вновь.
– Кондрат! Ты откуда столько про эсминцы знаешь? – спросил я уже дома.
– Кондрат-то о них и слыхом не слыхивал, а вот Кирилл, хоть и пропьянствовал чуть не половину учебы, но хоть что-то, да усвоил. Вот я и совместил знания из МАИ с Морским корпусом! – отшутился брат.
– Повезло Кирюше. А у меня в той жизни в левой руке было 700 лошадок, а в этой пока только Беломор с морковкой! – и мы оба рассмеялись.
Вечером в «Астории» ужинали шумной компанией. Степан Осипович представил нам статного лейтенанта Рожкова и его супругу Илону. Одного взгляда на эту красавицу было достаточно, что бы сразу разглядеть и природное благородство, и утонченную культуру, и образованность и ещё массу всяческих добродетелей. Редчайшее совпадение всех этих качеств с первозданной женской красотой. Повезло лейтенанту.
Беседа за столом велась ни о чем. Барон Марк Николаевич после пятого фужера коньяка уже в который раз рассказывал, как храбрый есаул Плаксин своей японской саблей порубил американский паровоз на мелкие кусочки. И как майор Сигаев чуть не порвал все струны на органах в Солт-Лейк-Сити. (а откуда в органах струны взялись было не столь уж и важно). А мы с братом незаметно наблюдали за Николаем Николаевичем. Ведь ему предстояло стать Главкомом всего Российского подводного флота.
При расставании мы настоятельно приглашали лейтенанта с супругой весной, в мае посетить Гатчину. Приглашение было принято.
Моё 20-летие решили отмечать в узком семейном кругу в Гамаюне. Заранее переехали туда ещё за неделю. Дата была круглая. Но совершеннолетие у наследников престола наступало в 16 лет. Мне все желали: – Удач всегда! – А день, какой был день тогда? Ах да – среда! Но не смотря на это прибыли все десять учлётов. Первые Апостолы Авиации. И среди них я – Андрей Первозванный. Бригада дяди Лёши Патрикеева была уже в сборе. Двигатели Орлят уже расконсервировали и ждали только, когда подсохнет лётное поле. Я смотрел на Апостолов и восхищался ими. Это были не самодовольные корнетики, которые на службе били по зубам нижних чинов, а потом кичились этим в ресторанах. А уж про капитанов Владимира Петровича Зубова и Владимира Маркелова и говорить нечего. Прирождённые вожаки стаи. Был и застройщик Олег Владимирович с супругой Нонной Юдиной. Нонна была из числа тех женщин, которых в народе именуют бой-баба. Строительство велось зимой и рабочие нередко болели. Так она поставила на уши все медицинское начальство Питера, но добилась бесплатного лечения и лекарств для всех работников, ведь стройка была госзаказом и оплачивал её уже не папенька, а казна. Её мужа Олега так все и звали – товарищ Юдин, хотя вроде фамилия у него была совсем другая.
Было много и выпито и спето. Отхэппибёздили меня по полной программе.
Новые движки «Звёздочки» уже получили. Их ставили на тех же Орлят, но пару оставили с прежними Анзани. Расчет полковника Волкова был прост:
– Пусть недельку полетают со стартом на конной тяге и планированием со снижением. Тогда самостоятельный взлёт на своём движке и полный полет по кругу им мёдом покажется! – Вот что значит настоящий пилот-наставник. Учитывает на только учебную программу, но и психологию пилотов.
Аэродром уже подсох и учлёты начали лётную программу на Анзани.
А мы уже облётывали Орлят со «Звёздочкой». Зинуля тоже сделала несколько полетов по кругу, и на мой вопрос об ощущении полного полёта, ответила:
– Ощущение полного улёта от краников-фонтаников куда как приятнее!
Женская логика и её нам не понять.
Комрад стал собираться обратно в Питер. Надо было готовиться к походу «за угол» – вокруг Скандинавии в Мурман. Он уже стал капитаном, обветренным, как скалы, и выйдет в путь, не дожидаясь нас. Накануне его отъезда мы засиделись в гостиной допоздна.
– Андрей. Наступают студенческие каникулы и со дня на день должен приехать в гости Николай Борисович Делоне. Что ты собираешься с ним обсуждать? Идеи-то хоть какие-нибудь имеются?
– Идей-то как раз море. Целая каша из идей в голове. Того гляди крышу снесет. Я уж про всё вспоминал – и про Ще-2, и про трудягу Ан-2 и даже об курносом И-15 «Чайка».
– А что это за аппарат? Никогда о таком не слыхал.
