22 июля 1941 г.

22 июля 1941 года перед 21 и 13 армиями Западного фронта была поставлена задача разгромить Бобруйско — Быховскую группировку противника. Основной удар наносил 67–й корпус (командир — генерал — майор К. Н. Галицкий)21 армии в направлении Старого Быхова. Целью наступления было срезать Быхово — Пропойский выступ и помочь обороняющимся в Могилеве частям 61 и 20мех. корпусов.

_____________________________________

Утро 22 июля началось с доклада о бое в местечке Шищицы. В четыре утра Конно — механизированная группа с ходу ворвалась в Шищицы. Гарнизон местечка был застигнут врасплох, и сопротивления практически оказать не успел. Группа, оставив в местечке гарнизон, выдвинулась в Старицы. Через несколько часов поступил доклад о захвате местечка. Полицейские гарнизоны в местечках практически сопротивления не оказывали. Предатели уничтожались на месте. Благодаря действиям группы нами были перехвачены дороги на Минск. У немцев в Копыль осталась лишь один дорога, по которой они могли получить помощь — на Несвиж.

Сложнее всего было в Дражно. Сначала все шло как по нотам. Козлов впереди своей колонны поставил трофейные танки и самоходки. Они двигались в сопровождении мотоциклистов. Часовые из числа местных полицейских пропустили голову колонны на деревенские улицы. Но вот дальше все пошло комом. Уже там, на подходе к школе немецкие часовые подняли тревогу. Часть гарнизона спала в дзотах, остальные в школе и деревенских домах. По тревоге немцы успели занять позиции и открыть огонь. Бой в деревне длился три часа. Для захвата дотов и домов очень пригодились огнеметы. Без потерь с нашей стороны не обошлось. Погибло тридцать человек, около сотни было ранено.

Были и иные потери. По докладам из подразделений за ночь дезертировало или пропало без вести около шестисот человек. И ладно бы красноармейцев, а то в большей части командиры с геометрией в петлицах… Вот и верь после этого людям. Но было и обратное.

В районе Юшковичей на соединение с нами вышел отряд полковника Иовлева и майора Гаева из состава 64 стрелковой дивизии. Были и еще группы красноармейцев и командиров не сложившие оружия и продолжавшие драться с врагом. Одной из таких групп руководил начальник Любанского РО НКВД Ермакович. Они, объединив свои силы, взяли Любань. Чем перерезала железную дорогу Уречье — Старушки и шоссе Старобин — Бобруйск.

Вообще день выдался удачный. Была освобождена от немцев и их прихвостней практически вся территория Слуцкой области. К концу дня наши подразделения вошли в Осиповичи, Копыль, Уречье.

В Копылье гарнизон пытался сопротивляться. Ненадолго их хватило. Часа на полтора. Как только конно — механизированная группа вошла в городок со стороны Старицы, батальон Соловьева со стороны Мажи, а 1–й "желтый" (из числа тех в отношении кого сомневались мои особисты) штрафной батальон со стороны Докторовичей немцы начали делать ноги. Правда, первыми намазали ноги местные полицаи, бросившие свои позиции в Докторичах и в предместье городка. Сначала немцы отступали организовано от одного рубежа к другому, огрызаясь и задерживая наступление конников и танкистов. Но с выходом на дорогу в сторону Великой Раевки смешались, стараясь побыстрее скрыться в лесу. Тут их ждал очень неприятный сюрприз — засадная стрелковая рота с минометной батареей. Наши пленных не брали…

В городке были захвачены неплохие трофеи и освобождено гетто с двумя тысячами евреев. Часть из них, тех, что по моложе, взялось за оружие. Остальные были распущены по домам.

Козлов со своими бойцами после взятия Дражно активно продвигался, вперед уничтожая полицейские гарнизоны в местечках. В районе Моисеевичей ему на зубок попался маршевый немецкий батальон, спешивший на помощь гарнизону в Дражно. Хорошо спешил. Быстро. На машинах и со средствами усиления. Разведка хорошо сработала, и парни успели занять позиции и расстрелять большую часть колонны из засады. Вся дорога, от местечка до моста через реку Птичь, была забита уничтоженной автотехникой. Части немцев удалось скрыться в болоте и лесу. Вот из‑за них группе Николая и пришлось задержаться. Бывшие военнопленные никак не хотели отпускать своих врагов живыми.

