Там была настоящая война, с убитыми и искалеченными молодыми парнями, ещё толком не знающими жизни. В свои девятнадцать-двадцать лет они с изломанной психикой возвращались домой (кому, так сказать, «повезло» уцелеть) не нужные никому, кроме несчастных родителей. Оставались наедине со своими не проходящими душевными травмами от увиденного на войне. Изувеченные тела мёртвых друзей, с которыми они, ещё каких-нибудь полчаса назад, разговаривали, курили, смеялись никак не выходили из памяти.
Я это знала не столько из писем брата, сколько благодаря набиравшему силу дару и тому, что начавшие приходить ко мне за помощью родственники таких людей приводили с собой этих несчастных, измученных ночными кошмарами. Дотрагиваясь до них, я глубоко погружалась и видела их глазами все зверства, боль, грязь, негатив и всепоглощающее жгучее желание отомстить за всех. Эти чувства сродни гигантской чёрной дыре, поглощающей всё живое на своём пути – у испытавших такое отсутствовала жажда жизни. Смех, радость, даже любовь проходили мимо, если и задевали, то могли вызвать только агрессию. Я старалась помочь смириться с потерей, забыть, простить себя, изгнать мнимую вину за бессилие. После таких пациентов я по нескольку дней прибывала в подавленном настроении. Апатичность, как неизвестный вирус, передавалась мне, проникала под кожу.
В такие дни хотелось только одного – забраться в постель, свернуться клубочком под одеялом и забыться сном. Но такую роскошь я не могла себе позволить, приходилось насильно заставлять себя заниматься обычными делами. Да и о главной цели – спасти Митю, невозможно было забыть. Все подходящие заговоры шли вход для защиты брата от бед.
Постепенно, благодаря своим способностям, ко мне с разными проблемами стали обращаться не только жители близлежащих деревушек, но и заезжие пациенты из города. В основном дамы, желающие узнать про «увлечения» своих мужей или приворожить любовников, которые отказывались от брака с ними.
Далеко не за всё я бралась, какие бы методы убеждения и мольбы о помощи не звучали от женщин. Старалась убедить отказаться, ведь это навсегда, а приворожённому помимо воли человеку придётся мучиться всю жизнь. Тем более, если это насаждённая любовь с одной стороны сродни медленному убийству. Вмешиваясь в судьбу, против воли привязывая мужчину к себе, они тем самым совершали насилие и сокращали его жизнь. Некоторых удавалось отговорить от необдуманных поступков, но попадались и другие, которые в угоду своих капризов хотели подкупить меня с помощью больших денег. С ними разговор был короткий, твёрдое «нет» и настоятельная просьба больше не беспокоить.
Однажды, в середине зимы, возвращаясь знакомой тропинкой домой, издали заметила группу деревенских мальчишек. Они сгрудились вокруг небольшого сугроба и громко о чём-то спорили. Я намеревалась пройти мимо, но расслышав некоторые обрывочные фразы, остановилась и внимательно присмотрелась к этому сугробу. На вершине его копошилось что-то маленькое, какое-то темное пятно. Я приблизилась настолько, чтобы внимательнее рассмотреть объект повышенного интереса. Тут один из мальчишек: местный хулиган, отбежал на десяток шагов и стал кидать снежки в направлении этого пятна, явно пытаясь попасть в цель под одобрительные возгласы толпы. Непонятный комочек, обсыпанный снегом от падавших рядом с ним снарядов, попытался убежать, но застряв в глубоком и мокром сугробе, жалобно запищал.
Вот тогда я поняла, что этот непонятный зверёк всего лишь крохотный бездомный котёнок, над которым ради потехи издевались эти малолетки. Не теряя больше времени, даже не задумываясь о последствиях, со всей силы швырнула в эту шайку свой портфель и помчалась выручать беспомощное животное.
Раздались возмущённые возгласы, тех в кого попал мой «снаряд», но увидев, кто его запустил, все виновники сначала оторопели, а потом убежали в рассыпную с криками:
– Ведьма! Ведьма! – эхом раздавалось в зимнем, морозном лесу.