– Не слыхал, так слушай:
Баллада о Курносом.
В 1998 году, уже в Америке, увлёкся я рыбалкой. И то сказать. Жить в двух шагах от целого океана рыбы и покупать её в магазине – нонсенс.
И стал я частенько похаживать с удочкой на мостик через небольшой заливчик, неподалёку от дома. Мы тогда на 14-м Брайтоне жили. А на том мостике уже подобралась своя русскоговорящая компания эмигрантов.
В процессе рыбалки обсуждали всё: И Ельцина, и Клинтона, и Монику. Мало кто знал тогда слово «импичмент», но все сходились во мнении, что Моника делала его мастерски. Ну а главная тема была, конечно, – почему не клюёт? Но был среди нас один заядлый рыбак, который все разговоры сводил на войну в Испании ещё в 1937-м. Звали его Григорий Ефимович и был он на той войне лётчиком-истребителем. А когда узнал от меня, что я тоже летал, то аж загорелся. Оказывается, он много раз рассказывал о той войне товарищам по рыбалке и просто им надоел. Во мне же он увидел благодарного слушателя. Как говорили другие рыбаки: – «Андрей! Он нашёл твои уши!» Но я слушал его поначалу с интересом. Ведь он был ровесником нашему с тобой отцу, тоже с 16-го года. А летал он тогда на советском самом современном истребителе И–15, который испанцы прозвали Чатос, что значит Курносый. Провоевал Григорий Ефимович всего три месяца, но успел завалить двух Мессеров. Тогда-то и одного сбить на тихоходном, но вёртком И-15 мог только лётчик-ас, а он двух свалил с небес. Правда и его трижды сбивали. Пару раз он с парашютом выбросился, а в третий раз сел на пахоту. Кабы шасси убиралось, он бы на брюхо сел. А так колёса зарылись в грунт, самолет перевернулся и развалился в хлам. И сам дядя Гриша покалечился. Хорошо ещё хоть не на вражескую территорию сел.
Ну сначала госпиталя в Испании, потом в Союзе. Там же ему и орден Боевого Красного Знамени вручили. А этот орден в войсках ценили выше, чем орден Ленина. Мол, Ленина можно было получить и за рекордные надои молока, а вот Красное Знамя только в бою. После госпиталя его с лётной работы списали, но оставили в полку штурманом эскадрильи. Потом он штурманом истребительного полка был, всю войну прошел. Наград и не счесть. Но на День Победы он надевал только Боевое Красное Знамя. Его он заслужил в бою. И все его рассказы были только о войне в Испании. Он даже как-то говорил о себе – «Вот мне уже 82 года, а жил я всего три месяца в воздушных боях над Испанией. Это была настоящая жизнь, а остальное так, пожитуха». И конечно он был просто влюблён в свой первый и единственный истребитель Поликарпова И–15. Он знал о нем буквально всё и мог часами рассказывать о своём боевом друге. Вряд ли даже сам Поликарпов знал столько об этой машине. И всё это раз за разом он повторял мне. А я стеснялся его перебить или недослушать – ведь он был вдвое старше меня. И я в сотый раз, да что там в сотый – в пятисотый раз переслушивал все данные об этой машине и даже шутку какого-то лётчика Степанова о том, что на Курносом, если исхитриться на вираже, то можно догнать собственный хвост. А Григорий Ефимович раз за разом пересказывал мне всё, что знал об этом самолёте. Иногда он просто впадал в раж и начинал на песке чертить схему своего истребителя чуть ли не один к одному. Набегавшие волны смывали всё, а он чертил снова. А я лишь слушал и смотрел сразу за двумя поплавками. Приведу пример. Ночной звонок:
«Андрюшечка! Как хорошо, что Вы ещё не спите! Я так и знал! Мне буквально на сутки дали старый журнал „Техника Молодёжи“ и там целый разворот об И-15. Подъезжайте. Вам будет очень интересно это прочесть!»
Я глянул на будильник – три часа ночи, а в шесть вставать на работу:
– Григорий Ефимович, дорогой мой! Ну никак не могу я сейчас подъехать. Семейные обстоятельства. Давайте в субботу на рыбалке вы мне дадите почитать эту статью!
– В субботу не получится. Завтра я должен обязательно вернуть журнал. Но не огорчайтесь, для вас я сделаю копию!
