Камышников

Выглянувший из кабины пилот прокричал:

– Товарищи командиры, приготовьтесь, скоро посадка. Садиться будем в Сталинграде.

Вот за что я любил летать на современной мне по прошлой жизни реактивной авиации – так это за скорость. Всего пару часов лета из Москвы – и ты в Сочи или Тбилиси, а тут за полдня только до Сталинграда доплелись. Завтра на пути в Тбилиси весь день тоже придется провести в самолете, так как полетим кружным путем через Астрахань и Баку.

Еще люблю я реактивную авиацию за комфорт – все же тепло в салоне всегда есть, а тут хоть и не морозильник, но все же явно конструкторы к этому стремились, раз об отоплении салона не позаботились. Я когда две недели назад в Москву летел, вроде как и не замерз даже, а тут совсем задрыг от холода.

В принципе все не так уж и плохо. Пока летели, я успел ознакомиться с отчетом о работе артели, разобрать кучу бумаг, взятых из наркомата, и прочитать письма, поступившие на мое имя.

Дела в артели шли хорошо. Продукция расходилась на раз. Заказов было больше, чем надо, но все они исполнялись вовремя. Плохо было с текстильным сырьем и кожей, но пока выкручивались.

В июле запустили кирпичный завод, и теперь мы могли похвастать выпуском собственного кирпича, керамической плитки и керамзита.

Все больше вопросов возникало по началу ремонта и сборки автотранспорта. Мы до этого занимались только разборкой не подлежащей восстановлению трофейной техники и восстановительным ремонтом, привлекая к этому в том числе и бойцов ремроты. Восстановительный ремонт сначала включал в себя ремонт двигателей, коробок, мостов, элементов кабины и кузова за счет снимаемых с других разбитых машин запчастей. Позже стали сами выпускать часть необходимых запчастей – тех же прокладок, например. Что-то сами лили, что-то заказывали по образцам на других предприятиях – таких же артелях и заводах. На заводах, кстати, дороже и дольше это обходилось. Артели были более оборотисты да и качественнее товар производили.

Весной больше половины бойцов и специалистов артели, работавших на восстановлении техники, забрали во вновь создаваемые фронтовые мобильные ремзаводы. На месте остались лишь бойцы, списанные с военной службы по ранению, и их ученики обоего пола в возрасте до 16 лет. Вот они-то и стали инициаторами нового дела – сборки автомобиля собственной конструкции. Им, видишь ли, переделывать часть машин в автобусы и спецмашины уже неинтересно стало. Общими усилиями создали свое конструкторское бюро и в итоге получили что-то похожее на «пазик» моего времени. Каюсь, я к этому тоже приложил свою руку – отправив Шмиту примерную схему и рисунок. Обещают к февралю опытный действующий экземпляр автобуса представить.

Еще весной мы отправляли представление на награждение лучших работников артели. В сентябре состоялось награждение. 19 человек получили медаль «За трудовое отличие», и что интересно, все награды были с мечами (в РИ такое дополнение к награде рассматривалось, но так и не было введено), указывающими на исключительные заслуги перед страной в деле вооружения РККА и НКВД, создания и освоения новых образцов вооружения.

Из других новостей было завершение строительства еще двух десятков домов для работников артели, поселковой школы, больницы и госпиталя. Наш поселок рос и развивался, еще немного – и в число крупных населенных пунктов попадем.

Обрадовали известия от ребят, с кем лежали в госпитале. Все письма были с фронта. Главное, что живы и здоровы, чего и мне желали.

Самую большую радость мне доставило письмо из госпиталя в Горьком. Оно было написано детским почерком с несколькими грамматическими ошибками, но то, что было в нем, не могло не обрадовать – Петрович, Горохов нашелся.

Он не погиб тогда при налете. Отброшенного взрывной волной и засыпанного обломками, в обгоревшем обмундировании, в бессознательном состоянии, с кучей ран и переломов его нашли бойцы, занимавшиеся разбором завалов склада, только на следующий день. Отправили в госпиталь, а оттуда эвакуировали за линию фронта. Сознание к нему вернулось на пятый день после прибытия в Горький, а вот память – только несколько дней назад. Именно поэтому так долго и не было сведений о нем. Лечение шло очень тяжело. Сказались тяжелая контузия, переохлаждение, многочисленные переломы и раны. Подлечив его раны, врачи оставили Петровича в качестве нестроевого при госпитале до восстановления памяти и полного выздоровления. Писать он сам не может, руки трясутся и не могут удержать ручку, именно поэтому за него это сделала девочка из пионерского отряда, шефствующего над ранеными. Он просил сообщить, как жена и остальные знакомые.

