По-моему, даже гадать не надо: моим родителям никогда не понять этот буйный вихрь, каким является Клэр и ее семейство. Не вижу в том ничего особенного. В общем-то, нельзя сказать, чтоб с предками я был так уж близок. Их манера родительства всегда включала в себя чуточку больше отстраненности, чем у большинства. Думаю, это одна из главных причин, что я осознал, как мне необходимо верно поступать по отношению к Клэр и Гэвину. Я вовсе не хочу, чтобы у моего сына возникло ощущение, будто для меня что-то хоть мало-мальски важнее, чем он. Не поймите меня превратно. Мои родители – хорошие люди. Они любят меня и делали все, как надо, поднимая меня на ноги. Они отдавали меня в лучшие школы и сильно верили в мое будущее. Когда я бросил колледж, который наводил на меня охренеть какую скуку, они не очень радостно восприняли это. Им ведь хотелось, чтоб я стал врачом или адвокатом, чтоб разделил с ними членство в окружном клубе. Им нравится все то, что негромко, опрятно, аккуратно и не без выпендрежа. Тут и думать нечего: они совсем не из тех, кто играет в бейсбол с потолочным вентилятором, и никогда такими не станут. Немало потребовалось времени, чтобы они перестали пытаться втиснуть меня в заранее выбранную форму и поняли, что им нужно просто дать мне возможность выбирать самому и самому жить своей жизнью. Их на самом деле приятно возбудила новость о том, что они стали бабушкой и дедушкой, и я знаю, что тут с ними все будет в порядке. Тут и свое преимущество имеется: по крайности, у Гэвина в жизни будет хоть кто-то, кто способен научить его, как вести себя за столом в компании, жаловаться на непомерные налоги и делиться опытом укрывания денег от властей. Поскольку его уже окружают люди, демонстрирующие, как надо ругаться, словно водила грузовика, и швыряться едой в потолочный вентилятор за ужином, все это, мне как-то здорово верится, поможет ему стать самым всесторонне образованным человеком на планете.

Надобно море объяснений и еще больше вина, чтобы наставить Клэр на ход моих мыслей. Ей хочется, чтобы все и вся ее любили, она считает себя неудачницей из-за того, что мои родители увидели ее только с худшей стороны. Когда я объясняю ей, что даже мне после двадцати пяти лет все еще есть чем поразить своих родителей, а потому ей нет резона вешать на себя собак, она наконец-то уступает и расстается с мыслью шоколадом выписать свои извинения на газоне перед домом моих родителей.

После того как моя мама приносит извинения за нежданный приезд, а Дрю делает жуткую подачу в вентилятор, которая заканчивается тем, что обеденная булочка попадает прямо маме в шею, мои родители осознают, как важно уведомлять о своем появлении заранее. Они изо всех сил сдерживаются, чтобы не делать брезгливых мин, пока на цыпочках обходят куски хлеба, которыми завален весь пол гостиной, и находят себе свободное местечко. Мой папа объясняет: ему показалось, что у него начинается простуда, но после короткого сна он почувствовал себя гораздо лучше, вот они и решили заехать к десерту. Клэр из кожи вон лезет, придерживаясь первоначального плана угостить моих всяческими напитками и сладостями, чтоб подмазаться к ним, но после того, как Рэйчел тридцать минут вынимала из моей мамы душу, требуя признаний, как в один прекрасный день та была бы не прочь попробовать секс втроем, а моего отца подстрекала признаться, что тот в шестидесятые употреблял ЛСД, мои решили, что им давно уже пора ложиться спать.

После их отъезда все помогают навести порядок, прежде чем самим разъехаться по домам. Когда последнее блюдо уложено на место и последний кусочек хлеба выметен с пола, мы наконец-то остаемся одни дома, в тиши которого слышно только тиканье часов в гостиной.