Лишь один хулиган попытался сопротивляться и не побежал с остальными. Кинул в меня снежком, думая этим испугать. Наивный, зря так поступил.
Разозлившись ещё больше, я кинулась на него с кулаками, не видя перед собой растерянного, выше меня на целую голову парня, со всей злости ударила ему в глаз. Потом схватила за ухо, как нашкодившего щенка, заставила наклониться к моему лицу и, зло прищурившись, прошипела:
– Ещё раз увижу, что вы мучаете бедных зверюшек, прокляну! Ясно?!
– Д…да! – заикаясь, крикнул в ответ он.
– Смотри, если обманешь, плохо тебе будет. Понял меня?! – спросила я строгим голосом.
Парнишка усиленно закивал чубатой головой, шапка валялась рядом с ним, в ногах. Слетела она от энергичной оплеухи, которой я его «наградила» для закрепления обещания.
– А теперь скройся с глаз, чтоб больше не видела вашу компанию здесь! – выпуская его пурпурно-красное ухо, велела я.
Он, бледный от страха, пулей бросился от меня в сторону и забыл свой головной убор. Отряхнув пальто, склонилась над мокрым, дрожащим от холода и страха котёнком. Темная шёрстка непонятного цвета намокла от попыток маленького животного слизать снег. Взяв на руки шипящий комочек, не задумываясь, расстегнула верх пальто и сунула сопротивляющегося котёнка себе за пазуху. Придерживая ворот, быстро подхватила со снега портфель и побежала домой.
Едва открыв дверь и вступив на порог, мыслях раздалось недовольное ворчание Никодима:
– Хозяйка, тебе самой есть нечего, а ты ещё один рот притащила. Зачем, он нужен?
– Помолчи, Никодим! – вслух приказала домовому. – Он теперь будет жить с нами, не смей его обижать. Его чуть не убили местные хулиганы, вон, видишь, как, бедненький, дрожит.
Котёнок, которого я вытащила из пальто, стоял на полу, смешно пошатываясь на маленьких лапках. Совсем ещё малыш, от силы месяца три.
Быстро скинула верхнюю одежду и, схватив первое попавшееся под руку полотенце, принялась его вытирать.
Скрипнула входная дверь, из коридора женский голос позвал:
– Рада? Ты дома?!
– Да! Проходите сюда, пожалуйста, – пригласила нежданную гостью я.
Вошедшая женщина, была маленького роста, одетая в ватную телогрейку и пуховый платок, пожилая, лет шестидесяти, с румяным от мороза лицом. Морщинистый лоб, прямые брови, водянисто-серые глаза, вздёрнутый нос и тонкие губы. Серафима Егоровна или бабка Сима, как все местные её звали, частенько обращалась ко мне за помощью в лечении животных, которых она любила больше, чем людей. Слыла среди деревенских скандалисткой, охочей за чужими секретами и сплетницей неимоверной. Стоило кому-нибудь на одном краю чихнуть, как уже на другой стороне деревни бабка Сима говорила: «Будь здоров, милок».
Но ко мне она относилась с непонятным уважением и даже защищала в спорах с «доброжелателями».
– Добрый день, Серафима Егоровна. Что случилось у вас? – поздоровавшись, спросила я у неугомонной женщины.
– Ой! Радочка, беда у меня! Захворала моя любимица козочка Роза. Ничего ни ест, только лежит да стонет бедняжечка. Помоги, а?
– Конечно, сейчас пойдём. Посмотрим, что с вашей Розой случилось, – согласилась я, поднялась со стула. Закутала котёнка в сухую тряпку, положила поближе к печке на плетеное кресло.
– Откуда ты взяла котёночка? – спросила любопытная старушка.
– Да в лесу отбила у мальчишек. Вон, смотрите, как боится. До сих пор трясётся, как осиновый лист.
– Ах, они ироды! Ни про что обидели беззащитную животинку, – рассерженно сказала женщина. – Я вот им покажу в следующий раз, как издеваться над слабыми! Надолго запомнят бабу Симу эти нелюди.
– Серафима Егоровна, идёмте, – произнесла я, заново одеваясь.