Тут же в самолете написал ответ Петровичу и в госпиталь представителю нашего наркомата с просьбой о переводе Горохова на лечение к нам на подмосковную базу. Мы его быстро на ноги поставим. Не зря же говорят, что дома и родные стены помогают. Вот Ленка-то обрадуется, узнав, что ее муж жив.

Среди кучи корреспонденции писем от Татьяны не было. Не знаю почему, но в последнее время, особенно после расставания с Юлей, для меня это было важным.

Посадка прошла более чем успешно. Поболтало немного, ну да ничего, главное, без приключений сели. В иллюминаторы были видны заснеженный аэродром, десятка два самолетов в капонирах и несколько батарей зениток. А еще заметил, что несколько зенитных пулеметных установок бдительно сопровождали борт, пока он катился по полосе. Как только самолет занял указанное ему место, его заблокировало несколько грузовиков, рядышком с которыми в полной боевой готовности разместились с десяток автоматчиков в стальных нагрудниках. Лишь после проверки документов у экипажа и пассажиров нам разрешили покинуть борт, а техникам приступить к обслуживанию самолета.

Выйдя из относительного комфорта самолета, мы оказались на все пронизывающем ветру. Хорошо, что хоть не пришлось тащиться по морозу. На ночь нас пообещали разместить в гостинице, находящейся неподалеку от аэродрома, и поэтому для экипажа, пассажиров и части их груза подогнали старенький автобус с промерзшими окнами. По дороге в гостиницу он горестно вздыхал, шумел коробкой и скрипел на ухабах, но тем не менее упорно преодолевал сугробы и заносы.

Гостиницей оказалось большое теплое одноэтажное деревянное здание с несколькими десятками номеров, баней, столовой и минимумом необходимых бытовых условий.

Экипаж разместили всех вместе в одной комнате. Остальных тоже постарались поселить вместе. Мне же досталась койка в двухместном номере. Соседа на месте не было. Сразу же после размещения дежурная пригласила на ужин.

В столовой практически никого не было. Несколько припозднившихся офицеров из таких же, как и мы, бедолаг, застрявших на аэродроме до утра. Подавальщицы тут же накрыли столы.

На одной из стен висела большая карта Европейской части СССР с обстановкой на фронте, около которой расположились несколько офицеров. Слушая вечернюю сводку Совинформбюро, доносившуюся из висевшего в углу репродуктора, они переставляли флажки на карте. Быстро закончив с ужином, мы присоединились к ним.

Линия фронта сейчас соответствовала примерно тому, что было в известной мне истории на начало 1943 года.

На северо-западном направлении бои шли под Ленинградом, на линии Тосно – Любань – Чудово – Новгород – Старая Русса – Холм – Великие Луки – Невель – Велиж. На центральном участке фронт проходил на линии Духовщина – Ярцево – Дорогобуж – Спас-Демянск – Киров – Людиново – Жиздра – Мценск – Новосиль – Ливны – Воронеж – Лиски – Павловск – Россошь – Валуйки – Волчанск – Чугуев – Змиев – Нов. Водолага – Красноград – Сахновщина – Лозовая – Барвенково – Славянск – Красный Лиман – Первомайск – Дебальцево – Красный Луч – Красный Сулин – Шахты – Мелиховская. Далее линия фронта шла на юг вдоль Дона до Манычевского канала и к озеру Маныч – Дивное – Буденновск – Моздок – Малгобек – Майский – Баксан – Микоян-Шахар (Кисловодск) – Каменномостовская – Нефтегорск – Горячий Ключ – Абинская – Крымская – Варениковская – Темрюк.

Меня больше всего интересовала обстановка на Кавказе. Там шли тяжелые бои на подступах к Малгобеку и Моздоку. В наркомате мне никаких указаний и приказов не дали. В разговоре с Берией прозвучало, что нам следует продолжать обеспечивать безопасность тыла Северной группы Закавказского фронта на территории Чечни, Ингушетии, Осетии и Грузии. Тем не менее фронт был совсем рядом с нами, и отсиживаться в стороне от участия в боях я не собирался.

