Политические изменения

и новые проблемы

Без брата Герена Филипп Август, слишком ясно осознавший в зрелом возрасте свою импульсивность, свое упрямство, можно сказать, «слабость своих нервов», подвергся бы риску застыть в осторожном бездействии и пагубной нерешительности. Присутствие во главе Церкви одного из величайших понтификов за всю ее историю тоже способствовало росту славы короля Франции. Иннокентий III понял, что пришло время безотлагательно дать Церкви надежные институциональные основы, которые упрочили бы ее положение как раз тогда, когда рационализм, подготовленный веками неоплатонизма и августинизма, вызвал опасность смешения мирского с духовным. Этот папа иногда был очень большой помехой для планов Филиппа и его советников. Но разве без него они придали новую форму отношениям Церкви и королевской власти? Они увидели, как перед ними встал во весь рост этот служитель Церкви — иногда противник, иногда союзник, иногда нейтральный посредник, но при этом всегда озабоченный достижением ясности, позиций новых и точно определенных. Фактически «прижав к стенке» короля Филиппа и брата Герена с помощниками, Иннокентий III вынудил их уточнить то, что они пока лишь смутно предвидели.

В свой черед, король и его служащие оказали большую услугу Иннокентию III и папству, когда заставили их осознать изменения, глубоко затронувшие старинные структуры. Иногда заметно, что папа и король были «братьями-близнецами» в том, что похоже на определенное лицемерие. Приведем пример. Неужели Иннокентий III действительно ничего не понимал в феодально-вассальных отношениях, когда «забыл», что поводом для войны между королем Франции и Иоанном Безземельным послужило нарушение вассального долга со стороны последнего? А когда Филипп Август оправдывал войну против своего вассала тем, что тот пренебрегает вассальным долгом, не использовал ли он циничным образом архаичные ценности, в которые сам уже больше не верил и которые отбрасывал в других случаях?

В действительности папа и король подбирали аргументы, наиболее удобные для них в тот момент, и очень искусно играли свои роли. Иннокентий III провозглашал, что во времена, когда феодальные обычаи теряют прежнюю силу, ссоры, унаследованные от других эпох, не должны больше нарушать мир. Филипп Август и его советники понимали, что возрождающийся суверенитет французской монархии не имеет еще достаточно прочных оснований, чтобы можно было оправдывать войну «государственными интересами» или соображениями законности, связанными с жизнью королевства. Им приходилось поэтому прибегать к доводам, унаследованным от того прошлого, которое они намеревались разрушить в своих более широких планах.

Королевская власть и папство поняли, что упрочение их руководящих центров, в каком-то роде их «правительств», ведет к расширению их поля деятельности. Можно угадать последствия этого. Внутреннее укрепление двух этих властных сил могло вызвать только многочисленные столкновения интересов, поскольку «сети общественных связей», на которых строилось могущество королевской власти и Церкви в королевстве Французском, часто взаимно перекрывались. Разве королевские подданные не были в своем подавляющем большинстве христианами, преданными папе? Связанные с папством своей духовной властью и вероучением, королевские епископы и аббаты не были разве вассалами Филиппа II по причине своего земельного имущества? Другие обстоятельства делали ситуацию еще более сложной. В ходе столетий смешение власти духовной и власти светской было частым, но к 1200 году Церковь и королевская власть поддались искушению расширить ненадлежащим образом свои сферы деятельности, когда каждая из этих властных сил создала более солидные структуры управления. Одним из камней преткновения было избрание епископов на территории королевского домена. Конечно, уже более одного столетия королевство Французское знало в этом отношении modus vivendi, придуманный Ивом Шартрским: каноники кафедрального капитула избирают епископа диоцеза, а монахи — своего аббата. Инвеститура церковная, таким образом, оставалась за духовенством, тогда как король располагал инвеститурой светской, то есть он уступал фьефы церковным избранникам, которые клятвенно присягали ему на верность, но не приносили оммаж.

Лучше, чем прежде, организованная, лучше осведомленная о ситуации в местных церквях, папская власть теперь более часто проявляла интерес к избранию епископов и в большем количестве выдвигала кандидатов, которые конкурировали с кандидатами короля Франции. Филипп Август не всегда одерживал верх в этом соперничестве. Он потерпел две примечательные неудачи. В 1199 году он не сумел обеспечить Гуго, епископу Осерскому, пост архиепископа Сансского и согласился с назначением на него бывшего наставника папы, епископа Камбрейского, Пьера де Корбея. А между тем ставка в игре была значительной. Разве епископ Парижский не зависел от митрополии Санса, викарным епископом которой он был? В 1202 году Ги Паре, цистерцианский монах, которого поддерживал папа, одержал верх над королевским кандидатом и кузеном, епископом Бове, и был избран архиепископом Реймсским.