Уложив Гэвина, я иду на кухню, где застаю стоящую у раковины Клэр, которая вперив взгляд в окно, целиком ушла в какие-то свои мысли. Не хочу, чтоб ее мучило чувство вины перед моими. Я им не дам внушить ей, будто она хоть в чем-то мельче той потрясающей женщины, какой знаю ее я.

Подхожу к ней сзади, скольжу руками по ее талии и замыкаю их поверх живота. Тычусь подбородком ей в плечо, ожидая, когда она заговорит.

– Вот так. Забавный выдался денек, – язвительно подытоживает она, укладывая свои руки поверх моих.

Повернув голову, целую ее в изгиб шеи и вдыхаю легкий аромат шоколада, которым всегда отдает ее кожа.

– Вообще-то день выдался очень забавный. Понятия не имел, что ты когда-то звонила в «Розыск опаснейших преступников Америки», – говорю ей с улыбкой. – И что Барби нравится конский член. Кто б мог подумать?

Ее тело сотрясается от смеха.

– Слышь, ты меня не суди. Трусы у Кена такие, что не снимешь. Что остается делать в такой ситуации девочке? – спрашивает она, в объятиях поворачивается ко мне, опоясывает меня руками и льнет щекой к груди. – Я ж была единственным ребенком у двух трехнутых родителей. Если, конечно, мне не хотелось торчать с матерью в подвале и накуриваться травкой, то чем еще можно было заняться, как не устраивать оргии с Барбями?

Я засмеялся в тон ей и принялся медленными кругами оглаживать руками ее спину.

– Знаешь, можешь когти рвать. Хоть сломя голову, как в мультиках, чтоб от тебя только контур в двери остался. Винить не стану. – Поднимает на меня взгляд и улыбается. Только я догоняю: она это типа серьезно.

– Послушай меня. Ничто не имеет значения, кроме тебя, меня и Гэвина. Нет абсолютно ничего, чем кто угодно из наших с тобой родных в силах порушить это.

«Проси ее выйти за тебя замуж. Прямо сейчас!»

– Клэр…

– Не говори этого, – предостерегает она.

«Что еще за бенать? Она мысли мои читает, что ли? Клэр, кивни разок, если слышишь меня».

– Не уверяй меня, что это пустяки и тебе по фигу, что думают твои родители.

«Уф, слава богу».

– Отлично. Этого я не скажу. Просто я так думаю.

«Ты выйдешь за меня? Выйдешь за меня замуж? Ну почему, бенать, это так трудно выговорить? Сейчас ведь нет ничего более важного, чем задать этот, блин, вопрос!»

Вдруг брови у нее заходили, и она говорит:

– Пришла отличная мысль. А давай ты напрочь разгонишь все мои думы тем, что нежно отдрючишь меня прямо на кухонной стойке.

Лады, может, это и закончится предложением.

Не успел я ее удержать… а‑а, кому я лапшу на уши вешаю? Будто я и вправду удержу ее от того, чтобы трахнуться со мной на кухне. Она приподнимается на цыпочки и прижимается губами к моим. Поцелуй распаляет быстро, и ее язычок пошел гулять у меня во рту, ну и у меня тут же – столбом. Я оторвался от ее губ ровно настолько, чтобы подсадить ее на стойку рядом с раковиной. Ее ноги обхватывают меня по поясу, а руки возятся, расстегивая мои джинсы. Я и дух перевести не успеваю, как рука ее оказывается у меня в трусах, ладонью облегая напрягшийся член.

– Бенать, – бормочу, сходясь с нею лоб в лоб, пока она мучительно медленно оглаживает маленькой своей ручкой от самого основания до кончика. От движения ее руки у меня бедра заходятся, скольжу ладонями по ее голым ногам, пальцы неспешно пробираются ей под юбку, пока я не хватаюсь на ее бедрах за тесемки, которые называют трусиками.

Клэр разводит ноги, снимая их с моего пояса, дразняще болтает ими на краю стойки так, чтоб я сумел стащить с нее черный кружавчатый лоскут ткани и швырнуть его на пол.