Среди обступивших карту офицеров своими комментариями выделялся подполковник-танкист, на гимнастерке которого красовались два ордена Красного Знамени и три нашивки за ранения. Мне он показался знакомым, но где мы могли видеться, я сначала не мог вспомнить. Хоть я на память не жалуюсь. Тем более что Перстень частенько помогает вытаскивать из закромов совсем уж забытое. Подпол, кстати, меня тоже, похоже, узнал и старался вспомнить, где мы виделись. Несколько раз я ловил на себе его заинтересованные и внимательные взгляды, а затем, когда собравшиеся у карты стали расходиться по своим делам, он подошел ко мне и обратился с вопросом:

– Подполковник Камышников, Анатолий Павлович. 5-я танковая армия. Брянский фронт. Простите, товарищ подполковник, мы с вами раньше нигде не пересекались? Лицо мне ваше очень знакомым показалось.

– Седов Владимир Николаевич. Закавказский фронт. Мне ваше лицо тоже знакомым показалось. В Белоруссии не служили?

– С начала июня по июль прошлого года проходил службу комбатом в 53-м танковом полку 27-й танковой дивизии 17-го мехкорпуса. До войны стояли в Новогрудке. Там войну и начал. А вы?

– Служил в Бресте. 333-й стрелковый полк 6-й Орловской дивизии, тоже с июня прошлого года. Войну встретил в крепости, потом отходил через Слуцк и Бобруйск.

– Считай, земляки.

– Ну да. Кажется, я вас в начале июля в Слуцке видел.

– Похоже, да. Я там в лагере для военнопленных сидел, когда наши войска город и нас из плена освободили. Вы, по-моему, руководили одним из подразделений НКВД, бравших город. Потом еще выступали перед освобожденными из офицерского лагеря. Вы были в форме офицера войск НКВД.

– Да, это был я. Вы-то как в плен к немцам попали? Насколько я знаю, ваша дивизия отходила в направлении Столбцов.

– Наша дивизия почти не имела оружия и техники, ее штаб и тыловые структуры, а также тяжелое оружие, к которому не было боеприпасов, были сконцентрированы в лесу, в 18 километрах от Барановичей. Та часть дивизии, что имела оружие, заняла оборону на западной окраине Барановичей. Там и попали под удар танковых частей Гудериана. Раскатали они нас в хвост и гриву. Большая часть дивизии была рассеяна, те, кто остался в строю, начали отступать в направлении Столбцов, а оттуда уже пошла к Узде. Я на подходах к городу под обстрел попал, ранение получил, от своих отстал, неделю в лесу у местных жителей отлеживался. Потом к фронту пошел. По пути полицаи из местных жителей меня и взяли. Доставили на сборный пункт пленных, а оттуда уже отправили в Слуцкий лагерь.

– Понятно. После освобождения что делали?

– В лагере у меня рана снова открылась, поэтому после освобождения сразу в строй не поставили, отправили как легкораненого в штаб Константинова. Занимался формированием из пленных бронетанковых частей. Подлечившись, командовал сводной танковой ротой. Участвовал в боях на укрепрайоне, потом с боями отходили к Бобруйску и Гомелю. За месяц боев из танковых ротных переквалифицировался сначала в комбата, а затем и командира стрелкового полка. В этом качестве и вышел к своим. Потом были бои под Гомелем, снова ранение. Госпиталь. За бои под Слуцком наградили орденом Красного Знамени и очередным воинским званием – капитан. Вылечился и снова воевал, теперь уже под Рославлем. Командовал стрелковым полком в 4-й армии. Там получил второй «боевик» (орден боевого Красного Знамени) и «майора». Снова госпиталь. Выписался лишь весной этого года. Со мной лечился однополчанин из нашего 17-го корпуса. Он только в 36-й танковой дивизии служил. После выписки он попал служить во 2-й гвардейский корпус под начало к своему бывшему замкомдива Лизюкову, которого до войны часто встречал. С его подачи меня после выписки тоже под начало генерала Лизюкова направили. В оперативный отдел штаба корпуса, а потом и армии.

– Ясно. Анатолий Павлович, может, за встречу и знакомство по пятьдесят грамм? А то я смотрю, мы тут совсем одни остались, а людям убирать надо.

– Я – за. Тем более что я вам за свое освобождение из лагеря военнопленных до конца жизни теперь должен. Мне порой снится совсем другая судьба и жизнь… Вы где разместились? Может, ко мне в комнату? Я в ней один. Соседа пока не дали, – идя по коридору, предложил Камышников.

– Да какая, в принципе, разница. Давайте у вас – раз вы один.