Экипаж артиллерийского поезда Љ 4, сформированного из захваченного в Старых Дорогах подвижного состава, атаковал немецкий гарнизон, охранявший железнодорожный мост через реку Птичь у деревни Дараганово. Караул моста составлял шестьдесят человек, еще более трехсот солдат врага располагалось в деревне. Он располагал тремя 45 мм орудиями и станковыми пулеметами так что бой за мост был тяжелым. Но, несмотря на все упорство врага удержать занятые позиции, ему пришлось отступить и скрыться в лесу.

Бой за Уречье начался рано утром. Вроде и городок то небольшой, а сил на него потратили кучу…

С раннего утра немцы от Повстынь и Мерешино при поддержке нескольких артиллерийских батарей и трех бронетранспортеров перешли в наступление на Загрядье. Что это было — смелость с примесью глупостью, самонадеянность, презрение к противнику или к смерти, безнадежность? Не знаю. Мне показалось, что они все еще думали, что Слуцк взяли партизаны. Такое уже было. В начале июля. Партизаны взяли город на сутки, разогнали гарнизон и смогли освободить группу военнопленных. После чего скрылись в лесах. Другого объяснения у меня не нашлось. Может немецкое командование думало что как и в тот раз город свободен? Хотя ночные вылазки их разведгрупп должен был убедить в обратном. В том, что мы здесь и собираемся защищаться. Но перли они на местечко на всех парах. Естественно нарвались на огонь пулеметов и орудий. Немецкая атака захлебнулась.

Ночью сюда нами были переброшены еще два "желтых" штрафных батальона, артиллерийский дивизион и взвод легких танков. Все эти силы были брошены в контратаку. К обеду немцы были выбиты в пригороды Уречья. Ворваться в городок на плечах противника не удалось. Наши цепи были встречены огнем противотанковых орудий и несколькими десятков пулеметов. Тоже самое произошло и при атаке города со стороны м. Рыбак. Откуда у немцев было столько орудий и пулеметов, тогда еще не было известно. Пленные же молчали. Пришлось задействовать авиацию и тяжелую артиллерию.

Во второй половине дня наши "СБ" и "Чайки" с аэродрома Н. Гутково трижды бомбили и штурмовали позиции немцев в городе. Только после этого удалось ворваться в город. Бой в городе все равно затянулся на несколько часов. Немцы оборонялись ожесточенно. Каждое здание приходилось брать с боем. Потери были большие, что у нас, что у немцев. И это несмотря на то, что штурмующие группы были усилены пулеметными расчетами, противотанковыми орудиями и танками. Командовали штурмовыми группами мои "панцерники" ставшие взводными. В подчинении у них были по два десятка "штрафников" — украшенных желтыми лентами и такого же цвета кругами на гимнастерках, вооруженных малыми пехотными лопатками, бутылками с зажигательной смесью и гранатами. Стрелковое оружие себе они добыли в бою. Все выжившие в том бою "штрафники" вошли в сводный штурмовой батальон. Немцы с боем отступили из Уречье в сторону Глуска. Добили их у местечка Таль….

Только после взятия города и изучения трофеев стало понятно, почему немцы так упорно оборонялись. Кроме полка тут располагался штаб, разведбат, тяжелый артиллерийский дивизион и части обеспечения охранной дивизии.

Авиацию применяли не только мы, но и немцы. Их бомбардировщики и штурмовики бомбили наши позиции у Ляхович, Клецка. Досталось и Слуцку. Город бомбили в тот день трижды. Зенитчики активно оборонялись. В тот день они сбили три Ю-87. Еще два штурмовика и три "Мессера" записали на свой счет истребители. Немцы тоже записали на свой счет два наших борта. Тут против нас работал закон больших чисел. Немецкие истребители действовали с аэродромов в Минске и Бобруйске, и их было в десятки раз больше чем шесть моих. Единственное что нас спасало это наличие двух аэродромов и активная работа ПВО. Вопрос по завоеванию господства в воздухе был решен только через два дня, когда мы взяли Бобруйск.