В ходе своего долгого правления Филипп Август сумел протолкнуть только шесть своих клириков на епископские должности: Готье Корню — в Сансе, его брата Альберика — в Шартре, Ансельма — в Мо, Герена — в Санлисе, Этьена — в Турне, Гийома де Сен-Лазара — в Невере. Можно добавить к этому перечню одного из троих сыновей Готье, ставших епископами: Пьера, в прошлом казначея Святого Мартина Турского (этот пост-бенефиций обычно придерживали для королевских финансовых чиновников). Верные Капетингам знатные линьяжи служили Филиппу еще одним источником для пополнения рядов его сторонников среди церковных иерархов. В период между 1191 и 1201 годами на епископских престолах, расположенных преимущественно в пределах королевского домена, утвердилось восемь таких прелатов, притом что общее количество избранных тогда епископов равнялось восемнадцати. Вероятно, король старался отблагодарить своих верных вассалов, продвигая их младших сыновей на церковные должности.

Что касается «регалий», то вопрос о них не создавал непреодолимых трудностей в отношениях между папой и королем. Король располагал правом на «регалии» в большинстве земель, присоединенных к его домену. Папство и епископат не противились этому, но Филипп Август иногда сам отказывался от права на «регалии», например в Аррасе. Он наложил узду на аппетиты своих бальи, уполномоченных распоряжаться мирским имуществом какого-нибудь епископства в период вакансии епископского престола, и выносил судебные постановления по этому поводу только в случае необходимости. Разве не следовало лучше определить право на наследство, когда в 1202 году, после кончины епископа Шалон-сюр-Марн, бедняки и богачи ворвались в его жилище, чтобы завладеть движимым имуществом? Разграбление прекратилось только с прибытием чиновника короля, который затем решил, что движимое имущество из дерева и железа должно отойти к преемнику почившего.

Королевская власть желала увеличить число епископств, мирские владения которых зависели бы от короля, в диоцезах, расположенных за пределами домена и даже королевства. Примерно в 1204 году редакторы «Описания королевства» заявляли, что имперские архиепископства Лион и Экс, а также архиепископство Бордо должны считаться вассальными по отношению к королю Франции. Но когда людям короля посоветовали проявить умеренность, они быстро дали задний ход и отказались от своих планов на Экс и Бордо.

 

Король и Церковь Франции

Хотя Церковь королевства Французского обладала многими элементами светской власти, приобретенными в ходе столетий, она никогда не имела политической силы, сопоставимой с королевской. Будучи феодальными держателями и вассалами, прелаты из старинных и новых земель домена не образовывали какого-либо объединения, способного восстать против Филиппа Августа. Напротив, многие были ему весьма верны и поддерживали его даже против папства в его брачных авантюрах; только когда дело зашло слишком далеко, большинство из них скрепя сердце подчинилось Иннокентию III.

Самую заметную оппозицию представляли братья Сеньелэ, которые были избраны против воли Филиппа II: один — в епископы Орлеана, а другой — Осера. В 1210 году они отказались участвовать в сборе королевского войска, созванного для того, чтобы захватить один бретонский замок, который удерживали сторонники Иоанна Безземельного. Оба епископа ссылались в качестве предлога на то, что король лично не участвует в этом походе, и утверждали, что феодальный долг не обязывает их служить в этом случае: король, который передает командование другим лицам, действует уже не как «верховный сеньор» (сюзерен), но как суверен, и его армия набирается не по феодальному, а по вербовочному принципу. Однако Филипп думал иначе и конфисковал на некоторое время мирские доходы обоих епископов.

В отношениях с епископами королевства Французского, не державшими от него своих фьефов, Филипп II встретил даже меньше трудностей, чем в случае с братьями Сеньелэ. Главное исключение составили архиепископ Бордо и его викарные епископы, однако епископ Лиможа принес оммаж королю Франции, чего не делали даже епископы королевского домена.

Королевская власть оберегала церковных сеньоров от нападений со стороны светских сеньоров и не вмешивалась в процесс выполнения ими религиозных обязанностей. Но она требовала от прелатов выполнения их феодального долга (участия в советах и военных сборах) и старалась отобрать назад узурпированные ими судебные права. Разногласия, возникшие между двумя группами привилегированных союзников королевской власти — служителями Церкви и городскими коммунами, вызвали некоторую обеспокоенность у короля, который изящно вышел из положения, попросив горожан ограничить свои претензии. Разве он сам не показал им пример, отказавшись посягать на епископские судебные полномочия, которые оспаривались городскими эшевенами? Он не желал извлекать выгоду из этих ссор.