Смех нас разорвал, когда мы остановились у дверей нашей с ним общей комнаты. Камышников оказался как раз моим соседом. Быстро накрыв из своих запасов стол и пропустив по маленькой, мы продолжили прерванный разговор.

– Я видел, что вас очень интересовала обстановка на Воронежском направлении? – спросил Камышников.

– Да. Я родом из Тамбова, а это, считай, по соседству. Всего-то чуть более двухсот километров.

– Ну да. Бывал я в Тамбове. Этой осенью. На танкоремонтном заводе. Хороший городишко. Да и в Воронеже побывать пришлось.

– Воевали там?

– Да. Сначала на дальних подступах к городу, а затем и в самом городе.

– Танки в городе? Надеюсь, хоть с пехотным прикрытием? Кстати, вы же говорили, что служите на Брянском фронте, а в городе, насколько я знаю, действует Воронежский фронт.

– Наша армия входит в состав Брянского фронта. После июльских боев нас выводили на переформирование, а потом в резерв Ставки. В середине сентября одну танковую бригаду нашего 2-го танкового корпуса использовали в городе, вот с ней я туда и попал.

– Понятно, простите, что перебил ваш рассказ. Тяжело, наверное, было сражаться в городских кварталах?

– Не тяжелей, чем в Слуцке, Гомеле или этим летом. В Воронеже мы почти полтора месяца поддерживали действия штурмовых групп одной из дивизий НКВД, оборонявшихся в районе сельхозинститута. Неплохо немцам ребра посчитали.

– Потери большие были?

– В ротах в строю по два-три танка осталось. Это при том, что подбитые машины старались сразу же эвакуировать и ремонтировать.

– Понятно. Анатолий Павлович, вы несколько раз упоминали про летние бои под Воронежем, не расскажите о них?

– Если вам интересно, расскажу. В середине апреля 1942 г. Лизюков получил приказ сформировать 2-й танковый корпус. С собой к новому месту службы он взял часть штабных командиров 2-го гвардейского корпуса, в том числе и меня.

По решению Ставки 2-й танковый корпус был включен в состав созданной в Московском военном округе 5-й танковой армии. Кроме него в состав армии вошли 11-й танковый корпус, 340-я стрелковая дивизия, 19-я отдельная танковая бригада, артиллерийские и другие части.

По своему составу танковые корпуса были однотипны – они включали в себя одну тяжелую танковую бригаду на «КВ-1» и две бригады танков, укомплектованных «Т-34» и «Т-60».

Мотострелковые бригады тоже были однотипные – 3 мотострелковых батальона, минометный дивизион, артиллерийский дивизион, зенитный дивизион. Плюс отдельные подразделения. Все части формирования весны этого года.

В июне Лизюкова назначили командующим армией, во вновь формируемый штаб армии перевели и меня. В середине июня нашу армию включили в состав Брянского фронта. Оставаясь в резерве Ставки Верховного главнокомандования, она была сосредоточена в районе города Ефремова в готовности к нанесению контрудара в случае прорыва противника на Мценском направлении.

28 июня началось германское наступление на Орловском и Курском направлениях. Наша армия частью сил 2-го танкового корпуса сражалась на Орловском направлении. Оборонительные бои там шли очень тяжелые. Бригады постоянно контратаковали врага, заставляя его останавливать свое продвижение и даже отступать. Тем не менее в конце первой декады июля Орел и Курск пали, а немцы стали продвигаться на Воронеж.

Если помните, 7 июля Брянский фронт был разделен на собственно Брянский и Воронежский, во главе которого стал генерал-лейтенант Голиков. Мы остались в составе Брянского фронта.

К исходу 12 июля (в РИ 2 июля) противник, продвинувшись в полосе нашего фронта на глубину 60–80 км и в полосе Юго-Западного фронта до 80 км, окружил западнее Старого Оскола часть соединений 40-й и 21-й армий. На Воронежское направление из резерва Ставки ВГК были срочно направлены резервы. Одновременно в районе Ельца с целью нанесения контрудара по флангу и тылу группировки немецких войск, наступавших на Воронеж, было принято решение о сосредоточении нашей 5-й танковой армии, усиленной 7-м танковым корпусом Ротмистрова, и 1-й истребительной авиационной армии резерва Ставки ВГК.

Для переброски своих войск в исходный район Лизюков предложил всем составом армии совершить своим ходом марш, двигаясь в ночное время, так, чтобы танковые бригады можно было ввести в бой одновременно; единым бронированным кулаком этим выигрывалось необходимое время для перегруппировки войск. Данное решение было одобрено Ставкой. Знающие люди поговаривали, что за это решение командующего первым высказался сам товарищ Сталин.