Мысленно приказала Никодиму присматривать за новым жильцом и не пугать по чём зря.
Вышла вслед за своей посетительницей за околицу, обернувшись, закрыла на задвижку калитку.
Идти не очень далеко, мы уже почти добрались до нужного двора, когда нам навстречу, чуть ли не бегом, направилась средних лет женщина в модной короткой песцовой шубе и высоких сапогах. Завидев нас, прибавила шагу и остановила окриком:
– А ну, стоять! – запыхавшись, приказала она и сразу накинулась на меня с какими-то обвинениями. – Эй ты, оборванка, верни моему сыну шапку, а то я в милицию заявлю. Немедленно.
Я растерянно слушала её, не понимая, чего она хочет. Зато шедшая со мной старушка сразу кинулась в бой.
– Надька, придержи коней! Это тебе твой оболтус-сыночек сказки рассказал? Да по нему самому комната милиции плачет. Он же изверг. Моему котику Барсику энтот* изувер привязал к хвосту банку консервную и отпустил. Я за бедным животным полдня бегала по всей деревне, насилу поймала. Так что, иди куда шла, подобру-поздорову, и не трогай Раду!
– Пока она не вернёт Вовочке шапку, я с места не двинусь! – упёрлась скандалистка.
Только теперь я поняла, кто она такая. Это родительница того паренька, который мучил ни в чём не повинное животное и потерял шапку, когда убегал от меня.
– Извините, но ничью шапку я не брала. Пускай ваш Вовочка меньше делает гадостей людям. И не к чему запугивать меня. А его вещи валяются там, где он их оставил, нечего других обвинять в своих грехах, – высказалась я и, развернувшись, пошла по накатанной, скользкой от подтаявшего на солнце снега, дорожке, придерживаясь за забор.
Вслед мне посыпались такие отборные ругательства, что даже пьяные мужчины их не произносили от стыда.
Спустя некоторое время, вся запыхавшись, догнала меня старушка и рассказала продолжение этого «разговора». Мать этого хулигана, оказывается, работала в администрации нашего района и не привыкла к правде о своём ненаглядном сыночке. Пообещала натравить на «строптивую малолетнюю мошенницу» органы опеки. Но я, к сожалению, не придала этим словам никакого внимания, мало ли что говорят в пылу гнева. В тот момент меня больше занимала проблема заболевшей козы Серафимы Егоровны, чем пустые угрозы очередной истерички.
Уже вечером, возвратившись домой с полным бидоном молока, который почти насильно всучила мне старушка за излеченное животное, вспомнила эти слова. И на душе заскребло неприятное чувство тревоги. Зря, конечно, я тогда не прислушалась к интуиции, но прошедшего вернуть нельзя…
Занявшись насущными делами, быстро позабыла все неприятности. Сварив кашу, я первый раз за целый день поела, накормив Мурку (так назвала найденного котёнка) села учить заданные в школе уроки. Свернувшись пушистым темно-серым клубочком у меня на коленях, тихо урчала спящая кошка. Придавая этим звуком умиротворение и покой, иногда прерываемый навязчиво-громким кукованием старинных настенных часов, висевших на противоположной стене и своим шумным тиканьем, мешавшими спать по ночам.
Так незаметно проходило время, и наступила долгожданная весна. А вот вместе с ней пришли ко мне и обещанные неприятности.
Тёплые майские дни наполняли воздух пьянящими ароматами трав, которые я собирала для целительства, развешивала пучки для просушки.
И когда меня в очередной раз позвали незнакомые голоса с улицы, не подозревая подвоха, я вышла.
Возле самой калитки стояли трое в строгих деловых костюмах. Двое мужчин и одна женщина, которая держала дипломат в согнутой руке.
– Девочка! Это ты, Радмила Селиванова?! – громко спросила она.
Я медленно кивнула в ответ.
– Вот и хорошо, а мы из опекунского совета. Пришли с тобой поговорить, – продолжила в том же тоне женщина. – Пригласи нас в дом, будет удобнее беседовать.
Мне ничего не оставалось, как позволить им войти.
Оглядывая внимательным взглядом помещение, они прошли через тёмный коридор и оказались в доме.