В Нью-Йорке тогда сделать копию на ксероксе можно было в любой аптеке за 5 центов. А если ты клиент этой аптеки, то даром. Но не таков был дядя Гриша. Он переписал всю статью от руки, а копию схемы самолёта скопировал на кальку. И так продолжалось года три. Я выучил И–15 назубок и знал его гораздо лучше, чем вертолёт, на котором пролетал более 10 лет. Потом Григорий Ефимович переехал в другой штат к родне и наше общение прекратилось. Но знание Курносого он вбил в меня крепко.
И вот я подумал, а ведь И-15 – это кукурузник Ан-2 в миниатюре. А Ще-2 прототип нашего Ан-24. А что если собрать всё в кучу, на верхнюю плоскость И-15 поставить две наших Семёрочки, то по мощности-то он в пять раз превзойдёт Ще-2. Даже эскизики набросал. Получился какой-то монстр. Вот его-то я и хочу показать профессору Делонэ!
– Ну ты, брат, просто огорошил меня обилием цифр и марок самолётов. Но показать эскизы надо обязательно. Вдруг он чего и присоветует.
На следующий день Кондрат уехал в Питер готовиться к походу на Мурман, а мы продолжили полёты со «Звёздочкой». Ещё через неделю приехал профессор Делоне, а с ним в одном поезде ехали и лейтенант Рожков с супругой. В Гамаюн они добирались в одной коляске и познакомились по дороге. В терем они сразу не вошли, а стояли на крылечке и смотрели на полёты. А посмотреть было на что. Сразу двенадцать учлётов на трёх Орлятах летали по кругу попеременно. Я, Волков и Фроловский были на старте. Каждый следил за своим Орлёнком. После посадки каждый из нас подбегал к учлёту. Давал какие-то советы и тут же отбегал, а Орлёнок взмывал в небо. Так продолжалось до обеда. Когда подошли к крыльцу, то застали там дорогих гостей. Зина ещё раньше увела Илону к себе и они обе командовали Дашей и Глашей, как накрывать на стол. Только те не особо-то и слушались и делали всё по своему. За обедом выяснилось, что лейтенант Рожков прибыл только на сутки и завтра уезжает, а вот профессор согласился погостить недельку-другую. Я попросил полковника Волкова продолжить полёты без меня, а сам остался с гостями. После обеда я всё свое время посвятил изложению своих соображений относительно эскадренных миноносцев полуподводного типа. Николай Николаевич лишь только понимающе кивал и не перебивал меня только из вежливости. Всё это он оказывается уже слышал от адмирала Макарова. Тогда я решил пойти дальше, даже не дальше, а глубже. Вспомнил все немецкие фильмы о подлодках и погнал полную отсебятину, а не то, что говорил Кондрат.
– А вот если допустить, что люки плотно задраены, а двигатели вращают не только винты, но и генератор, то можно в полунадводном положении заряжать аккумуляторы. Сотню аккумуляторов. А вот когда понадобится, то можно заглушить двигатели, принять на борт воды и нырнуть под поверхность. Ход такому эсминцу уже обеспечат аккумуляторы, через электродвигатели. И можно незаметно подкрасться к тому месту, где окажется неприятель, провести торпедную атаку и так же незаметно скрыться. Над водой будет только выдвижной бинокль по принципу телескопа. Назовём его перископ!
Эта идея зацепила лейтенанта не на шутку – подводный эсминец:
– А как же потом всплывать?
– Ну, это очень просто – продуйте сжатым воздухом балластные цистерны с водой, он и сам всплывёт! – пояснил я – Такому эсминцу не обязательно бороздить просторы морей в поисках врага. Достаточно стоять в полуподводном положении вблизи коммуникаций противника, а как только покажется дым из труб, нырять, и наблюдая в перископ, ждать. Потом торпедная атака и уход на изначальную позицию.
– А я охотно помогу Вам в расчетах прочности такого судна! – сказал Делоне.
– Буду очень признателен Вам, профессор! – ответил Николай Николаевич.
Уже утром, расставаясь с четой Рожковых, я напутствовал лейтенанта:
– На днях последует указ Государя о присвоении вам чина капитана второго ранга и назначении вас на должность руководителя проекта малых эскадренных миноносцев. Слово «подводных» нигде фигурировать не будет. Подберите себе команду сами. Двигатель разработает Густав Тринклер. Он сейчас на Адмиралтейских верфях. Прочность – профессор обещал рассчитать. Секретность строжайшая. И помните, ваши адмиральские эполеты уже лежат в столе у государя. Ведь ваша супруга не откажется стать адмиральшей? Не правда, ли Илона?
Будущая адмиральша Рожкова лишь загадочно улыбнулась в ответ.