Работа штаба группы войск налаживалась. Службы работали в авральном режиме. Никто и не говорил, что будет легко. Хорошо еще, что вреди бывших пленных, нашлись кадровые работники штабов дивизионного уровня. Со многими населенными пунктами восстановили телефонную связь. В наиболее крупных местечках наладили комендантскую службу. Кадровики совместно с особистами и медиками наладили учет и расстановку бывших военнопленных. Личный состав был разделен на две части — тех, кто может встать в строй и тех, кто не может. Тех, кто не может, отправляли в госпиталь или на аэродром для эвакуации в тыл. Тех, кто могли встать в строй условно делили на боевых и рабочих. Часть прошедших фильтр сразу направлялась на формирование боевых подразделений, остальные в ремонтно — восстановительные бригады и аэродромные команды, комендатуры местечек, запасной батальон. Людей надо было привести в форму, подлечить и откормить. Тыловики с ног сбились, ища продовольствие и одежду. Их жизнь немного облегчили трофеи, взятые в Уречье. Там были захвачены две тысячи голов КРС и свиней приготовленных немцами к вывозу в Германию и для забоя. Там же были четыре тысячи лошадей.

Фильтр работал на всю катушку. Но работы было слишком много. Согласитесь 60 тысяч человек военнопленных и неустановленное число "зятьков" пропустить через него задача не из легких. И это при отсутствии нормальных условий работы и антисанитарию. Кроме моих погранцов на него были привлечены все освобожденные из лагерей сотрудники НКВД. Правда, часть из них была отправлена в "желтый" штрафбат, как не прошедшие фильтр. Не тратить же на них свои патроны. Из тех, кто участвовал в бою за Уречье, выжили единицы. В штурмовых группах выжили только наиболее удачливые и смелые. Каюсь, я, специально использовал желтые ленты и круги на одежду, взятые в еврейском гетто. На немцев это действовало как красная тряпка для быка. Повторно в плен они их не брали.

Одним из наиболее важных событий того дня можно считать выход на соединения с нами отряда командира 6 кавалерской дивизии генерал — майора Константинова. Будучи тяжело раненым в боях за Минск он с группой своих бойцов с боями выходил из окружения. Узнав о разгроме немецкого гарнизона в Копылье и освобождении района от оккупантов, они вышли к нашим постам в районе Великая Раевка. Соловьев об этом немедленно доложил мне.

Генерал появился ой как вовремя. А то моя нервная система могла не выдержать неприязненных взглядов и разговоров за спиной "шпалоносителей". Очень уж некоторых коробило руководство ими лейтенанта. Я бы перетерпел и пренебрег, но боялся что сорвусь. Начну злобствовать и проявлять свою "чекистскую" сущность, ставя каждого второго непонимающего к стенке. Да дело могло пострадать. Итак, часть наиболее активных злопыхателей отправил в части командовать сводными отрядами и подразделениями на боевые участки. Еще парочка пополнила собой ряды носителей "желтых лент". Погранцы накопали на них компромат, разбирая документы лагерной администрации. Но ведь всех недовольных и неуверенных в успехе не отправишь скопом в желтоленточный штрафбат, кто — то должен и в штабе вкалывать.

Наша встреча с Михаилом Петровичем, как написали бы в будущем, прошла на высшем уровне, в приятной и дружеской атмосфере. Общий язык нашли быстро. Я ввел его в курс дела, рассказал о своем видении ситуации и планах на будущее. И главное предложил ему руководство войсками. Договорились обо всем практически сразу. Михаилу Петровичу я передавал все свои заботы связанные с военнопленными, штабом и населением.

Штабными жителями эта новость была принята с восторгом. Они тут же сварганили приказ по группировке и акт передачи дел. Согласовывать я этот вопрос с Москвой не стал. Надеюсь, они там меня поняли. Константинов великодушно предлагал мне должность своего заместителя. Но я отказался. Не нагулялся еще. Шило в одном месте играло. В качестве отступного я оставил Михаил Петровичу связные самолеты, комендантскую роту, особый отдел, часть роты связи, радиоузел, шифрокнигу.

После подписания всех необходимых документов, забрав своих бойцов (не связанных с передачей дел), убыл на фронт в Старые Дороги. Еще днем туда были отправлены ремонтники и тыловая колонна, часть комендантской роты. А после взятия Уречья — танковая рота, штурмовой батальон и "панцерная" пехота. Наша штабная колонна представляла собой довольно интересное зрелище. Два десятка тяжелых грузовиков с прицепами, десяток трофейных гусеничных бронетранспортеров набитых личным составом, три штабных автобуса, радиостанция и взвод связи, шесть самоходных зенитных установок смонтированных на шасси Т-26, противотанковый дивизион, разведрота на колесных бронетранспортерах, два десятка мотоциклистов, несколько легковых автомобилей, шесть бензовозов, несколько ремонтных составляли ее.