16 июля (в РИ 3 июля) германская мотопехота прорвалась к пригороду Воронежа. Город охватили пожары, на его улицах развернулись ожесточенные бои за каждый квартал, дом, этаж; бойцы бились насмерть.

В этот же день наша армия получила приказ «ударом в общем направлении Землянск, Хохол (35 км юго-западнее Воронежа) перехватить коммуникации группировки противника, прорвавшейся к реке Дон на Воронеж; действиями по тылам этой группы сорвать ее переправу через Дон и оказать помощь выходящим из окружения частям 40-й армии».

Времени для подготовки и организации контрудара было мало, тем не менее командование армии смогло своевременно выполнить приказ Ставки и нанесло всеми своими соединениями мощный удар по врагу. Первым вступил в бой 7-й танковый корпус, которому для усиления были выделены 611-й легкий артиллерийский полк, две мотострелковые бригады, а также 19-я танковая бригада полковника Калиховича.

Весь контрудар нашей танковой армии строился на предположении о том, что наступающие немецкие танковые корпуса будут далее двигаться через Дон и Воронеж на восток. Однако это было не так. Уже в ходе боев от пленных было установлено, что армейской группе «Вейхс» ОКХ и ОКВ приказало высвобождать подвижные соединения 4-й танковой армии в районе Воронежа и двигать их на юг согласно плану «Блау».

В связи с контрударом 5-й танковой армии по левому флангу армейской группы «Вейхс» немецкое командование было вынуждено отозвать свой 24-й танковый корпус, моторизованную дивизию «Великая Германия», три пехотные дивизии и 4-ю танковую армию из группировки, наступавшей вдоль Дона. Именно с этими силами и пришлось вступить во встречные бои нашей танковой армии.

Первый такой бой произошел с частями 11-й танковой дивизии противника в районе Красная Поляна. Около 170 наших и примерно столько же вражеских танков вступили в бой. Немцы в основном использовали средние и тяжелые танки, с новыми длинными стволами танковых орудий, могущие поражать наши машины на расстоянии до 1000 метров. Тем не менее к исходу дня враг был отброшен за реку Кобылья Снова. Наши части форсировали ее на участке Каменка, Перекоповка, однако дальше развить успех не смогли. Немцы заняли там прочную оборону и отражали все попытки их атаковать.

17 июля штаб ввел в сражение 11-й танковый корпус. Однако ни он, ни 7-й танковый корпус не добились успеха. Противник, имея превосходство в воздухе, оказывал упорное сопротивление. Вражеские бомбардировщики группами по 12–20 машин бомбили объекты армии по 7–9 раз в день. Очень сильно страдала от бомбежек пехота, которая временами вообще вынуждена была прекращать боевые действия.

К исходу четвертых суток боевых действий соединения первого эшелона армии сломили сопротивление противника и, потеснив его, вышли к реке Сухая Верейка, где вновь были остановлены. По иронии судьбы речка Сухая Верейка оказалась довольно широкой водной преградой с заболоченной поймой. Броды не оборудовались, мосты были взорваны, подходы заминированы.

Пока велись разведка, поиск бродов, темп наступления был утрачен. Немцы смогли перебросить на этот участок фронта крупные резервы пехоты и артиллерии.

Позже мы узнали, что с целью улучшения руководства войсками группа армий «Юг» была разделена на группу армий «Б» и группу армий «А».

Вечером 20 июля перешла в наступление 2-я мотострелковая бригада 2 тк, а на рассвете 21 июля вступили в сражение тяжелые танки 148-й танковой бригады. После пятичасового боя противник был выбит из села Большие Верейки. Однако он непрерывно контратаковал, препятствуя развитию успеха. Его авиация безнаказанно «обрабатывала» боевые порядки корпуса. Утром 21 июля в сражение были введены остальные силы 2-го танкового корпуса, но добиться каких-либо существенных результатов не удалось.

Немцы поставили на пути наших танков мощную противотанковую артиллерию, смертельную преграду из САУ, 88-мм зенитных орудий, групп танков, действующих из засад, и других ПТС. Наши танки шли напролом, прогрызая оборону противника, и гибли десятками от вражеского огня, вспыхивая яркими факелами на полях Придонья. Хорошо, что ремонтно-эвакуационные подразделения поврежденные машины старались сразу же вывозить в тыл для ремонта.