А мы продолжали полёты. Николай Борисович не торопил меня. Сам пока осматривал ангар, первого Орлёнка с Анзани, беседовал с дядей Лёшей и братьями Зарубиными. Но вот настал и мой час. День был воскресный, все разъехались, кто куда. В тереме остались только мы с Зиной и профессор.
Пока Зина накрывала на веранде стол к чаю, я набрался храбрости и пригласил профессора в гостиную. По такому случаю я снова надел рубаху гимназиста второгодника, коим и был в сравнении с Николаем Борисовичем:
– Уважаемый профессор! Всё, что Вы здесь видели, это плод нашей разыгравшейся фантазии, возведённой в степень мечты о полётах.
– Ну отчего же фантазий? Скажу вам без лести, что я нашёл несколько необычных, но очень грамотных инженерных решений!
– В этом не моя заслуга, а нашего флотского гения дяди Лёши Патрикеева.
Но те летательные аппараты, которые вы видели, это лишь учебные пособия для будущих пилотов. России же потребуются боевые машины для завоевания господства в воздухе. Для этого Конструкторское бюро Главного руководителя проекта моторостроения, господина Луцкого, разработало новый двигатель. Я вчера получил его письмо. Мощность на максимальном режиме уже перевалила за полтысячи лошадиных сил. И это при весе чуть менее полутонны. Теперь мы хотим спроектировать самолет примерно вот такой компоновки! – и я вывесил плакаты с подобием чертежей своего монстрика. Я начертил заранее по памяти самолет Ан-2, но два двигателя перенёс на верхнее крыло. А то место где был изначально один мотор превратил в остеклённую кабину. Фюзеляж сделал узким чуть менее метра на одного пилота, а сзади приляпал двухкилевой хвост. И придал всему этому безобразию размеры И-15. Изобразил всё это я в трёх проекциях. Уж как смог. А душе я молил Бога об одном – только бы профессор не рассмеялся.
А он встал, подошел ближе, рассматривал минуты две-три. А потом достал из кармана красный карандаш и начал чертить прямо по моим наброскам:
– Мы видим здесь обычную трапецию в перевёрнутом виде. Моторы будут расположены по её краям. Вот здесь и здесь надо поставить рёбра жёсткости. Из какого материала Вы будете создавать эту раму-основу?
– Из закалённого сталюмина!
– Знаю о таком! Новое открытие профессора Менделеева. Я готов за неделю рассчитать для Вас всю конструкцию рамы со значительным запасом прочности. Рам будет две – передняя и задняя. Обе будут жёстко связаны между собой. А вот из их оснований пойдут лонжероны вправо и влево для крыльев, и вперёд и назад для кабины пилота и корпуса до хвоста. А уж на них крепите основу хоть для крыльев, хоть для плавников. Вот эти стойки для колёс можно совсем убрать. Пусть основные колёса крепятся к задней трапеции прямо к корпусу самолета. Так и колёса можно сделать побольше и сопротивление воздуха будет намного меньше. Вот на вскидку как-то так!
– Николай Борисович! Я вот где-то слышал, что человек, талантливый в чем-то одном – талантлив во всём. Вы только что это подтвердили! Поверх моих каракулей вы за 10 минут изобразили конструкцию самолета 20го века. Если бы у меня была шляпа, то я бы снял её перед Вами.
– Ну не прибедняйтесь, Андрей Владимирович! Снимите лучше эту рубаху гимназиста. Я уже оценил вашу скромность. Ведь этот будущий самолет изобрели именно вы. А я лишь придал ему правильные геометрические формы для прочности. Так что не будем делиться лаврами!
– Мужчины, пожалуйте к чаю! – позвала нас Зина с веранды: – Зарубинские только что свежих плюшек напекли. Ведь кто-то любит побаловаться плюшками! – и лукаво мне подмигнула. Мы уселись за самоваром.
– А где Даша или Глаша?
– Да тут где-то неподалёку! – и Зина позвала их: – Даша!!! Глаша!!!
– А вот они мы!
– Вот что, девицы-красавицы. Спальню и кабинет князя Кирилла до зеркального блеска. Время пошло! – скомандовал я.
– Николай, Борисович, я хочу вам предложить переселиться из гостевой комнаты на первом этаже в кабинет моего брата на втором. Он всё равно в Питере готовится к походу в Заполярье, а вам там никто мешать не будет. Кульман из ангара морячки сей же час туда перенесут. Любую необходимую литературу доставят с фельдъегерем за пару часов. Если вам необходима полная тишина, то мы готовы на неделю прервать полёты, чтобы не отвлекать вас. Учлеты всё поймут и не обидятся.