Ночью с 22 на 23 июля по моей просьбе наша авиация наносила бомбовые удары по Осиповичам и Бобруйску. На обратном пути бомбардировщики делали посадку на аэродроме Н. Гутков и эвакуировали оттуда раненых. Дальнейший путь самолетов лежал в Шайковку и Гомель.

Наш путь лежал как раз мимо аэродрома, и я решил туда заехать, посмотреть, что к чему. Как раз перед нашим приездом оттуда взлетело несколько ТБ-3. С трассы было видно как эти гиганты, натужено гудя моторами, медленно поднимались в небо. Мы попали во время паузы. Самолетов кроме двух дежурных "Чаек" не было. Меня встречал комендант, назначенный из "моих" пограничников и РПшник из числа раненых летчиков освобожденных из лагеря военнопленных.

Радиосвязь аэродром поддерживал с Шайковкой, Гомелем и аэродромом в Слуцке. Охрану аэродрома несли взвод пограничников и рота десантников. Все они были из числа бывших военнопленных. Претензий к охране у меня не было. Все было сделано разумно. ПВО осуществляли 4 расчета 20мм трофейных орудия, еще 5 орудий были повреждены в ходе боя за аэродром и над ними колдовали механики. Колдовали они, несмотря на позднее время и над авиационной свалкой, пытаясь найти запчасти и восстановить еще несколько самолетов.

Тут же на аэродроме я встретился с Могилевичем. Он еще прошлой ночью на "Шторьхе" перелетел из под Каменца. Но вырваться с аэродрома ко мне, без пропуска и разрешения комендатуры, не смог. Связь со Слуцком наладили только вечером. Поэтому информация о прибытии Могилевича до меня не дошла. Комендант молодец. Все сделал правильно. Еще в Слуцке при инструктаже я просил на это обратить особое внимание на режим безопасности. Сержант меня не подвел, ввел на аэродроме "драконовские" меры. Покинуть или попасть на аэродром без решения коменданта никто не мог. Поговорить с Могилевичем нам удалось только по пути в Старые Дороги. Я просто физически не мог уделить ему того времени что он заслужил. А поговорить нужно было обязательно. Были у меня на него планы…

Раненые, подготовленные к эвакуации, размещались в палатках на краю аэродрома и в Рыжице. Места эвакуированных тут же занимали раненые, доставленные из Слуцка и Старых Дорог. За ночь на 20 самолетах 1–го тяжелого бомбардировочного полка было вывезено почти полтысячи раненых. Наша авиагруппа на Ю-52 вывезла 250 человек. До рассвета она должна была успеть сделать еще один рейс до Гомеля. Из‑за линии фронта они нам доставили продовольствие и боеприпасы. Раненые из моего отряда отправлялись в тыл в первую очередь. Парни это заслужили. Галя с Петровичем это своевременно отслеживали, обеспечивая ребят необходимыми документами, вещами, денежным довольствием и первоочередное отправление.

Петрович, пользуясь "правом первой ночи", сразу наложил свои загребущие лапы на трофейные склады и утащил из них все самое ценное. Но не жадничал, обеспечивал всех по высшему классу. У каждого бойца были новая плащ — накидка, несколько комплектов обмундирования, маскхалат, хорошие сапоги и иное имущество. В Слуцке он, наконец, реализовал свою давнюю мечту. Свиснув мой рюкзак (пошитый по моим лекалам в Бресте), в качестве образца, договорился с местными портными и к нашему выходу успел изготовить почти четыре сотни таких же для личного состава. Снабдил он нас и новыми маскхалатами, разгрузками, чехлами и запасными частями к глушителям. Если с глушителями все было понятно резину и даже каучук были на заводе и МТС, то вот как он справился с остальным, для меня было сначала загадкой. Но потом Горохов признался. В городе, в котором две трети населения составляла еврейская диаспора, найти портных не составило труда. Практически в каждом доме была швейная машинка и умелые женские руки. Дальше было дело техники. Переговорив с одним из освобожденных в гетто, он через него сорганизовал народ и разместил заказы. На производство пошли запасы трофейного имущества. В итоге практически каждый боец получил себе тактический рюкзак большой емкости и новый маскхалат. Рассчитывался Петрович с народом немецкими марками, запас, которых, у нас был огромным.