– А электричества у тебя нет? – брезгливо морща лицо, начал расспрашивать мужчина. – Как же ты одна живёшь?! Кто присматривает за тобой?! Да и вообще, невозможно проживать в таких условиях!
Чувство протеста начало пониматься во мне и грозило вырваться из-под контроля. Стараясь глубоко дышать, я кинулась в наступление.
– Живу я не одна, а с братом. Правда сейчас он отсутствует по уважительной причине. А чем вам не нравится этот дом? Он гораздо лучше предыдущего, если бы видели тот! Здесь чисто. Кстати, осторожнее, я только что помыла полы. Вы спрашивали, кто за мной присматривает. Так это… соседка. Зовут её Серафима Егоровна, могу позвать, если нужно.
Они, явно не ожидая такого отпора от маленькой девочки, отступили к дверям.
– Но мы бы хотели осмотреть помещение и условия проживания. Чем ты питаешься, во что одеваешься? – спросила опекунша, не желая сдаваться.
– Вы можете пройти, – кивком показала на женщину, нагнулась и специально вытащила из тумбочки старые, протёртые в нескольких местах, тапочки. – Только переобувайтесь, а то полы опять мыть из-за вас придётся, – сказала я, стараясь сохранить невозмутимое выражение на лице, видя их мины.
С тяжёлым вздохом смирения женщина сняла туфли и надела предложенную обувь. Она прошла вслед за мной к стоящим на печи кастрюлям. Подозрительно принюхиваясь к их содержанию, зачерпнула половником рисовую кашу. С осторожностью попробовав, в недоумении вскинула бровь.
– А еду тебе тоже соседка приносит?
– Нет, конечно. Сама готовлю, я же не инвалид, – рассмеявшись, ответила я и предложила. – Кушать будете?
– Спасибо, не хочу, – категорически отказалась женщина.
– Что ж, тогда продолжим инспекцию? – насмешливо проговорила я и жестом пригласила её пройти в комнату брата.
И мы скрылись с глаз мужчин, которые всё так же стояли на пороге, почти не шевелясь, топтались на месте, иногда о чём-то перешёптывались.
Решив поддержать беседу и заодно узнать о «гостях» побольше, спросила:
– А вас как зовут?
– Ой! – спохватилась женщина. – Совсем из головы вылетело. Надо же, забыла представиться. Меня зовут Зоя Алексеевна. Я председатель опекунского совета.
Женщина протянула мне холёную, с красивым маникюром, руку. Едва услышав её должность, в голову пришла шальная мысль, попробовать воспользоваться своими способностями и мгновенно решилась на этот риск.
Осторожно дотронулась до её кисти. Слегка пожав пальцы, я снизу вверх заглянула в тёмно-карие глаза и, не отпуская женщину, молча, приказала ей сесть на кровать…
Спустя минут пять мы, как ни в чём не бывало, вышли из комнаты. Они все сухо попрощались и ушли. Лишь когда проводила их со двора, позволила себе перевести дух.
С тех самых пор из той организации меня больше не беспокоили, вплоть до того момента, когда в нашу школу пришёл новый учитель. Молодой, амбициозный тип. Он старался всем показать своё превосходство, выставив учеников неучами и лодырями. Но со мной это не выходило, что его раздражало и злило.
Случайно узнав, что я проживаю одна, учитель решил сделать из меня отстающую в развитии девочку, нуждающуюся в специальном обучении. Начал всячески придираться к выполненным домашним заданиям и жаловаться окружающим на моё отставание от школьной программы. Приходившие на уроки для контроля директор и завуч только разводили руками на его претензии, потому что не находили каких-либо отклонений.
Тогда Глеб Юрьевич (так звали учителя) решил наглядно доказать, что у меня нестабильная психика. Оставив под предлогом помощи, он просто стал наглым образом давить на нервы.
В конце концов, забившись в угол, я была готова сорваться и звать на помощь. Как вдруг дверь класса распахнулась, и на пороге появился человек, которого мне так давно хотелось увидеть.
– Митя! – обрадовано вскрикнула я, не обращая внимания на попытки учителя остановить, побежала к брату.