– Полёты не прекращайте ни в коем случае. При виде ваших Орлят мне будет думаться лучше. Уж очень они красиво над часовенкой выкрутасы закладывают – сразу понятно какие силы и куда будут направлены. А вся справочная литература у меня в голове. Я ведь все же профессор, а не гимназист! – И от его доброжелательной улыбки засиял даже самовар.
Меньше чем через наделю все чертежи и расчеты были готовы. Более того, был вычерчен сам самолёт. И в трёх проекциях и с видом в три четверти.
Я развесил эти чертежи в большой гостиной и пригласил дядю Лёшу и Зарубиных старших прикинуть объём предстоящих работ. Несколько кубов бальзовых досок и бруса они уже получили и теперь прикидывали как лучше крепить нервюры и какой формы их вырезать. А дядя Лёша всё ходил и смотрел молча. Зинуля поняла это по-своему и накатила ему лафитник водки.
– А я бы по-другому сделал! – выдохнул он после, вместо закуски.
– И как же это? – насторожился профессор.
– А просто-таки. У тебя здесь самая главная рама с моторами. На ей всё и держится. А зачем же фюзеляж сделан с ней заедино? Надо бы поставить салазки сверху и снизу. И что бы фюзеляж был съёмный и крепился бы болтами. Нужен тебе бомбовоз – вот тебе самолет одноместный. Бомбы или торпеда снаружи. Нужен тебе, к примеру, для груза – вынай энтот за хвост и вставляй грузовой вариант – поширше. Нужен пассажирский – третий вариант. Но уже с дверями и с окошками. Моторама с крыльями остаются такими же, а вот сам самолёт становится разный. Ну как-то так! – и махнул вторую стопку водки. Закусывать не стал – держал флотский фасон.
Николай Борисович долго молчал, что-то прикидывал в уме, а потом выдал:
– Да с таким талантливым народом, мы не то, что в небо, мы в космос первыми полетим. Господин Патрикеев, вы же нам только что подарили многоцелевой самолёт. Щедра земля русская на самородные таланты!
– Скажете тоже, самолёт подарил. Да мы для графини Зинаиды Павловны, не то, что самолёт – карусель построить могём. И даже с музыкой. Вот!
Профессор взялся переделывать все чертежи. Даже ночью хотел работать.
Пришлось его немного остудить, он же всё-таки наш гость.
– Николай Борисович! Ну нельзя же так себя не щадить. Тем более двигатели серии «Семёрочка» будут готовы не раньше осени. Сейчас идёт лишь обкатка опытных моделей. А в серию запустим, дай Бог, только к зиме. Так что не надо бежать впереди паровоза. А у нас гостите сколько захотите. И семью сюда перевозите на всё лето. У нас тут благодать.
Копии чертежей отослали на Москву к Жуковскому, с просьбой рассчитать примерную площадь всех крыльев. Сопроводительное письмо получилось длиннющее. Ну да он поймёт. Как никак родоначальник аэродинамики.
Я себе уже ясно представлял, где и какие детали будем заказывать. Из-за границы ничего и не надо было. Только алюминиевые трубы и разные профили. Лишь мысль о колёсах не давала мне покоя. Ведь они должны были быть и мягкими, и лёгкими и прочными. Тут как раз почта подкатила. Я глянул на тяжелую повозку, обитую железом. А передние-то колёса со спицами и на резиновом ходу. Я спустился с крыльца и подбросил кучеру целковый:
– А скажи-ка, любезный, где такие славные колёса делают на резиновом ходу?
– Вестимо где, барин. К городе Ковно! Лучше ихних нигде колёс не сыскать!
Значит надо ехать в Литву. Где там папенькин салон-вагон?
В Литву отправились вчетвером. Я с Зинулей и есаул с Жанной.
Плаксин поехал для охраны, а баронесса Жанна просто так, за компанию.
Я уже заранее знал, что предводителем дворянства в Ковно был Пётр Аркадьевич Столыпин. Ещё в той жизни я дважды просмотрел сериал «Невыученные уроки», и теперь с нетерпением ждал встречи с этим воистину выдающимся человеком. Прямо с вокзала я отправился к нему, а остальные в гостиницу. День был воскресный и потому я надеялся застать Столыпина дома. Мне навстречу вышел уже хорошо мне знакомый и по фильму, и по фоткам в интернете молодой мужчина. Вот только глаза у него были с покраснением и немного припухшие. Я представился, мы поздоровались, но Пётр Аркадьевич стал извиняться, что не может принять меня. У него тяжело заболела старшая дочь Мария.