С Бреста все трофеи собирались у Горохова. До каждого бойца было доведено мое требование: обязательно собирать на поле боя — оружие, боеприпасы, документы, награды, часы и иные ценности, в том числе и деньги. Сначала в отношении ценностей требование не выполнялось. Некоторые считали это мародерством и т. д. и т. п. Пришлось собирать народ и объяснять, почему я это требую. Во первых мертвым они уже были не нужны, а вот нам вполне могли пригодиться. Хотя бы покупать продовольствие у местного населения. Во вторых. Пришлось объяснять, что для ведения войны стране нужны деньги для расчета за поставки. Немцы, захватив наши дензнаки, могли использовать их в своих целях — снабжать свою агентуру в нашем тылу. Их деньги вполне пригодятся нашим разведчикам. После моих разъяснений бойцы старались выполнять данное требование. Все ценности складировались в одном из грузовиков Петровича. Для учета финансов он нашел одного специалиста — бывшего студента финансового техникума. Вот тот и вел учет трофеев. Чего только бойцы не находили в немецких ранцах — пачки советских денег, столовое серебро и ювелирные украшения. Довольно быстро у нас набралась достаточно большая сумма в наших и немецких деньгах и драгметалле. После захвата аэродрома в Пружанах на первом же самолете за линии фронта нами с Акимовым было отправлено полтора миллиона советских рублей и около трехсот тысяч рейхсмарок. Аналогичный подарок был направлен и после Березовки. При разгроме немецких трофейщиков среди вещей был найдено несколько вещмешков с советскими дензнаками на сумму более чем три с половиной миллиона рублей. Вот они и были направлены в Москву. После этого изъятием ценностей мы стали заниматься более организованно. В составе отрядов направленных в Ганцевичи, Ляховичи, Клецк и Копыль действовали группы пограничников изымавших в отделения Госбанка оставленных нашими денежные средства. В Слуцке в отделении Госбанка нами была захвачена очень крупная сумма советских денег и драгоценностей, да и немцы нам оставили немаленькое наследство. Вот Петрович из немецких запасов и рассчитался с народом. Остатки денег и драгоценности должны были быть снова, отправиться за линию фронта. О чем я и предупредил коменданта аэродрома. Под его ответственность оставлялись ценности и несколько раненых бойцов батальона для сопровождения груза. Оставлял я и пакеты для Паршина и Москвы.

О том, что мы теперь все сотрудники НКВД, что мы проходим по учетам Особой группы Наркомата и о присвоении мне звания лейтенант ГБ я был извещен давно, но документального подтверждения так и не получил. Связной из Центра на связь так и не вышел. Самолет, перевозивший представителя из Москвы на наш аэродром так и не сел. Летчики авиагруппы с собой ничего не привезли. Поэтому я и просил Паршина уточнить, что к чему. Ну, а рапорты это святое, как и захваченные штабные документы, шифры и т. п.

Забрал же я с аэродрома группу освобожденных "сталинских соколов" и их наземных помощников. Честно говоря, сначала пристрелить их всех хотелось, но, да пришлось сдержаться. В Слуцке нами была освобождена большая группа летного и технического состава. После проведения проверки они все были отправлены на аэродромы для подготовки их к приему самолетов и ремонта техники. Для них были выделены дополнительные пайки и форма. Вроде бы поступил правильно. Да и результат положительный был. Бой в Уречье и над Слуцком это показал. А тут на аэродроме вскрылись совсем уж неприятные моменты. Пока часть "темной силы" и летчиков впахивала на благо Родины, остальные в количестве трехсот двадцати человек помывшись в бане, переодевшись в новую военную форму, поев немецких пайков, почувствовала свою незаменимость и устроила попойку. Эвакуации они не подлежали, вооружению тоже. Вот и расслабились. Достали самогона в селе и надрались как свиньи. Мое посещение их казармы вылилось в застройку личного состава и создание нового штрафбата. Вот его — то я и забрал с собой. Нечего народу прохлаждаться, когда война идет.