Брат присел на корточки. Пролетев расстояние, разделявшее нас, за секунду, я крепко обняла его за шею, прижавшись всем телом.
Где-то на грани сознания раздавался громкий голос Глеба Юрьевича:
– Селиванова! Сейчас же вернись, мы не закончили! – И хлопнул об столешницу пятернёй.
Митя посмотрел на меня сияющими небесно-голубыми глазами, обхватил руками моё худенькое тельце, встал и пристально посмотрел в сторону кричащего человека.
– Сестрёнка, я так рад тебя видеть, – сказал он и прижался шершавой щекой к моей. – Иди домой, а мне нужно с этим… – он сделал паузу и продолжил, – пообщаться. По какому праву он орёт и приказывает тебе?! Не бойся, я только поговорю с ним, – уверил он, подтолкнув меня к выходу.
С неимоверным усилием я разжала свои объятия, быстро подхватила портфель и выскочила из класса. Последнее, что невольно удалось расслышать, была фраза разозлённого учителя:
– Да, кто ты такой? Врываешься в помещение, прерывая мою беседу с подопечной!
– Я – брат Рады! А вот теперь мы побеседуем без свидетелей. Что здесь творится? Ты приставал к моей сестре?!
Дальше я не стала подслушивать и побежала домой. Сердце гулко стучало в груди от радости, казалось, большего счастья не бывает.
Примерно через полчаса в коридоре послышались тяжёлые шаги. В открытом дверном проёме показалась светлая, с короткими волосами, голова брата. Камуфляжная форма ярко выделялась на фоне выбеленных стен. Присмотревшись повнимательнее к его внешности, отметила, что он сильно изменился. Черты лица потеряли детскую наивность, стали более жёсткими и мужественными. Особенно взгляд, настороженно-внимательный, хоть он и старался улыбаться, но пережитое спрятать невозможно.
После проведённой Митей «беседы» с Глебом Юрьевичем, последний старался игнорировать мою персону и вообще перестал замечать.
Неделя отпуска, отпущенная брату, пролетела в одно мгновение. И вот снова прощание с ним рвало мою душу на части.
– Ну, волшебница! – он в шутку стал меня так называть, когда, увидел сколько людей приходило за помощью. – Мне пора ехать, а то опоздаю на поезд. Остался ещё один годик потерпеть тебе, и я вернусь. Обещай, что ты не будешь делать глупостей.
Я усиленно старалась изображать радость, кивала и соглашалась со всем. Хотя на самом деле хотелось разреветься в голос, по-звериному вцепиться в брата пальцами, не отпускать от себя. Увы, этого меньше всего заслужил Митя, поэтому, стиснув зубы, я продолжала сохранять на лице улыбку.
Напоследок, он крепко прижал меня к себе и отпустил. Сел в подъехавший автобус и, помахав на прощание рукой в открытое наполовину стекло, уехал.
Опять потянулись однообразные дни, заполненные заботами и проблемами. Всё больше возрастало количество страждущих, ждущих моего дара, людей. Порой я начинала приём ранним утром, а заканчивала глубоко за полночь, не успев даже полноценно покушать, валилась на кровать в одежде, мгновенно засыпая.
Митя писал очень редко и скупо, а потом решил остаться в армии дольше. В нашей деревушке в то время работы совсем не осталось. Так что я, скрепя сердце, согласилась с его выбором, видя, как спиваются молодые парни от невозможности найти себе дело.
Брат высылал деньги, иногда вырывался со службы, привозя подарки. Но для меня лучшим из всех подарков был он сам. Его стараниями я окончила школу, но когда брат стал уговаривать меня поехать жить к нему, отказалась наотрез.
Каждый раз он пытался полушутя убедить меня поехать к нему жить. Говоря мне, что от такого уединения скоро совсем одичаю и буду, как снежный человек. На эти слова я только смеялась и показывала на толпу, которая день ото дня становилась всё многолюднее.
Вот в один из таких редких приездов брата ко мне постучались. Занятая делом, я попросила его выйти к гостям. Он вышел, и в коридоре раздались возбуждённые голоса.