– А что с ней?
– Что-то с головой. Она перестала узнавать нас. Доктора разводят руками. Пульс ровный, дыхание чистое, температуры нет. Но она даже имени своего не помнит. Говорит, что она – Надя Шагумова!
Вот тут будто бы кто-то меня поленом по темечку приласкал. Надежда Шагумова. Мой лечащий врач, который меня уже лет 15 вытягивает за уши с того света. Но как такое может быть? Я ведь здесь, а она там.
– А сколько лет Марии Петровне?
– Да скоро уж 14. По осени хотели её в Смольный институт благородных девиц определить, да теперь уж какое там. Сами не знаем, что делать.
– Пётр Аркадьевич, кажется я эту болезнь знаю – сам ею когда-то переболел. Если мои подозрения подтвердятся, то уже к вечеру Ваша дочь будет здорова. А сейчас я просто должен её увидеть и немножко поговорить с ней.
– Андрей Владимирович! Вы вселяете в наши сердца надежду. Неужели можно вот так, просто одними словами, без лекарств и курса лечения исцелить человека?
– Исцелял словом только Господь Бог наш Иисус Христос. Но вы же сами произнесли слово «надежда», а она ведь последняя осталась в ящике Пандоры. Вот и давайте уповать на милость Господа!
– А как хоть эта болезнь называется?
Тут я напряг свою память и стал вспоминать все киношки про шпионов.
– Частичная, временная амнезия! – выдал я весь запас своих познаний.
– Мне это ни о чем не говорит. Но пройдите, пожалуйста, в спальню к дочери.
На постели под одеялом лежала девочка. Темные кудряшки разметались по подушке. Правильные черты лица уже сейчас говорили о том, что с годами она превратится в красавицу, о которой будут говорить: Ангел чистой красоты. Я подсел к ней поближе и шепотом сказал:
– Ну здравствуйте, доктор Надежда! – и приложил палец к губам.
– Здравствуйте! А откуда вы меня знаете? Разве мы знакомы? Кто вы?
– Кто я, сообщу вам чуть позже. И я о вас очень мало знаю. Но вот вы меня знаете преотлично. И мои рентгеновские снимки видели, и результаты всяких анализов, и кардиограммки мои изучали, и печень мою многогрешную своими золотыми ручками мяли. А уж сколько раз я получал от вас по загривку за то, что курю – так даже и не упомнить. Я вам обязательно представлюсь и всё расскажу. А сейчас пойдёмте гулять, а то и в спальне бывают уши! За вас здесь все очень волнуются и нашу беседу могут неверно истолковать. И ничему не удивляйтесь. Скоро вы всё поймёте.
У дверей спальни меня ожидали взволнованные Пётр Аркадьевич и Ольга Борисовна. В их глазах были слёзы и немой вопрос: – Как она?
– Успокойтесь, господа. Я надеюсь, что все будет хорошо. А сейчас распорядитесь, что бы Марии Петровне подали одеваться. Мы идём гулять по парку. А Вы, Ольга Борисовна, голубушка, распорядитесь, пожалуйста, что бы на лужайке перед домом поставили чайный стол на две персоны. И никакой прислуги.
Когда мы чуть углубились в парк по тенистой липовой аллее, я спросил:
– Надежда Викторовна! Расскажите мне, пожалуйста, о том дне, который предшествовал тому моменту, когда вы проснулись в этой спальне.
– Я была в госпитале. У меня было много бумажной работы, а в ординаторской было довольно шумно от коллег, и я не могла сосредоточиться. Тогда кто-то из врачей-анестезиологов предложил мне пройти в их кабинет, благо там было пусто. Я воспользовалась их приглашением. Они даже заперли меня на ключ, что бы никто посторонний не мешал. Помню только, что у них витал неуловимый запах усыпляющего газа. Я углубилась в прочтение документов и, наверное, задремала. А проснулась я уже здесь и пока ничего не могу понять. Поначалу несколько кружилась голова. Меня осматривали, видимо, мои коллеги и даже выписали какие-то успокоительные микстуры, хотя я была абсолютно спокойна. Я их понимаю – должен же доктор хоть что-то выписать, чтобы оправдать свой гонорар за визит к больному.