Горели и немцы. Сильно горели. Две немецкие танковые дивизии, 9-я и 11-я, там больше половины своей техники потеряли. Много их танкистов навечно осталось в полях под Воронежем. Пленные утверждали, что в их ротах по 2–3 танка осталось. Так что сломили мы им там ударный хребет, заставили отступать, перегруппировываться и подтягивать резервы со Сталинградского направления.

Тем не менее основную задачу, поставленную Ставкой, мы выполнить не смогли. 24 июля 1942 года противник, перегруппировав свои силы, нанес сильный контрудар в стык между 7-м и 11-м танковыми корпусами. Части нашей танковой армии были вынуждены перейти к обороне. Бои в том районе с переменным успехом шли до середины августа. Пусть медленно, но армия метр за метром продвигалась вперед.

5 августа в бою у южного отрога рощи, в 2 км южнее села Лебяжье (высота 188,5) Семилукского района Воронежской области, с прорвавшимися подразделениями 542-го пехотного полка 387-й пехотной дивизии врага танк Лизюкова был подбит, а сам он погиб. Сейчас во главе армии стоит генерал Рыбалко, Павел Семенович.

Как бы там ни было, части армии смогли совершить главное – максимально задержать смену немецких танковых соединений на пехотные, в результате в этом сражении за Воронеж была втянута большая часть 4-й танковой и 6-й Полевой армий, что лишило немцев возможности развить наступление на юг вдоль Дона на Сталинград. Как я уже рассказывал, в конце августа в связи с большими потерями в танках и личном составе наша армия была отведена в тыл на пополнение и переформирование.

– Вы не анализировали, почему контрудар танковой армии не достиг желаемого результата?

– Анализировали, и не один раз. Для начала такой контрудар, превращавшийся для армии в самостоятельную наступательную операцию, следовало куда более тщательно планировать. Четко определить задачи, организовать взаимодействие с артиллерией и авиацией, наладить управление, решить массу других вопросов, как это делается при планировании любой подобной операции.

Кроме того, не было организовано оперативное ориентирование штаба армии, не был налажен на должном уровне обмен информацией между штабом фронта и армией.

Немаловажной из причин является то, что многие наши старшие и высшие командиры не готовы к претворению в жизнь теоретических положений, которыми руководствовались Ставка и Генеральный штаб, создавая танковые формирования такого масштаба, как танковый корпус и армия. Они просто не смогли руководить той массой танков, что была в их распоряжении. Генштаб допустил серьезную ошибку, не организовав дополнительную подготовку командного состава штабов фронтов, армий и танковых корпусов по вопросам использования крупных масс танков. Отсюда слабая слаженность танковых соединений. В результате возник разрыв между техническими возможностями войск и уровнем подготовки руководящего состава по применению таких мощных средств борьбы, как танковые корпуса и армии, что отрицательно сказалось на их боевых действиях.

К числу причин неудач следует отнести слабую подготовку личного состава подразделений к ведению боевых действий. Да и сами подразделения вступали в бой неукомплектованными: не имели положенных по штату сил и средств разведки, связи, материально-технического обеспечения. Ощущался недостаток в средствах управления. Что касается боевой техники, то на вооружении находилось достаточно много легких танков.

Еще можно отметить: использование танковых частей мелкими подразделениями, что приводило к распылению сил; невнимательное отношение общевойсковых начальников к техническому состоянию подчиненных им танковых частей; ввод танков в бой поспешно без предварительной разведки и рекогносцировки местности, тщательного изучения системы огня противника; атака танками противника в лоб, неумение маневрировать на поле боя; использование танков для борьбы с танками и артиллерией противника…

– Понятно. Надеюсь, вы учли все эти ошибки?

– Постарались. На основе нашего опыта издан приказ Ставки по применению бронетанковых сил и взаимодействию всех родов войск в ходе наступательной операции. При Генштабе сейчас идет переподготовка командного состава танковых войск.

– Прекрасно. Будем надеяться, что теперь при организации наступления все получится как надо. Вы-то как в Сталинграде оказались?

– Мы должны получить на СТЗ для армии новые танки и остальную технику. Я прилетел самолетом, остальные должны прибыть поездом. Вы-то сами надолго сюда?

– Нет. Утром полечу дальше к себе на фронт в Закавказье. Бригада заждалась. Да и немцы тоже.

– Понятно, тогда давайте закругляться, а то вам тяжело будет в полете.

– Согласен…