Пока колонна двигалась в сторону районного поселка мы переговорили с Могилевичем. О его рейде по тылам немцев я знал по докладам. Меня очень интересовали события после того как немцы прижали отряд к болотам. Из Сашиного рассказа выходило, что немцы заслали в отряд предателя. Благодаря чему немцы смогли сесть отряду на хвост и загнать в болота. Предателя удалось выявить слишком поздно. Вырваться из кольца удалось ударом через позиции украинских полицейских и благодаря героизму раненых, оставшихся прикрывать прорыв. Выследив, где остановились предатели, отряд Могилевича напал на него и полностью уничтожил. Правда, и отряд понес серьезные потери. На ногах осталось всего двадцать человек. Пришлось отходить к аэродрому и располагаться там, на стоянку, для лечения раненых. Парень был серьезно расстроен, что не смог выполнить мои планы. Пришлось его успокаивать и поздравлять с присвоением воинского звания сержанта ГБ.

Москва утвердила представления о награждении и присвоение новых званий для бойцов отряда. Номер и дату приказа сообщили сразу же после Березовки, но возможности документально оформить не было. Теперь такая возможность у нас появилась. В Слуцке и Уречье нами были захвачены штабные документы охранной дивизии. Среди них нашлись и несколько десятков мешков с собранными немцами наших документов, печатей, штампов и гос. наград. В одной из комнат были складированы чистые бланки различного назначения, в том числе красноармейские книжки, удостоверения командного и начальствующего состава как армейские, так и органов НКВД. Вот ими я и решил воспользоваться, не оставлять же это богатство врагу, когда у меня личный состав вообще без документов ходит. Поэтому в колонне шел грузовик набитый документами, спецчернилами, печатными машинками, а среди бойцов штабной группы ехало несколько человек с каллиграфическим подчерком знающих как заполнять такие документы. Если на себя я оформить документы не мог, то вот остальным свободно.

Тогда же в бронетранспортере я ознакомил Александра с планами на будущее. Ему я решил поручить провести разведку в сторону Минска, точнее изучить подходы к самому крупному на территории СССР лагерю для военнопленных — шталаге 352 в Масюковщине. В свое время приходилось читать о нем. Там с июня содержалось порядка ста тысяч наших окруженцев и сорока тысяч минчан. Возможность рейда для освобождения пленных мы обсуждали с Константиновым, но с бух ты барах ты провести его было нельзя. Нужна была разведка и силы способные провести рейд, отбить пленных и обеспечить их выход на Свободную землю. Как местный Могилевич лучше всего подходил для проведения разведки в том районе. Я разрешал ему отобрать необходимых для этого бойцов, в том числе и из "старой гвардии". Так с некоторых пор стали называть бойцов, с кем мы были в Бресте. Вечером того же дня Александр с собранной им группой на трофейных грузовиках убыл в сторону Минска.

Дорога до районного поселка много времени не заняла. Разместились мы на территории военного городка в помещении немецкой комендатуры. Сюрпризом для меня стало наличие в южной части районного поселка еще одного немецкого аэродрома, захваченного еще вчера. Козлов, замученный делами и заботами о бронегруппе и пленных, забыл сообщить о нем. На аэродроме боя как такового не было. С началом боя за железнодорожную станцию техники и строители что здесь располагались, поспешили на помощь гарнизону. За что и поплатились, нарвавшись на танковый взвод, с десантом, двигавшийся в объезд станции. Оставшиеся на аэродроме солдаты благоразумно отступили в сторону Бобруйска. Они были так любезны, что оставили нам несколько неисправных самолетов и авиасвалку с нашими битыми самолетами. Вот и нашлась первая задача для вновь созданного штрафбата — привести технику в порядок и подготовить аэродром к приему самолетов. Тем более что горючее и склад боеприпасов немцы при отступлении не уничтожили.

В военном городке все еще располагалось около шестисот освобожденные Козловым пленных. Их фильтр вело несколько пограничников из десантной роты Николая. Бывшие пленные отмылись, переоделись и теперь ждали своей очереди на беседу. С прибытием моих бойцов фильтр ускорился. Наиболее активные, из числа прошедших фильтр, пошли в экипаж и десантную партию сформированного тут артпоезда и уже участвовали в бою. Часть пополнила подразделения Козлова. Еще одна часть была привлечена к несению караульной и гарнизонной службы на станции, обороне местечка Пастовичи и моста через реку Орыжня на Бобруйской трассе. Там же находилась большая часть моих бойцов.