– Ну вот видите, доктор Надежда, пазлы-то и сложились. У них где-то была утечка усыпляющего газа. Коллеги про вас просто забыли в суматохе дня. А вы просто уснули насовсем. Ваше сознание или душа, называйте это как вам удобнее, покинула бренное тело. И куда этой душе было податься, если она была взбаламучена, как прибрежная вода на пляже Аркадии в воскресенье? Конечно ваше законное место в Раю, но даже сам Господь не смог бы оценить всех ваших благих дел – душа-то или сознание помутились. Вот он вас и оставил пока на грешной земле. И подселил ваше сознание в тело дочери Петра Аркадьевича Столыпина аж в самый конец 19-го века. Сейчас лето 1899 года. Я много читал о людях, которые попадали в подобные ситуации. Потому их и называют «попаданцами». Так что мы с вами не так уж и плохо попали. Могло ведь быть и хуже. Нас с братом рабами, прикованными к вёслам на галерах, а вас – рабыней на хлопковые плантации где-нибудь в Южной Каролине. Хотели в Америку, так получите по полной программе. Меня вот с братом проститутки отравили клофелином.
– Вы обещали мне представится!
– Да, да, конечно. Только не удивляйтесь. Я – ваш непутёвый пациент по той жизни, если помните, Андрей Сиваков.
– Конечно, помню и вас и супругу вашу Зинаиду. Но что означает ваш внешний вид? Вы совсем не походите на того пожилого толстяка, которым я вас знала. Цвет лица здоровый. Покажите язык! Вот и печень, видимо, ещё не отравлена алкоголем.
– Ну в том, что у меня цветущий вид, есть и ваша заслуга – в этой жизни я не курю, хотя и выпиваю иногда лишку. И мне сейчас 20 лет. В сегодняшней России ещё нет закона о том, что детям до 21 года пить нельзя. А попали мы с братом в тела Великих князей Андрея и Кирилла Владимировичей, двоюродных братцев самого императора Николая Второго. И неплохо устроились. Пройдемте к чайному столу, что-то пить захотелось.
В начале аллеи нас поджидал слуга и доложил, что стол накрыт в беседке.
– Вот что, любезный! А тебя давно на конюшне не пороли?
– Как же можно-с? У нас и в помине такого не было. Даже при крепостном праве у Столыпиных никого не пороли-с.
– А зря. Надо бы было.
– Так за что же, барин?
– Тебе где было велено стол поставить?
– Вестимо – на лужайке. Но я подумал, а ну как дождь, и поставил в беседке.
– Так тебе что было велено – ставить или думать? Что бы сию минуту стол стоял посередь лужайки, а твоего духу и рядом не было. Время пошло!
– Строго Вы с ним, Андрей. Могли бы и в беседке чаю попить.
– Попить бы могли, а вот поговорить, это вряд ли. Подслушай кто наши разговоры, обоих бы упекли в Кащенко. И ладно бы ещё в одну палату, а то ведь в разные! – при этих словах я еле увернулся от щелчка веером по носу.
– И как мне теперь жить? – спросила доктор Надежда.
– Да просто жить. Вы ещё маленькая девочка, барышня и вам 14 лет. Вы – старшая дочь одного из самых богатых, влиятельных и просвещенных людей России. В недалёком будущем ваш папенька станет премьер-министром и министром внутренних дел Российской Империи. Про него я дважды кино смотрел и в Гугле читал. Про вас только мельком, что вы стали красавицей и что-то там про два месяца. Так что подрастайте, учитесь для виду. Думаю, что вас увлечет медицина. С вашим-то объёмом знаний и опытом все эти Мечниковы, Пироговы, Бурденки, Боткин, который желтуху изобрёл – все эти парни смогли бы стать неплохими студентами на вашей кафедре в медицинском универе. Но пока всех своих способностей не проявляйте. Для начала сделайте мазь Вишневского. Мне про неё тесть много рассказывал. Он в войну ранен был. А какая тогда была прифронтовая медицина? Если ранение в ногу или в руку, то осколок извлекали, зашивали и хирург обводил химическим карандашом по кромке покраснения. И давал больному три дня. Увеличится покраснение – ногу или руку оттяпают. Свежий чистый бинт накладывали только в первый раз, после операции. Дальше сам стирай бинты и перевязывайся. Американского то пенициллина не было. Его только генералам кололи от гонореи. А в дверях госпиталя стоял бочонок с мазью. А в нем палка с намотанной на конце тряпочкой. Тесть её квачеком называл. И вот этим квачеком каждый ходячий сам себе раны мазал. Имя Вишневского мало кто тогда знал, а называли раненые эту мазь Надежда. И поделом. Ибо только она вселяла надежду, что руки или ноги уцелеют. Я ещё потом на Гугле смотрел её состав. Так там был дёготь берёсты, касторка и какая-то химия. Название похоже то ли на ксерокс, то ли на хлороформ, не помню!