В целом, королевская курия уделяла Церкви очень большое внимание. В королевских архивах известные нам письменные акты относительно церковных дел явно преобладают по численности над всеми остальными: например, за 1180 год они составляют целых 90%. Это связано с тем, что восстановление королевских архивов, уничтоженных во Фретевале в 1194 году, произошло благодаря королевским актам, хранившимся в других канцеляриях, и церковные архивы сохранились лучше, нежели светские. После 1194 года сопоставление оригиналов не позволяет больше говорить об искаженных статистических данных. Несмотря на это, в актах относительно аббатств, епископств и капитулов нет недостатка: они составили половину всей документации королевской курии с ноября 1213 года по ноябрь 1214 года и еще 40% с ноября 1221 года по декабрь 1222 года.

Королевская власть не могла пренебрегать Церковью, которая оказывала ей столько услуг, в частности в делах образования и госпитальных работах, и которая уже дала доказательство своей большой жизнеспособности. Экспансия цистерцианского ордена и филиалов орденов белого духовенства (премонстрантов и т.д.) уже была заметна, однако новый этап истории Церкви начался с деятельности нищенствующих орденов ближе к концу правления Филиппа II. Обосновавшись примерно в 1207 году в области Тулузы, брат Доминик, испанец, объединил вокруг себя проповедников против альбигойской ереси и привел в порядок устав братьев-доминиканцев к 1217 году.

Король Франции не стремился завладеть земельными богатствами Церкви. В «Филиппидах» Вильгельм Бретонец превозносит Филиппа Августа за то, что он оказывал защиту, поддержку и покровительство клирикам и монахам, тогда как император, согласно «Жизни Одилы» («Vita Odiliae»), написанной одним льежским каноником, желал отнять у священнослужителей их имущество, дабы помочь им жить в точном соответствии с заветами Евангелия. Король Филипп не подражал ему в этом отношении. Разумеется, его капеллан, который дал ему хвалебное описание, не может заставить нас забыть о некоторых трениях и ссорах по поводу судебных прав и университетских дел. Но, как правило, Филипп твердо выступал как защитник французской Церкви, хотя и позволял себе нередко использовать ее циничным образом для достижения своих политических целей. Однако, даже несмотря на это, французские прелаты, в общем, демонстрировали очень большую покорность и никогда не оказывали организованного противодействия королевской власти.

 

Филипп Август и папство

С папством ситуация была более сложной и вместе с тем более деликатной. Иннокентий III, избранный папой 8 января 1198 года и умерший 16 июля 1216 года, на столетия вперед определил облик Церкви. При нем она стала настоящей властной силой, с которой светские государи должны были считаться намного больше, чем прежде. Тем не менее было бы ошибкой думать, что политическая деятельность была главной целью папы. Автор высокодуховных трактатов, он сумел также утвердить в обществе моногамный брак, который обеспечил наконец эффективную защиту замужним женщинам и их детям. Кроме того, он без колебаний пошел навстречу простым верующим, когда велел определить на Латеранском соборе в 1215 году минимальные правила христианской жизни, включавшие в себя ежегодную исповедь, причащение в пору Пасхи и присутствие на воскресной мессе.

Однако история сохранила прежде всего память о его деятельности, направленной на централизацию римской курии. При нем папское государство начало свой взлет. Иннокентий III обеспечил ему наилучшее управление и хорошее финансирование. Он считал своим долгом действовать так, ибо, с его точки зрения, это было единственным средством сохранить независимость папства от императора и его союзников-гибеллинов. Кроме того, разве не были такие реформы в духе времени, коль скоро король Франции тоже желал возродить суверенитет королевской власти и занялся глубокой реорганизацией своих дел? Нужно, впрочем, иногда признавать некоторое первенство за Иннокентием III хотя бы потому, что при нем в папской канцелярии были составлены реестры наиболее важных актов и писем; это обеспечивало документам долгую сохранность и облегчало их поиск. Примечательно, что два этих великих исторических персонажа, король Филипп II и папа Иннокентий III, почти одновременно внесли новые, очень похожие решения в мир, где загнивающие феодальные структуры грозили в любой момент уничтожить то, что еще оставалось от единства королевства Французского и католической Церкви.

Короче, Иннокентий III, который так горячо желал единства христианского люда, считал, что можно надежно обеспечить его путем построения настоящего папского государства. Христианский мир допускал, чтобы папа принимал адекватные меры, дабы защищать свои земли от угрожающих действий Гогенштауфенов. Однако не испытывал ли Иннокентий III искушение использовать свою духовную власть в политических целях, вмешиваясь по любому поводу в управление королевствами? Папа-ортодокс, рьяный поборник христианского вероучения, канонист сверх того, Иннокентий III никогда не впадал в несовместимую с Евангелием теократию, которая нарушила бы в данном случае недвусмысленное указание Христа: «Царство мое — не от мира сего». Если он притязал на царское священство (sacerdoce royal), сравнивая власть понтифика с солнцем, а власть короля — с луной, это было сказано не в отношении всех христианских стран, но единственно лишь по поводу его папских владений и, если уж совсем точно, в одном письме к его тосканским подданным.