С рассветом лейтенант Митрохин, командир взвода из группы Козлова, оставленный в поселке из‑за ранения комендантом и начальником гарнизона, показал мне западный ров военного городка. Сюда немцы сбрасывали трупы погибших и расстрелянных ими местных жителей, красноармейцев и евреев. Лейтенант оказался умным. После обнаружения трупов он нашел фотографа из числа местных жителей, организовал фотографирование и протоколирования места преступления. Было организовано опознание погибших и опрос местных жителей о зверствованиях оккупантов. Для поднятия тел изо рва Митрохин использовал пленных немцев.

Состояние бывших пленных оставляло желать лучшего. Надо было бы конечно дать людям время прийти в себя, но его уже не было.

___________________________

Приговор Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР 22 июля 1941 г. (РИ)

22 июля 1941 г. Совершенно секретно

Именем Союза Советских Социалистических Республик Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР в составе: председательствующего — армвоенюриста В. В. Ульриха, членов — диввоенюристов А. М. Орлова и Д. Я. Кандыбина,

при секретаре Военном юристе А. С. Мазуре в закрытом судебном заседании и г. Москве 22 июля 1941 г. рассмотрела дело по обвинению:

1. Павлова Дмитрия Григорьевича, 1897 года рождения, бывшего командующего Западным фронтом, генерала армии;

2. Климовских Владимира Ефимовича, 1895 года рождения, бывшего начальника штаба Западного фронта, генерал — майора;

3. Григорьева Андрея Терентьевича, 1889 года рождения, бывшего начальника связи Западного фронта, генерал — майора, — в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 193–17/6 и 193–20/6 УК РСФСР.

4. Коробкова Александра Андреевича, 1897 года рождения, бывшего командующего 4–й армией, генерал — майора, — в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 193–17/6 и 193–20/6 УК РСФСР.

Предварительным и судебным следствием установлено, что подсудимые Павлов и Климовских, будучи первый — командующим войсками Западного фронта, а второй — начальником штаба того же фронта, в период начала военных действий германских войск против Союза Советских Социалистических Республик проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями Красной армии, тем самым дезорганизовали оборону страны и создали возможность противнику прорвать фронт Красной армии.

Обвиняемый Григорьев, являясь начальником связи Западного фронта и располагая возможностями к налаживанию боеспособной связи штаба фронта с действующими воинскими соединениями, проявил паникерство, преступное бездействие в части обеспечения организации работы связи фронта, в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие воинских соединений, а связь фактически была выведена из строя.

Обвиняемый Коробков, занимая должность командующего 4–й армией, проявил трусость, малодушие и преступное бездействие в возложенных на него обязанностях, и результате чего вверенные ему вооруженные силы понесли большие потери и были дезорганизованы.

Таким образом, обвиняемые Павлов, Климовских, Григорьев и Коробков вследствие своей трусости, бездействия и паникерства нанесли серьезный ущерб Рабоче — Крестьянской Красной армии, создали возможность прорыва фронта противником в одном из главных направлений и тем самым совершили преступления, предусмотренные ст. ст. 193–17/6 и 193–20/6 УК РСФСР.

Исходя из изложенного и руководствуясь статьями 119 и 320 УПК РСФСР,

Военная Коллегия Верховного Суда СССР

Приговорила:

1) Павлова Дмитрия Григорьевича, 2) Климовских Владимира Ефимовича, 3) Григорьева Андрея Терентьевича и 4) Коробкова Александра Андреевича лишить военных званий: Павлова — "генерал армии", а остальных троих военного звания — "генерал — майор" и подвергнуть всех четырех высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.

На основании ст. 33 УК РСФСР возбудить ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР о лишении осужденного Павлова звания Героя Советского Союза, трех орденов Ленина, двух орденов Красной Звезды, юбилейной медали в ознаменование "20–летия РККА" и осужденных Климовских и Коробкова — орденов Красного Знамени и юбилейных медалей "20–летие РККА".

Приговор окончательный и кассационному обжалованию не подлежит.

Председательствующий В. Ульрих

Члены

А. Орлов

Д. Кандыбин

(ЦА ФСБ России 515)