Мой взгляд скользит по ее длинным, гладким ногам, юбка задирается выше бедер. Позволяю рукам следовать за взглядом, касаясь каждого дюйма кожи, до которого добираются глаза. Руки мои, расставаясь с ее ногами, скользнули за бедра и улеглись ладонями на попке, подтягивая все тело ближе к краю стойки.

Ее руки перешли на резинку моих боксерок, и я едва не завыл, перестав ощущать поглаживания ее теплых ладоней и пальцев, ввергавших меня в забытье. Обеими руками она стянула с меня боксерки так, что член, почуявший свободу, рванул ввысь.

Я еще больше придвигался, стоя у нее меж ног, пока мой наконечник не ткнулся в исходившую влагой цель. Скрежеща зубами от жуткого желания оказаться внутри ее, я просунул самый кончик в пышущее жаром жерло и стал кругами водить им вокруг клитора. Ее ноги вновь скользнули мне на бедра, она сцепила их ступнями у меня за спиной, а коленями уперлась мне в зад, все крепче и крепче прижимая к себе, и я неспешно, по чуть-чуть, вошел в нее целиком.

– Ба-а‑а‑ажественно, – прошептал я ей прямо в губы, упираясь своими бедрами в нее.

– Это лучший изо всех наших «телефонных звонков», – сказала она со смехом, обнимая меня руками за плечи.

– Мне еще ни разу не доводилось «звонить по телефону» на кухне. Всякий раз это представлялось какой-то антисанитарией, – признался я, дав Клэр приподнять бедра, чтобы еще теснее сходиться при моих толчках.

– Уж пожалуйста, не заставляй меня думать про то, что ты на этой стойке только-только нарезал жаркое, – выговорила она слова вперемешку со стонами.

– По крайности, мы занимаемся этим уже после того, как я резал мясо. А то бы мы угостили своих родных и друзей обжаренной попой под соусом из секс-секреций.

Пальцы Клэр скользнули мне на загривок и так крепко вцепились в волосы, что я вздрогнул и даже сбавил темп.

– Ты в уме? Хочешь, чтоб меня стошнило на тебя, когда мы этим занимаемся? Никогда, слышь, больше никогда-никогда не произноси такого.

Хмыкнув, прижимаю ее тело еще крепче к себе, обхватив ее руками. Пытаюсь, как могу, помедлить со своими движениями, только, бенать, как же оно приятно-то! Прокладываю поцелуями дорожку на ее шее и начинаю водить бедрами вкруговую. Ногти Клэр впиваются мне в лопатки, я чувствую, как содрогается все ее тело.

– О, боже мой, – стонет она. – Еще, еще, не замирай.

«Вот сейчас и надо просить ее выйти за меня замуж. Если я попрошу, когда она кончать будет, наверное, у нее не получится ответить «нет». Такое просто физически невозможно. Типа как траханьем беса изгонять. ВЛАСТЬ ОРГАЗМА ПОКОРЯЕТ ТЕБЯ!»

– О‑о‑о‑о‑ах! – едва не кричит она, вжимаясь в меня и откидываясь головой на полку у себя за спиной, пока в ней нарастает истомная волна.

«Выходи за меня, замуж за меня, милая, за меня».

– Да! О, боже мой, да!

«Балдежно, если б я смог сделать вид, будто наш разговор только что состоялся вне моей головы, и убедить ее в этом. Прямо сразу стал бы сообщать всем вокруг, что она сказала «да». «Да, бабуль, мы женимся! Что говоришь? Как это меня угораздило? О, я трахал ее на кухонной стойке, ну, знаешь, где люди еду готовят, и оно как-то выскользнуло! Да нет, не член. Вопрос».

Я уперся рукой в стойку рядом с ней, чтоб потверже стоять на ногах, все быстрее качаясь вперед-назад и глубже пробиваясь в нее, гоня от себя всяческие мысли про разговор с бабушкой о выскальзывающих пенисах.