Однако разве не было у него королей-вассалов, а именно Педро Арагонского и Иоанна Безземельного? Действительно, Иннокентий III с удовольствием смотрел на то, как короли становятся вассалами Святого Престола. Однако, с их собственной точки зрения, это странное отклонение от феодальных обычаев всегда было лишь добровольным актом, а сам папа никогда не принуждал государей становиться своими вассалами. Иннокентий III избегал рассматривать государей христианских королевств как своих подчиненных и первым признал, что король Франции не должен приносить оммаж никому, никакому епископу и даже римскому первосвященнику.

Он не прибегал к аргументу духовного превосходства над королями с целью осуществления своих политических проектов. Глава папского государства, он считал себя королем в его пределах, ибо таково было средство сохранить свою свободу, но, хотя он твердо взял на себя роль духовного главы христианского мира, он никогда не считал себя его светским правителем.

Конечно, этот великий папа вмешивался в жизнь королевств. Но это всегда было либо ради организации крестового похода (известны его неудачи, что доказывает, насколько мало ему повиновались государи), либо ради того, чтобы в очередной раз напомнить о необходимости поддерживать мир, либо, наконец, чтобы потребовать соблюдения нравственных норм всеми, даже королями. В том, что касалось соблюдения правил христианского брака, его непоколебимое желание рассматривать Филиппа Августа как обычного верующего, наравне с остальными, приводило в некоторое замешательство французских прелатов и создало много трудностей для королевства и Церкви. Вместо того чтобы поступиться принципом, папа предпочел отложить крестовый поход, для организации которого он так много сделал.

Поистине, папа действовал только ex ratione peccati, чтобы положить предел преступлениям против нравственности, даже если их виновником был король. Лишь один раз, в 1205 году, он проявил большую снисходительность к Иоанну Безземельному, человеку нечестивому и очень грешному. Людям короля Франции, которые поставили ему это в упрек, папа ответил, что его плохо информировали о нравах и поступках английского государя.

Кроме того, на папе лежал долг поддержания или восстановления мира. Именно на этом основании он вмешивался в межгосударственные отношения чаще всего. Епископы и аббаты больших монастырей уже не могли останавливать вооруженные конфликты, как они это делали раньше, провозглашая Божий мир или перемирие. Война больше не ограничивалась стычками локальных и региональных сеньоров. Формирование очень больших суверенных владений, приходивших на смену прежней феодальной раздробленности, требовало вмешательства папы. Франция и Англия поочередно обвиняли Иннокентия III в том, что он благоволит противнику. Не было ли это подтверждением того, что папа желал сделать как лучше?

Однако возникла одна проблема. Сталкиваясь с большими изменениями в политической жизни, мыслители того времени не имели времени определить, какая война между возрождающимися государствами является справедливой. Папа довольствовался тем, что напоминал о долге поддержания мира королям Франции и Англии, которые вели затяжные войны и отстаивали свою точку зрения, используя к своей выгоде устаревшие феодальные обычаи. Так папа, который потерял всякий повод для вмешательства во французские дела после возвращения Ингеборги ко двору, нашел его снова, когда возобновилась война. В 1213—1214 годах Иннокентий III сурово ее осудил. В 1216 году его преемник, Гонорий III, настойчиво призвал стороны к миру. Вмешательство понтификов спасло Англию. Филипп Август был вынужден уступить.

***

Было ли это главной причиной, которая позднее побудила Людовика IX представлять своего деда как образец христианского государя и восхищаться его уважительным отношением к Церкви? Это значило бы пренебречь годами открытого противостояния Филиппа с папством, а затем еще более продолжительным периодом показного подчинения и глухого раздражения. Но в конце своей жизни Филипп Август, которого увещевал и наставлял брат Герен, ответственный за церковные дела в королевском совете после изгнания архиепископа Гийома, не совершал больше резких выходок в отношении папства и Церкви. Он знал по опыту, как дорого это может стоить его королевству. Добавим, что в конце своего правления он действовал как союзник Святого Престола. Филипп стал защитником папы от двух государей, отлученных от Церкви: Оттона и Иоанна Безземельного. Кроме того, он намного меньше, чем Людовик Святой, вмешивался в выборы епископов. Не позволяет ли это лучше понять, почему внук вынес такие прямолинейные, идеализированные суждения о своем деде, которого он знал лишь в пору детства?