– Ксероформ! – уверенно сказала доктор Шагумова.
– Во! Точно! А Вы возьмите да и замените касторовое масло на облепиховое. Пользы-то побольше будет. И назовите мазь – Надежда – очень символично. А помните, по русскому радио всё как то рекламировали капли Авиценны? Хотя вы-то русское радио и не слушали, при вашей-то занятости. Так вот там чего только не намешали: и имбирь, и лимон, и боярышник, и валерьянку, хмель, мята, эвкалипт. Да я всего-то и не упомню. А вкупе получились сердечные капли. Вот вы их тоже изобретите. И назовите капли своим именем. И будет у нас и мазь Надежда и капли Надежда. И не ради денег. Денег у вас и так хватает. Но скольким людям вы этим жизнь продлите. Ну а главная сверхзадача – это, конечно, антибиотик. Всё, что я о нём знаю это то, что его выделили из хлебной плесени и называлась эта плесень – Пеницилла. Вот и откройте его лет на 20 раньше Флеминга. И будет вам счастье. Да и Нобелевка впридачу. Этим вы всё человечество осчастливите. А пока обживайтесь в новом теле. Воссоединение двух сознаний в одном организме занимает примерно неделю. По себе знаю.
– Ой, Андрей, Вы мне столько всего понаговорили, что трудно даже поверить. Я сначала к Вашим словам насторожённо отнеслась, пока Вы не произнесли слово «ГУГЛ». Только тогда я поверила, что это не бред психа.
– Так у Вас-то и выбора нет – живите и радуйтесь. Не захотите заняться медициной, так вас никто и не принуждает. Выйдите замуж за какого-нибудь помещика. Поселитесь в папенькином имении, нарожаете детишек и будете им лечить носики-поносики. Хотя для вашей-то натуры это скучновато. И давайте договоримся, Надежда Викторовна. Ведь для всех Вы Мария Петровна. Но если кто-то придёт к вам от меня или от брата и назовёт вас Надеждой, значит это наш человек и ему можно доверять.
– Мне надо всё хорошенько обдумать. А то такой шквал информации. У кого угодно крыша поедет.
– Давайте возвращаться в дом, а то дело-то к обеду. И постарайтесь быть веселы. Ваши названные папенька с маменькой очень за вас переживают. Пусть видят, что вы окончательно выздоровели. А то я как увидел заплаканные глаза Петра Аркадьевича, то своим не поверил. Он же кремень-мужчина, и вдруг слёзы. Сегодня мы расстанемся, но в Питере, в Смольном мы с братом будем вас часто навещать. Да там с вами будет вместе учиться и младшая сестра моей Зинули – графиня Оленька Теплякова. Думаю, вы подружитесь. Она хорошая девочка. А пока ваши сознания сливаются, вам лучше побольше находиться одной. Чтобы вопросами не донимали. Чуть свободное время – книжку в руки и в парк. А ежели няньки чего спросят, так можете и цикнуть на них, и ножкой топнуть. Вы же барыня, а они прислуга.
– А Зина-то Ваша откуда здесь взялась?
– Это не совсем та Зина, которую вы знали ещё в той жизни. Вернее та, но уже из этой. Весьма запутанная история. Я вам потом расскажу. Но сейчас она снова со мной и я счастлив.
За обедом царило общее оживление. Все были рады внезапному выздоровлению Марии Петровны. Ольга Борисовна уж и не знала чем меня и потчевать. А когда я сказал Петру Аркадьевичу, что цель моего приезда была закупка небольших колёс на резиновом ходу, то он пообещал, что колёса будут в любом количестве и наивысшего качества. А иначе он весь город Ковно поставит… в позу, в которой Глаша и Даша полы моют.
При расставании я отвёл Столыпиных в сторонку и попросил:
– Вы Марию Петровну никакими вопросами не донимайте. Она сейчас в таком состоянии, что может даже заговорить на латыни, которую никогда не учила, но при этом не помнить, где стоит ночная ваза. Уж простите меня, Ольга Борисовна за моветон!
А при расставании с доктором Надеждой Викторовной Шагумовой я шепнул:
– Вспомнил я все же, что читал про Вас на Гугле. Помните я упоминал про два месяца? Так вот, Мария Петровна Столыпина не доживёт всего двух месяцев, двух месяцев до своего столетия. Ведь НАДЕЖДА УМИРАЕТ ПОСЛЕДНЕЙ.