Благо, что с Клэр каждый раз – как впервые. Просто безо всей той пьяни, кражи девственности и незнания имен друг друга. Я как никогда ясно понимаю, что она – именно та, с кем я хочу провести остаток всей моей жизни. Снимаю одну руку с ее попы и скольжу пальцами вниз, туда, где мы сочленены. Клэр делает судорожный вздох, когда кончики моих пальцев ласкают ее, подгоняя приход истомного забытья. Она кончает быстро, со стонами произнося мое имя, жаркое дыхание пышет мне в ухо. На свете нет ничего более распаляющего, и мое собственное забытье с дрожью прокладывает себе путь и буйно исторгается из меня. Я зарываюсь лицом в излучину ее шеи и кричу слова, которые не давали мне покоя несколько недель. Ну, не ору на самом-то деле, зато сдавленно (губы ведь мои впиваются ей в кожу!), но вполне громко произношу их.

Несколько минут мы нерасторжимо слиты в объятиях, тяжело дышим и не произносим ни слова.

Черт! Наверное, она обиделась, что я предложил ей выйти за меня, когда сам кончал, и считает это всего лишь благостной блажью после оргазма и чем-то в том же, бенать, духе. Поэтому и не говорит ничего.

Я оторвал голову от излучины ее шеи, искоса глянул на нее. Клэр смотрит на меня как-то странно, едва ли не так, словно от одного моего вида у нее начинаются нелады с желудком.

А вот это уже супер! Мысль выйти за меня замуж вызывает у нее позыв к рвоте.

– Хм, Картер…

– Да лады, лады. Тебе не надо ничего говорить, – быстро говорю ей.

По мне, вполне похоже, что уровень моего унижения в этот момент – выше не бывает. Мой член все еще сидит в ней. Ей что, ХОЧЕТСЯ, чтоб он вовсе увял и скончался от такого объяснения?

– Нет, я всамделе считаю, что нам нужно поговорить об этом, – настаивает она, и взгляд у нее делается каким-то обеспокоенным.

Я неловко смеюсь:

– Да нет, незачем. Давай просто сделаем вид, что этого не было. Я уже позабыл.

Она упирается руками мне в плечи, отстраняется и грозно бросает:

– Картер!

– Извини, ты что-то сказала?

Она фыркает и закатывает глаза. Ее явно раздражает мое нежелание вести милый дружеский разговорчик про то, что она скорее станет сосать волосатые яйца, чем будет моей женой.

– Да перестань! Тут дело серьезное.

Вроде сердечного приступа. Или члена, умирающего во влагалище от разрыва сердца.

– Я вполне уверена, что нам нужно поговорить о том, что ты вопил «МАМА МОЯ!», когда кончал, – сердито шипит Клэр.

– Ну, это уж извращением пахнет, Картер! Кто знал, что в тебе сидит такое?

Клэр удивленно взвизгивает, а у меня голова рывком оборачивается на голос Рэйчел в нашей кухне.

– МАМ! – вопит Клэр, сжимая ноги вокруг меня в попытке быть ко мне поближе и скрыть тот факт, что мы все еще пребываем в интимном сочленении.

– Тц-тц. Это так-то Картер орал? – смеется Рэйчел. – Извините, что прерываю кухонный секс. Отличная идея, между прочим. Я вам когда-нибудь рассказывала о том времени, когда занималась сексом на кухне какого-то «Макдоналдса»?

Клэр рычит, ее прищуренный взгляд, обращенный на мать, мечет молнии.

– Может, как-нибудь в другой раз! Просто заехала кошелек свой взять, который у вас оставила, – говорит та, делает несколько шагов к кухонному столу и берет со стула кошелек. – Вам, детки, приятной ночи. И уж позвольте мне добавить: у тебя очень миленькая попка, Картер. Клэр, не забудь про упражнения для мышц влагалища.

И с этими словами она поворачивается и выпархивает из кухни, мы слышим, как открывается и захлопывается входная дверь.

– Так что ты там такое говорил про то, что никто-никто из наших с тобой родных не в силах ничего порушить? – язвительно вопрошает Клэр.